Терри Сазерн

Чудо-христианин

Посвящается Генри и Дигу
Маленький человек получает власть над большим человеком каждый раз, когда маленький человек прав и продолжает настаивать на своем. Девиз техасских рейнджеров.
Несмотря на то что эта книга основана на определенных событиях, или, говоря иначе, фактах, происшедших за последние несколько лет, она не является историческим романом в строгом смысле этого слова. Любые совпадения героев с реальными людьми, живы они или мертвы, являются чистой случайностью.
Глава 1

Когда Гай Гранд не был занят своими нью-йоркскими владениями, он, как любил сам выражаться, «находился в пути». Он обычно ездил через всю страну на поезде — из Нью-Йорка в Майами, из Майами в Сиэттл — всегда на очень, очень медленном поезде, который к тому же часто останавливался. Купе в таких поездах крошечные, и хотя Гай Гранд привык к комфорту, ему часто приходилось довольствоваться таким вот маленьким купе, в котором едва ли что-то напоминало об удобствах. Впрочем, воспринимал он это вполне жизнерадостно. Так что сегодня, в летний день, приблизительно в 2:05, он весьма живо (в соответствии с комплекцией — поскольку в свои пятьдесят три был довольно плотного телосложения) поднялся в поезд первого класса Пульман на станции Портланд Филдс, отыскал свое купе и занялся приятным приготовлением к долгому путешествию в Нью-Йорк. Как всегда, он незамедлительно позвал проводника и попросил принести большую бутылку кампари и воды со льдом, уселся за стол и приступил к написанию деловых писем.

Работники любой сферы обслуживания знали, что Гранд всегда оставляет щедрые чаевые, и именно по этой причине, пока Гай заседал в купе, по коридору сновало три или четыре проводника. Они не сводили глаз с двери, на случай, если Гранд вдруг подаст сигнал. И, едва только поезд вылетел со станции, им стало отчетливо слышно, как Гранд возится в купе, бормочет, шуршит бумажками, выкладывая их, а потом убирая со стола. К тому времени, как поезд сделал первую остановку, проводникам, несмотря на короткий отрезок пройденного пути, пришлось изрядно подсуетиться. Ведь одним из главных требований Гранда было следующее; чтобы проводников не было видно и слышно, когда он выходит из купе. А он выходил из него. Каждую остановку.

Во время первой, совсем короткой, Гранд шустро выбежал в соседний сидячий вагон и уселся на лавочку около окна. Там он смог, высунувшись из него, в деталях рассмотреть всю платформу. Напоминая своим довольным красным лицом простого честного фермера, любопытный Гранд, тем не менее, обратил на себя внимание людей на станции.

Из окна поезда был четко различим дремлющий городок Новой Англии — застывший в полуденном летнем зное, как игрушечный мавзолей.

Все его жители, казалось, умело скрывались где-то под землей и с прибытием поезда в страшной спешке выскакивали на платформу, где выгружались из почтового вагона маленькие картонные коробки.

На платформе, среди всей этой суматохи, находился единственный примечательный персонаж — мужчина, продающий хот-доги из ящика, который он таскал на своей шее.

— Горячие хот-доги! — выкрикивал он периодически, разгуливая всего в футе от вагона, когда Гранд, после минутного обозрения окрестностей, сфокусировал свое пристальное внимание на этой персоне. И, всего за одну минуту до отбытия поезда, он проделал с продавцом свою коронную шутку.

— Горячий хот-дог! — заорал он, и после того, как мужчина поравнялся с окном, Гранд бросил на него пронзительный взгляд, прищурив маленькие глазки, как бы пытаясь определить его характер.

Потом выпалил, поджав губы:

— Сколько?

— Двадцать центов, — ответил продавец поспешно, поскольку поезд вот-вот должен был отправиться. — …Горчица и приправы… Горячий хот-дог!

— Хорошо, — сказал Гранд, кивая, и как только поезд тронулся с места, а продавец зашагал быстрее, стараясь не отставать от окна, он высунулся наружу и протянул ему банкноту в пятьсот долларов.

— Разменяете? — быстро спросил он.

Продавец, пытаясь сэкономить время, сунул хот-дог Гаю и полез в карман за мелкими деньгами еще до того, как посмотрел на достоинство протянутой ему купюры. Когда же он наконец разглядел ее, ему уже пришлось бежать сломя голову, корча на ходу страшные рожи и тряся головой, пытаясь одной рукой вернуть банкноту, а другой отобрать хот-дог. Наконец продавец последним усилием вытянул руку, чтобы достать до Гранда. Сам же Гранд с невозмутимым видом достал из кармана пальто разноцветную пластиковую маску — это была маска хрюшки — и надел, а после начал пожирать хот-дог через отверстие для рта в маске, по-прежнему высовываясь из окна практически по пояс. Дистанция между ними увеличивалась все больше и больше, пока продавец, окончательно потеряв надежду, не остановился, изможденный, в конце платформы, все еще сжимая в руке пятисот долларовую банкноту и глядя вслед уходящему поезду.

Когда же наконец Гранд отошел от окна и снял с себя маску, то немедленно столкнулся лицом к лицу с женщиной неопределенного возраста, которая шла по проходу на свое место. Она уставилась на Гранда с неподдельным любопытством, но, когда глаза их встретились, оказалось, что он даже не заметил ее. Она кашлянула и отвела взгляд — и сразу же отпрянула, когда Гай Гранд, улыбаясь, резко встал, чтобы покинуть вагон, и заговорщически ей подмигнул.

— Я слегка развлекся с этим продавцом хот-догов, — объяснил он. — Ничего страшного, никакого вреда, правда.

Потом он вернулся в купе, уселся за стол, налил кампари — напиток малинового цвета, горький как желчь, — и начал раздумывать о возможной реакции продавца на происшедшее.

Снаружи купе, даже в самом дальнем конце коридора проводники могли слышать его странный смех, похожий на фырканье.

Когда поезд прибыл в Нью-Йорк, Гай Гранд уже успел устроить свое маленькое представление четыре или пять раз.

Глава 2

Рядом с гранитным болотом Уолл Стрит возвышается здание, похожее на огненную цаплю, парящую среди небоскребов в неподдельном удивлении — Номер 18 Уолл — ракета из стекла и слепящей глаза меди. Называется оно Зданием Больших Инвестиций. В нем располагается, наверное, самая крупная деловая структура в нашей стране, а само здание известно в кругах финансовой элиты как Башня Гранда.

В офисах Гранда находятся компаний, которые занимаются взаимовыгодными вложениями, — это гигантские фантастические корпорации, политика которых определяет контуры государств.

Август Гай Гранд был мультимиллионером. У него было на 180 миллионов депозита в банках Нью-Йорка, и этот его наличный капитал был только частью его огромных владений.

Вначале партнеры Гранда, люди очень богатые, не видели в нем ничего экстраординарного. Сдержанный человек простых взглядов и вкусос, думали они. Человек, который практически все унаследованные капиталы инвестировал в сталь, каучук и нефть. Все, что партнеры должны были видеть в Гранде, было лишь отражением их собственной тупости: член клуба, гость за ужином, перспективный, даже наводящий некоторый мандраж — человек, чьи капиталы заключали в себе умопомрачительные возможности и одновременно смертельную опасность. Но было бы несправедливым воспринимать таким же образом и частную жизнь Гранда. Да-да, его частная жизнь была совсем непростой. С одной стороны, он был одним из самых больших транжир этого мира, с другой, его отношение к людям было не совсем обычным — он тратил около десяти миллионов в год на то, чтобы, как он сам выражался, — «задать им жару».

* * *

В свои пятьдесят три года Гранд был полноват и имел большую, круглую лысую голову. Его лицо было абсолютно розового цвета, так что при определенном освещении он походил на жирную редиску — хотя, видит бог, это отнюдь не выглядело отвратительно, поскольку его дорогая одежда всегда сидела на нем идеально. Под горлом он носил небольшой бриллиант … бриллиант, который сейчас, когда Гай Гранд выходил через беззвучные двери Здания Гранда в синий туман практически пустой улицы, отражал полуденное солнце, озаряя все вокруг своим нежным сиянием.

Гай миновал огромного швейцара у дверей, в своей гигантской ливрее затмевавшего весь белый свет. Швейцар коснулся кепки и присел в быстром и легком реверансе.

— Такси, Мистер Гранд?

— Спасибо, Джейсон, не надо. У меня есть на сегодня машина. — И с благодарной улыбкой он ловко повернул к своему дому, на север к Уорт-стрит.

Походка Гая Гранда была весьма примечательной — он передвигался маленькими твердыми шажками, приподнимаясь при этом на цыпочки. Это была походка человека, который привык исподтишка показывать вам большой кукиш.

Пройдя полквартала, он добрался до машины, хотя, опознал ее, казалось, не сразу. Под дворником лежал большой талон со штрафом за неправильную парковку, который Гранд медленно вытянул и начал разглядывать с нескрываемым любопытством.

— Похоже, вас оштрафовали, уважаемый! — раздался голос где-то прямо за ним.

Уголком глаза Гранд заметил человека в темном летнем костюме, бесцельно разгуливающего по парапету здания, ближайшего к машине. Было какое-то отвратительное самодовольство в том, как он это произнес.

— Ну да, кажется так, — сказал Гранд, не поднимая глаз и продолжая разглядывать талон в своей руке. — За сколько вы это съедите? — спросил он, улыбаясь своей пронизывающей улыбкой прямо в глаза мужчине.

— Как так, мистер? — воскликнул тот, противно поморщившись, и отшатнулся от здания.

Гранд прочистил горло и медленно вытащил из кармана свой бумажник — длинный тонкий бумажник из восхитительной кожи, напоминающей на ощупь шелк. Невозможно было представить такой бумажник не набитым тысячными купюрами.

— Я спросил, сколько вы хотите за то, чтобы съесть это? Вы понимаете… — Выпучив глаза, он сделал характерное жевательное движение, держа талон прямо перед своим ртом.

Человек, свирепо сверкая глазами, сделал шаг вперед.

— Я не понимаю, о чем вы, мистер!

— Ну, хорошо, — протянул Гранд, поглядывая на свой толстый бумажник, — этого явно достаточно. — И он вытащил несколько тысячных банкнот. — У меня есть вот этот талон, и, понимаете, мне бы очень хотелось, чтобы вы его съели. Предположим, за… — он скользнул взглядом по собеседнику, — за шесть тысяч долларов?

— Что значит «съесть его»? — прорычал человек в темном костюме. — В своем ли вы уме, мистер?

— Мистер, или Гранд — зовите меня как угодно. Да? Хо-хо. — Гранд произнес это посмеиваясь, но сразу же серьезно добавил: — Так как насчет вот этого — насладиться вкусом за халявные зеленые?

Мужчина, впадая в ярость, сделал еще один шаг вперед.

— Послушайте, мистер, — начал он угрожающе, сжимая кулаки.

— Я, видимо, должен предупредить вас, — приветливо сказал Гранд, прижимая руку к груди, — что я вооружен.

— Как? — Мужчина, казалось, моментально сник и тупо уставился на банкноты в руке Гранда. Через секунду, слегка придя в себя, продолжил:

— Да кто вы вообще есть такой, мистер? Что за странная игра?

— Я есть Гранд, игра называется «Халявные зеленые», — произнес Гранд с усмешкой, — Ну так что, поиграем? — Он провел пальцем по углам шести тысячных купюр, и они издали аппетитный хруст.

— Послушайте, — пробормотал несчастный пересохшими губами, сжимая и разжимая пальцы, дыша раздраженно и злобно, — вы хотите попробовать… вы хотите сказать МНЕ, что дадите мне шесть тысяч долларов за то, что я СЪЕМ вот это? — и он показал на смятый талон в руке Гранда, — съем вот этот ТАЛОН?

— Все дело в размере, — сказал Гранд. Потом взглянул на часы. — Это, что называется, лимитированное предложение. Его действие заканчивает ся… допустим, через минуту.

— Послушайте, мистер, — произнес сквозь зубы мужчина, — если вы хотите сказать, что это шутка… Ради бога, не надо так со мной шутить, — Он потряс головой, показывая, что настроен предельно серьезно.

— Не принимается, — предупредил Гранд. — Или я выстрелю вам в висок. Так что же? У вас сорок восемь секунд.

— Дайте хоть посмотреть на эти проклятые деньги! — воскликнул мужчина, уже вне себя, пытаясь схватить купюры.

Гранд позволил несчастному взглянуть на деньги, не переставая между тем смотреть на часы.

— Тридцать девять секунд, — торжественно произнес он. — Что, мне начинать финальный отсчет?

Не дожидаясь ответа, он отступил назад и, сложив руки наподобие мегафона, начал считать с драматической интонацией:

— Тридцать восемь… тридцать семь… тридцать шесть…

Мужчина тем временем бешено жестикулировал и что-то бессвязно бормотал. Затем выхватил талон, оторвал зубами кусок и начал жевать, страшно вращая глазами.

— Стойкий товарищ! — ободряюще закричал Гранд, перестав считать. Шагнув вперед, он дружески похлопал человека по плечу и вручил ему шесть тысяч долларов.

— На самом деле вам не нужно есть этот талон, — объяснил он. — Меня раздирало любопытство, только и всего. Хотелось узнать, сколько вы стоите. — Гранд дружески подмигнул. — Большинство из нас имеет свою цену, я полагаю. Да? Хо-хо. — Он театрально всплеснул руками, сел в машину и унесся прочь, оставив потрясенного мужчину в темном летнем костюме стоять у пешеходной дорожки и таращиться ему вслед.

Глава 3

Гранд неспешно ехал по Ист Ривер Драйв по направлению к своему большому красивому дому, построенному в стиле шестидесятых, где он проживал вместе со своими престарелыми тетушками, Агнесс и Эстер Эдварде.

Когда он приехал, тетушки коротали время в гостиной.

— А вот и ты, Гранд, — сказала Агнесс Эдварде.

В её улыбке выразилась вся её трогательная старческая привязанность к Гранду. В свои восемьдесят шесть, будучи на год старше Эстер, она продолжала заправлять практически всеми их совместными делами.

— Гай, Гай, Гай, — счастливо воскликнула, в свою очередь, Эстер, одарив Гранда очаровательной улыбкой и приподняв чашку с чаем. Затем она слегка нахмурила брови и выглядела теперь совсем как мать, которая немного сердита на своего любимого мальчика. Обе старушки ужасно, беспредельно переживали, что Гай, в свои пятьдесят три, еще не был женат. Хотя, теоретически, случись такое, — каждая, наверное, протестовала бы изо всех сил.

Гай кивнул им, пересек комнату, чтобы поцеловать обеих, а затем уселся на свое излюбленное место в огромном кресле-качалке рядом с окном.

— Мы как раз пьем чай, дорогой, ты тоже выпей! — начала убеждать племянника тетя Агнесс в своей трогательно пылкой манере, позвенев маленьким серебряным колокольчиком и подставив лицо для поцелуя — сдержанно, но с заметным волнением, слегка прикрыв глаза и благодарно взмахнув в ответ рукой, белой, как кружево на ее запястьях.

— Гай, Гай, Гай, — снова закудахтала Эстер, со свойственной ей веселостью, осторожно поставив чашку на стол.

— Ты же попьешь с нами чаю, правда, дорогой мой Гай? — сказала Агнесс, провожая взглядом вошедшую служанку.

— Да, было бы неплохо, — ответил Гай и улыбнулся обеим тетушкам улыбкой настолько полной любви, что обе они слегка заерзали на своих стульях.

После своего путешествия Гай пребывал в хорошем настроении. Но очень скоро — и тетушки это знали — он должен был покинуть их, погрузиться в свою собственную мистику, спрятаться за огромными серыми газетами Financial Times и Wall Street Journal на долгие-долгие часы. Он будет спокоен, молчалив, не будет отвечать на вопросы, ограничиваясь сдержанным «да», — и все это не сможет поведать о нем ничего, ни-че-го.

— Гай, — начала Агнесс Эдварде, взяв чашку и отчаянно пытаясь нахмуриться, чтобы показать предельную серьезность.

— Да, тетя Агнесс, — ответил Гай незамедлительно весьма дружелюбным тоном, слегка подавшись вперед в кресле. Правда, свою чашку он так и неподнес ко рту, а просто держал ее из вежливости.

— Гай, ты знаешь этого молодого человека Клеменс? Я думаю, они хотят пожениться! И… или… я не знаю… Я просто хотела бы знать, можем ли мы им чем-то помочь. Вообще-то я ничего об этом ей не говорила — я бы не отважилась, конечно… Но что ты об этом думаешь, Гай? Я уверена, мы что-то можем для них сделать, ты согласен?

Гай Гранд не имел ни малейшего понятия, о чем говорила тетушка. Уверен он был в одном: речь шла, без сомнения, о деньгах. Ответил он весьма мрачно, аккуратно взвешивая слова.

— А почему я должен быть с этим согласен?

Агнесс Эдварде вздохнула и приподняла чашку.

В этом движении сквозили одновременно стыдливость и самодовольство. После этого обе женщины переглянулись между собой, многозначительно улыбнулись друг другу и приподняли брови — как бы то ни было, сегодня у них была конкретная цель.

Свою собственную задачу Гранд определял так: «задать людям жару». Эта идея родилась у него в голове неожиданно, когда однажды ранним летним утром, в то время, когда заканчивалась Испанская гражданская война, он вылетал в Чикаго и через час после прибытия уже владел собственностью на одном из самых людных деловых перекрестков Лупа. В тот же день он снес современную двухэтажную постройку и убрал строительный мусор с помощью бригады из пятидесяти рабочих и нескольких машин.

Потом он нанял пятерых плотников, которые ранним утром приступили к работе. Им пришлось выставить на пешеходную часть ограждение, а затем сделать деревянную форму под бак с асфальтом в следующих пропорциях: пятнадцать квадратных футов, пять футов в глубину. Конструкция была сделана за полтора часа, и казалось, что вся работа, за исключением заливки асфальта, уже закончена. Плотники сняли рабочую одежду, сложили её и были готовы разойтись по домам… Но, после секундного раздумья, Гранд собрал их заново. Он предложил им разобрать построенную только что конструкцию и возвести ее заново, но при этом приподнять на два фута вверх, чтобы снизу оставалось свободное пространство. Как он объяснил старшему плотнику, это нужно было, чтобы встроить туда обогреватель.

«Это задаст им жару», — сказал он про себя так, что ни бригадир, ни кто-либо еще не смог расслышать.

Был полдень, на улице время от времени собирались зеваки, рассаживаясь на лавочки около ограждения. Толпа становилась все многочисленней, люди подходили со всех сторон только затем, чтобы поглазеть, как великий человек с Запада раздает команды, какая у него дорогая одежда, как он стоит посреди всего впечатляющего действа в рубашке с засученными рукавами.

Работа, тем не менее, спорилась, а Гранд давал толпе возможность всласть за этим понаблюдать. Время от времени, сложив руки рупором около рта, поскольку ему приходилось кричать — хотя люди стояли на самом-то деле всего в нескольких ярдах от него — он провозглашал:

— Завтра… — говорил он… — завтра… все это… будет… готово!

Если вдруг какой-то прохожий-всезнайка привлекал его внимание, пытаясь пошутить насчет того, что происходило за перегородкой, Великий Гай Гранд утомленно улыбался в ответ и грозил ему пальцем.

— Завтра… мы … с этим… заканчиваем… — медленно выкрикивал он эти слова или что-то еще более неуместное в ответ на шутки зеваки. Тем не менее никто и не думал обижаться. Может, от непонимания сути происходящего, а может, просто от благоговения перед человеком, на шее которого красовался бриллиант.

В два часа дня на место прибыли еще один строитель, трое рабочих, грузовик с песком, гравием и шесть мешков с быстро высыхающим цементом. Однако все это было оставлено на месте, поскольку новая форма для асфальта еще не была готова. Затем на площадку был уложен металлический лист, а асфальт разлит в формы. Согласно командам Гранда, это было сделано настолько быстро, что даже строительная пыль не успела улечься. Рабочие закончили установку огромного газового баллона, который имел форму звезды и тысячу подсоединенных черных шлангов. Он вытянулся под строением, словно гигантский кальмар. Теперь, когда ограждения были убраны, все строение в целом напоминало белую каменную ванну, поставленную на четыре короткие ножки, с обогревательным аппаратом внизу и маленькими асфальтированными уклонами со всех сторон.

Перед обедом Гай Гранд закончил свои переговоры с Чикагскими скотопригонными дворами, начавшиеся ранним утром. Гай запросил три сотни кубических футов навоза, сто галлонов мочи и пятьдесят галлонов крови, с доставкой на некий пригородный адрес. За городом Гай принял груз и отправил всю эту воняющую массу в крытом грузовике, который успел приобрести утром. Все эти приготовления обошлись Гранду в весьма круглую сумму — всем известно, что скотопригонные дворы, как правило, не консервируют и не продают мочу. Чтобы исполнить странный заказ Гранда, ее пришлось собирать специально.

После того, как грузовик покрыли тентом, Гранд взобрался в кабину, доехал до скотопригонных дворов и припарковался, специально выбрав наиболее тихое и неприметное место.

Потом он взял такси до города, доехал до Северной стороны, и спокойно отобедал в «Селезне».

В девять вечера, пока было еще светло, он вернулся на место работ, где его встретили несколько человек из бригады, и проконтролировал постройку ограждения. Он внимательно осмотрел асфальт и обогреватель снизу, протестировал и нашел его в хорошей рабочей форме. Затем распустил бригаду рабочих и вернулся к себе в отель.

Гранд уселся за стол и приступил к составлению деловых писем. Когда его тонкие золотые наручные часы пропищали три часа ночи, он отложил бумаги, встряхнулся, чтобы освежиться перед ответственным предприятием. Перед тем как покинуть комнату, остановился около двери, взял большой кожаный дипломат, противогаз, деревянное весло, коробку с черной краской и старую жесткую кисточку. Затем спустился по лестнице вниз, сел в машину и поехал туда, где днем припарковал грузовик. Там он пересел из машины в грузовик и отвез его на место работ. Осторожно поставил грузовик в один из уклонов и вывалил всю эту дрянь прямо в асфальт. Зловоние от содержимого грузовика было невыносимым. Так что Гранд, едва только вылез из грузовика, быстро натянул противогаз, который прихватил с собой.

Поднявшись по одному из скатов, он присел на бордюр асфальтовой ванны, открыл чемоданчик и начал вытаскивать из него горстями, а затем бросать прямо в асфальтовую массу десять тысяч одно долларовых банкнот, при этом размешивая их деревянным веслом.

Именно в такой позе — сидящим в противогазе на краешке формы для асфальта, кидающим доллары в вонючую жижу и помешивающим ее веслом, — его застал проезжий полицейский патруль, решивший посмотреть, что происходит и откуда разносится такое зловоние. Но еще до того, как полисмены смогли осознать, что же на самом деле происходит, Гранд захлопнул чемоданчик, снял маску, вручил каждому из полицейских по пять тысяч долларов и потребовал, чтобы его немедленно отвезли к капитану округа. Спокойно перекинувшись между собой несколькими словами и пожав плечами, они согласились.

В полицейском участке Гранд с глазу на глаз переговорил с капитаном, продемонстрировав при этом ему несколько золотых кредиток и объяснив, что все это не более чем безобидный рекламный трюк для продвижения на рынок нового продукта.

— На самом деле, моя фирма стремится поддерживать отношения с государственными инстанциями, — сказал он, вручив капитану двадцать пять тысяч.

Была достигнута договоренность о том, что Гранд может спокойно продолжать работу до тех пор, пока его стройка не подвергнется вмешательству со стороны жителей округа. Более того, капитан был совсем не прочь получить с Гранда ещё пятьдесят тысяч за то, что чтобы полицейские не появлялись на его стройке в течение следующего утра.

— Думаю, с этим покончено, — дружелюбно сказал Гранд. — Неплохо и поспать, да?

Возвратившись на место работ, Гай Гранд снова натянул противогаз и вывалил оставшееся содержимое чемоданчика в асфальтовую массу. Потом он спустился, открыл банку с краской, хорошенько размешал и, наконец, левой рукой, чтобы в результате надпись выглядела по-детски корявой и безграмотной, написал на асфальте огромными черными буквами: «ЗА БЕСПЛАТНЫМИ ДОЛЛАРАМИ — СЮДА». Надпись была отлично видна со стороны улицы.

Он вскарабкался наверх, чтобы окончательно убедиться в успехе своего предприятия. На поверхности асфальтовой массы виднелись фрагменты сотен пяти долларовых купюр. Взглянув на всё это месиво, он спустился вниз и, пригнувшись под асфальтовой ванной, снял с себя маску и посмотрел на огонь обогревателя. Медленно отсчитал про себя до нуля, потом повернул рычаг на полную мощность, затем отвинтил его. Теперь изменить интенсивность пламени было бы очень и очень сложно.

Тысячи огней взметнулись ввысь, озаряя все вокруг синеватым светом, отражаясь в металлической пластине и в мокром асфальте — в свете летнего утра он был песочного цвета. Пламя бушевало, влажный асфальт сверкал огнями… вонь становилась невыносимой… Гранд встал, быстро нацепил противогаз и пошел прочь с места работ. Он пересек улицу, остановился на углу другой стороны и окинул взглядом все строение. Уже в бледном зареве рассвета, по-детски криво и неуверенно выведенные буквы «ЗА БЕСПЛАТНЫМИ ДОЛЛАРАМИ — СЮДА», вырисовывались с все большей четкостью, а внизу тысячи огней яростно взметались вверх, сине-белые… всё это представляло собой весьма странное зрелище для такого часа на этом перекрестке Чикаго.

— Скажем так, — вполголоса произнес Гранд, — это задаст им жару по полной!

Он взобрался в большой грузовик и рванул, словно ветер, обратно к себе в отель. На рассвете он улетал обратно в Нью-Йорк.

Суматоха, случившаяся несколькими часами позже на одном из самых оживленных перекрестков Лупа в Чикаго, была первым и самым простым из проектов, которые в конце концов стали называться именем «Великого Гая». Гая Гранда.

Его выходки провоцировали ярость общества, и в итоге обыватели наградили его прозвищем Чудила. А потом — Чокнутый.

Глава 4

— Клеменс — это человек? — спросил Гай, положив себе в рот кусочек сладкого печенья.

Тетя Эстер махнула рукой, стараясь замять разговор, а тетя Агнесс бурно проявляла нетерпение.

— Гай, какая глупость! — сказала Агнесс. — В самом деле! — впрочем, через мгновение она уже сменила гнев на милость и продолжила. — Клеменс — это новая служанка! Она католичка, Гай, и очень хорошая девушка, скажу я тебе. Она выходит замуж за этого еврейского мальчика, Сола… Как они собираются это делать, я понятия не имею. Я поговорила с ними обоими, я сказала им, что мы протестанты, всегда были протестантами и всегда будем протестантами — но я не возражаю! Нисколько! «Свобода в вероисповедании и убеждениях!» — сказала я. Это всегда было принципом моей религии. Не так настойчиво и нахально, как у других, я не буду сейчас их называть! Этого я им, конечно, не сказала, но дело обстоит вот так. Так вот, она хочет провести медовый месяц в Италии, хочет посетить там Папу Римского, и это было бы так прекрасно — а он хочет поехать на родину, к себе, на Восток, как же это называется — Израиль, правильно? О, я не говорю, что это плохо. Они очень хорошие оба, Гай — они оба такие обходительные, и приятные, и вежливые, и … Так вот, у них есть достаточно денег для того, чтобы сделать одно такое путешествие, видишь ли, но на обе поездки денег уже не хватает. Я хотела бы им помочь, Гай. Я думаю, это же будет превосходно, если они смогут совершить обе поездки, правда? Ты помнишь, как мне нравилось коротать время, сидя в кресле Кальвина в Женеве? Конечно, это не одно и то же, но это было бы так прекрасно. Что ты об этом думаешь, Гай?

— Гай всегда был готов помогать в таких делах, — мягко вставила тетя Эстер.

— Спасибо, тетя Эстер, — умилительно произнес Гай. — Я полагаю, что чек скажет сам за себя.

Гай Гранд приобрел газету — одну из Бостонских популярных ежедневных газет с тиражом в 900 тысяч. Когда Гранд взял на себя контроль за выпуском, поначалу никаких изменений ни в формате газеты, ни в неоспоримо высоких журналистских стандартах не происходило. Гранд некоторое время находился в Нью-Йорке, в стороне от газетных дел, где оставался, по собственному выражению, до тех пор, пока «не почувствовал вкус к этому делу».

Однако в течение следующего месяца в местных новостных колонках неожиданно начали возникать в бессчетном количестве вставки на французском:

Бостон. Март 27. АР — Ховард Джонс, vingthuit ans, пойманный три раза на воровстве, для отбывания наказания на 20–26 месяцев был доставлен сегодня утром в государственную тюрьму Фольсона, как сообщил aujourd’hui на 17-выездной сессии суда судья Грат.

В работе с редакторами, корректорами, наборщиками Гранд последовательно проводил политику внедрения путаницы и неправильного написания городов, островов и имен собственных — или написания их на иностранном языке.

ЯНКИ НАСТУПАЮТ НА PARIGI ОЧИСТКА В TERWEENEE

Пока длилась война, географические названия давались в ежедневном выпуске большими буквами. Все эти искажения, по задумке Гранда, должны были настроить читателя против издания и максимально исказить реальные факты.

Тираж газеты очень быстро упал, и через три месяца был уже в двадцать раз меньше, чем до появления Гранда. На этом этапе новый генеральный курс был заявлен официально.

Теперь газета не могла публиковать комиксы, передовицы, полезные советы, обозрения или рекламу, а должна была только предоставлять фактические новости, поданные в открытой, непосредственной манере. Издание теперь называлось «Факты», и Гранду пришлось потратить бешеное количество времени, чтобы получать факты и события из центральных новостей. Информация выходила в печать очень сжато, сухими краткими фразами.

Выпуски первых двух дней еще как-то держались на уровне рыночной цены, но все опубликованные материалы казались такими невероятными или не имеющими отношения к делу, что к концу недели спрос на издание стал ниже, чем на какой-либо стадии существования газеты. В течение третьей недели газета вообще перестала продаваться. Теперь весь тираж попросту выбрасывался. Поскольку продавцы отказались ее распространять, тиражи газеты оставлялись прямо на углах улиц. Каждое утро. Около двух миллионов экземпляров в день.

Общественное удивление тем фактом, что так много газет валяется вокруг прямо на улицах, постепенно росло. Потом это начало вызывать раздражение.

Происходило нечто забавное. Кто это может быть: — Коммунисты? Атеисты? Гомосексуалисты? Католики? Монополисты? Коррупция? Протестанты? Сумасшедшие? Негры? Евреи? Пуэрториканцы? ПОЭЗИЯ?

В городе было отвратительно грязно. Заросшее мусором и строительным хламом население предполагало, что весь этот беспредел происходит по вине газеты «Факты».

Были организованы митинги, составлены петиции, но никакого улучшения не последовало. Редактор «Фактов» мешками получал разгневанные письма. Гранд подождал с неделю, а затем выпустил новую газету, в которой были опубликованы только разгневанные письма читателей. Название газеты снова поменялось — «Мнения».

Опубликованные письма вызвали в массах такой разброд и шатание, что по всему городу начались беспорядки. Ненависть в обществе росла. Газета прочитывалась везде и всюду, участились случаи насилия и драк. Движение началось.

* * *

Около двух часов дня 7 июля, на Лексингтон Сквер, рядом с самым центром города, стала собираться толпа. Евреи, Атеисты, Негры, Партия Труда, Гомосексуалисты и Интеллигенты группировались по одну сторону улицы, Протестанты и Американский легион — на другой. Баланс, казалось, удерживала доблестная команда Католиков посередине.

В Бостоне был тихий, безветренный день, и пока малые и большие группы пререкались между собой, стоя в центре Лексингтон Сквер, Гай Гранд сумел привлечь к действу вооруженные силы.

Теперь, паря практически над головами собравшихся, в вертолете, оборудованном радиосвязью, он руководил маневрированием эскадры из шести самолетов. Самолеты выписывали на небе огромными дымовыми буквами:

ИДИТЕ В ЖОПУ…

Вслед за этим незамедлительно последовал набор поистине выдающихся эпитетов, специально подобранных оскорблений — для каждой из собравшихся групп:

Протестанты — сраные жопы… Евреи все в говне… Католики — говнюки… и так далее. Отвращение переполняло всех, кто наблюдал за происходящим. Толпа превратилась в безумную волнующуюся массу.

Великий Гай Гранд взлетел приблизительно на сто футов, откуда развернул самолет навстречу толпе и открыл дверь, чтобы посмотреть на то, что творится внизу. Люди в толпе, следящие за летающим низко вертолетом и следующими за ним самолетами, которые продолжали выписывать в небе огромные буквы, начала выкрикивать непристойности и размахивать кулаками.

— Поганый ирландец!

— Вонючий жид!

— Черный ублюдок!

Так завязалась грандиозная драка.

Происходила она на всей Лексингтон Сквер, а Гай Гранд опустился на двадцать пять футов и кружил теперь над самой толпой, с открытой дверью, выкрикивая громко, бесстрастно и размеренно:

— Что… происходит?… Что… происходит?…

В районе четырех площадь была похожа на развалины, а Бостон находился под угрозой бунта. Потребовалось вызвать в город Национальную гвардию и ввести военное положение. Прошло тридцать шесть часов до того момента, как порядок был полностью восстановлен.

Пресса нашла виновного в этих беспорядках. Началось расследование. Гай Гранд был вынужден заплатить нескольким большим людям, чтобы покончить с этим делом, и выплаченная сумма оказалась гораздо больше суммы обычной сделки. Вернуться в Нью-Йорк и сохранить репутацию стоило ему порядка двух миллионов долларов.

Глава 5

— Да, понимаю, — Гай прочистил горло и с интересом поглядел на сладкое печенье в руке. — Конечно. Почему бы тебе не… Знаешь, выясни, сколько денег им нужно, сделай чек и …

Тетя Эстер кашлянула, прикрыв рот рукой, ее глаза буквально вспыхнули. Тетя Агнесс, оскорбленная, в раздражении отвернулась.

— Речь не идет о том, чтобы дать им деньги, Гай! — воскликнула Агнесс. — Они и слышать об этом не захотят, особенно Сол, этот молодой человек. Ты же знаешь, какая гордость у этих людей… Нет! Я хотела предложить им купить долю акций, вот что.

— Правильно, — твердо сказал Гай. — Тогда они смогли бы второе путешествие совершить позже, так? Но, послушай, а если они потратят все свои деньги только на одну поездку? Как они тогда смогут купить акции?

— Гай! — сказала тетя ледяным тоном, с болью в голосе.

— Боюсь, что я уловил суть, — Гай был откровенен.

Тетя Эстер хихикнула и тут же прикрыла рот платком.

— Я имею в виду сделать это вот так: вверх и вниз — сердито воскликнула Агнесс. — Или сначала вниз, потом вверх.

Тоненькая, вытянутая как струна, она напоминала в этот момент рассерженного лебедя. Бедная тетушка всерьез подозревала, что Гай нарочно притворяется идиотом.

— Наивный, как дитя! — сказала она. — Как ты умудряешься вести переговоры, не могу себе представить!

— Извини, — сказал Гай, без тени улыбки и совсем по-детски наклонил голову, чтобы глотнуть чаю.

На самом деле они всего лишь играли в свою старую игру.

— Назови одну хорошую компанию, в которой ты держишь долю акций в десять тысяч, — резким тоном потребовала Агнесс.

— Одну хорошую компанию… — повторил Гай, нахмурив свои огромные брови.

— Которая начинается на А, — сказала тетя Эстер.

— Которая начинается на А? — почти скептически повторил Гранд, словно добродушное дитя за игрой.

— Эстер! — воскликнула Агнесс.

— Ну хорошо. Мы говорим конкретно о десяти тысячах или как минимум десяти тысячах? — спросил Гай.

— Как минимум о десяти тысячах, — сказала Агнесс. И, строго поглядев на сестру, добавила: — И не нужно, чтобы она начиналась с А.

— Хммм… Хорошо, как насчет «Аберкромби и Адамс»? — неуверенно сказал Гай, — по звучанию очень подходит…

— Хорошо, — сказала тетя Агнесс. — Теперь. Что, если ты продашь все свои акции, которые там держишь? Что произойдет с их ценой?

— Ужас, — Гранд поморщился при одной мысли об этом. — Это может вызвать обвал.

— Ну так вот! — воскликнула Агнесс. — А молодой человек Клеменс купит — когда цена упадет, а на следующий день ты у него выкупишь то, что ты ему продал! Я думаю, цена вырастет, когда ты заново выкупишь акции, не правда ли?

— Может быть, да, а может быть, и нет, — холодно ответил Гай.

— Ну хорошо, — высокомерно произнесла Агнесс, — тогда ты просто можешь продолжать покупать, пока цена не вырастет! — Затем, смягчив тон, она продолжила, очень веско: — Ну конечно, ты это можешь сделать, Гай. И потом, понимаешь, когда цена снова прыгнет вверх, Клеменс и ее молодой человек продадут акции.

— Да, — сказал Гай с достоинством, — но знаешь, это может не приглянуться Комиссии Федеральной Безопасности.

Агнесс с такой силой сжала губы, что они стали похожи на черепаший рот.

— Может не приглянуться, — бессмысленно повторила она. Ее глаза расширились, как будто она увидела пустынную скалу и пыталась безуспешно разглядеть, что находится за ней. — Хорошо, — мягко произнесла она, сделав глоток. — Если все, чем ты занимаешься в жизни, только видимость и маска, значит, ты не тот человек, которого я знала всю жизнь. Вот так. — И она налила себе еще чашку. Гранд закашлялся.

— Да, — наконец произнес он, — ты права, конечно. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Такие тюфяки, как я, тоже иногда думают, надо сказать…

Ошеломленная тетя Агнесс была готова тут же продолжить столь интересный разговор, но внезапно появившаяся на пороге служанка объявила о прибытии мисс Джинджер Хортон. Это была леди необъятных размеров, которая появилась в гостиной, одетая в огромное трапециевидное летнее платье, держа в руках крошечного пекинеса.

— Гай! — закричала она, протягивая руку, а Гай, привстав с кресла, подался вперед, чтобы поприветствовать ее. — Как я счастлива видеть тебя! Поздоровайся с Гаем, дорогая Битси! — пронзительно закричала она в ухо собаке, показывая на Гая и остальных. — Это Агнесс и Эстер, видишь, Битси?

Вместо приветствия собака коротко тявкнула, слегка в нос.

— Моя Битси заболела? — ворковала мисс Хортон, пока Гай сопровождал ее к креслу, туда, где сидели все остальные, маневрируя ею по комнате, словно гигантской речной баржей. — Хммм… Битси заболела?

— Надеюсь, ничего серьезного? — заботливо сказал Гранд.

— Думаю, просто нервный стресс, — высокомерно сказала мисс Хортон и сердито добавила. — Погода такая… такая отвратительная, и все эти мерзкие людишки… Вот твои дорогие Агнесс и Эстер, Битси.

— Так приятно видеть тебя, дорогая, — сказали обе пожилых женщины, поочередно вкладывая свои тонкие пальцы в ее огромную руку. — Какое прелестное летнее платье! Так прекрасно с твоей стороны привезти с собой Битси, не правда ли, Гай?

— Восхитительно, — сказал Гай, с улыбкой усаживаясь обратно в свое огромное кресло около окна.

Не кто иной, как Гай Гранд, работая через своих представителей, купил в прошлом сезоне контрольный пакет акций в трех больших клубах элитных пород собак Восточного побережья. Таким образом, он получил фактически полный контроль над проведением «Собачьего Шоу», которое должно было состояться этим летом в Мэдисон Сквер Гарден. Главным представителем, или лучше сказать, помощником Гранда в этом деле был сеньор Эрнандес Гонсалес — мексиканец огромных размеров, который долгое время был известен в кругах собачников как заводчик голубых чихуахуа. При поддержке Гранда уже через шесть месяцев Гонсалес стал известным владельцем одного из лучших в мире собачьих клубов, который был знаменит не только породой чихуахуа, но и пекинесами, шпицами и другими редкими и странными породами Востока.

Было очевидно, что шоу этого сезона в Гардене будет великолепным — состоятельность новых фаворитов клуба не вызывала сомнений, призовой фонд был значительно увеличен, а соревнование обещало быть более ожесточенным, чем обычно.

Сияющие молодые люди и богатые вдовы отовсюду привозили своих любимцев самых лучших и редких пород. Сам Гонсалес пообещал приз владельцу животного самой редкой и старинной породы. Национальный иллюстрированный журнал посвятил обложку этому мероприятию. В длиннющей передовице воздавалась хвала великой доброте американцев, в особенности их любви к животным: «представляющим полную противоположность — говорила передовица, — таким проявлениям первобытного варварства, как испанская коррида».

Когда наступил долгожданный день, все шло как по маслу. Гарден был оформлен ярко и празднично, зрители пребывали в воодушевлении, сияли огни, сверкали большие камеры, а сами участники шоу были наряжены как на прием к Папе Римскому — хотя и несколько экстравагантно. С одной стороны, никто не хотел остаться незамеченным, с другой, они старались одеться так, чтобы одежда не мешала контакту с обожаемыми питомцами.

До начала финального соревнования все шло гладко, если не считать отсутствия сеньора Гонсалеса. Соревнование должно было проходить между победителями конкурса «Лучшие породы» за титул чемпиона.

Как раз в этот момент внезапно появился Гонсалес. Он присоединился к сборищу владельцев и их зверей, толкавшихся в центре Гарден. Было очевидно, что он очень гордится своим питомцем, и действительно — животное, которое этот великан держал на цепи, было великолепно: черный как смоль пёс, размером почти со взрослого датского дога, с удивительной шерстью и превосходными манерами. Это было самое поразительное животное в Гарден-шоу в этом сезоне. Голова зверя была пострижена, как у циркового пуделя, при том, что морду было практически не видно.

Гонсалес присоединился к толпе, беспечно и приветливо улыбаясь. Такое поведение совсем не соответствовало его высокому положению. Не прошло и секунды, как он и его зверь были облаяны маленьким злобным шпицем Миссис Винтроп-Гарде.

Она выступила вперед, сама по себе не слишком отличающаяся от своей собаки, весьма решительно, и за ней незамедлительно последовали еще несколько женщин с пекинесами, шпицами и миниатюрными чау-чау, которые, как известно, отличаются прескверным характером.

Гонсалес поклонился и с очаровательной старо-модной грацией поцеловал руки леди.

— Как он великолепен! — пронзительно воскликнула миссис Винтроп-Гарде, глядя на зверя, который следовал на привязи за Гонсалесом. Затем она повернулась к своему собственному питомцу: — Не правда ли, моя крошка? А-а-а? А-а-а? Не правда ли, моя сладенькая? А как же его зовут? — спросила она Гонсалеса, поняв, что ее животное отказывается что-либо отвечать, а только потявкивает.

— Его зовут… Коготь, — несколько зловеще сказал Гонсалес, пытаясь избавиться от назойливой миссис Винтроп-Гарде. Но она продолжала громко реагировать на происходящее.

— Коготь! Это восхитительно, моя дорогая!

Скажи привет Когтю, Анжелика! Скажи привет Когтю, моя пусечка!

Она вытянула вперед своего маленького злобного шпица, который продолжал лаять, фыркать и что-то вынюхивать. И тут произошло нечто поразительное — то, что замыслили Гранд и Гонсалес — то, что никогда бы не просочилось в прессу. Общими усилиями было задумано представить на Гарден-шоу в этом сезоне вообще не собаку, а черную пантеру или перекрашенного ягуара. Зверь был голоден и зол. Он успел не только внести хаос и панику в формальную процедуру, но и фактически испортил половину церемонии «Лучшая порода».

В течение первого часа Гонсалес, по причине своей безупречной репутации в этих кругах, был вне подозрения. А все инциденты рассматривались как случайности, хотя и очень досадные и неприятные.

«Слишком темпераментный», — объяснял он, хмурясь и покачивая головой. Вместе со зверем они медленно продвигались вперед, в самую гущу толпы, и он, ворча, повторял животному:

— Устал в дороге, да? Устал, мальчик мой? Дааа? Дааааа?

Время от времени среди всего этого гавканья и воя можно было услышать странные удары и свист. Гонсалес и невиданный хищник продвигались вперед, распугивая встречных одного за другим.

В конце концов некая дама, видимо, новенькая в кругах собачников и пока не имеющая понятия о том, какой важной персоной являлся Гонсалес, вернулась обратно с автоматическим пистолетом и попыталась пристрелить огромную кошку. К сожалению, дама была абсолютно вне себя от собственного праведного гнева. Она растерялась, и ее моментально арестовали.

Гонсалес воспринял случившееся как сигнал к завершению и удалился с поля боя. В итоге соревнование «Лучшие в шоу» было проведено между теми участниками, которых еще не сняли с конкурса.

Позже Гранд сочинил серию едких статей об этом происшествии: «Скандал на Собачьем шоу!», «Как это могло произойти?», «Это чья-то задумка или шутка?» и так далее.

Пострадавшие от этой выходки владельцы собак элитных пород были люди богатые и влиятельные. Они настойчиво требовали расследования. Вскоре нашлись свидетели, но, увы, они были заранее подкуплены Грандом. Так ничего и не выяснилось — хотя Гаю стоило больших денег сохранить в чистоте свое имя и репутацию.

Глава 6

— Как прошло твое путешествие, Гай? — спросила Джинджер Хортон, слегка шмыгнув носом.

Гай пожал плечами.

— Ох, все те же самые шесть и семь, Джинджер, — ответил он.

— Я прошу прощения… — вмешалась тетя Агнесс.

Эстер улыбнулась, выражая Гаю своё полное одобрение. В конце концов, для нее и ее сестры он был единственным и любимым сыночком.

— Это значит — не очень хорошо, Агнесс, — с пафосом провозгласила она. — Эта фраза используется при игре в кости: «Ты выбываешь! — правильно, Гай? — когда выпадает «шестерка», а потом ты выбрасываешь «семь», и это значит: все плохо, ты проиграл. — Она посмотрела на своего обожаемого Гая: — Правильно, дорогой?

— О, эта фраза используется в азартных играх! — сказала Агнесс Эдварде с забавным самодовольством. Она приподняла чашку, выражая одобрение, а Эстер осталось только лучезарно улыбнуться Гаю.

— В таком случае твоя поездка была… не очень хорошей? — серьезно спросила Джинджер Хортон, поставив чашку и быстро промокнув салфеткой губы.

Эстер начала было отвечать, но, замешкавшись, посмотрела на Гая.

— О, это всего лишь речевой оборот, — безмятежно сказал Гай. — Почему так — да потому что «шесть» — в основном — выкинуть очень легко, понимаете, и… но факт тот, что… уфф… национальная экономика, скажем так, сейчас находится не в лучшей форме. Невыгодная конъюнктура для покупателя. Тенденции к снижению на рынке ценных бумаг, вот в чем дело. — Он хихикнул, поглядывая на пекинеса.

Джинджер Хортон не упустила шанса втянуть в беседу и собаку.

— Ты все понимаешь, Битси? Даааа? Ты все понимаешь, сладкая Битси? Дааа?

— Пессимистично… — начала объяснять Эстер.

— Я думаю, мы все знаем, что на самом деле это значит, — отрезала Агнесс, и ее глаза засияли, как огромные бриллианты, которые она привыкла носить.

Гай, безусловно, любил притворяться ослом.

Он приобрел огромный кинотеатр в Филадельфии. Этот кинотеатр терпел убытки вот уже в течение шести месяцев, и, конечно, без серьёзной встряски для менеджера и персонала, которые ничего не знали о прошлом Гая, здесь обойтись не могло.

Менеджер был очень умным и способным человеком, с огромным опытом работы в области кино-проката. Работа была для него любимым и единственным в жизни делом. Он решил, что под влиянием обстоятельств лучшим решением проблемы будет заявиться к Гранду и ненавязчиво порекомендовать урезать зарплаты всему персоналу.

В ходе их первой беседы Гранд, на правах нового владельца, взял инициативу в свои руки.

В ходе предварительных расспросов, пока менеджер, нервничая, пытался устроиться на краешке большого кожаного кресла, Гай мерил шагами пол своего комфортабельного офиса, слегка нахмурившись. Наконец он остановился в центре комнаты и провозгласил:

— У китайцев есть выражение, мистер… Мистер Менеджер. Кажется, оно встречается в книге.

И Чанга: «Содержи свой дом в порядке». За этим следует: «Это первый шаг».

От этих слов кровь прилила к лицу менеджера, и он вцепился руками в кресло.

— Мой отец, — произнес Гранд с явным пиететом, — приехал в Америку в 1920 году. В то время для него было открыто несколько границ. И есть несколько границ, которые по-прежнему открыты для нас сегодня!

Он взглянул на менеджера, как бы пытаясь передать ему инициативу разговора, глядя прямо ему в глаза. Но тот смог только кивнуть, изображая глубокомысленное согласие.

— Если есть хотя бы одна неизведанная территория, — продолжал Гранд с пафосом, — одно живое деревце в нашей стране, заселенной такими людьми, как мы, — то это кинопрокат! Мой отец — «Папа Гранд» — был чемпион по гольфу. Может быть, поэтому… хотя теперь можно только догадываться… может, поэтому он всегда побеждал: «Если ты хочешь, чтобы они играли по твоим правилам — не клади камни в траву!»

Гай сделал паузу, уставившись на сияющие ботинки менеджера. Затем сдвинул брови на переносице и сжал губы в предельной задумчивости. А после выстрелил вопросом:

— Вы знаете историю театра Маджестик в Канзас-Сити?

Менеджер, человек с тридцатилетним опытом работы в этой области, знавший историю каждого театра в этой стране, как выяснилось, никогда не слышал об этой истории.

— В августе 1939 года менеджмент театра Маджестик сменил персонал и стратегию бизнеса. Они поставили новые кресла — на четыре дюйма шире стандартных, а стоимость входных билетов урезали вдвое… каждое кресло теперь могли занять два человека. Новый менеджер, Джейсон Франк, который умер от кровоизлияния в мозг в том же году, потратил на рекламу девять миллионов долларов ради одной фразы: «Полцены и шанс быть зажатым в тиски», которая впоследствии стала поговоркой.

Гранд прервался, испытующе взглянул на ме-неджера, и продолжил:

— Но это не сработало, сэр! Это не сработало… и я скажу почему: это был издевательский план! Издевательский план и камни в траве! Это стоило Франку его лицензии, его здоровья, и, видимо, его жизни.

Гранд выдержал эффектную паузу, после чего подошел к столу, взял пачку бумаг и потряс ими перед носом менеджера. Каждый лист был испещрен цифрами.

— В соответствии с моими расчетами, — отрезал он, — это заведение продержится еще в течение девяти месяцев, если плата за входные билеты будет поднята как минимум на восемь процентов.

Он несколько минут стоял нахмурившись. А затем вдруг улыбнулся, пару раз хлопнул в ладоши, как бы подведя итог своему спичу, и продолжил уже гораздо более жизнерадостно:

— Конечно, у нас здесь есть некоторые возможности … У меня есть определенный план… Это просто попытка, это секрет, но я скажу так: я оставляю работать вас и весь ваш персонал. Мы не кладем камни в траву. Вы согласны? Далее. Для этого я поднимаю вам зарплату — на десять процентов. Я не скажу, что это существенная прибавка. Я скажу просто — десять процентов… что значит, конечно, все это… все эти цифры, — и он взмахнул бумагами, выражая этим жестом полную безнадежность. А затем опустил их в корзину для мусора. — Мы должны все это исправить! Много времени пройдет, прежде чем мы поймем, где находимся! С этим ничего не поделаешь. Но этот шаг… я бы сказал, что это шаг… в правильном направлении!

Он проговорил с менеджером около часа, размышляя вслух, искренне пытаясь осмыслить ситуацию. После этого он отправил менеджера в трех-месячный оплачиваемый отпуск.

Театр Гранда был одним из самых больших в городе и имел право первого проката на большинство разрекламированных фильмов. В отсутствие менеджера какое-то время дела шли нормально, пока в один прекрасный вечер кинотеатр не оказался переполненным. Зрители собрались на просмотр нового мюзикла «Главная улица, США».

В начале была утомительная задержка показа на добрых полчаса. Были проданы даже места на раскладных стульях, и они спешно расставлялись в проходах. Затем, когда погас свет и зал погрузился в полную темноту, а зрители, в предвкушении просмотра, откинулись на спинки кресел, Гранд устроил им то, чего они уж точно никак не ожидали: начал показывать дешевый иностранный фильм.

Ровно в тот момент, когда начался фильм, люди потянулись к выходу. Однако это было весьма затруднительно: в темном зале практически все проходы были заставлены раскладными стульями. Так что большинство зрителей вынуждены были вернуться на свои места. Таким образом, кино продолжалось, минуты текли, а Гранд, запершись в комнате киномеханика наверху, разгуливал от стены к стене, задыхаясь от смеха.

Через сорок пять минут фильм был прерван, а через громкоговоритель объявили, с небывалой доселе громкостью, что произошла досадная ошибка, и зрителям был показан не тот фильм.

Из толпы раздались крики:

«Как это так!?»

«Я же говорил, что это не то!»

«Вы мне говорите! Господи!»

Еще некоторая задержка была вызвана тем, что перематывали пленку. После этого включили тот же дешевый иностранный фильм, но теперь уже вверх ногами.

В 10.30 публика в кинозале была близка к панике. Гай отдал распоряжение вернуть деньги каждому желающему, способному пробиться к кассе. В одиннадцать вечера очередь в кинотеатр вытянулась аж на две улицы.

Из своего офиса наверху Гранд всячески пытался помешать кассиру работать, звоня ему по телефону каждую минуту, чтобы спросить: «Что происходит?» или «Как там дела?»

На следующий день на центральном стенде был вывешен плакат: «Камни в траве! Будьте бдительны!»

Так была анонсирована следующая шутка Гая.

В некоторые фильмы, например, в «Миссис Минивер», Гранд сделал неожиданные вставки.

В одной из сцен фильма «Миссис Минивер» Вальтер Пиджеон сидел вечером за столом и делал записи в дневнике. В этот день он познакомился с миссис Минивер и, без сомнения, думал сейчас о ней. Это было ясно в те моменты, когда он останавливал свой взор на огне в камине. В оригинальной версии этого фильма он должен был взять маленький нож для резки бумаг со стола и начать медленно оттачивать карандаш, которым писал. В течение этой сцены камера останавливалась на его лице, которое выражало полное спокойствие, умиротворение, надежду, так что смысл сцены был полностью понятен: его благородные устремления и планы относительно миссис Минивер.

Вставка, которую Гранд сделал в этот фильм, как и те, которые он сделал в другие, была сработана технически безупречно. Она была вмонтирована как раз на том моменте, где Пиджеон достает нож. Это был трехсекундный крупный план сияющего огнем лезвия.

Эта простая вставка полностью сменила акценты: сияющее огнем лезвие, казалось, предвещает зловещий исход, и, поскольку сцена была в самом начале, фильм оказался попросту испорчен.

Гранд прогуливался по фойе после показа, прислушиваясь к высказываниям зрителей, покидавших зал после просмотра, и частенько сам присоединялся к беседе:

— А что это была за часть с ножом? — нетерпеливо спрашивал он, прогуливаясь вверх и вниз по фойе и ударяя кулаком в раскрытую ладонь, — у него был такой нож… Я думал, он его проверяет, чтобы убить ее! Господи, и я этого не увидел!

В некоторых случаях театр Гранда делал про запас вторую копию фильма. Эти вставки были настолько вопиющи, что Гранд счел неблагоразумным демонстрировать их дважды во время сеанса.

Подобную выходку он проделал с популярным фильмом «Лучшие годы нашей жизни». Этот был фильм, сделанный в реалистической манере, хотя и довольно странной. В главной роли был юный ветеран войны с ампутированными руками, вместо которых он носил металлические протезы.

История жизни, рассказанная предельно серьезно. Зиждилась она на драматизме: лицом к лицу противостояли незавидное положение молодого ветерана войны и его отношение к жизни. Вставка Гранда была в середине фильма, в одной из центровых сцен.

По идее, в оригинальной сцене фильма должна была демонстрироваться семисекундная панорама с двумя главными героями: ветераном и его юной хорошенькой подружкой. Летним вечером они сидели на семейной веранде за игрой в свинг. Наш герой нежно ухаживал за девушкой, и в его храброй улыбке, казалось, сквозило извинение за то, что вместо рук у него металлические протезы… А глаза юной леди сияли терпением и пониманием… сцена, которая была прервана вставкой Гранда: протезы на какое-то время появились, потом исчезли, оказавшись у девушки под юбкой. Вставка длилась не более полсекунды, однако была замечена абсолютно всеми, за исключением тех, кто умудрился уснуть в кинозале.

От удивления некоторые подскочили на месте. Другие находились в замешательстве, пытаясь осознать увиденное. Остальные, около трети аудитории, решили вообще не обращать на это внимание, и фильм продолжился. Никто не мог поверить своим глазам. Позитивно настроенные зрители расценили сцену как забавную шутку среди этого сурового кинореализма. Все остальное время показа они таращились на экран, пытаясь понять, не было ли это обманом зрения. Хотя, разумеется, вставка появлялась только однажды… Но все видевшие ее были настолько потрясены, что с этого момента не могли далее адекватно следить за развитием сюжета. Хотя это была обычная история, такая, как и предполагалось, без сюрпризов и несоответствий.

Позже у Гранда были большие неприятности из-за его самовольных вставок в фильмы, поскольку несколько киностудий возбудили против него уголовное дело. Как вы можете догадаться, ему пришлось дорого заплатить, чтобы выйти из этой истории чистым.

Глава 7

— Сегодня мне будут доставлены книги Лорда Рассела, — сказала Джинджер Хортон, неожиданно понизив голос до шепота, так как собака у нее на руках, казалось, уснула безмятежным сном.