Эдмундо Пас Сольдан

Бред Тьюринга

Томми и Габриэлю, возвращая украденное время. Моему брату Марсело, который умеет только отдавать.
* * *

Наверное, не стоит говорить, что лучшая книга многих шестигранников, которыми я ведал, носит титул \"Причесанный гром\", другая называется \"Гипсовая судорога\", а третья – \"Аксаксакас мле\". Эти названия, на первый взгляд не связанные, без сомнения, содержат потаенный или иносказательный смысл, он записан и существует в Библиотеке. Какое бы сочетание букв, например: дхсмрлчтдй, — я ни написал, в божественной Библиотеке на одном из ее таинственных языков, они будут содержать некий грозный смысл. А любой произнесенный слог будет исполнен сладости и трепета и на одном из этих языков означать могущественное имя Бога.[1] Хорхе Луис Борхес, \"Вавилонская библиотека\"
Король узнал о том, что замышляли, Как будто мысли их перехватив. Уильям Шекспир, \"Генрих V\"
Вся информация кажется бесполезным шумом до тех пор, пока ты не разгадаешь код. Нил Стивенсон, \"Лавина\"


Часть 1

Глава 1

Оставив позади робкий рассвет, занимающийся снаружи, и переступив порог здания, в котором работаешь, ты перестаешь быть Мигелем Саэнсом, человеком в помятом сером костюме-тройке, круглых очках в медной оправе и слегка испуганным, похожим на обыкновенного чиновника, и превращаешься в Тьюринга, способного расшифровывать сложнейшие коды, неумолимого преследователя секретных сообщений, главную гордость Тайной палаты. Ты помещаешь в ячейку свою электронную идентификационную карточку, набираешь код пароля. Металлическая дверь открывается, и ты попадаешь в мир, о котором мечтал с самого детства. Неторопливыми шагами, рассчитанными, как рассчитано каждое из твоих движений (за исключением движения мысли – этот процесс ты контролируешь не всегда, это идет изнутри), ты входишь в сводчатое стеклянное помещение. Двое полицейских церемонно приветствуют тебя. Мельком смотрят на твою карточку – зеленая, – \"Абсолютно секретно\". Во времена Альберта все было гораздо проще, существовали лишь два типа карточек: желтая (\"Секретно\") и зеленая. После прихода задаваки Рамиреса-Грэма (однажды ты назвал его \"сеньор Рамирес\" он поправил: \"Рамирес-Грэм, пожалуйста\") карточки стали гораздо разнообразней: менее чем за год появилась еще красная (\"Сверхсекретно\"), белая (\"Ничего секретного\"), голубая (\"Ультра\") и оранжевая (\"Экстра-ультра\"). Цвет карточек говорит о том, в какие части здания имеет доступ их владелец. У самого же Рамиреса-Грэма – карточка, означающая: \"Ультравысокий доступ\". Теоретически во всем семиэтажном здании есть лишь одно помещение, для посещения которого она нужна, – Архив архивов, маленькая комната в самом сердце Архива. Такое разнообразие карточек рассмешило бы кого угодно, но только не тебя: еще не прошла обида на то, что некоторые товарищи по работе, обладатели карточек \"Экстра-ультра\", могут заходить туда, куда тебе доступ заказан.

– Вы всегда приходите так рано, профессор.

– Пока позволяет здоровье, капитан.

Полицейские знают, кто ты такой, они слышали легенды, которые о тебе слагают. Они не в курсе того, чем ты занимаешься, и того, каким образом ты это делаешь, но, несмотря на это, уважают тебя. Или, возможно, уважают именно потому, что не понимают, что ты делаешь и каким образом. Ты проходишь мимо стены, где изображена большая эмблема Тайной палаты – сверкающий алюминиевый круг, в котором изображен человек, склонившийся над столом и расшифровывающий сообщения. И кондор, в когтях которого – лента, где азбукой Морзе написано: \"Разум и Интуиция\". Это верно: для того, чтобы открыть тайну секретного кода, требуется и то, и другое. Неверно, что они используются в равной мере; неверно по крайней мере для тебя, которому интуиция может лишь подсказать верный путь, основная же часть работы – дело разума.

\"Не понимают ни того, чем занимаешься, ни того, каким образом, и тем не менее уважают\". Чем занимаешься; можно ли продолжать говорить об этом в настоящем времени? Если ты помнишь, времена твоей славы теряются в далеком прошлом. К примеру: 6 сентября 1974 года, когда ты обнаружил ячейку левых, использовавших для своего шифра фразы из дневника Че.[2] Или 17 сентября 1976-го; тогда тебе удалось предупредить президента Монтенегро о том, что назревает мятеж в войсках в Кочабамбе и Санта-Крусе. Или 25 декабря 1981-го – ты расшифровал послания правительства Чили своему поверенному в делах, касающиеся отвода русла одной из рек от границы… Были и другие даты, много дат, но с тех пор немало воды утекло, и теперь твои успехи стали более чем случайными, и временами тебе кажется, что начальство до сих пор не распрощалось с тобой лишь из жалости. Рамирес-Грэм перевел тебя на другую должность; на первый взгляд это казалось повышением, но тебе не стоило особого труда понять, что фактически ты отстранен отдел и, занимая пост управляющего Главным архивом Тайной палаты, являешься, по сути, шифровальщиком, не занимающимся шифрами.

Твои шаги гулко звучат в коридоре. Ты потираешь руки, чтобы согреться. Возврат к демократии в начале 1980-х практически свел на нет работу, которая ведется в здании: поначалу старались перехватить переговоры синдикалистов, позже – наркоторговцев (неосторожный народ, переговаривались по рациям, что очень легко прослушать и даже расшифровывать не надо). 1990-е прошли в судорожных попытках прослушивания переговоров политиков-оппозиционеров и предпринимателей сомнительного толка. Возвращение к власти Монтенегро обрадовало тебя: появилась надежда на то, что все может измениться и ты вновь приступишь к своей работе. Увы! Со времен его диктатуры не существовало никакой угрозы безопасности государства. Приходилось признать – наступили другие времена. В довершение всего в самом конце правления Монтенегро вице-президент, технократ, каких мало (с живыми глазами и ямочками на щеках), задумал реорганизовать Тайную палату и превратить ее в центр по борьбе с кибертерроризмом. \"Это будет одно из ключевых противостояний XX века, – сказал он при посещении Тайной палаты, – мы должны быть готовы к тому, что грядет\". Далее вице-президент представил Рамиреса-Грэма, нового начальника Тайной палаты: \"Наш соотечественник, добившийся завидного успеха за границей, но оставивший многообещающий пост на севере, чтобы потрудиться на благо родины\". Буря аплодисментов. Поначалу тебе даже стало нехорошо: безупречный черный костюм-тройка, до блеска начищенные туфли, превосходная стрижка. Когда он заговорил, стало еще хуже: да, кожа его была смуглой, а черты лица отдаленно напоминали индейские, но акцент определенно выдавал североамериканца. Нетрудно было угадать, что родился он не в Боливии, а в Арлингтоне, штат Виргиния.

Твой растерянный взгляд тщетно ищет на стенах какой-нибудь спасительный знак. Но вокруг лишь звуконепроницаемые конструкции; все члены коллектива потеряли дар речи перед высоким начальником. Молчит и алюминиевый круг: ни новых надписей, ни предписаний, ни сигналов; отсутствует даже специфический шум, обычно погружающий тебя в бесконечный поиск. Однако ты способен увидеть сообщение даже на чистых стенах. Нужно только поискать. На стеклах твоих очков – следы от пальцев, пятна от кофе; оправа искривилась на левую сторону, даже ощущается боль в левом глазу – надо бы подправить. К тому же вот уже несколько недель ты обещаешь себе посетить окулиста.

Скоро уже год, как Рамирес-Грэм исполняет свои обязанности. Он уже отправил в отставку многих твоих коллег и заменил их молодыми специалистами по информатике. Очевидно, ты не входишь в его программу кардинальной смены кадров; почему же он до сих пор не распрощался с тобой? Ты кожей чувствуешь – это невозможно. После всего, что было, ты словно часть архива, живое вместилище профессиональных знаний; вместе с тобой уйдет опыт, копившийся тысячелетиями, большая энциклопедия шифрованных кодов. Коллеги, которым нет еще и тридцати лет, даже не думают попросить у тебя помощи: они лишь развлекаются, слушая твои рассказы о французе Этьенне Базри, потратившем в XIX веке три года жизни на раскрытие кода Людовика XIV, который был так труден, что на его полную расшифровку ушло два века. Или о Мариане Режевски,[3] польском дешифраторе, который помог раскрыть код \"Энигма\"[4] во время Второй мировой войны. Эти твои коллеги используют в работе компьютерные программы; ты же кажешься им неким анахронизмом, реликтом древности тех далеких времен, когда ваша профессия еще не была автоматизирована, что произошло уже после раскрытия кода \"Энигма\"; однако Река Времени непредсказуема, и даже сейчас время от времени в работе требуются счеты и калькулятор.

Ты задерживаешься перед Залом Блетчли,[5] где новейшие компьютеры стараются разобраться в комплексных математических процессах расшифровки секретных сообщений; довольно часто они терпят крах: для расшифровки всего одной фразы требуются годы. На сегодняшний день развитие криптографии, в частности, появление системы асимметрий в 1977 году, сделало возможным создание шифрованного сообщения такого уровня сложности, что все компьютеры мира, работая в режиме дешифровки, будут целую вечность безрезультатно биться над его раскрытием. И самое смешное, что битву между шифровальщиками и дешифраторами выигрывают все-таки первые, хотя в распоряжении вторых находятся новейшие технологии. Поэтому ты, ни в коей мере от этих машин не зависящий, еще сможешь быть полезен. Что касается твоих юных коллег, их таланты программистов становятся порой беспомощными перед властью самой машины. То, чем занимаются они, более актуально и современно, чем предмет твоей деятельности (по крайней мере у современных киношников есть навязчивая идея – изображать молодых талантливых программистов, решающих проблемы мирового значения с помощью клавиатуры), но в конечном итоге они – такие же анахронизмы, как и ты. Ведь расшифровка кодов уже давно стала никому не нужным занятием. Просто кто-то должен этим заниматься: Тайная палата продолжает изображать кипучую деятельность, создавая видимость, что правительство надежно защищено от заговорщиков, вовсю использующих шифровки (на самом деле все это не так). Зал пуст, кругом царит тишина; когда ты только начинал здесь работать, компьютеры были очень большими и шумными, закованными в тяжелые металлические каркасы, опутанными многочисленными проводами. Сейчас машины стали миниатюрными и безмолвными; лишь в одном из залов сохранен как память ветхий компьютер \"Cray\",[6] подаренный когда-то правительством США. Порой ты завидовал тем, кто работал с нескончаемыми алгоритмами. И даже пытался освоить их, чтобы тем самым перенестись из своей старой конторки в это более современное место. Не получилось: математика тебя интересовала, но не до такой степени, чтобы посвящать ей лучшие часы своей жизни. Ты знаком с основными понятиями информатики, владеешь компьютером настолько, что тебе позавидовали бы многие люди твоего возраста, и можешь производить множество операций с числами; однако ты не способен на такое самопожертвование, как превратить свою жизнь в бесконечное оттачивание мастерства, чтобы во время концерта не прозвучало ни одной фальшивой ноты. Для тебя существует некий культ действия, но ни в коем случае не страсть. К счастью, у большинства современных заговорщиков знания компьютера не простираются дальше базовых.

Ты продолжаешь свой путь, сунув руки в карманы плаща. Карандаш, ручка, несколько монет. Вдруг вспоминается дочь Флавия, и тебя охватывает нежность. \"Дуанн 2019\" – такой ник дочь выбрала для путешествий по сети; придуманная ею героиня смотрит на тебя с экрана одного из компьютеров, которые расположились на ее столе рядом с фотографиями знаменитых хакеров (Кевин Митник, Эхуд Тенебаум[7]). Или \"кракеров\", – именно на таком названии она настаивает: нужно научиться различать их, папа; кракеры используют информационные технологии для достижения противозаконных целей.

– А почему твой сайт называется \"РиэлХакер\", а не \"РиэлКракер\"?

– Хороший вопрос. Дело в том, что их различают только профессионалы, и если бы я назвала свой сайт \"РиэлКракер\", на него не зашел бы и один процент тех, кто делает это сейчас.

Ты не видишь никакой разницы между хакерами и кракерами. Или лучше просто называть их информационными пиратами? Ты бы предпочел именно это название, но все диктует английский. Люди говорят \"аттачмент\" вместо \"приложение\", \"е-мейл\", а не \"электронная почта\". И когда в Испании говорят \"скринсейвер\" вместо \"заставка экрана\", это звучит по меньшей мере глупо. Тем не менее не стоит бороться с неизбежным. Репутация испанского как языка нового века уже находится под угрозой. Информационные пираты. Информационные пираты…

Флавия крепко спала, неровно дыша, и ты замер, любуясь ею, освещенной слабым светом ночника. Спутавшиеся каштановые волосы упали на ее лицо с влажными полными губами; ночная рубашка распахнулась, приоткрыв правую грудь с острым розовым соском. Застыдившись, ты укрыл ее. Когда шаловливая девчонка успела превратиться в беспечную восемнадцатилетнюю девушку? Как ты мог пропустить этот момент? Чем занимался, пока она расцветала? Хуже всего то, что в ней самым странным образом сочетались любовь к алгебре и огонь, который сводил мужчин с ума. С самого раннего возраста ее притягивали компьютеры; программированию она научилась, когда ей не было и тринадцати лет. Теперешний ее сайт посвящен малопонятной субкультуре информационных пиратов. Сколько часов просиживают они перед своими клонами IBM? У большинства на это уходят лучшие годы молодости. Хорошо одно: Флавия очень рано повзрослела и не обращает внимания на молодых людей, которые постоянно вьются около дома, завороженные ее неброской красотой и необычной отстраненностью.

Зал Вижнера[8] пуст. Стрелки настенных часов показывают 6:25 утра. По небрежности Рамирес-Грэм оставил здесь механические часы. Скоро стрелки часов во всем здании уступят место красным электронным цифрам. Такая вот никому не нужная модернизация. Секундой раньше, секундой позже, но время, продолжая свой неумолимый ход, заполучит всех нас в свои сети, и молодость превратится в тлен и рассыплется в прах.

Лицо твое зябнет, но это не важно. Зато какое это удовольствие – первым прийти на работу. Ты научился этому от Альберта, который был твоим шефом более двадцати пяти лет, и продолжать эту традицию – дань верности человеку, сделавшему для криптоанализа больше, чем кто-либо другой. Сейчас он лежит в пропитанной запахом лекарств комнате, в доме на улице Акаций; он бредит, разум отказывается ему служить; видимо, не следует так перегружать мозг, иначе неизбежны короткие замыкания. Ты проходишь по пустым коридорам, смотришь на рабочие кабинеты, где столы завалены бумагами: в предрассветной тишине твой взгляд скользит по папкам и фантасмагорическим машинам с холодным высокомерием избранника богов; того, кто делает свою работу потому, что некая неведомая Первопричина предписывает так, а не иначе, и удел мудреца – не противиться своей участи.

Ты нажимаешь кнопку, вызываешь лифт. Вступаешь в это металлическое пространство, где тебе в голову приходят мрачные мысли: а вдруг машина даст сбой, и ты разобьешься насмерть? Ты направляешься в подвал, в Архив, который находится в самой глубине земли; в погребальную камеру, в которой обитаешь только ты. Там, внизу, еще холодней. Подвешенный в воздухе на толстых тросах лифта, движешься, оставаясь неподвижным. Есть что-то особенное в этом лифте, что приютил тебя. Его зеленые стены, эта сухая энергия движения, его солидный, стабильный ход. Что бы ты делал без него? Как вообще люди могли обходиться без лифтов? \"OTIS, вместительность 6 человек, 480 кг\". Ты задерживаешься, разглядывая название. Раскладываешь его по буквам: О-Т-И-С. Если переставить: С-И-Т-О. Сообщение И только Тебе Одному. Или: С-Т-О-И: \"Существую Твой Особенный Индивидуум\", Что за индивидуум?

В цокольном этаже находится Главный архив: ты являешься живым связующим звеном между настоящим и историей. Ты вешаешь плащ на покосившуюся вешалку. Снимаешь очки и протираешь их грязным носовым платком, надеваешь снова. Кладешь в рот пластинку мятной жевательной резинки (не более двух минут во рту, и она отправляется в мусорное ведро, как только ее вкус ослабевает).

Тебе хочется помочиться. Эти внезапные позывы мучают тебя с молодых лет, а теперь, в старости, становятся все нестерпимее, особенно когда ты даешь волю чувствам. На твоем нижнем белье – пятна цвета выжженной солнцем травы. И твои страдания ещ усугубляются тем, что в этом подвале архитектору не пришло в голову спроектировать туалетную комнату. Наверное, он был абсолютно здоровый человек и мочился один-два раза в день без всяких проблем для себя. Бесчувственный… Как же быть тому, кто страдает недержанием?

Ты открываешь наружный ящик с правой стороны стола, достаешь высокий пластиковый стакан из \"Макдоналдса\", направляешься в закрытое помещение в глубине Архива, расстегиваешь ширинку и мочишься в стакан: шесть, семь, восемь капель янтарного цвета. Поэтому ты и не любишь ходить в уборную: результат никогда не соответствует предваряющему его ощущению переполненности мочевого пузыря. Лучше уж в обеденный перерыв зайти в туалет и вылить свое жалкое сокровище. Ты снова ставишь стакан в ящик.

Ты любишь беспорядок на своем рабочем столе: так риятно потихоньку в нем разбираться, одновременно ожидая появления нового хаоса, – и эта игра длится дни, месяцы, годы… Рабочие столы криптоаналитиков обычно безукоризненны: бумаги сложены аккуратными стопками, карандашницы и книги кодов располагаются в строгом порядке друг против друга; ровные ряды мониторов несут свою вахту; их клавиатуры спрятаны в выдвигающихся полках столов. Все это говорит о четкости ума людей, делающих свою работу с непогрешимой логикой; однако они совершенно не готовы к неожиданным конфузам, преподносимым порой действительностью (например, к появлению бесчестных граждан, распространяющих опасную информацию за спиной правительства). Ты включаешь компьютер и проверяешь электронную почту – на обычном и секретном почтовых ящиках; выплевываешь жевательную резинку и кладешь в рот новую и вдруг находишь в секретном почтовом ящике послание из одной-единственной фразы: ОЬДЕСЫ АЭИА ЛОЕА ГЫКЪНЦЫИЦ ЕЛИЭЧШ. Твое внимание особо привлекает последовательность букв: анализ частотности повторений не займет и двух минут. Каждая из букв обладает своей собственной индивидуальностью, и если поставить ее на нужное место внутри фразы, она начинает изменяться, говорить, кричать, рассказывать свою историю, изменяя свою роль в жизни и на бумаге. Кто послал тебе это сообщение? Откуда? Это твой скрытый почтовый ящик, адрес знают не больше десяти человек, это и странно. Кому-то удалось проникнуть в стены Тайной палаты и \"приласкать\" тебя этим грубым посланием. Все сообщения, касающиеся Тайной палаты, приходят на твой секретный почтовый ящик в закодированном виде, и твой компьютер расшифровывает их в автоматическом режиме. Возможно, произошел сбой в программе. Ты нажимаешь пару клавиш, пытаясь раскодировать письмо. Безрезультатно. Программа Тайной палаты не может его расшифровать. Это подтверждает твои подозрения – письмо отправил чужак.

Это провокация. Тебе нужно прибегнуть к тому, что ты умеешь делать лучше всего, – к частотному анализу. Вскоре ты понимаешь, что речь идет о простом шифрованном коде замен, одним из вариантов которого, согласно Светонию,[9] пользовался еще Цезарь. Каждая из букв переходит на 5 позиций вперед, таким образом, О будет соответствовать У, Ь – это Б, и так далее. \"УБИЙЦА ТВОИ РУКИ В КРОВИ\". Кто же убийца? И почему его руки в крови?

Глава 2

Черные тучи на горизонте предвещают дождь. Флавия прощается со своими подругами и залезает в синий микроавтобус, который отвезет ее домой. Черный кожаный чемоданчик с книгами и бумагами, серебристая \"Нокия\" в кармане (она поглядывает на телефон каждую минуту, но сообщений нет). Уже час дня, хочется есть. Автобус набит битком. Флавия прижимается к металлическому поручню, и открывается крохотное пространство между толстым лысым мужчиной, уткнувшимся в экран своего телефона (еще один помешанный на компьютерных играх) и сеньорой с усами. Пахнет потом и дешевыми духами. Музыка, которую выбрал шофер, – крикливо-восточная, трагическая. Можно послушать что-нибудь из своей \"Нокии\", чтобы отгородиться собственным звуковым барьером от невыносимого шума, но она давно не закачивала в телефон ничего нового, а то, что есть, – надоело. Можно заняться игровой приставкой, как те два парня, но лучше не стоит. Для этого нужен экран побольше, чем у ее сотового.

Стоять неудобно. Она поднимает глаза и читает уличную рекламу на вывесках. Киберкафе, недорогое подключение к Интернету, нотариальные конторы… С каждым разом, когда она смотрит наверх, вывесок становится все больше. Мир битком набит людьми и предметами, и если ты не хочешь с ними контактировать, нужно попытаться уйти в себя и создать собственную виртуальную реальность.

\"Билеты, билеты\", – приговаривает кондуктор, сопливый мальчишка с затравленными глазами. У нас все по старинке: в других странах за проезд уже давно расплачиваются пластиковыми карточками. Или можно набрать определенный код на своем сотовом (интересно, мы так и будем называть их \"сотовыми\"?). Одна из частных компаний предложила использовать название \"i-фоны\"; поначалу Флавия решила, что \"i\" – означает \"Интернет\", но оказалось, что эта буква означает \"информация\").

Флавия дает кондуктору несколько монет. Нужно запретить детям работать. О чем может рассказать взгляд этого мальчика? Жизнь на окраине города, пятеро детей, мать работает на рынке, отец продает что-нибудь незаконное. Суп и лапша – вся дневная еда. Рио-Фугитиво процветает, но этот город – лишь крохотный островок на территории отсталой страны. И даже здесь, рядом с полностью компьютеризированными зданиями, можно встретить убогих нищих.

Наша жизнь полна событиями, и фокус в том, что из памяти постепенно стирается то, что раньше казалось незабываемым. Когда она была ребенком, школа была для нее желанным убежищем, теперь же нагоняет скуку – так лениво и монотонно там преподают. Подружки сплетничают о вечеринках, о прыщавых парнях, каждый из которых во время танца норовит прижаться к тебе своим членом; о ночах, начинающихся с невинных поцелуев и заканчивающихся сексом в мотеле или под открытым небом… И хочется бежать от всего этого, включить дома свой компьютер и войти в \"РиэлХакер\"; благодаря общению с миром хакеров/кракеров она одна из первых узнала о подозрительной смерти двух хакеров несколько недель назад; они были членами мятежной организации \"Сопротивление\", о чем не преминули сообщить наиболее влиятельные в стране источники информации. Такие газеты, как \"Посмо\" и \"Расой\", к примеру, пользуются ее сайтом как источником информации о \"Сопротивлении\", хотя и выдают эту информацию за свою.

Она отводит взгляд от рекламных щитов и вывесок и разглядывает городской пейзаж, мелькающий за окном. Только что построенные здания сменяются полуразрушенными – город не стоит на месте. Вот проходит тощая женщина с пекинесом. Двое мужчин, украдкой взявшиеся за руки. Полицейский вымогает мзду у таксиста. Бригада рабочих в касках взламывает цемент для укладки мощного кабеля из стекловолокна; эта работа, наверное, никогда не закончится: пока будут возиться с этим кабелем, появится другой, более совершенный. На стенах домов висят плакаты Коалиции, призывающие всех объединяться против правительства, подкупленного транснациональными компаниями.

Тем временем микроавтобус уже миновал оживленный центр и район частных владений и двигается в восточную часть города, где просторней и легче дышится. Флавия усаживается рядом со старушкой, читающей \"Ванидадес\" (крупный заголовок статьи гласит: \"Об упорстве Джеки Кеннеди Онассис\"). Ей хочется сказать, что настоящая героиня теперь другая. Это в прошлом веке женщина могла оставаться пассивной потребительницей; в наше время нужно самой создавать те модели поведения, которые приемлемы для тебя.

Она проверяет в своей \"Нокии\" e-mail, MMS и SMS (в этих последних слова настолько искажены сокращениями, что даже смысл иногда теряется). Быстро прочитывает два из них. На прошлой неделе какой-то незнакомец прислал ей электронное письмо, в котором говорилось, что хакеры Нельсон Вивас и Фредди Падилья, которые умерли при весьма подозрительных обстоятельствах, совершенно точно принадлежали к \"Сопротивлению\", и ответствен за их смерть глава этого движения – Кандинский. Почему? Потому что Кандинский страдает манией величия и не хочет замечать разногласий в своей группе; Вивас и Падилья осмелились указать ему на очевидные недостатки в управлении организацией. Флавия не имеет привычки публиковать новости, источник которых не заслуживает доверия; однако если все это правда, то известие произведет фурор; возможно, стоит выпустить заметку, где будет косвенно говориться о расколе в группе Кандинского (без имен и конкретных обвинений).

Накануне она получила много оскорбительных и дерзких писем; в хакерской среде Кандинского боготворили: ему удалось создать группу, которая позволяла себе атаковать правительство, бороться с политиками-неолибералами и глобализацией (киберактивизацией, на техническом жаргоне). Флавия тоже восхищается этим человеком, но в глубине души с беспокойством наблюдает, как пресса теряет объективность по отношению к нему.

Вивас и Падилья делали электронную версию \"Эль Посмо\". Оба были убиты в одни и те же выходные: Вивас зарезан в субботу на рассвете при выходе из здания редакции \"Посмо\", а Падилья убит выстрелом в шею прямо у дверей своего дома в воскресенье вечером. Средства массовой информации преподнесли эти два убийства как не зависимые друг от друга, лишь случайно имевшие место практически в одно и то же время. Оба убитых не имели ни врагов, ни каких-либо серьезных проблем, так что мотивы убийств были неясны. Но они были членами \"Сопротивления\", и Флавия полагала, что нельзя слепо доверять случайным совпадениям.

Она надевает наушники и ищет в мобильнике канал новостей. На экране появляется Лана Нова, ее любимая ведущая. Это виртуальная женщина; волнистые черные волосы собраны в пучок – такая прическа гармонирует с азиатскими чертами ее лица. В наушниках звучит ее обволакивающий голос с металлическим тембром, способный вызвать волнение, даже когда она рассказывает о погоде; не зря молодежь залепляет стены комнат постерами с ее изображением. Горожане в течение двух дней протестуют против повышения тарифов на электроэнергию. \"Глобалюкс\", итальянский концерн, менее года назад выкупивший на аукционе право распоряжаться электричеством в Рио-Фугитиво, защищается, объясняя, что в период сложившегося кризиса другого выхода просто нет. Подъем цен позволит профинансировать постройку новой электромагистрали. Коалиция призывает полностью перекрыть улицы и дороги в четверг. Акции протеста распространились и на соседние города – Ла-Пас и Кочабамбу, – там происходят яростные стычки фабричных рабочих и студентов с полицией. В Сукре заминирована высоковольтная башня. В Санта-Крусе – взрыв демонстраций за гражданские права. Оппозиционеры требуют немедленной отставки Монтенегро, аргументируя это требование тем, что месяцев, оставшихся до окончания его полномочий, будет достаточно для полного разорения страны (сейчас – начало ноября, выборы пройдут в июне следующего года, соответственно, новый президент приступит к своим обязанностям только в августе).

Странно, но о \"Сопротивлении\" не говорится ни слова. Вивас и Падилья тоже не упоминаются. К счастью, конкуренты Флавии в области информации работают не так оперативно, как она.

Флавия выключает телефон. Теперь, когда места в микроавтобусе стало побольше, она может видеть его; он сидит на заднем сиденье, прислонившись к его изрезанной ножом спинке. Тот же самый парень, которого она видела вчера. Должно быть, ему около восемнадцати лет; высокий, кудрявые волосы, в руках ярко-желтый мобильник (чтобы привлечь к себе внимание?). Интересно, что он слушает, чтобы отгородить себя от этих тропических ритмов? Новости? Футбольный матч Италия – Аргентина? Лучше не обращать на него внимания… Не нервничать… Слушать Лану Нову… Лучше…

И вновь, как это было и вчера, его глаза пригвождают ее к месту. Она привыкла игнорировать мужчин, но во взгляде парня есть что-то, что ее беспокоит. Она проводит рукой по волосам, проверяя, все ли в порядке с прической (она укладывает волосы в стиле \"сафари\": они торчат во все стороны, будто она только что встала с постели). Облизывает пересохшие губы. Как же глупо, должно быть, она выглядит в этой монашеской школьной форме, которую никак не отменят: голубая юбка до колен, белая рубашка, голубой жакет и – уж совсем ни в какие ворота не лезет – кошмарный трехцветный галстук. В ней она ничем не отличается от своих сверстниц.

Когда она выходит из автобуса, накрапывает дождь; его паучьи лапки тихонько ласкают лицо. Она старается укрыться за автобусом, и ей это удается: маленькая победа – парень будто приклеился к стеклу в ожидании момента, когда она обернется, чтобы взглянуть на него еще раз.

Автобусная остановка. Мусорный контейнер, облепленный большими зелеными мухами. Тощая бродячая собака нехотя рычит на прохожих. Флавия думает о Кланси, своем старом слепом добермане; как он ходит по дому, натыкаясь на стены, и, тоскуя, ждет ее. Соседи жалуются на его лай по утрам, мама намекает на то, что он уже очень старый – одиннадцать лет, – возможно, пришло его время уходить.

До дома осталось не больше двухсот метров. Эти улицы немноголюдны, ей нравится чувствовать себя здесь хозяйкой и идти по дороге, подальше от тротуара, где растут пыльные кусты мушмулы. Она подпрыгивает, играя в воображаемые классики, спрашивая себя, чем сейчас может заниматься отец, и вдруг, удивленная и пристыженная, понимает, что она не одна.

\"От альфы до омеги, от пустоты к бесконечности, – произносит низкий, скорее, пожилой голос, хотя говорит совсем молодой человек. – Игра с метафизическими и теологическими коннотациями\". Когда же он успел вылезти из маршрутки? Она не слышала, как он шел за ней, и на мгновение ей становится страшно. В городе полно мерзавцев, которые насилуют детей или убивают за непонравившийся взгляд. До спасительной двери дома, от которого рукой подать до двух полицейских участков, осталась какая-нибудь сотня метров…

– Для игры в классики не требуется никаких коннотаций, – говорит Флавия, стараясь придать голосу безразличный тон.

– Каждому хотелось бы оставаться на поверхности, не вникая в суть вещей и событий, и наслаждаться ими такими, какие они есть, – говорит молодой человек, – но это невозможно. Все имеет дополнительное значение и смысл, который можно назвать трансцендентным. И поэтому мы постоянно находимся в поиске.

Дождь начинает терять свою прелесть, превращаясь в мокрую изморось. Флавия идет дальше; хочется бегом припуститься домой, но она должна сохранять спокойствие. Никогда не знаешь, что может случиться. Страх гонит ее прочь, но почему-то хочется доверять этому незнакомцу.

– Меня зовут Рафаэль. А ты Флавия? Не спрашивай меня, откуда я знаю твое настоящее имя. А другие имена? У меня самого их около восьми.

– Оставим это.

– Ничего страшного. Если ты не скажешь правду, я очень скоро все узнаю сам.

Теперь она идет, не глядя на парня, чувствуя в его присутствии возможную угрозу. Но он замолкает, и Флавия решается возобновить разговор.

– Ты знаешь, в какую школу я хожу, а где учишься ты?

– Я уже давно оставил школу, Флавия-любопытная. Если тебе так уж интересно, когда-нибудь я покажу тебе, чем зарабатываю на жизнь. Это имеет отношение к информации.

– Репортер?

– Ты старомодна. Есть люди, которые много платят за то, чтобы иметь особые сведения. И люди, делающие настоящие чудеса для того, чтобы эти сведения раздобыть. Рано или поздно ты вспомнишь мои слова. Но для начала: ты должна быть очень осторожна. Иногда ты даешь непроверенную информацию. Есть люди, которых это беспокоит. Опасные темы – не игрушка.

Флавия останавливается и смотрит не него. Он хакер? Который из них? Из \"Сопротивления\"? Крыса? Или и то, и другое? Он угрожает мне? Однако нервничает он не меньше моего: нижняя губа подрагивает, да и взгляд уже не такой уверенный, каким был в автобусе. Может, это дождь, стекающий по волосам и щекам, слегка сбил с него апломб. Теперь юноша имеет вид человека, который хранит важную тайну и испытывает от этого чувство вины. Я не боюсь хакеров – членов \"Сопротивления\", но если он Крыса, то может быть опасен (эти способны зарезать человека, выполняя свою работу). Крысы занимаются торговлей секретной информацией, и в последние годы их стало намного больше; постоянные сплетни горожан сделали их нелегальными элементами. Некоторые из них для получения нужной информации выдают себя за хакеров, другие используют традиционные способы: роются в помойках, подкупают слуг, дают взятки, расспрашивают коллег по работе.

– Я должна идти, – говорит Флавия. – Утро вечера мудренее. Надеюсь, в следующий раз ты будешь выражаться ясней.

– Следующего раза может не быть.

– Ты фаталист.

– Я фаталист.

Рафаэль подает ей руку и прощается. Флавия смотрит, как он удаляется, постепенно теряясь за стеной дождя, и бегом пускается домой.

Глава 3

Меня зовут Альберт. Меня не зовут Альберт.

Я родился… Уже. Очень. Недавно.

Я никогда не рождался. Я то, что имеет место. Что всегда имеет место. Всегда будет иметь место. Я. Один. Человек. Истощенный. Смешанный с землей. Глаза. Серые. Борода. Серая. Черты лица. Смазанные. Я двигаюсь. Плавно. И. Неведение. На разных. Языках. Французский. Английский. Немецкий. Испанский. Португальский. Макао.

Ко мне подсоединили разные трубки, которые поддерживают мою жизнь. В окно комнаты видно течение дня на улице. Шумные толпы на тротуарах. Ничего странного. Назвать улицу… Улицей Акаций.

Где находятся акации? Хороший вопрос.

В глубине горы. Рио-Фугитиво. Цвета охры. Они не похожи на другие горы. В долине. Синеватые горы. Рынки. Средневековые башни. Развалины крепостей. Река. Не помню, о какой деревне идет речь. Но этот образ… Есть ребенок. Который бежит и бежит.

Это не я. Не могу быть я. У меня нет детства. Никогда не было.

Я могу говорить и иногда это делаю. Предпочитаю этим не заниматься. Произнесение всего нескольких слов полностью обессиливает меня. Это наводит на мысль о моей хрупкости. О возможной смерти. Но это не так. Никогда. Для меня нет смерти.

Я электрический муравей. Соединен с землей. И порой являюсь духом всего сущего. Я дух криптоанализа. Криптографии. Или это одно и то же?

У меня шумит в ушах. И эти голоса в комнате… Говорят… Что… Мне необходимо… Это уединение. Это. Спокойствие. Это очень хорошо. Чтобы. Ухватить. Ход мысли. Спокойствие. Должен быть путь. По которому они следуют. В какой-то форме. Мысль. Нужно превратиться в мысль. В другую форму. Смутную. Ассоциации идей. Должны иметь скрытую логику. Бредовая логика. Соответствует всем моим действиям. Всему тому, что привело меня в эту кровать.

Были чувства. Были инструкции. Но мой разум. Принял окончательное решение. Мне хотелось бы знать, как это произошло. Эта тишина помогает. Но шаги звучат не переставая. Я слышу их. Они грохочут там. В этой коробке-усилителе, которой является моя голова… Ждут моих слов… Ждут. Ждут.

Меня зовут Альберт. Меня зовут не Альберт.

Я. Механический муравей.

Что. Я. Помню… Мои. Труды. Начались… В 1900 году до Рождества Христова. Я был тем, кто написал странные иероглифы. Вместо обычных. В склепе Хнумхотепа II. Я написал их в последних двадцати столбцах. 220 в записи. Это не был секретный код. Развивающийся из всего. Но если был… Первая трансформация. Международная письменность. По крайней мере среди известных на тот момент.

Ах. Усталость. Было так много других. Невозможно все перечислить. Рынки. Руины замков.

Год 480-й до Рождества Христова. Тогда меня звали Демарат.[10] Я был греком и жил в персидском городе Сузы. При мне царь Ксеркс[11] строил планы завоевания Спарты. Пять лет велись приготовления к вооруженному вторжению с целью прекратить господство Афин и Спарты.

И я придумал соскрести серу с деревянных табличек. Написать на них о планах Ксеркса. И вновь покрыть серой. Они были отправлены в Спарту. Там жила женщина по имени Горго. Дочь Клеомена. Она догадалась, что на табличках содержатся сообщения. И приказала счистить серу. И Ксеркс не смог застать греков врасплох. Они обо всем догадались и были готовы к сражению. Когда случилось противостояние персов и греков. При Саламине. Ксеркс заранее считал себя победителем. Верил, что загонит греков в угол. Но в результате сам попал в их ловушку.

Мое имя – Демарат. Я изобрел стенографию. Нет ничего лучше, чем спрятать сообщение. Так же. Меня. Зовут. Гистией.[12] Правитель Милета. Аристагор.[13] Помог Аристагору разоблачить персидского царя Дария.[14]

Я приказал обрить голову посланника. Написал сообщение на его голове. Подождал, пока отрастут волосы. И послал его на поиски Аристагора. Посланник проник на персидскую территорию. Добрался до Аристагора. Попросил обрить свою голову. И Аристагор смог прочесть мое сообщение.

Стенография. Я. Механический муравей. Слышу голоса… Я также изобретатель криптологии. Искусства сокрытия смысла сообщения. Я тот, кто отправил послание спартанскому царю Лисандру.[15] Лисандр находился далеко от Спарты. При поддержке своих новых союзников. Персов… Когда гонец пришел к нему. При нем не было письма. Лисандр увидел его. И понял, где искать. Приказал, чтобы тот отдал ему свой тяжелый кожаный пояс. И нашел… Намотал пояс на деревянную жердь нисходящей спиралью, и буквы стали сами складываться в слова, которые рассказали о планах его союзников-персов. Ксеркс намеревался совершить предательство и завладеть Спартой в отсутствие Лисандра. Благодаря тому посланию Лисандр вернулся вовремя и сокрушил своего союзника-врага.

У меня болит правая нога. Столько… Времени… Лежать. В кровати. Спина. Опять я не могу встать. Если бы я мог… Мои легкие загублены. Столько курить… Иногда я мочусь под себя. Медсестра приходит перестилать мою кровать. А по большому – унизительно. Когда нет медсестры. Почти никогда нет. Приходится звонить в звонок, чтобы вызвать охранника. Моя кожа пахнет старостью. Струпья словно чешуя падают на пол. Головная боль порой невыносима…

Столько дней и ночей я провел наедине с сообщениями. Было предсказано, что я не останусь невредимым. Всему есть цена.

Что-то происходит в моей голове. Иду в поиске утерянного мира.

Я хочу знать, как я думал, что я думал.

Мне нужна. Универсальная машина Тьюринга.[16]

Универсальная машина Альберта. Альберт. Демарат. Гистией. Я меняю имена подобно змее, сбрасывающей кожу! Истории. Личности. Ничто человеческое мне не чуждо.

Я пересекаю века и влияю на события. Без меня. Войны. История была такой разнообразной. Я паразит на человеческом теле. Паразит на теле истории.

Мне хочется пить. В горле пересохло. Мои глаза закрыты. Я не могу их открыть. Они открыты, но я ничего не вижу. Вижу, не видя. И мерзну. Очень мерзну. Закрытая комната. Запах мочи. Запах рвоты. Запах лекарства. Люди входят и выходят. Старые женщины. Мужчины. Люди в спецодежде. Лица, которые я не узнаю. Лицо Тьюринга…

Я нарек его этим именем. Это истинный Тьюринг. Однажды им был я. Но это другое. Сейчас важно то, что я был агентом ЦРУ. Это тело досталось мне после Второй мировой войны. Я был послан своим правительством в качестве советника. Прибыл в дождливый день 1974 года. Растворился в аэропорту Ла-Паса. Высота… У меня почти не было времени любоваться снежными вершинами. Только насколько это было возможно. Через грязные разбитые стекла. Терминала.

Один день я провел в постели, а на следующий меня принял министр внутренних дел. Тогда были другие времена. Монтенегро был диктатором. А сейчас глава правительства – министр внутренних дел. Между нами установилась сердечная дружба. Тот, кто был никем в развитых странах, здесь мог стать влиятельной фигурой. Перед тем как попасть сюда, на Севере я и был никем. Всего лишь простым агентом… После бытия такими личностями… Здесь я был большим человеком. Не просто советником, а тем, кто обладает властью. Поэтому. Я. Жалел. Когда. Через. Год. Пришел приказ возвращаться. В Соединенные Штаты. Я не хотел снова становиться никем.

Страна мне понравилась, и я хотел остаться. Я нашел свой север на юге. И я смог убедить военных в том, что необходимо развивать структуру, которая будет специализироваться на распознавании и расшифровке секретных сообщений оппозиции. И Чили. Тайную палату.

Монтенегро был одержим захватом Чили. Хотел стать человеком, вернувшим своей стране море. В душе я смеялся. Ему же сказал: да, конечно, почему нет. Как скажете. И поступил на службу в Тайную палату, как только она была создана. И отказался от ЦРУ. Эта страна очень хороша для иностранцев.

Средневековые башни.

Лица. Проходят передо мной. Садятся. Ждут. Ждут меня. Их жесты – это коды. Их одежда – коды. Все есть код. Секретная структура. Каждое слово написано незримым Богом. Или маразматиком? Или демиургом? Невоздержанным демиургом.

Мы не знаем, как начиналось сообщение. Знаем. Что. Сложно. Закончить его. И оно продолжает заполнять строки. Страницы. Тетради. Книги. Библиотеки. Вселенные.

Входят и хотят прикоснуться ко мне. Они этого не сделают…

Я есть, и меня нет. Лучше бы не было.

Или это одно и то же?

Глава 4

В своем кабинете, расположенном на верхнем этаже Тайной палаты, Рамирес-Грэм просматривает папки, принесенные Баэсом. При этом он в плохом настроении. Пьет кофе уже третий раз за это утро. Не такой горячий, как хотелось бы, но что делается хорошо в этой гребаной стране? В течение последних недель у него болит желудок; врач сказал, что это гастрит или, возможно, начинается язва, и нужно месяца на два отказаться от спиртного, острой пищи и кофе. Перед визитом к врачу он промучился две недели. Потом вспомнил своего отца, который страдал эмфиземой легких и, несмотря на протесты докторов, продолжал курить, говоря при этом, что лучше умереть, чем лишить себя удовольствия наслаждаться жизнью. Умер он через год. \"Глупее смерти не бывает, – подумал Рамирес-Грэм. – Если бы он слушался врачей, мог бы прожить еще лет пять\". Сейчас, накануне своего тридцатипятилетия, Рамирес-Грэм понемногу начал понимать такие вещи. Последние два года его ночной столик полон лекарств, а жизнь – ограничений.

Компьютер включен, на ярко-синем фоне экрана медленно движутся математические формулы заставки. В стоящем неподалеку аквариуме с зеленоватой водой плавают туда-сюда четыре скалярии, влекомые будто магнитом своей вялой скукой. На столе сотовый телефон фирмы \"Нокия\". За столом под стеклянным колпаком стоит заржавленная машина \"Энигма\". \"Настоящий скелет\", – подумал он, когда впервые увидел ее. Она появилась во времена печатных машинок, которыми пользовались наши деды. Однако в ее случае речь шла о машине, не удовлетворившейся своей приземленной функцией – выведения на бумагу слов; ее деятельность была намного сложней за счет присоединенных дополнительно роторов и кабелей. Никто не знает, как Альберту удалось ее достать; в мире остались считанные единицы таких машин – одни в музеях, другие – в частных коллекциях, и на сегодняшний день их цена неимоверно высока. И не зря: в свое время благодаря \"Энигме\" нацисты смогли механизировать отправление секретных сообщений и за пару лет добились больших преимуществ в войне; этому во многом способствовала система коммуникаций, надежно защищенная от постороннего проникновения. К счастью, существовала группа польских криптоаналитиков, не спасовавших перед загадкой \"Энигмы\", среди них был и Алан Тьюринг. Альберт принес машину в первый же день работы в Тайной палате и до установки стеклянного колпака каждый вечер неизменно забирал ее домой. Сослуживцы втихомолку подшучивали над ним и прозвали \"Энигма\"; о нем ходили многочисленные слухи: машина служила неопровержимым доказательством, что он вовремя сумевший скрыться нацист. По их мнению, представители правительства говорили неправду, утверждая, что он всего-навсего сотрудник ФБР. У него был, к примеру, вовсе не североамериканский, а типично немецкий акцент. Альберт же нисколько не утруждал себя опровержением всех этих сплетен.

Рамиреса-Грэма интриговала эта личность. Он гадал, насколько правдивы мифы о нем, однако сдерживал свое любопытство и желание увидеть Альберта воочию.

Быть может, при виде этого немощного тела развеется миф о его величии, созданный людской молвой. Но нет. Рамирес-Грэм предпочитает для начала ознакомиться с историей. Он спустится в Архив архивов и внимательно изучит документы, в которых детально описано создание Тайной палаты. И конкретная роль в этом Альберта.

Рамирес-Грэм безумно устал. Он плохо спит по ночам; иногда просыпается около трех часов ночи с мыслью о Кандинском и больше не может уснуть. Электронная собачка-робот спит в ногах кровати с металлическим мурлыканьем; он уже немного привык к этому звуку, но поначалу приходилось бороться с искушением вышвырнуть собачку в окно, либо расковырять отверткой, чтобы замолчала.

Он сам придумал образ Кандинского, так как не видел ни одной его фотографии. Наверняка бледный и худой (а как иначе, если проводишь столько часов за компьютером) и уж точно совершенно не умеет вести себя с женщинами; вряд ли ему удастся когда-нибудь соблазнить красотку вроде Хэлли Берри (у нее такие убедительные груди, причем во всех фильмах).

Будет ли победа Кандинского концом карьеры Рамиреса-Грэма? Президент не в восторге от того, как идут дела. Он требует немедленных разъяснений. Вице-президент по мере сил защищает Рамиреса-Грэма, но в любой момент может пойти на попятный: он прежде всего политик.

Рамирес-Грэм рассеянно пишет цифры и формулы на полях документов, которые он просматривает, – нескончаемый лабиринт кодов. Он тщетно пытается найти какой-нибудь заслуживающий внимания эпизод. И опять возвращается мыслями к Кандинскому. Да, ребята из \"Сопротивления\" делают свою работу профессионально. Кандинский окружил себя способными людьми. Ирония судьбы: вот уже год, как Рамирес-Грэм приехал в Рио-Фугитиво с самомнением настоящего эксперта Агентства национальной безопасности (АНБ), для которого работа в Тайной палате казалась детской игрой. А теперь ему не дает покоя какой-то хакер из страны третьего мира.

Да, не следовало так увлекаться бюрократической работой, отвлекавшей его от ежедневной практики по теории чисел и алгоритмов криптологии.

Рамирес-Грэм родился в Арлингтоне, штат Виргиния. Его отец, иммигрант из высокогорной деревни в Кочабамбе, женился на американке из Канзаса, преподавательнице математики в государственной школе. Отцу удалось преуспеть в должности администратора креольского ресторана, однако он и не подумал регистрировать сына в боливийском консульстве. Не прошло и недели со дня рождения маленького Рамиреса, как по почте пришла его карточка социального страхования, делающая его полноправным гражданином Соединенных Штатов. Самому отцу стоило больших усилий добиться того, чтобы стать членом американского общества. Рамирес-Грэм просто дал себе труд родиться на территории США.

Дома он овладел испанским и говорил на нем очень хорошо, не считая небольшой путаницы с сослагательным наклонением. Однако у него сохранился англосаксонский акцент, особенно в произношении \"л\" и \"р\". В детстве и юношестве он несколько раз побывал в Боливии; ему нравилось тамошнее общественное устройство, многочисленные родственники, бесконечные праздники. Это была страна-каникулы, но ему никогда не приходило в голову поселиться там. Никогда до приема в посольстве Боливии в Вашингтоне он не был знаком с вице-президентом. На приеме чествовали молодые дарования, и Рамирес-Грэм был приглашен как эксперт по криптографическим системам АНБ. Его работа считалась секретной; так и было, пока новый шеф не захотел связаться со средствами массовой информации и не всплыли некоторые сведения. Утечка информации была немедленно приостановлена, ведь АНБ – серьезная организация, финансирование которой осуществляется из госбюджета, а такие сведения – не для широкой публики.

На том приеме вице-президент спросил его между делом, не хотел бы Рамирес-Грэм занять пост руководителя Тайной палаты? Рамирес-Грэм чуть не рассмеялся: название \"Тайная палата\" показалось ему чем-то из глубокой древности.

На тот момент он ничего толком не знал о боливийской Тайной палате: ни о ее годовом бюджете, ни о штате сотрудников, хотя подозревал, что их в его подчинении будет предостаточно. И тогда он спросил себя: чем лучше быть – головой крысы или хвостом льва?

Вице-президент объяснил ему: \"Тайная палата была создана во времена угрозы национальной безопасности, в 1970-е годы. Президент Монтенегро (а именно он отдавал приказ о ее создании) заметил, что в последние годы ТП несколько устарела, и возложил на меня миссию обновить ее для нового века. Думаю, в наше время главной угрозой госбезопасности можно назвать кибертерроризм. Да, и в Боливии тоже, поверьте. Когда я так говорю, может показаться, что я полностью ориентирован на современность, однако предполагается решать как проблемы настоящего, так и прошлого и будущего. Правительство, общественные организации и частные фирмы попадают во все большую зависимость от компьютеров. Не говоря уже об аэропортах, банках, телефонных станциях… Мы редко задумываемся над этим, хотя в безопасности этих систем нельзя быть уверенными и на сотую доля процента. Вот так-то\".

Эти слова были большим искушением для Рамиреса-Грэма. Он сразу представил себя на посту, жизненно важном для нации.

– От подобного предложения я не в силах отказаться, – неожиданно произнес он, не задумываясь о последствиях сказанного. – Однако мне известно, что посты государственной важности могут занимать только граждане страны.

– Я сделаю вас боливийцем за пять минут.

И через каких-то десять дней экспресс-почтой были присланы его новый паспорт, водительские права и свидетельство о рождении в Кочабамбе; он только подивился той непринужденности, с которой решались столь важные проблемы на его второй родине. В тот же день позвонил вице-президент, и он уже не смог отказаться…

Рамирес-Грэм пьет кофе и вспоминает первые дни своей службы в Тайной палате. Он последними словами проклинал свое слишком поспешно принятое решение. По наивности он явился сюда с руководством по математике в руках, думая, что у него будет время заниматься программированием. Но это оказалось просто невозможно.

А Рио-Фугитиво… Что бы сказала Светлана? Он порвал отношения с ней, но в ящике стола до сих пор хранится ее фото: черные вьющиеся волосы, впалые щеки, алые губы, которые, кажется, вот-вот изменят свой строгий изгиб и сольются с твоими в жарком поцелуе… Не проходило и дня, чтобы он не послал ей электронного письма или не позвонил, – никакого ответа. Они встречались десять месяцев до того самого дня, когда она сказала, что беременна; он тогда разинул рот, удивленно поднял брови и произнес фразу, в которой не переставал раскаиваться с тех пор: я еще не готов иметь ребенка. Светлана, рассерженная и оскорбленная, убежала тогда из его офиса, а на следующий день он узнал от ее сестры, что Светлана в больнице, она только что потеряла ребенка. Сестра сказала, что в этом нет его вины, просто Светлана неосторожно вела машину по дороге из его конторы и столкнулась с такси; однако Рамирес-Грэм не мог не чувствовать себя виноватым, и это чувство только возросло от того, что Светлана не захотела принять его ни в больнице, ни позже, в доме сестры.

Все это случилось как раз в те дни, когда он получил предложение вице-президента. Он еще подумал тогда, что, возможно, лучше остаться и попытаться заслужить прощение Светланы. Но гордость помешала ему поступить так, и он на два года уехал, чтобы возглавить Тайную палату.

Он наблюдает за усыпляющим движением скалярий в аквариуме. Суета и беготня, приливы и отливы… Временами кажется, что именно его уход из AHB привел к тому, что сейчас он бессилен перед ходом событий. Агентство, игравшее такую важную роль во времена холодной войны, сейчас потихоньку теряет контроль над ситуацией, пасуя перед новыми, практически неуязвимыми системами кодировки данных. Да, по-прежнему перехватывается огромное количество секретных сообщений (примерно два миллиона в час), но с каждым разом становится все труднее расшифровать их. По идее, Рамирес-Грэм не должен особо волноваться по этому поводу; его обязанность, прежде всего, усовершенствование систем безопасности, а в настоящее время криптографы существенно опережают криптоаналитиков. Но он беспокоится, поскольку потеря престижа АН Б означает и потерю его собственного престижа. Предложение вице-президента застало его в момент депрессии. Возможно, он принял это предложение из чувства противоречия, с тайной надеждой вновь вернуться в АНБ уже со свежими силами.

Не прошло и года со времени его приезда в Боливию, как события стали принимать все более скверный оборот. За несколько дней до взрывов во Всемирном торговом центре АНБ перехватило множество тревожных сообщений Аль-Каиды. в которых говорилось об атаке, какой еще свет не видывал. Однако эти сообщения не были вовремя расшифрованы. Такое случалось и раньше. Но никогда последствия промедления не были столь ужасны, как в этот раз, 11 сентября 2001 года.

Пожалуй. Ему вдруг представилась гостиная его нового дома. Украшенная разноцветными шариками. Заполненная многочисленными игрушками… Гостиная эта была пуста, и некому было играть там; кого он хотел обмануть, приобретая все это великолепие?

Что-то сейчас поделывает Светлана? Такая худенькая. Ему нравилось целовать ее ребра… Ее необъятная коллекция обуви… Страсть к модным каталогам, постоянная готовность радоваться пакетам, доставленным посыльными из модных магазинов. Ее привычка завладевать по ночам всей кроватью, так что тебе негде было пристроиться. Он скучает по их квартирке на 27-й авеню Джорджтауна, в десяти минутах ходьбы от центра. По ее кошкам, которые клубочками свертывались у ног, когда он устраивался на оранжевом набивном пуфике посмотреть телевизор… Что он делает в этой далекой стране, где обычаи так не похожи на обычаи его родины? Отец приложил много усилий, чтобы привить ему любовь и уважение к латиноамериканской культуре, к их общим корням. И преуспел в этом: Рамиресу-Грэму интересно следить за непрекращающимися злоключениями этой страны, проводить в Кочабамбе каникулы (все его родственники уже давно перебрались сюда), но постоянно жить в Боливии – это совсем другое дело.

Когда он приехал сюда, то в первые же дни испытал желание немедленно вернуться. Альберт, создатель Тайной палаты, проделал огромную работу при мизерном бюджете. И все же это было так далеко от Крипто-Сити (это громадный комплекс в здании АНБ в Форт-Миде). Здешним компьютерам уже более пяти лет, их память и скорость не соответствуют требованиям нового столетия. Возможности систем связи крайне ограничены, то же самое можно сказать о системах мониторинга разговоров и систем распознавания кодов. Нет даже автоматического переводчика с кечуа и аймара на испанский язык – и это в стране, жители которой говорят на всех трех языках! Разве индейцы не прибегают к конспирации? Или все заговоры осуществляются на испанском? А этот допотопный компьютер \"Cray\"… Рамирес-Грэм остался здесь только потому, что вице-президент пообещал оборудовать Тайную палату по последнему слову техники.

Экран монитора гаснет на несколько секунд. Снова зажигается. Последнее время перепады напряжения случаются все чаще. Чертов \"Глобалюкс\". Сейчас объявят о перекрытии улиц, как будто от этого объявления везде зажжется свет. Чертова страна.

Он подходит к окну. А ведь поначалу ему понравилось жить здесь. Надо признать, ему импонировали власть и свободный доступ к вице-президенту, который тоже переехал в Рио-Фугитиво (в свое время Рамирес-Грэм сделал все возможное, чтобы не ехать в Ла-Пас: он не выносит высокогорный климат). Установили несколько новейших компьютеров, заключили контракты с толковыми молодыми людьми (самому старшему из новеньких. Сантане, всего сорок два года). Ветераны вроде Тьюринга были смещены. Теперь Рамирес-Грэм понимает, почему Альберт окружил себя лингвистами, а не специалистами по информатике: для расшифровки большинства сообщений ТП не нуждалась в большом штате специалистов. \"Большой прогресс в области информационных технологий привел к тому, что системы расшифровки сообщений АНБ устарели, – изрек однажды один из экспертов АНБ. – Чтобы агентство снова стало приносить ощутимую пользу, необходимо прибегнуть к трем весьма действенным методам – мошенничество, шантаж, взятки\". У Тайной палаты таких проблем не возникает, так как большинство лиц, шифрующих сообщения, не имеют доступа к высоким технологиям. Однако следует быть готовым ко всему… Безусловно, самой опасной неожиданностью оказались Кандинский и его \"Сопротивление\".

В дверь стучат. Это Баэс, один из его доверенных людей. Вид у него расстроенный.

– Я не знаю, как такое могло произойти, шеф. Наши системы безопасности – лучшие в стране. Какой-то вирус проник в систему. Все архивы уничтожены.

Рамирес-Грэм в ярости ударяет кулаком по столу. Не нужно спрашивать, чья это работа. Сукины дети. Неужели ему конец?

Глава 5

Стоя на балконе своего номера в \"Палас-Отеле\", судья Кардона оглядывает главную площадь. Он сидит на металлическом стуле и старым номером \"Тайме\" отгоняет мух, что роятся над остатками его позднего завтрака: картофель, зеленый салат, томаты в собственном соку. Пыльный городской воздух проникает ему в ноздри, судья чихает. Полуденный свет узкой полоской освещает его лицо: борода, плотно сжатые губы. Взгляд, рассеянно перебегающий с предмета на предмет. Он слегка ослабляет ремень и берет тапки. Два коктейля прикончены, третий – не хочется, по крайней мере сейчас. Сквозь приоткрытую балконную дверь из комнаты доносится звук телевизора. \"Палас-Отель\" находится на углу главной площади. Это здание, построенное в неоклассическом стиле, конца ХГХ века. Раньше в нем жили самые известные люди Рио-Фугитиво. Просторный внутренний двор засажен смоковницами и увит виноградом; в центре – бассейн, в нем плавают белые лебеди. Когда он здесь, Кардона каждый раз представляет себе мужчин в сомбреро и нарядных женщин в корсетах, лениво прогуливающихся и кокетничающих. На площади играет оркестр, народ никуда не спешит… А сейчас… Везде царят постоянная суета и спешка. Сколько лет прошло… Того, что было, уже не вернуть. Время беспощадно.

Кожа Кардоны усеяна пятнами цвета красного вина. Они покрывают ноги, руки, грудь. Рассыпаны по лицу. Он отпустил бороду, которая частично их скрывает. Пятна начали появляться в то время, когда он интенсивно учился и практически не спал. Кардона даже может назвать точную дату появления первого из них, на правой щеке: ему было девятнадцать лет, шел третий семестр, время подготовки к устному экзамену. Застенчивый молодой адвокат. Заикающийся на людях, он всегда чувствовал, как бледнеет при выступлениях перед большой аудиторией. А потом второе пятно. И третье. И вот – тело пятнистое, как у пустынной ящерицы или у болотной жабы. Пятна всевозможных форм и размеров, напоминающие разбросанные по географической карте острова и континенты. Они не болят, но не дают забыть о себе: он трет их, гладит, играет с ними. Доктора, у которых он побывал, советовали использовать всевозможные кремы и мази, избегать пребывания на солнце, не есть острой пищи – ничего не помогло. В конце концов он стал воспринимать эти пятна как часть самого себя. Он примирился с тем, что эти пятна постоянно отвлекают внимание его собеседников: секретарей в суде, клиентов, коллег, врагов… На лбу, на носу, на шее… Смирился с повышенным вниманием незнакомых прохожих, особенно детей. Вот уж эти-то не имеют ни малейшего представления о деликатности – говорят то, что думают и чувствуют. И даже если бы солнце этого города вдруг стерло пятна с его лица, он взглянул бы в зеркало и замер, как молнией пораженный; или продолжал бы жить как фантом, как бездомный обитатель собственного тела – настолько он с ними сроднился.

Судья смотрит на карманные часы. Скоро час. Взгляд падает на заголовок в \"Тайме\": опять статья о постоянной угрозе демократии в Латинской Америке. Газета падает на пол. Недавно его заинтересовала статья, где говорилось об одном аргентинском судье, который вознамерился свергнуть Монтенегро. До этого прославился судья Гарсон, требовавший отставки Пиночета. Сейчас полно адвокатов, желающих стать такими же \"героями\". Существует множество способов вершить правосудие, причем простое следование закону – наименее употребительный из всех. Когда-то давным-давно он свято верил в непогрешимость закона, но со временем пришлось смириться с горькой правдой.

Он встает и идет в комнату. Кровать еще не застелена, белые простыни и покрывало лежат бесформенной грудой. Он совсем недавно проснулся; ему снилось, будто он, мальчик, бежит за велосипедом Мирты, двоюродной сестры. Мирта часто появляется в его снах, и они очень часто превращаются в кошмары: насколько же тонка нить, связующая безмятежный покой и потрясение. Внезапно в подсознании открываются разломы, и нам неведомо, где они берут свое начало.

Кардона бреется, оставляя небольшой порез над верхней губой. Это лицо – мое. Годы не останавливают свой бег, я уже начинаю уходить отсюда. Какой я старый. Нет. Каким старым я кажусь. Было бы здорово увидеть свое лицо не в зеркале, а на стене или на потолке, – некий изменчивый образ, возвращающийся к нам после смерти… Салфетка – на порез. Обжигающий кожу лосьон после бритья. Полоскание для рта с мятным вкусом, чтобы заглушить навязчивый запах спиртного. Лак для укладки волос. Туалетная вода с лимонным ароматом. Черный костюм-тройка, сшитый у того же портного, что одевает самого Монтенегро (такой вот портной: обслуживает политиков самых разных направлений). Белая рубашка, синий галстук. Нужно произвести впечатление авторитетного человека с высокими моральными принципами.

Он выключает телевизор \"Самсунг\", испытывая искушение посмотреть спецрепортаж. Или Лану Нову? В наше время новости чаще смотрят в сети, чем по телевизору. Спецрепортажи нравятся ему за их строгость и лаконичность, Лана Нова – идеальный диктор поколения MTV, такая воздушная, словно существо из другого мира. Естественно, нельзя отрицать силу ее сексуальности; бессонными ночами он находит в сети ее программу, зная, что Лана всегда на месте, в любое время суток; с соблазнительной улыбкой и вызывающе приоткрытой грудью она рассказывает о каком-нибудь палестинском самоубийце, взорвавшем крупный торговый центр в Иерусалиме. Внешний вид Ланы совершенно не соответствует содержанию новостей, но именно ее присутствием объясняется высокий рейтинг ежедневной программы, повествующей о всевозможных трагедиях. Ему хочется посмотреть на Лану Нову, и он уступает этому желанию. Она сообщает последние известия: крестьяне из профсоюза производителей коки, подстрекаемые своим главарем, решили противостоять правительству, которое собирается уничтожить кокаиновые плантации; они заручились поддержкой аймарского правительства. Лидер аймаров, торговцев кокой, требует национальных выборов и выступает с речью антиимпериалистического характера; можно сделать вывод, что после долгих месяцев затишья левые снова набирают обороты. Будут ли их кандидаты выдвигать свои кандидатуры на выборах будущего года? Конечно, будут, думает Кардона, но далеко не продвинутся – у них нет достаточной поддержки в городах. Информационные пираты из несанкционированной организации \"Сопротивление\" проникают в правительственные компьютеры. Положение Монтенегро по-прежнему шаткое: его отставки требуют сразу в нескольких округах. Президенту удалось добиться невозможного. Люди, взгляды которых настолько противоположны, что при встрече они готовы плюнуть друг другу в лицо, едины в своем желании отправить его в отставку. Кардона говорит всем, что всего через шесть месяцев, когда Монтенегро переизберут и он, лишившись своей неприкосновенности, станет простым гражданином, будет поднята вся архивная информация о годах его правления, и тогда он сполна ответит за все кровавые события, происходившие с его ведома и по его приказу. Это будет суд нового образца, который не потерпит поражения, как его предшественники. Предложение аргентинского судьи об экстрадиции президента поощряться не будет; судебный процесс будет проходить без лишнего шума. Нужно держать все в тайне, иначе всего один неверный шаг может свести его план на нет. Смерть всегда ходит рядом. Порой происходят события, которых совсем не ожидал. Любая неосторожность или небрежность может одним махом покончить с тем, что еще не успело начаться; со мной могут разделаться в любой момент, и некому будет спасти родину; но мне нужно… мне нужна Мирта… Я память политиков, я – их Мнемозина; иногда ошибающийся, неустойчивый, но все же способный на угрызения совести. Я их сознание, вызывающее в памяти их мерзость и гадость…

Кардона выключает информационный канал. На его ночном столике лежит досье Рут Саэнс, которое он собирал последние недели. Он встретил ее на историческом конгрессе в государственном университете в Ла-Пасе. Кардона поехал туда именно для того, чтобы послушать ее; было очень интересно познакомиться с этой женщиной. Она работала в Тайной палате во время диктатуры Монтенегро вплоть до 1975 года, а ее муж работает там до сих пор.

Тьюринг… Да, так его называют; сейчас он занимает не слишком почетный пост, работает в Архиве Тайной палаты, так как не в силах уйти; в свое время он был правой рукой Альберта, легендарного криптоаналитика, который контролировал все операции Тайной палаты в трудные годы диктатуры. Кардона подозревает, что именно Альберт (или Тьюринг) расшифровал код, который использовала группа заговорщиков (в нее входила и Мирта). Молодые солдаты и небольшая группа гражданских лиц хотели свергнуть Монтенегро. И буквально за два дня все они один за другим были истреблены. С тех пор прошло много лет, но Кардона до сих пор помнит, как ходил в морг на опознание тела Мирты, которое было найдено под мостом в мусорном контейнере. Следы пыток на лице, на груди, на спине… Мирта, водившая его на утренние сеансы мультфильмов. Мирта, которая никогда не пользовалась косметикой и заплетала свои непокорные черные волосы в две длинные косы. Она часто устраивала в своем доме ночные посиделки с пением под гитару до рассвета; восхищалась Альенде. Зачитывалась дневниками Че и Марты Харнекер; пела песни, в которых говорилось о новом рассвете для народа… Он не понял ничего из доклада Рут – что-то из области техники. С архаизмами и криптологическими терминами. Женщина среднего возраста, печальное лицо без макияжа, неспокойный взгляд и короткие ненакрашенные ресницы, скучное черное платье вроде тех, что носят воспитательницы в детском саду; единственное украшение – серьги из искусственного жемчуга. Кардона поздоровался с ней как со знакомой и удивился ее сердечности.

– Не могу понять, что может делать судья среди историков, – сказала она; тем временем участники конгресса переходили в салон, на стенах которого висели многочисленные портреты, написанные маслом.

– Закону необходимо знание истории, – ответил он, – особенно сейчас.

– В таком случае почему честные судьи работают на бесчестное правительство?

– А почему то же самое делали честные историки?

– Это было давно. Они были молоды и неопытны и к тому же быстро исправили свои ошибки.

– А мужья этих историков своих ошибок не исправили.

– Они уже немолоды и имеют достаточный жизненный опыт, они сами могут отвечать за свои ошибки.

В гостиной уже ехал гаснуть свет. Пора уходить. Они продолжали беседовать в полумраке: фразы, возникающие в атмосфере тайны, диалог, звучащий в гулкой тишине… Прощаясь, Кардона протянул ей свою визитку. И не удивился, когда на следующее утро раздался звонок и он услышал ее голос. Она была в аэропорту, голос казался взволнованным. Он представил, как Рут беспокойно оглядывается по сторонам – нерешительная, взвинченная; как она теребит салфетку длинными тонкими пальцами… Ей хотелось бы поговорить с ним, но не в Ла-Пасе. Не сможет ли он приехать к ней в Рио-Фугитиво? Судья Кардона сомневается: когда-то он дал себе слово больше никогда не возвращаться в свой родной город. Сказал, что ему нужно подумать. Она очень обрадовалась, когда он пообещал приехать недели через две. Нельзя упускать такую возможность. Досье уже заведено. Он знает, о чем будет спрашивать, все подготовлено. Главное – казаться естественным и делать вид, что все происходит неожиданно, само собой. У него есть несколько возможных сценариев на случай, если возникнут какие-либо проблемы или кто-то из свидетелей в последний момент прикусит язык. Нет, Рут, кажется, уже готова заговорить; стоит лишь дать ей понять, что он ее друг и доверяет ей. Что заставило ее решиться на такой шаг, равносильный стремительному падению в бездну? Не надо спрашивать себя об этом: несмотря ни на что, она принадлежит к вражескому лагерю; ему нужно всего лишь записать на пленку ее признание, которое послужит обвинительным приговором Тьюрингу. На суде чести против диктаторов обвинители стараются предоставить суду явных главарей: военных, отдававших приказы, солдат, спускавших курок… Они забывают о людях, которые изнутри поддерживают любую диктатуру. Эти бюрократы не пачкают руки кровью в буквальном смысле этого слова, но, помогая правительству, они разделяют с ним его вину. Забывают о тех, кто, спрятавшись за непроницаемыми стенами Тайной палаты, расшифровывает коды и перехватывает секретные радиосигналы; именно из-за них погибают подпольщики, которые борются за правое дело, а совсем молодые студенты-идеалисты вдруг пропадают неведомо куда. Кардону не особо интересуют имена людей, истязавших Мирту. Его цель – обезглавить тех, кто своей незаметной на первый взгляд деятельностью способствовал смертям и пыткам. Он хочет добраться до Тьюринга и Альберта, а вместе с ними – идо Монтенегро…

Кардона направляется в гостиную и помещает маленький диктофон в вазу на столе. Рут будет знать, что ее слова записываются на пленку, но если она не увидит записывающего устройства, то, возможно, не будет так волноваться и – вот бы это произошло! – разговорится. Он ставит на стол два стакана воды. Поправляет картину на стене (на ней изображен петушиный бой, кровь заливает глаза одного из дерущихся). Уничтожить этот нарыв, стать выше посредственностей, отгородиться отрешений, которые покупаются и продаются, держаться подальше от рук, на которых кровь, от людей, не знающих угрызений совести… Это легко… прошлого не существует, его можно стереть… нескончаемая вереница лжи, прошлое оставляет свой след… оно опьяняет нас своей силой; мы пытаемся игнорировать его, но оно, словно уличный факир, наполняет реальность призраками, прячущими нас от самих себя, искажающими нашу жизнь, любое из наших обещаний. В этом – поражение всего человеческого, что есть в нас, открытое окно в полную бездуховность… Стук в дверь. Судья Кардона поднимает взгляд на люстру, висящую на потолке, потирает вспотевшие руки и медленно идет к двери, чтобы впустить Рут.

Глава 6

Ребенок сидит на земле во дворе своего дома в Кильякольо, в густой тени пакау. Толстенький и смуглый, с непослушной челкой; на нем лишь белые трусики, и он босой. Взгляд живой и пытливый, губы сосредоточенно сжаты. Стрекоза села на правое ухо. Неподалеку, в заржавленной ванне, дремлет, подставив полуденному солнцу свои худые бока, черный кот.

Около мальчика – останки радиоприемника. Он нашел их на помойке под мостом, среди банок из-под сардин и консервированных персиков, гигиенических прокладок, рядом с дохлой собакой. Ребенок разбирает и вновь собирает свою находку все лето; возможно, он подражает отцу, который проводит все время за починкой машин. Во рту малыша зажато несколько проводов. Потом он берет в рот клавишу громкости, ощущая ее металлический привкус. В такие моменты он счастлив, он в своем собственном мирке. Но приходится возвращаться в темный дом с разбитыми окнами, где от голода горько плачет младенец.



Школа Николая Теслы находится неподалеку от главной площади Рио-Фугитиво. Это старое полуразрушенное здание, построенное еще во времена колонистов. Окна выходят на прямоугольный двор, где располагаются футбольное поле и баскетбольная площадка. Стены исписаны граффити (в основном политического содержания). Он уже не ребенок и не так скучает по Кильякольо. Он ничего не помнит об Оруро, где появился на свет. Когда ему было четыре года, правительству стали не нужны саперы, и его отец оказался в числе так называемых \"смещенных\", которым пришлось искать новую работу. На первых порах им помогал двоюродный брат матери из Кильякольо, потом семья перебралась в Рио-Фугитиво. Отцу хотелось уехать в Чапаре и выращивать коку на продажу; но один знакомый предложил им по сходной цене дом в Рио-Фугитиво. У отца были кое-какие сбережения, и семья осела в городе. Отец накачивал футбольные мячи, чинил машины и велосипеды. На это можно было прокормиться.

Он лучший ученик в классе, особенно по математике, и когда учитель решает на доске трудный пример, он поправляет его без малейшего оттенка насмешки или превосходства, будто знать гораздо больше своих сверстников – это для него в порядке вещей. Еще в начальной школе один друг учил его играть в футбол и заодно познакомил с таблицей умножения. Его домашние задания всегда сделаны безукоризненно, и перед уроками ребята выстраиваются в длинную очередь, чтобы списать у него. Он немногословен, что нравится девушкам, высок, что также их привлекает, и у него блестящие карие глаза. Он уже не пухленький, как в детстве, немного нескладный, с худой длинной шеей.

Школа Теслы – казенное учебное заведение. Как ему хотелось бы, чтобы здесь была такая же компьютерная лаборатория, как в Сан-Игнасио – колледже, находящемся в нескольких сотнях метров от его дома, в тенистом парке. Ученики этой школы часто заходят к его отцу, чтобы тот накачал им шины или футбольные мячи. Они всегда шутят, говорят пренебрежительно о женщинах, и у них водятся деньги. Из-за полуоткрытой двери или из разбитого окна он наблюдал за этими хорошо одетыми парнями, которые часто ездили в школу на машинах и напускали на себя вид хозяев жизни. Он ненавидел их за то, что его отцу приходилось их обслуживать. Это казалось таким унизительным.

Вместе с матерью, уже начинавшей седеть, с младенцем, постоянно привязанным за плечами, он ходил стирать белье и убирать в богатых домах, где комнаты были битком набиты фарфоровыми безделушками, а во дворах непременно были устроены бассейны. Он никогда не забудет дом одного доктора, светлые комнаты его детей, их новые компьютеры \"Макинтош\", постеры с изображениями Марадоны и \"Нирваны\" на стенах. По дипломам, висевшим на стене, он понял, что они окончили Сан-Игнасио. Он уже был далеко не ребенком и понимал, что в мире существует несправедливость.

На досуге он любил поиграть с друзьями на бильярде, но однажды любопытство привело его в салон видеоигр. Шум, яркие краски, мерцающие огни… В салоне он потратил те жалкие монеты, что заработал, несколько вечеров кряду помогая отцу в мастерской. Особенно ловко он управлялся с автоматами пинбола – их еще называли \"Тинтин\" или \"Супермарио\". Захваченный игрой, он проводил у автоматов целые вечера, устанавливая все новые рекорды. Ему было тогда пятнадцать лет.

Но монеты быстро кончаются. Что делать? Однажды ясным солнечным утром он не идет в школу, а направляется в парк, к воротам Сан-Игнасио. Видит машину с полуопущенным стеклом. Оглядывается по сторонам – вокруг ни души. Он запускает руку в окно, открывает дверь. И находит в \"бардачке\", рядом с мелочью, двадцатидолларовую купюру.

Это его первая кража. Будут и другие. Поначалу он воровал только у парней из Сан-Игнасио. Потом расширил поле деятельности. Когда они с матерью приходили в богатые дома, ему ничего не стоило отвлечь ее и сунуть в карман какую-нибудь вещицу, за которую можно было получить несколько монет в ломбарде: сережки, колечко, пепельницу из тонкой керамики. Он надеялся, что хозяева даже не заметят пропажу.

В игровом салоне он постепенно приобрел известность как король \"Тинтинов\". Когда спрашивали его имя, он назывался Кандинским. Это имя нравилось ему уже давно: однажды он увидел афишу выставки в одном из домов, где убирала его мать. Звучная фамилия, в ней есть гармония гласных и согласных; ее так приятно повторять в одиночестве прогуливаясь по улицам Рио.

Скоро он станет заходить и в Интернет-кафе, которые начали появляться в городе. Примерно за 50 центов можно целый час играть в компьютерные игры (ему нравятся стратегические военные игры); он соревнуется с другими игроками из этого кафе, из своего города, из других городов и стран. Вскоре он научится принимать тактические решения, делающие его практически непобедимым. Руки у него быстрые, а мысль работает еще быстрее. Кажется, что он заранее знает все замыслы других игроков и даже читает мысли самих создателей игры. Игра \"Дом Ашеров\" – его конек. Пропуская школьные занятия, он проводит целые часы, погружаясь в фантастический мир средневековья.

Чаще всего он бывает в Интернет-кафе рядом с мостом Самоубийц. Там у него уже есть почитатели среди подростков. Один из них называет себя Фибер Ауткаст. Веснушчатый, полные губы, хорошо одет, не расстается с очками фирмы \"Рейбан\". Однажды вечером Фибер поджидает его у выхода из кафе. Молча провожает до дома. И на площади при свете уличного фонаря говорит, что такие способности не должны растрачиваться на одни компьютерные игры. Говорит, что с помощью Интернета можно делать очень большие деньги. Кандинский молча смотри на него. Вокруг фонаря вьется мошкара. Он просит объяснить, что имеется в виду.

– То самое, – отвечает Фибер, – в сети можно делать деньги. Нужно лишь уметь применить свои знания.

А оттачивать свой талант можно, поступив в тот же Институт информатики, в котором учится Фибер.

Кандинскому трудно бороться с искушением. Ему всего семнадцать лет, он в последнем классе. Не стоит ли сначала окончить школу?

Одежда его отца постоянно в масляных пятнах. Идут годы, а в его жизни ничего не меняется. Он будет заклеивать шины и накачивать мячи до конца своих дней. Юноша идет домой, ставит в кухне свечку у гипсовой статуэтки Девы Марии и молится за себя и за свою семью.

Его мать работает у очень богатых людей. В их нищей стране есть и те, кто живет, как живут в США, стране изобилия и материальных благ.

Его младший брат Эстебан не ходит в школу. Он помогает отцу ставить заплатки на шины. Иногда он моет машины на Главном бульваре.

В разбитые окна их дома всю ночь задувает ветер.

Мы поговорим об этом завтра, говорит Кандинский. Фибер вздыхает с облегчением. Он знает, что это значит.



Расположенный на площади Энклаве институт представляет собой унылое трехэтажное здание. Некогда в нем находились офисы \"Эль Посмо\" (тогда газета еще называлась \"Тьемпос модерное\"); низкие потолки, потрескавшиеся стены, замусоренные грязные лестницы. Стационарные компьютеры работают медленно, но молодежь умудряется значительно увеличить их возможности. Машин мало, нужно приходить пораньше, чтобы занять рабочее место, – отсюда постоянные стычки. В такой обстановке Кандинский гораздо большему учится у своих товарищей, чем у преподавателей. Он осваивает языки программирования, всевозможные хитрости и уловки для программ \"Майкрософт\" и сетевые игры. Его уроки, которые оплачивает Фибер Ауткаст, заканчиваются поздно вечером, и он спешит домой.

Его товарищи – хакеры средней руки. Они пользуются бесплатными телефонными линиями, заходят на порносайты, торгуют нелегальными компьютерными программами, снимают деньги со случайно подвернувшихся кредитных карт. Эти ребята делятся с ним своим опытом, когда же он невольно обнаруживает, что знает гораздо больше, чем они, на него начинают смотреть с подозрением. Но это не важно: ему не нужны друзья; он уже решил бросить институт в конце этого семестра. Его курсовая работа – программа, предполагающая нелегальный доступ к кодам частных счетов; он рассудил, что поток информации в сети должен быть свободным, и поскольку секретные коды этому препятствуют, следует их взламывать. Его вызвали в кабинет ректора, который сказал: \"Сынок, мы не готовим информационных пиратов\". На следующий день Кандинский был отчислен из института. Фиберу Ауткасту не пришлось утешать его – он был счастлив.

Первым делом Фибера и Кандинского было проникновение на сайт одной из частных компаний и кража паролей ее руководства. Они сделали это из Интернет-кафе, которое принадлежало одному из приятелей Фибера. На грязных окнах были налеплены объявления о частных уроках работы на компьютере. Приятель Фибера получил несколько песо и посадил их за компьютер, стоявший в самом дальнем углу комнаты. Фибер напомнил: ты кое-что знаешь о программировании. Кандинский принял эти слова к сведению и с жаром принялся за дело. Знаки на экране казались ему осязаемыми.

После первого успеха Кандинский почувствовал себя настоящим взломщиком: он стал заходить с компьютера на компьютер в поисках подходящей добычи, стараясь не позволять эмоциям захлестнуть его, заставляя себя сохранять спокойствие.

С кражами было покончено: зачем подвергать себя физическому риску. Простым нажатием клавиш он выводил на экран магические знаки, позволявшие украсть на расстоянии; с компьютера, арендованного всего на несколько часов, можно было узнать жизненно важную информацию: номера кредиток, банковских счетов, страховок. Цифры, цифры и еще раз цифры, которыми можно пользоваться, обходя закон.

Фибер Ауткаст похлопывает его по плечу и говорит, что он станет по меньшей мере одним из самых лучших хакеров. Кандинскому нравится звучание этого магического слова: \"хакер\". Оно означает ум, опасность, вседоступность. Злоупотребляя достижениями высокой технологии, хакеры создают собственные секретные программы. Они действуют на территории, запрещенной законом, но могут легко обвести власти вокруг пальца. Возможно, это и будет его жизнью.

В полдень, вернувшись домой, он встречает в дверях отца. В руках у него письмом из школы. За постоянные прогулы дирекция решила его отчислить. Отец в бешенстве: разве он не был лучшим учеником? А теперь он не будет ходить в школу? Что случилось?!

Кандинский не находит подходящих слов, чтобы все объяснить.

Мать режет лук в кухне. Он не смеет поднять на нее глаза. Избегает смотреть в ее сторону. Боится увидеть в ее глазах разочарование.

Уходит в комнату, в которой живет вместе с братом. Эстебан читает книгу, взятую в муниципальной библиотеке, биографию какого-то лидера Рабочей партии. Он очень смышленый и любит читать. Сможет ли он спокойно учиться? Или оставит школу, чтобы помогать родителям? Скорее всего.

Зачем продолжать врать. Родители видят в нем воплощение своих надежд, того, кто сможет обеспечить им достойную старость… Наверное, сейчас лучше скрыться, уйти…

Кандинский молча выходит из дома, сопровождаемый бранью отца и всхлипываниями матери. Пугая голубей, он пересекает парк, проходит мимо шумной ватаги студентов Сан-Игнасио, сидящих на скамейке перед колледжем. Дом, парк и школа остаются в прошлом…

Глава 7

На закате, после долгого рабочего дня, ты, как обычно, пересекаешь на своей золотистой \"королле\" улицу Бэкона, между делом думая об Уильяме Дэвиде Фридмэне,[17] американском криптоаналитике, который нашел в тексте Шекспира скрытую ссылку на цитату из Фрэнсиса Бэкона. И еще Фридмэну удалось раскрыть немецкий код \"Пурпура\", один из самых запутанных и сложных за время Второй мировой войны. \"Я не случайно езжу по улице Бэкона\", – шепчешь ты и чуть было не проезжаешь перекресток на красный свет.

Густые сумерки окутывают улицы, время от времени в каком-нибудь из домов зажигается окно; такси с горящими огоньками пересекают проспект со свирепым треском… Рио-Фугитиво страдает от нехватки электричества. Прошли хорошие времена. Город вырос так стремительно, что не успели возвести новые линии электропередачи. \"Глобалюкс\" был близок к решению этой проблемы, но доверие к этой компании быстро сошло на нет: отключения света без предупреждения, постоянные перепады напряжения, это скандальное повышение тарифов… Впервые протест объединил горожан самых разных сословий. Был ли недостаток электроэнергии толчком к падению Монтенегро? Забавно; и это после того, как он заморочил всем головы, да еще так близко к концу его президентского срока…

Ты кладешь в рот мятную жевательную резинку \"Аддамс\". К счастью, еще два квартала, и можно будет расслабиться. Раздевшись под покровом ночи, со стаканом виски в руке, ты включишь телевизор; тебе захочется, чтобы время замедлило свой бег и секунды застыли. Карла, Карла, Карла… И будут тени на стенах, тени, обволакивающие, умиротворяющие.

Это не в первый и не в последний раз, шепчешь ты, нажимая на акселератор. Иногда тебе хочется совсем потерять способность думать. Помешать течению мыслей, которые не оставляют тебя, лишая сил. Ты желаешь быть свободным, не думать ни о чем, перестать исступленно выстраивать эти цепи ассоциаций, создавать, по сути, иную реальность. Ничего лишнего – когда-то ты хотел сделать эту фразу своим девизом; теперь же тебе больше подходит другой: мышление излишне. Карла, Карла, Карла… Кто бы мог подумать…

Стоянка расположена в смежном здании. Всего четыре машины – сегодня спокойная ночь. Ты выплевываешь жевательную резинку на пол. На влажной стене видишь рекламный плакат \"Грузовики \"Форд\". Анаграмма первого слова: \"Путь\". А вот и очевидный знак: среди этих восьми букв ты видишь также слово \"Каин\".[18] С детских лет ты чувствовал, что мир определенным образом говорит с тобой – в любом месте и в любое время. За последние несколько месяцев это ощущение усилилось; сейчас ты не можешь пропустить ни одного знака или слова, не подумав о них как о неких кодах, секретных структурах, которые должны быть немедленно расшифрованы.

В свете красной неоновой лампы человек, сидящий на рецепции, играет на компьютере в \"Блэкджек\". На экране можно рассмотреть его карты. Виртуальное казино находится в Плейграунде. Весь город охватила эта мания; люди проводят часы в виртуальном мире и платят бешеные деньги трем парням, выкупившим авторские права на Плейграунд в Боливии. Ты один из немногих, у кого иммунитет к этому вирусу, но твоих финансов он коснулся: несмотря на жалобы Рут, ты безропотно оплачиваешь немыслимое количество часов, которые проводит Флавия у монитора. Она давно говорит, что бросит этим заниматься, что устала от большого скопления людей в Плейграунде, что он начинает походить на большой рынок; и, несмотря на все эти заверения, не может избежать еще одного визита туда, и еще, и еще… Энергия, которую излучают мониторы компьютеров, окончательно покорила ее.

Человек на рецепции приветствует тебя ленивым кивком головы, будто бы ему трудно поднять на тебя глаза. Клик – и все карты на экране начинают складываться в новую колоду. Он протягивает тебе золотистый ключ, на котором можно разглядеть номер 492. Четыре. Девять. Два. Ты бормочешь спасибо, заранее зная, что он не ответит. Ты видишь его уже достаточно давно, но ни разу не слышал звука его голоса. Да и к чему слова? Ваша сделка уже состоялась, все оплачено твоей кредиткой. Нет необходимости разговаривать: он все знает, ты – тоже. Просто ты испытываешь ностальгию по звуку человеческого голоса. Определенно, ты человек из другого века.

Красный ковер в пятнах. Лифт ветхий, железо ржавое, стекло треснуло пополам; однако он совершенно бесшумно скользит вверх. Примерно так ты представляешь себе восхождение на небо: осколки сломанного мира, диалоге бесконечностью. Лифт останавливается, ты выходишь из него и быстрыми шагами идешь к заветной двери.

В молодости ты часто посещал места, подобные этому. Там всегда царила неразбериха: хохот, звон стаканов, оглушительная музыка, пьяные дебоши… В глубине, за деревянными жалюзи, виднеется ряд комнат, откуда раздается исступленный скрип кроватей. Заплатив пару-тройку купюр, ты бывал почти счастлив (несколько минут, всегда так быстро пролетающих).

Карла открывает дверь. Бледное лицо, желтая футболка с огромной буквой \"С\" на груди, голубая мини-юбка и такого же цвета теннисные туфли: похожа на студентку Калифорнийского университета. Она пропускает тебя в комнату. Короткие светлые волосы, полные губы, улыбка такая открытая, что это настораживает; плавные изгибы тела; юбка, почти полностью открывающая бедра, – она в точности выполняет требования твоей нехитрой фантазии. Но красота ее уже начинает увядать: воспаленные глаза, тоненькие синие жилки на бледных щеках – все это противоречит физическому здоровью, которое бросается в глаза, когда видишь ее впервые.

Ты садишься на кровать и отражаешься в зеркале на потолке. В комнате темно, в полумраке мебель окрашивается в печальные тона, горит ночник. Ты наконец расслабляешься на какое-то время. Снова смотришь на Карлу и невольно вздрагиваешь: если бы ее волосы были каштановыми и она носила бы такую же прическу, как Флавия, то могла бы сойти за ее родную сестру. Возможно, дело в губах. Ты пытаешься выкинуть эту мысль из головы. Лицо твоей дочери гораздо симпатичнее, и кожа – не такая поблекшая. Ты закрываешь глаза. Открываешь их снова. Когда она не улыбается, ее сходство с Флавией еще больше бросается в глаза. \"Это возраст, – говоришь ты себе, – и любовь к дочери, поэтому она всюду тебе мерещится\". Ты испытал похожее ощущение, когда впервые увидел Карлу. Было время обеда, ты выходил из \"Макдоналдса\" с пакетиком картофеля-фри в руке и вдруг наткнулся на Карлу. Она сидела за столиком у двери, опершись локтями о поднос, заваленный салфетками и остатками еды; тебя тронули ее заплаканные глаза.

На ней было красное платье, испачканное горчицей, большие круглые серьги и яркие безвкусные бусы из зеленых камней. Что-то заставило тебя остановиться, ты спросил, не можешь ли ей чем-нибудь помочь. \"Родители только что выставили меня из дома\", – ответила она, вытирая слезы и показывая на большую сумку с вещами, стоявшую на полу. Тебе нужно было возвращаться на работу. Она была почти одного возраста с Флавией, но в ее взгляде было нечто, от чего ты перестал испытывать к ней отцовские чувства. \"Если хочешь, заплати за мой ночлег в каком-нибудь пансионе. Естественно, я не смогу вернуть тебе деньги, но я знаю много других способов отплатить тебе\".

На стене висят две довольно мрачные литографии. Зеркала в позолоченных рамах; джакузи вот уже месяц как не работает; кроваво-красное покрывало; телевизор, установленный под потолком в одном из углов комнаты. В Золотом Доме заботятся о том, чтобы посетители оставались неузнанными, и не интересуются родом их занятий; достаточно бросить беглый взгляд на одну из здешних комнат, чтобы понять: это мотель, к тому же – пристанище множества проституток. И хотя ваша с Карлой связь – постоянная и вы можете встречаться в любом другом месте, но выбрали для этого именно Золотой Дом, чтобы Карла могла расплатиться с его владельцами. В свое время они спасли ее от нужды и были очень любезны с девушками, которым сдавали комнаты. Карла занимает номер 492-й с пяти до десяти вечера. Ты стараешься использовать хотя бы два из этих часов. И никогда не спрашиваешь, встречается ли она с другими мужчинами в оставшееся время, – ты предпочитаешь этого не знать.

– По-моему, ты сегодня слишком задумчив, дорогой.

– Да, так и есть.

Ты вспоминаешь о тревожном сообщении, полученном сегодня утром: \"Убийца, у тебя руки в крови\". Какой убийца? Какие руки, в чьей крови? Кто послал тебе это сообщение? Как ему удалось проникнуть в сеть секретных коммуникаций Тайной палаты? Ты не знал, насколько серьезно это сообщение, и решил игнорировать его до возможного появления нового послания. И теперь неуверен, правильно ли поступил, никому о нем не сообщив. Ну и ладно. Чертов шеф становится настоящим параноиком, когда речь идет о безопасности.

Карла протягивает тебе стакан с виски и усаживается рядом. Застигнутый врасплох ее красноречивым взглядом, выражающим желание, ты кладешь руку на ее левое бедро, такое податливое. Она прижимает свои губы к твоим и ловко приоткрывает их своим горячим языком. Испуганный и дрожащий, ты позволяешь ей это. Так же все было и в первый раз. Ты привел ее в пансион, заплатил за комнату, помог устроиться; и уже хотел уйти, как вдруг ваши губы встретились, и ее внезапная атака заставила тебя упасть на кровать. Руки Карлы в одно мгновение раздели тебя. Только потом, когда ты зашел к ней на следующий день, ты сообразил, каким образом она зарабатывает на жизнь, чем был вызван гнев ее родителей, но было уже поздно.

– Тебе нравится так? Ты так напряжен, дорогой.

Надо бы поправить ее: ТЫ слишком напряжена. Встречи с Карлой – твоя попытка убежать, как не раз говорил тебе психолог; причем речь идет о некоем условном побеге. Любовные фантазии одолевают тебя, когда ты находишься в самых неподходящих местах. Ты должен прекратить это и понять, что разум и тело равно участвуют в твоей жизни. Ты не можешь быть не тем, кто ты есть на самом деле; даже фотографируясь, ты всегда стараешься встать боком, опустить глаза в пол, будто пытаясь сделать так, чтобы тебя не заметили.

– Если не хочешь терять время, ты не должен постоянно думать о своей жене.

\"Время\" – эта невыносимая нечеткость произношения \"р\", по крайней мере в этом слове. Да, она серьезно вошла в роль девушки из Калифорнии.

– Я уже несколько лет о ней не думаю.

Странно, но это так: вот уже два месяца ты регулярно встречаешься с Карлой и ни разу не почувствовал себя неверным Рут. Лишенный сексуального желания брак превратился в спокойную дружбу. Она занимается своими делами, ты – своими; ваши разговоры – не более чем плод общности интересов; спать вместе – для вас теперь не увлекательное приключение, а просто унылая докука.

Карла расстегивает твою рубашку и брюки, играя с ширинкой, – какие ловкие у нее руки. Твои носки падают на пол и образуют букву X. Ты полностью раздет, и зеркало на потолке безжалостно искажает твой облик. Неужели это твое: эти худые ноги, непропорциональная грудная клетка с остатками мышц… А сколько морщин на лице… Годы не проходят бесследно.

Она уже почти сняла мини-юбку, но ты останавливаешь ее: \"Постой, не нужно снимать с себя все, я нарочно просил тебя так одеваться\". У нее пустой взгляд, три родинки на щеке и препротивная манера разговаривать: \"Дарлинг, сюда… Дарлинг, туда…\" Черт бы побрал это \"дарлинг\"! Она наклоняется над тобой и ласкает твой член. Нежные покусывания, скользящий язык… Ты позволяешь ей продолжать ласки, но, пока ока делает свою работу, не перестаешь думать о человеке, расшифровавшем \"Пурпуру\", и об анаграммах Бэкона в сонетах Шекспира. (Например, если к двум последним строкам эпилога к \"Буре\" – As you from crimes would pardon\'t be / Let your indulgence set me friend[19] добавить букву \"А\", можно составить следующую анаграмму: Tempest of Francis Bacon, Lord Verulam / Do ye ne\'er divulge me ye words.) Действительно ли ты влюблен в Карлу, или необходимость привела тебя к ней? Ты этого не знаешь. Сидя в своем офисе в Архиве, ты начинаешь вспоминать часы, проведенные с Карлой, и мечтаешь о новой встрече с ее телом. Ты снимаешь деньги со своего счета, чтобы она могла платить за пансион, покупать одежду; в конце концов, для того, чтобы у нее не было необходимости встречаться с другими мужчинами (но ты подозреваешь, что твоих средств недостаточно, чтобы обеспечить ее абсолютную верность). Однажды, втайне от Рут, ты даже оставил ее ночевать в своей \"тойоте\". Твои визиты в Золотой Дом стали ежедневными, и приходится изобретать все новые оправдания опозданиям к ужину. Ты не бросил ее даже после того, как обнаружил подозрительные следы на сгибе ее локтя: эта улыбчивая проститутка кололась! По простоте своей, раньше ты не придавал значения внезапным переменам ее настроения, бессмысленному взгляду, легкому подрагиванию подбородка… Ты прямо спросил ее об этом – она в тот момент сидела верхом на тебе. Перестав двигаться, Карла в нерешительности замерла и вдруг горько разрыдалась. Всхлипывая, она рассказала, что не может обойтись без метадона. Она делала все, что могла, чтобы избавиться от этой напасти, но ничего не получалось. Она начала заниматься проституцией, потому что влезла в долги. \"Пожалуйста, помоги мне\", – умоляла она и такой казалась еще больше похожей на твою дочь. Ты гладил ее щеки, залитые слезами. Спросил, что такое метадон, как он действует, и наконец понял, на что уходили твои деньги. Следы от уколов на ее руке образовывали крест. Ты не религиозен, но в тот момент подумал о боге. Ты обнял ее и принялся утешать: ты поможешь ей, не оставишь одну.

Звонит твой \"Эриксон\". Он звонит и звонит. Карла продолжает ласкать твой член, и ее лицо выражает обеспокоенность, когда ты вдруг прерываешь ее. Звонят из дома, ты видишь номер, который высветился на экране. Чуть позже, когда ты уже готов и кончаешь, ты вспоминаешь свою дочь, свою обожаемую Флавию, и наконец понимаешь, кому ты действительно неверен.

Глава 8

Флавия с матерью ужинают при слабом свете свечей, лица их озабочены. Отец снова задерживается, говорит, что у него много работы; видимо, он решил, что семейные традиции можно нарушать по собственному усмотрению. Иногда ей хотелось взять ужин к себе наверх, но он неизменно запрещал это делать: единственное правило, которое всегда соблюдалось в их доме, – это совместный ужин, когда вся семья собирается вместе, соединенная незримыми узами.

Рут роняет бокал с красным вином на белую скатерть. Безучастно смотрит на расползающееся темное пятно. Кланси, лежа на ковре у ног Флавии, встревоженно поднимает голову и засыпает снова.

– Ты в порядке? – спрашивает Флавия, отпивая глоток лимонада из гуараны и без аппетита ковыряя вилкой в тарелке с макаронами.

– У меня был не слишком хороший день. Ты совсем не занимаешься. Учи хотя бы то, что тебе дается. Но ты же не делаешь ничего. Оценки плохие и с каждым разом все хуже. Не учеба, а пустая трата времени.

– Это точно. Не знаю, как нас еще терпят преподы.

У Рут уже появились седые волосы. Флавия знает, что ее проблемы не ограничиваются сегодняшним днем. Мать уже давно тянет весь груз внутренних конфликтов и противоречий. У нее появился кашель, от которого стекла в доме дрожат (Флавия вспоминает сцену в одном из своих любимых фильмов: \"Беги, Лола, беги\"). Втайне от всех мать выпивает все чаще и чаще. Их служанка Роза обнаружила в гараже целую батарею пустых бутылок из-под водки (отца она убеждала, что пьет воду). Как объяснить маме, что она может довериться ей, что она постарается понять ее? Барьеры сломать невозможно. То же самое – с отцом. Взрослые живут в мире, где все – по-другому. Неужели в один прекрасный день и она перешагнет эту невидимую границу и превратится в еще одного человека, неспособного понять молодых?

– Несколько дней назад у меня начала идти кровь из носа. Сначала это меня не беспокоило. Но это повторилось несколько раз. Сегодня я ходила к врачу, и мне сделали полное обследование, эндоскопию. Думают, что это из-за вены у меня в носу. Что-то с ней не так. Скоро врачи сообщат окончательный результат.

– Папа знает? – Тон слишком беззаботный. Надо было проявить больше заинтересованности, ведь она знает, как мнительна ее мать.

– Он не знает ничего, что происходит в этом доме. Не думаю, что ему это интересно.

– Это неправда.

– Конечно, ты же его любимица. Кровь у меня пошла после инцидента на занятиях. У меня бывают такие стрессы. Расстройство.

– Ты расстроена?

– Ты совсем не учишься.

Рут прикуривает сигарету, давая ей возможность ретироваться. Флавия встает из-за стола. Мама курит слишком много, около пачки в день; но если сказать ей, мы поругаемся. Черный табак с очень сильным запахом, который пропитал занавески, мебель, одежду, навсегда поселился в их доме. Им пахнут картины на стенах, фотографии в рамках; даже лампы, которые вот уже несколько месяцев горят вполнакала. Нужно экономить, ведь неизвестно, сколько придется платить за электричество; заморозят ли тарифы, или они будут продолжать так же стремительно расти?

Кланси просыпается и идет за ней в комнату, громко стуча когтями по паркету; надо бы их подстричь. Не зажигая свет, Флавия направляется прямо к письменному столу, где тихонько мурлычут два компьютера; стены ее комнаты увешаны плакатами из японских мультиков, на кровати – розовые простыни, на полках – так любимые ею раньше настольные игры (\"Игра жизни\", \"Риск\", \"Монополия\"). Любой хакер посмеялся бы над чрезмерной опрятностью ее девичьей комнаты, над всеми этими полудетскими-полуженскими штучками. Но она не хакер, хотя могла бы им стать; в четырнадцать лет, хорошо освоив информатику, она начала залезать в компьютеры тех немногих своих подружек, что их имели; было забавно, когда потом они жаловались на то, что их новомодная техника ведет себя странно: \"мышки\" начинали двигаться сами по себе, а экраны ни с того ни с сего то включались, то выключались – в общем, невинные вещи. Слушая жалобы подружек, Флавия посмеивалась над своей изобретательностью и предлагала им совершить ритуал черной магии, чтобы изгнать из компьютеров нечистую силу.

Она помогает Кланси залезть на кровать. Пока не видит мама – она была бы недовольна и говорила бы, что после собаки на покрывалах остается запах. В темном окне четко вырисовываются тревожные силуэты деревьев и соседних домов. Она сама словно тень и смотрит на другие тени. Она опять чувствует беспокойство, которое не покидает ее вот уже года два, с тех пор, как они переехали сюда. Все дома – совершенно одинаковые, симметрично расположенные друг против друга; стены выкрашены в один и тот же кремовый цвет, крыши – из красной черепицы. В каждом доме – балкон с металлической решеткой в готическом стиле и украшением в виде камина. Подрезанные газоны. Гвоздики и каучуковые деревья.

Она смотрит на светящиеся окна домов, эти порталы доступа в другие миры, такие похожие и в то же время такие разные. Кто-то смотрит футбольный матч, кто-то – \"Водитель такси\" на DVD; люди сидят в чатах, заходят в Плейграунд, делают порносайты, читают, лежа в кровати; мастурбируют в ванной, взламывают виртуальные казино, звонят по сотовому, пишут поэмы, слушают компакт-диски, с грустью смотрят на открытки с изображением Башен-Близнецов в Нью-Йорке; парочки спорят или занимаются любовью, девочки играют со своими кошками, младенцы спят, приоткрыв ротик… Кто-то готовит и слушает концерт \"ролингов\", какой-нибудь пироман планирует следующий взрыв… Кто-то, выключив в комнате свет, пытается забыть все, что его окружает, создать свое собственное безмолвное пространство и погрузиться в себя.

Зачем отделять себя от мира? Повсюду – такая красота, мы все – части одной бесконечности, нужно пытаться объять эту бесконечную цепь взаимосвязей.

Парень, с которым она познакомилась несколько дней назад, выходя из маршрутки. Рафаэль. Возможно… Она идет к своему столу, включает один из компьютеров. Проверяет электронную почту, читает последние новости к этому часу. Группа хакеров взломала системы безопасности нескольких правительственных и коммерческих организаций (среди них – \"Глобалюкс\") и запустила вирус в компьютеры важнейших государственных учреждений. Один из знакомых кракеров сообщает ей, что нападение произошло на два дня раньше намеченного срока. Премьер-министр объявил чрезвычайное положение в связи с этой \"многоплановой атакой\". Флавия читает дальше; несмотря на все усилия сохранять журналистскую объективность, она не может не признать, что \"Сопротивление\" – не просто местная организация хакеров, а нечто гораздо более серьезное. Вот уже четыре года она специализируется на информации о сообществе хакеров, большинство которых – из Латинской Америки. Ее компьютеры ищут и архивируют переписку хакеров в Интернет-салонах, в чатах, в Плейграунде. Это позволяет ей составлять обширные базы данных и размещать их на своем сайте. Возможно, средства массовой информации не слишком ей доверяют, но нет больших специалистов по данному вопросу, чем она.

Флавия просматривает свои архивы и готовит серию досье хакеров \"Сопротивления\". Эти досье умозрительны, ведь на самом деле она не знает, кто из них действительно является членом группы. Она даже не можете уверенностью утверждать, что хакеры, найденные мертвыми – Вивас и Падилья, – принадлежали к \"Сопротивлению\", ведь информация, которую ей предоставили, может быть неверной.

Ей хотелось бы достать фото Кандинского, чтобы поместить его в досье. С такой эксклюзивной информацией она в одночасье станет знаменитой. Никто не знает, кто он, никто не видел его лица. Однако если она и опубликует информацию такого рода, у нее могут возникнуть проблемы. Не была ли ее встреча с Рафаэлем предупреждением? Два года назад, когда она помогла сотрудникам Тайной палаты задержать двух хакеров, ее уже грозились убить. Тогда она пообещала себе быть более осторожной, нейтральной в суждениях и заниматься лишь простым информированием. Она по-прежнему питает к хакерам любовь, смешанную с ненавистью: говорят, что предпочитают секретность и анонимность, но в то же время любят, когда их действиями восхищаются. Пока они воспринимают ее как лицо незаинтересованное, она в безопасности. Очевидно, что люди из \"Сопротивления\" вовсе не хотят, чтобы информация о них широко распространялась.

У Флавии есть одна смелая догадка: Рафаэль – это Кандинский. В это трудно поверить, но почему нет? Под вымышленным именем ей нужно зайти в некоторые районы Плейграунда и узнать что-нибудь новенькое: хакеры любят оставаться в тени, но и они не могут все время молчать. Рано или поздно им хочется рассказать о своих \"подвигах\". Эти люди – те еще болтуны. И она заходит в Плейграунд. Меньше года назад три молодых человека, окончившие колледж Сан-Игнасио, заняли у своих богатых родителей деньги и выкупили право на распространение Плейграунда в Боливии. Созданный финской корпорацией Плейграунд – средство общения и компьютерная игра. Каждый, заплатив базовую сумму в 20 долларов (которая могла значительно возрасти в зависимости от времени, проведенного в программе), создавал своего персонажа (\"аватар\"[20]) или использовал предложенного Плейграундом и пытался \"выжить\" в полной опасности виртуальной реальности, созданной корпорацией. Действие игры происходит в 2019 году. Плейграунд имел успех во многих странах, и Боливия не стала исключением. Первыми ее пользователями были молодые люди среднего класса, жившие в крупных городах; потом это увлечение подхватили их родители, иногда даже дедушки с бабушками. Флавия проводила в сети массу времени; она уже истратила все свои сбережения и много задолжала отцу, вновь и вновь обещая ему сократить свои визиты в сеть. Она действительно пыталась это сделать, но не смогла. Недаром социологи уже заговорили об \"эффекте Плейграунда\" и о том, что молодежь тратит на него все свои деньги.

В левом верхнем углу экрана Флавия видит, что оплаченного времени осталось совсем немного. Не важно, она купит еще. Только где достать денег? Когда Альберт работал в Тайной палате, он обычно подкидывал ей кое-какую работу, приносившую приличные деньги. Теперь она лишилась этих поступлений, а ее сайт \"РиэлХакер\" – это всего лишь увлечение, не более того. Надо бы сделать так, чтобы ее повседневные занятия стали прибыльными.

Она соврала Рафаэлю: естественно, у нее много аватаров, и она создает новые по мере необходимости. В этот раз она берет имя Эрин, начинающей хакерши, ищущей наставника.

Джинсы, ботинки, черная куртка, очки \"Рейбан\" – Эрин идет по Бульвару, центральной зоне Плейграунда. Неоновый свет вывесок баров и дискотек, оформленных в стиле арт-деко; экран пестрит яркими красками. На улице – шум машин и мотоциклов, голосов и автомобильных гудков. Недели две назад она видела в одном из баров незнакомца, который пил мартини у стойки. Статный, смуглый, в длинном черном пальто. Может быть, это одно из обличий Рафаэля? Она направляется в тот же бар.

И видит уличную драку. Двое мужчин окружены плотным кольцом взбудораженных людей; один из них сжимает в руке нож, другой орудует осколком пивной бутылки. Этот район пользуется дурной славой. Полиция давно отдала его в ведение наркоманов и проституток. Эрин притягивает это ощущение постоянной опасности. Последнее ее посещение этого места закончилось в номере второразрядного мотеля на окраине в компании тайки с влажной кожей и шрамом на шее.

Эрин не останавливается для того, чтобы посмотреть, чем закончится драка. Рядом с баром \"Голден Стрип\", куда она направляется, светится другая вывеска: \"Мандала\". Рафаэль упоминал это название. Она направляется к барной стойке, преследуемая грудастой блондинкой, которая спрашивает, не хочет ли она заняться любовью. Да, но не с тобой. Заказывает маленькую текилу.

Через мгновение смуглый мужчина садится рядом с ней. Сегодня на нем нет пальто, но она сразу узнает его: это тот же человек, которого она видела в прошлый раз.


Ридли. Я думал, ты никогда не придешь.
Эрин. Нужно верить, к тому же некоторые уличные встречи забыть невозможно.


Флавия никогда бы не произнесла такие слова в реальности.


Ридли. Что за уличные встречи.
Эрин. Не далее, как вчера.
Ридли. Ты заблуждаешься, меня зовут Ридли.
Эрин. Кандинский.


Эрин пристально смотрит на него, стараясь увидеть черты Рафаэля.


Ридли. Мое лицо похоже на лица многих. Мы не особо изобретательны, у нас одинаковые имена, все мы высокие, статные, в длинных плащах и темных очках. Скоро пробьет наш час.


Флавия говорит себе, что, если сейчас не вмешается полиция, это сделают агенты безопасности Плейграунда. Человек, контролирующий аватар Ридли, только что допустил серьезнейшее нарушение: в Плейграунде строго запрещены ссылки на истинный облик действующих лиц. В системе существуют четкие правила этикета, не позволяющие разрушать иллюзии. Заходя в Плейграунд, Флавия всегда делает все возможное для того, чтобы даже не вспоминать о мире, в котором окажется, едва погаснет монитор ее компьютера.

На экране появляются двое мужчин в форме цвета морской волны – агенты безопасности. Зачитывают Ридли его права. Он прощается с Эрин, пожимает ей руку, поворачивается и позволяет конвоирам вести себя. В дверях он внезапно оглушает одного из конвоиров ударом в шею и убегает. Агент падает на пол, корчась от боли, а его товарищ тем временем бросается вдогонку за Ридли.

Флавия с волнением следит за погоней, разворачивающейся на экране. Наблюдение ведется с вертолета службы охраны, который постоянно кружит над Плейграундом. Мощный луч прожектора скользит по улицам и выхватывает из темноты фигуру Ридли. Раздается несколько пулеметных очередей. Ридли ранен в руку, но ему удается ускользнуть от преследователей, свернув на узкую улочку, заставленную мусорными контейнерами.

Стучат в дверь. Флавия успевает выйти из системы и вывести на экран безобидную заставку.

– Как поживаешь, принцесска? – Это отец, натянуто улыбаясь. – Прости, я не пришел на ужин. Эта работа сведет меня с ума. Еще немного, и мне понадобится \"скорая помощь\".

Флавия встает и целует его. Чувствует запах виски. Кого он хочет обмануть?

Принцесска. В обращении отца ее что-то беспокоит. Это ощущение особенно усилилось за последние недели. Она еще толком не знает, что все это может значить. Или, возможно, догадывается. Наверное, есть вещи, которые невозможно забыть, какие бы усилия для этого ни прилагались. Несколько лет ей удавалось жить так, будто ничего не произошло, но со временем воспоминания вернулись.

Глава 9

Рамирес-Грэм входит в зал перехвата в сопровождении Баэса и Сантаны. Баэс достаточно долго работал системным администратором Плейграунда, его специализация – выслеживание хакеров, пытающихся нарушить компьютерные системы безопасности; Сантана – специалист по опасным вирусам нового поколения, которые запускают в сеть злонамеренные программисты. Рамирес-Грэм, по горло занятый своим проектом обновления организации, забыл нанять на работу лингвистов и психологов, которыми в свое время был окружен Альберт; в результате ключевые посты в Тайной палате теперь занимают информационные аналитики.

Очевидно, что существует много точек соприкосновения определенных областей современной лингвистики и компьютерного программирования; к тому же в АНБ работает множество лингвистов, специализирующихся и в области информатики. Но в случае с Тайной палатой речь идет о своего рода эмфазе: главная цель организации – раскрытие и предотвращение киберпреступлений, и поэтому при наборе сотрудников предпочтение должно быть отдано программистам, знакомым с лингвистикой, а не наоборот.

За столом уже сидят остальные члены Центрального комитета: Мариса Иванович, Иво ВакаДиэс, Джонни Кабрера. Желтоватый вечерний свет, проникающий в окна, придает их лицам неестественную бледность. Со стены зал обозревает Альберт с большой черно-белой фотографии. На столе лежат яркие папки с документами; на демонстрационной доске – карта Рио-Фугитиво с беспорядочно рассеянными по всей поверхности красными крестиками. Ими отмечены места, откуда в правительственные учреждения был запущен вирус. Место преступления – весь город. Гребаный город.

– Какие новости? – спрашивает Рамирес-Грэм, присаживаясь. – Не будем терять время. Я устал от этой игры. Если кто-то оказался умнее всего штата Тайной палаты и сумел обвести вокруг пальца даже службу безопасности, зачем тогда продолжать?

Когда он волнуется, американский акцент берет свое, и Рамирес-Грэм забывает, что превосходно владеет синтаксисом испанского языка. Это эффект потери бдительности; сразу видно, что иностранец занимает один из наиболее важных правительственных постов. Ну и пусть. Да, он иностранец.

– Вирус был отправлен из самых разных точек – Интернет-кафе, офисов, научных центров.