— Что если я вступлю с ним в половую связь, кассета моя. — Повернувшись к Пэйджиту, она закончила тихо: — Но если я не соглашусь, мои секреты станут известны всему миру.

— И вы отказались.

— Не сразу. Я была слишком напугана.

— Что же вы ответили?

Она опустила взгляд:

— Что я помогу сделать рекламу его книге о Лауре Чейз.

— Но он не согласился?

Мария покачала головой.

— Он сказал, что это еще одна вещь, которую я сделаю для него. — Голос Марии упал почти до шепота. — Но вначале я разденусь перед ним, как Лаура.

— И вы отказались?

— Нет, я ничего не сказала ему. — Она заговорила, словно рассуждая сама с собой. — Меня как будто вела интуиция. Я знала, что не позволю ему сделать из меня Лауру Чейз. — Она вновь обернулась к судье, заговорила торопливо: — Это не путь разума. Это путь ощущений. Помнится, я подумала тогда, что этому не будет конца — если я уступлю ему сейчас, он будет принуждать меня всякий раз, когда ему захочется, пока моя жизнь не станет такой, что не стоит и жить. Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, — кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. — Голос ее окреп. — Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться — во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда.

Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение — политический просчет.

— И что вы сделали? — спросил Пэйджит.

— Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое «я». — Мария глубоко вздохнула. — Ренсом кружил вокруг меня.

Пэйджит шагнул к ней, произнес тихо:

— Что было дальше?

Мария оправила юбку — рефлекторное движение, помогающее женщине справиться с волнением. Угловым зрением Пэйджит снова увидел Карло, его напряженное, страдающее лицо. Зал молчал.

— Я все еще держала в руке свою сумочку, — произнесла Мария тихим голосом. — Неожиданно он оказался надо мной, потянул с меня колготки. Лаура как раз рассказывала, как двое совершали с ней половой акт, в то время как третий наблюдал.

В зале раздался чей-то нервный кашель.

— Было ощущение нереальности происходящего, — продолжала Мария. — Какой-то частью своего сознания я слышала голос Лауры Чейз, ощущала колкую щетину его подбородка, запах шампанского в его дыхании. Я до сих пор ясно помню все это. — Она коснулась лба, как бы силясь припомнить забытые подробности. — Другой человек во мне инстинктивно сопротивлялся Ренсому. Но у меня такое ощущение, что та, другая женщина обеспамятела от шока. И у меня остались только фрагментарные воспоминания.

— А когда вы разговаривали с инспектором Монком, воспоминания были ярче?

— Нет. Дело не в памяти, дело в том, что я была травмирована. И, пожалуй, последствия травмы сильнее ощущались во время разговора с Монком.

Подняв глаза, Пэйджит увидел немигающий взгляд судьи Мастерс, устремленный на Марию и как будто высматривающий истину. Похоже, слушания начинали тяготить ее, беспокоила необходимость принятия решения, недоступного простому разумению.

— Вы помните, — спросил Пэйджит, — как были нанесены царапины, о которых говорила доктор Шелтон?

— О некоторых. Не обо всех. — Повернувшись к Шарп, она проговорила холодным тоном, отчетливо произнося каждое слово: — Одно могу сказать со всей определенностью: я не наносила их после смерти Марка Ренсома. Ни единой.

Последняя фраза была произнесена с убедительным гневом; пока, подумал Пэйджит, выступление Марии почти безупречно.

— Есть ли какие-нибудь ушибы и царапины, которые запомнились больше других?

— Да. — Мария коснулась скулы. — Первый удар по лицу. Я очень отчетливо помню его.

— А почему?

— Потому что он был нанесен неспешно и злобно. — Она помолчала. — И потому, что Ренсом сделал это с явным удовольствием.

Пэйджит увидел, как подалась вперед Кэролайн Мастерс. Он догадывался, о чем она думает — это была травма, которую Элизабет Шелтон как раз и не могла объяснить и нанесенная мужчиной, получавшим наслаждение от игр со связыванием и от притворного изнасилования.

— Скажите, пожалуйста, как был нанесен удар?

— Я лежала на спине. Одной рукой он давил мне на грудь, прижимая к полу, и смотрел с такой ненавистью, что я даже на минуту перестала сопротивляться. — Голос Марии стал тише. — От воспоминания об этом мгновении и его взгляде у меня до сих пор кровь стынет в жилах.

Она смолкла, как будто заново все переживая, потом добавила медленно, подчеркивая каждое слово:

— Именно так я и рассказывала инспектору Монку.

Пэйджит увидел, что сидевшая слева от него Марни Шарп хмурится: Мария выступала отлично, Шарп нечего было возразить.

— Как подействовал на вас удар Марка Ренсома?

Мария заговорила монотонно:

— Моя голова дернулась, я ударилась затылком об пол. Болью пронзило скулу и глаза. Сделалось темно — я думаю, он начинал душить меня. — Она замолчала, словно в недоумении. — Наверное, я теряла сознание. Следующее, что помню: мои ноги раздвинуты, а он стоит на коленях между ними. Брюки у него спущены.

— Что он делал?

Мария смотрела куда-то в глубину зала.

— Он почему-то замер. Голову наклонил набок. И тут я снова услышала Лауру Чейз. — В голосе зазвучало изумление. — Он слушал ее. Будто ждал от нее подсказки. — Судья Мастерс смотрела задумчиво — в рассказе явно прослеживалась параллель с последним сексуальным переживанием Мелиссы Раппапорт. Мария закончила: — Как я уже говорила инспектору Монку.

Получилось хорошо, думал Пэйджит, своим выступлением Мария выгодно оттенила факты, сообщенные ею полиции и подтвержденные либо экспертизой, либо показаниями других свидетелей. С каждой минутой несообразности, подмеченные Шарп, казались все менее заметными и менее существенными.

— У него была эрекция? — спросил Пэйджит.

— Да. — Мария на мгновение закрыла глаза. — Слушая Лауру, он держал его в руке.

— И было похоже, что он готов вонзиться в вас?

Мария открыла глаза:

— Да.

Кэролайн Мастерс подалась вперед:

— Не могли бы вы рассказать, как получилось, что Марк Ренсом был застрелен? Постарайтесь придерживаться только фактов.

Мария обернулась к ней, словно удивленная ее вмешательством.

— Марк Ренсом был убит, — ответила она, — из-за того, что отвлекся на слушание Лауры Чейз.

Судья нахмурилась:

— Не могли бы вы объясниться?

— Когда он стал слушать, это было как передышка. У меня будто наступил момент прояснения. Я почувствовала в руке ремешок сумки. И неожиданно вспомнила, что в ней. — Мария закончила смущенно: — Пистолет. Пистолет, который я купила.

Пэйджиту показалось, что произнесла она это таким тоном, как будто говорила о предмете, внушающем изумление и ужас.

— Как вы достали его? — спросила судья.

Пэйджит теперь ничем не мог помочь, он никак не ожидал, что Кэролайн Мастерс прервет поток вопросов, которые они придумали и отрепетировали так, чтобы они казались естественными.

— Я слышала голос Лауры, — ответила Мария. — Она говорила что-то типа: «Он хотел, чтобы они поимели меня разными способами». И тогда я догадалась. «Вы возьмете меня, — сказала я ему. — Я дам вам любым способом, каким захотите». — В словах Марии звучала горечь. — Было видно, что он очень доволен — мое согласие привело его в восторг. И тут я добавила: «Но только если вы будете пользоваться резинкой».

Судя по виду Кэролайн Мастерс, она была очень удивлена — кажется, способностью Марии сохранять присутствие духа в такой ситуации.

— И что он ответил?

— Он рассмеялся. — Мария помедлила. — Потом я сказала, что у меня есть одна в сумочке. Похоже, это удивило его. Не успел он ответить, как я полезла в сумку. — В голосе ее послышалась усталость. — Тогда он снова толкнул меня, но пистолет уже был у меня в руке.

Внезапно она смолкла.

— Что было потом? — спросила судья Мастерс.

Мария пристально смотрела на свои руки.

— Он схватил меня за запястья, держал. Я ударила его коленом. — Она разомкнула губы, не произнеся ни слова, потом тихо сказала: — Пистолет выстрелил.

Судья смотрела на нее. Ровным тоном задала вопрос:

— На каком расстоянии вы были?

Мария покачала головой:

— Больше я ничего не знаю. Просто не знаю.

— Но вы говорили полиции: два или три дюйма.

Мария беспомощно пожала плечами.

— Я хотела как лучше, — устало выговорила она. — Я старалась ответить на их вопросы. Не думала, что они придадут такое значение неверному ответу. — Она снова передернула плечами. — Я ударила его коленом. Он мог падать на спину, когда пистолет выстрелил. Допускаю, что я неправильно рассуждаю. Хотела бы вам объяснить. Но не могу.

Пэйджит увидел слезы в глазах Марии. Но смотрела она на Кэролайн Мастерс не мигая. Та мягко спросила:

— Он не касался руками пистолета?

— Может быть, и касался. Но полиции я ничего об этом не говорила. Что я помню — так это руки, сжавшие мои запястья.

— Вы закрывали окно шторами?

Мария, кажется, не заметила внезапной смены темы. Медленно ответила:

— Да.

— До того, как пистолет выстрелил, или после?

— По-моему, после. — Мария помолчала. — Все происходившее кажется таким смутным. Единственная ассоциация, которая возникает у меня в связи с окном, — мне было стыдно за то, что случилось. Я знаю, в этом нет никакого смысла.

Она провела рукой по лбу.

— Тем не менее я была одета. Он не снимал с меня одежду. Не знаю, кого видел тот человек.

— Мистер Хаслер, — напомнила судья Мастерс. — Но это вас видел мистер Тэнш? Возле номера?

По наступившему молчанию Пэйджит понял, что система их подготовки начинает медленно сдавать. Было похоже, что судья требовала от Марии большей точности в ответах, чем мог обеспечить Пэйджит.

— Мне думается, да. Думается, на какой-то момент я вышла из номера за помощью. А потом вернулась, так ничего и не сделав.

Она явно была в замешательстве.

— Это невероятно, но, выйдя из номера, я как будто перестала верить в то, что произошло. Мне представлялось, что, если я вернусь, с ним все будет хорошо и кошмар этот кончится.

Кэролайн Мастерс молчала, ждала продолжения. Мария, лишенная возможности отвечать по заготовленной схеме, вынуждена была импровизировать. Краем глаза Пэйджит видел, что Марни Шарп что-то лихорадочно пишет.

— Я была как лунатик, — продолжала Мария. — Бродила по номеру. Трогала мебель, как будто хотела убедиться, что это не сон. И все время посматривала на него. — Она помедлила, глядя на судью. — То, как он умер, было ужасно. Когда жизнь покидала его, он смотрел на меня так, будто я его обидела. Просыпаясь среди ночи, я вспоминаю это. И то, как я отталкиваю его, чувствуя по его весу, что он умирает.

— Но если вы отталкивали его, как получилось, что вы стреляли с трех футов?

Мария сделала жест, выражающий удивление:

— Наверное, из-за того, что он падал вперед. Но я не знаю. Просто не знаю.

— Ваши колготки уже были разорваны?

— Да. — В ее голосе было страдание. — Боже мой, конечно же, да. Может быть, я порвала их, когда сопротивлялась. Потом я уже ни на что не была способна. Я уже ничего не понимала. А когда звонила по 911, перед глазами был какой-то туман, я едва видела.

— Вы царапали ягодицы мистера Ренсома?

— Возможно, ведь мы боролись. — Неожиданно она в раздражении повысила голос. — Но не тогда, когда он был мертвым. Это нелепость. Это болезненное воображение. Вообще все это дело — плод болезненного воображения.

Шарп подняла глаза от своих записей.

— Болезненного, — повторила Мария, адресуясь непосредственно к Шарп. — Подозрительность — это болезнь.

Та пристально смотрела на нее. Среди журналистов поднимался ропот. Пэйджит чувствовал, что резкая перемена в настроении Марии больше всего запомнится им из всех впечатлений этого дня.

— Может быть, подозрительность и болезнь. — Шарп нарочито обращалась только к судье. — Но убийство — это преступление. Я протестую против попыток мисс Карелли отвлечь внимание от сути дела.

Судья Мастерс обернулась к Марии:

— Каковы бы ни были ваши чувства, мисс Карелли, я просила бы вас отвечать только на вопросы.

— Конечно же, у меня сильные переживания, Ваша Честь. Меня обвиняют в убийстве. Трудно сохранять спокойствие. Или не замечать выпадов мисс Шарп. — Она помолчала. — Постараюсь, по крайней мере, быть объективной.

— Вашей объективности достаточно, — сухо заметила Кэролайн Мастерс.

Пэйджит понял, что перемена в настроении судьи означала: она закончила.

— Могу я задать вопросы? — спросил он.

— Конечно, мистер Пэйджит, — слегка улыбнувшись, ответила Мастерс. — Мисс Карелли — ваша свидетельница, и я, по-видимому, своим вмешательством нарушила установленный порядок. Но я хотела удержать мисс Карелли в определенных рамках, а мисс Шарп избавить от необходимости протестовать.

Мария смотрела на них с покорностью смертельно усталого человека. Она совсем не походила на ту уравновешенную женщину, которая лгала сенату: эта женщина выглядела более ранимой и по-человечески понятной. Ему пришло в голову, что ее бессвязные, мучительные ответы судье были безупречны: несообразности объяснялись травмой, несоответствия — шоком и смущением. И неожиданно Пэйджит понял, как вести допрос дальше.

— Когда пришли полицейские, они предложили вам медицинскую помощь?

— Да. — Мария опустила голову. — Но мне не хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне. Это я им и сказала.

— Они предложили вам помощь адвоката по делам об изнасиловании?

— Нет.

Пэйджит сделал паузу.

— Когда вы ели последний раз — перед этим, я имею в виду?

— Накануне вечером. — Она помолчала. — Утром я была слишком расстроена, чтобы есть.

— Полицейские спросили вас об этом?

— Нет.

— То есть к тому моменту, когда они допрашивали вас, вы не ели почти двадцать четыре часа.

— Да.

— Как повлияло на вас то, что вы долго не ели?

— Я чувствовала слабость. И раздражение. — Мария взглянула на Шарп. — И по магнитофонной записи можно определить, какой я была — голодной, измученной. Неполноценным человеком.

— Голод, изнеможение — это единственные ваши ощущения?

— Нет. Я была полностью дезориентирована. — Ее голос упал. — Я отвечала на вопросы, чтобы только ответить. Даже тогда, когда не знала ответа. Потом в какой-то момент попросила встречи с адвокатом, это единственное, что я смогла сделать.

Пэйджит оглядел зал — камеры, репортеры в глубине, помощники шерифа, охраняющие вход. Потом он увидел Карло, сидящего в первом ряду, и понял, что тот хотя бы взглядом старался помочь Марии.

Пэйджит снова посмотрел на нее. Спокойно спросил:

— Вы убили Марка Ренсома?

Мария выпрямилась, подняла подбородок.

— Нет, — произнесла она. — Я этого не делала.

— А что вы делали?

— Защищалась. Потому что он хотел надругаться надо мной. Потому что я была смертельно напугана. Все, что произошло, все, чем оказался Марк Ренсом, все, чего он хотел от меня, — напугало меня до глубины души. — Голос Марии стал спокойнее. — Я не хотела превратиться в ничто. Поэтому он и погиб.

— Благодарю вас, — проговорил Пэйджит. — Это все, что я хотел узнать.



Шарп шла к Марии, сжимая в правой руке ствол пистолета.

— Что она делает? — прошептала Терри Пэйджиту.

— Думаю, психологический прием. Хочет дать Марии пистолет.

Шарп действительно протянула пистолет Марии.

— Это ваш, не так ли?

Мария смотрела на нее, но пистолет не брала.

— Он похож на мой.

— Установлено, что он ваш. — Шарп снова протянула ей пистолет. — Посмотрите повнимательней.

Мария разглядывала пистолет, как чужой, незнакомый предмет.

— Бесполезно, — тихо сказала она. — Я не разбираюсь в оружии. И больше никогда не прикоснусь к пистолету, к этому или любому другому.

Марни Шарп помолчала. Неожиданно спросила:

— Раньше у вас никогда не было пистолета?

— Нет.

— А этот вы купили после того, как позвонил Марк Ренсом?

— Кажется, да.

— Я знаю, что да. — Шарп прошла к столу обвинения, положила пистолет, вернулась к Марии. — Как вы объясняли инспектору Монку, вы купили этот пистолет из-за того, что вам угрожали по телефону, верно?

Пэйджит насторожился. Шарп сразу начала с того, что было ложью в рассказе Марии. Он учил Марию: в этом и подобных случаях давать лаконичный ответ, чтобы не усугублять ложь.

— Верно.

— Сколько было звонков?

Мария задумалась:

— Два, я думаю.

— Вы думаете? Звонки так напугали вас, что вы купили пистолет, и вы не помните, сколько их было?

Мария скрестила руки на груди.

— Если это вопрос, ответ будет тот же самый: я думаю, было два звонка.

— Полагаю, вы помните, кто звонил — мужчина или женщина.

Мария кивнула:

— Мужчина.

Шарп уперла руки в бока.

— Тогда расскажите нам как можно подробнее, что говорил этот мужчина во время угрожающего звонка или угрожающих звонков.

Это было как раз то, чего боялся Пэйджит: Шарп задавала вопрос, требующий развернутого ответа. Теперь Мария должна была расцвечивать мнимый факт подробностями. Она выпрямилась на своем месте свидетеля.

— Подробностей я не помню. Он говорил что-то о наблюдении за моим домом. Поэтому я и купила пистолет.

Шарп посмотрела на нее со скептической улыбкой:

— Лауру Чейз он не упоминал?

Пэйджит привстал, собираясь протестовать против явной насмешки. Но Мария уже холодно ответила:

— Нет, не упоминал. И я почти уверена, что это был не Марк Ренсом.

И снова послышался шепот в зале, раздался кашель, похожий на замаскированный смех. Шарп остановилась, пристально глядя на Марию.

— А как вы думаете, это не был кто-нибудь из ваших знакомых?

— Нет.

— Но, если бы вы знали, что это был кто-то из ваших знакомых, вы, наверное, заявили бы об этом?

Мария задумалась.

— Полагаю, что да.

— Но о звонке вы не заявляли, так ведь?

— Нет.

— Но это должен был быть кто-то, кого вы знаете?

По взгляду Марии Пэйджит увидел, что она уже все поняла.

— Вы имеете в виду, — спокойно поинтересовалась Мария, — что моего номера нет в телефонном справочнике?

Шарп была удивлена. Мария предугадала ее вопрос и скрытую за ним ловушку.

— Да. И это в том числе.

Сочувственным тоном Мария ответила:

— Этого я тоже не могу объяснить.

Пэйджит готов был улыбнуться. Но сдержался, взглянув на судью Мастерс — ее глаза сузились, она, видимо, отметила про себя, что Мария умна.

Заметившая то же самое Терри шепнула:

— Лучше бы уж суд присяжных — там она бы проскочила.

Пэйджит отметил, что у Терри усталый вид.

— Вы правы, — прошептал он в ответ.

— Вы на самом деле, — спрашивала Шарп Марию, — никому не говорили о звонках?

— Нет.

— Ни полиции, ни друзьям, ни кому-либо на Эй-би-си?

— Нет. Никому. Даже тому, кто продавал мне пистолет. Не хотела выглядеть шизофреничкой.

— Именно по этой причине? А может быть, просто было трудно рассказывать о звонках, которых не было?

Для Марии это не трудность, подумал про себя Пэйджит.

— Проблема не в том, чтобы рассказать, — ответила Мария. — Нет, это не причина.

Шарп бросила на нее циничный взгляд:

— Пистолет специально был куплен для встречи с Марком Ренсомом?

Пэйджит знал, что ответом было: да.

— Нет, — твердо заявила Мария. — Причина очень простая: звонки напомнили мне, что я женщина и живу одна. Как я и сказала инспектору Монку. — Выждав немного, Мария наклонила голову набок и невинно спросила: — Вы, кажется, занимаетесь делами об изнасиловании? Вам никогда не попадались дела об изнасиловании женщин, которые живут одни? — Финальная пауза. — Или, — тон Марии был беспредельно кроток, — об изнасиловании женщин, которых поодиночке заманивают в ловушку?

Шарп повернулась к Кэролайн Мастерс с утомленным выражением лица:

— Ваша Честь, не могли бы вы еще раз объяснить мисс Карелли, что ее задача — отвечать на мои вопросы, а не произносить речи или самой задавать вопросы — риторические и любые другие.

Судья обратилась к Марии:

— Здесь свои правила, мисс Карелли. Вы можете ограничиться тем, что будете давать мисс Шарп ответы, которые ей не нравятся. И она тогда будет больше задавать вопросов, которые вам не нравятся.

Мария слегка улыбнулась:

— Хорошо.

— Хорошо? — с сарказмом повторила Шарп. — Ну, если у вас все хорошо, мисс Карелли, давайте обсудим еще один факт, о котором вы не сообщили полиции. У Марка Ренсома была кассета или кассеты, которые могли дискредитировать вас. Вы забыли упомянуть об этом, верно?

— Протестую, — вмешался Пэйджит. — Я уже задавал этот вопрос, и мисс Карелли на него отвечала.

Шарп перевела взгляд с Пэйджита на судью Мастерс:

— Я хорошо понимаю, почему мистер Пэйджит хочет спрятать концы в воду. Целый час своего допроса он посвятил сокрытию улик и преуспел в этом. Но прививку против перекрестного допроса не сделаешь — и мистер Пэйджит не смог решить главную проблему: заготовить ответы на те вопросы, о которых сам не знал.

— Вы только что очень хорошо сказали, — заметила Кэролайн Мастерс, — о том, что недопустимо произносить речи. Мисс Карелли может отвечать на вопрос.

Шарп повернулась к Марии.

— Да, — не задержалась с ответом Мария. — Я не сказала об этом полиции.

— И вы убеждали их, что единственная цель вашего свидания с Марком Ренсомом связана с вашей работой.

Мария ответила не сразу:

— Мне не следовало так говорить. Это было сказано по оплошности.

— По оплошности? А вы не рассказывали инспектору Монку довольно складную историю о сенсационности кассеты Лауры Чейз, о вашем интересе к этической проблеме купли и продажи чужих секретов?

Мария выпрямилась в своем кресле.

— Я говорила правду, — спокойно произнесла она. — Только не сказала инспектору Монку, что среди секретов, которые Марк Ренсом сделал предметом купли-продажи, был и мой. Поскольку, как я уже говорила, мне было очень стыдно.

И снова Шарп несколько замешкалась, но тут же нашла новое направление атаки.

— Диалог с мистером Ренсомом — вашего сочинения? Якобы он говорил вам, что правда важнее врачебной тайны и всяких нежностей и для живых, и для мертвых?

Мария холодно взглянула на нее.

— Он на самом деле говорил это. Лаура Чейз была мертва. Я — жива. — Она помолчала. — Марк Ренсом собирался использовать секрет Лауры Чейз, чтобы заработать деньги, а мой менял на половой акт.

Шарп энергично кивнула.

— Что вы имели в виду, когда сказали инспектору Монку, что с удивлением обнаружили Марка Ренсома одного? Говорили вы так?

— Да. Говорила. — Мария помолчала. — Как я и сказала, я не ожидала шантажа.

— Не ожидали, поскольку, как вы говорили инспектору Монку, рассчитывали, что Марк Ренсом пригласит журналиста?

— Да.

— А вот это уже была не оплошность, так ведь? Это просто ложь. — Шарп выдержала паузу. — Ложь, придуманная для того, чтобы скрыть истинную причину вашего прихода.

Судья Мастерс повернулась к Марии, ждала ее ответа.

— Я не знаю, почему я так сказала, — ответила Мария. — Наверное, потому, что была испугана и в смятении.

— Но вы ведь на самом деле не ожидали встретить там других журналистов?

— Нет, не ожидала. — Мария снова помолчала. — Но и не шла с целью убить Марка Ренсома.

Шарп обернулась к судье:

— Заявляю, что последняя фраза не является ответом на вопрос.

— Согласна, — отозвалась судья Мастерс. — Мисс Карелли, еще раз повторяю, ограничивайтесь только ответом на заданный вопрос. — На лице ее заиграла тонкая улыбка. — В конце концов, здесь муниципальный суд. У нас более высокие требования, чем на президентских дебатах.

В задних рядах раздался смех. Но Пэйджиту было не до веселья, это несколько пренебрежительное замечание сказало ему, что Мастерс решила не вмешиваться в словесный поединок Марни Шарп с Марией. Тень досады мелькнула на лице Марии.

— Прошу извинить меня, — обратилась она к судье. — Обвинение в убийстве вызывает сильные эмоции. Постараюсь впредь сдерживать их.

— Пожалуйста, постарайтесь. Для вашего же блага. — Кэролайн Мастерс обернулась к Шарп: — Продолжайте.

Пэйджит подумал, что, пожалуй, он единственный, кто заметил, что атмосфера в зале стала заметно холоднее.

— Поговорим, — неторопливо заговорила Шарп, — о случае эрекции Марка Ренсома. Или случаях. Сколько у него их было — один или два?

— Членов?

— Нет. — Шарп сохраняла фатальное спокойствие. — Случаев эрекции.

— Я не понимаю.

— Вы сказали инспектору Монку, что у Марка Ренсома наступила эрекция, когда он слушал запись с Лаурой Чейз, правильно?

Мария кивнула:

— Он хотел показать мне, что его член отвердел.

— Это было задолго до того, как он пытался изнасиловать вас?

Вид у Марии стал озадаченный.

— Я не знаю, когда это у него получилось. Заметила только, когда он коснулся моего колена.

— Это было задолго до того, как он пытался вас изнасиловать?

— Минут за пять, наверное.

— Почему у Марни такой интерес к эрекциям? — прошептал Пэйджит Терри.

— Не из зависти, — тоже шепотом ответила Терри. — Случай с Раппапорт, я вам говорила, она намекала на импотенцию. Она что-то знает — или думает, что знает.

— Мне это совсем не нравится, — пробормотал Пэйджит.

Шарп приблизилась к Марии:

— И, как вы показали, когда он приспустил брюки, у него тоже была эрекция.

— Да.

— И вы еще помните одну подробность — он поглаживал его.

— Да, я помню это.

— Сейчас вы больше помните об эрекции, чем тогда, когда рассказывали инспектору Монку, — ему вы сказали что-то типа: «Была эрекция. Мне было не до ее особенностей».

— Я была в шоке, — после небольшой паузы ответила Мария. — Прошло время, теперь некоторые детали прояснились.

Шарп заговорила резко, отрывисто:

— Почему же не прояснилось ничего относительно того, как порвались колготки? Или почему вы закрыли окна шторами? Или относительно того, что вы делали в коридоре? Или по какой причине вы бродили по номеру? Почему это детали, касающиеся только эрекции мистера Ренсома?

— Я не знаю. — Мария замолчала, будто пытаясь вспомнить. — Думаю, некоторые моменты остаются в нашем сознании из-за того, что производят отвратительное впечатление, а когда шок проходит, всплывают в сознании во всей своей ужасающей отчетливости. — Она обернулась к судье: — Один из таких моментов — когда Марк Ренсом слушал Лауру Чейз, описывающую надругательство над ней, и поглаживал свой член. И в этом он весь.

— Предлагаю признать, что ответ дан не по существу вопроса, — заявила Шарп.

Мгновение Кэролайн Мастерс молчала, разглядывая Марию.

— Предложение отклоняется, — небрежно произнесла она. — С риском зайти так же далеко, как большинство мужчин, вы начали выпытывать об эрекции и получили ее.

И снова приглушенный смех в зале. Сама Кэролайн Мастерс не улыбнулась, но наблюдавший за ней Пэйджит и без того уже понял ее настроение: все слова и жесты говорили о том, что она вполне оценила фантазию и изобретательность Марии, да и кассета Стайнгардта оказала свое пагубное действие. Шарп продолжала:

— Это была та же самая эрекция, про которую вы сказали, что «член отвердел», или другая? Иными словами, был ли мистер Ренсом все время возбужден с того момента, когда вы сидели на диване?

Мария снова задумалась.