ЛЕВАШОВ Николай Викторович



\"ЗЕРКАЛО МОЕЙ ДУШИ\"

Том 1

\"Хорошо в стране советской жить…\"

Автобиографическая хроника

1. Детские годы. Прошлое моего рода

Я родился в 1961 году в городе Кисловодске Ставропольского края, в семье из «бывших», что, конечно, выяснилось гораздо позже. Мои родители жили вместе с нами — тремя детьми — в полуподвальной комнате, которую отец переделал под жильё из подвала, ничего другого просто не было. До своей свадьбы он жил со своими родителями в маленькой полуподвальной комнатке на самой окраине Кисловодска (подвал, ставший нашим домом, находился при этой комнатке).

Мир моего детства — горы, ущелья и балки, которые начинались прямо за двором дома, в котором мы жили. И наиболее сильные и яркие детские впечатления — это горы, красота и величие которых просто завораживали моё детское воображение. Но прежде чем продолжить мои детские воспоминания, хотелось бы отдать должное своим предкам. В последнее время стало очень популярным находить свои аристократические корни. Хотя, совсем ещё недавно это ничего хорошего тем, кто эти корни имел на самом деле, не давало, а приносило только одни проблемы. Большинство «бывших» были под корень уничтожены советской властью, а оставшиеся в живых, по тем или иным причинам, были обречены этой властью на забвение. И мои предки испытали это в полной мере. Но об этом — позже, а сейчас хотелось бы сказать несколько слов о своих предках, которые в течение многих веков с честью служили своему отечеству — России…

Интересно происхождение фамилии Левашов. Фамилия Левашов произошла из прозвища Леваш. В боярской думе, при Рюриковичах, по левую руку от царя сидели бояре, в то время, как по правую — думные дьяки. Один из моих предков из старого княжеского рода, был думским боярином, за что и получил прозвище Леваш, по старинным традициям только один представитель из рода имел право входить в царскую думу, и боярином обычно, становился самый достойный из рода. В те времена было принято давать всем прозвища, которые отражали деятельность человека или его личные качества. Родовые кланы были многочисленны, и подобные прозвища позволяли не путать людей из одного и того же рода. Со временем это прозвище закрепилось за его потомками и стало отличительным для всего рода, и преобразовалось в фамилию Левашов.

Род Левашовых был самым богатым княжеским родом на Руси до захвата власти прозападно настроенными Романовыми. Даже при первых Романовых это сохранилось, что не могло понравиться новым царям. Мои предки впали в немилость, так как не выступили на стороне новой династии и не были «новой» знатью. Чтобы закрепить свою власть, царь Фёдор Алексеевич Романов в 1682 году приказал уничтожить Разрядные и Родословные Книги, и взамен им была написана новая родословная книга — Бархатная Книга. Но в Европе эти книги сохранились до сих пор. Удаление от царского двора и от государственных дел княжеского рода Левашовых продолжалось более ста лет. Только в тяжёлое для отечества время одна из ветвей рода была приближена к императорскому двору. Василий Васильевич Левашов (1783–1848 гг.) — боевой генерал-лейтенант был подольским, черниговским, полтавским и харьковским губернатором. Входил с 1838 года в Госсовет и был председателем Госсовета и Комитета министров Российской Империи в 1847–1848 годах. Он был кавалером всех российских орденов. В 1833 году императором Николаем 1 был возведён в графское достоинство (княжеский титул передавался только главной линии рода).

К моменту начала революции, род не был самым богатым в России, но, тем не менее, был очень богатым. Семья владела золотыми приисками, конными заводами и т. д. Так что, моим предкам было, что терять когда свершилась Великая «Русская» революция. В один день лишиться всего, кроме своей жизни и оказаться в вагоне, в котором обычно перевозят скот, с другими жертвами роковых событий, и ехать в неизвестность. Это испытание далеко не из лёгких для любого, даже для очень сильных людей. И что интересно, многие из них не держали зла на людей, хотя имели на то полное право.

Обидно, что произошедшее с ним и со многими другими людьми из «бывших», так и останется навсегда тайной за семью печатями. Уже практически не осталось тех, кто мог бы поведать потомкам о тех временах. Миллионы загубленных душ и исковерканных судеб, единственной виной которых было то, что они родились в неугодных кому-то классах. И большинство из этих людей по праву могли называться цветом нации, что выкристаллизовывался из народа не одну тысячу лет…

Революция застала моего деда, Владимира Георгиевича Левашова, в расцвете молодости (1890 г.р.) и… лишив его всего и вся, «перенесла» его в Сибирь, как и практически всех представителей аристократии, дворянства и других «паразитических» классов, которых по тем или иным причинам не расстреляли на месте. Но в отличие от большинства оказавшихся в Сибири репрессированных первой волны, моему деду с его женой и родившейся в сибирской ссылке в 1930 году дочерью удалось в середине тридцатых перебраться сначала в Казахстан, а потом на Северный Кавказ, в город Кисловодск, где и родился у них в 1938 году мой отец, Левашов Виктор Владимирович, на самой окраине этого замечательного города в маленькой однокомнатной полуподвальной квартирке со всеми «удобствами» на улице.

Ни он, ни моя бабушка с отцовской стороны — Бабанина Марфа Иосифовна, которая умерла в 1988 году в возрасте 86 лет, даже умирая не сказали практически ничего о своём прошлом, кем они были, что с ними случилось. Даже в 1988 году бабушка боялась, что подобная информация может повредить её детям и внукам. Остаётся только предполагать, через что им прошлось пройти и испытать в своей жизни. Вполне возможно, только из-за того, что они умели молчать, стало возможным рождение моего отца и, как следствие, меня, моего старшего брата и младшей сестры. Единственное, что сказал мой дед моей матери, так это то, что они были дворянами и из богатой семьи, зная, что эта информация не попадёт в чужие уши. И только находясь уже в США, с помощью друзей мне удалось кое-что узнать о своих предках.



* * *



Моя мать, Левашова Валентина Петровна (в девичестве Андрюшечко) родилась в 1938 году в небольшом хуторе Весёлый Ростовской области, который затерялся в Сальских степях. Её отец, сибиряк, был кадровым военным из «бывших». В 1941 году он был востребован Родиной, точнее, его опыт и знание нескольких языков, и выполнял специальные задания, о содержании которых не смог ничего выяснить даже муж сестры моей матери, полковник ракетных войск, служивший в своё время в Министерстве Обороны СССР.

Моя бабушка по материнской линии — Анна Сергеевна Андрюшечко (в девичестве Ищенко) получала за него персональную пенсию в 200 рублей (2000 старыми рублями). Для сравнения, вдова бабушкиного брата получала пенсию в три рубля (30 рублей старыми деньгами). Второй её брат попал на фронт в 17 лет, подделав своё свидетельство о рождении. С войны не вернулось трое мужчин из моей семьи. И это — только ближайших родственников.

Ещё в детстве, у моей матери проявились необычные способности, такие, как левитация, возможность видеть будущее и безошибочно определять проблемы человеческого организма, что очень пригодилось ей позже, когда она работала в детской поликлинике. Судьба привела её в Кисловодск, где она поступила в 1956 году в медицинское училище, которое она успешно окончила и получила профессию фельдшера. В этом курортном городе она и встретила моего отца и … следствием этой встречи стала свадьба и рождение брата, меня и сестры.

Мы все ютились в маленькой подвальной комнатке, которую переделал для жилья мой отец из подвала при комнатушке, в которой жили его родители. Но подвал оставался подвалом, стены были круглый год сырыми так же, как и одежда, постельное бельё и т. д. Окна на две трети «уходили» под землю, и единственное, что мы могли видеть, «любуясь» пейзажем, так это ноги прохожих, проходящих мимо по тротуару. С тех самых пор я не терплю сырости. Это — из неприятных воспоминаний детства. Но, тем не менее, большинство детских воспоминаний — тёплые и радостные. Особенно ярки воспоминания о природе.

Двор дома, в подвале которого мы жили, обрывался в ущелье горной речки, которую мы называли балкой. Это ущелье стало нашей детской площадкой. По тропинкам мы спускались до самого дна ущелья и уходили вверх по течению речки в горы потрясающей красоты. Пятнадцать-двадцать минут хода, и мы оказывались среди почти дикой природы. «Дикость» слегка портили огороды, на которых окрестные жители выращивали себе картофель. Но стоило удалиться на какой-то километр в горы, и следы цивилизации практически полностью исчезали.

Горное ущелье, которое мы называли балкой, на самом деле было впечатляющих размеров. По дну ущелья текла небольшая речка, которая во время летних ливней или продолжительных дождей становилась мощным и бурным потоком, сносившим всё на своём пути. С высоты птичьего полёта, на уровне которого находились края ущелья, мы не раз наблюдали, как бурный горный поток нёс сорванные со своего места постройки, коров и овец, которые жалобно мычали и блеяли, чуя свою неизбежную смерть. Стоя на «нашем» краю обрыва, я на своей «шкуре» чувствовал страх и ужас, который испытывали эти несчастные животные. Иногда в этих потоках гибли и люди.

Ущелье постепенно расширялось, и вдоль берегов реки на дне ущелья стояли дома, в которых жили люди, и часто я, стоя на своём краю ущелья, ощущал себя властелином Мира. В любом случае, возникало непонятное возвышенное чувство какой-то окрылённости, когда видишь далеко внизу дома, улицы, маленькие фигурки спешащих по своим делам людей и машин. Чтобы с такой высоты разглядеть людей, приходилось напрягать зрение, а о том, чтобы узнать кого-нибудь с такой высоты, не могло быть и речи.

«Чужой» край обрыва был в семистах-восьмистах метрах от «нашего» края, и там тоже стояли дома, в которых жили люди. Но жизнь на «чужом» краю ущелья казалось мне, как жизнь в другом мире, с которым наша жизнь никогда не пересекалась, хотя и протекала она, казалось бы, и недалеко от нас. Насколько я помню, я наверное только раза два побывал на «чужом» краю ущелья. Для такого «подвига» нам, мальчишкам, требовалось несколько часов. Для этого нам сначала нужно было спуститься на дно ущелья с «нашего» края, прыгая по камням, переправиться на другой берег горной речки и пыхтя, как паровозы, выбраться на «чужой» край ущелья. И хотя мы были привычны носиться по нашему ущелью, выбравшись на «чужой» край ущелья, мы с ужасом думали о том, что нам придётся идти обратно. Так или иначе, мы никогда не были на «чужом» краю ущелья, используя нормальные дороги, так как для этого пришлось бы пересаживаться на несколько автобусов, и без подробной карты это сделать было почти невозможно, а такой карты у нас и не было. Так что, «чужой» край ущелья был для нас, в самом прямом смысле слова, «далёкой» страной, за жизнью которой мы, тем не менее, могли наблюдать со «своего» края. Кто жил в горах или хотя бы бывал, хорошо меня поймёт.

Вообще-то это ущелье было нашей детской площадкой. Все наши игры проходили именно там или на склонах гор, которые окружали террасу, на которой находилась наша улица. Наш дом находился на окраине Кисловодска, за пару десятков домов от автобусного круга по улице им. Гагарина. На противоположной стороне улицы находился пионерский лагерь, забор которого доходил почти до нашего двора. За автобусным кругом начинались горы, склоны которых были засажены ёлками и другими деревьями. На западных склонах, на которые большую часть дня попадали солнечные лучи, мы часто собирали отличную землянику, из которой бабушка варила варенье, правда из того, что оставалось от земляники, пока мы её доносили от кустика земляники до своей кошёлки. «Волшебным» образом спелая и сочная земляника, ягоды которой, по нашим понятиям, были довольно-таки большими, исчезали «неизвестно» куда! Мы с большой досадой на лицах приносили домой полупустые кошёлки, не думая о следах «преступления», написанных на наших лицах.

В наши обязанности, пока мы были совсем маленькими, входил дозор за водой. Дело в том, что воду в колонки на улице подавали время от времени и тот, кто обнаруживал наличие воды в кранах, имел хороший шанс успеть набрать воду в вёдра. Очень часто обнаружив наличие воды в кране, мы неслись через дорогу за пустыми вёдрами и, успев раньше всех, наполняли водой свои вёдра и, наполнив их водой, пыхтя от усилий, оттаскивали вёдра от крана, освобождая место для следующего ведра. А потом кто-нибудь из нас нёсся через дорогу за мамой или бабушкой, которые и относили полные вёдра с водой домой.

Очень часто напор был очень слабым, и приходилось ждать по пятнадцать-двадцать минут пока заполнится ведро. Если мы не успевали первыми к ближайшей от дома колонке, и напор был маленьким, мы с большой неохотой бежали к другой колонке, которая находилась метрах в двухстах-трёхстах от нашей, но которая находилась значительно ниже по уровню, и в ней всегда напор воды был более мощным. И хотя мы жили в комнате, которая была почти полностью под землёй и со всеми удобствами «за чумом», наше детство в памяти осталось, как светлое время жизни и это в основном благодаря величественным горам, которые нас окружали с первых дней наших жизней.

Всё детство до самой школы я провёл во дворе нашего дома, так как я не ходил в детский сад. Из-за указанных мною условий проживания, мы все в раннем детстве много болели простудными и другими детскими болезнями, большинство из которых мы получали после визитов двоюродной сестры и брата, детей старшей сестры отца тёти Нины. А они свои болезни получали в детских садах, в которые мы как раз-то и не ходили! И только благодаря их визитам, мы получили полный комплекс детских болезней детского сада. За всё детство я, может быть, провёл в детском саду не более пары недель и то, когда там работала фельдшером мама. Когда она уволилась, я не захотел идти в детский сад, хотя меня особенно никто и не принуждал. Я даже ребёнком как-то не вписывался в стадные правила поведения, которые навязывали всем без исключения детям. Мне было гораздо интересней осваивать величественные горы, чем повторять за всеми остальными одно и тоже.

У бабушки с дедушкой был на крохотном участке огорода курятник и довольно-таки большой подвал. В этом подвале стояли дубовые бочки с разными солениями. Осенью вся семья занималась заготовками на зиму. В дубовых бочках солили капусту, огурцы и помидоры. Для этой цели мы обрывали листья с вишен и кустов смородины, которые тоже росли на нашем огороде. В такие дни обычно собирались все взрослые нашей семьи и дружно шинковали специально отобранные сорта капусты, моркови, всё это активно перемешивалось, посыпалось солью, добавлялись перечисленные выше листья и специи. Когда очередной бочонок набивали до самого верха, сверху клали крышку бочки, которая сверху придавливалась тяжёлым камнем для создания нужного давления.

Очень часто между шинкованной капустой помещали или целые кочаны капусты или половинки, которые после завершения квашения были очень вкусными. Квашеная капуста, солёные огурцы получались очень крепкими, капуста хрустела на зубах и брызгала вкуснейшим соком, солёные огурцы были очень крепкими и вкусными и когда их ели, хруст стоял по всей комнате. Такой квашеной капусты и таких солёных огурцов и помидоров я больше никогда не ел.

В детских воспоминаниях остались и вкуснейшие пышки, которые часто пекла к чаю бабушка. Обычно она подготавливала дрожжевое тесто с вечера, которое поспевало к утру. Из этого теста бабушка делала лепёшки толщиной в сантиметр, которые она разрезала на прямоугольники, края которых надрезала. И потом бросала их в кипящее растительное масло, в котором тесто за несколько минут раздувалось, разрезы на краях прямоугольников теста становились похожими на пальцы и в таком виде, с пылу — с жару их подавали к чаю. А чай в детстве мы пили по старинке, горячий чай из чашек мы наливали в свои блюдца и уже из них его пили, запивая вкуснейшие пышки. Так чай пили до революции, но об этом я узнал гораздо позже.

И ещё одно блюдо мне запомнилось с детских лет, я его делаю часто и до сих пор, особенно зимой. Узкими полосками шинковался репчатый лук, который посыпался солью и заливался душистым растительным маслом. Если дать этому простому блюду постоять в холодном месте хотя бы час, горечь лука переходила в растительное масло и при этом изменялся вкус. И потом, взяв в одну руку кусок свежего белого батона, желательно пока хлеб ещё горячий, и подцепив вилкой маринованный таким образом лук, отправляли всё это в свой рот. Вкус всегда был изумительный, а польза была ещё большей, так как с этим простым блюдом мы получали очень много витаминов, особенно зимой, когда не было свежих овощей и фруктов.

Я и сейчас, если почувствую некоторую слабость в своих дёснах или зубах, делаю себе это простое блюдо и на следующий день зубы крепки и здоровы дёсна. Вообще-то нам всем очень повезло, так как и бабушка, и мама готовили изумительно! Когда решались на пельмени — это был праздник для всех. Пельмени лепили все, бабушка и мама готовили тесто и фарш, а все остальные выступали в роли подмастерьев, в задачу одних входило положить на готовый кружочек по чайной ложке фарша, в то время как другие заворачивали этот фарш в кружок теста, сильно сжимая вместе края. Каждый ещё стремился лепить пельмени своим особым способом, чтобы потом узнать «свои» пельмени. Потом готовые пельмени бросались в кипящую воду и скоро все дружно уничтожали эти самые пельмени. Которые были очень вкусными и сочными, и при этом невероятно быстро исчезали с тарелок.

Так сложилось в нашей семье, что в таких кулинарных «проектах» участвовали все: и мужчины, и женщины, и мы — дети. Конечно, в основном готовили женщины — бабушка и мама, но так или иначе, умели готовить все. И при этом никто никого не заставлял, наоборот, всегда в нашей семье считалось, что это женщина может чего-нибудь не уметь, а мужчина должен уметь делать всё! И самое интересное, на нас детей, никто не давил, не стоял над душой с нотациями. Так получалось, что мы сами без всякого давления со стороны взрослых хотели быть чем-то полезными, и если кому-нибудь из нас доверяли что-нибудь сделать, каждый из нас старался выполнить доверенное дело как можно лучше, чтобы самому не было стыдно.

И пускай у нас детей не всё получалось гладко да красиво. Взрослые нашей семьи всегда объясняли и терпеливо показывали нам, как надо делать правильно. Всё это происходило весело и дружно, без каких-либо подтруниваний и оскорблений. Особенно весело было во время подготовки к тем или иным праздникам. К праздникам обычно готовились холодцы, много разных салатов, доставались из холодильников припасённые именно для праздников деликатесы, а из погреба — свои соленья! И все приготовления к самому настоящему праздничному столу происходили на кухне, которую только условно можно было назвать кухней. Газовая плита стояла в коридоре при комнате, в углублении, в котором раньше была печь. Тем не менее, все умудрялись разместиться на этой условной кухне, и все кулинарные чудеса творились на узком столике, стоящем в том же коридоре…

Конечно, готовились вкусные блюда и в будние дни, но мы малыши, с нетерпением каждый раз ждали именно праздников, когда было много разных вкуснятин, и мы наедались ими от пуза. Особенно все любили новый год, когда каждый из нас получал ещё и подарки от Деда Мороза, и когда также дружно все наряжали новогоднюю ёлку! Вообще-то, ощущение праздника с возрастом как-то притупляется, не возникает таких ярких и острых ощущений, как в детстве. И именно поэтому в память надолго врезались именно детские ожидания праздника, какого-то волшебства и сказочного состояния, которые присущи только детскому восприятию…

В 1967 году отец, как строитель, получил аж трёхкомнатную квартиру, аж 35,6 кв.м. площадью в г. Минеральные Воды, и мы переехали туда из Кисловодска. Для нас всех эта хрущёвка после нашего сырого подвала показалась настоящим дворцом. Комнаты были сухими, солнечными и окна были аж на четвёртом этаже.

Я помню до сих пор ту радость, которую мы все испытывали, переезжая на новую квартиру. Отец договорился с кем-то, и к нашему дому подъехал грузовик, в который взрослые погрузили наши не ахти какие уж пожитки. Самым большим был светлого цвета шифоньер, который попал потом в нашу детскую. Когда всё было погружено, мама с сестрёнкой села в кабину, а мы — мой брат Вовка и я — вместе с отцом, забрались в кузов и устроились поудобнее на узлах с одеждой, подушками и одеялами.

Для нас это было первым путешествием в кузове грузовика, и мы в первый раз проехали по очень живописной дороге, ведущей от Кисловодска к Минеральным Водам. Мы с братом были очень гордые, что нам позволили проехаться в кузове, для нас это было большим событием, и мы думали, что это означает, что нас уже перестали считать маленькими. Переезжали мы в мае, погода стояла солнечная, от скорости ветер развевал наши волосы, я с любопытством крутил головой по сторонам. Нам всем не хотелось уезжать из Кисловодска, от своих гор, но у нас не было выбора.

Ещё перед переездом, отец полностью привёл новую квартиру в порядок. Всё было чисто и аккуратно, стены были приятных цветов, покрытые элегантным орнаментом. Конечно, обычно все получали квартиры с белыми стенами и потолками. Просто отец был очень высокого класса профессионалом, ему приходилось расписывать потолки и стены многих зданий, и многие орнаменты для этого он рисовал сам. Конечно, он не расписывал потолки в своей хрущёвке, но тем не менее, сделал ремонт так, что квартира выглядела радостной и солнечной. Тогда ещё не было обоев и чтобы стены сделать веселей, на них специальными валиками наносили тот или иной орнамент или рисунок. Если всё сделать со вкусом, получалось очень красиво и уютно.

Въехав в новую квартиру, мы начали осваиваться на новом месте. А так как это был новый дом в ещё строящемся новом микрорайоне, то новичками были и все остальные новосёлы. И мы приступили к обживанию нового места, где нам было всё в диковинку. Вода текла из крана, в туалет не надо было бежать на улицу, а самое главное — у нас на всех детей была аж целая комната! Из окон нашей квартиры великолепно была видна гора Змейка, которую так прозвали из-за огромного числа змей, которые когда-то очень любили там поселяться. Но после того как её стали взрывать ради добычи очень крепкого камня, многие животные, в том числе и змеи, покинули буковые и дубовые леса на её склонах.

Вообще-то район Пятигорья представляет собой уникальное природное явление. В этом месте находится разлом коры планеты, по которому магма поднялась наверх, но прорвать поверхность так и не сумела и в таком состоянии и застыла, образовав уникальное явление природы, которого нигде больше не наблюдается на нашей планете. Так возникло знаменитое Пятигорье, со своими знаменитыми нарзанами, в том числе и горячими, которые бывают только возле вулканов. Пятигорье ещё и мощный сакральный центр, в котором бушует энергия планеты в этом уникальном узле, центре силы. Именно здесь располагалась столица Русколани, город Кия-2 или Киев-2, так как современный город на Украине имеет номер три! А город Кия-1 когда-то был на территории Западной Сибири. Вот такие мои родные края, имеющие самое, что ни на есть прямое отношение к великой культуре наших предков русов!

Так вот, ещё в течение нескольких лет после нашего переезда в Мин-Воды, почти каждый день производились взрывы на горе Змейке. Перед взрывом сначала выла предупреждающая сирена, после которой гремел взрыв, от которого дрожали стёкла в домах, да и сами дома тоже дрожали. Сначала эти взрывы были в диковинку, а потом мы все к ним привыкли и не обращали внимания. Даже спокойно дремали днём под завывание сирены и колебания почвы после взрыва. При хорошей погоде из окон нашей квартиры можно было видеть снежные вершины Эльбруса. Вообще-то, мои родные места богаты как и своей уникальностью природы, так и уникальностью прошлого наших предков, но это особый разговор.

А пока мы после приезда на новое место осматривались вокруг, знакомились со своими соседями, которые попали в наш дом из разных мест. Мы все ещё долго тосковали по Кисловодску, по родным для нас горам и свежести, особенно летом. Так как на новом месте летом в квартире особенно стояла несусветная жара. Так получилось, что наша квартира была угловая и, хотя дом и был кирпичным, летом внешние стены раскалялись, и квартира превращалась в сауну, особенно по ночам. И причиной этому было то, что, вплоть до вечера Солнце светило в наши окна, сначала с одной стороны, затем с другой, да ещё и ветры летом дули из каспийских пустынь раскаляя ещё больше и без того разогретые кирпичи стен. Зато поздней осенью и зимой по тем же причинам стены были, как лёд.

Так получилось, что моя кровать стояла в самом углу комнаты, которая была в углу дома и меня с двух сторон летом окружали раскалённые стены, а зимой — они же, только холодные, как лёд. Но у нас была своя детская комната на троих — на меня, старшего брата и младшую сестру. И для нас новая квартира была, как дворец, по сравнению с тем подвалом, в котором мы жили раньше. Кроме кроватей, в комнате стоял ещё и письменный стол, на котором мы делали свои уроки, когда все пошли в школу, точнее — у каждого из нас была своя часть письменного стола, свой ящик, и мы старались не нарушать установленных нами «государственных» границ.

Пока я не пошёл в школу, я на своей территории занимался рисованием, лепкой из пластилина или глины, которую я сам «добывал» в ближайших окрестностях. Я очень любил лепить разных животных, людей, лица и многие находили мои поделки очень похожими на тех животных, которых я лепил. Они у меня получались в движении, почти, как живые. Особенно я любил лепить лошадей. Вообще лошади всегда для меня были сказочными существами, я любил этих благородных животных всей своей душой, мечтая о том, что у меня когда-нибудь будет свой конь. Я их любил не только теоретически, когда мы летом ехали в гости к бабушке Ане в деревню на хутор Кундрюченский, затерявшийся в сальских степях, там я пользовался любой возможностью, чтобы покрутиться возле лошадей.

Конечно, колхозные лошади, которых моей бабушке выделяли на колхозной конюшне, не были породистыми скакунами, но для меня всегда было великой радостью проехаться хоть чуть-чуть с бабушкой на бричке, самому подержать вожжи и поуправлять лошадью. Когда я был ещё совсем маленьким, бабушка как-то спросила меня, что бы я хотел, чтобы она мне купила, и я ей отвечал: купи мне, бабушка, пожалуйста, жеребёнка.

Жеребёнка мне никто так и не купил, так как колхозные лошади не продавались, да и куда мне потом было бы деваться со своим жеребёнком, но тогда я не думал об этом и собственный жеребёнок был моей голубой мечтой детства. А пока у меня не было своего жеребёнка, я лепил лошадей и хоть таким образом, у меня была своя «конюшня». Холодной зимой, когда за окном завывал сырой и холодный ветер, когда не было никакого желания высовывать свой нос на улицу, я садился в своём углу и начинал лепить из разноцветного пластилина лихие сказочные тройки, запряжённые в чудесные сани, которыми управлял Дед Мороз, и на которых он вёз свои подарки.

2. Детский сад мы пропускаем

В 1968 году я стал школьником сперва СШ № 6, а затем СШ № 7, которую и закончил в 1978 году с двумя четвёрками в аттестате и несколькими похвальными грамотами. Не буду чрезмерно долго останавливаться на этом периоде моей жизни, так как мои школьные годы мало отличались от оных моих сверстников. Может быть лишь тем, что я никогда не прогуливал занятий, но всегда был очень рад, когда уроки отменялись по тем или иным причинам.

Первая моя школа была почти в километре от нашего дома, и нам всем приходилось по любой погоде ходить в неё пешком. Моей первой учительницей была Раиса Трофимовна, которая вела у нас занятия в начальных классах, а потом преподавала русский язык и литературу. Моя мама тогда работала в этой же школе в медпункте, и когда я простывал в очередной раз, я оказывался дома на больничном. Как я уже упоминал, после переезда на новую квартиру я ещё некоторое время довольно часто болел простудными заболеваниями, сказывались «проклятые рудники» прошлой квартиры-подвала.

Я никогда не любил подхалимов и подхалимничать, и поэтому Раиса Трофимовна из-за этого меня недолюбливала. Как-то раз, когда я вышел на занятия после того, как в очередной раз переболел или ангиной, или простудой, она на весь класс заявила, что стоит только Левашову один раз чихнуть, как его мамочка не пускает в школу. До этого момента, несмотря на то, что я не ходил у Раисы Трофимовны в любимчиках, у меня был каллиграфический почерк, лучший в классе, я любил родной язык и литературу. Но после такого её заявления, которое было совершенно несправедливым ни в отношении меня, ни в отношении моей мамы, я объявил своей учительнице начальных классов войну!

Конечно, войну я ей объявил партизанскую, полный саботаж её уроков. Я перестал готовиться к предметам, которые она преподавала. Всё довольно быстро сказалось на моих оценках по этим предметам, и когда всё это дошло до сведения моей мамы, состоялся разбор моих полётов, но несмотря ни на что, я продолжал свой саботаж. Именно таким был мой первый протест, моя забастовка против несправедливости и предвзятости. Конечно, в конечном счёте я наказал самого себя, но тогда я думал по-другому, я думал, что такой несправедливый человек, как Раиса Трофимовна не может быть учительницей, так как я считал, что учение это светое (именно светое, а не святое, хотя тогда я этого ещё не знал) дело, и знания должны нести только чистые и справедливые люди, каковой не являлась эта учительница.

Вообще-то я всегда был очень упёртым в своих позициях, я никогда не изменял своего мнения в угоду кому-либо и не потому, что я был по природе нигилистом, а потому, что считал, что любое мнение должно быть объяснено перед тем, как я его приму. Если объяснение отсутствовало, я такое мнение не принимал, вне зависимости от того, какими последствиями для меня оборачивалась такая моя позиция. Так и здесь, сделав для себя вывод, что Раиса Трофимовна не соответствует моему представлению об учителе, я ей объявил эту свою войну.

Могу только сказать, что на моём жизненном пути большинство моих школьных и университетских учителей и преподавателей были настоящими профессионалами. Так что, подобный конфликт у меня возник только с одной учительницей за все годы моего обучения. Это не значит, что все учителя ко мне относились очень хорошо, некоторые меня недолюбливали из-за того, что я задавал неудобные вопросы, хотел разобраться во всём до самой сути, но они были более-менее справедливы, и этого для меня было достаточно. Я сейчас понимаю, что сильно доставал их своей дотошностью хотя бы потому, что они не могли дать ответы на мои вопросы, а признаться в том, что они не в состоянии дать объяснение, считали ниже своего достоинства.

После шести лет обучения в первой школе у нас в микрорайоне наконец-то сдали под ключ новую, построенную по последнему слову техники школу. Эта школа была в нескольких минутах ходьбы от нашего дома, и я перешёл учиться в неё. В седьмой класс я уже пошёл в неё и оставшиеся школьные годы мои прошли в её стенах. Перешли работать в новую школу и часть моих учителей, хотя было много и новых. Все ученики в моём новом классе были такими же новичками, как и я. Из моих «старых» одноклассников никто не попал в мой класс, хотя в других параллельных классах и было несколько человек из моей первой школы.

Я, как и любой другой мальчишка, с нетерпением, как манны небесной, ждал каникул, особенно летних. Правда, мои интересы вне школы во многом отличались от увлечений и занятий моих одноклассников. Я облазил все ближайшие овраги и проверил лично глубины всех ручьёв, организовывал «научные» экспедиции в окрестности горы Змейки, что не встречало желаемого понимания со стороны мамы. Мне часто приходилось «уничтожать следы» этих экспедиций по окрестным ручьям и болотам, застирывая, в ближайшем же ручье, штаны и отмывая от грязи свою обувь. И очень часто приходилось появляться к обеду в ещё мокрой одежде, что естественно не оставалось незамеченным моей мамой, со всеми вытекающими из этого последствиями. При этом, в моих карманах часто можно было обнаружить ящерицу или лягушку. Я притаскивал домой ужей, выпавших из гнёзд птенцов, иногда я и сам «помогал» птенцам в этом. Ко мне тащили подранков, и я пытался их выходить и выкормить, как и птенцов, и довольно часто мне это удавалось.

Один раз мне соседские малыши принесли птенца. Птенец был ещё совсем маленьким, совсем без перьев и с огромным жёлтым клювом. Все вокруг знали, что всех подранков и выпавших птенцов нужно нести мне. Но на этот раз птенец был совсем маленьким. Соорудить подобие тёплого гнезда не составляло большой сложности, но вот, как кормить такого малыша? Зёрна, кусочки хлеба он есть ещё не мог, и тогда я решил попытаться кормить его тем, чем обычно таких малышей кормят их родители. Чтобы этот замысел реализовать, мне пришлось изрядно «попыхтеть». Летние каникулы замечательны хотя бы тем, что не надо рано утром вставать и нестись в школу.

Вообще-то я никогда не любил вставать рано, но так получилось, что и в школу, и в университет я должен был ходить в первую смену, и поэтому приходилось вставать не позже 6.30 утра. И дело было даже не в том, что я не мог встать рано утром, когда была необходимость, я поднимался и в 4.00 утра. Но обычно на такой «подвиг» меня можно было подвинуть только одним — рыбалкой! Это, что касается добровольного подвига, ну, а по необходимости — дело принудительное и «подвигом» считать даже при желании нельзя. И эта моя особенность стала мне понятна только гораздо позже, когда я уже сознательно стал изучать свои возможности. А причина моей такой большой нелюбви к раннему пробуждению заключалась вот в чём.

Во время сна моя сущность уходила очень далеко и надолго, и вследствие этого моё тело очень сильно остывало, и требовалось некоторое время после возвращения моей сущности в тело, для того, чтобы температура моего тела вернулось к норме. Так вот, если я вынужденно просыпался раньше 8.30 утра (а это мне приходилось делать почти всю мою жизнь) меня колотило от холода, вне зависимости от температуры в комнате. Остывшее тело требовало тепла, и я обычно включал газовые конфорки на плите и простирал свои руки над восходящими потоками разогретого газовым пламенем воздуха и буквально «пил» своими руками тепло, чувствуя, как это тепло растекается по моему телу и как меня покидает колотун. Я обычно вливал в себя не менее литра горяченного чая и тогда приходил в нормальное состояние. Конечно, летом это явление у меня проявлялось не столь сильно, как осенью или зимой, но тем не менее…

Хочу обратить внимание, что в нормальном состоянии я очень легко и прекрасно чувствую себя на большом морозе и при этом у меня горячие руки, и я не замерзаю в условиях, в которых большинство людей начинают замерзать. Такая моя особенность относится только к пробуждению раньше моих внутренних биологических часов, которые не совпадали с обычными, и связана с сильным охлаждением физического тела во время отсутствия в нём сущности. Так вот, летом после восхода Солнца мой птенец начинал жалобно пищать, требуя пищи. И я каждое утро вставал в такую рань и начинал свою «охоту» на «дичь». «Дичью» были большие комары, как мы их называли — малярийные, и я начинал бегать из подъезда в подъезд нашего дома с первого этажа до пятого, отлавливая этих комаров. Обычно за ночь их налетало достаточное количество, и вернувшись домой, я запихивал их в широко раскрытый клюв желторотика. После этого мой довольный птенец успокаивался и засыпал, что позволяло мне плюхаться в свою кровать и добирать упущенное.

И так продолжалось довольно долго, пока птенец не подрос. Он вырос, оперился полностью и из желторотика превратился в воробья и очень даже симпатичного. Он был полностью ручной, очень любил сидеть на плече у меня, но когда он подрос, его стала больше кормить моя мама, и он очень сильно привязался к ней. К сожалению, эта история не получила хорошего окончания. Как-то раз, когда я лёг спать, я почувствовал, что что-то шевелится в моей кровати. Непонятное шуршание то появлялось, то исчезало, пока я не решил выяснить для себя, что же всё-таки шуршит у меня в постели?!

Мне пришлось зажечь свет в комнате и отодвинуть матрас своей кровати, и каково было моё удивление, когда в щели между стеной и матрасом я обнаружил своего воспитанника. Видно в темноте он упал с подоконника и попал между стеной и матрасом, и я его там придавил, сам того не зная. После этого он уже не оклемался и через пару дней умер. Это событие было таким нелепым и поэтому особенно досадным. Но, что произошло, то произошло, и уже изменить это было невозможно…

Один раз я сам нашёл ужа, которого кто-то сильно ударил тяпкой, видно с перепугу приняв безобидного ужа за гадюку, хотя я не представляю себе, как можно было перепутать ужа с гадюкой. Уж еле шевелился и его рубленная рана кровоточила. Я притащил его домой, забинтовал, как мог рану и соорудил ему «домик» из коробки, прорезал в крышке довольно большую дырку и поместил этот походный лазарет в ванной комнате под ванну и побежал дальше по своим суперважным делам. Когда я вернулся домой, то обнаружил в доме большой переполох.

Первой обнаружила в ванной комнате «змею» моя младшая сестра Марина. Она вошла в ванну, чтобы помыть руки после улицы и… услышала змеиное шипение, которого она не ожидала услышать там. Услышав вместо журчания воды из крана шипение «змеи», моя сёстрёнка мгновенно «покинула» территорию ванной и пошла за подкреплением. Коим оказался отец, только что вернувшийся с работы. Шипение в ванной его тоже сильно озадачило, так как никто не знал, какое же пресмыкающееся шипит из-под ванны.

Дело в том, что раненный уж после моих манипуляций, полностью пришёл в себя и через «маленькую» дырочку, вырезанную мною для хорошей циркуляции воздуха, выполз из моего «лазарета» и спрятался между банок, которые стояли под ванной. Поэтому, когда я пришёл домой, все повернули головы в мою сторону с немым вопросом — что у нас там в ванной!? Правда, вопрос очень быстро приобрёл звуковое сопровождение, так как все знали, что это может быть только моей проделкой. Я, немного волнуясь, объяснил своим невольным слушателем историю о пострадавшем уже и моих «героических» действиях по его спасению. В результате чего, мне же поручили не менее, а даже более «героическую» миссию по освобождению нашей ванной от оправившегося ужа. Более «героическую» потому, что хотя уж не ядовит, но кусается он весьма сильно. Короче, я сам стал шарить рукой под ванной до тех пор, пока не схватил спасённого мною ужа. После чего, я отнёс его подальше от человеческого жилья и отпустил на волю…

Можно было бы почти до бесконечности продолжать описания больших и малых приключений, которых было более чем достаточно в моём детстве, но я не буду утруждать читателя описанием их, ибо так я никогда не дойду до главного, что действительно может быть интересным для многих. Из моих странностей детских лет могу только сообщить об одном забавном явлении. Меня в детстве и до сих пор никогда не укусила ни одна собака. К самым злым и кусачим псам я подходил совершенно спокойно, и они меня не кусали, в то время, как всем остальным моим сверстниках приходилось спасаться бегством от тех же собак, чтобы не быть ими покусанными. Кому это не удавалось — получали укусы и довольно-таки серьёзные. Издали собаки ещё могли лаять на меня, но стоило мне подойти, как они начинали ко мне ластиться. Самое удивительное было то, что мне матери позволяли брать у них под носом их щенков, но стоило только приблизиться к малышам даже человеку, который кормил эту собаку каждый день, как тут же раздавалось рычание матери, предупреждающее о том, что даже хозяину к малышам подходить не рекомендуется. Конечно, я потом узнал, что собаки быстро реагируют на, так называемый, запах страха, которого я не испытывал в таких ситуациях, но думаю дело не только в этом…

Каждое лето мы всей семьёй ехали на хутор Кундрюченский, часто одновременно туда приезжали и мамины сёстры со своими семьями. Так что, собиралась почти вся семья. Дом моей бабушки, точнее моего прадеда, которого все звали дедушкой Серёжей, наполнялся шумом и гамом. Как никак, собиралось в одном месте пять детей: мы втроём и две двоюродные сестры, по одной дочери у каждой маминой сестры. В самом хуторе Кундрюченском у нас жили два троюродных брата, так что нам скучать не приходилось. Так сложилось, что хутор Кундрюченский у нас был вместо моря. Конечно, нам очень хотелось увидеть и искупаться в море, море так и осталось нашей детской мечтой.

Море конечно есть море, но мест около хутора Кундрюченского, где можно было поплескаться в жару, было более чем достаточно. Возле этого хутора было несколько прудов шириной двести-триста метров каждый и длиной до километра. Вода в этих прудах была довольно чистая, горько-солёная на вкус. В них мы и научились плавать сами, в первый раз я проплыл вдоль берега «по-собачьи» и не было предела моёму восторгу! В этих прудах водилось довольно много рыбы и раков. Когда мы были маленькими, то только наблюдали с берега, как взрослые заводили на глубину невод и через некоторое время вытаскивали его с большим трудом на берег. А в неводе бились большие рыбы и раки, которых мы тоже помогали вытаскивать из сетки невода. Конечно, это случалось не каждый день, но для нас малышей такие дни становились праздником.

Когда мы подросли, то и сами пробовали ловить рыбу на удочки и закидушки, но рыба клевала не ахти как и поэтому не было такой радости от самого процесса. Единственное, что давало положительный импульс, так это ловля бычков и окуней. Особенно невероятно клевали окуньки, стоило только забросить удочку, как поплавок почти сразу уходил под воду. И очень часто вытащив удочку из воды, на крючках обнаруживали по две-три рыбки сразу. Между нами шло соревнование кто большее число раз вытащит две и три рыбы за раз! И хотя окуньки и бычки были небольшими, сам процесс их ловли доставлял нам очень много радости. Часто и батя отправлялся на такую ловлю вместе с нами и при этом радовался пойманным окунькам и бычкам не менее бурно, чем мы. Обычно мы усаживались на каменной дамбе пруда, возле которой было довольно-таки глубоко. Сами удилища мы делали не более метра длиной и на леску крепили три-четыре крючка.

Один раз на такой рыбалке произошёл весьма забавный случай. Мой брат Владимир, выдёргивая в очередной раз леску из воды, как-то неловко развернулся и плюхнулся в воду с дамбы спиной назад. Он полностью ушёл под воду и когда он погружался под воду, его глаза были широко открыты и его довольно длинные волосы как водоросли шевелились под водой. Ситуация была просто комедийной, он вылез на дамбу полностью мокрый, так как свалился в воду в одежде. Мы все подтрунивали над ним по этому поводу, но наш юмор быстро сошёл на нет, так как через несколько минут после своего не совсем обычного купания, он вытащил сначала карпа под килограмм, а ещё минут через десять — килограмма на полтора! Никто из нас ничего подобного не поймал, хотя мы все сидели на той же дамбе, на расстоянии полуметра друг от друга. Видно «водяной» решил таким образом восстановить его репутацию после купания. Он с некоторым превосходством смотрел на всех нас, когда мы несли мелкую рыбёшку, а у него в садке был приличный улов!..

Помню, как мы ловили раков руками. Днём раки всегда сидят в своих норках, поэтому для того, чтобы поймать рака руками, нужно найти эти норки. Берега у прудов были глинистые, и поэтому нужно было только найти вдоль берега ближайший обрыв под водой и найти в этом обрыве идущие террасами норки раков. Обычно обнаружив под водой небольшой вертикальный перепад по глубине, начинаешь идти вдоль этого обрыва, насколько позволяет глубина. И при этом прощупываешь ногой этот уступ на наличие норок. Когда обнаруживалась ногой при таком прощупывании норка, не вытаскивая свою ступню из норки, необходимо было нырнуть и, одновременно вытаскивая ступню из норки, засунуть в неё свою руку. Если этого не сделать, то проснувшийся рак очень быстро выскакивал из своей норки и тогда его уже не поймаешь. Если рак в своём домике, об этом немедленно узнаёшь, так как он начинает тыкаться в ногу, закрывающую выход из норки.

Засунув руку в норку, пытаешься схватить рака за его клешни и вытащить из норы, чтобы потом бросить на берег, где его тут же подберут. Но рак не ждёт, пока его схватят за клешни, а начинает уходить в глубину своей норки, и всегда приходилось засовывать руку внутрь норки, чтобы достать его там. Иногда норки были такие глубокие, что приходилось засовывать руку в норку по самое плечо, и то, не каждый раз удавалось достать там рака, который, при всём при этом, оборонялся своими клешнями. Но таким образом не поймаешь много раков, так как по этим самым норкам не только ты один проходил, проверяя «прописку» у жильцов.

Настоящий раковый рай для нас мальчишек спустился на землю, одним летом, когда мы приехали в Кундрючку, когда уже были подростками. У бабушкиной соседки было два сына примерно нашего возраста и как-то мы заговорили с ними о том, что руками много раков не поймаешь и т. п. Каково же было наше удивление, когда они сказали, что у них есть небольшой, метров тридцать бредень и, если мы хотим, то можем все вместе отправиться на ловлю рыбы и раков. Мы, не раздумывая согласились и взвалив бредень на плечи и захватив мешки, отправились на один из ближайших прудов, из которого летом брали воду для полива и поэтому он был неглубоким, иначе было бы очень трудно тянуть бредень по глубине.

Раки выходили из своих норок ближе к вечеру, когда Солнце начинает прятаться за горизонтом. Поэтому у нас было час-полтора, пока на зеркало пруда не опускалась ночь, когда невозможно уже ничего увидеть. Поэтому мы обычно, быстро размотав бредень, приступали к ловле. Кто-то из нас шёл с бреднем у самого берега, а кто-то тащил другой конец бредня по глубине. Пройдя с развёрнутым бреднем немного вдоль берега, мы начинами медленно заходить дальним концом к берегу, стараясь чтобы не было свободной воды между ближним концом бредня. Если не было в воде коряг или чего-нибудь ещё, удавалось не допустить, чтобы рыба и раки, попавшие в невод, смогли ускользнуть и тогда мы вытаскивали на берег богатый улов и рыбы, и раков. Сделав несколько таких заходов с бреднем, мы добывали пару вёдер хорошей рыбы и мешок раков.

Дотащив всё это до дома, мы по-братски всё делили, и почти каждый вечер у нас было по ведру рыбы и по полмешка раков, которых тут же варили в большой кастрюле-выварке и потом все вместе садились за большим столом, за которым помещались все и начинали поедать только что сваренных раков! И так было почти каждый день в то замечательное лето. И это лето запомнилось всем именно из-за раков, которых мы уничтожали в огромных количествах, и никто не боялся, что может «объесть» другого, так как полакомиться раками получалось очень уж часто.

Вообще-то летний месяц в Кундрючке (так мы коротко называли хутор Кундрюченский) был всегда для всех нас особенным. Мы отдыхали от своей раскалённой летом квартиры-хрущёвки на почти девственной природе русской деревни и проводили время вместе с нашими двоюродными и троюродными сёстрами и братьями. Хутор Кундрюченский был единственной точкой нашего пересечения, и только там мы могли общаться с друг другом. В то время у нас дома не было телефона, контакты поддерживала мама через письма и периодические разговоры по телефону, когда нужно было идти на почту и ожидать соединения в переговорном зале и, прождав иногда соединения час-полтора, быстро заскакивать в указанную телефонисткой кабину и чаще всего при весьма плохой слышимости, кричать что-нибудь в трубку, и не выяснив толком ничего, услышать в трубке голос телефонистки, предупреждающий о том, что осталась минута разговора…

Так что, единственной возможностью пообщаться со своими ближайшими родственниками по материнской линии были поездки во время летних каникул в деревню к бабушке. При доме был довольно большой сад, размером почти с гектар, что было большой редкостью в советское время. Сад был разбит моим прадедом, который до самой своей смерти в 1974 году держал сад в идеальном состоянии; земля в саду была всегда очищена от травы, стволы деревьев всегда были покрашены известью. Дедушка Серёжа (так мы звали своего прадеда) был селекционером, прививал на одно дерево несколько сортов яблок и груш. Помню, как можно было увидеть на плодовых деревьях целлофановые пакеты, завязанные вокруг каждой завязи плодов. Он же разбил и великолепный парк, который начинался через дорогу от сада и занимал огромную площадь. Этот парк был его гордостью и украшением не только хутора Кундрюченского, но и района, да и не только. Мне мало пришлось видеть парков такой красоты.

Вообще-то этот парк был самым настоящим чудом. Среди сальских степей, где кроме насаженных лесополос, не было никогда никаких лесных посадок, неожиданно оказываешься среди самой настоящей лесной чащи, где только на полянках солнечный свет прорывается до поверхности земли, но стоит только выйти на аккуратные, посыпанные песком аллеи… и ты вновь попадаешь в цивилизацию. Этот парк был для нас сказочным лесом, местом наших детских игр. Любую причудливую тень мы принимали за лешего или кикимору, чудовище или приведение. Особенно таинственным и сказочным парк становился в сумерках, когда он наполнялся незнакомыми нам голосами птиц и животных. Сумерки очень быстро прогонялись ночью, парк полностью погружался во тьму, и мы, тогда ещё малыши, старались побыстрее унести из него ноги. Только позже по основным аллеям были поставлены осветительные фонари, но до тех пор с заходом Солнца на парк опускалось покрывало южной ночи. Вообще-то ночи в тех местах были особые. С наступлением ночи, на небе зажигались просто огромные звёзды, до которых, казалось, можно дотянуться рукой…

Вообще-то лето не всегда было временем ничего неделания. Во-первых, в деревне мы имели свои обязанности, хотя они и не были обременительными. Нам самим было интересно многое, мы предлагали свою помощь, где только могли. Я нередко затевал какие-нибудь свои собственные начинания. Например, брался за сооружение собственными руками табуреток и других поделок из дерева. Самое сложное было найти подходящее дерево, многие доски, которые можно было найти во дворе, были горбылями, которые остались от прошлых работ. Или были разных размеров обрезки, которые дедушка Серёжа складывал в сарае. И вот, найдя более-менее подходящие доски, я начинал свою работу. До сих пор сохранилось необычное ощущение, когда под твоими руками, после каждого движения рубанка, шершавая, неказистая на вид доска становится гладкой, приятной на ощупь, когда чётко проступает красивый рисунок распила. И когда, после некоторого времени, вместо груды досок под твоими руками рождается самая простая табуретка, невольно чувствуешь ни с чем не сравнимую радость оттого, что ты это сделал своими собственными руками…

Приходилось на летних каникулах делать и более серьёзные вещи. Батя во время своего отпуска или в свои выходные, брался за шабашки. Будучи специалистом высочайшего класса в своём деле, он часто получал предложения на ремонт квартир или на выполнение каких-либо авральных работ, когда нужно было быстро и качественно завершить отделочные работы перед сдачей объектов приёмной комиссии. Однажды отцу поступило предложение за хорошие деньги завершить отделочные работы в больнице орловского райцентра, к которому и относился хутор Кундрюченский. Отец согласился и взял с собой нас, мальчишек. На этот раз предстояло настелить линолеумные полы в здании больницы. В первую очередь нам всем пришлось выметать весь строительный мусор, которого оказалось очень много и выметать не абы как, а основательно, чтобы не оставалось ни одной пылинки или соринки. Чтобы сбить пыль, мы постоянно обрызгивали водой полы и только после этого начинали орудовать сначала грубыми вениками, а потом уже доводили чистоту до идеальной, самыми лучшими вениками.

После такой капитальной чистки, отец доводил бетонный пол до нужной кондиции, очень часто доводя стяжку до идеальной гладкости. А потом начиналась собственно работа. Раскатывались рулоны линолеума, и начиналась нарезка его специальным ножом в соответствии с размерами конкретной комнаты. Отец показал, как правильно нужно резать линолеум мне и после этого я это делал уже сам, значительно облегчив ему работу. После нарезки линолеума по размерам комнаты, мы с братом скатывали его вновь в рулоны, а отец, подготовив специальный клей, тонким слоем наносил клей на бетон, а мы с братом начинали раскатывать на клей порезанные ранее куски линолеума. Но раскатывали не просто так, а ползая по бетону на коленях, что само по себе было мало приятным занятием, и специально выделенными для этой цели тряпками выдавливали воздух из под линолеума, да так, чтобы не осталось ни одного воздушного пузыря. Для меня лично, ползанье на коленях по бетонному полу было не только малоприятным, но и очень болезненным.

Дело в том, что на моих большеберцовых костях, чуть ниже коленного сустава, имеются симметричные костяные наросты, которые выступают достаточно сильно, чтобы практически не было возможности стать на колени. Если мне приходилось опускаться на колени, это всегда сопровождалось довольно сильной болью, так как приходилось опускаться именно на эти костяные наросты большеберцовых костей. Видно природа заложила во мне на уровне генетики невозможность стояния на коленях, ни в прямом, ни в переносном смысле этого слова. В анатомических атласах Вы не найдёте подобных костяных наростов на большеберцовых костях человека, я, по крайней мере, ни разу не встречал. Но наличие их у меня не является результатом какого-нибудь ушиба, после которого выросли такого рода костяные мозоли. Хотя бы потому, что костяные мозоли возникают или на месте переломов, которых у меня никогда не было, или на месте постоянных ушибов, которых у меня тоже не было. И вот, чтобы как-то уменьшить боль от ползания на коленях по бетонному полу, я наматывал на колени полотенца, которые хотя бы чуть-чуть смягчали давление на мои косточки и сцепив зубы можно было делать то, что требовалось. Вот так, преодолевая боль, я ползал на коленях по бетонному полу, выдавливая в стороны из-под линолеума пузыри воздуха.

Зато потом было любо-дорого посмотреть на идеально ровный пол и чувствовать свою причастность к этому. Благодаря и нашей с братом помощи, отцу удалось быстро завершить работу к сроку и потом на вырученные деньги родители купили большой ковёр с вытканной на нём картиной художника Шишкина «Три медведя» и мы с братом гордились тем, что к этому были причастны и мы. У нас с братом даже не возникло мысли, чтобы потребовать что-нибудь для себя за наше участие в этой работе. Да и не только в этом случае, мне довольно-таки часто приходилось помогать отцу, когда он подрабатывал летом или в свои выходные и я никогда не думал, что мне должны за это дать деньги на карманные расходы — всё шло в семейный бюджет, и я считал и считаю такое положение вещей единственно правильным. И дело даже не в том, что мы не нашли бы куда потратить заработанные деньги, а в том, что я, например, всегда считал, что если родители одевают и кормят меня, и я живу на заработанные ими деньги, не может быть и речи о «моих» личных деньгах, по крайней мере до тех пор, пока я живу в родительском доме. И так я стал считать не тогда, когда сам стал взрослым, а именно, когда был ещё мальчишкой.

В нашей семье финансами заведовала мама, которая должна была распределить средства так, чтобы хватило и на питание на весь месяц, и на покупку нужных вещей, как общего пользования, так и одежды для каждого. Мои родители никого не выделяли, покупали вещи по необходимости, а не по прихоти кого-либо. Пока я был совсем маленьким, мне приходилось донашивать вещи моего старшего брата, но я быстро догнал и перегнал его ростом, и уже новые вещи покупали чаще мне, и порой ему приходилось донашивать мои вещи, а это не совсем ему нравилось, сказалась привычка. Вообще-то я старался не просить родителей купить мне чего-нибудь, так как я понимал, что если будет такая возможность, мне купят без всякой моей просьбы. Это не значило, что мне ничего не хотелось, просто я не хотел поставить маму в неловкое положение своей просьбой.

Как-то раз, когда мы только-только переехали в Минеральные Воды из Кисловодска, мы с ней пошли в Детский Мир, который тогда располагался недалеко от железнодорожного вокзала, и там мой старший брат, увидев какую-то игрушку, стал просить маму купить её ему. В тот момент у мамы не было лишних денег на игрушки, но брат продолжал настаивать. Я почувствовал и увидел, как маме неудобно перед другими людьми, что она не может купить сыну понравившуюся игрушку, и я для себя решил тогда, что я никогда не буду делать подобного. Единственное, что я себе позволял время от времени, так это попросить маму купить рыбок для аквариума и то потому, что аквариум был для всех, хотя занимался аквариумом в основном я сам. Хотя я и сам многое делал для наших рыбок.

Как-то мой друг Володя Козырев отдал мне свой большой старый аквариум, который сильно тёк. Чтобы сделать его пригодным для использования, я выдавил старые стёкла, очистил от старой краски и замазки, и получил в своё распоряжение металлический каркас аквариума. Наждачной бумагой я зачистил всё от ржавчины, по моей просьбе отец принёс с работы немного масляной краски, нужной толщины стёкла и я приступил к воссозданию аквариума. Покрасил каркас, вырезал по размерам стёкла, замесил специальную замазку и вот… все стёкла на своих местах, лишняя замазка удалена и после необходимой просушки, я с некоторым волнением залил в сделанный мною аквариум воду. Он не протекал, выглядел, как новенький и таким образом у нас в квартире появился аквариум почти на сто литров! Когда это произошло, я был безмерно рад тому, что у рыбок появилось столько места. Я очень любил наблюдать за жизнью рыбок в аквариуме, мог часами сидеть и смотреть за своими любимыми рыбками. Когда я смотрел на рыбок, то погружался в какое-то необычное состояние спокойствия, время как бы останавливалось, жизнь в аквариуме казалась мне какой-то необычной, мне казалось, что я смотрю через стекло в аквариуме в другой, загадочный мир, как будто на жизнь на другой планете…

Можно продолжать моё описание до бесконечности, но это не будет столь интересно для читающих эти строки. Я попытался просто воссоздать атмосферу своего детства, те мысли и чувства, которые рождались тогда в моей душе, и большинство из которых остались неизменными всю мою дальнейшую жизнь, несмотря на то, что свои выводы я сделал ещё малым ребёнком. Как, например, наблюдая за поведением выпившего человека, в частности своего отца, который был не прочь побороться с «зелёным змеем» путём его уничтожения в самом, что ни на есть, прямом смысле, я для себя сказал, что я не хочу выглядеть так смешно и т. д., и принял решение никогда не пить алкоголь в любом виде и до сих пор я не менял своего мнения по этому поводу. Меня совсем не волновало, что по этому поводу скажут другие, у меня сложилось мнение, и со временем я только ещё больше убедился в правоте своего решения…

Кроме того, что я любил возиться с животными и растениями, я ещё очень любил рисовать, учась этому самостоятельно, делая карандашные репродукции картин старых мастеров. Особенно меня завораживали картины Леонардо Да Винчи, Рафаэля, Рембрандта, Васнецова, Брюллова.

Используя иногда простой карандаш, иногда цветные, я пытался максимально приблизиться к оригиналам этих старых мастеров. Модерновое искусство не вызывало в моей душе практически никакой реакции. Придумывал и чертил чертежи разных устройств и машин и на некоторые из них получал дипломы. Как-то раз после того, как на школьной практике мне пришлось красить кисточкой и валиком полы в нашей школе, я пришёл домой и быстро придумал машину, которая бы делала это быстро и качественно.

Я быстро сделал все необходимые чертежи и отправил их в редакцию «Юного техника», и когда я уже перестал надеяться на ответ, в один день пришло письмо из редакции, в котором мне сообщалось, что моё предложение было отобрано из других присланных предложений от юных техников и вполне вероятно, что скоро я получу диплом из редакции. Через пару месяцев я получил и сам диплом, который моя мама сохранила до сих пор. Любил я работать и с деревом. До сир пор помню ощущение поверхности доски после того, как по ней пройдёшься рубанком… В школе весьма неплохо освоил токарные станки по металлу и дереву. И, конечно же, я читал. Где-то после четвёртого класса я стал читать «запоем», перечитал по несколько раз весьма неплохую и довольно большую для того времени отцовскую библиотеку, всё, что смог найти интересного в школьной и городской библиотеках, и то, что приносили интересного читать отец, брат, сестра. Книги по фантастике, приключенческие, исторические, сказки и просто хорошие книги, вне зависимости от тематики, стали моими друзьями.

Моё увлечение книгами никоим образом не мешало мне в учёбе, а даже наоборот, было значительной помощью. Дело в том, что я читал книги и по физике, астрономии, биологии, философии, истории, геологии, антропологии и т. д. К тому же, подготовка к занятиям занимала у меня не более получаса. Единственное, к чему у меня не лежала душа — так это к изучению английского языка. Он был как бы мёртвым для меня. Все остальные предметы были мне чрезвычайно интересны. Я никогда не любил, когда на дом задавали простые задачки по математике, это было равносильно тому, чтобы тысячу раз писать, что два плюс два равно четырём. Поэтому несколько раз я не сделал домашнего задания по математике, считая это дело бессмысленным. Но наша математичка, Лидия Акимовна так не думала, она прекрасно понимала, что для меня домашние задания, как семечки, но она не могла позволить мне не делать домашнего задания, иначе бы все те, кому математика была в некоторую тягость, могли ссылаться на меня и были бы правы. Поэтому она мне несколько раз влепила по двойке за домашнее задание, не ставя эти оценки в классный журнал.

Обычно я во время контрольных по математике успевал решать не только свой вариант контрольной, но и все остальные, и ещё успевал подсказать другим. Так что, у неё рука не поднималась поставить мне двойку в журнал, но я всё-таки нашёл компромиссный вариант, чтобы мне не делать глупую с моей точки зрения работу и в тоже самое время не получать двойки даже в свой дневник. Я просто решал по паре примеров каждого задания из десяти и не делал остальные. И эта моя маленькая детская хитрость работала безотказно, когда Лидия Акимовна проверяла моё домашнее задание, я ей показывал решённые задания, а на её вопрос об остальных однотипных задачках, я ей отвечал, что у меня по ним возникли некоторые вопросы, которые я хотел бы с ней обсудить перед тем, как их решать дальше.

Лидия Акимовна прекрасно понимала, что за этим стоит, но ничего поделать с этим не могла, так как я показывал ей, что я действительно работал над домашним заданием и придраться было не к чему. А когда она решила вывести меня на чистую воду и спросила о том, какие же у меня возникли вопросы при решении тех или иных задач, я, к её удивлению, забросал её разными вопросами, обсуждение которых нами заняло почти весь урок, и после этого она перестала это делать. Правда, каждый раз, когда я применял этот свой трюк, над моей головой мелькала её рука изображающая подзатыльник, и я всегда рефлекторно втягивал свою голову в плечи. Таким образом она выравнивала каждый раз счёт, который всегда оставался, благодаря этому, 1:1!

Мне практически всё давалось очень легко, было достаточно один раз внимательно послушать объяснения учителя или один раз прочитать учебник, чтобы запомнить материал. Да и большинство моих школьных учителей были настоящими педагогами. И на память я не жаловался никогда, хотя, к сожалению (или к радости), моя память не была фотографической. Тем не менее, пройденный материал не «вылетал» через второе ухо.

В школе, когда пришло время, я стал октябрёнком, как и все другие, а когда пришла пора, одним из первых меня приняли и в комсомол и даже выбирали каждый год в школьный комитет комсомола. Я никогда не любил заниматься словоблудием, чем занимались практически все комсомольские деятели всех уровней. Я взялся в школе за трудовой сектор и стал делать реальные дела для школы, а не принимать идиотские резолюции, которые никому не были нужны, и которые никто не выполнял, но выдвигающие их комсомольские «деятели» зарабатывали себе, таким образом, очки для своей будущей общественной карьеры.

Вместо этого, я занимался оформлением школьных кабинетов, почти все кабинеты были оформлены моими руками или при моём самом активном участии. Кроме этого, я вёл два кружка для младших классов, по биологии и стрелковый, как это и не странно. Дело в том, что я весьма неплохо стрелял и всегда любил оружие. У меня были очень хорошие отношения с нашим военруком и очень часто, после завершения работ по оформлению кабинетов, я заходил к нему, брал пневматическую винтовку с пачкой пулек к ней и шёл в классы труда, где были сделаны специальные стенды для улавливания этих пулек.

Устройство этого улавливателя было очень простым. Толстый пенопласт приклеивался на лист фанеры и всё… улавливатель готов. Очень часто я с другими ребятами устраивал состязания по количеству попаданий, например, в спичку. Выигрывал тот, кто большее число раз попадёт в спичку с одного и того же расстояния за минуту или две. Когда ты пристрелял оружие, попасть в спичку не так уж и сложно, главное только иметь опыт обращения с тем или иным оружием. Когда наш военрук увидел, что я довольно-таки неплохо стреляю, он мне и предложил вести стрелковый кружок для младших классов…

Я ещё в школе обратил внимание на противоречия в системе представлений о природе. Но не придавал этому серьёзного значения, так как предполагал, что школьная система образования есть ни что иное, как азы представлений о природе и только высшая школа даёт представление о цельной картине мироздания.



* * *



После окончания школы, передо мной возник вопрос — куда пойти учиться? Хотелось охватить всё, что было в принципе невозможно. Тогда в моём представлении университет был чем-то недосягаемым и недоступным, и я решил, что мне даже не стоит пробовать поступать на физический факультет, на втором месте, по интересам, у меня стояла биология, и я решил поехать поступать в Иркутский Университет, на биологический факультет, который мне посоветовали, как один из лучших университетов союза, где была одна из лучших школ биологии. Мои родители никак не пытались влиять на моё решение и снарядив меня, посадили на самолёт, и я отправился в славный город Иркутск, раскинувшийся на берегах реки Ангары в непосредственной близости от удивительного озера Байкал. Тайга потрясла меня, ничего подобного я ещё не видел. Практически сплошной лесной массив начинался буквально сразу за чертой города…

С перепугу я подготовился к вступительным экзаменам по двухтомнику биологии американского учёного Вили, что, как оказалось позже, соответствовало двум курсам изучения биологии университета. Я знал материал практически наизусть и, как следствие, сдал устный экзамен по биологии без подготовки на отлично, так же, как и экзамен по химии. Но на сочинении меня срезали. Как выяснилось позже, уже была выбрана квота для русских, надо было давать дорогу к высшему образованию «малым народам», основную массу среди которых составляли почему-то еврейские дети. Я подал документы на вечерний факультет и уже вновь сдал на отлично один экзамен, когда меня попросили освободить общежитие. Я попытался снять угол, но безуспешно и был вынужден забрать документы.

Меня пытались уговорить в приёмной комиссии не делать этого, но мне ничего другого не оставалось. Я вернулся домой и через некоторое время стал работать на заводе № 411 Гражданской авиации г. Минеральные Воды, на котором я проработал до мая 1979 года. Меня определили в радиоцех, в так называемую, группу драгметаллов. Моя работа заключалась в том, чтобы изымать из отработавшей своё радиоаппаратуры золото, платину и серебро. Это «изымание» заключалось в том, мы все разбирали эту списанную аппаратуру на части, разбивали молотками разные типы реле, переключателей и т. д. Как ясно из описания — работа очень «творческая». Тем не менее, я смог сделать её творческой для себя. Я просто решил устроить соревнование с самим собой, другими словами, я решил поставить себе задачу — сколько, к примеру, реле я смогу разбить за час, желательно не попадая по своим пальцам. После чего ставил себе задачу разбить на пять реле больше и т. д.

В результате, нудная, бессмысленная работа приобретала для меня смысл преодоления самого себя и стала приносить моральное удовлетворение, когда мне удавалось выполнить поставленную себе самому задачу. В этой группе со мной вместе работало несколько парней, попавших на эту работу после увольнения из армии. Мастером был выпускник физического факультета университета. На зарплату учителя он не мог содержать свою семью и был вынужден пойти в «рабочий класс». Единственной женщиной в группе была учётчица. Когда я появился на работе в первый день, меня тут же стали «прощупывать», как это делается со всеми и везде. И когда выяснилось, что я не пью, не курю, не ругаюсь, не гуляю и т. д., мне авторитетно заявили — что менее чем через месяц я буду «свой в доску». Что они под этим подразумевали, я думаю, не сложно догадаться. Но, менее чем через месяц … все они клялись мне, что они бросают пить, курить, ругаться. За каждое нецензурное слово накладывался штраф в десять копеек, с тем, чтобы потом эти деньги можно было использовать для культурных мероприятий.

И как ни странно это может показаться на первый взгляд, эта копилка оставалась практически пустой. И если у кого ещё по привычке и срывалось ругательство — ребята извинялись передо мной за это. Мне открывали свою душу и искали поддержки в трудную минуту. С мастером мы дискутировали и спорили по вопросам физики и астрономии и практически всегда я выходил победителем в спорах. Наверно, для большинства сложно представить такое, но это было, и я не думал об этом, как о чём-то особенном. Я просто был уверен, что смог их убедить в правильности тех или иных действий и не более того. В то время я был весьма наивен думая, что всё дело только в правильном объяснении человеку сути проблемы, чтобы изменить вредные привычки. У меня был только мой опыт, лишь на него я мог полагаться и серьёзно предполагал, что подобное происходит со всеми.

На заводе я проработал до середины мая 1979 года, после чего уволился и стал готовиться к поступлению в харьковский университет, на радиофизический факультет. Харьковская школа радиофизики считалась, в то время, лучшей в Союзе.

На этот раз, я отправился в город Харьков. Устные экзамены по физике и математике я сдал на отлично, два письменных на тройки и… я стал студентом. Эти тройки были первыми и последними за время обучения в университете. Интересно то, что письменный экзамен по математике включал задачи из разделов высшей математики, которые не изучались в школах. Перед поступлением в университет я не только полностью освежил школьную программу по математике, но и изучил много дополнительного. И тем не менее, некоторые задачи письменного экзамена были мне просто незнакомы. Подобная система позволяла контролировать, кто может стать студентом, а кто нет. Достаточно было, только для «желательных» абитуриентов, пройти «специальную» подготовку перед вступительными экзаменами и, если ты не полный идиот, поступление было гарантировано.

Очень часто задачи для письменного экзамена по математике составляли те же люди, что и подготавливали «желательных» абитуриентов. Подобная тактика применялась практически повсеместно и не только в отношении математики. Немало студентов из этих «желательных» абитуриентов, получивших на вступительных экзаменах пятёрки и четвёрки, первую сессию, как и все остальные, еле вытягивали на тройки. А несколько человек из них были отчислены. Я это написал не столько для того, чтобы показать, какой я «замечательный», а для того, чтобы показать существовавшую систему контроля поступавших в высшие учебные заведения в Советском Союзе, позволявшую допускать к высшему образованию в основном только представителей «малых народностей», вернее, одной «малой народности».

Всё вроде бы легально, даже печатались книги для поступающих в ВУЗы со всеми примерами из вступительных экзаменов по математике, физике и т. д. Кстати, по которым я тоже готовился при поступлении. Только, если абитуриент не знает, чего следует ожидать на письменных экзаменах именно в этом году, вероятность того, что он (она) станут студентами, очень мала. Даже наличие талантов не гарантирует успеха. В то время как «правильно» подготовленная серость — гарантированно становилась студентом. Подлая, лицемерная система контроля высшего образования. Хотя внешне всё выглядит вполне пристойно. Конечно, я понял это не тогда, в свои студенческие годы, тогда всё казалось честным и правильным. А только сейчас, когда пришлось мысленно вернуться во времена своей молодости и взглянуть на произошедшие события под углом зрения своего опыта и понимания, пришедших с годами.

Таким вот образом, буквально под носом у всех создавался миф об «избранности» и «особенностях» малого народа и, якобы, тупости и невежестве славян, хотя их (тупости и невежества) среди нас тоже хватает. Только справедливости ради нужно кому-то сказать правду о «равных» возможностях при одинаковых способностях…



* * *



Но в то время, став студентом, я всего этого не понимал и смотрел на мир довольно наивными глазами и был готов «окунуться с головой» в мир науки. В первую сессию из шести экзаменов у меня была только одна четвёрка. В летнюю — все пятёрки из пяти. И так повторялось практически каждую сессию. Я уделяю этому внимание только по одной причине: учился я серьёзно, хотя и не утруждал себя чрезмерным усердием. Мне всё давалось легко, без особого напряжения.

После защиты диплома на кафедре теоретической радиофизики, которая считалась элитной на факультете в 1984 году, меня, даже не спрашивая моего желания, отправили офицером в армию на два года. Видно, моё право свободы выбора места распределения в числе первых выпускников опять было несправедливостью по отношению к многострадальным «малым народам» и являлось проявлением великоросского шовинизма. Но я даже рад, что именно так получилось. Получив лучшее естественнонаучное образование, я так и не смог найти ответы на вопросы и объяснения противоречий, на которые обратил внимание ещё в школе. Традиционная наука показала полную свою несостоятельность в объяснении природных явлений.

Отрицательный научный результат — это тоже положительный результат, так как говорит, в каком направлении не стоит продолжать поиск. В отличие от большинства других людей, сделавших подобный вывод, у меня было в запасе ещё два запасных направления. О том, откуда они у меня появились, следует сделать некоторые пояснения…

Необычные явления стали происходить со мной ещё в самом раннем детстве. О некоторых таких явлениях я узнал только позже, из рассказов родителей. Первое непонятное явление наблюдалось, когда я был ещё младенцем. Моя мать, отлучаясь по необходимости, попросила отца, только вернувшегося домой после работы, поукачивать меня, пока она не вернётся.

Отец был сильно уставшим и решил присесть на секундочку. Присел, согрелся, разомлел и мгновенно уснул. Спал он, скорее всего, несколько минут, но, когда проснулся, не обнаружил меня в своих руках. Он жутко перепугался, посмотрел вниз и увидел странную картину. Моё тело стояло вертикально головой вниз, что, само по себе, невозможно, так как, в этом случае, мгновенно должна была бы сломаться шея.

Дело в том, что, первые несколько недель, шейные позвонки ребёнка, в принципе, представляют собой хрящи, которые ещё не затвердели и которые не в состояние выдержать вес даже головы, а не то, что всего тела. Мои шейные позвонки не составляли исключение. По каким-то, непонятным для моего отца причинам, моё запеленованное тело вертикально зависло над полом, не касаясь оного. Словно кто-то невидимый схватил меня за ноги и держал до тех пор, пока отец не проснулся и не схватил меня на руки. Он был так перепуган произошедшим, что не сразу сказал о случившимся моей матери, не без основания ожидая серьёзного нагоняя от неё.

В том же грудном возрасте у меня было двухстороннее крупозное воспаление лёгких, и я был в критическом состоянии. Моя мать, сама будучи медиком, не дожидаясь вызванного врача, сделала мне укол пенициллина, и когда участковый врач пришла на дом, она сказала матери, что если бы не этот укол, который она сделала сама, то мне бы уже не потребовался ни укол, ни что-нибудь другое. Через день у меня уже не было этого воспаления, хотя я продолжал находиться в той же самой сырой подвальной комнате, где жили в то время мои родители.

Как я понимаю это сейчас, меня спас не укол антибиотика, который многим другим в подобной же ситуации не помогал, а мощный целительный импульс, выброс жизненной силы матери, не желающей терять своего ребёнка. В подобной ситуации, у каждой нормальной матери возникает желание спасти от гибели своё чадо, но не каждая из них — спящая ведунья, чьи возможности открываются в критических ситуациях и во время мощных эмоциональных всплесков.

Другой необычный случай случился со мной в возрасте трёх-четырёх лет. Каждое лето, во время отпуска родителей, мы гостили на хуторе Кундрюченском, Ростовской области, который затерялся среди Сальских степей. Там бабушка по материнской линии имела большой дом с большим садом (по советским временам), в котором летом собирались вместе семьи её троих дочерей.

Мой прадед был очень хорошим садовником и фруктовый сад, выращенный им самим, считался лучшим в округе, да и не только в округе. Вдоль забора он посадил акации, которые, ко времени нашего детства, превратились в огромные деревья. Их тень и ещё тень тутовых деревьев, растущих вокруг дома и хозяйственных построек, создавали спасительную тень для всей живности, включая и нас.

Мой прадед соорудил множество лесенок, по которым куры забирались на верхние ветки акации, где они летом часто и ночевали, предпочитая мягкую свежесть южной ночи душному курятнику, который за день нагревался так, что не уступал бане. Однажды, мой брат, который был старше меня меньше, чем на два года, предложил мне последовать на верхние ветки акаций по «куриным» лестничкам. В мои неполные три годика я значительно отличался от меня теперешнего, но, тем не менее, не был и курицей.

В один прекрасный момент моего героического восхождения на мой первый Эверест, случилось досадное недоразумение. Одна из поперечных планочек, по «непонятной» мне тогда причине, обломилась … и я отправился в свободный полёт. Но, к сожалению, в отличие от тех же куриц, я не имел крыльев и, как обычно случается в подобных случаях, решил, как будущий экспериментатор, лично проверить закон всемирного тяготения и полетел вниз, на частокол забора.

Но, завершить свой первый «научный эксперимент», в тот раз, у меня так и не получилось. Между двумя соседними акациями, растущими вдоль забора, была натянута проволока для собачьей цепи и я «спокойно» повис на этой проволоке, так и не долетев не только до земной тверди, но и до частокола забора. Повис… и стал «размышлять» над смыслом жизни между небом и землёй, в прямом и переносном смысле.

Моё «философствование» продолжалось до тех пор, пока «независимый наблюдатель» — мой старший брат — не нашёл и не объяснил моим родителям, где и по какой причине находится его младший брат Толька. Это было весьма сложной задачей для отца — перевести на русский язык его сообщение, в силу того, что, в то время, мой старший брат не выговаривал не только букву К, но и букву Р.

После успешного перевода, получив точные координаты места происшествия, спасательная экспедиция, во главе с моим отцом, отправилась на операцию, которая успешно завершилась торжественным снятием меня с указанной проволоки. Момент был столь торжественный и радостный, что мне даже не влетело за мой первый научный эксперимент.

Детские воспоминания лета остались самыми яркими и приятными. Когда думаешь об этих временах, воспоминания настолько сильные, что практически осязаешь, как пальцы ног погружаются в тёплую, пушистую пыль грунтовых дорог, по которым мы босоногими носились с превеликим восторгом, возможным только в детстве.

Не меньший восторг и интерес вызывали и лужи, возникающие на тех же дорогах после стремительных летних грозовых ливней, с молниями и громом, когда воздух втекал в лёгкие как мёд, насыщенный озоном и свежестью. Когда в каждом ударе молнии чувствовалось что-то такое, что-то загадочное и непонятное, от чего в душе что-то вздрагивало и всего тебя наполняло чем-то необъяснимо прекрасным…

Со мной случалось много приключений, без которых невозможно представить судьбу любого мальчишки. Но мне не хотелось бы кого-либо утомлять моими детскими впечатлениями, хотя они и воссоздают атмосферу моего восприятия жизни, без которого весьма сложно будет понять — как я дошёл до такой вот жизни и её понимания. Поэтому, ограничусь уже сказанным и перейду только к тем событиям моей жизни, которые имеют непосредственное отношение к обстоятельствам, которые заставили меня задуматься над тем, что со мной происходит что-то такое, чего не случается ни с кем другим.



* * *



Когда мне было пять с половиной лет, со мной приключилась история, которая вызвала удивление у всех, кроме меня самого, в силу того, что я тогда просто не видел в ней ничего особенного. Случилось это на том же хуторе в Сальских степях. Пасеки, на которых работала моя бабушка, находились километрах в пяти-десяти от хутора и добирались до них в те времена на бричках (конных повозках). Иногда бабушка брала с собой и нас.

Я с малолетства люблю лошадей и прокатиться на них, пусть даже и на бричке, было для меня одним из сокровенных желаний, чего я не мог сказать бы о своём нахождении на пасеке. Дело в том, что от укуса пчёл я, будучи маленьким, очень сильно опухал и в силу этого обстоятельства, мягко говоря, весьма недолюбливал пчёл, особенно, когда они начинали кружиться вокруг меня. Поэтому при любой возможности вернуться с оказией, я с превеликим удовольствием отправлялся домой.

Во время одного из таких путешествий домой, когда мы проезжали мимо поля с подсолнечником, возница предложил мне срезать себе шапку подсолнечника, которые на этом поле были просто огромными. Перочинный ножик был из прекрасной стали и очень острым. Я наклонил растение, обхватил кистью левой руки стебель под самую шапку подсолнечника и … лихим движением срезал её и, или по инерции, или от чрезмерного усилия для такого острого ножа, по той же траектории порезал себе руку в области запястья, в том месте, где большой палец соединяется с рукой.

Я отдёрнул руку и увидел, как в месте касания лезвия появился довольно глубокий разрез. Я удивлённо наблюдал, как практически мгновенно из него хлынула кровь. Возница дал мне газету, которой я и обернул порезанную руку. Я никогда не боялся боли и никогда по таким поводам не плакал, даже будучи малышом. Этот порез был далеко не первым у меня, и я спокойно ожидал, когда прекратит течь кровь.

Мне не хотелось получать от матери нагоняй за неосторожность и лучшим выходом для меня и для возницы, который перепугался более моего, было бы скрытие следов преступления. Причины для этого у нас были разные, но цель — одна. Но, по непонятным мне тогда причинам, кровь быстро пропитала и обёрнутую несколько раз вокруг кисти руки газету. Мне это явно не нравилось, я потерял довольно много крови, побледнел и почувствовал, что скорее всего, нагоняя мне не избежать. А мне очень даже этого не хотелось.

Поэтому, чтобы остановить кровь, я прижал своей правой кистью ранку поверх газеты и начал думать о том, чтобы кровь, наконец, прекратила течь из раны. В то время я уже знал о том, что кровь может вытечь полностью, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и мне не очень хотелось проверять данный факт на собственном опыте. Через несколько минут сильное кровотечение прекратилось, и ещё через несколько минут кровь остановилась совсем, чему я и был чрезвычайно рад. Когда минут через тридцать-сорок я оказался дома на хуторе, ранка на запястье уже даже затянулась.

Когда моя мама и её младшая сестра, которая тоже была медицинским работником, увидели меня с окровавленной рукой, точнее — с окровавленной газетой, намотанной на мою руку, сперва очень сильно испугались, но когда я избавился от уже ненужной газеты, они удивились ещё больше, чем испугались. Они долго изучали такую незначительную (с моей точки зрения) ранку и, чем больше изучали, тем сильнее становилось их удивление, что мне было совсем непонятно. Единственный положительный для меня момент заключался в том, что меня не наказали и не запретили вернуться к моим «супер» важным делам — играм и освоению с моими друзьями огромного, как мне тогда казалось, великолепного парка, неизведанные и полные загадок «чащи» которого начинались через дорогу от дома.

Удивление семейных медиков мне в то время было абсолютно непонятно. И в этом неведении я находился до тех тор, пока в восьмом классе школы не приступил к изучению анатомии. И только тогда мне стала ясна причина охватившего маму и её сестру практически шокового удивления. Во время своего приключения я случайно вскрыл почти, как скальпелем, лучевую артерию левой руки. Конечно, давление в этой артерии в зоне запястья не такое высокое, как в районе плеча. Но по всем правилам медицины артериальное кровотечение не прекращается ни само по себе, ни по желанию имеющего оное. Во всех случаях накладывается тугой жгут выше пореза, правда не больше, чем на два часа, иначе, начнётся отмирание тканей, оставшихся без кровотока. И пока артерия перетянута, накладываются швы на артерию. В моём случае, ничего этого не было. Без жгута я должен был потерять всю свою кровь, со всеми вытекающими из этого последствиями ещё до того, как бричка доехала бы до хутора.

То, что со мной произошло, с точки зрения медицины является просто невозможным. Одного моего сильного желания остановить кровотечение было достаточно, чтобы невозможное стало возможным, и тогда становится понятно удивление и растерянность, охватившее мою мать и её сестру. Для них, как медиков, было понятно, в отличие от меня, что именно со мной произошло! На память об этом приключении у меня остался шрам на запястье.

Со мной случалось множество подобных приключений, большинство которых должны были бы приводить к плачевных результатам, в большей или меньшей степени, но все они завершались для меня благополучно. Для себя я объяснял всё своим везением, но постоянное везение перестаёт быть таковым, а становится чем-то другим. Чем? В то время я не задумывался о подобных вещах. Как не задумывался и о том, что если я желал чего-то очень сильно, мои желания исполнялись. Хотелось солнышка и … тучи исчезали, скучал по летнему дождику или ливню и … капли дождя падали на землю. Возникали отрицательные ситуации и … они лучшим образом исчезали, как туман под солнечными лучами. Я не видел ничего особенного в этом. Это был мой опыт, другого я не знал. Пока ты не станешь делиться своим опытом с кем-то другим, просто не с чем сравнивать. До тех самых пор я считал, что всё это в порядке вещей и нормально.

Примерно в этом же возрасте, только зимой, со мной произошёл другой интересный случай. В Кисловодске снег зимой не лежал постоянно и, когда земля покрывалась снежным ковром, для нас, мальчишек, наступал праздник. Кисловодск расположен на предгорьях и поэтому в нём практически невозможно найти плоские участки, особенно на южной окраине города, где мы жили. Так что, практически каждая улица представляла идеальную горку для катания на санках.

Лучшим спуском для санок, безусловно, являлись дороги, снег на которых уже был утрамбован машинами, и они имели необходимый простор. И хотя в те времена машин на дорогах и было значительно меньше, но, тем не менее, по непонятным нам причинам, родители не были в восторге от подобных действий и если нас ловили на «горячем», санки просто отбирались. И это было для нас хуже любого наказания. Поэтому, в большинстве случаев, трассами для скоростного спуска на санках становились … пешеходные тротуары. Скоростной спуск происходил следующим образом. Мы разбегались и плюхались животом на санки и неслись вниз, управляя ногами. Во время одного из таких спусков, на довольно-таки приличной скорости, я врезался в бетонные ступеньки лестницы тротуара. Причём, вредная ступенька «умудрилась» врезаться в моё лицо, со всеми вытекающими для «ступеньки» последствиями. В результате столь досадного недоразумения со ступеньками, нижняя часть моего лица была разбита в кровь, и зубы верхней челюсти практически полностью отделились от челюсти и держались на «честном слове». Через несколько недель, они вросли обратно в челюсть, как будто ничего и не было.

Я решил проверить «повторяемость» этого явления и для этого «провёл» контрольный эксперимент. Другими словами, врезался на санках в ступеньки практически точно так же, как и в первый раз. Нужно было соблюдать «чистоту» научного эксперимента. Мои зубы вновь повисли на «честном слове» и вновь вросли в челюсть, как ни в чём не бывало. Во всём этом научном эксперименте зубные врачи не участвовали, и я думаю, к лучшему. Ни до того, ни после, у меня не было проблем с зубами. До сих пор я не потерял ни одного зуба, вернее основных зубов, так как в 1987 году мне вырвали один зуб мудрости, а все остальные всё ещё при мне, в том числе и остальные зубы мудрости, которые обычно появляются очень слабыми и их теряют первыми.

Вообще-то забавно иногда бывает. Я с детства любил сладкое и мог есть конфеты килограммами, и хоть бы что! Я помню как-то на Новый Год каждому из нас подарили по килограмму конфет «Белочка», и я, конфета за конфетой, умял, даже не заметив, все за один раз. Единственное, чего я не любил из сладкого и не большой любитель до сих пор, так это мёд! И хотя в нашем доме мёд был всегда, я не мог осилить более одной чайной ложки, а если я запихивал в себя столовую ложку мёда, то для меня это было геройским подвигом. И что самое интересное, я никогда не переедал мёда, что могло бы послужить причиной этому. Просто я не любил мёд! Так же, как я не любил и до сих пор не большой любитель красной и чёрной икры в любых видах. И хотя в детстве я был сластёна, это никак не сказывалось на моих зубах. С помощью своих зубов я перекусывал проволоку и колол грецкие орехи, которые в изобилии росли в окрестностях Кисловодска. В то время, как мой старший брат был совершенно равнодушен к сладкому, никогда не подвергал свои зубы разным испытаниям, но, тем не менее, у него всегда были проблемы с зубами.

Когда я был в школе, нас всех прогоняли через школьный кабинет стоматолога. И хотя у меня никогда не болели зубы, для «надёжности» в нескольких моих зубах просверлили дырки, в которые вставили пломбы. Металлические пломбы тех времён держались очень мало и в результате я получил несколько «дупел» в зубах, одно хоть хорошо, что в них не поселялись белки и другие животные. Но это послужило причиной того, чтобы при очередном стоматологическом осмотре эти зубы сверлили вновь, чтобы поставить новые пломбы, которые так же быстро вылетали прочь. В результате, размеры «дупел» в моих зубах росли.

Вообще-то, у меня сложилось мнение, что в школах молодые стоматологи приобретали практические навыки по своей профессии, хотя я может быть и ошибаюсь. С тех пор, как в школьные годы выпали поставленные на «века» пломбы, я больше не ставил новых. Летом 1990 года мне провела чистку зубов Елена Лорьевна Попова, дочь Лория Николаевича Попова, о ситуации с которым я напишу позже, и только в весной 2007 года я обратился к стоматологу вновь и опять к ней же. Так получилось, что я жевал очень вязкое мясо и у меня обломалась внутренняя стенка у одного зуба с дуплом. И мне волей-неволей пришлось обратиться к Елене Поповой вновь.

Я описываю эту банальную почти для каждого ситуацию по одной простой причине. Весной 2007 года мне сделали несколько рентгеновских снимков верхней и нижней челюстей, и на снимке верхней челюсти чётко была видна тонкая линия, по которой срослись разбитые в детстве зубы, о чём я писал ранее. Я рассказывал об этом эпизоде из моего далёкого детства, но когда она увидела рентгеновский снимок, её удивлению не было предела! Она сказала мне, что при таком линейном поперечном переломе корней зубов верхней челюсти фронтальной группы нижней трети длины корней, зубы живыми не остаются. При таком переломе происходит разрыв пульпы зуба, и зубы становятся мёртвыми, так как пульпа зубов, после разрыва, не срастается. Расколотые в своём основании при ударе о бетонную ступеньку зубы моей верхней челюсти не только срослись, но срослась и разорванная при этом ударе пульпа зубов. Разорванные кровеносные и лимфатические сосуды, нервные волокна сами по себе не срастаются, это считается просто невозможным! И до сих пор все эти зубы здоровые и живые, что не может быть в принципе, и при этом меня тогда не водили к стоматологу, потому что через несколько дней после каждого моего тарана в бетонную ступеньку, мои зубы обретали былую крепость и нормальный вид, и при этом даже не шатались!

Но это ещё не все сюрпризы, которые были обнаружены в моих зубах. Елена Попова сказала мне, что когда она решила очистить мои зубы от следов кариеса, её удивило, что под разрушенной кариесом костью зуба была здоровая ткань зуба. Развитие кариеса в моих зубах не произошло, что тоже в принципе невозможно. Проникновение кариеса в ткань моих зубов не произошло, кариесу удалось «завоевать» только маленький плацдарм, и на этом его победное шествие по моим зубам закончилось. А этого тоже не бывает в природе, а причина и первого, и второго чуда с моими зубами очень простая. Просто я захотел очень сильно, чтобы разбитые зубы стали вновь целыми и крепкими, и этого оказалось достаточным для того, чтобы и костная, и нервная ткань моих зубов срослись. А в случае с кариесом, мне очень не нравился запах жжёной кости и визг сверла зубоврачебной машины, и желание избежать этого в будущем привело к тому, что развитие кариеса прекратилось!..



* * *



Примерно в это же время со мной произошло событие, которое имело для меня определённые последствия. И причиной этих последствий стали действия врача-окулиста. Когда я был маленьким, мой правый глаз был, как говорят медики, ленивым. Доминировал левый глаз с остротой зрения 1, в то время как острота зрения правого глаза была 0.9. В принципе — весьма распространённое явление, не выходящее за пределы нормы. Тем не менее, врач-окулист приняла ошибочное решение, ошибочность которого она впоследствии и признала, но для меня это уже ничего не меняло. Мне прописали носить очки с чёрным стеклом для левого глаза и простым стеклом для правого, чтобы силой заставить правый глаз быть активным. Подсознательно я всеми возможными для себя способами саботировал подобное «лечение». Всякий раз выходя за порог дома, я тихо мирно отправлял эти очки себе в карман, а перед возвращением домой — возвращал их себе на переносицу.

Эта моя маленькая хитрость работала некоторое время до тех пор, пока меня с ней не застукали на месте «преступления». После чего, мне было в популярной форме объяснено, как это важно и необходимо для меня самого. С меня взяли слово, что я не буду более снимать очки ни при каких обстоятельствах. Меня просто поймали в «ловушку». Мама прекрасно знала, что если я дам своё слово, то ей тогда беспокоиться нечего. С малых лет данное мною слово я не нарушал. Часто даже во вред себе, как и произошло со мной в случае с очками. Я стал носить очки постоянно, несмотря на то, что лично мне это очень не нравилось. И в один прекрасный день, который для меня лично стал далеко не прекрасным, я почувствовал кинжальную боль в своём правом глазе.

Прибежав домой с кровавым глазом, я перепугал свою маму, меня немедленно повезли к врачу-окулисту, которая констатировала паралич нескольких глазных мышц правого глаза, как выяснилось значительно позже, от напряжения одна мышца даже лопнула и, на память об этом на ней сохранился рубец. Врач извинилась перед мамой за последствия её неправильных действий, но для меня это уже ничего не меняло. На долгие годы некоторые мышцы правого глаза остались парализованными, что принесло мне много неприятных моментов, как ребёнку. Когда я понял, что могу лечить других, я восстановил эти глазные мышцы у себя, но … это случилось в моём ещё нескором будущем. А в то время я тяжело переживал эти последствия ошибки врача. После этого случая я стал более осторожно давать своё слово, зная, что я его должен буду выполнять, несмотря ни на что…

Со мной в детстве, да и не только, происходило много всего необычного, много раз я попадал в критические ситуации, которые для многих других заканчивались трагически. Но мне всегда «везло» — и всё обходилось без каких-либо серьёзных для меня последствий. Я впитывал окружающий мир, как губка, «жадный» до всего нового и необычного. Я познавал мир и с деткой непосредственностью восторгался его красотой и неповторимостью. Детские годы остались в памяти, как что-то чистое и прекрасное. Когда все вокруг казались такими замечательными и хорошими и т. д. И хотя будущее принесло мне немало разочарований в людях, я никогда не переставал верить в хорошее, в людей. Только на своём собственном опыте пришёл к тому же пониманию, которое я значительно позже прочитал в «Славяно-Арийских Ведах»:

«Уважать нужно тех, кто достоин уважения, любить надо тех, кто достоин любви и верить только тем, кто доказал делом своим право на доверие…»

Ещё в детстве я стал создавать свой собственный мир, и постепенно он у меня разрастался, в нём появлялись сначала новые «страны» и «континенты», а потом и новые «звёзды», галактики и Вселенные и не только воображаемые… Но это всё ещё только будет. А пока мир продолжал преподносить мне свои сюрпризы. Об одном таком случае-сюрпризе мне хотелось бы рассказать немного поподробнее, так как он относится к необычной, особой категории. Когда мне было лет десять-одиннадцать мне «приснился сон». Я уснул и … вдруг оказался в полном сознании стоящим на краю крыши нашего пятиэтажного дома. Всё было абсолютно реально, я чувствовал дуновение ветра, как он ласково трепал мои волосы. Я чувствовал запахи, слышал звуки, краски окружающего были гораздо более яркими и сочными, чем обычно. Всё вокруг было более объёмно, глубже, реальнее. Я стоял на краю крыши и знал, что я должен шагнуть с неё и полететь… но я знал, что летать я не умею и не делал этого шага. Весь мой богатый опыт «полётов», уже мною совершённых и мой внутренний голос, говорили мне: «ты разобьёшься или, минимум, переломаешь себе руки-ноги». Но, тем не менее, что-то внутри меня подталкивало к этому шагу, влекло необъяснимо. И я решил пойти на компромисс — спустился по лестнице подъезда вниз и вышел на улицу для того, чтобы проверить свои «лётные способности» в оптимальных для этого условиях.

Разбежавшись, я прыгнул в воздух и невероятно медленно и мягко опустился на земную твердь. Это меня удивило и я, оттолкнувшись от земли, вновь оказался в воздухе. На этот раз я внутренне устремился вверх. Я поднялся на несколько метров над землёй… вот уже и окружающие деревья подо мной. А в моей душе — напряжение в ожидании момента, когда выключится неизвестно откуда у меня появившийся «пропеллер, как у Карлсона», и я упаду на землю. Но почему-то я не падал, законы гравитации на меня, по непонятным мне причинам, не действовали. Я всё время ожидал какого-то подвоха, но ничего не происходило. Я «плавал» в воздухе, как в плотной субстанции. Ощущение этого было абсолютно невероятным. Всю мою суть начал заполнять восторг от происходящего и что-то внутри моей груди продолжало толкать меня вверх. Я поднялся над домами, устремляясь выше и выше, всё время ощущая эту силу, толкающую меня вверх.

Поверхность Земли удалялась, дома стали похожи на игрушечные домики, проглядывающие через разрывы облаков. И всё это время в моём сознании присутствовал вопрос — как долго это будет продолжаться и, не полечу ли я вниз на нашу грешную Землю, как и все те, кто родились без крыльев? Проснувшись утром в своей кровати, я так и не понял, что со мной происходило. Какой-то странный «сон» со мной приключился, до того странный, что я не мог определиться — где сон, где явь. Этот вопрос оставался для меня загадкой за семью печатями. Разгадка пришла с той стороны, о которой я даже и не думал.

В скором времени после случившегося я вместе со своей мамой был в Москве, обратно домой мы возвращались на самолёте. Самолёт, как и обычно, заходил на посадку в аэропорт г. Минеральные Воды над микрорайоном, в котором моя семья жила с 1967 года. Траектория посадки самолётов всегда пролегала над многоквартирными домами, в том числе и над нашим домом. Звуки заходящих на посадку самолётов стали для нас привычными, и на них уже никто не обращал внимания. В июле 1972 года я впервые в моей жизни наблюдал за происходящим не с поверхности земли, а из иллюминатора самолёта. Моё место было у самого окна по правому борту самолёта. Мой нос просто «прилип» к плексигласу иллюминатора. Поверхность земли плавно приближалась, и в один прекрасный момент в разрывах облаков я увидел наш дом, и… случилось невероятное. Дома в разрывах облаков выглядели абсолютно точно так же, как и во время моего «сна». Когда это до меня дошло, я некоторое время был в состоянии шока. Потрясение от осознания того, что со мной произошло во время «сна», было вполне естественным. Когда ты таким неожиданным образом получаешь реальное подтверждение всему тому, что произошло в твоём собственном, пускай и весьма странном «сне», ожидать другой реакции было бы просто невозможно или, по крайней мере, странно.

В моей жизни было довольно много «случайностей», но когда таких «случайностей» становится чересчур много, невольно возникает вопрос: «А случайности ли это?» Должно было случиться именно так, что мой отец получил квартиру по своей работе в городе Минеральные Воды. Он мог получить квартиру в каком-то другом городе Кавминводской группы, но получил в Мин-Водах. Отец вообще не хотел переезжать куда-либо из Кисловодска, в этом городе он родился, родились мы все, жили все его друзья, мой брат пошёл в первый класс, не говоря о том, что Кисловодск — прекрасный город сам по себе, расположенный в одном из удивительных уголков Северного Кавказа.

Но выбора не было, в ближайшем будущем в строительном тресте, в котором он работал, не предвиделось каких-либо проектов строительства жилья в Кисловодске. А в тех условиях, в которых мы жили в Кисловодске, продолжать жить было просто немыслимо, и отец дал согласие на переезд после семейного совета. Я ещё помню, как все наши вещи погрузили на открытый грузовик, мы все сели в кузов на узлы и чемоданы и… поехали на новое место, обдуваемые майским ветерком, на несущейся с «бешенной» скоростью (как нам тогда казалось) грузовой машине. Для нас — детей, это путешествие было целым приключением. Так мы оказались в городе Мин-Воды. В этом городе располагался крупный аэропорт, который находился сразу за городом. Наличие горы Змейки вблизи от аэропорта и расположение посадочных полос привело к тому, что все самолёты, заходя на посадку, должны были пролетать над жилым микрорайоном. И надо было случиться тому, чтобы траектория посадки проходила прямо над нашим домом. Именно в этом доме мой отец и получил квартиру. Случайность? Возможно. Но не будь этой случайности, я бы не смог увидеть в иллюминаторе самолёта ту же самую картину, что и во время своего «необычного сна». И тогда мне бы не было с чем сравнить этот «сон», и всё произошедшее со мной, вполне возможно, так и осталось бы «странным сном». Но после того, как я увидел точно такую же картинку, что была в моём «сне», у меня не осталось сомнений в том, что произошедшее тогда со мной было реальным.



* * *



Я не скажу, что я тогда понял, что же такое было со мной. Но я уже был убеждён в том, что произошедшее со мной было реальностью, так как я получил неопровержимые доказательства этому и после этого никто другой не смог бы меня разуверить в этом. И это не пустые слова, с детства я был очень упрямым, и если я был уверен в чём-то, то простыми словами переубедить меня было просто невозможно. Помню свои первые «научные умозаключения». Как и у любого мальчишки, у меня был большой опыт с порезами, царапинами и т. д. И мне довольно часто приходилось наблюдать свою засохшую кровь. Как-то я обратил внимание на то, что ржавчина на металле выглядит точно так же, как и засохшая кровь. Из чего я и сделал одно из первых своих «научных открытий». Я заявил своей маме, что в крови есть железо. Мне было тогда лет пять, и я был безумно рад своему «открытию». Я поспешил поделиться им со своим главным авторитетом — своей мамой.

Когда я торжественно сообщил ей о своём «великом» открытии, она спокойно сказала, что я ошибаюсь. Я пытался убедить её в своей правоте, показывая на свою засохшую кровь и на ржавчину, но она была непреклонна. Никакие мои аргументы не убеждали её, она продолжала убеждать меня в том, что я ошибаюсь. Тем не менее, я, обидевшись на её нежелание видеть очевидное, остался при своём мнении. Аналогично закончилась и моя попытка поделиться с ней моими выводами по поводу того, что наше Солнце — только одна из звёзд. Всё это конечно меня сильно огорчило, но не более того. Позже, когда я уже учился в школе и узнал из учебников, что был прав, я спросил её о причине таких ответов. Я спросил её: «неужели она не знала о железе в крови, будучи медиком и о том, что Солнце — одна из звёзд во Вселенной»?! Ответ её был прост и удивил меня. Она сказала мне, что естественно знала об этом, и причиной такого её ответа было желание воспитать во мне характер. Чтобы я не изменял своего мнения только потому, что кто-то, кого я или кто-нибудь другой считает авторитетом, утверждает обратное, не приводя каких-либо доказательств своей позиции.

До школы таким авторитетом для меня была она и таким образом, воспитывала во мне независимость мнения. За что я ей премного благодарен. Кто знает, как бы всё обернулось в моей жизни, если бы этого не было. В школе, а позднее в университете, я уже был готов к тому, что не всё, чему там учат, является истиной в последней инстанции. И если ты видишь и понимаешь происходящее не так, как это делает большинство, это ещё не означает, что ты не прав, а право большинство. И право только потому, что большинство не может ошибаться. Может, и ещё как…

Когда мне было лет четырнадцать, мне пришлось испытать состояние, которое мало кому-либо знакомо. Летом 1975 года я испытал нечто необычное. Как-то ближе к вечеру я почувствовал себя уставшим, мои глаза просто слипались. Я прилёг и мгновенно уснул. Проснулся часа через два и почувствовал озноб. Градусник подтвердил наличие высокой температуры. Вроде бы не было никаких причин получить серьёзную простуду. Я не лежал на сырой земле, меня не продуло сквозняком после того, как я вспотел. Тем не менее, температура продолжала расти, и жаропонижающие таблетки не оказывали на неё никакого действия. Около десяти часов вечера она поднялась до 40,5 °C. Вообще-то, я всегда переносил температуру легко. При температуре 40 °C я чувствовал себя немного вялым и только. Проглотив ещё одну жаропонижающую таблетку, данную мне матерью, я довольно-таки быстро заснул. Проснулся я ночью оттого, что мне не хватало воздуха. Когда я проснулся полностью, то обратил внимание на то, что у меня всё пересохло во рту, мои губы потрескались и были необычайно сухими. В лёгких и горле наступила «засуха», и дыхание было очень частое, как пульс. Но самое интересное было в том, что я чувствовал, как горячая как кипяток кровь с каждым частым сокращением сердца, выталкивается в мои артерии и как бурлящая кровь расплавленным металлом растекается по всему телу.

Ощущение кипятка, растекающегося по твоим собственным жилам — весьма необычное чувство. При этом мне казалось, что кровать вместе со мной стала вращаться. Какая у меня была в тот момент температура, я не знаю. Ощущение температуры в 40,5 °C не шло ни в какое сравнение с этим чувством. Это было ощущение магмы, растекающейся по моим сосудам. Я был абсолютно спокойным и размышлял о себе, как о постороннем человеке. В моей голове возникла мысль о том, что ещё какие-нибудь полградуса, и моя кровь свернётся. Я знал о том, что при 42 °C сворачиваются белки крови. И думал о возможной смерти от этого, как будто это меня не касалось. После этого я, как бы, провалился во что-то и очнулся только утром в своей кровати, чувствуя себя прекрасно. Замер температуры показал, что у меня 36,6 °C. Я покинул свою постель и отправился на улицу, где меня ждали друзья. Всё произошедшее было чем-то невероятным. Никогда мне не приходилось слышать от других, о том, что кто-либо испытывал нечто подобное.

В моей жизни мне приходилось много раз находиться в критических для жизни ситуациях, но никогда я не испытывал страха перед возможной смертью. И это не связано с детским невежеством… Со временем мой опыт пополнялся всё новыми и новыми странностями. Общение с окружающими всё более и более убеждало меня, что многое, происходящее со мной, с другими не происходит. Я конечно понимал, что, вполне возможно, мои знакомые и друзья рассказывают не обо всём, происходящем с ними. Но, тем не менее, у меня начало зарождаться подозрение, что происходящее со мной во многих случаях, по крайней мере, странно.



* * *



«Критической массы» всё это достигло, когда я уже был студентом. После окончания первого курса, я летом работал в студенческом стройотряде. Я был квартирьером отряда, поэтому пришлось досрочно сдавать сессию, чтобы выехать с группой на место нашей будущей работы и подготовить лагерь к приезду отряда. Я впервые попал в заполярье, в город Уренгой. Летняя тундра — просто неповторима. Я даже не мог представить себе подобной красоты края вечной мерзлоты. Летом тундра — край озёр и болот, точнее трясин. Их красота — величественна и смертельно опасна. Планы нашего стройотряда изменились, и мы перебрались в Надым. Мне не повезло из-за того, что я неплохо умел готовить, пришлось кашеварить на весь отряд. Мой рабочий день начинался в четыре утра и заканчивался в полночь. И так — каждый день: сначала надо было помахать топором, нарубить дров на весь день и кормить своих «гавриков» в три смены, закупать продукты на каждый день и по песку на своём горбу тащить их в лагерь и между всем этим ещё и мыть посуду. Каждый день мне выделяли одного помощника, который после одного дня работы на кухне еле доползал до своей постели. Короче, из меня шёл «пар» в прямом и переносном смысле.

На заработанные в стройотряде деньги я решил сделать себе подарок и купил хороший фотоаппарат ФЕД и фотовспышку к нему. На дворе был 1980-й год, второй курс университета. На день рождения одной из сокурсниц меня попросили прийти с фотоаппаратом, что я и сделал. Я стал фотографировать, используя фотовспышку. Фотоаппарат при этом повёл себя очень странно. Вспышка срабатывала через два раза на третий. Я не мог понять, что же такое происходит. У моего сокурсника тоже был фотоаппарат, но не было вспышки.

Когда он увидел, что я прекратил фотографировать, Сергей Похилько (так звали моего друга) попросил фотовспышку для своего фотоаппарата. У него моя вспышка работала, как «часики», и это обстоятельство убедило меня в том, что «собака зарыта» в моей фотокамере. Другого логического объяснения данного факта просто не существовало. И я отправился со своей фотокамерой в гарантийную ремонтную мастерскую, где и объяснил суть проблемы.

Покинув в облегчённом виде, в прямом и переносном смысле (без фотоаппарата) мастерскую, я уже радовался возможности в ближайшем будущем получить в свои руки нормально работающую фотокамеру. Через несколько дней, предварительно созвонившись с ремонтной мастерской, я в приподнятом настроении отправился забирать свою горемычную фотокамеру. В мастерской ко мне вышёл мастер, работавший с моей камерой, и сообщил мне, что никаких проблем он не нашёл, и вообще, что моя фотокамера — просто замечательная. Я ему, конечно, поверил, но, тем не менее, попросил проверки данного умозаключения на практике. На что он милостиво согласился и самолично продемонстрировал работу моей фотокамеры со вспышкой.

На моей душе немного полегчало, но … маленький «червь» сомнения продолжал гложить меня изнутри. И чтобы развеять все свои сомнения, я попросил о возможности самому убедиться в данном факте. И именно с этого началось необъяснимое. Когда я нажал на спуск камеры, никакой световой вспышки за этим не последовало. Меня это удивило в гораздо меньшей степени, чем мастера и свидетельницу происходящего — девушку-приёмщицу. Удивлённо взглянув на меня и мою камеру, мастер повторил мои действия и … вспышка сработала вновь. Любые мои действия завершались противоположным результатом. В «научный эксперимент» включилась и приёмщица, а несколько позднее, и второй мастер, бывший, скорей всего, высшим авторитетом этой мастерской.

Результат был тот же. Когда я нажимал кнопку — ничего не происходило. Я уже начал шутить о психологической несовместимости меня и моей камеры, как главный специалист мастерской предложил мне попробовать нажать на кнопку изолированной ручкой плоскогубцев. И к великому их облегчению, вспышка, наконец, сработала. Мне сразу стали толково объяснять, что со мной приключилась довольно редкая история. У меня — мощное статическое электрическое поле, закорачивает синхро-контакт фотовспышки, что и являлось причиной такого странного поведения фотокамеры в моих руках. И, что необходимо заменить синхропровод на другой, с более мощной изоляцией. Но в данный момент, у них этого нет, и мне нужно будет периодически названивать на предмет поступления нужных проводов.

Приехав домой, я в сердцах сказал: «ну, должна же ты, чёрт возьми, работать» — и нажал на пресловутую кнопку фотокамеры. К моему великому удивлению, вспышка сработала. Я немедленно принялся экспериментировать с этим. Если я думал, что вспышка должна работать — она работала. Если же я думал обратное — ничего не происходило! В результате этого эксперимента, я сделал свой первый, независимый от чьего-либо мнения вывод о том, что содержание моих мыслей влияют на происходящее вокруг меня, по крайней мере, на электронные приборы. Я продемонстрировал своё открытие друзьям-однокурсникам. Будущие радиофизики только разводили руками и избегали каких-либо комментариев по существу вопроса.

Случай с фотовспышкой послужил для меня той последней каплей, которая заставила взглянуть на происходящее со мной под совсем другим углом. Я понял по реакциям окружающих, что происходящее со мной не является обычным для всех, а скорей наоборот — ни с кем из моих знакомых ничего подобного не происходило…

3. Мои университеты

На третьем курсе университета большинство лабораторных работ у нас было связано с излучающе-передающей аппаратурой. Изучали на практике все виды электромагнитных излучений, от световых волн до длинных радиоволн. Каждая лабораторная работа продолжалась две пары — четыре академических часа. Это хорошо известно каждому, кто изучал физику в университетах и институтах. Я об этом упоминаю только по одной причине. Если по каким-то причинам экспериментальные данные по лабораторной работе не позволяют получить желаемые теоретические результаты, то преподаватели требовали заново проделать весь эксперимент. А это означало, что все участники лабораторной работы (обычно два-три человека) в своё свободное время должны всё проделать вновь, и это тогда, когда приборы не заняты по программе. Короче, для всех, включая преподавателя, это было лишней головной болью.

Весь этот мало кому интересный сыр-бор я привёл только потому, что мне и всем тем, кто делал лабораторную работу вместе со мной, приходилось делать это очень часто. Дело в том, что экспериментальные данные, полученные в моём присутствии, не «лезли ни в какие ворота», хотя все данные снимались очень аккуратно, я любил делать всё тщательно, замеры с приборов снимались, как этого требовали условия эксперимента, но… после обработки этих данных, ничего похожего на то, что должно было получиться, даже и близко не наблюдалось. Иногда, даже приборы переставали работать. До моего «явления» пред ними с товарищами по несчастью, все приборы работали нормально, после нас они работали тоже нормально, только в присутствии моей группы «первооткрывателей» (я почти всегда был старшим группы) приборы устраивали бунт и не «хотели» выдавать свои «секреты». И это происходило практически всегда и везде, где присутствовал я. Интуитивно многие мои согрупники не желали делать лабораторные работы в моей компании. Потому что все проблемы возникали только там, где был я.

Примерно через три месяца наступало «перемирие», приборы «успокаивались» и не выражали столь бурно свою «радость» в моём присутствии. А то, что это на меня столь «радостно» реагируют приборы, довольно быстро узнали все и уже не на уровне интуиции. Кто-то из братьев-студентов обратил внимание на то, что если я проходил мимо приёмно-передающей аппаратуры, стрелки регистрирующих приборов начинали «тихонько» сходить с ума, если подобное можно сказать о приборах. Когда мимо тех же приборов проходили другие — «ликование» приборов не наблюдалось. В результате этих практических выводов, меня все стали дружно просить куда-нибудь удалиться со своими «биополями», никому не хотелось повторно делать одну и ту же лабораторную работу. Меня, конечно, особо далеко не посылали, всё-таки я был старостой группы и курса, и вообще, как-то сложилось так, что меня многие студенты и преподаватели уважали за мои принципы и позиции, которые были у меня всегда и не для показухи. Мои слова с моими действиями не расходились.

Да и физически я слабаком не был, спокойно мог перекреститься пудовиком или двухпудовиком. Достаточно было пару раз «покрутить» кого-нибудь вокруг себя или просто сдавить грудную клетку, желающих повторить подобное не находилось. Так или иначе, меня «уважали» за то, что я был самим собой. На первом курсе ещё пробовали как-нибудь меня спровоцировать — подливали коньяк в чайную заварку, рассчитывая, что я этого не замечу и «тяпну» коньячку вместе с чаем. Предлагали мне деньги за каждое нецензурное слово, но довольно быстро все поняли, что это не «придурь», а моя позиция и после этого зауважали.

Дошло до того, что если кто-то выражался в моём присутствии, не заметив меня, просили у меня извинения. А это говорит о том, что люди всегда уважают того, у кого есть свои убеждения, и кто не меняет их, в зависимости от ситуации… В то время я ещё не понимал, что это такое происходит со мной, и что это за такие «биополя». Просто я всё больше и больше убеждался в том, что происходящее со мной не происходит со всеми остальными, в том, что происходящее не является обычным, повсеместным явлением.



* * *



Понимание этого, в конечном итоге, вызывает желание разобраться с тем, а что же это такое?! И естественно, это желание возникло и у меня. Я начал искать книги, публикации, самиздат по темам, касающимся таинственных и непонятных явлений, происходящих с человеком. В советские времена, кто ещё их помнит, подобная литература была под запретом. Найти что-нибудь по этой теме было почти невозможно. И те немногие печатные материалы, которые мне всё-таки удалось найти, к сожалению, не давали ответов на интересующие меня вопросы. Они несли в себе ещё больше несуразицы, чем современная наука…

Попадались мне материалы по разным оккультным дисциплинам. Моя двоюродная сестра прислала мне распечатку по хиромантии. Я решил для себя разобраться в ней и стал изучать линии руки, и что они означают. И тут же проверял правильность этого на практике, благо, что проблем с желающими у меня не было. Многие мои сокурсники, да и преподаватели тоже, с интересом слушали мои пояснения. Ко всему прочему, многих удивляло, как точно я описывал их характер, их жизнь, изучая только линии руки. В то время я не знал, что линии рук, точнее рисунок линий, являются отражением генетики человека и его сущности. Я не знал, что линии — лишь ключ, код, открывающий «дверь» судьбы человека, возможных вариантов жизни человека, заложенных в нём природой генетически, и реализация этих возможностей, посредством реализации сущности этого человека через его генетику.

Линии руки человека позволяют «включиться» в информацию о данном человеке и «читать» его прошлое, настоящее и будущее. Другими словами, через линии рук происходило «включение» в человека, и, в конечном итоге, снятие, сканирование информации происходит не по линиям рук, а только через их посредство. Таким образом хиромантия предоставляет только метод входа в информационное поле человека, и только, когда сканирующий обладает природными данными, данный метод входа позволяет получить доступ к информации о человеке. Это — только один из методов входа. Если человек не имеет природных данных, сколько бы он ни смотрел на линии рук, сколько бы не заглядывал в пособие по хиромантии, его прочтение линий будет только общими фразами, не отражающими реальной жизни данного человека…

Некоторые вещи я понял позднее, но суть происходящего я увидел довольно быстро. После того, как я стал по линиям рук очень точно описывать события прошлого людей, о которых я не знал ничего, многие мои сокурсники, да и студенты других факультетов которых я знал, стали просить меня сделать и для них копии распечатки по хиромантии. Что я и сделал. И каково же было моё удивление, когда выяснилось, что у них вообще не получается ничего толкового из подобного чтения линий. Некоторые даже обвиняли меня в том, что я утаил и не сделал для них копию «всего», что сохранил для себя наиболее важное. Мне была непонятна подобная позиция, потому что я дал им всё, что имел сам. Постепенно я стал понимать, что дело не в методе входа, а в человеке, использующем этот метод. Метод входа в информационное поле может быть разным: линии руки, кофейная гуща, астрологические данные.

Все эти методы входа только помогают человеку настроиться на конкретного человека, на его информационное поле (под информационным полем я понимаю поле, создаваемое конкретным человеком, имеющим конкретную генетику, в которой находится его сущность, с памятью обо всех предыдущих воплощениях и с отпечатком всех действий и событий, свершённых данным человеком до конкретного момента и событий, и действий, которые ещё могут произойти). В принципе, эти методы входа не нужны, когда понимаешь истинную природу явления. Cканировать человека можно и напрямую, без подобных «костылей». На начальном этапе эти методы входа позволяют в некоторой степени упростить «включение», позволяют легче настроиться на конкретного человека, но со временем начинают тормозить развитие сканирующего. Это равносильно использованию костылей после того, как сломанная кость ноги срастётся…

Итак, я понял необходимость поиска идей для понимания происходящего со мной. И всё, что мне попадалось (конечно, далеко не всё, и мне думается, к лучшему), к моему великому огорчению, не приблизило меня к пониманию того, что же такое со мной происходит. Это равносильно тому, чтобы отправиться туда, не знаю, куда и принести то, не знаю что. Но у меня было большое желание, и не было никакого выбора, и я «пошёл» туда, не знаю, куда, чтобы найти то, не знаю что. И, что самое интересное, это у меня получилось…



* * *



Студентом я входил в правление студенческого клуба харьковского университета. Много времени уделял художественной самодеятельности, организации клубов по интересам, разных студенческих мероприятий. Благодаря этому, я знал очень многих людей, как студентов, так и преподавателей и научных сотрудников. И очень многих спрашивал о том, не знают ли они какого-нибудь человека, обладающего необычными способностями. Через некоторое время, через одного человека к другому, мне удалось договориться о встрече с человеком, который обладал чем-то необычным. Мне передали время и место встречи с этим человеком. Мне казалось, что стоит только встретиться с человеком с паранормальными способностями, и все неясности развеются, как утренний туман под лучами восходящего Солнца.

Человек, которого я ожидал, немного опаздывал, я знал только его имя (если мне не изменяет память, его звали Владимир) и не имел ни малейшего представления, кто он, как он выглядит и сколько ему лет. Но тем не менее, когда этот человек всё-таки появился, я сразу подумал, что это он и подошёл к нему. Он оказался тем, кого я ждал. Мы поговорили некоторое время, к сожалению, он ничего внятного на мои вопросы ответить не смог, говорил загадками и недомолвками. Вполне возможно, он опасался меня, может быть думал, не являюсь ли я «подсадной уткой» КГБ. Так или иначе, я был весьма разочарован результатами встречи с человеком, который что-то мог. Он, правда, попробовал несколько методов воздействия на мне. Он предложил мне расслабиться и довериться ему, чего я, естественно, не сделал. У меня не было причин доверять ему больше, чем у него мне. Может быть поэтому у него со мной ничего не получилось, хотя я и чувствовал его воздействие на себе.

Мы поговорили часа полтора-два на весьма общие темы. Он «прощупывал» меня своими методами, говорил что-нибудь и смотрел, как я на это реагирую. Был уже поздний вечер и по пути домой, до пересечения линий харьковского метро мы добрались вместе, после чего попрощались, и каждый поехал в свою сторону. Наверно он был разочарован так же, как и я, а может быть и сильней, не берусь судить, но я был сильно расстроен. Мне так и не удалось приблизиться к пониманию того, что же такое со мной происходит. Конечно, на этом человеке «свет клином не сошёлся», но ждать у моря «погоды», когда на моём «горизонте» появится другой человек с экстрасенсорными способностями, я не собирался. Попытка получить объяснение происходящего со мной от человека знающего, что к чему, не принесла успеха. Трудно определить насколько этот человек понимал происходящее с ним и мог объяснить это мне. Скорее всего, он использовал свои природные способности, не понимая их природы.

Но, тем не менее, я ему благодарен за то, что он подтолкнул меня к мысли не ждать «манны небесной» от кого-то, а попытаться разобраться, что к чему, самому. Я принял такое решение и не стал откладывать в долгий ящик реализацию оного. Как я уже упоминал ранее, я знал очень многих людей в университете. Студенты всегда были любопытны и всегда были готовы испытать на самих себе что-нибудь необычное.

Через один-два дня после моей встречи с человеком-экстрасенсом, я решил попробовать на других тесты, которые он пробовал на мне. Я подошёл к группе знакомых ребят и предложил поучаствовать в необычном эксперименте. Первой откликнулась на предложение девушка, имени которой, к сожалению, я не помню. Я предложил ей протянуть руки вперёд ладонями вверх, расположил свою правую руку над её правой ладонью и начал представлять, что у неё на ладони появляется тёплый шарик. Свои действия я сопровождал словами: «у тебя на ладони появился шарик, он плотный и тёплый, и твоя рука приклеивается к нему, твои пальца обхватывают его плотнее и плотнее и т. д.» Я с удивлением для себя, обратил внимание на то, что пальцы правой руки этой девушки согнулись и остановились в положении, как будто она держит рукой яблоко.

Когда я её спросил, что она ощущает, в ответ мне было сказано, что она чувствует на своей ладони тёплый шар, и её пальцы, против её воли, обхватили его, и она с этим ничего поделать не может. Я был потрясён не меньше неё самой тем, что получилось. И я с ещё большим вдохновением продолжил свой эксперимент. Постепенно вокруг нас стала собираться толпа, но я был столь увлечён успешным началом, что даже не обратил на это внимание и продолжил свой «научный» эксперимент. Я представил, что шарик становится всё легче и легче, и начинает тянуть за собой вверх и руку. Опять-таки, свои действия при этом, сопровождал словами. И вновь был удивлён тем, что рука девушки пошла вверх, всё выше и выше, как будто какая-то невидимая сила упорно тянула руку девушки вверх. Причём, её тянуло вверх настолько сильно, что ей приходилось удерживать равновесие. Казалось, ещё немного и она оторвётся от пола и взлетит в воздух. От того, что у меня что-то получается, я был удивлён не меньше той девушки и случайных зрителей.

Какой-то необычный восторг и радость заполнили меня всего. И я продолжил начатый опыт. В один момент я решил изменить направление движения руки и представил, что шарик в руке становится тяжёлым и начинает тянуть руку вниз. Как только я это представил, девушка закричала. Я немедленно прекратил свои действия и спросил её о том, что случилось, и почему она закричала?! Ответ этой девушки удивил меня больше, чем всё происходящее с ней. Она ответила мне, что её ладонь оказалась в тисках, которые начали сжиматься, и она ощутила, как её кости начали, как бы, сплющиваться в этих тисках, и она закричала от боли.

Я извинился перед ней за невольно причинённые мной неприятные моменты и задумался о произошедшем. Единственной причиной случившегося могло быть только то, что я создал две силы — одна тянула руку вверх, в то время, как другая тянула ту же руку вниз. Ладонь руки оказалась между двух «огней», и эти силы начали раздавливать кисть.



* * *



Неожиданно для самого себя я увидел реальное проявление силы мысли, и это проявление оказалось весьма материальным. Кто-то может возразить, что здесь наблюдалось проявление простого гипноза. Но прежде всего, что такое гипноз!? Современная наука только констатирует этот феномен, не имея понимания его природы. Своё понимание гипноза я изложу несколько позже, а пока вернусь к своим «терниям к звёздам» и в прямом, и в переносном смысле…

То, что я применял в своём первом опыте, несло в себе сочетание словесного воздействия и прямого воздействия на человека. Слова помогали человеку быстрее войти в нужное состояние, сонастроиться на происходящее. Слова были только вспомогательным инструментом в этом явлении, но никоим образом не основным. Подтверждением этому служит тот факт, что я даже не сказал этой девушке о том, что шарик начинает тянуть её руку вниз. Я просто перенёс свою руку вниз, в то время, как её рука продолжала двигаться вверх. Кроме того, я не говорил о том, что её кисть в тисках, которые начинают сжиматься и раздавливают её кисть. Случившееся для меня было не меньшей неожиданностью, чем для неё. При воздействии на человека гипнозом, подобное просто невозможно. Причина случившегося была в том, что я, не сняв воздействия, заставляющего руку двигаться вверх, создал другое — заставляющее ту же руку двигаться вниз. И в результате этого, ладонь девушки оказалась между двух «огней».

Для меня было неожиданностью то, что сила мысли имеет такое реальное, материальное проявление. И хотя я понимал, что подобное проявление «силы» является наиболее эффективным, «наглядным» и наиболее доступно пониманию большинства людей, лично для себя я считал недопустимым использование подобных методов обращения в свою «веру».

К сожалению, понимание силы, сложившееся у нашей цивилизации, весьма примитивно. Если человек корчится от боли, — значит, он испытывает на себе проявление «силы». Если же ничего подобного нет — то нет и проявления силы. Неужели человеку приятнее, когда происходящее с ним сопровождается болью или другими не столь приятными ощущениями!? Неужели так важно ощущение боли, как «доказательство» реальности воздействия, а не когда после воздействия исчезают вполне реальные проблемы, исчезновение которых подтверждается реальными приборами и при этом человек не испытывает никаких неприятных ощущений?! К этой, в некоторой степени философской проблеме я ещё вернусь. А пока, продолжу своё повествование.



* * *



Поняв, что сила мысли — реальна и может причинить людям вред, я стал очень осторожен с применением этой силы, не допуская каких-либо отрицательных побочных эффектов. Прежде, чем продолжить, мне хотелось бы обратить внимание на очередную (но не последнюю) «случайность» на моём жизненном пути. Надо же было случиться тому, что первый человек, на котором я «попробовал» применить свою силу, оказался очень чувствительным к подобному воздействию. Кто знает, как бы обернулась моя жизнь, если бы у этой девушки не оказалось никакой реакции на моё воздействие?! Попробовал бы я ещё нечто подобное на ком-то другом или нет? Я не знаю. А если бы и попробовал, можно ли было надеяться на то, что второй, третий, четвёртый человек окажется достаточно чувствительным к подобному воздействию? Конечно же нет, но сложилось так, что первый мой опыт оказался, неожиданно для меня самого, невероятно успешным и вдохновил меня на новые «подвиги» во благо истины…

После такого неожиданного результативного опыта я останавливал своих знакомых (благо их у меня было много) и предлагал им поучаствовать в экспериментах. Почти все соглашались, всем было интересно поучаствовать в чём-то необычном. Кто-то из этих людей реагировал очень сильно, кто-то средне, а кто-то не реагировал вообще. Меня в первую очередь интересовали те, кто реагировал очень бурно. Среди активно реагирующих были как парни, так и девушки. Правда, восприимчивых к воздействию девушек было больше. Очень многим самим было очень интересно происходящее, и скоро у меня появилось много добровольных помощников в моих экспериментах.

Я проводил разные опыты: опыты с шариком в руке, «примораживал» ноги к полу, делал руки или ногу неподвижными, когда человек не мог ни двинуть, ни шевельнуть своей рукой или ногой. Создавал перед ними барьеры, которые для них были, как каменные стены. На расстоянии, своим воздействием, раскачивал их во все стороны, причём, амплитуда отклонения тела от вертикального положения превышала границы возможностей человеческого тела. Я пробовал воздействие как на одного человека, так и одновременно на группу людей. И у меня всё получалось, я приобретал новые навыки и открывал новые методы подобного воздействия. Оказалось, что можно ввести человека в состояние, как с помощью слов, так и без них, только воздействием. Воздействовать можно было, направляя энергию через руку(ки) или только мысленно.

Я мог ввести человека в транс с помощью гипноза, а вывести из оного состояния своей мыслью или воздействием посредством руки на соответствующие участки мозга, производил всё это, как в непосредственной близости от человека, так и на расстоянии десятков метров, — насколько позволяли университетские коридоры. И открыл для себя одну важную истину — существует несколько методов ввода человека в состояние транса, но состояние транса достигалось одно и тоже. Столь различные на первый взгляд методы ввода в состояния транса были ни чем иным, как разными ключами, открывающими одну и ту же дверь. Важно, что «дверь» открывалась, а каким ключом — не имело принципиального значения. Даже простой гипноз сопровождается воздействием одного человека на другого (других) и не только словами.

Чтобы слова обрели силу, человек должен наполнить их силой и тогда те же самые слова из обычных колебаний воздуха превращались в «волшебные». И их «волшебная» сила действовала не только на тех, кто их понимал, но и на тех, кто не понимал ни звука. Магия слова — не в самом слове, а в том, кто это слово произносит. Сказанное в одном состоянии, слово не оказывает никакого действия, кроме привычного. В то время как то же самое слово, сказанное в другом качественном состоянии, «вдруг» оказывало удивительное воздействие на человека, да и не только на человека — на животных, растения и даже на неживую материю. Значит, дело не в слове, а в произносящем это слово. И далеко не у каждого говорящего слово приобретает «волшебные» свойства…

Таким образом, благодаря Его Величеству Случаю, и в то же самое время, закономерно, мне удалось открыть для себя новый, удивительный мир возможностей человека, активным изучением которых я и занялся, ещё будучи студентом. Очередное открытие для себя я сделал опять-таки «случайно». Один из моих добровольных помощников как-то спросил меня о том, могу ли я определить, болен он чем-то или нет. «Откуда я могу это знать?» — ответил я ему с удивлением. Не знаю почему, но по какой-то причине этот парень очень уж хотел услышать моё мнение по поводу его здоровья. «Попробуй всё-таки» — сказал он — «чего тебе стоит?!» И я подумал — почему бы и не попробовать?! Сказано — сделано. Я весьма неплохо знал анатомию и физиологию человека, и решил попытаться.

Я никогда не видел, как подобное делают другие, и решил, на свой страх и риск, действовать по своему усмотрению. Я «просто» стал водить своей рукой вдоль тела этого парня, мысленно настраиваясь на внутренние органы его организма. С удивлением для себя я обнаружил, что если я представлял какой-нибудь внутренний орган, то начинал ощущать его в своей руке. Я мог «пощупать» этот орган, проникнуть внутрь него и т. д. Но в то же самое время, я не был уверен в том, что это — не игра моего воображения. Что это такое — информация о состоянии органа или моё воображение, можно было определить только практикой. Парень оказался, с моей точки зрения, довольно здоровым. Единственное, что показалось мне странным — его печень. Причём, мне было непонятно, что же всё-таки не так с его печенью. Я имел неплохое представление о болезнях печени, знал какие физиологические и морфологические изменения вызывают болезни в тканях печени. Но ничего похожего, с моей точки зрения, я не обнаружил у него.

И хотя оттого, что я скажу или не скажу, практически ничего не менялось, — ведь я не утверждал, что могу подобное делать — но, тем не менее, ошибаться мне тоже как-то очень не хотелось. Так или иначе, мне нужно было дать ответ, и я сказал то, что мне казалось, соответствует состоянию его печени. Я сказал ему, что мне кажется у него проблема с печенью и, что проблема связана с отсутствием фермента, расщепляющего этиловый спирт. Он сначала смутился, и я уже подумал, что попал «пальцем в небо», как вдруг он мне ответил: «Ты знаешь, а ведь ты прав. Достаточно мне выпить даже кружку пива, как я теряю сознание и вхожу в состояние, близкое к коме». Его ответ удивил меня несказанно, ведь подобное я делал первый раз в своей жизни, и — попадание в «яблочко» с первого раза. Конечно, без достаточно глубоких знаний по анатомии и физиологии человека подобное было бы невозможно, но, тем не менее, нужные сведения у меня были, и мне удалось определить всё правильно.

Я ещё находился в потрясении от случившегося, когда тот же парень сразу же и попросил: «вылечи меня, пожалуйста!» На мой ответ, что я не знаю, как это сделать, он мне ответил просто — пробуй. И я попробовал, и… у меня получилось!



* * *



Слухи о том, что я умею лечить «биополями», быстро распространились по университету. Многие мои знакомые стали обращаться ко мне с вопросами о том, что у них и просили их от этого избавить. Я разрушал камни в жёлчном пузыре, в почках, убирал язвы желудка и двенадцатипёрстной кишки, убирал варикозное расширение вен и т. д. Одним из самых первых моих успехов было лечение раковой опухоли.

Однажды зайдя в свой деканат по делам, я увидел, что там находится заплаканная женщина, которая, как я знал, работает в ректорате. Позже секретарь декана объяснила мне, что у этой женщины большое горе. Её мужа положили на операцию, открыли и закрыли, ничего не трогая. У него обнаружили раковую опухоль размером с детскую головку, которая «сидела» на брюшной аорте. Удаление опухоли при таком положении просто невозможно, так как потребовалось бы удалить и часть брюшной аорты, а это — невозможно. Хирург, делавший операцию, сообщил его жене, что сделать ничего нельзя и что её муж умрёт даже не от рака, а от того, что раковая опухоль «просто» перекроет при своём росте брюшную аорту и тем самым прекратится поступление артериальной крови в нижнюю часть туловища. А это вызовет гангрену и смерть.

Когда мне об этом сообщили, я встретился с этой женщиной и предложил попробовать мой метод, так как, в любом случае, медицина ничего предложить не может, кроме того, как сидеть и ждать, пока человек не умрёт. Она согласилась попробовать, только попросила ничего о раковой опухоли её мужу не говорить, в силу того, что он очень мнителен. По предложенной легенде я говорил ему, что удаляю жидкость, которая скопилась у него вокруг лёгких в районе диафрагмы и в силу этого мешает ему полноценно дышать. Прикрываясь такой легендой, я работал с его раковой опухолью. В принципе, эта ситуация была идеальной, так как исключала влияние внушения или самовнушения на ход лечения. Если этот человек и внушал себе что-то, так только то, что из его лёгких должна уйти жидкость, которой там никогда не было. Невольно получился чистый эксперимент по лечению рака. У моего пациента оказалась очень хорошая чувствительность, и мне удалось найти правильную стратегию по уничтожению раковой опухоли и… через четыре месяца медицинские тесты показали, что раковая опухоль исчезла бесследно.

На его пятидесятилетии, которое он отмечал в июне 1983 года, хирург, делавший операцию сказал, что он никогда не поверил бы случившемуся, если бы не видел опухоль «сидящую» на брюшной аорте своими собственными глазами.



* * *



Июнь 1983 года — сдана летняя сессия четвёртого курса, точнее, почти сдана, так как всем парням предстояло ещё выехать в летние военные лагеря, принять присягу и вернуться в университет, чтобы сдать последний экзамен — на военной кафедре нашего университета. Всё это, конечно, испортило последние летние каникулы. Наши военные лагеря находились на берегу Чёрного моря, недалеко от города Ильичёвска, который «вырос» около торгового морского порта Одессы. Впервые я увидел море, впечатление было необычным, только за месяц военных сборов удалось скупаться в море всего несколько раз. Да и жара стояла ещё та! От природы у меня чрезвычайно белая кожа, и для меня бывало достаточно десяти-пятнадцати минут на Солнце, чтобы сгореть до волдырей и на несколько дней выглядеть, как варёный рак, в прямом и переносном смысле. Данная перспектива не очень меня привлекала и поэтому, искупавшись в море, я немедленно одевал одежду, чтобы предотвратить тяжёлые солнечные ожоги.

С белизной моей кожи связан один забавный эпизод. Когда я проходил медицинскую комиссию для стройотряда, врач, посмотрев на мою кожу, начал внимательно всматриваться в мои глаза. Меня это удивило и на мой вопрос, в чём дело, он с удивлением сказал: «я думал ты альбинос, потому что такая белая кожа может быть только у альбиносов, и я проверял радужку твоих глаз, чтобы убедиться в этом». Наверно он подумал, что я покрасил свои волосы, брови, ресницы, но никаким образом не смог изменить цвет своих глаз, которые от рождения у меня были карие с зеленоватым отливом.

Моя особо белая кожа доставила мне в детстве немало неприятных моментов. Когда ты в воде, то не чувствуешь солнечных ожогов и мальчишкой я часто сильно сгорал так, что моя спина превращалась в сплошную рану, доходило до того, что надетая рубашка так присыхала к моей спине, что её приходилось кому-нибудь силой отдирать от моей спины. Ощущение — не из приятных, должен Вам сказать. Таким образом, знойное черноморское Солнце было не для меня.

В военных лагерях мне было не до экспериментов. После возвращения из лагерей, мы сдали последний экзамен по военке, я его сдал на отлично, как и большинство других экзаменов летней сессии четвёртого курса и отправился домой на время, что осталось от лета. На пятом курсе у нас было очень мало занятий, основное время нам выделялось на написание дипломной работы. Другими словами, у меня в распоряжении было много времени, и я его использовал не только на написание дипломной работы по теме тормозного излучения электронов на границе вакуум-среда, но и на продолжение своих собственных исследований возможностей человека.

Я продолжал познавать совершенно неизвестный мир, мир, который был загадкой не только для меня. Я придумывал всё новые и новые опыты, благо добровольных помощников было много, многим хотелось поучаствовать в чём-то необычном. Ко всему прочему, многие опыты сопровождались весельем по-доброму. Невозможно было удержаться от смеха, смотря на то, как здоровый парень, без видимых причин не может оторвать свою ногу от пола. Наблюдать за его реакцией, удивлением на лице после неудачных попыток оторвать свою собственную ногу от поверхности пола, когда ещё секунду назад эта же самая нога слушалась без всяких проблем… Короче, это надо видеть самому, чтобы понять взрывы хохота случайных и неслучайных зрителей, наблюдавших за происходящим. Причём, покатывались от смеха и сами «жертвы».

Я обнаружил, что на дискретных расстояниях от конкретного человека можно зацепить человека, как на крючок и, например, потянуть на себя, да так, что если это не делать аккуратно, человек может упасть, а если сделать это резко — отлететь в желаемую сторону, как мячик от стенки. Я не доводил, конечно, ситуации до критического уровня, моей задачей не было исследовать возможности нанесения ударов на расстоянии, а изучить возможности дистанционного влияния одного человека на другого (или других). Я изучал методы гипноза, когда человек погружался в гипнотический сон словесным воздействием или только мысленным, или энергетическим воздействием на соответствующие участки мозга, которые я отыскивал сам. Я научился вводить человека в состояние транса без всякого погружения в гипнотический сон, когда человек полностью сохраняет свою индивидуальность, способность адекватно мыслить в отношении всего, за исключением того, что внушалось мысленно или посредством слов. Я не знал, изучал ли кто другой подобное или нет, пришли ли к тем же выводам, что и я — я не знал в то время. Да для меня это и не было важно, для меня было важно разобраться самому, понять природу происходящего для себя.

Возможно, я «открывал» велосипед, возможно, я случайно открыл что-нибудь новое. Для меня это не было важным, важным было только понять, проникнуть и осмыслить суть происходящего. Аналогичное интересовало меня и при лечении людей. Мне было интересно понять, что же из себя представляет живой организм, живая клетка. Как живой организм функционирует, почему и как возникают болезни и как можно восстановить повреждённые органы и ткани до здорового состояния. В результате мне довольно часто удавалось помочь людям в их проблемах со здоровьем. На лечебное воздействие люди реагировали тоже неодинаково. Кто-то реагировал практически мгновенно, кто-то реагировал на следующий день, кто-то — через неделю. Отличалась и скорость протекающих изменений. И опять-таки, скорость восстановительных процессов лежала в довольно широких пределах. И всё это не зависело от того, верит или не верит человек в подобное лечение.

Были случаи, когда человек верил в лечение фанатично, но это не очень ему помогало, и случаи, когда человек был упёртым скептиком и, тем не менее, проблемы «исчезали» без следа. Причём, изменения в организме человека происходили весьма необычные. Например, человек имел многолетнюю хроническую язвенную болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки и… после моей работы исчезала не только «свежая» язва, но и рубцы всех старых язв. После лечения врачи не могли найти никаких следов и симптомов болезни у человека, у которого они наблюдали за развитием болезни порой десятки лет. Атрофированные органы «превращались» в совершенно здоровые. Например, в лёгких больного туберкулёзом, после лечения не обнаруживалось известковых каверн и т. д.

Любопытно то, что известковые образования в лёгких не были частью живого организма, а возникали на месте погибших лёгочных тканей. Мёртвая материя внутри живой исчезает, и погибшие ткани лёгких, погибшие много лет назад, оказываются вновь там, где они должны быть по замыслу природы. Мёртвая материя исчезает и появляется здоровая ткань, причём, никто не мог даже сказать о том, что с лёгкими данного человека когда-либо что-нибудь случалось, тем более, туберкулёз и т. п.



* * *



Иногда происходили вещи, которые мне становились понятными позже. Например, среди моих друзей-сокурсников были и закостенелые скептики, которые старались доказать мне, что я не прав. Однажды мне предложили провести эксперимент, чтобы доказать «ошибочность» моих позиций. Мне предложили определить болезни моего сокурсника Юры Карпенко. Он стал передо мной, мне завязали глаза, и я начал сканирование его организма. Я начал сканирование, описывая те проблемы, которые я мог обнаружить у него. Я чувствовал его органы, его присутствие перед собой. Когда я закончил, мне предложили снять повязку и… его не было там, где он был до того, как мне завязали глаза. Я был удивлён, так как отчётливо чувствовал его присутствие, в то время когда его там не было. Таким образом, мне пытались доказать ошибочность моих представлений, но почему-то все не обратили внимание на то, что я точно описал все его проблемы. Обратили внимание только на то, что он ушёл с места, где стоял в начале эксперимента, а я продолжал описывать его состояние.

В то время я ещё не слышал об эффекте Кирлиана, не понимал, что человек, как и любое другое живое существо, оставляет свой отпечаток в том месте, где находился хотя бы в течение секунды. И чем дольше человек находится без движения на одном месте, тем дольше этот отпечаток сохраняется там. Поэтому, если настроиться на место где находился этот человек, можно «снять» любую информацию об этом человеке и не только о состоянии здоровья…

Позже я понял и практически доказал, что можно получить любую информацию о человеке по его фотографии, по голосу, по образу и не только, когда видели или слышали этого человека Вы сами, но и тогда, когда это делал другой человек, который должен был только подумать об этом. Только для меня всегда присутствовала этическая сторона этого вопроса. Подобный просмотр я считал возможным только по просьбе самого человека, за редким исключением. И таким редким исключением, по моим понятиям, может быть только угроза моей жизни, жизни моих близких или любого другого человека. Во всех остальных случаях человек имеет право на неприкосновенность его личной жизни. А пока, вернёмся к последовательности событий…



* * *



В результате своих опытов я обнаружил наличие телепатической передачи информации и даже телепатического управления другим человеком. Ортодоксальная наука полностью отвергала наличие телепатии, как таковой, отрицала само её существование. На личном опыте я убедился в том, что телепатия — реальна. С одной стороны, мне был понятен скептицизм ортодоксальной науки. Очень часто люди, изучающие паранормальные явления, не имели ничего, кроме энтузиазма. Очень часто парапсихологами становились психологи и психиатры, которые или лично на себе испытали паранормальные явления, или были свидетелями оных. Но, тем не менее, они оставались слепцами, идущими вперёд наощупь.

Для экспериментов с телепатией они разработали тесты с картами, которые основывались на статистике и теории вероятностей, которые сами по себе не являются безупречными, с точки зрения истины. Кроме того, скептики при положительных результатах, превышающих вероятность, всегда находили «объяснение» этим фактам. И не важно, что они не правы, важно было то, что их аргументы не было возможности опровергнуть. Поэтому я решил для себя самого провести безупречный эксперимент, подтверждающий существование телепатии. И мне, кажется, удалось это сделать. Я решил ввести человека в глубокий гипнотический сон, когда этот человек мог реагировать только на мой голос и не реагировать на всё остальное. После ввода человека в подобное состояние я становился позади, в десяти-пятнадцати метрах от него и не двигаясь, не произнося ни одного слова, мысленно приказывал человеку встать и двигаться вперёд, огибая все препятствия на своём пути. Мои глаза стали глазами человека, находящегося в глубоком гипнотическом трансе.

Сигналы моего мозга управляли движением тела этого человека, сначала моё управление телом другого человека было неуклюжим, тело двигалось рывками, не всегда слушалось. Но со временем я научился довольно неплохо управлять телом другого человека. Ощущение этого сопоставимо с обучением вождению автомобиля. Необходимо освоиться с чувствительностью педали газа и тормозов, чтобы машина не дёргалась рывками. Так и при управлении телом другого человека — необходимо подобрать правильные управляющие сигналы. Когда эта задача была решена, я «провёл» человека по схеме, переданной мне на листке бумаги. Мне поставили задачу провести человека между поставленными произвольно стульями, подвести к пианино, посадить на стул, открыть крышку оного и заставить этого человека сыграть что-нибудь. Что я и сделал. Испытуемый, точнее испытуемая, в состоянии транса прошла между расставленными стульями, села и начала играть…

Причём, эта девушка не умела играть на фортепиано (как и я) до входа в это состояние и не могла играть после выхода из оного. Причём, она играла мелодию, которая не была известна никому, из нескольких профессиональных музыкантов, присутствующих на эксперименте. Музыка была близка к классической, чем-то напоминала музыку Бетховена. После вывода из гипнотического транса, эта девушка абсолютно не помнила ничего из того, что она делала. Она помнила только, что закрыла глаза и тут же их открыла. Этот эксперимент проводился несколько раз с тем же самым результатом. Причём, в последующих экспериментах мне не пришлось тратить время на обучение контролю над телом другого человека…

С самого начала изучения своих возможностей и развития оных, я всегда пытался доказать скептикам, что влияние одного человека на другого существует и реально. Мне казалось, что человек просто заблуждается, и ему нужно лишь только помочь открыть глаза, чтобы подарить невероятно интересный мир, который таил в себе разгадки тайн природы. Практически всегда мне это удавалось. Скептик был вынужден признать факты и… ничего от этого не менялось. Очень многие говорили мне: «Докажи всё это мне лично и тогда я поверю!» И я доказывал. Но в результате этого ничего не менялось, эти люди продолжали нести другим ложные представления, в ложности которых они смогли убедиться сами…

Мне было трудно понять, почему люди, называющие себя учёными, не заинтересованы в познании истины?! Лично мне это казалось странным. Вначале я тратил много сил и времени, доказывая подобным людям свою правоту, а потом понял, что многим из них истина не нужна. Она для них даже опасна, так как из-за истины они могут потерять свои тёпленькие места, «научную» репутацию и т. д. Всегда меня возмущало то, что все эти люди ни в школе, ни в институтах-университетах не требовали, чтобы учителя и преподаватели доказывали им лично правильность тех или иных утверждений. Они всё впитывали слепо, без каких-либо возражений. А реальные факты, подтверждающие мои предположения, они отторгали, говоря: «это, конечно, интересно, но я бы хотел на своём личном опыте убедиться в этом». И я доказывал и на их личном опыте, но даже их собственный опыт не изменял их позиций.

Часто после того, как я доказывал что-нибудь этим людям, они просто исчезали с моих горизонтов, часто отрицая даже факт знакомства со мной. Мне было досадно от такой непорядочности, но не более того. Моей задачей было не получение учёных степеней, а познание истины, в первую очередь, для себя самого. Я прекрасно понимал, что пошёл практически против всех в науке. Потому что мои результаты и понятия о природе вещей противоречили большинству господствующих в науке представлений. Но меня это не смущало, я с детства был упёртый и фразой «это так, потому, что это так» заставить меня изменить свои убеждения только потому, что это сказал доктор наук или академик, было просто невозможно.