Ларри последовал его примеру. Глен курил трубку. У Стью было несколько сигарет. Он решил выкурить одну. Некоторое время они молча курили.

— Как же далеко от Нью-Гэмпшира, Плешивый, — прервал молчание Стью.

— Да и до Техаса отсюда не докричишься.

Стью улыбнулся:

— Ты прав.

— Думаю, ты сильно скучаешь по Франни.

— Да. Скучаю и беспокоюсь. Переживаю за ребенка. И с наступлением темноты тоска усиливается.

Глен пыхнул трубкой.

— Здесь ты ничего не можешь изменить, Стюарт.

— Знаю. Но я волнуюсь.

— Конечно, — Глен выбил трубку о камень. — Прошлой ночью случилось нечто необычное, Стью. Весь день я пытался понять, что это было: реальность, сон или что-то другое.

— В чем дело?

— Я проснулся ночью, а Кин рычал на что-то. Должно быть, было уже за полночь, потому что костер догорал. Кин был на другой стороне костра, шерсть его встала дыбом. Я приказал ему замолчать, но он даже не глянул на меня. Он смотрел куда-то вправо от меня. И я подумал: «А если это волки?» С тех пор, как мы увидели того парня…

— Да, ужасно.

— Но там ничего не было. Мне было хорошо видно. Кин рычал на пустоту.

— Возможно, он учуял незнакомый запах.

— Да, но самое главное еще впереди. После нескольких секунд я почувствовал… абсолютно сверхъестественное. Я почувствовал, будто справа от меня над шоссе есть что-то и оно смотрит на меня. Смотрит на всех нас. Мне казалось, что я могу увидеть его тоже, что если я определенным образом прищурю глаза, то смогу увидеть. Но я не хотел этого. Потому что мне показалось, что это он. Чувствовалось присутствие Флегга, Стью.

— А возможно, и ничего, — помолчав, отозвался Стью.

— Но я уверен, что там что-то было. Кин тоже чувствовал это.

— Ну, предположим, что он действительно смотрел на нас каким-то образом. И что мы можем поделать с этим?

— Ничего. Но мне это не нравится. Мне не нравится, что он может следить за нами… если происходит именно это. Я боюсь.

Стью докурил сигарету, аккуратно затушил ее о камень, но не двинулся к спальному мешку. Он взглянул на Кина, который лежал возле костра, положив морду на лапы, и наблюдал за ними.

— Значит, Гарольд мертв, — наконец произнес он.

— Да.

— Значит, все было напрасно. Напрасно он погубил Сьюзен и Ника. Погубил и себя тоже.

— Согласен.

Больше сказать было нечего. На следующий день после того, как они прошли туннель Эйзенхауэра, они наткнулись на тело Гарольда и нашли его покаянное предсмертное послание. Скорее всего, он и Надин проехали по перевалу Лавленд, потому что рядом с Гарольдом был его мотоцикл — вернее, то, что от него осталось, — а Ральф утверждал, что по туннелю невозможно было бы проехать даже детской коляске. Сарычи крепко поработали над телом, но в окоченевшей руке Гарольд крепко сжимал блокнот. «Кольт» был засунут в рот, словно гротескное подобие леденца, и, хотя они и не похоронили Гарольда, Стью убрал пистолет. Он сделал это очень осторожно. От зрелища того, как тщательно темный человек разрушил Гарольда и как затем беззаботно отшвырнул его прочь, когда Гарольд сыграл свою роль, ненависть Стюарта к Флеггу стала еще сильнее. От этого у него возникло чувство, что они выступили в безумный, безнадежно ребячливый крестоносный поход, но он знал, что им следует поторопиться, и труп Гарольда с раздробленными ногами преследовал его так же, как застывшая гримаса Волчьей Добычи преследовала Ларри. Стью обнаружил, что ему хочется отплатить Флеггу за Гарольда так же, как и за Сьюзен и Ника… но в нем все больше и больше росла уверенность, что у него не будет такого шанса. «Но тебе хочется следить, — мрачно подумал Стью. — Ты хочешь знать, когда я доберусь до тебя, чудовище».

Глен встал, поморщившись.

— Пойду и я спать, Восточный Техас. Не уговаривай меня остаться. Дело безнадежное.

— Как твой артрит?

Глен улыбнулся:

— Не так уж плохо. — Но к спальному мешку Глен пошел, прихрамывая.

Стью подумал, что, пожалуй, не стоит курить вторую сигарету — выкуривая две-три в день, он истощит свой запас к концу недели, — но потом все же закурил. В этот вечер было не так уж холодно, но не могла быть никаких сомнений, что в этих местах лету пришел конец. И от этого щемящая грусть охватила Стью — у него было сильное предчувствие, что больше он не увидит ни одного лета. Еще в начале этого лета он был временным рабочим на маленьком заводе, где изготовляли карманные калькуляторы. Он жил в маленьком городке под названием Арнетт и большую часть времени проводил на станции техобслуживания Билла Хэпскома, прислушиваясь к болтовне об экономике, правительстве, тяжелых временах. Теперь Стью считал, что никто из них даже не догадывался, что такое настоящие трудные времена. Он докурил сигарету и бросил ее в костер.

— Береги себя, Франни, голубка, — прошептал он, заворачиваясь в спальный мешок. И во сне ему показалось, что Нечто приблизилось к их лагерю, что-то наблюдало за ними. Это Нечто могло оказаться волком с человеческим разумом. Или вороной. Или лаской, крадущейся на брюхе через кустарник. Или неким бестелесным присутствием, наблюдающим Глазом. «Я не стану бояться дьявола, — пробормотал он во сне. — Да, если даже мне нужно будет пройти по долине смерти, я не дрогну перед дьяволом». Наконец видение растаяло, и Стью захрапел.

На следующее утро они рано пустились в путь, счетчик Ларри отщелкивал мили, в то время как шоссе лениво сбегало по Западному склону в направлении Юты. После полудня они оставили Колорадо позади. Вечером они разбили лагерь уже в Юте, западнее Харли-Доум. Впервые тишина показалась им враждебной и гнетущей. В эту ночь Ральф Брентнер заснул с мыслью: «Теперь мы на Западе. Теперь мы на его территории». И в эту ночь Ральфу снился волк с единственным красным глазом, наблюдающий за ними из пустоши. «Ступай прочь, — сказал ему Ральф. — Уходи, мы не боимся. Не боимся тебя».



В два часа дня 21 сентября они миновали Сиго. Следующим городком, согласно карманной карте Стью, был Грин-Ривер. После этого долго, очень долго не было никаких селений. Здесь, как и предсказывал Ральф, они, возможно, выяснят, с ними Бог или нет.

— Сейчас, — сказал Ларри Глену, — меня больше беспокоит нехватка воды, а не пищи.

Глен улыбнулся:

— Возможно, Господь пошлет нам ливень в качестве благословения.

Ларри скептически взглянул на безоблачное небо:

— Иногда мне кажется, что перед смертью старуха совсем спятила.

— Возможно, — мягко ответил Глен. — Если бы ты читал теософические трактаты, тебе было бы известно, что Господь частенько глаголет устами безумных и умирающих. Теперь мне кажется, что в этом есть определенный смысл. У сумасшедшего или лежащего на смертном одре крайне измененная психика. Здоровая, нормальная личность может отфильтровывать Божественное послание, изменять его соответственно своим представлениям, другими словами, здоровый человек может делать дерьмовые предсказания.

— Пути Господни… — произнес Ларри. — Я знаю. Мы плохо видим через стекло. Ладно, для меня это довольно мутное стекло. Но почему мы проделываем весь этот путь пешком, когда могли бы за неделю проехать его? Этого я понять не в силах. Но коль уж мы совершаем безумные поступки, то, я думаю, вполне нормально совершать их безумным образом.

— То, что мы делаем, имеет множество исторических прецедентов, — сказал Глен. — И я вижу огромное количество психологических и социологических причин для подобного вояжа. Не знаю, Божественные это причины или нет, но мне это многое объясняет.

— Например? — Стью и Ральф тоже подошли послушать.

— Когда-то некоторые индейские племена в Северной Америке использовали «видения» в качестве ритуала посвящения в мужчины. Когда наступало время становиться мужчиной, юноша отправлялся в джунгли безоружным. Предполагалось, что он должен убить животное и сочинить два гимна — один в честь Великого Духа, а другой в доказательство своей способности быть охотником, наездником, выполнять супружеские обязанности — и иметь эти видения. Молодой человек должен был воздерживаться от пищи. Предполагалось, что так он достигнет высот — ментальных и психических — и дождется этих видений. И скорее всего, так это и происходило. — Глен засмеялся. — Голод — самый мощный естественный галлюциноген.

— Ты считаешь, что матушка послала нас сюда именно за этими видениями? — спросил Ральф.

— Возможно, для достижения силы и святости в процессе очищения, — сказал Глен. — Отвергать вещи символично. Это как талисман, оберег. Когда отбрасываешь, отвергаешь вещи, отвергаешь также все, символически связанное с ними. Начинается процесс очищения. Начинаешь опустошать сосуд.

Ларри медленно покачал головой:

— Я ничего не понимаю.

— Ладно, давай возьмем обыкновенного человека догриппового периода. Сломаем его телевизор, и что он будет делать по вечерам?

— Читать книги, — ответил Ральф.

— Пойдет в гости к друзьям, — сказал Стью.

— Слушать музыку, — с улыбкой произнес Ларри.

— Да, конечно, — согласился Глен. — Но он также будет скучать по своему телевизору. В его жизни образуется дыра, прежде заполняемая телевизором. Где-то на задворках его разума все еще гнездится мысль: «В девять вечера я буду пить пиво и смотреть любимую программу по ящику». А когда он идет в гостиную и не находит там телевизора, то чувствует себя разочарованным. Часть его привычной жизни испарилась. Так?

— Да, — вздохнул Ральф. — Однажды наше телевидение отключили на две недели на профилактику, и я не чувствовал себя нормально, пока его снова не включили.

— И чем больше человек смотрит телевизор, тем большая дыра образуется. А теперь заберите у него все книги, всех его друзей и магнитофон. Также лишите его всех источников пропитания, кроме тех, что он сможет найти в пути. Это процесс опустошения, освобождения, но также процесс уменьшения собственного «я». Ваша самость, джентльмены, — она превращается в прозрачное стекло. Скажем лучше, в пустые тумблеры.

— Но какова цель всего этого? — спросил Ральф. — Зачем весь этот вздор?

Глен ответил:

— Если вы перечитаете Библию, то увидите, что для всех пророков стало традицией время от времени удаляться в пустыню — так сказать, для совершения Магической Мистерии Путешествия. Время, отводимое для подобных походов, обычно равнялось сорока дням и сорока ночам — древнееврейская идиома, означающая, что «никто не знал, сколько он действительно отсутствовал, но занимало это довольно длительный период времени». Напоминает это вам кого-либо?

— Конечно. Матушку, — ответил Ральф.

— Теперь представьте себя аккумулятором, а все мы таковыми и являемся. Наш мозг работает по принципу химически конвертируемого электрического тока. Мышцы также находятся под небольшим напряжением — фермент, называемый ацетилхолином, улучшает проводимость заряда, когда требуется сделать движение, а когда требуется остановка, то вырабатывается другой фермент — холинэстераза. Холинэстераза разрушает ацетилхолин, так что ваши нервы снова становятся слабыми проводниками. И это здорово. В противном случае, начав ковырять в носу, вы уже не смогли бы остановиться. Ладно, главное вот что: все, что вы думаете, все, что вы делаете, аккумулируется в батарейке. — Все внимательно слушали. — Телепередачи, чтение, дружеские разговоры, плотные, обильные обеды… все это накапливается в аккумуляторе. Нормальная жизнь — по крайней мере в рамках западной цивилизации — была похожа на езду в автомобиле, в котором с помощью электричества опускаются и поднимаются окна и сиденья, в котором электрические замки и много прочих электроприспособлений. Но чем больше приборов, тем меньше срок действия батарейки. Правильно?

— Да, — согласился Ральф. — Даже огромная «Делко» не потянет, если ее вставить в «кадиллак».

— И именно сейчас мы занимаемся отбрасыванием всего лишнего. Пришла наша очередь.

Ральф встревоженно произнес:

— Если автомобильный аккумулятор работает слишком долго, он может перегореть.

— Вот именно, — согласился Глен. — То же самое и с людьми. Библия рассказывает нам об Исайе, Иове и других, но в ней не указано, сколько пророков вернулось из пустыни после просветивших их видений. Думаю, таковые были. Но я испытываю здоровое уважение к разуму и человеческой психике, несмотря на немногочисленные случаи деградации, как, например, Восточный Техас среди нас…

— Оставь мой случай в покое, Плешивый, — огрызнулся Стюарт.

— Так или иначе, но вместимость человеческого ума несравненно больше вместимости батарейки. Я думаю, что он может принимать информацию почти до бесконечности. А в некоторых случаях и сверхбеспредельно.

Некоторое время они шли молча, переваривая услышанное.

— Мы меняемся? — тихо спросил Стью.

— Да, — ответил Глен. — Думаю, что меняемся.

— Мы похудели, — сказал Ральф. — Я замечаю это по вам, ребята. Что касается меня, то у меня был огромный живот, а теперь, глядя вниз, я снова вижу пальцы ног. Вернее, я вижу все ноги.

— Это состояние ума, — внезапно произнес Ларри. Когда они посмотрели на него, Ларри несколько смутился, но продолжал: — Это чувство возникло у меня около недели назад, но я не мог понять его. Возможно, теперь я понимаю. Я чувствовал себя приподнято, радостно. Как будто покурил отличной травки или чуть-чуть нюхнул кокаина. Но не было никаких сбивающих с толку состояний, которые обычно наблюдаются при употреблении наркотиков. При небольшой дозе коки чувствуешь, что нормальное мышление находится как бы вне твоей досягаемости. Сейчас же я чувствую, что мыслю нормально, даже лучше, чем раньше. Но ощущение приподнятости постоянное. — Ларри рассмеялся. — Может, это только из-за голода.

— Голод только часть, — согласился Глен, — но не все.

— Что касается меня, то я постоянно хочу есть, — сказал Ральф, — но это как-то становится все менее важным. Я все равно чувствую себя отлично.

— И я тоже, — произнес Стью. — Физически я никогда не чувствовал себя лучше.

— Очищая сосуд, — продолжал Глен, — вы также выбираете и весь скопившийся в нем мусор. Копоть. Грязь. Ощущение, конечно, великолепное. Это как клизма, очищающая все тело, весь ум.

— Ты всегда приплетешь что-нибудь забавное, Плешивый.

— Возможно, это определение не ласкает слух, зато оно очень верное.

— Это поможет нам против него? — спросил Ральф.

— А для чего же еще все это? — вопросом на вопрос ответил Глен. — Я даже не сомневаюсь в этом. Но нам остается только, ждать и наблюдать, не так ли?

Они продолжали идти. Кин выскочил из кустов, и некоторое время бежал рядом с ними, его коготки цокали по асфальту шоссе № 70. Ларри наклонился и потрепал его по холке.

— Старина» Кин, — сказал он, — догадывался ли ты, что ты всего лишь батарейка? Всего-навсего мощная батарейка с гарантированным сроком действия?

Кин не выказал признаков знания либо озабоченности по этому поводу, но завилял хвостом, показывая, что он полностью на стороне Ларри.



В этот вечер они разбили лагерь милях в пятнадцати восточнее Сиго, и как бы в доказательство того, о чем они разговаривали днем, впервые со времени ухода из Боулдера им нечего было есть. Остатки растворимого кофе они пили из одной чашки, передавая ее по кругу. Последние десять миль они не встретили на пути ни одной застывшей машины.

На следующее утро, двадцать второго сентября, они наткнулись на перевернутый «форд» с четырьмя трупами в салоне — двое взрослых и двое детишек. В машине было две коробки с крекерами в форме зверюшек и большой пакет заплесневелых картофельных чипсов. Крекеры сохранились гораздо лучше. Они разделили еду на пять частей.

— Не глотай их, Кин! — предупредил Глен. — Плохая собака! Где твои манеры? А если ты такой невоспитанный — насколько я могу судить, — то где твоя savoir-faire[26]?

Кин вилял хвостом и так смотрел на крекеры, что не оставалось сомнений, что savoir-faire он обладал не больше, чем манерами.

— Нужно есть корни, ежей, иначе умрем, — произнес Глен и отдал собаке последний крекер из своей доли — фигурку тигра. Кин проглотил его и снова стал принюхиваться.

Ларри экономил свою долю — около десятка фигурок животных — чтобы растянуть удовольствие. Ел он медленно и задумчиво.

— Вы когда-нибудь замечали, — спросил он, — что у фигурных крекеров слабый привкус лимона? Я помню его с детства. С тех пор я не ощущал этого вкуса до настоящего мгновения.

Ральф, перекладывавший два оставшихся крекера из ладони в ладонь, откусил один.

— Да, ты прав. В них есть лимонная добавка. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы Ники был с нами. Я был бы не прочь разделить эти крекеры с ним.

Стью согласно кивнул. Они доели крекеры, и пошли дальше. Этим же днем они наткнулись на огромный грузовик, очевидно, направлявшийся в Грин-Ривер, — он аккуратно стоял на обочине, мертвый водитель застыл за рулем. В грузовике они нашли консервированное мясо, но никто из них, казалось, не хотел есть много этого мяса. Глен предположил, что желудки у них усохли. Стью сказал, что у мяса, по его мнению, неприятный запах — оно не испорчено, но слишком жирное. Слишком мясное. Его тошнит от этого запаха. Он смог заставить себя проглотить только маленький кусочек. Ральф же сказал, что с большим удовольствием съел бы лучше две-три коробки крекеров, и все рассмеялись. Даже Кин, съев маленькую порцию, удалился изучать другие запахи.

В эту ночь они заночевали восточнее Грин-Ривер, а рано утром увидели, что все вокруг припорошило снегом.



Около полудня двадцать третьего они вышли к высохшей пойме реки. Весь день небо было затянуто тучами и стало холодно — достаточно холодно для снега, подумал Стью.

Вчетвером они стояли на краю обрыва, Кин у ног Глена, и смотрели вниз и на другой край оврага. Где-то севернее, возможно, есть дамба, а может, ее снесли летние ливни. Что бы там ни было, но Сан-Рафаэль частенько являлась причиной наводнений, она стала пересыхать только в последние несколько лет. Наводнение размыло даже огромные тридцатифутовые плиты шоссе № 70. Овраг был футов пятьдесят в глубину, с обрывистыми краями, осыпающимися склонами — бутовая земля, голыш и осадочные породы. По дну медленно струился ручей.

— Боже праведный, — воскликнул Ральф. — Кто-то должен позвонить в департамент по ремонту дорог штата Юта!

Ларри вытянул руку.

— Посмотрите-ка сюда, — позвал он. Далеко внизу они увидели скопление странных, обтесанных ветром монолитов, а ярдах в ста ниже по течению Сан-Рафаэль — обрывки дорожного заграждения, куски кабеля, огромные глыбы асфальтового покрытия дороги. Обломок столба указывал на затянутое облаками небо, как апокалипсический палец, обмотанный проводами линии электропередач.

Глен, засунув руки в карманы, смотрел вниз на усыпанный галькой обрыв, на лице его застыло отсутствующее, мечтательное выражение. Стью тихо спросил:

— Глен, ты сможешь перебраться?

— Думаю, да.

— Как твой артрит?

— Бывало и хуже. — Глен улыбнулся. — Но, говоря честно, бывало и лучше.

У них не было веревки, чтобы обвязаться. Осторожно ступая, Стью начал спуск первым. Ему не нравилось, как иногда под его ногами, сдвигаясь, осыпался грунт. Один раз ему даже показалось, что вот-вот он не удержится на ногах и скатится вниз на самое дно, вызвав селевой поток. Ухватившись рукой за выступающий камень, он нащупывал ногой более устойчивую почву. Мимо него пронесся Кин, вздымая облачка пыли и осыпая вниз струйки земли, смешанной со щебнем. А уже через мгновение он стоял внизу, виляя хвостом, и дружелюбно лаял.

— Ах ты долбаный задавака, — проворчал Стью и осторожно спустился вниз.

— Я буду следующим, — сообщил Глен. — Я слышал, что ты сказал о моей собаке!

— Будь осторожен, Плешивый! Очень осторожен! Земля под ногами так и плывет.

Глен спускался очень медленно, обдуманно перебираясь от одной точки до следующей. Стью весь напрягался, когда сель начинал скользить под ногами Глена. Волосы Глена, разметавшиеся от легкого ветерка, отливали серебром. Стью показалось, что когда он впервые встретил Глена в Нью-Гэмпшире, малюющего пейзаж рядом с дорогой, то волосы его были только тронуты серебром. И пока ноги Глена не коснулись устойчивого дна, Стью с ужасом ожидал, что тот упадет и сломает себе хребет. Он облегченно вздохнул и похлопал Глена по плечу.

— Что за телячьи нежности, Техас? — пробормотал Глен, ероша шерсть подбежавшей к нему собаки.

Наступила очередь Ральфа — он передвигался очень осторожно и, наконец, спрыгнул вниз с высоты восьми футов.

— Вот так, — сказал он. — Будет смеху, если мы не сможем выбраться наверх и нам придется пройти миль пять в поисках более пологого склона.

— Будет намного смешнее, если начнется еще одно наводнение, пока мы будем заняты поисками, — ответил Стью.

Ларри легко и быстро спустился вниз и присоединился к ним минуты через три.

— Кто будет подниматься первым? — спросил он.

— А почему бы и не ты, раз уж ты такой шустрый? — съязвил Глен.

— Конечно.

Подъем занял у Ларри гораздо больше времени, дважды предательский грунт ускользал у него из-под ног, и он чуть не сорвался вниз. Но, наконец, Ларри взобрался и помахал им сверху.

— Кто следующий? — спросил Ральф.

— Я, — ответил Глен и направился к склону.

Стью поймал его руку.

— Послушай, — сказал он, — мы можем пройти вверх по течению и поискать более пологий склон, как предлагал Ральф.

— И потерять остаток дня? Когда я был ребенком, то мы взбирались по таким откосам за сорок секунд, а пульс был семьдесят ударов в минуту.

— Но ты уже не ребенок, Глен.

— Да, но кое-что от него все же осталось.

Прежде чем Стью успел возразить, Глен начал подъем. Поднявшись на треть, он передохнул, затем стал карабкаться дальше. Где-то на середине подъема он ухватился за выступ камня, который обломился под его тяжестью и полетел вниз, и Стью в ужасе зажмурил глаза, уверенный, что Глен сейчас полетит вниз следом за камнем и это будет конец.

— Вот дерьмо, — вздохнул Ральф.

Глен взмахнул руками, но удержал равновесие. Он ухватился за выступ правой рукой и поднялся еще на двадцать футов, отдохнул и снова стал карабкаться вверх. Каменный уступ рядом с вершиной, на котором он стоял, пополз вниз, и Глен, несомненно, упал бы, но Ларри подоспел вовремя. Он ухватил Глена за руку и вытащил его.

— Ничего страшного, — сообщил Глен стоящим внизу.

Стью облегченно улыбнулся:

— Как твой пульс, Плешивый?

— Думаю, ударов девяносто, — ответил Глен.

Ральф взобрался вверх, как горный козел, проверяя каждый уступ. Последним подъем начал Стью.

До самого момента своего падения Стью думал, что этот склон намного легче того, по которому они спускались. Уступы были шире, да и уклон более пологий. Но смесь известняка с осколками камней, разрыхленная сыростью, легко откалывалась под ногами. Стью, предчувствуя возможность беды, поднимался очень осторожно.

Он был уже по грудь над краем обрыва, когда выступ породы под его левой ногой внезапно исчез. Он почувствовал, что начал скользить вниз. Ларри попытался схватить его за руку, но на этот раз не успел. Стью схватился за торчащий обломок камня, но тот выскользнул у него из рук. Секунду он тупо смотрел на оставшийся в руках обломок, и тут скорость его скольжения стала увеличиваться. Стью отбросил обломок, чувствуя, как его охватывает паника.

Его колено стукнулось обо что-то, и резкая боль пронзила ногу. Стью ухватился за подвижную поверхность склона, которая теперь скатывалась вниз со все возрастающей скоростью, но в руках у него осталось только по пригоршне селя. Он катился вниз, дыхание замерло у него в груди. Футов десять он просто пролетел вниз и приземлился на лодыжку. Раздался щелчок. Боль была безумной. Стью завопил. И снова покатился вниз. Земля забивалась ему в рот. Острые края камней оставляли кровавые царапины на лице и руках. Приземлился он снова на поврежденную ногу, которая щелкнула еще в одном месте. Но теперь он не завопил, на этот раз он вскрикнул.

Последние пятнадцать футов он проехал на животе, как ребенок на салазках. В брюки набилась земля, сердце стучало в ушах. Нога была словно охвачена огнем. Куртка и рубашка задрались до подбородка.

«Перелом. Насколько сложный? Достаточно сильный, судя по боли. По крайней мере в двух местах, возможно, больше. И вывих коленной чашечки».

По склону огромными прыжками, казавшимися пародией на только что случившееся со Стюартом, спускался Ларри. И вот он уже рядом с ним, стоит на коленях и задает те же вопросы, которые Стью только что задал себе.

— Насколько плохо, Стью?

Стью, приподнявшись на локтях, посмотрел на Ларри. Лицо его, побледневшее от боли, было в грязных потеках.

— Думаю, месяца через три я снова смогу ходить, — сказал он. Его затошнило. Он взглянул на затянутое тучами небо, воздел к нему сжатые кулаки и угрожающе потряс.

— О-о-о ЧЕРТ! — крикнул он.



Ральф и Ларри наложили на ногу Стью шину. Глен достал пузырек с тем, что он называл «мои артритные таблетки», и дал одну Стюарту. Стью не знал, что это за таблетки, а Глен отказался сообщить, но боль в ноге несколько утихла, притупилась. Он чувствовал себя очень спокойно, почти безмятежно. Ему показалось, что все они живут взаймы, — не потому, что они отправились на поиски Флегга, а потому, что они пережили Мертвую Хватку. Во всяком случае, он знал, что должно было произойти… а теперь собирается посмотреть, что же произошло. Ларри только что кончил говорить. Все встревоженно смотрели на Стью в ожидании, что же он скажет.

А то, что он сказал, было достаточно просто:

— Нет.

— Стью, — мягко произнес Глен, — ты просто не представляешь…

— Представляю. Я говорю «нет». Никакого возвращения в Грин-Ривер. Никакой веревки. Никакой машины. Это противоречит правилам игры.

— Да какая к черту игра! — закричал Ларри. — Ты же умрешь здесь!

— А вы почти наверняка умрете в Неваде. А теперь идите, продолжайте путь. Еще часа четыре будет светло. Нет никакой необходимости терять их.

— Мы не собираемся оставлять тебя одного, — возразил Ларри.

— Извини, но вам придется. Я приказываю вам.

— Нет. Теперь я здесь командую. Матушка сказала, если с тобой что-то случится.

— … то вы пойдете дальше.

— Нет. Нет. — Ларри повернулся к Глену и Ральфу, как бы ища у них поддержки. Они встревоженно смотрели на него. Кин сидел рядом и наблюдал за четырьмя мужчинами, аккуратно обвив хвостом лапы.

— Послушай меня, Ларри, — как можно убедительнее сказал Стью. — Весь этот поход основывается на том, что старенькая леди знала, о чем говорит. А если ты начнешь уклоняться, то все разрушишь.

— Да, это правильно. — Ральф закряхтел.

— Нет, не правильно, — крикнул Ларри, яростно подражая оклахомскому акценту Ральфа. — Падение Стюарта не было волей Господа, это также не было и делом темного человека. Это просто сель, сель\\ Я не оставлю тебя, Стью. Больше я не стану бросать людей в беде.

— Мы вынуждены оставить его, — спокойно произнес Глен.

Ларри, не веря своим ушам, оглянулся, лицо его выражало недоумение, как будто его предали.

— Я считал тебя его другом!

— Я ему друг. Но это ничего не меняет.

Ларри истерично рассмеялся и отошел прочь.

— Вы сумасшедшие!

— Нет. Мы выработали соглашение. Стоя вокруг смертного одра матушки Абигайль, мы сделали выбор. Это почти наверняка означало нашу смерть, и мы знали об этом. Мы понимали условия соглашения. А теперь нам остается лишь следовать им.

— Я тоже хочу этого! Но можно же раздобыть машину, положить Стью на заднее сиденье и отправиться дальше…

— Нам предписано идти пешком, — произнес Ральф. Он указал на Стью. — А он не может идти.

— Правильно! Просто отлично! Он сломал ногу. И что ты предлагаешь? Пристрелить его, как загнанную лошадь?

— Ларри… — начал было Стью, но прежде чем он успел вымолвить еще хоть слово, Глен рывком притянул Ларри к себе.

— Кого ты пытаешься спасти? — Голос Глена был холодным и резким. — Стью или себя?

Шевеля губами, Ларри смотрел на него.

— Все очень просто, — сказал Глен. — Мы не можем остаться… а он не может идти.

— Я отказываюсь соглашаться с этим, — прошептал Ларри. Лицо его было мертвенно-бледным.

— Это испытание, — неожиданно произнес Ральф. — Вот что это такое.

— Возможно, испытание психики, — пробормотал Ларри.

— Голосуем, — лежа на земле, сказал Стью. — Я голосую за то, чтобы вы шли дальше.

— Я тоже, — сказал Ральф. — Стью, извини. Но если Господь будет помогать нам, возможно, он поможет и тебе…

— Я не пойду, — пробормотал Ларри.

— Ты же думаешь не о Стью, — сказал Глен. — Мне кажется, ты пытаешься спасти, сохранить что-то в себе. Но на этот раз правильнее будет уйти, Ларри. Мы обязаны сделать это.

Ларри медленно провел тыльной стороной ладони по губам.

— Давайте переночуем сегодня здесь, — произнес он. — Давайте все обдумаем.

— Нет, — возразил Стью.

Ральф кивнул. Он переглянулся с Гленом, а затем Глен выудил из кармана пузырек с «артритными таблетками» и отдал его Стью.

— Они на основе морфия, — сказал он. — Доза, превышающая три-четыре таблетки, может оказаться смертельной. — Их взгляды встретились. — Ты понял, Восточный Техас?

— Конечно.

— О чем вы говорите? — закричал Ларри. — Что вы предлагаете?

— А ты не понимаешь? — спросил Ральф с таким презрением, что Ларри разом умолк. И тут же перед его внутренним взором с умопомрачительной скоростью, как маски в вихре карнавала, пронеслось: таблетки, стимуляторы, транквилизаторы, Рита. То, как он переворачивает ее и видит, что она мертва, окоченела, а из ее рта стекает зеленая рвотная масса.

— Нет! — завопил он и попытался вырвать пузырек из рук Стюарта.

Ральф обхватил его за плечи. Ларри сопротивлялся.

— Отпусти его, — попросил Стью. — Я хочу поговорить с ним. — Но Ральф продолжал держать Ларри, с сомнением глядя на Стью. — Да отпусти же его!

Ральф убрал руки, но в любой момент готов был наброситься на Ларри снова. Стью позвал:

— Иди сюда, Ларри. Наклонись ко мне.

Ларри подошел и присел рядом. С несчастным видом он смотрел на Стью.

— Но это же неправильно. Когда кто-то падает и ломает ногу, то не должен… то нельзя просто уйти и оставить этого человека умирать. Разве ты не понимаешь этого? Эй, дружище… — Он коснулся лица Стюарта. — Пожалуйста. Подумай.

Стью взял Ларри за руку.

— Ты что, считаешь меня сумасшедшим?

— Нет! Нет, но…

— Как ты считаешь, люди, находящиеся в здравом уме, имеют право решать, что они хотят делать?

— О Боже, — простонал Ларри, слезы покатились по его щекам.

— Ларри, ты ничем не поможешь мне. Я хочу, чтобы ты продолжал путь. Если вы уйдете из Лас-Вегаса живыми, возвращайтесь той же дорогой. Возможно, Господь пошлет мне пищу, чтобы не умереть от голода. Я читал, что человек может прожить без пищи семьдесят дней, если у него есть вода.

— Но до этого времени наступит зима. Ты умрешь от холода через три дня, даже если и станешь принимать эти таблетки.

— Это тебя уже не касается. В этом акте пьесы тебе не отведено роли.

— Не прогоняй меня, Стью.

— Я посылаю тебя вперед, — мрачно произнес Стью.

— Это безумие. — Ларри выпрямился. — А что нам скажет Франни, когда узнает, что мы оставили тебя на растерзание зверью?

— Она вообще ничего не скажет, если вы не пойдете туда и не остановите его часы. Как и Люси. Или Дик Эллис. Или Брэд. Как и все остальные.

— Ладно, — ответил Ларри. — Мы пойдем. Но завтра. А сегодня мы заночуем здесь, возможно, мы увидим во сне… нечто…

— Никаких снов, — мягко возразил Стью. — Никаких знамений. Вы останетесь на ночь, но во сне ничего не увидите, а потом вам захочется остаться еще на одну ночь и еще на одну… Вы должны уйти прямо сейчас.

Ларри, опустив голову, отошел прочь и встал, повернувшись ко всем спиной.

— Ладно, — наконец произнес он еле слышно. — Мы сделаем по-твоему. Пусть Господь спасет наши души.

Ральф, подойдя к Стью, опустился на колени.

— Может быть, тебе принести что-нибудь, Стью?

Стью улыбнулся:

— Да. Все, что когда-либо писал Гор Видал: его сочинения о Линкольне, Аароне Берре и остальных парнях — ведь теперь эти книги предназначены для сосунков. Кажется, сейчас мне представился подобный шанс.

Ральф виновато улыбнулся:

— Кажется, я сделал прокол. Извини, Стью.

Стью пожал протянутую руку, и Ральф отошел. Глен присел рядом со Стью, слезы снова бежали по его морщинистым щекам.

— Ладно, ладно, — сказал Стью. — Со мной все хорошо.

— Ларри прав. Это ужасно. Как будто пристреливаешь лошадь.

— Ты же знаешь, что все должно быть сделано.

— Думаю, да, но кто понимает все это до конца? Как твоя нога?

— Сейчас абсолютно не болит.

— Ладно, у тебя есть таблетки. — Глен смахнул слезы рукой. — Прощай, Восточный Техас. С тобой было чертовски приятно общаться.

Стью отвернулся.

— Не говори «прощай», Глен. Лучше скажи «до свидания». Возможно, ты свалишься с этого чертового склона, и тогда мы проведем здесь зиму, играя в трик-трак.

— Но это не «до свидания», — ответил Глен. — Я чувствую это, а ты?

И потому, что он чувствовал это, Стью снова повернулся к Глену.

— Да, — произнес он, а затем слабо улыбнулся. — Но я не стану бояться дьявола, ведь так?

— Так! — согласится Глен. Голос его упал до шепота. — Нажми на выключатель, если нужда заставит, Стюарт.

— Хорошо.

— Тогда прощай.

— Прощай, Глен.

Трое мужчин собрались около западного склона оврага. Оглянувшись через плечо, Глен начал подниматься. Стью наблюдал за его продвижением вверх со все возрастающей тревогой. Двигался Глен небрежно, почти неосторожно, лишь мельком бросая взгляд под ноги. Грунт обвалился под его ногами раз, затем другой. Оба раза он безразлично хватался руками в поисках опоры, и оба раза такая опора оказывалась на месте. Когда Глен добрался до верха, Стью вздохнул с глубоким облегчением.

Следующим поднимался Ральф, а когда он был уже наверху, Стью в последний раз окликнул Ларри. Он отметил, что по-своему лицо Ларри очень напоминает лицо Гарольда Лаудера в последний период его жизни — удивительно, спокойное, взгляд внимательный и немного тревожный.

— Теперь ты главный, — сказал Стью. — Справишься?

— Не знаю. Попытаюсь.

— Тебе предстоит принимать решения.

— Да? Похоже, что первое мое решение было отвергнуто. — В глазах Ларри мелькнул укор.

— Да, но это был единственный и последний случай. Послушай, его люди собираются схватить вас.

— Да. Думаю, они это сделают. Они либо схватят нас, либо перестреляют, как собак, из укрытия.

— Нет, я думаю, они схватят вас и доставят к нему. Думаю, это случится в следующие пару дней. Когда прибудете в Лас-Вегас, внимательно наблюдайте за всем. Ждите. Оно придет.

— Что, Стью? Что придет?

— Не знаю. То, ради чего мы были посланы сюда. Будьте готовы. Уловите момент прихода.

— Мы вернемся за тобой, если сможем. Помни об этом.

— Конечно.

Ларри торопливо поднялся по склону и присоединился к Глену и Ральфу. Все трое помахали на прощанье. Стью помахал в ответ. Они ушли. И больше Глен, Ральф и Ларри никогда не видели Стью Редмена.

Глава 13

Оставшаяся тройка разбила лагерь в шестнадцати милях западнее того места, где был оставлен Стью. Они преодолели еще один овраг, но не такой глубокий. Настоящая причина того, что они прошли так мало, крылась в том, что некая частичка сердца оторвалась от них. И невозможно было сказать, собирается ли она возвращаться. Казалось, ноги у них налились свинцом. Они почти не разговаривали. Никто не осмеливался смотреть в лицо другому, боясь увидеть на нем отражение собственной вины.

С наступлением темноты они сделали привал и развели костер. Вода здесь была, но еды не было. — Глен набил остатками табака свою трубку и неожиданно подумал, есть ли у Стью хоть одна сигарета. Эта мысль отравила вкус табака, и он выбил трубку о камень, бездумно выбрасывая последние крошки «Боркум рифф». Когда несколько минут спустя в темноте заухала сова, он огляделся по сторонам.

— А где Кин? — спросил он.

— Довольно странно, — сказал Ральф. — Не помню, чтобы видел его последние несколько часов.

Глен встал.

— Кин! — крикнул он. — Эй, Кин! Кин!

Голос его одиноким эхом отдавался в пустоте. Нигде не раздался ответный лай. Глен снова сел, его переполнила печаль. Он вздохнул. Кин прошел с ним почти по всему континенту. А теперь он исчез. Это было похоже на дурное предзнаменование.

— Думаете, с ним что-то случилось? — тихо спросил Ральф.

— Возможно, он остался со Стью, — задумчиво ответил Ларри.

Глен удивленно взглянул на него.

— Возможно, — согласился он, обдумывая вероятность подобного. — Возможно, так оно и есть.

Ларри перебрасывал камешек из руки в руку, из руки в руку, снова и снова.

— Стью сказал, что, возможно, Господь пошлет ему ворона, чтобы тот кормил его. Сомневаюсь, чтобы его можно было найти поблизости, поэтому Он, может быть, вместо ворона послал ему собаку.

Костер затрещал, взметнув в темноту фейерверк искр, как бы желая хоть на мгновение прорвать темень, а затем снова замерцал в ночи ровным огнем.



Когда Стью увидел крадущуюся к нему по дну оврага тень, он подполз на локтях к ближайшему валуну, выставив вперед поломанную ногу, и нашарил камень побольше. Он промерз до костей. Ларри был прав. Два или три дня лежания в таком холоде — и все. Но, похоже, сначала до него доберется это крадущееся существо. Кин оставался рядом с ним до самого захода солнца, а потом убежал, легко выбравшись из оврага. Стью не стал звать его назад. Пес найдет дорогу к Глену и пойдет с ними. Возможно, в этой игре и Кину отведена своя роль. Но как же он хотел, чтобы Кин остался чуть-чуть подольше… Конечно, есть выход — таблетки, но Стью не хотелось быть разорванным на куски волками темного человека.

Он плотнее сжал камень в ладони. Темный силуэт замер ярдах в двадцати от дна оврага. Затем тень снова стала спускаться, черная тень в черной нота.