Аркадий Гайдар
Из писем и дневников
Письма
Анне Яковлевне Трофимовой[1]
Из Владивостока
Лето 1932 года
…Прошлый год — в это время — я писал «Дальние страны». Теперь урывками пишу другую, назову ее вероятно: «Такой человек». Какой это человек? И кто этот человек? Это будет видно потом. Я работаю разъездным корреспондентом. Интересно очень. Как мы живем — об этом когда-нибудь позже. Живем весело. Не хватает только одного, хорошего такого человека — Тимура Гайдара
[2]. Но — ничего. С ним-то мы еще встретимся…
Гайдар
* * *
Из Дома отдыха «Ильинское»
Октябрь — ноябрь 1932 года.
…Жив, здоров. Приехал, развернул тетради, стал читать
[3]. Читаю, что за черт, сплошная ерунда. Два дня ходил печальный. Сел на третий день — перечел. Вот, думаю, дурак, откуда ты это выдумал, что ерунда? Очень даже хорошо. Теперь работаю.
…Работаю хорошо, с увлечением. Давно я уже так не работал. День сегодня был прекрасный, желтые листья, тишина и солнце…
* * *
…Буду
седьмого, жив, здоров. Жру по четыре кружки молока в день и бегаю на лыжах. К седьмому сдаю для «Ракеты» 1-ю часть «Военной тайны». Вообще пока все очень прекрасно. Пью каждый день (три раза) какие-то лекарства с содой. Аппетит зверский, наверстываю то здоровье, которое сильно было расстроено за 4 месяца. Хотел приехать раньше, да хочется уже заодно сдать работу, а то мне все уши прожужжали — когда да когда.
В доме отдыха нас только двое — я и Фадеев.
* * *
Из политотдела совхоза «Ивны»,
Курской области
10 апреля 1934 года
…Живу в лесу, в старом, разваленном доме графа Клейнмихеля. Работаю. Вчера дернулся вниз головой с седла.
А в общем, тишина, покой и никаких бурь в стакане воды…
* * *
Из Арзамаса
11 января 1935 года
…Сегодня был очень хороший солнечный и чуть морозный день. Я вчера переселился на свою квартиру. Все вымыто, вычищено и цветы вынесены. Мне пока оставили кровать с периной. Тишина потрясающая, и глубоко за полночь с огромным удовольствием читал строка по строке и учился страшному, простому мастерству Гоголя.
Утром был огромный базар. Я купил нарочно небольшой (на нас четырех хватит) стол, веревку и тут же рядом салазки для Р. Ф.
[4], положил стол на салазки, привязал веревкой и очень весело привез домой…
Долго и с удовольствием я бродил по базару; здесь каждый привозит то, чем богат. Привезли уйму мяса и все свинина. Там, где продают веники, — целая гора; там, где щепной ряд, — всякие кадки, корыта, ложки, плошки, лоханки, скалки, санки, каталки, и все так хорошо пахнет свежим и морозным, еще сыроватым деревом. Потом продают очень много всяких валенок и самодельных, но очень хороших бурок. Потом есть целый ряд, где монашки продают иконы и венчальные свечи, потом — где продают живых гусей, кур, петухов, поросят и кроликов. Потом — где деревенские продают то же, что каждый мастер: там — баба накрашенные тряпичные куклы, там — дед глиняные свистульки и разных гипсовых ушастых зайцев, добрых собачонок и еще всякое…
* * *
Из с. Солотчи, Рязанской области
Осень 1937 года
…Пишу наспех. Только что вернулись из трехдневного путешествия по озерам. Места дикие. Шли с тяжелым грузом через болота и бурелом. Очень устали, но все же замышляем новый поход. Я окреп. Ночуем у костров в палатке, мокнем под дождем и обсыхаем на солнце. Я задержусь здесь еще некоторое время…
…Сегодня я кончаю работу, потому что работаю каждый день регулярно, за исключением тех дней, когда мы уходим в лес. Здесь в лесах такая уйма грибов, что у Черного озера, например, за час можно набрать пуд-полтора. Я их очень люблю, но и то объелся. Живем мы здесь очень скромно. Едим черный хлеб, молоко, творог, сметану, помидоры и рыбу, которую сами наловим.
На днях мы ночевали в палатке в лесу, и ударил страшный град, было очень интересно. Палатка тяжелая, и я ее таскаю за плечами сам — никому не даю.
В общем же, я с удовольствием думаю о наступающей зиме. Было бы только тепло. Приеду я первого потому, что все 1-го отсюда уезжают.
Жизнь здесь сейчас глухая, дачников нет. Летают огромные стаи птиц, осыпаются листья, и время для моей работы самое подходящее…
Дочерям А. Я. Трофимовой Ире и Светлане
Из политотдела совхоза «Ивны»
10 апреля 1934 года
…В нашем лесу живут настоящие волки, очень зубастые и хвостастые. А ночью на деревьях кричит птица филин-злилин.
Здесь уже совсем тепло, выросли всякие цветочки — и желтенькие и синие, а красные еще не выросли…
Близко от нас есть большое озеро, и в этом озере водятся всякие рыбины. Одну рыбину мы поймали, сжарили и слопали.
17 апреля 1934 года
Вчера я поймал ежика. Очень веселый ежик. Выпил он целое блюдечко молока и слопал морковку.
Есть ли у вас в Москве ночью луна и звезды? Должно быть, нет — одни только фонари. А здесь у меня есть одно солнце, одна луна и сто миллионов звезд. Вот сколько много!.. Я и тебе хотел достать с неба одну звездочку — лез, лез — не долез…
Из Крыма, Кавказа и других мест
17 мая 1934 года
Открытка с видом «Артека»
…Вот вам на снимке и Артек… Море здесь такое большое, что если хоть три дня его ведром черпать — все равно не вычерпаешь. Вот здесь какое море! А горы здесь такие высокие, что даже кошка через них не перепрыгнет. Вот здесь какие горы! До свиданья…
* * *
…Наше крымское путешествие подходит к концу.
Послезавтра на большом морском пароходе поплывем… в такой город Севастополь. Там стоят в море наши советские боевые корабли, и пушки у этих кораблей такие огромные, что если как бабахнут, то громче самого гремучего грома.
Видели мы… немало всяких чудес. Видели мы дерево толщиной чуть ли не с нашу комнату; видели мы камни вышиной с наш дом; видели мы рыбину длиной с наш коридор; видели мы и золотых рыбок, которые на солнце так и сверкают, что даже глаза зажмуришь; видели хитрую лисичку, доброго ежика и злющую змею, которая ползет под кустами, и все ее, проклятую, боятся, лишь один ежик нисколько не боится и даже может ей так наподдать, что она сразу сдохнет. Тут живет один старый дед в семьдесят семь лет; живет он со старухой на берегу моря и делает из ракушек хорошенькие коробочки. Я уже снес ему много ракушек и сегодня ходил смотреть. Он уже все сделал, только на крышки ракушек еще не хватило, и сегодня я опять полезу в море и наберу получше, тогда хватит…
Открытка с видами Крыма
Из Гурзуфа
…Вчера ночью над горами пронесся могучий ураган — даже земля дрожала и деревья так и кланялись чуть не до земли. А потом, утром, взошло горячее солнышко, и все зверюшки запрыгали, все птицы запели, и даже в море рыбины заскакали, а петь они не умеют, а то в рот вода нальется… Сегодня мы видели змею, пили какао и пели песни…
…Это письмо пишу вам на другой день после того, как спустился я с угрюмых скал Геленджика в солнечную долину пионерского лагеря. Серые туманы окутывали нас почти двое суток. Стремительные ветры да дикие орлы кружились над нашими головами. Мы лезли такими опасными и крутыми тропинками меж гор и пропастей, по каким мне еще не приходилось лазить с далеких времен гражданской войны. На вершине скалы Ганзуры я сидел один и плакал о потерянной молодости ровно один час и 24 минуты. Вероятно, поплакал бы и больше, если бы снизу от костров не донесся запах чего-то жареного, и мне захотелось поесть. Поспешно тут спустился я в ущелье, и было самое время, потому что все уже успели захватить себе куски получше, а мне достался какой-то костлявый обглодок.
После этого закутался я в свое серое солдатское одеяло и, подложив под голову тяжелый камень, крепко заснул.
Видел я во сне чудный месяц, который плывет над рекой.
Видел Теремок у речки над водичкой.
Видел я обезьяну — Черный хвост. И ужасно кричала эта проклятая обезьяна, когда уклюнула ее смелая птичка-синичка.
Вдруг раздался гром, и я проснулся. Перевернулся, а барабанщик ударил тревогу в барабан…
* * *
…Возможно, что нам не придется с вами встретиться еще долго: дней десять, недели две или даже дней двадцать. Возможно, что вы без меня переедете уже в город. В таком случае, прошу вас, поклонитесь от меня сначала добрым людям Сергею Димитриевичу и Елене Васильевне. Потом поклонитесь корове Рыжанке и старому коту Пушку Ивановичу, а также всем бабочкам, муравьям, жукам, цветам, елкам, синему небу и светлым звездам — только проклятым осам не кланяйтесь. И еще прошу вас, не оставьте на сиротскую долю нашего Киселяна Котеновича, потому что сам я круглый сирота и знаю, как плохо жить в круглом сиротстве…
* * *
Ст. Дорохове. Старая Руза. Дом отдыха писателей
30 ноября 1935 года
Здравствуйте, злые люди! Почему вы мне не пишете? Довольно-таки стыдновато. Кто мне не напишет сейчас же, тому будут плохие дела. А кто напишет, тому всякие хорошие. Я жив, здоров, очень много работаю… Если же вы меня позабыли и приискиваете себе другого Аркадия, с бородой и золотым зубом, то тогда до свиданья, и я удаляюсь от вас в Африканскую страну и буду там лазить по деревьям вместе с обезьянами. Здесь у нас живут семь собак: Шавка, Гришка, Муртик, Грозный, Кузька, Малявка и Бомба. И двенадцать кошек, а среди них самая главная — «Мурмура»…
* * *
14 августа 1936 года
…Письмо это пишу вам с широких донских степей. Со станции Зверево. Был я в татарском городе Казани. Плыл я четыре дня по широкой реке Волге, и сейчас держу я путь в главный город Ростов-Дон.
Случилось у меня недавно превеликое горе, потому что объелся я арбузами и дынями, и у меня заболел живот. Дынь здесь навалены целые горы. И стоит целая дыня с вашу головешку полтинник, и с мою — рубль.
Видел я из окошка вагона живых верблюдов и заорал во весь голос: «Верблюд! Верблюд! Хочешь соли?» А уплюнуть на меня верблюды не успели, потому что поезд наш промчался быстро…
* * *
Михайловское
6 февраля 1936 года
Здравствуйте, плохие люди! Почему вы мне не пишете? Напишите про свою жизнь…
Я вчера ходил в лес. Медведя, волка и лисицу не видел, но зато видал на заборе живого воробья.
У нас здесь живут люди с двумя ушами. По ночам они ложатся спать, а днем их кормят сырыми яблоками, вареной картошкой и жареным мясом. Мыши здесь ночью не ходят, потому что все заперто… Как только выйдет первый номер журнала «Пионер», пусть… сейчас же возьмет у Боба
[5] и пришлет мне…
* * *
Из Ялты. Дом писателей
Февраль 1937 года
Здравствуйте, детишки, веселые ребятишки! Одна рыжеватая, а другая косматая. Жить нам здесь очень плохо. Погода стоит какая-то дурацкая: ни снегу, ни мороза, а сплошная теплынь. Кроме того, из окон нашей комнаты не видно ни сугробов, ни ребятишек с санками, а только одна сплошная зелень да синее море.
Кормят нас здесь тоже плохо: всё разные пирожки да шашлыки, печенье да варенье, а черного хлеба не дали, жадюги, еще ни кусочка.
Хоть бы вы нас, бедненьких, пожалели! А если не пожалеете, то мы рассердимся и снимем на все лето дачу на берегу моря и заставим вас… жить с нами. Вот тогда попробуете! Сразу завоете. С одной стороны — море, с другой — горы, с третьей — пальмы, а с четвертой — виноград, мармелад, яблоки, черешни, малина, орешки, персики, бергамот — прямо-таки не знаешь, чего засунуть в рот… Посылаю вам листочки с деревьев, которые растут перед нашими окнами. Тут есть и лавровый лист, и роза, и, миндаль…
* * *
Здравствуйте, веселые люди!
Вчера мы лазили на горы. На горах видели козу-дерезу. На солнце 22 градуса тепла, а в тени было 16. В саду у нас лежит камень в десять тысяч пудов. Я хотел было послать его вам для игры, да потом раздумал — завернуть не во что…
Открытка с видом Байдар
…Я тут одному мастеру велел сделать маленькую серебряную птичку. На днях будет готова. Тогда пришлю. Пишите чаще, а то не пришлю.
Я, вероятно, скоро умру, потому что ем очень мало — только за обедом: две тарелочки супу, четыре котлетинки, тарелочку рисовой каши, два пирожинца, три яблочка, блюдечко с кремом и стаканчик молочка или чаю…
Открытка с видом парка в Сухуми
…Плывем сейчас по Черному морю с Кавказа в Крым. Мы познакомились с очень интересным волком, которого зовут «Вовк»…
Открытка с видом Симеиза
9 марта 1937 года
…На этой горе живет страшная кошка. Она таскает из моря рыбу…
Доре Матвеевне Гайдар и ее дочери Жене
(Май 1939 года)
Уважаемая Евгения!
Плыву сейчас на пароходе по Черному морю. Море это очень глубокое, и если поставить сто домов один на другой, то все равно потонут. В этом море водятся разные злые рыбы, веселые дельфины, блестящие медузы, а коровы в этом море не водятся, и кошки с собаками не водятся тоже.
В кавказских краях я купил чудесных семян, а мы с Вами в Клину их посадим на грядку, и очень они расцветут красиво. Скоро уже я приеду домой и там посмотрю — кто чего разбил и кто лазил ко мне в ящики…
* * *
Из Солотчи, Рязанской области
Лето 1939 года
Пьем мы утром молоко,
Ходим в поле далеко,
Рыб поймали — три ерша,
Ну, и больше ни шиша,
Потому что ветер дует,
Солнце с тучками балует,
Волны с пеной в берег бьют,
Рыбы вовсе не клюют…
Впрочем, дело поправимо:
Пронесутся тучи мимо,
Кончит ветер баловать
И домой умчится спать…
* * *
Фотография. На обороте надпись:
Распустила две косы,
Смотрит кроха
на часы!
Можно ль мне узнать
у вас,
Что сейчас, который час?
И ответила мне кроха:
— Я считать умею плохо.
Или девять
без пяти,
Или пять без девяти.
* * *
Открытка (котята и щенок): «Дружба»
Из жестяной этой миски
Молоко хлебают киски.
Добрый пес на них не лает,
Только хвостиком махает.
Здравствуйте, люди! Мы купили вам чашечки-серебряшечки очень интересные…
* * *
Открытка (лицо девочки). На обороте надпись:
Что за чудная картина!
Вот вторая Алевтина[6]
Тот же рот, и тот же нос,
И лохматый пук волос.
Так же ходит, так же скачет,
По три раза на день плачет…
Из Солотчи
1 июля 1939 года
Писем от тебя еще не получал — жду сегодня. Вчера с Рувимом и Борькой
[7] ночевали в лесу на берегу речки. Настроение у меня несколько тревожное. Послал две телеграммы на Дальний Восток — не отвечают. Боюсь, что подведут, и останемся мы с тобою «на хлебце». Я-то человек терпеливый и могу просидеть целый «месиц», а ты можешь зачахнуть, загоревать и ввиду отсутствия на столе конфетно-кондитерских изделий объявить, что мы — не сошлись с тобой характерами.
Дорогой Дорик! Только что начал я работу. Рассказ я пишу небольшой, — злата и серебра он принесет нам с тобой немного, но зато он сам будет светлый, как жемчужина.
Мы живем тихо. Питаемся очень просто — суп, молоко и картошка. Но больше — мне, например, ничего сейчас и не надо.
Напиши мне письмо — какова ваша жизнь? Как дела у Веры? Передай мой привет маме и скажи ей, пусть за грубость мою она на меня не сердится. Это я тогда наорал на всех сгоряча…
* * *
Старая Руза. Дом отдыха писателей
2 октября 1939 года
…День сегодня солнечный. Тишина здесь, как на кладбище, — во всем доме отдыха вместе со мной всего трое отдыхающих, верней — работающих.
С непривычки даже страшно. Постараюсь всей головой уйти в работу.
Работа передо мной очень большая… Будь умницей — в жизни впереди может быть еще немало хорошего…
* * *
Старая Руза. Дом отдыха писателей
9 октября 1939 года
…Несколько дней я прожил в большой тревоге. Никак не мог подойти к работе. Брало отчаяние, хотелось бросить и вернуться в Москву — а зачем не знаю. И только сейчас в голове прояснилось, работа показалась и важною и интересною. Трудно предсказать, но, вероятно, и на этот раз с работою я справлюсь хорошо.
Материально — много она мне не даст. Но я об этом сейчас не хочу даже думать. Бог с ней, с материей, — было бы на душе спокойно.
Я вернусь с чистой совестью, что сделал всё, что мог…
…Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен.
И все-таки я свою работу как ни кляну, — а люблю и не променяю ни на какую другую на свете.
Как я живу? Я встаю, с полчаса до завтрака гуляю по лесу. Лес желтый, но и зелени еще много. После завтрака сразу же сажусь за работу, за час до обеда кончаю, немного погуляю, сыграю партию в бильярд. После обеда — очень тихо, и я с наслаждением читаю. Вечером, после ужина, я опять работаю, но уже немного. Вчера пошел в лес, зажег костер, сидел и грел руки…
* * *
Из Цхалтубо и разных мест Крыма
Март — апрель 1940 года
…Я жив, здоров, веду себя очень хорошо, много работаю. Когда сюда приехал — немного было забаламутился, но быстро выправился.
Погода стоит неровная: то теплынь, то вдруг дунет с гор ветер. У меня все хорошо, только два горя: потерял трубку и все время приходится чинить сапоги. Ну, да как-нибудь дотопаю…
* * *
5 апреля 1940 года
…Еду на Одессу. Оттуда вылетаю по делам в Киев. Очень был огорчен, что не получил от тебя письма на Сухум. Вообще ты мне написала только одно письмо, и ввиду этого я начинаю подыскивать таких, которые своим мужьям пишут. Александр Ефимович
[8] уже обещал меня познакомить в Москве с одной девицей, зовут ее Варя… она двоюродная сестра Ольги Алексеевны и служит заместителем инспектора 1-го Госцирка.
Ал. Ефимович говорит, что она будет и писать и плясать. Кроме того, у нее есть патефон с пластинками… и две пары мужниных сапог как раз нужного мне размера.
Вот с какими приключениями мы путешествуем! Ал. Ефимович хотел сняться верхом на тигре, но тигр оказался злобным и укусил ему одну ногу…
* * *
Старая Руза. Дом отдыха писателей
8 сентября 1940 года
…Третий день сижу и работаю
[9]. Не написал еще пока ни одной связной строчки, но исчертил и разрисовал уже почти всю Женькину тетрадь. На этот раз я работаю несколько иначе, чем всегда. Я сижу, обдумываю заранее сюжет, положения, события. Все еще пока туманно, но за этим туманом уже слышны и звон, и крик, и неясная музыка.
…Если я сейчас справлюсь с этой работой — это будет большая победа. К тому времени, как мне вернуться — я думаю план вещи будет готов. Тогда я сяду за самую работу и опять буду из плана вычеркивать пройденные главы вот такими кругами (нарисован овал. — Ред.). На этот раз будет труднее, потому что задумал я вещь
совсем новую.
И во что бы то ни стало должен буду — быстро — в 20–25 дней, эту работу окончить. Пусть даже не окончить. Но этот срок я должен вырвать для работы. Тогда будет хорошо…
Вышел сегодня я передохнуть в лес. Он начинается прямо за заборами. Нашел три белых гриба. Погода стоит хорошая. Вот и осень! Но неспокоен я только за работу, а так — спокоен…
* * *
10 сентября 1940 года
…Целыми днями я работаю. Не написал еще ни одной строки связной. Но каждый день черчу план, и картина передо мной вырисовывается все яснее и яснее… По такому способу я еще работать не пробовал. Сейчас еще говорить рано, но возможно, что получится хорошо. Схватываю тон, настроения.
Посижу, поработаю, выйду в лес на час — полчаса. Приду — и опять картина проясняется, сижу, чиркаю, рисую, хмурюсь, улыбаюсь…
Новостей у меня особых никаких. Да, забыл тебе написать: когда я ехал, чемодан у меня стоял под лавкой. Вдруг — выстрел! Это вылетела пробка из бутылки. К счастью, вся пена ушла как-то в сандалии. И ничего не промокло…
13 сентября 1940 года
…Сегодня 13-е, уже ночь. Только что кончил работать… Работаю я много. Сегодня и вчера работа идет с колоссальным трудом, чего-то не выходит. Но это бывает, и я духом не падаю.
Погода стоит хорошая. Ходил недавно в Рузу, починил сапог. Вообще жизнь идет ровно. Никаких новостей и событий…
Из Клина
17 декабря 1940 года
…Я живу неплохо, но наработал пока еще мало…
Так или иначе, к 19-му числу работу я закончу во что бы то ни стало…
Здесь выпал снег. Погода ясная, воздух чистый. Вчера ходил гулять (в общерусском, а не клинском понимании смысла этого слова).
Вышел на окраину — хорошо и привольно. Нет, — я по натуре все-таки не москвич! В Москву надо приезжать с хорошим настроением. С хорошо оконченной работой. А работать в Москве трудно…
* * *
Июль 1941 года
Уезжая на фронт, Аркадий Петрович подарил Жене книгу и написал на ней такие стихи:
Едет папа на войну
За Советскую страну.
Женя папу поджидает.
Женя книжку прочитает,
Все узнает, все поймет:
Где и как живет народ.
Сколько есть чудес на свете,
Как и где играют дети,
Как запрыгал заяц белый,
Как исчез Ивашка смелый,
Как из лесу, из-за гор
Ехал дедушка Егор…
Женя книжку прочитает
И о папе помечтает.
Он в далекой стороне
Бьет фашистов на войне!
Арк. Гайдар
Записка, оставленная Гайдаром жене перед отправкой на фронт
Доре
1) Документы военные старые разделить на две части — запечатать в разные пакеты.
2) В случае необходимости обратиться: в Клину к Якушеву. В Москве — сначала посоветоваться с Андреевым («Пионерская правда»)…
3) В случае если обо мне ничего долго нет, справиться у Владимирова (К 0–27–00, добавочный 2–10) или в «Комсомолке» у Буркова.
4) В случае еще какого-либо случая, действовать не унывая по своему усмотрению.
Будь жива, здорова! Пиши, не забывай.
Твой Гайдар
* * *
С фронта из разных мест
Июль 1941 года
…Выехали со всякими приключениями, ночью были под Москвой. Ночь, как сама знаешь, была неспокойная. Крепко тебя, золотую мою, целую.
Будь жива, здорова, береги Женю.
Твой солд… Аркашка
* * *
Почтовый штемпель — Москва
19 сентября 1941 года
Подъехал к Харькову. Дальше мой путь будет сложнее, и скоро писем не жди. Сейчас уже виднеется город. Вспоминаю, как дружно и весело подъезжали мы с тобой к этому городу, когда ехали в Крым. Далеким-далеким кажется это время.
Крепко тебя, родную, целую. Не унывай и помни своего военного…
[Гайдара]
* * *
…Я жив, здоров.
Наши войска сражаются хорошо. Бои, как ты сама читаешь, идут упорные, но настроение у войск и у народа твердое.
…
Если сейчас от меня не будет долго писем, ты не беспокойся. Это просто значит, что далеко идти на почту. Поцелуй от меня Женюрку, маму и всех. Со мной пока случилось только одно горе — при одном обстоятельстве пропала моя сумка, которую ты собирала для меня так заботливо. Ну да ничего — получу новую. Пиши мне по прежнему адресу, — и хотя с опозданием, но письма твои до меня дойдут…
* * *
(Киев 16 или 17 сентября 1941 года)
…Пользуюсь случаем, пересылаю письмо самолетом. Вчера вернулся и завтра выезжаю опять на передовую, и связь со мною будет прервана. Положение у нас сложное. Посмотри на Киев, на карту, и поймешь сама.
У вас на центральном участке положение пока благополучное. Крепко тебя целую. Личных новостей нет. На днях валялся в окопах, простудился, вскочила температура, но я сожрал 5 штук таблеток — голова загудела, и сразу выздоровел.
…Помни своего [Гайдара], который ушел на войну…
Будь жива, здорова.
Эти товарищи, которые передадут тебе письмо, из одной со мной бригады. Напои их чаем или вином. Они тебе обо мне расскажут
[10].
Гайдар
Целую Женю.
Привет маме и всему вашему табору.
Рувиму Исаевичу Фраерману
Арзамас
27/1–35 г.
Дорогой Рувим!
Все на месте. Кончил устраиваться. У нас две небольшие комнаты, рядом старик со старухой. Крылечко, дворик с кустами малины, заваленной сугробами. В пяти минутах — базар, в трех минутах — широкое поле, на столе — керосиновая лампа, а на душе спокойно.
Очень я хорошо сделал, что уехал. Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно — поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там на базаре инокиня торгует потихонечку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит ее матом или кротко поет хвалу богу и добирает в кружку до пол-литра.
Арзамас — район крестьянский, нет здесь ни Днепростроев через Тешу, ни Магнитогорска на месте старых кирпичных сараев. Зато много кругом хороших колхозных сел и деревенек. Веселые здесь дважды в неделю бывают базары — свиней понавезут на возах целыми тушами. Там целые горы березовых веников. Возы с золотым арзамасским луком, овчина, валенки, крупа, мука, овес — в общем, все недорого и всего вдоволь. Девочкам я купил санки и выстроил им во дворе большую снежную крепость с бойницами. Вчера там был впервые поднят военный флаг. Девчонки героически отражали мои бешеные атаки, причем я получал контузии прямо в рот.
Послезавтра оклею обоями комнаты, тогда буду совсем свободен, и можно будет подумывать о работе. Что-то близко вертится, вероятно скоро угадаю.
Как-то поживаете вы?
Зачем ты едешь на Кавказ? Если это по своей воле, тогда еще так-сяк. Но боюсь, что просто, пользуясь твоим добродушием и мягкостью, тебя втравили в поездку, против твоего желания. На перевале в Тубан я был в 1919 — дорога туда зимой очень нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Ширванскую (а ее ты никак не минуешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой скалой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинутся, у меня в девятнадцатом убили лошадь. Крепкий привет Вале
[11] и всем моим любимым друзьям. Если выберешь время, то черкни еще до отъезда или с дороги. Обязательно напиши твой адрес — я ведь не знаю номера дома.
* * *
Из дер. Головково 1938 год
Живу тихо, глухо, одиноко. Взялся за работу. Выйдет ли чего — не знаю! Вернусь, закончив повесть, к первому — из пяти листов оставлю, кажется, полтора-два. Остальное чушь, белиберда. Все плаваю поверху, а нырнуть поглубже нет ни сил, ни уменья.
Огромная к тебе просьба. Возьми вложенный здесь пакет.
13-го января к двум часам съезди в Лаврушинский, в Управление по охране авторских прав. Зайди к директору, передай ему лично этот пакет и подожди ответа. Не забудь захватить с собой паспорт, потому что в пакете лежит заявление и доверенность на твое имя.
Милый Рувим, я ведь на самом деле сирота, и друзей у меня очень мало. Сделай, как я прошу, иначе мне придется сорваться с места и мчаться в Москву.
Если что нужно, то сообщи домой мой адрес. Но лучше бы без особой важности мне не писали…
Целую неделю читаю Карла Маркса, кое-что понял; других книг, чтобы не забивать себе голову, не взял.
Передай привет Косте
[12]. Бог знает, чем я его обидел. Но если я обидел, то нечаянно.
Крепко жму твою руку.
9 января 1938 г.
* * *
Из Одессы
(Май 1938 года)
Где ты? Кого любишь? Кого ненавидишь? С кем и за что борешься? Что ешь и что пьешь?
Я был в Ялте и Батуми. Летал в Кутаис, на обратном пути в Одессу. На время стоянки парохода опять заходил в Дом писателей в Ялте, никого там уже не застал. Я живу сейчас в домике на берегу моря. Здесь же меня кормят, усыпляют, умывают. Я работаю! Нужно в поте лица добывать трудовую копейку — это раз. Во-вторых, надо чем-то оправдывать свое существование перед богом, людьми, зверями, перед разными воробей-птицами, соловей-птахами и также перед рыбой карась, линь, головель, лещ, плотва, окунь — а перед глупым ершом и перед злобной щукой оправдываться мне не в чем.
В Одессе я пробуду, вероятно, еще с месяц. К этому времени работу думаю закончить. И знаешь — конечно, море прекрасно, — но скучаю уже я по России. Где мой пруд? Где мой луг? «Где вы, цветики мои, цветики степные?» Всех я хороших людей люблю на всем свете. Восхищаюсь чужими домиками, цветущими садами, синим морем, горами, скалами и утесами.
Но на вершине Казбека мне делать нечего — залез, посмотрел, ахнул, преклонился, и потянуло опять к себе, в нижегородскую или рязанскую.
Дорогой Рува! Когда вы едете в Солотчу? Какие твои и Косты планы? Тоскую по «Канаве», «Промоине», «Старице», и даже по проклятому озеру «Поганому» и то тоскую. Выйду на берег моря — ловят здесь с берега рыбу бычок. Нет! Нету мне интереса ловить рыбу бычок. Чудо ли из огромного синего моря вытащить во сто грамм и все одну и ту же рыбешку? Гораздо чудесней на маленькой, чудесно задумчивой «Канаве» услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там еще на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.
Дорогой Рува! Когда я приеду в Солотчу, я буду тих, весел и задумчив. К этому времени у меня будут деньги. 100 000 рублей я заплачу Матрене, чтобы она за мой долг не сердилась, 50 000 — старухам, 250 рублей отдам Косте, которые я ему должен, 5 руб. дам тебе, а с собой привезу два мешка сухарей, фунт соли, крупный кусок сахару, и больше мне ничего не надо.
Напиши мне, Рува, письмо. Хотя бы коротенькое: как жизнь, кто где, что, почему и все это почему? Привет Вале. Если же увидишь Косту, то пожми ему от меня руку.
Из этих теплых крымских стран,