‹гм.›

— они считают, что дело в школьницах, которые продают там свои трусики.

‹школьницы в школьной форме?›

— ага.

‹не отчаивайтесь, народ поедет с работы — и все раскупит, домой ехать скучнее, чем в офис›

— да, наверное.

‹я тебе говорю, именно вечером, после работы, эти люди проникаются мыслью, какая, в сущности, скучная и безрадостная у них жизнь, целый день они провели на работе, трудились в поте лица ради каких-то материальных целей, они истощены — и физически, и духовно — циркуляцией плохой кармы, которая у них вместо крови, они едут домой, к своим женам, женщинам, чей дух уничтожен, а тело испорчено негативной энергией, которой пропитано все в их мире, плюс к тому, в часы пик большинство поездов следует по маршруту с остановками на всех станциях, и представь, как это должно утомлять людей, которым ехать до конечной.›

— да, наверное, это ужасно.

‹вот именно, а мы предлагаем им развлечение, чтобы скоротать время в пути; теологию, которая во всех отношениях пойдет им на пользу, а что у нас на икебукуро?›

— на удивление хорошо, девочки говорят, что им удалось продать несколько экземпляров даже домохозяйкам, приехавшим за покупками в этот огромный торговый центр, как он там называется?

‹\"sunshine city\".›

— да, и сотрудники sunshine city тоже купили целую пачку. ‹бренди, ты замечательно поработала, и тебе будет кармическое вознаграждение.›

— спасибо, тиффани-гуру. ‹там у вас солнечно, бренди?›

— в смысле погоды? ‹да, в смысле погоды.›

— нет, у нас пасмурно.

‹если будут проблемы, звони, мата нээ›

— дзя нээ.

ХИЁКО взглянула на свое отражение в большом зеркале на стене и осталась довольна увиденным. ‹неплохо я поработала?”, сказала она вслух, со стороны это смотрелось вполне нормально, ведь на ней был хедсет. прежде чем приступить к упражнениям с гантелями, она решила зайти в женскую сауну — помастурбировать. влажный пар обеспечивал необходимое визуальное уединение, но мне сложно представить, что остальные, находившиеся в те минуты в парилке, не слышали ее сдавленных стонов, она кончила раз, думая о своих крепких мышцах брюшного пресса, еще раз — думая о груди бренди, являвшей собой чудо пластической хирургии; и хотя бы один из ее оргазмов следует отнести на счет всей этой распаренной японской плоти, набившейся в тесное помещение, наконец, она улеглась на деревянную скамью, все тело — расслабленно, перед глазами — расплывчатый, зыбкий образ: опытная гейша сидит в позе лотоса перед бронзовым буддой.

Глава 49

сьюзан

хорошо, если кто-то тебя содержит, в каком-то смысле это — единственный способ сохранить независимость, у меня большой опыт, и это тоже хорошо, хотя бы уже потому, что вы прислушаетесь к тому, что я говорю, будь я какой-нибудь необразованной дурочкой, вы бы решили, что все это — просто бредовые рассуждения очаровательной идиотки, конечно, вы все равно можете не согласиться с моим мнением, но уже на других основаниях, а для меня это важно, я защитила диплом по интеллектуальной истории в одном уважаемом университете, но потом, из соображений нео-корректности, этот учебный курс переименовали в историю идей, даже Не знаю, зачем, на всякий случай, если они соберутся переименовать его снова, я поясню, что прочла всего фрейда, дарвина и ницше — ну, может быть, и не все их работы, но достаточно, чтобы вскрыть противоречия этих авторов на основе идей французской философии, я изучила самую разную литературу по тайным знаниям, этнические материалы, маргинальные тексты, эзотерически-религиозные монографии, я в совершенстве владею двумя языками: английским и испанским, хорошо говорю по-итальянски и по-португальски, мой японский пока оставляет желать лучшего, но в этом зыбком и неустойчивом мире сплошных компромиссов, где все относительно, для большинства собеседников мой японский звучит вполне бегло, ну, скажем, где-то на уровне бимбо: знаний хватает для выражения поверхностных мыслей, но если мне хочется высказать что-то более сложное или абстрактное, тут-то я и застреваю.

мир потребления держится на зависти, всякий имидж, всякая личность — это продукт, созданный кем-то другим, кем-то, кто весь извелся от зависти, нынешнее положение дел допускает немалую гибкость и даже свободу, но самоопределение сюда не относится, все, что входит в понятие “женщина”, придумано мужчинами, все, что входит в понятие “женщина на содержании”, придумано совместными усилиями мужчин, работающих женщин и домохозяек, всякая точка зрения просто по определению не может быть — и не должна быть — объективной, изнутри все видится не так, как снаружи, не обязательно — правильнее, но обязательно — по-другому, всегда надо помнить о том, что у каждой вещи есть и внутренняя сторона, упустить это из виду — значит сделать большую ошибку, и нанести оскорбление сексу, матерям, архитекторам, хирургам и психиатрам.

как бы там ни было, речь не только о том, чтобы кто-то тебя содержал, это нужно уметь: быть содержанкой, надо знать, как управлять обстоятельствами, как управлять собственной жизнью, чтобы ты сама была главным действующим лицом, надо уметь сохранять шаткое равновесие, которое может нарушить любая мелочь: например, твой покровитель начнет слишком сильно тебя опекать, словно ты — его дочка, или вдруг сделается ревнивым, или чересчур инфантильным, есть целый список этих “чересчур” и “слишком”, которых следует избегать, это непросто, потому что природа не терпит женщин. на содержании, а общество — и подавно, ты играешь в тонкую игру, вроде как прыгаешь со скакалкой, сплетенной из китайского шелка, ты должна держать руку на пульсе наслаждения, под наслаждением я понимаю не только физическое удовольствие, хотя его тоже нельзя исключать, я говорю о своем собственном “я”, о таких качествах личности, как непосредственность, непринужденность, чувство юмора и элегантность, прежде чем сделаться отдохновением для мужчины, надо как следует все обдумать, правила каждый раз разные, для каждого конкретного случая они свои, забудь о банальностях, о морали, о собственной гордости, тут они не пригодятся, женщина на содержании — это собрание жестов и действий, точно таких же, как и у всех остальных, только сгущенных до нескольких комнат, нескольких часов, нескольких выходов в свет, каждый из нас — это собрание жестов и действий, просто жесты и действия женщины на содержании наиболее концентрированные, в ней все очень значимо: ее смех, ее выбор духов, то, как она ставит в вазу цветок, все исполнено смысла, ее пресловутая ветреность и легкомыслие — это домыслы тех, кто. не знает, сделать тяжелый взгляд легким — это большое искусство, жизнь налагает на человека ответственность, все дается трудом, но подлинное наслаждение мы познаем только тогда, когда забываем — на краткий миг — про тяжкое бремя ответственности.

быть содержанкой подразумевает еще и способность не тяготиться своим одиночеством, надо уметь быть одной, потому что ты будешь одна: целыми днями, а иногда — и неделями, на выходные, на праздники, совершенно одна или с кем-нибудь из доступных Друзей, которые согласятся составить тебе компанию, если у них не будет других дел. никто не платит за то, чтобы быть рядом с женщиной постоянно, скука, болезни, повседневная рутина — никому это не нужно, вот почему ты должна научиться получать удовольствие от одинокого вечера с книгой, ужинать наедине со своими мыслями, ходить гулять или в кино — в одиночестве, ему должно нравиться, как ты обставишь свою квартиру — но при этом квартира должна быть пригодной для жизни, для тебя, вполне может так получиться, что многие долгие летние вечера ты будешь сидеть — дожидаться его звонка, в шезлонге на лоджии, у открытого окна, поливая что-нибудь холодное, жуя какой-нибудь фрукт, наслаждаясь легким дуновением ветерка и затишьем “во время простоя”, хорошо, если ты любишь фитнес. занятия спортом хорошо убивают время, в любое время, недорого, и при этом не связывают тебя жесткими рамками расписания, плюс к тому ты показываешь, что заботишься о своем теле, гордишься им — а мужчины охотно за это платят, если станет совсем уже скучно, всегда можно вздремнуть, сон освежает.

не бывает абсолютной свободы, каждый считает, что его сорт свободы — единственно подлинный, в этом смысле положение содержанки — наименее претенциозное, все размечено очень четко, и это значительно лучше, чем выйти замуж, или работать по двенадцать часов в день, чтобы сохранить свою драгоценную независимость, а что такое эта независимость? современная разновидность девственности — ускользающий призрак, который исчезает еще до того, как ты успеваешь его разыскать. что-то такое, что кажется настоящим, только если его подделать, сколько часов нашей жизни тратим мы на ожидание, я имею в виду, мы все. нас старит не жизнь; мы стареем от ожидания, так почему бы не превратить ожидание в профессию? ведь это действительно тяжкий труд, и пусть нам и платят за это деньги, а энергию мы сохраним на то, чтобы жить в полную силу.

Глава 50

анжелика кладет ногу на ногу и смотрит поверх головы ямады на свое отражение в затененном бежевом зеркале на стене, глаза в глаза, приходя на работу, она любит взглянуть на себя объективно, как бы со стороны, вот она: при макияже, одета для выхода, выглядит очень естественно, она подносит ко рту зажженную сигарету, затягивается и, удерживая дым в легких, пристально изучает свое лицо.

— а я хорошо сохранилась, — заключает она, — для своих лет. ямада мягко пододвигает ей пепельницу, она слегка вздрагивает

и пытается аккуратно стряхнуть пепел со своей сигареты, которая догорела почти до фильтра:

— андзярику-сян, вы о чем-то мечтаете?

— да. о вас.

она сидит ко мне в профиль, рука ямады иногда загораживает мне обзор, когда он нежно проводит ладонью по ее левой щеке, она оборачивается ко мне, как бы выражая смущение столь несдержанным проявлением чувств, в такие мгновения я задерживаю дыхание и смотрю на нее. вот говорят: от такой красоты захватывает дух. и это не преувеличение, ее белая кожа как будто светится изнутри — как вареный рис на тарелке в ночной темноте, у нее потрясающие глаза: огромные, черные, с чуть приподнятыми уголками, высокие скулы, тонкий, изысканный подбородок, нос тоже тонкий и правильный, определенно европейский, рот небольшой, с выразительными губами и мелкими зубками.

вместе с тремя молодыми людьми, гостями ямады, она внимательно слушает, что он им говорит.

— а вы знаете, что андзярику-сян — наполовину японка? да-да. ее папа — француз, а мама — чистокровная японка, из якохамы. поэтому она такая красивая и утонченная.

анжелика опускает глаза, потом поднимает их, улыбается и игриво бьет его по предплечью.

— ямада-сан, вы меня прямо смущаете, вы говорите такие вещи… и к тому же все это неправда.

она автоматически проверяет все пять бокалов: у всех ли налито одинаково, замечает, что ее бокал — самый полный, и быстро отпивает три мелких глотка, один за другим, чтобы у всех стало поровну, некоторые молоденькие девчонки стараются украдкой допить свой бокал побыстрее, чтобы получить больше денег, но анжелика — не из таких, ее доходы не складываются из выручки за вечер, ее долгосрочные капиталы — это награда за элегантность и верность мужчинам типа ямады. она работает в хостесс-барах семнадцать лет. у нее было несколько тысяч клиентов, но только четверо таких, как ямада — настоящих покровителей.

крошечный бриллиант над ее левой ноздрей поблескивает в мягком рассеянном свете, эта сверкающая точка придает немного восточный вид ее в общем-то европейскому лицу и как-то не согласуется с ее консервативным нарядом, это коричневое шелковое платье скорее подошло бы какой-нибудь светской даме средних лет на благотворительном приеме в музее изящных искусств, хотя на ее стройной фигуре с приятными округлостями где нужно оно смотрится очень даже сексапильно.

мне кажется, ей действительно нравится ямада. для своих лет он на редкость хорош собой, ему шестьдесят, но он по-прежнему крепок телом, и все его жесты пронизаны чувственностью и мужской силой, он богатый и щедрый, все, что она зарабатывает здесь, в клубе, идет на ее сберегательный счет, а так он содержит ее целиком и полностью, она — его единственная любовница, он очень ценит ее красоту и изящество, она в совершенстве владеет японским, и знает, как правильно приготовить ванну.

анжелика работает в хостесс-барах с семнадцати лет. и ей это нравится: она свободна, работа несложная, где-то даже забавная, она знает, что это — как раз для нее, и что она — идеальная хостесс. наверное, поэтому она и не “вышла на пенсию” и не открыла свой собственный бар, не вернулась в Европу, не вышла замуж — как большинство бывших хостесс. у нее высокие запросы к жизни, и много времени для себя, так что я бы не стала пенять ей за то, что она продолжает работать, пока время еще позволяет.

она проводит рукой по волосам — они у нее каштановые и прямые, длиной до плеч, — и предлагает заказать кальмаров, тут я выхожу из задумчивости и вспоминаю, что мне тоже хочется есть, зачем я столько всего написала про анжелику? да, она незаурядная женщина, опытная, знающая себе цену, а ХИЁКО она вообще не считает за человека.

Глава 51

из Тетради из кожи ящерицы

классификация клиентов по степени раздражения, которое они вызывают (начиная с тех, кого еще можно терпеть, и заканчивая совершенно несносными):

************ японские знаменитости, занятые небрежной деловой беседой

*********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар, чтобы исполнить общественный долг перед коллегами

********** японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-

бар только от скуки

********* японские бизнесмены, которые приходят в хостесс-бар в надежде найти себе западную любовницу

******** японские рабочие, которые приходят в хостесс-бар, чтобы приобщиться к красивой жизни

******* западные бизнесмены, компаниями от двух человек и больше, которые приехали в токио на пару дней и пришли, потому что наслышаны про хостесс-бары

****** см. выше, но в одном экземпляре

****** см. выше плюс жена

**** западные знаменитости, которые работают в токио и не знают, чем занять себя по вечерам

*** европейцы, которые приходят, уже накачавшиеся кокаином

или под спидом

** японцы с явными отклонениями в психике

* буйно помешенные европейцы с явными отклонениями в психике, и особенно те, кто увлекается боевыми искусствами.

Глава 52

у ХИЁКО была привычка при всяком удобном случае бросать косые прицельные взгляды (не взгляды, а прямо-таки китобойные гарпуны) на всех, кто ее окружает, и поэтому я затрудняюсь сказать, когда именно произошел перелом в ее отношении к анжелике. это был очень размытый и смутный переломный момент — что-то похожее на превращение скорбной жалости в злобную подозрительность, или мягкого сожаления — в ярость к сопернице, в одном анонимном письме (отпечатанном на лазерном принтере 16-ым шрифтом new roman на сером бланке банка митиноку — уже само по себе подозрительный выбор) были намеки, что анжелика — тайный агент одной очень богатой карательной организации, я сама не читала эту записку, и не могу воспроизвести текст дословно, но я видела, каким ужасом исказились идеальные черты пре- и пост-класического лица ХИЁКО. я даже сперва испугалась, что это кровоизлияние в мозг, стиснув зубы в агрессивной сосредоточенности, она молча смяла письмо, и шорох бумаги был словно выстрел из пистолета с глушителем, ее синие ногти сверкали, как самая жаркая сердцевина пламени. ‹некий неназвавшийся доброжелатель утверждает, что анжелика — агент анти-кармических сил›. бренди сделала такое лицо, как будто хотела сказать “ага! как же!” — выражение, вполне однозначное даже здесь, в токио, где никто не говорит “ага, как же”, а Предводительница очень болезненно воспринимала такие гримасы.

— я вся внимание, тиффани-гуру.

где-то неподалеку (на самом деле, через две остановки метро, у большого буддистского храма, где — по чистому совпадению, — ХИЁКО, когда ей совсем уже скучно, снимает бритоголовых послушников группами по три-четыре человека) монахи распевали погребальную сутру над телом покойного, и их монотонное пение трепетало, как нежные крылышки стрекозы, за две остановки метро, но в другую сторону, в универмаге мацуя звенели пронзительные колокольчики, объявляя начало большой распродажи сезонных аксессуаров для кимоно (скидка 15 % на все, включая веера и подходящие по цвету оби, широкие шелковые пояса), а ХИЁКО была полностью поглощена составлением схемы из тех, что так ценят ритмические гимнасты и физики-теоретики, она выявляла глубинные взаимосвязи, пользуясь как математическими приемами, так и методами литературного творчества, и вычерчивала координатную сетку, на которую наносила мерцающие красные точки, и когда эти точки соединились, линии сложились в очень плохую геометрическую фигуру, а именно:

анжелика культивирует образ сверх-элегантной профессиональной хостесс с многолетним опытом под пояском из змеиной кожи с неброской золотой пряжкой, и таким образом преподносит себя как образцовую хостесс, “лицо” Движения “› она сопротивляется обращению и не принимает идеологию неогейш; что прибавляет ей ценности как объекту желания и укрепляет ауру проницательно-благоразумной пресыщенности, смягченную естественной одухотворенностью и способностью к сопереживанию “› ХИЁКО “принуждает” ее вступить в неогейши “› анжелика, являясь агентом вражеской организации, действует в интересах своих хозяев “› таким образом, у упомянутой организации (что бы она собой ни представляла) неизбежно появится шанс направить ударный отряд к дверям ничего не подозревающих неогейш, забрызгать их слезоточивым газом (как забросать конфетти) и расстрелять резиновыми пулями, в общем, устроить подобие праздничного фейерверка на день рождения императора.

разумеется, это было неприемлемо, это был анти-кармический ход в энной степени, и хотя доказать что-либо было трудно — нет, практически невозможно, — ХИЁКО все-таки уловила опасность внутренним радаром, а поскольку параноидальные фантазии Предводительницы имели большую силу, чем нормальные мысли нормального человека, стало как-то даже и не важно, насколько ее подозрения обоснованы и обоснованы ли вообще, возбуждающей магии воображения было достаточно для ХИЁКО, чтобы начать действовать, ее абсолютная уверенность в своей правоте — когда человек не просто не допускает мысли о том, что может ошибаться, а вообще не понимает, что это такое, — пожалуй, вот наиболее близкое к истине объяснение, почему ей удалось создать (и разрушить) столько всего за такое короткое время, во всяком случае, с моей точки зрения, но не будем отвлекаться. ХИЁКО распорядилась так: за анжеликой надо присматривать, пока она не решит, что с ней делать, а что-то делать, конечно же, нужно.

бренди сидела, склонившись над шестиугольным зеркальцем в лакированной красной рамке, как наркоманка, пристрастившаяся к кокаину, только она ничего не нюхала, сейчас она обрабатывала глаза, а не ноздри, она выпрямилась, глядя на ХИЁКО — на своего кумира, образец для подражания — одним карим глазом (цвет промокшей земли) и одним зеркально-синим (цвет крови, лишившейся кислорода).

— а, может, ее убрать? ну, убить? ‹мысль хорошая, да. но ее наверняка охраняют… ну, на кого она там работает.›

бренди снова склонилась над зеркальцем и вставила линзу во второй глаз, потом взглянула на ХИЁКО уже двумя одинаковыми глазами: матово-синими, как форма команды обеспечения личной безопасности.

— ух ты. эти их новые штуки… это действительно что-то с чем-то! “стереоизображение с эффектом наледи*. — ХИЁКО отражалась в удвоенном изображении, в приглушенных синих тонах, круглые линзы с увеличивающим эффектом заключали ее лицо в рамку, наподобие телеэкрана, так что получалась очень изысканная и властная говорящая голова. ‹лучше побережем силы и средства для Большого шага, значимость смерти — в количестве, потому что есть вещи, которые определяются, прежде всего, по количеству: рейтинги, голоса в голосовании, продолжительность жизни, и смерть.›

Глава 53

ХИЁКО:

я не хочу быть звездой СМИ, я не найду в этом удовлетворения, те хочу будить в публике зависть — есть чувства более сильные, у меня есть знакомые, которые не участвуют в лесбийских шоу в грип-барах роппонги. они актрисы, и меня это смешит, они отказываются от собственной индивидуальности и играют кого-то другого, извращают самую свою суть, лишь бы их имена получили известность. но это ложная слава — возвеличенное блядство, когда людям платят за то, что они превращают себя в обыкновенную тару, емкости для заполнения.

те из моих знакомых, кто не сверкает сосками перед носом конторских служащих и не предлагает свои ягодицы в качестве пышной пикантной закуски, работают фотомоделями, немые создания, неприступные — но не как крепость, а как большие куски пластмассы, слишком легкие, чтобы их использовать в качестве пресс-папье, и слишком громоздкие, чтобы подпирать ими дверь, в выходные они бездельничают, в рабочие дни — бездельничают еще больше.

Глава 54

хавьер несколько раз выговаривал тиффани за то. что она слишком внимательно смотрит эротик-шоу.

— клиенты могут подумать, что ты лесбиянка, или просто малахольная, да. у нас тут не лесбийский бар, вакару?

на самом деле, это его раздражало, раздражало ужасно — как та половая инфекция, от которой воспалился весь член, в тот вечер, когда новенькая девочка из швеции в первый раз вышла на работу, что эта наглая маленькая всезнайка с тугой ладной попкой потакает своим извращенным инстинктам в рабочее время, которое на то и рабочее, чтобы работать, а не развлекаться, он очень гордился собой — на мой взгляд, совершенно необоснованно, — что у него в баре работают такие замечательные танцовщицы, при том, что он не имел ни малейшего отношения ни к хореографии, ни к художественной постановке номеров, но зато он проявил себя гениальным организатором: нанял всех пятерых из одной страны (франции), чтобы они могли общаться друг с другом (на французском), подбрасывал им кокаин небольшими порциями, когда они выглядели не совсем гэнки, и устроил аборт для эмили, то есть, нашел ей врача (чтобы сэкономить деньги, он привлек к этому делу одного своего приятеля), хавьер был уверен, что они — его собственность; а странная смесь жадности и неуемного великодушия позволяла ему делить их с клиентами шесть вечеров в неделю.

больше всего тиффани нравилась самая смуглая девочка с мелкими твердыми грудками, про себя она называла ее “мавританкой”, она так и не потрудилась узнать, как зовут этих танцовщиц — какие у них настоящие имена или хотя бы сценические псевдонимы, — поскольку заранее была уверена, что это личности скучные и совершенно не интересные, и к тому же, они держались своей компанией, никогда не приятельствовали с хостесс и не предпринимали никаких попыток к сближению, похоже, они считали себя выше хостесс, чего тиффани откровенно не понимала, лично мне кажется, что они рассуждали примерно так: они — актрисы, и их голые сиськи и попки воспринимаются только в контексте сцены, в то время как хостесс, неумелые девочки, хлопающие глазами, не играющие для публики, а на свой лад ублажающие клиентов, были если не шлюхами, то уж точно — шлюхами наполовину, я так и не выяснила, кто зарабатывал больше, танцовщицы работали по контракту; им давали квартиру и оплачивали медицинскую страховку, и вообще они были более защищены, хостесс могли уволить в любой момент, и им всем платили по-разному, такие, как тиффани или анжелика, зарабатывали чуть ли не в два раза больше, чем обычные девушки, и даже тиффани ни разу не видела никого из танцовщиц вне сцены, хотя нет, однажды она случайно встретила на улице самую низенькую — которую мысленно называла “короткие ножки, большая жопа”, — та шла по омотэ-сандо с ребенком в коляске и с мужем, это было огромным разочарованием, если не сказать больше.

давайте посмотрим, там еще были “вроде как славяночка с пышными формами”, “оленьи глазки” и “мулаточка из колоний”, больше всего тиффани нравился номер, где “мавританка” была полицейским (в мужском костюме), “оленьи глазки” — задержанной, а “короткие ножки, большая жопа” — ее лесбиянкой-любовницей, угрожая дубинкой, полицейский заставляет задержанную раздеться и насилует ее в задницу, тут появляется подруга-лесбиянка, одетая за гранью приличия — то есть, практически неодетая, — и пытается соблазнить полицейского, чтобы он отпустил ее любовницу, полицейский глотает наживку и принимается за подругу, сношая ее в разных позах, но в этой истории никто не получит свободу, пока не случится “любовь на троих”, для тиффани кульминацией представления было мгновение, когда полицейский распахивает на груди рубашку и демонстрирует мускулистые загорелые грудки, блестящие, как полированный янтарь.

может быть, тут это будет немного не к месту, но я все же хочу сказать, что я больше всего любила сольное выступление “оленьих глазок”: над сценой натягивали канат, и она танцевала на нем, одетая в красный облегающий комбинезон с большими вырезами на груди и на заднице, танец был очень простым, но вполне зажигательным, по большей части она просто висела вниз головой на согнутых коленях, меня всегда поражало, что кровь, приливающая к голове, не мешала ей сохранять равновесие.

Глава 55

официальные результаты конкурса боди-арта “Священные тексты неогейш у тебя на коже — недолговременно, но навечно”, опубликованные в третьем номере “Неогейша спасает мир” [я не имею возможности привести здесь иллюстрации, но развитие воображения — это тоже полезное упражнение, разве нет?]:

Конкурс боди-арта “Священные тексты неогейш у тебя на коже — недолговременно, но навечно”

(событие эпического размаха, состоявшееся в Токио-Доме в прошлый четверг, читайте и наслаждайтесь!)

жюри: ХИЁКО, живое воплощение Будды

Бренди, верховная жрица по информации Кассандра, верховная жрица по здоровью

гран-при: аноним-сан, за художественно-тематическую композицию “ХИЁКО, обретающая просветление на дискотеке”, расположенную на спине конкурсанта от затылка до копчика

первое место: неогейша Сарабель, за символ “Я люблю Будду”, расположенный на голове (волосы полностью сбриты)

второе место: неогейша Мойра, за оригинальный дизайн строчки “Пионы, цветущие на снегу: ХИЁКО”, расположенной на обеих ягодицах.

третье место: аноним-сан, за художественно-тематическую композицию “ХИЁКО и дракон — полет в рай”, от затылка до кончика.

почетное упоминание: аноним-сан, “ХИЁКО, ПРАВЬ МИРОМ! ПОЖАЛУЙСТА!”, на стволе полового члена.

Глава 56

32 проявления ИКИ:

1. белая салфетка, зажатая между зубами, испачканными вишневым соком

2. поджатые пальцы на ногах, когда стоишь босиком на снегу

3. ручка-вибратор

4. подарить умирающей женщине свежие фрукты

5. татуированный младенец

6. когда ребенок ест зеленое мороженое ложечкой для кокаина

7. возбужденная женщина, которую целуют в шею на холодной веранде

8. драгоценный камень, спрятанный в миске с рисом

9. когда на коже рисуют узоры замороженной хурмой

10. девочка с прозрачной кожей и пульсирующими венами

11. когда вместо “нюхнуть кокаин” говорят “втянуть”

12. двое мужчин, принимающих ванну среди кружащихся лепестков

13. спонтанная жестокость

14. яд, разведенный нектаром

15. футон, накрытый пурпурной тканью и забрызганный спермой

16. горящая свеча, истекающая красным воском в чашу с мокрыми пионами

17. когда лижут глазное яблоко

18. импульсивные ласки в метро

19. заниматься любовью с женщиной, которую никто не любил

20. юная мать, кормящая грудью ребенка, в кожаной юбке и куртке

21. будда в полулежащей позе

22. заниматься с гантелями рядом с крошечной птичкой в клетке

23. принимать пенную ванну с незнакомцем

24. красный осенний лист, прилипший к подолу белой нижней юбки

25. когда медленно сосешь кусочек сырой рыбы

26. конвульсивный танец без музыки

27. синие леденцы

28. запах каштанов, когда не сезон

29. тонкие пальцы со следами зубов на костяшках

30. ирония

31. слива, которую много ночей вымачивали в яде

32. царство чистого удовольствия

Глава 57

у хавьера было такое чувство, как будто яйца подскочили к горлу, у него перехватило дыхание, а сердце замерло и пропустило один удар, воздух наполнился электричеством, как это всегда бывает перед тем, когда будут тратить большие деньги, хавьер тихонько откашлялся, прочищая горло, и проводил двоих мужчин вверх по лестнице, в VIP-зал, в угловую кабинку (слева от входа, если стоять спиной к лестнице), хавьер даже не представлял, что привело их сюда, к нему в клуб: известнейшего режиссера, мега-монстра японского кинематографа, и известного американского телеведущего (хавьера, даже с очень большой натяжкой, никак нельзя было назвать знатоком и любителем искусства вообще, и киноискусства в частности, но этих двоих знали все), не желая никого оскорбить, я все же замечу, что мне, в силу некоторых обстоятельств, пришлось поиметь очень даже наглядное представление, что они делали в клубе — именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, классом повыше.

— джентльмены, могу я представить вам наших дам? — жилка на виске хавьера билась в такт с его трепещущим голосом, кто-то из гостей буркнул что-то похожее на “да, конечно”, даже не взглянув в его сторону. — двоих будет достаточно, джентльмены? — режиссер только кивает и издает звук, похожий на приглушенное рычание. — тётто маттэ, джентльмены.

мысли хавьера в “порядке поступления” [переведенные на нормальный английский для облегчения понимания]: хорошо бы, чтобы эти двое стали тут регулярными посетителями, да я бы лично им отсосал, если бы они намекнули, что им это надо, хотя нет. не стал бы отсасывать, у меня все же есть своя гордость, приведу им тиффани и анжелику. эти девочки, надо признать, умеют произвести впечатление, хотя на самом деле, они те еще стервы, такие наглые, просто ужас, надеюсь, они их раскрутят на ужин, сасими там, все дела, американец наверняка даст чаевые, наличными, эта сучка тиффани, она всегда умудряется набить карман, так, мне нужна сигарета, и желательно с крэком, тиффани их называет курительными палками радости, остроумно, да. мне это нравится: палки радости, она иногда бывает такой забавной, а анжелика уже малость подвяла. но это заметно только при свете дня. пойду, что ли, пописаю, да. где эта хорватская шлюха?

он нашел анжелику в компании банкиров из осаки и благоговейно примолкших/испуганных/скучающих хостесс. она оживленно рассказывала о своей недавней (возможно, вымышленной) поездке в киото на экскурсию “осенние листья”, хавьер рассыпался в извинениях и забрал анжелику, а вместо нее посадил хостесс-японку в элегантном розовом костюме и поддерживающем бюстгальтере с поролоновыми прокладками, тиффани сидела с каким-то канадским банкиром, когда хавьер выплыл из темноты и подошел к их столику, они оба внимательно изучали развернутые салфетки, разложенные на столе, тиффани чертила на них замысловатую схему руководящей иерархии японского министерства финансов, хавьер постучал ее по плечу, что-то шепнул ей на ухо и извинился перед слегка растерявшимся банкиром, который замечательно проводил время, прежде чем уйти, тиффани заговорщески склонилась к канадцу и, одобряюще сжав его руку чуть выше локтя, сказала: ‹схему можете оставить себе, основные положения макробиотики я объясню в следующий раз. увидимся.›

он обрел утешение (слабое утешение, замечу в скобках) с грудастой бывшей чирледи из Ванкувера — вот такое забавное совпадение.

анжелика с тиффани вошли в верхний зал, словно олицетворение разнообразия женского очарования и обольщения, одна — высокая, статная; другая — миниатюрная, одна — шатенка, другая — платиновая блондинка, одна — смесь кровей, другая — гипер-европейка. они ворвались в угловую кабинку, словно пленительный вихрь их тонких запястий, покачивающихся бедер, изящных шей, стройных ног. они представились, как и положено, на двух языках, уселись за столик напротив друг друга, их взгляды встретились, и едкие, колкие мысли — все, что одна думала о другой — пришли, словно одновременный оргазм, анжелика подумала: “ага, наша религиозная психбольная. может быть, если мне повезет, я сподоблюсь морального поучения, а йотом меня погладят по головке и дадут толстый косяк”. ХИЁКО подумала просто ‹красивая посредствснность›, и еще через секунду ‹она, наверное, хорошо трахается›

.

тиффани начала со своего наработанного приема гомоэротиче-ой солидарности для создания хорошего настроения. ‹анжелика годня — не человек, она нежный цветок, какой цветок, как вы думаете?› она словно бросила анжелику — рыбу — в воду, миниатюр-ая женщина рассмеялась и прикрыла ладонью рот, демонстрируя безупречный маникюр (ногти были накрашены матовым розово-бежевым лаком).

— тиффани, прекрати, я тебя очень прошу!

ее смех был действительно очаровательным, а не приторно-сахарным, как можно было бы подумать, у американского гостя слегка дрогнула челюсть, когда он сказал:

— она — лилия.

— вы меня прямо смущаете, ну какая я лилия? я — сорняк. ‹гм, а что? может быть, какой-нибудь полевой цветок.› кинорежиссер подмигнул тиффани, а потом пристально посмотрел на анжелику, буквально пронзил ее взглядом, и на секунду она притворилась трепещущей бабочкой, наколотой на булавку, а он решительно заявил:

— андзярику — это цветок апельсинового дерева: простой, изящный и скромный, но по ночам его запах пьянит, кружит голову.

‹если мне будет позволено высказать свое мнение…› она наклонила голову и исподлобья взглянула на режиссера, поймав его взгляд, она больше не обращала внимания на американца, который, вполне очевидно, не владел искусством изысканной и утонченной беседы и, может быть, даже считал ее скучной.

— да, пожалуйста, продолжайте.

‹ андзярику — цветок, которого нет в природе, прелестный гибрид, и поэтому хрупкий и редкий, чистейший продукт генной инженерии.› подобными комментариями ХИЁКО всегда удавалось завладеть безраздельным вниманием мужской компании, не выступая при этом из полупрозрачного облака великодушия и непосредственности, режиссер сидел такой ошеломленный, что даже мне вдруг подумалось в то мгновение: какой же он милый, его щека слабо дергалась, как от нервного тика, он смотрел на ХИЁКО во все глаза, он был похож на восторженного ценителя какого-то малоизвестного вида искусства, которому посчастливилось рассмотреть редчайший образчик этого искусства, она тоже рассматривала его, чуть прищурившись, анжелике стало неуютно, неприятное ощущение: как будто случайно вламываешься не в ту спальню, она улыбнулась американцу.

— а вы уже выучили названия рыб? это действительно очень важно — знать все названия, если вы собираетесь заказывать суси.

— нет, но я знаю, какие мне нравятся, по-английски, а вы меня не научите?

она протянула руку, взяла с полочки меню и преподала ему небольшой урок японского языка.

читатель, этот эпизод иллюстрирует, как тактично ХИЁКО избавляла себя от обязанностей, которые считала обременительными и неприятными, она сама была американкой, и было бы естественно, если бы она развлекала американца, но американец ее утомлял: он был банальным и скучным, типичным представителем общества потребления, преступление, которое заслуживает смертного наказания, по ее собственной — психопатической, скажем прямо — логике, но это еще не все. ХИЁКО терпеть не могла развлекать американских гостей, потому что они представляли систему, где не было места для хостесс-баров. хостесс — это новейшее воплощение того типа женщин, которые играют в Японии очень важную социальную роль, она идет — подчас испытывая неудобства, — по косолапым, притворно робким следам всех наложниц, возлюбленных, куртизанок и гейш, которые были до нее. она — символ релаксации, приятного времяпрепровождения, изящества, стиля и утонченности, она не имеет ни малейшего отношения к проституткам, с которыми этот американец развлекается у себя в Нью-Йорке на холостяцких сборищах, достоинства хостесс оценит лишь тот, кто уже ценит ее достоинства, вот так рассуждала ХИЁКО. но мне иногда кажется, что ее просто тошнило от лишнего жира на теле.

теперь давайте посмотрим, что она делает, чтобы избавиться от человека, который ей неприятен:

вот эти двое, засидевшиеся до закрытия, неохотно идут на выход, все четверо договорились встретиться завтра и поужинать в ресторане фугу ‹о, рыба-отсос! моя любимая.› разумеется, ужин начнется пораньше, где-нибудь часов в шесть, потому что к девяти девушкам надо быть на работе, они приведут мужчин в клуб, чтобы те вновь насладились чудесным вечером сплошных удовольствий и очарования — и чтобы самим получить дополнительные комиссионные, сегодня они уже обменялись визитными карточками. ХИЁКО, следуя намеченному сценарию, дала анжелике забрать все чаевые от американца (да, дурной тон: но в хрустящих купюрах и с ярко выраженным запахом больших денег), которые та скромно убрала в маленькую вечернюю сумочку, зато тиффани весь вечер обменивалась пронзительными взглядами с японским кинорежиссером, который — надо ли говорить? — не расстался даже с монеткой в пять йен, но вполне вероятно, созреет снять ей квартиру с видом на реку симуда и свозит ее на хоккайдо. и вот прощальный поклон — слегка ироничный, но при этом вполне грациозный и до неприличия учтивый, — и ХИЁКО с анжеликой, наконец, остаются одни.

они вместе идут в раздевалку, закрыв дверь, ХИЁКО снимает свой облегающий черный наряд и остается в белье и высоких сапогах на шпильках, ее черные трусики танга и лифчик на косточках безо всяких узоров и украшений смотрятся чуть ли не официально, она похожа на главнокомандующую новой армии, которая убивает феромонами и истязает врага эротическими видениями, в неоновом свете кожа анжелики кажется бледной и нездоровой, и особенно — рядом с ХИЁКО. комната представляет собой длинный узкий “пенал”: вдоль одной длинной стены тянется ряд маленьких запирающихся шкафчиков, стена напротив — огромное зеркало. ХИЁКО и анжелика стоят буквально вплотную к своим отражениям.

‹я бы хотела с тобой поговорить.›

анжелика просто стоит, не раздевается.

— прошу прощения, но я боюсь опоздать на встречу, меня уже ждут.

‹в полтретьего ночи?›

— ну, ты же знаешь это выражение про ночных бабочек. ‹нет, не знаю, скажи мне.›

— они порхают во тьме, выписывая невидимые узоры, такие же непостижимые и загадочные, как и узоры у них на крылышках.

‹ты просто очаровательная женщина.›

— да нет, я бы так не сказала.

‹какая ты скромная, настоящая японская гвоздика.›

— что тебе нужно, ХИЁКО? мне уже хочется выйти на воздух. ‹мне бы хотелось, чтобы ты приходила на наши собрания.›

— какие собрания?

‹анжелика, мы с тобой взрослые люди, меня огорчает, что ты не приходишь на наши собрания, твое отсутствие очень заметно, с такими вещами не шутят.›

дальше я не разбираю, потому что вокруг очень шумно, и нас разделяет картонная перегородка, но потом ХИЁКО слегка повышает голос, или, может быть, это просто ее настойчивость пробивается сквозь картон.

‹твое упорное нежелание приобщиться к истине создает негативное поле, ты смущаешь молоденьких девочек, сбиваешь их с пути истинного, и обрекаешь себя на ненужные страдания.›

— вот, наконец, это угроза?

‹нет, просто предостережение, все священные тексты, во всех религиях, учат, что тот, кто делает что-то плохое, непременно за это поплатится, с ним тоже случится что-то плохое, тебе просто не повезло, что в последнее время колесо кармы вращается слишком быстро›

ХИЁКО разворачивается и неторопливо выходит из раздевалки, образ, оставшийся в памяти: губы анжелики слегка приоткрыты, словно она собралась что-то сказать, но потеряла дар речи при виде крепких, подтянутых ягодиц тиффани.

говорят, что анатомия — это судьба, и что касается анжелики, наверное, если бы она родилась миленькой пухленькой девочкой, а не фарфоровой статуэткой, она никогда бы не встретила ХИЁКО и, скорее всего, дожила бы до старости, наблюдая за тем, как ее милая детская пухлость превращается в складки жира, но я не хочу впадать в сентиментальность, в конце концов, это история про ХИЁКО, а не про анжелику, и эта история уже несет на себе отпечатки моей страсти к морализированию, так что давайте вернемся к повествованию, некоторые женщины много едят, когда сильно расстроены. ХИЁКО заказала промышленную микроволновую печь, судьба анжелики была решена, кое-кто из девчонок уже сообщил, что она расспрашивала их об организации — в своей ненавязчивой мягкой манере заботливой мамочки, и советовала им держаться подальше от этой секты, “для их же блага”, не будь анжелика такой харизматичной, ХИЁКО, скорее всего, просто забыла бы об ее существовании, но в ней была эта природная утонченность, отблеск ИКИ, если угодно, которая никак не давала гуру покоя, донимала ее похуже острой зубной боли: из анжелики получилась бы идеальная неогейша.

Глава 58

конечно, сыозан задумывалась о том, не являются ли их планы убить анжелику скорее проявлением террора, нежели посредничеством положительной кармы, сьюзан ни в коем случае не страдала моральной немощью, и поэтому было вполне естественно, что она много думала о диалектике бытия (про себя), посещала псевдо-тал-мудические чтения МАНИФЕСТА НЕОГЕЙШ и постигала основы моральной сейсмологии.

поэтому она и решила предупредить анжелику, что если та не сподобится неожиданного просветления — причем, в самое ближайшее время! — то станет первой мишенью воинствующих неогейш, если я выразилась не совсем ясно, тогда поясню: этот их разговор ни в коем случае не был “угрозой”, а скорей проявлением внимания и сочувствия к ближнему, добрым делом по собственному почину, поскольку сьюзан ничего не сказала ХИЁКО, бренди, касси и другим девушкам из руководства, может быть, это было тщеславие: когда сьюзан решила, что у нее непременно получится обратить стильную, рассудительную анжелику, которая так долго и так успешно сопротивлялась риторическому обаянию ХИЁКО. она считала своей победой уже то, что анжелика вообще согласилась с ней встретиться, ведь она сторонилась всех неогейш, как чумы, всегда говорила, что очень спешит, чтобы ей надо идти к своему парикмахеру или на дохан. было вполне очевидно (для сьюзан), что анжелика считала сьюзан девушкой серьезной и очень неглупой, другие неогейши (не все, но некоторые) хотя и были более сексапильны, и утонченного шика каждой их них хватило бы среднему человеку на всю семью, все-таки не всегда проявляли себя здравомыслящими людьми с чувством собственного достоинства.

когда сьюзан пришла на встречу, анжелика уже сидела, скрестив ноги, как изысканная фигурка оригами, на высоком вращающемся табурете, обтянутом черной кожей, у крошечного столика с тонкой, как лист бумаги, стальной столешницей, на краю маленького рва с водой, вечернее солнце было как бледный и омертвелый шар, зависший над токийским национальным музеем, но в двух местах свет рассыпался блескучими искрами: по воде — трепетной рябью, и концентрическими кольцами радужного сияния — от бриллианта в носу анжелики. сьюзан пришла ненакрашенной; ее лицо очаровательно раскраснелось после ванны, она была в старых линялых джинсах и спортивных тапочках, а анжелика — которая как раз аккуратно размешивала полторы порции сахара в чашке с дымящимся кофе, — напротив, была одета так стильно и элегантно, как будто ее наряжал голливудский дизайнер, в своей геометрической шляпке и черных перчатках, она казалась такой анахронично изысканной, и в то же время было в ней что-то футуристическое, я только никак не могла понять, что же именно, у нее был такой взгляд… как будто она видела будущее, заранее знала, что оно будет мрачным, но все же решила одеться как можно лучше.

сьюзан снимает темные очки в черепаховой оправе, надеясь установить дружеский контакт взглядов, но отблески света на рябящей воде слепят глаза, и она вновь надевает очки.

— анжелика, прости, пожалуйста, что я опоздала, там была авария, в метро, поезда не ходили, пришлось выйти на юракутё и взять такси.

анжелика (тихонько отпив кофе, как будто в замедленной съемке):

— ничего, все нормально, в таком месте и ожидание не в тягость, ты никогда не была внутри?

— нет. а там есть еще что-нибудь кроме кафе?

анжелика смеется своим профессиональным переливчатым смехом из категории “с вами так хорошо смеяться”.

— я бы сказала, что да! коллекция статуэток будды седьмого века, говорят, это первые изображения будды, появившиеся в Японии.

— правда?

— сьюзан, ты должна их увидеть, ты, как никто, их оценишь, они замечательные, из бронзы.

— обязательно схожу посмотреть…

анжелика кладет руку в печатке на запястье сьюзан. прикосновение убедительное, но легкое — словно бабочка села на лист.

— пойдем прямо сейчас, пока они не закрылись. — взгляд на изящные золотые часики. — у нас еще есть пятнадцать минут.

предложение застает сьюзан врасплох, но у нее слабость к людям утонченным.

— но нам надо поговорить…

— мы поговорим.

и к Людям, которые знают, что делают, и всегда остаются верны себе.

— ладно, пойдем.

они проходят по узкому мостику через ров. анжелика идет впереди, сьюзан — сзади, я иду следом, держась на достаточном расстоянии, автоматические двери дома будды раздвигаются перед ними, и они как будто вплывают внутрь — торжественно и неспешно, словно свадебная процессия под водой.

внутри горят свечи, горят неярко, видимо, чтобы свет не испортил старинные статуэтки, но кажется, что пространство освещено только бронзой, странное ощущение: мистическое, нездешнее, сьюзан с анжеликой ходят, держась за руки, от одной стеклянной витрины к другой, словно две бабочки, перелетающие с цветка на цветок, они разговаривают вполголоса, мне слышны только обрывки беседы.

сьюзан: они потрясающие.

анжелика: им уже тысяча четыреста лет.

сьюзан: даже представить себе невозможно, как долго.

анжелика: и это еще далеко не вечность.

***

сьюзан: анжелика, тебе нужно присоединиться к нам.

анжелика: ничего не получится!

сьюзан: ХИЁКО тебе поможет.

анжелика: никогда!

сьюзан: так для тебя будет лучше.

анжелика: позволь, я сама решу, что для меня лучше.

сьюзан: но ты в опасности.

***

анжелика: все идеи ХИЁКО, все это учение неогейш — это украденные идеи, все до единой.

сьюзан: они блестяще реконтекстуированы, разве тебе не понятно?

анжелика: я не совсем уж дремучая, я читала “сутру лотоса” сьюзан: ХИЁКО несет “сутру лотоса” в массы, анжелика: она ее извращает.

сьюзан: она — живое воплощение будды, и это твой шанс стать бодхисаттвой.

анжелика: а, так ты считаешь себя бодхисаттвой?

***

они шепчутся, склонившись друг к другу, и их утонченные лица отражаются в стеклянных витринах, защищающих статуэтки, отражения накладываются на безмятежные лики будд, так что уже непонятно, где кончается одно и начинается другое, две позолоченные девушки разговаривают вполголоса, благожелательно улыбаясь и глядя из-под полуопущенных век. эффект растворения — потрясающий.

сьюзан: в Тетради из кожи ящерицы содержится единственная подлинная мудрость.

анжелика: третьесортное подражание “запискам у изголовья” сэй сёнагон.

сьюзан: что такое “записки у изголовья”? книга, написанная тысячу лет назад, откровения гедонистки, потакавшей своим желаниям.

анжелика: нет, у сэй сёнагон был редкий талант к описаниям, она растягивала и сжимала время — только словами.

сьюзан: ХИЁКО приближает все эти формы к Пределу.

анжелика: теперь это слово имеет немного другое значение, не стоит идти назад — так, как вы.

сьюзан: ХИЁКО вскрывает противоречия нашего общества, до самых базовых элементов, эти истины откроются и тебе, главное — захотеть их принять.

анжелика: я предпочитаю классику.

сьюзан: у тебя есть идеал?

анжелика: подлинность.

***

тихий звон колокольчиков возвещает время закрытия, служащий музея с безукоризненными манерами низко кланяется в пространство и объявляет: мы закрываемся.

сьюзан: я бы не стала тебе ничего говорить, но ты очень мне симпатична, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

анжелика: я знаю, спасибо, [берет лицо сьюзан в ладони и целует ее в лоб. легчайшие прикосновение губ.]

сьюзан: она тебя приговорила к смерти.

анжелика: увядшие осенью хризантемы / вновь расцветут / если про них кто-то помнит/

сьюзан: ты это сама написала? анжелика: вот только что.

они выскальзывают наружу, как пар — из-под двери нагретой бани, анжелика вновь впереди: во всем черном, величавая, как жрица синто, сьюзан опять идет сзади, робкая и послушная — невеста линялых джинсах — потупив взгляд, следуя указаниям.

не придумав ничего лучше, я пошла в общественную баню, взяла полотенце и принялась усердно растираться.

Глава 59

это письмо анжелика тщательно выписала от руки на почтовой бумаге, соответствующей времени года, вполне очевидно, что она подошла к этому делу очень серьезно, поскольку иероглифы, которые всегда давались ей с трудом, прорисованы здесь безупречно, [здесь мне хотелось бы поблагодарить сатоми, мою переводчицу, которая охарактеризовала письмо анжелики как очень женственное, выразительное и лиричное.]

дорогой ямада-сан,

разве не чудная стоит погода? тихие трели птиц среди ветвей поистине радуют слух! сегодня я наблюдала, как падал лист, он как будто завис в чистом воздухе, как удивительно!

естественно, я подумала о вас…

примите мои самые искренние извинения за грубость, которую мне придется сейчас совершить… мне очень жаль, но я не смогу составить вам компанию в среду, на нашем традиционном ужине в этот день, вы же знаете, как трепетно я отношусь к этим встречам, но к моему глубочайшему сожалению, крайняя необходимость вынуждает меня отказаться от безграничного удовольствия видеть вас. я знаю, мне нет оправдания, и все же надеюсь, что вы не станете думать обо мне слишком плохо…

с надеждой и любовью, анжелика

Глава 60

Чтобы наказать

Мужчин за их грехи,

Бог дал мне кожу,

Нежную, как шелк,

И волосы, чернее самой ночи!

акико ёсано

“спутанные волосы”

стих 152

Глава 61

как человек утонченный, анжелика не могла исчезнуть из города — сбежать от опасности, если называть вещи своими именами, — не выдержав стиль,

[анжелика, да покоится она с миром, была стильной женщиной с тонким вкусом, позвольте, я поясню: в ней не было ни фана претенциозности, элегантность была у нее в крови, пожалуй, в этой истории она была самым искренним персонажем.] она знала один монастырь в киото, где мариновали редис, выращенный на собственном огороде, носили сандалии, сплетенные собственноручно, и мылись в кипарисовой ванне, туда принимали любого, кто был опрятен и молчалив, анжелике, такой опрятной и молчаливой, выделили ярко-синее платье, тесную келью с футоном и безграничное внутреннее пространство для обретения душевного успокоения, которым в последнее время она не могла насладиться сполна из-за угроз ХИЁКО, страсти ямады-сан и непрестанного шума токио — города, подобного пусть и учтивой, но все же не в меру болтливой женщине, которая постоянно что-то нашептывает тебе в ухо.

Глава 62

ХИЁКО пустилась в погоню за анжеликой. (хотя в ее понимании “пуститься в погоню” означало отнюдь не напряжные и где-то даже ленивые поиски, не мешавшие ей заглянуть по пути в видеомагазин на предмет закупиться новыми DVD, зайти ненадолго в баню и отдать термос на дезинфекцию.) то, что анжелика сбежала и спряталась, Предводительница расценивала как вполне однозначное признание вины, и поэтому поимка беглянки стала для нее первоочередной задачей. ХИЁКО имела привычку перепоручать выполнение всех задач — высокой, средней и низкой важности — своему “кабинету министров”, верховным жрицам; но дела, наиболее существенные, никак нельзя было доверить этой компании длинношеих клоунесс, что касается вероятного местопребывания анжелики, внутреннее чутье ХИЁКО — ее “монитор неосознанных подозрений” — принялось выдавать бешеные сигналы, когда она подумала про себя ‹киото›, тем более, что анжелика была предсказуемой, как обезьяна, моющая батат, сидя в горячем источнике; не говоря уже о ее тяге (как мотылек на огонь) ко всему оригинальному и элегантному, в частности — к симпатичным вещичкам и сувенирам, к тому же и сама Предводительница питала слабость к различного рода приятностям, возведенным в энную степень, маринованные суси, пустые гостиничные номера за тысячу долларов в сутки и парадигматически строгие, аскетические сады киото ее однозначно порадуют.

она взяла три билета в “зеленый вагон” первого класса, чтобы ехать в купе одной, ей надо было подумать.

где, размышляла Предводительница, такая женщина, как анжелика — благородная и возвышенная, и в то же время явно деградировавшая — будет чувствовать себя в безопасности? где она будет спокойно спать по ночам, положив на подушку свою шелковую, не подверженную обработке голову? у какого распахнутого окна она будет сидеть, размышляя о собственной невыразительности и предаваясь воспоминаниям, пронизанным скромной манией величия? мудрость ХИЁКО, всегда обострявшаяся перед лицом трудностей, как будто непреодолимых на первый взгляд, подсказывала, что ее маленькая немезида будет искать убежища у дзен-буддистов. поэтому, чтобы не терять драгоценного времени при выполнении Миссии в Киото, она решила позвонить аки — тому самому мальчику, который время от времени им помогал, — за подтверждением, ее мобильный не “брал” сигнал в поезде, и это было действительно раздражающее неудобство, но к счастью для ХИЁКО (и для нас, ее наследниц через систему), почти в каждом вагоне стояли телефоны-автоматы из ярко-зеленой пластмассы, которая так гармонировала с полями васаби и чая, проносившимися за окнами поезда — такие же навязчивые и неуместные, как оплаченный фоновый шум в лав-отеле. как вы знаете, у Предводительницы никогда не было с собой мелочи, и ей пришлось позаимствовать пару монет у какого-то служащего в клетчатых спортивных брюках. ‹ваша доброта не знает границ, мне так стыдно, честное слово, мне нет прощения, ни в коем случае не бросайте играть в гольф.›

когда ХИЁКО позвонила, аки как раз устанавливал новую локальную сеть, так что все прошло быстро и гладко, в свободное время он следил за анжеликой, хакнул ее электронный почтовый ящик (у нее было два адреса: один — для личных контактов, второй — для клиентов, причем личный адрес почти не использовался, что прискорбно), а также установил наблюдение за ее квартирой, пользуясь традиционными методами и технологиями (ее квартирка была такой маленькой, что хватило одной микро-камеры), он безоговорочно согласился с гипотезой об убежище в монастыре, и даже упомянул в этой связи кулинарную книгу дзенской макробиотики, с которой часто справлялась анжелика.

довольная тем, что судьба решительно мчится вперед, словно бульдозер с дистанционным управлением — каковым она, собственно, и была, — ХИЁКО использовала оставшуюся наличность, чтобы заказать себе номер в одной гостинице, которой было уже 700 лет. ‹да, сегодня вечером я буду ужинать у вас. да, все правильно, номер с видом на сад. да, да, я, безусловно, ценю вашу заботу, и мне очень жаль, что кому-то другому придется переехать в другой номер, я понимаю, что надо было звонить заранее, хотя бы за несколько дней, пожалуйста, передайте мою нижайшую благодарность хозяину, скажите мистеру судзуки, что мы непременно еще раз сыграем с ним в бадминтон, еще раз большое спасибо!› возможно, экономный аскетизм монастырских стен и подходил анжелике, но ХИЁКО нужно было собраться с силами.

Глава 63

Предводительница, всегда экономная в словах, подготовила легкие для прочтения карточки (иероглифы, с фонетическими субтитрами), которые она раздавала послушникам-привратникам в каждом монастыре, обычно послушник передавал карточку человеку, стоявшему выше его по рангу в традиционной монастырской иерархии, тот — тому, кто стоял выше него, и так далее, до самого верха, сама же ХИЁКО тем временем читала british news weekly — на карточке было написано:

ВЫ ДАЛИ УБЕЖИЩЕ ИНОСТРАНКЕ, ОТВЕЧАЮЩЕЙ СЛЕДУЮЩЕМУ ОПИСАНИЮ?

женщина

наполовину японка

среднего роста

изящного телосложения

каштановые волосы

карие глаза

украшение в носу — бриллиант

странный акцент

подозрительный вид

ЕСЛИ ДА, ТО БЕЗ ПАНИКИ. ОНА НЕ НАСТОЛЬКО ОПАСНА. ПРОСТО ВЫДАЙТЕ ЕЕ МНЕ! Я ПОСТАВЛЮ В ИЗВЕСТНОСТЬ ВЛАСТИ.

СПАСИБО.

УДАЧНОГО ВРЕМЕНИ ГОДА!

Глава 64

как это обычно бывает, поиски поначалу не дали никаких результатов, по прошествии времени, ХИЁКО с прискорбием констатировала, что все эти покосившиеся деревянные ворота и вечнозеленые сады не оправдали ее надежд — равно как и бессчетные торговые центры вдоль лесистой дороги.