ДЕННИС ЛИХЕЙН
СПАСЕНИЕ ЖИВОТНЫХ
Дорчестер
1
Боб нашел собаку среди мусора.
Это случилось сразу после Дня Благодарения, когда район затих в похмелье. Работая барменом в «Кузене Марве», Боб иногда прогуливался улицами после своей смены. Он был крупным и грузным, с волосами, растущими в самых неожиданных местах по всему телу еще с подросткового возраста. На третьем десятке своей жизни, он боролся с этой волосатостью с помощью маленьких ножниц, которые носил в кармане пальто и стригся ими дважды в день. Он мог бы побороть и лишний вес, но на протяжении всех этих лет борьбы, ни одна девушка не проявила к нему интереса, если только ей за это не платили. Спустя время, он и вовсе перестал бороться. Он жил один в доме, в котором вырос, и иногда ему казалось, что его поглощают все эти запахи, и воспоминания, и мрачные диваны. Чего он только не пробовал, чтобы убежать от этого: церковные собрания, пикники в охотничьих домиках, и одна ужасная вечеринка, организованная службой знакомств – всё это сделало рану еще глубже, что заставило латать её неделями, проклиная себя за возложенные надежды.
Поэтому он и начал прогуливаться и иногда, если ему везло, он забывал, что жизни людей настолько отличаются от его жизни. В ту ночь он остановился на тротуаре; ощущая над собой чернильное небо и холод в пальцах, он закрыл глаза.
Он к этому привык. Он к этому привык. Всё было в порядке.
Можно подружиться с этим ощущением, но только до тех пор, пока не начнешь ему сопротивляться.
Его глаза были всё еще закрыты, когда он услышал усталый плач вместе с отдаленным царапаньем и более отчетливым металлическим грохотом. Он открыл глаза. В пяти метрах от него, под желтым свечением уличного фонаря слегка подрагивала огромная металлическая бочка с тяжелой крышкой, скребя тротуар. Он стал над бочкой и снова услышал плач. Это был плач живого существа, которое вот-вот решит, что следующий его вздох будет последним. Он снял крышку.
Чтобы добраться до существа, ему пришлось вытащить тостер и пять толстых выпусков «Желтых страниц», датированных 2000 годом. На дне бочки оказалась либо собачка маленьких размеров, либо еще совсем щенок, который, пораженный светом, прижал свою голову к туловищу. Мягко пыхтя и поскуливая, он сжался всем телом еще сильнее, прищурив глазки. Щупленькое существо. Боб мог разглядеть его ребра. Он заметил большую корку засохшей крови рядом с его ухом. Без ошейника. Щенок был бурым, с белой мордочкой и лапами, кажущимися слишком большими по сравнению с телом.
Щенок резко заскулил, когда Боб потянулся вниз, чтобы взяться за загривок и вытащить его из своих экскрементов. Боб не слишком разбирался в породах собак, но ошибиться в том, что это боксер, было трудно. И это был наверняка щенок; глаза его теперь были широко открыты и смотрели в глаза Бобу, пока тот держал его перед собой.
Он был уверен, что где-то поблизости два человека занимались любовью. Мужчина и женщина. Сплетенные. В одной из этих теней, в желтом свечении улицы. Он чувствовал их присутствие, голых и блаженных. А он стоял на холоде, с чуть не умершей собакой, которая пристально на него смотрела. Ледяной тротуар блестел как свежий мрамор, а ветер был темный и серый как слякоть.
– Что это у тебя там?
Боб повернулся и проглядел улицу в оба конца.
– Я здесь. Ты роешься в моем мусоре.
Она стояла на крыльце ближайшего от него трехэтажного здания. Включив свет на крыльце, она стояла с босыми ногами и подрагивала. Она сунула руку в карман своей толстовки и достала пачку сигарет. Наблюдая за ним, она закурила сигарету.
– Я нашел собаку, – Боб поднял перед собой щенка.
– Чего нашел?
– Собаку. Щенка. Думаю, это боксер.
Она выпустила немного дыма.
– И кто же засовывает собак в бочки?
– Вот именно, – сказал он. – У него идет кровь.
Он шагнул было к её ступенькам, но она попятилась назад.
– Ты знаешь кого-то, кого бы знала я?
А девушка-то из города – так просто не теряет бдительность при незнакомце.
– Даже не знаю, – сказал Боб. – Как насчет Фрэнси Хеджес?
Она отрицательно покачала головой и спросила:
– Ты знаешь Салливанов?
Определенно не лучший выбор. Только не в этих краях. Потряси дерево, вывалится Салливан. А сразу за ним – блок из шести банок пива.
– Знаю, и не мало.
Разговор зашел в тупик, а щенок в это время смотрел на Боба, дрожа еще сильнее девушки.
– Эй, – сказала она. – Ты живешь в этом приходе?
– В следующем. В приходе св. Терезы.
– Ходишь в церковь?
– Почти каждое воскресенье.
– То есть ты знаешь Отца Пита?
– Пит Риган, – сказал он. – Конечно.
Она достала мобильный телефон:
– Как тебя зовут?
– Боб, – ответил он. – Боб Сагиновски.
Боб ждал пока она, держа телефон у одного уха и заткнув пальцем второе, скрылась в темноте. Он уставился на щенка. А щенок смотрел на него с выражением: «Как я здесь очутился?». Боб дотронулся до его носика указательным пальцем. Щенок заморгал своими огромными глазами. На мгновение, Боб забыл все свои грехи.
– Надя, – сказала девушка, снова выходя к свету. – Заноси его сюда, Боб. Пит передает привет.
Они помыли щенка в Надиной раковине, насухо вытерли, и посадили на кухонный стол.
Надя была мелкой. Поперек её горла протягивался красный бугорчатый шрам, напоминающий улыбку пьяного клоуна из цирка. У нее было миниатюрное лунообразное лицо, осыпанное рубцами от оспы, и маленькие, похожие на кулон в форме сердца, глаза. Плечи её не просто переходили, а скорее распускались в руки. Локти напоминали сплющенные банки от пива. А её золотистое каре завивалось по обеим сторонам лица.
– Это не боксер, – её глаза скользнули по лицу Боба, перед тем как посадить щенка обратно на кухонный стол. – Это американский стаффордширский терьер.
Боб знал, что должен был что-то понять из её тона, но не знал, что именно, поэтому промолчал.
Когда безмолвие затянулась, она снова мельком взглянула на него:
– Питбуль.
– Это питбуль?
Она кивнула и протерла рану на голове щенка.
– Кто-то бил его кулаками, – сказала она. – Щенок, должно быть, потерял сознание от удара, а нападающий подумал, что тот мертв и выбросил его.
– Зачем? – спросил Боб.
Она посмотрела на него, глаза её округлились и расширились.
– Просто так, – Она пожала плечами и продолжила осматривать собаку. – Я раньше работала в службе спасения животных. Знаешь это место на улице Шомут? Я там была ветеринаром. А потом решила, что это не для меня. Эту породу… их так трудно…
– Что?
– Пристроить, – сказала она. – Очень трудно найти для них дом.
– Я мало знаю о собаках. У меня никогда не было собаки. Я живу один. Я просто проходил мимо этой бочки, – Боб почувствовал себя окруженным отчаянной нуждой объясниться, объяснить всю свою жизнь. – Просто я не… – Он услышал снаружи ветер, черный и сильный. По окнам стучал либо дождь, либо кусочки града.
Надя подняла левую заднюю лапу щенка; другие три лапы были бурыми, а эта – белой с пятнышками персикового цвета. Затем, она выронила лапу из рук, как будто та была заразной. Она вернулась к ране на голове, тщательно осматривая правое ухо, часть кончика которого отсутствовала. Боб заметил это только сейчас.
– Что ж, – сказала она, – жить будет. Тебе понадобится домик, еда и всякая всячина.
– Нет, – ответил Боб. – Ты не понимаешь.
Она подняла на него голову и бросила на него взгляд, которым дала понять, что всё прекрасно понимает.
– Я не могу. Я его только нашел. Я собирался отдать его обратно.
– Тому, кто его избил и оставил умирать?
– Нет, нет, типа, в учреждение.
– Это значит в службу спасения животных, – сказала она. – Они дадут хозяину семь дней на возвращение щенка, после чего они…
– Тому, кто его избил? Он получит второй шанс?
Она одарила его слегка хмурым взглядом и кивком головы:
– Если он его не заберет, – она подняла ухо щенка, всматриваясь внутрь, – тогда, скорее всего, этого мальца будут пристраивать в добрые руки. Но это трудно. Трудно найти для них дом. Питбули. В большинстве случаев... – Она посмотрела на Боба. – В большинстве случаев их усыпляют.
Боб почувствовал, как от нее накатилась волна печали, которая сразу же пристыдила его. Он не знал чем, но причинил боль. Он причинил боль всему миру. Он подвел эту девушку.
– Я... – начал было он, – Просто…
Она взглянула на него:
– Что?
Боб посмотрел на щенка: глаза его были сильно уставшими от долгого дня, проведенного в бочке и от боли, причиненной кем-то. Однако он уже перестал дрожать.
– Ты можешь его забрать, – отозвался Боб. – Ведь ты сама сказала, что раньше работала…
Она покачала головой:
– Я живу с отцом. Каждой воскресной ночью он приезжает из «Фоксвудза»
2. Что произойдет, когда он обнаружит собаку у себя дома? Животное, на которое у него аллергия? – Она вздернула большой палец. – Щенок отправится обратно в бочку.
– Дашь мне время до утра воскресенья? – Боб не был уверен, как эти слова вылетели из его рта, поскольку не мог припомнить, что их формулировал, или даже что раздумывал о них.
Девушка внимательно смотрела на него:
– Ты это не просто так говоришь? Я блин не шучу, если не заберешь его к полдню воскресенья – он будет выставлен за дверь.
– Ну, тогда до воскресенья, – сказал Боб с уверенностью, которую он действительно чувствовал. – В воскресенье, однозначно.
– Да? – она улыбнулась, и это была шикарная улыбка; и Боб увидел, что за рубцами от оспы скрывалось такое же шикарное лицо, как и улыбка. Лицо, только и желающее быть замеченным. Она тронула щенячий носик указательным пальцем.
– Да, – Боб почувствовал себя помешанным. Он почувствовал себя легким, как гостия
3. – Да.
Боб работал барменом в «Кузена Марве» с 12 до 10, со среды по воскресенье, где и рассказал всё Марву. Большинство людей называли его кузеном Марвом по привычке, которая возникла еще в начальной школе, хоть никто и не помнил как именно; на самом деле Марв приходился кузеном только Бобу. По линии матери.
Кузен Марв руководил шайкой в конце 80-х – начале 90-х. Шайка главным образом состояла из парней, которые раздавали деньги под проценты, а затем “возвращали” их. Однако Марв никогда не воротил носом от каких-либо выгодных предложений, потому что верил до глубины души, что те, кто не успел инвестировать одолженные деньги, всегда терпели крах первыми. «Прямо как динозавры, – говорил он Бобу, – когда появились пещерные люди и изобрели стрелы. Представь себе выпускающих огненные стрелы пещерных людей и тираннозавров, обосравшихся в масляных лужах. Трагедия, которую можно было так легко предотвратить».
Шайка Марва не была ни самой крутой, ни самой умной, ни самой успешной из тогда действующих на районе шаек – отнюдь нет, но некоторое время они справлялись. Другие шайки постоянно наступали им на пятки, даже не смотря на то, что они никогда, за исключением одного вопиющего случая, не прибегали к насилию. Довольно скоро им пришлось принять решение: уступить место более хитрожопым шайкам, или дать им бой. Они пошли первым путем.
Марв получал прибыль, используя свой бар как общак
4. В новом мироустройстве, среди отдельных группировок чеченских, итальянских и ирландских крутых парней, никто не желал попасть федералам на карандаш, будучи пойманным с большим товаром или кучей денег. Поэтому они их держали “в движении”, подальше от своих офисов и домов. Общак Марва, как и другие похожие заведения-общаки, пополнялся каждые две-три недели. Сидишь на общаке одну, максимум две ночи, пока не приедет какой-то водитель пивного грузовика с паролем, действительным на один уикенд, и ждешь, пока он не вывезет всё на тележке к грузовику с охлаждением, делая вид, что везет пустые пивные бочки. Остальную часть прибыли Марва приносило барыжничество, в чем он был одним из лучших в городе; но барыга в преступном мире (или владелец бара-общака, если уж на то пошло) это как сотрудник почтового отделения в обычном мире – если ты этим всё еще занимаешься после тридцати, то будешь заниматься этим всегда. Бобу нравилось работать барменом, в этой работе он находил утешение, но он ненавидел тот один случай, когда в бар явились с заряженной пушкой. Марв, однако, всё ждал приезда золотого поезда на золотых рельсах, который увез бы его от всего этого. Большую часть времени он притворялся счастливым. Но Боб знал: то, что преследовало Марва, было тем же, что преследовало и Боба – это гадкие вещи, сделанные для достижения целей. Вещи, которые над тобой насмехаются, когда твои амбиции терпят полный крах; успешный человек может скрыть свое прошлое; безуспешный же – застревает в своем.
В то утро Марв выглядел немного унылым; закуривая одну сигарету «Camel» за другой, не давая им догореть, он слушал Боба, который пытался его подбодрить рассказом о своем приключении с собакой. Рассказ не вызывал у Марва особого интереса, и Боб неожиданно для самого себя сказал «Ты должен был там быть», после чего, наконец, заткнулся.
– Ходят слухи, что нам достанется взнос Супер Боула
5, – сказал Марв.
– В натуре?
Если это правда (неимоверное если), то это было мощно. Они работали на комиссионных – пол процента от каждого взноса в общак. А тут взнос Супер Боула? Да это было бы как пол процента от компании «Exxon»
6.
Перед глазами Боба мелькнул Надин шрам со своей краснотой и плотной волокнистой текстурой.
– Думаешь, они пришлют для этого дополнительную охрану?
Марв закатил глаза:
– А что, люди уже выстраиваются в очередь, чтобы обокрасть упоротых кокаином чечнянцев?
– Чеченцев, – поправил его Боб.
– Но страна же Чечня.
Боб пожал плечами:
– Думаю, по той же причине мы не называем людей из Ирландии – ирландиянцами.
Марв нахмурился:
– Проехали. После всей нашей усердной работы, знаешь, что это значит? Что она окупилась. Точно как это было с Тойотой, когда она обзавелась друзьями и оказывала влияние на людей.
Боб промолчал. Если они таки станут общаком для Супер Боула, то это только потому, что федералы не видели надобности следить за ними, и кто-то это просек. А Марв фантазировал, что его шайка (члены которой уже давно рассеялись по порядочным работенкам, тюрьмам, или что еще хуже – по Коннектикуту) могла вернуться к своим славным временам, хоть те и длились примерно столько, сколько служат часы «Свотч»
7.
Марву никогда не приходило в голову, что однажды они могут прийти и забрать у него всё: его место барыги, все деньги и товары, которые он держал в сейфе, и возможно даже сам бар, черт возьми, – и всё просто потому, что он ошивается поблизости, кидает на них озабоченные взгляды. Каждый раз, слушая эти рассказы про «людей, которых Марв знал», Бобу приходилось сопротивляться побуждению достать 9-миллиметровый пистолет, который они держали под барной стойкой, и вышибить себе мозги. М-да, умел же Марв измотать все нервы.
Какой-то парень просунул голову в дверной проем бара: под тридцать лет, белые волосы, белая козлиная бородка, из уха торчала серебряная серьга-гвоздик. Одет, как и большинство пацанов в наши дни, – херово: рваные джинсы, неопрятная футболка под выцветшей кенгурушкой и мятым шерстяным пальто. Не пересекая порог, он просунул голову внутрь, запуская холодок с улицы позади него.
– Чем-то помочь? – спросил Боб.
Парень покачал головой, продолжая пристально разглядывать мрачный бар, как будто перед ним был хрустальный шар.
– Может, закроешь дверь? – спросил Марв, не поднимая взгляд. – Тут как-бы холодно.
– Вы продаете «Зиму»
8? – глаза парня метались сверху вниз, слева направо, разглядывая барную стойку.
Марв наконец взглянул на него:
– На кой черт она нам, всяким Мойшам продавать?
– Виноват, – парень приподнял руку, как бы извиняясь.
Он ушел и, закрыв за собой дверь, вернул тепло в бар.
– Знаешь этого пацана? – спросил Марв.
Боб покачал головой:
– Может видел где-то, но что-то не припоминаю.
– Он ебаный шизик. Живет в следующем приходе, наверно, поэтому ты его и не знаешь. А ты, Боб, старой закалки – для тебя как будто не существует людей, которые не ходили с тобой в одну приходскую школу.
Боб и не спорил. Во времена, когда он был пацаном, приход считался для тебя целой страной. Всё, в чем ты нуждался и все нужные тебе знания находились на территории прихода. Теперь же, когда половина приходов были закрыты, таким образом расплачиваясь за преступления священников-педофилов, Боб не мог не признать тот факт, что былые времена верховенства приходов прошли. Он был парнем определенного типа, определенного полу-поколения, почти что поколения; хоть из этого поколения еще и осталось много кого, но все они были старыми, седыми, страдающими кашлем курильщика, и, записываясь на обследование в больнице, они оттуда уже не выписывались.
– А этот пацан, – Марв выгнул бровь. – Поговаривают, что он в свое время убил Ричи Уэйлена.
– Поговаривают?
– Поговаривают.
– Ну, тогда ладно…
Они просидели в тишине некоторое время. Пронзительный ветер задувал снежную пыль через окно. Дорожные указатели на улице и оконные стекла дребезжали, а Боб думал о том, как зима обычно теряет для тебя значение в твой последний день катания на санках. Остается только серость. Он засмотрелся на неосвещенные участки помещения бара. Тени превратились в больничные койки, пустые инвалидные коляски, и в старых горбатых вдовцов, закупающих открытки с соболезнованиями. Ветер завыл еще сильнее.
– Кстати, насчет щенка, – сказал Боб. – У него лапы размером с его голову. Три лапы бурые, а одна – белая с пятнышками персикового цвета. А еще…
– Он умеет готовить? – перебил его Марв. – Или убираться в доме? Ведь, это же грёбаная собака.
– Да, но… – Боб опустил руки. Он не знал, как это объяснить. – Знаешь то ощущение, когда у тебя отличный день? Как… как когда Патриоты
9 лидируют в лиге, а ты на них сделал ставку, или когда в «Бларни»
10 тебе приготовили стейк как положено, или… или когда тебе просто хорошо? Просто… – Боб неожиданно для себя заметил, что размахивает руками, – …хорошо?
Марв одарил его кивком и натянутой улыбкой. И вернулся разглядывать расписание скачек.
Воскресным утром, Надя вынесла щенка к машине Боба, пока тот глушил двигатель перед её домом. Она передала щенка через окно машины и помахала им обоим.
Он посмотрел на щенка, сидящего на сидении, и его накатила волна страха. Что он ест? Когда он ест? Приучение. Как это делается? Сколько это займет? У него было пару дней на обдумывание таких вопросов – но почему они возникали у него только сейчас?
Он затормозил и дал задний ход. Надя, уже стоя одной ногой на нижней ступеньке, обернулась. Он опустил пассажирское стекло машины и вытянулся поперек сидения так, чтобы выглянуть к Наде.
– Я не знаю что делать, – сказал Боб. – Я ничего не знаю.
В зоомагазине Надя выбрала несколько жевательных игрушек, объяснив, что они ему понадобятся, если ему дорог его диван. «А обувь, – рассказывала она, – обувь, начиная с этого момента, прячь на верхних полках». Они купили витамины – для собаки! – и мешок с кормом для щенков, который она порекомендовала, сказав, что самое главное это впредь придерживаться этой фирмы. «Изменишь рацион собаки, – предупредила она, – получишь лужи поноса на полу».
Они взяли для щенка клетку, чтобы тот сидел в ней, пока Боб будет на работе. Они взяли автоматическую поилку для клетки и руководство по дрессировке собак, авторы-монахи которого отважно смотрели с обложки с не по-монашески широкими улыбками. Кассир пробил чек, и Боб, доставая кошелек, почувствовал гулкий трепет по всему телу и мгновенное потрясение. К его горлу прилил жар. В голове возникло шипучее ощущение. Когда ушел трепет, его горло остыло, голова прояснилась, и он дал кассиру свою кредитную карточку – только тогда, в этом внезапном исчезновении всех этих чувств, он осознал, что же это было за чувство. На мгновение, скорее даже на цепочку мгновений, ни одно из которых не было настолько отчетливым, как сам факт – он был счастлив.
– Что ж, спасибо, – сказала она, когда он подвез её к дому.
– Что? Нет. Спасибо тебе. Нет. Правда. Это… Спасибо тебе.
– Этот щенок, он хороший малый. Он заставит тебя гордиться собой, Боб, – сказала она.
Он взглянул на щенка – тот спал на её коленях, слегка похрапывая.
– Они всегда так? Все время спят?
– Типа того. А потом бегают двадцать минут как бешеные. А потом еще спят. И гадят. Боб, чувак, запомни вот что – они гадят и писают как ненормальные. Так что не сердись. Они ведь не понимают. Прочитай книгу тех монахов. Потребуется время, но они довольно быстро соображают, что этого нельзя делать в доме.
– Довольно быстро это сколько?
– Месяца два? – она подняла на него голову. – Может три. Запасись терпением, Боб.
– Запасись терпением, – повторил он.
– И ты тоже, – сказала она щенку, подняв того со своих колен. Он проснулся, сопя и пыхтя. Он не хотел, чтобы она уходила. – Берегите себя оба.
Она вышла из машины и помахала Бобу, направляясь к своим ступенькам, затем зашла внутрь.
Щенок сидел на задних лапах, пристально глядя на окно так, будто Надя может снова в нем появиться. Он оглянулся на Боба через плечо. Боб понял, что щенок чувствовал себя покинутым. Он себя чувствовал так же. Он был уверен, что они еще наломают дров – он и эта брошенная собака. Он был уверен, что мир был слишком жестоким.
– Как же тебя зовут? – он спросил щенка. – Как же мы тебя назовем?
Щенок отвернул от него голову, мол, «верните ту девушку».
Первым делом щенок нагадил в столовой.
Боб сначала даже не понял, что он делал. Сначала он начал нюхать, скребя носом ковер, затем посмотрел на Боба с неловким видом. «Что?», – спросил Боб, а тот взял и нагадил на углу ковра.
Боб подполз к нему, как будто он мог это остановить, запихнуть это обратно, а щенок поспешно удрал в кухню, оставляя капли на паркете.
«Нет, нет. Всё в порядке», – сказал Боб. Хотя всё не было в порядке. Почти всё в этом доме принадлежало его матери, ничем не изменившимся с тех пор как она купила его в 50-х. И вот оно, говно. Экскременты. В доме матери. На её ковре, её полу.
За те пару секунд, что щенок бежал до кухни, он успел оставить на линолеуме лужу мочи. Боб чуть не поскользнулся на ней. Щенок сидел возле холодильника и старался не дрожать, взирая на Боба и напрягшись – он ожидал удара.
И это остановило Боба. Это его остановило, даже не смотря на то, что он знал: чем дольше фекалии лежат на ковре, тем сложнее будет от них избавиться.
Боб опустился на четвереньки. Он почувствовал, как к нему внезапно вернулось то чувство, с которым он доставал щенка из мусора, чувство, которое, как он предполагал, ушло вместе с Надей. Связь. Он начал подозревать, что их свел вместе не просто случай.
«Эй, – чуть ли не шепотом сказал он. – Эй, всё в порядке». Он очень медленно протянул руку, но щенок прижался к холодильнику еще сильнее. Но Боб продолжал протягивать руку, нежно дотронувшись ладонью до мордочки животного. Он издавал успокаивающие звуки и улыбнулся на щенка.
«Всё хорошо», – повторял он снова и снова.
Кассий
11 – так он назвал щенка, из-за того что перепутал его с боксером, и ему нравилось как звучало это имя. Оно у него ассоциировалось с римскими легионами, гордыми челюстями и честью.
Надя звала его Кэш. Она иногда приходила к Бобу после работы, и они вместе выгуливали щенка. Он знал, что с Надей было что-то не так: то, что собака была найдена так близко к её дому, и отсутствие у нее удивления или интереса в этом факте – это не прошло мимо внимания Боба; но был ли на этой планете кто-то, с кем не было бы «что-то не так»? С большинством людей было более чем «что-то не так». Надя приходила, чтобы помочь с собакой, а Боб, у которого за всю жизнь было не так уж много друзей, и на этом был рад.
Они научили Кассия сидеть, лежать, подавать лапу и перекатываться. Боб прочитал всю книгу монахов и следовал её инструкциям. Щенку сделали прививку от бешенства и обследовали на повреждения хряща в ухе. «Просто синяк, – сказал ветеринар. – Просто глубокий синяк». Рос щенок быстро.
Кассий уже несколько недель не опорожнялся в доме, но Боб всё равно еще сомневался, было это просто везением или нет. Но потом, в день Супер Боула в воскресенье, Кассий попросился на задний двор. Боб выпустил его и ринулся к телефону, чтобы позвонить Наде. Он так гордился этим, что ему хотелось петь йодлем
12, он даже чуть не перепутал звонок в дверь с чем-то еще. «Чайник», – подумал он, доставая телефон.
На пороге стоял худой парень. Не слабый-худой. А крепкий-худой. Как будто внутри него что-то горело, не давая жиру существовать. У него были голубые глаза – настолько бледные, что почти выглядели серыми. Его серебристые волосы были коротко пострижены, как и его козлиная бородка, которая облегала его губы и подбородок. Боб узнал его за секунду – парень, который просунул голову в бар пять-шесть недель назад, спрашивая, не продают ли они «Зиму».
Парень улыбнулся и протянул руку:
– Мистер Сагиновски?
– Да? – Боб пожал ему руку.
– Боб Сагиновски? – парень жал большую руку Боба своей маленькой рукой, его хватка была сильной.
– Ага.
– Я Эрик Дидс, Боб, – парень отпустил его руку. – Полагаю, у Вас моя собака.
Зайдя в кухню, Эрик Дидс сказал:
– А вот и он! Вот мой мальчик. А он подрос. Ну и размерчик.
Кассий подошел к Эрику крадучись, и даже забрался к нему на колени, когда тот, без приглашения, сел за кухонный стол и дважды похлопал по внутренней части бедра. Боб даже и не помнил, как Эрик Дидс вперся к нему в дом; похоже, он был одним из тех, которые имеют подход к людям, как копы и Тимстеры
13: они хотят войти – они входят.
– Боб, – начал Эрик Дидс. – Мне нужно будет забрать его.
Кассий лежал у Эрика на коленях, а тот массировал ему живот. Боб почувствовал укол зависти, когда Кассий потянул заднюю левую лапу; хотя при этом по его шерсти постоянно пробегала дрожь, походившая на паралич. Эрик Дидс почесывал Кассию под подбородком. Уши и хвост щенка были прижаты к телу. Он выглядел пристыженным, то и дело опуская глаза.
– Эм… – Боб забрал Кассия с колен Эрика, плюхнул его на свои, и начал чесать ему за ушком. – Кэш мой.
Это походило на сцену: Боб поднял щенка с колен Эрика без предупреждения, а Эрик взглянул на него на секунду с видом, мол, «Что это за нахуй происходит?». Его лоб сузился, что придало его глазам удивленный вид, словно они не ожидали обнаружить себя на его лице. В это мгновение он выглядел суровым, он выглядел как парень, который посрать хотел на весь мир, если что-то заставляло его испытывать к себе жалость.
– Кэш? – спросил он.
Боб кивнул, а Кассий поднял ухо и лизнул Бобу запястье.
– Сокращённо от Кассий. Так его зовут. А ты его как звал?
– В основном, Собакой. Иногда Псом.
Эрик Дидс обвел взглядом кухню; на потолке висела старая кольцевая люминесцентная лампа, которую мама Боба, нет, отец Боба повесил еще до своего первого приступа, примерно в то же время, когда он помешался на облицовке панелями: он обшил плитами кухню, гостиную, столовую, обшил бы и туалет, если бы додумался как.
– Ты его избил, – сказал Боб.
Эрик потянулся к карману рубашки. Высунув оттуда сигарету, он засунул её в рот. Зажег сигарету, потряс спичкой и бросил ту на кухонный стол.
– Здесь нельзя курить.
Эрик удостоил Боба спокойным взглядом и продолжил курить.
– Я его избил?
– Да.
– Ну и что? – Эрик стряхнул пепел на пол. – Я забираю эту собаку, Боб.
Боб встал во весь рост. Он крепко держал Кассия, который немного ворочался в его руках, покусывая ему ладонь. Если бы до этого дошло, решил Боб, то он бы кинулся всеми своими 190 сантиметрами и 130 килограммами на Эрика Дидса, который весил от силы 80 кило. Но не сейчас, не с Кассием в руках, но если бы Эрик попытался его отобрать, тогда…
Эрик Дидс выпустил струю дыма в потолок.
– Я видел тебя в ту ночь. Я чувствовал себя неловко, ну, типа из-за того что вспылил. Поэтому я вернулся – проверить, мертв он или нет, и застал тебя вытаскивающим его из мусора.
– Думаю, тебе лучше уйти, – Боб вытащил из кармана телефон-раскладушку и открыл его. – Я звоню 911.
Эрик кивнул:
– Боб, я бывал в тюрьмах и психушках. Я много где побывал. Отправлюсь туда еще, мне то что, хотя сомневаюсь, что даже на такого как я возбудят дело за то, что я въебал собаке. Ведь рано или поздно придется сходить на работу или вздремнуть.
– Да что с тобой не так?
Эрик развел руками:
– Да в общем-то всё не так. А тут еще ты забрал мою собаку.
– Ты пытался её убить.
– Не-а, – сказал Эрик, и покачал головой, как будто сам в это верил.
– Ты не получишь собаку.
– Мне нужна эта собака.
– Нет.
– Я люблю эту собаку.
– Нет.
– Десять тысяч.
– Что?
Эрик кивнул:
– Мне нужно десять штук. До этой ночи. Такова цена.
Боб ответил на это нервным смешком.
– Да кто имеет столько денег – десять тысяч долларов?
– Ты можешь их достать.
– Каким обр…
– Например, сейф в офисе в «Кузене Марве». У вас же в баре общак. Ты думаешь, половина района этого не знает? Ну, так может, начни оттуда.
Боб покачал головой:
– Это невозможно. Все деньги, которые мы получаем за день, пропускаются через отверстие в барной стойке. И те в итоге попадают в офисный сейф – это да, но там замок с…
– … с часовым механизмом, я знаю, – Эрик повернулся на диване, и его рука растянулась вдоль диванной спинки. – Который выключается в 2 часа ночи на тот случай, если хозяева денег в последнюю минуту вспомнят, что им надо расплатиться за что-то большое, хуй знает что. И у тебя есть 90 секунд, чтобы открыть и закрыть сейф, иначе активируются две беззвучные сигнализации, которые не подсоединены ни к полицейскому участку, ни к охранной компании. Подумать только! – Эрик затянулся сигаретой. – Я не алчный, Боб. Мне просто нужны эти деньги для кое-чего. Мне не нужны все деньги в сейфе, только десять штук. Даешь мне десять штук – и я исчезну.
– Да это же смешно.
– Вот как, смешно значит.
– Нельзя просто войти в чью-то жизнь и…
– Такова жизнь: такие как я приходят, когда ты этого не ожидаешь.
Боб поставил Кассия на пол, но проследил за тем, чтобы тот не поплелся к другой стороне стола. Но не стоило волноваться: Кассий не шевелился ни на сантиметр, сидел как вкопанный и смотрел на Боба.
Эрик Дидс сказал:
– Ты сейчас рассматриваешь все свои варианты, но все они – для нормальных людей в нормальных условиях. Мне нужны мои десять штук этой ночью. Если ты мне их не достанешь, я заберу твою собаку. У меня есть на него документы. У тебя же их нету. Затем я некоторое время буду забывать его кормить. И однажды, когда он начнет тявкать по этому поводу, я проломлю ему голову камнем или чем-то типа того. Посмотри мне в глаза и скажи, солгал ли я тебе сейчас, Боб.
Когда он ушел, Боб спустился к себе в подвал. Он старался сторониться подвала, хоть и когда-то вымыл здесь пол до белизны так, что тот был белее, чем когда-либо за всё свое существование. Боб открыл шкафчик над старой раковиной, которую его отец часто использовал после своих приключений с облицовкой панелями, и достал с полки черно-желтую баночку «Chock full o’Nuts»
14. Он высунул оттуда пятнадцать тысяч. Десять тысяч он положил себе в карман, а пять – обратно в баночку. Он осмотрелся вокруг: белый пол, черный резервуар для масла около стены, голые лампочки.
Поднявшись наверх, он дал Кассию кучу разных лакомств, почесал ему за ушком и помассировал животик. Он убедил щенка, что тот стоит десяти тысяч долларов.
Боб находился среди толпы в баре в течение часа с 11 до полуночи, тогда он вдруг и увидел Эрика сквозь толпу, сидящего за шатающимся столом, а над столом висела зеркальная поверхность с надписью «Narragansett»
15. Уже прошел час, как завершился Супер Боул, но толпа, бухая в хлам, еще не разошлась. Одна рука Эрика лежала на столе, и когда Боб проследил по ней глазами, то заметил, что она с чем-то соединена. С рукой. С рукой Нади. Лицо Нади было обращено к Эрику, но оно было нечитаемое. Она была напугана? Или это было что-то другое?
Боб, наполняя стакан льдом, почувствовал, будто он загребает кубики льда себе в грудь, и рассыпает их по желудку и основанию позвоночника. А ведь что же он вообще знал о Наде? Он знал, что нашел полумертвую собаку в мусоре возле её дома. Он знал, что Эрик Дидс появился в его жизни после знакомства с ней. И на данном этапе он знал, что её вторым именем может оказаться «Значимое Умолчание»
16.
Как-то, когда Бобу было 28, он зашел в спальню своей матери, чтобы разбудить её для воскресной мессы. Он её потряс, но она не отмахнула его руку, как это делала обычно. Он перекатил её на спину: глаза её, как и лицо, были туго натянуты, а кожа – серая, как окурок. Должно быть ночью, после «Мэтлока»
17 и новостей в 10 часов, она отправилась в кровать, а проснулась с сердцем, крепко сжатым в кулаке Бога. И должно быть в её легких оставалось недостаточно воздуха, чтобы подать голос. Вцепившись в простыню, в одиночестве и темноте, когда этот кулак сжимался всё крепче, когда сжималось её лицо, а глаза её смыкались, пробудилось устрашающее осознание того, что даже для тебя, всё заканчивается. Заканчивается прямо сейчас.
Стоя над ней тем утром и представляя себе последний стук её сердца и последнее одинокое желание, которое успел сформировать её мозг, Боб почувствовал потерю, которую никогда раньше так не переживал и не ожидал пережить снова.
До сегодня. До этого момента. До момента, когда он понял, что же означало выражение лица Нади.
К 1:50 толпа разошлась, остались только Эрик, Надя и старая малоимущая латентная алкоголичка по имени Милли, которая ровно в 1:55 и ни минутой позже отправится в дом престарелых мелкими шажками.
Эрик, который в течение последнего часа бегал к барной стойке за шотами Пауэрса
18, отодвинулся от стола и потащил Надю за собой. Он посадил её на табурет и Боб наконец смог рассмотреть её лицо – он всё еще не мог точно определить, что оно выражает, но это точно было не волнение, не самодовольство, и не горькая улыбка победителя. Возможно нечто похуже всего этого – отчаяние.
Эрик улыбнулся ему во все зубы и сказал сквозь них тихим голосом:
– Когда эта старая курица свалит?
– Через пару минут.
– А где Марв?
– Я его сегодня не вызывал.
– Почему?
– Кто-то же должен взять на себя вину за это, поэтому я решил, почему бы не мне.
– Как благородно с тво…
– Откуда ты её знаешь?
Эрик глянул на сутуленную Надю на табурете возле него. Он наклонился к барной стойке:
– Мы выросли в одном квартале.
– Это он тебе оставил шрам?
Надя уставилась на него.
– Так это был он?
– Она сама себе оставила шрам, – сказал Эрик Дидс.
– Это так? – спросил её Боб.
Надя опустила глаза на барную стойку:
– Я тогда была под кайфом.
– Боб, – сказал Эрик, – если ты попробуешь меня наебать, если ты даже об этом подумаешь, то не важно, сколько времени это займет, но я вернусь за ней. И если у тебя есть какие-то планы, типа Эрик-отсюда-не-выйдет-живым. Не то чтобы ты из таких, но может Марв такой? Так вот, если у тебя есть планы в таком духе, Боб, то мой напарник, с которым мы грохнули Ричи Уэйлена, он разделается с вами обоими.
Эрик откинулся назад, пока старая скупая Милли, оставив обычные для себя еще со времен запуска первого спутника 25 центов чаевых, соскользнула с табурета. Она обратилась к Бобу своим скрипучим голосом, на десять процентов изданным голосовыми связками, а на девяносто – сигаретами «Вирджиния Слимс Ультра Лайт 100»
19:
– Ага, ну я пошла.
– Береги себя, Милли.
– Да, да, да… – она махнула рукой и распахнула дверь.
Боб запер за ней дверь на ключ и вернулся за барную стойку. Он принялся протирать барную стойку, и когда добрался до локтя Эрика, сказал:
– Позволь.
– Протри вокруг.