С этими словами он ударил ее по лицу с такой силой, что Сиена потеряла сознание.

Глава 46

Когда она очнулась, то обнаружила себя сидящей на постели, опершись о спинку. На ней было только белье, руки были больно связаны за спиной. Рэндалл сидел в кресле рядом с кроватью. Он пристально смотрел на нее, у ног стояла полупустая бутылка бренди. От него сильно пахло спиртным.

Когда он заговорил, голос звучал невнятно:

— Что, очнулась, тупая сука? Ты подставила меня, дура! Не могла держать себя в руках?!

Сиена чуть отодвинулась от него, пытаясь унять страх. Вся правая половина лица горела огнем и явно распухла. Она глянула на часы и поняла, что уже два часа ночи. Последнее, что ей запомнилось, был ужасающей силы удар кулаком. Тогда Рэндалл был еще трезв, но у него было полно времени, чтобы напиться.

— Рэндалл, развяжи мне руки, пожалуйста. Это же просто нелепо!

Сиена старалась говорить твердым, спокойным тоном, надеясь, что это подействует на Стайна отрезвляюще. Она всегда знала, что он груб и даже склонен к насилию, но никогда не видела его в подобном состоянии. По крайней мере с ней он всегда знал меру.

— Так, значит, ты думаешь, что могла бы достичь подобных высот без моей помощи, да? И Люк, выходит, так думает? Я верно понял? — Рэндалл встал и очень медленно направился к Сиене со стаканом в руке.

— Конечно, нет, — торопливо произнесла она. — Я многим обязана тебе. — Ей отчаянно хотелось, чтобы ее голос не дрожал от страха, но ничего не получалось. — И Люк тоже это знает. Он не хотел тебя задеть.

— Заткнись! Я не хочу и слышать о Люке!!!

Голова Сиены вдруг едва не раскололась, в левом виске тяжело ухнуло и взорвалось болью, хотя она и не успела понять, что произошло. Все вокруг замедлилось в несколько раз, а затем понеслось стремительно. Через секунду девушка почувствовала, как по виску потекло что-то теплое, заливая глаз и попадая в открытый от ужаса рот.

Только после этого она поняла, откуда взялась эта странная боль: Стайн разбил ей о голову стакан.

Она не могла даже схватиться за голову, потому что руки были связаны, не могла понять, как сильно разбит висок и почему она словно ослепла. Все вокруг будто плавало в крови, утопая в алом и густом сиропе. Ужас, последовавший вслед за этим, был животным, каким-то всепоглощающим, стиравшим даже боль.

Рэндалл ударил ее снова, и Сиена ощутила, как кусок стекла вошел в бровь, разрезая тонкую кожу века. На мгновение она лишилась сознания, но тотчас пришла в себя, ничего не соображая.

— Господи! — взвизгнула девушка, глотая кровь. — Что ты со мной сделал?!

Рэндалл застыл на месте, изумленно глядя на разбитый стакан в своей руке, словно видел его впервые. У него были порезаны пальцы.

— Сиена, — произнес он безжизненным тоном, словно зомби. — Прости. Черт. Прости… Дай… дай, я помогу.

Негнущимися пальцами он достал из кармана платок и потянулся к Сиене рукой, но она нечеловечески завыла и отпрыгнула на постели, дрыгая ногами, словно гигантский паук.

— Уйди! Не тронь! Не тронь!

Одной ногой она случайно попала наклонившемуся Стайну по носу, разбив его в кровь. Он охнул и инстинктивно ударил ее не глядя. Кулак попал в грудную клетку, по тем самым ребрам, что были сломаны в аварии год назад.

Сиена скорчилась в агонии. В этом положении ее настиг еще один удар, пришедшийся в левую часть лица. Челюсть хрустнула.

Даже адреналин, бурливший в крови, не мог унять жестокой боли от побоев. Рэндалл был крупным, сильным мужчиной, и даже не будь руки Сиены завязаны, она не смогла бы с ним справиться. А сейчас она была беззащитна, связана и в плену страха, какого никогда в жизни еще не испытывала.

Белые простыни под ней обагрились пятнами. Девушка ежесекундно впадала в полузабытье, которое никак не могло накрыть ее с головой, ослабляя боль и мучения.

Когда Рэндалл снова приблизился, у Сиены уже не было сил сопротивляться. Каким-то осколком сознания она знала, что он развязывает ей руки, ненадолго уходит, а затем возвращается с ворохом полотенец, смоченных водой.

Когда Стайн присел рядом на постель, девушка потеряла сознание, но снова очнулась, когда он попытался неловко промокнуть ей висок и глаз. Боль была нестерпимой.

У Фэррелла были сильные сомнения насчет такой уж заинтересованности Советов в Англии. У них хватало своих проблем — со своим собственным народом хотя бы — но атмосфера в Англии в семидесятые действительно была нерадостной. Тэтчер только-только пришла к власти. Она обещала всем и каждому, что все будет как в старые добрые времена, и лучшую жизнь рабочему классу, но на самом деле набросила узду покрепче. Она делала все для развития тотального капитализма и ничего — для более традиционных ценностей. Фэррелл был сторонником смешанной экономики. Консерваторы готовы были распродать все ради выгоды правящего класса, сиюминутной выгоды. Он не возражал Эдди, потому что хотя их взгляды и расходились, это были всего лишь разговоры. По крайней мере оба они осознавали опасность Евросоюза.

Вслед за этим все же наступило небытие, долгожданное и прохладное, унося страдания. Последнее, что запомнила Сиена, был Стайн, сидящий на краю постели с окровавленным полотенцем в руке. Он раскачивался из стороны в сторону и повторял:

Их отношение к нему было одинаковым, но хотя так же, как Эдди, он рассматривал ЕС как попытку уничтожить индивидуальные особенности наций, ненавязчиво заменив их обществом по типу «купи-продай», все-таки главную опасность он видел в сосредоточении в одних руках неограниченной власти. Да, в данный момент стоящие у власти бюрократы предпочитают рафинированный либерализм, но если вдруг маятник качнется в сторону правого экстремизма, кто сможет помешать им? Но он не будет спорить. У него есть свое мнение, и этого достаточно.

— Зачем, Сиена? Зачем ты заставила меня это сделать?

— Лучший секс у меня был с японкой, — влез Тед, перебивая Эдди. — Мне тогда было шестьдесят, мы познакомились на выставке автомобилей. Ей было около пятидесяти, она хорошо сохранилась. Это было просто чудесно. Я все думаю, что сейчас с ней стало?



Эдди замолчал и уставился на Крысу Пустыни.

— Сделаю все, что в моих силах. Предупреждаю, прогноз неутешительный.

— Здорово, да? — сказал он, засмеявшись. — Тед никогда не изменится. Ты пытаешься заставить его подумать о том, как Англию разрушают изнутри, а он талдычит о японке, с которой спал тысячу лет назад. Он умрет со стоящим членом. Слишком многие думаю: о женщинах и развлечениях вместо того, чтобы думать об Англии. Давай-ка, Тед, твоя очередь идти за пивом.

Сиена очнулась, услышав незнакомый голос. Она попыталась открыть глаза, чтобы оглядеться, но ничего не вышло. Она лишь испуганно зашарила ладонями по постели.

— Да ты единственный выпил.

— Кто здесь? Я ничего не вижу. Почему я ничего не вижу?!

— Ну так поторопитесь. Незачем время терять.

Затем раздался голос Рэндалла, собранный, почти деловой. Похоже, он стоял в дальнем конце помещения и не делал попыток приблизиться, что немного успокоило Сиену.

— Ладно, Эдди. Не знаю, как ты умудрился настрогать пятерых детей, раз ты так пьешь. Ты же пьяный все время.

— Ты в частном хирургическом отделении, дорогая. Это Беверли-Хиллз. Доктора тебя подлатают.

Эдди фыркнул.

— О чем ты? Какие доктора? — На Сиену накатила волна паники. — Черт тебя возьми, Рэндалл, я не могу открыть глаза! Что ты со мной сделал?!

— Я — сильный, вот и все.

— Что я с тобой сделал? — изумленно повторил тот, сделав акцент на слове «я». — О чем ты говоришь, Сиена?

— Они хорошие дети, — сказал Тед. — Ты можешь гордиться ими, Эдди.

— Постарайтесь успокоиться, — сказал второй голос раньше, чем она успела ответить. Он звучал мягко и был совсем рядом. Говоривший либо сидел на постели Сиены, либо на стуле поблизости. — Я сделаю вам укол. Это поможет расслабиться и снимет боль.

Тед Фэрреллу нравился. Он был достойным человеком, всегда хорошо одевался. Фэррелл понимал, почему Тед оказывает такое влияние на женщин. Он был как кинозвезда, только без апломба. После войны ему удалось разбогатеть на торговле автомобилями, потом он занимался разными вещами, но в конце концов вернулся к машинам. У него всегда были деньги, но главной его любовью была музыка. Он любил джаз и тратил деньги в «У Ронни Скотта» и других джаз-клубах Лондона. В старые деньки туда и Эдди захаживал вместе с ним. Тед знал по именам всех мастеров джаза, и со многими лондонскими музыкантами был знаком лично. Особенно он восхищался Алексис Корнер. Тед умел красиво говорить, модно одеваться и не искал неприятностей. Политика его не интересовала. Он говорил, что солнце Северной Африки выжгло из него всю эту чепуху. Вот о Монти и Роммеле он мог поговорить в любое время и в любом месте. Сейчас он жил в Шефердз Ваш и пристрастился к пулу. Он частенько играл в местных пабах, выуживая деньги из карманов слоняющихся вокруг бильярдных столов юнцов. Тед знал, как вести себя с Эдди.

Девушка ощутила короткий укол в руку, и по вене поползло легкое, прохладное покалывание. Голова почти сразу потяжелела и обмякла на подушке. Сердце забилось медленнее и спокойнее. Ощущение было почти чудесным.

— Хватит, Эдди. Давай собираться. Здесь слишком дорого. Мы можем найти место подешевле, в армейском клубе например.

— У вас была травма, — продолжал голос. — Я — доктор Санфорд. Сделаю все, чтобы вы скорее поправились.

Эдди согласно кивнул, и остальные допили свое пиво. Против такого довода возразить было нечего. Тед прав. Солдатам не стоит попадать впросак.

— Но я ничего не вижу, — прошептала Сиена. Даже невзирая на наркотический ступор, она не могла позабыть о том, что беспокоило ее сильнее всего.

— Рэндалл сказал, вы упали, — сочувственно пробормотал доктор. — Прямо на стеклянный столик. У вас задеты глаза. Пока отек слишком велик, чтобы можно было делать прогнозы. Потребуется операция, но ее успех не гарантирован. Вы подпишете согласие на операцию, Сиена?

Она мучительно застонала, а затем надолго умолкла. Размышления заняли несколько минут.

Глава 19

— Я… хочу говорить с полицией… — Приходилось сильно напрягать мозги, чтобы сосредотачиваться на предмете разговора. — Я должна написать заявление. Рэндалл избил меня.

Врач тихо вздохнул и с тревогой посмотрел на клиента. Стайн не впервые привозил в его отделение избитых девушек среди ночи или рано утром. Однако раньше это были проститутки или начинающие старлетки, но не всемирно известные звезды. Да и травмы их были не столь серьезными, как у Сиены Макмаон.

Сейчас все спокойно, мы едем на восток, и молодой в лесу давно забыт. Наверное, сейчас уже вовсю рассекает на тракторе. Я смотрю на проходящих мимо парней из Блэкберна и вспоминаю тот случай несколько лет назад, когда мы напали там на один клуб. Мы уезжали на поезде, и после небольшой стычки на вокзале после матча мы отправились в Лондон — так по крайней мере думали полисы. Но через десять минут была остановка, мы вылезли, попили пива и сели на поезд в обратном направлении. Оказалось довольно просто рассредоточиться, чтобы потом снова собраться в одном пабе. Это был грязный кабак, примерно десяток клиентов не слишком респектабельного вида сидели в нем, уткнувшись в свою выпивку. Хозяину было наплевать, кого он обслуживает — кокни или паки, ведь это означало деньги, мы понимали, что он не станет звонить полисам, чтобы те лишили его выгодных посетителей. Иными словами, ему было по хую, и мы пили в мире и согласии, а потом поехали в клуб, о котором заранее разузнал Харрис. Нас было примерно пятьдесят рыл, и для клуба было, в общем-то, немного рано, но мы знали, что кто-то там обязательно будет — ведь там собиралась их фирма.

Случай был почти безнадежный. Лицо бедняжки напоминало кровавую кашу. Было ясно, что Сиене никогда уже не стать прежней.

Рэндалл, да и сам доктор, ради своей безопасности, надеялись, что после перенесенных побоев Сиена потеряет память. Однако этого не случилось.

— Полиция? Что ж, это ваше право, — осторожно сказал врач. — Но пока важнее сосредоточиться на лечении. Думайте сами. Я вас оставлю на пару минут с вашим…

Мы позволили себе не платить при входе. Фэйслифт вальнул одного секьюрити, а Харрис в комбинации с Черным Джоном — другого. Остальные разнесли такую красивую большую витрину, приветливо кивнули девушке, сидевшей за кассовым аппаратом, поинтересовались, сколько она берет за минет, потом по коридору проследовали прямо на танцпол. Там мы принялись валить всех, кто попадал под руку, и скоро мы добрались и до «Блэкберна». Это была неплохая дискотека с приличной светомузыкой, и когда началось какое-то совсем уж зажигательное техно, весь местный люд кинулся отплясывать. Экстази, правда, нам вовсе не потребовалось Парни «Блэкберна» выглядели вполне прилично, и их было почти столько же, сколько нас. Конечно, мы не могли там долго оставаться — ведь нас ждал лондонский поезд, и мы рассчитывали на внезапность. Харрис глянул на часы и прыгнул на кого-то, дав тем самым сигнал к началу операции. Наверное, они просто офигели, когда увидели нас. Представляете — вы сидите и расслабляетесь, и тут вдруг откуда ни возьмись возникает моб «Челси». Нам нужно было сделать все быстро и сразу ехать на вокзал.

— Нет! — взвизгнула Сиена, которую мысль о предстоящем разговоре с Рэндаллом привела в ужас.

Это было просто охуенно — музыка продолжала греметь, огни — сверкать, и завалив несколько ближайших уродов, мы залетели в бар, где все эти жирные пидоры бухали. Большинство из них были в слюни, и хоть они и остались стоять, шансов у них не было. Все у нас было под контролем. Мы разгромили бар, забрали кассу, а Харрис даже пустил слезоточивый газ, когда мы сваливали. Это была красивая операция, и результат неплохой, но не всегда все идет по плану. На вокзале был паб, в котором сидели местные, и какие-то сопляки предупредили их о нашем возвращении. Калдыри выскочили наружу, и по всему вокзалу завязался махач. У кого-то остались синяки и шрамы на память, но в целом ничего серьезного — просто еще один веселый субботний вечерок и еще один обычный субботний махач. Тут появились полисы, дав тем самым сигнал к окончанию веселья; «Роверс» исчезли, и мы с комфортом отправились домой.

— Ладно, ладно, — пробормотал доктор Санфорд, гладя девушку по руке, пока она не задышала спокойнее. Несмотря на солидные суммы, которые он получал от Рэндалла, помогая в «трудные моменты», доктор чувствовал отвращение к своему клиенту. Отвращение, которое сегодня возросло многократно. Бедняжка могла погибнуть. Если бы Санфорд не был замешан в предыдущих историях Стайна, то сегодня незамедлительно пошел бы в полицию. — Обещаю, вас никто не обидит. Я буду за дверью. — При этом он бросил виноватый взгляд на Рэндалла, опасаясь его разозлить.

— Оставайся на месте, или я закричу, — предупредила девушка, когда дверь палаты мягко закрылась.

У всех клубов есть свои такие истории. Типа той, когда мы играли в Саутгемптоне, еще во времена стоячих трибун. Десяток ебанутых зашли на их сектор и зарядили махач за пять минут до начала матча. Знали, что их положат, но им было до пизды. Зашли на домашний сектор, постояли там в тишине, потом прыгнули. Стремная штука. Но они знали, на что шли, и тот случай навсегда остался в моей памяти. Я так и не узнал, кто это был, но это был поступок настоящих кэшлс. Они знали, что будет. Ноль шансов на успех. «Саутгемптон» не представлял из себя ничего особенного, все равно, именно такие поступки и отличают серьезных людей. Добавляют куража. Быстро вмешались полисы, и парней вытолкали на поле, в то время как на противоположной трибуне четыре тысячи «Челси» стоя аплодировали им.

Рэндалл понял, что рисковать не стоит.

Раньше, в шестидесятые и семидесятые, главной целью было взять домашний сектор, потом в восьмидесятые это умерло, так как полиция стала работать намного грамотней, но в девяностые опять вернулось. Тех парней просто выкинули с сектора, а сейчас их сфотографировали бы, взяли бы отпечатки пальцев и засадили на шесть месяцев. Их фотки появились бы во всех газетах, и мудаки со всех телеканалов клеймили бы их за их поведение. Мы тогда еще были молодыми хулиганами, мы пели лоялистские песни, в то время как они махались с «Саутгемптоном». Основной моб «Челси» стал пытаться открыть ворота и прорваться на поле, но полисы были готовы к этому. Но те парни хотя бы вылезли живыми оттуда, и это было главное в тот день.

— Ладно, — холодно сказал он. — Однако советую хорошенько подумать, прежде чем вопить на все отделение. И в полицию обращаться не вздумай.

Он достал сигариллу и щелкнул зажигалкой. Сиена почувствовала, как сладковатый дымок потянулся по палате.

После игры «Челси» прыгнули на полисов. Там произошла одна из самых смешных вещей, которые я только видел: завалили коппера, и когда он пытался подняться, к нему подбежал какой-то лысый чел, потрясая вырванной из деревянной ограды, разломанной нашими, доской. Он схватил эту дубину, попробовал на вес. Убедился, что дубина достаточно увесистая. Подбежал к полису и сломал ее ему об голову. Все это происходило как на замедленном повторе. Парень приготовился повторить опыт, но тут подбежала женщина в клубном шарфе и оттолкнула его. Сказала «отвали, оставь полицейского в покое». Лысый пожал плечами и вернулся к остальным нашим, которые швыряли все, что попадало под руку, в видневшуюся впереди шеренгу копперов. «Челси» в тот день были в ударе, и полисам приходилось несладко. Это продолжалось, наверное, не меньше получаса, прежде чем мы двинулись к центру города.

— Давай-ка взвесим твои шансы, — предложил Рэндалл. — Ты звонишь в полицию и сообщаешь, что я тебя избил. И что получится? Твое слово против моего, вот и все.

Я думаю о людях, едущих в нашем вагоне; вообще о людях, ездящих за сборной. Они могли бы рассказать много о чем. О крупных махачах, рядовых проявлениях вандализма и мирных субботних футбольных деньках. Но сейчас все это как-то отходит на второй план. Ведь это же — домашние дела. Сейчас Англия едет на выезд, а англичане знают, как проводить время. Мы живем настоящим, хоть наши корни и уходят в прошлое. Армия добровольцев, идущая походным маршем под лучами закатного солнца.

— Мне кажется, — с насмешкой сказала Сиена, — что мои травмы говорят сами за себя.

Эдди построил своих парней и пересчитал наскоро. Первый, второй, третий, четвертый. Все на месте, никого не забыли в сортире. Когда машины остановились, он повел их через улицу. Эдди всегда считал, что командир должен быть впереди, и Тед провозгласил, что они идут по маршруту верховых прогулок Карла Второго Остальные засмеялись, когда он добавил, что его величество знал, как проводить время со своими клячами. Им всем было весело, включая Барри. Перейдя улицу, Эдди направился в прямо противоположном «Графу Йорку» направлении. Билл выстроил остальных и пошел вслед за лидером. Теперь они шли колонной — левой, правой, левой, правой — впереди ефрейтор, не ведающий о судьбе своего батальона. Единственное, чего ему не хватало — Юнион Джека в руках, или по крайней мере горна, чтобы трубить команды.

— Правда? — Рэндалл махнул рукой, забыв, что его жеста не видят. — Что ж, возможно. А может, слово уважаемого и очень — заметь, очень — щедрого продюсера сыграет более важную роль в расследовании? Учитывая, что пострадавшая известна своей эмоциональной нестабильностью… Кто знает?

Сиена хотела протестовать, но ощутила внезапную усталость.

Эдди вел парней в армейский клуб, а его пивное брюхо выполняло роль сапера. Он отбил последнюю немецкую атаку — войну лагера против великой английской пинты — кружкой первосортного биттера. Эдди во всем поддерживал Ольстерское движение сопротивления в его борьбе против папистов, но в борьбе против лагера он не побрезговал бы даже фенийской пинтой, будь то «Гиннесс» или «Мэрфис». Ему было наплевать на религию, у него были друзья-католики, но там, где развевался Юнион Джек, Эдди стоял плечом к плечу с его защитниками. Все они были патриотами, но только Эдди носил флажок на рукаве. Он оглянулся и увидел, что его парни плетутся сзади. Он решил пошутить и сказал им, чтобы они не обращали внимания на субординацию. А Тед пусть позаботится о египетских девчонках.

Рэндалл довольно усмехнулся:

Полицейский у ворот проверил их пропуска и пропустил четырех бывших солдат, и когда они свернули налево к автостоянке, шум Кингз Роуд почти совсем исчез. Им предстояла короткая прогулка через пустую площадь к цели. На стоянке стояли несколько машин и пара армейских джипов, но за этим исключением дорога была свободной. Эдди показал на свой старый «ровер» и полез внутрь. На остальных произвела впечатления его машина, ведь они готовились к поездке на общественном транспорте. У Эдди всегда было офицерское мышление, и только его рабочее происхождение не давало ему идти вверх по служебной лестнице.

— А если и дойдет до суда, прикинь свои шансы. Как насчет судебных издержек? Кто их оплатит?

— Что ты несешь? — дрожащим голосом спросила Сиена. — У меня есть и собственные деньги, не забывай.

Фэррелл знал, что такое определение вызвало бы у Эдди смех. Тот верил в статус-кво и честность истеблишмента. Так что не было никакого смысла спорить с Эдди, пытаясь доказать ему, что если бы не все эти чопорные классовые предубеждения, он мог бы стать майором, или даже больше. Зачем это нужно? Эдди чувствовал себя вполне счастливым и не ощущал никакой несправедливости. Он занял свое место в табели о рангах и был им вполне доволен.

— А, ты про те двести пятьдесят восемь тысяч долларов? — издевательски спросил Стайн. Сиена похолодела. — Ты ведь помнишь, что пару миллионов, которые у тебя были, ты предложила мне инвестировать? Так вот, я неудачно вложил твои деньги. На твоем счету две с половиной сотни тысяч.

— Поторопитесь, ленивые животные, — прогремел его голос. — Или нам ничего не достанется.

— Лжец! — крикнула Сиена. — Это невозможно! Ни один глупец не может потерять два миллиона всего за год! Ты обворовал меня. И вернешь все до последнего цента!

Фэррелл посмотрел наверх и увидел седую голову в окне третьего этажа. Солнечный луч вдруг ударил в окно, и голова стала белой, как снег, как будто намазанной чем-то, и почему-то Биллу невольно пришло на ум сравнение с Барри, сражающимся в Атлантике, карабкающимся по покрытой нефтью горящей мачте. Он представил, как Барри барахтается под водой, потом в воображении возник Большой Барьерный Риф и Винс, убеждающий своего дядю, что акулы не заплывают за коралловую границу. Неудивительно, что Барри стал таким — еще бы, остаться наедине со смертью за тысячи миль от дома. Главное, что он вернулся. Потом Фэррелл увидел Боба Уэста, как тот покидает The Unity и идет домой. Боевой летчик делает из веревки петлю и стоит, не решаясь. Потом сильно и решительно отталкивает стул. Его ноги начинают болтаться в воздухе. Моча потечет по коже, вот уже тело под водой, и внезапно исчезает в пространстве и растворяется в каком-то другом кошмаре. Уэст с сияющим нимбом вокруг головы возносится на небеса, где христианский и мусульманский боги парят в космосе пытаясь приспособиться к новому мировому порядку. Но Уэст ещё молодой, и у него достаточно времени, чтобы разобраться в своих переживаниях. Фэррелл понимал, что свою голову другим не приставишь. Конечно, он может выслушать человека и высказать свое мнение, но решение в конце концов каждый принимает сам.

— Судиться будешь? Ха! Это опять-таки требует средств, и немалых. — Рэндалл выпустил колечко дыма и полюбовался тем, как оно скользит к потолку. Сиена давненько не спорила с ним, и стычка даже доставляла ему удовольствие. — А знаешь, пожалуй, я тоже подам на тебя в суд!

— Что? Подашь в суд на меня? Да за что? — Ей хотелось расхохотаться, но даже лекарство не снимало до конца боли в груди. — Уж не за то ли, что разбила лбом твой любимый стакан? Или испачкала своей грязной кровью твою постель?

— Вот этот бар, — сказал ему Тед. — Все они здесь, экономят пенсию в обществе себе подобных. Это лучшее место для таких встреч. Когда мы были моложе, все вокруг были моложе, но теперь мы сами по себе. Когда заходишь в этот бар, остальной мир исчезает. Это все равно что попасть домой. Так что этот бар — для нас.

— Интересная мысль. Но нет. Я подам на тебя в суд за то, что по твоей вине сейчас отложены съемки. И за клевету, если ты подашь в суд за нанесение увечий. Кстати, съемки придется не отложить, а попросту закончить. Видишь ли, дорогая, с таким лицом, которое у тебя сейчас, едва ли возможно играть красотку Пегги. Ты напилась и упала на стеклянный столик, дурища! Боюсь, от твоей ослепительной красоты ничего не осталось.

— И Дэйв Хорнинг там, — сказал Барри. — Пьяный уже, наверное Он не может пить столько, сколько Эдди, но по крайней мере может держать в руках кружку. В отличие от меня. Мне потом нужно слишком много времени, чтобы отойти. Не как раньше. Когда каждый следующий день может стать для тебя последним, лучше проснуться утром без головной боли.

И он принялся хохотать, но Сиена уже не слушала. Она и так в течение всего разговора с трудом старалась не терять нить, а теперь и вовсе ничего не соображала. Одно было ясно: она попала в западню, из которой нет выхода.

— Заткнись ты, ничтожество, — ответил Тед. — Ты все такой же, каким я тебя впервые встретил. Ты всегда был старым.

Узнает ли она себя, взглянув в зеркало после лечения? И сможет ли вообще взглянуть в зеркало, если глаза слишком пострадали от побоев?..

Барри улыбнулся, потому что Тед был прав, в то время как сам Тед всегда был молодым. Фэррелл тоже улыбнулся, но думал о том, почему ему кажется такой знакомой фамилия Хорнинг. Он снова посмотрел наверх, но седая голова уже исчезла внутри; солнце больше не светило в окно, и оно стало серым, как обычно. Тут в его памяти всплыло новое имя, и он даже замедлил шаг, шокированный своим открытием. Того, кого они называли Хорнингом, он знал давным-давно, знал все эти годы. Потому что раньше его звали Манглером. Это был неожиданный поворот, и Фэррелл почувствовал почти дурноту.

Сиену затошнило.

— Дай… что-нибудь… — Она зажала руками рот.

Он снова вспомнил прибрежный песок и Манглера, выкрикивающего оскорбления в сторону немцев. Они долгое время жили и сражались бок о бок, но Манглер всегда держался обособленно. Он вспомнил, как тот пытался кастрировать штыком немецкого солдата. Это было так давно, что Фэрреллу пришлось как следует напрячь свою память, чтобы увидеть выражение лица немца. Он отлично видел всю сцену, но вместо лица несколько секунд был просто белый овал, но потом появилось и оно, полное ужаса. Увечье казалось хуже смерти. Бедняга Билли Уолш. Худшее, что может случиться мужиком, — когда тебе отстреливают яйца, или отрезают штыком. Война — настоящее безумие; Фэррелл заставил себя вспомнить, что пришел сюда просто выпить со старыми друзьями. Он не видел Манглера с тех пор, как демобилизовался. Хотя нет, он врет. Видел один раз.

Рэндалл ткнул ей в руки судно. Он следил за тем, как девушка корчится, пока опустошался желудок, с каким-то патологическим интересом.

Это был единственный армейский вечер, на котором он был, и Фэррелл ненавидел каждую его минуту. Его жена осталась дома, пытаясь забыть гиммлеровские ужасы, а он сидел за столом рядом с тремя идиотами, матерящими коммунистов и сокрушающимися о том, что Англия воевала не на той стороне. Он покраснел, вспомнив, как спорил с одним из них, и в конце концов вытащил его на улицу на стоянку. Все были пьяны, и их отсутствия никто не заместил. Фэррелл и сам тогда порядочно выпил, но боксерские навыки ре подвели его, он сбил с ног этого Дональда Смита, а потом еще пнул пару раз, чтобы убедиться, что он не скоро поднимется.

Боль в грудной клетке была такой сильной, что каждый спазм отдавался в ребрах и даже в сердце. Свесившаяся на сторону голова ощущалась Сиеной словно огромный распухший шар, покрытый коркой крови.

Когда спазмы кончились, она уронила голову на подушку и заплакала. Стайн понял, что она сдалась.

Он тихо забрал судно и отнес в дальний угол палаты, брезгливо зажимая нос. Затем заговорил, и голос его звучал тихо, но угрожающе:

Фэррелл вернулся внутрь; все как раз пили за что-то. Смит остался снаружи, безуспешно пытаясь подняться, держась за стену, у него был сломан нос, и два зуба остались лежать на земле. Примерно через полчаса Фэррелл вышел снова и помог ему встать. Извинился и помог отряхнуться. Потом они пошли в туалет, чтобы Смит мог умыться. Они слишком много выпили. Фэррелл чувствовал себя так, будто все это сделал не он. Дурацкие разговоры обходятся дорого. Может быть, он погорячился, потому что слова Смита были всего лишь отражением растущей ненависти к коммунизму. Фэррелл объяснил ему, что произошло, и тот выглядел ошарашенным. Сказал Фэрреллу, что он правильно сделал, вступившись за свою жену и ударив его. Смит сказал, что забыл, что было несколько лет назад. Что он просто дурак, потому что видел все то же самое, что и Фэррелл. Они пожали друг другу руки и вернулись за столик. На следующее утро Фэррелла мучило похмелье, и жене прибилось принести ему завтрак в постель. Больше он никогда не ходил на армейские обеды.

— Если ты попытаешься связаться со мной, Сиена, я раздавлю тебя. — Девушка молчала. По сути, он уже это сделал. — Но если ты прикроешь рот, я тебе помогу. В меру своих сил, конечно. Мы придумаем убедительную историю, которую публика сожрет за милую душу, обливаясь слезами сочувствия. Может, я даже верну тебе часть денег.

Сиена ни на секунду не поверила. Но разве у нее был какой-то выбор? Она осталась одна, без семьи, без друзей, к которым можно обратиться за помощью. Да и что бы сказали близкие, увидев, в каком она состоянии, и узнав, что она сама позволила событиям зайти так далеко? Карьера модели и актрисы была для нее закрыта, денег не осталось. А лечение могло стоить огромных денег.

Интересно, узнает ли его Манглер. Все-таки все они здорово постарели. Рок-н-ролл успел родиться и умереть, а они все еще живы. Если Манглер посмотрит на него, то не увидит молодого солдата, сражающегося в Европе; он увидит просто старика. Это было дикое время — тогда, в Европе. Он не знал, что сказать Манглеру. Хотя вряд ли нужно что-то говорить Жизнь ведь не повернешь вспять. Как там говорят священники? Рядом в жизни и в смерти. Что-то типа того.

Выбора не было.

— Вперед, не отставать, — скомандовал Эдди, и Тед, Барри и Билл следом за ним вошли и стали подниматься по лестнице.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила Сиена устало. Рэндалл выдержал паузу, наслаждаясь ее беспомощностью.

— Левой, правой, левой, правой, — начал издеваться Тед.

— Ничего. Просто держи язык за зубами, а я позабочусь об остальном. Если потребуется операция, все будет оплачено. Затем ты исчезнешь на длительный срок, пока будет идти заживление шрамов. У меня есть дом в Нантукете. — Казалось, Стайн обращается даже не к Сиене, а просто мыслит вслух. — Там ты и укроешься.

Он всегда был шутом, высмеивал всякие традиции и уставы основу бытия Эдди.

— А как же фильм? — жалобно спросила девушка.

— Ненавижу лестницы, — сказал Эдди. — Правое колено сейчас просто отвалится. Я же воздушный десантник, а не какой-нибудь скалолаз ебучий. Я привык прыгать на врагов прямо с неба.

— Пока придержим съемки, но, боюсь, шансов на возобновление нет. Переснимать готовый материал на этом этапе с другой актрисой слишком затратно… — Стайн умолк, решив не мучить Сиену больше. Как только она сдалась, это перестало доставлять ему удовольствие. — Может, ты поправишься и тебе удастся вернуться к работе. Правда, съемки все равно будут отложены, а это недешево.

Слева от стойки доносился гул голосов, справа у входа в маленький музей стояли двое мужчин. Билл заглянул туда и увидел множество развешенных на стене фотографий; на ближайшей сидели на джипе английские солдаты в Сахаре. Дальше он увидел несколько мундиров. Кому-то это может показаться смешным, но дома у него еще хранился мундир его дяди Стэна. Красный военно-морской мундир; Фэррелл бережно хранил его все эти годы. Нужно будет достать его, когда он вернется домой. Также в этом музее было множество разных медалей, и он вспомнил про свои, лежавшие в ящике стола. Он вспомнил, что жене нравились его медали Глупо, конечно, но иногда он носил их раньше. Он не хотел огорчать ее.

Затушив сигариллу, он присел на кровать рядом с Сиеной. У девушки не было сил сопротивляться, и она даже не отодвинулась. Это пробудило в Рэндалле слабое сочувствие, хотя он и не любил слабых соперников. И все же именно он был виновен в травмах Сиены. Он изуродовал ее и теперь жалел о содеянном.

— Прости меня, — сказал Стайн тихо и взял девушку за руку. — Я не хотел, честно. Я буду заботиться о тебе, если ты позволишь.

В баре было около восьмидесяти человек, они стояли мелкими группами, разговаривая друг с другом. Многие здоровались с Эдди, Фэррелл посмотрел вокруг, пытаясь разглядеть Манглера, но не увидел его. Он подошел к стойке и заказал пиво, приятно удивленный ценами. Это был настоящий рабочий клуб, хотя и расположенный в центре и с картинами в рамках на стенах. Ничего особенного, в общем-то, но от всего веяло историей и атмосферой товарищества Люди здесь были в основном его возраста, плюс-минус несколько лет, и ему это нравилось. Он чувствовал себя легко здесь. Это его удивило, кстати, потому что он ожидал чего-то другого, чего именно — он и сам не мог сказать. Женщина, наливавшая ему пиво, улыбнулась, протягивая сдачу. Несколько окружавших его мужчин выглядели моложе остальных; очевидно, служили в армии в настоящее время. Они расступились и кивнули ему, когда он понес кружки к своему месту.

Она не ответила, и несколько секунд стояла тишина, пока в дверь не постучал доктор Санфорд. Видя, что его клиент и подопечная пришли к соглашению, он почувствовал облегчение вперемешку с чувством вины.

Он встал рядом с Тедом и Барри и посмотрел вокруг. Он увидел несколько удобных кресел и диван, столики, на которых лежали газеты; клуб нравился ему все больше. Здесь не было никакой роскоши, но зато очень уютно. Он пригубил свое пиво. Фэррелл стоял с Тедом и Барри, потому что у Эдди был коммуникабельный характер, его многие знали, и он остановился поговорить с какими-то седыми людьми в пальто.

— Сиена согласна на операцию, — сказал Рэндалл с широкой улыбкой, словно жених, сделавший предложение и получивший согласие на брак. — Можете приступать, когда сочтете нужным.

— Неплохо, — сказал Тед. — Совсем неплохо. Согревает кровь.

— Это действительно так? — на всякий случай спросил доктор, чуть потеснив Стайна и взяв Сиену за руку. — Вы подпишете необходимые формуляры?

Фэррелл подумал, что Тед говорит о пиве, но, проследив за его взглядом, понял, что ошибается — глаза Теда были устремлены на средних лет женщину за стойкой. Она открывала бутылку светлого эля, и Тед с замиранием сердца следил за ее действиями. Да, на взгляд Фэррелла она тоже неплохо выглядела, одежда и косметика производили приятное впечатление. У него не было никаких мыслей в этом направлении, хотя красоту он не мог не оценить, но Тед всегда обращал внимание прежде всего на женщин.

— Учтите, что вам придется управлять моей рукой. Я же ничего не вижу, — с горькой усмешкой напомнила Сиена. Голос у нее был тоненьким, словно у маленькой девочки. — Но я все подпишу. Хочется поскорее с этим покончить.

— Кожа у нее немного морщинистая, — сказал Барри. — Она старается выглядеть моложе своих лет, как и ты, Тед, когда мечтаешь о ней.



Фэррелл посмотрел на этих людей, каждому из которых было за семьдесят, но в голосе которых не чувствовалось и тени каких-то возрастных комплексов. Мужики всегда остаются мужиками. Даже когда они старые и седые, они все равно обсуждают женщин, как будто им по двадцать пять.

Операцию сделали на следующий день.

— А я слышал, как она говорила, что ты ей очень понравился, — с серьезным видом ответствовал Тед.

Хирург вынес вердикт: левый глаз сохранит частичное зрение, хотя осколком стекла была повреждена артерия, питающая глазное яблоко кровью. Зато второй глаз скорее всего вообще не будет видеть, поскольку стеклянное крошево изрезало роговицу. В любом случае окончательный диагноз можно будет поставить лишь спустя несколько недель, когда с глаз Сиены будут сняты бандажи и повязки.

Барри кивнул, улыбнувшись.

Пресса бурлила от любопытства, строя различные догадки относительно мистического исчезновения мисс Макмаон. В это время героиня газетных сплетен, опьяненная мощной дозой морфина, лежала в спальне никому не известного дома Стайна в Нантукете, из-за бинтов напоминая египетскую мумию. В комнате не было ни единого окна, не горела ни одна лампа, но даже если бы крохотный лучик света проник в спальню, Сиена бы его не увидела.

— Как тебе твоя новая квартира, Билл? — спросил Тед. — Ты теперь совсем рядом со мной. Всего-то остановку на автобусе. Это здорово — встречать старых друзей после столь долгой разлуки.

О ее местонахождении было известно только Рэндаллу, доктору Санфорду и Мелиссе, частной сиделке, нанятой для ухода за несчастной. Сиену и Мелиссу тайно доставили сначала в Бостон на личном самолете Стайна, а затем на остров с помощью катера. Рэндалл скормил папарацци версию о нервном истощении актрисы, нуждающейся в уединении и покое. На пресс-конференции он заявил, что съемки «Второй мировой» временно приостановлены.

— Нормально, — ответил Фэррелл. — Я теперь ближе к своим родным, да и людей местных знаю. Нормально. Хорошо, что я переехал. Это как бы новое начало, заодно я кучу ненужного хлама выбросил. Не то чтобы мне было плохо на старом месте, просто хорошо, когда что-то меняется, даже если ты стар.

Последовал взрыв возбуждения, когда все газеты и каналы трепали новость, пока не затрепали до дыр и благополучно забыли, переключившись на сплетни посвежее.

— А я с самого начала живу в одном и том же месте, — прокряхтел Барри.

Хантер несколько раз звонил Рэндаллу домой, пытаясь выяснить, куда пропала Сиена, но был вынужден сдаться, когда тот предъявил газетчикам письмо за подписью девушки, в котором она просила оставить себя в покое и дать время на небольшой отпуск.

Тед фыркнул, едва не расплескав пиво.

К немалому удивлению и облегчению Стайна, скандал канул в Лету, так и не разразившись. О Сиене просто позабыли и уже через месяц почти не вспоминали о том, что Сиена Макмаон вообще существовала в этом мире.

— Ты старый вонючий козел, — сказал он. — Ты как вампир, шатающийся по кладбищу в ожидании новых жертв. Барри Дракула из Трансильвании.

Билл засмеялся, а Барри передернул плечами, входя в новый образ.

Глава 47

— Ладно, парни, — продолжил Тед. — Кругом полно женщин, мечтающих о таких парнях, как мы. И это дешевый бар.

Клэр сидела в хвостовом отсеке маленького самолета и смотрела в иллюминатор на раскинувшееся внизу побережье Бостона.

Фэррелл заметил Манглера. Сейчас он казался меньше и не таким опасным, каким он его запомнил. Он стоял в другом конце бара, разговаривал с кем-то еще. Манглер — Дэйв Хорнинг. Интересно, чем он занимался все эти годы, но Фэррелл был еще не настолько пьян, чтобы подойти. Что, если Манглер его не узнает? Хуже того, что, если он начнет вспоминать про день высадки и Европу? Вспоминать про войну? Фэррелл попытался припомнить, где и когда был Манглер. В голове образовалась какая-то пустота. Он знал, что Манглера не было рядом, когда он убивал мальчика. Но он должен был это сделать, у него не было выбора. Или он, или немец. Внезапно он занервничал, потому что если это не так, тогда получается, что он ничем не отличается от Манглера. Фэррелл смотрел на его медали. Они были начищены до блеска, и голова Короля на них просто сверкала. Кровью и потом. Фэррелл поднял кружку и сделал большой глоток. Он спросил Барри, как поживает его жена.

Она оделась слишком жарко для летнего дня — в твидовую юбку и белую льняную блузку, седеющие светлые волосы были убраны под шелковый шарфик, очки от Кристиана Диора скрывали взволнованный, напряженный взгляд.

— Очень хорошо, Билл, спасибо, — ответил Барри, оживившись.

Такому наряду было свое объяснение: никто из пассажиров самолета не обращал на нее внимания и едва ли смог бы описать через десять минут после схода на землю. Короткий перелет из Бостона в Нантукет, и Клэр затерялась среди таких же неприметных людей, что сновали по аэропорту в этот жаркий день.

— Мы собираемся этим летом в Селси, в пансион на пару недель. Раньше мы всегда брали с собой детей. Мы туда часто ездили и знали большинство соседей. Это достаточно забавно, и сейчас Дик и Берни иногда приезжают на несколько дней. Уже со своими.

Выйдя на улицу, Клэр сильнее сжала рукой ручку небольшого чемоданчика и зашагала по направлению к только что нанятому «шевроле», ничем не отличаясь от других добропорядочных матрон, спешащих поскорее очутиться в прохладе своих летних домов.

Еще в самолете Клэр все взвесила и теперь твердо шла к своей цели. Пожалуй, где-то в глубине души она всегда знала, что однажды просто выйдет из дома и направится на поиски своей блудной дочери.

— И сколько у тебя теперь внуков?

С того момента, как она наняла Билла Дженнингса для слежки за Сиеной, ее жизнь превратилась в эмоциональную пытку, но обрела смысл. С одной стороны, было невыносимо жить одной жизнью с собственной дочерью, не имея возможности перекинуться с ней и словечком. С другой — ужас от мысли, что о слежке может узнать Пит, день за днем превращал Клэр в издерганную неврастеничку, поминутно оглядывающуюся и трясущуюся, если муж начинал смотреть на нее «как-то не так». Но Пит все больше отдалялся от жены, жил одной работой и почти не интересовался ее досугом. Возможно, именно одиночество и толкнуло Клэр на первую встречу с детективом.

— Девять, — сказал Барри, улыбаясь. — Трое детей и девять внуков. Пять мальчиков и четыре девочки.

Получив первый отчет Дженнингса, она испытала доселе неведомый восторг. Дрожащими руками она перебирала фотографии с Сиеной, вглядывалась в любимые черты, пытаясь найти оправдание, толкнувшее ее на разрыв с дочерью. Здесь были снимки с киностудии, из ресторанов и супермаркетов, а также более дорогие, сделанные, видимо, через окно с сильным приближением, где Сиена без косметики и укладки просто сидела на диване, читая. На самых первых фотографиях, спустя пару недель после аварии, Сиена казалась счастливой, и это грело душу Клэр.

— Ты что, за Эдди пытаешься угнаться? — вставил Тед.

Следующие отчеты были не столь радужными: Сиена жила в заточении, частенько грустила и была подавлена, хотя также лучезарно улыбалась в телеобъективы. Эта потаенная грусть едва не толкнула Клэр на признание мужу, и лишь страх перед его гневом удержал ее рот на замке. Возможно, она надеялась, что одиночество вынудит Сиену на контакт с семьей, но этого так и не произошло.

— Мне все равно. Чем больше, тем лучше. По крайней мере, они сами зарабатывают себе на хлеб.

Поспешное исчезновение дочери явилось для Клэр знаком, что пора действовать. У Билла почти не было сведений о положении дел, но он предполагал, что Сиена попала в беду. Целых три недели он выслеживал Стайна, прежде чем смог выяснить адрес его дома в Нантукете.

Фэррелл кивнул; он думал о том, каково это для Теда — не иметь детей? Тед слишком любил женщин, чтобы когда-нибудь остепениться. Он всегда жил ими, вертелся вокруг них и слушал джаз. Когда они вместе состояли в ТА, о Теде постоянно рассказывали всякие истории — обычно в шутку, но не все в них было враньем. О пушках, драгоценных камнях, и что-то про какое-то кольцо. Фэррелл не помнил точно, но если Эдди был типичным английским патриотом, слишком типичным, может быть, а Барри — любящим покряхтеть семейным человеком, то Тед был самым настоящим пижоном. В хорошем смысле слова. У каждого из них было что-то свое, особенное.

Клэр поняла, что время колебаний прошло.

— У меня был ребенок, — сказал Тед, понижая голос. Какое-то время я жил с одной женщиной, и у нас родился мальчив к. Эдакое маленькое чудесное существо. Мы недолго прожили вместе, а когда расстались, он остался с ней. Уже потом я узнал, что она оставила его.

Шесть лет разлуки были не в счет. Теперь никакая сила не могла удержать Клэр от того, чтобы сесть на самолет до Нантукета.

Они замолчали. Фэррелл ясно видел печаль на лице Теда.



— И что с ним стало? — спросил Барри. — Ты это узнал? Лицо Теда еще больше мрачнеет.

Она ехала к Сисконсету, попутно проверяя телефон на наличие сообщений от Пита. К счастью, тому и в голову не пришло поинтересоваться, как проводит время жена.

— Он приехал ко мне несколько лет назад. Я долго искал их обоих, и когда нашел, оставил для него свой адрес, чтобы он позвонил мне, если захочет. Он отличный парень. Мы видимся где-то раз в две недели. Смешно, все это время он жил в одной семье в Нисдене, совсем рядом со мной.

Машина медленно двигалась вдоль приземистых домов, окруженных газонами и цветниками. Эта зелень вносила хоть какое-то умиротворение в скучный, болотистый пейзаж. Хотя цены на недвижимость Нантукета сильно выросли с восьмидесятых годов, дома здесь были довольно скромными — ни в один участок не вложили больше пяти миллионов. Впрочем, это отсутствие роскоши среди суровых пейзажей острова казалось каким-то правильным, естественным и таило особое очарование. Клэр уже порядком наскучили помпезные, вульгарные сооружения с эркерами, колоннами и огромными окнами, которых она насмотрелась в Лос-Анджелесе, поэтому сейчас ее взгляд отдыхал. Большинство владельцев собственности Нантукета вполне могли себе позволить «феррари» и личный самолет, но сама атмосфера острова не располагала к лишнему шику и богатству, выставленному напоказ.

Раньше я о нем не думал, я знал, что он со своей матерью, и жил без забот. Тогда я не думал ни о ком, кроме себя. У нее были проблемы с алкоголем, одно время она даже лечилась. Наверное, я мог бы сделать для него намного больше, хотя она, я думаю, дала ему все, что могла. Но она всегда была очень взбалмошной, непредсказуемой. Мой сын попал в хорошую семью, его новая мама и папа любили детей. Знаете, они относились к тому типу людей, которые любят детей как таковых, а не за то, что они одной с тобой крови. Так что в конце концов все завершилось наилучшим образом.

Местные жители не спешили переезжать в другие районы страны, предпочитая уединение, и гордились тем, что живут в одном и том же доме уже не одно поколение. В этом была какая-то загадка, как если бы недвижимость здесь оценивалась не деньгами, а по какой-то иной шкале, неведомой тем же ньюйоркцам.

Они по-прежнему молчали. Фэррелл не знал, что сказать.

В Сисконсете широкие, приземистые дома и вовсе сменились небольшими коттеджами, производившими впечатление каких-то кукольных с их белыми оконными рамами и перильцами, дикими розами, взбирающимися по стенам, и тщательно подстриженными кустарниками. Некоторые особо ревностные любители живой изгороди выстригали из кустов фигуры китов с задранными хвостами, в память о страницах истории Нантукета, посвященных китобойному промыслу.

— А что стало с его матерью? — спросил Барри.

Клэр не была на острове с юности, но с шестидесятых почти ничего не изменилось, и ориентироваться оказалось довольно просто. Она проехала мимо ресторана «Шантеклер», где частенько отдыхали богатые молодожены с Восточного побережья, попивая на широкой террасе шампанское и поедая салат из лобстера, фирменное блюдо заведения. Клэр заулыбалась, увидев издалека маленькую сувенирную лавку треугольной формы, в которой когда-то она проторчала целых два часа, но так ничего и не приобрела. Правда, теперь рядом с лавкой разбили парковку для велосипедов, чтобы их владельцы могли спокойно закупить продукты для пикника в магазине напротив.

— Она умерла. К старости ее жизнь наладилась. Она вышла замуж за человека, который относился к ней очень хорошо, лучше, чем кто-либо раньше. Уважал ее по-настоящему. Она прожила еще двадцать пять лет, а потом умерла от рака. Я никогда не рассказывал парню, что его мать была алкоголичкой и лечилась от того; это было так давно, что уже не имеет никакого значения. Я знавал многих рабочих девчонок, они умеют любить и страдать, как никто другой. Смешно, когда вспоминаешь все прошлые заботы и проблемы, они теперь кажутся такими несущественными. Так-то что я о Ней ему говорю — то и есть правда. Зачем парню грустные воспоминания?

Остановившись на стоянке, Клэр взяла с соседнего сиденья увесистую папку с документами и вышла из машины, оставив чемодан внутри. Она направлялась к береговой линии.

Тед умолк и посмотрел на остальных. Он был общительный, веселый человек, и обычно никогда не говорил о таких вещах. Но здесь дело касалось его сына, предмета его гордости и счастья, и всегдашний его беспечный имидж дал слабину.

Дом, к которому шла Клэр, был недавно отремонтирован. Похоже, фасад покрасили не более года назад, а также переложили черепицу на крыше. Как и везде в Нантукете, здесь не было массивных железных ворот и домофона, к дому вела дорожка из белого камня, виляя среди клумб.

— Мы с ним здорово общаемся. Он мне скорее как приятель. Мы ходим вместе обедать и пить пиво. Он любит женщин. Совсем как его отец. Так что я не такой уж старый одинокий козел, как вы думаете.

Сердце Клэр забилось быстрее в предвкушении долгожданной встречи. Каблуки уже постукивали по белым камешкам. Оказавшись у двери, она попыталась унять нервную дрожь. Руки тряслись так сильно, что документы чудом не валились прямо на крыльцо.

Они засмеялись; как раз в этот момент Эдди наконец-то протиснулся сквозь толпу, демонстрируя окружающим свои нереализованные офицерские таланты. Сразу отдал новый приказ, скомандовав парням допивать быстрее. Они что, стали голубыми? А Тед вообще стоит как ебаный чайник. Он сам направился к стойке, и даже сейчас он производил впечатление большого сильного человека. Заказал пиво, перекинувшись шутками с барменшей, потом завел разговор со стоявшими поблизости солдатами. Фэррелл не мог слышать, о чем они говорят, но он видел, что солдаты относятся с уважением к этому бывшему десантнику, одному из легендарного арнемского отряда. Эдди был живой легендой. Живой, пьющий, сражающийся человек, воевавший с врагами на их же территории. Эдди был сильным, и в его жизни не было места сантиментам.

Четверть часа назад поднялся сильный пронизывающий ветер, и Клэр поежилась даже в своей плотной одежде. Казалось, будь порывы чуть сильнее, и дом Стайна может вырвать вместе с фундаментом из земли и унести, как домик Элли из Канзаса.

— Шевелись, Эдди, — закричал Тед.

Клэр вдруг стало страшно, и она преисполнилась сомнениями.

Эдди кивнул, и солдаты засмеялись.

Верно ли она поступает? Что, если Сиена не пожелает с ней говорить? Если она придет в ярость и выставит мать вон? Едва ли ее можно будет за это осудить.

А Пит? Как он отреагирует на дерзкий поступок жены? Наверняка будет рвать и метать. Но поймет ли он, почему Клэр пошла по этому пути тайком, без его согласия? Осознает ли, как одиноко и тоскливо его жене?

— Тебя только за смертью посылать.

Клэр одернула себя прежде, чем сомнения сломили ее уверенность. Сделав пять глубоких вдохов, она прогнала из головы образ малинового от бешенства Пита. Сейчас не время думать о муже, напомнила себе Клэр. Главное — войти в дом и вновь обрести дочь.

Они так легко понимали друг друга; Фэррелл этого даже не ожидал. Они уже порядочно выпили; Барри сказал, что скоро начнется официальная часть, но она будет совсем недолгой. Фэрреллу было нужно отлить, и Барри показал ему, где мужской туалет. Он вошел в просторное помещение, нечто вроде предбанника с вешалками и кабинками для душа с одной стороны, и собственно туалетом — с другой. Посмотревшись в зеркало, он подумал, что чувствует себя вовсе не так, как выглядит. Годы уходят, но с этими парнями он снова ощущает себя молодым. Так всегда с людьми одного возраста; у них, как говорит Тед, одна точка отсчета. Он прошел через пустую комнату, его шаги отдавались гулким эхом.

Она трижды стукнула в дверь тяжелым железным молотком и вся подобралась. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем дверь открылась и на крыльцо выглянула женщина, которая приходилась Клэр почти ровесницей. Она настороженно оглядела гостью.

Фэррелл почти закончил, когда вошел еще один человек. Фэррелл потряс членом, застегнул молнию и отправился мыть руки, потом наполнил раковину и погрузил лицо в холодную воду. Он чувствовал себя счастливым и думал о предстоящем обеде, вытираясь зеленым бумажным полотенцем. Вошедший начал что-то напевать про себя, и Фэррелл посмотрел на него в зеркало. Он увидел седую голову и сразу понял, что это Манглер. Фэррелл сегодня старался держаться от него подальше, зная, что, будучи неузнанным, он в безопасности. Он очень сильно изменился внешне и понимал, что даже если Манглер посмотрит на него, то ни за что не узнает. Вначале у него мелькнула мысль сказать «привет», но что дальше, подумал он, и потом, он не хотел ворошить прошлое. Он поспешил вернуться назад. Сейчас он не хотел ничего вспоминать. Может быть, после официальной части. Может быть, попозже они посидят с Манглером и поболтают обо всем, хотя все-таки вряд ли. В другой раз, может быть.

— Чем могу помочь?

На женщине была униформа медсестры, придававшая ей сходство со старшей сестрой медицинской школы, в которой училась Клэр.

Тяжело говорить о том, что было больше чем полстолетия назад, к тому же зная, что помнишь намного больше, чем говоришь. Фэррелл не хотел говорить с Манглером, тот ему вообще-то никогда и не нравился. Манглер вечно лез в драки, искал приключений себе на задницу, и Фэррелл не хотел рассказывать ему о своей жизни. Вот Эдди, Тед и Барри — другое дело. С ними он чувствовал себя в безопасности. Но не с Манглером. Тот был слишком близким.

Собрав всю волю в кулак, Клэр произнесла степенно:

— Где ты был? — спросил Эдди, протягивая Фэрреллу его пинту.

— Можете ли вы мне помочь? — Она покачала головой, словно не смогла оценить дурную шутку. — Разве вы не Мелисса Эванс?

— Отлить ходил, — ответил Фэррелл, забирая кружку. — А ты что, хотел мне помочь?

Озадаченная сиделка кивнула:

— Да. А вы кто? Разве мы раньше встречались?

— Пидором стал, да? Если ты на старости лет решил стать пидарасом, лучше скажи нам сразу.

— Нет, не встречались. — Клэр улыбнулась, пытаясь расположить к себе встревоженную женщину. — Но ведь вы должны были ждать моего приезда. Я — Анна Гордон, ваша сменщица.

— Эдди это нужно знать, — засмеялся Тед. — Правда, Эдди?

Мелисса побледнела.

— За собой смотри, — фыркнул ефрейтор. — Нам голубые не нужны, так или нет?

— Что, разве мистер Стайн вам не звонил? — Клэр старательно изобразила изумление. — Бедняга, совсем закрутился! Вот, взгляните. — Она протянула сиделке документы. Та подозрительно взяла их и принялась читать. — Думаю, это все объясняет.

— Кроме Барри, — сказал Тед.

— Так вы медсестра? — озарило Мелиссу, когда она пробежала глазами документы. Однако взгляд, поднятый на гостью, был все таким же подозрительным.

— Пошел ты на хуй, — ответил Барри. — Я женат, у меня дети. Единственный пидор здесь — это Тед.

У Клэр сердце ушло в пятки. Она надеялась, что Билл Дженнингс ничего не напутал в ее фальшивом резюме и рекомендациях.

Тед улыбнулся и послал Барри воздушный поцелуй. Билл и Эдди засмеялись, так как Барри сделал вид, что пытается ударить Теда, в то время как тот сделал попытку схватить Барри за яйца. Эдди встал между ними, заявив, что нельзя бить ниже пояса, в этот момент всех позвали обедать, и Эдди повел свой отряд к столу.

— А кем еще я могла бы быть? — фыркнула она и снова улыбнулась. Мелисса не вернула улыбку. Оставалось блефовать. — Хотите, позвоним мистеру Стайну? — предложила Клэр. — Я в курсе, что он ценит безопасность. Может, тогда вы перестанете смотреть на меня с таким подозрением. Поверьте, я совсем не спешу.

Клэр спустилась на пару ступенек. Ее знаний психологии вполне хватало, чтобы знать: если не влезать в личное пространство собеседника, это дает человеку подсознательное ощущение собственной безопасности.

Глава 20

Прием сработал. Мелисса заколебалась. Затем, глядя в открытое, располагающее к доверию лицо Клэр, все-таки улыбнулась и сказала:

Сидя в углу и слушая уссываюшихся над чем-то остальных, Гарри чувствовал себя не особенно умно. Он сидел тихо, тихо как мышь; парни болтали обо всякой ерунде, ни о чем, а Гарри прислонился головой к окну и вспоминал тот «порше» и мажорного пидора за рулем, думал про немецкие автобаны и как Муссолини заставил итальянские поезда ходить по расписанию. Зеленевшие за окном луга начали сливаться в мутное пятно, так как он уже клевал носом. Он устал, ему хотелось спать, но в голову лезли мысли о Ники. Он — в поезде, следующем на восток, а она осталась в Амстердаме слушать свои компакты. Сейчас полдень; наверное, она как раз собирается на работу.

— Думаю, звонить не обязательно, Анна. Проходите в дом. Наверное, устали с дороги, сюда не так просто добраться. Да входите же!

Клэр переступила порог, облегченно вздохнув. Ей удалось проникнуть в дом. Главное сделано.

Странное ощущение — вот так думать о том, как Ники идет на свою работу. Вчера он не думал об этом, ведь она проститутка, и это ее дело, хоть она и клевая, когда встретился вечером с парнями, но сейчас у него была возможность думать, шанс убить время. Он представил Ники, сидящую в пустой квартире с чашкой кофе и куском торта, в то время как бары, кафе и магазины на улицах полны жизни. Она сидит на кровати, скрестив свои чудесные ножки, а потом встанет и начнет одеваться. Выйдет на улицу, под дождь, подождет трамвай, который отвезет ее на работу, выйдет из него, перейдет реку и благополучно достигнет цели. Может быть, вначале она немного выпьет где-нибудь, виски, может, с другими проститутками, двойное виски среди сутенеров, наркоманов и всей остальной амстердамской общественности. Хотя ей больше нравится экстази. Потом он вспомнил Будду, которого купил в Блэкпуле.

Внутри дом выглядел элегантно, но как-то не слишком располагающе. Казалось, в обстановке нет души, в отличие от дома Рэндалла Стайна в Малибу, знакомого Клэр по фотографиям. Впрочем, на обстановку ей было плевать. Ей хотелось как можно скорее увидеть дочь, но досаждать Мелиссе вопросами было опасно, так что Клэр решила не торопить события.

У Ники в углу спальни стояла статуэтка Будды, которая должна была охранять ее дом. Она сказала, что это таиландская традиция. Будда сидел в забавной позе, позолота на одном ухе облупилась, и сквозь нее проглядывала пластмасса. В воображении Гарри снова возникло кофе, компакты и постель, на которой сидел он сам, как другой, только более жирный, Будда. Она сказала, что ей нравятся большие мужчины. Что Гарри похож на борца сумо, если только не считать волос на теле. Она засмеялась и сказала, что ей нравятся его волосы. У таиландцев волос на теле не было. Она показала на его грудь и руки. Ники была очень естественной и, как бы сказать, непуганой, несмотря на все свои невзгоды. Ему приходилось слышать про Таиланд и Петтайю, про Пэт Понг в Бангкоке. Он представил, как юная Ники навсегда покидает свою деревню, садится на автобус, который увозит ее на юг, к барам сумасшедшего города Бангкок, а потом — дальше, на побережье.

Впрочем, этого и не понадобилось.

— Давайте, я приготовлю вам чашечку кофе, а затем объясню, что здесь к чему, — сказала медсестра. Не то чтобы Клэр окончательно завоевала ее доверие, но ей было одиноко и скучно уже добрых три недели. Так что информация потекла из Мелиссы безо всякого нажима. — Сиена наверху. — Она махнула рукой в сторону лестницы. — Из-за обезболивающих она почти все время спит. Часов по шестнадцать, а то и по восемнадцать в день.

Гарри наполовину спал, и образы один за другим проносились в его голове. Ники, сидящая на коленях у шестидесятилетнего аптекаря, выбравшегося отдохнуть от жены и насладиться свободной жизнью, с битком набитыми таблетками карманами. Жирный, еще жирнее, чем Гарри, ублюдок с толстым кошельком и безумными мыслями в мозгу. Богатый и лишенный всяких комплексов мужик, облапит Ники за задницу и засунет ей прямо на глазах у банды других мужиков, мужчин со всего цивилизованного Запада, на глазах у всех этих добропорядочных джентльменов из Лондона, Берлина, Парижа, Рима, Вены, Копенгагена, Вашингтона, обсуждающих подробности происходящего вместе с обычными извращенцами. Людей со всех концов цивилизованного мира в белых рубашках и бабочках, наблюдающих, как молодые парни и девчонки ебутся на сцене под приподнятую музыку, больше подходящую для какого-нибудь «Хилтона» или «Холидэй Инна». Раздающих хрустящие двадцатидолларовые бумажки на развитие древнейшей профессии. Налево и направо, они движутся медленно, как в музее. Это просто еще одна война, и Гарри смешивал в одно целое секс и насилие, представляя Ники как жертву этой войны. Это была война не на жизнь, а на смерть, Восток против Запада. Сквозь сон он слышал, как Том засмеялся, сказав остальным, что Гарри спит как ребенок, но потом голос исчез, и Гарри снова остался наедине со своими образами. Он сидел в кресле и смотрел фильм про Вьетнам, на голове его — шлем из какой-то компьютерной игры, а на шлеме нарисован Христос Спаситель.

Клэр не понравились новости, хотя она и постаралась выглядеть осведомленной.

Вместе с фильмами про Вторую мировую войну Гарри и его поколение росли на фильмах про Вьетнам, на экзотике пылающих вдали холмов и пробирающихся по тропическим джунглям солдат. На смонтированных в Голливуде бомбежках. Это добавляло что-то к «Самому длинному дню» и Dam Busters. Это было лучше, чем Северная Ирландия, где шла резня на улицах британских кварталов, когда то и дело приходилось слышать, как чей-то старший брат или Двоюродный брат убит или ранен, почти каждый день в новостях фигурировали новые имена, имена парней, которых Гарри не знал лично, но понимал, что они слишком близко к нему и его дому, чтобы чувствовать себя спокойно. От слов «Северная Ирландия» веяло чем-то страшным и зловещим, тогда как Вьетнам был на Другом конце света, враги — далекими и незаметными, и те новости контрастировали с фильмами его юности. Солдаты из выпусков Новостей были молодыми и белыми, коротко стрижеными, их лица казались знакомыми. Они выглядели так, как мог бы выглядеть сам Гарри, если бы был старше. А на Востоке горели не люди, просто джунгли. Там все выглядело как-то нереально, не так, как война в Персидском Заливе или Фолкленды.

— А что за обезболивающие ей предписаны? — деловито спросила она.

— Морфин еще не отменили, но доктор хочет сокращать дозу, чтобы перевести ее на копроксамол, — ответила Мелисса с готовностью. — Вы привезли аптечку?

Это же янки превратили Таиланд в открытую лавочку. Манго, приятель Гарри, был в Петтайе; он рассказывал, что многими барами там заправляют бывшие американские солдаты. Во время войны во Вьетнаме они останавливались отдыхать в Петтайе, и решили обосноваться там насовсем. Туристы разбавляют общество солдат и рабочих из Персидского Залива. Когда война в Заливе кончилась, в Петтайе началось то, что местные называют «матерью вселенского похмелья». После бомбежек началась секс-революция. Манго рассказывал, что это стремное место, где кругом одни стрип-бары, секс-клубы, порносалоны и так далее. Гарри представил, что детям приходится делать, чтобы заработать на горсть риса, и ему стало жаль Ники.

— Да-да, — закивала Клэр.

Ему стало не по себе, когда он подумал, как ей приходится следить за собой, чтобы избежать СПИД-а. Она сказала, что вполне здорова, и он верил ей, но все равно был осторожен. Это же химическая война, яд в кровеносном русле. Теперь не нужны никакие вторжения и удары с воздуха, достаточно просто отправить на отдых туристов и жирных пидоров, и дело сделано. Заразить их и сделать таких девчонок, как Ники, чем-то вроде канализационного фильтра. Гарри поднялся и взял новую бутылку. Нужно выкинуть эту бабу из головы и просто радоваться жизни. Что с ним такое? Ведь он — часть Экспедиционного Корпуса, и пленные им не нужны.

Морфин? Что же случилось с Сиеной? Билл упоминал о повязках на лице, но Клэр решила, что они связаны с косметической операцией, возможно, пластикой. Но разве при смене формы носа сажают на морфин?

— Тогда где ваш чемоданчик?

— Я сидел за столом, но не слушал, о чем говорили. Я думал о Европе и о том, как действовали англичане. Я уверен, что в сравнении с немцами и русскими мы были лучше и справедливее. Я сидел между Эдди и Барри. Эти двое и Тед — хорошие, достойные люди. У каждого из них своя жизнь. То же самое — у меня и Дэйва Хорнинга. Я думал о тех, кого убил, потому что сейчас это было необходимо. Я вспомнил все, что мы делали, и это помогло. Дэйв Хорнинг — это Манглер, и он был со мной в Нормандии. В том же катере, и он должен был видеть то же дерьмо и слышать те же стоны. Не знаю, запомнил ли он все таким же, каким запомнил я. То, что есть У меня — это моя версия, а если я чему-то и научился, то как раз тому, что история постоянно меняется. Это зависит не от субъективного восприятия, потому что все мы были там. Надеюсь, со мной этого не произошло. Но иногда и я сомневаюсь. Я сделал все, чтобы сохранить воспоминания предельно ясными, но это не всегда возможно. Детали начали стираться. Я думаю о мальчике, последнем убитом мною немце. Я убил его выстрелом в голову. Он полз, пытаясь спастись, но в руке его был пистолет. Деревня лежала в руинах, и кругом валялись трупы. Я не хотел умереть совсем рядом с победой. Больше того, наверное, я мог просто выбить у него оружие. Но изменило бы это что-нибудь? Сейчас трудно думать обо всем этом; интересно, каким все помнит Манглер. Я помню, как он пытался кастрировать немецкого солдата штыком. Я помню еще кое-что, чего я не хотел бы помнить. Была война, и каждый мог делать, что хотел. Я знаю, что сделал Манглер в той деревне. Я помню ту женщину в разорванной одежде и всю в синяках. Помню безумные глаза Манглера и его самого. Я думаю, остался ли он таким же сумасшедшим. Враги тогда стали стрелять чаще. Та женщина еще вполне может быть жива сегодня, хотя ей должно быть очень много лет. Мы все как бы оцепенели на мгновение. Я выругался и спросил, какого черта он делает. Я мог бы выстрелить в Манглера, но у меня были другие враги. Мы продолжали сражаться. Интересно, видел ли он, как я убил того мальчика; хотя я знаю, что он не видел. Это только предположение. Манглер повсюду причинял неприятности. Я думаю о той женщине, и я вспоминаю свою жену, которую насиловали в концлагере. Я ненавижу насильников. Я не злой человек, но я ненавижу Манглера. Я не видел, что он изнасиловал ее, но я уверен, что он сделал это. Хотя не на сто процентов. Я не хочу быть христианским моралистом, потому что если такие вещи возможны, то Бога нет. Я молился в катере, но как теперь я могу верить в Бога? То, что Манглер мог изнасиловать ее, достаточно плохо, но я не хочу, чтобы он знал о мальчике. Германия лежала в руинах, как и вся Европа. Мы были самыми настоящими монстрами. Потом будет музыка, флаги и медали, за которыми спрячут безумие и которыми все оправдают. Я снова вспоминаю того ребенка, и сомнения исчезают. Это была борьба за выживание — я или он. И это был всего-навсего выстрел — выстрел, убивший вражеского солдата.

— Я оставила его в машине на парковке, — выдавила Клэр. — Хотела сначала прогуляться по округе, оглядеться, а получилось, что нужный дом совсем рядом.

Билл Фэррелл обнаружил себя сидящим между Эдди и еще одним мужчиной, которого Тед представил ему как Рэя. Обед был совсем неплох, и Фэррелл сосредоточился на карри, рисе, хлебе и салате. Кто-то сказал, что это как в армии, но он никогда не ел такого, будучи солдатом. Вокруг шутили и смеялись о том о сем, но Фэррелл сконцентрировался на еде. Он ощущал чувство голода и готов был согласиться с Рэем, что цена всему явно больше пятерки, по которой они заплатили. Официальная часть также не произвела плохого впечатления, но Фэррелл не слишком вникал в смысл речей, и его мысли блуждали где-то далеко. Он начал обращать внимание на окружающее только тогда, когда на тарелке совсем ничего не осталось, а Рэй заговорил о Бирме.

— Здесь очень красиво, да? — проворковала Мелисса, хватая ее под локоть и увлекая на кухню, где сразу принялась варить кофе. Клэр села за стол и постаралась сосредоточиться на беседе. — Жаль только, у меня нет времени на осмотр местных красот, поскольку Сиене требуется постоянный уход. Вам как сделать кофе? С молоком? Сахар класть? — Клэр кивнула на оба вопроса. — Но раз уж мне прислали сменщицу, у меня появится передышка. Здорово!

— Один мой приятель бывал в Азии, — сказал Фэррелл, вытирая рот салфеткой. — Его звали Альберт Мосс. Он воевал в Бирме. Сейчас его уже нет с нами, но он не забыл, что там творили японцы. Он не был военнопленным, но он видел то, что они оставили после себя.

— Да, повезло.

— Это трудное место для войны, — кивнул Рэй. — Везде тяжело по своему. Японцы убили много индийских парней. Как-то я даже ездил в Таиланд посмотреть на солдатские могилы. За кладбищами там очень хорошо ухаживают. Местные люди относятся с уважением к солдатским могилам.

Следующие десять минут Клэр прихлебывала навязанный кофе и слушала болтовню Мелиссы, которая готова была обсуждать все, от доставщиков бакалейных товаров до паранойи Рэндалла Стайна, связанной с чужаками, сующими нос не в свое дело. Клэр возилась на стуле, словно сиденье было раскаленной сковородой. Дважды она едва не прервала трепотню Мелиссы, начав расспрашивать об обязанностях.

Фэррелл знал, что плечом к плечу с британцами воевали люди со всех концов Соединенного Королевства, и в том числе поэтому он и не принимал идею Евросоюза. Он не был колониалистом, но считал, что Соединенное Королевство несло в себе позитивное начало. Многие так считают, достаточно взглянуть на молодежь, чтобы понять это. Это был союз, основанный на чем-то большем, чем расовая или географическая близость. Потом все это было забыто, разрушено частными интересами. Таиландо-бирманскую железную дорогу строили с двух сторон, и при этом погибло много британцев. Альберт слышал о японских пытках и видел настоящие живые скелеты. Малярия, змеи и тропический климат, адаптироваться к которому англичанам было нелегко. Но сколько там погибло азиатов, вообще никто не считал.

Пришлось напомнить себе, что она ждала долгих шесть лет и десять минут не слишком удлинят этот срок.

Альберт был настоящим другом. Ненависть к японцам он унес с собой в могилу, как ни пытался все забыть и простить. К немцам он ничего такого не испытывал. Фэррелл понимал, что это основано на его личном опыте. Британские ПВО, в отличие от русских, действовали безотказно, а немцы и русские потеряли много миллионов. С японцами — то же самое. Это было личное, и Альберту не нравилось, что японцы продают в Англии свои автомобили, а их политики обмениваются рукопожатиями с английскими политиками. Это как отношение Эдди к Палестине. Все это вполне естественно.

— Что ж, давайте сходим за вашим чемоданчиком, — с готовностью предложила Мелисса. — Или дайте мне ключи, и я сама подгоню машину к дому. Признаться, умираю от желания выйти на свежий воздух! А вы пока побудьте здесь, подмените меня ненадолго. Как только я вернусь, сразу покажу вам вашу комнату. — Не дожидаясь ответа, Мелисса накинула теплый кардиган и тщательно застегнула его на все пуговицы. — Если зазвонит телефон, не берите трубку. Рэндалл и доктор Санфорд используют вторую линию, ту, что в кабинете. Набирают номер, дожидаются трех звонков и отключаются, а затем перезванивают. Тогда и можно брать трубку. Честное слово, ощущение такое, словно работаешь на спецслужбы. — Медсестра закатила глаза, словно они с Клэр были давними подругами и имели право обсуждать недостатки эксцентричных работодателей.

— Не хотите повторить? — спросил Рэй, взглянув на тарелку Фэррелла.

Клэр заверила Мелиссу, что обо всем позаботится, описала машину, предложила не торопиться и с полминуты смотрела в окно сиделке вслед, опасаясь, что она вернется, что-нибудь забыв.

Мелисса скрылась за углом, и Клэр осталась в доме с Сиеной. Она бросилась вверх по лестнице и остановилась у двери, за которой ее ждала встреча с дочерью.

Фэррелл хотел, как и Рэй, так что они вновь направились к стойке, а потом вернулись к столику за хлебом и салатом.

Она вспомнила о том одиночестве, в котором влачила свое существование последние шесть лет, старея и выцветая на глазах, о тех редких моментах, когда видела Сиену из какого-нибудь укромного уголка, не имея возможности и смелости встретиться с ней лицом к лицу. Она подумала о Пите и своей к нему любви, затмившей материнские чувства, о жертвах, которые ради него приносила. Она столько лет пыталась вылечить его чувства, раненные спесивым характером отца, но так и не добилась результата! Пит остался таким же трусливым, озлобленным параноиком, полагающим, что мир жесток и враждебен.

— У меня есть свой земельный участок, — сказал Рэй. — Я выращиваю много всяких таких штуковин, и забавно есть не свои. Я все еще работаю на победу.

Бедный Пит! Мир не станет добрее, если принести ему в жертву самое дорогое. Клэр жалела, что не смогла донести до мужа эту простую мысль.

Фэррелл засмеялся и ответил, что раньше работал садовником в парке, и иногда скучает по клумбам и деревьям. Годы труда на свежем воздухе дали ему хорошее здоровье.

Ей вспомнился и старый Дьюк Макмаон, которому можно было бы предъявить множество счетов, но который благополучно сошел в могилу, оставив близких страдать по его вине. Амбиции, жестокость и холодность Дьюка влияли на судьбы его близких и многие годы спустя после его смерти, как если бы он наградил их некой наследственной болезнью, съедающей болеющих изнутри. Даже огромная любовь Дьюка к внучке не смогла сделать девочку счастливой, словно и она была отравлена этой странной болезнью. А любовь Клэр оказалась слишком слабым лекарством против этого яда.

— Я уже тридцать лет там живу, и чувствую себя великолепно, — сказал Рэй. — Там вокруг совершенно разные люди, но у нас нет классовых или каких-то иных предрассудков. В основном это люди, уставшие от городской жизни и доживающие свой век на природе, но попадаются и другие. Например, у нас работал панк лет двадцати пяти. В общем, это как уютная гавань.

Она знала, что никогда не простит себя за совершенные ошибки, но была намерена исправить их, пока не поздно.

Клэр медленно повернула ручку и открыла дверь.

Фэрреллу понравилось такое определение, и Рэй продолжил свой рассказ про выращиваемые им овощи. Про то, как нужно ухаживать за землей. Про корни, листья и все остальное, про посаженные им луковицы. Он специально поддерживал популяцию лягушек, чтобы они истребляли комаров. Он выращивал все — от картофеля и шпината до тыквы и кукурузы. Сейчас у него на подходе хороший урожай острого перца, и помидоры тоже почти поспели.

— Хорошенько посмотри на этого ублюдка, — Эдди наклонился к Фэрреллу и ткнул вилкой в сторону Рэя. — И будь начеку, Билли бой. Иначе ты не успеешь и глазом моргнуть, как он заставит тебя гнуть спину на его участке, а сам будет сидеть на веранде и заваривать чай. Чай, который никогда не заваривается. Так что будь осторожен.

— Это неправда, — ответил Рэй. — На чай уходило совсем немного времени.