— Господи! — с набитым ртом произнес Стью.

Кин, вскочив, ощетинился и угрожающе зарычал.

Обойдя вокруг костра, он снова зарычал. Что бы там ни было, но оно замолчало.

Стью лежал, сжимая одной рукой камень, а другой — раскрытый нож. Звезды в вышине были холодны и безразличны. Мысли его обратились к Франни, но он немедленно отогнал их. Правда, желудок теперь был полон, но боль в ноге не давала покоя. «Я не смогу заснуть, — подумал Стью. — Еще долгое время я не смогу спать».

Но он уснул, приняв таблетку Глена. А когда костер догорел, Кин подошел ближе и улегся рядом со Стью, согревая его собой. Вот как получилось, что в первую ночь, когда их отряд разделился, Стью ел, когда остальные были голодны, и хорошо спал, в то время как сон остальных прерывали кошмары и предчувствие неминуемой, приближающейся гибели.



Двадцать четвертого группа Ларри Андервуда, состоящая из трех пилигримов, проделав тридцать миль, разбила лагерь северо-восточнее Сан-Рафаэль Ноб. В эту ночь температура опустилась до двадцати, они развели большой костер и улеглись вокруг него. Кин не присоединился к ним.

— Как ты думаешь, что делает сейчас Стью? — спросил Ральф Ларри.

— Умирает, — коротко ответил тот и тут же пожалел об этом, увидев, как дернулось доброе, честное лицо Ральфа, но Ларри не знал, как смягчить ответ. Да и, в конце концов, это было почти наверняка правдой.

Он снова лег, удивительно уверенный в том, что это произойдет завтра. К чему бы там они ни шли, они были почти у цели.

В эту ночь ему снились кошмары. Проснувшись утром, Ларри наиболее четко помнил сон, в котором он совершал турне с группой «Шеди блу-коннекшн». Выступали они в «Мэдисон Сквер-гарден», был полный аншлаг. На сцену они вышли под шквал аплодисментов. Ларри подошел, чтобы отрегулировать свой микрофон и установить его на нужной высоте, но не смог отсоединить его. Тогда он подошел к микрофону соло-гитары, но и тот оказался неподвижным. С микрофонами бас-гитары и органа — то же самое. Публика начала ритмично хлопать, требуя начала концерта. Один за другим музыканты группы, крадучись, уходили со сцены. А Ларри продолжал блуждать от микрофона к микрофону, пытаясь найти хоть один, который он мог бы отсоединить. Но все они были подняты самое меньшее на девять футов и казались просто застывшими. Они напоминали кобр из нержавеющей стали. Кто-то из рядов начал кричать, требуя «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?». «Я больше не исполняю этот номер, — пытался сказать Ларри. — Я перестал петь эту песню, когда наступил конец света». Но зрители не слышали его и стали напевать мелодию, она ширилась, набирая силу, и скоро заполнила весь зал: «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?! Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?! ДЕТКА, МОЖЕШЬ ТЫ ОТЫСКАТЬ СВОЕГО МУЖЧИНУ?!»

Он проснулся весь в поту от звучащей в голове песни. И ему не нужен был Глен, чтобы понять, что это за сон и что он означает. Сон, в котором ты не можешь дойти до микрофона, не можешь отсоединить его, типичен для рок-музыкантов, так же типичен, как и тот, в котором стоишь на сцене и не можешь вспомнить ни строчки. Ларри считал, что всем артистам снится нечто подобное перед…

Перед представлением.

Это был сон неадекватности. Он выражал простой страх, берущий верх над человеком: «А что, если я не смогу? Что, если хочешь, но не можешь?» Неподдельный ужас, что не сможешь совершить простой прыжок туда, где начинается настоящий художник, будь то певец, писатель, живописец или музыкант.

«Сделай доброе дело для людей, Ларри».

Чей это голос? Его матери?

«Ты привык только брать, Ларри».

«Нет, мам, нет. Я больше не исполняю этот номер. Я перестал исполнять его, когда наступил конец света. Честно».

Ларри лег и снова заснул. Последней его мыслью было то, что Стью оказался прав: темный человек собирался схватить их. «Завтра, — подумал он. — К чему бы мы ни шли, мы почти у цели».

Но двадцать пятого они никого не встретили. Они флегматично шли под ярко-голубым небом, встречая только птиц и зверей, но людей не было.

— Удивительно, насколько быстро дикая природа отвоевала некогда утерянные позиции, — сказал Глен. — Я знал, что это будет довольно быстрый процесс. Конечно, зима несколько сдержит его, но все равно это просто поразительно. Ведь прошло только каких-то сто дней после выброса.

— Да, но нет ни собак, ни лошадей, — заметил Ральф. — Это кажется неправильным. Изобрели дрянь, убившую почти всех людей, но и этого им показалось мало. Уничтожили и два вида самых любимых человеком животных. Вирус унес человека и лучших друзей человека.

— И оставил кошек, — мрачно добавил Ларри.

— Но ведь есть Кин… — Лицо Ральфа просветлело.

— Был Кин.

Это грустное «был» как бы задушило разговор. Их окружали хмурые скалы, таящие в себе возможность засады — людей, укрывшихся с ружьями и биноклями. Предчувствие, что это должно произойти сегодня, не покидало Ларри. Каждый раз, когда они поднимались на вершину нового холма, он ожидал увидеть внизу блокированную людьми дорогу. И каждый раз, когда ничего не происходило, он вновь думал о засаде.

Они говорили о лошадях. О собаках и бизонах. Бизоны возвращаются, сказал им Ральф, — Ник и Том Каллен видели их. И недалек тот день — возможно, еще при их жизни, — когда целые стада бизонов будут пастись на равнинах. Ларри знал, что это правда, но он также сознавал, что все относительно — время их жизни может остановиться в следующие десять минут.

Смеркалось, надо было подыскивать место для ночлега. Они взбирались на следующий холм, и Ларри подумал: «Сейчас. Они будут прямо внизу». Но там опять никого не было.

Они разбили лагерь под зеленым знаком, гласившим: «ЛАС-ВЕГАС 260». В этот день они ели сравнительно хорошо: чипсы и два пакетика «Слим Джимс», разделенные поровну.

«Завтра», — снова подумал Ларри и заснул. В эту ночь ему снилось, что он, Барри Григ и «Оборванцы» выступали в «Мэдисон Сквер-гарден». Это был их шанс — они выступали в первом отделении, перед какой-то супергруппой, названной в честь города. «Бостон», а может быть, «Чикаго». И снова все стойки микрофонов были футов девять высотой, и снова он блуждал от одного микрофона к другому, когда зал начал ритмично хлопать, требуя «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?» Он посмотрел в первый ряд и похолодел от страха. Там сидел Чарльз Менсон, хлопая и напевая. Крестообразный шрам на его лбу зажил. И Ричард Спек тоже был здесь и смотрел на него снизу вверх своими нахальными, бесстыжими глазками, зажав в уголке рта сигарету без фильтра. Они защищали темного человека с флангов. Джон Уэйн Гэси сидел сзади них. Флегг солировал.

«Завтра, — снова подумал Ларри, переходя от одного слишком высокого микрофона к другому под горячим сиянием софитов «Мэдисон Сквер-гарден». — Я увижу тебя завтра».

Но ни завтра, ни послезавтра ничего не произошло. Вечером 27 сентября они остановились в городишке Фримонт-Джанкшен, и еды здесь было предостаточно.

— Я все время жду, когда все закончится, — поделился своими чувствами Ларри с Гленом в тот вечер. — И каждый день, когда этого не происходит, мне становится все хуже и хуже.

Глен кивнул:

— Я чувствую то же самое. Было бы забавно, если бы он оказался всего лишь миражом, правда? Ничем иным, как кошмаром коллективного сознания.

Ларри удивленно посмотрел на Глена. Затем медленно покачал головой:

— Нет, я не думаю, что это только сон.

Глен улыбнулся:

— Как и я, молодой человек, как и я.

И они стали ждать следующего дня.

В десять часов утра они преодолели подъем. Внизу, немного восточнее, милях в пяти от них, нос к носу, перегораживая шоссе, стояли две машины. Все было именно так, как и представлял себе Ларри.

— Столкновение? — предположил Глен.

Ральф прищурился:

— Не думаю.

— Его люди, — тихо сказал Ларри.

— Да, скорее всего, — согласился Ральф. — Что будем делать, Ларри?

Ларри достал из кармана платок и вытер лицо. То ли лето вернулось в этот день, то ли сказывалось дыхание пустыни. Температура была градусов восемьдесят.

«Но это сухое тепло, — подумал он. — Я немного вспотел. Совсем немного». Он спрятал платок. Теперь, когда встреча была уже неминуемой, он чувствовал себя хорошо. И снова это странное ощущение, что все происходящее — представление, спектакль, который необходимо сыграть.

— Мы спустимся вниз и посмотрим, действительно ли Бог с нами, правильно, Глен?

— Ты же главный.

Они снова двинулись вниз и через полчаса подошли достаточно близко, чтобы увидеть, что перегораживающие шоссе машины ранее принадлежали дорожной полиции штата Юта. Их ожидали несколько вооруженных мужчин.

— Они собираются убить нас? — спросил Ральф.

— Не знаю, — ответил Ларри.

— Потому что некоторые винтовки с оптическим прицелом. Я вижу, как солнце отражается в линзах. Если они хотят застрелить нас, то мы отличная мишень.

Они шли дальше. Люди около автомобилей разбились на две группы: пятеро впереди навели автоматы на идущих к ним троих мужчин, а еще трое встали позади машин.

— Их восемь, Ларри? — спросил Глен.

— Я насчитал восьмерых. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответил Глен.

— Ральф?

— В той степени, в которой мы знаем, как поступить, когда настанет время, — сказал Ральф. — Это все, чего я хочу.

Ларри взял его за руку и пожал ее. Затем пожал руку Глена.

Они находились в миле от пикета.

— Они не собираются убивать нас на месте, — сказал Ральф. — Иначе они уже сделали бы это.

Теперь уже им были видны люди, и Ларри внимательно разглядывал их. Один был с густой бородой. Второй юн, но абсолютно лыс — «должно быть начал терять волосы еще в школе», — подумал Ларри. На голове третьего ярко-желтая кепка с изображением улыбающегося верблюда. Еще один, смахивающий на бухгалтера, с «магнумом» в руках, был настолько взволнован и так сильно нервничал, что Ларри мог чувствовать себя отчаянным храбрецом.

— Они так похожи на наших парней, — заметил Ральф.

— Конечно, — согласился Глен. — Но все вооружены.

Футах в двадцати от полицейских машин, блокирующих шоссе, Ларри остановился, остановились и его спутники. Воцарилась могильная тишина, пока люди Флегга и группа пилигримов изучали друг друга. И тут Ларри вежливо произнес:

— Привет.

Вперед выступил маленький человечек. Он по-прежнему вертел в руках «магнум».

— Вы Глендон Бейтмен, Лоусон Андервуд, Стюарт Редмен и Ральф Брентнер?

— А ты разве не умеешь считать? — спросил Ральф.

Кто-то сзади хихикнул. Коротышка вспыхнул:

— Кого нет?

Ларри ответил:

— Со Стью произошел несчастный случай. Думаю, и вы можете потерять одного, если не перестанете баловаться с оружием.

Снова смешок. Коротышке удалось засунуть пистолет за пояс серых брюк, что сделало его еще более забавным: прямо-таки Уолтер Митти — гроза века.

— Меня зовут Пол Берлсон, — представился он, — и предоставленной мне властью я арестовываю вас и приказываю следовать за мной.

— От чьего имени? — немедленно спросил Глен.

Берлсон с презрением взглянул на него, но к презрению примешивалось еще что-то.

— Вы знаете, от чьего имени я говорю.

— Так назовите это имя.

Но Берлсон молчал.

— Вы боитесь? — спросил его Глен и посмотрел на всех восьмерых. — Вы настолько боитесь его, что даже не смеете произносить его имя? Очень хорошо, значит, это сделаю за вас я. Его зовут Ренделл Флегг, он также известен как темный человек, как Длинный, как Странствующий Хлыщ. Разве вы не называете его так? — Голос Глена звенел от ярости. Мужчины встревоженно переглянулись, а Берлсон сделал шаг назад. — Называйте его Вельзевулом, потому что это тоже его имя. Называйте его Ниярлаготеп, Ахаз и Астарот. Называйте его Рьелах, Сэти и Анубис. Имя ему Легион, ибо он воплощает силы ада, а вы, парни, лижете ему задницу. — Глен перешел на нормальный тон и обескураживающе улыбнулся. — Считаю, что предварительно мы должны были внести некоторую ясность.

— Схватите их, — приказал Берлсон. — Схватите всех и стреляйте при первом же движении.

Секунду никто не мог пошевелиться, и Ларри подумал: «Они не сделают этого, потому что так же боятся нас, как и мы их, и даже больше, хотя они и вооружены…»

Он взглянул на Берлсона:

— Кого ты обманываешь, помойное ведро? Мы хотим идти. Именно поэтому мы здесь.

И тогда люди Флегга зашевелились, как будто Ларри отдал им приказ. Его и Ральфа впихнули в одну машину, Глена — в другую. На внутренней стороне дверцы ручек не было. «Мы арестованы», — подумал Ларри, и эта мысль неожиданно позабавила его.

Четверо мужчин втиснулись на переднее сиденье. Водитель сдал назад, развернулся, и они направились на запад. Ральф вздохнул.

— Боишься? — тихо спросил его Ларри.

— Будь я проклят, если знаю. Я так здорово себя чувствую.

С переднего сиденья спросили:

— Старик — главный?

— Нет. Я.

— Имя.

— Ларри Андервуд. А это Ральф Брентнер. А того старика зовут Глен Бейтмен. — Ларри посмотрел назад. Вторая машина следовала за ними.

— А что случилось с четвертым?

— Он сломал ногу. Нам пришлось оставить его.

— Плохо. Ладно. Я Барри Доган. Служба безопасности Лас-Вегаса.

Ларри почувствовал, как абсурдная ответная фраза «Рад с вами познакомиться» чуть не слетела у него с губ, и улыбнулся.

— Долго ехать до Лас-Вегаса?

— Из-за пробок на шоссе мы не сможем ехать слишком быстро. Мы расчищаем дороги, но дело продвигается очень медленно. Так что доедем часов через пять.

— Вот так, — покачал головой Ральф. — Мы три недели провели в дороге, а на машине доедем всего за пять часов.

Доган повернулся так, чтобы видеть их лица.

— Не понимаю, почему вы шли пешком? Я вообще не понимаю, почему вы пришли. Вы должны были понимать, что закончится все это именно так.

— Мы посланы, — ответил Ларри. — Думаю, затем, чтобы убить Флегга.

— У вас не слишком-то много шансов, приятель. Тебя и твоих дружков сразу же посадят в окружную тюрьму Лас-Вегаса. У него к вам особый интерес. Он знает, что вы придете. — Барри Доган помолчал. — Вам остается только уповать на то, что он быстро разделается с вами. Но я лично не думаю, что он этого захочет. В последнее время у него не очень хорошее настроение.

— Почему? — спросил Ларри.

Но Догану, очевидно, показалось, что он и так сказал достаточно — возможно, даже слишком много. Не ответив, он отвернулся, а Ларри и Ральф стали смотреть на проносящуюся мимо пустыню. Прошло всего лишь три недели, а скорость уже казалась в диковинку.

Им понадобилось шесть часов, чтобы добраться до Лас-Вегаса. Город лежал посреди пустыни, как сверкающий драгоценный камень. Улицы были запружены народом; работай день кончился, и люди наслаждались прохладой раннего вечера на лужайках, скамейках, автобусных остановках. Они провожали настороженным взглядом две полицейские машины, а затем возвращались к прерванным занятиям и разговорам.

Ларри задумчиво смотрел по сторонам. Было включено электричество, улицы чисты, последствия грабежей и вандализма устранены.

— Глен был прав, — сказал он. — Поезда у него ходят четко по расписанию. Но я все же сомневаюсь, что его железная дорога проработает долго. Все ваши люди выглядят так, будто беспрерывно нервничают, Доган.

Тот ничего не ответил.

Две полицейские машины въехали на задний двор окружной тюрьмы. Когда Ларри вышел, морщась и разминая затекшее тело, то увидел в руках Догана две пары наручников.

— Ну, давай, — усмехнулся он. — Не стесняйся.

— Извини, но это его приказ.

Ральф заметил:

— За всю свою жизнь я никогда не был в наручниках. Несколько раз меня задерживали за хулиганство в пьяном виде до женитьбы, но никогда не надевали наручники. — Ральф говорил очень медленно, его оклахомский акцент стал особенно заметен, и Ларри понял, что Ральф просто взбешен.

— У меня приказ, — сказал Доган. — Не надо еще больше усложнять свое положение.

— Приказ, — произнес Ральф. — Знаю я, кто отдает тебе приказы. Он убил моего друга Ника. Какого черта ты связался с этим проходимцем? Сам по себе ты кажешься вполне приличным парнем. — Он смотрел на Догана со столь яростным неодобрением, что тот, покачав головой, отвел глаза.

— Это моя работа, — сказал он, — и я выполняю ее. Давайте поставим на этом точку. Вытяните руки, не то придется помочь вам сделать это.

Ларри протянул руки, и Доган быстро щелкнул наручниками.

— Кем ты был? — полюбопытствовал Ларри. — Раньше?

— Работал в полиции Санта-Моники. Детективом второго класса.

— И ты с ним. Это… прости за мои слова, но выглядит это действительно забавно.

Глена Бейтмена толчком вышвырнули из машины.

— Почему вы его толкаете? — строго спросил Доган.

— Если бы тебе пришлось слушать шестичасовую болтовню этого приятеля, ты бы не просто толкнул его, — раздраженно ответил один из конвойных.

— Мне все равно, что вы там слушали, но не распускайте руки. — Доган взглянул на Ларри. — Почему забавно то, что я с ним? Я был копом десять лет до эпидемии. Видишь ли, я знаю, что происходит, когда парни вроде тебя приходят к власти.

— Молодой человек, — мягко произнес Глен, — ваше общение с драчунами и наркоманами не оправдывает вашего якшания с монстром.

— Уведите арестованных, — ровным голосом произнес Доган. — Одиночные камеры в разных концах.

— Не думаю, что вы сможете ужиться с предметом своего выбора, — сказал Глен. — Кажется, в вас не так уж и много от нацистов.

И на этот раз Доган сам толкнул Глена.

Ларри отделили от товарищей и повели по пустынному коридору, украшенному надписями типа: «НЕ ПЛЕВАТЬ», «ДУШЕВЫЕ», а одна утверждала: «ВЫ ЗДЕСЬ НЕ ГОСТИ».

— Я бы не возражал против душа, — сказал он.

— Возможно, — ответил Доган. — Посмотрим.

— Посмотрим на что?

— Насколько вы будете сговорчивыми.

Доган открыл камеру в конце коридора и ввел в нее Ларри.

— А как же наручники? — спросил Ларри, протягивая руки.

— Конечно. — Доган расстегнул и снял наручники. — Лучше?

— Немного.

— Все еще хочешь в душ?

— Конечно. — Но больше всего Ларри не хотелось оставаться одному, прислушиваться к эху удаляющихся шагов. Если он останется один, то снова вернется страх.

Доган достал небольшой блокнот.

— Сколько вас? В Зоне.

— Шесть тысяч, — ответил Ларри. — Каждый четверг все мы играем в бинго, а призом является двадцатифунтовая индейка.

— Так ты хочешь в душ или нет?

— Хочу. — Но он уже перестал рассчитывать на душ.

— Сколько ваших людей?

— Двадцать пять тысяч, но четыре тысячи в возрасте до двенадцати лет и не платят за проезд. То есть экономически — это бездельники, лишние рты.

Доган захлопнул блокнот и посмотрел на Ларри.

— Не могу, — сказал Ларри. — Поставь себя на мое место.

Доган покачал головой:

— Не представляю, потому что я не безумец. Почему вы здесь? На что вы рассчитывали? Да он же убьет вас завтра или послезавтра. А если захочет, чтобы вы заговорили, то вы будете говорить. Да вы просто сумасшедшие.

— Нам приказала идти сюда пожилая женщина. Матушка Абигайль. Возможно, она снилась тебе тоже.

Доган покачал головой, но почему-то не смог посмотреть Ларри в глаза.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Тогда оставим это в покое.

— Уверен, что не хочешь поговорить со мной? Сходишь в душ?

— Меня так дешево не купишь, — рассмеялся Ларри. Пошлите своих шпионов на нашу сторону. Если сможете найти хоть одного, который бы не слышал о матушке Абигайль.

— Как хочешь, — сказал Доган и удалился. В дальнем конце коридора он прошел в решетчатые двери, которые громко захлопнулись за ним.

Ларри огляделся. Как и Ральф, он пару раз бывал в тюрьме — дебоширил в общественном месте, а второй раз за то, что у него обнаружили унцию марихуаны. Бурная молодость.

— Да, это не отель «Ритц», — пробормотал он.

Матрац на койке выглядел основательно трухлявым, и Ларри с отвращением подумал, не умер ли на нем кто-нибудь в июне — начале июля. Унитаз работал исправно, но наполнился ржавой, водой, когда Ларри впервые смыл его, — верный признак того, что им долго не пользовались. Кто-то оставил в камере вестерн. Ларри взял книжку в руки, затем положил ее обратно. Сидя на койке, он стал прислушиваться к тишине. Он никогда не любил оставаться в одиночестве — но в некоторой степени он всегда быт одинок… до прибытия в Свободную Зону. И теперь не было так плохо, как, он боялся, могло быть. Плохо, но он все же мог справиться с этим. «Да он же убьет вас завтра или послезавтра». Но Ларри не верил в это. Это не должно произойти вот так.

— Я не стану бояться дьявола, — произнес он в мертвой тишине тюремного крыла, и ему понравилось, как это прозвучало. И он снова повторил фразу.

Он лег, и в голову ему пришла мысль, что он проделал почти весь обратный путь к Западному побережью. Но путешествие оказалось более продолжительным и странным, чем это можно было предположить. И оно еще не было закончено.

— Я не стану бояться, — снова повторил Ларри. Он заснул, лицо его было спокойным, и спал он без сновидений.

В десять часов следующего дня, ровно через сутки после того, как трое пилигримов впервые увидели пикет на шоссе, Ренделл Флегг и Ллойд Хенрейд пришли к Глену Бейтмену.

Тот, скрестив ноги, сидел на полу своей камеры. Глен нашел обломок угольного карандаша и теперь заканчивал писать на стене, испещренной изображениями мужских и женских гениталий, именами, номерами телефонов и даже небольшой поэмой: «Я не гончар и не гончарный круг, но гончарная глина; однако разве ценность формы не зависит от внутренней ценности глины, как и от гончарного круга, и от умения Мастера?». Глен любовался этим творением, когда температура в камере, казалось, вдруг упала градусов на десять. В конце коридора раздался звук открываемой двери. Во рту у Глена пересохло, а карандаш сломался в руке. Раздался стук каблуков, приближающихся к нему.

«Да это же он. Я увижу его лицо».

Неожиданно разгулялся его артрит. Ужасная боль. Казалось, кости опустошились и наполнились толченым стеклом. И все же, когда шаги замерли перед его камерой, он повернулся, на лице его была заинтересованная улыбка ожидания.

— А вот и вы, — сказал Глен. — Да вы не такой уж страшный, как нам представлялось.

По другую сторону решетки стояли двое мужчин. Флегг находился справа от Глена. На нем были голубые джинсы и белая шелковая сорочка, отсвечивающая желтизной при неярком освещении. Он улыбался Глену. Позади него стоял мужчина пониже, который вовсе не улыбался. Глаза его казались слишком большими для такого лица. Климат пустыни явно не подходил его коже: он загорал, облазил и снова загорал. На шее у него висел черный камень с красновато-желтой прожилкой. Вид у камня был какой-то жирный, отталкивающий.

— Хочу представить своего помощника, — хихикнув, произнес Флегг. — Ллойд Хенрейд. А это Глен Бейтмен, социолог, член Комитета Свободной Зоны, его мозговой центр после смерти Ника Андроса.

— Привет, — пробормотал Ллойд.

— Как твой артрит, Глен? — спросил Флегг. Голос его звучал сочувственно, но глаза светились радостью и тайным знанием.

Глен быстро сжал и разжал ладони, улыбаясь Флеггу. Никто не узнает, чего стоила ему эта сердечная улыбка.

«Внутренняя ценность глины!»

— Хорошо, — ответил он. — Немного лучше после сна в помещении, и все благодаря тебе.

Улыбка Флегга несколько увяла. Глен уловил момент удивления и злости. Или страха?

— Я решил отпустить тебя, — резко произнес Флегг. Улыбка снова появилась на его лице, сияющая и коварная. Ллойд издал возглас удивления, и Флегг повернулся к нему. — Разве не так, Ллойд?

— М-м… конечно, — ответил Ллойд. — Конечно.

— Хорошо, — с легкостью произнес Глен. Он чувствовал, как артрит все глубже и глубже проникает в кости, замораживая их, как лед, и выжигая огнем.

— Тебе дадут небольшой мопед, и ты можешь ехать на все четыре стороны.

— Но я не поеду без моих друзей.

— Ну конечно. И все, что тебе нужно сделать, это попросить меня. Встать на колени и попросить.

Глен рассмеялся от всей души. Он запрокинул голову и хохотал. И пока он смеялся, боль в суставах начала утихать. Он чувствовал себя лучше, сильнее, снова взял себя в руки.

— Ах ты шутник, — сказал он. — Я скажу, что тебе делать. Почему бы тебе не раздобыть наждачка и не засунуть себе в задницу?

Флегг помрачнел. Улыбка исчезла. Его глаза, ранее темные, как камень на шее Ллойда, теперь, казалось, сверкали желтизной. Он протянул руку к устройству механического замка и нажал. Раздался гудящий звук. Между его пальцами возник огонь, в воздухе запахло паленым. Замочная коробка, дымящаяся и почерневшая, упала на пол. Ллойд Хенрейд закричал. Темный человек схватился за прутья двери и распахнул ее.

— Прекрати смеяться.

Глен засмеялся еще громче.

— Перестань смеяться надо мной!

— Ты ничто! — произнес Глен, смеясь и вытирая выступившие слезы. — О, извини… мы такое навыдумывали о тебе… я смеюсь над нашей собственной глупостью и над твоей несостоятельностью…

— Застрели его, Ллойд. — Флегг повернулся к другому человеку. Лицо его исказилось от ярости, кулаки были плотно сжаты.

— О, ты убей меня лично, если собираешься убить, — сказал Глен. — Думаю, ты способен на это. Прикоснись ко мне пальцем и останови мое сердце. Сотвори обратный крест, и пусть у меня расплавятся мозги. Извергни молнию, которая расколет меня на две части. О… о, дорогой… мой дорогой!

Глен рухнул на тюремную койку и зашелся смехом, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Застрели его! — прокричал темный человек Ллойду.

Бледный, дрожащий от страха Ллойд достал пистолет из-за пояса, чуть не уронил его, затем попытался прицелиться в Глена. Делать это ему пришлось двумя руками.

Глен, все так же улыбаясь, посмотрел на Ллойда. Точно так же Глен мог вести себя на вечеринке, где собрались его коллеги по колледжу, и он только что вдоволь посмеялся над отличной шуткой, а теперь был готов перейти к обсуждению более серьезных проблем.

— Если вам нужно убить кого-нибудь, мистер Хенрейд, то убейте его.

— Сделай это немедленно, Ллойд!

Ллойд вслепую нажал на курок. Прогрохотал выстрел. Эхо бешено металось от стены к стене. Но пуля лишь ударилась о бетон на два дюйма выше правого плеча Глена, отлетела рикошетом и ударила во что-то еще.

— Неужели ты хоть что-нибудь не можешь сделать нормально? — взревел Флегг. — Убей его, идиот! Застрели! Он же стоит прямо перед тобой!

— Я пытаюсь…

Улыбка Глена не изменилась, он лишь прищурился от прогремевшего выстрела.

— Повторяю, если ты должен кого-нибудь убить, то стреляй в него. Знаешь, он ведь вовсе и не человек. Однажды я уже описывал его одному из своих друзей как последнего мага рациональной мысли, мистер Хенрейд. И это оказалось даже более правильным, чем я предполагал. Но теперь он теряет свою магию. Она ускользает от него, и он знает об этом. И вы тоже понимаете это.

Застрелите его прямо сейчас, и вы спасете нас от Бог знает какого кровопролития.

Лицо Флегга застыло.

— Застрели одного из нас, Ллойд, — сказал он. — Я вытащил тебя из тюрьмы, когда ты умирал от голода. Он из тех парней, с которыми ты хотел бы поквитаться. Маленькие людишки, произносящие громкие речи.

Ллойд сказал:

— Мистер, вы меня не проведете. Все будет так, как говорит Ренди Флегг.

— Но он лжет. И ты знаешь это.

— Он сказал мне правды больше, чем кто-либо другой за всю мою несчастную жизнь, — ответил Ллойд и трижды выстрелил в Глена. Того отбросило назад, скрутило и перевернуло, как тряпичную куклу. В приглушенном свете ламп брызнула кровь. Глен наткнулся на койку, зашатался и упал на пол. Ему удалось приподняться на одном локте.

— Все хорошо, мистер Хенрейд, — прошептал он. — Ничего другого вы и не знаете.

— Заткни пасть, старый ублюдок! — закричал Ллойд. Он выстрелил еще раз, и тело Глена безжизненно дернулось. Но Ллойд еще раз выстрелил в него. Он плакал. Слезы катились по его злому, обгоревшему на солнце лицу. Он вспомнил о кролике, о котором совершенно забыл и который вынужден был есть самого себя. Он вспомнил Лентяя, людей в белом «конни» и Задаваку Джорджа. Он вспомнил тюрьму Финикса и крысу. Он вспомнил Траска и то, как через некоторое время нога Траска стала напоминать обглоданную куриную ножку. Он снова нажал на курок, но пистолет только глухо щелкнул.

— Хорошо, — мягко произнес Флегг. — Хорошо сделано. Отлично, Ллойд.

Ллойд выронил пистолет и отшатнулся от Флегга.

— Не прикасайся ко мне! — закричал он. — Я сделал это не ради тебя!

— Нет, ради меня, — нежно сказал Флегг. — Ты можешь думать иначе, но было это именно так. — Он протянул руку и прикоснулся к талисману, висящему на шее Ллойда, затем зажал камень в ладони, а когда раскрыл пальцы, то камень исчез. На его месте появился маленький серебряный ключик.

— Я обещал тебе это, — сказал темный человек. — В другой тюрьме. Этот человек ошибался… я сдерживаю свои обещания, правда, Ллойд?

— Да.

— Другие уходят или собираются уйти. Я знаю об этом. Я знаю все имена. Уитни… Кен… Дженни… о да, я знаю все имена.

— Тогда почему ты не…

— Не положу этому конец? Не знаю. Может быть, лучше позволить им уйти. Но ты, Ллойд! Ты мой добрый и преданный слуга, не так ли?

— Да, — прошептал Ллойд свое последнее признание. — Да, думаю, это так.

— Без меня ты всегда оставался бы маленькой сошкой, даже если бы выжил в той тюрьме, правильно?

— Да.

— Лаудер знал это. Он знал, что со мной он достигнет многого. Именно поэтому он шел ко мне. Но он слишком много думал… слишком… — Неожиданно Флегг показался старым и смущенным. Затем энергично взмахнул рукой, и улыбка снова расцвела на его лице. — Возможно, все действительно идет плохо, Ллойд. Возможно, это происходит так по каким-то причинам, понять которые я не могу… но у старого волшебника осталось еще несколько трюков, Ллойд. Один или два. А теперь послушай меня. Времени у нас в обрез, если мы хотим остановить этот… кризис доверия. Если мы хотим задавить его в зародыше. Завтра мы покончим с Андервудом и Брентнером. А теперь слушай меня внимательно…

Ллойд лег в постель уже после полуночи, но не смог заснуть до самого рассвета. Он разговаривал с Крысоловом. Он разговаривал с Полом Берлсоном. С Барри Доганом, согласившимся, что то, чего желает темный человек, можно — а возможно, и нужно — сделать до рассвета. Возведение началось на лужайке перед Гранд-отелем в десять часов вечера 29 сентября, десять человек работали со сварочными аппаратами, молотками, болтами, стальными трубами. Скоро на лужайке собралась толпа зевак.

— Посмотри, мама Анги! — крикнул Динни. — Это фейерверк!

— Да, но хорошие маленькие мальчики уже должны лежать в кроватке. — Анги Хиршфилд взяла за руку малыша, чувствуя, что должно произойти что-то ужасное, возможно даже хуже, чем сам супергрипп.

— Хочу посмотреть! Хочу посмотреть на искры, — хныкал Динни, но Анги увела мальчика.

Джулия Лори подошла к Крысолову, единственному мужчине в Лас-Вегасе, которого она считала слишком страшным, чтобы с ним можно было спать… разве только в случае крайней нужды. Его черная кожа блестела при вспышках сварки. Одет он был наподобие эфиопского пирата — широкие шелковые шаровары, красный кушак и ожерелье из серебряных долларов вокруг тощей шеи.

— Что это, Крысолов? — спросила она.

— Крысолов не знает, дорогая, но он кое-что предполагает. Похоже, завтра предстоит черная работенка, очень черная. Хочешь переспать с Крысоловом, дорогая?

— Возможно, — ответила Джулия, — но только если ты знаешь, что все это значит.

— Завтра об этом узнает весь Лас-Вегас, — ответил Крысолов. — Пойдем со мной, дорогая, и я открою тебе девять тысяч имен Бога.

Но Джулия к большому неудовольствию Крысолова ушла прочь.

К тому времени, когда Ллойд отправился спать, работа была выполнена, и зеваки стали расходиться. Две огромные клетки стояли на низких платформах грузовиков. С правой и левой сторон виднелись квадратные отверстия. Рядом с клетками были припаркованы четыре машины, каждая с петлей. К каждой петле была присоединена огромная цепь. Цепи извивались по лужайке перед Гранд-отелем, и каждая исчезала в квадратном отверстии клетки. А на конце каждой цепи виднелось по наручнику.

На рассвете 30 сентября Ларри услышал, как в дальнем конце коридора открылась дверь. Торопливые шаги приближались. Ларри лежал на койке, заложив руки за голову. Он не спал всю ночь. Он

(думал? молился?)

В общем, это одно и то же. Но что бы там ни было, старая рана в нем самом наконец-то закрылась, оставив его в покое. Он почувствовал, как два человека, которыми он был всю свою жизнь, — реальный и выдуманный — слились в одно живое существо. Его матери понравился бы такой Ларри. И Рите Блэкмур. Это был Ларри, которому Уэйну Стаки не пришлось бы ничего объяснять. Это был Ларри, который понравился бы даже той девушке — «оральному гигиенисту».

«Я умру. Если есть Господь Бог — а теперь я уверен в этом, — значит, это Его воля. Мы умрем, и каким-то образом наша смерть положит конец всему этому».

Он подозревал, что Глен Бейтмен уже мертв. Вчера в одном из коридоров слышалась стрельба. И скорее всего, стрельба доносилась оттуда, куда увели Глена. Что ж, он был стар, его измучил артрит, и что бы там Флегг ни спланировал для них на сегодняшнее утро, это будет намного хуже.

Шаги замерли около его камеры.

— Вставай, — услышал он неприятный голос. — Крысолов пришел за твоей мертвой задницей.

Ларри оглянулся. В дверях камеры, держа в руке меч, стоял черный усмехающийся пират, на его шее было ожерелье из серебряных долларов. Позади него стоял маленький человечек, кажется, его звали Берлсон.

— А в чем дело?

— Дорогой, — сказал пират, — это конец. Конец всему.

Отлично, — ответил Ларри и встал.

Берлсон заговорил быстро, и Ларри понял, что тот боится.

— Я хочу, чтобы ты знал, это не моя идея.

— Как и все остальное, насколько я понял, — сказал Ларри. — Кого убили вчера?

— Бейтмена, — опуская глаза, ответил Берлсон. — При попытке к бегству.

— Попытка к бегству, — пробормотал Ларри. Он рассмеялся. Крысолов, передразнивая его, тоже захихикал.

Открыв дверь камеры, с наручниками наготове, Берлсон вошел внутрь. Ларри не оказал никакого сопротивления; он молча протянул руки. Берлсон защелкнул браслеты.

— Попытка к бегству, — сказал Ларри. — В один прекрасный день и ты будешь убит при попытке к бегству, Берлсон. — Глаза его метнулись в сторону пирата. — И ты тоже, Крысолов. Убит при попытке скрыться. — Он снова рассмеялся, но теперь Крысолов не поддержал его. Он молча смотрел на Ларри, а потом замахнулся своим мечом.

— Опусти это, придурок, — приказал Берлсон.

Они шли гуськом — Берлсон, Ларри и Крысолов, замыкающий шествие. В дальнем конце крыла к ним присоединились еще пятеро мужчин. Одним из них был Ральф, также в наручниках.

— Эй, Ларри, — печально произнес он. — Ты слышал? Они сказали тебе?

— Да. Я слышал.

— Ублюдки. Дня них же почти все кончено, ведь так?

— Да, конечно.

— Заткнитесь! — заорал один из охранников. — Это вам конец. Подождите, увидите, что он приготовил для вас. Будет просто здорово!

— Нет, вам конец, — настаивал Ральф. — Неужели вы не понимаете? Не чувствуете?

Крысолов толкнул Ральфа так, что тот чуть не упал.

— Заткнитесь! — закричал он. — Крысолов не желает слушать весь этот бред сумасшедшего! Не же-ла-ю!

— А чего это ты так побледнел, Крысолов? — улыбаясь, осведомился Ларри. — Какой ты бледный! Это ты скорее похож на покойника, а не я.

Крысолов снова схватился за меч, но это не было жестом угрозы. Он казался испуганным, как и остальные. Все испытывали ощущение надвигающейся на них огромной, неведомой силы.