Ю. НАГИБИН, Н. СОРОТОКИНА, С. ДРУЖИНИНА

Трое из Навигацкой школы

СЦЕНАРИЙ МНОГОСЕРИЙНОГО ТЕЛЕФИЛЬМА









Париж. Золоченые ворота распахнулись, и лошадь, взяв с места в галоп, внесла всадника на широкую аллею. У входа в особняк маркиз де Шетарди, бывший посланник в России, спешился     и решительно вошел в дом...

Кардинал и фактический правитель Франции Андре Эркюль Флери, глубокий старик с лицом властным и ироничным, сидел в своем кабинете и неспешно беседовал с Шетарди.

—  Вы очень запутали наши отношения с Россией, дорогой Шетарди, — голос кардинала был жестким. — Я помню ваши депеши хорошо. Вы писали, что воцарение Елизаветы будет во благо Франции, а вышло наоборот, писали, что императрица обожает вас, охотно играет в ломбер и  даже  кокетничает, писали, что она далека от политики, наивна и простодушна, — Флери усмехнулся, — ходит, де, по двору в валенках и собственноручно готовит щи... На деле же эта «простушка» не пустила вас дальше карточного стола. А в результате шведы так и не получили   завоеванные Петром I земли. Почему вы не стали посредником русских в переговорах со Швецией?

—  Мне помешал Бестужев, — мрачно сказал Шетарди,— Этот полусумасшедший фанатик твердил   одно: «Я  скорее смерть приму, чем уступлю хоть один вершок земли русской...»

—  О эта шведская война! Это не шведы проиграли войну России, а мы... МЫ!.. В этом кабинете! И Бестужев отлично понимает это. Вы недооценили противника, маркиз, а это равносильно проигрышу!

—  О, я оценил по заслугам вице-канцлера Алексея Бестужева! Это подозрительный, мелочный,  неприятный и чертовски честолюбивый человек.

Флери с улыбкой  кивнул головой.

—  И весь набор этих замечательных качеств портит одно — он предан русскому делу и не  отделяет свои нужды от нужд России. — Флери встал, прошелся по кабинету. — От него надо избавиться. Нельзя допустить, чтобы эта варварская страна диктовала нам свои условия. Ее надо загнать назад в леса и болота. Нам нужна старая Московия, патриархальное, удельное   государство. Вы пробовали договориться с Бестужевым? — повернулся он к Шетарди. — Деньги нужны всем.

—  Я пытался использовать эту возможность. Так же как в свое время Лестоку, лейб-медику   императрицы, я предлагал пенсию в пятнадцать тысяч золотом и Бестужеву. Лесток охотно   принял наше предложение, что весьма для нас полезно. Он доверенный человек государыни и вхож в ее покои в любое время. Лесток тридцать лет служит России, но он француз и остался французом.

—  Меня интересует Бестужев.

—  Вице-канцлер просто сделал вид, что не понял меня. А он совсем не богат, если не сказать беден. Ах, если бы я мог вернуться в Россию... Клянусь честью...

—  Не  думаю, чтобы в Петербурге вам были рады. И кроме того место посла занято, — Флери на мгновение задумался. — Бестужев долго шел к власти. Если мне не изменяет память, он служил  еще курфюрсту Ганноверскому?

—  А потом в Англии Георгу, и с тех давних пор тяготеет к туманному Альбиону. Бестужев сторонник реформ Петра Великого и считает, что России необходим союз с морскими державами... Еще он служил послом в Дании, Курляндии. Год назад был кабинет-министром у ныне опального Бирона, попал под суд, чудом уцелел, отделался ссылкой с конфискацией имущества. Елизавета вернула его на политическое поприще...

—Видите, какая пестрая жизнь,— сказал Флери удовлетворенно.— И следы этой, конечно, не безгрешной жизни должны быть оставлены. Есть люди, родственники, в конце концов, знающие нечто... дневники,  письма.

—  Я уже подумал об этом. Такие бумаги есть. Архив Бестужева. За ним давно охотятся... Он  начал собирать его еще в Дании...— Шетарди умолк и выжидающе посмотрел на Флери.

—  Продолжайте, — заинтересованно сказал кардинал.

—  Добыв этот архив, мы сразу убьем двух зайцев. Во-первых, эти бумаги помогут нам  прояснить многие события политической жизни Европы, а во-вторых, тайная переписка дипломата — всегда двойная игра. Чего только не пообещаешь противнику во имя великой цели. Если вычленить кое-что из переписки да подчистить... С соответствующими  комментариями этот трактат можно преподнести таким образом, что мы не только скомпрометируем Бестужева в глазах Елизаветы и всей России, но и...—  Шетарди сделал выразительный жест рукой.

—  О, вы затеяли большую игру, — Флери удовлетворенно кивнул. — Я хотел бы ознакомиться с этим архивом.

—  Но, ваше сиятельство, в России трудно работать. В этом диком государстве гаснет любая здравая мысль. Чтобы разжечь ее...

—  Сколько?

Шетарди протянул кардиналу бумагу, тот мельком взглянул на нее, поморщился.

—  Если каждый вице-канцлер будет стоить нам таких денег, то Франция станет нищей,— сказал он, подписывая документ, и, уже возвращая бумагу Шетарди, добавил, — но не надо привлекать к вашей деятельности Лестока. У  него сейчас другие заботы. С вами бог...

Шетарди приложился к пергаментной руке кардинала.



Петурбург. Площадь вокруг храма Петра и Павла запружена экипажами. Верховые драгуны оттеснили простой люд от парадной лестницы.

В храме идет праздничная служба. Хор запел многоголосое: «Тело Христово при-ииимите...» На амвоне архиепископ Амвросий Юшкевич с золотой чашей в руке. Именитые прихожане причащались по рангу.

Со стороны за службой наблюдали иностранные гости и  представители  посольств.

—  Кто эта дама в палевом? — спросил шведский посол Нолькен французского посла Дальона.

—  Свояченица Бестужева, — ответил Дальон,

—  Что есть «свояченица»? О этот ужасный русский язык!

—  Она жена брата Бестужева, Михаила. Вон он.

Семейство Бестужевых, Анна, Анастасия и   Михаил стояли в боковом приделе. Анна Бестужева вставила тонкую свечу в подсвечник и задумалась. Все они были так заняты службой, что не обратили внимания на повышенный к ним  интерес.

К причастной чаше подошел человек среднего роста и непонятного возраста. Его землистого цвета лицо было бы неприметным, если бы не пытливые в глубоких впадинах  глаза.

—  Вам не кажется, что Бестужев болен? — обратился один из дипломатов к Нолькену. — Этот землистый цвет лица... Он плохо выглядит...

—  Он плохо выглядит последние пятьдесят лет, поверьте мне... И это не мешает ему...

—  Алексей, — хрипловато назвал себя Бестужев, принял святую воду и, поцеловав край    чаши, опустился перед архиепископом на колени.

—  Милосердный господи, спаси и помилуй раба твоего Алексея. Прости ему грехи тайные и явные, ведомые и неведомые, — прошептал отец Амвросий и, возложив ладонь на склоненную голову Бестужева, зашелестел тихую молитву.

—  Грехи    тайные... грехи тайные... — проговорил Дальон, косясь на Бестужева.

—  Вы слышали новость? — обратился к Дальону английский  посол Финч. — Заговор. Поспешите  послать депешу в Париж.

—  Вот как? — не удивился Дальон.

—  Императрица собиралась в Петергоф. Уже кареты стояли у крыльца. И вдруг на взмыленной лошади прискакал Лесток. Как гром среди ясного неба: «Государыню и самого Лестока хотят отравить!» Русский двор в панике. Именным указом у покоев императрицы поставлен гвардейский пикет.

—  И кто отравители?

—  Подробности знает Лесток, но он молчит. Кстати, он здесь?

—  Вот он, — Дальон взглядом указал на тучного человека.

Лесток трудно поднялся с колен, приложился к Библии и поцеловал крест. Пот струился по его крепким щекам. Он вытер кружевным платком лоб и незаметно зевнул в ладонь.

К амвону, внимательно оглядывая прихожан, приблизился молодой носатый француз — де Брильи. Увидел Анастасию, и взгляд его вспыхнул. Кто-то передал ему свечу.

—  Звезда  моя! — прошептал он по-французски и протянул свечу Анастасии. Она оглянулась, остановила на де Брильи удивленный взгляд и передала свечу дальше. Де Брильи подошел к Дальону.

—  Господин посол...

Дальон сразу отошел в сторону.

—  Как, де Брильи, вы еще здесь?

—  Дорожная карета ждет меня за углом. Через пять дней я буду в Москве. Я хотел напомнить... Известите своевременно Лестока об оформлении выездного паспорта. У русских это такая канитель...

- Не надо затруднять Лестока раньше времени. Вы слышали новость? Заговор... Паспорт ждите в охотничьем домике на болотах. И будьте осторожны, де Брильи...



В сороковых годах XVIII столетия в Москве в Сухаревской башне размещалась навигационная школа, основанная Петром  I.

Рапирный зал. Двенадцать молодых людей, возрастом около семнадцати лет, одетых разномастно и небогато, старательно фехтовали на шпагах. Руководил занятиями крикливый, похожий на кота мусье.

Вот один из курсантов — Алеша Корсак — вдруг начал пятиться к двери и незаметно исчез. Мусье проводил его недовольным взглядом и опять вернулся к своим обязанностям, то есть принялся бегать по зале и орать:

—  Не так... Где  злость?.. Задор?.. У тебя шпага или кочерга? Гардемарин должен уметь   фехтовать! Встать по парам!

Курсанты разделились на пары и продолжали фехтование. В залу вошел курсант, выхватил шпагу и замер, пытаясь понять, с кем ему скрестить шпагу.

—  Что вы все туда-сюда ходите? — спросил француз с раздражением.

—  Там стипендию выдают, долги за прошлый месяц, — ответил вошедший.

Мусье фыркнул по-кошачьи.

—  Показываю «прямой выпад с уколом!», — он ворвался в строй курсантов. Первый схватился   за  плечо, второй сел, поджав живот, третий — Никита Оленев - отошел к Саше Белову.

В этот момент в залу вернулся Алеша Корсак, тут же встал рядом с Сашей, и все трое с охотой и пониманием начали бой.

—  Молодец! — сказал француз, обращаясь к Саше Белову, потом посмотрел на друзей. — Неплохо...

Мусье ударил в ладоши, и курсанты без сил повалились на лавки.

Трое наших героев отошли в угол, где стояла бочка с водой.

—  Получил? — спросил Алешу Белов.

—  Как бы не так! Меня опять нет в списках, — Алеша ухватил ковш и принялся жадно пить.

—  Это дело рук Котова, — мрачно сказал Саша. — Сейчас пойдешь к штык-юнкеру и   потребуешь у него объяснений, — и он припал к ковшу.

—  А   может, не надо, а? — испугался Алеша. — Не первый раз задерживают... потом отдадут... И вообще — рубль в месяц, не сдохну я без этой стипендии.

—  Не в деньгах дело, — распалялся Саша. — Эти вечные придирки к тебе оскорбительны. Ты   должен постоять за себя. В конце концов это дело чести.

—  Честь? — с сомнением в голосе произнес Алеша. — Знать бы, что это такое?

—  По уложению государя Алексея Михайловича о чести и бесчестии от 1649 года... — начал   менторским тоном Саша.

—  Честь берегут смолоду, — с улыбкой включился Никита.

—  Как платье снову,— подхватил с той же интонацией Саша.

—  Честь — суть твое достоинство, как ты его понимаешь... И если ты видишь неуважение    достоинства твоей личности, — голос Никиты зазвенел, — то это надобно пресечь! — Он       жестко рубанул рукой воздух. — Потому что жизнь наша принадлежит Родине, но честь — никому! Пойдем!

И друзья покинули рапирный зал, где продолжались занятия.

Лицо Алеши, однако, выражало некоторую растерянность, он явно боялся предстоящего разговора с Котовым...





Штык-юнкер Котов, пятидесятилетний, одетый в черный сюртук мужчина, сидел за столом в своем кабинетике, что-то писал. Перед ним на коленях ползал маленький, насмерть перепуганный человек.

—  Братушка!.. Беда... Спаси... Слаб человек! Взял я бумаги из тайника хозяина!

Котов вскочил на ноги.

—  Бестужева? — спросил он шепотом. — Да как ты посмел, подлая душа? — он подошел к брату   и уставился на него сверху вниз.

—  Деньги за них дали... огромные, — лепетал младший Котов. — Ты таких деньжищ сроду не видел. Золото... Он  нырнул за пазуху и протянул туго набитый кошель.

—  Да встань ты! — Котов словно взвесил кошель на руке и бросил его на стол. — Кому   бумаги-то отдал?

—  А я почем знаю? Гугнивый... по нашему говорит плохо, глаза навыкате... и все эдак плюется... тьфу... тьфу...

—  Тьфу на тебя! — разъярился Котов. — Понимаешь ли ты, дурак, в какое дело ввязался? Донести бы на тебя следует.

Пришедший  попытался облобызать руку брата.

—  Братушка!.. Бес попутал... Не погуби! Купим мы с тобой дом каменный в Мытищах. Помнишь, как мечтали-то? И землю купим, и лошадок...

—  А сейчас зачем прибежал? — спросил Котов, смягчившись.

—  Дак следят! По пятам ходят... Ишшо прибьют. И деньги отымут. Думал у тебя схорониться.

—  Нашел место... Схорониться тебе надо подальше... И чтобы ни одна душа... Доведешь   ты   нас до беды!

В дверь тихо постучали. Котов кинулся к двери, чтобы задержать неуместного посетителя. Махнул рукой брату, чтобы тот спрятался, но в кабинет уже вошел Алеша Корсак и почтительно замер у двери. Младший Котов потянулся было за деньгами, но встретив Алешин взгляд, опустил руку.

—  Ты  что здесь? — рявкнул Котов.

—  Господин штык-юнкер, я пришел...

—  Ах ты пришел? — взъярился Котов. — Вынюхиваешь, высматриваешь? Вон!

Младший Котов поспешно юркнул в коридор, а Алеша, решив, что гневный окрик относится не к нему, продолжал:

—  Я пришел выяснить, почему мне уже три месяца не платят стипендию?

—  Какую еще стипендию? Уши оборву! — Котов действительно хотел схватить Алешу за уши, но опомнился, ухватил его за плечи и затряс, приговаривая: — Глаза держи долу, как прилично отроку! Ишь, выпятился! Науками лучше занимайся, чем шнырять, где не положено! Острог по  тебе плачет! — и он с такой силой толкнул Алешу в дверь, что тот буквально упал на руки поджидавших его друзей.

Увидев Белова и Оленева, Котов внутренне подобрался, хотел захлопнуть перед ними дверь, но Алеша опередил его. Присутствие друзей сделало его необычайно смелым.

—  В остроге мне делать нечего. Я моряком хочу быть! А вы, сударь — лошадник... Здесь вам   не конюшня!

—  Что-о-о? — Котов сделал  шаг вперед.— Молчать! И он с ненавистью ударил Алешу по щеке.

Никита выпрямился и поджал губы. Сашина рука сама собой легла на эфес шпаги. Алеша прижал руку к щеке и, словно не понимая, что произошло, в немом изумлении смотрел на Котова, потом вдруг отпрыгнул назад и выхватил шпагу.

—  Защищайтесь,  сударь! — произнес  он  свистящим шепотом.

Глаза у Котова округлились, виданное ли дело, чтобы курсант шел с оружием на учителя? Никита опомнился первым и принялся отнимать у Алеши  шпагу:

—  Алешка, отдай... прекрати, дуралей! — Но тот, уже ничего не соображая, стал бороться с Никитой.

Шпага заходила ходуном, со свистом разрубая воздух.

—  Это  не  по  правилам! — вмешался Саша. — А вы лучше уйдите! — посоветовал он Котову.

Но штык-юнкер, как зачарованный, смотрел на дерущихся курсантов, на лице его было написано злорадство, мол, ужо это тебе так не пройдет!

Наконец Белов разжал белые от натуги Алешины пальцы, шпага взметнулась вверх и сорвала парик с головы Котова. Описав кривую, парик упал прямо в руки к Никите. Он с изумлением посмотрел на парик, потом на лысую, как кувшин, голову штык-юнкера, и неожиданно для себя громко захохотал.

Может быть, этот смех чем-то обидел Алешу, а скорее всего странно лысая, словно с чужим лицом голова решила дело, только он вдруг передернулся брезгливо и с криком «Ах ты!» что есть силы ударил по сизой котовской щеке. От неожиданности тот так и вмазался в стену.

Издали раздался голос директора школы.

—   Корсак! — кричал он, и рожденное коридором эхо усиливало его крик.

Видя приближающегося директора, друзья стали поспешно приводить себя в порядок. Котов поднял с полу парик, напялил его на голову, с ненавистью глядя на Алешу. Но директору некогда было рассматривать эту живописную группу.

—  Корсак, бегом!.. В мой кабинет!..— голос директора прерывался от быстрой ходьбы,— Анна Гавриловна Бестужева пожаловать изволили... с визитом. Живо!

—  Она же в Петербурге была, — простонал Алеша, беспомощно посмотрел на друзей и бросился   вперед за директором.

Котов ощупал щеку, хмыкнул злобно и ушел в свой кабинет...



Директор распахнул перед Алешей дверь своего кабинета, подтолкнул юношу вперед и проговорил, слащаво улыбаясь:

—  Корсак... жаждал лицезреть... Кланяйся, — он незаметно ударил Алешу по спине. — А сейчас  позвольте вас оставить. Дела... Младые отроки столь резвы... — он  хихикнул  и  затворил за собой дверь.

Бестужева, очень нарядная сорокалетняя дама с живым, умным лицом, сидела у окна в кресле и с ласковой улыбкой смотрела на Алешу. Тот переминался, не смея поднять головы, потом нерешительно сделал два шага вперед и замер истуканом.

—  Ну здравствуй, голубь мой. Хорош. Повзрослел, возмужал. А как театр? Не бросил без меня лицедействовать?

—  Кто ж меня с этой каторги отпустит? — прошептал Алеша.

—  Ну, ну... зачем так говорить? Театр украшает жизнь. Когда спектакль?

—  Сегодня. В десять...

—  Кого представляешь?

—  Камеристку, мадмуазель Анну из оперы «Гонимая любовь».

—  «Гонимая любовь»? — произнесла Бестужева со значением, встала, подошла к Алеше, потрепала его по щеке и засмеялась откровенно кокетливо. — Пора тебе переходить на мужские  роли, а? Я вечером пораньше в театр приеду, помогу в костюм облачаться.

Алеша отрицательно затряс головой. Анна Гавриловна провела пальчиком по пушистой Алешиной щеке, потрогала родинку, вложила ему в руку кошелек.

—  Зачем? — растерялся Алеша.

—  Такая мушка называется «роковая тайна». А роковые тайны дорого стоят. А после театра поедем ко мне...

Алеша упал на колени и припал к руке благодетельницы. На его лице застыла гримаса полного  отчаяния.



Стоящая у крыльца навигационной школы карета была великолепна. Вся школа пришла в возбуждение от редкого зрелища. Но прилипших к окнам курсантов волновали не столько кони в сафьяновой сбруе и золоченые колеса, сколько обитательница кареты — молоденькая и очень красивая девица в пышной прическе. Она, казалось, не замечала общего внимания, но принимала картинные позы: то начинала зевать, выказывая крайнюю скуку, то взбивала тоненькими пальчиками локоны у виска, то невидящим взглядом скользила по верхушкам деревьев. Тот же невидящий взгляд оборотила она на вышедших из школы Никиту и Сашу и тут же отвернулась.

—  Нас, может быть, и не тронут, — говорил Саша, продолжая разговор,— а вот Алешке достанется. Засадят... — он не окончил фразы и замер, глядя на девушку в карете.

—  кто  это?  — спросил   Никита,   поймав   его  взгляд.

—  Анастасия Ягужинская,— ответил Саша благоговейным  шепотом,— Дочь  Бестужевой...  от  первого брака.

Они остановились в тени тополей. Анастасия повернула голову, Саша тут же поклонился. Надо ли говорить, что его  поклон  был  оставлен  без  всякого  внимания.

На крыльцо вышла Бестужева, директор почтительно вел ее к карете.

—  Наконец-то! — капризно сказала Анастасия. Подоспевший кучер опустил подножку перед Бестужевой.

—  Премного благодарен, ваше сиятельство...— бормотал директор.— За великие заботы ваши... Флот русский перед вами в неоплатном долгу...

Уже сидя в карете, Бестужева подняла взгляд и в одном из окон увидела Алешу. Лицо его было напряженным и испуганным. Анастасия увидела улыбку на губах матери, поймала ее взгляд и неодобрительно скривилась.

Карета покатила.

Никита и Саша не заметили, как рядом с ними очутился Алеша.

—  Алешка... живой...— сказал Никита.— Нам надо убираться отсюда поскорее, пока Котов к   начальству не вызвал. Пошли ко мне обедать. Гаврила уже щи из трактира принес...



Директор подошел к своему кабинету. С лица его еще не сошла та особая улыбка, которая появляется после общения с большим начальством, но она медленно сползла с лица, когда он увидел ожидавшего его у двери Котова. Тот был мрачен, под левым глазом его уже разлилась болезненная синева. Они молча прошли в кабинет. Котов положил перед директором бумагу и сел, хмуро глядя перед собой. Директор быстро пробежал глазами бумагу, потом отодвинул ее от себя, потом опять запустил в нее глаза.

—  Да что он такое натворил — этот Корсак? — спросил он, наконец, с некоторым раздражением.

—  Ленив, необуздан, зол, невоздержан на язык, предерзостен, любопытен без  меры.—  Котов поморщился и добавил словно для себя.— Знакомства подозрительные имеет...

—  А мне известно, что он весьма прилежен в науках, о море мечтает, остропонятен, а что  любопытен, так и хорошо! — назидательно сказал директор, но, встретив ощупывающий взгляд Котова, переменил тон на доверительный.— Ну не могу я его наказать, исключить,  выпороть и в солдаты не могу списать. Вы меня понимаете?

Лицо Котова словно в кулек сжалось, стало жестким и опасным.

—  Дурные новости  из Петербурга... Открыт злодейский заговор,— сказал он почти с  радостью.— Одного уже взяли...

Директор озаботился и понимающе закивал головой, но видно было, что подобные разговоры волнуют его мало — слишком далека навигационная школа от дворцовых дел.

—  Ивана Лопухина, подполковника,— продолжал Котов.— Матушка его, говорят, тоже замешана и некоторые дамы... Государыню Елизавету хотели извести, а трон вернуть младенцу Ивану,   внуку Анны Иоанновны, что в Риге под стражей обретается. Опять задумали немчуру во дворец   пустить. Сейчас ищут причастных... Среди знатнейших и влиятельнейших фамилий. Вы изволите понимать, о чем я говорю, господин капитан?

Директор сидел, не поднимя глаз. Он начал понимать...



Вечер. Театральная зала наполнилась публикой: роскошно одетые вельможи, дамы с фижмами, девицы, старички.

Три музыканта: флейта, виолончель и клавесин наигрывали гавот для развлечения публики. На сцене устанавливали последние декорации. Кто-то из актеров заглянул в глазок занавеса: «Нарышкина приехала?.. А это кто в лиловом у колонны?»

Второй актер тоже заглянул в глазок, отыскал глазами вельможу в лиловом: «Не московский... У нас он первый раз...»

На сцене появился Алеша в платье камеристки, в пышном парике. Он заметно нервничал и все время поправлял подкладной бюст, который разъезжался куда-то под мышки.

—  Бестужева приехала? — спросил он, подходя к актерам.

—  Нет еще.

—  Дай я посмотрю.

Алеша заглянул в глазок. Горели свечи, нервно дергались веера. Кресло Бестужевой, поставленное как всегда чуть поодаль от прочих, пустовало.

—  Может, заболела? — с надеждой в голосе прошептал Алеша и тайно перекрестился.— Пронеси,  господи!..



Поздний вечер. Тихая зеленая улочка. Особняк Бестужевой. На противоположной стороне улочки под липой стоял Саша Белов и внимательно смотрел на окно мезонина, в котором двигалась фигура Анастасии. Лицо у Саши было мечтательным и нежным.

Вдруг на улочку въехала закрытая карета, остановилась возле особняка. С запяток соскочил человек в штатском и угодливо распахнул дверцу. Из кареты решительно вышел офицер, за ним двое драгун, вошли в дом. Саша всмотрелся в штатского и с изумлением узнал в нем Котова.

—  Из тайной канцелярии... За Бестужевой Анной Гавриловной и ейной дочерью Анастасией... А вина ваша — участие в заговоре! — Услышал чуть позже Саша.

Свет в мезонине погас, раздались пронзительные крики, залаяла собачонка, мужские голоса что-то бубнили на одной ноте. Саша метался под липой, то прятался за ее широкий ствол, то выходил вперед, нерано кусая ногти.

Из дома в сопровождении охраны вышли арестованные женщины. Анна Гавриловна держалась спокойно, независимо. Анастасию почти волокли под руки двое драгун. Она плакала  и  кричала:

—  Как это — арестована? Да как вы смеете? Матушка, да что же это?

—  Уймись, Анастасия, стыдно! — прикрикнула Бестужева и первой села в карету. Анастасия забилась в руках драгун:  «А-а-а!»

Офицер сгреб ее в охапку и впихнул в карету. Неожиданно перед Сашей вырос Котов.

—  А ты что здесь делаешь? — прошипел он.

—  Я? Мимо шел.

—  Ну и ступай себе! Да, кстати... а где Корсак? В театре?

—  А где ж ему быть? — угрюмо ответил Саша. Котов засмеялся, деловито потер руки и вспрыгнул на запятки. Карета пронеслась по улице, и снова стало тихо.

Саша пришел в себя и бросился в театр...



В антракте Алеша прибежал в пустую гримерную, чтобы перетянуть бечевки и поставить на место подкладной бюст. Свеча перед зеркалом освещала его напряженное лицо, снятый парик на подставке, сброшенное платье. Алеша очень торопился, потянул за бечевку слишком сильно, и она оторвалась, перекосив толщинки.

—  Черт! — он с ненавистью ударил себя кулаком в пышные перси.

В этот момент в гримерной появился Саша Белов.

—  Сашка, вот кстати,— обрадовался Алеша.— Помоги затянуться.

Задыхающийся после сильного бега Саша поспешно потянул за тесемку, перевел дух.

—  Твоя арестована!

—  Кто — моя? — не понял Алеша, довольный тем, что бюст наконец занял положенное место.

—  Анна  Гавриловна... Бестужева... Час тому назад. Ну что уставился? Взяли твою Анну Гавриловну и с ней дочку — Анастасию.

Алеша ничего не ответил и стал поспешно одеваться.

—  Что молчишь-то? — не выдержал Саша.— Заговор в Петербурге открыт.

—  А ты откуда знаешь?

—  Знаю,— многозначительно сказал Саша.

—  Анна Гавриловна-то здесь причем? — Алеша стал прилаживать парик, шепча при этом себе самому: «Ах жалость-то какая!..»

—  Чего жалеть? Не нашего ума это дело. Я к тебе не с тем,— Саша понизил голос.— Я Котова сейчас встретил. Он меня спросил: «А Корсак где?» Я говорю: «В театре... где же ему быть?», а он руки вот так потер и засмеялся. Деловит и весел. Чуешь, куда гнет. Это арестом пахнет. И не в наш школьный подвал, а кой-куда подальше.

Алеша дико посмотрел на Белова.

—  Куда — подальше?

—  В крепость —  вот куда. Ты записки Бестужевой носил?

—  Записки? Зимой вроде одну отнес. А куда, убей бог, не помню.

—  Так вспомнишь. В тайной канцелярии умеют память оживлять. Бежать тебе надо и немедля.

—  Да куда бежать-то?

—  В Петербург... или в деревню к матери.

—  А спектакль?

—  Отыграй свой спектакль — и деру. Деньги есть?

Алеша плохо соображал.

—  Да мало денег-то,— он закинул юбку на голову и подпоясался шпагой.— И теплое что-то надо взять. И это... книги, глобус...

—  Какой к черту глобус! В казарму не ходи. К Никите тоже не ходи. Котов может нагрянуть. Я побегу за Никитой. Жди  нас здесь, понял?

—  Корсак! — крикнули снизу.— Где ты, дьявол тебя...

Алеша бросился из комнаты, Саша поспешил за ним...



Пошло второе действие. В зале было душно, публика разомлела, где-то слышались негромкие разговоры, трещали веера, и мало кто заметил, что очаровательная камеристка Анна поет явно невпопад.

—   Голос его подобен органу, цитре, флейте... Но его стрелы не достигнут меня. Нет! И вздохи не тронут,— томно закатив глаза, восклицала сценический текст госпожа Лебрен.

Алеша покосился в зал, прошелся мужской походкой, потом встал столбом и только тут услышал реплику, подсказанную суфлером.

—  О госпожа моя... не так уж он плох, кавалер... кавалер,— бубнил Алеша, вспоминая имя.

—  Буридан...— надрывался  суфлер.—  Буридан...

—  Буриданов осел...— проговорил Алеша, словно про себя...

В зале раздался смешок. Госпожа Лебрен ущипнула Алешу за руку.

—  Сам ты осел! — прошипела она одними губами.— Что за чушь ты несешь?

Какой-то лишний шум в зале привлек Алешино внимание. Он глянул в зал и увидел драгун. В зале было много зеркал, и оттого казалось, что драгун не трое, а целый отряд.

—   Что за чушь ты несешь...— повторил он тупо, потом прошептал в ухо мадам Лебрен,— это за мной...— И уже в полный сценический голос добавил,— госпожа, я того... должна уйти...

Мадам Лебрен посмотрела на него дико.

Тут Алеша увидел, как откуда-то возник Котов и деловой походкой направился за кулисы. Продолжая пятиться в глубь сцены, весь взмокший от ужаса, Алеша скосил глаза и увидел Котова совсем рядом. Он стоял в проходе, отрезал Алеше путь в гримерную. Тут они встретились глазами, и Котов даже слегка качнулся в Алешину сторону, словно собирался вскочить на сцену.

Самообладание изменило Алеше.

—  Черт красноглазый! — крикнул он Котову в лицо и вдруг неприлично подобрав юбки, прыгнул со сцены в зал и понесся вдоль стены.

Котов тоже вскочил на сцену, тоже спрыгнул в зал. В двери, ведущей на главную лестницу, стояли драгуны, поэтому Алеша нырнул в боковую дверь, при этом нечаянно сбил ногой высокий канделябр, утыканный свечками. Канделябр, словно нехотя, стал заваливаться на бок, через него лихо перепрыгнул Котов и скрылся вслед за Алешей за дверью.

Канделябр не упал, потому что был подхвачен вельможей в лиловом — князем Черкасским. Только одна свеча упала в подол сидящей рядом дамы. Рюшки на подоле дамы занялись сразу, и по парчевому подолу побежали два огненных ручейка. Черкасский сбросил свечу на пол, наступил на нее ногой, потом сорвал с себя камзол и прижал его к юбке дамы, пытаясь потушить огонь. Та начала дико кричать и отпихивать князя от себя. Вокруг дамы засуетились родственники.

—  Пожар! — закричал кто-то фальцетом.

Шум, гам, перевернутые кресла. Все бросились к дверям...

Отступая от напиравшего Котова, Алеша размахивал шпагой и толкался во все двери. Наконец одна отворилась. Алеша оказался в спальне. Перемахнув через огромную кровать, он метнулся к окну, но сразу преодолеть высокий подоконник ему не удалось, подставные бока затруднили движение. Тут и настиг его Котов. Он буквально вцепился в сидящего верхом на подоконнике Алешу.

—   Не уйдешь, злодей! Душегубец! — хрипел Котов, повиснув в Алешиной юбке.

Шпага полетела в открытое окно. Алеша отбивался двумя руками. Видя, что он вот-вот выскользнет из юбки, Котов решил обхватить юношу руками за талию, поэтому он разжал руки и слегка подпрыгнул. Этот прыжок был роковым для Котова. Удару под дых коленкой Алеша был обучен еще деревенскими мальчишками. Котов сразу обмяк, задохнулся и повалился на пол, ударившись головой в бронзовое крыло, украшавшее подлокотник лежащего на боку кресла. На миг ему показалось, что все звезды вспыхнули фейерверком.

—  Тезоименитство государыни Анны...— прошептал Котов и потерял сознание.

Алеша выпрыгнул в окно.



В зале продолжалась кутерьма. Актеры облепили рампу, глядя с ужасом в зал. Суфлер почти вылез из будки, бил по ногам книгой, вопрошая: «Что там? Что там делается?» У дверей громоздилась толпа: драгуны стояли стеной и выпускали из зала по одному.

Только один человек в зале сохранял полное спокойствие... Задумчивым взглядом князь Черкасский посмотрел на дверь, в которую скрылся Котов, потом встал, надел камзол, вынул свечу из канделябра и неторопливо стал подниматься по узкой лестнице, ведущей на второй этаж. На втором этаже он прошел по коридору, зашел в открытую дверь спальни и остановился, глядя на лежащего на полу Котова.

Тот медленно приходил в себя. Полный муки взгляд его уставился на горящую свечу, потом он поднялся и только здесь увидел Черкасского.

—   Не узнаешь?— тихо спросил  князь.— Десять лет прошло.

Лицо Котова приняло дикое выражение, словно он призрака увидел, и вдруг бросился лобызать щегольские туфли.

—   Не губите,  князь!..  Я  теперь  наставником  состою, при отроках. В навигацкой школе.

—   Ничего, отдохнут без тебя молодые души,— Черкасский два раза повернул  ключ в замке.— А теперь... молись, Котов, молись...

По опустевшей театральной зале расхаживали трое драгун, один из них ставил на ножки перевернутые кресла.

—  Боюсь пожаров,— сказал первый.— От копеечной свечки  пол-Москвы сгорело.

—  Так не было пожара-то! — сказал второй.— Зюкин, брось порядок наводить.  Пошли!

—  А где энтот? В черном камзоле?

—  А кто его знает?

—  Кого арестовывать-то  шли? — спросил первый.

—  А кто его знает! Явился к нам один, и нашумел: слово,  мол,  и дело! Пришел сюда, а сам сгинул.  Брось ты, Зюкин, кресла! Не наше дело карячиться тут! Пошли!

В   залу   стремительно   вошли   Никита   и   Саша   Белов.

—  А где актеры? — спросил Саша.

—  Разбежалися...

—   Куда разбежались? И почему здесь?..— Саша показал рукой на косо стоящие кресла, брошенные веера, платки.

—  Мы пришли на крик,— строго сказал  второй драгун.— Спасли «киятр» от пожара. И точка!

Драгуны гуськом вышли из залы. Саша и Никита переглянулись в полном недоумении.

—  Может, Алешка все же ко мне пошел? — спросил Никита...



Ночь. Саша и Никита сидели у окна в комнате Никиты. Гаврила сервировал стол на две персоны, всем своим видом  являя недовольство.

—  Ходят всякие...—  ворчал  он  негромко.—  Ночь на дворе, а тут... ужин. Посмотришь — франт-франтом, а тоже любит похарчиться за чужой счет.

За окном стукнула калитка. Друзья насторожились. Никита встал, всматриваясь в темноту.

—   Нет, не Алешка... Ветер.

—  Какой длинный сегодня день,— сказал Саша, — и сколько событий. Бестужеву арестовали... И Анастасию...— в голосе Саши прозвучала такая боль, что Никита быстро посмотрел на него.

—  Ты что?..

—  Влюблен... хочешь спросить? — усмехнулся Саша.— Я не влюблен, я сошел с ума. Любить Анастасию все равно, что пылать страстию вон к той звезде... Что с ней будет, Никита?