Кто-то передал ему большой фонарь, и он посветил им вокруг. Коротенькие вертикальные устои из плитняка, деревянные балки толщиной с него самого. Пауки, термитные кучи, ошметки старого мусора… Пространство было обширным, низким и темным, хоть глаз выколи.
– Кто-то был здесь!
В пыли отчетливо вырисовывался сплошной размазанный след, словно тут кто-то протискивался, таща что-то за собой, причем не один раз, а несколько. След огибал первый каменный устой, а затем резко уклонялся к передней части нефа. Массивный Бекетт с трудом поворачивался в тесном пространстве.
Джеймс Рэндольф сгорбился в открытом проеме, вырисовываясь на фоне темно-багрового неба.
– Уверен?
– А что? Хочешь сам убедиться?
– Нет уж, спасибочки! В свои пятьдесят четыре я и без того достаточно близок к вечным мукам. Искать трупы под церковью – это уже слишком.
Бекетт осветил фонариком следы.
– Следы волочения ведут вон туда.
– В той стороне алтарь.
– Это мне уже пришло в голову. – Бекетт опять посветил вокруг. Балки нависали над землей всего фута на два, если не меньше. – Я для такого места малость толстоват. Если вдруг застряну или позову, быстро дуй ко мне.
– Ни в жисть.
Бекетт не понимал, шутит Рэндольф или всерьез. Опять крутанулся, улегся на живот.
– Ладно, тогда просто разыщи Дайера, – сказал он. – Давай его сюда.
После этого остались только Бекетт и темное пространство под церковью. Стараясь держаться подальше от размазанных следов, после первого каменного устоя он пополз вправо – земля и мелкие камешки впивались в локти, губили ботинки. Но ничего из этого не откладывалось в голове, поскольку футов через пятьдесят он стал ощущать такой же религиозный страх, что и Рэндольф. Скольких людей сочетали браком, крестили и отпевали в церкви у него над головой? Многие тысячи за долгие годы, и все это время это темное, замусоренное и абсолютно лишенное всякой красоты и торжественности место находилось прямо под ними, словно чумазый зольник под ярко пылающей печной топкой.
Бекетт протиснулся под очередной балкой.
Насколько он уже продвинулся? На семнадцать футов? На восемнадцать?
Остановился там, где один из устоев рассыпался, и балки пола немного провисли. Пространства оставалось где-то с фут, так что пришлось двинуться в обход. Но даже тогда дерево скребло его по плечам и по макушке. Вдохнув пыли, он поперхнулся, а когда пролез на другую сторону, увидел могилы.
– Ни хе… Господи!
Бекетт опять перекрестился, ощутив такого рода холодок, который испытываешь всего раз или два в жизни. Невысокие холмики были едва различимы на фоне остальной неровной земли, но из пяти из них проглядывали кости. Кости пальцев, подумалось ему. Свод черепа. Могилы располагались узким полукругом вокруг примятого углубления в земле – достаточно большого, чтобы вместить взрослого мужчину, свернувшегося калачиком на боку.
И все же пугали Бекетта не только кости.
Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь перебороть чувство давящей снизу земли и наваливающейся сверху церкви.
«Дыши, Чарли!»
Клаустрофобией он никогда особо не страдал, но сейчас находился под алтарем – прямо под ним. Равно как и могилы.
Всего девять штук.
«Ну давай же, давай!»
Перекатившись на бок, Бекетт представил себе всех тех людей, что прошли через эту церковь за последние сто семьдесят лет. Ощутил их как призраков у себя над головой – младенцев и стариков, новобрачных и новопреставленных… Тысячи жизней вращались вокруг алтаря у него над головой, а мертвые тела здесь, в этом месте…
Это воспринималось как осквернение.
Бекетт ненадолго прикрыл глаза, а потом опять осмотрел массивные балки, почерневшие от времени, толщиной с человека.
И едва не пропустил маленькое цветное пятнышко.
Совсем крошечное и тусклое, не больше монетки. Он посветил на него фонариком – похоже на уголок фотографии, подсунутой за балку. Проглядывала лишь какая-то зелень и что-то вроде каменной кладки. Надев латексные перчатки, Бекетт протянул руку и высвободил фотографию из щели. Она была очень старой и в ярком свете фонарика казалась совершенно выцветшей. Вроде какая-то женщина возле церкви. Он наклонил снимок. И понял, насколько ошибался.
Не женщина.
Не совсем.
* * *
Через двадцать минут снаружи окончательно стемнело; воздух казался живым от комарья. Вокруг тесной дверцы расставили прожекторы, в свете которых метались мотыльки размером с большой палец Бекетта. Бекетт с Рэндольфом стояли в люминесцентном гудении. Ждали Дайера.
– Они начинают нервничать, – напомнил Рэндольф. Он имел в виду медэксперта, криминалистов, остальных копов.
Бекетт и глазом не повел.
– Никто туда не войдет, пока это не увидит Дайер.
– Что-то неважнецки ты выглядишь.
– Всё со мной в порядке. – Но это было не так. Открытие многое изменило; может, даже всё без исключения.
– Так, говоришь, их девять?
– Да.
– Хочу тоже взглянуть.
– Занимайся своим делом.
– А что, это не мое дело?
– Я уже сказал. – Бекетт щепотью снял комара с шеи, раскатал кровь между пальцами. – Ждем Фрэнсиса.
* * *
Когда наконец появился Дайер, вид у того был осунувшийся; тень его высоко залезла вверх по стене, когда он ступил под круг света. Поначалу ничего не сказал, предпочтя изучать заколоченные окна и маленький квадратный проем за чахлыми кустиками.
– По-моему, я сказал по правилам.
– Знаю.
– Это значит, что никаких натасканных на трупы ищеек без моего разрешения.
– Это тоже знаю.
– И что? – Дайер упер руки в бока. – Тебе мало мертвяков, что ли? Не хватает заморочек?
– То, что я нашел… – Бекетт покачал головой. – Я не уверен, что Эдриен – это и есть наш убийца.
– Прикрой-ка рот пока. – Дайер изучил внимательные лица вокруг, а потом увлек Бекетта в тихое местечко за пределами освещенного круга. – В каком это смысле не уверен?
– Непонятно, сколько эти останки пробыли под землей. А что, если им лет пять или, скажем, десять? Эдриен просидел гораздо дольше.
– Если он убил одну, то вполне мог убить еще девять или еще пятьдесят. Может, Джулия Стрэндж была не первая.
– Или, может, мы имеем дело с другим убийцей.
– Они с равным успехом могут быть достаточно старыми, – упорствовал Дайер. – Может, эти тела пролежали тут сто лет, а то и двести. Может, церковь специально поставили прямо над ними по какой-то причине, которую мы не понимаем.
– Могилы не настолько старые.
– Откуда ты можешь это знать?
Бекетт щелкнул пальцами и дождался, пока один из криминалистов принесет одноразовые защитные комбинезоны.
– Надевай, – сказал он. – Сейчас покажу.
* * *
Когда они оказались под церковью, Бекетт вытянул руку.
– Держись подальше от следов волочения.
– Тут их два.
– Один – мой.
– Другой тоже на вид свежий.
– Он уже был тут до меня.
– Да что ты говоришь?
– Это еще не всё. Сюда.
Бекетт полз первым. Дважды оборачивался, но Дайер с легкостью пролезал под низкими балками. Когда они добрались до могил, Бекетт остановился и дождался, пока Дайер устроится рядом. Кости среди пляшущих теней отсвечивали серым. Увидев могилы, Дайер застыл.
– Мы прямо под алтарем. Держи. – Бекетт вручил Дайеру пару латексных перчаток, другую натянул сам. – Я насчитал девять могил, расположенных по примерно двухсотградусной дуге. – Он указал лучом фонарика на кости, на фрагмент черепа. – Видишь углубление посередине?
– Тоже на вид свежее.
– Землю примяли совсем недавно. – Бекетт поерзал, чтобы видеть лицо Дайера. – Кто-то там лежал.
Дайер нахмурился. Продвинулся еще на несколько дюймов по сырой красной земле и обвел лучом фонаря все могилы по очереди.
– И все равно они могут быть старыми.
– Посмотри-ка сюда. – Бекетт осветил фотографию, заткнутую за балку. – Я нашел ее двадцать минут назад.
– В каком это смысле нашел? Каким это образом?
– Я хотел, чтобы ты увидел, как все было, так что засунул ее обратно. – Бекетт раскрыл пластиковый пакет для улик, потянулся за фото, осторожно вытащил и запечатал в пакет. – Знаешь, кто это?
Дайер взял фотографию и долго изучал ее, вертел так и сяк, разглаживая полиэтилен пакета большим пальцем. Еще раз бросил взгляд на углубление в земле, на серые кости, на земляные холмики.
– Лиз нельзя про это знать, – наконец произнес он. – Только не сейчас.
23
Элизабет не могла заснуть. Не раз уже почти засыпала, но стоило задремать, как она, дернувшись, опять просыпалась, думая, что слышит голос Ченнинг – или Гидеона. Стоило этому произойти, как моментально срабатывало воображение, и она видела их в той обстановке, в какой они наверняка сейчас находились: Ченнинг в общей камере, Гидеон на узкой больничной койке. Она по-прежнему несла ответственность за них, так что казалось неправильным нежиться под мягким одеялом с видом на пурпурную воду. Так что вместо того, чтобы спокойно спать, Элизабет принялась рыскать по дому. Расхаживала по длинным коридорам под резными балками. Налила себе еще выпить, а потом вышла на террасу и подумала о совсем других временах и совсем других водах.
Шум автомобиля показался чьим-то голосом из леса.
Элизабет успела пройти через дом и шагнуть на заднее крыльцо как раз в тот момент, когда лимузин останавливался.
– А где мистер Джонс?
Она подошла к водителю, крупному мужчине с крупными чертами лица, когда тот выбирался из машины. Вблизи заметила, что вид у него испуганный. Давно они вообще уехали? Двадцать минут назад? Меньше?
– Вы ведь коп, правильно? Это про вас в газетах?..
– Да, Элизабет Блэк. А где Фэрклот?
– Он велел мне съездить перекусить.
– И все же вы здесь.
– Сказать по правде, мэм, чего-то мне не по себе. Я возил мистера Джонса все эти последние дни. Он хороший человек, воспитанный. Всегда доброе слово, какой-нибудь полезный совет… В общем, не из тех, кто требует, чтобы с него пылинки сдували, и… гм… в этом-то вся и проблема.
– Где он?
– Понимаете, он хотел, чтобы я его там оставил.
– На старой ферме?
– Мне очень не хотелось. Я пытался ему сказать, что это человек не его сорта – тот, со шрамами и бандитской физиономией, – да и темнело уже.
– Так он сейчас на той ферме?
– Да, мэм.
– И вы приехали ко мне – зачем?
– Потому что, покатав за двадцать лет всех возможных людей во всех возможных ситуациях, я научился доверять своим чувствам, и эти чувства подсказали мне, что это плохое место, мэм, опасное, плохое место и совершенно неподходящее для джентльмена вроде мистера Джонса.
– Хорошо с вашей стороны, что беспокоитесь. Я серьезно. Но Эдриен Уолл не представляет никакой опасности.
– Старик тоже так думал, так что я решил: ему виднее. – Большая голова упала на грудь, толстые пальцы сжались так, что побелели. – Но там была еще та машина…
* * *
«Та машина».
Элизабет вырулила с лесной дорожки на асфальт.
«Серая, – сказал он. – Двое мужчин».
Это и само по себе достаточно плохо: серая машина с двумя мужчинами, припаркованная в самом начале подъездной дорожки Эдриена. Наверняка та же самая – сначала у дома Плаксы, теперь вот у дома Эдриена. Но это еще не самое худшее.
«Они уехали до того, как я высадил старика, но, по-моему, потом я с ними разминулся».
«Опять?»
«Вроде как они возвращались».
«Далеко оттуда?»
«Милях в трех, наверное. На самом краю города, и ехали быстро. Вот почему я спросил, не из полиции ли вы. Потому что все это крайне подозрительно. Машина. Как они на нас смотрели. Как чуть не сшибли старика… Что-то в них меня испугало».
Они беспокоили и Элизабет тоже. В Уильяме Престоне явственно проглядывало что-то темное. Она это еще в тюрьме почувствовала и тогда на дороге, неподалеку от владений Плаксы. Был у него какой-то недобрый интерес к Эдриену Уоллу. Тюремный надзиратель. Бывший заключенный. Что у них теперь может быть общего? Надменность Престона была не просто самодовольным чванством – в ней безошибочно узнавалась готовность в любой момент перейти к насилию. Тринадцать лет полицейской службы подсказывали Элизабет, что кому-то вроде Престона абсолютно нечего делать рядом с таким хрупким человеком, как Фэрклот Джонс.
Тем более после наступления темноты.
И тем более на выгоревшей ферме бывшего заключенного.
На ходу фары Элизабет расщепляли мрак. Асфальт. Желтые полосы разметки. Во тьме по сторонам призраками мелькали дома, в свете редких окон проблескивали гравий и автомобили на тихих въездных дорожках. Она была одна на шоссе – только она, ветер и последняя полоска воспаленного неба, придавливаемая к земле ночной тьмой. Элизабет пересекла широкий ручей, перевалила через холм – дорога опять выровнялась, и справа от нее проглянул извивающийся змеей проселок. С ходу свернув на него – колеса пошли юзом, – она еще издали увидела происходящее, не совсем понимая, что вообще происходит: автомобиль на обочине, в свете его фар мелькают какие-то фигуры. Два человека лежат на земле, Эдриен дерется с третьим. Еще футов через пятьдесят поняла, что «дерется» – не совсем подходящее слово. Эдриен замахнулся еще раз, и его противник повалился на землю – с Эдриеном сверху, кулаки которого продолжали безостановочно вздыматься и опадать, разбрызгивая красное. Свирепость картины была столь невероятной, что даже остановившись и оказавшись вблизи, Элизабет просто не могла двинуться, беспомощно застыв за рулем. Лицо Эдриена было совершенно непроницаемым, а лицо под его кулаками – настолько расквашенным и окровавленным, что едва выглядело человеческим. Она увидела Плаксу, совершенно неподвижного, и еще одного лежащего человека, который делал попытки куда-то ползти. Еще секунду Элизабет сидела, словно парализованная, а потом буквально выпала из машины, зная лишь, что кто-то умрет, если она сейчас ничего не сделает.
– Эдриен! – завопила она, но он никак не отреагировал. – Ты ведь его убьешь! – Перехватила его руку, но он тут же вырвался. – Эдриен, перестань!
Он не перестал, так что она вытащила пистолет и достаточно сильно треснула его по голове, чтобы повалить на землю.
– Лежи тут! – приказала Элизабет, после чего подбежала к Фэрклоту Джонсу и осторожно перевернула его. – О боже!
Тот был без сознания и жутко бледный, словно полностью обескровленный. Она все-таки нащупала пульс, но прерывистый и очень тонкий.
– Что с ним произошло?
Эдриен с трудом поднялся на колени, опустив голову и уставившись на свои руки, на разбитые костяшки и застрявшие под кожей осколки зубов.
– Эдриен! Что тут, черт побери, случилось?
Его взгляд скользнул ко второму охраннику, Оливету. Тот все еще пытался отползти на животе. В четырех футах от него в пыли поблескивал пистолет Престона. Шатаясь, Эдриен поднялся на ноги и наступил на руку Оливета, потянувшуюся к пистолету.
– Вот он случился. – Подобрав пистолет, нацелил его на Престона. – Уильям Престон.
– Это Престон? Господи, Эдриен? Зачем?
– Он пытал Плаксу.
– Пытал?! Как? Погоди. Проехали. Нету времени. Нам нужно в больницу, причем как можно быстрей. – Элизабет прижала к груди голову старика. – Плохо дело. – Наклонилась к его губам; едва уловила дыхание. – Нужно скорее ехать.
– Так забирай его.
Элизабет бросила взгляд на Престона. Лицо у того было разбито во всех мыслимых местах. На губах пузырилась кровь. Его было не узнать.
– Ну а с ним что?
– Вызови «скорую». Оставь подыхать. Мне без разницы. Вместе с Плаксой он не поедет.
– Тогда помоги.
Они осторожно погрузили старика на заднее сиденье машины Элизабет. Голова у него завалилась набок. Весил он меньше ребенка.
– Поехали со мной!
Оливет опять пошевелился, так что Эдриен поставил ему ногу на затылок.
– Я еще тут не закончил.
– Эдриен, прошу тебя.
– Езжай.
– Я не знаю, что происходит, но Фэрклоту нужно в больницу, и нужно немедленно!
– Тогда двигай.
– Нам надо поговорить.
– Ладно. Знаешь старую бензоколонку «Тексако» к востоку от города? Ту, что на Бремблери-роуд?
– Да.
– Вот там и встретимся.
Элизабет в последний раз посмотрела на всю эту дикую сцену, на протянувшиеся над дорогой лучи желтого света и двух избитых охранников, валяющихся на земле.
– Им предстоит умереть?
– Я еще не решил.
Элизабет тщетно пыталась подобрать ответ. Эдриен казался таким холодным и неприступным – до кончиков ногтей убийцей. Нацеливал пистолет на Престона, и она замерла в нерешительности: адвокат на заднем сиденье, полумертвый охранник пускает кровавые пузыри в пыли… Сделает ли это Эдриен? Спустит ли курок? Она искренне не знала.
– Не трать время, Лиз.
«Черт!»
Он был прав. Только адвокат имел значение.
– Бремблери-роуд, – повторила она. – Через тридцать минут.
Элизабет сдала задним ходом до шоссе, ощущая неподвижность Эдриена, пока тот провожал ее взглядом. Притормозила, выкатившись на асфальт, и в облаке пыли увидела, как он тащит Оливета за воротник – прямо по гравию куда-то во мглу, в сторону той самой серой машины.
Она ждала выстрела, но его не последовало.
За спиной у нее умирал старый адвокат.
* * *
Эдриен прислонил Оливета к переднему колесу, прямо за ослепительным светом фар. Тому сильно досталось, но не так, как Престону. Всего-то перелом глазничной дуги да расквашенный в кровь нос. А может, еще и перелом ребра, судя по тому, как он со свистом втягивал воздух сквозь зубы. Эдриен видывал и похуже. На себе проходил похуже. Он приставил дуло к сердцу надзирателя и поднажал, не давая ему завалиться вперед. Тот рыдал, судорожно всхлипывая.
– Пожалуйста, не убивай меня!
При этих словах лицо Эдриена лишь бесчувственно перекосилось. Сколько раз он сам умолял, только чтобы его не резанули по живому еще раз, не ударили еще раз? Эдриен взвел курок и подумал, что сейчас сердце Оливета вылетит сквозь выходную рану размером с грейпфрут.
– У меня дочка!
– Что-что?
– Дочка! Ей всего двенадцать!
– И думаешь, это должно тебя спасти?
– Больше у нее никого нет!
– Раньше надо было об этом думать.
– Ну прости меня!..
– Давай-ка обойдемся без извинений.
– Ты не знаешь начальника! Ты просто не понимаешь!
– Это я-то не знаю начальника? – Ночь еще больше сгустилась, когда Эдриен навис над охранником. – Его рожу? Его голос?
– Прошу, не делай этого!
– Других зэков тоже убивали? Других, помимо Эли Лоуренса?
– Я очень сожалею насчет старика! Он не должен был умереть. Не должно было все так выйти!
– И все-таки вышло. Ты пытал Эли. Ты пытал меня.
– Только ради дочки! Нам нужны были деньги! На няньку… На врачей… Я собирался сделать это всего только раз, один раз, вот и все! Но они меня не отпустили. Начальник. Престон. Не думаешь, что мне тоже снятся кошмары? Что я ненавижу свою жизнь? Пожалуйста, прошу тебя! Она – это всё. Она останется совсем одна!
Девочка. Двенадцати лет от роду. А какая разница? После всего, что он выстрадал, Эдриен заполучил двоих за это ответственных и сократил общее число до трех. Престон умрет. Оливет тоже. В результате останутся начальник тюрьмы и Джекс с Вудсом. Если действовать достаточно быстро, не тянуть резину, их тоже можно убить. Сегодня. Завтра. Искушение пекло, как ожог, и, хотя Эли предпочел на сей раз хранить молчание, Эдриен знал, что тот сказал бы, если б решил заговорить.
«Избавься от ненависти, парень, отпусти ее прочь».
«Свобода. Свежий воздух».
«Этого достаточно».
«Это всё».
Во всей этой ситуации имелась и своя жестокая ирония. Эдриен никогда еще никого не убивал. Ни во время службы в полиции, ни в тюремном дворе, ни в блоке. Он оттянул тринадцать тяжелых лет, и у него было гораздо больше причин, чем у большинства других, убить целую массу людей. Но он ощущал, что старик где-то здесь – его желтоватые глаза и терпение, простая доброта, что поддерживала в нем жизнь, когда любые другие люди давно задрали бы лапки кверху и сдались.
«Не делай этого, сынок».
Но ствол даже не пошевелился. Так крепко вдавился в грудь Оливета, что Эдриен чувствовал через металл биение его сердца.
– Ну пожалуйста…
Спусковой крючок затвердел под пальцем. Нет уж, хватит, слишком уж долго все длилось! Это должно произойти, так что спусковой крючок должен сдвинуться. Оливет, видно, увидел решение в глазах Эдриена, поскольку его рот приоткрылся, но тут в неподвижности последнего момента, той долгой, жестокой секунды, которой предстояло стать его последней, из тьмы за полем послышался какой-то шум.
– Сирены, – прошептал Оливет. – Полиция.
Повернув голову, Эдриен увидел вдалеке огни. Синие, мигающие, быстро движущиеся. Но еще оставалось время, если ему этого хотелось. Минута. Девяносто секунд. Еще можно спустить курок и прыгнуть в машину.
Оливет понимал это не хуже его самого.
– Ее зовут Сара, – прошелестел он. – Ей всего двенадцать.
* * *
Элизабет разминулась с копами в двух милях за мостом, но не сбросила газ. Они пронеслись ей навстречу: два патрульных автомобиля и еще один без маркировки – она была готова поклясться, что Бекетта. Гнали они очень быстро – наверное, за восемьдесят на узкой дороге, – и Элизабет поняла, что едут они за Эдриеном. Для подобной гонки обязательно должна быть причина, но останавливаться и разворачиваться – не вариант. Ничего не имело значения, кроме адвоката.
Полуобернувшись назад, она наощупь нашла его руку.
– Держитесь, Фэрклот!
Но никакого ответа не последовало.
Пулей промчавшись через город, Элизабет на полной скорости влетела на больничную стоянку – лысые шины взвизгнули, когда машина перескочила через «лежачего полицейского» – и, клюнув носом, замерла у дверей приемного покоя. В ту же секунду Элизабет уже оказалась внутри, криком взывая о помощи. Материализовался доктор.
– В машине! По-моему, он умирает!
Доктор вызвал санитаров с каталкой, и старика водрузили на нее.
– Рассказывайте, что произошло.
– Какого-то рода травма. Точно не знаю.
– Имя-фамилия, возраст?
– Фэрклот Джонс. Восемьдесят девять, вроде. – Двери разъехались по сторонам. Каталка заклацала, когда они закатили его внутрь. – Не знаю его ближайших родственников или вообще с кем связываться в экстренных случаях.
– Аллергия? Какие лекарства сейчас принимает?
– Не знаю. Не в курсе.
– Мне нужны подробности о том, что случилось.
Врач вел себя спокойно и уверенно, Элизабет – наоборот.
– По-моему, его пытали.
– Пытали? Каким образом?
– Не знаю. Простите.
Шагая рядом с позвякивающей каталкой, врач что-то царапал в блокноте.
– Ну а вы?..
– Никто. – Они остановились перед вторыми раздвижными дверями. – Я ему никто.
Он не стал выяснять. Предстояло много чего сделать, было слишком много причин, по каким человек такого возраста мог умереть.
– В четвертую смотровую! – крикнул врач.
Элизабет лишь проводила их взглядом.
Вернувшись к машине, она пролезла за руль и ощутила, как медсестры смотрят ей вслед. Доктор, может, ее и не узнал, но вот остальные точно узнали. Это тоже попадет в газеты? «Ангел смерти». Подвергнутый пыткам адвокат. На миг это ее встревожило, но только на миг. Она вылезла из машины и опять зашла внутрь, обратившись к первой же медсестре у ближайшей регистрационной стойки.
– Мне нужно позвонить.
Медсестра, явно в ужасе, лишь ткнула пальцем.
Элизабет пересекла лоснящийся пол и сняла трубку с общего бесплатного телефона. Ее первым побуждением было позвонить Бекетту, но тот был на ферме Эдриена – она это знала. Так что вместо этого набрала номер Рэндольфа.
– Джеймс, это Лиз. – Обвела глазами дежурную медсестру и больничных охранников, которые, похоже, столь же нервничали. – Выкладывай, что происходит. Выкладывай абсолютно все.
* * *
Джеймс Рэндольф никогда не был ни мямлей, ни тормозом. Телефонный разговор занял меньше минуты, так что, когда Элизабет направилась на Бремблери-роуд, то уже знала про мрачное, темное подбрюшье церкви своего отца абсолютно все, что знал и Рэндольф. Это буквально перевернуло весь мир вверх ногами.
Новые жертвы, связанные одной и той же смертью.
Новые мертвые тела в том месте, в котором она научилась молиться.
Она увидела все, словно сама побывала там, но последние слова Рэндольфа нагнали на нее еще бо́льшую жуть.
«Весь мир ищет его, Лиз».
«Все, блин, до последнего постового».
Речь шла про Эдриена, естественно. Новые тела на алтаре. Еще девять под церковью. Элизабет пришлось еще раз спросить себя, насколько она ему доверяет. Она твердила себе: да что за вопрос – он по-прежнему тот же самый человек, и ничего на самом деле не изменилось. Но, закрыв глаза, тут же видела лицо Престона и гадала, не молил ли тот хотя бы раз о пощаде.
«Все, блин, до последнего постового…»
Свернув на Бремблери-роуд, Элизабет убедилась, что пистолет по-прежнему рядом с ней на пассажирском сиденье. Пусть и не табельный «Глок», привычный и пристрелянный, но, когда она подъехала к старой бензоколонке и выбралась из машины, пистолет был при ней. Она твердила себе, что это простая мера предосторожности, но все же предохранитель будто сам собой сдвинулся под пальцем. Впереди – лишь тишина и темнота, неподвижные деревья и кусты, а еще серый автомобиль, почти полностью растворившийся в ночи на задах парковки. Эта автозаправочная станция считалась старой, даже когда Элизабет была еще ребенком, а теперь казалась чем-то просто-таки древним – чумазый куб на пустынной дороге, забытая всеми отметина на карте, пропахшая химикалиями, ржавчиной и гниющим деревом. Элизабет понимала, почему Эдриен выбрал ее, но подумала, что если дело дойдет до того, чтобы умереть, то старая бензоколонка ничуть не хуже любого другого места, какие ей довелось видеть. Может, она откроется с утра, а может, и нет. Может, тело останется лежать возле нее навсегда, а времена года будут сменять друг друга, пока кости и бетон не будут выглядеть просто очередной выщербиной на растрескавшемся тротуаре. Именно так это место и ощущалось. Словно бы тут в любой момент могло произойти что-то плохое. Как будто это наверняка произойдет.
– Эдриен?
Элизабет шагнула через осколки вдребезги разбитого стекла и валяющийся среди них кирпич туда, где сквозь щелку в одной из проржавевших дверей просачивалась узкая полоска света. Рядом увидела фомку и перекореженный металл. Замок был сломан.
– Эй!
Никто не ответил, но она услышала из-за двери шум льющейся воды. Открыв ее, увидела единственную лампочку над замызганной раковиной и металлическим зеркалом. Эдриен склонился над заляпанным фаянсом – мыл руки, с которых стекала красная вода. Костяшки у него опухли и были разбиты, и Элизабет ощутила, как ее желудок выворачивается наизнанку, когда он выковырял из-под кожи обломок зуба и бросил в раковину.
– Вот что тюрьма делает… Не я…
Она посмотрела, как он опять втирает мыло в порезы и попыталась поставить себя на его место. Как бы она сама дралась, если б каждый раз приходилось драться до смерти?
– Плакса не заслуживал того, что с ним произошло, – произнесла Элизабет.
– Знаю.
– Ты мог это остановить?
– Ты думаешь, я не пытался? – Он смотрел на нее в зеркало, и его лицо расплывалось на захватанном металле. – Он жив?
– Был жив, когда я его оставила.
Эдриен отвернулся, и ей показалось, что она различила в его лице что-то мягкое. Может, всего лишь намек. Проблеск.
– Что они от тебя хотели? Эти охранники?
– Ничего, о чем тебе стоило бы беспокоиться.
– Это не ответ.
– Это мои личные дела.
– А если Плакса умрет? Это тоже личное?
Он выпрямился и повернулся, и Элизабет впервые ощутила реальный страх. Нацеленные на нее глаза были такими карими, что казались совершенно черными, – такими глубокими, что за ними могла таиться полная пустота.
– Ты собираешься меня застрелить?
Элизабет опустила взгляд на забытый в руке пистолет. Он был направлен ему в грудь; палец не на спусковом крючке, но близко. Она сунула его за пояс.
– Нет, я не собираюсь в тебя стрелять.
– Тогда могу я немного побыть один?
Элизабет немного подумала, а потом решила уступить. Станет она ему помогать или нет – она и сама на самом деле не знала. Но время было неподходящим для того, чтобы копаться в себе или строить какие-то планы. Плакса умирал или уже умер, и как бы она ни желала знать, что у Эдриена на сердце, то, чего ей сейчас действительно хотелось, – это просто дышать, опять оказаться одной и горевать о том, что осталось в детстве.
– Я буду на улице, если понадоблюсь.
– Спасибо.
Она начала было закрывать дверь, но под конец придержала ее, подсматривая сквозь щелку, как Эдриен долго смотрит в зеркало, после чего опять намыливает руки, как бегущая из крана красная вода постепенно становится розовой и, наконец, чистой. Покончив с этим, он обхватил пальцами края раковины и все ниже наклонял голову, пока не застыл в полной неподвижности. Согнутый таким образом, Эдриен выглядел каким-то другим и при этом тем же самым – опасным, собранным и все же при этом почему-то прекрасным. Глупое слово – «прекрасным», – но это тоже шло из детства, так что она не стала сразу отбрасывать эту мысль. Он был прекрасен и загублен, был на каждый свой истерзанный дюйм загадкой. Как та церковь, подумалось ей, или сердце Плаксы, или душа обиженного ребенка. Но детство – это далеко не всегда хорошо, равно как и его уроки. Хорошее идет рука об руку с плохим, точно так же, как тьма со светом и слабость с силой. Не бывает ничего простого, ничто не существует в чистом виде; у всего есть свои секреты.
В чем секреты Эдриена?
Насколько они страшны?
Она понаблюдала за ним еще немножко, но не увидела никаких намеков на ответ в грязной комнате с металлическим зеркалом и тусклым зеленоватым светом. Может, он уже убил тех двоих на подъезде к своей старой ферме, просто застрелил и бросил там… Может, он хороший человек, а может, и нет…
Элизабет медлила, все надеясь разглядеть какой-то знак.
И отошла от двери, когда он начал потихоньку плакать.
* * *
Когда дверь открылась вновь, Элизабет стояла возле раздолбанных колонок перед разбитой витриной старой бензозаправочной станции, глядя, как где-то в миле от них на дороге растворяются в темноте красные габаритные огни.
– Ты как?
Вдали показалась еще одна машина, и Эдриен пожал плечами.
Она смотрела, как лучи приближающихся фар набирают силу, распухают, расплываются у него по лицу.
– Тебе нужно уезжать, – произнесла она. – Уезжать из города. Уезжать из округа.
– Из-за того, что только что произошло?
– Это еще не всё. Есть и кое-что более серьезное.