Николас Блинкоу

Манчестерская тусовка

Благодарю Роберта Блинкоу, Лейлу Сансур, Мартина Деламера, Крис Шаратт, Ричарда Томаса, Лизанну Рэдис, Джейн Грегори и Питера Лэйвери за помощь и добрые советы. И отдельное спасибо Раиссе Сансур за гостеприимство.


Глава первая

Дэйви Грин стоял с бокалом «Олд-Фешнд»[1] в толчее у барной стойки и раздраженно поглядывал на низкое ограждение, за которым начиналась игровая зона. Табличка на ограждении гласила: «Принимать спиртное за игральными столами запрещается».

Направляясь сюда, Дэйви очень волновался за свой костюм. В номере третьесортной гостиницы в Марилебоне он посмотрелся в зеркало и был так потрясен увиденным, что тут же сформулировал правило: «Никогда не покупай ничего в магазинах, название которых начинается на «Мистер». Его уже успели нагреть «Мистер Носки», «Мистер Огневое Окружение» и «Мистер Hi-Fi». Теперь к списку добавился еще и «Мистер Дерьмовый Костюм». Впрочем, войдя в казино, Дэйви обнаружил, что беспокоился он совершенно напрасно. Здесь вообще никто не парился насчет нарядов: никаких изящных костюмов — одни спортивные куртки и брюки им в тон. Многие вдобавок намотали себе на головы полотенца, которые в приглушенном свете казино сияли такой белизной, что хоть снимай рекламу «Ариэль».

Дэйви прибыл в Лондон два дня назад и в который раз убедился: туда вообще лучше не ездить. И путешествие было фиговым, и из вагона он вышел никакой… Отбыли со станции «Манчестер-Пикадилли» — приземлились на вокзале Юстон. В дороге надрался, понятное дело. Во рту дурацкий жестяной привкус «макэванса»[2] — как вышел с ним из вагона, так до сих пор мутит. Вот уже двое суток…

В Лондоне Дэйви сразу надел непромокаемую куртку с капюшоном и застегнул молнию до самого носа: с неба лило как из ведра. Первым делом нужно было разжиться членской карточкой. Он вскочил в автобус и проехал пару остановок от вокзала до Бейкер-стрит, а оттуда еще долго шел пешком по мокрым улицам, пока наконец не добрался до дверей казино. По закону игрок имеет право сделать первую ставку лишь спустя двое суток после записи, а Дэйви Грин — как раз служитель этого самого закона. Поэтому он заплатил вступительный взнос и в окружении ковров и позолоты заполнил анкету. Покончив с этим, он нашел поблизости гостиницу и следующие сорок восемь часов безвылазно проторчал в номере: плевал в потолок и смотрел по телевизору порнуху.

Прислонившись спиной к барной стойке, Дэйви краем глаза поглядывал на бармена. Здесь у всех была своя униформа: у барменов — синие жилетки, у крупье — голубые. Распорядителям по статусу полагался пиджак. Чем больше одежды, тем выше положение на карьерной лестнице казино. На самой головокружительной вершине этой лестницы стоял Джейк Пауэл, старший распорядитель, который дослужился до настоящего костюма-тройки (кстати, довольно неплохого).

Дэйви подозвал бармена и кивком указал в сторону Джейка. Тот переходил от стола к столу, и издалека казалось, что это в полумраке альковов прогуливается принц.

— Вон тот парень, Джейк, ты его знаешь?

Бармен ответил не сразу: он не понял, что это было — вопрос или начало рассказа.

— Вы про мистера Пауэла?

Дэйви многозначительно прикрыл веки:

— Нам с ним есть что вспомнить, сынок.

На бармена слова Грина не произвели ровным счетом никакого впечатления, да и немудрено: достаточно было только взглянуть на этих двоих, чтобы почувствовать разницу. Дэйви Грин и Джейкоб Пауэл, один выглядит просто дерьмово, другой — как раз наоборот. Дэйви не видел Пауэла почти шестнадцать лет. Попроси его кто-нибудь описать произошедшие с Джейком перемены, он бы отметил несколько лишних килограммов, да и как же им было не появиться: человек, в котором под два метра росту, не может всю жизнь проходить с бараньим весом. В свои почти тридцать четыре Джейк был по-прежнему строен. И к тому же мог похвастать единственным тщательно продуманным костюмом во всем заведении.

Дэйви велел бармену готовить новую порцию.

— Я пока схожу отолью.

Туалет у них был — зашатаешься. Черный мрамор, золотая отделка, и что ни поверхность — зеркальная гладь, да еще расположенная таким хитрым образом, что отражает все твои недостатки. Довольно неслабое количество недостатков. Дэйви внимательно и беспристрастно оглядел себя в зеркалах и решил, что, пожалуй, судит свою внешность слишком строго. Ну да, сорок шесть лет таскаться по улицам — такое даром не проходит, но и паниковать особенно не из-за чего. Зато с такой внешностью никто сразу не поймет, чего ты на самом деле стоишь: можно по мере необходимости изображать из себя то крутого, то недоумка.

Рядом с умывальниками стоял проигравшийся молодой араб и брызгал водой себе в лицо. У него так сильно дрожали руки, что вода разлеталась по всей уборной. Когда Дэйви подошел к умывальнику, на мраморном полу был уже настоящий потоп, но парень почти не намок и мрачно собирался отчаливать. Однако оказалось, что это еще не конец его злоключений. У выхода из уборной он наткнулся на работника туалета, вооруженного здоровенной бутылью одеколона. До Дэйви донеслось шипение: бедному юноше досталась мощная порция одеколонных брызг. За услугу пришлось платить: вслед за шипением послышался звон монет, упавших на блюдце, — чаевые. Судя по звуку, денег парень оставил не больше, чем на автобусный билет, но едва ли у него в карманах было что-то еще. Разбогатеть в казино не удалось — только потратился, а теперь еще и пах плоховато. Вскоре и Дэйви направился к выходу, но он был уже ученый и театрально скрестил руки перед лицом, чтобы отпугнуть туалетного вампира. Однако на чай все-таки дал.

Новый бокал «Олд-Фэшнд» ждал Дэйви на бумажной подставке с фирменной эмблемой казино. Бокал улыбался ему. Дэйви хлебнул и подозвал бармена.

— Будь добр, попроси мистера Пауэла подойти ко мне. Есть разговор.

В ответ послышалось «о\'кей», а за ним — невнятное «сэр». Через несколько секунд Дэйви увидел, как одетый в жилет посыльный проплыл по залу, приблизился к Пауэлу и мотнул головой в сторону той части бара, где стоял Дэйви. Пауэл посмотрел в указанном направлении, но ничего интересного там не увидел. Возможно, расстояние было слишком большое, и он просто не узнал его — своего старого знакомого, инспектора полиции Грина. В конце концов, прошло шестнадцать лет… да и инспектором Грин тогда еще не был.

Пауэл не спешил — ступал все так же медленно и чинно и даже остановился по пути поговорить с кем-то из сотрудников. Наконец он подошел к Дэйви и спросил:

— Чем могу помочь, сэр?

— Джейк, братишка, давненько не виделись, — снисходительно улыбнулся Грин. — Но ты прав, пожалуй, ты снова можешь меня выручить.

Лицо Пауэла не выражало ничего, кроме полного спокойствия.

— Не думаю, — ответил он с дежурной улыбкой и подозвал бармена. — Первый бокал для новых членов клуба — за счет заведения. Правда, в вашем случае это будет третий. Удачной игры.

Пауэл развернулся и ушел. Этого Дэйви не ожидал — такой вот обходительности с его стороны. По дороге к бару Джейк успел выяснить, что Дэйви — новый посетитель казино и допивает второй бокал. И что еще хуже: Джейк уже знает, что это неофициальный визит — иначе зачем бы Дэйви записываться в клуб?

Обычно Грин полагался на присутствие духа и острый ум. А еще больше — на свое умение до смерти напугать людей вроде Джейка Пауэла. Но тут он немного не рассчитал: решил, что Пауэл остался прежним, так до сих пор и не повзрослел. Грин чересчур поспешно примчался в Лондон и не успел впопыхах все как следует продумать. Надо было догадаться, что, прежде чем доверить парню управлять казино с таким большим количеством посетителей, ему должны были провести пересадку темперамента.

Дэйви двинулся вслед за Джейком и нагнал его у второго стола для рулетки.

— Тебе не кажется, что было бы разумнее отвести меня в отдельный кабинет и разобраться, чего я хочу?

— Нет. — Джейк, не замедляя шага, шел дальше.

— А если я устрою скандал?

— Для таких случаев мы и держим охрану.

— Может быть, мне для начала сказать, что ты подставлял мне свою задницу в туалете?

— Обо мне говорили и похуже. Это казино.

Ага, вот он — отголосок северного акцента. Но Дэйви от этого никакого проку, за один только северный акцент к человеку не прицепишься.

Придется сменить тактику.



Джейк смотрел, как Дэйви Грин неуклюже повернулся и вразвалку пошел обратно к бару. Глядя ему в затылок, Джейк поймал себя на том, что и сам начинает сутулиться. К нему обратилась одна из официанток:

— С вами все в порядке, мистер Пауэл?

— Ммм…

— Вы хреново выглядите.

— Место хреновое, как тут еще выглядеть?

В течение следующего часа Джейк еще раз обошел все столы, стараясь не поворачиваться к бару лицом. Выдался один из тех «смешанных» вечеров, когда играть приходит самая разная публика: посетители выходного дня, азартные игроки-любители, жизнерадостные бездельники и те, кто подсел на игру как на наркотик. Чем разнообразнее публика, тем больше оттенков настроения в атмосфере. Но вот сейчас никакого разнообразия в атмосфере не чувствовалось: все собравшиеся не только дружно проигрывали, но еще и поголовно волновались на этот счет. Воздух был пропитан беспокойством, оно гудело, гудело над самым ухом, отскакивало монотонным звуком от игральных столов и уже становилось похоже на крик отчаяния.

Женщина, которой сегодня определенно не везло, держала жетон на номере двадцать три, а потом вдруг переметнулась на двадцать восемь. Ставка была принята, дрожащие пальцы оторвались от фишки и неуверенно трепетали над этим одним, самым распоследним из всех ее жетонов. Рядом с женщиной сидел толстяк с большой стопкой фишек, его колбасообразные пальцы выровняли стопку и перенесли ее верхнюю половину на игровое поле, в точку соприкосновения четырех номеров. Другую половину стопки толстяк подвинул свободной рукой на вторую дюжину. Раздалось оглушительное: «Ставок больше нет», и крупье вяло, как во сне, крутанул колесо. В ту секунду, когда он бросил шарик, игрок в белом костюме кинул на стол пять синих фишек, объявив ставку на поперечный ряд плюс зеро.

Джейк быстро посмотрел на старшего распорядителя: слишком поздно сделанная ставка — это еще полбеды, гораздо хуже было то, что от долгого вращения колеса крупье впал в транс. В обязанности Джейка входило вовремя заменять зазевавшихся дилеров, не допускать бесконечного повторения действий. Никакой предсказуемости. Старший распорядитель поймал его взгляд и прищелкнул языком, чтобы привлечь внимание крупье. Юноша вздрогнул, заморгал глазами, назвал номер двенадцать и, распределив выигрыш, покинул стол.

Выигрышный номер еще не успел определиться, а до Белого Костюма уже дошло, что происходит. И вот теперь он кричал, что его так просто не проведешь, что этот крупье, мать вашу, приносил ему удачу, и он желает играть только с ним. Старший распорядитель произнес принятое в таких случаях извинение: у молодого человека перерыв. Костюм плевал на его извинение, у него был целый список претензий к казино и перечень своих потребительских прав длиною в Библию. Это что же такое они хотят на него повесить? Он что, просит цепью приковать парня к столу? Вообще-то Костюм зря так разгорячился — только все испортил, после такого крика ни о каком мирном решении проблемы не могло быть и речи. Сам виноват. Очередной законченный неудачник из тех, что пытаются поставить свое дутое везение против могущества казино.

Джейк дал ему несколько секунд — опомниться и прийти в чувство прежде, чем дело дойдет до вызова охраны. Сработало. Парень вдруг остановился, свирепо оглядел присутствующих и заткнулся. После чего, громко топая, ушел в сторону туалетов. Что бы он там себе ни думал, уходил он побежденным. Но, возможно, позже он снова сумеет уловить виток предсказуемости в работе крупье и попытается отыграться.

Джейк пристально следил за передвижениями Белого Костюма по залу, но терял его из виду всякий раз, когда на глаза попадался Дэйви Грин. Тот больше не стоял у барной стойки, а бродил теперь среди столов и производил столько шума, что Джейк слышал его голос повсюду до самого утра. Грин нашел подходящее место для своих немногочисленных фишек и развлекал собравшихся похабными шуточками с манчестерским жаргоном. Джейк никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь так мучительно раздумывал над тем, на какой номер поставить двадцать несчастных фунтов. Маленький, с желтым от беспрестанного курения лицом и слезящимися глазками, Грин играл свою комедийную роль до конца, не умолкая ни на секунду. Джейк слышал, как он говорит девушке-крупье у стола с низкими ставками:

— Что, думаешь, мне трындец, да?

Он даже пел: сначала вспомнил что-то из ранней Кайли, а потом вдруг затянул «You Spin Me Right Round»[3] группы «Дэд op Элайв».

Рядом с Грином стояла женщина в джемпере с блестками, с накладными плечами и мощными серьгами в ушах. Он оглядел ее с головы до ног, подмигнул и сказал:

— Ну как, милочка, прет везуха? А то лично я сегодня — ну просто счастливчик!

Джейк продолжал делать свое дело, но был не настолько увлечен, чтобы не заметить ухода Грина. Было около трех часов ночи, и по дороге к выходу полицейский заплетающимся языком рассказывал собравшимся о том, что у них в городе играют только в пасьянс.[4] После его ухода в казино еще оставались посетители, но уже совсем немного. Постепенно зал пустел, только несколько безумцев с маниакальным упорством гонялись за собственным отчаянием.

Джейк был и сам не рад, что так хорошо справляется со своей работой. Он умел управлять удачей — знал, как поставить ее на задние лапки и заставить служить. Ему достаточно было зевнуть, чтобы на другом конце зала покатились шарики или кости. Возможно, это был его крест. Всюду, где бы он ни появлялся, ему приходилось продираться сквозь хаос, разрывающий на части жизни окружавших его людей, разящий наповал одной левой. Хаос оставлял Джейка в одиночестве в его маленькой черной дыре, где не было ничего, кроме глубокой депрессии. Его по уши засосало в эту дыру уже тогда — в ночь, когда он уезжал из Манчестера. Депрессия не отпускала его с тех пор долгие годы, она пережила даже наркотики, алкоголь и все сигареты, с которыми он в конце концов завязал. Недавно он начал подумывать об антидепрессантах, но никак не мог дойти до врача, чтобы получить рецепт: по ночам он работал, а потом почти целый день спал. Зато он точно знал, что все его знакомые мечтают (очень смешно!) быть похожими на него. К нему подлетел бармен:

— Быстро, туалеты.

Джейк побежал, еще даже не зная, в чем дело. Наверняка что-нибудь из ряда вон. Первой на глаза попалась щетка, она лежала на ковре в полуметре от двери мужского туалета. Еще несколько шагов — и Джейк увидел работника туалета: он лежал с залитым кровью Лицом на мраморном полу.

— Что случилось?

— Тот парень, придурок в белом костюме.

Джейк опустился на колено и отыскал на мягкой шее старика пульсирующую вену. От прикосновения на кончиках пальцев осталась кровь со сладковатым мускусным запахом одеколона. Бутыль была разбита вдребезги, уцелел только колпачок с разбрызгивателем: серебристый носик и хвост из пластиковой трубки делали его похожим на инопланетное насекомое, ползущее по выложенному плиткой полу. Джейк снова взглянул на старика и только сейчас заметил у него под глазом глубокую рану, из которой торчит кусок фарфора — осколок блюдца для чаевых.

— Кто-нибудь вызвал «скорую»? — Джейк вскочил на ноги и уже бежал к выходу. — «Скорую», быстро!

На Бейкер-стрит было пусто, только на мокрой от дождя дороге лежали длинные отражения фонарей и неясные тени молодых деревьев. Джейк быстро оглядел улицу и побежал в сторону Портмэн-сквер. Площадь, открывшаяся перед его глазами, тоже была пуста. Джейк сменил направление и перебежал через дорогу, на бегу вслушиваясь в тишину. Он силился расслышать гудение мотора или визг останавливающегося такси — любую зацепку. Какой угодно сигнал. И наконец получил его: на стоянке позади сгоревшего кошерного ресторана приветственно пискнула сигнализация автомобиля и мелькнул белый костюм. Джейк снова побежал, стараясь ступать как можно тише. Парень в костюме услышал его только в последнюю секунду и, оглянувшись, получил мощный удар в грудь.

Джейк нарочно начал с малого: ему казалось, что сразу получить по яйцам — непозволительная роскошь для этого типа. Пускай как следует проникнется происходящим — проморгается и отдышится, а уж потом можно будет продолжить. Получив пяткой в ухо и локтем в подбородок, парень покачнулся. От сильнейшего удара ногой в живот он взлетел в воздух. Когда тело Костюма хлопнулось на землю, Джейк подумал: сломать ему на хрен спину. Треснуть разок каблуком — и переломить его долбаный хребет… Но он вовремя себя остановил.

Ключ от машины остался в дверном замке. Джейк открыл дверь и оглядел обстановку шикарного, обтянутого кожей салона. Он не знал, что ему нужно в машине у этого парня: просто хотелось привести в порядок мысли и подумать, как быть дальше. Возможно, удастся инсценировать автокатастрофу. Человек сам себя переехал, охренеть. Под пассажирским сиденьем лежал портфель. Джейк вышвырнул его из машины, позаботившись о том, чтобы стальной уголок отделки ударил владельца портфеля по голове. Потом он открыл бардачок: карманная карта Лондона, флакон одеколона «Адмирал» и дешевый калькулятор — полученный на халяву и давно заброшенный, с выгравированным названием какого-то оффшорного банка. Джейк взял одеколон и вернулся к своему новому знакомому.

Он несколько раз вдарил Костюму ботинком по ребрам, дождался, пока тот свернется в клубок, и добавил еще. Потом Джейк опустился на мостовую, схватил парня за волосы и принялся работать пульверизатором. Он направил струю липкой гадости Костюму в горло, крепко зажав ему пальцами нос. Тот стал было метаться, но Джейк придавил его грудь коленом к земле и продолжал брызгать. Глаза Костюма начали вылезать из орбит. Тогда Джейк побрызгал и в глаза — одновременно и ослепил парня, и дал ему время сглотнуть.

За сахариново-сладким запахом одеколона угадывалась его адская летучесть. Можно было бы поджечь Костюма или его машину, но это привлечет внимание: пожарная станция всего в двух кварталах отсюда. В общем, Джейку становилось скучновато, и он не мог придумать, как бы побыстрее покончить с этим делом. Единственное, что пришло в голову — просто взять и уйти, и оставить ублюдка блевать и метаться по мостовой. Замедленная съемка страданий избитого парня.

И тут где-то впереди раздался голос:

— Отличная работа, сынок.

Джейк посмотрел туда, где сходились тени домов — там был вход на стоянку.

Оттуда снова послышался манчестерский говор:

— Может, проще было его трахнуть?

Дэйви Грин вышел на свет. Он был одет в стеганую куртку вроде тех, что носят школьники, с высоко поднятым воротником. Завершал образ тонкий нейлоновый капюшон, облегающий голову на манер резиновой шапочки для плавания и крепко завязанный под подбородком. В таком виде Грин был похож на новую усовершенствованную модель презерватива, но, казалось, это его нисколько не смущает.

— Ладно, Пауэл, — сказал он. — Ты ведь сам знаешь, что нам надо поговорить.

Глава вторая

1981, о да…

…Джейк собрался в туалет, когда в главном баре началось выступление «голубой королевы». Шон и Фея забились в угловую кабинку вместе с двумя другими чуваками (один уже престарелый, другой еще ничего). Когда Джейк поднялся, престарелый повернулся в кресле и уставился на Фею:

— А ведь ваш друг пропустит самое интересное, — сказал он.

Фея бросил на Джейка игривый взгляд и ответил:

— Он ненадолго.

— Пускай не торопится. Я могу и подождать!

В голосе престарелого гея были слышны слащаво-театральные нотки вроде тех, что бывают у выпускников частных школ и гомов старого образца. Джейк не мог определить, настоящий это акцент или напускной. Может быть, старик подцепил такой говор, когда служил во флоте и проводил отпуск в чужом порту, да так от него и не избавился? На тыльной стороне ладони у него была татуировка моряка торгового судна — невнятный рисунок посреди печеночных пятен. Сейчас в этой ладони лежала зажигалка, от которой Фея прикуривал «Собрание Коктейль». Сигарета подрагивала в кокетливо протянутых к огню пальцах, и, прикурив, Фея вместе с дымом выдохнул на ту сторону стола «спасибо».

— Всегда пожалуйста.

Бывший моряк был в «Добром дне» завсегдатаем. Каждый раз он садился на одно и то же место, выпивал бессменный стакан джина и начинал фирменным образом хохотать — с таким хрипом, на который способны только больные эмфиземой алкоголики. Фея вторил ему своим икающим хихиканьем. А Шон просто сидел и молчал.

— Что это сегодня вашего четвертого дружка не видно?

— Джонни? — спросил Фея. — Он в Берлине.

— А, в Берлине.

Коротышке Фее было семнадцать, природа одарила его прыщами и плохими волосами, но с ним по крайней мере было весело. А лицо красавчика Шона неизменно выражало томление и скуку. Сегодня тоскливое выражение помогало ему держаться подальше от второго парня — того, которого мальчики прозвали Вельветом за его шуршащий голос, похожий на шелест, с каким трутся друг о друга штанины вельветовых брюк.

Джейк был рад, что ушел. Еще ведь нужно поправить тушь на ресницах — впереди целая ночь.

Он наносил последние штрихи, когда «голубая королева» начала петь на бис — те же песни, что и всегда. Джейк услышал вступительные аккорды, заморгал ресницами в такт музыке и напоследок еще раз оценил в зеркале результат своих трудов. Черная подводка выглядела очень вызывающе на бледном лице. Джейк пританцовывая вышел из дверей туалета и вдруг подумал: а не ему ли аплодируют все эти люди? Конечно, аплодировали не ему… но, случись такое, он бы не удивился.

Он посмотрел поверх голов в сторону бара и увидел «королеву» с длинной, лебединой шеей, в головном уборе Кармен Миранды[5] и в босоножках на платформе. Певица выступала, стоя на барной стойке. Одной рукой она держалась за подол узорчатой юбки, приподнятой так, чтоб были видны ноги, и помахивала ею взад-вперед. Этим хореографическая часть выступления исчерпывалась. Ни для чего более искусного на барной стойке не было места, но вот без этого — два шага влево, выпад, два шага вправо, шейк-шейк бедрами — было просто не обойтись. Песня, если Джейк правильно догадался, называлась «Руи-Руи», а исполнялась на мотив «Луи-Луи». Непонятно, где Королева раздобыла инструментальную версию в стиле сальсы, но вообще-то «Луи-Луи» уже кто только не переделывал — во всей истории рок-н-ролла нет ни одной другой песни, на которую так часто делают каверы. У Джейка она была в исполнении «Игги и Студжес» — и не на виниле, а на пленке.

Танцуя на высокой барной стойке, Королева Кармен словно топталась по головам зрителей, но у нее был великолепный голос: такое глубокое грудное рычание в «О-о, беби, да», а вместо стандартного «Йе-йе-йес» — боевой клич: «Ай-йай-йай-йай». Еще она всю песню слегка шепелявила на латиноамериканский манер — просто супер.

Пока выступала Кармен, служащие «Доброго дня» могли разойтись со своих мест за барной стойкой и расслабиться. Единственное, что от них требовалось по контракту — это улыбаться и пританцовывать и вообще изображать симпатичный задник до конца выступления. Был четверг, а по четвергам, согласно расписанию, разработанному Леди-Добрый-День, в баре выступали приглашенные артисты. Все остальные дни недели местные работники развлекали публику сами: каждый вечер они пели под фанеру и по два раза за ночь наряжались в известных певиц. Около месяца назад Леди-Добрый-День спросил у Джейка, не нужна ли ему работа.

Джейк в ответ засмеялся:

— Чтобы ты меня имел так же, как всех этих мальчиков? Спасибо, я уж лучше продолжу свой нечестный труд.

— Откуда тебе знать, как я их всех имею? — только и ответил Леди-Добрый-День.

Песня Кармен заканчивалась дребезгом гитар и грохочущими ударными в стиле латинос, и певица как могла поддавала жару: подмигивала, трясла плечами, махала руками и вертела бедрами. Джейк обернулся и еще раз посмотрел в сторону уборной. Свет в туалете был выключен, и круглое окошко в двери сошло за зеркало. Зеркало было на стороне Джейка. Восемнадцать лет, высок и строен. Волосы сегодня заглажены назад — в берлинском стиле. А в довершение образа — темный костюм, в тусклом свете бара почти ничем не напоминающий потрепанную вещицу из благотворительного секонд-хэнда, какой на самом деле он являлся.

Паб «Добрый день» был набит до отказу, и стоило Королеве Кармен освободить сцену, как толпа с ревом бросилась за спиртным. Народу было так много, что даже самой Леди-Добрый-День пришлось встать за стойку. Каждый заказ она выкрикивала вслух скрипучим и пронзительным голосом и в конце непременно добавляла какое-нибудь ругательство. Леди-Добрый-День было лет сорок пять, это был реально толстый мужик с двумя хорошо откормленными подбородками и беременным пузом. Но Джейк отказался у него работать не только из-за этого: весь город знал, какой Добрый-День озабоченный тип. Не важно, голубой ты или нет, он всех встречал одной фразой: «Не отсосешь — никакой работы не получишь». Даже если это и не было обязательным условием, Джейк мог поспорить, что именно так устроились сюда почти все — включая тех, кто не был готов в этом признаться. Леди-Добрый-День не уставал повторять, что в Манчестере не осталось ни одного человека, которого он не «протащил на буксире», поэтому кто ж его знает, сколько таких людей было на самом деле.

В колонках что-то щелкнуло: стереосистему переключили обратно на музыкальный автомат. Первой заиграла «Eye To Eye Contact»[6] Эдвина Старра, сразу ближе к припеву. Народ стал подпевать, по бару обрывистыми выкриками летала ключевая фраза песни и ее сопровождало особое движение рукой: на словах «Я смотрю на тебя…» люди щелкали пальцами и театрально выбрасывали вперед указательный палец. Джейк уставился в пол: кажется, его заметил один старикан, который как-то раз ночь напролет покупал ему выпивку — еще потребует возмещения убытков. Прямо перед Джейком танцевали двое мужчин: поворот, подергивание бедрами, плечи вверх и вниз, локти торчат по бокам как подрезанные крылья. Джейк обогнул танцующих, нырнул в толпу и пошел виляющей походкой, стараясь никого не задеть — он не представлял себе, как еще можно двигаться в таком костюме. Он шел на звук икающего смеха Феи, такого пронзительного и писклявого, что аж зубы сводило.

Шон и Фея по-прежнему сидели в угловой кабинке — все в той же компании. Когда Джейк подошел так близко, что можно было разглядеть золотую полоску на фильтре «Собрания» Феи, он остановился — еще раз посмотреть представление, которое разыгрывал больной эмфиземой старик, давая Фее прикурить. Завоевать расположение Феи было делом нехитрым: направь на него свет прожекторов (ничего, пускай это будет всего лишь свет от дешевой зажигалки «Ронсон»), и парень пойдет за тобой на край света. Судя по тому, как усердствовал престарелый моряк, он знал, что делает. Если оставаться в образе, Фея так и будет считать, что с ним происходит не обыкновенный съем, а нечто особенное, декаданс века джаза, в котором он — Салли Боулз.[7] Фея жил ради таких мгновений, когда можно представить себя кем-то другим — одной секунды было ему довольно, чтобы ощутить полнейшее наслаждение. Вот только Салли Боулз тоже не больно-то позавидуешь — похоже, Фея этого не учел. А может, Джейк зря выпендривается. Возможно, Фея в курсе про Салли Боулз. Возможно, именно за это — за невезучесть — он ее и полюбил.

Вельвету было, навскидку, лет сорок пять. Шон все еще сидел с ним рядом, но слегка отклонялся при каждом его поползновении. Джейк был уже в двух шагах от их столика и наблюдал, как Вельвет наклонился поближе к Шону, чтобы спросить, бывал ли тот в Озерном крае.

— Я на прошлые выходные забирался на Скафелл-Пайк. Просто невероятно. Ты не увлекаешься дальними прогулками?

Джейк покрепче сжал губы, чтобы не рассмеяться. Он представил себе бледного, тощего Шона, явившегося покорять природу — такое можно было себе представить только в бреду. Шон способен изобразить человека, отправившегося в поход, но ни за что не пошел бы туда в действительности. Если Вельвету хочется романтики в духе «Бой\'з Оун»,[8] пускай дает объявление в газету. Сомнительный паб на задворках Деревни[9] — не самое подходящее место для романтики.

— Нет, — ответил Шон. — И альпинизмом не занимаюсь, и на лодках ни хрена не плаваю.

На это Вельвет уже не нашелся, что сказать.

Джейк засмеялся. Не слишком громко, но все его услышали, потому что в разговоре в это время как раз возникла пауза. Фея, от которого ничего другого и не ждали, заорал первым:

— Ой, вы посмотрите на нашу девочку! А накрасилась-то — видно, не терпится потрахаться!

Джейк ненавидел такие вот визгливые голубые шуточки, и Фея об этом знал. Но он был уже слишком пьян, чтобы испугаться сурового взгляда, поэтому Джейк выдавил из себя улыбку и сказал:

— Ладно, Фея… Кто из этих двоих платит?

Он кивнул на хоровод стаканов на столике, каждый из которых был на три четверти пуст.

На вопрос откликнулся престарелый:

— Позвольте мне. — В изъеденной экземой руке с мокрыми трещинами он держал двадцатку. — Не возражаете?

Джейк изобразил на лице сомнение: выпятил нижнюю губу и стал похож на вечно недовольного Шона.

Он пожал плечами и нагнулся за банкнотой, но в его движениях еще чувствовались остатки раздражения — как чувствуется запах сигаретного дыма в поцелуе.

— Так, кто что пьет?

Шон и Фея попросили «Гролш»,[10] заезжий педрила — пинту местного, а старик заказал джин. Только чтобы неразбавленный — никакого тоника: от этой отравы он просто загнется. На столе рядом с его пачкой сигарет стояла непочатая бутылка «Швеппса». Джейк кивнул и повернул в сторону толпы.

Какой-то хрен включил на музыкальном автомате «YMCA»… ну что, молодой человек, тебе совсем паршиво?[11] Джейк пробирался сквозь плотную толпу, выискивая в ней узкие лазейки.

Леди-Добрый-День вывалил на барную стойку два своих пятнистых кулака и подмигнул Джейку.

— Джейки! Как вы там, ребятки? Чего желаете?

Добрый-День всегда разговаривал в нос, жеманно растягивая слова — особенно когда был в женской одежде. Но и без нее он тоже гундосил — просто не так сильно.

Джейк помотал головой.

— Ничего. Я уже на выход.

Он толкнул боковую дверь и нырнул в туманный водоворот Манчестера. За столиком никто даже не заметил, что он ушел.

Джейк запросто променяет друзей на двадцать фунтов — можете не сомневаться. Он помчался по Деревне, жадно оглядываясь по сторонам, и вместе с ним по городским трущобам летела двадцатифунтовая купюра. Главное преимущество «Доброго дня» — в том, что он расположен ровно посередине между автобусной станцией Чорлтон-стрит и каналом — в самом сердце Деревни. Оттуда, где остановился Джейк, вся Деревня была как на ладони: ряд одинаковых зданий с покатыми крышами, похожих на старые фермерские домики — как будто их непонятным образом доставили на улицы большого города и бросили тут догнивать; канал, скорее напоминающий широкую сточную канаву, а на его берегах — заброшенные мельницы; козырек многоэтажной автостоянки, под который один за другим, выстраиваясь в стройные ряды, прибывают автобусы и разливают в сырую ночь кровь своих красных огней. Деревню в ту ночь насквозь промочила изморось: казалось бы, от нее могло стать попрохладнее, но вот нет — не стало. Стояла середина декабря, а дождь лил затяжной, осенний. Джейку нужна была всего одна доза «спида» — этого хватит, чтобы отрегулировать фокус и заострить тусклые лучи автобусных фар. Он отправился на поиски: куда ни пойди, до ближайшего грамма отсюда не больше двух минут.

Приблизившись к автостоянке, он заметил, что у будки, в которой оплачивают парковку, кто-то прячется. Он подошел поближе, и, когда мимо проезжала машина, человек на секунду вынырнул из тени. В темноте мелькнуло детское лицо: мелькнуло — и через мгновенье снова исчезло, будто растворившись в воздухе. Сбавь машина ход, мальчишка вышел бы на тротуар и, пока водитель кружил по стоянке, домчался бы до места и стал бы дожидаться там, чтобы обсудить условия. Вот только неправильно он себя ведет. Так осторожно и неуверенно, что сразу и не поймешь, для чего он тут стоит. Джейк уже и раньше видел этого бродяжку, но не знал, как его зовут. Это Фея показал его Джейку — около месяца назад, — и он же тогда окрестил мальчика Шлепанцем. В самую точку. С такой внешностью глупо ждать, что кто-нибудь станет с тобой церемониться. Джейка охватывало чувство беспомощности всякий раз, когда Шлепанец попадался ему на глаза, но обычно достаточно было просто отвести взгляд — и все. А сегодня еще слишком рано, да к тому же дождь, поэтому вокруг кроме Шлепанца — ни души. Даже в привокзальном ларьке с едой никого нет — ни внутри, ни снаружи.

Джейк перешел через дорогу — спросить у Шлепанца, не знает ли он чего.

Мальчик встретил его в дверях: худощавое лицо мерцает в полумраке, волосы коротко острижены, и от этого он кажется еще моложе — настоящий мальчик-беженец: подхватил вшей и был в панике обрит. Хотя вообще-то ему, наверное, лет шестнадцать, а то и все семнадцать. Иначе бы он сидел под присмотром какого-нибудь приюта — вряд ли у Шлепанца есть семья и дом, уж слишком часто Джейк встречает его по ночам.

— Меф[12] никто не продает, не видел?

Мальчик кивнул.

— Не знаю, как его зовут, но такой, в белом парике.

— А, да? — этого Джейк знал. — Пауло. И куда он пошел?

— Туда. — Шлепанец указал на другую сторону дороги, на паб «Рембрандт».

Джейк кивком поблагодарил мальчика и двинул обратно, но вдруг услышал за спиной:

— Тебе нравится Боуи?

Джейк остановился, на него снова накатило знакомое чувство беспомощности. Такой прямой вопрос, как будто крик о помощи — наверное, в тот день, когда проходили навыки общественного поведения, мальчика выставили из класса. А еще хуже то, что у Джейка и в самом деле было кое-какое мнение по поводу Боуи — к сожалению, плохое. Видно, ему на роду написано нигде не приходиться к месту: Боуи-бой, в чьей жизни нет места Боуи-артисту — такое надо еще поискать. Но что-то не хочется стоять посреди улицы и читать свой уничижительный монолог, да и мальчику вряд ли приятно будет это услышать. Он ведь не для того задал свой вопрос, чтоб быть расстрелянным в упор, просто ему хотелось стать одним из них.

Джейк быстро кивнул и повернулся к Шлепанцу спиной.

— Позже, братишка, — бросил он на ходу и двинул к дверям «Рембрандта».



Пауло нигде не было видно, даже осветленный перекисью парик не маячил над головами. «Рембрандт» был уже наполовину заполнен, вечер близился к своей жаркой середине. Джейк убрал с глаз непослушную челку и, приподнявшись на цыпочки, еще раз огляделся по сторонам. Слева кто-то окликнул его по имени.

— Джейк, здоров! Ты что, типа нас не узнаешь?

Девушки сидели за столиком и болтали соломинками в своих бокалах с безалкогольными напитками. Джейк смутно помнил обеих, но спал только с одной.

— Пойдешь сегодня в «Девиллз»?

Ее звали Ребекка, она жила в Бери или в Престуиче и у нее была машина. То ли студентка художественного колледжа, то ли готовится на будущий год поступать в университет.

— Наверное, да, — кивнул Джейк. По крайней мере, теперь он был при деньгах. Но очень может быть, что за него заплатит Ребекка, если договориться с ней потом еще встретиться.

Подружку Ребекки звали Дебс. Обе девчонки изображали Сьюзи Сью: копна зачесанных назад черных волос и подведенные черным карандашом огромные глаза Клеопатры.

— А как у тебя с выходными? Идешь в «Пипс»?

Конечно, идет, но лучше изобразить сомнение.

— Это как Джонни решит.

Он только сейчас вспомнил, что Дебс положила свой подведенный черным карандашом глаз на Джонни. Где-то в ноябре они страстно танцевали друг с другом в «Пипс», а ближе к закрытию Дебс снова отыскала Джонни в толпе и спросила, нет ли сегодня где-нибудь вечеринки. Вечеринок было сколько угодно, вопрос лишь в том, на чем туда добраться — тогда-то Джонни и узнал, что у Ребекки есть машина. Он сказал, что с ним будут друзья (Джейк, Шон и Фея), которых тоже нужно взять с собой. Мальчики вчетвером забились на заднее сиденье мини-авто и отправились во Фликстон, к кому-то, чьи родители уехали и оставили дом на растерзание. Некоторое время спустя Джейк повел Ребекку на второй этаж, в комнату с полиэфирными портьерами и двуспальной кроватью, и предположил, что Джонни проделает то же самое с Дебс. Однако через несколько часов Джонни ворвался в спальню и сказал, что надо валить. Он всю ночь грабил дома на другой стороне улицы и хочет исчезнуть до того, как проснутся соседи.

Дебс спросила, куда подевался Джонни — она его уже месяц не видела.

— Он еще в Берлине. Завтра приезжает.

— Пожалуйста, уговори его пойти в «Пипc»! — Дебс протянула Джейку пачку сигарет, он взял одну.

— Ладно, попробую.

И, прежде чем уйти, бросил:

— Может, еще увидимся в «Девиллз».

Посетители «Рембрандта» по большей части были те же, что и в «Добром дне». Единственное различие заключалось в том, что в «Рембрандте» собиралось больше трансвеститов — Джейк понятия не имел, почему. Леди-Добрый-День не очень-то жаловал переодетых в женское платье мужчин, и Джейк мог объяснить это только тем, что владельцу бара, обладавшему такой внешностью, конкуренты были совершенно ни к чему. Если нарисовать шкалу красоты, то Добрый-День находился на одном ее конце, а на противоположном был Пауло…

Кто-то дернул Джейка за плечо. Оглянувшись, он увидел перед собой Пауло, и тот так ему подмигнул, что не покраснеть было невозможно.

— Джейк, привееет!

Пауло был сам себе стилист и одевался как настоящая супер-шлюха: черные бриджи в обтяжку и открытый топ, выставляющий напоказ шоколадную кожу полукровки. А над всем этим — парик возмутительно белого цвета. Пауло родился и вырос в Манчестере, но утверждал, что он родом из Латинской Америки: имя «Пауло» вместо английского «Пол» было такой же фальшивкой, как и белый парик.

— Пауло, а я тебя как раз ищу!

— Ищешь меня? — Пауло прищелкнул языком, получился звук «ц», похожий на вывернутый наизнанку поцелуй. Он бросил взгляд в сторону Дебс и Ребекки. — А я думал, ты отбиваешься от этих двух ужастиков.

Джейк взглянул на Пауло невиннейшими глазами, как бы говоря: «Как хорошо ты меня понимаешь», и спросил:

— Разве же я виноват, что все вокруг меня хотят?

— Значит, даешь им повод. Твоя проблема в том, что ты никак не решишь, за какую команду играешь.

Джейк пожал плечами.

— И за ту, и за другую — пока есть желающие.

— Ну, солнышко, тогда позволь дать тебе совет. Если собираешься ходить тут и смотреть на всех подряд своими большими преданными глазками, готовь водостойкую тушь.

— У меня такая была. Затекает под линзы. — Джейк нагнулся, чтобы разглядеть свое отражение в окне. — Говоришь, у меня глаза как у панды?

— Как у проститутки, на которую поссали.

. — Мать твою, Пауло, я ведь все-таки клиент, выбирай выражения!

Пауло расплылся в улыбке.

— А, так ты по делу?

Неизвестно откуда, но у Пауло всегда были самые лучшие спиды — сумасшедшие белые кристаллы сульфата амфетамина. Поговаривали, будто их производят где-то здесь, Джейк не знал наверняка, да и не очень это его волновало — было бы чем заплатить. Пауло фирменной виляющей походкой двинул к телефонному автомату, и Джейк пошел за ним следом, крутя бедрами ничуть не хуже. Пауло снял трубку, Джейк высыпал на автомат немного мелочи, а под нее успел положить двадцатку, которую увел у престарелого друга Феи. Пауло повернулся, еще раз изобразил свое поцелуйное «ц» и сделал вид, будто стряхивает ниточку с плеча Джейка. Того, что он сделал на самом деле, никто не заметил: из его руки выскользнул маленький пакетик и тут же исчез в нагрудном кармане костюма Джейка. Еще мгновенье — и Пауло забрал купюру, положив рядом с монетами десятку сдачи. Только проделав все это, он повесил трубку.

Джейк засмеялся.

— Не отвечают?

— Прекрати ржать. Не хватало мне еще и отсюда вылететь.

— А что, из «Доброго дня» тебя правда выперли?

— Я сам себя выпер, ясно? Не выношу эту жирную корову. Стоит мне только войти, как у нее уже слюни текут по всему прилавку.

Джейк раздумывал, угостить ему Пауло в баре или не угощать. Может, хотя бы предложить? Интересно, надолго хватит оставшейся десятки?

Пауло спас положение — первым спросил про выпивку.

— А то будет уж слишком очевидно, что ты тут только из-за медикаментов.

Джейк решил взять «Бакарди» с колой.

Пауло поддержал.

— Мне то же самое. Спасибо, солнышко.

Джейк еще раз взглянул на банкноту. Пожал плечами и повернул к бару. И в этот момент раздался вой сирен.

Когда Джейк присоединился к толпе зевак на улице, вся стена «Доброго дня» была залита синим светом мигалок. У входа стоял кордон из полицейских и никого не выпускал на улицу (кроме тех, кто уже успел смыться). Джейк знал, что и Шон, и Фея — несовершеннолетние. Оставалось надеяться, что им удалось выбраться раньше. В этой давке ничего нельзя было разглядеть, Джейк стал ужом пробираться к передним рядам. И только вырвавшись наконец из толчеи, понял, что с облавой пришли вовсе не в «Добрый день». Из-за угла выбежали рысцой двое полицейских, они несли в руках стенобитный таран и двигались в сторону магазина «Молния».

У стоящего в сторонке фургона «форд-транзит» вдруг распахнулись задние двери. Это был отряд спецназа при полном параде: шлемы, щиты, дубинки. Полицейские с топотом выпрыгивали на мостовую и тут же припускали по улице, на бегу смыкая ряды. Хореография на высшем уровне — наверняка они разучивали ее у себя в академии. Когда до «Молнии» оставалось шагов двадцать, со стороны Канал-стрит тесным строем примчался еще один грохочущий отряд. Эти, как и люди из фургона, тоже были одеты в пугающего вида черные доспехи и демонстрировали готовность в любой момент зажать в железные тиски весь первый этаж магазина. Вот только сопротивления им вроде никто особенно не оказывал. Полицейские выстроились по обеим сторонам от двери, и по живому коридору побежали те двое с тараном. По-прежнему никакого сопротивления. Древесина треснула и поддалась — от первого удара со скрежетом надломилась, а от второго разлетелась в щепки. Когда дверь упала, парочку с тараном отбросило назад, и к дверям устремился третий отряд, на этот раз в обычной форме. Полицейские нырнули в дверной проем и скрылись внутри магазина.

Посетители «Доброго дня», «Рембрандта» и всех прочих, более мелких баров высыпали на улицу. Сбившись в кучки, они стояли под дождем и наблюдали за происходящим. Вспори Деревне брюхо — и получишь поперечный срез всего, что здесь водится: тут тебе и мальчики-Боуи, и клоны,[13] и трансвеститы, и похожие на гетеросексуалов гомосексуалы, и престарелые пидоры, и еще для полноты картины немного транссексуалок, а также просто лесбиянки — но этих уж совсем мало. Все они вывалили на улицу и наблюдали за тем, как плохо заканчивается этот мрачный вечерок. Подобные спектакли тут не новость — их показывают чуть ли не каждую неделю с тех пор, как начальник полиции объявил себя Божьим Полицейским и приготовился к настоящей Священной войне.

Джейк почувствовал у себя за спиной чье-то тяжелое дыхание. Это не мог быть Пауло — тот испарился, как только завизжали сирены, и вряд ли появится, пока все не стихнет. Джейк обернулся и вгляделся в толпу: позади него стоял Шлепанец. Он часто и с трудом вдыхал воздух, но не потому, что был взволнован. Больше это было похоже на то, как если бы в городе жгли праздничный костер, а Шлепанец оказался одной из тех собак, которых забыли запереть до начала торжеств. Полицейские огни белыми и синими полосами ложились на его лицо как солнечный свет сквозь летний зонтик.

— Вот тебе фанат Боуи, — сказал Джейк Шлепанцу и показал на другую сторону дороги, где в толпе подпрыгивал, силясь что-нибудь разглядеть, Фея. Его дурацкие волосы мелькали тут и там над головами — такие ни с чем не перепутаешь. А вот Шона что-то не было видно.

— Чего? — не понял Шлепанец.

Ладно, проехали. Джейк мотнул головой и снова повернулся в сторону «Молнии» — из магазина уже начали выходить полицейские. Они по-прежнему передвигались одной колонной и несли в руках картонные коробки. В коробках — журналы, календари с фотографиями девушек. И даже поздравительные открытки.

Все, дальше будет одна тягомотина, как обычно. Джейк никак не мог понять, зачем вообще они вовлекают в это дело спецназ. Они что, правда, думают, что в один прекрасный вечер Деревня вдруг разразится бунтом? Что все к чертовой бабушке загорится, как тем летом в Мосс-Сайде?[14] Возможно, один человек и в самом деле считал, что будет пожар, но только не восстание станет его причиной. Этим человеком был начальник полиции Джеймс Андертон, представитель Бога в Большом Манчестере. А может, и еще кое-кто так считал: инспектор Джон Паскаль. Самого Андертона что-то не видно, да и смешно надеяться увидеть его раньше, чем на пресс-конференции, которая состоится завтра утром и на которой можно будет попозировать перед фотокамерами. А вот инспектор Паскаль тут как тут. Теперь, когда ему точно ничего не грозило, он выбрался из машины и принялся руководить погрузкой коробок в «транзит».

Джейк наблюдал за работой инспектора Паскаля. Казалось бы, он не делал ничего такого, что требовало бы военного реквизита, но одет был почти по-военному и в руках держал полицейскую дубинку. Он вообще выглядел совсем иначе, чем его начальник Андертон, который помешался на внешности Древнего Пророка и носил густую бороду и зачесанные назад волосы. Паскаль предпочитал оставаться чисто выбритым и аккуратным, но все равно из них двоих именно он был похож на Чарлтона Хестона.[15]

Ну, хватит, пожалуй. Джейк выбрался из толпы и направился в сторону Пикадилли-Гарденз. Он проходил мимо автобусной станции, когда у него за спиной зашлепали по мокрому асфальту подошвы теннисных туфель. Джейк оглянулся. Опять Шлепанец — робко бежит за ним следом. Увидев, что Джейк повернулся и смотрит на него, Шлепанец остановился. А Джейк подумал о своем лице — может, он с виду такой же мрачный тип, как Паскаль. Он изменил выражение и только после этого махнул Шлепанцу.

— Сигареты есть?

Шлепанец нервно кивнул и принялся рыться в карманах своей теплой куртки. Нащупав что-то в левом боковом кармане, он расстегнул молнию и вытащил смятую пачку «В amp;Н». Глядя на то, как он подбежал и протянул ее Джейку, можно было разрыдаться.

Джейк взял сигарету.

— Пошли куда-нибудь, хватит мокнуть. Деньги есть?

Шлепанец снова кивнул. Джейк дернул головой: Отлично, тогда иди за мной.

Они повернули за угол: там начиналась узкая улица с высокими домами и было хоть какое-то спасенье от дождя. Оказавшись на Сильвер-стрит, Джейк нырнул под козырек черного хода одного из домов и подождал, пока Шлепанец достанет спички. Малыш навострился курить в непогоду. Когда спичка загорелась, он повернул коробок вертикально и, оставив его приоткрытым, спрятал в углублении пламя. Джейк склонился над огнем и глубоко затянулся, пока сигарета не зашипела и как следует не раскурилась. Затянувшись, Джейк спросил мальчика, как его зовут.

— Кевин Доннелли.

— Джейк Пауэл. Пошли.

Он быстро тронулся с места. Кевин старался не отставать: бежал, по-боксерски прижимая локти к груди, и прикрывал горящий кончик сигареты ладонями. Им оставалось каких-то десять ярдов до Портленд-стрит — нужно было только обогнуть огромное здание отеля «Британия» — когда Джейк наконец заметил белый «кавалье». Машина медленно катила вдоль тротуара, разбрызгивая придорожную грязь. Это был полицейский автомобиль — хоть и без опознавательных знаков, но все равно ясно за версту.

Джейк мог бы перейти на другую сторону улицы и сделать вид, что не заметил никакой машины, но задняя дверь «кавалье» была распахнута.

С переднего сиденья раздался голос:

— Залезай.

— Чего? — Джейк изобразил возмущение. — Зачем?

Из-за двери выглянула голова констебля сыскной полиции Грина.

— Что значит «зачем»? Затем, что вы, дорогие педики, — хреновы подозреваемые, вот зачем. — Грин вздохнул и повернулся к водителю. — Ты когда-нибудь видел такое? У людей так плохо с головой, что даже из-под дождя уходить не хотят.

Шлепанец медленно пятился от машины. Еще немного, и он бы врезался в стену отеля. Джейк огляделся по сторонам, выпуская из легких воздух. Интересно, сколько времени потребуется констеблю Грину, чтобы найти у него грамм «кислоты»? Может, надо выбежать на дорогу и двинуть между автомобилями по Портленд-стрит до заповедника, а оттуда — прямо в Пикадилли-Гарденз? Но костюм от дождя намок и стал тяжеленным, к тому же в округе полно полицейских — далеко ли он уйдет…

Джейк полез на заднее сиденье «кавалье», а констебль Грин, перекрикивая дождь, позвал Доннелли:

— И ты тоже, сынок. Не стесняйся.

Глава третья

Инспектор полиции Грин был впечатлен — так он сказал. Он курил сигарету и ходил по квартире с таким важным видом, будто у него был ордер на обыск. И говорил не останавливаясь.

— Мдаа… такое — да при лондонских ценах! Видно, ты там у себя в казино неплохо устроился. Супер-пупер крупье, даже в начальники угодил. Слушай, может, скажешь, во сколько тебе обошлась эта хата?

Джейк стоял на кухне у раковины, ждал, пока закипит чайник, и, подставив пальцы под струю воды, смывал с них кровь. Он не слушал, что говорит Грин, и смотрел прямо перед собой. Вид из кухонного окна был его любимый: сплошь причудливые крыши таких же дорогих многоквартирных домов. Дело шло к четырем утра, и между мостовой и ночным небом все замерло, только черные такси срезали путь с Эджвер-роуд до Бейкер-стрит.

Человек, на которого Джейк старался не обращать внимания, инспектор сыскной полиции Дэйви Грин, был от него ярдах в пяти. Ходил, говорил, курил хозяйский «Ротманс»… принюхивался. Тяжело переваливался из комнаты в комнату, а потом тихонько подкрадывался и в который раз загораживал собою кухонную дверь. В эту секунду Джейк и в самом деле не видел Грина, но от звука его голоса полностью отключиться не получалось.

— Смотри-ка! У тебя тут сообщение на автоответчике.

— Потом послушаю.

— Да я вот просто подумал… типа, наверное, твоя общественная жизнь бьет ключом, раз тебе нужны подобные устройства. Мне бы не хотелось, чтобы ты из-за меня пропустил что-то важное. Чтобы твоя жизнь пошла наперекосяк.

— Ничего, подождет.

Джейк отошел от раковины и промокнул рану чистым кухонным полотенцем. Он умудрился содрать кожу с указательного пальца, когда бил Костюма. Даже и не заметил, как это получилось. Прямо загадка — парень вроде не особенно-то и отбивался. Просто катался по земле и терпеливо сносил побои. Задумчиво разглядывая подсыхающую рану, Джейк подумал, что, наверное, ободрал руку об зуб Костюма.

А Дэйви Грин все никак не мог успокоиться из-за автоответчика.

— Ну мне что, самому его включить, что ли?

— Да нет, спасибо, я лучше потом.

Он уже и без Грина заметил мигающую лампочку. И догадывался, что там: послание от партнера, который звонил сказать, что с Миланом все прошло гладко, никаких сумасшедших угонщиков на борту самолета, никаких приспособлений в багажном отделении, все чики-пуки, просто блеск. Если бы вдруг какой прокол, ему сообщили бы на пейджер прямо в казино… Он ведь там из ночи в ночь, всю неделю. Сообщение могло подождать, потому что Джейк не собирался давать Грину, который ходил по его жилищу с наглым видом колонизатора, ни малейшего преимущества. Совсем необязательно раскрывать перед ним карты. Дай ему хоть малюсенькую лазейку, и он с гиканьем ворвется внутрь, готовый спустить на Джейка свору гончих псов.

Грину было совершенно насрать на парня, которого Джейк едва не убил — не важно, может ли он сам передвигаться или готов к путешествию в карете «скорой помощи». У Грина был свой подход к работе: пускай пострадавший хоть изойдет кровью, но если он не в силах помочь в распутывании дела, то и интерес к нему у полицейского небольшой. Уводя Джейка с места преступления, Грин сыпал шутками и рассуждал о том, есть ли связь между убийцами-извращенцами и просто извращенцами. И сделал Джейку предложение: пойти обсудить случившееся с местными копами и выслушать их профессиональное мнение на этот счет или найти какое-нибудь тихое местечко и поговорить там вдвоем. Джейк стоял перед выбором: полицейский участок в пяти минутах ходьбы или одно из ночных кафе на Эджвер-роуд. Куда пойти?

— Может, к тебе домой? — оборвал его размышления Грин.

С тех пор, как они вошли в квартиру, монолог Грина не прерывался больше, чем на пять — десять секунд. Но Джейк и этого не взялся бы утверждать — скорее всего, паузы были и того короче. Он только и слышал, как хлюпают по деревянному полу резиновые подошвы ботинок «Доктор Мартинc» — Грин изучал полки с книгами, видеокассетами и коллекцией CD. Пара шагов — и снова этот голос.

— Ты, я смотрю, типа почитать любишь?

— Кое-что.

Грин наконец снял свою дурацкую куртку с капюшоном. Костюм под курткой оказался не намного лучше, но по крайней мере он не так сильно мозолил глаза, а, скорее, был похож на короткий удар под дых. Грин рылся на полках, перебирая корешки книг своими желтыми от никотина пальцами:

— «Оксфордский справочник по литературе эпохи Возрождения», «Малкольм Икс. Автобиография», «Китайские гороскопы» Доктора Ника Ленда, «Кристофер Марло» Доктора Фауста…

Когда Джейк входил в комнату с чайным подносом, Грин, зажав сигарету в зубах, дотянулся свободной рукой до верхней полки и достал тонкую книгу в багровой обложке.

— Кант, «Критика разума». Наверное, супер-ржач. Мать твою, ты видел, что тут? Чуть ли не каждое слово подчеркнуто!

Грин с хрустом раскрыл книгу и ткнул пальцем в заметки на полях.

— Тут кто-то написал «кайфово». Это типа такой философский термин или чего?

Джейк помотал головой, это была не его книга. Он поставил поднос на стол. Как в лучших домах: чайник, две фарфоровые чашки с подсолнухами Ван Гога, сахарница и только одна ложка. Молочник он оставил на кухне, принес молоко прямо в картонном пакете. Ни к чему давать Грину лишний повод для шуток. А то его еще замкнет от умственного напряжения, когда будет выбирать, над чем поржать в первую очередь, а Джейк на это смотри. И чай у него, как назло, «Эрл Грей». Джейк хотел позаваривать его подольше, но «Эрл Грей» никогда особенно не темнеет. А Грин наверняка пьет крепкий и с молоком. Достаточно на него один раз взглянуть, чтобы это понять.

— У тебя тут типа жил кто-то ученый?

— Лет десять назад. Она теперь работает в звукозаписывающей компании.

— Она? — Грин так сильно удивился, что можно было подумать, он пробуется на роль в пантомиму про полицейских, и режиссер нарочно попросил его выдержать паузу, а потом разыграть невероятное потрясение. — У тебя жила телка?

Тот, кто видел ее впервые, пожалуй, мог применить к ней это слово. Но она быстро выводила из заблуждения. Сейчас она за границей, пытается убедить какого-то итальянского композитора, сочиняющего музыку нью-эйдж, что его альбом электронного эмбиента уже готов. Перед ее отлетом Джейк спросил: «Как ты определила, готов он или нет?» Музыка тянулась один час пятнадцать минут и представляла собой минорные аккорды на фоне синтезированного шума, напоминающего звук, который издает цепочка от затычки для ванной, попав в тонкую струйку теплой воды из плохо закрытого крана. Можно было бы рассказать все это Дэйви Грину… но только не его это собачье дело.

— Наш мальчик Джейки! Уже совсем большой, да еще и натурал! Кто бы мог подумать? Ты, наверное, и анализ на СПИД сдал?

— А пошли бы вы…

— Нет, правда. Когда за спиной другая жизнь, о подобных вещах стоит задуматься. — Грин замолчал, оставив рот открытым — не то от удивления, не то потому, что ждал от Джейка ответа. С таким выражением лица он был похож на недопеченный американский пончик с дырочкой посередине, но вряд ли Грин желал добиться именно такого эффекта. — Я в том смысле, что эта мысль наверняка постоянно тебя терзает. А? Ты ведь небось каждый раз, когда разряжаешь свою обойму, беспокоишься: а не болтается ли там среди сперматозоидов что-нибудь еще?

Джейк решил сменить тему:

— А вы вот что-то дерьмово выглядите.

И выглядите дерьмово, и говорите, и ведете себя. Да вы уже почти само дерьмо и есть.

Грин не сбился с курса и продолжал рассуждать на главную тему.

— Слушай, Джейк, дружище, я вот все думал: когда ты видишь перед собой ткань с красивым узором — ну, там, платье или типа подкладку на куртке… ты не начинаешь сомневаться в том, настоящий ли ты мужчина?

— Нет.

— Но теперь, когда я об этом спросил, наверное, будешь сомневаться, да?

— Да, — ответил Джейк. — А еще буду гадать, почему эта мысль вам первому пришла в голову.

Это у Грина что, пунктик? Оскорбленным он вроде не выглядит. Затолкнув философскую книгу обратно на полку, он потушил свою последнюю сигарету и теперь оглядывался по сторонам в поисках парковочного места. Джейк сидел на диване и как заботливая мама наливал в чашки с подсолнухами на один палец молока.

Дэйви Грин скрючился в кресле напротив со словами:

— Что до меня, то я люблю спинки повыше. Доживи до моих лет и тоже будешь все время искать, куда бы прислонить поясницу — так-то вот. Я ведь вдобавок ко всему еще и уделал себе на хрен спину… когда это… лет пять назад — вытаскивал одного придурка из канала.

— А с виду и не скажешь, что вы такой герой.

— Чего? — Грин на две секунды замолчал, и Джейк успел за это время сообразить, что неверно истолковал его слова. — А! Да нет, он уже тогда два дня как помер. И вот я пытался его приволочь багром к берегу. Ну и, видно, потянул спину, мышцу там какую-то сдвинул с места, а обратно она так и не встала.

Он немного постонал, положив руку на поясницу, — показал, где именно у него болит. А потом снова посмотрел на чашки.

— Э, да у тебя художественный вкус! По каталогу заказывал? Мне лучше три ложки, сынок. Чтобы кровь кипела. У нас, знаешь, долгая ночь впереди.

Но у Джейка Пауэла, когда-то мальчика, а теперь — взрослого мужчины, была одна особенность: он никогда ничего не говорил, находясь под стражей. Ну или почти ничего — только простые ответы на прямые вопросы. Его никто этому не учил. В роду у него не было никаких связей с преступным миром — разве что только дядя, который мечтал стать адвокатом и навещать заключенных. Джейка всегда выручала самонадеянность и какая-то внутренняя самодостаточность. Он посмотрел на часы: пятнадцать минут пятого. Эдак они и в самом деле просидят до утра.

— Может, лучше бы я у тебя кофе попросил, а?

— Как хотите… Эспрессо?

— Неет, только не это дерьмо! Я пью некрепкий кофе. Намешай мне бледновато-серой бурды — и я плачу от радости! А вот чай я люблю чтоб был потемнее.

Грин уставился на прозрачно-белую похлебку в чашке и подумал, что, пожалуй, не надо было затевать весь этот гон про сперму. Он закрыл глаза, залпом осушил чашку и быстро вернул ее на место.

— Там у тебя на дне жидкость для мытья посуды оставалась, — сказал он.

— Это чай с отдушкой. Не может быть, чтобы вы никогда не пили «Эрл Грей».

Ну как же, он пил!