Север Гансовский
Двое
Поезд остановился в огромных кольцах. Белое днище одного из вагонов открылось, из дверцы показались ноги, затем весь человек. Чья-то рука поддерживала его. Он повис над травой, потом мягко спрыгнул, присел на корточки, тотчас встал и посмотрел наверх:
— Все в порядке.
— Не ушиблись? — раздался голос.
— Нет-нет, все прекрасно. — Он помахал наверх рукой. — Спасибо!
Дверца в днище закрылась. Поезд в магнитных кольцах двинулся и потек быстро, как сновиденье. Исчез.
Человек проводил его взглядом, осмотрелся.
Над кольцами, стоящими на опорах, едва слышно звенел утренний начинающийся зной. В кустарниках у дороги там и здесь лиловели гроздья поздней отцветающей сирени.
Было тихо.
— Запомним опору, — сказал человек. — Здесь вот этот раздвоенный бук, а рядом — муравейник.
Он отошел от опор, быстро снял куртку, брюки и туфли, свернул все в комок, сунул в ямку под куст.
Теперь он был в коротких облегающих трусах с карманом. На поясе в ножнах у него висел нож. Человек вынул его, пальцем попробовал остроту жала.
— Угу!
Он поднял руку, пошевелил пальцами, чувствуя, как тело покалывает свежий густой воздух.
— Ну, пойдем.
Дважды глубоко вздохнул, присел, выпрямился, тряхнул головой и пошел к лесу.
Перед ним на столбике была табличка:
«ПО ТРОПИНКАМ НЕ ХОДИТЬ. ПАРКИ»
Он миновал столбик, прошел полкилометра лугом и остановился возле маленькой — ему до пояса — прямой елочки.
— Здравствуй!
Присел на корточки, осторожно погладил ее по мягкому боку.
— Стоишь греешься, дышишь.
Он рассматривал ее внимательно. Как отходят синевато-серые веточки от ствола, как прикрепляются к стеблю зеленые иголочки.
— Почему у тебя здесь, вот на этом отростке, восемь иголочек, а не шесть? Ты не знаешь, да? И я тоже. Это все случайности. И где-то там, далеко, они складываются в необходимость. Но очень далеко. Так, что даже не проследить.
Он почесал елочке ствол.
— Я мог бы надломить ветку. Ты бы не почувствовала боли. Это нам известно: вы, растения, не чувствуете боли. Вы даже не удивляетесь, если вас кто-нибудь ломает.
Поднялся и кивнул елочке.
— Как надо строить отдых? Как архитектор строит дом. Но ты еще не то, что мне нужно.
Лес выслал ему навстречу свои аванпосты — рощицы березок. Они были уже длинненькие, а между ними стояли елочки. Человек знал, что елочки сначала будут прятаться в тени и набирать силы, а позже перерастут березки и закроют их.
Потом пошел уже настоящий дремучий лес. Ольха, осинник, кое-где могучие столетние кедры. Иногда почва понижалась, под ноги ломкими коврами ложились папоротники. Но выше, к вершине холма, лес темнел, делался густо-коричневым, ель забивала все, стояла колоннами египетского храма, а между корнями были насыпаны пружинящие слои игл. Затем вдали зелено засветился просвет. Поляна.
Человек вышел на поляну, остановился, ступил тихонько назад и замер.
— Вот это да! — прошептал человек чуть слышно. — Ишь ты какой!.. Вот тебя-то мне и надо.
Он не отошел, а как бы перелился с одного места на другое — таким легким было это движение. Длинные тонкие ноги ступили одна за другой, корпус проплыл в воздухе.
Он был как видение, как символ леса — молодой конь.
Настороженно и тревожно поднял он голову и посмотрел на человека. В мягких черных губах торчала травинка.
Он был игреневой масти — шоколадный в яблоках. Самый конец морды и брюхо посветлее, хвост и грива дымчатые — белого с черным волоса. Голова была лобастая, сильно очерченная, суховатая, круп округлый, ноги с крепкими угловатыми суставами и ясно отбитыми сухожилиями.
— Ух ты, красавец! — выдохнул человек восхищенно. — Я еще таких не видал. Откуда же ты взялся?
Он стал подходить к коню. Тот вздернул головой.
— Ну-ну-ну, — сказал человек. — Зачем же эта напряженность? Вот ты, и вот я. Чего же нам бояться?
Он начал осторожно обходить коня сзади. Тот стоял, упершись в землю всеми четырьмя ногами, вытянув длинную сильную шею и следя за человеком выпуклым влажным глазом. По спине по тонкой шкуре у него пробегала дрожь.
— Молодец! — сказал человек. (Он непрерывно говорил.) — Я сзади, и ты не поворачиваешься ко мне. Молодец! Вот, например, зебра уже давно повернулась бы и стала кусаться. Я сам никогда не встречался ни с одной зеброй, но мне говорили, что они глупые и кусательницы. А вы, лошади, нет. Вы деликатные. Никогда не поворачиваетесь, если человек подходит к вам сзади. Только слушаете и косите глазом. Вам не хочется оскорбить человека подозрением…
Он обошел коня кругом и стал в шаге от морды.
— Ну, давай познакомимся.
Он протянул коню руку.
Тот стал вытягивать шею.
Наконец они встретились — пальцы человека и мягкие шелковые ноздри лошади. Ноздри задрожали, грудь коня опала, он выдохнул, и по этому длинному выдоху и можно было понять, как сильно он волновался.
Человек облегченно рассмеялся:
— Вот и все в порядке. И не надо было нервничать.
Он вынул из кармана морковку и поднес к морде коня:
— На.
Тот осторожно обнюхал ее, несколько раз обдул из широких ноздрей и наконец потянул губами.
— Хрупай, хрупай, — сказал человек. Он тихонько взялся за жесткую спутанную гриву, свисающую с шеи. — Я вижу, ты был уже знаком с человеком, а? — Он потянул. — Ну, пойдем.
Конь не двигался.
— Ну, что же ты? Ведь зачем-то ты пришел сюда, к дороге, верно? Ты и хотел встретить Человека. Меня или кого-нибудь другого. И я тоже хотел встретить тебя.
Он отпустил гриву, пошел к лесу и оглянулся.
— Чего же ты ждешь?
Конь, легко стронув свое большое тело, пошел за ним.
Они вышли из леса, и человек задохнулся от радости:
— Вот она! Страна зверей!
Солнце стояло уже высоко. День был ясный. Перед ними лежала огромная долина, кое-где покрытая перелесками и кустарниками. Далеко внизу река извивалась светлой лентой, розовые под солнцем скалы громоздились на другом берегу, а еще дальше — в бесконечной дали — горизонт замыкали холмы, которые, казалось, дрожали в знойной синеватой дымке.
У реки на травах темнели, медленно передвигаясь, серые пятна, и человек догадывался, что это стада антилоп или лошадей. Ему даже чудилось, что он различает вдали и длинные фигуры жирафов, но он понимал, что может и ошибаться.
Он положил руку коню на холку:
— Так. Сейчас мы побежим туда. К синим холмам на горизонте. Потом минуем их и двинемся дальше. Понимаешь, один ты, может быть, никогда и не побывал бы там. Вы, животные, предпочитаете жить в одном районе. В вас не разбужено любопытство. И я один не добежал бы туда за день. Но вдвоем мы будем как птицы.
Он прикинул расстояние до большого одиноко стоящего дерева на пути к реке. Километров пятнадцать. Они должны добежать туда за двадцать минут. Там они отдохнут, потом сделают новый рывок, на тридцать километров. А после — уже до самых холмов.
Конь взмахивал хвостом, отгоняя оводов.
— Ну, попробуем, — сказал человек. — Прикинем эти пятнадцать километров. — Он взялся за гриву у самого основания шеи и намотал на кисть длинную прядь. — Вперед!
С радостным ржанием конь сразу взял в галоп, и человек побежал рядом, делая длинные прыжки.
Сначала ему не удавалось попасть в такт коню. Но травы неслись им навстречу, и с каждым новым десятком метров движения человека делались все более плавными и сильными.
И в ритм бегу потекли спокойные, простые мысли:
«Никогда не будет так на машине, как на собственных ногах. Но мы должны были узнать сначала машину, чтобы понять это. Радость быть властелином собственного тела. Двигаться так, чтобы каждое движение не наращивало усталость, а, наоборот, только прибавляло силы…»
Они спустились с холма и мчались теперь по степи. Человек лишь слегка придерживался за гриву коня, одновременно помогая ему держать ритм и бежать. Они неслись слитно, и конь, чувствуя волю, которая передавалась ему от этой общности, все ускорял и ускорял бег.
Запахи следовали один за другим пластами. То из ближнего перелеска тянуло сыростью прелых листьев, то речкой их обнимал аромат клеверов. Луга то понижались, то повышались, и росло то дерево, которое человек наметил как рубеж.
…Пока еще нужно думать, как поставить ногу, как послать корпус вперед. Пока еще побаливают мышцы и в спине нет гибкости, но это пройдет, приказание и исполнение сольются…
Шея коня заслонилась под гривой, грудь и бока потемнели от пота, он ронял с губ клочья пены.
Дерево приблизилось. Это был старый дуб, окруженный орешником.
Человек и конь перешли на шаг, потом остановились, переводя дыхание.
Человек оглянулся.
— Ух ты! Видишь, как мы пролетели? Так ты никогда не бегал один.
Поросший лесом холм, где они встретились, отодвинулся вдаль, упал, перестал быть высоким, выровнялся с другими холмами в одну лесистую синеющую гряду.
— Видишь, как далеко, а? Подумать только, что еще лет двести назад люди не бежали рядом с конем, а садились на него, как в кресло! Понимаешь, садились на таких, как ты!.. Но тогда не понимали еще, что такое воля. Считали, что это просто так: «заставить себя взяться за неприятное». Не знали, как это связано с физическими возможностями. — Человек опять оглянулся. — Слушай, но все-таки удивительно мы пробежали, да?
Конь встряхивал головой, фыркал, прочищая ноздри. Бока его с силой вздымались и опускались.
Человек отошел на два шага, осматривая коня.
— Ты еще совсем молодой, да? Года три или четыре. Поэтому у тебя и движения чуть-чуть угловатые… А сложен ты отлично. И крепкий. Весь как выточен из крепкого дерева. Тебя выточили, а потом натянули мягкую шелковую шкуру. Или это неправда? Ты просто часть Природы, да?
Конь слушал, стараясь понять. На каждую новую интонацию он по-другому ставил уши. То поднимал правое и опускал левое, то левое вздергивал торчком, а правое поворачивал к человеку. Потом он коротко заржал, отвернулся и стал рыть копытом.
— Но-но, не скромничай, — сказал человек. — Тебе это приятно. Любишь комплименты… Стоп, а это что такое?
Человек и конь замерли… Оба принюхивались. Набежавший ветерок вдруг пахнул запахом крови.
Конь вытянул шею по направлению к кустарнику. По спине его прошла дрожь, он заржал и сильно ударил копытом в землю.
Человек осмотрелся. На размытой дождем плешинке между космами травы был виден пятипалый отпечаток.
— Кошка, — прошептал человек. (Он сразу чуть охрип.) — Большая кошка. Тигр или леопард. Вот тебе на — в этих краях тигр!
Ему сделалось жарко. Он чувствовал, что на бровь нависла капелька пота.
— Ну, что будем делать? — Он оглянулся на коня.
Тот сразу всеми четырьмя ногами подпрыгнул в воздух, потом сделал еще несколько длинных скачков в сторону, остановился, поднял голову и заржал.
— Что, убежать? Ну нет, не годится. Мы должны заставить его убежать — тигра или леопарда, кто там есть.
Человек вынул нож из ножен, плотно взял рукоятку в ладонь, чуть присел на носках.
— Главное — поймать его на взгляд, — шептал он. — Он должен не выдержать взгляда. И тогда он уйдет. Выйдет из кустарника и побежит. А я его погоню. И будет великолепно…
А если наоборот?
В кустарниках было тихо. Человек сделал два шага вперед, и теперь вместе с запахом крови до него донесся и запах того, кто притащил сюда, в кустарник, свою добычу. Тяжелый, едкий запах.
— Неужели ты не боишься? — прошептал человек. — Неужели ты не двинешься и не покажешь шорохом, где ты есть? Неужели тебе не страшно, что я подхожу?
Он сделал еще шаг. Кустарник молчал, из травы вспорхнула маленькая птичка.
Запах зверя доносился все сильнее.
Конь опять заржал долго и негромко.
Неожиданно человек выпрямился.
— А зачем, собственно, все это? Гораздо лучше убежать. Конь прав, а я дурак.
Лицом к кустарникам он стал отступать, повернулся, подбежал к коню и спрятал нож.
— Правильно. Оставим тигра вместе с его добычей и вместе с его мрачной кровавой проблематикой. Или леопарда, если он леопард. Через пять минут мы будем в пяти километрах.
И опять травы понеслись им навстречу.
Они мчались двадцать минут, полчаса, час. Человек прислушивался к своему телу. Мощно и ровно стучало сердце, легкие вдыхали, как мехи. Но он ждал, когда явится другое, то особенное состояние физического вдохновенья, когда начинают значить не столько мускульная сила, сколько резервы воли.
И оно пришло — ощущение полной свободы, полной власти над своим телом. Он делал гигантские прыжки, по десять — двенадцать метров, плывя над травами. Желание и осуществление слились, захотеть значило совершить, нога выбирала место для толчка, едва касаясь земли, и тело легко летело и летело вперед по воздуху.
Они неслись теперь в самой середине огромной чаши, образованной холмами. Уже пахло рекой. Антилопы в стадах поднимали от травы голову, провожали мчащихся с быстротой полета птицы человека и коня косящим взглядом.
…Человек бросился на траву, перевернулся на спину и раскинул руки и ноги. Он задрал подбородок к солнцу.
Хорошо!
Он закрыл глаза, и в веках было светло от солнца. Открыл глаза. У самого его носа полнеба перечерчивала длинная травина, по ней карабкалась букашка. Он отодвинул траву.
Не знает небо, что оно прекрасно, Не знает солнце, что оно сияет…
Отлично!
Как ровно и сильно стучит сердце! Чувствуешь, как кровь течет по самым мелким жилочкам. И каждый мускул тоже чувствуешь. Самый-самый маленький.
Природа… Природа и ты…
Природе неведомо ее величье, Не знает небо, что оно прекрасно, Не знает солнце, что оно сияет…
— Откуда это?
Он скосил глаза к коню.
— Ну, откуда? Не знаешь? Из Райниса… Что-то сегодня вспоминаются старинные великие поэты. Это значит, что в сердце приходит гармония. Так, мой милый, мы строим отдых. Когда устал, зовешь себе на помощь природу. Зовешь стихи…
Он повернулся лицом в траву.
Ах, как хорошо!
И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной…
— А это откуда? Из Бунина. Ты слышишь, простое перечисление: «И цветы, и шмели, и трава, и колосья…» Перечисление — и уже поэзия. Почему, хороший мой конь? Не знаешь? И я не знаю.
Коню стало скучно слушать речь без понятных для него интонаций. Он порыл копытом в ромашках, принюхался, вытянул губы и начал щипать.
Человек опять перевернулся на спину, потом сел.
— Дружище зверь! (Конь поднял голову.) Послушай, почему мне так хорошо здесь с тобой?.. Мы ведь еще мало знакомы. И у нас мало отношений. Но все-таки мы подружились, да? Почему?.. Я тебе отвечу. Потому что, собственно говоря, ты сейчас тот, кто я. Понимаешь? Я тебя наделяю своим характером, и ты его охотно принимаешь. Вы, животные, хотите быть ближе к человеку. Это расширяет сферу ваших чувств…
Он разом поднялся, уже совсем отдохнувший, и, подойдя к коню, взял его за уши.
— Ух ты, лоб! — Он погладил твердый лоб коня, белую звездочку с завитком шерсти. — У тебя тут мозг, и он думает. (Это раньше мы считали, что животные неспособны к развитию, а теперь-то знаем, что это не так!) Но все равно ты, конь, мог жить и кончить жить, так и не встретившись со мной. А теперь мы встретились, и сколько нового чувства возникает у тебя в мозгу!.. А у меня в мозгу? Тоже масса… Теперь мы будем часто видеться. Я стану приезжать сюда в определенные дни, и ты будешь встречать меня у дороги. А потом ты прибежишь ко мне в город, я тебя познакомлю с друзьями и, может быть, еще кое с кем. И возможно, что мы с тобой даже будем танцевать на стадионе классический «Танец с конем». И кое-кто будет смотреть и аплодировать тебе. А мне?..
Он огляделся опять.
— Как хорошо здесь! Знаешь, я тебе скажу одну штуку. Только по секрету.
— Он заговорил прямо в ухо, и конь дернулся, потому что ему стало щекотно.
— У меня так получилось, что я сильно устал в последнее время. И от усталости слишком усложнил свои отношения с другими, с людьми. Непонятно?.. Тогда мне сказали: «Восстанавливайся. Пойди и прикоснись к простым истинам природы. Попробуй подружиться со зверем». А я не хотел слушать своих друзей. И все не хотел и не хотел, а когда они перестали уже мне это говорить, то взял да и пошел сюда. Вот. Теперь мы с тобой всегда будем дружить. А сейчас побежим дальше, узнаем, что там за скалами. А вечером будем искать место для ночлега. Я усну в лесу на ветках, а ты будешь бродить недалеко от меня. А утром я позову тебя криком, и ты примчишься ко мне, и вдвоем мы побежим дальше. И пройдем с тобой тысячу километров, оба похудеем, станем сильнее, я загорю, взгляд сделается острым. А потом побежим обратно, и…
За деревьями неподалеку от них раздался треск ветвей. Оба — человек и конь — обернулись.
Из леса, шагая на задних лапах, вышел крупный медведь и остановился, удивленно пяля маленькие глазки и раскрыв пасть с желтыми зубами. В передних лапах он неуклюже держал большую корягу.
И тотчас раздался голос:
— Что такое? Что ты увидел?
Из-за кустов появился рыжебородый мужчина, бронзово-загорелый, в трусиках. Миг он смотрел на человека и коня, потом поднял руку:
— Добрый день!
— Добрый день.
Он похлопал медведя по загривку:
— Ну иди, иди. Тащи.
Зверь, прижимая корягу к мохнатому брюху, зашагал в чащу и скрылся.
Рыжебородый кивнул ему вслед:
— Я смотритель. Строим здесь запруду на ручье. Медведи мне помогают. — Он замялся. — Ну, до свиданья. Был рад вас увидеть.
— Подождите минуту, — сказал тот, что был с конем. Он подошел к смотрителю. — Скажите, пожалуйста, вы, случайно, не знаете этого коня?
Рыжебородый оглядел коня:
— Нет. Ни разу даже не видел. А что?
— Значит, я могу его тогда сам назвать? Дать ему имя…
— Конечно. — Рыжебородый осматривал коня. — Отличный конь. Трехлетка. Он сам к вам подошел?
— Нет… Скорее я к нему. Я его увидел в леске у дороги. Возможно, он даже кого-нибудь другого ждал. Может это быть?
— Если б он ждал другого, он с вами не пошел бы… А вы что, первый раз здесь?
— Первый.
— И надолго?
— Еще не знаю. Тут очень хорошо.
— Не заблудитесь. На север парки тянутся на тысячу километров. Умеете ходить по звездам?
— Научился.
— А с ножом умеете обращаться?
— Да. Я ведь готовился.
— Тогда все в порядке. Имейте только в виду, если не сумеете прокормиться, то вверх по течению реки, за двести километров отсюда, есть продуктовый склад. Вы его найдете возле порогов на левом берегу.
— Ладно, спасибо. — Человек, который пришел с конем, улыбнулся. — Большое спасибо. Мы, пожалуй, пойдем. Знаете, сегодня хочется быть с ними.
Рыжебородый кивнул. Он знал такое состояние, когда хочется «быть с ними». И знал, что оно недолговечно и переходит в другое, когда хочется быть со всеми.
Человек и конь шли сначала шагом. Потом человек почувствовал, что сила просто пляшет в нем. Он толкнул коня:
— Светлый! Тебя зовут Светлый. Ну, бежим.
Река осталась теперь позади. Далеко впереди вырастали горы, и человек рассчитывал к вечеру добраться до них.