Муми-тролль осторожно толкнул фрекен Снорк в плечо и прошептал:
Автобус тем временем отъехал уже на приличное расстояние. Рыбий Скелет нажал на газ, и двухцилиндровый мотор его «морини» яростно взревел. Он выделывал немыслимые зигзаги между машинами, отделявшими его от автобуса. Петлял как сумасшедший и наконец догнал его, подъехал со стороны водителя.
— Не бойся. Происходит что-то ужасное.
«Выходи! Выходи! Выходи!» — заорал он что было сил, во всю мощь своих легких, этому ублюдку, сидевшему за рулем.
— Ах, — пробормотал Муми-папа. — Ведь еще рано.
Через грязное стекло водителя было не разглядеть.
Он встал и завел часы, которые остановились еще в октябре.
Он нажал на клаксон.
Потом Муми-тролли обнаружили мокрые следы хемуля, ведущие на крышу.
«Выходи! Выходи, ублюдок!»
Небо было синим, как обычно. Ничуть не похоже на вулкан. Но влажная вата засыпала всю долину: горы, деревья, реку и крышу.
Эти сволочи в автобусе продолжали свистеть, размахивать своими флагами и, казалось, не обращали на него никакого внимания.
На улице оказалось холодно. Намного холоднее, чем в апреле.
Сделали ему гадость, а теперь, значит…
— Что за белая вата? — удивленно спросил Муми-папа. Он поднял горсть ваты и сжал. — Я удивляюсь, как она так быстро выросла, — сказал он. — Или с неба упала? Если она тут останется на долгое время, жизнь станет достаточно неприятной.
Но упертый Рыбий Скелет не мог просто взять и оставить все вот так. Он подъехал к автобусу и принялся пинать дверцу водителя, не переставая орать:
— Но, папа, это — снег, — объяснил Муми-тролль. — Я знаю, он недолго останется в долине.
«Выходи! Выходи! Выходи, сукин ты сын!»
— Недолго? — улыбнулся Муми-папа. — Сплошные неприятности.
Неожиданно автобус вильнул вправо и притормозил.
К дому подошла тетушка хемуля. Она тащила огромную елку на санках.
Главное — мать помянуть: это всегда срабатывает, — Рыбий Скелет приободрился.
— Вы проснулись последними, — объявила она. — Пора выбирать елку.
Автобус стоял у обочины. Рыбий Скелет тоже затормозил, метрах в двадцати за автобусом. Снял шлем и слез с мотоцикла. Прищурился, пытаясь придать своему лицу суровое, каменное выражение. Вроде как у инспектора Кэллагана.
— Зачем? — начал Муми-папа.
Рыбий Скелет получил свое прозвище из-за фигуры — он был худой и угловатый. Как килькин скелет. Узкий таз и выпирающие ребра. Не ноги, а ходули. 46-й размер. Рост под два метра. Голова маленькая, вместо носа — какой-то невообразимый клюв тукана.
— Нет времени объяснять, — бросила тетушка хемуля через плечо и быстро исчезла.
Автобус по-прежнему стоял на обочине. Флаги больше не развевались — просто болтались, а болельщики внезапно притихли. Только черный дым валил из выхлопной трубы.
— Она сказала «последними».
Из автобуса никто не выходил.
Перед чем? — прошептала фрекен Снорк. — Такие события всегда опасны.
Рыбий Скелет снял перчатки.
Совсем рядом проносились машины.
Морду бьют без перчаток.
Он решил еще раз намекнуть говнюку, что пора выходить.
«Твоя мать, чтоб тебя родить, перетрахалась со всей долбаной командой Нолы. Выходи! Выходи! Выходи, слышишь!»
Наглости у него было хоть отбавляй.
Дверца медленно приоткрылась. А дальше все было как в американском кино. Разве что автобус стоял не на старой, залитой солнцем заправке посреди аризонской пустыни, а в квартале Флеминг с его охраняемыми домами, освещенными желтыми фонарями и бенгальскими огнями.
— Оно и понятно, куда ты в Степи от патруля убежишь? Ладно, начнем. Вот ты! — Начальник станции ткнул пальцем в худощавого молодого человека. — Как звать?
«Выходи! Выходи… Вы…»
Слова замерли на губах Рыбьего Скелета, сердце ушло в пятки.
— Кей Римти. — Задержанный переступил рваными сапогами, звякнула цепь. — Родом из Сароса. Я к морю шел. А документов нет, потому что меня ограбили неделю назад. Печать стерлась, я ведь месяца три в пути, от самой Древли пешком иду.
Парень, вышедший из автобуса, сильно смахивал на шкаф. Он был огромный. Просто чудовищный. Он закрыл собой дорогу, виадук Олимпика и вообще все.
— Чем занимаешься?
«Это что еще за Халк?»
— Я поэт.
Рыбий Скелет пару секунд стоял, потрясенный этим морем мышц, этим триумфом мужских гормонов, этими руками размером с блюдо для пиццы, этими тупыми свиными глазами, с ненавистью уставившимися на него, но потом до него дошло, что можно сделать этими ручищами из его хрупкого тельца, и он захныкал и завопил, заорал:
— Нет такой профессии… — Пешти укоризненно покачал головой, глядя в вороватые глаза Римти.
«Уходи! Уходи! Уходи!»
— Зато есть такой образ жизни!
Одним прыжком он оказался опять на мотоцикле, нажал ногой на переключатель передач и рванул на одном колесе.
— Пишите, Доломи: бродяга. Теперь твоя очередь байки рассказывать, господин…
6. ФИЛОМЕНА БЕЛЬПЕДИО 19:53
— Хью Грамон.
Филомена Бельпедио решила, что жизнь не удалась.
Второй задержанный был весьма невысок, широк в плечах и совершенно лыс. Пешти отметил, что выглядит Грамон опрятно, но лишь собственными стараниями — тут и там виднелись аккуратные заплаты.
Есть ли у нее семья, на которую можно положиться? Нет.
Аккуратные, но заметные, мужская работа. Перевязь, когда-то довольно дорогая, совершенно истерлась. Было в нем что-то военное.
На самом деле я ведь одна как перст. Муж мой — в другом городе. И жена у него теперь другая. На десять лет моложе меня. Сын уехал. Живет в Лос-Анджелесе. Должен был стать режиссером. Работает в итальянской пиццерии.
— Кшатрий?
Есть ли у нее работа, дающая средства к существованию? Нет.
— Так точно. Переведен из вайшьясов во время Второй Степной.
Моя последняя работа — продажа полисов страхования жизни — теперь далекое воспоминание. А поскольку у меня нет никаких особенных способностей, я точно знаю, что другую работу я никогда не найду. И потом, у меня нет больше сил таскаться и выпрашивать для себя хоть какую-нибудь работу.
— Вижу, что не наследственный… Тоже бродяга?
Красива ли она? Нет.
— В настоящий момент — да, — не стал спорить Грамон. — Ищу службу. Документы утерял. Я долго жил на Территориях, и печать…
Я старая и страшная. Волосы — как пакля. Губы — их и нет почти. Кожа — желтая и жирная. Если бы я хоть была недурна собой, тогда еще не все было бы потеряно. Я могла бы этим зарабатывать на жизнь. Тут не до ложной стыдливости.
— Понимаю, понимаю. Вы задержаны. Ваша очередь, госпожа! Женщина, на вид лет тридцати, развела руками, насколько ей позволяли кандалы.
И что же в итоге остается? Ничего. Совсем ничего.
— А что говорить? Звать меня Офа Чандр, иду с Территорий, как вы их зовете. Документов нет и не было, печатей тоже. Хочу просить имперское гражданство. Можно сейчас заявление написать?
Нет, нет, неправда. У тебя есть эта квартира.
— Доломи, пишите: женщина без гражданства, род занятий не определен. — Пешти встал из-за стола и хрустнул пальцами. — Все, уводи. Дождемся разъезда, с ними и отправим.
Все, что у нее осталось, — это квартира. Квартира, за которую больше нечем было платить. Квартира в роскошном жилом комплексе «Острова». Самом тихом и спокойном жилом комплексе в районе Кассиа.
— Так что, это запрещено что ли, гражданства просить?! — возмутилась госпожа Чандр. — Сами же пишете: «В целях заселения Степи, по Высочайшему Указу»!
Она огляделась.
— Пишем, пишем. Это хорошо, что ты такая грамотная, — кивнул Пешти, накидывая френч. — А еще пишем, что обращаться с заявлением нужно к пограничным властям.
Рядом — освещенные окна корпуса «Капри». Здесь все счастливы. Семьи, те, у кого есть будущее. Все спокойны. Все в своих квартирах ужинают, празднуют, готовятся открывать шампанское, чтобы выпить за Новый год. За новые успехи.
— Ага, найди их в Степи, этих ваших пограничников! Они там только сами себя охраняют!
На одном балконе она увидела старика и мальчика, которые наблюдали в бинокль за огнями салюта.
Доломи поднялся во весь свой немалый рост и погрозил задержанной дубинкой.
От этой семейной идиллии ей стало тошно.
А ты, голубушка, что празднуешь сегодня? Чего ты ждешь от Нового года?
— Патрульные говорят, она намекала на… В общем, чтобы отпустили. Может, отметить ей в сопроводительной?
Ну… Разве что… Возможно… Нет! Невозможно. Нечего праздновать. Нечего ждать. Твою порцию дерьма от жизни ты уже получила. Тебе хотелось еще? И еще получила. А теперь — все. Хватит.
— Зачем нам это нужно? — поморщился Пешти. — Кому надо — разберется. Хотя… Вот этому проставь, что особо опасен!
Ей даже не было грустно. Она просто посмотрела на вещи реалистично.
Начальник станции покинул кабинет. Доломи перевел тяжелый взгляд на Хью Грамона. Коротышка только пожал плечами, звякнув цепью.
Вот так.
Как анатом.
2
В полночь закончится год. А потом начнется новый, еще хуже предыдущего, и Филомена смотрела вперед без надежды, но и без печали.
Он устало поднялась с дивана и отправилась на кухню, шаркая тапками. Открыла шкафчик над раковиной и достала пластиковую аптечку. Прихватила стакан и бутылку кока-колы из холодильника и вернулась в гостиную. Поставила все это на маленький столик рядом с диваном. Взяла хрустальную вазу, в которой давно лежали медовые конфеты, и вытряхнула ее содержимое в ведро. Села. Взяла пульт, включила телевизор.
Если ты не бывала в тюрьме, Значит, ты не бывала в пути. Вот счастливица!
Там Мара Веньер, Друпи, Альба Париетти и Фабрицио Фрицци представляли «Новогоднюю ночь».
Их заперли в одной камере, что тут же вызвало поток проклятий со стороны Офы Чандр.
«Ну, Друпи, а ты чего ждешь от Нового года?» — спрашивает Мара.
— Это только до утра! — пообещал Доломи. — А в нужник тебя отдельно сводят, стучи.
«Ну… Может, люди станут спокойнее, у них будет меньше проблем. Все будут жить не торопясь, перестануть вертеться как волчки. Знаешь, Мара, а ведь у меня один братец умер от стресса…» — отвечает Друпи.
— Ага, «стучи»! До утра меня тут на куски, может, порвут! Да еще этот… «особо опасный»!
Филомена между тем доставала из аптечки упаковки лекарств.
— Он в цепях. Кричи, если что.
Роинпол. Альцион. Тавор. Нирванил. Валиум.
Окошко захлопнулось, в камере наступила тишина. Кей Римти разулся, наполнив помещение ароматом пеших странствий, и печально уставился на рваные сапоги. Грамон, как был, повалился на топчан и прикрыл глаза.
Она открывала упаковки, вынимала таблетки и высыпала их в вазу.
— Воняет-то! — сморщилась Офа. — Иди хоть постирай свои портянки, неряха, тут вода есть.
Будто чистила горох.
— Сапог мой правый — парень бравый, прошел немало он дорог, но дошагался и порвался, и больше вынести не смог…
Наконец ваза наполнилась до половины. Потом сделала погромче звук, налила себе немного кока-колы, положила ноги на столик, разместила между ног вазу и принялась есть таблетки, словно это был поп-корн.
— Чего?
— Сапог мой левый, я не первый, кто на себя тебя надел, но в общем тоже ведь из кожи, и вот протерся, заболел…
7. АДВОКАТ РИНАЛЬДИ 20:00
— Он что, полный идиот? — Офа посмотрела на особо опасного Грамона. Коротышка, не открывая глаз, фыркнул. — Не поняла…
Адвокат Ринальди, расположившись на кожаном диване в своем кабинете, мастурбировал перед включенным телевизором.
— Он поэт.
Президент только что начал свою поздравительную речь.
— И что? И я должна сидеть тут всю ночь с придурком и с бандитом? Мама дорогая, бред какой! — Она подошла к зарешеченному окошку, встала на цыпочки. — Кажись, водокачку видно. Станция… Я никогда поездов не видала. А вы?
Так, мастурбируя, Ринальди обычно разогревался перед встречей с Сукией.
Никто не ответил, но Офу это не расстроило. Пока она вытягивала шею, стараясь разглядеть хоть что-нибудь еще, поэт наконец оторвал взгляд от сапог, чтобы впиться им в показавшиеся под платьем тонкие икры женщины. Судя по улыбке, которая тотчас появилась на его губах, начался новый приступ вдохновения.
От этой девицы он буквально с ума сходил, а последний раз, когда они встретились, он кончил сразу. Минутное дело…
— Только не вслух! — попросил его Грамон. — А то у меня плохие нервы.
Значит, лучше разрядиться!
— Насколько плохие? — насупился Римти.
У них еще целая ночь впереди, и ему не хотелось сразу истратить весь свой заряд. Он хорошо устроился на этот Новый год. Не один месяц планировал эту ночь страсти. И вот она наступила.
— Почти такие же плохие, как твои стишки. А вот этой железкой, — коротышка тряхнул кандалами, — я могу очень быстро сломать тебе шею.
Для нее он купил устриц и шампанское. Отключил телефон и факс. Опустил шторы. Погасил свет.
— Поговорил бы я с тобой в другом месте и в другое время… — Поэт даже сплюнул на пол. — Все вы крутые, когда охрана кругом.
— А для защиты, видимо, нужна елка, — подытожил Муми-папа. — Я этого не понимаю.
В этих чертовых «Островах» у жителей любимое занятие — подглядывать в чужие окна. Вуайеристы проклятые.
Грамон резко сел на топчане, но Римти совершенно напрасно отскочил к двери — глаза кшатрия выражали лишь изумление.
— И я, — смиренно вторила ему Муми-мама. — Когда пойдете за елкой, не забудьте одеть шерстяные перчатки и шарфики.
И именно в тот момент, когда он был в кресле, склонив голову, со спущенными штанами, открытым ртом, членом в руке и новогодней речью президента в ушах, в кармане пиджака зазвонил мобильный телефон.
— Это ты сейчас мне сказал, рифмоплет? Мне?
«Раз приближается стихийное бедствие, — решил Муми-папа — надо найти себе елку. Я должен, заботиться о семье». И, правда, он и Муми-тролль перелезли через изгородь и в лесу выбрали себе елку.
«Ааа! Это кто еще?» — выдохнул он, прерывая мастурбацию.
— Ладно, ладно! — чересчур уж громко сказал поэт. — Проехали… Только не надо так.
Не буду отвечать!
— В смысле — «так»? — не понял Грамон. — У тебя что, стихи хорошие?
— А она не чересчур большая? — удивился Муми-тролль.
— Не знаю, — ответил Муми-папа, доставая топор. — Я этого не понимаю.
А если это Сукия, которая не может найти дом?
— Стихи плохие… — Римти вернулся на свой топчан, но присел с краешку. — Все же это не значит, что на меня можно голос повышать. Я же не жалуюсь, что меня заперли со шлюхой и…
Они уже возвращались, когда мимо них пробежала Гаффси со множеством пакетов и бумажных кульков.
— Чего?! — Офа, с интересом наблюдавшая за мужчинами, даже подскочила. — Как ты меня назвал?!
Ответил.
Она раскраснелась и очень спешила, так что даже не узнала елки, которая раньше росла у нее под окном.
— Он больше не будет. — Грамон снова лег. — Он извинится. Только не устраивай драки, пожалуйста.
«Алло?»
— Какие события! Поторопитесь! — закричала Гаффси. — Плохо использовать ежей, как украшения. Я так искала Мисабеле…
— Драки? Да я ему просто глаза вырву!
«Алло, Аттилио!»
— Елка… — произнес Муми-папа, рассматривая меховой воротник Гаффси.
— Прости! — Римти, то ли в самом деле раскаиваясь, то ли из иных побуждений, рухнул на колени и склонил голову. — Ударь, если хочешь, только прости… Сорвалось.
Уууу! Жена…
— Что делать с елкой?
— Я тебе сейчас еще что-нибудь сорву! — Офа схватила сапог поэта и несколько раз хорошенько треснула его по макушке. — Что б ты сдох, сволочь! Маму свою так называй, понял?!
Результат его трудов сдулся в один момент.
— Елкой… — сконфуженно повторила Гаффси. — Елка? Ах, какие хлопоты! Ох, как ужасно… Я, конечно, не успею нарядить свою… когда я могла найти время…
Римти только вздрагивал, терпеливо ожидая завершения экзекуции. Наконец сапог развалился на две части, и Офа отшвырнула оставшийся в руке задник.
«Алло, любовь моя, как ты?»
Она уронила несколько пакетов в снег. У нее соскользнула на бок шляпка, и она даже прослезилась, так разнервничалась.
— Сволочь! — добавила она и окончательно успокоилась. — Никогда не видела поезда. Они ведь редко ходят, да?
«Ну, в общем… А вы?»
Муми-папа кивнул и покрепче сжал елку.
— Завтра утром будет поезд, — сообщил Грамон. — Идет из Ошпорта до самой столицы.
«Все чудесно. Паоло сегодня не поехал кататься на лыжах, остался дома. Говорит, что не хочет кататься без папы. Андреа обязательно хочет новые лыжные ботинки. На меху».
Муми-мама тем временем раскопала вход на веранду, вытащила и разложила спасательные пояса, приготовила аспирин, старое ружье Муми-папы и теплые компрессы. Кто-то мог пострадать.
— А ты откуда знаешь? Римти тоже поднял голову.
«Снег-то есть?»
Маленький лесовичок сидел на краю софы, прихлебывая чай из чашечки.
— Знаю…
«Много! Нет только тебя… Тут и моя мама».
Сперва он сидел в снегу у веранды и выглядел так жалко, что Муми-мама впустила его.
3
И эта старая курица. Как она меня достала!
— Хорошо, вот елка, — сказал Муми-папа. — Если бы мы только знали, как ее использовать. Гаффси сказала, что ее надо одеть.
«А! Прекрасно… Мне вас тоже очень не хватает. Жду не дождусь, когда вы вернетесь…»
— У нас нет ничего такого большого, — забеспокоилась Муми-мама. — Что она имела в виду?
«Как погода в Кальяри?»
Всегда смешно людей мне видеть, Что полагают, будто не песчинки, А прямо-таки люди!
— Какая прекрасная елка! — воскликнул лесовичок и подавился чаем, так что не смог говорить дальше.
«Нуу… так. Облачно», — буркнул адвокат.
Паула забрал у Пешти свиток с сообщением и сжег его в уничтожителе бумаг.
— Ты знаешь как одеть дерево? — спросила у него фрекен Снорк.
«А конгресс как прошел?»
— Я там, кажется, не все понял… — запоздало пробормотал начальник станции.
Лесовичок покраснел и прошептал:
«Скука смертная… Передай привет маме, Паоло и Андреа, поздравь их с Новым годом… А мне, к сожалению, пора».
— Я повторю. Кентавры идут прямо на нас. От трех до шести эскадронов. Их преследуют четыре конных полка, но, конечно, не успеют. Станция обречена, нам предложено эвакуироваться.
— Ее нужно нарядить. Повесить на нее все красивые вещи. Так я понимаю, — потом от застенчивости он весь зарделся и, прикрывая лицо руками, поставил чашку и исчез, проскользнув через дверь с веранды.
«Ладно, любовь моя. Поздравляю тебя тоже. Я очень скучаю по тебе… Я люблю тебя…»
— Но… А если кентавры успеют раньше, до поезда? Брамин только пожал плечами.
— Сохраняйте спокойствие и дайте подумать, — объявил Муми-папа. — Если ель красиво нарядить, то нельзя будет за нею спрятаться. Может, нужно умиротворить Рождество. Я начинаю понимать.
— Ну да, ну да… — Пешти прошелся по кабинету мага, ожесточенно расчесывая затылок. — У меня только две роты пехотинцев и стрелки. Ну, мобилизовать всех — это будет еще полсотни… Не удержимся, да… Уходить в Степь? Вообще получится резня, мои орки каре держать не привыкли.
Они воткнули ель перед верандой в снег и стали развешивать на ней украшения.
«И я тоже, я тоже. А теперь извини меня. Тут адвокат Мастрантуоно… Увидимся послезавтра в Кортине. Пока, милая».
— Ты бы лучше подумал, что им здесь нужно. — Паула высыпал на стол содержимое ящика стола и принялся просматривать бумаги. — Водокачку разрушить и персонал перебить? Невеликое достижение, если иметь в виду, что уйти обратно будет очень трудно.
Муми-тролли украсили ель большими раковинами. Фрекен Снорк даже отдала раковину, которую носила на цепочке на шее. Муми-тролли сняли стеклянные призмы с канделябра в гостиной и развесили их по веткам. А на верхушку елки они прикрепили красную шелковую розу, которую Муми-папа однажды подарил Муми-маме.
Он отложил телефон и выругался.
— Им нужен поезд? — Пешти сел в кресло, достал из кармана трубку. — Так давай, и правда, успокоимся.
Каждый принес свои самые красивые вещи, которыми хотел умиротворить непостижимые силы зимы.
Надо было все начинать сначала.
— Ну, давай, — согласился маг, не отрываясь от своего занятия.
Когда ель была разукрашена, снова появилась тетушка хемуля с санями. Она направлялась теперь в другую сторону и тоже очень спешила.
8. 20:10
— Поезд… Смогут кентавры взять поезд?
— Взгляните на нашу елку, — позвал ее Муми-тролль.
Речь президента смотрел не один адвокат Ринальди. Все жильцы и гости расположились перед телевизорами, и весь жилой комплекс «Острова» на полчаса стал непривычно спокойным, серьезным, словно задумчивым. Перед итогами уходящего года и надеждами, обращенными в наступающий, все притихли. Смотрели и слушали. Даже огни фейерверков затихли, и только Микеле Тродини продолжал невозмутимо зажигать на террасе свои бенгальские огни. Его отец и дедушка сидели за столом, ели колбасу и ругали президента. Мать на кухне слушала вполуха: ее гораздо больше беспокоило то, что сырный торт в духовке не поднимался.
— Маловероятно. Измором могли бы, но у них не больше двух дней до подхода кавалерии.
И в огромной квартире нотариуса Ригози, на верхнем этаже корпуса «Капри», гости, каждый с бокалом земляничного ликера в одной руке и бутербродом с мясом кабана в другой, толпились перед огромным экраном «Nordmende» и обсуждали речь престарелого президента.
— Тогда зачем это все?
— Дорогой мой, — ответила тетушка хемуля. — Когда вы станете похожи на других? Сейчас я должна… Я должна приготовить угощение к Рождеству.
— Не знаю. Я просто предложил подумать. — Паула закончил просмотр бумаг и свалил все в уничтожитель. Коротко вспыхнуло бездымное пламя. — Привычка такая у браминов: думать. Но, может быть, кентавры просто заблудились и не понимают, что прижимаются к побережью.
Больше всего их потрясло, что этот старый дурак сделал себе подтяжку лица и стал похож просто на египетскую мумию. Обсуждался также цвет галстука, явно не подходивший к цвету пиджака.
— Угощение Рождеству? — повторил Муми-тролль. — Значит, его надо кормить.
Совершенно по-мужицки.
— Кентавры заблудились в Степи?! Маг, ты забыл, откуда эти дикари родом. Им здесь каждая травинка родная. И выгнали их не так давно, чтобы хоть что-то изменилось. Как хорошо, что я услал беженцев с патрулем… Должны успеть уйти с пути кентавров. А я в любом случае обязан дождаться поезда, если поспешим — дадим троллям воды. — Пешти, так и не закурив, убрал трубку. — Все, брамин, думай сам, а мое дело — действовать.
Тетушке некогда было отвечать.
Кристиан Каруччи в своем убежище, за кухней консьержки, включил свой маленький черно-белый телевизор и чертыхался. Как может этот урод говорить, мол, мы готовы приложить все усилия, чтобы помочь слаборазвитым странам!
— Действуй, кшатрий. Пешти выскочил на платформу.
— По крайней мере, надо приготовить обед, — нервно заявила она и помчалась дальше.
Джулия Джованнини вымыла пол в гостиной, наконец-то оделась и готовила зимний суп. Она напевала «Маргариту» Коччанте, звук у ее телевизора был выключен.
— Доломи! Поднимай всех строиться, срочно!
Муми-мама работала весь день. До темноты она приготовила угощение Рождеству и потом расставила его в небольших блюдах вокруг елки. Сок, пирог с черникой и другие кушанья, которые любили в семье Муми-троллей.
Филомена Бельпедио пыталась слушать президента, но не могла. У нее отяжелели веки, глаза закрывались, а голова падала на плечо.
Как только дверь за ним закрылась, маг быстро достал из шкафчика небольшую бутылочку и жадно отхлебнул. Брамины тоже боятся смерти. А думать и бояться одновременно практически невозможно.
— Вы думаете, Рождество придет очень голодным? — спросила Муми-мама озабоченно.
Генерал Рисполи и его жена, семидесятилетняя пара со второго этажа корпуса «Капри», лежали в постели и целовались, как в молодые годы. Они смотрели по другому каналу черно-белый фильм с Амедео Наццари.
— Не меньше меня, — протяжно объявил Муми-папа. Он был в снегу по самые уши и уже начал замерзать. Но ведь Муми-тролли не могут так прямо об этом объявить, они очень вежливы по натуре.
4
9. РЫБИЙ СКЕЛЕТ 20:15
Внизу в долине во всех домах светились окна. На елках стали зажигать свечи, и мерцающие огоньки заиграли над снежной равниной. Муми-тролль вопросительно посмотрел на Муми-папу.
Больше всего Рыбий Скелет любил жареные цветы цуккини. Просто обожал.
— Да, — ответил Муми-папа на его безмолвный вопрос и кивнул.
В компании хорошей можно Чудесно время провести, На дом горящий глядя изнутри.
Сидя за столом вместе с консьержками, он ел и уже не мог остановиться. Ну да ничего. Синьора Каруччи, мать Кристиана, нажарила их в безумном количестве.
— Приготовимся на всякий случай. Муми-тролль собрал все свечи в доме.
— Забегали чего-то! — Офа снова тянулась к окошку. — Темно уже почти, а они забегали…
«Спасибо, синьора. Это очень вкусно. А где ваш сын?» — с набитым ртом спросил он у консьержки.
Он расставил свечи в снегу ели и зажег их одну за другой. Получился маленький круг, защищающий от темноты и Рождества. Потом в долине внизу все успокоилось. Скорее всего, все разбрелись по домам ожидать появление Рождества. Только одинокая тень промелькнула среди деревьев. Это был хемуль.
— Попробуй что-нибудь услышать. — Грамон подошел и легко поднял женщину. — Так удобно?
«В своей комнате. Сказал, что неважно себя чувствует. Я его не понимаю, он такой нелюдимый. Может, ты ему отнесешь немного попробовать? И уговоришь его присоединиться к нам».
— Привет, — вежливо позвал его Муми-тролль. — Оно идет?
— Ничего, спасибо… Ане разберешь, орут да матерятся — солдаты. Орки в основном. Я не знала, что орков на станцию пускают.
«Конечно, синьора. Я мигом».
— Не беспокойте меня, — печально отозвался хемуль, глядя куда-то вдаль.
— А они граждане Империи, в отличие от тебя! — съязвил давно оправившийся от побоев Римти, подпрыгнул и подтянулся на руках к решетке.
Рыбьему Скелету очень нравилось ухаживать за дамами.
Он сел прямо на одну из свечек и принялся считать на пальцах.
— Сколько их там? — поинтересовался снизу ущемленный в правах ростом и кандалами Грамон. — Хоть примерно?
К тому же мама Кристиана очень даже ничего. У нее такие сексуальные губки.
— Мама, папа, Гаффси, — бормотал он. — Двоюродные братья. А Снифф в том году ничего мне не подарил. Потом Мисабел и хумпер, тетушка, конечно… Я сойду с ума.
— Ну, не знаю… Сотни две, а то и больше. Отсюда не все ноги видно.
Наверное, в молодости была потаскушкой.
— Что ты делаешь? — встревожено спросила фрекен Снорк. — С ними что-нибудь случилось?
— Общее построение, — хмыкнул коротышка. — Ночью. Перед прибытием поезда. Я думаю, кентавры, от которых мы все драпали, где-то поблизости.
Кто знает…
— Подарки! — воскликнул хемуль. — Множество подарков, когда приходит Рождество.
— А мне говорили… — уставший поэт спрыгнул вниз. — Мне говорили, что как раз к побережью они не пойдут, что тут их могут загнать на полуостров — и все!
Утолив свой зверский аппетит с большим удовольствием, он встал из-за стола, поблагодарил всех консьержек, смотревших выступление президента, и с тарелкой жареных цветков цуккини в руках постучал в комнату друга.
Он что-то второпях приписал в свой список и собрался уходить.
«Кто там?» — прорычало за дверью.
— Правильно говорили, — кивнул Грамон. — Оттого их в этом направлении и встретить оказалось некому. Если начальник станции попробует ее защищать, то все мы скоро умрем. Тут просто нет порядочных укреплений.
— Подожди — воскликнул Муми-тролль. Пожалуйста, объясни… Твои рукавицы…
«Это я».
— А если не попробует? — Офа опустила голову, разглядывая блестящую макушку кшатрия. — Бежать надо! Кентавры — это… Они злющие!
Но хемуль исчез в темноте, похожий на всех остальных, которые тоже торопились что-то сделать до прихода Рождества.
«Кто я?»
— Он обязан защищать станцию, если не будет другого приказа. Вот что… Начнется заваруха — надо нам самим выбираться. — Грамон поставил Офу на пол. — На крайний случай действуем так: ты зовешь охрану, чтобы в нужник сходить, а ты, поэт, кидаешься на первого, кого увидишь. Постарайся хоть немного его задержать. Я займусь остальными.
Семья Муми-троллей сразу же приготовила несколько подарков. Муми-папа принес свою лучшую рыболовную блесну в очень красивой коробке. Он написал на коробке «Рождеству» и поставил ее прямо в снег. Фрекен Снорк сняла браслетку, легонько вздохнула и завернула ее в шелковистую бумажку.
«Рыбий Скелет! Открывай!»
— Это — виселица, — мрачно произнес Римти. — Причем для всех. У виселицы нрав простой: закрутит руки за спиной, потом возьмет тебя за шею, подергает твоей ногой…
Муми-мама открыла свой потайной выдвижной ящик и вытащила альбом с картинками — единственную цветную книгу во всей долине.