Седая сова

Никто из простых смертных не мог заметить эту сову — белую при лунном свете и черную на фоне звездного неба. Никто не мог услышать, как она плывет поверху на своих мягких бесшумных крыльях. Но Седая Сова видела и слышала все.

Вот она уселась на дереве, вцепившись кривыми когтями в толстую ветку, и уставилась на девушку, которая стояла внизу на поляне. Ветер стонал и раскачивал ветки, низкие облака стремительно проносились по вечернему небу. От ветра волосы у девушки вздымались кверху. Сова неотрывно следила за ней, выпучив свои темные круглые глазища.

А девушка в это время медленно двигалась к середине поляны, где поблескивал пруд. Девушка была задумчива и сосредоточенна. Каждый неспешный шаг приближал ее к желанной цели. Она раскрыла руки и держала их перед собой. Вновь зашептались деревья, потревоженные ветром. Ветер раздул полы мантии, накинутой на стройную фигуру девушки, и разметал волосы по ее лицу. Глаза у нее были широко раскрыты. Она заговорила.

— Верните мне ребенка, — произнесла Сара тихим, но твердым голосом, в котором звучало мужество, подобающее данной просьбе.

Девушка остановилась и, стоя все так же с протянуты-

ми вперед руками, повторяла:

— Верните мне ребенка… Я прошла через ужасы, опасности и бесконечные трудности, пока не нашла дороги сюда, к вашему замку в Гоблин-Сити. И я сделала это все ради того, чтобы забрать ребенка, которого вы у меня украли.

Она закусила губу и продолжила:

— И знайте, моя воля не слабее вашей… А мое королевство такое же могучее…

Девушка плотно сомкнула глаза. Грянул гром. Мигнула седая сова.

— Моя воля не слабее вашей… — Теперь Сара повторяла эти слова еще тверже, чем в первый раз, — а мое королевство такое же могучее…

Она нахмурилась и опустила плечи.

— Проклятие! — пробормотала она, залезая руками под мантию, и вытащила оттуда книгу.

На обложке золотыми буквами было выведено название «Лабиринт». Держа книгу перед собой, девушка стала вслух читать из нее. В сумерках она с трудом разбирала слова: «У вас нет надо мной власти…».

Она прервала чтение, потому что снова грянул гром — на этот раз ближе, и она вздрогнула. А еще заволновалась ее собака, огромный лохматый пастуший пес. Он и не думал усаживаться у пруда, как приказала ему хозяйка, а твердо решил, что пора идти домой, о чем и сообщил об этом коротким резким лаем.

Сара обмотала вокруг себя мантию, но от этого ей почти не стало теплее. Ведь мантия была просто-напросто старой занавеской, которую девушка прикрепила дешевенькой брошью к вороту платья.

Сара не обратила внимания на сигнал, который подал Мерлин, ее пастуший пес, — она была вся поглощена заучиванием своей речи из книги:

— У Вас нет надо мной власти, — прошептала Сара и, снова закрыв глаза, повторила эту фразу еще несколько раз.

Часы в парковой беседке пробили семь раз. Их удары проникли в сознание девушки и вернули ее на землю. Она уставилась на Мерлина.

— Ой, не может быть, — сказала она. — Не верю: уже семь часов, как это так?

Мерлин поднялся на лапы и отряхнулся, чуя что самые интересные дела еще впереди. Сара повернулась и побежала назад. Пес последовал за хозяйкой. Грозовые облака настигли их обоих и обрушили на них тяжелые капли дождя.

Все это видела Седая Сова. Когда Сара и Мерлин выбегали из парка, она преспокойно сидела на дереве и совсем не спешила за ними. Пришел ее час. Она знала, ЧТО ей хочется. Ведь совы появляются в этом мире, уже имея ответы на все свои вопросы.

Сара спешила по улице, с обеих сторон которой стояли особнячки, окруженные изгородями так же, как Сарин дом.

Девушка бормотала себе под нос:

— Это не честно, не честно.

А к тому времени; когда Сара приблизилась к своему дому, она могла лишь тяжело дышать. Да и Мерлин, не отстававший от нее ни на шаг на своих лохматых лапах, уже начал хрипеть. Странное дело: у его хозяйки, которая обычно двигалась плавно и сонно, появилась привычка по вечерам нестись из парка домой галопом. Может, во всем виновата сова? Мерлин не был в этом уверен. Но что он знал точно, это то, что ему не нравится Седая Сова.

— Это не честно, — Сара была близка к тому, чтобы разреветься.

Мир по большому счету был не справедлив, но особенно несправедливой и жестокой была ее мачеха. Вон она стоит — в дверях дома, разодетая как пугало. На ней темно-синее вечернее платье и меховая пелеринка, нарочно распахнутая, чтобы оставался открытым большой вырез спереди; ужасно безвкусная цепочка, мерцающая на груди, — а грудь-то вся в веснушках! И знаете, что делает эта женщина?… Смотрит на часы. Да не просто смотрит, а прямо впилась в них глазами: она хочет, чтобы Сара обязательно почувствовала себя виновной еще до того, как ее вновь отругают.

А Сара уже на садовой дорожке, ведущей к дому, услыхала, как в доме ревет Тоби, ее крохотный братик. На самом деле он приходился ей братом лишь наполовину, но Сара не обращала на это внимание. Даже тогда, когда ее школьная подруга Алиса спросила: «А где же его вторая половина?» — и Сара не знала, что ей ответить. Но ведь одной половиной не обойтись. Это как-то нехорошо. И к тому же неправильно.

Иногда ей хотелось изо всех сил защитить Тоби, хотелось самой одеть его и поносить на руках. Хотелось взять и унести его отсюда насовсем. Туда, где лучше, где мир добрее — возможно, на какой-нибудь необитаемый остров.

Но в другие минуты, а такое случилось однажды, она ненавидела Тоби, за которым ухаживало вдвое больше родителей, чем за ней. И когда Сара почувствовала, что ненавидит его, она испугалась. Испугалась, что может его обидеть. Она стала думать об этом и рассуждала так: наверно, я не совсем нормальная, если хотела обидеть человека, которого безумно люблю. А может быть, все не так: может, противоестественно любить человека, которого ты ненавидишь? Ей захотелось найти друга, который разрешил бы эту задачу и объяснил ей это. Но пока такого друга не было. Школьные приятели будут считать ее ведьмой, если она лишь заикнется им, что хочет наказать Тоби. Об отце и говорить нечего. Он испугается больше Сары, если узнает про это желание. Поэтому она тщательно скрывала свои мысли, которые донимали ее.

Сара остановилась перед мачехой и нарочно высоко подняла голову.

— Извините, — произнесла она скучным голосом.

Так, чтобы было понятно: она ни в чем не виновата и нет ни малейшей причины «делать соответствующие выводы» из того, что произошло.

— Ладно, — сказала мачеха, — нечего там стоять на дожде. Заходи!

Она отошла чуть в сторону, чтобы падчерица могла войти в дом, и снова взглянула на свои часики.

Сара взяла себе за правило никогда не дотрагиваться до мачехи, даже не позволяла себе слегка задевать ее одежду. Поэтому она буквально протиснулась в открытую дверь, почти касаясь дверного косяка. Мерлин хотел было пройти за Сарой в дом, однако мачеха сказала:

— Собаке тут нечего делать.

— Но ведь льет как из ведра.

Мачеха погрозила пальцем Мерлину.

— Ну-ка, ты, в гараж, — скомандовала она. — Живо!

Мерлин понурил голову и мелко затрусил к гаражу, обходя дом сбоку. Сара смотрела, как он уходил, и кусала губу. «Ну почему, — думала она в миллионный раз, — мачеха устраивает это представление всякий раз, когда они сами вдвоем с моим отцом собираются вечером улизнуть из дома? Ну просто цирк!» Это стало одним из любимых выражений Сары, с тех пор, как она впервые услышала его от Джереми, постоянного партнера ее матери по сцене. Ведь мать Сары была известной артисткой. А Джереми произнес эти слова во время репетиции пьесы, когда хотел поругать одного из актеров за то, что слова из него вылезают как из «драной сумки, доверху набитой штампами». Сара вспомнила: слово «штампы» Джереми произнес по-французки, чем напугал ее, потому что она не сразу поняла значение этого слова.

И теперь она подумала: ну почему ее мачеха не может как-то по-своему сыграть свою роль? Саре страшно нравились рассказы Джереми о событиях из жизни разных актеров. Она и сама твердо решила стать актрисой, чтобы всю жизнь можно было рассказывать о других что-нибудь интересное. А Сарин отец служил в конторе и вообще резко говорил о людях. Но уж если он и говорил о них, то слушать его было тоскливо…

Мачеха затворила входную дверь, снова взглянула на часы и, сделав глубокий вдох, и начала одну из своих штампованных речей:

— Сара, ты опоздала на час…

Сара открыла было рот, чтобы возразить, но мачеха тут же прервала ее, произнеся с легкой улыбкой, но без намека на юмор:

— Пожалуйста, Сара, позволь мне закончить. Мы с твоим отцом уходим из дома очень редко…

— Вы уходите каждый выходной, — быстро перебила ее Сара.

Мачеха не обратила на эти слова никакого внимания и продолжила свою тираду:

— …и я прошу тебя посидеть с ребенком, только если это не нарушает твои планы.

— Откуда вы знаете мои планы?…

Сара наполовину отвернулась от мачехи, чтобы не льстить ей своим вниманием, и занялась своими делами. Она поставила книжку на полку в прихожей, отстегнула брошку и перекинула мантию через руку.

— Вы не знаете, какие у меня планы. Ведь вы меня никогда не спрашиваете об этом.

Она мельком взглянула на свое отражение в зеркале, стоящем в прихожей, чтобы проверить себя. Взгляд ее должен быть холодным и ядовитым, но… не чрезмерно. Одета она, вроде, вполне симпатично: рубашка кремового цвета с длинными рукавами, поверх рубашки свободно накинут парчовый жилет и завершают наряд голубые джинсы с кожаным ремнем. Сара еще дальше отошла от мачехи, чтобы проверить, как сидит на ней рубашка от груди до пояса. И решила, что надо заправить ее под ремень чуть поглубже.

Мачеха с суровым выражением следила за падчерицей.

— Я надеюсь, ты бы сказала мне, если у тебя должно было состояться свидание. Мне было бы приятно, если у тебя было свидание. Девушка в пятнадцать лет ДОЛЖНА ходить на свидания.

«Как бы не так, — думала Сара, — если бы у меня на самом деле было свидание, ты была бы последней, кому я о нем рассказала бы. Ну просто цирк, как ты смотришь на жизнь».

Она мрачно усмехнулась про себя.

«Конечно, — подумала она, — может, у меня и будет свидание, может, мне этого хочется, но тебе оно СОВСЕМ не понравится — ни капельки, когда ты узнаешь, кто приглашает меня на свидание. Думаю, вряд ли ты его увидишь. И все, что тебе потом станет известно о моем свидании, это стук входной двери, закрывшейся за мной. И тогда ты прилипнешь к окну — как всегда, когда я ухожу, — и просунешь свой нос между этими страшненькими занавесками со взбитыми кружевами, и увидишь дразнящие огни серебристого лимузина, исчезающего за углом. А потом ты сможешь увидеть картинки в красивых журналах, где мы с ним сфотографированы вдвоем на Бермудах, в Сан-Тропезе, Бенаресе. И ты уже ничего не сможешь с этим поделать, не сможешь приставать ко мне со своими \"пора в постель\", \"пора за уроки\", \"пора за дела\" и \"выдавливай зубную пасту только с конца тюбика\". О, мачеха, сможешь ли ты извиниться, да и смогу ли я тебя простить, когда в журнале «Вог» ты прочитаешь, что в Голливуде нам предлагают обалденную сумму за…».

Отец Сары по внутренней лестнице спустился в прихожую. На руках он держал Тоби. Малыш был одет в костюмчик с красно-белыми полосками. Отец похлопывал его по спине.

— Ой, Сара, — мягко произнес он, — наконец-то ты дома. А мы уже волновались за тебя.

— Ой, оставьте меня в покое!

Сара почувствовала, что она вот-вот расплачется. И чтобы не слушать их нотаций, побежала наверх. Они всегда такие правильные, эти взрослые, такие рассудительные — особенно ее отец, который натерпелся от нее столько страданий и всегда мягок с ней. Который абсолютно уверен, что с женой они всегда и во всем правы, и что это только дело времени — оно придет, и Сара тогда сама поймет: она должна поступать так, как ИМ хочется. Интересно, почему ее отец всегда становится на сторону этой женщины, всегда с ней соглашается? Мама Сары никогда себя так не вела. У нее на лице никогда не было выражения страдающей покорности. Она была такой женщиной, которая могла в течение одной минуты и заорать на тебя и рассмеяться, и крепко прижать к себе и нашлепать. Когда они с дочкой ссорились, она взрывалась как бочка с порохом. А через пять минут ссора уже забывалась.

Тем временем мачеха уселась в холле, не снимая с себя полушубка. Измученным голосом она произнесла:

— Не знаю, ЧТО мы будем делать дальше. Она относится ко мне, как к злой мачехе из детской сказки, чтобы я ей ни говорила. Я уже все испробовала, Роберт.

— Та-ак… — задумчиво сказал отец, похлопывая Тоби. — Трудно в этом возрасте заменить ребенку мать. И вообще, я думаю, это трудно в любом возрасте.

— Ты всегда мне это говоришь. Ну конечно, ты прав. А вдруг она никогда не изменится?

Снова грянул гром, и по окнам заколотил дождь.

Сара была в своей комнате. Это единственное место на земле, где она чувствовала себя в безопасности. Она взяла за правило каждый день осматривать свою комнату, проверяя, все ли в ней находится на положенном месте. Хотя мачеха и редко заглядывала к ней — принести отутюженную одежду или дать Саре какое-нибудь задание, — все-таки лучше самой убедиться, что в комнате полный порядок. Мачехе вполне могло взбрести в голову вытереть в комнате пыль, хотя Сара была уверена, что у нее всегда чисто. А уж если мачеха возьмется за уборку, то начнет вещи переставлять с места на место и не поставит их потом так, как они стояли прежде. Поэтому важно не допускать этого раздражающего беспорядка.

Все книги должны быть расставлены по авторам в алфавитном порядке, а книги каждого автора располагаться в порядке их приобретения. Остальные полки были заняты куклами и игрушками. Они тоже были разложены по родственным признакам, которые были известны одной лишь хозяйке.

Занавески должны были висеть так, чтобы оба тополя казались стоящими симметрично и в одну линеечку, когда Сара смотрела в окно, лежа на кровати. Корзинка для бумаги должна стоять на полу строго на конце одной определенной паркетины. И если бы в комнате оказалось что-то не на месте, это могло бы обернуться весьма неприятными последствиями. Стоит только раз допустить беспорядок — и комната навсегда перестает быть тебе близкой.

Люди рассказывали, как тяжко пережить хозяевам ограбление дома, и Сара понимала, ЧТО они должны при этом чувствовать. И поэтому женщина, которая приходила три раза в неделю к ним в дом делать уборку, знала, что ей незачем заходить в эту комнату. Сара сама здесь наводила порядок. Она научилась обращаться с электрическими розетками, закручивать шурупы, вешать картинки на стену. Так что и отцу незачем было заходить в эту комнату, разве что поговорить с дочерью.

Теперь Сара стояла посередине своей комнаты. Глаза у нее покраснели от слез, она сопела и покусывала губу. Она подошла к туалетному столику и внимательно посмотрела на фотографию в рамке. Оттуда на нее пристально глядели ее отец, мать и она сама — когда ей было десять лет. Родители улыбались, как улыбаются уверенные в себе люди. Она подумала, что тогда малость перестаралась и на фотографии вышла чересчур ухмыляющейся.

Вот и вся ее комната. Сара обвела ее взглядом: фотографии и афиши, на которых мама изображена в разных костюмах и в разных ролях. Вырезки из журнала «Вэрайети», приклеенные липкой лентой к зеркалу туалетного столика. В них расхваливали спектакли, в которых играла мама, или сообщали о предстоящих постановках с ее участием. Над столом возле кровати висела реклама спектакля с последней маминой ролью. Там на фотографии она была рядом со своим постоянным партнером Джереми: щека к щеке, их руки переплетены, на лицах широкие открытые улыбки. Фотография получилась замечательная. Мама выглядела просто неотразимой. И партнер у нее здесь вышел здорово: весь из себя красивый, светловолосый, с золотой цепочкой на шее. Под фотографией стояли слова одного из театральных критиков: «Я редко ощущал, чтобы столько душевного тепла согревало публику».

На этом рекламном плакате огромными светящимися буквами было написано от руки: «Дорогой Сарочке на память от любящей мамы». И добавлено другой рукой: «Саре с наилучшими пожеланиями. Джереми».

Вокруг рекламного плаката было много разных вырезок из газет и журналов. Они все располагались в хронологическом порядке. На них можно было увидеть, как две театральные звезды вместе обедают в ресторанах, как они выпивают на банкетах и вечеринках, как смеются сидя в маленькой лодке. И везде вместе. Все подписи к статьям и картинкам были на одну тему: «Любовная история на сцене и в жизни».

Еще не успокоившись как следует, Сара подошла к маленькому ночному столику, стоящему у кровати, и взяла в руки музыкальную шкатулку. Мама подарила ее на день рождения, когда Саре исполнилось пятнадцать лет. Воспоминание об этом великолепном дне никак не стиралось из памяти. Утром за ней пришло такси. Но вместо того, чтобы отвезти ее к маме, оно доставило ее в порт, где Сару ждали мама и Джереми. Они сидели в его старом черном «Мерседесе». И тогда втроем они отправились на машине за город. И завтракали возле открытого бассейна в каком-то клубе, в котором состоял Джереми. И официанты говорили там по-французски, а позднее Джереми залез в бассейн и дурачился там, притворяясь, что тонет. У него это так здорово получилось, что какой-то пожилой мужчина зазвонил в колокол, подавая сигнал тревоги. А на обратном пути в город они без конца смешили друг друга. На квартире у матери Сара получила от Джереми подарок — вечернее бледно-голубое платье. Она надела его и в тот же вечер пошла с ними в театр на новый мюзикл, а потом был ужин в полуосвещенном ресторанном зале.

Джереми издевательски насмехался над всеми участниками мюзикла. А мама делала вид, что пытается опровергнуть его неприличную болтовню, но это привело к тому, что Сара и Джереми захохотали так, что уже не в силах были остановиться. Вскоре у всех троих выступили от смеха слезы. Потом Джереми танцевал с Сарой, он улыбался, глядя на нее. Но фотовспышки его раздражали. Это означало, что завтра утром их фото поместят в колонках сплетен все газеты и журналы. Обратно домой он вел машину очень быстро. Он сказал, ухмыляясь, что это нужно ему для того, чтобы сбросить с «хвоста» всех фотографов. Возле дома Сары они пожелали друг другу спокойной ночи, а мама передала ей небольшой сверток, упакованный в серебристую бумагу и обвязанный голубой ленточкой. Сара поднялась к себе в комнату и развязала сверток. В нем была музыкальная шкатулка.

Когда она ее открыла, оттуда раздалась мелодия «Гринсливз», появилась маленькая танцовщица в розовом платье с оборочками и начала кружиться, выделывая пируэты. Сара завороженно смотрела на нее, пока действие постепенно не замедлилось и не остановилось. Затем она закрыла шкатулку и тихонько продекламировала кусочек стихотворения, которое когда-то в школе учили на уроке английского языка:

«О, тело, подвластное танцу; о, сияющий взор.

Разве можно из танца понять твою душу, танцор?»

Учить стихи наизусть было для нее ерундовым занятием. И всякий раз, когда она открывала свою музыкальную шкатулку, эти строки сами собой приходили ей в голову. На самом деле это было доказательством того, что запомнить стихи легче, чем забыть их. Почему ж тогда она никак не может выучить свою роль из «Лабиринта»? А потому, что это всего лишь игра, в которую она играет. И никто не ждет, чтоб она произнесла эти слова. Нет никого кроме Мерлина, кто мог бы оценить, как она играет свою роль… Сара нахмурилась. Ну как можно надеяться хоть когда-нибудь выйти на сцену, если не можешь запомнить даже маленького кусочка роли?

Она попробовала произнести текст еще раз сначала: «Через ужасные опасности и бесконечные трудности я нашла дорогу сюда, в этот замок возле Гоблин-Сити, чтобы забрать ребенка, которого Вы украли…»

Она сделала паузу и посмотрела на изображение мамы, где та была в объятиях Джереми. Сара подумала: «Надо со всех сторон подготовиться к делу, и тогда это поможет овладеть ролью». Она вспомнила, как мама рассказывала: «Если хочешь войти в образ, обязательно нужны подпорки. Правильно выбранный костюм, косметика, парики — это все намного важнее для артиста, чем для зрителя. Эти подпорки помогают артисту на время уйти от самого себя и, как говорил Джереми, \"отыскать свой путь к овладению ролью\". А после каждого представления ты все это сбрасываешь с себя и вновь становишься чистым листом бумаги. Чтобы можно было каждый день начинать по-новому. И снова прожить на сцене придуманную жизнью».

Сара вынула губную помаду из ящика туалетного столика. Провела помадой по губам и сомкнула их, как делала мама. Вплотную приблизилась к зеркалу, посмотрела на лицо и наложила еще немного помады по краям губ.

Раздался стук в дверь и голос отца снаружи:

— Сара? Можно мне поговорить с тобой?

Не отрывая взгляда от зеркала, она произнесла:

— Нам не о чем говорить.

Она замерла в ожидании. Отец не войдет в комнату до тех пор, пока она не пригласит его. Она представила себе, как он стоит там за дверью, недовольный, и потирает лоб, мучительно соображая, ЧТО и КАК ему следует дальше сказать: с одной стороны, это должно звучать решительно, потому что он обращается к женщине, но, с другой стороны, это надо сделать по-дружески, ведь он говорит с дочерью и хочет ее в чем-то убедить.

— Тебе надо спешить, — сказала Сара, — если хочешь успеть на спектакль.

— Тоби уже поужинал, — услышала она голос отца, — и теперь в постели. Было бы хорошо, если бы ты убедилась, что он заснул и у него все в порядке. Мы вернемся очень поздно.

Вновь наступила пауза, а затем послышались звуки удаляющихся шагов. Шаги были замедлены ровно настолько, сколько требовалось, чтобы выразить ими смесь огорчения и покорности. «Он сделал все, что можно было от него ожидать», — подумала Сара.

Она отошла от зеркала и с укором уставилась на прикрытую дверь.

— Можно подумать, что ты и впрямь хотел поговорить со мной? — чуть слышно проговорила она. — Едва не вышиб дверь.

А ведь было время, когда отец не уходил от нее не поцеловав на прощание. Она опять усиленно зашмыгала носом, чтоб из него не потекло. Да, изменились порядки в этом доме.

Сара положила помаду в карман и вытерла губы салфеткой. Когда она подошла к корзине для бумаг, чтобы выбросить салфетку, она заметила какое-то изменение в комнате. Вернее, она уловила в ней отсутствие чего-то. В комнате не было Ланцелота.

Сара быстро-быстро перерыла на полке с игрушками, куклами и всякой там ерундой: обезьянками, собаками, клоунами, солдатиками, хотя заранее знала, что это бесполезно. Если б ее любимый медвежонок был там, он был бы на месте. А его не было. Значит, порядок в комнате нарушен. Щеки Сары вспыхнули огнем.

«Кто- то был в моей комнате, — подумала она. — Я ненавижу ее».

В это время от ворот их дома отъезжало такси. Сара услыхала шум включенного мотора и подбежала к окну.

— Я ненавижу тебя! — крикнула она.

Никто не услышал ее, кроме Мерлина. Но и он не мог сделать больше того, что уже делал: громко и непрерывно лаял у себя в гараже.

Сара знала, где наверняка найдет Ланцелота. Этому Тоби давали абсолютно все, что его душечка пожелает. У него уже сейчас было игрушек намного больше, чем у Сары. А ему все давали и давали — каждый день и без всяких вопросов.

Она ворвалась в детскую комнату. Ее медведь, беспомощно раскинув лапы, валялся на ковре. Конечно, его выбросили как ненужную вещь. Сара подняла Ланцелота и прижала к себе. Тоби, раздувшийся от молока, которым его напоили, почти спал в своей детской кроватке. Когда Сара вошла, он встрепенулся.

Она с ненавистью посмотрела на ребенка:

— Я ненавижу ее. И тебя ненавижу.

Тоби заплакал. Сара вздрогнула и прижала Ланцелота еще крепче к груди.

— Ооо, — простонала она. — Кто-нибудь… Спасите меня. Заберите меня из этого ужасного дома.

Теперь Тоби уже ревел вовсю, и лицо его сделалось красным. Сара стонала, на дворе лаяла собака. Прямо над их домом ослепительно сверкнула молния и грянул гром. В доме задребезжали окна. В кухонном шкафу заплясали чашки.

— Спасите меня, кто-нибудь! — взмолилась Сара.

— Тихо! — приказал гоблин и открыл один глаз. Все домовые вокруг него, над ним, под ним, — вся эта куча гоблинов медленно и сонно зашевелились. Открылся у кого-то еще один глаз, и еще один, и еще — безумные, воспаленные, вытаращенные глаза.

У одних гоблинов были на голове рога, у других изо рта торчали клыки, у некоторых вместо пальцев были когти, как у хищных птиц. Были одетые как рыцари: в шлемах и латных воротниках. И у всех у них на ногах была чешуя, и глаза у всех были злыми.

Они спали свалившись в кучу, в своем грязном жилище, которое было в одной из темниц королевского замка гоблинов. Домовые постепенно продирали глаза и начинали прислушиваться.

— Да успокойся же, тихо ты, шшш, — произнося эти слова Сара пыталась успокоить не только своего братика, но и себя в равной мере. — Ну что тебе надо? А? Хочешь, расскажу тебе сказку? Ведь все хорошо.

Она задумалась на одно мгновение — и начала пересказывать историю взятую из «Лабиринта».

— Однажды жила-была на свете прекрасная юная девушка. Она жила с мачехой, которая всегда оставляла ее нянчиться с малышом. А у того был противный характер: он хотел, чтобы все игрушки принадлежали ему одному, и девушка чувствовал себя в этом доме почти что рабыней. Но была у нее одна тайна, о которой не знал никто: король гоблинов влюбился в нее и дал ей огромную власть.

Все гоблины в замке широко раскрыли глаза — и обратились в слух.

Снова ударила молния и загрохотало, но Сара и Тоби уже немного успокоились.

— Как-то вечером, — продолжала Сара свой рассказ, — когда ребенок повел себя совершенно отвратительно, девушка не вынесла мучений и позвала на помощь гоблинов. И они сказали ей: «Произнеси те слова, которые ты ХОЧЕШЬ сказать, и мы заберем малыша в город гоблинов, и тогда ты станешь свободной». Вот что они ей сказали.

Домовые в замке энергично закивали.

Тоби готов был опять уснуть и уже почти не сопротивлялся этому. Сара была ужасно довольна, что смогла справиться с ребенком. Она вплотную приблизилась к детской кроватке и перегнулась через ее стенку. Она чувствовала, что ей удается овладеть публикой благодаря своему артистическому произношению. И Ланцелот, конечно, был с нею.

Поэтому она продолжила:

— Но девушка знала, что король гоблинов захочет оставить ребенка навсегда в своем замке и превратит его в гоблина. И она так страдала, в одиночестве, долгие-долгие месяцы… до тех пор, пока однажды, ночью, измученная рабской дневной работой и оскорбленная до глубины души грязными, неблагодарными словами своей мачехи, она не выдержала и…

Сара склонилась так низко, что теперь шептала свои слова прямо в розовое ушко Тоби. Неожиданно малыш перевернулся в кроватке и уставился на нее, почти вплотную глядя глаза в глаза. На мгновение наступила тишина. А потом Тоби открыл рот и начал орать — громко и настырно.

— Ой! — с отвращением фыркнула Сара, выпрямляясь и становясь в полный рост.

Прокатился гром, и Мерлин ответил ему изо всех сил.

Сара вздохнула, насупилась и пожала плечами. «Тут уж ничего не поделаешь», — решила она. Вытащила Тоби из кроватки и, баюкая вместе братика и Ланцелота, стала прохаживаться с ними по комнате. От небольшого светильника, зажженного у кроватки, по стене задвигались огромные колеблющиеся тени.

— Все хорошо, — проговорила она, — все хорошо. Давай, маленький, давай, — поскорее засыпай. Спи, мой Тоби, баю-бай.

Но Тоби вовсе не собирался засыпать. Подумаешь — качают ребенка. Нет, у него были серьезные жалобы, и он чувствовал, что обязан о них заявить.

— Тоби, — рассердилась сестра, — ты замолкнешь наконец или нет? Ну пожалуйста… или…, - она понизила голос, — или я… я произнесу эти слова.

Она бросила взгляд на тени на стене и, обращаясь к ним, произнесла как актриса на сцене:

— Нет, нет! Я не должна этого делать! Не должна! Не должна!.. Но я хочу… Я хочу…

— Слушайте — слушайте, — сказал тот же гоблин.

Теперь все глаза, светящиеся в темноте, и все уши в этом мерзком гнезде были открыты.

Заговорил другой гоблин:

— Она хочет сказать это!

— Что сказать? — спросил какой-то бестолковый гоблин.

— Шшш! — зашикал на него первый гоблин: ему приходилось напрягаться, чтобы услышать слова Сары.

Другие гоблины тоже заворчали на бестолкового:

— Заткнись ты!

— Сами заткнитесь! — ответил им глупый гоблин.

Начался такой галдеж, что первому гоблину показалось: он с ума сойдет от напряжения, пытаясь услышать, что она говорит.

— Шшшш, тихо! — он заткнул своей лапой рот глупому гоблину.

Второй гоблин заорал:

— «Тихо!» — и начал лупить всех, кто был рядом с ним.

— Да послушайте! — первый гоблин обратился ко всем. — Она собирается сказать эти слова.

Среди гоблинов наступила тишина. Они все очень хотели услышать Сару.

Она стояла выпрямившись. Тоби, с лицом красным как помидор, орал так, что захлебывался от крика. Его тельце, лежащее на руках у Сары, напряглось словно натянутая струна.

— Я не могу больше вынести этого! — воскликнула она и подняла орущего ребенка над головой, словно желала принести его в жертву. А затем стала произносить нараспев, как заклинание:

— Король домовых!

Король домовых!

Где бы ты ни был, приди!

И это дитя

в чужие края

Скорей от меня уведи!

Сверкнула молния. Грянул гром.

Гоблины, опустив головы, приуныли.

— Не те слова, — огорченно произнес первый гоблин.

— Где только она взяла эту чушь? — с издевкой проговорил второй. — Она даже не начала со слов: «Я хочу».

— Ша! — сказал третий гоблин, воспользовавшись случаем покомандовать другими.

Сара все еще держала Тоби над головой. Разъяренный таким обращением с ним, малыш заходился в крике громче прежнего. Девушка и представить себе не могла, что можно так кричать. Она опустила руки и снова стала баюкать ребенка. Эффект был небольшой: Тоби продолжал кричать, но уже на своем обычном уровне.

Измученная вконец, Сара сказала ему:

— Тоби, прекрати. Ты настоящее маленькое чудовище. Почему я должна все это терпеть? Я ведь не мама твоя. Я хочу быть свободной, хочу делать то, что мне хочется. Прекрати сейчас же! О, я хочу… Я хочу…

Она почувствовала себя безумно уставшей, подумала: «Все что угодно, только не этот бочонок кошмарного крика». И, всхлипывая, тихо-тихо произнесла:

— Хотела бы я знать, какие слова надо говорить, чтобы домовые забрали тебя.

— Какие уж тут трудности? — удивился первый гоблин и вздохнул раздраженно. — Такие простые слова. Вот они: «Я хочу, чтобы домовые пришли и забрали тебя. Прямо сейчас…» Ну? Разве трудно запомнить?

А в этот момент Сара в детской комнате повторяла:

— Я хочу… Я хочу…

Гоблины, кусая губы от напряжения, вслушивались в ее слова.

— Ну что, она ЭТО сказала? — громко спросил бестолковый гоблин.

Все гоблины как один обернулись к нему и в один голос выдохнули:

— Заткнись!

Буря, которую у себя в комнате устроил Тоби, потихоньку выдыхалась. Теперь он лишь всхлипывал и шумно дышал. А глаза у него были закрыты. Сара положила его в кроватку и укрыла простынкой, не очень с ним деликатничая. Затем она тихо вышла из комнаты и уже затворила за собой дверь, как вдруг из детской раздался жуткий вопль, и крики вновь понеслись. Теперь они были хриплыми, отчего казались еще более громкими.

Сара застыла на месте, схватившись за ручку двери.

— Аах! — простонала она беспомощно. — Я хочу, чтобы домовые пришли и забрали тебя… — Она сделала паузу…

Гоблины замерли, и стало так тихо, что, казалось, можно было даже услышать, как ползет улитка.

… и добавила: — Прямо сейчас!

В логове гоблинов раздались восторженные возгласы:

— Она произнесла это!

И по счету «раз, два, три!» все гоблины, кроме дурачка, исчезли, разлетевшись в разные стороны. А он, с глупой ухмылкой на морде, спокойно сидел на корточках, пока до него не дошло, что его бросили.

— Эй! — крикнул он тогда, — меня подождите! — и хотел было мчаться вдогонку за остальными, но не мог решить, в какую сторону ему бежать. И поэтому пытался бежать сразу в нескольких направлениях. Конечно, у него ничего не вышло, но через некоторое время он тоже исчез.

Гроза продолжалась. Ослепительно вспыхивали молнии, и удары грома словно молотом раскалывали воздух. Тоби выдавал свои пронзительные крики на полную катушку, а Мерлин лаял так, будто грабители, собравшись вместе со всего света, лезли к ним в дом.

Сказанного не воротишь

Над домом, где жила Сара, бушевал ураган. Потоки дождя сбивали листья с деревьев. В небе яростно метались тучи. Громы и молнии били одновременно.

Сара прислушалась. Ей показалось странным, что в детской вдруг наступила гробовая тишина. Тоби вдруг замолчал. Это было так неожиданно, что Сара испугалась.

Она заглянула в комнату. Светильник возле кровати погас.

— Тоби? — позвала она малыша.

Он не откликнулся.

Сара нащупала выключатель возле двери и щелкнула им — ничего не вышло. Она несколько раз подергала выключатель туда-сюда, но свет не включился. Заскрипел пол.

— Тоби, что с тобой? Почему ты молчишь?

Она, вся в напряжении, сделала несколько шагов по беззвучному пространству комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и сквозь дверной проем с лестничной площадки в комнату падал свет. От него на стены и на ковер, лежащий на полу, протянулись незнакомые тени. В миг затишья между двумя раскатами грома Саре показалось, что она услышала в детской какое-то гудение. Но из кровати не доносилось вообще никаких звуков.

— Тоби, — прошептала она с волнением и, затаив дыхание, подошла к детской кровати. Руки у Сары дрожали как осиновые листочки, когда она протягивала их, чтобы снять простыню с ребенка.

Сара взялась за простыню — и отшатнулась: простыня ходила ходуном и под ней мелькали какие-то таинственные тени. Саре померещилось, будто из-под края простыни высовываются предметы, которые не имеют к Тоби никакого отношения. Саре казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Чтобы не закричать, она ладонью закрыла рот.

Через некоторое время простыня перестала трепыхаться и плавно улеглась на кровать. Всякое движение под ней прекратилось.

Сара хотела повернуться и убежать, но не смогла бросить малыша. Она должна знать ЧТО с ним. Даже если произошло что-то ужасное, Сара ДОЛЖНА ЗНАТЬ об ЭТОМ. Она решительно протянула руку и рванула простыню на себя.

Детская кроватка была пуста.

Сара никогда не смогла бы ответить, сколько времени — миг или целый час — неотрывно смотрела она на пустую кроватку. В голове у нее была абсолютная пустота. Она даже не чувствовала испуга.

А потом… потом она испугалась — от быстрых тяжелых ударов по оконному стеклу. Пальцы ее с такой силой сжались в кулак, что на ладонях остались глубокие следы от ногтей.

По окну настойчиво била крыльями Белая Сова. Свет с площадки у лестницы отражался в ее огромных круглых, темных глазах. Белизна ее оперенья особенно бросалась к глаза, когда вспыхивали молнии. А они, казалось, вспыхивали непрерывно. Позади совы, в такт ударам ее крыльев, кивали головами два гоблина. Но их Сара не видела. Она заворожено смотрела на сову, которая пялилась ей прямо в глаза.

Гроза никак не унималась. В какой-то момент Сара оторвала взгляд от окна — ее внимание привлекло свечение, излучаемое часами, стоящими на полке камина. Их стрелки показывали ровно тринадцать часов. Сара безумными глазами уставилась на них, но тут почувствовала, что кто-то толкает ее сзади по ногам. Она глянула назад и увидела, что возле самых ее ног по ковру двигается кроватка Тоби. У нее откуда-то появились четыре ноги на каждом углу, напоминающие лапы ящерицы: сплошь покрытые чешуей и с когтями на пальцах. Сара раскрыла рот, но не смогла произнести не звука.

Позади Сары кто-то захихикал. Она резко обернулась и увидела, что этот «кто-то» юркнул за шкаф. По стенам метались какие-то тени: это гоблины за ее спиной качались и прыгали. А Сара смотрела на шкаф. У него, как и у детской кроватки, появились четыре лапы с чешуей и когтями, и он начал приплясывать.

Теперь Сара уже заметила домовых: они крутились и скакали возле нее. Она, все так же с открытым от изумления ртом и сжатыми кулаками, стала оборачиваться, чтобы получше разглядеть домовых, но от ее взгляда они прятались по темным углам.

Она решила найти хоть какое-то оружие для защиты. В углу детской была старая швабра. Сара ее схватила и направила на гоблинов.

— Прочь! Прочь отсюда! — со слезами выкрикивала она, пытаясь вышвырнуть домовых. Но метла вывернулась у нее из рук и отлетела в сторону.

Ураганный ветер за окном сметал все на своем пути. От молний в комнате сделалось светло как днем. Испуганные гоблины стали исчезать, прячась по шкафам, буфетам, ящикам и коробкам, даже забились в щели между половицами.

Снова бухнул гром, и порыв налетевшего ветра распахнул окно. Шторы заметались из стороны в сторону, и в просвет между ними влетела сова.

Сара закрыла лицо руками и закричала. Ей почудилось, что машущая крыльями птица хочет наброситься на нее. Сара подумала: «Если это случится — я умру».

Теперь она чувствовала, как ветер раздувает ее волосы. Но хлопанье крыльев прекратилось. Сара сквозь пальцы посмотрела: «Куда делась сова? Может, она уже улетела?» Девушка начала медленно озираться по сторонам. Вдруг с оглушительным грохотом сверкнула молния, и на стене комнаты — напротив окна — возникла огромная тень, напоминающая тень человека.

Сара резко повернулась к окну. В оконном проеме на фоне кипящего неба, она увидела мужской силуэт. На мужчине был плащ, развевающийся по ветру. Девушка заметила: волосы у мужчины светлые и доходят до плеч, что-то поблескивает у него на шее. Больше она ничего не смогла разглядеть в полутьме.

— Эй… — сказала Сара и закашлялась. — Кто Вы?

— Разве тебе не известно? — спокойно и дружелюбно ответил мужчина.

Молния расчертила небо, осветив его лицо. На нем не было традиционной улыбки, которая обычно бывает на лицах людей, когда они хотят познакомиться. Но в то же время нельзя было сказать, что взгляд его был суров. Скорей, он был пристальным и гипнотизирующим.

Незнакомец сделал шаг в ее сторону и попал в полосу света от приоткрытой двери. Сара не сдвинулась с места. Может быть, не глаза его, а золотая цепь с кулоном в форме серпа загипнотизировали девушку. На мужчине была шелковая рубашка кремового цвета с распахнутым воротом, свободными рукавами и кружевными манжетами. Поверх рубашки был надет черный, плотно облегающий фигуру, жилет. На ногах серые лосины и черные сапоги. А на руках перчатки, тоже черного цвета. В одной руке он держал затейливую трость: рукоять ее была в форме набалдашника, отделанного драгоценными камнями, а конец напоминал рыбий хвост.

— Я… Я… — пролепетала Сара в ответ.

Тот гудящий звук, который еще прежде почудился девушке, теперь стал в комнате совершенно отчетливым и мелодичным.

Незнакомец улыбнулся ее нерешительности. Да, безусловно, он был очень красив. Сара этого не ожидала, и когда смогла заговорить, у нее получился только шепот:

— Вы — это вы, не правда ли? Вы король домовых? Незнакомец поклонился.

— Да, я Джареф.

Сара с трудом удержалась, чтобы не сделать в ответ реверанс.

— Я спас тебя, — произнес он. — Я сбросил с тебя оковы, которые угнетали и страшили тебя. Теперь ты свободна, Сара.

— О нет, я не хочу быть свободной, — ответила она. — Мне лишь казалось, что я хочу, но… Я хочу, чтобы мой братик вернулся назад. Пожалуйста, — она смогла ему улыбнуться, — ведь вам-то все равно.

Джареф возложил обе руки на наконечник трости.

— Сказанного не воротишь.

— Но ведь я совсем не то хотела сказать, — быстро промолвила Сара.

— В самом деле, не то?

— Да, пожалуйста. Где он?

Джареф насмешливо захохотал.

— Ты прекрасно знаешь, ГДЕ он.

— Пожалуйста, верните его, прошу вас.

— Сара!.. — Джареф нахмурился и решительно покачал головой. Он в упор посмотрел на девушку — в его взгляде не было никакого сомнения. — Иди в свою комнату. И читай книги. Примеряй наряды. Вот чем ты должна по-настоящему заниматься. И забудь про ребенка.

— Нет, я не могу забыть про него.

И решительно посмотрела на него. Они стояли друг против друга как два соперника, оценивающие силы друг друга перед долгой борьбой. Ударил гром.

И тогда Джареф поднял вверх левую руку и сделал ею большой пас над головой. Сара глянула по сторонам, думая, что он кого-то призывает на помощь. Когда она снова посмотрела на Джарефа, в руке у него был прозрачный светящийся шар.

— У меня есть для тебя подарок, Сара, — сказал Джареф, протягивая ей шар.

Она промолчала. Этому типу верить нельзя.

— Что это?

— Просто шар, и ничего больше. Но если заглянуть в него… увидишь то, о чем ты мечтаешь.

Девушка от удивления раскрыла рот. Джареф насмешливо смотрел на нее, раскручивая пальцами шар, который сиял у него на ладони.

Сара невольно подалась вперед и протянула за подарком руку. Джареф улыбнулся еще насмешливее и отдернул свою руку.

В другой руке он держал трость. Взмахнув ею, он сказал:

— Но этот шар — подарок не для обычной девчонки, которая нянчится с ревущим младенцем, — голос его окреп и стал еще тверже. — Ты хотела бы получить его, Сара? — он вновь протянул к ней руку с шаром.

На этот раз она не шелохнулась и ничего не ответила. Она неотрывно смотрела на пляшущие огоньки, которые вспыхивали в шаре. Увидеть свои собственные мечты! Ей казалось, она готова все отдать за это.

— Я знаю, каков твой ответ, — сказал Джареф. — Но тогда… забудь про этого ребенка!

Сара чувствовала, что она все еще колеблется. И тут снова ударил гром, и снова молния осветила небо.

Сара чувствовала, что разрывается на части оттого, что не может принять решение. Подарок для нее был не просто соблазнительным, нет, его хотел сделать тот, кто понимает ее, тот, кто может проникнуть в самые сокровенные уголки ее желаний и знает, как много они значат, как бесконечно дороги они для нее… Вдобавок ей не придется больше мучиться с этим вконец испорченным ребенком, который постоянно что-то требует от нее и ни капельки ее не уважает, который приходится ей братом лишь НАПОЛОВИНУ.

Светящийся шар продолжал вращаться.

Она закрыла глаза. И услышала голос, дающий ответ. Это был ее собственный голос, который звучал помимо ее воли, как во сне:

— Я… Я не могу. Я благодарна вам за помощь, но… я хочу, чтоб мой братик вернулся ко мне. Он наверное до смерти перепугался.

Она открыла глаза.

Джареф фыркнул и откинул назад свою гриву. «Довольно возиться с этой девчонкой — терпение лопнуло». Мягким взмахом руки он погасил шар. Еще один взмах — и в руке у него оказалась живая змея. Он вытянул руку перед собой — змея извивалась и шипела возле самого лица Сары. А затем он швырнул змею в девушку, приговаривая:

— Вот тебе за непослушание!

Змея обвилась вокруг шеи девушки. Она отчаянно рванула ее с себя — и увидела, что держит в руках шелковый шарф. Она глянула на него — в то же мгновение змея выскользнула из-под шарфа. Девушка завизжала, отшвырнула змею и отпрыгнула в сторону. Змея стукнулась о пол и рассыпалась на множество маленьких и ужасно гадких по виду гоблинов. Хихикая, они разбежались по углам комнаты. Другие гоблины в это время выползали из потаенных мест, где они обычно прятались, выскакивали изо всех углов. Теперь они собрались все вместе, заполнив собой комнату, и замерли, с нетерпением ожидая, что дальше будет проделывать их король с этой девчонкой.

— Мне не нравится, как ты ведешь себя по отношению ко мне, Сара, — голос Джарефа прозвучал надменно. — Оставь ребенка в покое. И прими мой дар. Я не буду предлагать его дважды.

Но прежде чем он успел что-либо сделать дальше, Сара сказала ему:

— Нет!

Наступило молчание.

Она прервала его первой.

— Еще раз благодарю вас, но я не могу выполнить то, что вы от меня требуете. Ну как вы не можете этого понять?! Мне надо, чтоб мой братик вернулся назад.

— Ты никогда не сможешь его отыскать.

— Ах, так! — Сара набрала полную грудь воздуха. — Тогда… тогда я скажу, что я ЗНАЮ, где надо его искать!

Сара заметила, что Джареф вздрогнул и в глазах его на какое-то время мелькнул страх. Может, это ей просто почудилось? Но лицо его действительно напряглось, и видно было, как он мучительно размышляет, прежде чем дать ответ. Девушке трудно было поверить в то, что она увидела своими глазами: Король домовых, пусть совсем ненадолго, но испугался того, что она сказала. Это придало ей силы и уверенности.

А он наконец произнес:

— Да. Есть такое место…

И затем, бездарным театральным жестом, как будто играет плохой водевиль, Джареф взмахнул рукой и, показывая на окно, добавил:

— Вон там!

«Хорошенькая подсказка, — подумала Сара, — это что же, молнию и гром он имел в виду?»

Она подошла к раскрытому окну и глянула в ночь. Далеко-далеко впереди, на высоком холме, в сиянии молний стоял замок. Сара оперлась на подоконник и, насколько могла, высунулась в окно, чтобы получше разглядеть открывающуюся ей картину. Она увидела башни с бойницами для орудий, могучие стены, шпили и купола соборов, спускаемые на цепях ворота, а перед ними — подъемный мост. Целый город стоял на вершине крутого холма. И освещался молнией, которая сверкала и раздваивалась наподобие змеиного языка. А дальше — по ту сторону замка — была полная темнота.

Стоя позади Сары, Джареф негромко проговорил:

— Ты все еще хочешь его найти?