Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Джон Кинг



Фабрика футбола

КОВЕНТРИ ДОМА



Ковентри – полное ничтожество. Хреновая команда и еще более хреновые болельщики. Гитлер знал, что делал, когда сравнял городишко с землей. Ничего хорошего, кроме Specials, из Ковентри не вышло – и то, это ж было давно… А теперь – равнина, братан – и даже не подраться с ними толком в последнее время. Пик случился пару лет назад, в Хаммерсмите – пересеклись с толпой типических, блин, среднеравнинных-закоренелых, рыщущих чего выжрать посреди центра.Человек пятнадцать, наверное. Невысокие мудаки, бритые, усы, все дела. Накаченные в прошлом ляжки – брюшки лягушачьи – пивные. Вид у них был, конечно, словно они должны пасти овец на ферме Эммердейл всю жизнь без остатка. Они нас засекли на подходе и рванули. Говном тащило повсюду, даже от бензозаправок, – а для Хаммерсмита это событие.Вообще, глупо получилось. Им надо было организоваться в ближайшем пабе и сидеть рыла не казать – мы же их даже не искали, на фига… Они же ничего толком не умеют, эти Ковентри. Мы вообще-то шли к Кингз Кроссу, встречать Тоттенхэмских с Лидса. Жидов по субботам бьют… Но эти сосунки нарвались. Сам понимаешь – когда кто-то делает ноги – ты, как собака, бросаешься вслед – инстинкт, думаешь после. В основном. А скорость они развили нехуевую -максимальную для таких богом забытых конечностей. Знаешь, как сейчас вижу эти красные морды, отражающиеся в витринах с уцененной техникой и банками фасоли. Мы прямо дышали им в шеи, и тут парень, который их как бы вел – как баран стадо на скотобойню – помчался на парковку. Думаешь, они чуяли запах крови и слышали звук ножа по точилу? Только нс эти козлы. Нет, блин – прямо иа парковку, к последним субботним покупателям, а те шарахнулись и пропустили нас. Ну, мы отмудохали их и отпустили – пришлось работать быстро – всяко разно позвали бы мусоров, так иль иначе. Ну и… Счет в нашу пользу – им хватило до следующей недели.Харрис присутствовал – исполосовал какому-то мудаку рожу своим охотничьим ножом. Он потом говорит: «Надо было расписаться на его морде, на тот случай, что если мужик выживет, детишкам будет ясно – папа в Лондон ездил. Что не проебал он жизнь свою на овечек и баранов, а пожил – видел свет». Но, ясен перец, это он шутит. Он так шутит, старик Харрис. Он типа не садист – знаешь, такие, как в газетах пишут, дадут детишкам раствор – и очко раз, и раскрылось, бери не хочу… У нас времени не было – зашли на парковку, вышли, оперативно. Прямо в метро Хаммерсмит, не успеешь ты даже проорать Гарри Робертса. Проучили ребят из славного города Ковентри. Не хрен разгуливать и выебываться. Надо выпить после матча – пиздуй из Западного Лондона, здесь – не святой источник.Час дня – время выпить перед матчем. Неделька на складе выдалась тяжкой, а пиво помогает забыться и настроиться на лучшее. Когда складываешь коробки всю неделю, одна к одной, это брат – ие… сам понимаешь. Трешь картонку о ладошки восемь часов в день – забываешь как оно, по-настоящему… Становишься пультом – и мозги уже не те. Хуже всего двадцатикилограммовые коробки со скороварками. Четыре тыщи таких сучар – ничего нс поделаешь – грузи-изнемогайся пару-тройку часов все это дело на поддоны, а Стив из Глазго, болела Рейнджере, сует свою вилку туда-сюда-обратно. Длинный, худющий обормот – орет «Ебать Папу» всякий раз, как бросает поддон на полку. Он тот еще тип – Иэн Пейсли в натуре, из тех Рейнджеровских фанатов, которые все время треплются о политике, спят и видят себя на битве при Бойне. Тоже мне – король Билли, блин. Ну, вообще-то, юмор он понимает и иногда снисходят до Челси, особенно теперь, когда изгнан с Айброкса. Говорит, Челси – классная протестантская команда. Никого даже по имени не знает из состава… но всяко ходит. Не со мной, впрочем.Этому столику больше не наливать. Счет со всеми этими тайными вылазками вырос до беспредела – так что надо себя контролировать. Не то, что раньше. Не так, как в детстве – когда сидишь у телека и смотришь беспорядки на футболе, а Джимми Хилл комментирует, или не он, а еще какой-нибудь безмозглый хуй за кадром, и тут такие замедленные повторы – круто. Теперь не то, камеры и полный контроль. Но это все равно херня, потому что прорывы на поле и мор-добойка в зоне доступа камер – ничто по сравнению с тем, что происходит за стадионом. Настоящие буйные бесчинствуют за версту от стадиона – в метро и переулках, а не за воротами в момент гола, когда объективы камер лезут тебе в ноздри. Это буйство – беспредельно. Ты не можешь изменить человеческую природу. Мужик всегда будет пиздить другого мужика, а напиздившись – отправится трахать телку. Такова жизнь. Вот Марк, например. Результат – налицо:

– Вчерашняя телка, – говорит, – сучка еще та. – Он чешет себе яйца для пущей убедительности. – Я упал в се хате в Уовдсворте, она мне предоставила банку Хайнекена и сказала сидеть в гостиной. Ну я сижу, тереблю пульт телика -и обана – она, вся напомаженная и в развратном белье. Свежевыбрита и открыта жизни, подходит, падает и достает мой член.Он смотрит на пару парней – они входят в паб. Джим Барнс из Слау и еще один, не узнаю. Высокий мужик с серебряной сережкой в ухе. Вид у него убитый – фингал под глазом и царапины на скулах – хорошее начало уикэнда.- Ну, она начала сосать, а тут этот лысый диктор по телеку беседует с секс-терапевтом. Знаешь, закомплексованной такой кошелкой – наверняка ни разу в жизни толком не трахалась. Безопасный секс, тюти-пути, и голубые виноваты, что СПИД не спит.Барнс идет к стойке и заказывает выпить. Он не один в баре, друганы щучат и он покупает им пиво. Соблюдает. Слау, конечно, наркопрнтон, но болеет за Челси. Жопа полная, но болеет за Челси. Кройдон тоже вроде стал за Челси. За Вест Хэм стоит Дагенхэм, а у «Шпор» есть Стивенэдж. Ради Бога. Кушайте – не подавитесь.- Ну вот, эта лысая башка кивает и кивает по телеку и слушает эту кошелку, а моя телка – сосет. Добавить? Лысина в телеке и бритая пизда, а я сижу и пью свой Хайнекен, склонившись ласково на ее плечо. Этот телегерой делает пару тысяч за час, а меня делает какая-то грязная сука из Южного Лондона.Марк любит жаловаться. Ясный перец – что это за жизнь? Тебе отсасывает гелка, а секс-терапевт виртуально наблюдает за этим грехом. Все эти телеэксперты – чудовищные уродки, и если все так, как это Род описал – эту телку вчерашнюю Марка, – если это, как бы правда, то, скажем так, она – не Мона Лиза. Род вообще ограничился своей рукой… и большой шаурмой – купил за углом рядом с метро. Неподалеку от Палэ, где тусуются негры и фрики всякие. Притворцы еще те, при малейшем стреме сразу забиваются в эти забавные пабы, где пинту лагера можно выпить только из-за его цены, если тебе приспичит телку снять по-быстрому или пару парней-малолеток забацать по харе. Просто так. Род вообще-то не впечатлился Марковой телкой. Ему кажется – она левая. По его словам она безбашенная. Всяко-разно – ее подружку он довел до угла.- Она была готова, так ведь? – сокрушался Род. – Идём к ней домой – она живёт со своей мамашей у эстакады. Сидим, ждём, когда мамаша пойдёт спать, и когда она в конце концов уходит, я думаю, ну вот, я в игре, но мой змей не хотел вылезать из норки, так что ей пришлось потискать меня на диване. Я кончил на её подушки с фазанами – она разозлилась. Говорит, индийские подушки, на рынке Уэмбли купила. Я ей сказал, ладно, забудь, и ушёл. Меня достала вся эта поебепь. И кровью от неё пёрло. Чего задерживаться, когда кончил? Пошёл я вниз по улице и чуть не напоролся на шеппердбушских раггамаффинс. Цепи, кожаные куртки и узоры на башке. Чертовы малолетки, и я подумал, ладно, в следующий раз разберёмся, сынки черномазые. Когда один, надо быть осторожным. Любой из них может быть вооружен, и я бы сейчас, возможно, уже дохлым был, и не сидел здесь, а БЫ бы слушали Марка, как он классно перепихнулся с королевой красоты.- Так и есть. Чего время зря тратить с такой свининой, как твоя бикса прошлым вечером, когда можно отдохнуть с тёлкой, которая ради тебя прикид надела, да ещё и презы купила сама. Спальня у неё – в зеркалах полностью, плюс широкий выбор презиков – красота. Мне обычно пофиг, но тут – все пачки открыты, и она достаёт гель, тюбик полупустой – девчонка, несомненно, трудилась. Если бы мы сегодня с кем-нибудь серьёзным играли, я бы после минета ушёл и выспался бы как следует. Но поскольку у нас всего лишь Ковентри в меню, я пустился во все тяжкие. Тёлка развратная оказалась. Сглотнула, не задумываясь, как автомат, не размышляла ни секунды. Единственный недостаток – кусачая как сучка. Укусы так и остались на руках и спине. Больно, блин. Её нужно на диету срочно сажать.Я иду к бару и покупаю раунд. Обслуживание здесь всегда медленное, могли бы набрать побольше штата, раз Челси играет дома. Вечно так. Мы никуда не уйдём всяко, вот они и заставляют нас ждать. Пиво на вкус разбавленное, в пластмассовых стаканах, никто не порежется. Смысл в этом есть, но с другой стороны – из-за этого у пива вкус мочи. Это тоже фан-паб, и его обустроили после битвы Челси с Вест Хэмом несколько лет назад, это был пик первых «Охотников за головами».Время одиннадцать утра и ICF начинают заполнять пабы Челси. То был золотой век. Вест Хэм ненавидит Челси, так же как мы ненавидим Тоттснхзм. Они считают – мы болтуны, а Восточный Лондон – самый что ни на есть настоящий Лондон. И что в челсинском мобе полно мелкого жулья. Они заходят, их горячо приветствуют, а мы припёрты к игровым автоматам. Они думают, они все родственники Креев. Билл Гарднер с твоими кукурузными хлопьями и газета «5мя». Вернутся сюда через пару недель. Тоттенхэм сначала, потом Вест Хэм. Лучше не бывает.Дэйв Харрнс стоит у бара и жалуется, что его другу дали полгода за то, что тот в Камбервелле раскроил щёку копу. Говорит, тот не знал, что парень был полицейским – он стоял рядом с клубом и не был на службе. Когда он стал выёбываться, его приятель дал мусору в глаз. Ему показалось, что тот был кокни-версией Йосссра Хыоза. Нос тоже ему разбил и легавые уж постарались его отыскать. В обычной ситуации не стали бы, а тут… Они о своих пекутся. Полгода, конечно – не смертный приговор, но тоже срок. По словам Харрнса, парень миллуоллский. По акценту чувствовалось. К Миллуоллу есть скрытое уважение, и кое-кто из их парней облагодельствовал Челси в разные годы, но когда мы с ними играем, это война.Странно всё получается. Это как с черными. Люди говорят, что ненавидят ннггеров, но если у них есть друг – чёрный, то он нормальный. Или если он осел тут, то он челсии-ский ниггер. Или если играем за границей, то все англичане нормально общаются, хотя и бывают стычки, между Челси и Вест Хэмом, например, потому что некоторые разрывы слишком глубоки. Хотя, в общем-то, мир состоит из отдельных людей, а не из мобов, поэтому механизм и работает. Но с Тоттснхэмом никто не дружит – жиды, а скаузеры – мелкое пиздливое ворьё. Поговори с фанатом Май 10 – он тебе выразит своё мнение о скаузерах.Харрис поворачивается ко мне, пока я жду, когда меня обслужат. Он псих, но умудряется держать себя в руках, в отличие от некоторых парней здесь, в пабе. У пего есть мозги, и он их использует как надо. Своя компания по установке крыш, или что-то такое Ему лет тридцать пять, свой человек, давний!- Половина двенадцатого – поезд на Тоттенхэм с Кингз Кросса. Выебонистые жиды были тут в прошлом году, обрабатывали наши пабы. Сегодня будет тяжкая суббота, ни как обычно. Здесь такие вольности не проходят. Вы, ребята, с нами там будете? Я еще организовал автобус в Ливерпуль, дайте мне знать, если вам места нужны будут. Мы в Норт-хэмптоне на обратном пути останавливаемся Хороший город, чтоб по пабам пройтись – погулять, и потом до Лондона час всего по шоссе. В автобусе туалет и видак, а водила – настоящий Шедский скин образца 69-го года, так что он с нами в Нортхэмптоне до упора будет. Путешествие с комфортом, билеты будут заказаны. Дай мне знать, пятнадцать фунтов с носа за автобус плюс билет на матч, если вам надо.Бармен – ленивый козёл, и часть парней уже начинает раздражаться, говорят ему вынуть палец из жопы – начать работать. На Ковентри никогда много народу не приходит, но они всё равно не спешат. Измываются как могут и заставляют народ ждать. Мы ведь всего лишь футбольные фанаты, но если бы мы решили перевернуть паб вверх дном, они бы сразу подсуетились. Но нет смысла ссать в своём лифте. А если ссышь, то надо незаметно. В конце концов черноволосая тёлка с хвостом доходит до меня. Наливает и смотрит то на стакан, то на стену, как будто меня нет, так что я фиксирую взгляд на её сиськах, чтобы дать о себе знать. Она краснеет, глупая корова. Я беру три пинты, отношу их к столу, а Марк говорит о ливерпульском матче.У него есть двоюродный брат Стив, живёт в Манчестере, говорит, мы можем остаться у него после матча. Манчестер будет получше Нортхэмптона, если есть где заночевать – не надо беспокоиться о дороге в Лондон. Мы столько раз были на Олд Траффорд и Мэйн Роуд, а центра так и не видели. С футболом всегда так. Только если специально не организуешь всё и заранее не приедешь, ничего кроме вокзала и парковки не увидишь – копы сопровождают, вокруг местное быдло. Местные из кожи вон лезут до тебя докопаться, и если голова варит – ты найдёшь способ улизнуть от сопровождения и найти их. Обычно этим всё и кончается. Приезжаешь, смотришь матч, если повезёт – побьёшься, и назад.Олд Траффорд – классная площадка, и когда пишут, что Ман Ю – крутой клуб, в глубине души соглашаешься – так оно и есть. Когда едешь в места, типа Олд Траффорд или Энфилд – это дополнительный стимул. В футболе важна атмосфера. Если бы трибуны были пустыми, и не было бы шума – смысла ходить на матчи бы не было. У Челси было несколько классных акций в Манчестере. Молотьба на Мэйн Роуд, когда мусора не контролируют ситуацию -вещь хорошая. Мобильные драки за стадионом. В прошлом году, когда мы шли к автобусу, толпа моссайдовских ниггеров стала кидать в нас кирпичи, мы пустились за ними. Они побежали вдоль дороги, потом опять стали бросать кирпичи. Мы опять за ними, и они снова пустились бежать. Нам пришлось это дело оставить – дыхания не хватило. Нас было человек двадцать всего, может быть они пытались заманить нас в ловушку. Есть много способов умереть, но попасться в лапы мосссайдовских фанов Ман Ю – не в десятке любимых. Ниггеры не церемонятся. Репутация заставляет, и когда видишь ниггера в белой толпе, знаешь наверняка – работать будет он.- Если поедем на автобусе с Харрисом, можем потом доехать из Ливерпуля в Манчестер на поезде, – говорит Марк. -Или если мой брат пойдёт на матч, то он нас подвезёт, помоемся, перекусим, и в город. Стив говорит, там не только Коронэйшн Стрит. Есть классные места. Дешёвое пиво и биксы северные приветливые. Кстати, вчерашняя тёлка тоже была приветливая, зеркала тряслись, когда её сзади делал. Билась головой об стенку, соседей будила. На какое-то время пришлось даже глаза закрыть и думать о Родине – свет с улицы бил по зеркалу, и мне казалось, что член в стенку вошёл. В один прекрасный день это зеркало отпадёт, и в Уонд-сворте найдут куски двух незнакомцев.Домашний матч с Ковентри – всегда немного подстава по сравнению с Ман Ю или Лидсом. Разные бывают тоскливые домашние матчи, но всё равно приходишь, а чего ещё делать? Мы сидим, немного с похмелья после вчерашнего, потом без двадцати три допиваем и встаём. На Фулхэм Роуд скапливается народ – идут к стадиону. Мы ждём, пока на перекрёстке остановятся машины, и огибаем полицию перед Фулхэм Бродвей. Воняет конским говном и гамбургерами, копы на лошадях кричат толпе не задерживаться при входе.Полный копов автобус движется медленно, они фиксируют всех, кому нет сорока. У церкви – лотки с фанзинами и сувенирами. Дети в сине-белых шарфах держат отцов за руку. У входа на северную и западную трибуну ещё полицейские автобусы, непонятно, чего они растревожились – ничего ведь не будет. Пьяный старик падает на асфальт и к нему подходят три копа. Молодые и выёбистые, и если бы была толпа поприличней, и не было бы этих ёбаных камер на домах, они бы получили по заслугам. Но на них форма, они при исполнении, и забирают безобидного пьяницу. Закидывают его в воронок сзади, со злобой явно переигрывают.- Я зашёл сегодня к Энди Маршаллу, – говорит Марк, подавая билет старику за металлической решёткой у турникета. – Я Маршалла уже пару лет точно не видел, а он живёт рядом с этой биксой в Уондсворте, так что, думаю, проверю, жив ли курилка. У него длинные волосы и борода -вылитый хиппи. Сидит перед теликом, смотрит Шварцнег-гера по видаку. Думает, он получеловек, полумашина. Начал тяжестями заниматься. Говорит, убивает время, пока работа не нашлась. Хочет вступить в стрелковый клуб и завалить двадцать мишеней одной пулей.- Они должны подписать его и отправить куда-нибудь подальше, – говорит Род, поднимаясь по ступеням и держась за поручни. – Маршалл был Особым Констеблем. Хотел стать копом, но мусора его не приняли – даже у них есть стандарты. Он из тех парией, что просиживают перед телевизором целыми днями, а потом выходят и делают Хангер-форд. Представь этого парня с пушкой в Уондсвортском торговом центре. Пройдётся по толпе, думая, что он – Арни, джунгли патрулирует.Мы поднялись наверх по лестнице, ведущей на западную трибуну. Прекрасный ясный день, я оглядываюсь вокруг, смотрю, что происходит. Хороший вид отсюда, и я вспоминаю тот вечер с золотым закатом, когда снаружи северной трибуны появился Вест Хзм. Мы уже были тогда на стадионе, когда началась драка на Фулхэм Роуд. Я слышу полицейские мегафоны. «Приезжие, продвигайтесь! Северная трибуна справа! Всем оставаться на тротуаре!»- Прибывают дополнительные воронки, копы всерьёз подошли к делу.Камеры стараются, работают, фиксируют жизнь. Горы плёнки с лицами для последующего разбора. Мы идём отлить, ждём, когда освободится место. В писсуарах литры мочи, одна из тех суббот, когда просто пьёшь пиво и не ожидаешь проблем. Мы показываем наши билеты ублюдочного вида стюарду и оказываемся на западной трибуне. Смотрим на приезжих, сколько народу приехало. Несколько сотен Ковентри мелкими группами. По всему стадиону куча незаполненных пятен, хотя до матча ещё осталось время. С такими ценами за билет, ни хера удивительного – столько проплешин.Мы сидим па своих местах, все обычные персонажи уже здесь. Харрис сидит в двух рядах от нас впереди, рядом с двумя шляпочно знакомыми мне злобными перцами, похлёбывает чай. Парень он не очень уж здоровый, но хороший организатор и всегда готов замутить. А больше и не надо. Здравого смысла немного и уверенности в себе – это производит на людей должное впечатление. Мусора знают его в лицо, и забирали не раз, но как-то у него получается не схватить сроки типа тех, что получили парни в ходе операции «Личная Цель». Он осторожный и учится на своих ошибках, делает выводы.Камера над крышей фиксирует наши грехи, и только малолетки и идиоты переступают определённую грань. Надо быть дураком, чтобы сделать это, хотя, конечно, иногда зашкаливает градус, и тогда газеты публикуют фотки и начинают охоту за ведьмами. Не верится, что были времена, когда можно было бесноваться внутри стадиона и не попадаться месяцами. Как северная трибуна Челси, когда я ещё малой был. Они же вскипали при первой возможности. Зверели регулярно, словно по расписанию. Миллуолл и Вест Хэм в Шеде – все на ушах стояли.- Эта тёлка вчерашняя, – говорит Марк, – бьётся башкой об стену, говорит глубже-глубже. Что она себе думала, я что, вообще, марафонец? Ныряльщик на большую глубину? Это же, блядь, не Олимпиада. Если ей такое по нраву, пусть идёт Маршалла навестит. Парню требуется серьёзная секс-терапия. Не потрахается в ближайшее время – начнёт убивать.- У него была когда-то большая коллекция порно, – задумался Род. – Где-то больше ста фильмов. Сидел часами после паба, держал пульт, картинку фиксировал. Я ничего не говорю, мне иногда по приколу порнушку посмотреть, как и любому, но потом надоедает смотреть, как кто-то другой делает то, что ты сам вроде должен делать. А он чем больше смотрел, тем больше покупал. Немецкие и голландские штуки. Жёсткие варианты, за них в Дувре вяжут. Только таможня может жёсткое порно смотреть.Это было, когда он жил в Хаммерсмите. Мы его со школы знаем. Примерный был мальчик. Похожий на миниатюрного банковского клерка. Я у него оказался однажды с группой других ребят, и тут он ставит кассету с групповым изнасилованием – тёлка и толпа солдат. Никаких звуков -только классическая музыка, Моцарт или Бетховен, что-то такое. Мёртвый немецкий козел всяко. Девчонка пытается от них отбиться – их четверо или пятеро, по очереди её делают, пока один работает, остальные её держут. Я ел свою китайскую еду в тот момент, и меня такой секс не прикалывал, а Маршалл сидел и ржал. Солдаты хреново играли, а девчонка ничего. Мне как-то всё-таки не по себе стало – видеть как с девчонкой вот так вот обращаются.Когда фильм закончился, Маршалл сказал, что это не актёры, и всё по-настоящему. Сто фунтов заплатил за кассету. В Олдершоте снято. Настоящее изнасилование. Парни поржали, но было заметно, что им это всё не понравилось. Надо быть охуенно повёрнутым, чтобы снимать настоящее изнасилование. Целить камеру на армейские задницы в процессе работы. Завести их, заплатить, а потом отправить в тюрягу лет на десять. Я извинился и свалил. После того, как я ушёл, Джон Николсон пригрозил ему кухонным ножом. Дал ему по башке и назвал мудаком. Потом разбил телевизор стулом. Единственный приличный парень оказался.Громкоговорители распевают «Ликвидатор» – челсинский гимн шестидесятых Гарри Джея и Всех Звёзд. Классика ска, из эпохи скинов. Затем «Синий – наш цвет» Питера Осгуда и Алана Хадсона в студии Top of the Pops. Выходят команды, мы встаём и аплодируем. Игроки машут руками, и начинается предматчевая мудотня. Толпа выглядит немного пореспектабельней, чем в прежние времена. Мужики идут с пабов. Начинаются речёвки, несутся по всей западной трибуне. Копы сидят на контроле. Площадка блестит зеленью на солнце. Харрис смеётся вместе с Билли Брайтом. Марк смотрит в свою программу, ноет про цены, Род поднимается и добавляет шуму. Я сижу и жду, когда капитаны с судьей подкинут монетку и начнётся матч. Ковентри вроде как запевает чего-то, и половина западной трибуны оглядывается в их сторону. Мы поднимаем правую руку и показываем им «дрочилы».



ДЕЛАЯ НОГИ



Ты уже здорово набрался после десяти пинт пива, с нормальным музыкальным автоматом и бессмысленно тыкающимися туда-сюда молодыми телками – в основном шлюхами в мини-юбках, черный хлопок складывается на их задницах в графическую гармошку – не лучшее утешение для глаза после уже увиденного: нескольких голубых, торговцев краденым ненужным дерьмом и еще проституток, с ногами, расползающимися в стороны как по маслу. Ты говоришь им подождать немного, потому что выпиваешь со своими приятелями, опрокидываешь самое дешевое пиво раз за разом, и каждый заход – как будто оно последнее в твоей жизни. Восемь вечера, вот уже девять – вечер разгоняется как паровоз – чем дальше, тем быстрее. Обычный конец недели – впереди два дня без работы, и пиво – как мятный рай, ни дать ни взять. Охлаждает, освежает горло.Химические пузырики, незатейливо сварганенные душевными пивоварами для пивных вандалов. Народ, все мои приятели, пьют и пиздят ни о чём, ни о чём, что можно будет вспомнить завтра, а музыка – такая громкая, что нужно орать. Но электрический бит становится самым главным, вносит ритмичность в происходящее, отменяет мышление как факт и чтобы ты ни пиздел, чтобы ты ни выворачивал своим пустым языком – не важно. Чем больше ты напиваешься, тем больше ты понимаешь: одно в голове – другое на языке. Мог бы говорить о чём угодно. Хуй с ним. Лучше опустить денежку в автомат, нажать на кнопку, пройтись через страницы и выбрать песню. Всё очень просто. Даже полный балбес справился бы без труда. А вот к бару подобраться – трудно. Тут нужно быть наполовину невменяемым, чертовски упертым, таким как я сейчас, и мне наплевать на условности, я просто пробиваюсь сквозь толпу, прорываюсь к барменше с большими сиськами, рвущимися наружу из-под блузки. Она надувает свои пухлые накрашенные губки и ведёт себя пафоспо, даже агрессивно. Знает, что может так себя вести; как принцесса – ведь вокруг так много накачавшихся парией, все смотрят на неё, ей это просто охренно нравится, она обожает ситуацию – жизнь прекрасна – и ты говоришь ей: два вот этих, пива, милочка, да ты, с разрывающейся блузкой, сиськами, стучащими как молоты – неприкрытыми прелестями, заставляющими гормоны бушевать, а потому, если каким-то мудакам не нравится, что ты тут пробираешься, распихивая их, то пусть они заткнутся все, потому что ты пьян, ну а самое главное – ты тут с конкретной командой парниш, которые, если понадобится, пристроют кого надо головкой к расписному окошку бара и отправят целовать асфальт, чтобы так не смотрел на тебя и твоих друганов. Так, без проблем, ты доживаешь до десяти вечера, проносящегося перед тобой как ракета, все эти лица, освещенные сверху, смешиваются, цвет их мутирует после каждой пинты, люди начинают напоминать восковые фигуры, и вот он момент – последнего заказа, всегда неожиданный, слишком ранний, бледные лица растворяются в сигаретном дыму, в воздухе – запах духов, сладкий запах, но ты хочешь выпить ещё, заказываешь двойной раунд, опрокинуть по паре пинт па брата не повредит, а этот хрен за барной стойкой пытается выдавить тебя из «его паба», грубит. Теперь можно: он уже получил твои деньги, и касса просто лопается от них, он хочет свалить к себе наверх и усесться перед своим новым теликом с объёмным звуком, а касса – она полна твоих денег. Надо разгромить это место, разбить пару окон, пока эту шлюху-барменшу, стоящую па четвереньках, трахает хозяйский пес. Парни начинают ржать, представляя картину. Л хозяйский пёс на самом деле – ротвеллер, так что, давайте ребятки, допивайте, допивайте, джентльмены, ПАЖААЛЛЛСТА! А иначе напустят на вас собачку, он именно это имеет в виду, небольшой разогрев для кобелюги перед глубоким введением его члена в женскую анатомию. А на улице холодно, и ты хочешь есть, есть хочется страшно, потому что пиво вымывает желудок до блеска. А к гамбургер-вагону стоять под моросящим дождём идут только нищие недоумки, слишком далёкий этот поход за гамбургером, сделанным из кошачьих консервов, и вот вы все согласились – идём в карри-хаус. Его вкус – уже на языке. Красные бархатные обои на стенах и Рави Шанкар «за сценой» настраивает свой ситар, и хотя ты не признаёшься в этом, ты знаешь – звучит он волшебно, охуительно волшебно, особенно сейчас, когда ты пьяный и пялишься на тарелку с пловным рисом, удивительный звук, совершающий кислотные развороты у тебя на глазах, где-то там на дне тарелки, разноцветной и пригодной для мытья в посудомоечной машине. Настоящий звук бангры, без всякого электричества. Просто старый риши на вершине горы поглаживает проходящих тигров. Оргазм. Но в карри-хаус ещё надо войти. У тебя остается несколько минут собраться и сделать вид, что ты трезвый, хотя официант, ведущий тебя к столу, не покупается на эту туфту. Да и так всё понятно, наверняка от тебя несёт хмелем, или что за дерьмо они кладут в это пиво, хрен его знает – нереально вообще-то – даже не знать, какую херню ты пьёшь. То же и с едой в супермаркете. Думать об этом опасно, ну и хуй с ним. Деньги есть деньги, и официанту знакомо твое лицо. Выбирает лёгкий вариант, Это лучше, чем скандалить, плюс чаевые. Ребята из карри никогда не остаются внакладе. Тебе элегантно впендюри-вают горку пападомов и шесть пинт пива, и ты знаешь, что это Карлсберг, в карри-хаусах – всегда Карлсберг, ведь у индийской еды вкус уже не тот, если она не заливается Датсссссссским. Наверно, у них договор – оптовые закупки. Сварено датчанами для индусов, с любовью. Ну и правильно, вашу мать, так и должно быть. А что ещё им дала Европа, кроме нескольких левых сортов лагера? Не то, что Содружество, которое выкинули как собаку с чёрного входа. Нет уж. По мне, так лучше карри, хоть каждый день, чем это французское говно, которое едят зажравшиеся богатеи-пидоры. Хотят быть как французы, пусть уёбывают во Францию. Что хорошего лягушатники сделали для англичан? Пришли сюда в 1066 году, пробили какому-то челу башку стрелой и понастроили кучу каменных церквей. Потом они заставили богатых ублюдков говорить на своём языке, а всем остальным было сказано, что их речь -скверна. Да не пойти-ка вам на хуй? И с немцами они были заодно, когда те въехали во Францию во время войны. Кастраты. Никакой на хрен гордости. Я останусь верен своему карри и музыкальному центру JA. Ресторанчик, однако, заполнен до отказа, и тебе повезло, что тебя впустили, потому что нескольких парней разворачивают спустя пару минут – компанию пьяниц, реагирующих на жизненные реалии без смирения – не видят, что ли, ослы, что мест и вправду нет, ну не повезло тебе, парниша, ну что делать? А за соседним столом – четыре тёлки, старые потаскушки судя по внешнему виду, у двоих – фигурки вроде ничего, но рожи – помятые жизнью. Все, тем не менее, проёбанные насквозь, с вагинами как Тоннель Милосердия – наверняка. Как там у Stranglers в этой песне – что-то вроде про любовь в Тоннеле Милосердия, не помню, в детстве было. Хрен с ним. Они под шафе, оглядываются, и ты перекидываешься парой стандартных фраз, пока ждёшь свои папа-домы, а тёлки – глупы, как паровоз, ни хрена не понимают в карри, просто в поисках твердого члена всем нутром своим; потом им приносят корму – смысл какой вообще -прийти сюда поесть и заказать корму? Я бы постыдился так делать, когда перед тобой на столе меню, полное всяких вкусностей. Но это ж бабы, что с них возьмёшь. И при этом они ещё и заводят жалобную шарманку – о том, какое острое, как обжигает… Как это может быть острым, если эти козлы на кухне заливают корму йогуртом?! Или чем там ещё? Спермой, наверное… обхохочешься; ты им говоришь, так мол и так, в корме – литры спермы – официанты по очереди кончают в кастрюлю с соусом, точно говорю, они корчатся, кривятся, но не слишком, и вот приносят пиво, и ты накидывается на пападомы, делаешь основной заказ, бхаджи крутятся каруселью, ты опускаешь хрустящие кусочки в чатни, маринад лайма и манго, цепляешь кусочки лука – небесное наслаждение, то, что надо; говоришь с полным ртом. И вот уже – разные виндалу и мадрасские блюда, бомбейская картошка и гарниры бхинди бхаджи, дамские пальчики, ощупывающие твою промежность, но девушки по соседству – явно не дамы, точно нет. Ты заказываешь гору лепёшек; половину – обычных, половину – пешаварских. Официант уходит, и твой рот как плотина в сезон дождей. Пешаварские лепёшки – сплошной восторг, и ты рассказываешь корешам, как твой ирландский приятель отправился путешествовать через Иран и Ирак, было тяжко в пустыне, но какие ж там классные, достойные люди, и вот он оказался в Пешаваре, когда там была война с русскими, а сам город был оплотом моджахедов, упёртых пацанов. Местечко было реально злобное, Северо-Западный Край, Золотой Полумесяц, и вот он провёл там пару недель, не приходя в сознание. Кто-то тут говорит, надо быть осторожным с этими мусульманами, особенно с воинами пустыни – им ничего не стоит поиметь парня со спины, а твой друг утверждает: они люди достойные, никаких разводок. Всё равно надо поосторожней, лучше не рисковать, по крайней мере в Пакистане. Шлюхи по соседству всё время проявляют себя, не дают о себе забыть. В таких случаях среди них всегда найдётся говорливая корова-культуристка в увлажнённых чулках, правящая бал во главе остального стада. У этих всегда не закрывается рот, и ему соответствуют здоровые мышцы ног, которые они готовы выложить перед тобой как на блюде: только доедайте своё карри, мальчики, и заходите к нам на бокальчик чего-нибудь. А если всё по-честному, то поебаться. Но ты хочешь есть, действительно чертовски голоден. И ты хочешь, чтоб они заткнулись, потому что желаешь сосредоточиться на еде. Либо так, либо – идите на хуй, девушки. Идите и домогайтесь к какому-нибудь другому чуваку. Неважно к какому, мне важна еда. Мне важно видеть, как выезжает тележка с шипящей курицей тандорн и направляется к компании в двух столах от нас -похоже, служивые в увольнении: бритые головы, аккуратная одежда, безупречные клубные пиджаки, ничего утонченно-повседневного, типа Fred Perry, точно вояки, не в состоянии прочитать, что там у них написано на пиджаках, но знаю, что это какой-то герб, хрен с ним, ты не хочешь связываться, потому что армейские – всегда в поисках неприятностей, пара часов вне гарнизона – и парням уже надо в битву, это у них в крови. Королева, Родина и проломить кому-нибудь башку. Солдата солдатом делает элементарная подготовка. Закрой мозги на ключ и учись подчиняться приказам, потому что хреновы Итонские командиры знают лучше, что делать. Делай, что сказано, и всё, выполняй приказ. Один из парней говорит, его дедушка воевал в Северо-Западном Крае, в Хиберском Ущелье, наверняка там было лихо, и ты начинаешь думать, как, должно быть, приходилось непросто солдату Империи – охранять единство Содружества… И однажды его старик увидел осла, до предела загруженного кирпичами, или ещё чем-то, и бедная тварь дышала так, будто у нее сейчас сердце лопнет, и вот солдат подзывает этого мужика, хозяина осла, перерезает верёвку, что груз держит, и говорит ему, чтоб он больше его не перегружал, потому что англичане любят животных. Мы не допускаем жестокого обращения с животными. За исключением, конечно, мерзавцев, которые поджигают кошек или бросают собак с верхних этажей. О таких выродках пишут иногда в газетах, но в жизни они как-то не встречаются, а вообще, если б встретил одного такого, свернул бы ему шею в момент. Суки. Ладно, ешь своё карри, пока не остыло; пиво льётся по горлу как родниковая вода, подгоняют луковые бхаджи со сладким мятным соусом, по краям – листья салата, кусочек помидора и кусочек огурца. Ты наваливаешься на бхаджи, заказываешь у официанта ещё пива, называешь его Абдуллой, ага, Абдулла, очень приятно, а я – Мустафа Карри, парень смеется, хотя слышал всё это тысячу раз. Ты зверски хочешь есть, а по соседству, с другой стороны – четверо козлоидов, две пары, еда уже перед ними, и ты смотришь на них с завистью. И вот тут бивень из твоей команды, один из тех быков, абсолютных пивных монстров, с брюхом, сползающим на ширинку, и волосами, промокшими от лагера, один из тех, которые никогда не женятся и не заведут детей, известный, знакомый тип, которого встретишь в любом крае страны, во всех городах и весях, куда бы ни занесла тебя судьба, тип, твёрдо сидящий в пабе даже после финальной зачистки, идёт за окном дождь или светит солнце, так вот этот хуище приподнимается над соседним столом и тянется к первой попавшейся тарелке, засовывает в неё руку, загребает пловного рису с дханзаком, и ты смеёшься, и сочувствуешь хозяину этого карри, потому что бедняга, вообще-то, не разкакой тебе Генри Купер, и не Фрэнк Бруно, пионер нового поколения черных героев-боксеров, ничего он не может с этим поделать: всё, что ему остаётся – это надеяться, что его баба не из тех, чью честь надо непрерывно защищать, и не из тех мокрощелок, которые думают, что принадлежат к прекрасному полу и за них надо бороться. Чертовы шлюхи. В принципе, он справляется с ситуацией достойно: бивень зависает над столом, улыбаясь. Его рука задерживается в еде чувака, он говорит: «НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ПРОТИВ, ПРИЯТЕЛЬ?» – как будто его и впрямь это волнует, действительно беспокоит, что может он зашёл всё же слишком далеко. А может, дело так обстоит и на самом деле, ведь на данной стадии сообщения по каналу мозг – язык движутся с замедленной скоростью; как бы там ни было, ты-то знаешь, что он может пойти ещё дальше, гораздо дальше, он же дуреет, как примет лишнего. по он твои друг, и ты простишь ему все, или почти все -ведь он твой друг. Бедняга за соседним столом смиренно смеётся, качает головой: мол, не против, а толстая гадина загребает полную ладонь риса и запихивает его в свой гигантский рот. Ты настолько пьян, что уже невмоготу, уже начинает капать с конца понемногу, но ты всё-таки пытаешься сдерживать свой старый-добрый мочевой, время от времени возвращаешься в реальность и осматриваешься вокруг: видишь, как служивые вступают в сдержанную пока перепалку с длинноволосыми челами за соседним столом, расфуфыренными мудаками, ты и сам не прочь послушать навороченный даб-драмминг и приобщиться к синтезированному волшебству, но ты же, блядь, не наряжаешься так для этого. Шлюхи по другую сторону всё жалуются, что грёбанная корма такая острая – тупые коровы. Про четвёрку счастливцев у разбитого дханзака ты как-то забываешь. Лук в бхаджи – злой, как секс на побывке, и ты заливаешь пламя внутри пивом, встаёшь, чтобы сходить отлить, идёшь, задевая столы, народ, наверное, возмущается, но ты не замечаешь, так как принял порядочно. Дверь за тобой захлопывается и отрезает тебя от звуков Рави Шанкара, какие звуки, приятель, просто гимн Toon Army, джорди хуевых. Ты расстёгиваешь ширинку, опираешься о стену, струя начинает пружинить о мрамор, настоящий, цельный мрамор, как в Тадж Махале, его фотография над твоим столом застряла у тебя в голове – там была какая-то реальная история любви, официант как-то рассказывал несколько месяцев назад, когда ты был не так пьян, и ещё он говорил, что всякие выбросы разрушают мрамор, и что правительство хочет закрыть заводы вокруг Тадж Махала, чтобы спасти его, такое, блядь, красивое здание, но и самое главное – доходы от туризма, а владельцы заводов сказали, что они разбомбят его на хуй, потому что рабочие места – это рабочие места, ну они и правы по своему, конечно, а ты думаешь о том, что облокотился головой о стену, а ведь некоторые суки, пока ссут, мажут свои козявки на эту самую стену, а ведь ты только недавно мылся. Ты резко отшатываешься от стены и чуть не падаешь на пол. Какая нелепая смерть. Затылок, рассечённый куском раковины. Тоска. Ты застёгиваешь ширинку, моешь руки и протираешь голову. Заходит служивый, не обращает на тебя внимание – идёт как бык-осеменитель на выставке, чертово животное, первобытный человек в брюках и пиджаке, злобный перец, с которым лучше не связываться, если, конечно, шансы на победу – не один к десяти. Ты вырос в районе Слау и Виндзора и видел много острых напрягов от армейских, ёбаных козлов, а этот парняга по виду – не безусый новобранец, больше похож на контрактника, явно за тридцать и, скорее всего, уложил походя немало народу по всему миру – перерезал горло на Фолклендах, прочищал себе путь автоматным огнём в Северной Ирландии -ну, в общем, обслужил лавку по полной. Поэтому ты покидаешь клозет – в нём пахнет смертью. Ты не хочешь оказаться в разных окопах с этим парнем только из-за того, что слишком близко стоишь или громко чихаешь, не так дышишь или ещё что-нибудь. Извинения не помогут. Ты возвращаешься за свой стол, приходит официант, тушит свечи в поддоне и уносит тарелки, твое пиво выпито лишь на треть и ты говоришь о чём-то с шлюхами по соседству, которые уже закончили ужин и заказали мороженое – на этот раз замороженную сперму. Ребята, хи-хи, они поторапливают, доедай, мол, быстрей, мы тебя ждём, а ты им – можете ждать, сколько угодно, а они всё ржут – притворяетесь недоступными, ребята – это та болтливая шалава, настоящая стопроцентная свинина, хотя тёлка рядом с ней вроде ничего, чёрные как смоль волосы и огромные глаза. Но она открывает рот и ты видишь гнилые зубы – жуть. Ты, конечно, не хочешь, чтобы твоя старая-добрая противотанковая ракета оказалась среди этого вот добра, нет. Приносят основное блюдо, и они могут хуячить домой -что тебе до них? Еда сейчас – главное, и ты отстраняешься от всего, и точка. Все быстро трезвеют, раскладывая еду поровну каждому. Пары за соседним столом просят счёт и начинают собираться. Ты отправляешь в рот первые несколько вилок и понимаешь – красота. Вот – смысл жизни. Рави Шанкар заходится на заднем плане, струны вибрируют так, будто сейчас лопнут, слушайте эту музыку, дурачьё бестолковое, это настоящее, не то, что ваша электронная мудота, длинноволосое быдло, кажется, ты это и впрямь сказал, служивые начинают ржать, длинноволосые оглядываются вокруг, пытаются понять кто это, тёлки тоже смеются, одна из них прижалась к тебе и гладит твою ногу. Ты говоришь ей прекратить, хорошие шлюхи ведь умеют ждать, а им это не нравится, мол, вы что, думаете, мы – уличные девки. Именно так, дорогуши, именно так. Вам бы пошло разлечься на плацу, сзади очередь служивых, как в том порнофильме, о котором уже рассказывал. Это невежливо, молодые люди. Ну и что, хрен с вами. Пары за соседним столом уже ушли, оставив деньги на тарелке со счётом. Один из твоих приятелей тянется к столу и забирает всё, подчистую. Ты видишь, что происходит и фиксируешь ситуацию, шутишь со шлюхой, ведущей себя конфликтно. Они ничего не заметили, так же как и официант, который подходит к столу и оглядывается вокруг, спрашивает о чём-то своего брата, затем один из них идёт к бару, они растеряны, о чём-то говорят между собой, спорят. Должно быть, это какая-то ошибка, порядочные граждане не сбегают, не оплатив, нет, только не они, не эти маленькие люди в своей выходной одежде, ведь они ходят в театры и имеют прекрасную работу в области финансов. Нет, эти козлы так не поступают. И ты стараешься не заржать, потому что дело именно в этом, в распределении благ – часовом механизме страны, мелком воровстве и разделении ответственности за него, надёжно спрятанных деньгах, проезде зайцем и готовности использовать сэкономленные деньги на своё благо. Ты заказываешь ещё один Карлсберг, и вот он перед тобой, классная белая пена -датчане знают, что делают. В большинстве случаев, например, когда они победили на чемпионате, или голосовали против объединенной Европы. Но потом они провалились на поле, а относительно Европы вынуждены были переголосовывать, и сказали, в конце концов, «да» – глупые, безвольные члены. Устали от политики давления – старой, как мир, и позволили бизнесменам править собой. Ты промываешь горло пивом, позволяя еде утрамбоваться, глотка горит – чудо. Начинается какое-то движение: служивые затевают битву с этим выводком длинноволосых кислотников и ещё какими-то парнями. Ситуация – чертовски напряжная, всё, как в замедленных съёмках и служивый-бык пытается дать кому-то по роже, но он слишком пьян, и какой-то хрен запрыгивает на стул и пинает его ногой в грудь, как бы толкает пяткой, и бедолага падает на спину, подводит отряд. Пара солдат в цивильном, непьяных, подваливают и начинается нормальная куча-мала, официанты убегают за стойку бара и прячутся там, ты машешь рукой Абдулле, и он вроде бы улыбается, не совсем врубаясь в то, что происходит, ну и работа, что за способ зарабатывать деньги, и ясно, что скоро кто-то наберёт номер полиции. Ты сидишь на своём месте и смотришь шоу, всё развивается абсолютно вне времени, удары не достигают цели, разумеется, ведь это пьяная драка; похоже на сцену из ковбойского фильма, какого-то вестерна, ты не можешь вспомнить название, что-то вроде «Давай, ковбой, давай!» с Сидом Джеймсом в главной роли – великим британским героем, херовым австралийцем или южноафриканцем, подсказывает кто-то из парней, Содружество, всяко-разно. Толпа осуждённых, отправленных на кораблях в никуда ни за что, насилуемых на палубе и в трюмах, неплохая ситуация, если ты матрос, но лажовая, если ты женщина или ребёнок – тут тебе, блядь, точно не до смеха. Твой ужин почти закончен, осталось только полпинты пива, ты поднимаешь бокал и подносишь его к губам, и в том конце зала очищается стол, официанты сбежали в подсобку, весь ресторан начинает напоминать кишащий клубок, потасовку на детской площадке. Пока ещё она не смертельная, благо, большинство пьяны в стельку, хотя понятно: ещё немного и кому-то будет очень плохо. Всё больше народу ввязывается в драку, какой-то щенок, возомнивший себя чёрным поясом по каратэ, рубит какого-то задрипанного пьяного козла, а его подружка вскакивает на спину жертвы и пытается душить, обхватив тело ногами в лыжных штанах – похоже на одну из рисованных поз камасутры, она бьёт чувака кулаками по башке – охуительно красиво, обхохочешься, а полиция скоро будет и, возможно, ей предоставят отдельную камеру – в её полное, безраздельное распоряжение. Как всё злобно. Она впивается когтями в лицо чела и вырисовывает длинные кошачьи царапины вдоль его щёк. Ты вытираешь рот, весь стол встаёт и направляется к двери, охрененно смешно, и парень, что украл деньги, заявляет – в следующий раз, чуваки, не платим ни пенса, хотя мы и сейчас ничего не платим, это понятно, но так же ясно, что всегда приятно думать о хорошем в грядущем, планировать что-то позитивное, надо ведь пользоваться возможностями, которые дает тебе жизнь, нельзя ведь их упускать, раз они появились: их не так много, пенс фунт бережёт и с миру по нитке – нищему, как говорится… И поэтому половина карри-хауса, из тех, что не в драке, попросту говоря, начинает потихоньку валить, по крайней мере восемьдесят процентов, несколько заторможенных медлят – либо тупицы, либо честные – они остаются, где были, а ты уже на улице, и вся твоя толпа – валит быстрее к углу, не растратив попусту тяжело заработанные деньги, сохранив их на будущее – такое же волнующее, как этот вечерний воздух. Ты пьян, ты бежишь, и вот ты уже кончен, облокачиваешься о стену, тяжело дышишь, дыхания не хватает, ты смеёшься и одновременно задыхаешься от смеха, а когда отдышался – понимаешь, что поступил немного глупо, что в следующий раз надо быть осторожней в этом вот карри-хаусе; может, не стоит сюда приходить в ближайшие несколько месяцев, а потом прийти пьяным и уверенным, что тебя не узнают, а да фиг с ним, всегда найдётся козёл, у которого голова – в штанах, и он хочет трахнуть тёлок за соседним столом. Никто не видел, куда они ушли, хрен их вообще знает, может они тоже свалили, один хуй, пара твоих приятелей отчаливает домой под вой сирен трёх проносящихся мимо полицейских машин, и ты кричишь им про массовые беспорядки. Мусорам наплевать на компанию мудозвонов, сделавших ноги, не заплатив, – их гораздо больше волнует озверевшая толпа, разносящая карри-хаус до основания. Проблема, однако, в том, что пробежка тебя слегка отрезвила, еда уже .впитала пиво, дыхание вернулось, и ты решаешь немного пройтись, наверно, всё же нужно было договориться с этими шлюхами за соседним столом. Ты не спеша направляешься в сторону карри-хауса, потихоньку приближаясь к полицейским автобусам у двери, голубые огни пульсирует как в приступе эпилепсии, грёбанные видеоигры, полицейские-воры, группа парней уже повязана, среди них -один коротко стриженный, но не служивый, потому что -тот – не тупой, этот же ударяет полицейского, копы валят его на землю и начинают выбивать из него все дерьмо. Забитый на смерть легавыми у входа в тандори – отличная перспектива. Официанты наблюдают за всем из окна. Англичане – раса варваров, и индусы получают удовлетворение от мести. Как тогда в карри-хаусе на побережье, был в хлам пьяный, а эти сволочи, они чего-то точно добавили в еду, и ты подумал, что вкус немного странный, но списал это на тяжёлую воду, из которой делают пиво на севере. Такое не забывается – надо признать, ты это заслужил -пытался опрокинуть стол, полный еды, через весь зал. А когда ехал в поезде домой на следующий день – из клозета не вылезал, поливая рельсы вонючей жидкостью. Если тебе суждено будет туда вернуться, твои ребята разнесут заведение, бросят коктейль с зажигательной смесью в окно, потому что наши задницы пылали таким же огнём всю Дорогу до Лондона, к вопросу о «большом дыме», затем на метро домой, по надо отдать им должное, смышленые официанты попались, эти северяне. Но и ты не дурак, всё, хватит, береженого Бог бережет, поворачиваешь на другую улицу, нет смысла обнаруживать себя, облегчать копам жизнь, мимо пролетает ещё несколько полицейских машин – такое впечатление, что началась третья мировая, или исламские фундаменталисты взбунтовались, или, скорее, христианские ополченцы. Ты приближаешься к вокзалу и видишь двух шлюх, из тех, что были в ресторане – они пытаются снять служивых, пока те ждут такси, тех самых, что были в тандори, один из них – белый буйвол из клозета, они, должно быть, тоже свалили без оплаты, скорей всего кто-то из них пришёл в чувство в процессе драки и решил – надо делать ноги, пока не приехали мусора. И говорливая шлюха пытается с ними о чём-то заговорить, но парни слишком пьяны, это видно по их лицам, челюсти отвисли, слюна стекает на лацкан, а могли бы – такие крутые -прочистить девчонок, как следует, но нет – им предстоит пережить пивное бессилие сразу по прибытии к месту операции, и единственное, что затвердеет в тот момент, – это кулак, не стоит, девчонки, хихикать. Ладно, всё, нажрались, перебрали водки или чего там ещё – девушки это понимают, они замечают тебя и отпускают служивых как шарики в небо – оставляют их ждать такси. Они подходят к тебе, и да, уже совсем поздно, и холодает, и почему бы тебе не зайти к ним на бокальчик, да-да, или потрахаться, чего изволите, пацаны, музычка у них наверняка дерьмовая, ничего кроме говнопопа, ничего стоящего, пофиг, по крайней мере, это какое-никакое, но место перетусоваться, лучше, чем ничего, лучше, чем стоять здесь одному. Но вот служивые вроде как оживились и идут сюда, и происходит что-то вроде спора, в общем-то ни о чём, рядом раздаётся звук полицейской сирены, они говорят: ладно, ребят, можете забирать этих баб, пожаллста, возвращаются на остановку, садятся в такси, валят в свои бараки или хрен знает, где там они живут, а ты стоишь, прислонившись к стене, слушаешь, как удаляются звуки сирен, и понимаешь, что тебе повезло. Пара девчуш говорит, не беспокойся ни о чём, не обращай на них внимание, приятель, на этих вояк херовых, их разводят для того, чтобы они убивали, учат, как повреждать головной мозг и другие жизненно важные органы, и вот уже говорливая шлюха начинает походить на человека, у неё сильные духи и они её не подводят – делают её тёплой и женственной, но всё же она свинина, и ты знаешь это: свинина в чулках, хотя подружка её – ничего, но зубы у неё – гнилые, и вообще они хабальнее торговок, что та, что другая. Ты пьян в дымину и твой лучший друг только что ушёл в омерзении, и теперь тебе придётся отпираться одному, ты не можешь поверить, что это не сон, запах духов и тёплое дыхание, мокрые штаны и пивное брюхо, гнилые зубы и горсть вшей, надо устоять, проявить достоинство; всё, что нужно сделать – это сказать нет, но завтра утром, и ты это знаешь, тебе будет противно от себя самого.



ВЫЕЗД В ТОТТЕНХЭМ



Ровно одиннадцать, и мы на Кингз Кроссе, стоим у стойки в нашем традиционном питейном месте в Северном Лондоне. Город уже проснулся, и паб заполнен вполне пристойным народцем. Я поцеживаю свою пинту. Не спешу – торопиться некуда. Марк ограничился апельсиновым соком, а Род держит бутылку лёгкого эля. Харрис – у двери, наблюдает за входящими, смотрит, кто есть кто. Его регулярная фирма – наготове, и тут уже подтягиваются небольшие звенья со всего запада и юга. Мы – эксклюзив. Тут нет места частично вовлеченным. Хозяину паба кажется, что пришло Рождество – всё верно, он оказался в нужном месте в нужное время.Обычно мы используем этот паб перед игрой на севере Лондона или когда возвращаемся на Кингз Кросс с выезда на север страны. Обычное дело. Находишь ближайшее местечко, где можно спокойно собраться, и хозяин не станет звать легавых. И ты используешь этот паб, пока его не раскусят. Когда же всё-таки обнаруживаешь, что через дорогу стоит полицейский автобус, становится ясно – время менять адрес. Нам просто хочется спокойно посидеть. Мы прилично одеваемся, а военную форму и нелепые стрижки оставляем школьникам и придуркам. Надо выглядеть обычно, повседневно и смешиваться с толпой.Выезд в Тоттенхэм – это класс. У нас всегда была здоровая ненависть к «Шпорам». Они жиды и носят шапочки. Они машут Звездой Давида и заводят нас. Мы же – парни из Челси, из англосаксонских районов Западного Лондона. Средний фанат Челси, приезжающий в Тоттенхэм из Хэйза и Ханслоу, – привычен к паки и ниггерам, но пройдись по Севен Систерс Роуд: кебаб- и бейгель хаусы, один за другим. Греки, турки, жиды, арабы. Моб «Шпор» любит нас заводить, но этот процесс взаимный. Тоттенхэм всегда имел репутацию показушного. Сильвертаунские жиды. Местный эквивалент всстхэмскон докерской бедноты. По крайней мере, так говорят. Идёшь через Стамфорд Хилл и не веришь, что ты в том же городе, где есть Хаммерсмит и Эктон. У нас есть наши «пэдди» в западном Лондоне, но ничего похожего на эти жидовские гетто. Я хоть и не христианин, но всё же стою за Церковь Грёбанной Англии.Тоттенхэм опустил нас во второй дивизион в середине семидесятых, и тогда большая часть челсинского моба оказалась отрезанной от Уайт Харт Лейн перед началом игры. Внутри вспыхнул конфликт, и стычки шли по всему полю. «Шпоры» превосходили нас количественно, и, хотя Челси и показал достойную игру, они нас всё же разбили. 2:0 в пользу Тоттенхэма. Челси пошёл на дно. Но они за это до сих пор расплачиваются. Спроси любого фаната – с севера или с Лондона – все Тоттенхэм ненавидят. Мы Челси и гордимся этим. Харрис работал головой с прошлой субботы, и пока мы действуем по плану. Знаем, где найти Тоттенхэм перед матчем. Народу будет много, потому что Челси всегда сильно представлен на выезде в Тоттенхэм.Чёрный Пол – рядом с нами у стойки бара. Челсинский нигтер из Баттерси. Он живёт в квартире на десятом этаже с видом на реку, и каждое утро, когда встаёт, видит прожекторы Стамфордского Моста. Дэвид Меллор, трахавший биксу в форме Челси, – полное ничтожество, потому что Пол застукал их, обозревая окрестности со своей роскошной верхотуры. Ничего лучше быть не может. Он не дурак, Чёрный Пол. Сложен, как бетонный бункер, и работает на стройке. Никто из наших не носит цвета, потому что клубные майки – признак мудозвонства, но Пол всё же носит свою – она у него всегда под толстовкой. Ему это сходит с Рук, ибо перец он злобный и никто ему никогда не решится перечить. Росту он, наверное, 6 с половиной футов, это на босу ногу, и руки у него все в шрамах. Строит стены белому человеку.Компенсирует это тем, что трахает женщин белого человека. Доводит нас до бешенства своими рассказами о стаях блондинок, вьющихся вокруг его большого чёрного члена. Всегда одни и те же ласточки. Торчащие кверху белые волосы, в наушниках – электронный бит. Типичные девчонки из центральных районов города, принимающие экстази. К белым парням они даже не притронутся. Они смотрят на нас так, будто нас даже и сравнивать нельзя с Чёрным Полом или ниггерами из Шеппердз Буша и Брикстона. Как будто мы неполноценные и можем разочаровать. Пол, конечно, даёт им дозу спермы джунглей, но при этом он всё же челсинский ниггер – это прежде всего. Работай на Челси, и это самое главное, всё остальное не имеет значения.Мне нравится выпить, но сейчас я не спешу. Вчерашний вечер выдался спокойным. Неделька на складе была тяжкой. Вкалывать там, разумеется, тоскливо, но ничего не поделаешь, приходится, без работы не обойтись. Я знал, что наутро предстоит Тоттенхэм, поэтому решил не напиваться до чёртиков, вэял пару банок пива и весь вечер смотрел фильм про какого-то вылизанного гада-торговца недвижимостью. Он трахает всё на своём пути, колет в себя героин, пытаясь справиться со своими миллионами, но теряет бдительность – сбрасывает свой спермозаряд куда не надо и обнаруживает, что у него СПИД. Это заставляет его обратиться к своему отцу, которого он игнорировал последние пять лет, и они становятся лучшими друзьями. Парень умирает, а папаша получает наследство. Сказка о лохмотьях и мантии. Полное говно, короче. Но больше по ящику все равно ничего не было.Пиво идёт хорошо, но не имеет смысла напиваться и попадать в каталажку за матерщину на Тоттенхзм Хай Роуд. Надо вести себя разумно, когда ты ищешь драки. Напьёшься – и тебя точно забьют, плюс получишь обвинение в общественно опасном поведении. И за ругань припаяют, в случае если легавые заметят тебя в процессе. Сливки каждого клуба знают расклад и оставляют шушере обязанности по устройству шума, гама, прыжков вверх-вниз и общему осуществлению спектакля перед камерами. Это игра для дураков, Так же, как и то, во что мужики постарше снаряжаются для акции. Как будто выходят на парад в своих ботинках и форме.Мы называем их придурками, потому что весь смысл в том, чтобы слиться с толпой. Можно быть в два раза вкуснее без всяких понтов. Просто делай дело и сваливай, пока тебя не засекли. Всё дело в расчёте. Думай – потом нападай. Используй мозги. Не заводись, не буйствуй, не доводи себя до сердечного приступа. Береги себя и своё здоровье. Находи врага и вдалбливай его в бетон. Не обязательно выступать к театру действий под звуки духового оркестра. Делай всё тихо и получай тот же результат без последствий. Элементарная политика. Но обалденная. Потому что газеты и телевидение так и не уловили этого. Ты никогда не увидишь журналистов на Кенсингтон Хай Стрит, когда мы вытаскиваем скаузеров из вагонов и отделываем их так, что мало не покажется. Журналюги, все как один – на восточной трибуне, трутся плечами о состоятельных членов общества и надеются, что кто-то из политиков взглянет в их сторону, а комментаторы не сидят в квартирах с зум-камерами, когда мы устраиваем кровавую баню для джорди на том же Кингз Кроссе. Они озвучивают яркие моменты матча и кладут конверт с гонораром в карман. Нас это устраивает вполне. Кому нужна лишняя суета?Время – час дня, мы выдвигаемся. Идти прилично, вдоль по Юстон Роуд. Мы в чистом поле, но ещё немного -и уже в безопасности, сливаемся с людским потоком на северной платформе Линии Виктория – заведённые солдатики на марше, чётко по графику. Ветер стремится внутрь тоннеля, н поезд на Волтэмстоу набивается под завязку. Полно народу из Челси, едут на север. Небольшие компашки, дети и приличные граждане. Мужики постарше с наколками львов, и дедули, память которых хранит воспоминания о Бобби Тэмблинге и Джимми Гривзе так, как будто это было вчера. На борту нет никого, вроде нас, и мы замечаем несколько нервных взглядов. Никаких цветов. Никаких звуков. Мы ждём следующего поезда, прибывающего через пару минут, под пристальным взглядом камер Лондонского Метрополитена.Видеокамеры видят всё. Надо постараться, чтобы добиться эффекта, потому что на такие съёмки есть спрос. Взять хотя бы эту передачу про криминал по телику о серийном убийце, который стирал с лица земли голубых садомазохистов. Они пришли с камерами в какую-то гадюшную квартиру в восточном Лондоне. В спальне на постели было завёрнутое тело. Прошлись всюду. Даже поднялись этажом выше поговорить с бабулькой, которая сообщила, что накануне ночью жертва и ещё один парень вернулись домой вместе. Говорит, зрение у неё не орлицы, но если парень был сдвинутым, что в принципе не запрещено, то, по идее, он мог и её, голубушку, прикончить.Они просто упивались там в студии. Вся страна смотрит, как криминалисты обследуют квартиру, и кончает от удовольствия. Камера фиксирует старые упаковки из-под презервативов и пустой тюбик из-под смазки. А другая камера в метро на станции Ватерлоо фиксирует убийцу с очередным любителем очка, они едут в Патни – ещё одно убийство. Камеры обладают большой властью, но они не могут ничего остановить. Если ты одержим желанием что-то сделать, то здесь нужна сила особого рода эту страсть одолеть. А вообще тебе не обязательно попадаться только из-за того, что Лондон превратился в торговый центр под видеонаблюдением. Не обязательно – если ты соображаешь, что к чему.Второй поезд заполнен лишь наполовину, мы рассредоточиваемся и устанавливаем контроль. В вагоне, как в бане, Марк и Род прижаты к стеклу, а у Джима Барнса с потом выходит вчерашнее карри, при этом он жалуется на оттраханную им вчера какую-то свинью. Харрис в следующем вагоне. Через дверь я вижу его затылок. Чёрный Пол прислонился к стенке – глаза к потолку. Поезд набирает скорость и изгибается вместе с тоннелем. Несколько женщин понимают, что сели в стремный поезд, и вид у них явно встревоженный. Но мы – Чел си, а не грёбанный Тоттенхэм: у нас нет привычки тревожить женщин. Да, это правда, есть быдло, которое напивается и потом доставляет им неприятности, но на то они и ничтожества, спускающие свою жизнь как сперму на пол, а потом рассказывающие остальным, какие они крутые.Мы останавливаемся на Хайбери и Ислингтон и Финсбери Парк. Проверяем платформы в поисках Тоттенхэма. Если они на тропе и ищут нас, и мы наткнемся на них в метро, это их роковая ошибка. Но платформы – пусты. Финсбери Парк – территория Гунеров, но Арсенал сегодня на выезде, хотя у меня и сохранились воспоминания об этом конкретном районе. Двери закрываются, и на стёклах появляются отражения. Соседний вагон начинает петь «Шпоры едут в Освенцим», и наш вагон подхватывает. Группа подростков лет восемнадцати источает сильный запах алкоголя. Они начинают выламывать сиденье. Выхватывают нож. Один из них хватается за стоп-кран. Род говорит ему не спешить, нам ведь всем не нужно, чтобы легавые испортили субботу. Ничего против маленького хулиганья мы не имеем, когда они делают своё дело вдали от нас, но нам такое поведение не нужно. Надо иметь некие стандарты. Я бы вёл себя так же в его возрасте, но я – не в его возрасте. Сейчас это сейчас. Нет места ностальгии. Парень поступает мудро -прячет нож. Род не из тех парней, кого можно раздражать без последствий.Когда мы прибываем на Севен Систерс, платформа заполнена Челси. Вокруг шутки о том, что на первое сегодня в меню. Прачечная или кебаб-шоп. Харрис теперь впереди, остальные наши просачиваются сквозь толпу, стараясь не привлекать внимания. Тоттенхэм имеет своё преимущество -метро далеко от площадки. Надо долго идти по Тоттенхэм Хай Роуд, ч мусора просто не в состоянии нормально контролировать все маршруты движения толпы. И нам это даёт возможность делать то, что мы собрались. Толпа просачивается сквозь турникеты на улицу. Напротив, через дорогу – кебаб-хаус, и у кассы выстраивается очередь. У турникетов вылавливают зайцев, мы выходим на главную улицу. Даём работу копам. Они ощущают свою нужность.Улица заполнена транспортом, и народ бежит на автобусы, чтобы не перетруждать свои ноги. Харрис на другой стороне улицы вместе с Чёрным Полом, сзади них – один из парней из Баттерси. Рядом – Молотоголовый, толстый хрен, который совсем не может бегать, потому что слишком толстый. Он тяжко пострадал в Лидсе в прошлый сезон и считает, что не остался инвалидом только благодаря своему весу. Просто ходячая груда китовьего жира. Он у нас что-то вроде талисмана, в этом его основная роль. Он направляется к кебаб-хаусу, говорит, надо подкрепиться. Забавный парень. Добродушный, в общем. Не из тех, кто заслуживает тумаков. Лидс – совершенное дерьмо, раз отделали такого, как он. Десять на одного. Соотношение неприемлемое ни для Молотоголового, ни для любого другого бойца, нормальные люди это понимают.Тоттенхэм – полная помойка. Выбоин в асфальте и вони гораздо больше, чем в Хаммерсмите. Пенсионеры на скамейках смотрят в бескрайние просторы космоса, старая негритянка толкает впереди себя тележку с пустыми банками и картонными коробками. В воздухе – тяжёлый дух кебабного мяса, и даже нигтеры выглядят по-другому. Улицы шире. Окна заброшенных квартир забиты досками – защита от сквоттеров. Это один из тех районов, куда стекаются ребята с Севера, когда приезжают в Лондон. Дешёвое жильё. Полно строителей, предлагающих ремонт, парни пытаются заработать. Не меньше и психов, которые с радостью обеспечат выселение. Здесь надо быть осторожным. Ничто не бывает бесплатным, и ты должен сделать ближнего своего, пока он не сделал тебя. Это именно то, чего пенсионеры на скамейках не понимают. Возможно, им кто-то что-то должен, но не осталось никого, кто стал бы их крышевать. Мир изменился. Дух взаимовыручки времен войны – мертв и весь вышел, упакован и перешёл к предложившему наивысшую цену.Мы переходим улицу и следуем за Харрисом. Толпа из метро растягивается вдоль главной улицы. Мы целиком поглощены своей миссией. Крепко держимся за нашим лидером. Чёрный Пол говорит, что сегодня сделает тоттенхэмского ниггера. Страшно смешит ребят. С ним вместе – Чёрный Джон. Парень ростом пониже и манерой, заставляющей тебя нервничать. Постоянно стреляет вокруг глазами, и ты понимаешь, что в голове у него – непрерывная работа. Он показывается только на больших играх. Обычно на выездах. Пол сказал мне по секрету – Джон срубает шальные деньги на продаже крэка в Южном Лондоне. Пятьсот фунтов за пару вечеров работы в Камбервелле и Брикстоне. Иметь его рядом полезно, потому что знаешь наверняка -он всегда во всеоружии. В принципе вокруг достаточно профессиональных как-бы-ярдиз, которым не нравится, что он тусуется с белым человеком. Ему приходится фильтровать базар. Он любит ходить на Тоттенхэм и Арсенал – это даёт ему возможность разобраться со своими северными противниками или хотя бы с их братанами.Впереди улицы тусуются несколько жидов. Майки чёрно-белые, понятно: Шпоры, скауты-наблюдатели. Они сбиваются в стаю и удаляются, все как бы на понтах. Мы оглядываемся: все собрались, сходим с тротуара на дорогу. Они поворачивают за угол – мудила в самом хвосте резко исчезает, похоже, побежал. Они стараются держаться спокойно, по крайней мере в поле нашего зрения, но мы ищем их моб, и ясно, что им поручено его предупредить. Харрис Начинает двигаться быстрее, приказывая парням помоложе не спешить, успокоиться и не портить праздник. Мы подходим к углу и видим, что жиды исчезли. Теперь цель – паб в том конце улицы на следующем углу. Мы поворачиваем на право и рассредоточиваемся по дороге. Чувствуется напряжение, и в голове у меня звенит. Я ждал этого всю неделю. От скуки и рабства на складе не остаётся и следа.Часть парней начинает пинать разбитую стену, отламывая куски камней и кирпича. Харрис пытается держать операцию под контролем. Чёрный Пол раздаёт куски кирпича. Профессионал, знающий толк в своём деле. Забавно. У Рода и Марка горят глаза. В моих руках оказался кусок бетона с торчащей посередине металлической проволокой. Мы рванули вдоль улицы – и вот он, этот шум, который приходит откуда-то изнутри, всякий раз, когда ты заводишься. Никаких слов, только рык, как будто вернулся в джунгли. И вот уже кирпичи летят сквозь окна паба, и я вижу силуэты людей, стремящихся к двери. Жизненно важные секунды потеряны в нерешительности после того, как скауты вернулись с донесением. Скупые задницы – могли бы вложиться в пару мобильников.Моя рука зависает в воздухе, и я вижу, как мой бетонный шмат в потоке кирпичей прорезает окно. Резкий звук бьющегося стекла заглушает нестройный рев голосов внутри, и Тоттенхэмские бросаются к дверям, но мы уже готовы их встретить. Харрис ведёт бой на переднем крае вместе с Чёрным Полом и толпой остальных парней, вытаскивая первых жидов наружу, но вскоре они начинают давить числом, и мы рассыпаемся повсюду. Харрис копирует своего камбервельского приятеля, впечатывая одному бивню меж глаз – придется тому потрудиться с переносицей, нос явно сломан со смещением. Чёрный Пол бьёт того по яйцам, и когда он загибается, остальные парни начинают пинать его в живот и по голове, и в конце концов загоняют его под припаркованную машину.Род атакует какого-то придурочного кекса в футболке с цветами Тоттенхэма. Мы, плечом к плечу друг к другу, дубасим ниггера по морде, я чувствую боль в костяшках – плохо его задел, пытаюсь дать ему по яйцам, но Марк меня опережает, мы оказываемся на позиции у входа в паб, жиды пытаются протолкнуться у дверей, но у нас есть стратегия, и в этот раз я делаю какого-то мужика, он валится спиной на стену, Челси прижимает, он плавно опускается на тротуар, чьи-то ноги задевают его голову и на какое-то мгновенье я успеваю заметить блеск в его глазах, он пытается спастись, паникует, крах, но тут Шпоры начинают вываливать на улицу, потому что кто-то запустил слезоточивый газ внутрь паба и мы отходим, потому что от газа начинаешь давиться и чувствуешь, что ты задыхаешься.Дорога разветвляется, и мы подаемся назад, те из нас, кто поближе к передовой, – трут глаза, окна паба разбиты, все до одного, остались только длинные осколки вдоль рам, в воздухе летит пинта, задевает голову Марка, брызжет кровь, стекая по рубашке на джинсы, жиды получают в конце концов по заслугам, несколько козлов отдыхают на тротуаре, другие помогают им уйти – они полуидут-полуползут, а мы вновь готовимся к атаке, шум усиливается, энергию, сдержанную газом, нужно выплеснуть, и поэтому стёкла машин бьются под ударами ног, и тут вперед бросается здоровенный бивень ирландского вида с рыжими волосами и мертвенно-бледной кожей, и с ним ииггер, в руках которого мачете и, конечно, никто не станет связываться с этим чудаком, когда наш единственный аргумент – это кирпичи. Пол старается спасти лицо, увёртывается, валит его с ног, и наш моб наваливается на гада, запинывая его до полного отстоя, мстя за испытанный страх – голова па копье – все мы читаем газеты, знаем, что происходит, и я испытываю сплошной восторг, пиная ублюдка – он это заслужил – пинаю в голову, в живот, по яйцам, всюду, куда можно достать – посреди разбитых машин в этой северо-лондонской трущобе.Теперь стенка на стенку, новое столкновение, на этот раз менее беспредельное, запах беды в воздухе, удары рукой и пинки, появляется пара перьев, блестящих на послеполуденном солнце, искры серебряного страха, заставляющего тебя отступиться, народ сбивается в единую толпу и делает нарушителя. Вот Мартин Хау – вышел пару недель назад, отсидел четыре месяца за то, что поддал чуваку, который его подрезал на светофоре; у него течёт кровь с ноги, хряка подкололи Шпоры, всё замедляется, мы держим наши позиции, и вот я захожу на крикуна, орущего оскорбления, он пытается дать мне по голове, но мажет, я упражняюсь в кунфу, он достаточно низкий, и челюсть его отвисает. Марк продолжает, обрабатывает его коленку в стиле кик-боксера. Род знает, что делать, и использует каратэ, чтобы оставить ему след на горле, бедолага распластан среди толпы и давится своими словами.Баталия движется вдоль по улице, паб – пуст, испуганные лица за занавесками. Засранная улица с разбитыми каменными оградами и запущенными палисадниками. Горы гниющего мусора, которые никто не убирает. Ржавеющие остовы велосипедов на тротуарах. Район пахнет карри и останками коленного вала. Бледные дети на крыльце делают в штаны от страха, и ты не можешь не чувствовать себя виноватым перед ними, потому что когда ты маленький – такие вещи вредны, особенно, когда у тебя нормальная семья -папа и мама, идущие в спальню затемно, но всяко – однажды они столкнутся с этим, чему-то научатся, и в конце концов – мы все по любому прошли через это дерьмо.Вдалеке орут сирены, и мы вбиваем противника в землю одного за другим, зная направление их движения. Звук заставляет нас отступить к главной улице, и вот – полицейский автобус сияет синей угрозой, кирпич вплывает ему в лобовое стекло, открывается задняя дверь, и легавые бросаются на разборку. Они при аргументах, и Тоттенхэм рассыпается по прилегающим улицам. Я оглядываюсь, Марк держит голову под контролем, рядом с ним Род, я с Харрисом и его командой, смотрю, что там впереди, дальше по улице. Пока только один автобус, и копы оценивают ситуацию, не переставая при этом разбираться с парнишкой поблизости, по ходу разбивая ему череп дубинкой. Один из этих козлов, мудак с нашивками, бьёт паренька головой о боковину автобуса, другой – пинает, разбивает ему губу дубинкой, орёт, голос сливается с сиреной: ёбаное человеческое отребье. Как-то понял, что мы Челси.Остальные копы распределяются и пытаются оприходовать молодой элемент, но понимают, что проебали ситуацию, мы группируемся, и педрнлам пришёл конец. Мне хочется ржать и орать, потому что вот он – Тоттсихэм. Засранная пердь и мусора не устанавливают камеры в районах бедняков. Их единственный интерес – это защита богатств Сити и богатых козлов в Хампстеде и Кенсингтоне. Хрен с этим местным дерьмом. Какие могут быть камеры так далеко от площадки. Не дождётесь. Легавые явно в меньшинстве, раздражающий фактор видеозаписи – отсутствует. На дороге пробка, и видно мигалки на том конце улицы – проезд заблокирован автобусами. Лучше не бывает.Пара секунд – затишья – и исход предрешён. Мы бежим к воронку, и копы делают в штаны. Даже сержант оставляет парнишку в покое. Мальчонка бормочет что-то в асфальт. У них у всех закрыты номера, поэтому нет никакой возможности их потом опознать, и ты знаешь, что любая жалоба на жестокость полиции ни к чему не приведёт. Они обожают футбольных фанатов, потому что знают – с нами можно делать, что хочешь. Мы хуже негров, потому что ни один политик не вступится за белого хулигана вроде нас. А мы и не хотим их помощи. Мы твёрдо стоим на ногах. И у нас нет лёгкого укрытия. Ни один лейбористский совет пас не защищает, потому что мы – этническое меньшинство, выброшенное системой. И ни один консервативный член правительства не поддержит нашу рыночную свободу убивать и быть убитыми. Копы – гной земли. Они – говно природного цикла. Ниже негров, паки, жидов, и т.д и т.н., потому что тс по крайней мере не прячутся за форму. Ты, конечно, глумишься над бедолагами время от времени, но всяко разно -некое уважение к ним остаётся.А легавые? Оставим. Эти суки – у нас в поле зрения. Мы налегаем, и козлам нет пощады. Особенно достаётся сержанту за его нашивки и большой рот, и за то, что бил парнишку. Каким-то образом он – злейший из врагов, потому что в форме, и он – власть, а нас учили уважать форму и верить в справедливость. Он орёт и медленно валится на землю, Чёрный Пол тянет его к себе, и парни из моба Баттерси начинают пинать его по очереди. Его глаза в синяках и закрыты. Из носа течёт кровь. Голова опрокидывается назад, осколки стекла снимают скальп. Он получает своё, и мы так осатанели, что можем легко забить его до смерти.Сирены всё громче, и воронки выруливают на тротуар. Мы отходим. На Севен Систерс подъехал поезд, и очередная толпа вываливает в город. Большинство – футбольные фанаты, ненавидящие насилие. Им достаточно спеть и выпить. Мы – злобные черти в их глазах и поэтому – в центре внимания. Мы разбиваемся и оставляем забитых копов. Их коллеги вылазят из автобусов и блокируют дорогу. Несколько копов подходят к своим раненым, остальные вваливаются в толпу, сошедшую с поезда. Они фиксируют первых попавшихся им парниш и накидываются на них. Мы оглядываемся и видим, как они молотят нескольких пацанов у автобусной остановки, синяк за синяком, женщина-негритянка кричит им прекратить – ведь они ничего не сделали. Один коп поворачивается и выключает её одним ударом. Обзывает ее ёбаной блядью.Легавые просто теряют голову, и вот на улице уже пара тысяч людей, ребята не выдерживают и начинают отбиваться, копы начинают защищаться, вот так и начинаются беспорядки. Нужно всего лишь десяток парней, чтобы всё заварить, мусора же тупы как пробки и лупасят всех подряд. Над нами вертолёт – и улица начинает заполняться копами. Они вытащили щиты и пытаются сформировать баррикаду, в то время как Челси начинают продвигаться, занимая район действий, в бой вступает молодёжь и старики. Красота. Лучший способ провести выходные. Несколько бутылок отлетают от щитов. Группа захвата выскакивает время от времени, чтобы выхватить пацанов, похожих на фанатов, но на самом деле – парни совершенно случайные. Мы впереди от остальной группы и пытаемся выявить жидов среди зевак, но делаем это скорее по привычке.Вдоль улицы стоит народ и наблюдает за битвой. Всё это превратилось в лёгкое противостояние – толпа поёт и бьёт стёкла случайных машин. Народ упустил стрёмный момент, и теперь всё превратилось в шоу. Просто способ припугнуть Шпор. Дать им слегка просраться. Марк и Род догоняют нас, и мы направляемся к стадиону. Я чувствую себя счастливым. Тело дрожит от возбуждения. Забавно, но это так. Это лучше секса и лучше, чем превышение скорости. Голова Марка – полная катастрофа, но кровь уже не течёт. Мои костяшки посинели, а в глазах Рода – блеск безумия. Мы сливаемся с толпой в надежде пройти на площадку. Внутри уже слышно жужжание толпы. Мы слышим повторяющийся гимн ЧЕЛСИ. Вот она – настоящая радость жизни. Тоттенхэм, выезд. Лучше не бывает.



МЕЧТА РАБОТЯГИ



Сид посмотрел на часы и вытер пот со лба, поморщившись от боли в мышцах. Он пах солью, и закрытое пространство грузовика, который он разгружал, заставляло его ощущать себя хирургом в маске.. Том был у двери, укладывал коробки на вилку кары. Работа тяжёлая, скучная, очень. скучная, так что Сид попросту перешёл на автопилот и стал мечтать, представляя, что играет центрфорварда в КПР – в одной из лучших команд, которые когда-либо видел свет.Игра была превосходной. Финал Кубка на «Уэмбли», и он творил чудеса. Он забил свой первый гол за минуты до окончания первого тайма, после скоростного прохода черен всё поле, обведя вратаря Май Юнайтед и закатив мяч в пустые ворота. Второй пришёлся на середину второго тайма, божественный удар головой после острого навеса с левого фланга. Сид нырнул вперед среди летящих на него бутс, словно утка в воду, – великолепный пример спортивного героизма.Теперь он рассматривал варианты доведения счёта до оптимального. Прислонившись спиной к холодной металлической стене грузовика, он натянул выцветшие джинсы на исходящий потом пивной живот и нацелился на спринтерский рывок через всё поле с последующим пушечным ударом по воротам, разрывающим сетку в клочья и вызывающим у комментаторов восторженную истерику, сопровождаемую выбросом знакомых до боли футбольных клише. Голоса Брайана Мура и Джона Мотсона эхом раздавались в гостиных прилипшей к экранам нации, звучала восторженная осанна Алана Хансена и Гари Линекера молодому вестэндскому лондонцу, как несомненно величайшему футболисту после этого аргентинского скандалиста с Рукой Божьей, Диего Марадопы. Сид стал Джорджем Бестом современного футбола. Бесценное пополнение в зал славы КПР, наряду с Родии Маршем и Стэном Боулзом. Он прикрыл веки, чтобы поток пота не попал ему в глаза, наблюдая свой триумфальный проход к королевской ложе, где Принцесса Диана восторженно аплодировала своему любимому игроку с выражением лица, которое могло означать лишь одно -влюблённость.

– Хочешь кофе, Сидни? – спросил Том.- Сахара-молока не надо. Слежу за весом. Я опять набрал лишний.- Ясно.Челсииский перец покатил к кофейному автомату, а Сид остался с образом прекрасной принцессы, растянувшейся на его постели в шёлковом пеньюаре и призывно глядящей на него. Её элегантные пальцы были покрыты бриллиантовыми и сапфировыми кольцами, а на голове – блестящая диадема. Сид, однако, был озабочен другим. Он бегал по комнатам, проверяя, не спрятались ли в шкафах журналисты, просовывающие свои объективы через завалы грязного белья в углу. Как только выяснилось, что спальня – чистая, он попытался вернуться назад к виду томящейся в ожидании его плебейского прикосновения царственной особы. Но сфера чистой фантазии не была его коньком. Тут нужно немножко реальности, чтобы мечта заработала. Он слишком сильно уважал Леди Ди. Кроме того, он читал где-то, что у неё – заболевание, которое бывает у девчонок, когда они суют пальцы в рот, ну и заставляют себя рвать, чтобы оставаться худыми. Отвратительно. Вся эта кожа да кости. Он уж точно никогда ни на чём подобном не попадётся: заставлять себя блевать, чтобы сбросить десяток килограмм.Сид подумал, не будет ли это слишком, если он забьёт четвёртый гол в добавленное время, ну просто, чтобы совсем уж утереть нос Ман Ю? А чего? Живём одни раз, и в принципе после всех этих блистательных фокусов у пего открылось второе дыхание. Стив – занят, пытается обуздать последний загруженный ими поддон, вилка вроде бы входит в отверстия, слышно как под её напором хрустит дерево и вибрируют гвозди. Сид переключился на Финал Кубка, настроившись на немыслимый дриблинг. И вот он, более стройная версия самого себя, делает это. Все происходит десять лет назад и ему двадцать. Он рвется вперед с каскадом финтов, прокидывает мяч между ног центрального хава, перебрасывает его через голову вратаря. Он бежит к фанатам КПР и скользит на коленях к трибуне, наслаждаясь их истерикой. Взрослые мужики выскакивают на поле и обнимают его. Сид стал героем.- На вот, – говорит Том. – Видок у тебя, конечно, пиздец. Что вчера – на грудь принимал?- Семь пинт «Лондон Прайда» и пару банок «Теннантса» дома. Думал зайду на одну быструю, но там у Кевина, хозяина, день рожденья был, ну и он как бы отметить хотел, неудобно было уйти.- Ты ж говорил за весом следишь?- Ну да, ну в смысле с сегодняшнего дня – всё. Начинаю. Прямо сейчас.Стив в конце концов обуздал проблемный поддон и начал движение, ещё немного, и он оказался на полке. Том затащил поддон в трейлер, максимально плотно прижав его к возвышающимся коробкам со скороварками. И опять всё снова. Сид вытаскивал коробки и бросал их Тому, тот в свою очередь устраивал аккуратные ряды. На следующем поддоне они поменяются ролями. Хреновая это работа -разгружать такую тяжесть, но в принципе время проходит незаметно, если ты занимаешь чем-нибудь голову, а с этим у Сида не было проблем.Он выиграл джек-пот и расписывался в графе, отмеченной галочкой. Он стал обладателем самого большого выигрыша в истории лотереи. Аккуратное сорокамиллионное пополнение его сберегательного счёта, скромный баланс которого до сего момента составлял семнадцать фунтов пятьдесят шесть пенсов. Он решил купить футбольный клуб Куинз Парк Рейнджере, исполняя таким образом мечту детства, не поблекшую до сих пор ни на йоту. Он инвестирует деньги в новых игроков и возьмёт на себя роль менеджера. Да, это правда, он никогда сам не был профессиональным футболистом, хотя его и пробовали в детстве в Уотфорде и Б Ориенте. Ну и что? Он – новатор, готовый нарушать правила. Он ~ богат. А когда ты богат, правила тебя не касаются.- Не спеши так, Сид, охладись, – говорит Том, ухмыляясь. – Спешить некуда. Что-то ты возбудился. Ты случайно не с француженкой этой в такси себя представил?- Нет. Я только что выиграл состояние, купил Рейнджеров и планировал покупку первого нового игрока, – отвечает он, замедляясь. Классный парень этот Том.- Слышишь, Стив, – крикнул Том, поворачиваясь к каре. – Сид только что купил твой клуб и теперь хочет заполнить команду католиками. Он подписывает ирландцев у тебя за спиной.- Да он охуел.- КПР, дружище, КПР. Плевать мне на твой шотландский футбол. Юбки в клетку и хаггис в центре поля на «Айброксе».Сид сказал своё и не ожидал комментариев. Он уже вернулся на Лофтус Роуд к Родни Маршу и Стэну Боулзу, сидящих от него по обе стороны в ложе директора клуба. Челси громили, счёт был 5:0, и он предупредил полицию. Он расхохотался, когда увидел, как Тома и его шизанутых приятелей повели в тоннель, чтобы как следует надавать по заднице. Он не одобрял жёсткие полицейские действия, особенно на стадионе, но также не любил и зачинщиков беспорядков, портящих людям праздник. Он был футбольным фанатом. Собирал программки. На треть пути – безвредный маньяк, отмечающий в своей тетрадке номера проходящих поездов. Он был увлечён созданием команды, которую бы обожали фанаты, и уже снизил стоимость входных билетов вдвое. Скоро он реконструирует площадку, и пятидесятитысячная толпа станет обычным делом. Весь Уайт Сити и окрестности будут стекаться сюда, чтобы посмотреть на то, как блистает его звёздная команда. Родни, Стэн и Сид будут махать рукой болельщикам и опрокидывать по пинте, а то и трём, после матча с Джерри Фрэнсисом и Рэем Уил-кинсом.- Новая тёлка в конторе – ничего, а? – спрашивает Том, наблюдая, как Жанет идёт в офис бригадира.И это так. Без сомнений. Сид не может этого отрицать. Но сейчас, сидя за столом своего директорского бара вместе с Родни, Стэном, Джерри и Рэем, он слишком занят, чтобы заботиться о щёлке. Сейчас был раунд Джерри, и вот он уже шёл к бару заказать пива, но тут заговорил Том. Родни и Джерри стали лучшими друзьями, и вечерок заварился на славу. Джерри вернулся с пятью пинтами «Дэйв Секстон Бест Биттера», который Сид варил здесь на месте. Они уже немножко налакались и стали планировать поход в карри-хаус после закрытия бара. Терри Венэйблз должен был подойти чуть позже, как только разберётся с игроками национальной сборной – в этот вечер было несколько важных игр, и пять или шесть травм были просто гарантированы.- Давай-давай, Джерри, поспешай, старый дрочила! – кричит ему Родни.- Ой, Родни-Родни… Родни-Родни-Родни, Родни-Родни Марш… – причитает Рэй, по всему видно, проигравший битву с «Дэйв Секстон Бест».- Заткнись, лысый болван, – промямлил Стэн. – Из-за тебя нас сейчас выкинут и нам придётся ебашить в Спринг-бок.- Лысина – признак мужественности, чтоб ты знал, – говорит Рэй. – Имей в виду на будущее, когда будешь иметь дело с людьми. Ты лучше скажи, сколько кубков ты принёс Англии?- Сколько-сколько… Ты потому и лысый, что каждый вечер напяливаешь их себе на голову и бултыхаешься в ванной, – смеётся Стэн, про себя проклиная бывшего маэстро нападения за напоминание об отсутствии своего международного признания, одновременно утешая себя осознанием того, что он попросту был слишком талантлив для ограничения себя рамками английской национальной сборной тех дней.Сид хотел было сказать париям, чтоб они не боялись, что их выкинут из бара, ведь это был его бар, и площадка его, всё его, но потом он решил не делать этого, чтобы они не подумали, что он зазнался. Он промолчал. Джерри выпивал пинту залпом, а Стэн ухмылялся про себя, глядя на бывшего капитана сборной Англии, пытаясь одновременно открыть пакет солёных орешков, который он приберёг ещё с первого раунда пива, купленного Сидом. Старый добрый Стэн. Классный игрок. Уникального таланта человечище. Сид был на седьмом небе. Состоятельный человек, окружённый лучшими в мире игроками. И все – КПР. Он хотел бы, чтобы этот вечер не кончался, но знал, что время пролетит незаметно, и что им придётся отправиться в карри-хаус загодя, пока индусы не заперли двери в тщетной надежде оградиться от пьяниц, которые думают, что лопали в зал боевых искусств. Сид был достаточно привычным к поеданию своих виндалу с креветками в окружении шумных подвыпивших людей, но сегодня он хотел занять тихий уголок, где мог бы спокойно пройтись по тем четырём голам, что он забил на Уэмбли, потом рассказать им, что он чувствовал, когда поднимал Кубок Футбольной Ассоциации и как Леди Ди незаметно сунула ему свой телефонный номер, начёрканный на листочке из блокнота для автографов.- Я слышал про тебя и принцессу, – прошептал Стэн, когда они вышли со стадиона и остановились на остановке такси. – Она – красивейшая женщина. Хотя я слышал, она блюёт, чтоб не толстеть.- Это давно было, – говорит Сид приглушённо, стараясь при всём уважении к Рэю, Родни и Джерри не компрометировать свою возлюбленную. Такой уж у него характер. Он никогда не позволит себя болтать языком о своих амурных победах – на такое предательство Сид Паркинсон не способен.- Милая принцесса, – вновь прошептал Стэн, задумчиво качая головой. – Я помню День Королевской Свадьбы. Грандиозное событие. День всенародной радости.Сид вспомнил их первую встречу. Это происходило в Макдональдсе в Шепердс Буше, сразу пополудни. Потом почти весь день они осматривали витрины, а к вечеру Диана прыгнула в автобус и удалилась к себе в поместье. Она взяла два гамбургера, маленькую картошку и клубничный коктейль. Он засёк время, когда она пошла в туалет, но там она была недолго, не достаточно, чтобы сблевать. Она действительно вылечилась. Они решили, что их отношения останутся исключительно платоническими. Он был на пике своей футбольной карьеры и в прекрасной физической форме. Он не мог себе позволить буйные и необузданные сексуальные оргии с аристократической персоной. Он знал, что Ди хотела больше, но остался твёрдым и понял, что его нравственная позиция была оценена ею по достоинству. Диана держала свою марку.- Должен признаться, ребята, – сказал Родни, когда они уже мчались в такси к Уайт Сити Балти, – мне эта этническая еда как-то не очень. Поехали в «Тель Клуб» и выпьем ещё пивка.Сид немного огорчился поначалу, но потом подумал – Родни так долго пробыл в Штатах, что уже не понимает современной британской культуры. Ну да ладно, зато это продлит встречу пяти футбольных экспертов, и «Тель» рано или поздно всё равно бы нарисовался. Сид наклонился к водителю и сообщил ему о смене маршрута, и вот, после визга шин и пары отборных ругательств, машина уже катится к «Эль Тель Паласу» в Кэмден Тауне. Они мчатся по Уэст Вею – 70 миль в час, мимо станции метро Бэйкер Стрит, а затем мимо Юстона – в Кэмден. Неспешно войдя в «Тель» и осмотревшись, отряд Рэйнджеров стал пробираться сквозь орды кружащих вокруг них блондинок из журналов мод в направлении отдельного кабинета, сделанного ил красного дерева. Рядом встал охранник, чтобы отваживать красавиц, докучающих Сиду и его друзьям; любимый в «Эль Теле» хардкор рвался из колонок неподалёку. Сиду показалось, что он узнал Миксмастера Инси – похоже, он играл CD-подборку менеджера английской сборной, по потом понял, что скорее всего ошибся.- Время пять минут двенадцатого, – крикнул Том, совершенно очевидно вырубающийся.«Эль Тель» растворился в море картонных коробок, Сид же истекал потом в задней части сорокафутового грузовика. Он уже потерял пять минут своего драгоценного перерыва на чай и был крайне недоволен. Он оставил Родии, Стэна, Джерри и Рэя, не сказав ни слова, и пошёл на склад, затем, ругаясь, вернулся за своей кружкой и вошёл в чайную комнату. Остальные члены складской команды играли в карты, читали газеты или глазели через стеклянную перегородку на конвейер в ожидании непонятно чего.- Этот водила всё время, пока мы разгружали, торчал в кабине с французской тёлкой, – сказал Том.Никто не отреагировал. Пара парней, игравших в карты, взглянули в сторону грузовика и вновь вернулись к своей игре. На столе громоздилась кучка монет, ждущая победителя.- Должен быть закон против этого – мы тут яйца напрягаем, пашем, а он там свои разряжает, напряг снимает, – добавил Том.Все продолжали молчать. Зачем мучить себя видениями женской красоты и радостями секса, когда лучшее, что тебя ждёт вплоть до окончания дня, – эти долгие часы беспросветной утомительной скуки.Сид встал, взял свои бутерброды и пошёл к конвейеру. За угол, чтобы никто его не видел. Ему и так приходится вкалывать с этими мужиками пять дней в неделю и уж хотя бы перерыв он может провести без них. Молодчина водила, флаг ему в руки, если он и впрямь удачно приземлился куда следует. Он смотрел, как люди и машины прибывают и убывают с парковки. Вот Жанет садится в свою служебную машину. Она машет ему рукой и улыбается. Уезжает. Возможно, направляется в уютный зал «Эль Теля». Он печально покачал головой. А если бы он и вправду выиграл лотерею, что бы он сделал на самом деле? Ему было приятно думать, что тогда бы он превратил КПР в гордость своей земли, но если бы дело и впрямь до этого дошло – пошёл бы он на это?Прежде всего он купил бы себе квартиру и съехал бы с помойки, которую снимает сейчас. Он сказал бы хозяину всё, что на самом деле о нём думает, об этом надменном ублюдке. Поделился бы богатством с друзьями и родными, может быть с одним-двумя парнями со склада, хотя, может, и нет. Пошёл бы в турагентство и съездил бы куда-нибудь, где интересно. Бразилия – было бы неплохо. Круиз по Амазонке и уличный, карнавал в Рио. Может быть даже пересёкся с Тони Биггзом и обсудил бы ярких представительниц бразильских пляжей. Инвестировал бы свои миллионы и что потом? Деньги на игроков? Зарплаты по 15-20 тысяч в неделю? Нет, неоправданные расходы. Профессиональным футболистам и так много платят. И хочет ли он вообще знакомиться с Родом, Стэном и остальными? Он был на встрече болельщиков с Родни Маршем и Джорджем Бостом в Бек Театре в Хэйсе, и при всей его любви к Родни, при всей привязанности к детским воспоминаниям, связанным с этим гением мяча, парень разочаровал – все эти его комментарии о британских паспортах, индусах в Саутхолле… Многие смеялись, но Сиду всё казалось глупым. Он ожидал большего. Футболисты, как ни крути, все же остаются футболистами.После того как он вложит свои миллионы, возможно, on посмотрит, что можно сделать для бездомных. Или учредит организацию для помощи психически больным. Купит несколько старых зданий и превратит их в дома для детей, оказавшихся на улицах Лондона и вынужденных продавать себя педофилам. Если бы у пего были эти миллионы фунтов на счету, он помог бы докторам и медсестрам, борющимся против правительственных сокращений бюджета, или помог бы протестам против вивисекции и мясной промышленности. Он влил бы фонды в общую программу прогрессивного развития тюрем, нацеленную на перевоспитание людей, а не на доведение их до самоубийства и ожесточение против всего мира. Сид мог бы многое сделать с этими деньгами, и когда он услышал голос бригадира, призывающего вернуться к работе, мол работа, ребята, не ждёт, он понял, что поймал хорошую мысль, которая займёт его вплоть до ужина. Затем он прогуляется в букмекерскую контору и поставит пятёрку на Сэра Родни, бегущего в Челтенхэме. Сид чувствовал – удача его любит.



РОЧДЕЙЛ ДОМА



Я опаздываю на встречу с остальными – пришлось закончить французский грузовик, который мы начали разгружать ещё утром. Нужно было разобраться с запоздавшей доставкой, прибывшей в два, и лишь потом мы вернулись к французам. Невыразимое напряжение, бесконечный поток скороварок и выпендрежный водила с вкусной блондинкой, которую он взял в кабину для активного отдыха, в то время как мы надрывали спины в фуре. Я вроде ничего такого не слышал, но для этого много воображения не надо. Особенно, когда ты вымотан и просто хочешь свалить отсюда, а Стив из Глазго намеренно медлит с вилкой, потому что зол на бригадираВремя шесть, и на Уимблдонской платформе Эрлз Корт скапливается народ. Микс 50 на 50 – челсинские, едущие в Рочдейл на кубковую игру и нарядно одетые козлы из Фулхэма и Парсонс Грин. Эти богатые мудаки с окрестностей Стамфорд Бриджа всегда вызывают у меня усмешку. Как же они, наверно, ненавидят нашего брата, ведь они вынуждены делить пространство с теми, кто, в сущности, портит им выходные. Парни ведут себя как наследственные лорды, а тёлки как королевы. Они взирают на мир с немыслимым высокомерием, но смотреть на них – сплошной смех, особенно, когда они прячут взгляд и делают в штаны от страха.На табло объявлен поезд, и копы, стоящие на ступеньках, сверяют часы. Народу сегодня будет немного, а это значит, что легавым будет проще. Серый вечер, и весь день дождь то прекращался, то начинался снова. Игра Кубка Лига против Рочдейла посреди недели не вызовет больших страстей, и мне нужно выпить, чтобы согреться. Вообще-то я на грани. Меня бесит, когда склад встаёт на пути Челси. Выбор у меня не велик, по я честно выполняю свои обязанности, и поэтому перед игрой хочу уйти минута в минуту. Стив может сколько угодно бредить и разглагольствовать по поводу Глазго Рейнджере, но шотландская сволочь должна поторапливаться, когда Челси играет дома.Поезд подъезжает почти пустой, и поездка через Вест Бромптон на Фулхэм Бродвей проходит незаметно. Я показываю свой билет и выбрасываю в мусорку «Стандарт», который читал с Хаммерсмита. На моих руках – газетная краска, и я вытру её, когда приду в паб. В газете пишут, что Челси ищет нового голкипера. Я жду зелёного света и перехожу дорогу. Кебаб-хаус на углу смердит за версту. Напоминает мне Тоттенхэм. Марк и Род – у двери вместе с Ф.А. Генри, смешным парнишей с толстыми очками и ушами, как у Кубка Футбольной Ассоциации. Приходит только на игры среди недели, потому что работает по субботам.

– Как дела, Том, пива? – говорит мне Марк на входе, опустошая свой стакан. Как всё точно. – Генри женится на следующей неделе, да, Генри? Повезло гаду.- Поздравляю, Генри.И я не кривлю душой. Он заслужил девчонку в белом платье, даже если это и большая подстава. Он – романтик. И мухи не обидит. Мы знаем его с детства.- На ком женишься?- На Лизе Веллингтон. – Грудь Генри надувается, заполняясь чем-то; насколько я понимаю – гордостью. – Помнишь, мы вместе в школе учились?- Конечно помню. Я думал, она уехала. В Ирландию или Шотландию, куда-то туда, где другой язык и свои законы об алкоголе.- Да, она уезжала. Вышла замуж за ирландца, но у них ничего не получилось. Пару лет старалась, потом собрала чемоданы и вернулась. Моя мать дружит с её матерью. Мы Так и познакомились. Случай. А может, судьба. Одно из Двух.Я помню Лизу, когда мы были ещё подростками. Красивая девчонка была, и мне интересно, как она сейчас выглядит. Чёрные волосы и славянское лицо. Её старушка из Бухареста и приехала сюда в войну. Ненавидит коммунистов, если я правильно помню. А с другой стороны, кто их любит? Просто женщина говорила об этом постоянно, при каждой нашей встрече. И жидов ненавидела до смерти. Их и цыганку. Перебарщивала на этот счёт. Ну а Лиза была ничего, даже при том, что была немного напряжной и увлекалась хипповой наркотой, когда все отвисали на спиде. Хорошо, что она выходит за Ф.А. Генри – правильно делает. Он достойный парень и с девчонками не перешалил, прямо скажем, не получалось у него как-то. Помимо того, что у него уши как у Кубка Футбольной Ассоциации, он ещё и Фиговый Аргумент Генри. Женщинам он нравится, но большинство из них хотят быстро перепихнуться, а не слушать мнения Генри о сотворении вселенной.- Где ты проводишь мальчишник, Генри? Дай нам знать, мы придём. Проводим тебя как следует, в призрачный мир пота и слёз, и супермаркетов по субботам.- Мальчишника не будет, – говорит он слегка нервно. -Не хочу это затевать. Я ведь никогда этим не увлекался. Мне мальчишника Рода хватило.Род, парень порядочный, краснеет. И правильно делает, мерзкий развратник. На своем мальчишнике он вылетел в космос, как ракета, заправившись «варп фактором 700». Все происходило в холле на Фулхэм Пэлэс Роуд – на сцене была стриптизёрша. Развратного вида тёлка с хорошим телом, и вообще, непонятно, как её угораздило оказаться в стриптизе – она явно могла пойти выше. Полное веселье. Затащила Рода на сцену, а у него крыша явно поехала. Разрешил ей раздеть себя догола, она уложила его на стол и оттрахала по полной программе. У Марка была камера, и Род пересрался из-за этого – дрейфил до и после свадьбы. Непонятно, как у него вообще встал, он ведь пьяный был вдрызг, но вроде говорит – наркота.- Роду тоже хватило, так ведь, Род? – говорю я и хлопаю его по спине – вид у пего напряжённый. – Иногда под этим делом делаешь вещи, в которых стыдно признаться.- Не напоминай. Я всё помню, но это как будто не я на столе лежал. Словно смотришь на себя с потолка в операционной. Тёлка прижалась ко мне и говорит, на прошлой недеде в Кардиффе она отымела пятерых «тэффиз». Пять перцев за сто фунтов. Оптовая цена. Тебе говорит, придётся конкурировать с пятью уэльсскими огурцами-молодцами. И что в ней литры валлийской спермы и теперь ей интересно, что может кокни. Меня это завело тогда, но сейчас как подумаешь – это же как я мог сунуть свой болтянский в эту старую шалаву?- Я не хочу, чтобы со мной случилось что-то похожее. Лицо Генри раскраснелось, уши – почти лиловые. Похоже, сейчас взорвётся. Подозрительный предмет, запрограммированный на взрыв после двухминутного предупреждения.- Ты прав, Генри. Вот что делают с людьми традиции. А что Лиза собирается делать? Девичники ещё хуже. Девчонки ведь как соберутся, они ж просто хренеют.- Лиза тоже не будет ничего устраивать. Она не такая.- Не верю, приятель, но что с ним поделаешь, я ведь знаю, что у пего за жизнь. Род же и впрямь позволил себе опуститься, и это правда – не лучшее зрелище – видеть своего друга при таком раскладе. Больше всего мне было жалко Мэиди. Хотя, если честно, она тоже в тот вечер себя, наверное, плохо вела, так что… В конце концов, всё распределяется поровну. Верить нельзя никому. Женщинам точно. Они в Этом деле как кролики, а потом делают вид, что в шоке, когда ты материшься или приходишь домой с фингалом. Полная херота. Но если бы я не оставлял надежды такт! людям как Генри, я был бы, наверно, брюзжащим занудой, общаться с которым невозможно. Пусть мечтает, пусть верит в любовь и романтику. Хотя, если совсем уж честно, мы все, наверное, в это верим.- Пиво, Том. Залей горло и улыбнись, печальный мудила.Марк подаёт мне пинту. Я чувствую знакомый футбольный запах – смесь пластмассы и пива. Пузырьки приятно щекочут горло, хотя за окном и холодно. Депрессивный вечер, и в баре пусто. Почти Тоттенхэм. Такие дни случаются нечасто. Надо настроиться, взбодриться. Как этот рочдейльский фан, входящий в бар. Должно быть за пятьдесят, шарф клуба на шее. Несколько парней смотрят в его сторону, но он – старикан и безобиден. Зачем связываться с гражданскими? Ты просто позоришься, когда начинаешь наезжать на стариков и детей. Пусть это делают жиды и скаузеры. Парни возвращаются к своему пиву и разговору. Рочдейлец берёт свою пинту и встаёт рядом. Я думаю, есть ли при нём деревянная шумелка? Похож на механика или техника. Выглядит так, словно сбежал из пятидесятых. Здоровые ладони и ночь под ногтями. Все северяне похожи. Балбесы, все как один.- Хоть пива нормального в Лондоне выпьете, – говорю я ему.- Это, черт возьми, вряд ли, сынок, – оценивает он мой юмор.Северяне всегда жалуются на лондонское пиво. Говорят -моча. Дурачьё на севере думает, что у пива должна быть большая пена. Терпеть её не могу. Ну, а про цены они всё же правы. С нас дерут по полной, и это отстой, но ничего не поделаешь. С этим просто приходится жить, смириться, потому что иначе можно от всего отказаться – всё время будешь смотреть на ценник. Всё нечестно: и то, и это, но такова жизнь. Ты пашешь как вол, и чем больше ты зарабатываешь, тем больше бесстыжих мудаков устремляются за тобой, чтобы отхватить часть твоей зарплаты. Острые на язык козлы в презентабельных костюмах, а если разобраться, то кто они? Поставщики бутылок человеку. Сними с них костюмы, поставь их перед выбором, и они исчезнут в своих жопотеках под свист нулей.- Наша команда на подходе, ребята, может и побьём вас сегодня. Как вам идея приехать в Рочдейл, если мы ничью сделаем? Челси не любит переигрывать.- Да, было бы лучше, если бы мы у вас играли, чем дома, -говорит Род. -Мы любим съездить, проветриться. Так веселее- Городишко, типа Рочдейла, Челси подходит.- И я такой. Мне нравится выезжать. Я бы и со сборной куда-нибудь поехал, но нынче ведь кто ездит за границу с ними – молодёжь, хулиганы, портят нам всем жизнь.- Не верьте тому, что пишут в газетах. Парни, что маракуют все эти статьи, – ни хрена не знают. Они слишком заняты – пьют в гостинице и не вылазят оттуда, у них просто времени нет узнать, как там на самом деле. Боятся. А на самом деле, если не хочешь биться, тебя никто не заставляет.- Так-то оно так, но только лягушатникам и испанцам, или с кем мы там играем, им точно верить нельзя. Заплатишь за чужие грехи.Мой стакан пуст. Другие даже не начали ещё. Я иду к бару и прошу ещё. Вспоминаю, что мне нужно вымыть руки и иду в туалет. Вода ледяная, но краска вроде смылась. Полотенец нет, но хотя бы руки чистые, ладно. Ни разу в жизни не видел в пабе нормального туалета. Всегда говно, моча и граффити. Вообще-то, не удивительно. Пиво напирает изнутри, я захожу в кабину и расстёгиваю ширинку. Мочевой обжигает и струя попадает на сиденье унитаза. Расстроил жизнь следующему клиенту. Рядом – туалетная Щётка с белой щетиной. На ручке кто-то написал Кен Бэйтс, а на подставке нарисовал лицо. Я застёгиваюсь и возвращаюсь в бар. Рочдейльский фанат уже свалил к стадиону. Зря не остался ещё на одно пивко. Я даже собирался угостить старика. Ажиотажа при входе сегодня вряд ли следует ожидать…- Том трахался в субботу после Тоттенхэма, так ведь, Том?Род описывает Генри историю в деталях. Пытается отлечь наше внимание от своих грехов в ночь мальчишника, промыть нам мозги. Пусть делает, что хочет. Он был на сцене, развлекал парней, а не я.- Мы здорово приняли в «Юнити» и поехали на вечеринку в Ханслоу. Сели втроём в такси, водила-ниггер какой-то джангл врубил и держал это говно всю дорогу. Том высунулся в окно и блевал на борт машины, но он ему ничего не сказал, иначе получил бы как следует, ясное дело.- Я не помню, чтобы Том блевал, – говорит Марк, пытаясь вспомнить нашу поездку на Грейт Вест Роуд. – Помню только этот херов джангл.Я вспоминаю какие-то отрывки из того, что рассказывает Род. Всё дело в нескольких лишних пинтах, когда начинаешь пить слишком быстро, как будто завтра конец света. И потом раз и всё – ты потерян до утра. Я помню, как высунулся из окна и стал смотреть на дорогу, должно быть, мы были где-то в районе Гриффин Парка. Кишки у меня выворачивало. Сдерживаться было необязательно -голова была снаружи, и я вдыхал сладкий запах Брэтфорда. Заблевал заднее крыло. Всё это время играла какая-то кассета, почему-то напоминавшая мне Нельсона Манделу и почему-то с губной гармошкой во рту. И как же было противно сознавать, что мои лёгкие полны яда, а в голове путаница. Но как только прочистишься – желудок опять в порядке, и ты снова готов к жизни. Парень за рулём не проявил большой радости, но кого это волнует? Это его работа. Чего же он ожидал?- Мы приезжаем на вечеринку, а у дверей мужик, говорит вход только со своими напитками, но нас мелкий шрифт не волнует особо, и Том как бы приготовился взять козла в оборот, разобраться. Чел слишком всерьёз к работе своей относится, и нам это начинает не нравится. Дело уже подошло к разборке с ним у двери, и с его корешами, но тут появляется хозяйка вечеринки, и мы проходим без проблем.Пить было нечего, но я где-то нашёл пару банок пива, Да и кроме того по дому слонялась пара-тройка ярких женских особей. Это как-то украшает жизнь. Потому что бывают вечеринки такого типа, где просто толпы нажравшихся парней, и обычно – это ничего, потому что можно заехать одному из них, и как следует обработать, по только не сейчас, после того как ты мочил жидов весь день. Два варианта обычно. Либо снимаешь тёлку и трахаешь её, пока она не вырубится, либо вырубаешь какого-нибудь зарвавшегося козла ударом по яйцам. Самый лёгкий вариант – снять какую-нибудь блядищу и обслужить её, так было бы лучше после такого дня, как Тоттенхэм. Попадёшь в заваруху у кого-нибудь дома, и очень может быть так, что окажешься в меньшинстве, и какая-нибудь тёлка наберёт номер копов. Попробуй свалить в два часа ночи, когда ты перебрал. Большая ошибка. Как это было однажды в Эктоие. Род вырубил головой одного разговорчивого быка – и весь дом встал на дыбы. Нас немножко помутузили, через пару минут в двери уже ломились мусора, и народ рвал когти через заднюю дверь. Мы свалили через забор вниз по аллее. Подсуетились е антикварным «Ровером», и вот я уже качу со свистом, пытаюсь собраться с мыслями. Марк жуёт траву, смешанную со жвачкой. Ржёт как псих на заднем сиденье. Полный отстой.Свистни тачку в пятнадцать-шестнадцать лет, и это будет хулиганство, всё нормально, никто тебя не осудит, но если ты уже взрослый, надо придерживаться уровня. Никто не хочет попасть на нары за то, что украл машину, чтобы проехать пару миль. Если тебя и повяжут, то уже хотя бы за что-то серьёзное. А лучше, чтобы вообще не вязали. Конечно, у нас всех есть уголовная история, но не мелкие же кражи, по крайней мере не после школы. Надо постоянно повышать уровень. Всё дело в уважении.- Ну, мы стоим, слушаем эту херову попсу, – говорит Род, вспоминая вечеринку, – тут Марк бросает взгляд на этого бивня, пахнет бедой, мы ему говорим, давай без проблем, потому что здесь полно тёлок, и они ждут, когда три парня из Челси их как следует обслужит.- Оно так и было, – просыпается Марк. – Все малолетки но если кровь сдают раз в месяц, значит трахаться можно.- Том сразу снял одну, и она с него не слезала. Ничего себе такая, после бочки пива пойдёт, сама тоже – вдрызг, или обкурилась, или и то, и другое, хуй знает, ну значит она его явно зазывает, даже нам видно в темноте, и музыка эта андроидная – перепонки рвёт.- Через пять минут их уже нет. Сука, даже не сказал, что уходит.Тёлка эта подходит и спрашивает, мол, ты романтик? Я качаю головой и ничего не говорю. Не связывай себя обязательствами никогда. Всё всегда отрицай, кроме случаев, когда согласие приносит большую пользу. Она – ничего, и я вижу ложбинку между её грудями, выпирающими через узкую футболку. Если бы она хотела, чтоб её сиськи никому не достались, такую узкую она бы не надела. Футболка -лиловая в узорах и достаточно облегающая, чтобы выделялись соски. Нарядилась как херова кукла, волосы красно-коричневые – вперемешку, ничего, и эта пойдёт, не жалуюсь. Фигурка у неё ничего, джинсы слегка свисают на талии и видно контур задницы. Специально, наверно, купила на два размера больше, чтобы казаться стройнее. Говорит, я похож на романтика, а изо рта несёт табаком и джином. Я соглашаюсь, вспоминаю о романтической разборке в Тоттен-хэме и забитых легавых. Чистая романтика, природная справедливость. Через минуту – мы уже идём по улице. Она делит дом с ещё четырьмя биксами, типичный западно-лондонский дом, запущенный, с фонарями, за садом никто не следит и на входной двери облупилась краска.В гостиной работает телевизор, и мы должны быстро и тихо пробраться наверх. Её подружка смотрит видак, через пару месяцев должна рожать. Её парень сбежал. То ли в тюрьму, то ли отправился в море. Не помню деталей. Из того, что я слышу, похоже она смотрит какой-то романтический фильм про любовь; женщины такие обожают. Девчонка с брюхом и коробкой конфет перед экраном мечтает о том, чтобы в жизни было как в фильмах, ни абортов, ни наебок. Мы пробираемся в комнату к моей тёлке, и она включает лампу у кровати. Вокруг – бардак и кровать не заправлена. Меня это бесит немного, но если ей так нравится, её дело. Ненавижу грязь и бардак.Я иду отлить, потому что хуже возвращения домой одному с неразряженными яйцами может быть только одна вещь – пытаться трахнуть тёлку, когда хочется ссать. Ванная в чудовищном состоянии, всюду висят трусы и лифчики, годовой запас тампонов, сотня зубных щёток и наверно столько же пустых флаконов. Я иду назад в спальню – тёлкa на кровати, спит. Быстро забыла о своих обязанностях. Потеряна абсолютно. Я думаю, может её разбудить, но я и сам устал, так что просто беру одеяло с пола и заваливаюсь спать в кресле. Кровать слишком маленькая для двоих, если только один не наверху, а я после Тоттенхэма утомился. Денёк выдался неплохой, и наутро я смотрю на бабу – она, похоже, из тех, кто любит поговорить, а я не в настроении болтать ни о чём.Я вызываю такси и выхожу из дома. Ещё рано, на улицах никого, и мне холодно. Я не мылся, шея затекла, как будто меня повесили за убийство. Приходит такси, и я еду домой, слушаю, как щебечет по радио какой-то козёл, говорит мне, как прекрасна жизнь, и как мы должны ценить время, данное нам, потому что придёт момент, когда Бог призовёт нас к себе на небо. Козлина, наверное, подсел на серьёзную наркоту. Откуда такая уверенность?- Том пропал и мы не видели его до воскресенья. Потом он появляется вечером, весь заёбанный, – говорит Род. -Ясно чем занимался. Он прошёлся по тёлкиной сумке и стащил двадцать фунтов. Говорит, она ночью была настолько в отключке, что подумает, дескать, пропила, а у него нет денег на такси, чтоб до дому доехать, кончились. На самом деле, Мне кажется, он просто воришка, так – между делом.Род и Марк любят меня заводить. Генри смотрит на меня с лёгким отвращением. Ёбаный дурак. Я тебе не Алиса в Стране Чудес. В Хаммерсмит в восемь утра в воскресенье волшебный автобус не ходит. Идти от Ханслоу – далеко, и я не в настроении. Девчонка видно не бедная, справится без двадцати фунтов. На херову косметику больше тратит. Генри пора взрослеть. Что он будет делать через пару лет, когда узнает, что его жена трахалась с сантехником, мусорщиком, районной пожарной бригадой? Надо быть осторожней, Заботиться о себе. Ебать их, пока тебя не наебали.Генри допивает пиво и собирается. Я говорю ему, куда спешить, но он уже хочет на стадион. Род идёт к стойке. Я говорю Марку, что Род не любит, когда ему про мальчишник напоминают. Марк соглашается. Надо чела ещё подразнить. У меня в голове застряла картина: распластанный на столе Род, на нём – старая шлюха, сиськи свисают ему в рот. Марк говорит, что он в конце концов отдал ему кассету, так бедняга страдал. Мэкди бы его убила, если бы узнала. Это ясно, что Марк ей никогда бы не показал ничего, но Род беспокоился и, в принципе, понять его можно.Представляю себе свадьбу. Марк распечатал фотки и отправил их по кругу, народ под шафе, папаша Рода держит речь о том, какой всё-таки хороший у него вырос сын, Род. Выпивает ещё и говорит, что, мол, был трудный период, подростковый возраст, но оно и понятно, это время трудное, человек только учится жизни, закладывает семя, извини Мэиди, мужает, обычная поебень. Невеста краснеет. Род познакомился с ней по пьянке и когда они пришли к нему, у него не встал. Наверно, это их и соединило. Что-то между ними произошло, как говорят в фильмах. Снять тёлку и не отодрать её в ту же ночь.Папаша особенно рад был подчеркнуть, что вот-де исправился Род – был хулиганом-малолеткой, теперь – хорошая работа, электрик, прилично зарабатывает, покупает квартиру собственную, футболом увлекается. Род – хороший сын, который мочит жидов и индусов. Любящий, порядочный Род, раздетый догола и отгроханный до полусмерти шлюхой, у которой пизда забита фанатами Кардифф Сити – на видео хорошо видно татуировку Челси. Род, одурманенный и потерянный в ультрафиолетовом свете. Любой человек хочет иметь, что вспомнить: времена бунтарства, которые ты перерастаешь и превращаешься в порядочного скучного гражданина. Хуй со мной станет такая вот игра в солдатики. Поговоришь с такими людьми – что они в жизни сделали? Притворяются, что что-то там у них было. Что бабы, что мужики. Козлы.- Ты знаешь, Род, у меня, по-моему, где-то завалялась ещё одна кассета с этой записью. Надо тебе отдать, – начинает подтрунивать Марк.- Ты же мне всё отдал. – Стакан пива застывает на полпути. – Ты же говорил. Я всё сразу уничтожил. Мерзкая разводка. Ты вообще извращенец – такие вещи снимать. Ты не пидор случайно? Скрываешь и правильно делаешь, знаешь, что если узнает кто, то будешь не на члене сидеть, а в дерьме.- Я тебе не отдал копню, потому что забыл просто, но она где-то валяется. Найду – отдам.- Ты серьёзно, вообще? – видно, он забеспокоился. Потом начинает смеяться. – Ты меня заводишь. Да точно, я знаю. Зачем тебе было делать копию? Съёмка тоже – не профи, что уж там. Половина плёнки – без фокуса. Ты бы Маршаллу такую не продал.- Да забыл я просто и всё, – Марк вроде повышает голос. -Не хочешь кассету – оставлю себе.- Ну, напился я, вёл себя плохо. Ну и что? – Род пытается оправдаться, но получается плохо. Бедняга. Ладно, зачем мучить парня за то, что он облажался?Ну, подумаешь, трахал блядь на сцене на глазах у своих Друзей. Он не соображал, в жизни все ошибаются. Это лучше, чем пойти и изнасиловать кого-то. Или смотреть на видео, как за тебя это делают солдаты. Нас всех иногда не туда тянуло – обслуживали агрегаты, которые лучше было бы не трогать. Зачем жалеть об этом? Тут не до сантиментов, хотя ясное дело – Род боится, что Мэнди может увидеть.Пофиг должно быть. Никто из нас не любит подсматривать Пусть этим профи на телевидении занимаются. Все эти дурацкие риэлити-шоу. Или камеры в поисках футбольного насилия. Накидываются на разогретых парней. Но это всё туфта. Если хочешь чего-то такого – иди и делай. Не сиди дома, переключая каналы, думая, что твою жизнь за тебя кто-то другой проживёт. Мы, может, и долбоёбы, но мы этого не скрываем. В отличие от молчаливого большинства. Такого молчаливого, что слышно, как их мысли дрожат от возмущения. Я говорю Роду, что мы шутим. Он говорит, что так и думал всё время. Мы начинаем ржать. До начала матча осталось двадцать минут, но хрен с ним, выпьем быстренько ещё по одной. На улице холодно, нам нужно согреться.Жаль, что сегодня не Вест Хэм, например. Было бы неплохо немного помусолить кого-нибудь. Нам никому не надо себя объяснять. В отличие от этих говнюков, которые командуют армией или убивают бабулек, потому что они не могут заплатить за отопление. Отпиздить кого-нибудь по полной – это восторг. Адреналин. Насилие можно рядить в любые одежды, но от этого ничего не меняется. Зачем играться в эти игрушки с объяснениями своих действий? Все эти козлы со своей политикой и оскорблённой моралью просто обманывают себя. Настоящая жизнь – это видеть свою первую заваруху: кардиффекий моб, несущийся от Челси по Фулхэм Бродвею к своему печальному концу; я тогда был ребёнком – сделано было чисто и просто. Без объяснений. Я спрашиваю Рода, помнит он, как Челси гнал Кардифф тогда. Помнит, говорит, так и надо. Заплатили этим пятерым валлийцам авансом. Он уже тогда знал всё наперёд.



ХУЛИГАНЫ



Мощные ветры били по многомиллионнофунтовой структуре, хотя избранным игрокам, официальным лицам, спонсорам и журналистам, укрывшимся внутри Восточной Трибуны, легко могло показаться, что сегодня тёплый летний вечер. Последние зрители уже покинули стадион. Мощный ливень загонял их сжатые плечи глубоко внутрь плащей, отряду визитёров предстояла утомительная дорога домой на север, промокшая одежда и тяжёлое поражение -никакого утешения. Свет прожекторов погас, глубокая мгла сменила ослепительное освещение. Стэмфордский мост противостоит накатывающим тучам, свет луны, почти полной, касается кромки воздымающейся главной трибуны.В углу бара Уилл Добсон учит жизни Дженнифер Симпсон, довольно привлекательную молодую и многообещающую журналистку, посвящая её в тайны жестокого мира прессы. Уилл – хороший учитель, он знает футбольный мир, всю его изнанку, все сплетни и кое-какие факты. По ходу дела он заправляется бутылочным пивом, догоняясь стабильным потоком двойных водок. Влажно, и на его белой рубашке – пятна пота. Время от времени он старается незаметно взглянуть на стройные ноги Дженнифер.

– Всё было не так, как я думала, – говорит Дженнифер. Она усваивает урок и выпивает полбокала белого вина одним залпом. – Немного народу было, а те, что пришли, оказались довольно спокойные. И игра была скучная, вы не думаете? И где были хулиганы, о которых так много пишут?- Здесь, – смеётся Уилл и стучит себе по голове. – Это всё игра воображения. Эротический сои редактора. К сожалению, наши друзья-хулиганы – достояние прошлого.Взгляд Дженнифер начал блуждать по бару, позволь Уиллу избежать возможного смущения от упоминания сексуального предмета, и она стала наблюдать за молодыми спортсменами в тренировочных костюмах, трущихся в компании более старших тяжеловесов в деловых прикидах Уилла, однако, такие тонкости не смущали. Он, наверно, подумал, что новый человек в его орбите – это что-то вроде робота-обслуги, хотя, в принципе, может он и был прав, Дженнифер осталась довольна его остроумным ответом и подумала, что в будущем это стоит использовать.Бар источал смесь атлетизма и новых денег, отдельный маленький мир, затерянный в гигантской бетонной структуре с почти уникальной аурой больших гонораров и духовного удовлетворения от работы. Дженнифер заметила, что Добсон временами поглядывает под стол на её ноги, но не стала делать вид, будто взгляды старого разбойника её смущают. Она знает, что хорошо выглядит и не верит в ложную скромность. Он не такой уж скверный тип и вреда не принесёт. Она собирается сделать карьеру в журналистике и ей нужна любая помощь, какая только возможна. Связи абсолютно необходимы в любой сфере жизни, а в этой, наверное, особенно, и даже люди, типа Добсона, могут быть полезными в будущем. Ей стало интересно, что он имеет в виду – игра воображения?- Хулиганы сошли на нет после Эйзеля, – поделился секретом Добсон, понизив голос. – Этот предмет стал табу, отпугивающим спонсоров. До тех пор они доставляли, конечно, кучу неприятностей, но в то же время работали на нас, а в журналистике – всё дело в тираже. У меня такая теория: они либо ушли в наркотики, типа экстази, которые разрушили их тягу к насилию, либо оказались в организованной преступности, или женились и остепенились, а современная молодёжь не может позволить себе часто ходить на матчи, так что нет смены, некому передать мартинсы, так сказать, и поэтому хулиганы вымерли, как динозавры. Полиция научилась контролировать толпу, они теперь эксперты, ввели наблюдение камер, и придурки решили, ну всё, повеселились – хватит. Пара суровых приговоров – они сдают свои ножи Стэнли и начинают новую жизнь. Так вот. Конечно, время от времени случаются выплески на поле, но так это ведь горстка идиотов, писающих против ветра, прошу прощения за моветон. Футбольное насилие умерло и похоронено. Общество гораздо более сбалансированное теперь. Тори уничтожили классовую систему. Озлобленная молодёжь прошлого либо сидит в кровати и курит траву, либо бродит по местному строительному рынку, пытаясь решить, какой оттенок краски купить для детской.- А что там случилось во время матча сборной? – спрашивает Дженнифер, припоминая телерепортажи, бесконечно воспроизводящие испуганное лицо ребёнка – его широко раскрытые глаза застряли у неё в памяти: пик нагнетания журналистами истерии вокруг невинной жертвы, любимое дело. – Всегда ведь какие-то беспорядки случаются на выезде сборной за границу, так?- Я не говорю, что не осталось пары-тройки плохишей, но они, к сожалению, научились хорошо вести себя. Мои лучшие статьи вышли именно в хулиганскую пору. Всё, что было нужно, это более-менее приличное фото, а что ты под ним напишешь – это уже неважно. Слава так просто и сыпалась на тебя. Ошибиться было невозможно. Но что поделаешь – прогресс. Потом ведь был этот Доклад Тэйлора, и клубы – не дураки, так ведь? Подняли цены и отрезали кучу народа, повысили планку. Л когда они в Европу едут, там не такой полицейский контроль, так что бандюги пользуются возможностью – устраивают бучу.- Но если это происходит, значит, они существуют, правильно?Уилл уже оставил в покое ноги Джешшфер и решил сконцентрироваться на ситуации с алкоголем. С этими бабами вечно проблема – никогда вовремя не замечают, что следует заказать новый раунд: слишком заняты тем, что задают свои глупые вопросы… Всё изменилось, и он был первым, кто приветствовал прогресс, хорошие инвестиции ц всё такое, много людей гигантски разбогатело от этой прекрасной игры, и всё как-то стало походить на приличный цивилизованный бизнес. Его собственные условия работы на поле существенно улучшились, и женщинам надо в конце концов тоже двигаться в ногу со временем и вообще блин, заказывать напитки вовремя. Ему нравятся ноги Дженнифер, но про остальное – он не был уверен, а при мысли о её университетском образовании у него вообще всё опускалось. Эти люди с дипломами думают, они всё знают, и эта её мягкая манера не собьёт его с толку.. Высокомерная сука, точно. Отборный экземпляр. Он её пригласил сюда только из-за того, что главный попросил – старинный друг её отца, большой шишки в военной промышленности, с большим политическим влиянием. Тут он вспомнил, что пьёт за счёт газеты, так что нет смысла бороться за равноправие полов, но было уже поздно.- Хотите ещё чего-нибудь выпить? – спросила Дженнифер, приподнимаясь. Получив заказ от ветерана профессии, она стала двигаться к бару, аккуратно пробираясь через толпу.Уилл чувствовал себя уставшим – он уже написал репортаж, потом пришлось пешком идти к бару, теперь вот пиво. Челси был его епархией, а что до старых добрых дней буйного хулиганства – теперь они в прошлом. Жаль вообще-то, потому что помимо прекрасной возможности сообщать о глубоком возмущении и умилять замредакторов, драки были классным развлечением на фоне тоскливых игр, которые ему приходилось смотреть год за годом. При всей его любви к футболу, и это правда, он бы не стал платить из своего кармана больше чем за пять-шесть матчей в сезон, а учитывая количество телетрансляций, он наверно бы вообще оставался дома. Атмосфера уже не та, что прежде, что бы там ни утверждали заинтересованные лица, и если крупные клубы и дальше будут отгораживаться от обычных фанатов, пытаясь привлечь так называемую высокую клиентуру, Рано или поздно они разорятся. За деньги верность не купишь. Даже Уилл Добсон это понимает. Но футбол – это его хлеб, и он сделал неплохую карьеру для простого парня из Суиндона. Грех жаловаться. Надо плыть по течению.- Сколько игр вы смотрите в среднем в сезон? – спрашивает Дженннфер. Она аккуратно ставит бокал Уилла на стол и не ждёт ответа. – Вы ходили на Тоттенхэмский матч в субботу? Про него все в баре говорят.Глаза Уилла приоткрылись. Встреча Шпор и Челсн в прошлый уикэнд показала футбол с его лучшей стороны, лучшая пропаганда современной игры. Была куча голов и истерик по их поводу, толпа рычала от благодарности. В былые времена на этой площадке Лондона почти наверняка была бы беда, но теперь зрители ведут себя как группа дисциплинированных школьников. Правда, да, было несколько антисемитских песен, которые клуб всё время пытается искоренить, ну и обычные выходки, но никакого насилия.- Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спрашивает Дэвид Морган, по-видимому, только что вошедший, он берёт стул и садится между Уиллом и Джешгафер. – Отвратный матч, не так ли? Надо было потребовать деньги назад.- Мы ж не платим, – смеётся Уилл.Морган работает на конкурирующую газету, сапёром-ассенизатором на полной ставке. В середине восьмидесятых он имел общепризнанную репутацию человека, твёрдо держащего руку на пульсе английского футбола. И хотя он вроде бы и не утруждал себя больше своих коллег, он всегда оказывался в курсе. Уилл подозревал, что скорее всего, благодаря его либеральному отношению к фактам, и в принципе это вписывалось в политику издания, платившего ему гонорары. В те времена готовность редакции выложить Твёрдую наличку за драматичные снимки «хулиганов» была У всех на устах. Он сдавал свой репортаж, а объекты съемки, как правило, были довольны дополнительным заработком и мимолётной славой. Сначала ребятам нравлось такое внимание к ним и они относились к репортёрам как к попутной забаве, подвыпившему старичью в погоне за привидениями, всегда на пару миль отстающих от настоящих боевых действий. Круг профессиональных футбольных журналистов был узок, н зарабатывали они крайне неплохо. А если люди вне круга воспринимали их репортажи отчасти слишком серьёзно, так чья в том вина? Уилл поднял бокал, чтобы сказать тост – глаза его помутнели от смеси водки и пива.- За следующий раунд!Они выпили до дна, и Дженнифер почувствовала себя членом коллектива. Она использовала возможность пообщаться со спортивными комментаторами, хотя её конечной целью было писать о знаменитостях для газеты классом повыше. Это был стоящий опыт, и он ей пригодится, когда дело дойдёт до рассылки заявлений о приёме на работу. Если подумать, надо признать, они слегка простоваты все, и вот с хулиганами ей не повезло, но по крайней мере она сможет рассказать друзьям, что была на футбольном матче. Всегда можно будет немножко приврать чего-нибудь. Она подумала о своём как-бы-бойфренде Энтони, ассистенте редактора модного журнала, вечно продвигающего свои воображаемые левые убеждения. Дженнифер постоянно подкалывала бедного Энтони вопросами о том, что общего имеет социалистическая политика с дизайнерской одеждой, поп-культурой и одержимостью бисексуальностью.Вспомнив Энтони, Дженнифер улыбнулась: сегодня днём он пытался отговорить её от похода на матч, позвонив из Сохо со своего служебного мобильного во время презентации какого-то альбома. Он и впрямь беспокоился о ней и настаивал, что фанаты Челси известны своей агрессией ко всем без раздела. Он твёрдо верил, что Стамфорд Бридж -питомник белых фашистов, где чёрных игроков вытаскивают с поля, а чёрные зрители бегут от страха за свои жизни. Просил её быть осторожной – у фанатов Челси атрофированы мозги и они даже могут устроить групповое изнасилование на террасе – хотя террас уже не существует. Потом он дал причитать о печально известном Шеде и металлических звёздах кун-фу, которые могут лишить её зрения на всю жизнь… С заднего плана в трубку просачивались звуки синтезированной музыки н звон бокалов с шампанским.Энтони был пьян и действительно пытался её отговорить идти, но Дженнифер уже решила, что пойдёт. Жаль, но он так ошибся, хотя она не станет его разуверять. В её характере была жестокая жилка, и его тревога доставляла ей «довольствие. Иногда он был слегка инфантильным, ревнивым и даже склонным влюбиться, но для неё оставался не более, чем удобным ночлегом в Лондоне. Он вышел из богатой семьи и в принципе – человек с добрыми намерениями, однако ей в нём не хватает расчётливости, которую она так ценит в мужчине. Они договорились встретиться после капа, хотя все её мысли были сейчас с Джереми Хезринг-тоном, с которым она недавно познакомилась в университете. В следующую субботу они должны ехать в оксфордширскую усадьбу его родителей, и она с удовольствием предвкушала чего-то более цельное и радостное, чем их первоначальное пьяное совокупление. Они безраздельно насладятся деревенскими красотами днём, а вечером посетят местами охотничий бал. Это будет замечательно.- Что вы думаете о матче? – спрашивает Морган. – Уилл говорит, это ваш первый раз на стадионе.- Было интересно.- Тебе надо было взять её на Шпор на прошлой неделе, – говорит Морган, поворачиваясь к Уиллу. – Вот это был Футбол так футбол. Передачи к движение обеих команд, посвятивших себя чистому искусству игры. Но ты знаешь, эти северные гады поцарапали мне мой «Вольво», боковине Я смог вставить строчку в свой репортаж о состоянии нравов у современной молодёжи, но эти ублюдочные замы *е вырезали. Боюсь, политика зависти жива и ферментирует. Конечно, может это были и не фанаты, может просто Местное население, плачущее про свою долю, но мне всё равно ремонт выйдет в копеечку. Завтра поеду в мастер. скую делать смету Газета, конечно, оплатит, но меня всё равно бесят такие вещи, когда неимущие вымещают свою мелкую злость на мне. Это прежде всего неудобство, а я занятой человек.Они взяли ещё один раунд напитков, и Морган пошёл по своему проторенному пути, загрузив Дженнифер рассказом про политика, которого нашли на Бромптонском кладбище с тринадцатилетним проституткой, мальчонкой из Бернли чья бездомность является прямым следствием правительственных сокращений бюджета. Кажется их поймали в одном из фамильных склепов с разорёнными гробами, сложенными вдоль стен на полки. Тема для репортажа – фантастическая, и Морган уже лелеял мысли об упоминании вампиризма и СПИДа, но, в силу политических соображений, газеты замяли эту историю, и даже если бы в стране была хоть одна приличная левая газета, она бы тоже всё это проигнорировала, имея в виду своё терпимое отношение к гомосексуальности и праву человека на частную жизнь. С другой стороны, если бы они получили такой же материал на высокопоставленного лидера оппозиции, то за ними бы дело не встало.Пока Морган говорил, Уилл думал о своём. Сквозь собственные мысли он смутно различал штампы и клише, произносимые его коллегой – вполне уместные в хорошем репортаже о хулиганах: «подонки», «бездумные тупицы», «бандиты», «стыдно быть англичанином», «псевдофанаты», «надо вернуть розга», «выпороть их как следует» и «пришло время судам вынести пару суровых приговоров».- Перепахать всю эту гниль и делу конец, – смеётся Морган и незаметно бросает взгляд под стол на ноги Дженнифер, восхищаясь фактурой её кожи и определяясь для себя, что чулки доходят наверняка до самой задницы.- Сначала идёт возбуждение и клубничка, а потом осуждение, для маскировки удовольствия, которое получает читатель от репортажа. Призови к возврату старых традиции, казням на площадях – и все довольны. Народ чувствует себя защищенным.Он чувствовал потребность использовать именно эти сражения в данный момент – со смертью хулиганства учился и его собственный крен в сторону более сочных, увесистых тем – общего морального разложения общества, паразитов, живущих за счёт налогоплательщиков, любого сексуального насилия, и особенно сексуального насилия с участием богатых, знаменитых и/или политически нездоровых. Гомосексуальность среди священнослужителей – ещё одна любимая тема. Работа интересная, и если Дзкеннифер решит обсудить свою будущую карьеру, ей следует позвонить ему, можно встретиться на ланч. Он много чего повидал на своём журналистском пути и мог бы поделиться с ней парой интересных историй, которые так никогда и не напечатали. Есть один прекрасный итальянский ресторанчик у Найтсбриджа. Он приглашает. И подаёт свою визитку.- Ловлю вас на слове, – говорит Дженнифер, улыбаясь, и переставляет ногу, чтобы Дэвид мог получше разглядеть её бёдра, одновременно фиксируя в памяти лицо старого развратника, а его визитку – у себя в сумочке. Он точно будет полезным, больше, чем Добсон, который по сравнению с ним – просто старый болван.Когда Морган предложил Уиллу подбросить его, тот с радостью согласился. Дженнифер должна была встречаться с Энтони в ресторане на Кингз Роуд, и Дэвид был несказанно рад подвезти её туда – это по пути. Они допили напитки и вышли из бара, неприятно удивившись силе, с которой Дул ветер. Дженнифер сидела на заднем сиденье, пока два старых журналиста говорили об общих друзьях на фоне звучащего компакта Фрэнка Синатры. Они выехали со стадиона, и Дженнифер стала наблюдать за тем, что происходит на улице. Пара ближайших пабов делала неплохой бизнес, в них до закрытия обосновались группы мужчин, их неясные черты проглядывали сквозь окна. Улицы были пусты будто всех снёс ветер. Жаль. Банда буянящих хулиганов и стремительный отъезд в спортивном автомобиле были бы неплохой компенсацией за полтора попусту истраченных на футбол часа.- Вон он, – говорит она, замечая Бо-Бо на полпути по Кингз Роуд, неоновые огни над входом, мигающие белые свечи внутри. – Высадите меня где-нибудь здесь. Спасибо что подвезли. Увидимся завтра, Уилл. Спасибо за приглашение. Приятно познакомиться, Дэвид. Было весело.- Позвоните мне насчёт ланча.- Позвоню. До скорого.Дженнифер помахала вслед «Вольво», она пыталась обнаружить царапину, но ничего не увидела. Затем она с усилием направилась вперед, преодолевая штормовой ветер, и открыла дверь ресторана. Её приветствовал напльв тёплого воздуха, дым сигарет и чрезмерно громкий смех. Она сразу почувствовала себя дома, среди клиентуры, не забывающей о классе, в меру уверенной и раскрепощённой. Ища взглядом Энтони, она покраснела, вспомнив двух старых жаб, украдкой поглядывавших на её ноги. Потом она со злобой подумала о скучной игре, которую ей пришлось наблюдать, потерянном вечере, и о том, что так и не увидела ни одного хулигана. По крайней мере теперь в Бо-Бо она в своём привычном месте и может быть собой. Простые люди и в самом деле просты, как дерево. Даже с деньгами они не могут купить породу.



ВЕСТ ХЭМ ДОМА



Паб сшибает бабло, легавые подтянули воронок ко входу. Все пытаются увидеть, что происходит за окном – там оживленное движение. Марк говорит, что пригонят прямой поезд с Восточного Лондона. Откуда он это узнал, не знаю, но в футболе всё так. Слухи и догадки скоро становятся реальностью. И то, и другое, и третье перемешиваются, и в конце концов уже неважно, на каком участке они пересеклись. В этом есть своя логика. Мы уже ездили на Викторию, искали их и вернулись ни с чем. С Вест Хэмом всегда непонятки. Они могут появиться где угодно и когда угодно, а Виктория – лучшее место для встречи и разборки. С другой стороны, если они хотят побродить по нашим улицам и повыёбываться, зачем тогда попусту тратить время в Вест Энде?Напряжение возрастало с самого утра. Марк тарабанит в дверь в девять утра, орёт вставать, лентяй, разпиздяй. Кружка чаю, тост – и я чувствую себя неплохо после вчерашних восьми пинт в пабе. Он выглядит довольным. Добился своего вчера с отъехавшей блондинистой тёлкой, скорей всего только преодолевшей легальный возраст. Знала, что делать, малышка, скорей всего, и Марк это подтверждает, пока я заказываю вторую пииту. Тонкие ноги, маленькие сиськи, но встала на четвереньки и держалась До конца, наплевав на маму с папой, мирно спящих в своей спальне наверху. Говорит, такая узкая пизда, что он подумал, не туда засунул. Пришлось посмотреть, на всякий случай, хотя она всяко не жаловалась, так что – чего он зря тревожится.Мы идём к станции, Род уже там, в нетерпении. Мы садимся на поезд к Виктории, на платформе – Челсинский моб, ищет Вест Хэм, садятся на поезд в Тауэр Хилл, потом назад на Дистрикт Лайн. Харрис не знает, где появится Вест Хэм, и мы начинаем беспокоиться, что может они сразу на стадион поехали. Перевернули там, наверное, всё с ног на голову, пока мы тут в метро торчим. Мы решаем идти назад к стадиону и выходим на Эрлз Корте. Здесь ни хрена не происходит, так что мы направляемся к Фулхэм Бродвею, где у нас прекрасный вид на метро, и тут у нас гарантия их в конце концов обнаружить. Мы все время награни, потому что Вест Хэм – это вам не вальсы при луне. Это не разборки с Арсеналом или Тоттенхэмом.Пока что мы выключены. Слышен лай собак и глухой стук ударов копыт о бетон. Движение перекрыли и пустили мимо перекрёстка Фулхэм Бродвея и Стэмфодского моста. Паб полон беспокойного люда, приструнённого копами и готового к атаке при первой же малейшей провокации. Слышно жужжание полицейской рации; сверкает синевой мигалка, Харрис говорит по мобильному, скауты появляются и исчезают, «Бабблз» – вестхэмский гимн доносится из метро, мы пробираемся к двери, но легавые знают, что делать, ржут, делают вид, что всё контролируют, и в какой-то степени -это так, потому что прикрыли они нас как следует.Я наблюдаю за сценой через окно: Вест Хэм столпились на выходе, и копы прибили их порядочно, но Молотобойцы разводят безалаберных мудозвонов – главные персонажи в авангарде – мужики постарше и отморозки из Бетнэл Грин и Майл Энд, действительно полные отморозки – все до одного, на мусоров они срали, подкалывают, провоцируют, пытаются протиснуться мимо доблестных британских бобби и метят глазами в наш паб. Я вижу психов в кожаных куртках, рядом – парень в вельветовых штанах и кепке. ICF и Under Fives в Аптон Парке значат больше, чем Рон и Регги Крэй. История затормозила свой ход. Всяко – кого волнуют имена героев?Вест Хзм перемещают к площадке, и они всем дают знать, что прибыли. Паб тоже орёт песни, но мы чувствуем себя полными неудачниками, запертыми и не допущенными к акции. Вест Хэм продолжают выходить со станции, пытаются свернуть направо, их заставляют поворачивать влево, а ведь они приехали с Ист Энда заведённые, готовые, идут медленно, не спешат, а Стэмфорд Бридж – один из самых безопасных стадионов в стране, вообще-то, и кроме того, легавые и правда держат контроль. Камеры на крышах работают – пишут, но большинство лиц и так знакомо. Эти парни – профессионалы. Не мелюзговые хулиганы-сопляки. Через дорогу – полицейский автобус, мигалка вращается, кентавры ведут толпу вдоль по улице, знакомая смесь бьёт в нос – лошадиный навоз и гамбургеры.Несколько совершенно отмороженных психов пытаются прорваться назад к пабу. Собаки теряют рассудок – вытягивают поводы, встают на задние лапы – всё должно быть по-человечески. Две ноги – хорошо, четыре – плохо. Так ведь учат в школе. Мигают огни, и кентавры всё прибывают. Эти копы думают, что они здесь главные. Держат крышку на кастрюльке. Вест Хэм неохотно начинает двигаться к площадке.Харрис – у двери, и нас начинает заводить то, что нас заперли, свобода самовыражения подавлена на некоторое время, но ясно, что сейчас не время и не место. Вот тебе твои гражданские свободы. Вест Хэм идёт по нашим улицам, хоть и под контролем, да, но мы то дома и это наше дело, как поступать. Пусть идут – это половина дела. Дай нам развернуться, и разговорам не будет конца. Восток и Запад – вражда длится десятилетиями. Ты растёшь с этим. Это вопрос собственной территории, гордости, и ещё – просто Удовольствия. Они идут спешно и исчезают быстро; полиция заведёт их в дальний загон, за исключением возможных Умников-владельцев билетов в западном крыле – провокаторов-бедокуров. Но это вряд ли. Какой смысл им дергаться внутри площадки?Когда Вест Хэм оказывается уже далеко от греха, копы заваливают в паб и делают зачистку. Они достаточно выебонисты; выстраиваются в шеренгу у двери. Делают вид – расстрельная бригада, но без оружия… Хотя скоро наверное, ситуация изменится – получат своё железо и возгордятся. Толстая тварь бьёт меня в живот, пока я прохожу, я смотрю ему прямо в лицо и спрашиваю, что он, блядь, творит: давай-ка посмотрим, какой у тебя номер. Он говорит своему другану взять меня в автобус разобраться, но я исчезаю в толпе, покидающей паб, и поскольку они тупорылы, как золотая рыбка с её же уровнем способности концентрироваться – я в безопасности: они насели ещё на кого-то. Марк получает коленкой по яйцам от какого-то копа – это плохой пиар, не вдохновляет, и я ненавижу этих сук больше, чем Вест Хэм и Тоттенхэм вместе взятых.Ёбаное говно – прячутся за форму, лижут очко хозяину. Автобус сопровождает нас до стадиона, и когда мы оказываемся у западного крыла, мы пытаемся незаметно прорваться дальше по улице, но не очень решительно, потому что камеры пашут как сучки, и Вест Хэм уже скорей всего внутри, всяко-разно. Я чувствую себя разбитым и мне надо помнить Тоттенхэм, легавые сделали своё дело – успокоили всё немного, нужно смотреть позитивней на вещи. Я пытаюсь видеть в происходящем некую справедливость, но как-то не получается. Мы все насмотрелись на их работу – знаем, что к чему. Мусорня – это тоже моб, но им платят за субботнее веселье, а мы не за деньги работаем – нам другое важнее. Они прикрываются какой-то проёбанной до смерти моралью, согласно которой они правы, потому что на них форма, а мы – не правы, потому что присягу не принимали. Мы сами себе командиры, а они поставщики в залы суда. Уже этого достаточно, чтобы стать троцкистом, мать его. Хотя, как правило, троцкистами становятся студенты-дрочилы с просящим задом – рисуют себе плакаты и ебать они хотели обычного белого парня.Все они одинаковые. Политика – полное говно, и здесь её мало. Хотя, правда, некоторые парни немного фашисты, но мужики постарше, взойди они к вершине, стёрли бы нас с лица земли. Поставили бы всех футбольных хулиганов рядочком к стеночке и выпустили бы наши мозги на асфальт. Так они представляют законопорядок, А мне нравится дразнить деток богатых родителей, продающих марксистские газеты it прочие, блядь, матерьялы для чтения. Я делаю им Хайль Гитлер! И смотрю, как они беленятся внутри, а сделать ничего не могут, чего они там на хуй сделают?Ну вот, мы и на западной трибуне – слышен второй раунд Бабблз-гимна. Челси поют по всему стадиону. Игра начинается, по мы следим за Вест Хэмом. Они довольно далеко, и шансов для начала разборок маловато, но они же нас ненавидят, суки. Говорят, мы слишком выёбываемся. Направляют петарду в наше крыло, и она ударяется о крышу. Падает в нескольких рядах от меня, сзади. Тлеет несколько -минут, и я думаю: загорится тут всё или как? Я думаю о Брэдфорде и о тех, кто там заживо сгорел. А потом о Хиллсборо и скаузерах, придавленных забором.Просто дело ведь в чём? Те, кто хотел установить эти заборы, так и не признались, что дело было в заборах. Всё переложили на террасы. Мол, установите всюду сиденья и всё будет нормально. Ну да – ждите. Отморозки всё время сиденья брали, с ишачьей пасхи. Это же вопрос престижа. Мы не сброд какой-то. Не пиздоболы. Говорим – делаем. Всё реально. Люди, которые управляют футболом, – лишние люди. Бестолковые, А Хиллсборо превратился в фарс и враньё – от начала и до конца. Там все снюхались. Политики, пресса и папшеи-режиссёры. А что делать? Хуй с маслом – завтрак, обед и ужин.

– Куча ублюдков, – говорит Харрис, разворачиваясь ко мне. – Мы их сделаем, когда выйдем, попробуем взять. Вгоним их в их заразные норы ист-эндские.Их, гадов – толпы, и всё не так просто, но надо верить в себя. С Вест Хэмом и Миллуоллом всегда непросто. Они другим воздухом дышат – другая кровь. Инфекция организма, разрушающая клетки мозга. Бешенство живёт, процветает и множится в Ист-Энде. Наверно, кто-то завёз эхо дело в порт ещё до развала, так оно и осталось плодиться Некоторым не нравится биться с Вест Хэмом, но когда ты с мобом – сдерживаться нельзя. Вест Хэм, правда, злобные перцы, но меня это не волнует. Если все участвуют на равных и противник не имеет преимущества по количеству, -шансы на победу неплохие.Всё дело – в презентабельности. Если у тебя устойчивая репутация, – половина дела сделана. Каждодневная обработка сознания. Верь сам – и все будут верить. С другой стороны, получается, что по всей стране каждая тварь хочет с тобой сразиться и проявить себя – конечно, если ставки равны. Если же тебя вытащат, загонят в угол и заставят брать – пощады нет. Выживает сильнейший, закон без исключений. Слабые в этой стране долго не живут. Не можешь сам себе помочь – никто тебе не поможет. Первобытно, да. Каменный век, побеждает мужик с камнем побольше. Поэтому надо держаться вместе.- Восточные суки, – Род имитирует мастурбацию в их сторону. – Ненавижу сволочей. Думают, они крутые – ниггеры вперемешку с бриклейновскими нацистами – хороши! Грабилы и крушители пакистанцев. Какой-то ген у них точно взбесился.- Сброд – одно слово, – Марк особенно любит Вест Хэм, плохие воспоминания – его папашу однажды в Аптон Парке отделали в кровь и в говно. Разбили губу отцу, а мальчонкин шарф с цветами спустили в канаву.Игра началась, и Челси с лёгкостью разрывает защиту Вест Хэма. Наши ведут мяч с чувством стиля, и загляденье смотреть на синих, когда они так играют. Компенсация за все провалы. Дождь молотит по полю, и игрокам трудно держаться на ногах. Мы забиваем дважды до конца первого тайма, и третий – в конце второго. Хмурый день, на небе тяжёлые тучи, ветер – злобный, но нам не мешает. Мы делаем Вест Хэм, и приятно видеть, как их тыкают носом куда надо – Всё это ерунда, про то, как пишут в газетах, что Вест Хэм – это академия футбола. Теленостальгия. Билли Бонды, а не Треворы Брукипги. Всё про них известно. Форменные мудаки, и заведутся они ещё больше, когда судья даст финальный свисток.Мы выжимаем из результата по максимуму и заводим участливых» Хаммеров – им это не нравится. Даже отсюда видно выражение их лиц. Задроченпые и опущенные. Молотня бурлит изнутри. Как будто кастрюля с кипятком, готовым выплеснуться и обжечь лицо. Все там. Правильно Род о них сказал – об этих парнях из Бетиэл Грин и прочих разбомбленных мест от Аптон Парка до Дагенхэма. Но мы сделали их на поле, и имеем право подъебать их, раз нам хочется.Финальный свисток – и большая часть Стамфордского Моста радуется хорошей игре, славя победу над лондонским противником. Для большинства людей футбол – это всё, и они не знают, что будет скоро, когда у пас появится шанс. Я чувствую, как в животе у меня всё сжалось. Я следую за Марком, Родом и остальными парнями вверх по ступенькам, Вест Хэм движутся к своему выходу. За западной трибуной – лёгкое столпотворение, прожектор, освещавший поле – выключен. Фонари высоко вверху горят, но свет падает в другую сторону. Вот на этой фазе СМИ и концентрируются, и как только мы оказываемся позади западной трибуны – всё как обычно, вечер субботы. Горят небольшие огни, но в целом – темно, запах мочи и грязной дождевой воды. Мы подходим к ступенькам, слышно пение Вест Хэма – они идут к нам по дороге. Мы с Харрисом спускаемся вниз, он группирует нас в кучку. Надо держаться ближе друг к дружке, когда всё это начнётся.Мы на улице, повсюду полицейские автобусы, мы смотрим туда, где вроде должен быть Вест Хэм, но там никого, кроме гражданских, мусора сопровождают Челси вдоль прохода, служат на благо граждан – контролируют быдло. Напряжённое молчание, все поглядывают друг на друга, и мы направляемся к метро. Достаточно искры. Несколько парней бродят вдоль домов, и мы направляемся к ним, но кентавры поднимаются вверх по ступенькам и продвигают всех дальше.Нас толкают к метро, но домой нам не хочется. Мы провожаем счастливых болельщиков до Фулхэм Бродвей. Здесь – все Челси, мы рядом с метро, мы едем до Эрлп Корт, на платформе – толпы легавых, едем дальше до Виктории. Выходим, тусуемся на платформе, стараемся получше смешаться с субботней толпой. Туристы и люди с покупками. Мы заметили камеры, и Харрис говорит парс-парней разбить их, когда появится Вест Хэм. Мы рискуем, но ведём себя незаметно для камер. Просто распишись и получи, как говорится. Реклама нам не нужна, видеосвидетельетва тоже. Мы ждём на восточной платформе Дистрикт Линии – знаем, что Вест Хэм рано или поздно появится.Приходят поезда, и мы сканируем вагоны, ржём над гражданскими в цветах Вест Хэма, но фирмы их не видно. Уже почти шесть, когда приходит поезд, который мы ждали. Мы точно знаем – это Вест Хэм и разбираемся с камерами при помощи бутылок прежде, чем откроются двери, затем приступаем к делу – бьём окна вагонов. Моб внутри бьёт по дверям, пытаясь выбраться, доносится тихий плач женщин и детей. Двери открываются, и сволочьё вываливается на платформу, в вагоне – народу битком, хороший мы моб словили, много мужиков постарше, но не слишком, больше – помоложе нас, и Харрис бьёт по яйцам коротышку – первого на подходе, Чёрный Джон даёт другому под дыхло. Род бьёт третьему по морде, передняя часть поезда опустошается, начинается битва на ходу – появились копы.На платформе – транспортная полиция, кругом -хаос, и я не верю, что они так быстро примчались. Обе стороны пытаются покинуть станцию. Выйдешь наружу – у мусоров нет шансов. Они наваливаются толпой и оттесняют нас вдоль холла к эскалатору. Всё как-то не так сложилось, и вот мы уже на выходе из Виктории, прыгаем через турникеты, смешиваемся с толпой. Мы рассыпались, но все движемся к автовокзалу – ждём, что и Вест Хэм не потеряется. Мы отходим, когда подъезжает полицейский автобус, двери раскрываются настежь, копы спускаются в метро, марафонят к пробке. Потом мы замечаем Вест Хэм в другом конце станции, бежим к ним, а подлые твари просто стоят и ржут как суки, и опять всё заводится, народ разбегается, и битва начинается злобная, Чёрного Пола валят на землю и выбивают из него говно. Мы пытаемся ему помочь, но вокруг него вестхэмский моб и лежать ему до восьми.Какой-то вестхэмский подонок подобрался ко мне, кулак – и я чувствую глухой удар по челюсти в тот же момент, как бью его, мажу бездарно, он отходит, теряется в толпе -голова кружится. Я пытаюсь сфокусироваться и прийти в себя, но ни черта не вижу, только слышу шум и визг – сирены и мужицкий ор, потом сумасшедший лай, легавые вернулись на поле брани, собаки озверели, всегда опаздывают, мы движемся через автовокзал, кидаем бутылки и всё, что под руку попадётся, в Вест Хэм, в то время как они разбираются с копами. Я оглядываюсь назад – Чёрный Джои лежит на земле один, легавые склонились над ним, но нам надо двигаться, потому что подтягиваются автобусы и машины, со всех углов, и только проезда в воронке нам сейчас и не хватает. По пути – несколько драк с Вест Хэмом, но все рассредоточиваются, а копы вылавливают всех, кто попадается. Я прыгаю в автобус с Марком и ещё несколькими парнями. Рода в суматохе потеряли. Виктория теперь – запретная зона, если ищешь проблем, мы на автобусе в Вест Энд, это главное. Мусорня нас взбесила, конечно, как следует, оперативно сработали, но что теперь переживать – расслабься и езжай себе.- Чёрного Пола, судя по всему, отпиздили, – Харрпс склоняется над сиденьем впереди. – Я пытался к нему пробраться, но там слишком много их было.- Ему коп вроде помогал. Пыль сдувал с него, смотрел живой или нет, – Марк чешет яйца. – Надеюсь, вчерашняя тёлка не вшивая была. Мне только вшей не хватало. Особенно от малолетней преступницы.Мне же кажется, что Чёрный Джон будет у врача раньше, чем Марк. Его жёстко обработали, и я только надеюсь, что он не был при обычных аргументах. Копы не любят чёрных парниш с ножами, и у них пропадёт всякое сочувствие к нему, как только они что-нибудь запрещённое обнаружат – скорую не вызовут. Но теперь уже неизвестно, что там и как. Точно, не сегодня. Нам нужно исчезнуть, а старикан Род расстроится, конечно, что потерял нас в этом хаосе. Но Джон сам изрядный хуй и злобный перец. Я бы с ним спорить не стал, но мне его особо не жаль – он набедокурил в своё время. Я бы сам никого не порезал, но он – такой. Хорошо, что мы в одном окопе.- Джон будет в порядке, – смеётся Харрис. – Вест Хэм не так крут, чтобы его замочить. Для него это закалка на будущее.- Шоковая закалка, – соглашается Марк. – Дай кому-нибудь так, и в следующий раз он будет в два раза злее.Я прислоняюсь к окну – смотрю на плюшевую роскошь проносящихся мимо домов. На этих улицах – деньги, здесь живут-не-бедствуют военные промышленники и нефтяные боссы. Квартиры миллионеров, биржевых крыс, собственников белолицых тёлок высшего уровня, с предрассудками столь же утончёнными, сколь и неизбежными, с акцентом столь же роскошным, сколь и подозрительным – то ли чувство класса, то ли минеты утомили глотку. Но мы просто проезжаем. Мимо. Нам хорошо, что мы ушли с поля боля Виктории целыми. Междоусобная драка. Восток против Запада. Но Вест Хэм – сейчас в прошлом, и когда мы оказываемся на Оксфорд Стрит – решаем пойти на пиво.Центр иллюминирован для туристов, и куда не бросишь взгляд – арабы продают полицейские каски и глиняные домики Парламента. Сплошные яркие огни и гамбургер-киоски. Казино-салон, полный итальянцев. Чёрная дыра в центре Лондона. Идём по улице и оказываемся в Сохо. Ещё один абортарий со скользкой репутацией, но фаны-северяне всегда оказываются здесь, потому что понятия не имеют, что это такое на самом деле. Смотрят они на этот район и решают для себя – Лондон переполнен пидорами и позёрами, развратной богатой сволочью и модными трансвеститами. Сохо притягивает грязь. Мы заходим в один-другой паб, но там пусто, так что движемся к Ковент Гарден, находим-таки паб. Нас – восемь человек, Харрис говорит, что Дерби сегодня играли в Лондоне, на выезде, в Миллуолле. Может отхерачим пару сволочей.- Ты где так загорела, зайка? – Марк пытается застолбить девчушку с крашеными волосами и загаром, который говорит об одном – лежала пару недель на пляже распластанная, не у нас, далеко, а по ночам трахалась со смуглыми и чёрными – отдыхала от скучной рутины траха с белыми лондонцами.- А вам что?Девчонка злобная, это точно, и мы смеёмся, потому что Марк покраснел. Он смущён и недостаточно пьян, чтобы не принимать так серьёзно всё. Он сделал неверный шаг, это точно, и теперь всё пойдёт по наклонной.- Кого ты вообще зайкой назвал? – Её подруга говорит ей расслабиться, успокоиться, и что, парень, мол, просто общается, но Марк срывается в ответ.- Ёбаная лесба.- Мачо-хуй.- Я не мачо-хуй, ты чо?- Ничо. Я не ёбаная лесба.- Я пообщаться хотел. Подруга ваша сказала же.- Иди вон там общайся.- Чо с тобой вообще?- Мне не нравится, когда меня зовут зайкой – это правое. А второе – я разговариваю с подругой и не хочу, чтобы кто-то вмешивался.Мы ухохатываемся и просим Марка прекратить. Нормально – не хочет девчонка общаться, ну и ладно. Мы всяко ищем фанов Дерби, а может, Вест Хэмские бродяги попадутся, возможно повезёт. До закрытия – долго. Что он будет делать всё это время – болтать с парой тёлок? Хотя, по правде, подружка лесбы – на извороте. С тем же загаром -вместе ездили. Но Марку надо упорядочить как-то дела. Есть время трахаться, и есть время драться. Лучше не смешивать. А то запутается.



ЗАПРЕТНАЯ СТРАНА



Папа держит маму за руку, я бегу впереди вдоль берега, а Сара пытается угнаться за мной, орёт мне почти что в ухо. Я на год старше и немножко сильнее, я не хочу, чтобы она плакала, я притормаживаю и позволяю поймать себя, но делаю это как бы невольно, незаметно, чтобы не испортить её победы. Мы вместе приближаемся к краю воды и стоим без дыхания, держимся за руки, как мама с папой. Я оглядываюсь на них, они о чём-то смеются, мама машет нам, папа пинает песок, ветер встречный и песок летит на него, и на маму, она отворачивается, чтоб не попало в глаза, и вот она даёт ему взять себя под руку и они постепенно приближаются…

– Давай, входи в воду, – говорит Сара.- Не хочу, я кроссовки намочу, – говорю я.- Ты – трус.- Я не трус, я ничего не боюсь.- Нет, боишься. Ты боишься, что папа тебя заругает, а мама даст по попе.- Папа меня не заругает. Ему не важно, намочу я кроссовки или нет, потому что мы на море, а на море – это неважно, на море все неважно.- Тогда мама тебе всё равно надаёт.- Ну и что?Я бегу немного вперёд, Сара за мной, мы останавливаемся и смотрим на грязь впереди – по ней бежит большая чёрная собака, она бежит к лодкам, осевшим на грязи. Бежит очень быстро к стае чаек, качающихся на глади воды, и когда она приближается, они взлетают, летят низко, касаясь края воды, и собака изо всех сил старается поймать их, и вдруг, словно чудо, они резко взмывают в воздух – и мне хочется улететь с ними. Я немножко боюсь за птиц, ведь собака может поймать их и съесть, но они не глупенькие и просто дразнят её – позволяют приблизиться к ним ровно настолько, чтобы вовремя взлететь и всё. Я смотрю, как они взлетают в воздух, и собака делает большой круг, её лапы тонут в воде, она возвращается на берег, мне становится страшно – она идёт на нас с Сарой, и я загораживаю свою сестру, потому что мальчики должны идти справа от тротуара, чтобы ограждать девочек от машин, которые могут их сбить, ведь я сильнее моей сестрёнки и других девочек, и я не должен их бить никогда, потому что это нехорошо, но тут я замечаю большого человека в чёрном пиджаке с большой металлической цепью, он зовёт собаку и она разворачивается, отбегает, я оглядываюсь туда, где сидели чайки – они вернулись и опять плавно себе качаются.- Вы оба победили в забеге, – говорит папа. Он поднимает меня вверх над головой, мой папа, он такой большой и сильный, самый сильный на свете, не считая боксёров, ну и таких вот людей, типа них, хотя может, он такой же сильный, как и они, не знаю.- Вы оба – победители, – говорит он. – Ставит меня на землю и поднимает Сару, она смеётся, но немножко боится, и не знает, что делать.- Осторожно, не урони её, – говорит мама, – и тоже беспокоится.Но папа – как Супермен, у него – настоящие мышцы. Хотя у Супермена нет татуировки Вест Хэма, а папа не носит красный костюм и накидку. Он говорит, что летает как Супермен высоко в небе и залетает на другие планеты в космосе, пока мы спим, но я ему не верю, мне кажется, он шутит, а если бы я мог летать, как птицы, то я бы летал с папой, но ведь птицы не могут летать до луны и до других планет, и я тоже не хотел бы – там нет воздуха в космосе, я бы задохнулся, а может быть, мы даже встретили инопланетян, а они бы взяли и провели над нами эксперименты, как люди над кроликами и собаками и другими животными. В любом случае, если бы он и вправду мог летать, то довёз бы нас до Саутэнда па спине, а не на машине, и мы бы здесь быстрее оказались, и Сару бы тогда не вырвало на заднее сиденье, но тогда бы она могла упасть, и тогда бы папе пришлось устремиться за нею и поймать её, чтоб она не разбилась на мелкие-мелкие кусочки.- Кто-нибудь хочет есть? – спрашивает мама, и Сара говорит, что умирает с голоду, но я вспоминаю, как её вырвало на заднее сиденье, и говорю, что не хочу…- Даже чипсы не съешь? – спрашивает мама, и я киваю головой вверх и вниз, потому что чипсы – моя любимая еда.- Ну, тогда пошли, – говорит папа, – и мы направляемся через песок к бетонной дорожке, взбираемся на неё и идём вдоль по кромке, прямо к кафе. Мы садимся у окна, и нам видно, как в гавань входят корабли, и папа говорит, что они идут в Лондон по Темзе, и что раньше они доходили аж до самых доков Ист-Энда, но это было давно, ещё до него, и что времена меняются, и люди меняются, и что была большая война или чего-то такое, а потом были профсоюзы, а богатым они не нравились, и богатые построили шикарные здания, а бедным ничего не досталось.- Что вы хотите? – спрашивает девушка, папа говорит -она официантка, и я говорю, что хочу рыбные палочки, и чипсы, и горох, и стакан кока-колы.Сара берёт то же. И папа с мамой. И ещё папа просит побольше хлеба, и масла, и потом все просят побольше хлеба и масла, и в кафе теплее, чем на пляже, и папа говорит, что мы хорошо рассчитали со временем, потому что народу в кафе прибывает, и если бы мы не поспешили, мы бы не смогли сидеть у окна с таким прекрасным видом на море. Мне нравится смотреть на корабли, как они медленно проплывают, и я думаю, какая у них корма, потому что у лодок там, на грязи, корма – больше носа, папа говорит, чтоб они держались на воде, и вот эти маленькие лодки – они раскрашены в разные-разные яркие цвета, а большие корабли, которые везут разные вещи на заводы и фабрики – они либо чёрные, либо серые.Сара бьёт меня по ноге, я бью её, она кричит, как будто ей больно, и папа нам говорит, чтоб мы вели себя прилично. Он подмигивает нам, когда приносят еду, говорит, что умирает с голоду, и спрашивает официантку, нельзя ли принести нам ещё кетчупа, потому что бутылка почти пустая, она кивает, идёт к стойке и возвращается с новой бутылкой. Папа говорит, что польёт нам кетчупом еду, но я хочу сам, потому что я уже большой, мне уже семь, и оп разрешает, но он проливается чуть ли не весь, но я не против, потому что обожаю кетчуп, и мама с папой возводят глаза к потолку так, что я отворачиваюсь, потому что боюсь, что их глаза исчезнут на затылке, и их придётся вести в больницу. Саре тоже приходится справляться с кетчупом, но ей помогает папа – ведь она меньше меня.- Будет поезд, попозже, он уходит прямо с пирса – мы можем на нём проехать, – говорит папа.Я начинаю задавать вопросы, потому что люблю поезда, и иногда папа берёт меня на Ливерпуль Стрит, и мы идём смотреть на приходящие поезда, но больше всего я люблю Томаса-Паровоза, хотя вообще-то он больше для малышей, и мне кажется, Саре тоже нравятся поезда, и мне не терпится оказаться в поезде прямо у моря, но мне так нравятся рыбные палочки и чипсы, и поэтому – о поездах попозже.- Когда-нибудь я стану машинистом поезда, – говорю я. – А если не машинистом, то либо полицейским, либо доктором.Папа кашляет и говорит, что лучше всего быть доктором, а вот быть полицейским – трудно. Он смеётся и говорит, что самое лучшее всё-таки быть машинистом, но только не полицейским, всё, что угодно, но только не полицейским, и он заходится от смеха, но мама накидывается на него и говорит, что если бы полиции вдруг не стало, нам очень скоро их стало бы не хватать.Я соскабливаю кетчуп с чипсов, отрезаю кусочек рыбной палочки, кладу всё это в рот и держу его закрытым, когда жую – мама сказала. Потом глотаю и отпиваю кока-колу из стакана, в ней лёд, из-за него пить её трудно, и я вынужден вытирать клочком туалетной бумаги, который мне дала мама. Я продолжаю глядеть на море и на проходящие корабли, и думаю, что если бы я был матросом, как бы тогда получилось, ведь мне было бы страшно, если бы корабль стал тонуть, и меня бы съели акулы, или уж ногу бы точно откусили, а я даже плавать толком не умею, хотя папа уже начал водить меня в бассейн по воскресеньям.- Не играйся с едой, – говорит мама Саре. Она уже сыта, хотя и съела только половину, я же почти закончил, так же как и мама с папой.Мы идём вдоль пляжа, и я думаю, что хотел бы быть полицейским и помогать людям. Полагаю, Супермен – это род полицейского, и тут я вижу пиратский корабль у пирса, и я срываюсь бежать к нему, но папа удерживает меня, на дороге- машины, он держит меня, а я и забыл про машины, я хочу посмотреть на пиратов, и он говорит: хорошо, но сначала мы пойдём на поезд, потому что скоро может пойти дождь, и ветер может усилиться, так что лучше сначала проехаться на поезде, ведь он идёт над морем, а деткам совсем не нужна простуда или ангина.Я сижу в поезде, который не очень похож на Томаса, пава говорит, что это поезд для взрослых деток, и мне интересно, как его зовёт машинист, а Сара не перестаёт оглядываться на пиратский корабль, но как только поезд начинает Двигаться, это уже гораздо интересней, и я смотрю вниз на воду, и мне это начинает не нравиться, потому что если что-то сломается и мы упадём вниз, и маму, и папу, и Сару, и меня съедят акулы или крокодилы или подводные лодки или Кто-нибудь ещё даже страшнее. Я ничего не говорю, потому Что мне нельзя бояться, я должен быть храбрым парнем, и ещё – мальчики не плачут, хотя я и плакал в школе на прошлой неделе, когда один пацан ударил меня палкой, потому что одного негра белые люди побили, но я-то не виноват, я так ему и сказал, а он просто смеялся, а потом убежал, и учительница спросила меня, что случилось, но я ничего не сказал, потому что болтать – это хуже всего.Поезд ведёт какой-то дяденька, и он дует в свисток время от времени, и мне это так нравится, я чувствую себя в безопасности, потому что машинист ведёт поезд, и он знает, что делать, так говорит папа, и кладёт мне руку на плечо, и теперь мне нравится ехать, и Саре тоже, и вот мы уже подъезжаем, оглядываемся, корабли теперь ближе, и мама говорит, что этот – из России, а этот – из Африки. Она говорит, что в России много волков и медведей, а в Африке – разных других животных: львов, слонов, жирафов и разных-разных прочих, которых я не знаю, но бывают плохие люди, и они убивают слонов, чтобы забрать их бивни, и Сара начинает плакать, папа говорит: успокойся, сейчас такое уже редко бывает, он покупает нам чипсы у старика, у которого в коробке – куча всего.Мы садимся в обратный поезд, и впереди я вижу пиратский корабль, и мне интересно, когда пиратские корабли приплывают в Лондон, хотя папа говорит, что пиратов больше нет на свете, что они остались в море где-то рядом с Вьетнамом, такими вот странами, и теперь у них новые корабли и всё уже не так, как в старые времена.Мы сходим с поезда и спешим на пиратский корабль, потому что дождь становится сильнее, папа даёт женщине деньги, мы заходим на корабль – он из дерева, у него мачта, кругом всякие канаты и куча всего, большие пушки на колёсах. Папа говорит, что они не настоящие, потом говорит, -настоящие, но не опасные, не волнуйся, и я рад, что они не игрушечные, но они и не похожи на игрушечные.Внутри что-то написано, и папа говорит, что пираты носили широкие штаны, обмазанные сажей, чтобы защититься от холода, а пуговицы у них иногда были сделаны из позвонков акулы или затвердевших кусочков сыра. Он говорит, что пираты часто ели в темноте, потому что еда была Ужасной, и что они пили много рома и страдали от болезней, которые называются цинга, брюшной тиф, сыпной тиф, дизентерия, малярия, жёлтая лихорадка и ещё другими болезнями, связанными с мужчинами и женщинами. Пираты любили золото и серебро, и хотя они и раньше существовали, о них заговорили только после того, что они стали делать в семнадцатом и восемнадцатом веке. В основном они были англичанами, голландцами и французами, и сначала они грабили испанские галеоны, возвращавшиеся из Америки, которая в то время называлась Новым Светом. Они нападали на них и забирали их сокровища.Папа говорит, пираты жили в местечке, которое называлось Тортуга, недалеко от Гаити и ещё на Багамах, и что в 1663 году на Тортуге и на Ямайке было около пятнадцати кораблей и тысячи человек, и хотя они и стали работать на королей и королев своих стран, вскоре они начали нападать на всех подряд и стали сами себе боссы, и королям и королевам они разонравились, потому что всё было в порядке, когда они грабили и убивали ради своих стран, но потом они всем разонравились, когда стали делать это ради себя. Фрэнсис Дрейк был пиратом, и поэтому испанцы отправили свою Армаду, чтобы остановить его нападения на их корабли, а его поддерживала Королева Елизавета. Пиратов называли по-разному: флибустьерами, джентльменами удачи, морскими волками, а Генри Морган был одним из лучших, и все его боялись. Папа говорит, что все моряки на испанском корабле предпочли покончить с собой, чем попасть в руки Генри Моргана. Потом его поймали и отдали под суд в Англии, но Чарльз Первый вместо того, чтоб его убить, сделал его Рыцарем и губернатором Ямайки. Вудз Роджерс тоже был пиратом и потом стал Губернатором Багам, и ещё был Эдвард Тич, которого также называли Чёрная Борода – это был гигант, который много ругался, и у него была длинная борода с вплетёнными лентами, похожими на дреды.Папа говорит, что он любил добавлять порох в свой ром. У Калнко Джека в его команде было две женщины: Анн Бонни из Графства Корк в Ирландии, она была его подружкой, и Мэри Рид – она была солдатом. Папа говорит, что одним из самых злых пиратов был валлиец, которого звали Бартоломью Роберте, он убил много людей и был франтов, и ещё носил красное перо в шляпе.Мы идём по кораблю, смотрим на пистолеты и картины больших кораблей с парусами и рисунки пиратов, как они пьют и дерутся. Сара говорит, что ей не нравится и скучно, а я был бы не прочь нарядиться пиратом и подраться на шпагах, но я не думаю, что хотел бы убивать кого-то или сбрасывать в море, чтобы его съели акулы, потому что мне бы не хотелось, чтобы со мной так сделали. Папа говорит, что был такой Капитан Кидд, он был шотландцем, и был флаг, который назывался Веселый Роджер, он показывает на него, вот он – на стене, на нём череп и кости, мне он не нравится, пираты водружали его на мачту и давали кораблю, на который хотели напасть, шанс сдаться, и если корабль не сдавался, они водружали малиновый флаг, и это означало, что пощады никому не будет, и всех убьют.Капитаны делали свои варианты флагов, мы проходим немного по палубе корабля, смотрим за борт на море, вокруг много больших канатов, и папа говорит, что наверное жизнь у пиратов была трудная – шторма и, вообще, тяжёлые условия, но, наверное, всё-таки было интересно, ведь им довелось жить в Вест-Индии, где прекрасный климат, ни как в Англии, где постоянно идёт дождь, и они были сами себе хозяева, им не нужно было беспокоиться о счетах за газ и электричество, телефонном счёте, налоге на собственность и других прочих налогах, и за ними не гонялись страховщики и функционеры и не превращали их жизнь в пытку. Папа говорит, что он, наверное, стал бы пиратом, и улыбается маме – столько выпивки и красавиц в серьгах и бусах, горы золота и битвы на шпагах, да и мама могла бы стать пираткой, как Анн Бонни и Мэри Рид, которую, кстати, не повесили, потому что обнаружили, что она ждёт ребёнка. Тогда бы всё – не стало бы законов, которые их душат и позволяют обкрадывать запросто так. Кто-то всегда пытается оторвать кусок от папиной зарплаты, заставляет его платить кучу денег за аренду, и вот так они всегда: просто примут закон – и плати, . что сказано, а иначе пойдёшь в тюрьму.Я мог представить папу пиратом, с пистолетами и шпагой, в широких штанах, и у него под глазом – большущий синяк, такой ему поставил фанат Челси, когда он пошёл посмотреть на матч с Вест Хэмом, и я спорю, он бы этих мужиков, которые его ударили на Вокзале Виктория, точно бы сбросил в море к акулам. Сара хочет в Запретную Страну через дорогу, поэтому мы возвращаемся через экспозицию, и я в последний раз смотрю на пиратов, и на пушки, и вот мы уже на перекрёстке, ждём, когда пройдут машины.- Это уже шестой Ролле здесь за сегодняшний день, -говорит папа. – Интересно, сколько миллионеров живёт в Саутэнде.Я поворачиваюсь и смотрю на чёрный Роллс-Ройс, едущий по дороге. Сюда приезжают жить люди, разбогатевшие в Восточном Лондоне, а вот картинка человека в плаще, у него смешное лицо, и папа говорит, что это полицейский плакат про флэшеров, и он говорит, что флэшеры – это такие мужчины, которые показывают письки людям, которые не хотят их видеть, и мама говорит, что эта ещё одна причина, по которой нам нужны полицейские, папа кивает и соглашается. Мне смешно, потому что мне кажется, что это довольно глупо – вот просто так показывать свою письку, она ж замёрзнет на таком ветру, мы пересекаем дорогу, папа даёт старику деньги, и мы заходим в Запретную Страну.Мама ведёт нас мимо больших мультяшных картинок, они все про Питера Пэна, он был мальчиком, который вообще не рос и никогда нe стал взрослым. Я говорю, что это как-то странно, потому что я хотел бы вырасти и стать как папа, но он говорит: не спеши, что он с удовольствием стал бы опять ребенком, это лучшее время в жизни, ни о чём не надо заботиться, можно просто играть и ходить в школу и просто быть самим собой. Он говорит, что если бы мог вернуться в детство, он бы лучше учился, он и мне постоянно говорит, что это пригодится, когда я вырасту, и мама рассказывает нам о Венди и Тинкер Белле и Капитане Хуке и о крокодиле. Сара хочет быть Венди, а я буду Капитаном Хуком, потому что, по-моему, по всему Саутэнду полно пиратов, и я буду носить шпагу, и может, расскажу про неё ребятам в школе, тогда мы с ней поиграем во дворе. Саре нравится Запретная Страна, она хочет посмотреть на Тинкер Беллу, и мама говорит – это просто сказка, фей и гномов больше не бывает, но папа говорит, что нет, бывает, и они смеются, может быть, говорит мама, но только не там, где мы живём, нам придётся ехать далеко в деревню, или за море в Ирландию, чтобы их увидеть, но даже там мы можем их не увидеть, потому что мы не привыкли к таким вещам. Вот магазин книг и игрушек, и мама с папой покупают Саре книжку про Питера Пэна, а мне – шпагу.Когда мы выходим на улицу, уже не так холодно, как раньше, и мы идём вдоль берега. Вокруг теперь больше людей, и мы покупаем пончики в небольшом киоске и смотрим, как их готовит хозяйка, и когда я откусываю один из них – он просто замечательный. Мама говорит, что почитает нам Питера Пэна сегодня перед сном, когда мы придём домой, а я продолжаю думать о пиратах, и мне хочется увидеть настоящий пиратский корабль, плывущий к нам, и если бы я мог, я бы носил на глазу повязку и дрался бы на шпагах. Папа говорит, что мы дойдём до конца стены и потом вернёмся назад. Затем мы пойдём к машине и поедем домой пораньше, чтоб не попасть в пробку, поедем к Бобби, ведь она ждёт свой ужин, и мама говорит, что она надеется, чёртова псина не разворошила опять мусорное ведро.



ВЫЕЗД В ЛИВЕРПУЛЬ



Ливерпуль всегда громит нас на Энфилде. Мы никогда ничего там не ждём в смысле результата, но команда, как правило, показывает себя хорошо. Смешная эта площадка. Пресса хорошо о ней отзывается, но мне она никогда не нравилась. Холодная атмосфера. И я не покупаюсь на всю эту хитрожопую скаузерскую болтовню: бедные, но единые, и всякое прочее дерьмо. Настоящий Ливерпуль – это банды костлявых скаузеров с перьями, пытающиеся прищучить одиноких кокни, возвращающихся на вокзал домой через Лайм Стрит. Засранные улицы и горы мусора. Малолетние мошенники, кидающие дартсы и куски бетона в лондонский поезд. Подонки, бьющие всех без разбора.Они могут вывести Бруксайд на экран телевизора, постараться придать городу немного лоска, как и всюду народ это делает, но всё равно, Ливерпуль – это всего лишь заброшенные спальные районы, Токстифские беспорядки и ноющие после поражения скаузеры. Силла Блэк и другие профессиональные скаузеры просто зарабатывают деньги на мифе. Но нормальные люди в эти сказки не верят. Ты веришь тому, что видишь, и Ливерпуль – это ещё и злобные толпы продавцов ножей. Кроме того, пресса никогда не пишет, каково это – попасть в засаду на Мерсисайде. Ей важны кубки: всё остальное – неважно.Стадион пустеет, и мы опять проиграли. С нами двоюродный брат Марка – Стив. Встретились с ним у ворот при входе. Он припарковался у Стэнли Парка, и мы едем назад в Манчестер. Такое чувство, что мы – на акции, потому что с нами Харрис и все остальные регулярные бойцы; пытаются вычислить, где спрятался враг. Но они понимают, что легавые держат ситуацию под жёстким контролем. Они встретили нас при въезде в Ливерпуль и с тех пор не позволяют даже высунуться.Мы бредём к выходу, и вскоре оказываемся посреди мрачного ливерпульского вечера – тёмные улицы и потоки копов. Всё, как в Лондоне. У минотавров – длинные дубины и долгая память. Мусора, понятно, – тоже скаузеры и ненавидят Челси, как и вся остальная страна. Они тут не позволят тебе разговорчиков, шаг влево, шаг вправо, сожрут -не подавятся. Закоренелый элемент это не смущает, но делает его более осторожным. Харрис пытается устроить побег своему мобу с автобуса, но бобби – не дураки. У него за спиной около пятидесяти парней. Не выйдет. Полицейские машины блокируют им дорогу. Они чуют беду, и парни попались.Мы следуем за Стивом и убеждаем копов, что идём к своей машине. Для этого приходится потрудиться, но теперь мы идём вдоль Энфилда, мимо больших бетонных площадок и праздно шатающихся групп мужчин и подростков. Мы чувствуем, что выделяемся. У нас паранойя, потому что достаточно только мобу скауэеров выйти из-за угла, – и мы попали. Они обожают такие вещи – четыре челсинских парня без поддержки. Мы говорим тихо, потому что не имеет смысла терять бдительность и быть узнанными. Мои кулаки сжаты, и первый же скаузер, который решит нас достать, получит щебёнку вместо носа. Остриём кости в мозг – может это избавит его от скаузерского акцента. Надеюсь, Стив помнит, куда поставил машину, потому что действовать придётся быстро – Всё однако обходится без проблем, и скорей всего интересующиеся скаузеры поджидают нашего брата в районе Лайм Стрит, вылазят из своих бетонных нор и собираются в банды. Ворюги, которых я видел на матче сборной, – крысы в человеческом теле. Бледная кожа и этот блядский акцент, который никто не понимает. Они хвалятся своим робингудством, и поработали они точно неплохо, в европейском туре сборной – крали дорогую одежду в Швейцарии и Германии, а потом стали законодателями мод, продавая краденое модникам-недоумкам, заплатившим кучу денег за товар, вышедший из моды годы назад. Но когда дело доходит до шанса украсть что-нибудь в Голландии, скаузеры делают ювелиров в Роттердаме. Мелкое ублюдочное ворьё, все как один. Мы в машине, я хочу пить и у меня встал. Одной из манкузианских тёлок предстоит сегодня хорошая ночка.

– Включи радио, а?Марк на переднем сиденье со своим двоюродным братом. Послушаем, как закончились другие матчи.На улице начинается дождь, и всё, что мы видим в Ливерпуле, – это скорченные фигуры людей, светофоры и груды зданий, освещенных искусственным светом. Тоттенхэм проиграл, и мы кричим ура. Дворники на лобовом стекле Стива движутся из стороны в сторону, прочищая нам путь через грязные улицы: чипс-шопы, переполненные скаузскими детьми и стариками. Гороховое пюре и чипсы с карри соусом. Тоскливое же, блядь, место, и при всей моей ненависти к этим гадам, мне всё же немного жаль детей в промокших от дождя футболках. Этот город – самый низ мусорной свалки. Пусть оставят себе своих Boys from the Blackstuff и Дерека Хаттона. Я бы после Лондона здесь просто умер. Лондон тоже говно, но там я дома, и всё же он лучше Ливерпуля. Этот город – очко Англии. И я не осуждаю Йоссера Хьюза за то, что он крушит всё на своём пути. Я бы то же самое делал.- Это не город, а зоопарк, – говорит Род, продолжая мою мысль, как будто он видел меня насквозь. – Поэтому бедняги и едут в Лондон, хоть бы даже и на улицах спать. По крайней мере, в Лондоне они могут сосать хуй у богачей г заработать немного. А здесь что делать?- Не хуй здесь делать, – говорит Стив, продолжая еле Дить за дорогой. – Ливерпуль – умирающий город. Конченый. Слишком много ирландской крови, а в Токстифе – полно детей рабов, снятых с кораблей. Ливерпуль был городом рабов. Здесь их покупали после Африки, а потом отправляли в Америку. Город застрял в прошлом.- Не знаю. Всяко – это местечко надо откатать бульдозером, а скаузеров продать на аукционе, – Род останавливается и задумывается. – Хотя эту сволочню никто не захочет купить, даже как рабов. С них же никакого толку. – И он начинает насвистывать мелодию из рекламы хлеба Ховис.- Манчестер – просто класс по сравнению, – говорит Стив. – Манки и скаузеры ненавидят друг друга. Ты ничего такого в жизни не видел. Это хуже, чем то, что в Лондоне творится. Сходи, посмотри на Ливерпуль-Манчестер, война! Чистая, стопроцентная ненависть. Хуже только Рейнджерс-Селтик. Тоже гражданская война, по полной. Всё дело в религии. Протестанты и католики, те же традиции, что и сотни лет назад. Ливерпуль – Эвертон, Ман Ю и Сити -меньше, но там тоже такое есть.Мы начинаем прибавлять скорость и вскоре оказываемся на шоссе в Манчестер. По радио передают результаты, мы ругаемся и кричим ура, повинуясь силе предрассудка. Нам полегчало после выезда из Ливерпуля, несмотря на то, что Челси – побит. Мы в фривольном настроении, вдалеке от моба, не загружены алкоголем и нам всё равно. Мы отдали должное Синим, и я просто хочу поесть, выпить пивка и, может, познакомиться с приличной бабой. Стив нажимает на газ, дождь бьёт о стекло с большей силой. Мы несёмся вперёд, окружённые грузовиками и другими машинами, разметка на дороге, как повсюду в Англии, но что-то чётко говорит нам, что мы на севере. У этих мест особый запах, особая атмосфера, даже на обычном шоссе. Зайдёшь на заправку – и вот тебе пережаренный завтрак и вонючий табак. Как будто путешествуешь назад во времени. Лондон меня избаловал. Здесь всё по-другому. Примитивный мир -примитивный народ. В каждом углу страны своё племя.Мы приехали в Манчестер, и Стив паркует машину у своего дома. Совершенно мёртвый район, хотя и в нескольких минутах езды от центра города. Мы с собой ничего не привезли, поэтому усаживаемся в ближайшем пабе. Ещё рано и внутри всего несколько местных, уставившихся в свои стаканы – они расслаблены и задумчивы, поэтому мы выглядим шумными – выделяемся до тех пор, пока не выпиваем по три пинты и не успокаиваемся – хороший будет вечер. Почему-то такое чувство. Работаешь всю неделю, падаешь, выполняешь свои футбольные обязанности, иногда да, иногда нет, но теперь можно отдохнуть и может быть убить несколько клеток мозга.В конце концов за полтора часа мы выпиваем по шесть пинт каждый, и Стив нажрался. Я по нему не определился. Нормальный он или всё же хрен. Чего-то с ним не так. Немного не в кассу парень. Вроде и не дурак, по как бы и не понятно немного. Не знаю, что конкретно, но что-то точно не так. Он отходит и вызывает такси. Паб наполняется – в основном пары в возрасте. Забавный народ, нормальный в основном. Все принаряженнные, обычно северяне любят принарядиться на выход. Люди они достойные, и я думаю, что если бы мы сидели в кабаке, полном скаузеров, го они гоже были бы ничего. Мы растягиваем последнюю пинту – подъезжает такси, чтоб отвести нас в город.- Тёлок здесь полно, ничего себе такие, – говорит Род, расплачиваясь за пиво. Мы в шикарно отделанном пабе с зеркальными стенами и кожаными стульями. – Кто-то из них получит дозу Челси сегодня. Порцию лондонской инфекции.Я соглашаюсь с ним, паб и вправду забит. Но все они какие-то слишком хорошенькие, студентки, наверное. Я бы скорее отведал сегодня настоящей северной толстушки, чем связываться с этими надувными куклами. Мне хочется стопроцентного Манка. А музыка здесь ничего, и пиво дешёвое, так что мы приседаем, пытаемся вычислить фанатов Ман Ю и Сити, но этих больше беспокоят их наряды, чем битвы. Детки не хотят портить свои костюмчики. Ёбаные козлы – все как один думают, что они Пончик Пит, и это глупо, на самом деле, таких мудаков следует вернуть в реальность пинками под зад. Дать им понюхать выхлопов английских городов. Но там, где нет сопротивления, нет нападения, не хочется связываться. Хочется конфликта, а не послушного мудозвонства от этих ослов, которые ненавидят насилие, а в разговоре – оно на каждом шагу.Я замечаю одного разговорчивого чела у стойки бара с компанией своих друганов. Нарядился как клоун, понятно, думает он такой вот подарочек, покажет свою крутизну сегодня – суббота, вечер – пойдёт в какой-нибудь модный клуб впечатлять тёлок, уверенных, что круто – это когда у тебя короткая стрижка и дорогая одежда. Мудила. Я с ним, пожалуй, точно разберусь, но поскольку я пока под контролем, ясно, что время ещё раннее, и меня повяжут в минуты. Надо работать чётко, точечно, выбрать правильный момент. Не имеет смысла лажиться. Это дело приватное, и публика тут не нужна- Выбрать время и место – это я умею неплохо. Захочет поссать, тут мы ему, родному, головку и расколем на две половинки.- Ну вот, я, значит, прихожу в больницу, ну и мужик этот говорит: снимай штаны. Смотрит немного, а потом начинает тереть вокруг члена у меня, – Марк нажрался и теперь рассказывает, как ходил в венерическую больницу. – А я думаю, ёбнуть ему? Голубой, что ли? А у него точно проблемы какие-то, потому что начинает мне рассказывать про жену и детей, туда-сюда. Какие у него детки славные, как в школе учатся хорошо, ну и там всё такое про семейные дела. Типа, выучатся – пойдут по стопам отца, врачами станут.- По-моему, лучше сдохнуть от триппера, чем давать яйца трогать свои какому-то доктору, ну только, конечно, если врач не тёлка, – смеётся Род и проливает на себя пиво, потом на пол – повсюду. – Лучше я сам себе яйца буду чесать и от пива не отказываться.- Не, ну это ж работа, так? Это же не то, что какой-нибудь пидор пытается тебя закадрить. Так вот, ничего у меня не нашли, хотя мне потом ещё анализы сдавать, на следующей неделе. Он мне говорит: смотреть надо, куда вставляешь, ну не то что так и сказал, но примерно, и я подумал про эту тёлку худую, с которой трахался – тугая попалась, там без крови не обошлось. Так СПИД и подхватываешь.Разговорчивый парниша, которого я подметил, ставит свою бутылку на стойку и валит в сортир. Я следую за ним через бар. В ушах гремит музыка, какая-то старая мудотня от Happy Mondays, что-то в этом роде, по я слышу его голос .Я замечаю выёбистость на его лице. Мудила. Возомнил о себе. Я захожу в сортир, он стоит и ссыт, наклонился над писсуаром, наслаждается своим видом. Рядом ещё один мужик, застёгивается, готовится на выход. Я делаю вид, что мою руки. Когда он выходит, я подхожу к мудиле у писсуара, хватаю его за кудри и бью черепом о стену что есть мочи. Тяжёлый звук – кость о бетон. Я тяну его башку назад и бью мордой о кафель. Я чувствую, как он дрожит. Ноги у него под-. нашиваются и он валится в лужу мочи на полу. На стенах -кровь, охуенно красивый узор. Бедный ребёнок – пиздец ему, и одежде его пиздец. Кровь и моча, знаменитый британский коктейль. Национальный символ. Я выхожу и говорю остальным – мы уходим, я только что сделал манкского мудилу. Мы резко выходим из паба.Манчестер в движении, в городе особая атмосфера. Я чувствую себя лучше. Естественный баланс восстановлен. Козлина своё получил. Надеюсь, башку я ему раскроил, и :юов будет глубокий. И что доктор швы запорит. Но надо спешить, и через десять минут мы уже в другом пабе, получше, чем предыдущий, и у стойки пара красавиц. Хорошо сложены. Для конкретной цели. Напоминают мне «Письмо к Брежневу», хотя там были скаузеры, я забыл, а манки ненавидят скаузеров, а скаузеры, как бы, передовики в воровском деле. С этими двумя надо за деньгами присматривать.Я наклоняюсь через одну из девчонок и заказываю четыре пива. От неё сильно пахнет духами, и она хихикает вместе с подружкой, даже и не пытаясь отодвинуться. Я прислоняюсь к ней ещё ближе – качает слегка от пива, испытываю её – ни сантиметра в сторону, всё ясно, время пошло. Я чувствую её груди сквозь тонкую ткань блузки – на ней бюстгальтер с низким вырезом. Я возбуждаюсь от запаха и прикосновения.- Ещё немного, и я тебя грудью накормлю, – говорит она с улыбкой, напомаженные губы расплываются по её лицу. Её подружка смеётся и давится напитком.Они слышат наш акцент и понимают, что мы из Лондона -это их не тревожит. Они бывали у нас, но хреновый, считают, город – сплошные позёры. Дорого везде, а в клубах полно малолеток. Девчонка с пахучими духами и страстными сосками, кажется, верняк. Стив пытается кадрить её подругу. Времени зря не тратит. Хотя бы это надо признать. Несёт чушь про то, как он любит Манчестер, и какая Лондон помойка, и хотя мне вообще-то надо бы сосредоточиться на моей тёлке, мигающей на меня глазами, как это женщины обычно делают, когда выпьют, Стив меня раздражает, даже не замечая того, и всё – лишь бы снять тёлку.Меня не обижают подколы девчонок, потому что к концу вечера верх всяко возьму я, и, в общем-то, всё без зла. Но Стив как-то не по делу. Если в пабе сейчас был моб парней незнакомых и они бы поносили Лондон или ещё хуже того Челси, мы бы с ними разобрались не задумываясь. Но с девчонками можно не обижаться, наверно, потому, что женщины всё-таки, какое-то невольное уважение, глубоко заложенное, сохраняется, хотя и похоронено под грудой шуток и оскорблений. Стив – родственник моего друга, поэтому приходится придерживаться правил, но, если честно, он может переборщить. Немного скользкий тип. Но он двоюродный брат Марка, так что я вынужден молчать.- Я рад, что уехал из Лондона и здесь осел. Люди здесь проще, и сумасшедших на улицах поменьше. Здесь люди слушают друг друга, разговаривают, и дешевле всё, можно себе больше позволить. Люди настоящие. Не грузятся по поводу имиджа и денег.Я замечаю, как Род посмотрел на Стива, услышав, о чём он говорит. Он смотрит на меня, и понятно – думаем мы об одном и том же. Может он, конечно, и прав в чём-то, но всяко-разно зачем своим бить по яйцам? Правда обычно горька но ты всё равно не предаёшь своё, чтобы тебе про это своё не говорили. Может Стив и живёт в Манчестере шесть дет уже, но он родился и вырос в Лондоне и связь эта останется навсегда.Это как индусы в Саутхолле. Можно над ними издеваться время от времени, но они-то точно не станут обсирать Индию, потому что они в Англии. Они не откажутся от карой ради фасоли с тостом. Они в состоянии и уважение проявить, и свои привычки сохранить. Человек всегда будет придерживаться своих привычек, но где-то внутри души ты всё равно понимаешь, что к чему, а Стив просто облажался в моих глазах. Он похож на этих козлов, которые постоянно издеваются на Юнион Джеком – мол, это флаг непонятно чего. И у них у всех один и тот же акцент, все одни и те же политубеждения. Пафосный акцент и пафосные политубеждения. Называют себя интеллектуалами, а на самом деле – аутсайдеры, у которых нет родины.Стив, наверно, тоже один из таких юродивых. Хотя я и сомневаюсь, что у него есть политические убеждения. У него одно политубеждение – кончить. Но это такая же херня, как и лекции мудозвонов о том, что они знают, но никогда сами не делали. Стив придерживается политики обещаний чего угодно и опускания чего угодно, лишь бы трахнуть пьяную тёлку, которая перепихнётся с кем угодно – потому что это вечер субботы. Стив просто исполняет общественные обязанности. Суббота, вечер. Парни трахают тёлок. Тёлки трахают парней. Говорят всё, что хочешь, ради конечной цели. У парня просто нет гордости. Самоуважения. Ничего. Один из тех, кто хочет произвести впечатление, когда за душой – ни хрена. Будет говорить всё, что хочешь, делать всё, Что хочешь. Ещё один хуй в мире, забитом такими же, как бочка селёдкой.Я допиваю своё пиво. Марк заказывает ещё у стойки. Я думаю про себя, какой же мудак его двоюродный брат, думаю, сказать ему это по секрету или нет, но пока, наверное нет – мало выпили. Стив – фанат, но только когда погода ничего. Он пристроится ради компании, когда команда неплохо играет, но его и след простывает, когда она проигрывает. Он приедет в Энфилд, потому что ехать недалеко, и он будет реветь-фанатеть со всеми, потому что все так делают, но больше от него не дождёшься.- Хуже всего в Лондоне – это места типа Брикстона. Идёшь по нему и непонятно, как будто в Нью-Йорк попал. Опасное место, женщине там затемно одной лучше не появляться.Я смотрю ему в затылок, пока он ваньку валяет, и он начинает заходиться, потому что он уже опускал Мосс Сайд и Хьюм по той же причине, когда мы были в Энфилде. Не знаю, может мне и не стоит так заводиться. Может, дело во мне. Ну, напился парень, чешет языком. Пусть себе чешет. Зачем мне беспокоиться о том, что он несёт ради того, чтобы трахнуть тёлку. Но потом я думаю о футболе, и о том, как ты проходишь через всё ради него, и о том, что за футболом что-то стоит – верность, может быть, а этот вот – он этого не понимает. Я иду поссать.Я стою, прижавшись головой к стене, и опускаю пиво на свободу. Вспоминаю этого скользкого мудака в предыдущем пабе. Сейчас он, наверно, в больнице. А вдруг я его убил – может быть, и я начинаю думать, каково это сесть лет на двадцать. Когда тебя натягивают и каждое утро заставляют выносить парашу. Возят по всей стране от тюрьмы к тюрьме. А ты стараешься вести себя тихонько, чтобы скостили срок, и всё это время терпишь, держишься, хотя так хочется замочить кого-нибудь до смерти, чтобы снять напряжение. Я застёгиваю ширинку и мою лицо в раковине. Я заведён больше обычного и не могу понять причины. Вроде намечается трахач, я был на Челси, хоть мы и проиграли, плюс в качестве бонуса дал по башке манкунианской козлине. Все равно Хочу вырубить Стива, но понимаю, что не получится, потому что он двоюродный брат Марка, а Марк – мой хороший друг. Он просто красавец. Мы дружим годы. То же и с Родом. Тоже красавец. И тот и другой снимут последнюю рубаху ради тебя. Мы стараемся держаться вместе и помогаем друг другу. Холодная вода даёт мне возможность прийти в себя, и я опять под контролем. Иду назад в Сар п беру пиво – Марк только принёс.- Ты идёшь к нам домой? – девчонка, с которой я болтал прислоняется ко мне и слегка трёт плечом. Она уже договорилась со своей подругой. – Мы могли бы куда-нибудь еще пойти, но я напилась.- Можем ко мне пойти, – перебивает Стив. – Это близко. Можем взять такси. Я заплачу, если что.- Нет, мне эти групповые варианты не нравятся.Я смотрю на неё и думаю, она, наверно, боится, что мы какие-нибудь больные – групповые насильники или ещё чего.- Ничего личного.Она смотрит мне прямо в глаза, серьёзный взгляд, красивое лицо.- Девчонкам надо быть осторожными в наше время. Вокруг полно чудаков. Ошибёшься с выбором, порежут тебя на кусочки и разбросают по всему Манчестеру и пригородам.Стив качает головой и отворачивается.- Ты идёшь или нет?Она встаёт и ведёт меня за руку к двери. Я говорю парням, что встретимся завтра на вокзале в двенадцать.Она прижимается ко мне, и мы уходим. Холодная ночь, и я забываю про своих ребят, а она, кажется, не очень беспокоится о подружке. Слишком пьяна для этого. И для того, чтобы думать. Для того, чтобы спорить с ещё одной пьяницей. Дорога кажется бесконечной, хотя проходит только десять минут, и вот я уже в темноте пробираюсь через два лестничных пролёта. Свет не работает, но когда открывается Дверь, мы оказываемся в тёплой квартире с приятными обоями и сиреневым ковром. Но у меня не получается насладиться обстановкой – она ведёт меня в спальню, даже для проформы не предложив мне чего-нибудь выпить, не устраивает обычного ритуала с чашечкой кофе на фоне бестолковой музыки. Мы срываем одежду, и я даже не успеваю прийти в себя от нахлынувшего в голову избытка пива – начинаем стучать собою по кровати, которая, по-моему, пробьёт сейчас пол.Она хороша в деле, хотя странно, ведь я пьян, пиво действует и проходит порядочно времени, прежде чем я кончаю и сваливаюсь в потный ком белья. Мы оба измотаны алкоголем и сексом, и следующее, что я вижу – утро, и она подаёт мне кофе. Говорит мне, что я должен быстренько выпить и уйти через пятнадцать минут. Не обижаться, просто её мама с племянницей должны вот-вот подъехать. Я чувствую себя неплохо и вполне в настроении ещё поиграться с девчонкой, теперь уже на трезвую голову – но всего в жизни не успеть, к тому же вчера было отлично, гораздо лучше, чем обычно по пьянке.Я сижу на скамейке, читаю в газете про футбол около получаса в ожидании Рода и Марка. Они приходят, вид у них разбитый и на меня они смотрят с подозрением. Мол, наверное, на славу вчера с этой тёлкой душу отвёл. Я и вправду хорошо себя чувствую. Готов ехать в Лондон, домой. Род идёт купить стакан чаю, Марк остаётся рядом со мной на скамейке. Качает головой. Кажется, недоволен жизнью.- Приеду домой – мне конец, – он протягивает ноги и пинает пачку из-под сигарет. Мажет и ударяется пальцем. Матерится. – Этот мой братан Стив. Я его сделал вчера. Он уговорил эту тёлку, подругу твоей, с которой ты ушёл, пойти к нам домой. Я с Родом лёг в гостиной. В три ночи он в полотенце будит нас и говорит, идите в спальню, ебите её. Я ему говорю, иди на хрен, я не извращенец. Но я всё равно, как бы думаю, что он прикалывается, а потом слышу кто-то плачет, как ребёнок. Я встаю, иду посмотреть, а он, оказывается, её избил. Она сидит на кровати, дрожит вся, оба глаза подбиты, на простыне кровь, а он орёт, что она падший ангел и получила по заслугам. Я просто взбесился. Отхерачил его по полной. Терпеть не могу таких вещей. Девчонка мучилась. Он к концу разборки был в усрач обработанный, девчонку мы на такси домой отправили. Стива мы утром у него бросили, я ему сказал вызвать себе скорую. Я этому уроду помогать не собираюсь. Если он у меня на пороге хоть раз появится, замочу суку. Паршивая овца – всё стадо… Подходит Род и садится с нами. Отпивает чай и дует на пар. Смотрит на меня вопросительно, мол в курсе я, что случилось? Развожу руками. Я знал, что с парнем точно что-то не так. Если он такие вещи при свидетелях делает, то что без них, интересно. Первый и последний раз с ним встречаюсь – искренне надеюсь.- Ты упустил неприятный момент, – говорит Род.- Мне конец, когда в Лондон приеду. Он полиции не скажет, а вот мамаше, наверно, пожалуется. Может нет, не знаю. Противно. Я его с детства знаю, хотя часто и не встречались. Я и понятия не имел, что он такой. Надеюсь, он не будет говорить никому, что это я его сделал. Моя тётя – Дорин – странная женщина. Она на меня Бога напустит, если узнает, что я её Стиви тронул.



ИИСУСЕ ПРЕСЛАДКИЙ



Как правило, она держала рот на замке и говорила только тогда, когда к ней обращались. В основном так и было: например, когда кто-то хотел оставить бельё в стирку, или кому-то нужно было разменять деньги для стиральной машины, или когда кто-то заглянет в дверь спросить, до скольких работает прачечная. Дорин это вполне устраивало, ведь это означало, что ей не нужно было говорить о погоде и о том, какое у нас плохое правительство, хотела – говорила, не хотела – нет. И вообще – работа в прачечной требовала сдержанности и знания, что, когда и кому можно говорить -это зависело от настроения каждого конкретного человека.В целом же всё как-то неплохо складывалось, за исключением случаев с престарелыми тётушками старше неё – они приходили сюда провести время и мешались под ногами, разговаривали с собой или со своей невидимой подругой, скорее даже просто мямлили что-то под нос, чем разговаривали, пребывая в состоянии явно сдвинутом, потому что жизнь их не пощадила – война и всё остальное. Ответы на вопросы им уже были не нужны, так что Дорин приходилось прикусывать язык всякий раз, когда она хотела предостеречь их от козней дьявола, от адских тварей, изрыгающих огонь, или указать им на спасение, столь близкое, если приблизиться к алтарю протестантской церкви, которую она аккуратно посещала два раза в неделю.До жизни такой их довело одиночество. Обычно они были вдовами – их мужья погибли в войну от немецкой пули во Франции – или брошенными. Их суженые убегали к молоденьким, хотя, если приглядеться, местные мужики в такой кондиции находятся, что трудно представить, как они могут соблазнить приличную женщину. Однако в жизни так много удивительного, что это не так уж удивительно. взять Вальтера, например. Бродит один целыми днями по улицам, по пятницам посещает прачечную, в руках как всегда пакет, один и тот же – в конце концов он просто развалился, и Дорин вынуждена была дать ему свой – попрочнее, да супермаркета, такой, за который раньше приходилось платить, а не этот бесплатный мусор, хотя, говорят, за них скоро опять придётся платить – ничто в этом мире бесплатным не бывает, только воздух и солнечный свет, ведь они принадлежат Богу. Она сказала Вальтеру, что кто-то забыл этот пакет, и он тут лежит без дела давно, просто сделала своё доброе самаритянское дело, и не дала ему знать, что думала о нём, не намекнула, что может ему следует обратиться к Богу ради спасения своей вечной души.Вальтер стирал свои вещи сам и насвистывал старую мелодию Dubliners, а иногда он вдруг громко вскрикивал о слезах Ирландии и о том, как католиков гноили столетиями, скорбя обо всех, кто погиб в борьбе с англичанами. Дорин приходилось тихонько переговаривать с ним об этом, ведь в прачечной политика никому была не нужна – это отпугивало мамаш с детьми, по крайней мере ей так казалось, а вот у того мужчины с газетой – у него может быть своё мнение по этому поводу, и что же теперь – драку устраивать, кровь проливать, проклятья слать? Политика пугала Дорин. Для неё это было дурное слово, и вообще жизнь и так трудная, так что не надо тут, обойдёмся. Господь призревает свою паству, а эти люди в новых дорогих костюмах ему только мешают. Надо сказать, после того как она высказала своё мнение Вальтеру, причём с улыбкой и мягко, спокойно, он действительно успокоился и больше голоса не повышал, нe ругался. Только вот как-то немножко смущённо стал вести себя, держит голову вниз, и тогда Дорин с тревогой думала, что может надо было дать ему высказаться, ведь он из другого народа, а они такие, что не могут язык прикусывать и смиряться особо не любят. Когда она вот так чувствовала себя виноватой, Дорин становилась строгой к себе, хватит думала она, ведь я должна поддерживать какие-то нормы.Вальтер не может сюда приходить и портить жизнь остальным, превращать прачечную в неприятное для посещения место. Бизнес начнёт загибаться, и мистеру Дональдсону придётся закрыть прачечную или сократить персонал -придётся Дорин жить на пособие и просить милостыню с пустой кастрюлей. Она платит налоги и всегда щедро жертвует в церкви. Покой был восстановлен, и в прачечную продолжали приходить всё те же детки со стиркой целой семьи -их мамы и папы экономили копеечку и предпочитали самообслуживание. Мальчишки жаловались, девчонки говорили слишком громко, прямо слишком – это раздражало, а иногда они ругались, хотели, чтоб на них обратили внимание – на мир они смотрели своими собственными глазами и не думали о других, пока ещё нет, и когда уже стало слишком, Дорин строгим голосом сказала им следить за языком, а то она запретит им входить.Большинство из них были, однако, приличными детьми, как, например, Рональд, который приходил каждое утро по субботам, лет восемь-девять ему, приходилось стирать бедному ребёнку, но ничего, улыбался всегда, как все тёмненькие, хотя те, что постарше, в своих роскошных машинах с орущей музыкой – у них лица злые, не такие как у настоящих тёмненьких, таких, как иммигранты с Карибов, которые приезжали сюда, когда она была молоденькой девушкой, так вот у Рональда была такая же улыбка, настоящий луч солнца, в любое время года, зимой и летом, он ведь из хорошей христианской семьи, они регулярно ходят в церковь, регулярно. Он не агрессивный, в отличие от некоторых других детей, и Дорин обычно говорит ему оставить бельё, идти кататься на качелях – она сама постирает, но только осторожно там с ребятами постарше, которые наркотики продают, помни, что надо бежать от искушения, и он уходит, а она стирает за него, с радостью, бесплатно, труд христианской любви, просто заодно, всё равно ведь стирает.А когда он возвращается, он всегда милый и вежливый, и говорит: «Спасибо, миссис Роберте, очень мило с вашей стороны, миссис Роберте». И бежит к своим маме с папой. Детям нужно побольше играть, как она в детстве играла.Тогда всё было по-другому. Все эти страсти сейчас, вот в газетах пишут, как мужики детей совращают и потом расчленяют их… А это чудовище, что убил ребёнка и закопал его в Эппинговом Лесу, а потом вернулся туда, выкопал бедняжку, сфотографировал, как вообще такое возможно, что у него с головой? Это просто доказывает то, что говорил викарий, что в тени, в тёмных углах человеческого сознания кроется сам Сатана, хищное чудовище в поисках беззащитных – старых и малых, маленьких мальчиков и стареньких женщин. Это всё дело рук сумасшедших психов, которых выпускают из больниц лечиться дома. Ужасно всё это, как будто мир перевернулся с ног на голову, и люди стали враги себе, впали в рабство своих злых мыслей. Дорин тогда не спала нормально несколько месяцев. Она просто не могла сориентироваться в этом безумном хаосе, который её окружал.Дети забыли, как радоваться. Не нужно им столько компьютерных игр, видеоигр, всяких супергероев мультфильмных – можно без этого всего обойтись. Родители виноваты тоже – наряжают девочек в раскрашенных кукол, а мальчиков в игрушечных солдатиков. Понятное дело, они просто делают так, как по телевизору показывают, в рекламе, и как на витрине магазина. Некоторые вещи, которые Дорин видела в витринах магазинов игрушек, заставляли её задуматься, чем всё это в конце концов кончится, как далеко Господь позволит зайти своим детям, прежде чем Он потеряет терпение. Сколько денег тратится на пластмассовые автоматы, когда многие из её посетителей одеты как чучела. Дорин никогда не видела их одежду близко, потому что стирали они сами, но всё-таки видно было, как выцвели краски. Изношенные, прохудившиеся вещи – конечно, столько раз их стирали. Но это их дело, конечно. А зимой хорошо в прачечной работать – дверь закрыта, играет радио, машины работают вовсю.Зимой так тепло, хорошо, работа есть, и Дории было жалко бедняг, которые живут на улице, и этого мальчишку, который спит на улице возле почты в телефонной будке. Когда она его первый раз увидела, подумала – куча тряпья, кто-то бельё в стирку не донёс что ли, но потом он двинул ногами, лет двадцать ему, бедненький парнишечка, и позавчера она его видела в сумерках, сидит в очках от солнца и смотрит в стену… Зимой прачечная – просто прибежище, и всякий раз, когда кто-то входил и внутрь врывался порыв холодного ветра, она думала, что какое же это счастье быть здесь внутри, вдалеке от бед, под заботой Господа. По окну скатывались капельки влаги, и она потела от тепла, исходящего от сушек, которые крутятся бесконечно, мотор слегка побряцывает, стиральные машины издают пар и сильно пахнет порошком. Ну а летом, когда па улице очень жарко и окна потеют, Дорин думает, почему бы клиентам не брать чистое бельё с собой и не повесить сушиться в саду, вместо того, чтобы тратить деньги на сушку. В прачечной так жарко в этом месяце, да и для озонного слоя это было бы лучше, и для полярных льдов -ведь иначе они могут растаять и будет второй Потоп. Это сэкономило бы электроэнергию. Но сушки вращались и вращались, и Дорин приходилось выходить на улицу, постоять немного на тротуаре, но если было много машин, то выхлопы были просто чудовищные, и у неё чесалась кожа, хотя может быть, это было от порошка, но скорей всего всё-таки воздух.Летом у Дорин больше болела спина и она чувствовала нежелание что-либо делать, но работа – вещь серьёзная, и грех было жаловаться – здоровье есть, работа есть, и в принципе, потела она меньше, чем остальные. Хотя иногда было ужасно – некоторая одежда, что ей приходилось стирать, была в чудовищном состоянии. Просто удивительно, как у людей по-разному работают потовые железы, а может это от еды зависит, приправы там всякие, чеснок. И ещё бывают сумки с одеждой, которая почти чистая, просто непонятно, зачем это людям надо. Может думают, что они – королевская семья, и меняют одежду семь раз на день. Но только не английская королевская семья, конечно, потому что люди постарше и так всё знают про бережное отношение и многоразовое использование. Они свои рубашки, юбки и брюки носили гораздо дольше, чем нынешняя молодёжь, они так моде не подчинялись, берегли вещи, довольствовались тем, что есть.Время от времени Дорин думала, что, наверно, у неё за двенадцать лет работы в прачечной выработался свой особый запах. Ведь так всегда – работа людей и их образ жизни влияют на их запах. Она могла определить банкиров и адвокатов, потому что у их блуз и рубашек был острый запах, как будто вся их фрустрация и работа с документами скапливалась в уксусном поте, ужасный, безобразный запах. Люди физического труда, которые на складе работают или строят дороги, их одежда имеет тяжёлый запах, но почему-то не такой неприятный. А ещё есть девушка, она работает в пабе через дорогу, от неё пахнет алкоголем, хотя запах, вообще-то, приятный, надо признать. Или вот этот Растаман, приходил недавно, такая милая одежда у него, и цвета приятные, а волосы – все в узелочках, и чистые, да, и иногда ей так хотелось просто провести рукой по ним, пусть даже её потрескавшиеся пальцы и застрянут в этих узелках. На Рождество он купил ей жёлтый фарфоровый чайник, говорит подарок вам, за то, что вы так добры к моему племяннику Рональду, и она заварила чашку дарджилииа утром рождественского дня – какой приятный мужчина, наверно, Такого же возраста как Стиви. Она тоже гладила его по волосам, когда он был маленький, какие волосы у него были, и иногда ей так хотелось переехать в Манчестер, чтобы видеть его каждый день.Всё, что говорил её Стиви, было правдиво и честно. Он -лучший сын на свете, так что когда у него были проблемы с наркотиками, то, конечно, Стиви был прав – ничего такого тут нет, и что вообще она думает, как ещё Христос получал все свои видения, и как он чудесные исцеления совершал? А она любит Иисуса и Стиви – ведь он такой… почти святой в своей сладкой невинности, такой хороший мальчишечка. Хорошо, что Джеймс был тогда в отъезде, у своей сестры – приехала полиция домой, всё из-за этой ужасной девчонки, наговорила, что Стиви пытался прикасаться к ней в парке: какая же грязная, злобная ложь. А муж её никогда Стиви не любил так, как она, ни одна мать на свете так не любила своего сына, как она своего. Джеймс всегда был с ним слишком строг – повторял: с парнем не всё в порядке. Только из-за этого они и ссорились, больше было не из-за чего.А некоторые наркотики лучше, чем пиво и не так вредят организму, и в отличие от алкоголя не вызывают агрессию и не приводят в конце концов к смерти. Стиви всё объяснил, когда был совсем юный тогда: усадил её, и так, как только он умеет, всё как следует объяснил, а она гладила его голову, проводя пальцами сквозь его немытую шевелюру – он был такой невинный, не понимал, что внешний вид важен. Но если быть честной, то, конечно, Дорин видела и другую сторону всего этого, ведь если ты принимаешь наркотики каждый день, то на работу вовремя точно приходить не сможешь, а это прямой путь к жизни на пособие. Пунктуальность – вещь серьёзная. Даже мистер Дональдсон – прежде всего бизнесмен, и хотя у него славные отношения с Дорин, его любимой работницей, он не раздумывая уволил бы её, если бы почувствовал, что она не справляется с работой как следует. Такова жизнь – приходится выбирать, смотреть на вещи с точки зрения жизни в целом, смотреть на будущее. Некоторые люди, что приходят в прачечную – просто сплошные нервы и такие несчастные… Раздавлены обществом, причём разные люди, и бедные, и не такие уж бедные, у всех свои проблемы, так ведь… Хотя Дорин понимала, что у неё не так всё плохо, у людей и похуже бывает. Даже если ты и побогаче, как эти новенькие в районе, риэлторы и страховые агенты, молодые мужчины и женщины, и тридцати дет ещё, в официальных костюмах, заставляющих проявлять уважение к их владельцу, «властные костюмы» их вроде называют, они только нижнее бельё сдают и разговаривает так, как будто весь мир – их собственность, хотя так оно лесть, если подумать о всей этой недвижимости и банковских счетах.Дорин никогда не знала, что только двенадцать с половиной процентов всех денег физически существуют, а остальные – просто нифры в компьютерах. Это Стиви ей рассказал, когда он рылся у неё в кошельке и попался -трудный у него был тогда период в жизни. Он не виноват был. Сам дьявол пытался своею властью внедриться в прекрасное творенье Божье. А насчёт двенадцати с половиной процентов – такие вещи полезно знать, надо такие вещи писать на вкладышах в рождественских хлопушках, потому что вот смотрит она на этих высокомерных – как их там звать-величать, с задранными носами, в дорогой одежде -и думает, а понимают они, что всё это на самом деле значит? Понимают или нет? Селятся здесь на пару лет, продают дом ради прибыли, а местные не могут купить его, хоть и выросли здесь, и это всё из-за жадности, так вот, Иисус с такими не церемонился – перевернул их стол и вышвырнул из синагоги. Если бы Стиви родился пару тысяч лет назад, он бы так же поступил и умер бы на кресте ради страждущего человечества. А Сын Божий должен вернуться однажды, наверняка, викарий не всё знает, хотя он человек очень хороший. Сквозь горы рубашек она видит Стиви в пустыне в дымке раскалённого воздуха и сквозь рычание сушек слышит голос его, призывающий любить ближнего своего.Иногда ей было стыдно за своё благополучие, но Джеймс сказал ей радоваться жизни, пока радуется, потому что все помрём однажды, все там будем – вот поэтому и надо верить в Бога, не важно в какой ты вере, наверное, хотя она и не могла себя представить никем, кроме протестантки, и ей хотелось бы, чтобы Вальтер перешёл в протестантство ради спасения души своей вечной, хотя оно, конечно, верно – это где родился, там и крестился, с этим и живёшь, так и надо, потому как начни она присматриваться к тому, что викарий говорит, может быть она и засомневалась бы кое в чём, и что тогда? К чему бы это всё привело? Дорин надеялась, что она не кощунствует, знала, что Бог слышит её мысли, но он, конечно же, поймёт и простит, потому что Он знает – женщина она хорошая. А она верит, что Бог любит её.Джеймс уехал навестить свою сестру – бедная Кейт заболела: воздух в Уилтшире ей на пользу не шёл. Какая же она счастливая – иметь такого верного брата. Они всегда были близки, дружили семьями, и дети всегда приезжают по воскресеньям – на ужин семейный, кроме Стиви: он живёт в Манчестере, всё у пего хорошо, но видятся редко. Всегда улыбается… По правде сказать, особых проблем вообще не было у них никогда – только с детьми в переходном возрасте, оно и понятно, да ещё тогда трудно было концы с концами свести.Дорин вернулась в прачечную – миссис Аткинсои загружает бельё в машину. Бедная женщина – потеряла мужа своего вот уже год как, и, кажется, стала вьшивать. Хотя от неё никогда не пахнет, и держится она хорошо. Говорят, это благодаря тому, что пьёт она строго только джин, а он запаха не даёт и без похмелья. Дорин подумала, что она справится сама с бельём, и тут она внезапно подошла к ней, слегка неуверенной походкой, и попросила поменять монетки на двадцать пенсов. Дорин зашла в свою подсобку, оставила десятипенсовые монетки и, вернувшись, подала миссис Аткинсон двадцатник. Они обменялись любезностями о своих детях – какие же хорошие они выросли, и не наркоманы, не разрушили свою жизнь как многие, молодёжь нынешняя, и ничего страшного, если иногда травку Покуривают, уговаривала себя Дорин время от времени, а за неё крутились сугилки, дверь открывалась и закрывалась, спасибо мистеру Лональсоиу – поставил устройство.Затем миссис Аткиисои направилась к машине, и Дорин подумала, интересно, чем она сегодня будет ужинать, может быть побалует себя двумя самсами и большим кульком картошки фри, и ещё, может, маринованной луковицей – ой как хорошо! Она подумала о мужчине – хозяине кебаб-хауса, имени его так и не выговорить до сих пор. у него там всегда пахнет мясом и маслом жареным, а встретишь его в супермаркете, поздороваешься – тот же запах, кебаб-хаус, жир и масло растительное, смесь шаурмы и жареной рыбы, ужас, аж в желудок выворачивает. Такое чувство, что его как человека вроде и нет, как будто он утонул в кипящем масле, уксусе и чили-соусе. Ужасно – ведь у него, бедняги, жена, дети. Может, поэтому у его сыновей вечно неприятности – драки, наркотики. Старший у него – в тюрьме, полицейского избил. Дети бывают склонны к насилию в 15-17 лет, взять хотя бы ее племянника Марка, хотя сейчас он уже исправился, стал как шёлковый.Дории подумала, что остальные дети, наверное, смеялись над их отцом-кебабщиком, потому что от него и вправду страшно воняло, и Дории это так расстраивало, потому что на самом деле он – очень хороший мужчина, всегда как придёшь к нему, такой милый, приветливый и порции всегда ей побольше даёт. Турок или грек – точно не знает, а спрашивать не хотела – потому что Греция с Турцией в плохих отношениях, а в прачечной она его ни разу не видела, и, к тихому своему стыду, была этому рада, потому что тогда бы ей пришлось трогать его одежду, ой бедный, такое с собой носить, и тут она занервничала -вспомнилась притча о том, кто первый бросит камень. Она ведь тоже здесь столько лет работает, наверное, от неё то-же прачечной пахнет.Она подумала об одежде, которую приходится стирать День за днём, и о том, как каждая сумка пахла по-разному, и рассказывала все, что следует, о своем хозяине. А что интересно, думают люди о женщине из прачечной, когда она проходит мимо них на улице? Может все эти мерзкие испарения, с которыми ей пришлось работать годами, проникли в её поры и в железах начались изменения? Может на неё оглядывались, когда она проходила? И от неё пахло грязными носками и вонючими трусами? Футболками, залитыми карри, и джинсами, залитыми кровью? Она так давно здесь работает, что уже привыкла к вони, которая раздаётся из сумки, когда её открываешь – быстренько бросаешь всё в машину, смываешь грехи мира, отворачиваешься, подставляешь правую щёку, даёшь клиентам шанс начать всё с чистого листа, хотя и понимаешь: опыт их ничему не учит, будут наступать на старые грабли, а потом будут возвращаться к ней за новым шансом. Как Стиви. А она – просто винтик в стиральной машине, её задача в жизни – отстирывать засаленные рубашки и грязные носовые платки.Бедный мужчина-кебабщик, наверно, чувствовал её по запаху и думал, бедная миссис Роберте, как от неё несёт чужим грязным бельём, она просто утонула в нём как личность, безликая женщина в куче чужого белья, стирает-сушит, складывает рубашки-полотенца в стопки аккуратные… И если он и вправду так о Дорин думал, то пускай, подумала она – заслужила, и сама так о нём думает, бедном. Она подняла глаза и увидела, как Рональд пытается перейти дорогу – в руках сумка с бельём, тяжёлая, давит на плечо. Останавливается полицейская машина – даёт мальчишке пройти. Он давит на дверь, входит и неуверенно смотрит на Дорин. Она знает, чего он хочет – из вежливости- не спрашивает, стесняется, такой милый мальчик, безупречные манеры, никого не обидит, и она улыбается Рональду, говорит ему – тебе надо играть, детям надо играть, кататься на качелях и лазать по шведской лестнице. Он улыбается и отдаёт Дорин сумку, говорит, спасибо миссис Роберте. А Рональд – честный мальчик, хороший мальчик – все дети честные до определенного возраста, а потом захватывает жизнь, начинают путаться, бедный Стиви вот тоже, ох бедные детки-страдальцы Божьи, но этот вот мальчик – он не как все, он точно хороший мальчик, и он скажет хорошей миссис Роберте, с которой он в одну церковь ходит, скажет ей правду, вот она и спросила его, чем от неё пахнет, а он даже и не смутился таким странным вопросом – с детьми лучше быть говорить на прямоту, какой смысл ходить вокруг да около, молчать, пока твари адские тебя трезубцами раскалёнными колят, бедную прачку, наказание – вот вам и рай, и ад на земле. Рональд сказал, что от неё пахнет чистотой. Как будто новыми свежими вещами. А потом повернулся и пошёл. А Дорин смотрела как он идёт вдоль по улице к детской площадке и улыбалась.



НОРВИЧ ДОМА



При мысли о Норвиче всегда комок к горлу подступает. Я чувствую себя партийным функционером, вспомнившим о героических прошлых временах. Такое случается, когда ты бросаешь взгляд назад. Напрягаешься, держишь себя в руках, пытаешься не раскиснуть. Пенсионеры живут воспоминаниями потому, что ничего не получают от правительства. На лампочки вроде хватает, но об электричестве -забудь. У меня свои собственные воспоминания. И это не военные истории о Блице. Весь этот бред про то, как стояли плечом к плечу в тяжелые времена. Сейчас эти вещи не работают, не в наше время, такая фишка может только канать с несколькими моими друзьями. Не со всеми и не в Норвиче.Мы совсем пацанами были тогда. Лет семнадцать-восемнадцать, немного тормозные. Я и Род шли после игры, и зря мы повернули на Кэрроу Роуд. Мы болтали о пустяках, шли, куда идем, как нормальные пацаны в нежном возрасте. Тут – оба-на – двадцать норвичских фанов. Просто наш прикид, должно быть, выдал нас – Челси. Они спросили, Челси, чо-как, и я прямо сказал им, потому что знал, всё равно нам выдадут по полной программе. Если бы я знал как будет больно.Они долго не раздумывали… Сначала, когда они пытались дать мне по яйцам, я уклонялся от ударов, затем глянул на Рода, но он стоял на коленях на улице с вытянутыми руками, словно его распяли, и три или четыре фермера но очереди били его по голове. Я вернулся и дал одному в челюсть, затем какой-то пидор толкнул меня вперед, и я ударился головой о бетонный фонарный столб. Я лежал на земле и только помню, что все было как в тумане. Они были очень заняты, выбивая из меня дух, и, должно быть, я был без сознания достаточно продолжительное время.Не знаю как, но мы ухитрились подняться и проковылять вдоль аллеи. Мы были по-настоящему напуганы. Ноги у меня подкашивались, а Рода качало из стороны в сторону. Пока шли, я почти ничего не видел. Вокруг все было мрачным, одни деревья и кирпичи, и могу я припомнить только запах дождя на асфальте, сильный застывший залах. Мы были на спуске, это и помогло нам, перепрыгнули через изгородь и уселись на землю, окруженные жалящей крапивой, тяжело дыша, словно старики, закашлявшиеся до смерти.Норвичские парни не преследовали нас, и мы глянули за забор через некоторое время и увидели, что они съебались, испарились, словно никогда и не существовали. А мы просто сидели там. Даже крапива не слишком жалила нас, что было бы последним оскорблением. Род прислонился спиной к забору, повторяя себе: блядь, блядь, блядь, как будто ему всадили иголку. В его глазах было что-то от психа. Я подумал, что ему снесло крышу, но больше беспокоился о себе. Должно быть, мы просидели так полчаса. Тело мое начало болеть, а голова раскалывалась пополам. Мы проклинали себя, потому что до станции пешком было довольно далеко, и мы не хотели, чтобы нас угостили еще раз.. В конце концов мы собрались и перелезли через забор, прошли по улице и повернули назад к стадиону. Там люди покупали билеты на следующую игру. Молодые ребята со значками Норвича, мужчины, женщины и дети. Здоровенный фермер, болевший за свою команду вместе со всем своим счастливым семейством. Я спрашивал себя , видели ли они, как нас избивали. По выражениям их лиц ничего нельзя было понять. Они вели себя как ни в чем не бывало, просто хорошо проводили время. Может быть, они и видели это шоу, а может быть, и нет, я не знаю. Но никто не пришел к нам на помощь, когда норвичане пытались поставить нас на чуток своих деревенских традиций.Не могу их винить, конечно. Испуганные люди, живущие говняной жизнью, не станут помогать двум подросткам – болельщикам Челси, но они могли хотя бы пойти в аллею посмотреть, живы мы или нас прибили, а им наплевать, оставили нас гнить. Вот это и заставляет задуматься обо всей этой чепухе насчет достойных граждан. Общество хочет закона и порядка и всего того, что связано с ними -виселицы, кастрации, разрядов электрического тока, но большая их часть – просто ограниченно мыслящие козлы, которые не хотят пачкать руки. Они могут высказать свое мнение, если оно не противоречит тому, что говорят другие, но они будут молчать как рыба, когда дело дойдет до хруста костей. Они плывут по течению, по большой волне, но через канализацию. Дерьмо и использованные гондоны. Может быть, они были немножко смущены или считали, что нам выдали по заслугам: нечего в таком возрасте уезжать из дома. Но после Норвича мы усвоили урок и повзрослели. Что-то вроде инициации.У меня неделю после этого болела голова и, будучи ребенком и думая слишком много о том, что могло бы быть и как это могло бы быть, я начал беспокоиться, не повредили ли они мне мозги. Представлял себе, как сгусток крови крутится в моей голове каждую минуту, будто выбирая момент, чтобы убить меня. Это ни стоило той боли, которую я испытал. Но когда в моей голове прояснилось, я почувствовал себя прекрасно, ко мне вернулся разум. Иногда вам нужно, чтобы в вас вбили немного здравого смысла, и все произошедшее подняло ставки. Мы поняли, что в жизни есть нечто большее, чем быть наглым хулиганом с большим ртом. Если вы рискуете тем, что вам могут вытрясти душу, лучше напасть первым. Лучше ездить с командой, в которой вы чувствуете себя максимально комфортно, и потом она не слишком плоха как защита, если дела повернутся к худшему.Весь смысл в том, чтобы войти в группу и действовать вместе, как на войне, когда все меняется. Все тянутся в одном направлении, и все глупости мирного времени выбиты из головы. Люди делают все, что нужно, чтобы выжить в тяжелые времена. И когда вы упираетесь в стену, в вас пробуждаются всякого рода скрытые возможности. Когда он еще был жив, мой дед называл это военным социализмом. Говорил, что все эти богатые подонки, закусив губу, вливаются в систему, на которую обычно им наплевать. То были другие времена, и мой дед рос с другими мыслями, но идея та же самая, в большей или меньшей степени. Имеет смысл, когда вы собираетесь ехать поискать неприятностей, собрать хорошую команду, которая будет держаться вместе до конца. Нет смысла ехать вдесятером куда-нибудь вроде Лидса, собираясь устроить хорошую драку, потому что вы не продержитесь и десяти минут. Как мухи на говно, эти норвические фермеры налетели, когда увидели нас стоящими неподалеку, и дали нам взбучку, словно забивали своих свиней. Мы были мелкими хулиганами, и после этого с нами уже не происходило ничего подобного. Это все немного смешно, потому что если вы собрали хорошую команду, тогда можно ехать куда угодно и почти всегда выскочить без слишком большого ущерба. Конечно, дела могут обернуться плохо, особенно против больших клубов или когда ты на важной игре. Местные делают все возможное, и ты, повернув за угол, увидишь, что против вас тысяча психов – северян, решивших отправить вас прямо в больницу. Ты изговняешься внутри, но лихорадка так возбуждает, что это начинает нравиться больше всего. Ты преодолеваешь страх и делаешь то, что останется с тобой навсегда, говорят, что это адреналин. Может это и верно. Но все, что я знаю, это то, что с этим чувством ничто не может сравниться, ни наркотики, ни секс, ни деньги, ничто.Когда-нибудь я стану старым склеротиком, напивающимся с двух пинт пива, и, Бог его знает, каким будет мир в котором мне придется жить. Меня одолеют болячки, и меня будут грабить всякий раз, стоит мне только выйти за дверь. Не будет никаких пенсий, и я буду просто сидеть v телевизора, смотря бесконечный поток мыльных опер, ожидая смерти. Но, по крайней мере, я немного пожил, пока во мне была сила. И я не буду платить за свои собственные похороны. Достоинство в смерти? Идите вы на хуй. У меня будет что рассказать каждому, кто захочет послушать, и пацаны будут удивлены тем, что в старые добрые времена была настоящая жизнь. Они будут смотреть на меня немного по-другому.Я и сам был такой. Слушал старых склеротиков, болтающих о своей молодости. Но если вы остановитесь и послушаете их, это еще не все. Люди нетерпеливы и называют эти неспешные рассказы брюзжанием. Старики крутятся на автобусных остановках и в библиотеках, в пабах, если у них оказалось немного свободных денег, пытаясь найти что-нибудь такое, что позволило бы им убить время. Но именно они могут рассказать кое-что об истории. Они могут рассказать вам о крупных беспорядках, связанных с футболом, или о сексе, или наркотиках, обо всем, что есть и в вашей жизни, ничего нового. Они просто смеются и говорят тебе, что мы пустое место, что Лондон стал мягкотелым.Ничего не изменилось. Мы просто теперь имеем возможность ездить по всему миру, и какой-нибудь деревенский идиот становится героем документального фильма, снятого всеми этими людьми, которые хотят быть Джоном Пилгером. Каждый сидит перед экраном, глядя на всех остальных. Послушайте пенсионера, ц он вам скажет, сколько насилия было в футболе в старые времена. Посмотрите на Миллуолл, их забирали в полицию столько раз, и никто не может всерьез доказать, что эти ребята не дрались субботними вечерами. Я слышал немало историй, и я верю им. Это все болтовня для газет и телевидения, общественный контроль, развлечение масс, одно долгое, блядь, подглядывание в одну большую дырку.Несмотря на выволочку, которую мы получили в Норвиле, мне нравится смотреть, как они играют. Традиции команды передаются от одного поколения игроков другому, и у каждого клуба свой собственный подход к игре. Это похоже на то, как ты наследуешь от отца склонность к насилию. нельзя сказать, что мой старик слишком склонен к этому но и, по меньшей мере, не настолько, насколько я знаю это по собственному опыту. Видимо, был достаточно осторожен большую часть своей жизни, ходил с опущенной головой и делал свое дело. Но мы обсуждали с ним футбольные команды, а в Норвиче любят мяч и артистичный футбол. Каждой футбольный болельщик уважает это. Будь то придурки, концентрирующие внимание на движениях противника или собиратели футбольных программок, строящие свои прогнозы на статистических данных игроков. Я смотрю и норвических фанов и высматриваю тех парней, которые на тогда сделали. У меня не получается узнать их. Думаю, что многие сошли с дистанции, ведь прошло столько лет. Женились, вросли намертво в бытовуху, потому что у них дети закладные, надо навещать родственников жены и все такое, но все-таки остается шанс, что в толпе может быть один или два из тех парней и сегодня.Достаточно забавно, что я не чувствую ненависти к Норвичу, даже к тем ёбаным свиньям, которые дали нам по мозгам у Кэрроу Роуд. Они просто обезличенные и безжизненые формы. Я знаю, что в этом нет ничего личного. Сейчас это просто сон, словно все это случилось с кем-то другим, словно я смотрю видео, повторяющее все это в замедленном темпе или фотографии в рамках на стенах. Когда вы думаете о ветеранах Челси, то вроде бы, судя по фотографии сидящих на восточной трибуне, это было так давно, но все будто вчера.Они стоят в середине, и вы можете видеть ряд красных маек вдоль поля. Белые пятна там, где должны быть их лица, похожие на лица норвичской команды. Немного страшно думать о том, что эти парни жили так давно, возможно, еще в Первую Мировую войну. Не знаешь, жив ли кто-нибудь из них. Они тогда, должно быть, были детьми. Но кто же эти на заднем плане фотографии? Это кучка бедных старых придурков, которые сидят за директорами и политиками и, когда заканчивается первый тайм, все кроме них идут в бар выпить. Эти ребята по-прежнему не встают с места. Вам становится смешно. Народ, рождающий героя. Это они, счастливчики, потому что по крайней мере у них есть свой дом и возможность видеть игру Челси.Затем вы думаете об их товарищах, которые не вернулись и лежат там с искореженными телами и разбитыми головами. Или заёбаны горчичным газом, покусаны заразными крысами, утонули в грязи, разорваны пулеметными очередями. Кошмар ещё тот, и мой дед рассказывал мне истории обо всем этом. Я имею в виду, что не считаю себя трусом или что-то вроде этого, но думаю, что никогда бы не пошел бы на эту Первую Мировую из-за того, что какой-то охуевший мудак во главе страны счёл это вполне хорошей идеей. Король, страна, и все это дерьмо. Если я захочу подраться, то мне не нужно год сидеть в траншее, по колено в собственном поносе. Довольствоваться французским борделем, в котором каждая вторая армейская сволочь сбрасывает свою сперму. Не могу себе представить, хоть убей, как эти старики могли дать себя обвести вокруг пальца.Просто я думаю, все дело в том, что времена измелились, должно быть давление нарастало, когда война начала набирать силу и появились женщины, посылающие вам белые перья, чтобы пристыдить разумных парней, желающих остаться дома и заставить их разрушить свои жизни. Многие из них, должно быть, думали, что война это что-то вроде приключения. Но более вероятно, что они просто не хотели оставаться дома и превратить свои жизни в сплошное бедствие. Любой, кто посмотрит на НИХ, подумает, что они торговцы бутылками. Лучше умереть в траншеях, чем остаться дома. Вас будут понемногу жрать и мучить эти крысы. Это можно понять, но только на моих собственных условиях. Выбор есть: сидеть перед телевизором, просматривая фильмы о войне и мелодраматические сериалы, или выйти на улицу и жить своей, а не чужой жизнью, своими чувствами и волнениями. Позволить ежедневной рутине перемолоть в себе сопливого мальчишку, на уме у которого только видеоигры, или открыть дверь и стать на линию огня.С футболом вы делаете выбор, и он нелегкий. Ты не хочешь опозориться перед своими товарищами, и чем крепче становится твой авторитет, тем больше он на тебя давит, чтобы ты делал свое дело. Тем не менее, существует свобода выбора, потому что я делаю это для себя, а не потому, что придурки, имеющие власть, приказывают мне делать это. Именно это им не нравится. Когда что-то по-настоящему уходит из-под их контроля, им это кажется нереальным. Эти жирные подонки, думающие, что они контролируют все, начинают понимать, какой властью мы обладаем. Толпой мы можем делать все, что хотим. Именно поэтому они устраивают столько шума насчет всего этого. Тратят миллионы на камеры и полицию.Посмотрите, вот война, и на ней убивают миллионы. А спросите, сколько погибло из-за футбола. Не под обломками заборов и деревянных трибун, но в драках, которые идут между соперничающими мобами. Все говорят, а как же Эйзель. Но если вы услышите эту историю от наших ребят, парней, которые на самом деле были там, то, что они рассказывают, намного отличается от того, что вам рассказывают дома в Англии. Никто не хочет видеть, как люди Умирают на футбольных матчах, абсолютно никто, но, в конце концов, все знают, что Эйзель – все-таки несчастный случай. Ведь там на самом поле уже начались неприятности, стычки. Никто не может этого отрицать. И как бы то ни было, как нам рисуют все произошедшее, это по большой части хитрая выдумка, У итальянцев свои собственные психи, и любой, кто что-то знает о футболе, знает и то, что они легко пускают в ход ножи, точно так как нигеры, они всегда при аргументах. А когда говоришь с ребятами, которые ездят на выездные матчи, а я временами делаю это па матчах в Англии, вы услышите, что фанов Ливерпуля порезали еще до игры.Прибавьте к этому игру в Риме за год до этого, когда у итальянской толпы просто снесло башку, и они атаковали любого англичанина – мужчин, женщин, детей, любого, кто поддерживал Ливерпуль, о чем газеты и правительство предпочли забыть, им ведь это было очень удобно. И что они могли ожидать в ответ. Конечно, скаузеры закипели, но макаронники, которые действуют смело, когда в большинстве, тоже должны на себя взять часть вины. Если смотришь по телевизору, все выглядит так, как будто там было заграждение между двумя сторонами, но кто погиб, в конце концов? Жертвами стали люди, которые пришли просто посмотреть футбол, люди, у которых и в мыслях не было подраться. Как всегда, жертвами становятся посторонние. Легавые съехали с катушек, пытаясь установить участников побоища. У них были видеозаписи. Так почему они не проверили итальянцев? Потому, что всё диктует общественное мнение. Всё это -большая политика. Но люди слишком толстокожи, чтобы понять это. Поговори с ливерпульским фаном, который был там, и он тебе будет рассказывать об этом весь вечер.Забавно то, что люди смотрят на футбольных болельщиков и считают их отбросами. Но если ты постоянный футбольный болельщик, который болеет всю жизнь, футбольный псих или обычный болельщик, ездящий на все матчи в другие города, ты видел пропагандистскую машину в действии на протяжении многих лет. Знаешь это по собственному опыту. Можно пойти на игру и увидеть небольшую драку, а потом вернувшись домой, прочитав газеты или включив ТВ, подумать, что это произошло где-то в другом месте, не там, где ты видел это собственными глазами. А то количество времени и усилий, которое уделяется небольшим стычкам! Методы, которыми все это раздувают, заставляет тебя серьезно подумать о том, где правда, а где ложь. Но очень хорошо то, что именно мы, отбросы, болельщики особенно крупных команд, понимаем это лучше, чем большинство людей. Мы знаем правду, потому что мы были там.Когда я был моложе, я ходил на игры, на которых, как полагают, происходили крупные драки. Да, мы получали удовольствие от этого, и иногда это выходило за рамки. Но, как правило, все-таки это было скорее шоу, чем что-то другое. Точно так же, как это происходит на самом футбольном поле. Но это расписывалось так, что можно было подумать, произошло нашествие инопланетян. Правда искажалась. Всегда находился кто-нибудь, кто выдумывал истории, смешивая правду и ложь. Но что еще хуже, обычному человеку нравится верить лживым россказням. Спасает народ от необходимости прилагать умственные усилия. Люди не думают самостоятельно. Именно поэтому Политика – такая куча дерьма. Это все про то же – про безмозглых сопляков, выстраивающихся в линию, подчиняющихся своим хозяевам.Есть такой парень Большой Боб Вест. Он ходит на матчи Юнайтед как оловяннный солдатик, каждую пятницу. И каждую пятницу вечером, тоже как солдатик, он начинает сатанеть. И дело тут не в алкоголе.Сатанеет он так, как если бы с цепи сорвался. Нажирается пива, но столько, чтобы не вырвало, затем полирует это Дело двойным виски. После этого он не становится беспокойным или печальным, ничего драматичного, просто сидит молчаливо до десяти часов, и вы не знаете, о чем он, блядь, думает. Все к этому времени, как правило, уже тоже напиваются, поэтому увидеть его ведущим себя не совсем обычно кое-что значит.Большой Боб служил в армии во время войны с Ираком и, думаю, там он насмотрелся такого, от чего любого бы из нас стошнило. Говорил нам, что здесь, дома, ничего не знают о том, что там делалось, что тысячи, десятки тысяч иракских детей выкосило оружием, к которому, нам говорили, мы должны относиться с уважением. Это война высоких технологий, и армия Ирака была беспомощна. Ее призывники – деревенские парни и несколько солдат контрактников, пытавшихся удержать их на линии огня. Говорил, что союзники тысячами зарывали трупы бульдозерами после того, как иракцы оставили Кувейт, что мы убивали их, когда они отступали, стреляли этим бедным педрилам в спины. Говорил, что янки называли это охотой на индюшек. Выстраивались в большие очереди, чтобы атаковать с неба. Каждый хотел поучаствовать в убийстве. Говорил, что мы никогда не будем знать правду.Первый раз, когда он начал доставать этим одного парня в пабе, ребята стали немного раздражаться. Они знали, что он сам делал те же дела и не был одним из этих пацифистов. Но, тем не менее, они не хотели слушать новости такого рода. То же самое касается и меня. Я имею в виду, Хуссейн был настоящим долбоёбом – сделать все то, что он сделал – даже если он и начинал при британской поддержке, но глубоко в душе ты хотел верить во всю эту хуйню про стратегическое оружие и умные бомбы и черт знает, что там ещё. Это значит, что ты можешь взять пару банок пива, сесть перед ящиком и наслаждаться специальными сообщениями и съемками с места событий, которые они показывают вам по ТВ. Это больше похоже на фильм, чем на что-либо другое, и хотя ты далеко оттуда и живёшь своей гребанной собственной жизнью, ты чувствуешь себя как бы причастным, потому что они убедили тебя, что ты и твоя жизнь как-то связаны с этим.Но Боб никогда не был истеричен. Я всматривался в его глаза, когда он начинал свои расбказы, и они не бегали, как это бывает у людей, которые пытаются произвести впечатление. Он не был одним из тех пиздюков, которые хотят, чтобы все думали, что в них есть что-то особенное или что они заботятся о своих товарищах или что они отличаются чем-то, как этот парень,,которого я сделал в Манчестере. Он говорит больше для себя, чем для нас, не пытается ныглядеть более крутым, чем есть на самом деле. Ничего эмоционального, он просто осознал несколько простых истин. Некоторые парни из Юнайтед слегка наехали на него в первый раз. И я задумался, не получится ли так, что Боб проделал весь путь до Кувейта и назад целым и невредимым, а затем закончит тем, что его порежут в Восточном Лондоне. Им приходила в голову мысль, что он был предателем или что-то вроде этого, но я понял кое-что из того, о чем он говорил, когда справился с первой реакцией от испытанного мною ужаса. Может быть, это было связано с тем, что дедушка рассказывал мне, что значит быть солдатом, но скорее всего, в большей степени это было связано с футболом.Я знаю, что СМИ всё искажают. Мне случалось видеть, как власти делают из мухи слона, но сейчас считается, что времена изменились, словно вы изменили все в этом мире и это последнее и окончательное воздаяние. Они забрали весь этот блеск, но сейчас, когда мы ушли глубоко в подполье, у них нет ни единого шанса. Говорят, что опасные хулиганы восьмидесятых повзрослели и начали новую жизнь – продают наркотики и занимаются мелким мошенничеством. Но всегда появляются новые таланты, и много повзрослевших ребят все еще на своих местах. Во время больших матчей знакомые лица выходят из леса, укрывшись в тени, используя свой опыт, обманывая или переигрывая камеры. Большой черный крест отметил это место. Время идет, и кто знает, через пять лет может и я подохну, удовлетворюсь тем, что просто буду сидеть где-то сзади и предоставлю более молодым париям возможность сказать свое слово. Но я по-прежнему буду там на Стамфорд Бридж. Это не может измениться.Игрок Норвича выдал прекрасный длинный пас, разрезавший защиту Челси, и эти фермеры загнали мяч в сетку. Мы матерились и кричали этим подонкам ебашить назад на свои капустные грядки, словно они могли услышать нас. Харрис сидел с Чёрным Полом, Мартин Хоф качал головой, Род выкрикивал оскорбления, крича о резиновых сапогах и искусстве ебли свиней. Легавый посмотрел в нашу сторону, но оставил нас в покое. Нам всем понравился этот гол. Точный пас на сорок ярдов, обработка форвардом мяча в одно касание и удар с ходу под перекладину. Но ты не встаёшь и не аплодируешь вражеской команде. В нашей среде нет места такого рода поведению. Никаких щелей в нашей кольчуге – ты должен стоять крепко и быть верным всегда, и самое главное – преданность своей команде. Представить миру объединенный нерушимый фронт.Иногда это может означать сокрытие своих чувств, но не так чтобы часто и никогда до какой-то серьезной степени. Верно, это хороший гол. Стоит увидеть. Но ни один из нас не имеет желания быть справедливым. Нам этот гол не доставил удовольствия, хотя мы и признаем мастерство его авторов. Мы – Челси, и этим все сказано. Здесь нет места нерешительности или расколу. Они не являются частью уравнения, и пока игроки Норвича празднуют забитый гол, мы кричим им: «Начинайте играть, дети тупых свиных зоофилов. Они не умеют читать и писать, но, по крайней мере, они могут водить трактор». Мы все ржём.Первый тайм закончился, и я иду отлить. Там целая очередь парней, проталкивающихся вперед. Пиво дает о себе знать. Никто не хочет бегать в туалет во время игры, рискуя пропустить что-то интересное. С каждым случалось, конечно, выбрать момент, когда вы думаете, что сможете спокойно отлучиться, и на поле ничего не произойдет. Вы выходите, пробиваетесь к писсуару и чувствуете оргазм облегчения, и внезапно громовой шум толкает твои яйца прямо к гландам, как тогда нога этого подонка из Щиллоулла – фатальное прикосновение. Челси забивает, и ты настоящий козёл – пропустить такой момент. И все «довольствие, которое ты получил оттого, что удалось наконец-то отлить – разрушено, и ты бежишь назад в своих обмоченных джинсах – вот чего стоит потеря концентрации. Возвращаешься на свое место. Твои друзья уже успокаиваются и ржут над тобой, потому что ты пропустил самый яркий момент. Такое рано или поздно случается с каждым. И потом весь следующий год ты держишься до перерыва перед тем, как осмелишься рискнуть в следующий раз. И тогда это случается снова. Такова печальная закономерность.Я взял чашку чая и вернулся на свое место. Марк и Род о чем-то толкуют с Харрисом. Он говорит им о Ливерпуле. Что окна их автобуса выбиты фэнами-новобранцамн. Автобус был на пути из Ливерпуля, и пять или шесть пацанов выскочили бог знает откуда и бросили топор в окно. Стекло задержало его полет, но, тем не менее, он врезался в бок Билли Брайту. Мы расхохотались, потому что Билли только что потерял работу, а Бог любит Троицу. Так что тогда следующее? Этому парню лучше не высовываться какое-то время.Он потерял правую руку на уроке труда еще пацаном, но рассказывал ребятам, что засунул кулак одной черной тёлке, и она начала корчиться, говоря ему, какой он охуеиный жеребец. Говорит, что он начал вытаскивать кулак потому, что она кончала, и он должен был вспомнить свои фашистские принципы. Не хотел доставлять удовольствия черной низшей расе. Но он вытаскивал слишком быстро и оказался на запястье короче. Эта история всегда вызывает смех. Билли никогда не рассказывает про это, когда Черный Пол или Джон рядом.Марк решил немного позабавиться и втереть соль в старые раны. Спрашивает меня, помню ли я тот случай в Нор-виче, когда мне и Роду досталось. Я кивнул, и он рассказывает Харрису эту историю о том, как Норвич сделал нас у Рода немного покраснело лицо, выдавая его смущение, и я надеюсь, что кровь не прилила к моему. Марк знает, что он достал нас. Харрис громко смеется, то же делает и Мартин Хоу, стоящий за ним. Они смеются, потому что Норвич – пустое место. Это не то место, где тебе выдают по полной программе. Это оскорбительнее всего, что только может быть. Получить по морде от кучки фермеров. Такие истории расходятся быстро. Я чувствую себя немного униженным, говорю Марку, что он пиздобол и пытаюсь отшутиться. Говорю ему, что по крайней мере я был там, в отличие от некоторых.



И БЫЛИ ОНИ СЧАСТЛИВЫ



Альберт опаздывал на назначенную встречу. Ему надо было быть в социальной службе через десять минут. А еще надо было добраться до автобусной остановки, дождаться транспорта и доехать. Если все сложится удачно, он опоздает всего на пятнадцать минут. Он надел пальто, причесал волосы перед зеркалом, почистил зубы и помыл руки. Просушил их полотенцем. Теперь он был готов к выходу и посмотрел на часы. Зашел на кухню, чтобы убедиться, что все выключено. Посмотрел на краны, пересчитал их ОДИН, ДВА. Проверил ручки на плите. ОДИН, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ. Все стоят в положении выключено. Он проверил отопление. Выключено. На контрольной панели горело показание «ВЫСОКОЕ». Но это только имеет значение, когда печка «ВКЛЮЧЕНА». Он не чувствовал запаха газа. Это то, что нужно ему было проверить.Альберт вышел из кухни и надел пиджак. Пиджак дорого стоил, когда был новым. Альберт всегда старался, когда имел дело с властями. Это часть его воспитания. Нечто присущее его поколению. Оно позволяло ему чувствовать себя чистым и придавало дополнительную уверенность. Человеку никогда не помешает дополнительная уверенность. Он застегнул пуговицу и зашел в ванную, посмотрел на краны умывальника – ОДИН, ДВА. Оба закрыты. Он хотел затянуть их, но слесарь уже заменял прокладки, потому что у Альберта была привычка закрывать их слишком туго. Он посмотрел на ванну, прищурив глаза -ОДИН, ДВА. Он подождал, чтобы убедиться, что из крана горячая вода не течет. Ленивая капля воды сформировалась и шлепнулась. Шлеп.Альберт прошел в ванную комнату и сел на край ванны, он дожидался падения следующей капли. Ее формирование требовало времени. Он придвинулся поближе так чтобы можно было увидеть, как собирается капля воды. Она распухла, затем взорвалась, затем разорвала собственную оболочку и упала на белую поверхность ванны. Он посмотрел на затычку и понял, что она в порядке. Меньше всего он хотел, -чтобы ванна переполнялась и залила квартиру этажом ниже. Человек, который жил в ней, был довольно противным. Альберт бил слишком стар, “чтобы драться с рассерженными молодыми мужчинами. Его сердце барахлило, так как в молодости, и доктор сказал ему относиться ко всему полегче. Его нервы небыли крепки как раньше, и мысли его начали обращаться к самому себе, растерянность нарастала, я он начал немного беспокоиться о будущем. Но у него, несмотря ни на что, была его вера. Она помогала ему в прошлом, поможет и сейчас.Альберт не был богат и должен пойти на назначенную встречу, но он беспокоился насчет крана. Он боролся со слабостью и испытывал презрение к собственной нехватки решимости. Он должен собраться и взять свою жизнь под контроль. Если этого не сделать, можно потерять самоуважение, а если это случится, он обречен. Он пытался преодолеть свой страх и знал, что ванна не переполнится. Капля воды была слишком мала, а затычка находилась далеко от дырки. Он решительно встал на нога, застегнул пуговицы своего пиджака, которые были расстегнуты. Подставил руку под каждый из кранов. Краны в умывальнике не проронили ни капли. То же самое он проделал с кранами ванны. Кран холодной воды был затянут и надежен. Почувствовал, как капля ударила по ладони, подставленной под горячий кран. Все будет в порядке. Ему не о чем беспокоиться. Он проверил краны в кухне и убедился, что с кухонной плитой было все в порядке. Спустился по лестнице и закрыл наружную дверь.День был прекрасный. Небо чистое, хотя и было прохладно, Альберту это даже нравилось. Он дал себе слово выходить чаще. Он не покидал свою квартиру уже четыре дня, и ему недоставало ощущения хрустящего чистого воздуха. Зимы становились все тяжелее по мере того, как он становился старше. Он не мог себе позволить оплачивать счета за отопление, а доктор прописал ему высокобелковую диету, но белок дорог. У него было три сотни фунтов на банковском счету, и нужно сохранить это на похороны. Зимние месяцы становились все длиннее, и Альберт был уверен, что температура понижается с каждым годом. Возможно, наступит новая ледяная эра. Он хотел бы снова стать молодым. Он хотел бы снова сидеть с братом в пабе, пить и смеяться, как они делали это в молодости. Но его брат мертв. Все были мертвы. Только он остался в живых. Он жив и должен извлечь все возможное из этого. Дела могли быть еще хуже. А у него есть отложенные три сотни фунтов. Они не могут забрать их у него. Он заплатит за свои собственные похороны сам.Альберт Мосс не был попрошайкой. Ему не нужна благотворительность. У него есть самоуважение. Он добрался до угла, а затем его остановил управляющий домом. Он почувствовал, как вода высыхает на его руке. Не оставил ли он кран открытым, когда уходил, запер ли на все ключи наружную дверь, не произойдет ли утечка газа и не разрушит ли она его дом? Он опаздывал на встречу в соцслужбу, a ему нужна была дополнительная пятерка, которую он пытался получить на оплату отопления, по нужно вернуться и проверить. Он сделает это быстро. Он быстро вернется в квартиру, последний раз пробежится по ней. Если он сделает все быстро, тогда все будет нормально и все будут счастливы. Только этого он и хотел.Мишель Уотсон была энергичной, искренней и работала на правительство. Альберт Мосс не пришел на вчерашнюю встречу. Она знала достаточно об этом пенсионере что, скорее всего, состояние его здоровья не позволило ему прийти на встречу, а не что-либо другое. Такое случалось и раньше. Как преданный социалист Мишель ужасалась тому, в какие условия были поставлены пенсионеры из рабочего класса. Условия, вынуждающие их считать положенную им финансовую помощь благотворительностью. Концепция меняется, но такое не должно вообще происходить. Она напишет ему, так как у него нет телефона, и назначит другую дату.Временами Мишель приходила в отчаяние от людей из рабочего класса, с которыми ей приходилось ежедневно иметь дело, особенно от молодежной прослойки своего района. Они не имели представления, что свой гнев и агрессию они должны направлять туда, куда призывает их классовая солидарность. Предпочитая напиваться до состояния, близкого к коме, а затем драться друг с другом из-за пустяков. Никакой логики не было в этом саморазрушении, когда люди, которые сделали их жизнь невыносимой посредством несправедливых законов и угнетающей пропагандой, находятся совсем рядом в здании парламента. Молодые мужчины пьют и режут друг друга, когда их выставляют из пабов после закрытия, или в клубах, или когда их подрезают на светофоре. Тем не менее, они позволяют слабым, безвольным мужчинам в строгих костюмах грабить их как слепых и указывать им, кого они должны ненавидеть.Если угонщики машин и потребители экстази проснутся и поглядят вокруг, то они смогут найти лучшие способы использования своей энергии. Мишель не могла найти логики в том, чтобы зашириваться по уши и игнорировать реальности жизни. Все, что происходит в обществе, носит политический характер. Те футбольные хулиганы, о которых она читала, избегали этих проблем, калеча друг друга ради спорта. В это было трудно поверить. Спорт стал еще одним моральным преступлением капиталистического общества, ведь фундаментом спорта является разжигание конкуренции, бессмысленная трата ресурсов, увод энергии и людей от классовой борьбы и трата ее на глупые игры. Как же много из этих молодых мужчин стали хулиганьем самого правого толка. И она готова была поверить, что девяносто пять процентов из них были близки к членству в экстремистских организациях* Она никогда сама не была ни на одном футбольном матче, хотя и прислушивалась к грязным разговорам в своем местном пабе, но считала себя достаточно квалифицированной, чтобы иметь собственное суждение.Величайшей надеждой Мишель как радикальной социалистки, выросшей в самой глубинке Хемпшира, но живущей и борющейся сейчас в Лондоне, было черное население. Подавляемые на протяжении веков, они были шансом на спасение раздавленного человечества. С помощью образованных белых левых взглядов, таких как она сама, черные постепенно пробьют себе дорогу вверх по социальной лестнице, и черная молодежь, ушедшая с улиц, будет потенциальной базой политических кадров – способных молодых мужчин, готовых преодолеть барьеры угнетения расистского капитализма белых. Она слушала гангстерский рэп первых пионеров жанра, таких групп как NWA и Public Enemy, хотя их сексистские тексты, призывающие к насилию, не совсем продуктивны с точки зрения осознанной политической борьбы. Но ничего, ведь в них говорилось о жизни на улицах Лос-Анджелеса и Нью-Йорка – такой, как она была в реальности и, следовательно, маленькие недостатки можно было простить.Она переложила бумаги на своем столе и открыла следующий файл. Билли Брайт. Покалеченный неонацист, судя по снимку, на котором он стоит, держа в здоровой руке лотерейный билет. Он коротко пострижен, на нем военная куртка, такие она видела в репортажах ТВ об активности фашистов в Брик Лейн. И внешность, хотя и бывает обманчива, скорее всего соответствует содержанию в подобного рода праворадикальных случаях. Она изучала его файл, заставляя его ждать. Его случай был именно такого рода, против которого должен выступать социализм Его уволили в связи с сокращением, и он обратился к государству за помощью в полной уверенности своего права на это.Мистер Фаррелл стал садовником после войны. Он любил растения и цветы и был достаточно удачлив, получив работу с помощью местной комиссии по управлению парками. Осень сменяла лето, весна зиму а так как мистер Фаррелл работал на воздухе, он мог видеть перемены. Работа помогала ему оставаться здоровым, и сейчас, когда он уже был на пенсии, всё ещё наслаждался радостями, которое доставляет относительно доброе здравие. Он много ходил пешком для того, чтобы- поток энергии, циркулирующей в его теле, поддерживался на должном уровне, а также потому, что ценил возможность свободы передвижения, предоставляемую демократическим обществом. Он постучал в обитую кожей дверь и подождал.

– Привет, Альберт, – сказал мистер Фаррелл, когда его друг открыл дверь.Альберт Мосс отступил назад, и мистер Фаррелл вошел. Квартира была идеально чистой, и мастер Фаррелл восхищался порядком и контролем в жизни Альберта. Он вылизывал ее каждую неделю и держал оборудование и обстановку в идеальном состоянии. Он прошел через прихожую в гостиную и увидел, что Альберт подготовил все к его приходу; На столе стоял красивый заварной чайник, и два легких кресла были передвинуты из своей обычной позиции так, что они стояли теперь под углом друг к другу.- Выпьешь чаю? – спросил Альберт, глядя на мистера Фаррелла, зная, что он всегда приносит е собой бисквиты.- Выпью чашку. На улице сегодня хорошо, но немножко холодает.Мужчины сели в кресла и начали дуть на чай, чтобы охладить его. Говорили они не много и съели упаковку бисквитов. Мистер Фаррелл наслаждался спокойной атмосферой, ему нравилась квартира Альберта.Его друг не поленился вставить старые фотографии в рамки и расположить их стратегически по всей комнате. Большая часть их была черно-белыми, и они хорошо смотрелись на белых стенах. Хотя мистер Фаррелл иногда задумывался, как бы выглядела золотая пагода в Рангуне, если бы была сфотографирована в цвете. Альберт снял ее во время войны, когда служил в Бирме и говорил, что оригинал по-прежнему в его памяти и никогда не забудется. На стене выделялся цветной рисунок. Подарок прихожанина Спири-туалистской церкви, которую он посещал. Он изображал его ауру. Мистер Фаррелл не совсем понимал, что это значит, но находил этот рисунок интересным, вроде произведений абстрактной живописи.- Ты готов? Можем начать?Занавеси были задвинуты, и двое мужчин погрузились в молчание. Глаза были закрыты. После небольшой паузы Альберт начал говорить, и мистер Фаррелл установил что-то вроде контакта с теми, кого он любил, но они ушли в другой мир. Альберт стремился провести предварительную релаксацию и дать возможность духам прийти к нему. О текущих кранах он уже не думал.Номер сорок шесть изучал женщину, от которой зависело его дело. Она сидела перед ним, изучая его бумаги. Она выглядела достаточно привлекательно, но он в этот момент не жаждал женского общества. Он был без гроша, уволен по сокращению капитанами промышленности, которые тратили свое время, блея о патриотизме, а затем инвестировали британские средства за границей. Он чувствовал эту ненависть глубоко внутри. Она двигалась мощно вниз по глотке и оставалась гнить и расползаться внутри живота. Женщина выглядела как настоящий троцкист со своими очками и чистой кожей, распущенными длинными волосами и чернильными пятнами на пальцах тип бабы, которая ничего не знает о реальном мире, которая приходит в его халупу и практикует так называемую позитивную дискриминацию для каждого меньшинства которое существует на земле. Такие люди толкуют о рабочем классе, но не имеют ни малейшего представления о нем. Может быть, он ошибается, но вряд ли. Все они выглядят одинаково. Лесбиянки и теоретики марксизма с закладными и университетскими дипломами в рамочках рядом с камином.Однако он ничего не сказал, потому что он не испытывал вражды к этой женщине и ему нужно было немного наличных, чтобы продержаться, пока он не найдет работу. Пидоры-боссы его фирмы перебрасывали средства туда-сюда, чтобы сэкономить несколько фунтов, а в итоге тридцать человек оказались на пособии. Администрация внутри фирмы вознаградила себя за сэкономленные средства крупным повышением зарплаты. Фашизм был привлекательной доктриной. Послушай ораторов в местных пабах на тайных собраниях и их призывы вешать педофилов, насильников и отбросов в консервативной партии – и можно найти в них много смысла. Ребята с такими же самыми взглядами соединялись, а социальные работники и студенты с плакатами, обзывающие их нацистами, спрятавшись за полицейские ограждения, только укрепляли его решимость. Он не вступил в Комбат-18, но был готов нанести удар. Он белый англосаксонец, гетеросексуал и сыт по горло тем, что ему говорят постоянно, какое он дерьмо.Педерасты и евреи в консервативной партии трахают не только друг друга. Они пришпилили белое население к либеральным придуркам на ВВС и заполучили все жирные места в средствах массовой информации. Это клише, но ведь правда, что сионисты контролируют СМИ и достаточно посмотреть, как Вашингтон манипулирует британской правящей верхушкой, чтобы понять, в чьих интересах это является. Клан смог добиться понимания в Штатах, и пришло время, когда группа националистов Британии должна шире дать знать о себе в большем масштабе. Это делает любое религиозное этническое меньшинство, которое того хочет. Они могут прямо обратиться к системе, чтобы получить свои пособия, занять верхние строчки в очередях на жилье, а белые должны сидеть, ждать и слушать пропаганду левых, отказавшихся от своих родных традиций и образа жизни.Билли Брайт ненавидел Тори даже больше, чем левые отбросы. Тори возглавили патриотическую позицию, размахивая национальным флагом, но одновременно выдаивая простого человека, словно он животное на большой ферме. Он с радостью увидел бы членов кабинета задушенными на улице. Они мошенники, с этим своим акцентом, и даже когда они делают тонкие посылы насчет расы, он не доверяет им. Евреи на высоких должностях говорили о двойных стандартах. Гитлер понимал, что есть что, и хотя он не шел до конца в реализации идеи массового уничтожения целой расы, он должен был признать, что, вероятно, поступил бы точно так же, как сделало большинство немцев, и сказал бы, что он был не в курсе того, что происходит. Легче было позволить недочеловекам па Востоке делать грязную работу, чем испачкать свои собственные руки. Временами он был так заведён всем этим блядством, что мог представить себя на улицах посылающим этих подонков на тот свет. Он знал официальную точку зрения правых, но предпочел бы увидеть всех этих банкиров из Сити и всех этих придурков, закончивших частные школы, пассажирами первого же поезда из Паддингтона. Ему тоже нужно было бы измениться, если бы их точка зрения стала официальной, потому что в Англии не было бы больше наркотиков, пьянки и беспорядочного насилия. Он стал бы новым человеком и надеялся, что его травма не будет признаком его неполноценности, когда дело дойдет до ломки костей.Все были счастливы, насколько можно было это ожидать при данных обстоятельствах. Альберт Мосс мирно скончался во сне, и тело его было обнаружено четырьмя днями позже, после того как мистер Фаррелл стал беспокоиться из-за того, что никто не отвечал на стуки в дверь Мистер Фаррелл был печален, но осознавал, что смерть приходит ко всем и к каждому, и что Альберт в загробной жизни, в которую он верил, столкнется с меньшими трудностями. По крайней мере он ушел мирно, во сне, и не был вынужден мучиться годами, лечась от изнурительной болезни. Он не умер от рака, не пролежал свои последние годы парализованным в результате удара. Он ушел с достоинством насколько смерть вообще подразумевает достоинство и оплатил свои собственные похороны. Цены взлетели до кеба с тех пор когда Альберт последний раз занимался этим вопросом, и мистер Фаррелл был рад, что эти прижимистые подонки из городского совета были вынуждены добавить к тому, что заплатил Альберт.Сосед Альберта снизу тоже был по-своему счастлив, потому что он испытывал сочувствие к старику, который воевал в Бирме и на Малайском архипелаге, но, тем не менее, ему не придется больше слышать его движения над головой. Это иногда доводило его до сумасшествия, когда мебель двигали в три утра и, когда он приветствовал мистера Мосса, тот не всегда отвечал дружелюбно. Он слышал, что старик верил в спиритизм, и, хотя не был суеверным и не верил во все эти глупости про призраки, сосед мистера Мосса не хотел бы, чтобы в его квартиру пришёл поболтать дух и решил остаться.Мишель Уотсон была еще более довольна из-за того, что мистер Фаррелл обнаружил тело через четыре дня после кончины. У нее могли бы быть неприятности, если бы труп не был бы обнаружен в течение месяцев. А местные журналисты докопались бы до этой истории. В национальных СМИ уже были широко освещены инциденты подобного рода, и такое положение вещей не выглядит хорошо, какие бы объяснения не были представлены. В то время как большая часть обвинений будет направлена на местные власти, социальные службы тоже подвергнутся проверкам, а это не сулит хороших перспектив в ее карьере, если ты, хоть и косвенно, связана с такого рода непростыми вещами. Она была амбициозной и знала, что у неё есть всё, что нужно для карьерного роста.



ВЫЕЗД В НЬЮКАСЛ



Я расстроен, голоден и говорю тёлке за стойкой вынуть палец наконец из зада и начать работать. Автобус должен был вскоре тронуться и у нас не было времени заниматься разной херотой. Забегаловка была набита пьянью, которые надираются сидя до закрытия, но нас обслуживали в первую очередь, потому, что это пятница и мы на пути в Ньюкасл. Идиотское время для выезда, но другого выхода нет, потому что мы должны туда отправиться – Челси играет на выезде, и мы часть большой команды. Марк убалтывает пару тёлок, и он определенно замутил с одной из них. Ее подруга остается свободной, но нам придется обойтись без них. Трах это трах, и никакая тёлка не сравнится с поездкой в Ньюкасл. Неужели мы предпочтём снять их и обслужить по полной программе? Полная смазка и банк, полный бензина? Проснуться с куском мяса грязной шлюхи на подушке завтра утром? Или открыть глаза в Ньюкасле с парнями в поисках джорди?Вечер холодный, а эти двое спят в теплых кроватях, которые согревают тёлки-однодневки. Нырнуть к ним в кровать настолько чертовски легко, что просто смешно, и к тому же тут не нужно никаких одеял с электрическим подогревом с этими двумя шлюхами. Долог путь до Ньюкасла, и все время подъем. Неизбежное похмелье и прерываемый ночной сон. Выбор такой – или в Ньюкасл или снять одну из этих девчонок. Позиция шестьдесят девять в меню. Выбор ясен. Баба, обслуживающая забегаловку, передает белый целлофановый пакет, и запах бьет мне прямо в лицо. Грибная лапша и кисло-сладкий соус. Выездной день особенный. Я говорю Марку бросить девчонок – будут ещё биксы, он улыбается, когда они посылают меня на хуй. Дает им от ворот поворот.Род снаружи сидит на крыльце. Мешал водку с пивом, и это сбило его с ног. А ведь знает, что мешать не следует. 0 нашем распоряжении пять минут, чтобы добраться до разворота на Хаммерсмит и перехватить автобус. Мы пускаемся в бег, я задыхаюсь, словно какой-нибудь жирный осел – выпитое вечером пиво плещется внутри, но я больше озабочен тем, чтобы не пролить еду, потому что она всегда проливается. Я добрался до поворота первым, а автобуса нет и в помине. Гарри Джонс и Нейл Китсон сидят на перилах, ограждающих вход в метро. Мы добрались вовремя.

– Еще минута – и у меня был бы инфаркт, вашу мать. Род появляется самым последним. Я злюсь.- Это потому, что ты за Челси.Марк – скоростной парень, когда рядом старая команда. Не привык убегать. Жиды могут поставить в этом виде новый мировой рекорд.- Не знаю, что я вообще делаю здесь, когда мог бы сидеть дома – тискать биксу.- Потому что ты – фан Челси. Как бы то ни было, это избавит тебя от уколов венерологов. Те двое – те еще девки. На твоем месте я бы держал свой член от них подальше.- Трудно поверить, что ты удержался бы, – говорит Марк.Я слышу, как бьется мое сердце- По крайней мере, ты до сих пор жив. Я в тебе сегодня не был уверен. Ты, парниша, принюхиваешься к каждой птичке, как только тебе выпадает шанс.- Да бросьте вы ребята. Мы пока еще не на футболе. Просто мне надо было как-то убить время. Дайте мне передохнуть, мозги привести в порядок.- Ты должен начать поднимать гантели, заняться бегом.- Как ты? Я прямо вижу тебя в спортзале, таскающим железяки.- Я же женат, приятель. Чего ждать, после того как наденешь кольцо на женский палец. Женись и никакого значения не будет иметь, в какой форме твое тело. Мэнди любит меня за мои мозги.- Какой еще мозг, твою мать? У тебя только одни мозги и они болтаются у тебя между ног.- Вот там с ними я и делаю мои упражнения. Пятнадцать раз за ночь. Регулярно, как часы. Я секс-машина. Работающая на пиве и готовая сурово оттрахать ее. Пятнадцать раз за ночь, каждую долбанную ночь безотказно.- Точнее говоря, раз в месяц. Один раз в месяц, по крайней мере с Мэнди, На самом деле ты тайный свиноёб.- Отвали. Единственный секс, которым ты занимаешься регулярно, – это со своей правой рукой. И я слыхал, что в последнее время и это не получается.Десять минут такой перебранки между Родом и Марком. И автобус снялся с места. Рон Хокинс, бывший скин, сидит за рулем. Рядом с ним Харрис, Капитан корабля во главе отборной команды. Мы забрались в автобус, и нам осталось только раз остановиться, чтобы подобрать ребят на Хангер Лейн. И затем – на несчастный север. Мы уселись сзади. Это классный автобус с туалетом и видео. На экране – «Бегущий по лезвию бритвы». Я видел это кино раньше, но без разницы, потому что фильм хороший. Сплошные роботы и путешествие во времени. Особенно язык и новая порода людей. Немного напоминает Лондон, вообще-то. Мутанты под землей. Харрис говорит, что у него есть пиратская копия «Заводного апельсина». Можно ее посмотреть позже, если хоть кто-нибудь не заснет после Бирмингема.Я сижу у окна и делю еду. Вкус приятный. Китайцы знают, как готовить. Они и индийцы. Лучшая жратва, которую можно получить. Я открываю банку пива и смотрю, как мимо проносится Лондон. Мы едем мимо закрытых пабов, забитых остановок и жалких пар, двигаясь к Вестерн Авеню. Оттуда прямо на Хангер Лейн. Около десяти парней стоят у входа на станцию рядом с парадом магазинных витрин, и автобусе Харриса не осталось ни одного места. Хорошая новость для бумажника этого пария, впрочем, он всегда неплохо зарабатывал этими рейсами, потому что достаточно людей уважают его способность носом чуять неприятности. Мы огибаем Северное кольцо, выезжаем на Ml, движемся на север. Мотор постепенно набирает мощность. Движок уверенно шумит. Рон отжал педаль газа до упора, а роботы «Бегущего по лезвию бритвы» заполнили экран. Человек против машины. И я хотел, чтобы роботы превратили Гаррисона Форда в кровавую кашу. Хотел, чтобы этот хуй выплюнул раздробленные зубы. Я знаю, каким будет конец, но всегда надеешься, что на этот раз все будет по-другому. Вдруг не будет хэппи-энда каким-то чудом. Голова Рода откинулась назад, и он крепко спит. Видит во сне Мэндн. Я толкнул Марка и наклонился к полу. Свяжем шнурки ботинок Рода вместе. Этот козёл заслуживает этого, пусть на будущее не мешает водку с пивом. Марк передаёт мне зажигалку, и я поджигаю шнурки. Пламя разгорается, и через двадцать секунд дым валит из его кроссовок. Этот мудак так и не проснулся. Должно быть видит сладкие сны. Мэнди, получающая свою пятнадцатую порцию за ночь. Род будет таким вымотанным, когда он кончит, что не сможет играть в пожарного. Он как чучело, которое поджигают на карнавале, а его идиотская улыбка не исчезает.- Род горит. Рот горит, – Марк напевает на мотив «Горящего Лондона».- Позвони пожарникам. Позвони пожарникам.- Огонь. Огонь. Огонь. Огонь.Ребята, сидящие на задних сидениях, подхватывают мотив.Фэйслифт, псих из Хейса или какой-то другой строительной площадки Западного Лондона, наклоняется вперед. Хлопает Рода по плечу, говорит, что он изображает Гая Фокса. Сначала Род не понял. Растерянно смотрит вокруг, Хваченный врасплох, с опущенными штанами, Мэнди Зашивает его, почему он остановился… В конце концов замечает дым и смотрит вниз. Паникует. Бьет ногой по сиденью впереди – может спалить весь автобус, если его не остановить. Все вокруг ржут, даже Фейслифт. Хотя смех такого типа может означать все что угодно.- Вы все пидоры. Хотите, чтоб мы все сдохли? Сделать мою дорогую жену вдовой с пятью голодными ртами, которых надо кормить?- У тебя нет детей. – Марк выглядит так, словно его голова готова стартовать в космос. Так он хохочет. – Пятнадцать раз за ночь, и ты не сможешь даже заставить свою женщину приготовить пудинг.- По крайней мере, я не какой-нибудь извращенец, занимающийся рукоблудством.- Твоя женитьба может быть просто прикрытием. Женился на тёлке и сбил нас всех с толку. Тайный охотник за мужскими жопами – вот кто ты такой. Ёбаный пидор у нас в автобусе, ребята! Нехорошо получается, не так ли? Это преступление, за которое вешают.- Забейся в клозет и дай пятипальцевой вдове ее порцию.- Пошел ты на хуй!Род матерится и бьёт ногой, пытаясь сбить пламя. Языки пламени поднялись уже сантиметров на двадцать. Разгораются с каждой секундой. Но он сбивает пламя, потратив немало труда, и начинает наезжать на меня Бог знает по какой причине. Как он догадался, что именно я его поджег, не знаю.- Не сиди здесь с тупой улыбкой на лице. Что, этот мудак рядом с тобой хочет тебя трахнуть в задницу? Поэтому ты такой довольный?В конце концов Род увидел и забавную сторону всего этого дела, и весь автобус трясётся от хохота. Даже Харрис и Рон, водитель, которые больше всех были заинтересованы, чтобы в результате нашей поездки автобус не превратился в сожженную кучу железа, вывезенную на отвод основной дороги. Просто наше охуенное счастье. Автобус мог превратиться в хлам ещё до Уотфорда. Но Род – настолько не в духе и слишком вымотан, не жаждет мести, что меня устраивало, потому что я и сам не настроен на нее. Он ведёт себя как настоящий белый человек. Принимает удар и снова засыпает. Я тоже чувствую себя, как будто бы меня разделали на живодерне. И хотя я в настроении продолжить дурковать, все-таки не хотел бы, чтобы в свою очередь Род также со мной пошутил. Банки с пивом ходят по кругу, а Фейслифт припал к бутылке качественной водки. Татуировки докрывают его руки, брюхо вылезает из джинсов. Ходячий стереотип футбольного болельщика на борту. Остальные психи, но прилично одетые психи. Фейслифт завелся и ноет про Черного Пола и Джона. Напился, но они крепкие парни и делают дело. Он узнает об этом очень скоро, когда джорди накинутся на нас. Джорди всегда выступают против Челси. Они не сборище лузеров.. Должен признаться, Фейслифт мне не нравится, но я не хотел бы перейти дорогу этому мужику. Он тянул девять месяцев за то, что уделал разбитой бутылкой мужа своей сестры во время драки в бильярдном клубе Хейса. Поэтому он вряд ли будет колебаться, если захочет разделаться со случайным знакомым. Говорит, что в драке ему повезло и пришлось порезать этого парня разбитой бутылкой. Побежал домой, а друзья жертвы окружили дом, пытаясь выбить дверь, и в это время появились мусора и повязали его. Говорит, что единственный раз в жизни он обрадовался, увидев этих подонков, хотя он знал, что у брата спрятана винтовка, и он бы использовал ее без проблем. Надо быть немного психом – воспринимать жизнь так серьезно, а Феслифт – тот тип людей, который повторяют свои ошибки. Тюрьма Делает таких людей еще хуже. Добавляет горечи каждому, кто опускается и заставляет участвовать в процессе еще более ёбнутым, чем раньше. Никому не нравится смотреть на чье-то порезанное на куски лицо, даже если человек самый настоящий мудак и заслуживает этого, и можно ещё как-то понять, когда кто-то, взбесившись, режет рожу незнакомцу, но не мужу своей сестры. Нужно иметь какие-то моральные нормы, иначе ты никто.Все шоссе одинаковы ночью. И тебе не доведется усидеть бесконечные поля зеленой Англии и великолепные пейзажи, потому что темнота покрывает жилые поселки и мертвые заводы. Города живых мертвецов: Дерби и Вулвер-хэмптон, а затем до Лидса и Хадерсфилда Англия полна дерьмовых городов. Мест, таких как Барнсли и Шеффилд Их нельзя сравнивать с Лондоном. Мы, лондонцы, сами по себе и не относимся к остальной Англии. Северяне ненавидят нас, и мы отвечаем им тем же. Для них мы просто куча показушников, подонки кокни. Они думают, что мы все хамы, типа Майка Болдвина, из-за того, что обращаемся с ними как с деревенскими простофилями, несмотря даже на то, что они живут в суровых засранных местечках. Две страны в одной. Думающие по-разному. Хотя когда мы на футбольном стадионе, на самом деле мы все одни и те же.Представь себе, ты едешь болеть за сборную Англии на выезде и северяне превращаются в людей. Немного похоже на героев фильма «Бегущий но лезвию бритвы». Андроидные парни из Йоркшира становятся другими личностями, когда ты в Польше или в другом восточноевропейском рабском государстве. Когда ты сталкиваешься с парой тысяч бешеных поляков, стремящихся отправить тебя в другой мир, вид толпы жирных подонков джорди, бегущих к тебе на помощь, снимает все проблемы. Это странное чувство, и тебе приходится подталкивать себя временами, чтобы не потерять его. Ты осознаешь, что дерешься с парнями, у которых тот же самый менталитет, но это не останавливает тебя. Если сесть и проанализировать, все это закончится тем, что все потеряет смысл. Логика тут ни при чем. Просто вычеркни это из головы и наслаждайся. Болеть за Англию совсем другое дело, и тут приходится вспоминать о приоритетах. Если ты увидишь знакомое по Польше или Венгрии лицо на игре в Англии, то, очевидно, тебе не захочется набить ему морду. Ты как-то попытаешься избежать этого. Впрочем подобная ситуация вряд ли возникнет. Но если такое случится, я скажу свое слово и попытаюсь защитить такого парня. Если не смогу, так тому и быть. Но это заставит меня чувствовать, как будто кто-то меня поставил по стойке смирно прямо на стадионе. Автобус, который мчится на север, не лучшее место для подобного рода размышлений. Ни к чему это. Ты просто хочешь получить свою порцию веселья, и это все.- У Арсенала было несколько моментов, – Фейслифт держит совет, сидя за нами с Мартином Хоу и с парнем, который служил в морской пехоте. Кажется, его зовут Дэйв Кросс.- Они никогда не сделают Миллуолл или Вест Хэ.м, -говорит Дэйв. – У них в составе слишком много гребанных ниггеров.- Без черных не обойтись.- Не так, как чертов Арсенал. У них – всё ребята из Финсбери Парка и Севен Систере. «Педди» не слишком хорошо играют в наши дни.Чёрный Пол – на переднем сиденье автобуса. Трудно сказать, прислушивается ли он. Он и Фейслифт на многое смотрят другими глазами, и однажды это во что-то выльется. По крайней мере, Билли держит рот на замке. В нашей толпе есть несколько ниггеров, но пара, которая здесь с нами в автобусе, достойные ребята, вполне и даже больше. Это связано с географией более, чем с чем-либо другим. Чёрный Пол встает и идет по проходу автобуса. Фейслифт бросает на него взгляд, который ни о чем не говорит. Их взгляды сталкиваются. Молчат. Чёрный Пол идёт отлить. Фейслифт, глотнув водки, говорит, что он мечтает размазать по стенке несколько этих муданутых джорди.Я продержался весь «Бегущий по лезвию бритвы», но заснул перед самым началом «Заводного Апельсина». Следующая осознанная картинка, это как я уже щурился и мигал заспанными глазами при взгляде на взошедшее солнце. Я никогда не помню своих снов, что вполне меня устраивает, и эти провалы в сознании заставляют ночь пройти быстрее Я, казалось, проспал всего несколько минут, и как только вытянул затекшую шею, почувствовал себя прекрасно Протер глаза и посмотрел в окно. Понятия не имею, сколько сейчас времени, и хрен его знает, где мы находимся, но автобус стоял, и снаружи перед моим взором предстали зеленое поле и голубое небо. Фейслифт стоял посреди этого поля с пустой водочной бутылкой, отливая накопленное за ночь. От травы поднимался пар. Этот парень – настоящее быдло. Если бы он не был таким крутым в драке, он стал бы для нас ходячей занозой в заднице.- Моча остановила парней. – Харрис выглядит свежим, как маргаритка, но все маргаритки уже зассаны Фейслифтом. – Пришло время вдохнуть немного свежего воздуха. Последняя остановка перед Сандерлэндом.Я поднялся и вышел наружу. Бодрящая утренняя прохлада, на которой так приятно отливать. Максимум облегчения. Настоящий оргазм мочевого пузыря. Гораздо лучше, чем этот обработанный химией толчок в автобусе, который толком и не работает. Я смотрел на раскинувшиеся передо мной поля, щебетали птицы, легкая дымка застилала сочную траву. Виднелись изгороди и старые дубы. В отдалении стояла пара домиков в окружении зеленых деревьев. Сбоку от одного из холмов паслось стадо коров, и когда я посмотрел на небо, то увидел бесконечный купол восхитительно голубого, со всеми этими плывущими по нему странными маленькими облаками. И затем посмотрел на этого татуированного мудака из Хейса, бредущего назад к автобусу. Он швырнул пустую бутылку в кустарник. Раздался звук разбитого стекла, и несколько коров, стоявших поодаль, повернули свои головы в нашу сторону. Они, наверное, подумали, что этот парень действительно мудак, поступая подобным образом в таком восхитительном сельском уголке.- Да, парни, хорошее жарево бы не помешало. – Фейслифт вытирает ладонью свое лицо. – Люблю гасить джорди на сытый желудок.Некоторые из ребят, стоящих вокруг и писающих на траву, смеются, потому что он выглядит, как нечто, напоминающее газетную карикатуру. Фейслифт, конечно, время от времени играет на публику, потому что мы все понимаем разницу между этим уголком Англии и нашими собственными жизнями. Но не надо трактовать это в извращенном смысле. Мы просто остановились, облегчились и вернулись обратно в автобус. Мы без раздумий оставили позади себя пустые бутылки. Некогда распускать сопли по поводу природы и романтики. Начнешь думать об этом – и ты состаришься раньше времени. Возможно, мы и считаем себя дерьмом, не заслуживающим чего-то хорошего. Автобус тронулся с места.Идея раннего начала заключалась в том, чтобы забуриться в один паб в Сандерлэнде, где Харрис организовал сборный пункт. Планировалось встретиться с несколькими фирмами Челси, опрокинуть несколько шербетов, затем сесть на поезд до Ньюкасла. Таким образом эти подонки-джорди не будут знать, откуда мы прибываем, и полиция не будет ошиваться вокруг, разыгрывая из себя большого брата. Парни Ньюкасла будут стоять в своих дурацких кепках и трясти выпирающими от «Ньюкасл Браун» пивными животами, как вдруг – дымовая вспышка – и Челси обрушивается на них как лавина. Вот такая, во всяком случае, была идея.Пока легавые будут поглаживать друг другу задницы дубинками, им не останется ни хуя, кроме нескольких толстых джорди, которых придется соскребать с тротуара. Харрис достойно организовал день, и если все пойдет, как он планировал, уже к трем часам кое-кому будут проломлены бошки. Местное мудачье заслуживает этого за весь немыслимый безмазовый треп, который они вечно несут. Если план мастера сработает, то получится смачная сшибка.Я чувствую себя великолепно, нет даже намека на похмелье. Бодун в обязательном порядке снимается лагером, и несколько банок разбавленной мочи помогут преодолеть обезвоживание. Род проснулся и мычит о своих обожженых ногах, которые в общем-то не выглядят таковыми для меня. Марк пялится в окно, наблюдая за проносящимся ми мо миром. Я – свежий как огурчик, но ванна бы не помешала. Не нравится мне махаться немытым. Не могу понять всех этих грязных хиппи, покрытых вонючей коркой ублюдков.- Впереди легавые, парни, – предупреждает Харрис. -Пригните головы. Притворяйтесь, что спите, ну в этом духеДа, пришло время почитать книжки. Восемь утра в субботу, мимо нас проезжает полицейская машина с мигалкой, выходит вперед, и легавые окидывают нас подозрительными взглядами. Может, пронесет, но вроде вляпались, наш автобус остановили за углом. Копы выходят и начинают говорить с Роком. Он смотрит назади усмехается. Мы сидим с непроницаемыми лицами, вполне достойные прихожане, спешащие в церковь. Можно пропеть хором мальчиков несколько молитв. Рои вырубает все еще работающий мотор и возвращается к разговору с легавыми. Харрис сидит впереди, как на раскаленной сковородке. Я уже ощущаю жар.- Вот и все, что нам, на хуй, требовалось, – качает головой Марк. – Что мы будем делать теперь до трех часов? Надо было все-таки трахнуть прошлой ночью ту биксу. Эти козлы, наверное, пошлют нас назад в Лондон.- У нас есть билеты, – замечает Род. – Возможно, это просто проверка. Как они могут знать, что мы прибудем в Сандерленд в это время, когда Челси играет с Ньюкаслом в три?Действительно удивительно. Мусоров, должно быть, предупредили заранее. Наводит тебя на мысль о копах, работающих под прикрытием, и о десятилетних приговорах. Гайки закручиваются все круче, и серьезные фирмы должны фильтровать народ и вышибать подозрительных Ты обязан знать своих людей, должен прошататься с ними какое-то время, и к любому новому человеку, возникающему в команде из ниоткуда, всегда нужно относиться с подозрением. . Надо быть осторожным. Если ты не стоишь за клуб, то можешь сьебывать. Рои спорит с легавыми, поднимает руки к небу, затем возвращается обратно к автобусу. Он что-то говорит Харрису, который затем объявляет нам, что эти гады де пускают нас в Сандерленд. Они сопроводят нас на станцию техобслуживания, где мы сможем позавтракать, затем в какой-то паб за пределами Ньюкасла, где они будут держать все челсинские автобусы, пока не настанет час до матча. Каким-то образом просочились слухи, и они хотят увериться, что Челси не погромит со страшной силой Ньюкасл.Мы ничего не можем сделать, нам остается только сидеть, строя из себя воплощенное спокойствие. Мы не знаем, получили ли легавые обстоятельную информацию о встрече мобов, или же просто им простучали, дескать, что-то где-то планируется. Довольно стремно. Словно за тобой наблюдают и записывают все твои разговоры. Такое впечатление, что ты вообще ничего не можешь сделать в эти дни без стукачей и шпионов, пишущих акцию. Если за тобой не наблюдает видеокамера, то наверняка рядом шныряет какой-нибудь тайный пиздеж под прикрытием, снимающий информацию. Похоже на существование при какой-нибудь южно-американской диктатуре, в таком вот духе.Полицейская машина трогается, и мы следуем за ней, э за нами еще пристраивается мясовозка. Охуенная шутка. Их бешено крутящиеся мигалки словно свидетельствуют с том, что мы какой-то вирус, который ни в коем случае нельзя допустить до местного населения. Мы – прокаженные Они считают нас вшами и будут обращаться с нами так, как захотят. Мы проезжаем мимо зеленых лугов и заброшенных домов и, наконец, прибываем к станции. Ни хрена не врубаюсь, где мы оказались. День конкретно пошел неправильно.- Должен был я выебать ту биксу прошлой ночью, продолжает бубнить Марк свою поебень, потому что он полюбому не пропустил бы выезд в Ньюкасл. – Вместо того чтобы мне отсосали, я застрял тут с вами, козлами, и английским завтраком на шоссе.Мы входим в забегаловку при станции, я сажусь за стол и принимаюсь за традиционное английское утреннее жарево. Дороговато, конечно, но мы не скулящие нищие и не жалуемся. Мы все зарабатываем бабло, и его на что-то надо тратить. Несколько семейных пар с детьми довольно нервно поглядывают в нашу сторон}^, но хрен его знает, что им там приходит в голову относительно нас. Да, правда, мы раньше устраивали пару хороших махаловок в придорожных закусочных, но то было давно, к тому же такие места легко пасут легавые, и тебе надо держать ухо востро. Ты можешь закончить в кутузке. И даже несмотря на это, когда подъезжает автобус другой команды, вы должны заняться делом, если они при интересе, иначе вы будете выглядеть как кодла лохов. Легавые держат над ситуацией свечку. Они знают, что делают.Мы видим, как прибывает в сопровождении полицейского эскорта еще один автобус, и выходим посмотреть, кто и откуда. Наверняка Челси, но мы проверяем название, чтобы понять, орава ли это малолеток или же другая фирма. Выясняется, что это автобус из Слау. Микс матерых бивней и молодых парней. Мужикам порядком за тридцать, мы знаем их в лицо, а некоторых по именам. Эти парни годами были при деле и сопли по полу не размазывали.- Ну как делишки, чуваки? – Дон Райт навис над столом. Должно быть, ему уже стукнуло сорок, если не больше. – Легавые обложили нас, как будто знали, что все мобы собираются в Сандерленде.- Наводит на мысль, кто же настучал в их контору? – Марк щелчком кидает фасоль через весь стол в Рода. – Похоже, что нас ждет долгое ожидание трех дня.- Все пошло как-то не так. – Дон отправляется за своим завтраком, глаза у него остекленевшие.- Этот чувак – настоящий шизфреник, – говорит Род. -Раньше работал в морге, или как там они его называют. Тыпогляди на его глаза. Словно он пьян или обкурен, но вообще не от мира сего. Надо окончательно потерять башню, чтобы работать в морге со всеми этими мертвыми телами.- А я слышал, что он был грузчиком. – Марк оставляет в покое фасоль. – Даже Дон Райт не смог бы работать в морге. Ты должен быть больной на всю голову, чтобы так жить.Я видел, как он в свое время прыгнул на башку какого-то мудака из Лидса. Чувак лежит холодный, а он использует его кумпол как трамплин. Вот это настоящая работа по повреждению мозга. Меня не парит перехлестнуться с кем-то, но пытаться расколоть их головы надвое, как кокосовый орех, это уже за пределами понятий о порядке.Я попытался подумать, на что же это похоже – работать в морге. Они выкачивают из мертвых кровь, и перед твоими глазами предстает всевозможная мясорубка – скорбный результат всех этих дорожных аварий и прочего зверства в том же духе. Тебе начнут сниться трупы, и твоя крыша поедет в ад, далеко и надолго. Чисто предположим, что ты не будешь думать ни о чем другом, кроме как скакать на башке какого-нибудь козла, после того как ты видишь перед собой разрезанные надвое тела каждый раз, когда приходишь на работу. Единственное из еще более худшего, что я только могу предположить, это работать палачом или наемным убийцей. По крайней мере, ты хоть не мочишь людей в морге. Я внимательно наблюдал за Доном Райтом, погрузившимся у стойки в меню, и только диву давался.Еще два часа такой волыны, и нам остоебенило болтаться как говно в проруби. Подогнали еще пару автобусов, и мусора объявили о своей готовности сопроводить нас в паб, о котором они так упорно трепались. Мы сели обратно в автобус, и тут произошла очередная задержка из-за ожесточенной перепалки легавых с водителем автобуса Слау. Оказалось, что многие бивни просто вызвонили себе частных таксистов (кэбы) и ненавязчиво смылись. Полиция пришла в состояние дикого бешенства Они хотели точно знать где назначен общий сбор, но никто не сказал им ни слова. Они ссали против ветра. Не могу точно сообщить подробности и последствия.Мы подскочили как ошпаренные, матерясь и проклиная себя, что нам самим не пришла в голову такая прекрасная идея. Бог ты мой, со стороны это выглядит ясным как день – вся станция техобслуживания быстро пустеет и целый конвой таксистов-частников прорывается в Сандерленд с мобами на борту Мы сели и должным образом выразили восхищение крепкими нервами этих чуваков. Хрен его знает, чем для них все закончится этим днем, но их поступок прекрасен. Мы прибыли к большом пабу, стоявшему в стороне от дороги, и в течение пары часов это место кишмя кишело Чеки. Все принялись напиваться как черта, и стены заведения просто завибрировали в такой атмосфере. Мы взяли несколько шербетов и смотрели, как легавые топчутся снаружи на парковке со всеми их мясовозкамн и собаками. Похоже, в этой стране творится полный беспредел. Что вообще случилось со свободой передвижения и выбора? Так было всегда, насколько я предполагаю, но время от времени осознание этого выбивает тебя из колеи. Около двух часов они очистили паб, и мы -целая армада автобусов с воющими мигалками вокруг -двинулись в Ньюкасл.Мобы местных уже ошибались в полной готовности и показывали нам «дрочилы», когда мы въехали в город и остановились у Сент-Джеймс Парк. Автобусы встали, где было сказано, и мы вступили в феодальные владения Ньюкасла. Несколько джорди распевали песни вниз по улице, но не делали никакой попытки броситься на нас Мы зашли на площадку без всяких напрягов, и саппорт Ньюкасла зашелся в крике «Вынесем Лохов». Дон Райт и другие уже сидели на трибуне, и у самого чувака под глазом красовался огромный фингал, а костяшки были сбиты.Он смеялся и рассказывал нам, как бездарно мы пропустили реальный махач. Он был доволен, как сытый кот, Сказал, что они слиняли из того подставного паба и две сотни сильных ребят из разных фирм ворвались в Ньюкасл без полицейского эскорта и бросились сразу к одному из пабов в городском центре. Джорди были немало изумлены, но быстро собрались вместе, и получилась знатная стенка на стенку. Он сказал, что деньги, потраченные на частных водил, того стоили. Такое путешествие – благо для души.

(Часть текста переведена А. Керви)



ПОГОНЯЯ БЫКОВ Ч.1



Солнце слепило, пробиваясь через деревья и скалы, ошеломляюще оранжевое. Такое, какое Вине Мэттьюс никогда не видел в Лондоне, хотя, может быть, он никогда и не смотрел на него. Что бы там ни было, солнце выжгло тропинку через Страну Басков, и жаркая потная поездка из Мадрида почти заканчивалась. Еще полчаса – и они будут в Сан-Себастьяне и смогут развлекаться несколько дней в тишине дружелюбного города вдалеке от бензиновых паров и агрессивности Мадрида, его столичной полиции и фашиствующих бандитов, только и ждущих, чтобы искромсать прославленных английских хулиганов, приехавших на финал Кубка Мира 1982 года.Их в купе было шестеро. Четверо из Саутхэмптона и друг Вшгса Джон. Дешевое пиво, которое они привезли с собой за границу, давно выпито и обезвоживание лишает последних сил. Только Вине держится еще на ногах, глядя, как пробегают спящие холмы и разбросанные крестьянские дома; плавное движение поезда, запах стран и машущие в знак приветствия дети восхищают Винса. Для него это было великое путешествие, и он впитывал все это, потому что скоро придется вернуться домой. Туда, в Лондон, с его башенными блоками домов и тупиками. Сказать по правде, Лондон лучше, чем Мадрид, кошмарный город, но Страна Басков была в другой Лиге.Мадрид – еще тот эксперимент. Вине должен был признать это, но к концу нагрузка стала уж больно велика. Особенно после игры с Испанией, когда они вышли с Бернабеу и местные сгруппировались для нападения, достав ножи из сверкающих сатиновых рубашек. Англичане пошли в атаку – и испанцы разбежались. Потом появилась полиция со своими поднятыми дубинками и начала молотить по каждой британской голове, которая попадалась им на глаза. И их были сотни, одетые и вооруженные, словно они массовка какого-то научно-фантастического фильма, и каждый как будто добивался выступления в главной роли. Они били англичан за Фолкленды, показывая журналистам, что все легенды о хулиганах рассыпатся под мощью испанской цивилизации. Вине и пара парней, отрезанные, пробились через стадион отдельно от английской толпы, которая держалась вместе как для защиты, так и для всего другого. Их пинали и били испанцы, но они выжили, не получив нож в ребро.Вине испытывал глубокое сочувствие к баскскому делу. Они не хотят иметь никакого отношения к правительству в Мадриде. Они борются за независимость, а Вине понял во время своего нахождения в Бильбао в течение первого круга первенства чемпионата мира, что баски -отдельный народ, такой же, как шотландцы, уэльсцы и ирландцы в Британии. Баски обращались с англичанами, как с людьми, а не как с хулиганами, какими их изображали газеты в течение группового турнира, еще до того, как английская сборная переехала в столицу. Напиваться и играть в футбол на пляже – хороший способ провести десять дней. Вине до того допился перед тем как уехать в Мадрид, что уже ничего не соображал. Местный парень заплатил за билет и сунул кошелек Винса обратно ему в карман после того, как извлек из него необходимую сумму. Он проснулся в Мадриде в тяжелом похмелье и обнаружил, что потерял нескольких друзей. Сейчас они снова ехали на север, спасаясь от пыли и ненависти столицы. Во время пребывания в Мадриде они жили в пансионе в квартале красных фонарей, которым управляли шесть женщин, похожих на близнецов в возрасте где-то от шестидесяти и выше. Они были по-настоящему милые жен-Чины, всегда одетые в черное и с гладко зачесанными назад волосами. Именно такими Вине и представлял испанских женщин. Или так или как молодую мексиканскую бандитскую шлюху из пограничного города, типа Тихуаны, с грудями, вываленными на стойку, и с волосами, вымазанными растительным маслом. Фильмы и газеты всегда рассматривают иностранцев под одним и тем же углом. Они в тисках стереотипов, что неудивительно. Способ, каким медиа изображает людей, которые ездят за футбольными командами на матчи, отражает то, как они относятся к другим проблемам,Вине был в списке. Он мечтал о чемпионате мира н экономил деньги в течение двух лет. Это событие должно было расширить его кругозор, и он надеялся встретить больших людей. Много ребят ездили сами по себе, и каждый, выпивая, находил себе друзей, с которыми и кучковался. Некоторые из парней считали, что это как на войне – дух Блица и все такое. Но Вине думал, что это даже лучше. Это Англия играет на выезде, и парни из Скарборо, Экстера, Карслайла, практически из любого города все вносили свой вклад в общее дело теперь, когда были за пределами Англии и своих городишек. Соперничество клубов было в основном забыто. Он не говорит, что английские болельщики были самим совершенством все это время. Было несколько ребят, которые стремились Задать жару как можно большему количеству испанских молодчиков, но всегда и везде найдется несколько тупоголовых, куда бы ты ни поехал. Это было лучше, чем на войне. Прежде всего, здесь никто никого не убивал.Он смотрел на пролетающие деревни и воображал себя живущим в горах. Там был такой запах в воздухе и солнце такое жаркое, что леса были полны света. Это было мелькание совсем другого вида жизни и это, как вирус, заразило его. Он вернется домой, будет экономить несколько лет, по-настоящему попытается зарабатывать и урежет все расходы не первой необходимости, а затем только вы его и видели. Все, о чем бы он ни подумал, казалось ему прекрасным.Когда у него появятся деньги, он уедет в Индию. Через несколько лет он сделает это. Эту страну Винс хотел увидеть больше чем какую-либо другую. Прежде всего, он будет -пешком бродить по Непалу. В Непале полно путешественников, по крайней мере, так говорят, а Гималаи – самые высокие горы в мире и даже если Катманду чуть переборщила с коммерциализацией, они ничего не смогут сделать такой горе как Эверест. Он пройдет акклиматизацию, сядет в автобус до Индии, а потом он собирался в Австралию на работу. Это, должно быть, будет культурным шоком. Наверняка так и будет. Вине не был глупцом, но Испания была первой страной, в которой он побывал, кроме Англии, конечно, и она была великолепна. Он не ощущал никакого давления, как будто крестьянское тягло, о котором говорилось в школьных учебниках, было разрублено на куски и выброшено. На поезде через Францию, а затем в Испанию, Бильбао, Мадрид, со всей его злобой, и вот теперь поездка в Сан-Себастьян.У него будет другая жизнь. Когда он вернется, друзья и семья будут с ним по-прежнему. Его не будет год, может быть, два, три, четыре, пять. Друзья будут в тех же самых лабах, встречаться с теми же самыми женщинами, говорить о тех же самых вещах, и это придавало Винсу дополнительную смелость, потому что он не хотел уезжать навсегда. Он хотел посмотреть мир, вернуться в Англию и найти все, каким оно было прежде. Они не хотел больших изменений. Дела могли бы быть лучше, они всегда могут стать лучше, и он не из тех вечно недовольных людей.Поезд тяжело преодолевал подъем. Механизмы постанывали, и Вине прислушивался к голосам, к ноющему старику – пленнику системы, рассказывающему самому себе историю из своего детства. Он почти ничего не мог разобрать. Остальные ребята спали, и он был рад, что не включил полную скорость во время пьянки. Он вышел из купе м постоял в коридоре, опустив окно и высунув лицо наружу. Воздух был теплым, но свежим. Он глубоко дышал и видел себя на одной из этих телевизионных программ о путешествиях болтающим о рае. Затем поезд подходил к Сан-Себастьяну. Сельский пейзаж смеялся над городским, и Вине вернулся в купе, говоря ребятам, что они кучка ленивых подонков, и настало время поднять свои задницы Нахождение пансиона заняло какое-то время, но они нашли приятное местечко недалеко от моря. Распустившиеся цветы в саду, чистые комнаты. Единственная проблема состояла в том, что на всех не хватило кроватей, но на следующий день хозяйке пообещали, что кто-то съедет. Женщина была среднего возраста и деловая, носила белое хлопковое платье и не моргнула и глазом, когда на пороге появились шесть английских парней. Это было приятно, Они выглядели крутыми в спокойном Сан-Себастьяне – смесь пивных животов, татуировок и грязных порванных джинсов. Один из саутхэмптонских парней, Гарри, таскал с собой портфель, завязанный веревкой. Они выглядели неряшливо – варвары индустриальных трущоб замерзающего севера. Винса рассмешило такое описание. Но именно это сделало с ними трехнедельное пребывание в дороге, остановки в дешевых пансионах, в которых не было горячей воды, возможности хорошенько помыться и постирать, и долгие медленные поездки на поездах. Но женщине было на это наплевать. Вине подумал о том, что она, может быть, даже не обратила на это внимание. Но потом она сказала им отдать ей грязное белье, и она отдаст его в стирку. Затем она сказала, чтобы они приняли горячий душ.Вине решил найти другое место для ночлега на эту ночь. Он вышел, предварительно договорившись встретиться с остальными ребятами в близлежащем баре. Ему не хотелось пускаться на поиски пансиона и, кроме того, надо было экономить деньги. У него не было достаточной жировой прослойки, и ночь на пляже, наверняка, принесет ему пользу. Свежий воздух все еще был новостью после липкой загрязненной атмосферы Мадрида. Вечер был теплый, и он пошел к морю. Пересек песок, снял туфли и носки, а затем подошел к золотой полоске моря. Множество людей прохаживались по пляжу, большинство целыми семьями. Пары держались за руки, разминая ноги перед предстоящим ужином. Винс проголодался. Ему было наплевать, что он не вписывается и не разодет, как эти испанцы в своем доросла шмотье. Достаточно справедливо. Никаких жалоб. Англия – бедная страна, а он совершенно определенно был англичанином.Он выбрал местечко на песке подальше и наблюдал, как поре мягко набегало, а затем убегало от него. Большинство из этих на берегу, очевидно, имели деньги, и он пытался ОТЛИЧИТЬ курортников от местных. Это было нетрудно, но он не чувствовал той злости, какую испытывал к богатым подонкам дома. Прежде всего, он не понимал язык, поэтому не мог различать, кто с каким акцентом говорит. Помимо этого, ему было наплевать. Он был сам по себе, и те нормы поведения и отношение к людям, которые навьючены на его спину в Лондоне, где классовая система стала такой размытой и искаженной, что нужно быть ученым, чтобы разбить людей по классовым категориям и подкатегориям, отброшены. Вся эта массовая чепуха не слишком волновала Винса. Он, как и большинство англичан, не доверял политикам и интеллектуалам. Тем не менее, его жизнь и поведение были основаны на ненависти к богатству и привилегиям. Вне Англии он был способен расслабиться. Обычные правила и нормы больше не применялись. Он хотел бы не возвращаться домой подольше, но все решали деньги. Тем не менее, у него есть план. Он разработал маршрут побега. Как в фильмах о Второй Мировой войне. За исключением того, что военнопленные в них бежали в противоположном направлении.Вине просидел на пляже долго, прежде чем расстался со двоими мечтами и направился к бару. По дороге он наплел место, где можно было провести ночь под мостиком Прибрежного бульвара – достаточно укромное. Влюбленные сидели на бревнах, а группа людей разжигала костер На песке и готовила рыбу. Темнота скрывала его неряшливый вид, и пока он не вышел на освещенное шоссе, он не Чувствовал себя чужим. Здесь и близко не было так плохо, как в Мадриде, но там он столкнулся с чем-то новым идя по разгневанному городу, в котором каждый взгляд говорил ему, что он – низшая форма жизни. В первый раз он почувствовал, что такое быть жертвой расизма, и старики на площади, куда англичане- ходили выпить, были стопроцентными фашистами, сторонниками Франко, которые поднимали руки в гитлеровском приветствии во время игры Англии против Германии, когда играли национальный гимн. Это было странное зрелище, вызывающее в памяти старый черно-белый фильм о Нюрнберге, и делало карикатурные приветствия англичан бессмысленными.Он как-то должен приспособиться к подобному чувству, потому что собирается однажды увидеть мир, и если все обернется хороню, кто знает, может быть, он никогда не вернется в Англию. Эта мысль заставила его вздрогнуть, хотя все это будет в будущем. Он был голоден, но должен экономить деньги, выпить пару кружек и хорошенько выспаться. Будет по-своему хорошо спать одному на пляже в чужой стране. Но сейчас он мечтал о холодной, как лед, выпивке. Он зашел в бар.

– Ты в порядке, Вине? Мы думали, что ты забыл о нас. -Джон стоял, прислонившись к стойке, выглядя отшкребанным и отполированным, несмотря на то, что его одежда была мятой и не выстиранной. Завтра он будет выглядеть также. По крайней мере, он надеялся на это.- Ты нашел место для спанья? – Харря стоял в кружке с другими саутхэмтгоискими парнями и заказах бутылку мечевидного пива для Вннса, который передал ему деньги. Они не пили как обычно, заказывая выпивку для всех по кругу, потому что у них почти не осталось денег. Покупать себе самому выпивку не было принято дома, но здесь настали тяжелые времена. Вине сказал им, что собирается спать на пляже.- Я об этом не подумал, – сказал Джон. – Хорошая идея. Ты немного сэкономишь. Но душ был божественным, и в пансионе есть горячая вода. За последние три недели первый раз почувствовать себя чистым. Ты бы подождал до завтра.- Не забудь о чистом туалете. Сидишь на унитазе, и никакой извращенец не пялится на тебя через дырку, просверленную в степе.- Помнишь тот случай, когда Шин сидел, читая непристойный журнал, который он взял у того старика на площади? Он сидит, дрочит, а затем посмотрел вверх, а там кто-то наблюдает за ним.Шип выглядел смущенным, пока Джон рассказывал эту историю. Он сидел на стуле рядом с остальными саутхэмп-тонскими парнями, Кевином, Тони и Гарри. Он всегда называя Джона щебечущим кокни, и лондонец делал все возможное, чтобы оправдать свое прозвище. Они познакомились в Мадриде, приехав туда на одном и том же поезде. Все остальные просто рассмеялись.Он выскочил из туалета со спущенными джинсами и стоящим членом, наблюдающий глаз смылся. Проходящая мимо одна милая старушка, остановилась и уставилась на него. Он повернулся и побежал назад в туалет с голым задом.- Мадридские старушки просто прелесть, – сказал Bинc. -Прелестные леди. Но разве можно там жить? Святость в районе красных фонарей. Но им плевать на это. Они ходят в церковь каждый вечер. Вся Испания немного забавна, вот с такими противоречиями. У них был Франко все эти годы, их легавые – психи, которых, должно быть, тренировало гестапо. Их правительство хуже, чем наш парламент, но они все маршируют в церковь вместе.- Это все напоминает фильмы о мафии, – сказал Гарри. -Ты смотришь фильм, такой как «Крестный отец», и там они режут друг друга на куски, стреляют в людей для развлечения, а затем видишь их перед алтарем, бормочущими молитвы, прося Господа о прощении.Вине отхлебнул из бутылки. Пиво было ледяным. Он уже привык к вкусу испанского пива, но не мог сказать, что оно было так уж хорошо. Он старался не ныть по этому поводу, потому что все другие парни всегда ныли насчет того что пьют мочу вместо пива, а он говорил им, что он никогда не пил ссанье раньше, так что не знает, что это такое. Это всегда вызывало смех.- Заставляет тебя задуматься о католицизме в целом, -сказал он. – Ведь если подумать, возникает вопрос, какие страны были фашистскими перед последней войной и в ходе нее? Италия с Муссолини и Испания с Франко. В Германии руководил шоу Адольф, и его поддерживали католики на юге в Баварии и других местах, а хорваты и украинцы присоединились к нему. Франция разделилась напополам и отправляла своих евреев в Германию. Что касается поляков, они тоже не очень-то любили евреев и, если тем удавалось убежать из варшавского гетто, они попадали в руки к польским партизанам. Теперь посмотрим на Латинскую Америку и все эти диктатуры. Там ведь они все католики, не так ли?- Откуда ты знаешь это? – спросил Шин.- Иногда я читаю книги. Смотрю документальные фильмы по телеку и тому подобное.- А что насчет ирландцев тогда? Их страна не была фашистской, не правда ли? Мои мать с отцом из Ирландии. Они сказали бы мне, если бы там правил Гитлер в то время.- Ирландцы другие.- Как это?- Они кельты. Они стали католиками из-за шотландцев, которых англичане привезли в Ольстер, а те были протестантами. Они просто перешли на другую сторону. Вот что случилось там. И еще. Ирландцы не самый широко мыслящий народ в мире, и они также не поддержали Англию во Второй Мировой войне.- А какого хрена они должны были поддержать ее? Когда англичане что-нибудь сделали для ирландцев?- Мы дали им Оливера Кромвеля, – засмеялся Джон, пытаясь разрядить обстановку.- Да, правильно. Оливер Кромвель. Чертов убийца.- Я не собираюсь наезжать на ирландцев, – сказал Вине. – Я просто пытался сказать, что немного странно, что католики, по-видимому, склонны поддерживать правых лидеров. Я не говорю, плохо ли это, хорошо или что-то среднее. Я говорю только, что это, скорее всего, не совсем совпадение.- Это потому, что евреи убили Христа, – сказал Кевин. – Подонки иудеи убили Спасителя. Именно они, все они, католики, ненавидят евреев. Посмотришь на католика и увидишь фанатика. Вы видели их в Мадриде. Фанатизм горит у них в глазах. Они не понимают его причину, но они должны подчиняться лидеру. Они подчиняются Богу или Франко, или Гитлеру, или Муссолини, или хрен его знает еще кому. Не имеет значения – с этим они рождаются. Это приходит вместе с религией.- Ирландцы не такие, – сказал Шин.- Они другие. Островная раса. Другое племя. Кельты, одним словом, – сказал Вине.- Почему все тогда ненавидят Шпор? – спросил Джон. -Они – жиды, и все клубы ненавидят этих подонков.- Потому что они выпендриваются, – ответил Вине со смехом.Джон продолжил:- Нет. Ненависть есть, но она другая. В Англии нет религиозной мании. Несколько викариев, пасущих свою паству. Несколько старых дев в деревнях, жаждущих, чтобы их трахнул работник фермы, и знающих, что у них ничего не получится, и поэтому хватаются за библию, говорят, что если их никто не трахает, то почему должны трахаться другие?Все смеялись. Это была интересная мысль. Вине никогда не думал таким образом раньше. Он обдумает это позже, в спокойной обстановке. Он допил свое пиво и купил по бутылке Джону и себе. Еще пара бутылок – и он смоется из бара. Он мечтал о горячем душе, завтрашнем утре, но сначала нужно было как следует провести сегодняшний вечер и ночь. В баре было несколько приятных пташек, хотя он видел, что они ври деньгах, а английские пацаны немножко отличались от остальных в баре. Большинство посетителей -мужчины и женщины – немногим за двадцать. Он заплатил бармену и взял бутылки.- Помнишь тот бар в Мадриде, неплохой, правда? – сказал он, поворачиваясь к остальным ребятам лицом. Бедняжка старина Лари, видно, вообще не понимал, что происходит в баре. Бедняга просто стоял, пытаясь подсчитывать, на сколько всего мы сожрали, и у него не было ни единого шанса.- И там все было намного дешевле, чем здесь, – сказал Гарри, глядя на свое пиво, а жратва была – ну все, что хочешь, вплоть до крабов.Тот мадридский бар находился рядом с пансионом, в котором они остановились, и он был первым, в который они пошли вечером, и последним перед дорогой. Они обычно разбавляли свои вечера парой часов пышки, заглатывая грязное дешевое вино и пиво, которое подавал Ларч. На стойках стояли большие подносы с едой, все что угодно – от рыбы и цыплячьих крылышек до поэльи и хлеба. Все было жирным – пища рабочего класса, и идея состояла в том. что клиенты сами берут, а затем оплачивают счет в конце вечера. Англичане, как всегда, когда сопровождают национальную команду на выезде, залетали в бар, угощались, а затем говорили, что ничего не ели, когда, приходило время расплачиваться. Они считали, что испанцы обращаются с ними, как с грязью, словно они были отбросами, так что использовали тактику стаи и полагали, что если их не рассматривают как отдельных личностей, тогда местные не смогут различать их.Ларч командовал в баре до часа утра, а затем уходил. Его место занимал человек постарше и пожирнее, владелец заведения. Ларч был неплохим мужикам и получил свое прозвище из-за сходства с одним дворецким из популярного фильма ужасов. Он был высокого роста и всегда как-то клонился вперед, никогда не выказывая никаких эмоций. Иногда он улыбался, глядя на английских парией, жрущих на халяву, и хотя он нечасто пускался в длительные разговоры с ними, но так как они всегда платили за выпитое, он редко выходил из себя. Может быть, он снисходительно относился к этому, потому что считал, что раз бар не его, то ему плевать. Вине не имел определенного мнения на этот счет. Сложилась довольно странная ситуация, потому что они приходили в бар вечер за вечером, тридцать или сорок полупьяных английских парней в шортах и теннисках, распивающих песни о Фолклендах и болтающих с проститутками, работающими на тротуаре возле бара.- Помнишь, как мы вернулись из этой дерьмовой дискотеки, а поливальные машины проехали мимо и обдали нас водой? Мы торчали от вина, а они, видно, забавлялись, промочив нас до нитки, а потом просто уехали.Когда они вышли из бара, Вине повернул в сторону пляжа, пока остальные болтали о хрустящих белых простынях, ожидающих их в пансионе. Вине смог управиться со всеми этими подначками и пошел напрямик по полупустым улицам к месту, которое он выбрал себе на ночь. Подымался легкий ветер, и он вынул пиджак из своего мешка, который привез в Испанию. Пиджак вряд ли защитит его, если ветер усилится, ну ничего, он как-нибудь переживет. Он встал на четвереньки и пролез под мостик прибрежного бульвара, выровнял песок и положил мешок под голову. Прижал ноги к животу, как плод в чреве матери. Он знал, что по пьянке засыпает легко, поможет ему заснуть и на этот раз. Он был голоден, даже, можно сказать, помирал от голода, но пожрать было нечего и негде. Хорошо бы, если бы бар Ларча был в Сан-Себастьяне.Вине скоро начал засыпать, меняя положение тела в песке. Здесь было не так комфортно, как он себе воображал. Под ним был не такой мягкий песок, какой был на пляже. Под ним была смесь из кусков глины и камней, видимо, из того материала, из которого был сделан фундамент бульвара. Море было спокойным, и он наслаждался мыслью о волнах, набегающих на берег, а потом снова убегающих в море, наслаждался его ритмом, который усыпит его. Это был момент, ради которого стоит жить. Он увидел кусочек нового мира. Море, в конце концов, успокоится и затихнет совсем но этого не случилось, и через полчаса шум моря стал оглушающим, как будто его подвергли китайской пытке водой Он не смог заснуть. Ветер усиливался, и ему было холодно. Мысли блуждали. Вспомнился Мадрид.



ПОГОНЯЯ БЫКОВ Ч.2



В этом городе атмосфера была тяжелой. Той ночью они были на площади, пили до трех утра, шатались от бара к бару. Около тридцати англичан орали песни о Фолклендах, заменяя это название на Мальвины для того, чтобы испанцы могли понять, о чем идет речь. Трое из их парней, спавших в парке, были довольно сильно избиты бандой фашистских синерубашечников, вооруженных железными прутьями. Кроме того, фан Дерби был окружен большой толпой этих подонков и получил удар ножом в сердце рядом с Бернабеу. Вот подонки! Любители поножовщины – большинство из них. Он ненавидел людей, использующих ножи. Некоторые англичане начали вооружаться для своей собственной защиты. Затем толпа испанцев пришла на площадь, где они пили, и напала на них. Англичане контратаковали и гнали их до упора. Кучка говнюков. Они – говнюки, и потому используют ножи и готовы драться, когда их двадцать или тридцать на одного. Хорошо, что парень из Дерби выжил. Ему повезло.Той ночью они вернулись на площадь в два утра и только на этот раз не собирались закончить ночь в баре Ларча. Они сидели за столиками на площади, когда официанты начали доставать пистолеты. У них у всех есть пистолеты и внезапно площадь заполнила полиция, вооруженная автоматами. Англичан расставили вдоль стены в линию, а легавые начали шмонать всех. По двое мужчин стояли за каждым обыскиваемым. Вине чувствовал, как ствол упирается ему в позвоночник. Руки ощупывали его снизу вверх и вниз, что-то выискивая. Он думал, как бы это не были наркотики. Он думал, не собираются ли они засунуть их нескольким ребятам, которых они отобрали, а затем их упрятать на десятку. Потом они окружили трех немецких скинхэдов, которые крутились с англичанами. Полиция орала на немцев, а один из подонков-мусоров дал Юргену – лидеру немцев, в челюсть ручкой пистолета.Вине вспомнил, что у немцев были пистолет и газовые баллончики. Они собирались пустить их в ход в метро после игры Испания – Германия. Он догадался, в чем тут дело. Кто-то сообщил, что видел пистолет, и полиция начала действовать. Должно быть, легавые следили за ними все время, а сейчас решили действовать. Немцев продолжали бить все время, пока англичан держали мордами к стене. Они были как мухи, севшие на кучу говна. Затем скинхэдов затолкали в воронок, умчавшийся с горящими мигалками и включенными сиренами, орущими так, словно они пытаются разбудить всю округу. Копы любят делать драму из ничего. Полиция везде одинаковая. Пистолет был зажигалкой, а баллончики, в лучшем случае, могли заставить закашляться. Они были орудием массового уничтожения. Немцы были глупцами, размахивая ими где попало. Они были в полном скинхэдовском прикиде, купленном в магазине на последние средства на Петтикот Лейд, и первый раз, когда эта тройка появилась на площади, Юрген остановился, показал на свои DM и сказал, что этим он кончает черножопых. Англичане были одеты, в отличие от скинхэдов, в неряшливую свободную одежду, и это было время оживления скинхэдовского движения в Лондоне и среди болельщиков английских клубов, принимающих участие в европейских соревнованиях. Он подумал о том, посадят ли немцев или первым же самолетом отправят назад в Дюссельдорф?Море доводило Винса до сумасшествия. Он пытался угадать, который уже час – у него не было часов. Он продал их в Мадриде за бесценок. Нужны были деньги. Кое-кто из парней ходили в Посольство и просили деньги на билет до дома, но Вине хотел продлить свое пребывание и хотел остаться еще на несколько дней после окончания игр. Скаузеры лучше всех умели долго жить без денег. Особенно отличались этим ливерпульские фаны, которые следовали за своим клубом по всей Европе в течение ряда лет, создав из этого целое искусство. Они почти ничего не тратили. Среди болельщиков ходили истории о парнях, путешествующих в собачьих ящиках под вагонами, и они грабили любой магазинчик на своем пути. Все знали, что когда Ливерпуль играет в Европе, скаузеры сначала грабанут магазины одежды, а затем ювелирные. В Швейцарии и других богатых, достойно мыслящих странах, не понимают их менталитет. Они моют мылом тротуары и очень дисциплинированны, в то время как молодые мужчины низкого происхождения были грабителями и разбойниками, готовыми на все в начале 80-х. Скаузеры были законодателями мод среди футбольных фанов в том, что касалось одежды. Они хватали всю дорогую спортивную одежду, кое-что напяливали на себя, а остальное растаптывали. Они хорошо грели руки, нападая на ювелирные магазины. Как только начнутся беспорядки, скаузеры будут тут как тут, грабя ювелиров и пряча награбленное в камерах хранения железнодорожных станций. Возвращаются в Англию на несколько недель, а потом снова на континент, и вот ценности уже дома, где за них, они получают достаточно для проживания в течение пары месяцев. За ними в этом хит-параде идут манчестерские парни, и они уже начинают хвастаться, что они лучшие грабители, чем скаузеры. Вине не был хорошим грабителем. Он мог стащить немного одежды, но не увлекался этим. Когда он был пацаном, такие дела привлекали его больше, потому что это впечатляло окружающих. Но сейчас его мало волновали игры сборной. Ему уже все надоело, и он просто хотел спать. Сон не приходил. Часы прошли, и ему удалось засауть» когда звук разбитого стекла разбудил его, и он был под бульваром, а группа пьяных бросала бутылки, разбивая их об стену. На секунду ему представилось, что он в норе, словно крот или испуганный кролик, но потом почувствовал раздражение. Пьяницы стучали ногами по деревянному настилу у него над головой, но в конце концов ушли, крича в темноте бог знает на кого и на что. Он пытался снова заснуть, но нe смог. Темнота стала , рассеиваться, и солнце показалось чуть ниже линии горизонта. Он знал, что скоро наступит великолепный рассвет, но, откровенно говоря, ему было наплевать.Какой-то бродяга пролез под мостик прибрежного бульвара, когда солнце начало подниматься. Он был пьян и удивлен тем, что его место занято кем-то, не говоря уже о том, что это был один из известных всему миру английских хули гадав, спящий в дыре под мостиком здесь, в Сан-Себастьяпе. Он заморгал и подумал, что у него галлюцинации. Видимо, слишком долго спал на улице, слишком много дешевой выпивки. Затем он осознал, что Вине – это реальность, и попытался научить его основам испанского языка. Прошло полчаса. Винсу надо было идти. Он не хотел двигаться, но голова раскалывалась. Он был голоден. И измотан. Он прошелся вдоль пляжа и лег на песок, почувствовал себя лучше. На песке было гораздо более комфортабельно, и песок вскоре принял очертания его тела. Солнце быстро согревало все вокруг, и он начал дремать. Позже он скинул рубашку, снял джинсы и надел шорты. Заснул. Крепко заснул. Когда он проснулся, это был шок. В голове жужжало. Кругом разговаривали люди. Он открыл глаза и посмотрел вокруг. Пляж был полон. Он посмотрел направо и увидел Двух девочек-подростков без верхней части купальника, евших мороженое. Он посмотрел налево и увидел как испанец, посвятивший много лет боди-билдингу, проходит мимо, одетый в плавки, едва скрывающие его приватные части. Каждый был покрыт загаром и считал себя красивым. Вине задвигался и ощутил боль. Он посмотрел на грудь и йоги. Весь красный. Все болело. Он спал и не чувствовал солнечных ожогов. Одел рубашку и пошел в сторону шоссе. “ри ходьбе боль ощущалась сильнее. Спросил у женщины время. Было одиннадцать. Тело болело, но могло быть все гораздо хуже, если бы он проспал до трех.Остальные ребята сидели рядом в открытом кафе и пили кофе. Они выглядели свежими. На всех была неряшливая одежда, но немного супа и усилий сделали маленькое чудо. Он пошел прямо к пансиону, и хозяйка начала охать и ахать, увидев его ожоги. Она отвела его в комнату, в которой он будет жить с Джоном, и дала ему немного сметаны. Он лег на кровать и уставился в открытое окно. Все так хорошо пахло. Он различил тот же запах в воздухе, который почувствовал, когда ехал в поезде. Задумался, какое растение или цветок может издавать его. Закрыл глаза и заснул.

– Ты в порядке, Вине? – Джон сидел у него в ногах на кровати.- Который час?- Почти два. Остальные уже на пляже.- Я прилег на минуту и отключился.- Ты бы посмотрел, какие крошки на пляже. Все чуть моложе, чем требуется, но не возражают насчет скинуть с себя все. Очень любезно с их стороны. Ребята установили на песке Юнион Джек. Они выкопали траншею вокруг себя и построили замок. Детям нравится это. Для них мы герои.- Скорее ненормальные.- Мы немного другие. Видимо, связано с нашим чувством юмора. В этом городе не ощущается атмосферы злости. Даже качки, покрытые целлулоидным загаром, хохочут.- Английский тур.- Ты пойдешь на пляж? Хозяйка говорит, если мы останемся еще на три дня, то она сделает нам скидку. Как ты считаешь? Это отдых после Мадрида. Я не тороплюсь вернуться в Англию. Моя работа все равно уплыла, так что я могу покайфовать, пока есть такая возможность.- У меня почти бабок не осталось. Я пустой.- Я тоже. Думаю, мы сможем проехать зайцами на поезде до Англии. Много народу делают это.- Думаю, может пройти. Мы можем потратить деньги здесь, а начать беспокоиться о возвращении домой, когда придет время.- Подумай хорошенько. Я буду на пляже. Повернешь налево и иди прямо. Мы там. Ты не сможешь нe узнать нас. Мы – белокожие подонки с клубными гребешками на наших руках, сидящие на Юнион Джек.Когда Джон ушел, Винс встал и пошел умываться. Ожоги выглядели не так страшно, как он опасался. В помещении он увидел ванну, и он наполнил ее теплой водой просидел в iieit полчаса. Ничего лучшего не может быть, Вспомнил того бродягу и подумал, когда тот последний раз испытал такое наслаждение. Бедолага. Он вытерся и намазался сметаной. Его одежда по-прежнему была грязна, по было жарко, так что можно обойтись тенниской и шортами. Он постирал одежду в умывальнике и развесил ее на балконе. Потом пошел искать ребят на пляже. Это оказалось нетрудно. Точно так, как сказал Джон.- В порядке, Вине?- Хочешь выпить? Я не собираюсь сидеть под солнцем прямо сейчас. Не хочу помереть в первый же день.Гарри и Шии проводили Винса в прибрежный бар. Заказали пиво, моча с водой. Но это была холодная вода с мочой. Они сели в тени, и Вине наблюдал за официантом и думал о переодетой полиции в Мадриде. Наверно, эти парни, работающие там целый день, запсиховали, когда легавые появились и сказали им, что теперь берут все в свои руки. Они были одеты в полосатые рубашки или, по крайней мерс, так ему казалось. Он был под хмельком в то время, но был уверен, что они одеваются как велосипедисты, похожие на карикатуры, которые появлялись в каждой газете, как только возникали какие-либо беспорядки на континенте с участием английских фанов. На этих карикатурах велосипедисты изображались с оплетками головок лука вокруг шеи. Вероятно, вокруг Сан-Себастьяна было задействовано достаточно полиции. Баски и сепаратисты не сидят спокойно, ожидая, пока правительство в Мадриде станет щедрым. Они закладывали бомбы точно так же, как ИРА. За исключением того, что Вине считал, дескать, баски намного спокойнее, чем ИРА, несмотря на то, что он чего не знал об истории этого конфликта. ИРА была слишком близко к дому.- Боже, о боже, посмотри только на эти титьки, – сказал Гарри.- Неплохи. Следи за своей речью. Стены имеют уши и то же самое имеют женщины в шортах.Гарри засмеялся и посмотрел в сторону. Они как-то сидели на площади в Мадриде в полдень, наблюдая, как проходит время, дожидаясь встречи Англия – Германия, которая должна была состояться на следующий день. Симпатично выглядевшая женщина в тесных черных шортах прошла мимо их столика. Шорты сидели так низко, что была видна верхняя часть ягодиц. Она была покрыта темным загаром, светлые волосы ниспадали на воротник ее блузки с короткими рукавами. Она выглядела убийственно, и Гарри, глотнув пива, непринужденно спросил, почему бы ей ни подтянуть шорты. Ребята за столом расхохотались. Женщина повернулась и подошла к ним.- Что ты сказал, грязный подонок?Судя по акценту, она была и образованной, и англичанкой. Может быть, школьной учительницей, работающей на Британское Консульство. Гарри заерзал на своем стуле. Лицо стало красным. Как солнечные ожоги Винса.- Кто тебе позволил так разговаривать с женщиной? Ты, грязное животное.Женщина взяла со стола банку сангриа и выплеснула содержимое на рубашку Гарри. Повернулась и унеслась. Полное унижение. Все трое засмеялись, вспоминая урок хороших манер, который дала им эта женщина.- Это был кошмар. Почему это должно было случиться со мной? Я ведь не мог знать, что она англичанка и поймет. Никто в Мадриде не знает ни слова по-английски. Ты можешь говорить все что угодно, а они будут просто щериться па тебя. Вы доверили мне выбрать ее. Красивая попка, однако. Не смог сдержаться.Они провели этот полдень в кафе, и Винс съел пару булочек с сыром и салатом. Он решил остаться еще на несколько дней и вернуться зайцем поездом. Это была хорошая мысль. Сохраненная плата за билет означала, что он мог немного покайфовать. Когда он вернулся в пансион, то застал Джона, который только что пришел. Пара ребят, которых он знал по Мадриду, стояли рядом с пансионом. Они вместе с ним участвовали в той драке на прошлой неделе.- Что вы, ребята, здесь делаете?- Ищем, куда приткнуться. Ты живешь здесь? Кажется, здесь неплохо. Похоже, здесь можно бесплатно переночевать.- Неплохое местечко. Хозяйка – приятная женщина.- Тогда я ее трахну.- Если ты любитель пятидесятилетних женщин, тогда все в порядке. Она тебе в бабушки годится.- Я не против. Я трахаю все, что движется.Джон приблизился к парню, с которым болтал и склонился над ним. Оба были на несколько лет моложе его. Толстокожие, как подметки. Парень, который молчал, двинулся вперед, чувствуя, что дело пахнет дракой, а затем увидел, что Вине тоже приближается, занимая боевую стойку.- Слушай меня, ты, пизда, иди и трахайся в другом месте. Вы здесь не останетесь. Попытайся и окажешься в госпитале. Мы нашли хорошее, приятное место. Никаких проблем. Если ты все испортишь, я загоню твоего дружка к тебе в задницу вместе с кроссовками.Парни ушли. Они не рискнули затеять драку. Они слоняются по Европе, расплачиваясь своим нахальством и хвастовством, да еще ухитрятся привезти домой выручку. Вине видел, как они избили пару пьяных из Скружа по указке бармена бара, находящегося рядом с Бернабеу. Таких придурков встретишь везде, где назревает драка. Сволочь с английскими паспортами эта пара.- Пока, ребята.Вине проспал до девяти, затем ребята из Саутхэмптона постучались в дверь и разбудили его. Он умылся, выпил несколько бутылок пива и немного поел. Он не собирался напиваться, как это делал дома. В Европе живут по-другому. Здесь законы насчет выпивки другие, и здесь не нужно было каждый вечер идти в паб и пропускать через глотку как можно больше пива, прежде чем бармен начнет изображать из себя ночную стражу и орать о том, что наступило время последней бутылки. Правда, можно пойти еще куда-нибудь, но большинство клубов заинтересованы видеть своими посетителями трансвеститов и глупых маленьких девчонок, поклонниц диско. Кучка ребят на тротуаре ночью всегда означает неприятности, и все, что им остается холодной ночью, это драка и битье стекол. В Европе же ты можешь провести время.Вскоре они очутились в другом баре рядом с морем, самое лучшее место, которое они видели в Сан-Себастьяне. Публика была смешанная – местные, и приятные молодые люди, проводящие в Испании отпуск. Они выглядели как обычно и держались от Винса и его друзей подальше, распознав в них футбольных фанов по одежде. Винсу было наплевать, он не хотел никого клеить. И уж точно ни одну из этих девчонок, напоминающих лица с обложек постеров. Да и к чему стараться? Они все были как клоны, участвующие в конкурсе Мисс Мира. Безупречный загар, ровные зубы, на которых, наверняка, в детстве были скобки, и полное отсутствие личности. Тем не менее, кое-кто из ребят поглядывал на этих девчонок типа Мисс Вселенная. Пиво в баре было хорошим. Оно потекло ручьем и попадало туда, куда надо. Скоро они заторчали. Фан Манчестер Юнайтед, которого они знали по Мадриду, увидел их через окно и зашел. Большой дружелюбный парень. Руки в два раза толще, чем у Винса, и мягкая манера говорить. Но он становился агрессивным, если хорошенько выпьет. Если ситуация того требовала. Он ненавидел скаузеров. Вине начал испытывать немного сочувствия к старым скаузерам. Казалось, весь мир настроен против них.- Я с другом в прошлом году возвращался из Ливерпуля, и скаузеры пели о Мюнхене в течение всей игры, а эти две команды ненавидят друг друга. Вы знаете, что такое скаузеры. Как бы то ни было, мы выехали на шоссе и увидели парня, ловившего попутку. Мы подумали, он был манк, так что мы остановились, чтобы подбросить его. Он сел в машину и оказался чертовым скаузером.- Он поначалу не понял, кто мы такие, и начал болтать о том, как он с ребятами хорошенько отделал парней Манчестер Юнайтед. Реально разболтался об этом, смеясь и хвастаясь. Он сидел сзади и я молчал как рыба, чтобы он не услышал мой акцент, а он говорил о том, что в тот раз они выписали им сверх программы, что это было необычное избиение. Я не перебивал его, а когда он замолчал, посмотрел на него и сказал, что я из Манчестер Юнайтед. Он похолодел. Я выбил все говно из этого хуя, выехал на обочину и выбросил его из машины. Мы начала отъезжать, а его нога застряла в двери, зацепившись за ремень безопасности, и он подпрыгивал на асфальте на протяжении двадцати ярдов или около того. Подонок заслужил то, что получил. Не будет бегать и избивать фанов Манчестер Юнайтед.- Кто знает, какой завтра день? – Шин посмотрел вокруг, ожидая ответа. Все молчали. – Мне сказал один испанский парень, продающий мороженое и сувениры в киоске, что в Памплоне будут гонять быков. Это недалеко отсюда. Туда можно легко добраться на поезде. Давай поедем и примем участие.Вине чувствовал, что пьянеет. Остальные уже давно торчали – под действием солнца и безделья. Они начали составлять планы. Это нарушит рутину. Они все чувствовали уверенность в себе. Люди погибают, гоняя быков, а бой быков считается в Англии нарушением закона, но они убедили себя, что в Памплоне будет все в порядке. Ведь это не коррида, на которой бедное животное кастрируют, уродуют и втыкают пики в загривок. Просто для того, чтобы какой-нибудь разодетый придурок в идиотской одежде мог показать себя и помучить бедное животное.Решили, что выедут рано утром. Разговор о корриде вызвал некоторое сомнение но в конце концов решили, что вер в порядке. Просто немного посмеемся. Дадим быкам по паре пива и они будут довольны. Стадо быков не слишком большая угроза, когда животы у них заполнены пивом. Они будут больше похожи на дружелюбных английских молочных коров, чем на атакующих убийц. Это повысил их шансы защитить себя. Время выживания. Лишь бы они не потеряли мобильность. Сказать по правде, ни один из английских парней не был особенно физически готов, и они влезут в это дело вслепую. Но кому не наплевать? Во всяком случае, после нескольких бутылок они готовы на все.- Это немного против правил, – сказал Вине, когда они почти подошли к пансиону. Все были пьяны, а нужно было встать очень рано, чтобы успеть на поезд в Памгагону.- Я имею в виду, англичане не бегут, не так ли?Все засмеялись. Хорошая фраза. Каждый использовал ее время от времени. Они дошли до пансиона и договорились с парнем из Манчестер Юнайтед о встрече с ним и его друзьями на следующий день. В своей комнате Вине окунул лицо в умывальник, а когда забрался в постель, идея о том, чтобы гонять людей, представилась ему не слишком хорошей. Он чувствовал запах крови забиваемых животных, а затем ощутил запах чистых простыней и аромата, проникающего в комнату через открытое окно. Нет, он не встанет завтра рано утром и не поедет мучить невинное животное. К тому же все может кончиться переломанным позвоночником. Какой смысл? Десятью минутами позднее он спросил Джона, что он об этом думает. Вине считал, что это просто пьяная болтовня. Просто трата времени и сил. И, кроме того, англичан считают любителями животных. Он спросил Джона, точно ли тот собирается ехать утром?- Никогда. Все проспят. Спорю с тобой на порцию карри, если проиграешь, поставишь мне, когда мы вернемся домой.



УИМБЛДОН ДОМА



Я смотрю матч, по игры не вижу. Все время идёт дождь, и грипп раздирает мое тело. Мне следовало бы лежать дома в постели с чашкой супа и с кем-нибудь, кто присмотрел бы за мной, ко когда ты живёшь один и заболеваешь, приходится заботиться о себе самому. Вроде того, как когда тебе исполняется пятьдесят, и у тебя развился рак или что-то такое. Заполучаешь смертельную болезнь, и каюк тебе. Оставлен умирать, потому что слаб и не способен защищать себя.Секрет в том, чтобы не заболеть. Надо оставаться здоровым, насколько это возможно, и быть самостоятельным человеком. Запри магазин и никого не пускай в него. Если у тебя есть сила воли, и ты можешь сопротивляться опасностям, притаившимся за углом, победишь. Но временами ты не можешь отбить все эти маленькие микробы и бактерии, только и ожидающие, чтобы уделать тебя. Вот как сейчас, когда эти твари, ползущие через мою голову, пожирают мои мозговые клетки. Доктор просто сидит, глядя на меня и имитируя принца Чарльза, затем начинает отпускать шутки, которые совсем не забавны. И все это после того, как я прождал час, читая брехлнвые журналы двухлетней давности, полные глупостей об аристократах и сексуальной жизни звезд поп-музыки. Модные модели с искусственными зубами, как будто вышедшие из самых страшных снов Багса Банки. Правда, открывающаяся в желтых газетах, упакованная вместе с футбольными сплетнями, о том, что никогда не случалось.Я не вижу снов, но грипп делает все, что составляет глубокий сон. Это похоже на то, как будто мне дали подножку. Не то, что я в раздраженном состоянии, но мои мысли затуманены. Мир кажется ужасным, когда ты болен, смотришь, как жизнь проходит, и Уимблдон проходит середину поля с помощью своих фирменных длинных передач. Наших прижали к стенке, и тебе волей-неволей приходится восхищаться противником, который играет так хорошо, не имея ресурсов.Ветер свищет порывами и, хотя мои руки засунуты в карманы, они мерзнут. Я двигаю пальцами ног, чтобы они не отмерзли, но не чувствую их. Марк вернулся с чашкой чая, и я держу ее мертвыми кончиками пальцев. Словно я сапер, отработавший неделю и подписывающий ведомости на зарплату. Говняная толпа и говняная атмосфера. Все эти суки, сидящие в теплых телевизионных студиях, настаивают на том, что футбольные хулиганы не есть реальные фаны, на самом деле не знают, о чем они говорят. Не имеют никакого понятия. Они лижут задницу, которая питает их. Говорят то, что им приказано говорить. Денежными мешками, стоящими за камерами. Правда, есть ребята, которые появляются только на больших играх, когда есть шанс большой драки, но их меньшинство. Конечно, есть и приспешники. А в какой сфере жизни их нет? Но их не слишком много в футболе. Так же, как и психов. Их немного. А большинство фанов, которые, если возникают неприятности, бегают туда-сюда и обмениваются несколькими ударами, но большинство людей просто не хочет это все знать.

– Ты плохо выглядишь, Том. – Марк смотрит, как меня трясет. – Выглядишь так, как будто подхватил малярию. Нужно было оставаться дома в постели.Я был на бюллетене четыре дня и ничегонеделанье, сидение дома, сводило меня с ума. На складе может быть и скучно, но все-таки там есть люди, с которыми можно посмеяться, и Стив из Глазго, с которым можно перетереть. Моя квартира достаточно уютна, и печку я разжег до упора, но, тем не менее, я один и со мной ящик, полный мусора. Иногда показывали хороший фильм в течение дня. Добрый старый военный фильм. Настоящий пропагандистский фильм, бушующий насчет свободы и права делать то, что пожелаешь. Но затем начинаются бесконечные любовные истории и мыльные оперы, от которых раскалывается голова. Заставляют тебя понять, почему женщины доходят до сумасшествия, сидя дома целый день с парой сопливых, вечно вопящих сорванцов. Почему они оказываются в постели с парнями, которых снимают в супермаркетах. Почему они бьют своих детей об стены.- Я, надеюсь, это не заразно. – Род наклонился надо мной. – Я не хочу, чтобы ты заразил меня какой-нибудь тропической лихорадкой.- Единственная тропическая лихорадка, которую ты получишь, это СПИД, – ответил Марк. – Шесть дюймов в задницу и доза инфекции синей обезьяны.- Ты выглядишь ужасно. Очень больным. Неудивительно, что ты не пришел в паб вчера вечером.Я знаю, они пытаются развеселить меня, но я не в том настроении. Заболей – и все, что тебе хочется, это свернуться и прыгнуть назад в живот к мамочке. Вся твоя уверенность исчезает. Яйца выстреливают прямо в кишки. Больше ты не чувствуешь себя крутым. Как правило, ты не живешь, а летаешь, потому что ты в расцвете жизни. Все идет хорошо, ничто не может тронуть тебя, а затем внезапно все это ушло. Напоминает, словно ты снова стал ребенком и не нуждаешься во всех этих драчках. Никаких драк или траханья. Просто сидишь здесь с головой, полной воспоминаний. Словно всё хватает тебя, в конце концов.Но чувства вины здесь нет. Эта игра в хулиганы связана с образованием. Тебя учат подчиняться правилам и нормам. Старайтесь контролировать свое поведение. Они сделают хорошую работу, потому что это доходит до самых Кишок, и суки, которые руководят шоу, получают все дивиденды. Ты отвергаешь то, что они говорят, но когда ты слаб, все, что запрограммировано в тебе, возвращается. Они внедряют свои правила тебе под кожу, но мы делаем их как детей, потому что ковыляем за рамками их идей 0 том, что правильно и что неправильно. Они этого не понимают, и мы предпочитаем, чтобы это было именно так, и вспоминаю учителей, когда мы были детьми – я, Марк и Род. Получали палкой и лекцией по голове. Все эти суки с их речами, говорящими нам, что хорошо и что плохо. Они делали все возможное, чтобы надеть узду на образ наших мыслей. Но они не вышли из той среды, из которой вышли мы. Они добились только того, что наш нюх обострился. Руководствуясь им, мы всегда выходили за рамки и делали противоположное, прямо противоположное тому, чему они нас учили.Наша тройка всегда была вместе. Твои товарищи – вот что важно. Ты не выбираешь себе родителей и, если ты заканчиваешь тем, что женишься, как это сделал Род, тогда все приходит, в конечном счете, к тому, что мужчины встают против женщины. Ты можешь обманывать себя, думая, что есть что-то такое большее, имея в виду женщин, но это просто глупые мечты. Нет ничего того, что показывают в фильмах. Люди должны взрослеть. Твои товарищи – вот что имеет значение. Но не рассчитывай на слишком большое сочувствие, когда заболеешь. Здесь нет плеча, на котором можно поплакать.- Я рад, что все кончилось, – говорит Род, когда судья даёт финальный свисток. – Пошли. Давай поедем, и мы купим тебе кружку пива. Это поможет прояснить тебе голову. Выпьем пару кружек и поедем домой.Мы выходим из стадиона и идём в направлении к Фулхэм Бродвею. Идет дождь, и улица полна темных фигур, кучкующихся в плохую погоду. Немного людей разговаривает и никто не поёт, не выкрикивает слоганы. Это чертов город-призрак. Вонь от приготавливаемого мяса буквально выворачивает меня. Мне кажется, меня вырвет прямо посредине улицы. Ребятам будет над чем посмеяться. Мы заходим в кафе, и я заказываю яйца на тосте. Их и пачку чипсов. Все выглядит аппетитно, и я тянусь в сторону Рона за кетчупом. Мы пьём кофе, и это согревает меня. Люди строились в очередь к стойке за чипсами и маринованным луком. Некоторые берут рыбу и пироги. Окна запотели, и одна баба покрылась потом как монстр, пожирающий за ужином свою третью порцию. Тушь потекла по ее лицу, похожее на лицо надувной куклы. Это тёлка, о которой я говорю, была настоящим подарком. Не могу припомнить ее имя. Это было давно. Ценила внимание, потому что вся красота была на коже.Когда мы выходим из кафе через полчаса, улицы – пусты. Никто не крутится, празднуя победу Уимблдона. У этой команды немного фанов, не говоря уже о команде болельщиков. Все они грейхаунды и убийцы на сексуальной почве. В мире немного клубов, о которых стоит говорить, когда дело доходит до хруста костей. Большинство бесполезны. Мы прошли мимо метро к Норт Энд Роуд и зашли в паб со столами для бургеров и салатов. Там несколько тёлок, сидящих за круглым столом, и Марк подмигивает им со всей тонкостью болельщика Челси, бьющего морду болельщику Шпор. Род направляется прямо к бару. Мы садимся за стол, и я опрокидываю половину моей пинты пива. Мне не стоило бы пить, потому что я принял лекарство, ну и хрен с ним. Это же вечер пятницы, и пусть все идет на хуй. Выпью пару пинт и поймаю такси домой. А эти двое пусть продолжают.- Моя старушка, мамочка, начала встречаться с этим долбанутым фаном Арсенала, – говорит Марк. – Он на десять лет моложе ее. Он брат одной женщины, с которой она вместе работает. Я встретился с ним на прошлой неделе, когда зашел к ней. Здоровенный мудак, с татуировками на обеих руках, как будто он охрененный Ангел Ада, за исключением того, что он лысый и разговаривает так, как будто у него каша во рту.- Это должно было случиться раньше или позже. – Род посмотрел на кучку девушек, слишком громкоговорящих, пытающихся обратить на себя внимание. – Твой старик умер три года назад. Немного женщин продержатся так долго.- Я знаю все это, и я не имею ничего против и не наезжаю на нее. Но, тем не менее, странно прийти и увидеть ее сидящей на диване с незнакомым человеком, смотрящим телевизор. Очень похоже на то, как они делали это обычно вместе с моим стариком.- Твой отец наверняка хотел бы, чтобы у нее появился кто-нибудь. Она хорошая женщина. Она не должна оставаться одинокой до конца своей жизни. Не в ее возрасте. Она по-прежнему молода.Всем нравилась мать Марка. Она была добра к нам, когда мы были детьми. Всегда делала нам сэндвичи, когда мы приходили. Сэндвич и стакан молока. Смерть мужа почти убила ее. Он был в порядке. Ни дня не болел и выглядел моложе своих лет. Затем внезапно пожаловался на головную боль. Тем же вечером он пошел помочиться и упал мертвым. Вот так то. Доктора сказали, что это тромб в мозгу. Сегодня он сидит здесь, смеется в кругу своей семьи, а на следующий – он в похоронном бюро, где ему выпускают кровь. Чем бы ты ни занимался в жизни, всегда есть что-то, что ждет тебя за углом. Именно поэтому эти сонные суки, ноющие насчет футбольных фанов, избивающих друг друга, не вписываются в порядок вещей. Нас интересуют только фаны других команд и нам наплевать на всех остальных. Они позволяют долбанным педерастам и садистам истязать друг друга. Но когда дело доходит до чего-нибудь вроде кусочка насилия, связанного с футболом, они взбираются на свои подиумы и начинают проповедовать.Что они намереваются получить за свои речи? Они верят, что поднимутся на небеса и будут жить счастливо до конца мира? Или будут жить здесь, на земле, обретя бессмертие, как проповедуют эти религиозные психи, которые приходят к вам и будят вас в восемь воскресным утром? Они сумасшедшие, большинство из них. Когда твое время придет, ты будешь сидеть в собственном говне и моче пытаясь вздохнуть, и все, что ты сделал в жизни, будет означать только одно – абсолютно ничего. Эти твари, которых видишь воскресными вечерами, отполированы для телевизионных камер в позолоченных церквях, они будут запыхаться собственной блевотиной, как и все остальные, раскаиваясь в том, что они упустили возможность повеселиться, пока был такой шанс. Вообрази, что тебе семьдесят лет и ты смотришь на всех этих тёлок, проходящих мимо тебя, не обращая никакого внимания на старика, который уже не может ничего в этом смысле. Закончить таким образом и знать, что ты прошляпил свою жизнь. Старушка Марка это понимает. Ее муж мертв, и она осталась одна. Ты, конечно, понимаешь, что она не выскажет свои мысли именно этими словами.- Ей не следовало предпочесть Канонира, – Марк смеётся. – В этом-то главная проблема. Представь себе, он мог бы быть Тоттенхэмским жидом с пейсами и в шляпе. Прямо из всамделишного Стэмфорд Хилл.- Или ниггером. Прирожденный Гунер из Финсберри Парк.- Только не моя старушка. Она никогда бы не стала встречаться с ниггером.- Мог бы быть и какой-нибудь старый придурок вест-индийского происхождения с намеком на собственное достоинство и чувство юмора.- Нет. Она бы не стала с ниггером. Для ее поколения это невозможно.Тёлки, сидящие рядом с нами, чем больше пьют, тем больше говорят. Ухоженные, с длинными волосами. Типичные динамщицы. Но выглядят неплохо, как и все динамщицы.Паб быстро заполняется. Я заставляю себя допить пиво, но чувствую себя полумертвым. Я надеюсь, что оно поможет мне ожить. Кое-что изменилось, но чудесного исцеления не произошло. Все, о чем я могу думать, это мать Марка, лежащая на спине, а ее трахает Тони Адаме в полной Арсенальной форме. Ужасающая мысль. Удивительно, что может происходить в мозгах. Должно быть, именно нечто подобное и происходит в мозгах серийных убийц. Сегодня они хороши, как золото, занимаются своим делом, а на следующий день они сидят, слушают радио, настраиваясь на Джека Потрошителя. Болезнь пробирается с мозг и все сигналы спутываются.- Старушка должна жить своей жизнью, но мне трудно представить ее с другим парнем. С другим мужчиной, не е отцом. В этом есть что-то неправильное.Марк становится немного эмоциональным, и это заставляет меня чувствовать себя неуютно. Мы друзья и .помогаем друг другу выпутываться из неприятностей, но мы справляемся со своими проблемами в одиночку. С вещами, которые происходят у тебя в голове. Ведь никто другой не сможет сделать это за тебя. Это относится к твоей личной ответственности. Нельзя показывать слабость в этом мире, иначе вирус проникнет в твою кровь и ты конченый человек. В нашем мире не жди пощады, и моя температура скачет. Я горю. Это не обычная инфекция. Доктор сказал, что она пришла из Азии. Я подумал об отце Марка, о том времени, когда мы были детьми. О семье Рода и о Мзнди, сидящей дома с другими идеями о том, что должен делать мужик, когда он выходит оттянуться с друзьями.Я знаю, что Мзнди значит в его жизни. Но если говорить правду, он не должен трахать тёлок за ее спиной. Сейчас до этого не дошло, но я молчу, потому что не имею права. Если я ему что-либо скажу, он просто пошлет меня и скажет, не лезь в чужие дела. Марк также вмешается, потому что ему не слишком нравится Мэнди и потому, что он считает, что любая тёлка пришьет тебя к себе, как только у нее возникнет возможность. Мы все прошли через это. Нас обучили верить фильмам и всей этой любовной чепухе, но ты скоро выработаешь свое собственное мнение. В мире нет места для сантиментов, если ты не хочешь закончить Как сопливая кучка дерьма.Я всегда задумывался о причине, по которой Род женился, и однажды, когда мы сидели и выпивали, я спросил pro об этом. Он просто сказал, что почувствовал себя одиноким. Что она была солью земли, и что он должен был схватить ее, пока мог. Он никогда бы не смог заполучить кого-нибудь лучше нее. Настоящий бриллиант. Сказал, что он знает, какой он идиот, трахая всех подряд, но однажды все изменится, и они будут жить счастливо после этого к умрут в один день. Прямо как в фильмах. Я засмеялся, когда он сказал это, но он не шутил. Все это довольно печально, в самом деле.- Я думаю насчет того, чтобы сказать пару слов моей старушке. – Марк выглядит понурым, как вялый хуй. – Сказать ей найти себе кого-нибудь получше или обходиться без этого. Уважать память мужа.- Я понимаю, о чем ты говоришь. Но смысл в том, что она должна жить своей собственной жизнью. Она не может вечно скорбить. Никто не может. Мне тоже бы не понравилась мысль о каком-нибудь придурке, трахающим мою мать. Но у тебя другая ситуация. Ведь твой отец умер. Ты скажешь ей, что-то вроде этого и сам будешь выглядеть как мудак.Я помню своего старика, спорящего с матерью в те времена, когда я был ребенком, и кричащего ей, что она шлюха. Что она может уёбывать назад к своей семье Айслворс, если она когда-нибудь снова это сделает. Мама плакала, и я спросил ее, в чем дело? Она хохотала как сумасшедшая и сказала, что плачет оттого, что чистила лук. Я знал, что она лук не чистила. Мы уже выпили чай, да и вообще мы не ели много лука. Я никогда не узнал правды, но догадаться было нетрудно. Такого рода вещи ты должен игнорировать. Затолкай это под шкаф и пусть там и валяется. Похорони плохие времена в цементе. Что толку в том, что слишком много думаешь о каких-то там вещах? Это просто заёбывает мозги. Как у нищих, которые просят подаяние на станциях метро и спят в проходах.Обычно у меня все в порядке с воспоминаниями. Просто вспоминаю только хорошие времена. Все игры Челси через которые мы прошли в течение этих лет. Сколько смеха было. Хорошие времена, когда я был еще ребенком. Конечно, дела идут плохо сейчас, но это случается со всеми. Нельзя сосредоточиваться на этом. Иначе ты закончишь в корзине для мусора. Я навещаю отца и мать раз или пару раз в неделю. У нас неплохие отношения. Забавно, что я думаю об этом сейчас. Наверно, это из-за гриппа. Ослабляет хватку. У каждого есть черные пятна в жизни. Ситуации, которые пошли неправильно. Нельзя отрицать, что некоторые люди воспринимают это хуже, чем другие. Но большинство из нас продолжают крутиться как ни в чем ни бывало. Просто иногда застреваешь. Мы выбрали свой путь, и наша тройка за этим столом живет не слишком плохо. Мы работаем, какие-то деньги есть. Мы нашли хороших друзей. У нас крепкие семьи, и мы не шатаемся без бикс, когда хотим их. Нам весело.Мне кажется, чем-то мы напоминаем нигтеров. Белых ниггеров. Белое отребье. Белое говно. Мы – меньшинство, поэтому мы сплочены. Нас мало. Мы верны и преданны. Футбол нам дает нечто. Ненависть и страх делают нас особенными. В большинстве своем мы имеем базу, а это означает, что эти мудаки, которые у власти, не могут манипулировать нами. Мы разделяем большинство тех же самых идей, но приспособили их к собственным нуждам. Мы имеем понемножку от всего. Здесь нет ярлыков. Мы – это то, что богатые мудилы ненавидят, а трущобные социалисты не могут принять. Мы счастливы в нашей жизни, и нам не нужны социальные работники. Ни один из нас не сидит, замерзая от холода, одинокие и в депрессии, заёбанные наркотиками, пьянками или сексом, или чем-нибудь другим, сидящим в засаде, чтобы повернуть набекрень мозги. Наши головы в порядке. Мы – три нормальных парня, и футбол – часть нашей жизни. Одни люди идут в армию, другие – в полицию. Есть такие, которые идут убивать людей с помощью политики, а другие – с помощью финансов.Каждый в своей банде. У каждого свой значок. На каждом куда ни посмотришь, можно увидеть униформу, и она о чем-то говорит. О чем-то и ни о чем. Но когда легавые, политики и безмозглые мудаки, якобы представляющие общественное мнение, встречаются на глазных улицах и ноют насчет беспорядков отбросов общества на темных улицах в районах далеко от центра, позорящих доброе имя Англии, мы смеемся им прямо в лицо. Смейся им в лицо и ссы в их глаза. Важно не то, что ты говоришь и делаешь, важно то, почему ты говоришь и делаешь это. Именно это берется в расчет. Два человека могут выйти на улицу, и каждый из них убьет кого-то. И оба могут иметь различные причины. Один будет прав, другой – нет, в зависимости от их точки зрения. Трудно быть честным. То же самое можно сказать, если ты пойдёшь и трахнешь проститутку в задницу. И так во всем. Мы все думаем, что мы правы, а другой мужик не прав. Это естественно. Но послушай мудаков, читающих лекции в университетах, и, несмотря на все их образование, они даже не дошли до этих основ.Я собираюсь вернуться в Хаммерсмит после второй пинты. Оставляю Марка и Рода, которых окручивают повизгивающие тёлки, беру такси и радуюсь, что мне попался шофер, который не хочет болтать. Для всего есть время и место. Иногда тебе хочется, чтобы тебя оставили в покое. Мы пересекаем город по боковым улицам и едем вдоль Фулхэм Пэлас Роуд. Я наблюдаю за людьми, заходящими в пабы и рестораны. Аутсайдер. Такси высаживает меня в начале моей улицы, и я иду напрямик к индийскому ресторану. Я выпиваю пинту Карлсберга, пока делаю заказ. Затем усаживаюсь, гляжу на счастливые пары в действии. На заднем плане плывёт психоделическая музыка, а мужчины и женщины сидят, глядя друг другу в глаза. Официанты толкают тележки с едой, радуясь, что они обслуживают влюблённых, а не алкашей, которые напиваются к закрытию и на которых они прежде зарабатывали, пока индийские рестораны не стали модными среди состоятельных посетителей, а не тех, кто в любом случае появится к закрытию, чтобы догнаться. Когда заказ готов, я допиваю мое пиво и иду домой.В квартире холодно, поэтому я включаю отопление, выкладываю мой обед на тарелку и сажусь на диван. Я пробегаю по каналам, пытаясь найти что-нибудь, что стоит посмотреть. Нахожу как обычно блокбастер, убийство и тайны в иностранном городе. Я не слежу за сюжетом, но неплохо, когда в комнате есть хоть какой-то звук. Из носа потекло больше, чем обычно, когда Мадрас настиг заказанную ему жертву. Может быть, мне удастся избавиться от гриппа. В комнате достаточно тепло. После того как я кончаю с едой, начинаю то засыпать, то просыпаться. Вечер пятницы, а я застрял дома как какой-то старик. Марк и Род будут смеяться до упаду, возможно, трахая этих бикс или переходя в более лучший паб. Они будут говорить о футболе и сексе, поглощая пиво. Когда ты болен, больше ценишь жизнь. Все это простые вещи, такие как волнение на футбольном матче и возможность расслабиться с друзьями в пабе. Какой стыд, что на свете столько одиноких бедняков, не знающих ничего, кроме работы, полового психоза и беспокойства о будущем.Я вспоминаю игру с Тоттенхэмом, и это поднимает мне настроение. Люди идут в армию и списывают три года своей жизни только для того, чтобы встретить немножко опасности. Фильмы не могут сделать так, как это делается на самом деле. Есть разница между пустой сексуальной озабоченностью и траханьем какой-нибудь тёлки. Человеку нужно нечто большее, чем видео. Смотреть фильмы о психопатах недостаточно. Или эти мудаки, болтающие о сексе не закрывая рта, делающие вид, что они опасны. Все это столь же печально. Если это то, отчего они испытывают самое большое волнение, то у них нет ни одного шанса.Нельзя сказать, что я готов совсем обходиться без этого, но так как некоторые люди болтают об этом, можно подумать, чтo они направляются в зону войны. Я имею в виду, мы не голубые или кто там ещё, но ты получаешь свою долю секса, и это мгновение приятно, пока длится, а потом ты едешь с Челси на ответственный матч, зная, что там будет шанс подраться, и взволнованность длится весь день.Это трудно объяснить. Суть не в том, что это похоже на секс Суть в том, что здесь присутствует риск. Люди смотрят фильмы ужасов и всякое другое дерьмо, чтобы почувствовать немного страха. Эта потребность до сих пор в нас, даже если они проживают скучную, повседневную жизнь. Хотя, обслужи тёлку в наше время, и ты рискуешь получить СПИД и тому подобное. Но даже это не ново. Мы никогда не задумывались об этом, зная, что достаточно будет простоять в очереди в венерическом диспансере. Но сколько людей умирало от сифилиса в прошлом! – Когда, в конце концов, я вспомнил о футболе, в голове прояснилось, и я забыл про всю эту хуйню, плавающую у меня в мозгу. Я по-прежнему люблю футбол по телевизору. Не так, как я любил ребенком, изучающим команды и игроков, зная все составы и имена стадионов. Но это традиция субботних вечеров, которая отходит в моём возрасте, потому что ты всё время в движении. Может быть, когда я стану старше, я снова вернусь к самым началам. Возможно, я потеряю стремление как к сексу, так и к насилию, и удовлетворюсь вещами, которыми наслаждался, когда был ребенком. Все это можно назвать вторым детством. Я переключаю канал. В студии – обычный набор экспертов, некоторые говорят дело, другие – дерьмо. Идёт репортаж манчестерского дерби между Юнайтед и Сити. Эксперты продолжают болтать о соперничестве в большом городе, пока мне не надоедает. Но они даже показывают самые интересные моменты с матча Челси – Уимблдон. Ребенком мне нравилось смотреть, как Юнайтед и Сити рвали друг друга на части своими различными стилями игры. Игра интересная. Но когда ты смотришь игру клубов, за которые но болеешь, ощущения все-таки другие.Уимблдон показывают около десяти минут. Показывают жалкий футбол, но надо признать, что типы, которые перешли в Уимблдон из Южного Лондона, вызывают восхищение. Несколько минут достойных действий – всё, что может получить фан, усевшись в кресло перед телевизором. Да это и все, чего они хотят. Все, что они заслуживают. День оказался пустой тратой времени, но пришлось бы его полностью списать, если бы я не вышел из дома. Какой смысл просидеть дома всю свою жизнь в кресле с футболом на экране, когда ты можешь быть на игре лично? По телевизору показывают каждый гол, забитый в играх дивизиона. Я был на всех этих полях и смотрю на стадионы как на нечто большее, чем картинка на экране. Для меня же они города. Со своими улицами, пабами, магазинами, людьми. У каждого свой характер. Например, Эвертон забит во время домашних игр, а за трибунами, заполненными драчливыми фанами, я знаю, тянутся улицы с террасами, уходящими в другую эру. Когда Вилла идет в бешеную атаку, прорываясь через защиту Ковентри, я воображаю себе парк, лежащий рядом с Холд Энд, и кирпичные стены главного входа Вилла Парка. А когда Норвич забивает три гола Вестхэму, я улыбаюсь, несмотря на то, что рисую в своем воображении улицу за стадионом, на которой мне с Родом пришлось прятаться.Когда средний человек, сидя на заднице, играется с пультом, все, что он видит, это поле и три трибуны. Он тратит свою жизнь, переключая каналы, возвращаясь к футболу, услышав крики толпы и страсть, которая делает эту игру особенной. Ни одна телевизионная компания, видимо, не заботится о болельщиках. Но без шума и движения фанов футбол был бы ничем. Все дело в страсти. И это никогда не изменится. Без страсти футбол мертв. Просто двадцать взрослых мужиков бегают по травяной площадке. бьют по мячу. Долбанный идиотизм на самом деле. Только люди делают его событием. Когда они в движении, только тогда все и начинается. Если чувствуешь хоть какую-то страсть, она должна во что-то вылиться. Именно это в состоянии сделать футбол. В этом для меня смысл футбола. Все связано. Все является частями одной и той же самой вещи. Нельзя отделить футбол от того, что происходит где-то в другом месте. Меня можно поставить по стойке смирно, когда за мной наблюдают, но когда скроешься от камер, фантазии заканчиваются, и побеждает реальная жизнь



ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ



Мистер Фаррелл направлялся к газетному ларьку за своей утренней газетой. Расплатившись, он взял ее с прилавка. Поспорил о результатах местных выборов с мистером Тэтелом. Кандидат консерваторов был побежден своим лейбористским оппонентом. К несчастью, что тот, что другой, мало что могли предложить людям. БНП привлекает голоса белых представителей рабочего класса, отчужденных традиционными партиями. Мистер Фаррелл и мистер Тэтел согласились с тем, что местный советник правых взглядов будет означать рост числа расистских атак и что поклонники бангры, живущие на соседней улице, не станут включать громко музыку после полуночи. Но в наше время молодежи трудно что-либо сказать. Собеседники печально покачали головами, и мистер Фаррелл отправился дальше.

– Белого подростка ударили ножом прошлой ночью рядом с молодежным клубом. Говорят, удар пришелся прямо в сердце. Если он умрет, убийство повесят на цветных. К нему сейчас подключили аппарат жизнеобеспечения, однако надежд на выздоровление почти нет. Полиция пытается замять это дело, потому что не хочет, чтобы в нашем округе началась война на расовой почве, но люди должны знать правду. Люди имеют право знать, где правда, а где ложь.Женщина с завитыми волосами и очками, скрепленными клеящей лентой, остановила старика. Мистеру Фарреллу понадобилось несколько секунд для того, чтобы узнать ее. Мэри из паба «Белая Лошадь». Она постарела за эти годы. О ней ребята говорили, что в молодости ее затрахали до того, что она стала полной дурочкой. Он вспомнил, как видел ее полураздетой на панели больше чем полвека назад.Они были подростками в то время. Вспомнил холодную траву и запах её тела пробивавшийся сквозь пивные пары. у Мэри были тогда твердые груди. Соски просто каменные. Острый ум потерял свою остроту во время войны. Люди говорят, что из-за лечения от сифилиса, но мистер Фаррелл думает, что это все из-за люфтваффе. Никто не хочет слышать о массовых бомбежках. Им хочется вспоминать только славные эпизоды эпохи Черчилля, вот он идет через развалины, или королевскую семью, которая мужественно держалась под огнем противника.- Это опять паки. Все они хулиганы. Власти должны выедать этих вонючих маленьких подонков назад – туда, откуда они появились. Повесить тех, кто зарезал белого парня, а остальных выбросить из страны. Посадить их на пароход до Калькутты или до тех мест, откуда они приехали.Мистер Фаррелл размышлял о том, помнит ли Мэри ту их ночь на выгоне, но очень сомневался. Она изменилась. Не столько ее тело, которое теперь состоит из одних костей, как будто оно совсем исчезло в силу определенной неизбежности. Еще больше изменились ее глаза – пустые, словно провалившиеся в череп. Ходят слухи, что она наркоманка Рабыня героина и мужчин, которые снабжают ее им. Он мало верил этим слухи. Мэри слишком стара для такого вида отдыха и, что более важно, у нее нет денег. Если только другая часть слухов правдива. Но кто будет платить за секс с такой женщиной?- Пришло время им убираться. Запомните мои слова. Сколько нам, белым, еще ждать, пока кто-нибудь что-то предпримет. Власти дают им лучшие квартиры, а что получаем мы? Ничего. Кроме обещаний и извинений городского совета. Этот новый будет еще хуже, чем предыдущий.Мистер Фаррелл продолжил свой путь. Воскресное утро, но на улицах более оживленно, чем обычно. Ведь сегодня День Памяти. Время вспомнить погибших на войне. Друзей и родственников, гниющих в Ла Манше и во французской земле. Но старик не собирался пока ничего вспоминать. Сначала он съест свой завтрак и прочитает газету. п0 том он позволит воспоминаниям вернуться. Переживет в своем воображении добрые старые дни.- Я приготовила тебе чашку крепкого чая, дорогой, с молоком и двумя кусочками сахара. Видела, что ты говорил с Мэри Пикок. Я заметила тебя из окна кухни. Что она говорила? Она выглядела расстроенной, но она всегда выглядит расстроенной последнее время. Она плохо себя чувствует.Мистер Фаррелл прошел на кухню. Ноги болели после подъема на четвертый этаж. Чайник остыл. Он поставил его греть и положил пакетик чая в свою любимую красную кружку. Затем подготовил молоко и сахар. Он посмотрел на кружку и увидел небольшую трещину, которую не замечал ранее. Бангра вибрировала сквозь кирпичные стены. Пахло карри. Ему нравилась индийская пища. Когда чайник закипел, он приготовил себе чашку. Посмотрел на старую фотографию, снимок своей жены, которая умерла три года назад.- Бери свой чай. Он согреет тебя быстро. Тяжелое время года, но мы всегда переносили холодную погоду и не рассыпались, не так ли? Скоро Рождество, а затем Новый год. И мы начнем все сначала.У мисс Фаррелл было высокое давление, но доктора все равно сделали операцию. Они допустили ошибку. Честную ошибку. Мистер Фаррелл видел смерть много раз и понимал, что ошибки неизбежны, но он любил свою жену. Он осторожен, и мозги у него еще работают. Люди иногда узко мыслят. Он был счастлив, что его жена по-прежнему с ним, что он слышит ее голос и видит ее лицо, несмотря на то, что тело ее на кладбище. Если бы он не мог говорить с ней, видеть ее, он пребывал бы в глубокой печали. Даже чувствовал бы себя одиноким. Но он никогда не сдастся. В его жилах течет кровь бульдога. Он будет крепко стоять на ногах и пройдет через все.- Я надеюсь, что ты по-прежнему собираешься в Уайтхолл. Ты не изменил своих намерений, не так ли? Ты всегда говорил, что поедешь, но никогда не делал этого. Ты всегда УХОДИЛ и возвращался с полпути. Я приготовила твои медали. Дай мне посмотреть, как они смотрятся на тебе. Давай, прикрепи их к груди. Они должны поручить тебе возложить венки. Маки для твоих друзей. Эти подонки не теряли близких в День Высадки в Нормандию. Политики начинают войны, но не сражаются в них. Они вызывают несчастье, подписывают документы и прячутся, когда прилетают бомбардировщики. Сколько их мучилось так, как я? Ответь мне.Закончив чаепитие, мистер Фаррелл взял медали у своей жены. Ему не нравилось, когда она ругается, он сам никогда не употреблял непристойных выражений в ее присутствии. Она достаточно повидала и пережила до того, как встретилась с ним. Ей пришлось много страдать, прежде чем появился он, ее герой-спаситель. Медали блестели, он испытывал смущение и гордость одновременно. Глаза его жены просияли, когда она увидела орденские ленты на его груди. Большинство его товарищей продали свои медали коллекционерам, чтобы оплатить счета; другие просто выбросили их в знак протеста. Но мистер Фаррелл сохранил свои на черный день. Миссис Фаррелл обожала своего солдата. Своего рыцаря в блистающих доспехах. Настоящего англичанина, который заботился о ней целых два месяца после освобождения из концентрационного лагеря и который сделал все, чтобы она выжила.- Я ненавижу эту женщину. Мэри Пикок – фашистка. Английская нацистка. О чем бы ни зашел разговор с ней, она всегда нападает на черных и индийцев. И это в разговоре со мной, у которой такой акцент и такая жизнь, хотя она никогда и не узнает обо всем, что произошло.Мистер Фаррелл стоит за своей женой. Он проводит Руками по ее волосам. Точно так же, как делал это в год их Женитьбы, после того как отросли ее волосы. Она была красива, ей шли длинные волосы. Какой контраст с выбритой головой! Он вспомнил ее голову, когда помог поднять ее на грузовик. Запах смерти ощущался в воздухе Мертвая плоть и сломанные члены. Он видит, как гроб исчезает под землей, но нацисты не тратят деньги на деревянные ящики. Он размышлял над тем, сколько раз ее насиловали украинские охранники. Он говорит ей, что Мэри Пикок печальная и несчастная женщина. Что жизнь была жестока к ней. Что ей нужен объект для того, чтобы можно было выплеснуть свою ненависть. Это неправильно, но это правда.После чтения газеты и завтрака, состоявшего из яиц и тоста, мистер Фаррелл привел себя в порядок перед зеркалом. Он потратил время на то, чтобы убедиться, что его волосы причесаны должным образом. Его жена сидит у окна, уставившись на уличную жизнь. Она будет сидеть дома, пока он будет принимать участие в церемонии. Она предпочитает оставаться дома последнее время. Три года прошло с тех пор, когда она последний раз выходила из квартиры. Он целует ее в щеку, и она прижимает его к себе. На его щеках слезы.Он чувствует запах соли и высвобождается. Он должен идти. Он не хочет опоздать на поезд.Через 15 минут мистер Фаррелл стоит на платформе на станции Хаунслоу Ист. Появляется поезд, он занимает место. Вагон почти пустой. Два молодчика в кожаных пиджаках сидят напротив человека с двумя маленькими детьми. Кроме них никого нет. Молодчики, считая себя патриотами, оскорбляют этого человека и его детей. Называют их вонючими пакистанскими подонками. Говорят, что их надо уничтожить. Смести с лица земли. Кричат, что хороший черный – это мертвый черный. Адольф Гитлер был прав. В Юнион Джек не должно быть черных. Холакост – это миф. Явная ложь, распространяемая евреями, которые контролируют СМИ. Часть мирового заговора еврейских большевистских сионистов из Азии. Посмотрите, что сионисты сделали с народом Палестины. Пусть они и кучка вонючего арабского дерьма, нападающего из-за угла, и разбираются между собой. Но им далеко до пакистанцев.Индус повел своих детей к выходу на следующей станции. Более высокий из парней встал, последовал за ними, ударил человека в лицо, разбив ему губу. Он засмеялся, увидев красную кровь. Двери открылись, и он пинками выбросил детей на платформу, затем повернулся к своему другу; отец разрывался между своими детьми и желанием отомстить, противоречившим его натуре, выбрав все-таки плачущих детей. Молодчики смеялись своей шутке и были в отличном расположении духа. Двери закрылись, и поезд начал набирать скорость. Мистер Фаррелл остался один в вагоне с этими парнями. Он не чувствовал страха. Он – белый мужчина англосаксонского происхождения, протестант. Он воевал. Старый солдат со следами зубов бульдога на руках, затянутый в кожу и наполненный голубыми чернилами. Он убивал ради Англии и английского образа жизни. Он горд своим происхождением. Он носит свой мак с честью.Мистера Фаррелла печалили изменения, разрушающие его страну. Все не так, как было в прошлом. Иностранное влияние разъело основы общества, которые он когда-то знал. Больницы, школы, социальное обеспечение, профсоюзы, промышленность – все было уничтожено трансатлантической догмой. Англия изменилась, и изменилась к худшему. Никто не восстает против вторжения. Произошла революция, которую мистер Фаррелл не понимал. Из-за перемен он оказался в прошлом. Но у него есть гордость. Он посмотрел на парней в кожаных куртках. Люди должны защищать то, во что верят, но защитников нет, потому что они чувствуют, что не осталось больше ничего, во что можно верить. Большинство испытывает мало истинной гордости от того, что они англичане.Он комфортно устроился в своем кресле и стал думать о войне. Только те, кто жили в то время, о ней вспоминают. Все остальные давно о ней забыли. Политики сотрясают воздух, но это ничего не значит. Они используют празднование Дня Поминовения для собственных целей. Отдельный человек не берется в расчет, потому что значение имеет общественное благо, но общественное благо было перераспределено высокомерными мужчинами в дорогих костюмах. Гордость изобрели заново, и теперь она определяется схемами денежных потоков и высокой нормой прибыли Мистер Фаррелл представил себе того молодого немецкого новобранца в безымянной деревне. Моложе даже, чем его убийца. Сумасшедшая лихорадка войны. Сколько мужчин он убил? Он не знал. Шесть или семь – это точно. Возможно, несколько больше. Он не раскаивался, ведь он делал свою работу. Или они, или он. Но тот парень был другим. В идеальном мире все могло бы быть иначе. Парень был сильно ранен, но по-прежнему держал винтовку в руке. Возможно, он выстрелил бы в мистера Фаррелла, хотя, если подумать, это было маловероятно. Но тогда не было времени на размышления. Его пуля разорвала голову парня на части. Он это ясно помнил.Он говорил себе, что все люди одинаковы, в какой бы точке мира они не жили. Везде есть плохие и хорошие. Он был склонен думать, что люди, человеческие существа, по преимуществу добры, что страх обусловливает зло. Мужчины насиловали миссис Фаррелл, пока детей сжигали в находящихся поблизости топках. Может быть, даже они имели на то свои причины. Но за окном появилась следующая станция, и у него не осталось времени на воспоминания. Он игнорировал запах мертвой плоти и горящих волос. Подошел к двери, застав этих двух парней врасплох. Он разбил первому нос прямым ударом. Он сильный человек, занимался боксом в армии и работал физически на свежем воздухе после увольнения в запас. Он вспомнил молодого немецкого солдата с разбитой головой, лежащего лицом вниз в грязи, мозги его смешивались с грязью. Второй молодчик был ошеломлен внезапным нападением, и мистер Фаррелл успел нанести второй удар, послав его в нокаут, и кровь сочилась из его рта Мистер Фаррелл поглядел на них: он видел в этих парнях только трусливых тупых подростков, повторяющих лозунги и выбирающих беззащитные жертвы. Он хотел, чтобы в руках у него была винтовка. Затем его гнев пропал.На станции было многолюдно, и молодчики не пошли за ним. Это было божье воскресенье, а мистер Фаррелл – просто темный силуэт, двигавшийся с опущенной головой. Никто не замечает стариков. Их считают никчемными, ненужными сегодняшнему обществу. Даже больницы отказываются от них, опасаясь бесполезной траты денег, ведь они борются за выполнение финансовых показателей. Мир движется вперед. Он примет участие в Дне Памяти в следующем году. Миссис Фаррелл будет разочарована, но старые добрые времена могут подождать еще чуточку. Она приготовит ему чашку крепкого чая, когда он придет домой. С молоком и сахаром. Никто так не заваривает чай, как миссис фаррелл.



МАН СИТИ ДОМА



Этот гад схватил меня за шею и прижал мою руку к спине. Потащил меня к грузовичку, где один из его товарищей ударил меня по яйцам своей дубинкой. Боль пронзила меня, пройдя через кишки. Короткий резкий удар через все тело. Я молчал, потому что не доставлю им такой радости. Легавые недовольны, когда их жертва не стонет. Может кто-то не знает этого о полиции, ноя не собираюсь вступать в дискуссию по такому вопросу. Они могут состряпать любую сказку, какую хотят. Поэтому на моих губах печать.

– Залезай в воронок, ты, чертово животное. – Они потащили и бросили меня в салон. Я делал все, чтобы затруднить им эту работу, но без того, чтобы действительно сопротивляться аресту.Коп с дубинкой ударил меня снова. На этот раз сильнее. Скорее, больше колющее движение. Мои яйца подпрыгнули вверх, проникнув в тело. В глазах невольно появились слезы. Я не хотел, чтобы они подумали, что я плачу как десятилетний мальчик-ботаник. Яйца чувствительны к ударам, и когда тебя колотят дубинкой, это больно. Это химическая реакция. Ничего не может быть хуже. Прямо-таки охуенная агония. Они затолкали меня в грузовичок, и я мог ощущать запах дыхания легавого, настолько близко он сидит. Он убрал свою дубинку, покрылся потом, и я подумал, что его лицо растворится, если он не успокоится. Восковая фигура с эрекцией. Ему нравится такой имидж. Крутой мужик. Такой, кого надо избегать. Держите вашу голову, когда вы проходите мимо него по улице. Держись на правильной стороне от этого хуя.- Ты – отброс. – Он наклонился к моему лицу. Дышит прямо на меня. Этому вонючему подонку не мешало бы чистить свои зубы, если он хочет, чтобы ему отвечали. Я посмотрел в окно.- Таких как ты нужно ставить к стенке и расстреливать. Затем развесить по осветительным столбам между этим местом и стадионом и оставить гнить. Не снимать вас со столбов, пока вы не превратитесь в кучу костей.Я увидел Марка и Рода там, ближе к концу улицы. Они уходили от мусоров. Вели себя непринужденно, смешиваясь с толпой. Затерялись в массе людей, направляющихся к Стэмфорд бридж. Еще два невинных лица среди тысячи людей. Одна половина во мне рада тому, что они смылись, другая – грязная половина – хотела бы, чтобы их тоже повязали. Не слишком весело, когда тебя сделали, но хуже, когда тебя сделали одного.Легавые радуются. Я смотрю не отрываясь в окно и не отвечаю, когда они обращаются ко мне, зная, что чем больше я буду говорить, тем больше они будут спрашивать. Это не слишком хорошая мысль, если быть честным, но ничего хорошего нет в том, что ты попался. Видимо, тяжелый день. Я должен склонить голову и вести себя скромно, показать, как я офигенно раскаиваюсь, признать, что они крутые ребята, но нет, пошли они все на хуй. Бобби любят показывать «вою власть. Они хотят, чтобы я обоссался, превратился в сплошное раскаяние, но нет, не дождетесь. Я выживу. Я должен поддерживать какое-то общение с ними, потому что они будут писать свои отчеты, и хотя они толстокожи, как говно, и в два раза вонючей, они ловко обращаются со словами. Знают, как рассказать хорошую историю. Слишком активное воображение и злоба пронизывают всю систему, Доходя до костей. Суды верят тому, что они говорят, не задумываясь. Я должен играть по их правилам. Разыгрывая белого человека. Но мне не интересно. Я злюсь на себя больше, чем на кого-либо другого, но по-прежнему ненавижу их.- Подожди, пока мы не привезем тебя в участок. Ты и будешь так выёбываться в камере. Такие отбросы как ты разрушают страну. Из-за вас чернят остальных.Я ждал, что он пустится в разговоры о золотом веке закона и порядка, когда каждый делал то, что ему говорят. Никогда не ставили под сомнение происходящее с ними Когда люди были довольны своей судьбой, а наружные двери никогда не запирались. Там, в Игрушечном Городе Англичанин никогда не переступал черту. Там не было разочарованных психов, извращенцев, нищих, убийц. Там не было секса, и все были девственниками. Ходили с вспухшими яйцами, свисающими до колен. Просто чудо, что этот народ, взорвавшись, не исчез в клубах дыма – ведь этот народ был настолько охуенно целомудренным.- В добрые старые дни были правильные идеи. Нужно вернуть телесные наказания – порку. Тогда бы ты подумал дважды, прежде чем нарушить закон. Арабы правильно мыслят. Глаз за глаз, а украл – отрубят руку.Нас было девять в грузовике. Шесть фанов – Ман Сити, и три – Челси. Насколько я мог различить. Фаны Сити были обычными слюнтяями, которые, судя по запаху, исходящему от них, серьезно выпили. Но среди них был черный парень, который немного не вписывался в эту картину. Двое из них – жирные боровы с красными лицами и налитыми кровью глазами. Тот, кто покрупнее, на суставах рук выколол любовь и ненависть. Настоящий придурок, судя по всему. Нужно же хоть немного уважать себя. Судя по прикиду, родом из Стренгвеис. Но так как мы сидим, повязанные здесь, неприятностей не будет, потому что легавый сидит посредине, поддерживая мир и спокойствие. Момент прошел, и я чувствую себя как идиот, который позволил втянуть себя в то, что можно назвать «бей всех подряд за углом у метро». Такой стиль поведения ведет вас никуда и принадлежит тем дням в прошлом, когда пятидесятитысячные толпы приходили на стадион, а мусора имели более полезные занятия, чем гонять фанов, а правительство больше интересовалось положением в стране, чем драками футбольных болельщиков.Мы шли от Малстера вниз и увидели десять или около психованных и орущих манчестерских парней. Идут по нашим улицам, словно они хозяева. Они не принадлежаткоманде фанов или чему-либо подобному. Но они не такие сторонники мира и любви. Несколько фанов Челси, чемпионов по принятию пива, начали наезжать на них, и прежде чем я смог осознать, что все-таки происходит, я уже был в драке. Ничего серьезного, но довольно большая охеренная глупость. Мы не искали фанов Сити и были на Малстере для того, чтобы встретиться с одним товарищем Рода. Мы шлялись слишком долго и, конечно, пили. Но при виде драки нас просто тянуло в ее центр. Особенно после нескольких оскорблений. Вот что делает большое количество пива перед игрой. Я знаю, что это все мусор, и не надо мне этого говорить. Я вмешался и позволил нарушить свои собственные стандарты поведения. Меня затянуло в канаву вместе с зассанцами и случайными прохожими. Кругом одни плохие новости, а теперь я сижу в черном воронке, как какой-нибудь фраер.- В участке мы вас оформим, но сейчас камеры переполнены, так что мы тебя отвезем в Уантсворский изолятор.Я хотел расхохотаться ему в лицо. Он думает, что напугал нас. Я хотел взглянуть ему в глаза и сказать, что он напрасно тратит время. Что он долбоёб и что я надеюсь, его семья сдохнет прежде, чем он вернется домой. Я знал, что камеры не могут быть переполнены в день, когда играет Сити, и я слышал подобные речи и раньше. Он напрасно беспокоится.У мужика, который болтал все это, было длинное лицо и выпученные глаза. Бульдожья порода. Что-то фанатичное было в его виде. Верит в то, что он делает. Хочет сделать Улицы безопасными для пенсионеров и детей по дороге домой из школы. Возможно, коллекционирует марки в сводное время. Но его напарник, жирная пизда, кажется, специализировался в другой области – тяжелое порно и 15 пинт пива в день. Они должны пойти на хуй и хватать настоящих преступников, насильников, грабителей, педофилов. Вместо этого они тратят время на футбольные дела. Они бьют, мимо цели. Но приносят домой хорошую зарплату за то, что развлекаются за счет налогоплательщика. Я думаю, некоторые из них любят надавать кому-нибудь по морде больше чем наши ребята.- Мало удовольствия иметь дело с уонтсворскими парнями. – Это встрял тот самый жирный мудак, – Лучше убедитесь, что ваши задницы готовы, потому что в изоляторе не любят футбольных хулиганов. Вы все будете ходить покачиваясь к тому времени, когда вас выпустят вечером из крытки. Смажьте себя какой-нибудь гнилью, потому что ваши задницы будут порваны. Этот тип – стопроцентный идиот. Кого он пытается надуть? Если парень опустился, это не значит, что он превратился в долбанного тупого педрилу. Легавый знает, что он несет чепуху, но он должен сделать попытку запугать нас. Это часть его мышления. Это все вбили ему в голову в Хэндоне, когда он был призывником. Он повторяет ту самую модную чепуху, которую проповедуют левые. Весь этот отстой о том, что якобы каждый в глубине души охотник за мужским задом, ждущий своего часа. Такие козлы очень любят повторять это, щеголяя в своих дрянных одеждах с пожеланиями вселенского добра. Их мир вращается вокруг мужской дыры в заднице. Они учат остальное население страны о равных правах для пидоров и что, если мужик трахает мужика – это естественно, а затем ноют о половых гангстерах в тюрьмах, чтобы оправдать свою точку зрения. Если это мелочи, как они говорят на всех этих телевизионных программах поздно ночью, во время которых эти мудилы сидят за круглым столом, хлопая друг друга по спине, пытаясь демонстрировать свою незаинтересованность в предмете. Тогда почему все время возвращаться к этой теме, как будто этот вопрос что-то эксклюзивное? В основном эти мудаки просто ничего не знают о реальной жизни. Они читают то, что написано на бумаге и думают что это и есть жизнь. Они занимают доходные местечки, а выйдя на пенсию, идут в телевизионные студии и продолжают читать там свои нудные лекции. И так в шоколаде до самой смерти. Именно поэтому в Лондоне никто ничего не хочет знать о сегодняшней лейбористской партии. Иначе им придется завернуть рукава и испачкать белые ручки. Покрыться потом. Один день тяжелой работы их «бьёт. Они из тех хуев, которые моют свои руки после того, как поссут, а не перед этим.- Давай прямо, Боб, давай доставим этот мусор прямо в участок. – Толстый коп, сказавший это шоферу, закрыл заднюю дверь. – Мне бы чашку чая и пирожок с сыром. Нажми на газ, я с голоду помираю.Грузовик снялся с места, и мы пробивались сквозь поток транспорта на всем пути до Фулхэмского полицейского участка. Мне приходилось бывать там и раньше. Насколько я помню, это когда играли против Вестхэма. Меня повязали, когда толпа вестхэмцев ворвалась в паб, где мы пили, и все началось прямо в дверях. Я стоял, занимаясь собственными делами, и вдруг двери распахнулись, и ворвалась толпа, прыгая как ваньки-встаньки. Я повернулся кругом, наслаждаясь музыкой, которая крутилась у меня в голове – я обожаю насвистывать Bubbles, как вдруг один из этих подонков ударил меня прямо в морду. Это произошло за долю секунды. У меня не было времени отреагировать. Паб был переполнен фанами Челси, и через пять минут после того, как ворвались фаны Вестхэма, бутылки, стаканы, стулья и столы выгнали их на улицу. Толпа Вестхэма отступила так же быстро, как и появилась, и вместо них появились мусора. Они ворвались внутрь, размахивая дубинками, и я оказался одним из тех несчастливцев, которые попали под раздачу. Легавый, который повязал меня, просто схватил первого попавшегося под руку. Им оказался я. Точно так же, как это случилось со мной сегодня.Адов день. Вестхэм создал хаос везде и повсюду. Камеры на самом деле были забиты, и у здоровяка, который попытался засунуть нас в Уордсворт, ничего не получилось о отвезли нас в участок и перевели в грузовик с камерами. Мы просидели там пару часов. Настоящие преждевременные похороны. Половине из нас необходимо было помочиться и ребята все время просили копов об этом, но те просто смеялись, как суки, которыми они и были, говоря нам что они нам как следует зададут, если мы обмочимся. Трое из них, сидели впереди, рассказывая разные истории. Один из них, со ртом, большим, чем у остальных, все время болтал о пидоре, которого он повязал и который не хотел идти в камеру. Говорил, что он боится находиться в замкнутом пространстве. Коп пообещал, что он не будет запирать дверь. Как только пидор оказался внутри, хлоп, н дверь захлопнулась. Легавый захлебывался, рассказывая, как пидор кричал и сходил с ума, пока он поворачивал ключ. У него выступила пена изо рта, как будто его заразили бешенством, а коп просто расхохотался и ушел. Ребята в камерах, мои соседи, тоже рассмеялись. Бобби это понравилось. Знак солидарности.- Что ты уставился, черный подонок? – Толстый легавый грязно оскорбляет нигтера – фана Сити. – Появляешься здесь, создаешь неприятности на улицах белых людей. Тебе бы остаться на Мосс Сайд вместе с вашими наркотиками и проститутками. Там твое место.Машина едет медленно. Поток машин, который завернули, закрыв проезд к Стамфорд Бриджу, создал пробку. Все люди, идущие пешком, движутся в одном направлении. Все на футбол, как они делают это каждую пятницу. Это напоминает рыб, плывущих на нерест к месту, где они рождены. Они не могут не вернуться. Что-то внутри них заставляет их возвращаться. Это у них в крови. Все время вверх против течения. Но ты должен вернуться туда. Такое происходит по всей стране, а Челси – один из самых крупных клубов. Я подумал обо всех этих говняных командах, которые никогда ничего не добьются и на игры которых через турникеты проходит всего пара тысяч болельщиков. И все-таки я знал, что даже если Челси скатится до их уровня, я все равно приду на стадион.Вашей братии плевать на футбол. Вы приходите сюда только потому, что хотите подраться. Вы должны уебывать отсюда и дать возможность другим идиотам получить то, зачем они прошли. Если они настолько тупые, что приходят сюда каждую неделю, они должны иметь возможность посмотреть игру в мире и спокойствии.Он ничего не рубит. Он говорит сам себе, повторяя мусор, который слышит по телевизору и читает в газетах. Через пять минут грузовичок появляется у участка. Внутри него стало немного спокойнее, потому что легавым надоело задевать нас, получая в ответ молчание. Жернова этого дня остановились. Для меня день закончился тем, что меня повязали. Фаны Сити проделали долгий путь, и скоро у них наступит похмелье. Никчемная поездка. Проехать от Манчестера до Лондона для того, чтобы провести несколько часов в камере, и свидания в суде. Теперь пойдет обычная процедура и мелкие оскорбления. Все время страх и раздражение.- Давайте выходите. – Копы уже вышли и стоят у дверей. – Поторопитесь. Мы не хотим тратить зря время. Чем скорее мы займемся вами и проверим, тем быстрее вы сможете поехать домой.Я ожидал пинка или удара, но они стояли неподвижно, усталые до кончиков ногтей. Возбуждение быстро прошло и они осознали, что произошедшее было маленькой драчкой, а не началом крупного мятежа. Это не было выступлением, которое грозило сбросить систему или что-нибудь подобное. Можно подумать, что после всех этих лет, в течение которых они осуществляли полицейские функции на футбольных матчах, они начнут понимать, что происходит. Но, ем не менее, они до сих пор не понимают ни хрена. Это заявляет задуматься, откуда их выкопали. И кто вообще руководит операцией? Вероятно, какой-нибудь старый гериатрик с кабинетом, полным наград и грамот, которые он получил ни за что, и со сгнившими от триппера мозгами.Нас ввели внутрь, чтобы предъявить обвинение. Легвый с бульдожьей рожей держал меня за руку, словно я собирался бежать или что-то вроде этого. Враг общества номер один. Не смешите меня. Подошла моя очередь, и я дал сведения о себе. Том Джонсон. Ранее не привлекался. Говори только то, что необходимо, и коп за столом запишет то что ты скажешь, как будто это диктант. Он носит очки, которые все время сползают с носа, и у него лысое пятно на голове, как у монаха. Ни разу не взглянул на меня за все это время. Просто уставился в свои протоколы. Я недостаточно важен. Еще одна статистическая единица. Он тянет время, и бульдог рядом со мной переминается с ноги на ногу, выхода из терпения. Нас таких двое. Они повели меня сфотографировать и снять отпечатки пальцев. Это все куча дерьма, и я сказал им, что меня раньше никогда не вязали, поэтому почти уверен, что в базе данных на меня ничего нет. Такое случается иногда или, по крайней мере, это то, что я слышал, поэтому стоит попробовать. У меня не было неприятностей с полицией уже в течение нескольких лет, поэтому предыдущее задержание не будет принято в расчет, когда дело дойдет до суда. Это, конечно, все теория. Но простая ложь может снять тебя с крючка.Легавый, который водил меня на все процедуры, пытается немного поболтать теперь, когда беспорядки закончились, и должна быть сделана бумажная работа. А я смотрел на него и только думал о том, как бы мне хотелось ему врезать. Сломать ему переносицу и глядеть, как эти глаза вывалятся из глазниц. Или засунуть банджер ему в рот, смотреть, как плавится предохранитель, и его голова разлетается на кусочки. Мудак. Почему они иногда не могут просто отвернуться и не смотреть в нашу сторону? Ведь они видели, что ничего серьезного не происходит. Несколько тычков и немного крика. И ничего большего. Драчка, которая всегда выглядит хуже, чем она есть на самом деле. Основные драки, такие как с Тоттенхзмом, случаются только пару раз за сезон.Меня отвели в камеру и посадили с другими ребятами, Лапами Челси. Фаны Сити получили свое собственное почтение, и на этом мы с ними распрощались навсегда. Я кивнул парням и сел. Время тянулось, скука была стращая, мы ждали, пока матч не закончился; копы проверили мои данные и решили выпустить меня. Затем я должен был пойти в магистрат Хорсферри и выслушать трех старых мировых судей, которым давно пора находиться в шести футах под землей и которые скажут мне, какой я, блядь, опасный подонок. Я должен стоять там, выслушивая обычную фигню, и, что хуже всего, я должен буду заплатить этим тварям штраф за подобную привилегию.- Я просто стоял там, пытаясь обойти драку, а меня арестовали.Худенький парнишка посмотрел на остальных из нас, ожидая реакции.- Эти ребята наезжали друг на друга, а я пытался обойти их и внезапно кто-то стукнул меня сзади. Прямо между лопаток; я чувствовал, что он у меня за спиной и двинул локтем, чтобы отбросить его. Я подумал, что это был фан Сити, а когда повернулся, чтобы убежать, увидел, что это полицейский.- Не повезло, – говорит парень постарше, пытаясь не рассмеяться. – Теперь ты футбольный хулиган.- Это нечестно. Я не хулиган. Я никогда ни в чем не был замешан раньше, и я не собираюсь признавать свою вину. Я сказку, это была случайность. Как вы думаете, они поверят мне?- У тебя нет и шанса, но попытайся, если от этого тебе будет легче. Когда имеешь дело с копами, нет такой вещи, как случайный инцидент. Можно получить пятнадцать лет не сделав ничего, если эти подонки решат упаковать кого-то а ты слышал, чтобы они когда-нибудь извинялись? Посмотри на все эти дела, когда ребят оправдывают через годы после того, как посадят. И это не просто случайные ошибки. Им нужны обвинительные приговоры, и они хватают кого-нибудь на улице. Они хотят выглядеть хорошо. Им наплевать на такие мелочи как невиновность и вина.- Я плюнул в канаву рядом со стадионом и легавый в лошади сказал, что я арестован.В разговор вступил другой парень.- Я просто засмеялся, потому что подумал, что он шутит а он позвал своего напарника, и вот я здесь. Они сажают просто ни за что. Видно, работает система премий, и они хорошо получают за каждый арест.Я прислушался к этим историям. Худенький парень обвиняется за нападение, в то время как вина лежит на мне и на других. Другой мальчишка за то, что сплюнул в канаву. Остальные парни за то, что обменялись тычками с пьяными манчестерцами. За что взяли мужика в прикиде, похожем на тренировочный костюм, с дикой похмелюги и с подбитым глазом, я не знаю. Кучка неудачников. Включая меня. Мы все из низшей лиги и наглядный пример того, что полиция тратит время на пустяки. Для чего они занимаются всем этим, когда они могли бы делать то, что по-настоящему нужно. Так им легче. Задержи прохожего и пару часов оформляй бумаги по его задержанию. Я плачу налоги и вот что получаю взамен. Я думаю, что даже некоторые легавые с этим согласятся, скажут, что мы ничем не хуже политиков, которые тоже попусту растрачивают средства. Род считает, что гораздо больше людей заняты мониторингом футбольных хулиганов, чем слежкой за педофилами. Не знаю, правда ли это, но если это так, то это все политика.- Товарищ моего брата был в Белизе, – рассказывает пьянчуга. – Он рассказывал, что получал премии за повстанцев, которых убивал. Охота за вознаграждение в армии. Рассказывал, что прикончил пятерых подонков. Его часть стояла в городе Белизе. Когда тренировок не было, «я проводил время с проститутками, пил или убивал повстанцев джунглях. Говорит, что такая система применяется и при патрулировании Белфаста.Алкаш, должно быть, врал. Или он или тот солдат. Не могу представить, что в армии платили за головы. Но все жe, когда остановишься и призадумаешься об этом, о том, чтo обязаны делать парни, которые призваны в армию. Напрашивается вывод, что они настоящие шлюхи-наемники. Все наезжают на нас, но в чем разница между нами и солдатами? Только в том, как я это вижу, что обычный парень, который дерется в свое удовольствие, делает это бесплатно и никого не убивает, но, может быть, я что-то упустил в своем анализе.- Фанам Сити хорошо вломили до того, как появились мусора, – говорит один из тех двух парней в подчеркнуто свободном прикиде. Более психованный, чем остальные, странно, что его лицо мне незнакомо. Похожи на болтливых хвастунов, а это не всем нравится. Видно, им поддали как следует. Послужит им уроком.Я начал думать о той биксе, которую Стив отделал в Манчестере. Вот такие типы должны здесь сидеть. Не наши ребята. Стив должен быть в Уонтсворте или Брикстоне или в другой такой же дыре, прячась от других заключенных. Никому не нравятся педофилы. Считается, что у воров есть честь. Может быть, есть, может быть, – нет. Зависит от того, о ком ты говоришь. Но одно совершенно очевидно. Насильники и педерасты – это настоящие отбросы на земле. И такими, или еще похлеще их считают в тюрьме. И поэтому там должны быть установлены своего рода стандарты, когда с кем-то обращаются как с дерьмом. Если этих пиздюков не содержать отдельно, не оградив от других, долго они не продержатся – их просто порежут.Марк отбывал три месяца за нападение после того, как он так избил одного парня рядом с клубом в Шепердз Буш, что тот попал в больницу. Он расслаблялся вместе со старшим братом Микки и несколькими своими друзьями. Должно быть, ему было двадцать в то время, и посадили только его. Говорил, что в тюрьме не так плохо, как он думал, потому что он встретил там несколько интересных типов. Мошенников старой школы и начинающих бандитов. Пока ты не выкажешь слабость, будешь в порядке. Тем менее, это не жизнь, и он клялся, что он не даст засадить себя снова. Не то чтобы Марк изменил свой стиль жизни, Просто он стал чуть умнее, чем остальные, и больше работал мозгами.Марк однажды вытряс душу из одного педофила. Рассказывал, что вертухаи стояли и смотрели. Смеялись, пока он его разделывал. Им было наплевать. В тюрьме говорили что эта сволочь изнасиловала ребенка или что-то в этом роде и что он заслуживает то, что получает. Рассказывал, что кровь хлестала из этого подонка, так как, видно, он порезал ему артерию, и он немного беспокоился, потому что в тюрьме не скроешь убийства. Вертухаи сказали подонку подняться и закрыть пасть. Забрали его в медчасть,а затем бросили в одиночку. Марк говорил, что после этого почувствовал себя лучше, потому что в нем все кипело, и надо было это как-то выплеснуть на кого-то. Я полагаю, что система маленьких привилегий есть везде, куда не сунешься. Люди следуют одним и тем же правилам независимо от того, живут ли они в пятнадцатикомнатной усадьбе в Кенсингтоне или по пятьсот человек в камере, как в Брикстоие. Каждый старается устроиться получше. Мы все хотим подняться по ступенькам социальной лестницы и сделать так, чтобы к нам относились с уважением. Всегда должны найтись пидорасы, которые ниже вас, потому что, если ты дойдешь до дна, ты конченый человек. Марк говорит, что он ни о чем не жалеет.- Ребята, Челси делают, как хотят. – Коп посмотрел через решетку и засмеялся. – Сити забило три гола в первые двадцать минут, а ваш повый вратарь повредил ногу.Трудно сказать, говорит ли он правду. Легавые получают удовольствие, издеваясь над нами. Они играют с вами в кошки-мышки, когда закроют вас под замок. Это поддерживает им настроение. Это их интеллектуальные игры. И хотя вы стараетесь не замечать их комментариев и оскорблений, они начинают действовать вам на нервы довольно быстро. Однажды меня посадили в камеру на ночь за пьянку в пятницу в Хаммерсмите. Я проснулся с головной болью от похмелья и легавый сказал, что я изнасиловал какую-то тёлку. Он сказал, что я пошел за ней после того, как она вышла из такси и оттрахал ее за магазином оптики. Он сказал, что я так торчал, что после этого пошел покупать чипсы, и они взяли меня. Я не мог ничего припомнить. Я обосрался. Я потерял два часа своей жизни и помнил только то, что меня повязали. Все остальное – провал в памяти.Мусор ушел, а я сидел один где-то полчаса. Я представил себе, как получу десять лет и закончу, как тот петух, которого избил Марк. Я хотел сказать хоть кому-нибудь, что я не могу нести ответственности за это, что я был на автопилоте. Что я не помню ничего. Поэтому нельзя обвинять меня. Если вы не помните того, что сделали, тогда как можно обвинять вас в преступлении? Я сидел там, чувствуя себя дерьмом. Знал, что именно это говорят все петухи, что они слышали голоса и не могли ничего с собой поделать, ровным счетом ничего. Я представлял себе, что будет со мной дальше. Суд и позор, все против меня, а затем годы в тюрьме. Я скорее повешусь. Затем пришел другой коп, принес мне чашку чая, и я спросил его, что случилось. Он сказал, что я пинал мусорные ящики, переворачивая их, и пел футбольные песни посреди улицы, бегая между движущимися машинами. Я был пьян и нарушал порядок. Но они не собираются предъявлять мне обвинение. Просто предупредят и отправят домой. Я был так счастлив, что мог бы обнять его. Мое похмелье улетучилось, пока я пил чай. Он был хорошим парнем, этот коп.Я продолжал сидеть, ожидая, пока меня отпустят, а рядом в соседней камере сидел парень, убивший жену предыдущей ночью. Я слышал, как он плачет. Они поспорили, и он зарезал ее ножом. Просто повредился в уме, если верить тому, что говорил полицейский. Сказал, что парень не знал как это произошло. Вот жена кричит на него, а в следующий момент она затихла. Я сочувствовал ему. Жизнь иногда полное дерьмо. И всегда есть кто-то прямо за углом, ожидающий, чтобы сделать тебя. Поскользнись – и любая сука будет пинать тебя ногами еще до того, как ты ударишься башкой о тротуар.- Какой счет? – спросил алкаш у проходящего мимо камеры легавого.- Один ноль в пользу Челси. Молчание.- Вратарь Челси сломал ногу?- Нет, насколько я знаю. Он взял пенальти. По радио сказали, что это был лучший сейв, который вратари Челси показывали за многие годы.



БОМБЕЙСКАЯ СМЕСЬ



Кое-кто, возможно, думает, что Винс Мэттьюс немного повредился умом, когда покинул Англию, считает, что по возвращении от него прежнего осталась лишь тень. Но мне наплевать, потому что я смотрю на все теперь под другим углом, вижу вещи в перспективе: скинхэдов, бегущих через мост к Хейесу, а за ними большую толпу местных, которая превышает по численности бритоголовых чужаков в соотношении десять к одному, это здоровые парни с мачете и палками для кун-фу, которые индийцы используют во время драки.Затем ядерный взрыв – и паб взлетает в воздух, нет, скорее это не атомная бомба, а бутылки с бензином. Разбитое стекло и все остальное зависло в воздухе на секунду, словно стоп-кадр из фильма во время монтажа, после чего их мозги включаются, так как они поняли, что вызвало эти звуки, потому что, в конце концов, они были там пятью минутами ранее, смотря, как играют The Business, 4 Skins и Last Resort; или, если речь идет о местных, вооруженных и призванных на службу, вероятно, разъяренных маршем Национального Фронта, во время которого Блэр Пич был забит до смерти, а такие вещи остаются в памяти. Вот почему, когда толпа скинхэдов ломится к вам в дом, вы не будете задавать вопросы, типа «кто вы такие и зачем пришли», потому что эти морды не раз мелькали в прессе, и вам известно, что скинхэд – это белый фашист, которой ненавидит людей с темной и черной кожей, не говоря о музыке и одежде джи-ай в стиле старых крутых парней, и как бы то ни было, по миру ходят истории об этих хулиганах из Восточного Лондона, ворующих в магазинах и насилующих индийских женщин и девушек, чьих-то матерей и дочерей, а если вы делаете это, вы напрашиваетесь на неприятности, потому ч ситуация такова, что белые парни не из этого района счита ют, что индийцы и пакистанцы не могут защитить себя и что, и это достает вас, даже греки и турки в Северном Лондоне тоже крутые, все, кроме индийцев, которые просто следуют примеру своих мам и пап и унаследовали все эти угловые магазинчики и лотки. Но если вы знаете кое-кого из парней из Саутхолла, таких как Джордж, который смущается, когда он в компании с ребятами, а его отец останавливает свою машину, чтобы подвезти его домой после школы, и если это случается летом, то из машины отца, «Форд Эстейта», через окошко доносится музыка, которую вы обычно слышите у церкви. Он смущается, когда отец кричит ему. «Будь осторожен, переходя дорогу». А ведь Джордж знает почти всех парней из местного Национального Фронта или, по меньшей мере, парней, которые говорят, что они члены Национального Фронта, но не понимают ничего в политике и не верят, что Мартин Уэбстер скурвился, просто думают, что значок Национального Фронта делает их крутыми и действует на членов социалистической рабочей партии и антинацистской лиги, как красная тряпка на быка – точно такой же тип мышления, который делает Юнион Джек анархистским символом. И Джордж говорит, что он понимает их точку зрения в довольно забавном свете, и он был раньше похож на интеллигентного белого мальчика, а уже потом почувствовал себя не Дядей Томом, делающим трюки в цирке белых мужчин, а хулиганом, который работал рассыльным некоторое время в Хенвелле, а затем нарастил мускулатуру поднятием тяжестей и много тренировался, благодаря чему стал сейчас таким крепышом, овладел боевыми искусствами, возможно, кун-фу, и никто не сможет наехать на него, потому что он был на малолетке (колония для несовершеннолетних) и ничего – выжил, но кто знает, где он был несколько лет назад, когда Национальный Фронт пытался пройти маршем, и весь район поднялся и начался настоящий королевский мятеж. Блэр Пич, воинствуюший красный учитель, или что-то вроде этого, был убит, забит до смерти, и люди говорили, что это сделали SPG. Сейчас они поменяли свое название, умно сделали. А студии «Ruts» и «Misty in Roots» были разгромлены, черные и белые объединились, банды панков и раста из Западного Лондона присоединились к ним. Джордж и его команда были там в этот день, участвовали в мятеже вдоль Аксбридж роуд. Он ударил полицейского по яйцам, и вся его большая семья тоже принимала участие, все их племя, настоящие индийцы, у которых нет аккуратной короткой стрижки и щеголеватой одежды Джорджа, но когда возникает опасность, они появляются со своими церемониальными мечами и в обуви, привезенной из дому 100 лет назад, и дерутся, как положено. Пару раз я тоже получал от индийских банд поздним вечером, когда пабы закрываются. Это просто часть нашего ландшафта, но Саутхолл восстал прямо в середине дня, и полиция набрасывалась на каждого, кто попадался под руку, а Джордж и его родня захватили автобус и выбросили из пего шофера. Небольшое отклонение от правил, но ведь во время военных действий всякое случается. Люди заходят слишком далеко и ведут себя жестоко. Всегда страдают больше всех невинные. Но это к слову. Джордж сам сел за руль, выжал педаль газа до упора и помчался по улицам. Двойной Беккер-207, насколько я помню, но кому нужны эти номера? Эти ребята никогда не платят за проезд. Саутхолл заботится о себе, и когда ты попадаешь туда, то тебе открывается другой мир, в котором множество людей и магазинов, забитых едой. Здесь всегда что-то происходит. Здесь другой тип культуры, в которую трудно вписаться белой молодежи, потому что в черных есть что-то самобытное, а их музыка позволяет немножко понять их жизнь. Но индийцы – с ними другая история. Они просто живут, делают свою работу, у них единое отношение к жизни, и именно поэтому Западный Лондон так отличается от Южного Лондона или даже Северного. У него своя история. Панковский ДУх, который витал во время выступлений Ruts и беспорядков «Ой», ничем не отличался друг от друга. Обо всем этом я думал, сидя в своем кафе, самом настоящем индийском кафе во всем Саутхолле. Это место довольно необычно ддя этой части света, потому что в нем преимущественно подают южноиндийскую пищу – дозу массалы, и салис, даже айтлис по утрам, которые я ем по пути на работу, если не опаздываю. Здесь делают деньги, поэтому, когда я говорю о настоящем индийском, я имею в виду конкретные вещи. Самый лучший способ провести вечер пятницы – это посидеть здесь, в этом кафе. Я не был в пабах Саутхолла несколько лет, потому что они, как правило, говно. И зачем нужно бить кого-то, если я могу прийти сюда, поесть, а затем разбавить это бангласси – настоящая штука. Это бангласси бьет по мозгам. А парня, владельца этого кафе, я знаю с детства. Я знал его двоюродного брата Джорджа. Хулиган он был отменный, Джордж вернулся в Индию, где работал управляющим гостиницы в Бомбее. Кое-кто считает, что он дурак, потому что Бомбей полон джанки. Другие говорят, что он в старом экспортном бизнесе. Может быть, да, может быть, нет. Может, он просто хочет жить там. Я не знаю правды об этой ситуации, не спрашивайте меня. Я не видел этого парня добрых десять лет, может быть, дольше. В нем два разных человека. А это сногсшибательное бангласси ударяет мне в голову, да и цены такие же, настоящие индийские или близки к ним. Для меня специальная ставка, потому что меня знают как одного из матерых травников. И вот мне ударяет в голову, благодаря коктейлю из наркотиков, смешанному в этом бангласси. И вот вечер пятницы, и я сижу и смотрю, как мимо проходят люди, словно я в Индии, на другой стороне земного шара. И мне можно, не покидая этого места, увидеть весь мир. Достаточно только, чтобы бангласси начал действовать и просто смотреть в окно. Сегодня вечером смесь очень качественная. Эта смесь делала меня гордым – банка воды на столе с трещинами в металле, мой слух обострился, потому что я могу слышать голоса на заднем плане, голоса панков. Услужливая память предлогает, начиная от Ruts до 4Skins. Кажется, они немного успокоились в эти дни. Хотя если вы идете через Лондон Бетиал Грин и Уайтчепел, тогда это другое дело, совсем другoe дело, и вы будете думать, что все это рассосалось само собой, особенно после акции на Трафальгарской площади – последнего выступления панков, в котором участвовали несколько политических групп и множество обычных людей каждый из которых был готов напасть на полицию, после чего оголтелые панки слиняли, оставив отдуваться за них защитников прав животных и бродяг, белых мечтателей, и множество обычных людей, и насколько я могу припомнить, именно этого и добивались панки, чтобы вовлечь обычных людей, которым нечего было сказать о моде, за исключением того, что мода была дерьмом и обманом и гигантским финансовым костылем. На площади были и слабоумные, а сама Трафальгарская площадь выглядела весьма сюрреалистично, что бы ни значило это слово. Дом Южной Африки был охвачен пожаром, бонги вибрировали через уши Нельсона, повсюду дым, лошади и спецназ, кирпичи и дубинки. Полиция потеряла контроль в этот день, и большие рестораны Вест-Энда превратились в развалины. Видимо, приятно бросать кирпичи в окна Макдоналдсов и закусочных, где подаются стейки. Ни один из индийских ресторанов не тронули и пальцем. Только офисы больших корпораций и банков. Так им и надо. Пусть ответит за все потерянные инвестиции и махинации. А мне пора двигаться. Моя голова работает сразу во многих различных направлениях. Мирный шум снаружи несет в себе тот же заряд электричества, что и мятежи. Каким-то образом сочетаются крики и неорганизованное политическое насилие, соперничество молодежных банд, расовый вопрос, которые те, что наверху, постоянно используют, а я размышляю, откуда появились все эти люди? Они должны попытаться пожить прямо здесь, хотя бы немного, и тогда наконец поймут что к чему, поскольку они всегда выбирают самое легкое решение. и именно поэтому на индийцев так часто нападают, поскольку сложилось мнение, что они не способны защитить себя, что они слабы, что они непротивленцы и боятся потерять чистоту, в результате чего превратились в мишень для всей страны, жертву, на которую надо наброситься, если нужно выплеснуть раздражение. Но это все не так. Я знаю потому что я вырос в этом районе. Мятеж был неизбежен, может быть, с участием других групп, но вы живете в реальном мире, а не в раю, придуманном консерваторами с промытыми мозгами, а человек – это не угнетенный тип с добрым характером, которого социалисты считают идеалом Там живут просто люди, такие, какие есть, просто люди. Бангласси включает мои мозги, я вижу входящего Раджа он садится напротив меня, в руках у него маленькая деревянная шахматная доска. Сделано в Пенджабе, – говорит он мне. Он набивает свой бангласси, разговаривая спокойно, слишком спокойно, и я понимаю то, что он говорит, но не могу справиться со словами. Как забавно. Он расставляет фигуры, и больше нет месту насилию и мятежам, потому что это было очень давно, мы все повзрослели и как бы то ни было, шахматы – это игра джентльменов, предполагающая логическое мышление и спокойствие. Чертовски правильная игра. И мы начинаем со взрыва, с теории большого взрыва, наш ежедневный пятничный вечерний ритуал за последние шесть месяцев. Мои мысли устремлены на короля и королеву, вымывая злость и раздражение, доставшиеся в наследство и ставшие частью культуры, ставшие историей моей жизни, тем, что отбрасывалось и игнорировалось. И легко видеть, как история оправдывает победителей, говоря всем и каждому в отдельности, какими плохими были проигравшие. Это сказал Джонни Роттен. Или его звали Лай-дон, уже не помню. Классическая фраза, в которой суммировано все. И даже он теперь живет другой жизнью. Может быть, это заставило меня вспомнить об этих всех панковских делах. Как все это вернулось снова на площадь номер один. Затем эти истории по телевизору о БНП в Ист-Энде и о НФ, который тоже изменил свое название, как и SPG. И я подумал, что все это в прошлом теперь, что мы прошли через кризисную точку после двух волнений в Саутхолле… Я выpoc с индийцами и пакистанцами и знаю, чем они отличаются – две разные страны. Они убили сотни тысяч только для того, чтобы иметь эту границу. И не забывайте про Бангладеш, с которого все началось. И, может быть, между этими двумя группами эмигрантов возникала временами агрессия, но это была всего лишь вражда между различными молодежными бандами. Среди тех, кто убивал пакистанцев, были и черные, и белые, что достаточно плохо. Обезумевшие подонки. Но сейчас убивают ударами ножа почти детей. Вот что происходит. Даже во время мятежа «Ой», о котором говорят, что его участники, скинхэды, были расистами, я не знаю, все может быть. Это постоянно говорится в эфире, и общество приняло на веру эти истории, выдуманные теми, кто у власти, теми, кого даже там не было. Я не могу выкинуть все это из головы. Не могу сосредоточиться в шахматах. Три хода сделано, я смотрю сквозь доску и сквозь белых слонов и вижу вместо них туннели, уходящие в стол, из которых нет выхода, стены в них красного цвета, не деревянные, а мраморные, полупрозрачный красный тукав, очень странный. Я думаю, что это какой-то знак, может быть символ, или просто у меня в мозгу каша Мне все равно. Я должен сделать следующий ход. Еще один шаг в направлении эволюции человека. Этого человека Двинуть пешку вперед и давить противника Переключить напряжение на Раджа, чтобы он был вынужден разработать план. Это все требует четкого мышления, нужно предвидеть, как Разовьются события, принять правильные решения, хотя существует так много различных версий правды, уйти от обобщений и иметь уважение к оппоненту. Шахматы – это нечто большее, чем соперничество. Конечно, это и соперничество, иначе почему мы с Раджем играем каждую пятницу, не пропустив ни одной. Кузен Джорджа приносит еще дозу вассалы, и Радж прилипает к ней. А я не могу припомнить, я просто не могу припомнить, пытаюсь вспомнить, что это такое, так как не хочу спрашивать. Наверно, что-то есть особенное в этом банглассе, потому что мне трудно собраться мыслями, связать все воедино, попытаться увязать противоречия, кажется, будто вся информация перемешалась мой мозг не может справиться с мельканием образов, и снова погружаюсь в прошлое, пытаясь вспомнить, кто из нас сделал последний ход. Я просто не знаю. Не могу спросить. Не могу задать этот вопрос. Я не могу говорить. Про. сто не могу связать слова. Не такие слова, как «не могу» Это то, что они говорят, вперед на полном ходу. А Радж сидит молча с кусочком дозы в руке, и самбхарский соус капает на его тарелку. Кругом тишина. Затем где-то сзади звучит песня в исполнении группы Ruts. Я слышу призраки. Малкольм Оуэн поет «Н-Еуе», бедняжка. Все в этой песне. Не надо ничего говорить. Представьте, что вы пишете песню о собственной смерти, что чувствует ваша мать, бедная женщина, и ваш отец. Это делает меня несчастным. Впустую растрачивается такая хорошая жизнь. Затем его голос постепенно стихает, и 4Skins поют «Удивительный мир», песню о карательных законах системы. И это довольно странно, потому что и у группы Ruts тоже есть песня с таким же названием. Можете себе представить? Никогда не думал об этом раньше, до этой секунды. Но мне кажется, что трудно найти человека, который будет отрицать, что эти две группы находятся на противоположных концах политического спектра. Но может быть, они не понимают, не знаю, просто пришло в голову… И что же такое они кладут в этот бангласси? Я не желаю думать и говорю об этом громко вслух, потому что здесь нет секретов. А сейчас я должен спросить у Раджа, чей же все-таки ход. Слова, наконец-таки, собрались вместе. Я их полностью выдал. Он отрывает голову от доски, смотрит на меня и говорит, что не знает, не может вспомнить, и мы замолкает. Мы оба пытаемся сохранить хоть немного достоинства. Мы только слышим, как официанты громыхают посудой, собирая ее со столов, и относят на мойку, так как кафе закрывается на ночь. Нам всегда разрешают играть, пока мы не закончим, но мы должны знать, чья очередь ходить, поэтому начинаем с Раджем вспоминать ходы пытаясь припомнить, как мы дошли до нынешнего положения фигур. Делая медленно ходы на доске, мы возвращаемся назад, вспоминая, как мы ходили, мы пытаемся повернуть время вспять и вытряхнуть из глубин сознания нужный ответ. Казалось, я должен был бы помнить изначальное расположение моих фигур, но после пары ходов назад я его забыл. Надеюсь, что то же самое произошло и с Раджем, что он не держит в голове весь ход игры. Я не хочу выглядеть тупым, но мне известно, что он в таком же состоянии. Эти бангласси! Еще говорят о соотношении цены и качества. Это-то мы получили, никаких сомнений в том. Потому что настоящая Индия прямо здесь, в этом кафе. И мы прямо сейчас словно в Раджастане. Сидим в городишке среди пустыни. Наши мозги смешались от употребления самого лучшего экспортного товара из золотого полумесяца, провезенного через пустыню бандитами. Пустыня Тар прямо здесь, в Саутхолле, и нет нужды пересекать пакистанскую границу, и это чудесно, потому что я не хочу оставлять Лондон, чтобы почувствовать Восток. Все эти заграничные путешествия, стук тарелок на кухне, шум воды из кранов, и мы сидим здесь, уставившись на шахматную доску, нас окружают прелестные цвета, пульсирующие и изменяющиеся, деревянные клетки переливаются, и говорить особо не о чем, тихо, слышу как бьётся моё сердце, думать ни о чём не надо, кроме следующего хода.



УГРОЖАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ



Я сижу в кафе, наблюдая за проходящими мимо людьми Утро понедельника и они спешат в свои офисы. Мужчины как под копирку, в черных костюмах и с глупыми прическами. У женщин тоже не замечается разнообразия стилей, но среди проходящих женщин я отметил несколько симпатичных пташек. Грязные офисные девки, вроде той, что подала мне кофе. Датчанка. Она ходит по кафе, задрав нос, будто снимает комнату в Букиигемском дворце. Вряд ли ей больше двадцати двух, но думаю, она сделана из другого теста. Таких бикс легко снимать. Они рождены в деньгах и взращены высокомерными. Смотрят сверху вниз на обычных девушек. Считает их отбросами, но загони одну из них между простынями, и куда девается их высокомерие. Это вопрос воспитания. Их высокомерие, типа «не ваше дело». Но высокомерие делает их податливыми. Таким наплевать на всех, кроме себя.Я улыбнулся девушке, когда она принесла мне мой заказ. Она вздернула голову и, уходя, отвернулась. Как бы ей не размазать по лицу сопли с кровью, если она не будет осторожней. Ее ноздри обращены вверх, как спутники в космосе. Настоящие Гималаи. Но я позволил ей думать, что я на крючке. Что я считаю ее неотразимой. Что тот факт, что она симпатичная и ухоженная, отличает ее от какой-либо сопливой шлюхи. Она ходит по кафе, крутя выпирающим задом, и я не спускаю с нее глаз. Она не может удержаться, чтобы не оглянуться. Когда она поймала мой взгляд, она промаршировала из зала в задние комнаты. Мне хотелось смеяться. Это классика.До назначенного в суде слушания оставалось полчаса, и я убивал время на углу улицы прямо рядом с магистратом Хорсферри. Мне приходилось бывать в этих судах, прежде чем я набрался разума. Я хорошо знал это место, но прошло иного времени с моего последнего визита туда, иначе судьи могли бы навесить мне что-нибудь потяжелее штрафа. Я выбрал датское кафе, и хотелось бы думать, что это достойное заведение с хорошей пищей. Никаких грязных ложек. Просто уютное местечко, где можно поесть с аппетитом. Датские сладости, круассаны и все тому подобное европейское дерьмо оставляют меня равнодушным. С такого рода мусором приходится мириться, когда едешь за границу. Но что эти чертовы блюда делают здесь у нас? Они модны в богатых районах, потому что там каждая сука думает, что лягушатники и макаронники лучше, чем мы, так как они не принадлежат к окружающей их культуре, и этим богатым подонкам приходится искать ее за Каналом.Когда время подошло, я наградил официантку широкой дружеской улыбкой и попросил счет. Она чуть сбавила обороты к этому времени, и когда я расплачивался, оставил ей пятерку в тарелке. Я убедился, что она заметила ее, затем сверкнул зубами, как призовой жеребец. Пустил в ход все мое дьявольское обаяние. На мне был лучший костюм, потому что на судей нужно производить впечатление, и она могла посчитать, что у меня есть бабки. Она теперь сладка как мед, потому что шлюха всегда шлюха, где бы ты ее ни встретил и с каким бы акцентом она ни говорила. С той разницей, что тёлки, стоящие на углах, не скрывают того, чем они занимаются. Девушка улыбнулась мне в ответ.Я завернул за угол и поднялся по ступенькам, ведущим к зданию суда. Холл был переполнен нервозными новичками и наглыми профессионалами, думающими, что судебное слушание это просто шутка. Больной юмор. Те другие парии, фаны Челси, тоже здесь, что делает все это действие еще более интересным. В коридоре я увидел четырех миллуолких парней. Я понял, что они миллуоллские по гребешку и потной рубашке со слоганом, которая была надета на одно-110 из них. Они неряшливые подонки. Даже не попытались привести себя в порядок. Никакого уважения к властям.Мы встречаемся с ними в Кубке Лиги через пару недель это будет сумасшествием. Они какие-то неухоженные, и даже если бы с ними не было этой падлы в вонючей рубашке все равно их легко было отличить по остальным частям их прикида. Очень легко различить, за какой клуб ты болеешь Это даже не из-за стиля. Стиль распространяется достаточно быстро. Это нечто большее. Скаузеры выглядят как скаузеры. Джорди как джорди. Забудьте об одежде и обратите внимание на прическу и виски, для того чтобы определить Северян. У них голова другой формы. Лица такие, как будто они принадлежат другой расе. Видно, унаследовали это от своих первобытных предков.Теперь Лондон. Пойди на лондонское дерби, и ты легко различишь фанов любого клуба. И не потому, что много ниггеров болеют за Арсенал, а жиды за Тоттенхэм. Есть и другие различия. Ты по опыту знаешь, откуда они пришли. Болельщики Вестхэма и Миллуолла – неряхи, даже если они хорошо одеты. Общая кровь течет в жилах вестхэмовцев и миллуолл-цев, и есть различие за счет того, что они живут на противоположных берегах реки. Тоже самое с Арсеналом и Тоттенхэмом. Затем идет Челси и никудышные клубы, как Рэйнджерс и Брэнтфорд. Миллуоллские парни – наши враги, и между нами нет неразделенной любви. У ребят из Челси побольше денег, потому что западный Лондон более классное место, чем Пэк-хэм и Дептфорд. Эктон и Хаммерсмит засрали всю Олд Кент Роуд. Я чувствую себя, как козёл, в своем выходном костюме. Но именно для такого случая он и висит в моем шкафу. Свадьбы, похороны и визиты в суд. Все эти печальные события. Если можешь сэкономить сотню гиней, разодевшись на пару часов, так почему не сделать этого? На официантку это, совершенно, очевидно, произвело впечатление.Я посмотрел на лист бумаги, пришпиленный к стене. Это была смесь наказаний за вождение в пьяном виде, воровство, нападения, стандартные футбольные обвинения за угрожающее поведение и изнасилование. Последнее – это плохая новость. Люди вокруг снуют туда-сюда, беспрерывно болтая. Статистическая выборка обычных парней, хотя мужики, обеспечивающие правовую защиту, вышли из одних и тех же классов. Их легко различить. Не нужно даже смотреть. Они – мудаки с преувеличенным акцентом. Большинство просто наглецы. Родня той тёлки иэ кафе. Кругом одни мужчины. Вокруг нет ни одной женщины. Видимо, есть правда в этой фразе. Когда дело доходит до преступности, мир становится мужским.Пацан, обвиняемый в нападении, толкует со своим адвокатом. Обосрался от страха. Ему не место здесь. И это неправильно, что такого парня прогоняют через судебную мельницу. Показывает, какие же суки эти легавые, если они этого не понимают. В конце концов, они останутся сами по себе, потому что всех настраивают против себя. Я подумал о Тоттенхэме. Чтобы мне ни присудили сегодня, меня не колыхнет, потому что я увижу, как полицейские, судьи и вся другая нечисть, сидящая вокруг, делает из себя придурков. Я бывал здесь с парнями, делавшими серьезные вещи, а они даже не врубались.Я не взял себе адвоката. Нет смысла. Признаю вину и все дела. Никто не видел, что я что-то сделал, так что и нечего беспокоиться. Первый раз, когда меня повязали, меня выебли по полной программе. Я был тогда совсем пацаном, только недавно прилипшим к футболу, всегда пьяным и готовым дать в морду любому, кто появится на моем пути. Мусора появились после небольшой драки, и через минуту я был в воронке, хотя просто проходил мимо. Через десять минут я уже был в Фулхэмском КПЗ, а когда меня привезли, я сказал о своей невиновности, что было большой ошибкой. Чтобы ни говорили о британской правовой системе, о том, что она лучшая в мире, это все дерьмо. Говорят, что ты невиновен до тех пор, пока твоя вина не доказана. Но первое, что сделал судья, он приказал мне подписать, что каждую пятницу, когда идет игра, я обязан являться в участок и делать это до тех пор, пока мое дело не будет рассмотрено. Я ожидал два месяца и получил урок от парня, которому было предъявлено то же самое обвинение. Этот пацан тоже проходил мимо и тоже не сделал ничего плохого. Но он был умен Признал вину. Заплатил штраф и привет. Сказал, что не нужно суетиться и что он не хочет пропустить игры ЧелсиЭто был очень забавный парень. Он начал рассказывать судье о том, что и как произошло, и эта старая пизда смотрела на него, как будто он физик-ядерщик. Судья сказал, что если то что мальчик рассказывает, правда, тогда он не должен был признавать себя виновным. Парень знал, что если он не признается, то его подпишут, как подписали меня. Он хотел видеть игру Челси. Впереди были интересные матчи. Он сказал судье, что хочет признать себя виновным. Каждый знает правила. Это лотерея. Пацан почти умолял судью принять свое признание, несмотря на то, что по его выступлению выходило, что он невиновен. Судья признал его виновным и оштрафовал.В течение двух месяцев я отмечался в участке в три часа, в то время как все сидели на стадионе Я мог бы пулей домчать до стадиона и успеть на второй тайм. Но какой смысл? Это было несчастное время. Я чувствовал себя в говне. Наверно, такое испытывает девственница, не знающая чего и от кого ожидать. Я нашел себе адвоката, и он был мошенником из мошенников. Я стоял снаружи, ожидая, когда нужно будет войти, и так мы встретились первый раз лицом к лицу. Он сказал несколько слов и шипел насчет того, что не любит пятницы из-за всей этой шумихи, связанной с футбольным матчем. Он жил в Фулхэме Одна из тех сук, которые вздувают цены га жилье и создают этому району репутацию, что там живут одни мошенники. Петух с лакомым кусочком во рту.Переговорив тогда с ним, я зашел в суд, и коп, который повязал меня, должно быть получил мозговую травму при рождении, и даже такое заключение несправедливо по отношению к даунам, потому что он был еще тупее. Парень, который представлял меня, отработал хорошо. Я позвал Марка и Рода в качестве свидетелей, а арестовавший меня офицер представил свою версию, набросав в нее навоза. Судье это не понравилось, но они не могли просто так осудить меня. Легавый растерялся. Это был хороший момент. Мой адвокат требовал возмещения, а эта пизда-судья окрысился нa него и отказал. Сказал, что я не должен быть там, где меля повязали. Я не хочу зацикливаться на прошлом, потому что то, что сделано, то сделано. Но это готовит вас к будущему. На этот раз, когда подошла моя очередь, я признал себя виновным и сказал трем восковым фигурам, сидящим на возвышении и уставившимся на меня, что я сожалею о своих действиях и что я только защищался. Я подождал заключительного выступления судьи. В этот день рассматривалось много дел, поэтому судья, сидящий посередине, извращенец с черными грязными волосами, похожий на тех типов, которые вертятся около школ к концу занятий, после рассмотрения всех дел, дойдя до моего, сказал, что мне должно быть стыдно за себя. Он спросил меня, что мои родители и друзья думают о моем пребывании в суде?Я должен был склонить голову на грудь, чтобы не взорваться от смеха. Он, вероятно, подумал, что мне стало стыдно. Я должен был сказать ему «заткнуться» и перестать бегать за маленькими детьми. Но зачем подставляться? Я должен вести себя тихо, принять наказание и выйти, издавая запах роз. Я бросил быстрый взгляд и увидел, что толстая женщина, сидящая рядом с ним, кивает головой. Настоящая тюремная надзирательница, отчаянно нуждающаяся в члене. Третий судья вел себя так, как будто все, что ему нужно, это сидеть на своей коллекции марок. Он хотел оказаться дома, и, видимо, был немного смущен происходящим. Как и все мы.Я вышел из суда, облегченный на две сотни фунтов. Это обман, но я сталкивался с ним прежде. Нечего здесь больше делать. Что-нибудь говорить бесполезно, бессмысленно даже пытаться. Да и мне нечего было сказать. Эти люди – отбросы. Все решено уже до появления обвиняемых. Иногда кому-то везет, но даже тогда приходится мириться с несправедливостью. Они никогда не извиняются. Посмотри на тех этих «Пэдди», на которых год за годом наезжают легавые, не говоря уже обо всех остальных подонках. По тюрьмам парится уйма народу, которых подставили продажны полицейские. Я запомнил номер легавого, который мен взял, но лучше держаться от них подальше и жить спокойно. Не будь придурком, и мусора тебя не сделают. На этот раз придурком оказался я.Я вышел из здания суда и вспомнил об официантке. Посмотрел на часы, было полдвенадцатого. Стоит попробовать. Я повернул к кафе и зашел. Сел за тот же самый столик. Птичка увидела, как я захожу, и хотя она пыталась скрыть это, я понял, что она узнала меня. Когда она подошла принять заказ, я сказал, что у меня было тяжелое утро. Был занят подписанием большого контракта. Заработал пять кусков, но пришлось хорошенько поработать. Она подняла брови. Я посочувствовал, сказав, что знаю, как тяжела ее жизнь в каменных джунглях. Она кивнула и сказала, что она понимает, что я имею в виду. Меня разрывало от хохота, но я сохранял серьезное выражение лица. Эта шлюха пошла к окошку взять мой заказ. Я откинулся и сидел, наблюдая проходящих мимо людей. Улицы были полны офисными крысами, спешащими добыть себе пищу. Штрафом меня не испугаешь. Это риск, который надо принять. Мне не нравится закон и его служители, но нет никакого смысла сожалеть об этом. Две сотни фунтов – это капля в море. То, что я продаю со склада на стороне, держит меня на плаву. Это и скромная зарплата. Побочный заработок всегда помогает вам выжить. Предоставь хозяевам заботиться о тебе, и ты будешь ковылять всю свою жизнь, не поспевая за остальными.Я выпил еще чашку кофе и съел сэндвич. Жизнь прекрасна, если ты знаешь как себя вести. Магистрат Хорсферри – всего лишь небольшое неудобство, а не конец света. Держи хвост пистолетом, и тебя не тронут. Я начал думать, как провести остаток дня, но решил, что ничего не нужно менять, пусть идет, как идет. У меня свободный день. Нет смысла идти на склад сегодня. Я сказал им, что должен пойти нa похороны. Они не будут скучать обо мне там, на работе. Все уважают смерть. Я не хочу лишиться одного дня из своего отпуска из-за какого-то полицейского. Гораздо лучше придумать трагедию в семье.Когда начало надоедать, я поймал взгляд официантки, и она подошла к столику. Она хорошо выглядит, и есть в ней какой-то налет богатой грязной суки. Это чертова классовая война. Никакая там кучка разодетых мудаков, думающих, что они крутые, когда на них много дорогого шмотья, не должна считать, что раздетыми они отличаются от других. Если они захотят продолжать эту классовую чепуху, им нужно иметь что-то от этой биксы, которая выписывает мне счет, или отбросить эту идею и стать футбольным фаном, когда вы избегаете света рамп и делаете свое дело, не ища себе оправданий. Злоба без оправданий. Я спросил ее, не знает ли она приличный паб поблизости. Она знала и указала направление. В пяти минутах ходьбы. Я спросил, когда она заканчивает. Полвторого. Пригласил ее выпить, и она сказала «да». Без малейшего колебания. Я подумал было дать ей еще раз побольше на чай, но решил отказаться от этой мысли. Слишком очевидный жест и потом я уже дал ей пятерку. Мы обменялись взглядами, и я проводил взглядом вихляние ее задницы на протяжении всего пути до кухни.Я достаточно легко нашел этот паб и уселся с кружкой пива и газетой. Это был один из пабов центрального Лондона, достаточно приятно обставленный, но без своего лица и вряд ли его посещали местные жители. Толпа обедающих уже уходила, когда появилась бикса из кафе. Она выглядела неплохо без своей униформы. Красивое тело, хорошие ноги и здоровая пара сисек. Короткая прическа была ей к лицу. Я знал, что она грязная корова. Это было написано на ней гигантскими буквами. Она вела себя очень уверенно, взяла выпивку, затем села за столик. Ее вытянутые ноги коснулись моих, захватывая пространство.Ее зовут Крисси, и живет она в квартире в Вестминстере. Квартира ее родителей. Они живут на Дальнем Востоке, и ей не нужно платить за квартиру. Они занимаются фармацевтикой. Препараты там разные, но все легально Это ее устраивает, потому что не надо беспокоиться об оплате жилья. Говорит мне, что в Лондоне много сдается однокомнатных квартир в престижных районах, но цены сумасшедшие. Мы выпили по разу, а затем она отвела меня к себе на квартиру. Подъезд оборудован домофоном, а к потолку пришпилена видеокамера. Мы зашли в лифт, и Крисси проталкивала свой язык мне в глотку, пока я материл себя за то, что попал под видеокамеру. Что случится, если мне захочется вернуться в другое время и грабануть эту хату? Я выполняю миссию, вношу свой небольшой вклад в борьбу рабочего класса. Релаксация мускулов после напряжения от появления в суде и, может быть, шанс возместить потери. Мы зашли в шикарную квартиру на восьмом этаже. Видишь окружающее здание, спускающееся к реке. Я выглянул наружу и увидел, что это гнездо в облаках. Невозможно представить, что существует и такой мир. Я имею в виду, что мне приходилось смотреть с домов башен, но в этом доме атмосфера была другая. Он даже пах иначе. Эта часть Вестминстера означала деньги. Большие деньги. В этом районе нет ветшающих угловых магазинчиков или киосков. Только роскошные квартиры и правительственные здания. Дом в центре Лондона, но он как бы не принадлежит ему. Другое измерение. Мир без людей. Квартира здоровенная. Три спальни, – говорит мне Крисси. Они украшены картинами, которые выглядят так, словно стоят как атомная бомба. Картины со всего света, а ковер, должно быть, толщиной в добрый дюйм. На полу есть даже леопардовая шкура со стеклянными глазами. Надо же, где я очутился.Я почувствовал себя как Джеймс Бонд или как плейбой из высшего общества, когда Крисси снова начала целовать меня. Она возбудила меня за секунды, а хватка у нее как у настоящего профессионала. Я мог видеть нас в большом зеркале, обрамленном деревянной рамой и воображал себе, что на другой стороне установлена камера, с помощью которой агенты MI-5 записывают все до мельчайших подробностей, а чувствовал себя важной персоной. Не просто футбольный хулиган, дерущийся с таким же, как я сам. Но Крисси стонала как сумасшедшая, а я даже еще не залез ей в лифчик. Она раздела меня за пару минут и сама уже была только в бюстгальтере и трусиках. Она не позволила мне снять их с нее, что еще больше возбудило меня. Она стала на колени и приступила к делу, а я должен был довольствоваться тем, что наблюдал ее в зеркале. Затем она поднялась и направилась в спальню. Сказала мне подождать минуту, прежде чем зайти. Я чувствовал себя как настоящий мудак, стоя в середине комнаты совершенно раздетый и со стоящим членом.Я был приглашен ее высочеством, и Крисси лежала на гигантской кровати со вставленным вибратором. На ней по-прежнему был ее бюстгальтер, но я не заметил, куда делись ее трусики. Она сказала, что хотела бы, чтобы с нами был кто-нибудь из моих друзей, для того, чтобы мы могли сделать ее тандемом. Я улыбнулся, но для меня это неприятная новость. Я не из тех парней. Сама мысль об этом потянула меня на рвоту, и я тут же остыл. Что со мной? Предполагается, что подобные разговоры заводят. Разрушают барьеры, говорит она. Но все, что меня интересует, это трахнуться один на один. Я вытащил вибратор, и мы занялись этим. Когда дошло до дела, Крисси начала дразниться, играя моим членом. Обычно говорят, что когда бикса много болтает, то она мало делает. То же самое с парнями. Те, что хвастаются о том, сколько телок они поимели, обычно это те, кто всю жизнь довольствуются порнофильмами.Я заставил ее поработать, и она расслабилась. Заставила меня врать о всяких там чувствах. Она надела презерватив на мой член, что я ненавижу, но эта бикса предпочита-вт горящую резину езде на лошади без седла, а женщины всегда знают, что им лучше. Я сделал небольшую паузу, но эта задержка блокировала меня, что само по себе неплохо, как я полагаю. Это значило, что я продержался чуть дольше, хотя, откровенно говоря, мне было наплевать. Она стала говорить мне, что хочет, чтобы я это сделал сзади, поэтому я стащил эту чертову резиновую маску со своего члена, пока она становилась на четвереньки. Крисси встала в позицию и приподняла свою задницу. Она наклонилась и подняла вибратор с пола. Она начала сосать его, издавая стоны, как будто она пробовалась на роль в порнофильме. Я начал смеяться, но она не слышала. Теперь я радовался, что на мне была резинка, потому что если эта птичка практиковала любовь втроем, тогда черт его знает что она проделывала последние несколько лет. Она здорово возбудилась, и с тем, чтобы она не прекращала двигаться, не было проблемы. Затем я продолжаю трахать ее, видя практически только ее затылок, понимая, что то, что я делаю, это не какая-нибудь месть, а просто небольшое развлечение.В конце концов я кончил и улегся рядом. Мы облокотились на подушки, нам нечего было сказать друг другу. Наступает момент истины, и как только ты сделаешь дело с незнакомкой, хочется, чтобы здесь поблизости была кнопка. Нажмешь ее, и бикса исчезнет. Я снова Джеймс Бонд. Привожу в действие катапульту, и вот я один на шоссе без моей подруги-модели. В этих фильмах женщины всегда погибают, поэтому Бонду никогда не приходится болтать с ними после того, как он сделает это дело. Я ненавижу болтовню после траханья. Я хотел бы, чтобы птичка упорхнула, и я смог бы остаться один. Я немного задремал, да и Крисси поспала тоже. Это хороший выбор, потому что просыпаешься свежий и появляется желание потрахаться снова. И нет нужды в праздных разговорах.Я дрейфую, наполовину сонный, чувствуя, что предал себя. Хорошо, когда ты идешь к цели, потому что тогда в тебе есть кусочек стали и что-то от агрессора. Вместо того чтобы ударить сапогом в чужую дверь, ты используешь свой член. Вторжение в частную жизнь. Но после того, как добьешься цели, смотришь на то, что сделал, более ясно и лишь, что сделал дерьмо. Ты открыл себя только для того, чтобы использовать другого человека. Насилие и секс иногда между ними почти нет различия, я говорю не о том, чтобы резать кого-то или мучить. Просто дело в том, что тебя, распирает твое эго. По крайней мере, когда ты в драке, то печь идет о силе – просто и чисто. Ты остаешься самим собой. Это более честно. Не так как с женщинами, когда вы обманываете друг друга все время. Болтаете разную чушь только бы добиться своей цели.Я встал и пошел помочиться. Крисси спала. Это дворец, а не квартира, и я угостил себя выпивкой из ее холодильника. Импортная бутылка. Этот сорт пива – напиток для знати. Я сел на кушетку и задрал ноги. Моя квартира не так плоха, но по сравнению с этой она ничто. Я, должно быть, снова задремал, потому что когда я проснулся, было темно, а Крисси была разодета, и на ней были красные чулки. Телевизор работал и на экране биксу обрабатывал ниггер. Запись была не очень четкой, но я узнал тело. Крисси улыбалась перед камерой, пока Парень Член выполнял свои обязанности. Сцена происходит в раю для богатых мужчин, и она говорит мне, что никто не делает это лучше, чем черные. Она смотрит мне в лицо, ожидая реакции, вероятно думая, что она радикал или что-то вроде этого. Вероятно, так и есть в ее области мышления. Крисси не может сопоставить две различные культуры.Все это немного комично. Лица на экране так серьезны, что я начинаю понимать идею. Я чувствую себя, как викарий, потому что предполагается, что это произведет на меня впечатление и заведет меня сильнее, чем обычно. Крисси снова посмотрела на меня, ожидая моей реакции. Она начинает читать мне лекции о равенстве рас и сексуальной свободе своим высоким голосом, присущим высшему классу. Я ненавижу этот акцент. Я понял это сейчас. Может быть, Именно это достает меня, несмотря на то, что она начала сосать мой член снова, говоря, что она любит вкус резины. Одна половина меня хохочет, другая – психует. Положим, подумалось мне, я собираюсь вернуть то, что эти несчастные суки в суде отняли у меня. Я намеревался грабануть кую же, как они. Трахнуть ее, а потом вернуться в эту бардачную квартиру, когда она будет продавать в кафе свое кофе по повышенной цене. Но это не победа. Я выслушиваю лекцию о ниггерах от шлюхи из слоновой башни, которая использует черного человека в своих собственных целях Высокомерная хвастунья, ставившая себя высоко, как будто она что-то вроде эксперта. По-настоящему верит, что она опасна.Понимаете, я не слишком расстраиваюсь, потому что она делает мне хороший минет, и я вполне доволен, кончая ей в рот. Она немного захлебнулась, а я развеселился, потому что она распсиховалась. Говорит мне, что есть одна вещь, которая ей не нравится, и это когда парень спускает ей в рот. По крайней мере, я нанес удар этим судьям. Она примет все, что в нее суют, но ей не нравится полный рот. Бедняжка. Тогда что она вообще делает здесь? Крисси как ураган побежала в ванну промыть свой рот моющим средством, а я направился к холодильнику за другой бутылкой пива. Я сидел на кушетке и одевался, когда она вернулась, удивляясь, какого черта я здесь делаю. Идет дождь и до дома далеко. День не удался. Вот что случается, когда связываешься с законом. Они наседают на вас со всех направлений. Они дергаются за веревочки, и каждый раз добиваются своего. Эти суки повсюду.Я смотрю, как Крисси расхаживает по комнате со своим высокомерием и застывшими идеями. Она продолжает болтать о ниггерах. Но сколько у нее друзей негров? Трахание с черным не доказывает ровным счетом ничего. Она использует свой пол, как молоток, и именно меня здесь использовали. По крайней мере, я кончил ей в рот, так что хоть что-то хорошее произошло за день. Это и шесть дюймов челсинской злобы. Но обошлось довольно дорого. Две сотни и еще пятерка за то, что я мог бы получить бесплатно.



КОМАНДА БОМБАРДИРОВЩИКОВ



Картинка промелькнула за долю секунды, заставив Мэтта Дженнингса оторвать голову от газеты, которую он читал. Пластиковая чашка горячего томатного супа замерла на полпути, не добравшись до его рта. Он сконцентрировался на экране, который привлек его внимание, пытаясь различить неопределенный объект на темном фоне. Было почти два часа утра, и погода на улице соответствовала времени года. Дождя не было уже три дня, а ветер успокоился, пробушевав немного. Что-то промелькнуло в дальней стороне автостоянки, хотя он и не видел ничего, кроме слабого движения, глядя в камеру дорожного наблюдения. Дженнингс поставил свою кружку и хотел было перелить суп назад в термос, но все же не отрывал взгляда от темного угла, автоматически изменяя угол наблюдения камеры шесть.Он нажимал нужные кнопки и, наконец, получил желаемый угол обзора. Ему показалось, что он видит человеческое тело. Дженнингс попытался сделать крупный план, гадая, что это там может быть, в конце площадки прямо рядом со стеной, опасаясь худшего, как в популярном фильме о психопатах. День за днем, неделя за неделей, из месяца в месяц все всегда было спокойно, а теперь он мчится навстречу бог знает чему, уютно сидя в помещении с теплым кондиционированным воздухом, окруженный высокотехнологичным оборудованием для наблюдения, он на самом деле не хотел знать, что происходит в глубинах ночи – бесконечное повторение пустых автостоянок и тротуаров, металлических ворот и подъездных площадок внезапно представились как место убийства и увечья. Он вдруг почувствовал приступ острого юношеского любопытства, приступ волнения охватил его, а ведь ему уже тридцать пять, уровень адреналин подскочил до небес, когда призрак начал формироваться, принимая человеческий облик. Он почувствовал испуг, когда камера нашла цель, а лицо оказалось прямо перед ним.Пьяный глядел через плечо, поток горячей жидкости бежал от его ног по асфальту – безобидный бродяга, так не похожий на кровожадного ягуара, которого создал Дженнингс в своем воображении. Разочарование перешло в радость смущение сменилось чувством абсурда, когда он увидел что пьяный идет к маленьким задним воротам, ведущим на кладбище, где похоронены погибшие на Фолклендских островах. Оно было расположено рядом с автостоянкой вдоль дороги, ведущей к железнодорожной станции. Фигура слегка покачивалась из стороны в сторону, и Дженнингсу представилось, что пьяница поет счастливую песню любви по дороге к открытой всю ночь ебабной, мечтая о большой порции мяса с перцем и соусом чили. Это отрезвит его достаточно быстро.Дженнингс сделал клики на различные камеры и увеличил изображение прохожих на экранах камер, окружающих его стол. Он чувствовал себя в безопасности, как политики своем ядерном убежище, огражденный от опасностей окружающего мира, одинокий и отрезанный от него, взирающий на жизнь через экран своих камер. Это была его линия огня. Чтобы ни случилось, он был не в состоянии вмешаться, разве что поднять трубку телефона и позвонить в полицию. Он был мирным человеком. Насилие пугало его и, несмотря на однотипность зданий, за которыми он наблюдал последние три года, ему нравились безопасность его убежиша. постоянство работы, возможность читать газеты и журналы о путешествиях и пожирать сэндвичи, которые Пэт делала ему каждый вечер вместе с чашкой супа, пока строила планы на будущее. Томатный суп он любил больше всего, и она давала ему его с собой по вторникам, четвергам и пятницам, в остальные дни в среду и воскресенье он довольствовался цыплятами. Дженнингс был очень дотошным человеком во всем и очень гордился тем, что ничто не пройдет незамеченным мимо его командного поста. Ему не нужно было подставлять свое лицо резким порывам ветра, бьющим в лица, ему не нужно было, направляя свет фонаря на вооруженного до зубов незнакомца, прочесывать окружающие его джунгли. Он представил себя с автоматом в руках, держащим палец на спусковом крючке, улыбнулся, радуясь тому, что он не был сидячей мишенью для иракских командос, прочесывающих местность, или мишенью для мятежных крестьян в какой-нибудь южноамериканской стране.Он был счастлив тем, что его окружают склады и асфальтовые дорожки, проезжающие автомобили, бродячие собаки и мечущиеся коты и пьяницы, освобождающие свои мочевые пузыри, когда они думают, что надежно укрыты от посторонних глаз.Его смена подошла к концу, Дженнингс обменялся короткими любезностями с Ноэлом Бейли и направился прямо к двери. Сменщик после его ухода будет проверять, как работают камеры, и увидит, как его коллега пересекает автомобильную стоянку. Было шесть утра, но еще не рассвело, Дженнингс сознавал, что за ним наблюдают камеры. Он не любил, когда за ним наблюдали. Он сел в свой автомобиль и доехал до дому всего за десять минут – дороги были практически пустыми. Миновав палисадник, он открыл входную дверь, поставил задвижку на место и накинул дверной крючок. Вздох облегчения раздался в тишине прихожей. Он снова был королем в своем замке, полностью контролируя ситуацию.Он зашел на кухню, взял пакет виноградного сока из холодильника и наполнил кружку. Он пил медленно, приводя в соответствие баланс между количеством калорий и содержанием витаминов, ополоснул кружку, поставил ее на пустую полку, затем снова снял ее и вытер полотенцем перед тем, как поставить в шкаф; поднялся на цыпочках по лестнице в спальню, которую делил с женой. Он мог видеть очертания Пэт под одеялом, ощутил знакомый запах её духов, глянул на серьги и браслеты, лежащие на тумбочке у кровати. Дверь мягко закрылась, и он прислушался к звукам, которые могли подсказать, разбудил он ее или нет -. их не было. Он прошел в кладовую, расположенную в конце лестничной площадки, перестроенной в маленький кабинет. Это было его рабочее место и мозговой центр их будующих побед. Дженнингс вставил в розетку шнур своего «макинтоша» и включил его. Экран зажегся, он зажал мышь правой рукой, установив палец на кнопке.Человек из службы наблюдения через минуту уже бродил по Интернету, высвечивая информацию, которая избавляла его от необходимости разговаривать и общаться. Склады и пустые автомобильные площадки, взорвавшись, исчезли в темной дыре, благодаря технологии. Это так было легко сделать на суперскоростном компьютере. Мир пальцев лежал перед ним, ждал, когда он его исследует, и все это по цене даже не междугородного, а местного звонка. Комната была освещена только светом, исходящим от экрана, а он был олицетворением мощи: белый рыцарь, сидящий в темноте в Лондонском метрополисе, служащий человечеству, скрываясь в тени. Его пальцы стучали по клавишам, глаза бегали вверх и вниз, влево и вправо.Загруженное изображение рыжей женщины сулило Дженнингсу многое. Прозрачное неглиже, приглашающая улыбка как тонкий намек, красные ногти длинны и экзотичны, бегущий текст обрамлял частично скрытые груди. Он почувствовал вину и повернулся, бросив взгляд на дверь. боясь, что Пэт проснется и застанет его за просмотром женщин. Он знал, что поступает неправильно. Но любопытство победило, и, в конце концов, это никому не может повредить. Он знал, что может выйти на тяжелое порно, а то, что он смотрит, это детский лепет в мире международной порнографии, сайт для наивного бойскаута в сети изврашенцев среднего возраста. В приступе решимости Дженнингс отменил последнюю команду и сбросил изображение в корзину, затем подтвердил опцию. Он отключил компьютер и сидел в темноте, обдумывая и планируя будущее. У него были амбиции. Он победитель. Он живет чистой жизнью, у него есть нравственные принципы и красивая жена. Женщина, которую он бесконечно любит, женщина, которая заслуживает того, чтобы ее баловали и уважали. Он не мочится в общественных местах и ненавидит саму мысль о том, что его душа будет заключена внутри камеры наблюдения. Он позволил своим мыслям унестись в будущее, а затем погрузился в сон. Он видит сон, вскакивает, просыпаясь, и идет в туалет, разрывая память о женщине с экрана на крошечные кусочки. Он смотрит на часы. Рот наполняется слюной, когда он понимает, что пришло время завтрака.Дженнингс подождал, пока бекон качал шкворчать, а помидоры размякли. Запах свежего колумбийского кофе заполнил кухню. Ему всегда хотелось поехать в Южную Америку. Бразилия, Колумбия, Перу, Боливия. Эти страны были окутаны волшебной тайной, ко боязнь болезней, грязи, насилия, присущего этим мачо, означала, что ему придется довольствоваться глянцевыми журналами и воскресными газетами. Пэт по-прежнему спала. Он съест свой завтрак и минут двадцать посмотрит утреннее TV, затем помоет посуду и отнесет жене в постель чашку кофе. Ока сегодня не работает, но высыпается редко. Она была жаворонком, а он совой. Ночные смены устраивали его, и это давало каждому некую свободу, в которой они нуждались, что, в свою очередь, способствовало тому, что их брак не превратился Б рутину. Он был счастливым человеком.У Дженнингса были планы. Большие планы. Он работал Ради будущего, вписываясь в современный мир. Его компьютер – это линия жизни, связь с остальным человечеством. Технология делала путешествия по миру излишними. Все хотят сейчас смотреть спутниковое TV. Население планеты настраивалось на одни и те же передачи новостей, а персональные компьютеры скоро станут также повсеместны, как и электричество. Виртуальная реальность стала новой реальностью, и Дженнингс был достаточно умен для то го, чтобы соответственно строить свое мышление и идти в ногу со временем. Он был прогрессивным.

– Ты не спишь, дорогая?Он увидел голую спину Пэт в сумерках зашторенной комнаты. Он прилег на кровати рядом с ней, и она повернулась. Здоровые груди прижались к его свитеру. На свадебной фотографии на стене родственники и друзья, сельская церковь, цветы и конфетти, улыбающиеся лица.- Я не слышала, как ты пришел, – сказала Пэт.- Я уже позавтракал. Сейчас только полседьмого.Пэт села и взяла чашку кофе, слегка отодвинувшись, чтобы муж мог устроиться поудобнее. Кофе быстро подействовало, и Дженнингс почувствовал, как рука его жены двигается вдоль его бедер, расстегивая молнию на его брюках. Он забрал у нее чашку, осторожно, чтобы не пролить кофе на постель, Пэт придвинулась ближе, пока он ставил чашку на тумбочку, слегка раздраженный тем, что забыл захватить с собой подставку с изображением Виндзорского замка, чтобы защитить от пятен дорогую его сердцу сосновую тумбочку. Дженнингс наблюдал за движением простыней и заметил веснушки на лице и плечах Пэт. Он любил свою жену. В ней было все, что может желать мужчина в женщине.- Иди сюда и поцелуй меня, – сказал он нежно.Муж и жена целовались, сохранив романтизм в своих отношениях, а десятью минутами позже он нежными движениями увлек ее в облака и, призвав на помощь свой опыт, позволил ей испытать оргазм. Кончив, он вышел из нее именно тогда, когда это было нужно, одновременно делая так, чтобы не запачкать простыни. Они лежали в объятиях друг друга и отдыхали. Скоро Пэт спокойно посапывала, а Дженнингс начал мечтать, размышляя над чудесами своего изобретения – Параде Умных Бомб, и о сделке, которую он должен был заключить с крупным производителем видео-иrp. Подросткам понравится Парад Умных Бомб. Он удовлетворит их естественные инстинкты, а они сделают его богатым. Он уедет из Лондона и будет наслаждаться чистым воздухом Глостершира. Возможно, они попытаются завести ребенка, став обеспеченными. Он знал, что Пэт гордится его изобретениями и технологическим ноу-хау. Скоро придет пень, когда они будут богатыми.Он воображал себе компьютерные клубы, заполненные фанами умных бомб и доводящими уровень продаж до небес. Жилые квартиры, заполненные звуками его игры. Персональные компьютеры, пульсирующие красными и желтыми языками пламени взрывающихся бомб. Он представлял, как соседский ребенок Дэйв подсядет на эту игру, поскольку для мальчишки будет полезно обрести канал для сброса его плохо управляемой энергии. Игра уменьшит разброс его чувств и задаст направление его мыслям. Это будет чистая добрая забава, и мальчик будет выглядеть хорошо с короткой стрижкой пилота королевских вооруженных сил и в тенниске с логотипом «Умная бомба».Дженнингс постепенно засыпал. «Парад умных бомб» проигрывался в его мозгу. Компьютер выдавал звуковой фон, и прокручивались сцены торжественных встреч на улицах. Девственницы, блондинки машут белыми платочками, а суровый мужчина среднего возраста вытирает слезы на глазах. Графика была великолепной. Духовой оркестр играет знакомые мотивы, а музыка наполняет бойцов надеждой и славой. Звуковые эффекты были совершенны. Дженнингс был пилотом бомбардировщика в армии Нового Экономического Порядка. Правая сила против греховного генерала Махмета. Его самолет готов к взлету. Красные Цифры то появлялись, то, исчезая с экрана, вели обратный отсчет. Компьютеризированные лица исчезли, пока он готовился к выполнению предстоящей опасной миссии. Электрифицированное распятие постепенно исчезало, пройдя через угасающие сцены на улицах, по мере того, как военные брали на себя руководство операцией. Для того, чтобы подняться по служебной лестнице, ему необходимы высокие отметки. Это был вопрос дисциплины и желания победить. Все личное должно уйти на второй план, а его жизнь должна быть посвящена более высоким целям. Если он выживет он будет героем, со всем, что ему причитается за такое самопожертвование. Если он погибнет, он станет мучеником, и память о нем останется навеки. Его семья будет цитировать Шекспира. Цитата будет на короткое время появляться на экране, размеры и формы букв он разработал сам, цитата которая говорит, что трус умирает много раз, а герой – только один. Он был горд своим артистическим подходом. Он был человеком культуры.Дженнингс занял свое место в рядах борцов с фундаментализмом. Современное оружие было бесшумным и эффективным и наказывало только виновных. Существовала жесткая система учета, которая определяла решительность в бою и способность умной бомбы обратить инфраструктуру страны в каменный век. Он чувствовал, как тает волнение при мысли о предстоящей битве. Он был на марше, частью организации, в основе которой лежат рыцарство и высокие моральные принципы. Он будет оправдан, чтобы он ни предпринимал, так как это будет делаться ради сохранения своего образа жизни, своей общины, своего народа. Его палец лежал на мышке, решая вопросы жизни и смерти. Несмотря на то, что стратегические ракеты и умные кассетные бомбы были в готовности, система подсчета очков предусматривала бонус за решающие удары. Пустая трата ресурсов недопустима. Вот лозунг Нового Экономического Порядка.Очки зависели от значимости военных мишеней. Работала секретная схема начисления бонусов. Как она работала, было неизвестно. За попадание в школы и госпитали очки начислялись, хотя официально не должны были по причине политической корректности. В то же время в расчет включались другие, более сложные коэффициенты. Соотношение убитых к затраченным средствам разбивалось в соответствии с видами применяемого оружия и разносилось по категориям. Игрок никогда не будет оспаривать решение машины. Глубоко в кругах НЭП сеть средств массовой информации защищала Дженнигса от масс фанатов, требующих дополнительной памяти. Все было предусмотрено. Цвета моментально изменялись, и «глаза Генерала горели коммунистическим красным цветом, кроваво-красным, жаждущим гибели младенцев, неверных и гомосексуалов-извращенцев. Генерал был окружен садистскими муллами, Кораны вздымаются к небу, молнии сокрушают минареты Востока. Не было нужды сосредоточиваться на странной смеси исламистских и коммунистических идей. В рамках игры они были одни и те же.Ракеты извергали пламя, а Дженнингс вздымался в облака на гребне адреналиновой лихорадки, одновременно думая о проблемах с жестким диском. Пересекая выжженные ландшафты пустыни, он обнаружил верблюжий караван бедуинов, не слишком впечатляющий и безоружный. Он подумывал об ударе, но решил не тратить время и запасы оружия взамен на незначительное количество очков. Он переключился на контроль чистоты, получил инструкцию программиста, вошел в детализированную базу данных, перевел в цифровую форму полученную словесную информацию о мощности оружия и передал ее стрелку-пилоту. Ощущение правоты своего дела заполнило его мозг. Он был пророком в стальной оболочке, убивающим ради правого дела европейским суперменом. Он запустил свое творение, хорошо просчитав все, технологически подкрепляя гениальное творение. Ракеты взрывались под арабским солнцем. Кварталы трущоб разносились в клочья, охваченные пыльной бурей. Цвета добавлялись к темному миру голода и болезней. Сверкающий купол мечети раскололся как орех, а затем рассыпался. Он ударил по водокачкам, очки прибавились, когда черные муравьи побежали под упавшими остатками здания. Химическое оружие было призом за то, что ты достиг определенной стадии в игре. Лучше смерть, чем постоянная бедность.Пилот Умной Бомбы включил подсознание, врезался свою жену, повернул по направлению к дому с радостью в сердце, зная, что он защищен от атаки с земли. У него осталась одна ракета и, повернув лазер, он заметил базар предместья города – смешение ярких ларьков и бешеных насекомых. Он кликнул мышью, затем закричал в радиопередатчик, когда школа взорвалась. Количество очков возросло. Машина зажужжала, решая сложное уравнение. Он был в пути на базу. Не должно возникнуть никаких трудностей но не нужно терять голову. Он был в экстазе от успеха. Рутинное существование преобразилось в радость жизни.Набранные очки были высоки, и Дженнингс обратил успех программного обеспечения в твердую валюту. В меню будут отбивные и поздравления товарищей-пилотов. Он будет пить холодное американское пиво и слушать расслабляющую задумчивую музыку, затем примет душ и будет наслаждаться похвалами. Он делает честь своей стране. Он вышел к аэродрому и приступил к посадке. Почувствовал легкий толчок, когда колеса коснулись бетона. Пэт уже не спала и, встав с постели, направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он надеялся, что она не оставила пятен на простыне.



АСТОН ВИЛЛА. ВЫЕЗД.



Мы застряли в дорожной пробке на автомагистрали между Ливерпулем и Бирмингемом. Это чертово шоссе -уникальное место. Из всех дорог, по которым я ездил в последние годы, хуже ее нет. А это что-то да значит. Ведь на Севере полным-полно мертвых заводов и городов-призраков, где пацаны обездолены, а их родители задавлены жизнью. Движение застопорилось, и мы сидим злые, потому что немного запаздываем. Половина первого, а мы всё ещё на эстакаде. Легковушки, автобусы, грузовики стоят впритык. В машинах едут счастливые семьи и порядочные футбольные болельщики. Из окон свешиваются шарфы «Астон Виллы», «Челси», «Арсенала» – Есть и другие клубы, которые я не могу различить. Все цвета радуги. Род говорит, что «Арсенал»- играет на выезде с «Эвертоном»-. Кретины одеваются в цвета команды.Бирмингем подступает со всех сторон, куда ни глянь. И там и сям – до горизонта. Красок нет, а только серые склады и заброшенные здания, рядом с ними карликами выглядят дома-близнецы, в которых живут простые «брумми». Туман заливает всё вокруг, но в нем нет естественной красоты, – словно яд ползет от потока автомобилей, которыми забита магистраль. В противоположном направлении машины летят на скорости, а мы тут торчим как букет нарезанных хуев. Автобусы, нагруженные старушками, и паки-пилигримы стремятся на юг, в Лондон. Их нельзя винить за то, что им хочется немного вкусить цивилизации. Хоть что-нибудь для разнообразия, лишь бы вырваться из будней, протекающих среди расчистки трущоб в Бирмингеме.Мы не собираемся ехать до развязки «Спагетти» и сворачиваем в сторону Парка «Вилла», чтобы нас не засос ла в себя эта, к слову сказать, жертва аборта. Мы уже раз ездили на выездные матчи и знаем, где заторы на дорогах, а где смог. «Космический век» пошел не туда. Когда мы едем на выездные матчи, то выбираем или автобус или поезд. И в том, и в другом случае есть свои преимущества. В настоящее время мы чаще катаемся на автобусах так как это позволяет нам не раздражаться и избежать расходов по оплате проезда по Британской железной дороге. Не будет и легавых, стоящих у барьера и наблюдающих, как ты тащишься от Юстона или Кингз-Кросса до посадки в Манчестере и Лидсе. А с другой стороны, если ты едешь на автобусе, ты как чмо привязан к нему. То есть в том случае, если ты хочешь попасть назад в Лондон, не разоряясь на железнодорожный билет. Ничто не совершенно под луною.Копы знают, что такое суббота, всё перекрыли, они всегда высматривают автобусы, так что обо всем надо заботиться заранее. Чем больше устанавливают камер слежения и устраивают кордонов вокруг стадионов, словно это какая-то запретная зона, тем сильнее они усугубляют проблему, подстегивая работу мысли у Харриса. Вот и всё, о чем они по-настоящему заботятся, поддерживая свой участок в порядке. Жаль, карантинное свидетельство в случае крупных волнений не выдается, по мнению тех, кто при исполнении. Однако ничего нельзя добиться, игнорируя саму проблему. Просто заваруха возникает где-нибудь в другом месте. Так свойственно человеку, и вот почему мало пользы, если отлупишь кого-то, так как внутри у него по-прежнему не пикник на траве, и глубинные причины, как и раньше, продолжают бурлить.

– Мэнди думает, что теперь всё, ей кверху жопой лежать. А Род с утра как пизда в рассоле, теперь-то понятно, почему. Сидит там и смотрит на нас как бездомная собака, чует свою вину.- Что ты хочешь этим сказать? – озадаченно говорит Марк.- А как ты думаешь, что я хочу сказать?- А что ты хочешь сказать, что ей кверху жопой лежать?- Ладно, малый, слушай сюда. Мужики у себя между ног лосят шишку кожаную, которая наливается соком, как только он унюхает розочку. Цветоклувидев шишечку, начинает потеть. Мужик просовывает свой отвердевший плод в отверстие между женских ног, некоторое время двигается взад-вперед, тебе и пару секунд хватит, а затем выстреливает белой омывающей жидкостью. Через девять месяцев, если правильно считать, на свет Божий вылезает пищащий соплячок, а пизда, которая всё это затеяла, должна расплачиваться за свой проступок целых шестнадцать лет.- Ты это всерьез?- Именно так всё и происходит, Марк. Стал бы я врать тебе. Во всяком случае не о важных вещах. Об этом пишут во всех медицинских книгах, да и почти по всем телепрограммам, хотя и без лишних подробностей. Вот, скажем, птички и пчелки. Понаблюдай за ними летом, если какая-нибудь блядь заблудится и полетит по твоей улице, а ты к тому времени еще и знать не будешь, о чем это я веду здесь речь. Странно, что твоя старушка тебе об этом не рассказывала, когда ты ей спускал. Нас, пацанов, учили этому еще в школе, а ты вечно сачковал, торчал где-нибудь у игровых автоматов или еще где-нибудь и ковырялся с какими-нибудь захватчиками из космоса.- Очень остроумно. А ты уверен насчет Мэндн?- У нее задержка на два дня. Она не казалась расстроенной, когда говорила мне об этом, но прозвучало так, будто она мне по яйцам врезала. Я одеваюсь себе, чтобы выйти, а она пошла, поссала, и на тебе экстренное сообщение.Я говорю Роду, что два дня – не срок. У баб бывают задержки гораздо более продолжительные. Некоторые их них, такие, блин, клуши, что до десяти считать не умеют. Никогда тебе не скажет, какой сейчас день недели, только месяц. Видно, что он подавлен. У него на лице такое выражение, словно ему вмазал какой-нибудь мордоворот. Даже Марк это видит, а ведь обычно он никаких тонкостей в жизни не примечает. Как, например, не отработанные им по норме часы. Он всегда был таким, даже в детстве. Толстокожий, блин, как гиппопотам. Говорит, что в голову взбредет и ему до фени, коробит это людей или нет.Он как раз собрался уходить. Хорошая мысль, поскольку, хотя Марк, возможно, чуточку и с говнецом, заставляя иногда думать, что он какой-то сраный психопат или что-то в этом роде, но и сам Род, бывает, заводится. Если Рода занесет, он начинает огрызаться. У него едет крыша, и тогда он в два раза хуже, чем Марк. Помню в школе на игровой площадке кто-то из пацанов схлопотал от него по роже, потому что сказал, что его девчонка блядует, и Род соскочил со своего мотоцикла как наскипидаренный. Он швырнул того пацана навзничь и стал колотить его головой о бетонное покрытие. В конце концов мне пришлось оттащить Рода, чтобы он не убил того распиздяя. Конечно, это не главная черта его характера, однако что есть, то есть. У каждого есть своя слабина. Я не могу себе представить Рода в роли отца.- Что ты собираешься делать, если это правда? Что если Мэнди и в самом деле подзалетела? – Марк выглядит озабоченным. – Как ни смотри, а ребенок – весть неважнецкая.- Я не знаю, что делать. Мэнди не захочет от него избавиться. Она ведь не какая-нибудь проблядушка, которую обслужишь в подъезде, выпив лишнюю кружку пива. Она же, блин, мне жена. Думаю, придется стать отцом. Или это, или спустить ее пинком с лестницы.- Дурак ты, ёптать, если тебе такое в голову приходит.- Да нет, этого я делать не буду. Не знаю, с чего это я так брякнул. Мудозвон я, правда?- Ты мог бы купить ей майку Челси и водить ее так на матчи. Тебе не придется долго ходить с нами, правда ведь? Ты же не можешь идти с ребенком на плечах, чтобы размять косточки с Тоттенхемом.Я начинаю хохотать, а Род бросает в мою сторону недовольный взгляд. Он спрашивает, что я нахожу в этом забавного. Я отвечаю, что представил себе, как он с ребенком на плечах, руководящим операцией, дает пинка какому-нибудь охломону из Шпор, он мог бы стать талисманом нашего клуба. Он воображает эту картину и пожимает плечами. Эта фантазия всё больше захватываем меня, но я больше ничего не говорю об этом Роду. Он кончит тем, что и другие мужики с неряшливыми седыми волосами, которые по субботам прогуливаются по Фулхэм Бродвей, идут на стадион и сидят в секторе для семейных в окружении сопливых детей, в то время как остальные пацаны наслаждаются жизнью. Если Род кончит, как один из этих пердунов, то я достану пушку и избавлю его от мук. Сыграю роль ветеринара, который совершает акт милосердия в отношении бедного, глупого животного. Иначе еще одним ходячим трупом станет больше. Те, кто доят деньги из футбола, говорят, что эта игра должна стать семейным развлечением, ну и прочую чушь. Говорят, что больше девушек должно ходить на футбол. А их и так уже там хватает. Кому это надо, чтобы на трибунах во время матчей чемпионата Англии было полно визжащих детей?Мы приободряемся, когда наш автобус сворачивает с автомагистрали и направляется к Вилла Парку. Рои Хокинс слег от простуды, и у нас появился другой водитель, который быстренько заблудился в потоке, пропуская указатели, а полицейские ловят ворон и не видят, как мы проезжаем мимо. В конце концов на другой стороне парка мы уперлись в Холт-Энд. Ну и чудак на букву «м» оказался этот водила. Не хочет брать билета на матч, который Харрис всегда оставлял для Рона. Мы убеждаем его высадить нас. Говорим ему, что пойдем пешком, а он может подобрать нас на том же месте, после того как Челси наваляет Вилле.- Всё будет нормально, – говорит Марк, пытаясь расшевелить Рода. – Я бы не стал особенно переживать из-за этого. По крайней мере пока. Время от времени у всех баб бывают задержки. Это в порядке вещей. Может, ее что-нибудь поразило, например. А может, она немного приболела. А может, она испугалась, когда та штуковина, о которой ты говорил, налилась соком и рванула на шесть дюймов в длину а она привыкла к шести сантиметрам и ужасней в жизни ничего не видела.- Мэпди сумеет позаботиться о себе. – Род смеется через силу. – Она знает, что у нее происходит в нутре. Имен в виду» она сказала, что не успела в том, что подзалетела. Я думал, что она может определить… хотя хрен ее знает как.- Хватит об этом. Может, найдем кого из фанатов Виллы. Это тебя взбодрит. Отлупи пару «брумми», и тебе снова станет весело.- Есть такое дело. Вспомни, как они разбежались тогда, на футбольном поле. Последняя игра сезона, и пятьдесят наших вздрючили их так, что те сделали ноги.- Слабаки! Говно на палочке!- Я было подумал, что какого-то гадского зелья наглотался. Только что они стояли перед нами, словно сказать что-то хотят, и вдруг – как корова языком слизала, только воздух до горизонта и кучки дерьма дымятся.Мы спускаемся по улице вдоль сплошного ряда домов. Стоят две помятые машины, и куча детишек играют на тротуаре. Костлявые бомжи-заморыши дрожат на холоде. Пакистанский магазин на углу с пустыми металлическими полками и парой консервных банок на витрине. Бобы с приправой и нарезанные грибы. Стеллаж для газет, на передней полосе – бикса в подтяжках, и заголовок, обвиняющий ведущего политика в прелюбодеянии. Шайка чернокожих ребят стоит на углу и наблюдает за нами. Их, должно быть, восемь или девять человек в великоватых куртках и кроссовках. У них блестящие мотоциклы и шапочки с помпончиком, так что они, должно быть, занимаются делом.Они караулят машины, которые приезжают на футбол, стараясь немного подзаработать. Они предлагают крышу от пацанов, которые, как они утверждают, болтаются здесь и прокалывают шины. Можно только подивиться тому, как здорово они понимают законы свободного рынка. Это основы экономики. Например, организуешь хорошенькую войну и накручиваешь деньга. Бомби, пока там не останется: камня на камне, а через пару лет объяви о новых рабочих местах, чтобы восстановить разрушенное. Большие деньги лежат в канализационной системе и подаче свежей воды. Это здоровый дух предпринимательства. Строй и круши. А если нельзя напрямую взять и сломать, то установи устройство с часовым механизмом, так чтобы через несколько лет эта фиговина взорвалась и уничтожила всё к едрёной фене.Мы направляемся через парк. Публика из автобуса на прогулке. Зрелище, должно быть, странное. Теплый день, в парке зеленая трава и деревья, парочка влюбленных выгуливает свою собаку, посматривает на нас и направляется в противоположную сторону. Забавно, но мне как-то не по себе. Вне своего привычного окружения мы выглядим словно лопухи на подоконнике. Похоже на то, когда мы сделали остановку, чтобы пописать, на пути в Сандерленд на игру с Ньюкаслом, тогда Фейслифт постарался на славу во имя загрязнения английского пейзажа, проведя мочевую атаку с применением прохладительного напитка «Эйджент Оранж». Там мы были чужеродным элементом, а здесь сделали еще один шаг вперед. На сей раз этого толстожопика с нами нет, и Харрис идет впереди, забрызганный грязью, поглядывая влево-вправо, как те кивающие игрушечные собачки, которых пакистанцы возят у заднего стекла своих «датсунов».Справа от нас симпатичное здание из красного кирпича. Мы перешагиваем через бордюр и идем прямо по опавшей листве. Словно племя апачей на фоне неба. В том же направлении тянутся пивные, небольшие стайки подростков, которые, сразу видно, сроду не попадали ни в какие переделки. Мы подходим к улице, проходящей вдоль одной из сторон стадиона, и сразу погружаемся в суету субботнего Дня. Главный вход в Парк «Виллы» впечатляет. Старая кирпичная кладка из другой эпохи, красивый осколок старины Стильно и старинно. Времени два часа. Здесь полным-полно народу, люди расхаживают туда-сюда, на многих из них майки «Виллы». Мы идем к Холт-Энду, клином посреди улицы, следим за реакцией, однако без особой надежды Толпа раздается перед нами. Все видят: мы – «Челси», и все знают, что мы – костяк. Не видно у нас шарфов, мы не кричим, но всё ясно, как Божий день. Любая блядь может нас отличить. Харрис обложил, как следует, пару парней, идущих в обратном направлении, но это потеря времени, те и ухом не ведут.-Что случилось с этими мудаками? – смеется Марк, это он так шутит.-А им по фигу. Их интересует только футбол.Я смотрю на прохожих. Они ведут за руку детей, чтобы те не затерялись в толпе и не мешались под ногами. Они бросают на нас беглый взгляд, в котором к отвращению примешивается и немного страха. Они старше нас и не ротозеи какие-нибудь. Но они на своей территории, с детьми, а мы для них просто лишняя проблема, наряду с неоплаченными счетами и очередью за пособием по безработице. Они хотят посмотреть футбольный матч, но пока не добрались до своего места.Мы – возле Холт-Энда, и ничего не происходит. Толп фанатов «Виллы» не видать, а если судить по виду молодых парней, разбитых на группы по три-четыре человека и околачивающихся кругом, то ввязываться в драку – самое последнее, что может прийти им в голову. Мы идем назад по тому же пути, а болельщики «Виллы» спешат нам навстречу. Эта братия – настоящие «брумми» со своими хитрыми приспособлениями и ударениями в речи. Ясно, что мы готовы к небольшой потасовке, но для того, чтобы что-то случилось, нужно, чтобы тебе оказывали сопротивление. Мы настороже уже целый день, всю дорогу от Лондона, мы готовы и жаждем действия, но нет никого, кто бы заслуживал быть вздрюченным. Мы ходим взад-вперед по улице за пределами их стадиона, и от них зависит начинать базар. Они должны пойти на нас. Нам нужен костяк «Виллы», чтобы всё заработало, как надо. Эти мудачки вокруг нас со своими программками и заношенной спортивной формой клуба не в счет.- Не знаю, что это с ними? – смеется Харрис. – Если ты ведешь себя вызывающе, то больше этого ты уже ничего не можешь сделать. Наше дело предложить, а уже пусть другая сторона старается, чтобы не выглядеть бледной.- На другом конце улице есть несколько пабов, – говорит Билли Брайт. – Давайте сходим туда. Посмотрим, сумеем ли вспугнуть этих говнюков.- Да их, наверно, закрыли, – говорит Марк. – Впрочем, попытка – не пытка.Мы пробираемся сквозь целый ряд ворот, ведущих на другой конец улицы. Там сетка, сквозь которую пялятся толпы народа – ждут появления игроков. Мне противна эта картина. Культ героя. Я хочу сказать, что если я и болею за свою команду, то разговаривать с игроками мне не хочется. По крайней мере, не сквозь решетку ограды, высунув язык, как очумелый белый медведь в зоопарке. Уж будто игроки лучше, чем я сам. В течение недели разговоров вполне хватает. Бред да и только. И мы идем себе по небольшой автостоянке и дальше к противоположному входу. И вдруг – «Челси» повсюду. Хорошо: ходишь кругом вокруг стадиона, а все люди вокруг тебя говорят по-другому и одеты не как ты.- Вон там. Парочка пабов в самой глубине улицы, – Билли Брайт выступает в роли Пайд Пайпера и ведет нас за собой.А вот и проход со щитом на окне на случай беспорядков, полно полицейских. Они молча смотрят, как мы проходим мимо. Стоят неподвижно, не вмешиваются. Мы идем навстречу потоку фанатов «Челси» по другой стороне. Светит солнышко, но всё равно холодно. И все пространство вокруг футбольного поля как будто вымерло. Никого не встречаем, пока не добираемся до каменной пивной на углу, она закрыта, а потом до перекрестка, еще одно свидетельство упадка центральных графств, руины у нас перед глазами. Через улицу – паб, у которого стоят две полицейские лошади и развозной автофургон для перевозок, припаркованный прямо на улице. На окне надпись: «Только для местных болельщиков». Время от времени какой-то тип в куртке с капюшоном стучится в дверь и влезает внутрь. Это не совсем похоже на главный штаб «Виллы» так что мы гуляем дальше. Ничего нет. Все пабы закрыты а «Виллы» на виду как не было, так и нет. Мы сделали всё что могли, и пускаемся в обратный путь к стадиону, на стартовый удар по мячу. Должен признаться, я ничего и не ожидал. Минут десять нам приходится стоять в очереди, а какой-то молоденький легавый объясняет, что если кто выпьет перед игрой слишком много, пусть пеняет на себя, его не пустят на матч.Пройдя внутрь, я выпил чашку чая. Мы сидим на небольших пластиковых сиденьях и ждем, когда начнется игра. «Вилла» поет в Холт-Энде, но «Челси», когда мы играем на выезде, всегда выдает хорошие вокальные партии. В конце-то концов это такая фигня, которая помогает нам размяться и отвлекает Рода от мыслей об отсутствии у Мэнди менструации. Я начинаю вспоминать о той чувихе, с которой гулял, когда был пацаном. Года два ходил с ней, пока не узнал, что ее трахает какой-то хуй с горы из Килбурна. Клэр одно время вообразила, что подзалетела, и я сдуру рассказал об этом Марку, который раззвонил об этом повсюду. И вскоре надо мной только ленивый не издевался. Она была чернокожей, и меня заколебали вопросами, на кого будет похож ребенок, будет ли он наполовину – человек, а наполовину – бабуин.А я злился, потому что не собирался становиться отцом в пятнадцать лет, и ребята пытались облегчить мои страдания небольшой толикой юмора. Но в конце всё устроилось, потому что у Клэр дело наладилось, и мы снова вышли на улицу и так сказать, поссали на змеиный укус. Пронесло, и я трахнул ее в чужом автомобиле на заднем сиденье, в который мы влезли, а на следующее утро я был красный, как свекла. Она была нормальная девушка, эта Клэр, увлекалась старой музыкой и так далее. Потом, повзрослев, она стала танцовщицей. Несколько лет назад она переехала из нашего района на север Лондона с каким-то торговцем шашлыками. Она была одной из тех женщин, с которой, если встретишься с ней и через двадцать лет, дело может кончиться тем, что ты с ней и останешься. Я напоминаю Роду о Клэр, чтобы он взглянул на вещи с хорошей стороны.- Она была вся огонь, – говорит он, – вкусная такая.- Я бы с ней перепихнулся, если бы у меня был шанс, -вмешивается Марк.-Всё было при ней. Она же сделала карьеру как танцовщица, так ведь?«Челси» прорывает защиту «Виллы», и мы вскакиваем. Мяч летит в сетку, и мы прыгаем на месте, беснуемся. Клэр и Мэнди забыты. Хорошая игра – футбол, а когда в конце раздается финальный свисток и мы покидаем трибуны, нас распирает от счастья. Но начинает смеркаться, и мы идем назад через парк среди большой, многоголовой толпы. Билли Брайт встает у дерева и начинает мочиться, а какая-то женщина, идущая навстречу, смотрит на него, как на закоренелого преступника. Он направляет струю в ее сторону, и она убегает.Автобус ждет нас, и мы уже готовы отправиться в путь до Лондона, рассчитывая сделать остановку в Нортхэмптоне. Ребята, охранявшие автомобили, всё еще здесь. По ним не видно, что работа их здорово утомила. Времена трудные, и тот, кто находится в самом низу кучи, всегда первым начинает задыхаться. Харрис сунул водителю двадцать фунтов стерлингов, чтобы остановиться в Нортхэмптоне, так что всё на мази. Мы едем медленно среди других машин с болельщиками. Добравшись до магистрали, мы прибавляем скорости, и всё идет превосходно. Примерно через час мы ждем в каком-нибудь пабе Нортхэмптона. После того как игра закончилась, Род сидит неподвижно, глядя в окно на окружающий мир, убегающий назад.- Звякни Мэнди, когда будем в Нортхэмптоне, – перегнувшись через сиденье говорит Марк, – Наверняка у нее сейчас начался мензик. Чтобы ты не переживал, она готова истечь кровью.- Я позвоню ей, только не думай, что у меня от этого аж дух перехватывает.Вскоре мы съезжаем с автомагистрали и останавливаемся у знакомого паба, как уже было не раз. Мы смело идем в перед и заказываем выпивку. Род тут же линяет звонить. Я наблюдаю за ним, вижу, он вроде разговаривает по телефону. Но, вернувшись, Род говорит, что не дозвонился. Он разваривал сам с собой. Мэнди, должно быть, у своей матушки, а возможно, как Клэр, крутит динамо. Бабам никогда нельзя доверять. Она тебе семь верст до небес наговорит: честность, чистота… А стоит отвернуться, у нее трусы – шлеп на пол, и пятками уже какому-нибудь говнюку в очко стучится.- Ой, бля, как мне этого не хватало! – говорит Род, поднеся ко рту стакан. – Кайф.- Это поможет тебе прийти в себя, – говорит, усевшись рядом, Черный Пол. Он пьет апельсиновый сок. – Ждать, пока у бабы всё наладится, дело стрёмное.- А что же ты сам ничего не пьешь?- У меня с женщинами проблем не бывает. Обращайся с ней, как с половой тряпкой, и она будет тебя любить. Но предоставь ей свободу действий, и она будет позволять себе вольности. Это война, япона мать.- Мэнди – нормальная баба, прямая, цельная.- Может, и так. Ну а ты-то? – вступает в разговор Марк. -Немного пива в брюхе, и уже принюхиваешься ко всему, что движется.- Ну, это другое дело. Это не считается.- Вот как?- Не знаю, но это почему-то совсем другое дело. Я знаю, что сам не собираюсь делать ничего такого… мне кажется алкоголь всему виной.- Прежде всего ты сам его пьешь, – говорит Пол, не выходя из роли заботливой, блядь, тетушки. – Тебе нравится его воздействие, иначе ты бы не напивался. Ты ходишь на футбол и не пьешь, потому что знаешь, что в бутылку полезешь. Вот вечером ты можешь отправиться в общество, и тебе всё до фонаря.- Не знаю. Разве можно так много думать об этом.- Это война. Не забывай об этом. Психологическая война. Подыми руку на женщину, и она запомнит на всю жизнь. Можно к ней относиться, как к половой тряпке, но одновременно надо уважать ее. Если ты выходишь из себя, то это значит, что она достала тебя.- Пол в некотором смысле прав, – говорит Марк. – Пьянство – это не оправдание. Все говорят: пьян, мол, был, а всё дело – в смелости. Но вообще-то кому нужно это оправдание?Род опрокидывает свою кружку, и мы быстро его догоняем. Выпив пять пинт, Род идет к телефону и снова набирает номер Мэнди. Я слежу за ним и вижу, что на этот раз он уже с кем-то разговаривает. У него на лице появляется широкая ухмылка. До ушей. Джокер да и только. Кладет трубку и возвращается. Он добился своего, а «Тампакс» опять стал зарабатывать у Мэнди на пропитание. Он сжимает пальцы в кулак, словно только что забил гол.- Один ноль. Свершилось, сегодня после обеда.- Я же говорил, что всё будет нормально. Чего переживал?- Ну да. Но вот смотри, разве не так? Видишь, как твоя Жизнь, вся в штопанных гондонах, проваливается куда-то в трясину. И знаешь, что никуда ты не съебешь из Лондона и ничего-то не поделаешь с этой жизнью, а просто так и будешь жить, пока не помрешь. Но ведь хочется иметь выбор. А с детьми на всём надо ставить крест.- Зависит от того, как на это смотреть, – говорит Харрис. – У меня двое детей. И ничего это не меняет. Воображение одно, как и всё остальное на свете. Я вижусь с ними два раза в неделю, и всё замечательно. Я не променял бы их ни на что, хотя сейчас мы с их мамашей не живем вместе Мы здорово ладим друг с другом. Дети – самая важная вещь на свете, как только они у тебя появляются.Я взглянул на Харриса другими глазами. Я никогда бы не подумал о нем в этом ключе, хотя в услышанном ничего нет необычного. На футболе встречаешься с разными ребятами, но некоторых из них знаешь лишь с одной стороны. Потом они растворяются среди будничных забот. Никто ведь не расхаживает с табличкой на шее и надписью, объявляющей всем и каждому, что ее обладатель – хулиган и забияка. У каждого есть своя работа и своя любовь, хотя, конечно, они отнюдь не святые. Футбол – это фокус, способ упорядочивать жизнь. Если бы не было футбола, мы нашли бы что-нибудь другое. Возможно, это было бы еще более бестолковое средство. Так или иначе агрессия должна иметь выход, и власти хорошо это просекают, строят нас как безработных на бирже, чтобы поставить под ружье, скомандовать: приготовиться! пли! – и куча убитых: арабы, ирландцы или кто там у них на этот раз герой неделе?- Я свободен, – говорит Род. – У меня такое чувство, словно из тюряги вышел. Отдаю пас, прохожу вперед и собираю бабки.- А вот и нет, – вступает Марк. – Чтобы понять, нужно пройти через это. Неповторимое состояние. Поверь мне на слово.- Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду.Вечер проходит быстро. Мы очнулись в десять. Водитель автобуса говорит, что отъезжает в одиннадцать. Мы пытаемся убедить засранца, предлагаем задержаться и пойти с нами в один известный нам клуб. Но ему не интересно. Говорит, что у него жена и дети, которые его ждут. Мы в нерешительности. Не представляем, кому нужна эта канитель: рвать жопу, чтобы вернуться в Лондон к трем часам утра? Род принимает решение. Он говорит, что предвкушает, как примет кровавую ванну, когда попадет домой. Сегодня его день, и мы оставляем за ним последнее слово. Он советует нам надраться. Ведь у нас есть еще целый час до отъезда в Лондон.



ПРАХ КО ПРАХУ



Жизнерадостный молодой человек произнес несколько слов, присутствующие на похоронах спели песню в память об усопшем без музыкального сопровождения, и останки покойного были опущены вниз, туда, где вскоре они растворятся в небытии. Мистер Фаррелл восстановил способность размышлять, утерянную со смертью друга. Не пустота, а новое начало, если и в самом деле в это верил Альберт Мосс, а почему бы и нет? Он сам не обладал верой, глубокой и прочной, и сомневался, что его друг-спиритуалист верил бы во всемогущего и вселюбящего творца, если бы посидел в концлагере. Но так было демократичней.Вместе с трупом Альберта возникли мысли о миссис Фаррелл. В конце концов ее муж обрел покой; когда-нибудь он навестит могилу с надгробным камнем, прочитает надпись, которую он сам выбрал после стольких мучительных раздумий, стольких пережитых в нерешительности дней и ночей, а потом подрежет и приведет в порядок любимые им красные и белые гвоздики. Он видел медленно истлевающую плоть, ссохшуюся кожу, гипертрофированные морщины, а вместе с этим зарытые в землю трубы для сточных вод и кучи костей. Дрожь пробежала по его телу, начавшись возле плеч и скатившись до самых пят. Он сидел на скамье, но она заставила его наклониться вперед. Никто не обратил на это никакого внимания. Все видели лишь старика, переживающего горе.Когда прихожане друг за другом покинули часовню, мистер Фаррелл задержался. Он сидел, обхватив голову руками. Слезы сочились сквозь сильные пальцы, не попадая ему в рот. Он по-настоящему не плакал с детства, хотя как следует не помнил и этого. Да и сейчас он обходился без всхлипов и стенаний. Он был печален, но одновременно ощущал облегчение. Он долго сидел в неподвижности. Картины прошлого вспышками возникали в памяти и медленно исчезали прочь. Уложенные ряды трупов и гниющие тела из военных лет сменялись счастливыми упоминаниями; семья, друзья и гордость за себя в годы войны.В то время как его сверстники фыркали на собеседников, которые, кроме мирной жизни, ничего не знали, мистеру Фарреллу было всё равно. Может быть, Харрис, летавший на бомбардировщике, был не прав в отношении Дрездена. Какая слава в том, чтобы жечь и дома и людей, как это бывало? В то же время он не понимал, чего бы он добился, ругая пенсионера, который делал то, что считал нужным. Все они тогда были детьми. Подростки в военной форме. Однако он поражался, глядя на изгибы истории, которую переписывали, пересматривали и выворачивали наизнанку. Он жил историей, насколько позволяла ему память. А через несколько лет он умрет, а может, и раньше. И тогда задача будет возложена на книги, которые из вторых рук будут рассказывать об истории.В конце концов мистер Фаррелл встал и справился со своей слабостью. Ведь ничем другим слезы и не могли быть. Его пол, его социальное положение отнимали у него право быть мягким, проливать слезы и открыто переживать горе. Оно было привилегией тех, кто располагал временем и испытывал повышенную потребность в проявлении эмоций. Он не жаловался, так как обладал внутренней силой, необходимой для того, чтобы идти по жизни, способностью смотреть в лицо трудностям и оказываться на верху положения. Слабый погружается в депрессию, когда названия теряют смысл и чахнет рассудок. Возможно, он и сам был уже на грани, когда страдал галлюцинациями и видел свою жену там, где ее, возможно, и не могло быть, слышать ее голос у себя в голове и позволять себе усваивать способ мышления Альберта. Но со всем этим он уже покончил. Она умерла.Его не трогали религиозные обряды и образы. Только одна реальная картина – жир тает на большом жару, вскипает стекает с очага и застывает. Во глубине души он завидовал Альберту с его спиритуализмом, и все-таки никогда не м0г погрузиться в себя. Вера дается с рождением. Если человек создает свою собственную теорию о жизни после смерти, то кто может сказать, что она не верна; всё равно что гадать по звездам. Время – вот суть вопроса. И хотя он ежедневно воссоздавал прошлое, ему в его возрасте было слишком трудно следить за препирательством между шагом вперед и шагом назад, будущее предлагает более простые и позитивные решения.

– Как прошло? – спросил Вине, когда его дед открыл дверцу автомобиля и сел на место пассажира.- Похороны как похороны, хотя на этот раз было лучше, чем обычно. Не было органиста, который бы играл на нервах и фальшивил, а говорили немного. По крайней мере отсутствовала суета, которая была при погребении твоей бабушки. Я помню всё, словно это было вчера. Ревел расстроенный орган, отдаваясь эхом в голове и сводя с ума. Потом приходский священник молол вздор о женщине, с которой никогда не встречался и о которой даже не знал, что она еврейка, родилась в Будапеште, а умерла атеисткой в Лондоне, что ей нужно его прощение, как мертвому припарка, хотя она и занимает участок на его кладбище. Клянусь, если бы он говорил еще дольше, меня бы повесили из-за него.Вине Мэттьюс кивал головой, не зная, что сказать. Потом он повернул ключ зажигания и направил машину к краю дорога, пытаясь пробиться вперед в потоке автомобилей. После смерти жены старику пришлось нелегко, но, кажется, сейчас он уже приходит в себя. Он нашел дырку и нажал на газ, торопясь оставить за собой крематорий. Со светофорами ему везло, и вскоре они уже мчались, оставив за спиной Чисвик Флайовер и нацелившись на Кью.- Ты должен приехать ко мне в Австралию, как только я там устроюсь, – сказал Вине. – Дай мне пару месяцев, чтобы всё наладилось, и приезжай. Живи, сколько хочешь. Работу я найду без труда. У меня там довольно много знакомых. Можем забраться в самую глушь и полюбоваться красотами. Стало потише, политические взгляды никого не волнуют, бандиты не беспокоят, нечего бояться и того, какой налог тебе выпишут в муниципалитете на следующиймесяц.- Ты же знаешь, я мог бы туда уехать много лет назад. Мой брат эмигрировал после войны, и он хотел, чтобы я испытал себя. Но мне это было как-то не по душе. Имей в виду, может быть, я тебя переправлю по сходной цене, хотя добраться дотуда не так дешево. Я не знал, какая сложится ситуация после войны. Это было увлекательное время в известном смысле; происходящее вокруг захватывало тебя полностью и не оставляло времени подумать. Потом, через некоторое время, чувство облегчения сменилось на грусть. В те дни ни от кого не приходилось ждать помощи. Не к кому было пойти и поговорить об увиденном и сделанном. Хватало хлопот с твоей бабушкой после всего того, что она пережила. Однако мы всё преодолели. Другого выбора не было. Или так, или сумасшедший дом. Может, мы были тогда сильнее, не знаю. Не то что вы, маменькины сынки, со своими адвокатами и социальной защитой.Оба рассмеялись. Винсу хотелось узнать, убил ли он кого-нибудь на войне, но никогда не спрашивал об этом. Уже в детстве он видел много такого, чтобы не задавать лишних вопросов. Этим трудно делиться, хотя и была война, борьба за выживание. Ему пришли на ум драки, в которых он участвовал, когда был помоложе. Он никак не мог соединить в одно два разных характера, оставаясь одним и тем же человеком. Попади он в сложную ситуацию, он будет сражаться за выживание, но одновременно он предпочитал совершить путешествие на другой конец света, чем съездить в Ливерпуль или Манчестер. Потерять голову из-за какой-нибудь девчонки было для него лучше, чем буянить перед входом в подозрительное заведение с глазами, мутными от выпитого и башкой, готовой получить еще одну оплеуху от какого-нибудь психа, выскочившего на улицу, чтобы причинить тебе серьезное увечье.- Я оплачу тебе перелет, не беспокойся. В прошлом ты немало сделал ради меня, когда я был мальчишкой, ну н ВСе такое. Ты просто отправляйся в «Хитроу» и получай удовольствие от поездки. И не подведи меня. Мама с папой говорили, что приедут, а ты приедешь сам, вот посмеемся. На машине ты заберешься в пустыню, а там ничего, кроме песка и линии горизонта. Обожженные горные цепи, как утверждают аборигены, – это спящие животные, которые создали мир. Это заставит тебя задуматься. Никакой психологии толпы, только кенгуру и, может быть, несколько аборигенов, погруженных в дрему на жаре.- Это будет моя вторая молодость. Детство не считается. В первый раз за границу с 1945 года. Ты же знаешь, я ни разу не летал на самолете. Говорят, это надо испытать. Приятней, чем спрыгивать с десантного катера под огнем немецких пулеметов, норовящих разрезать тебя пополам, когда ты выбираешься на берег, а сзади сволочь сержант со своим пулеметом, орущий, что уложит тебя на месте, если ты будешь долго копаться. Видишь ли, так оно и было. Если не поторопишься, несдобровать ни тебе, ни твоим ребятам.- Если ты летишь в Австралию, к тебе относятся со всем уважением, так как за место ты дал приличную сумму. Не то что какая-нибудь двухчасовая поездка в Испанию или Грецию, как на метро. Ты взялся за большое дело, и все заботятся о тебе. Дармовые напитки, еда на тележке и кино. Будут там и дурочки, работающие стюардессами.- Может, я найду себе какую-нибудь куколку, чтобы она позаботилась обо мне, кто знает. Для меня это еще актуально. Даже у старика время от времени возникает желание.Вине смутился. Ему не хотелось думать о том, как его дед займется делом, трахая какую-нибудь фифочку из «Бритиш Эарвейз» на пляже Бонди. Развлекает ее приятной болтовней, натягивает презерватив, раздвигает ей ногизабивает в империю «Британских Авиалиний» свой пролетарский болт. Костлявый зад движется вверх-вниз в ритме духового оркестра, голоса в некотором отдалении, блондинка с голубыми глазами, покоренная чарами пенсионера, медали, которые он редко надевает, потому что считает их мусором, фиолетовые ногти длиной в километр впиваются в сухую, как наждак, кожу, а вот дело доходит до стонов -дань возрасту и опыту. Состарившийся гигант секса из рест-Энда на гастролях в провинции. Блондинки в бикини порхают вокруг довоенной модели учителя вальса, уплетающего завтрак ранним утром. Вине тряхнул головой. Такие девицы, должно быть, недоразвиты. Противно. Совращение малолетних, только наоборот. Он взял кассету с магнитофонной записью техно Spiral Tribe, сделанной братом, вставил ее в плеер и убавил громкость, чтобы было чуть слышно.- Поднимаешься высоко над облаками, а потом пролетаешь па теми местами, о которых говорят в новостях: Эль-Кувейт, Дели, Сингапур, всё что угодно, и оттуда из космоса глядишь на всё сверху, очертания облаков, а когда солнце восходит, а ты смотришь в окно, то кажется, что видишь, как искривляется пространство. Словно ты уже на полпути к тому, чтобы стать астронавтом, путешествуешь в компании с ангелами. Необычные ощущения. Ничто не может навести тебе и малейшего вреда.. – Звучит неплохо. Потом проверим. Ты, наверное, больше не приедешь сюда.- Приеду. Месяцев так через шесть, примерно. Я люблю Англию и всё такое прочее, но она – черт знает что, правда. Здесь – вся ерунда, которую приходится таскать на своем горбу. То есть я знаю, везде одно и то же, куда ни поедешь, во Мне хочется скорее быть снаружи и, пригнувшись, заглядывать внутрь, чем находиться в гуще вещей, которые все время подвергаются насилию.Винс миновал мост Кью, включил правый поворот. остановился, ожидая разрыва в потоке машин, чтобы свернуть на Южное кольцо. Он съехал к главному входу в парк Кью и легко нашел место для парковки. В это время го здесь на пустыре всегда было много свободного места. Дом больше походили на особняки, и его всегда занимало, хорошо ли здесь живется людям. Возможно, неплохо. Конечно это был не Лондон, по крайней мере не тот Лондон, который он знал. Летом здесь устраивали площадку для крикета, а в старой церкви на другой стороне подавали чай и пирожные. Деревня да и только. Они вылезли из машины и подошли к главным воротам. Платил Вине, так как в наше время попасть в Парк Кью стоит недешево.В последний раз мистер Фаррелл приходил сюда пять назад, это была летняя прогулка с женой, его прежняя профессия хорошо сочеталась с достопримечательностями ботанических садов. Вине был здесь ребенком со своими родителями, бабушкой и дедушкой. Особенно часто он вспоминал тот случай, когда брат заблудился в уголке парка, выходящем на реку. Когда он нашелся, дед здорово отлупил его. Они шли прямо, потом свернули налево к озеру, Дом Пальм – направо. В детстве Вине был уверен, что это космический корабль. Его очертания, стеклянная обшивка с элегантными линиями, ухоженность, – он казался таким же большим, как и раньше. Они остановились у воды. На противоположном берегу гуляли двое пожилых людей и три японских туриста, как слабое напоминание о столпотворении в другое время года. Земля выглядела черной и тучной, солнце пряталось за облаками, призрак уединения и надежда на жизнь, прячущейся под слоем почвы и ждущей удобного момента, чтобы взойти и заполнить весь мир.Они пошли в Дом Пальм, тяжелые двери с шумом захлопнулись за ними. Внутри было тепло и влажно, сквозь роскошную листву едва видны стеклянные панели, слышалось постоянное шипение водяных брызг. За несколько ми-нут они побывали в Амазонии, тропических лесах Азии, пронеслись над всем земным шаром. Повсюду экзотика и буйная растительность. Он поднялись по винтовой лестнице на верхнюю галерею, остановились, чтобы взглянуть вниз на громадные листья и причудливую кору деревьев, затерянных в джунглях у озера Виктория.- Умели раньше делать хорошие вещи, правда ведь? -сказал Винс, нарушив наконец молчание, прерываемое лишь шумом шагов по металлу. – Не только кровь да разбой сеяли. Я вот читал, что тогда практиковали такой обычай: кастрировали аборигена и заключали пари, через сколько времени он умрет, а придешь сюда и видишь, что были и другие люди, которые действительно строили, но это уже другая история. Глядишь на это, на парки в Лондоне и разные музеи, и не видишь никого, кто бы делал то же самое в наши дни. Всё урезают и закрывают, и если наложат лапу на Кыо, то застройщики спилят все деревья и превратят территорию в первоклассную недвижимость.- В одном случае дела обстоят лучше, в другом – хуже, – ответил мистер Фаррелл, – где пусто, а где густо. Взгляни на мое время. Мировая война, миллионы убитых, изнасилованных, замученных. И это Европа. А сейчас мы производим оружие для других, их очередь убивать, но пока не в таком масштабе, как мы. Зависит от того, как на это смотреть.Мистер Фаррелл был рад, когда они вышли из Дома Пальм. Влажность стесняла ему дыхание. С удовольствием вдыхал свежий воздух и Вине. Ему было приятно видеть старика в хорошем расположении духа. Обычно он говорил о своей жене в настоящем времени, словно она была рядом с ним, сидит, может быть, за столом у них в доме или прилегла в спальне, выглядывая в окно в ожидании мужа. Что-то болезненное присутствовало во всем этом, и Вине, размышляя о своей бабушке, представлял, как она смеется горлом. Но на этот раз дед говорил о ней в прошедшем времени. И ему стало намного легче на сердце.Они пошли по направлению к реке, мимо второго озера с утками на воде и утиным пометом на берегу, двигаясь по кругу, так что в конце концов они добрались до Дома Эволюции. Вине читал о бесполом и половом воспроизводств о роли летучих мышей, пчел и бабочек в опылении, о дополнительной силе, приобретаемой через половую деятельность, и прибавлении новых генов, которые способствуют появлению дополнительных шансов на выживание Профурсетки, мега-смесь Великой Британии, тому доказательство.- Я рад, что мы дошли сюда, – сказал мистер Фаррелл сидя через полчаса в соседнем ресторанчике, словно белка отправившаяся на прогулку в поисках кусочка бутерброда с сыром. – Места вроде этого как-то воодушевляют. Это настоящий мир, – всё, что имеет отношение к деревьям, растениям и цветам, и ученые ищут, какие лекарства можно получить от природы. Об этом никогда не говорят. Все время многие вещи предстают своей негативной стороной.Вине кивнул. Дед был прав. В его памяти парк Кью был неразрывно связан со счастливыми воспоминаниями, но сейчас в этом месте ощущался и какой-то более позитивный заряд. Нечто более изощренное, словно кто-то пытался втянуть людей в работу, старался научить их, воспитать и тому подобное. Может быть, раньше он этого не замечал. А как узнать правду о прошлом, когда, с одной стороны, звучат истории о кастрированных на спор аборигенах, а с другой – живут натуралисты и садоводы, которые путешествуют по планете, очарованные деревьями и растениями и, пытаясь сохранить природу, рассказывают человечеству, какие ему будут от этого выгоды.- Зачем тебе ехать в Австралию, если у тебя есть вот это? -смеялся мистер Фаррелл. – Там, должно быть, чудесно, но та земля никогда не станет твоей родиной, не так ли? Возможно, поэтому я никогда не уезжал и не испытывал там судьбу, теперь-то я знаю. Это значило бы признать поражение, заявить, что какая-то часть моего существа никуда не годна, что страна, которая меня создала, – пустое место. Будущее заслуживает того, чтобы его видеть, чтобы знать заранее, что же произойдет потом, пусть даже через десять или двадцать лет движения по той же колее. Именно осознание этого и поддерживает человека в пути. Застряв в прошлом, ты никогда не продвинешься вперед. Половина на половину. Храни в себе всё доброе и умножай его. Но отбрасывать всё от себя и начинать сначала – это всё равно, что ничего никогда не менять, также плохо.- Ты говоришь как политический деятель, – сказал Винс.- Я ни разу не видел таких политиков, которых бы стоило слушать, а слушал я их часто.В Австралии Вине жил севернее Сиднея, напротив Большого Барьерного рифа. Прозрачная красота под ярко-синим океаном. Нырнув, попадаешь в другую вселенную -мир рыб и кораллов, косяки пескарей носятся взад-вперед, тысячи мелких тварей, крупные разноцветные рыбы таращатся на тебя громадными глазами, безвредная акула маячит в отдалении. Под поверхностью воды бурлит настоящая жизнь, ищет собственный путь выживания, смешиваются все краски, а он думал о бесполом и половом воспроизводстве, оправданном в своей сфере, о тяжелом песке и девушке-итальянке, с которой он повстречался во время купания, когда сидел на пляже и глядел в темноту, очертания ее длинных черных волос на фоне безоблачного неба, покрытого звездами и летающими кометами, волны, разбивающиеся о берег, переносят его через все эти годы в Сан-Себастьян, где он пытается уснуть под дощатым настилом, а пьяницы бьют бутылки у него над головой, и он-таки сделал то, что надумал, выбрался из этой колеи, из этого окружения, так что сейчас он ясно видит, что находится под поверхностью, глубоко внизу, – все цвета и движения, люди, подобные ему, слишком далеко ушедшие в свой мир, и было что-то снаружи, что-то большее, и главное, что это так или иначе действительно не имело никакого значения, а только та итальянка была важна, абсолютная красавица, сентиментальный способ описать человеческое существо, но это было именно то, чем оно и являлось, чистая магия, осознание того, что он, Винс Мэттьюс, перенес ее на другую сторону планеты и по пути видел не меньше семи чудес, чуть ли не хохоча над неуклюжими мыслями парней из Сан-Себастьяна с их быками, которых они собирались гонять, и о солнечном ожоге, и о том, где же были бедные ублюдки в тот момент, быков умертвили, а что насчет Джона и Гэри и всех других, ну, а потом они ушли снова, когда Винс сосредоточился на красных потоках космической горной породы в миллионах миль над головой.- Есть один-два политика, которые старались, но их согнали криками с трибуны, так что теперь все они махнули рукой и стали беспокоиться лишь о своем крохотном кусочке власти. Они растворяются в общественном мнении и обустраивают себе легкую жизнь. Думаю, все так поступают. Кроме нас с тобой, впрочем. Мы оказались за бортом и со стороны видим все ухищрения. У меня у самого не было выбора, и мне не нравилось, чем я занимался, но у тебя оказались нервы покрепче, и ты сумел жить своим умом. Но, возможно, тебе придется отступить немного назад. Что ты улыбаешься, Вине?- Подумал я о тех исследователях и как им приходилось путешествовать. В те времена не было ни билетов на авиарейсы вокруг Земли, ни общежитий для туристов с рюкзаком.После того как они выпили кофе, а мистер Фаррелл подманил угощением другую пару белочек, они возобновили беседу. Облака ушли, и установилась прекрасная погода. Они прошли сквозь разрушенную кирпичную арку и уже собирались миновать галерею Мэриэнн Норт, когда мистер Фаррелл схватил Винса за руку. Тот тоже не помнил этого здания, и они зашли внутрь и прочитали некоторые подробности о художнице викторианской эпохи, не получившем должного образования, и которая путешествовала по свету, рисуя растения и пейзажи.Тысячи красочных картин покрывали стены, все они были заключены в черные деревянные рамки. Не было свободного места между отдельными работами, стены были покрыты ими в прямом смысле этого слова. Были фрагменты растений, с их кропотливо воссозданными причудливыми Нормами, и гораздо более обыкновенные виды. Было немного портретов, лишь жизнь растений и невероятные пейзажи. Женщина, которая создала всё это, выглядела суровой, в длинном платье, круглых очках, с платком на голове. До таковой была лишь ее внешность. Она побывала везде: Ворнео, Ява, Япония, Ямайка, Бразилия, Индия, Чили, Калифорния, Новая Зеландия – гораздо больше, чем любой из них мог бы впитать в себя. Растения и цветы, деревья, морские прибрежные скалы и вулканы, заснеженные горы, кенгуру на заднем плане, гуляющие из картины в картину, обезьяна, поедающая фрукты, разнообразие красок, калейдоскоп впечатлений.Никогда до тех пор Вине не бывал в художественных галереях. Искусство – это вещь для тех, кто живет в Кенсингтоне и Хэмпстеде. Это было еще в школе, когда их водили в галерею Тейт, но они дрались с ребятами из Левишема, даже в то время западный Лондон дрался с южным Лондоном, и Вине побил кого-то из тех пацанов. Один из учителей увидел это, и его высекли, а затем исключили из списка на очередную поездку к морю, которое ему хотелось увидеть, так как нечасто приходилось туда ездить на каникулах. Но потом, когда он вырос, дело наладилось, и он попал в такие места, в которых большинству людей не удавалось побывать, а он еще не насытился, наверное, как та женщина на фотографии у входа в музей или художественную галерею или как там еще называются такие места. Он готов был биться об заклад, что во время путешествий ей было не до викторианского дерьма, и она отбивалась от навязываемой ей роли в обществе, не позволяла поставить себя на определенную полочку, обнаруживая больше отваги, чем было у него самого. Он проникся полным уважением к Мэриэнп Норт, хотя он ничего не знал о ней, кроме того, что видел на стенах. Она показала всё, что могла.- Она многое повидала, так ведь, дед?- Она видела только красоту. Именно так и надо смотреть.Мистер Фаррелл быстро переходил от картины к картине, сопоставляя изображение с текстом внизу. Картины были красивы, хотя располагались немного тесно. Ее можно было взять за образец для того, кто, имея страсть к чему-то действительно и живет своим увлечением. Вот и всё, что в силах человека. Потом он закончил осмотр и, поджидая внука на улице, был готов идти домой и разбирать вещи жены, складызать их в кучу, вытряхивать их и перебирать снова, мыть полы и выскребывать все застоявшиеся запахи прохладный ветер на лице, освежающий и бодрящий, словно он проснулся после долгого сна, его внук всё еще находился внутри, разглядывая вулканы на Яве и какой-то рисунок растения, название которого он не мог выговорить, думая о той девушке-итальянке на пляже, старом бродяге-испанце, пытавшемся научить англичанина своему языку, радуясь тому, что оставили быков в покое, о чем-то стоящем, понимая, что некоторые люди более открыты, и они выражают свой протест и дальше, о чем-то, выпадающем из рамок условностей, как Мэриэнн Норт, дочь члена парламента, просто о людях, в конце концов, заглядывающих внутрь растения, не замечая его формы и видя все подробности. Вине хотел бы знать, зависит ли его генетическая живучесть от летучей мыши, пчелы или бабочки.



МИЛЛУОЛЛ. ВЫЕЗД.



Мы тверды, как гвозди, входя в «Львиную берлогу» и неспешно согреваясь парой кружек пива, которых достаточно, чтобы обрести мужество, закипающее в этом никчемном баре, и для того, чтобы смягчить удары, если дело примет дурной оборот. Пацаны хвастают и поют, в то время как мужики постарше не выступают, мол, не хвались, отправляясь на акцию. Всё приходит с опытом. Ходили в подмастерьях, уроки усвоили. Сегодня вечером нет места для случайных людей. Каждый из присутствующих должен встать и рассчитаться на первый-второй. На кон поставлена честь, а самоуважение – самая важная вещь. Если кто напьется, ему лучше здесь больше не появляться.Я гляжу на знакомые лица. Марк и Род стоят возле меня. Харрис с Мартином Хоу и Билли Брайтом. Черный Пол пускает монеты в игровой автомат, работающий с перебоями, и проигрывает. Черный Джон счастлив, что вернулся на Викторию после Вест-Хэма. Фейслифт и Дон Райт. Все они прошли огонь и воду, и готовы с ходу в бой. Делают свое дело тогда, когда это более всего необходимо. За кулисами укрепляя репутацию и поддерживая доброе имя клуба, нашего элитарного клуба. Сегодня вечером мы устраиваем спектакль, и если кроме нас его никто не увидит, ну так и заебись. Это ведь такая вещь, которую не делают ради других. Ее делают для себя и своих друзей, и мы пялимся в окно бара и смотрим, что происходит на станции.О большой пьянке не может быть и речи, так как две кружки – это предел, если мы хотим получить все преимущества и избежать ущерба. Многие из ребят обходятся слабыми напитками. Алкоголь туманит мозги и ломает дисциплину. Если ты хочешь затеять потасовку, а не побазарить, ты должен следить за тем, что пьешь. Нельзя себе поз волить опрометчивости при посещении Миллуолла. Догастишь там ошибку и тебе – конец. Другого шанса этот жребий не дает. Ухо надо держать востро и следить за тем, Что происходит вокруг. Веди себя естественно, до той секунды когда рванет, а тогда уж – все в схватку. Пленных не брать’Харрис стоит на углу стойки бара со своей командой принимая приветственные кивки от вновь прибывающих уместные лица, он знает, кто есть кто, уставший от посторонних больше, чем когда-либо после Ньюкасла Сегодня мы – сплоченная кодла, только основные игроки участвуют в поездке в Миллуолл, потому что для юго-восточной части Лондона мы как красная тряпка для быка. Правда, околачиваются здесь один-два пацана, малолетки, которым лет под двадцать, но они уже знают, что к чему, и, выглядя старше своих лет, горят желанием испытать себя на прочность и войти в ряды предводителей. Это как игра, в которой молодой парень может приехать, схватиться в драке с самыми лучшими из вражеской фирмы, заложить основу своей славы, которая будет представлять его в лучшем свете, если он проявит себя стойким. Если ты делаешь свое дело, когда его от тебя ждут, тогда не имеет значения, чем ты вообще занимаешься.Мы собираемся для встречи с Миллуоллом на выезде, дело предстоит не самое приятное, но мы некоторым образом уважаем в глубине души Миллуолл, хотя никогда бы в этом не признались. Мы-то знаем, что Нью-Кросс и Пекхэм- настоящие дыры в Лондоне. Давно замечено, что самая большая деревенщина – родом отсюда. Насколько помнится, фанаты Миллуолла всегда были полоумными. Какими-то особенными, болезненно-психическими, за пределами понимания. Они приобрели такую репутацию и заслуживают ее, взращенные на истории доков на рубеже веков. Сто лет вьпвибания мозгов из каждого, кто слишком далеко отойдет от старой кентской дороги.Их отцы делали свое дело, гоняясь в пору нашего детства за чужаками по аллее Колд Блоу, как за игрушечными солдатиками, прежде чем они выйдут на дорогу к Сенгал-филдс, а еще раньше их деды сурово могли проучить тех, иго из Вест-Хэма забирался слишком далеко на Собачий Остров, перенося сюда дурные привычки Поплара и Степни. Ножи, бутылки и драки стенка на стенку до, после и во время игры. Всё это происходило еще до того, как родился мой отец. В добрые старые времена, когда Британия господствовала над морями, а некоторые районы Лондона были запретной зоной для полицейских в выходные дии, когда ресторанное дело шло на заебец и с большим размахом.Человеческую природу изменить нельзя, и если полиция наедет на тебя, и, не дай Бог, на пару лет тебя упекут за рукоприкладство, тогда твои кореша будут ходить за тобой, куда ты их поведешь, а когда ты уберешься на тот свет, твой образ будет увековечен. Вот как складываются легенды. Исторические имена, которые значат больше, чем все нельсоны и веллингтоны, вместе взятые. Миллуолл, Вест-Хэм, Челси, Ф-Команда, ICF, Охотники за Головами, Ватерлоо -это просто названия конечных железнодорожных станций, и самое лучшее, что получают ребята, погибшие за свой край, – это станция, названная в честь того места, где они погибли. Съездить в Миллуолл – это в наши дни всё. В том, чтобы съездить туда, больше смысла, чем хуячить во Францию, чтобы проветриться.Мы убиваем время в пабе, становясь всё сильней с прибытием свежих лиц, держим всё под контролем, ведем себя осмотрительно. Нет необходимости привлекать к себе внимание, сегодня вечером более, чем когда-либо. Полиция ждет беспорядков со своим снаряжением для разгона смутьянов и полуголодными немецкими овчарками, расставленными по всем темным боковым улицам в качестве резерва. Всеобщее ожидание. Поддерживается равновесие, Удерживающее ситуацию в нужном направлении, все хотят Получить свой кусок веселья. Харрис говорит ребятам не шуметь, и те тут же реагируют как надо, стихают песни, губы плотно сжаты, все понимают, что Миллуолл на выезде – это не хрен собачий, не время терять над собой контроль большинство вожаков – более старшего возраста, вместе с некоторыми хорошо известными лицами, которые появляются лишь в случае серьезных осложнений.Мы уходим отсюда, когда еще нет половины шестого потом Харрис начинает движение, а мы следует за ним из паба, идя сквозь ряды автобусов, забитых молчаливыми гражданами, направляющимися к Виктории. Мы на ходу вспоминаем Вест-Хэм, но это относится к прошлому, уложенному на полках памяти, а в настоящий момент мы смотрим, когда отъезжать. Харрис знает, понимая, куда мы едем, планирует сесть на поезд в Пекхем-Рай. Мы хотим избежать Нью-Кросса и южного Бермондси, куда приедет основная часть наших болельщиков. Если всё пойдет по плану, мы будем гулять по Миллуоллу без эскорта, в это время копы сосредоточат свое внимание на чем-нибудь другом. Они выстроятся в шеренгу, исполняя свои обязанности, а мы тем временем будем прогуливаться взад-вперед вне поля их зрения, в поисках хорошего ночного развлечения.На данный момент толпа рассеялась, и нас осталось сотни три, не меньше. Кругом много мускулов, тертые калачи, некоторые отчаянные типы едва сдерживаются от агрессии. Любой команде нужны главные игроки для важных игр, как, например, эта. Двадцать или тридцать лбов вам не помогут, какими бы амбалами они не были, и мы смеемся, вспоминая о Пите Уоттсе, еще один эпизод из мифологии фанатов Челси, как его выбросили через окно пивной в Миллуолле пятнадцать лет назад. Его пырнули в ногу, прежде чем заявилась полиция и захомутала его. Ему это обошлось в пятьдесят фунтов стерлингов.Мы на поезде, заполняем купе. Понимаем, что остальные пассажиры боятся нас, но нас это не колышет, мы храним эмоции для Миллуолла, не хотим буянить, не нужно всего этого подросткового хулиганства – швырять лампочки на перрон или лапать секретарш. Миллуолл – это такой закоулок Лондона, где время остановилось, даже если там и завели шикарное футбольное поле. Улицы и люди остаются прежними, но аллея Колд-Блоу – это безобразное место, кишащее мудаками, а Нью-Ден, может, и выглядит презентабельно, но там полно тех же знакомых лиц, маячащих на заднем плане в терпеливом ожидании.Дни, когда происходили ежедневные беспорядки на театре военных действий в Миллуолле, канули в прошлое. А наши забавы на городских улицах, как это всегда, впрочем, И бывало, протекают вдали от глаз репортеров и фотографов. Каких действий они ждут от полиции? Установки камер на каждой крыше каждого дома, на каждой улице в каждом городе в надежде получить запись последних бесчинств? Им это неинтересно. Это стоит слишком дорого, а они начинают действовать лишь в том случае, если что-то попадает на глаза общественности. Дохлая муха, она раздражает, ее сбивают хорошим щелчком, а затем звучат гневные слова со страниц бульварных газет.Двери закрываются, и мы удаляемся от Виктории и пластмассового Диснейленда в Вест-Энде. Мы движемся через Лондон с его гранитными кварталами, полными государственных секретов и финансовых дельцов, торговцев оружием и узаконенных наркобаронов. Остекленные конторы отражают фонари и здания, безжизненные, увешанные рекламными ухищрениями. Река в это время – великолепное зрелище, суровый город Лондон, в котором освещение – единственная вещь, которая не позволяет разорваться городу. Постепенно мы набираем скорость, поезд мягко Покачивается из стороны в сторону, вспышки электрического света вдоль железнодорожного полотна, и всё это в любую секунду может застопориться. В многочисленных окнах – отражения лиц, и вскоре мы катимся через Брикстон н Денмарк Хилл, едем в молчании. Выключи свет в Лондоне, и весь город встанет на уши. Нужно, чтобы огни горели, неважно, сколько это стоит. Отключи рубильник на несколько минут, и ничего не останется, всё разнесут.Харрис начинает говорить в свой манере, четкой и ясной, давая указания и предупреждая. Авторитет у него сохраняется, несмотря на Ньюкасл, там его ошибки не было ситуация вышла за пределы его возможностей, но сейчас он должен доставить всех, так как там будет суматоха, и мы готовы к ней, развернемся по полной программе. В последние недели было слишком много обескураживающего, легавые всё время суют свой нос. Делают свою работу и только всё портят. Сегодня вечером должно произойти событие. Это жизненно важно для поддержания уверенности. Скажем так, мы в некотором роде наркоманы. Хорошо подстриженные торчки, которые ищут, кому бы врезать во время драчки. Но только мы не выбираем легких путей, не сидим, как курица на яйцах, набивая себе цену и втихаря пытаясь удивить своего соседа. Мы выбираемся туда, чтобы занять свое место на огневом рубеже. Высшая точка в природе. Адреналиновые наркоманы.Поезд постепенно въезжает в Пекхем, и мы вытряхиваемся на перрон. Квинз-Роуд – ближе к стадиону, но это значит, что придется болтаться без дела в ожидании пересадок, и достаточно одного телефонного звонка, чтобы нам повесили на шею эскорт полицейских. А сейчас всё выглядит, как надо, и копов нигде не видно. Кажется, мы вырываемся на оперативный простор, но вот какой-то мудозвон зажилил небольшую сдачу у контролера. Это пакистанец или еще кто-то, он слегка дрожит, очевидно, страха полные штаны. Особенно никого не винит. Но Харрис кричит на парня, приказывает отдать деньги, и служащий Британской железной дороги, кажется, вполне удовлетворен, он не хочет проблем, он выполняет свои обязанности, зарабатывает на хлеб. Харрис выглядит, как настоящий Робин Гуд, а мы смеемся про себя, понимаем, что ему всё это – по барабану.В данном случае мы стараемся не скомпрометировать себя. Мелкое воровство и вандализм – признаки разгильдяйства, а Харрис не хочет, чтобы билетный кондуктор сел на телефон. Этого мы хотим меньше всего. Мы вываливаемся из вокзала и далее – на своих двоих. Занимаем дорогу, все настороже, и мы возбуждены, двигаясь прочь от станции, переходим через улицу, не дожидаясь переключения светофора, энергия переполняет нас, мы на их дворе, шагаем с важным видом, знаем, что эти сукины дети где-то поблизости. Они выставили своих скаутов с мобильниками в маленьких кулачках, чтобы быстренько выдать звонок на дежурный пульт Деревенщин.Мы с подозрением глядим на всех праздношатающихся мужиков и держим курс к футбольному полю, откуда всё время доносится гул. Махаловка скоро начнется, вопрос нескольких минут, не часов. Это охуительно нереальное чувство, когда попадаешь в подобное место, зная, что есть другая кодла, находящаяся где-то рядом и собирающаяся по тому же поводу, а тот факт, что это ребята из клуба Миллу-олл, убеждает, что махач готовится по первому разряду, уровень высшей лиги, верхняя часть турнирной таблицы. Мил-луолл и Вест-Хэм. Но мы едины, собраны ради одной цели, и говорим себе, что эти ребята – психи, но мы тоже психи, какими мы и были против Вест-Хэма на Виктории. Здесь вопрос гордости и самоуважения. Автомобильная пробка становится всё больше, когда мы перегораживаем улицу на переходе, держим ситуацию под контролем, проявляя немножко власти. Мы во владениях Миллуолла, и от них зависит, чтобы остановить нас силой, иначе они не смогут ходить с высоко поднятой головой до следующего случая, когда встретятся наши два клуба, и они получат шанс отыграться на нас.Мы допускаем кое-какие вольности, но они – изощренные суки, этого нельзя отрицать. Так, однажды они собрались и подпилили дерево, блокировав автобусы с фанатами Лидса, возвращавшихся в Йоркшир, или когда собрали две тысячи человек против Вест-Хэма. Для этого нужна хорошая организационная работа. Напряжение растет. Мы психуем, но в то же время нахальны. Нам всё-таки удается справиться с нервами и заставить их работать на нас. Это прибавляет нам сил. И решимости. А дойдет до драки, нам придется действовать жестко, если мы хотим уцелеть. Мы идем до конца, но когда ты находишься на юго-востоке Лондона, дойти до конца, черт возьми, нелегко, особенно если на тебя кидаются со всех сторон. Всё равно, как если бы мы оказались на краю света, плывя с Кристофером Колумбом против течения. Короче, надо быть начеку, иначе – пиздец.Легавых поблизости не видно. Только пекхемские рестораны и сверкающие аркады огней увеселительных заведений. Каждая пивная таит в себе угрозу, когда мы проходим мимо. Миллуолл где-то собирает силы, пытаясь разыскать нас, играя в ту же игру, что и мы, как кошка с мышкой, или в прятки, на улицах, которые они знают, как свои пять пальцев. Это обеспечивает им преимущество, потому что здесь можно целыми днями бродить между кварталами, среди домов и пустых дворов. Здания лишены красок, одинаковые кирпичи, а пустыри растут, ряды разрушенных стен и колючая проволока, битое стекло и ржавый металл, мрачные новые дома, напоминающие мне Бетнал-Грин. Это так забавно, бля буду, представлять шикарный стадион Миллуолла посреди этой навозной кучи. Поневоле задумаешься о приоритетах в болоте вроде этого. Мы сворачиваем направо у столба светофора, ведем себя всё более хвастливо, так как взвинчены до предела. Харрис кричит на некоторых парней, чтобы те утихомирились. Сохранять спокойствие и не спешить. Мы должны вести себя достойно еще некоторое время.Сквозь темноту мы уже слышим пение толпы на футбольном поле, хотя нас отгораживают от него целые улицы и усадьбы. Дорога к вокзалу уже позади, тянет туманом от реки, он ползет по булыжникам, белый холод, обволакивающий мертвые дома. Жуткое место, мать его. Полный упадок мира докеров в плоских шапочках, разрушенный и брошенный, обреченный сгнить на окраине разваливающегося Лондона. Иногда говорят о бетонных джунглях, вот именно, абсолютно точное сравнение, кошмарный мир без каких-либо признаков жизни, однако мы уверены, что как только мы найдем фанатов Миллуолла, всё изменится, они выйдут навстречу из кирпичных строений, а потом исчезнут в проходах, когда дело будет сделано, словно их там никогда и не было. Туман ползет междучмногоэтажными жилыми домами, по лестницам и балконам, рай для воров, есть возможность заработать пару шиллингов, пырнув полунищую бабку, подонки общества, черномазые.Мы сворачиваем за угол, а вот и они. Впереди по курсу -Миллуолл. Должно быть, не менее пяти сотен молодцов. Стоят с вожаками, так что можно готовиться к драке. Однако с ними довольно много пацанов, хотя есть и несколько негритосов, они каждой бочке затычка. Они сгрудились на участке пустыря, который муниципалитет называет общественным парком, среди узких проходов между бетонными зданиями. Вот они начинают медленно идти нам навстречу, двигаются, по-видимому, со стороны Нью-Дена или просто стоят где-то рядом вне поля видимости, ожидая подходящего момента. Время теряет смысл, часы больше не имеют значения, и мы кричим: «Челси» – под градом летящих кирпичей, подростки с балконов окрестных домов швыряют бутылки.Теперь Миллуолл прибавляет шагу, ситуация развивается своим чередом, и мы чувствуем, как их ненависть накатывает на нас, словно они дышат и задыхаются ею, или чем-то другим в этом роде. Они так взволнованы и становится понятным образ мыслей этих людей, заключенных в эти трущобы, но мы едины, нас не разорвать, мы за Челси, и наша цель именно в этом, мы здесь, чтобы посчитаться кое с кем, показать, па что мы годны, сделать вызов одним своим присутствием, и на нас больше не давит груз их ненависти, Потому что нам хватает своей.Мы швыряем обратно их кирпичи и приходим в неистовство. Рев, от которого кружится голова, мы ощущаем стремительное движение и гул схватки плечом к плечу за свой авторитет и за своих товарищей, первые оплеухи и пинки, обе толпы наваливаются друг на друга. Мы держим фронт здесь, в этих трущобах, которые называются Пекхем Нью-Кросс, Дептфорд или черт их знает, куда мы еще забрели, направо и налево раздавая удары и пинки в этом сумасшедшем доме, обычные дары, которые бывают на улице когда стенка идет на стенку, звон разбитого стекла и двое’ мужчин, рухнувших на бетон, в одно мгновенье синяки и ссадины с ног до головы покрывают тела бойцов. У некоторых бедолаг наутро будет страшно болеть голова.Нет времени бояться во время драки, и вот шесть-семь мужиков постарше, которым за сорок, пробираются к нам сквозь толпу, настоящие уличные бойцы старого доброго времени, в своих ослиных куртках, лица в шрамах и оспинах, неровно подстриженные головы и пустые глаза, что видно даже при мутном свете уличных фонарей. Но их забросали камнями и отлупили. Один парень оказался в одиночестве, и все норовили пнуть его, захваченные той самой энергией, которая позволяет разорвать соперника надвое, отправить его назад к семье и друзьям в деревянном ящике. Но Миллуолл действует быстро, и парня, который уже потерял сознание, оттаскивает назад по бетонному тротуару кто-то из его корешей. Фанаты Миллуолла заводят сами себя, как размотавшаяся пружина с острыми краями. Миллуолл начинает свирепеть. Челси начинает звереть.Мы неплохо держимся, но слишком много этих засранцев, чтобы быстро обратить их в бегство. Потасовки возникают впереди и сзади, по всей детской площадке, бутылки разбиваются о лесенку. Когда-нибудь мы будем вспоминать об этом, видеть всё в смешном свете, если сможем вспомнить всё, как следует. Качаются качели, кое-кто из ребят пытается вскарабкаться на горку, но их стаскивают оттуда парочка более опытных парней, один чувак скатывается, колотясь головой о металлические столбики. Или ребята из Челси лупят по башке бойца из Миллуолла, пытаясь сломить этого ублюдка. Дикая буря на площадке, потеха да и только, если вспоминать об этом позже, перебирая в памяти Все подробности нашей поездки в Миллуолл. Детство, испохабленное взрослыми людьми, которым пристало бы соображать получше.Новые фанаты Миллуолла появляются между бетонными домами, словно рабочие муравьи, ебтекая аккуратно углы и сложенные кучи мусора. Схватка перебрасывается к стадиону, небольшим и многоэтажным домам вокруг нас. Атмосферу оживляют старики, которые высовываются из окон, расположенных высоко над землей, они подбадривают своих. Их резкие голоса раздаются эхом среди бетона. Запертые, как в тюремной камере, с одним-единственным приятелем в комнате – телевизором, они выливают свою ненависть на западный Лондон. Крутится карусель на детской площадке, юноша лежит без сознания, согнувшись вдвое, словно на военной фотографии. Может, это парень из Челси, а может – из Миллуолла. Никто не знает, с какой он стороны или как его зовут. Какая к черту разница? Всё здесь, затянулся разрыв между поколениями, качели, горка и люди в расцвете сил пиздят друг друга, подзуживаемые работягами, которые готовятся к очередной забастовке.Драка приобретает бестолковый характер. Ряды дерущихся смешались. Шум привлекает людей со стороны стадиона, но на горизонте всё еще нет полицейских. Здесь, словно на небесах, хотя и выглядит всё, скорее, как в аду, маломощные лампочки освещения и грязный туман выворачивают мир наизнанку. Мы хорошо ощущаем ярость и ненависть, обрушивающиеся на нас со всех сторон, согнанных сюда из местных пабов. Они рвутся из пещер и клоак, подвергшихся нападению, прокатыкактся по всем возрастным группам, вот женские голоса визжат с верхних балконов, вот орут пожилые мужики, шум как от дерущихся поздним вечером кошек, детские вопли, стоны тяжелобольного. Густеет воздух от ругани на языке, принятом при дворе английских королей.Ситуация осложняется. Бросив взгляд вдоль улицы видим, что кое-кого из наших метелят за милую душу. Но он слишком далеко оторвались от нас, и мы никак не можем помочь. Пощаду не купишь, и мы кричим своим, чтобы держались вместе, ни на секунду не отвлекаясь от того, что происходит вокруг. Харрис постепенно свирепеет, вот он достает охотничий нож, лезвие шесть дюймов с темной деревянной ручкой, у меня отключается сознание, время на секунду останавливается, а потом ускоряется опять. Он сам не понял, как выхватил оружие, двинул рукой вперед и полоснул кому-то из противников по лицу, парень в шоке, неподвижное выражение лица, широкий желобок через всю щеку – от нижней челюсти до уголка глаза, он пошатнулся, а приятели поддержали его.Теперь Миллуолл – со всех сторон. Должно быть, дальше на улице дожидаются еще целые толпы. Ситуация вышла из-под контроля, и они идут на нас, отчаянно желая пустить нам кровь, бить до смерти, еще больший град камней и бутылок сыплется на нас сверху, откуда бы – черт возьми – наверное, пенсионеры с лестничных площадок разгружают свою жилплощадь. Мы не знаем, что происходит наверху, потому что наше внимание сосредоточено на опасности в метре от нас самих, в ушах звенит от галдежа, взмахи и глухие удары, стучат кулаки и летают ноги, железный прут или что-то подобное опускается мне сбоку на голову.Неожиданно я оказываюсь один. В окружении. Ничком, ем землю. Лоб в луже. Решетка режет мне руку. Вверх к стене. Запах раскрошенного кирпича и мокрого бетона. Под напором основных бойцов главная схватка уходит вниз по улице. Туда, к футбольному полю. На матч Миллуолл -Челси. Игра в футбол. Уникальный вид спорта. Это будет замечательный матч между двумя командами, которые любят идти вперед. Но я не думаю, что попаду туда, потому что тычки продолжаются, толпа говнюков окружает меня, лупят, да так, чтобы нанести побольше вреда, тело мое немеет, они вламываются в него, рвут кровеносные сосуды. Я чувствую, что удары сыплются по голове и плечам, по спине, создавшаяся толчея играет мне на руку, так как они мешают друг другу, удары приходятся мне по яйцам, и чтобы защититься как можно лучше, я крепко сворачиваюсь в клубок.Вокруг меня стоит какой-то звон, поскольку большинство людей проходят дальше по улице, унося с собой какой-то низкий рев, вот прорываются отдельные слова, чепуха да и только: Челси сука ебанная, мудила, Челси, сука ебанная, мудила, мудила, мудила, удары замедляются, но становятся точнее, злые ублюдки занимают свои места, а вожаков становится меньше, они оставляют вместо себя слабаков для доработки, возможно, это те костлявые, трусоватые пацаны. Секунды превращаются в минуты, и у меня нет и мысли, чтобы встать и убежать, потому что я бы этого не сумел сделать, только бы раскрылся, подставил лицо и яйца, удрать невозможно, нечего даже и думать, надо вынести наказание, как мужчина, как меня учили в школе, как учили мои мама и папа, бить их сильнее, чем они бьют меня, не плакать, не рассказывать сказки о своих подвигах, постоять за себя, быть мужчиной, иметь гордость, самоуважение, насилие без счастливого конца.Нет никакого выхода, и мне хочется закричать, но ничего не получается. Горло у меня в кровоподтеках, голосовые связки пересохли. Я испуган как никогда, так как представил себе, что стою в одиночку против всего юго-востока Лондона. Мне кажется, осталось человек десять подонков, которые вколачивают меня в бетон. Они пытаются заставить меня прыгнуть через сточную канаву в канализационный люк. Избиение не прекращается. Мне плохо. Кажется, сейчас помру. Страшно до усрачки. Я боюсь, страх перерастает в панику. Откровенно слепая паника охватывает меня изнутри, а удары падают на голову, спину, достается и яйцам, когда, катаясь по земле, я раскрываюсь. Чувствую тошноту во рту и стараюсь сохранить форму калачика. Закрываю яйца, прячу голову. Но удары приходятся по затылку и вдоль спины. Я представляю, что нахожусь в инвалидной коляске, в гробу, который катится по склону, сгораю в печи за свои грехи, а труп мой тает, как восковая фигура, пружинки в последний раз впиваются в руку.Куда же, блядь, подевались все остальные? Где наши ребята? Мудозвоны. Почему не спасают? Нельзя же было оставлять меня одного. Никто не думал, что будет так худо Футбол – это когда рискуешь пропустить пару оплеух да получить несколько фингалов. Ничего серьезного. Скоротечный махач и немного ругани. А меня бросили на произвол судьбы. Мышцы у меня ослабевают. Перехожу в какой-то мир наркотических переживаний, мысли теряют определенность, тянутся, плывут, я еще чувствую удары, но никакой боли, только онемелость, словно я описался или что-то в этом роде. Но несмотря на всё это, я еще сохраняю достоинство, глухой голос у меня в мозгу говорит, что мы сделали большое дело. Мы не упали в грязь лицом, доказали, что нам хватило смелости, чтобы схватиться с Миллуоллом, и мы устояли, хотя у них был подавляющий перевес в силе. Я вправе высоко держать голову, если уцелею, но вот ноги у меня уже не слушаются, череп раскалывается от боли. С меня хватит. Славу Богу, раздались полицейские сирены.



ЛИКВИДАТОР



Редакционная коллегия была в сборе. Готовились приняться за вечернюю работу. Планов на следующий выпуск было много, и когда обсудили содержание, времени, чтобы написать, отредактировать, разбить на полосы, отправить в печать, оставалось совсем немного. Если он опоздает к намеченному сроку, то придется ждать две-три недели, а за это время много воды утечет. Большая разница между хорошо спланированной акцией, когда держат палец на пульсе, и ковбойским наскоком, когда тащатся в хвосте своих современников.Главный редактор зашел в комнату с деревянным подносом, на котором дымились кружки с горячим кофе. Максвелл был крупным мужчиной с плохо подстриженными волосами и пухленьким личиком. У него были кустистые брови и квадратный рот. Он поставил поднос на стол, и остальные члены редколлегии потянулись каждый за своей посудиной. Максвелл опустил свое грузное тело в редакторское кресло и пододвинул к себе доску с зажимом для бумаги, бумагу и ручку, которые он отбросил в сторону, торопясь приготовить кофе. Максвелл был одним из членов команды и не хотел, чтобы его коллеги думали, что он сачкует. Тут же стоял шоколадный торт и тарелка с сухим печеньем для тех, кому вздумалось бы перекусить. Максвелл уже отрезал себе торта и откусил большой кусок, потом он потянулся вперед и добавил себе в кофе три ложечки сахара. Он размешал напиток и полюбовался на сделанный им водоворот.

– Второй выпуск разошелся хорошо, – сказал Вине, новый человек в редакции. – Через две недели две тысячи экземпляров должны изменить многие журналы. Вы, должно быть, были так заняты их продажей, что я удивляюсь, как у вас осталось время посмотреть футбол.Винса представил коллегам его младший брат Крис, и все нашли, что он весьма интересная личность. Он провел два года в Азии, а потом уехал в Австралию, где работал на железной дороге. Он был немного старше остальных членов команды и хорошо знал историю Челси. Он рассчитывал вернуться в Австралию в подходящий момент, так что его участие не обещало быть продолжительным, но чем больше людей, которые могут представить интерес, тем лучше. Главный редактор успел поработать на почте еще до того, как в редакцию пришли остальные ребята.- Мы ловим момент, – сказал Максвелл, которого так прозвали в честь чуть более знаменитого Роберта. – Мы удвоили тираж второго выпуска, и он разошелся. Этак мы скоро бросим вызов другим изданиям Челси, если продолжим в том же духе. Мы получили в два раза больше писем, чем после первого выпуска, да еще у нас есть парочка деньков до наступления срока. Кроме того, мы предложим другим три статьи, что совсем неплохо: одна – о контактах Рейнджере – Челси, другая посвящена жалобам по поводу слабого мастерства у нынешних профессионалов, и последняя – будет о клубе в целом.Журнал «Никаких исключений» был начат в духе уже состоявшихся журналов для болельщиков Челси под названием «Челси Индепендент» и «Красная карточка». Не было какого-то смысла серьезно соперничать с ними, несмотря на реплики главного редактора. Скорее, здесь проявилась позиция: «Они сумели, а мы чем хуже». Максвелл был первым, кто признал за «Челси Индепендент» право определять для читателей мнение о том, как надо управлять клубом. Действительно, он складывал каждый выпуск со своими программами. Как и многие другие, он искренне верил, что клуб принадлежит тем, кто болеет за него, так как игроки, председатель и закулисный штаб приходят и уходят с течением времени, но завзятые болельщики – остаются с клубом навсегда, от ребенка до пенсионера. Название жур’ нала придумал сам Максвелл, он был горд, что нашел такой умный ход. Он почерпнул его из лексикона самого клуба, когда болельщики заказывали билеты на матч. При продаже билетов на важные матчи нередко составлялись списки с условиями и ограничениями с припиской «Никаких исключений» в конце, чтобы предотвратить дальнейшую дискуссию. Все считали, что это полностью выражает суть Челси.Как и братья Мэттьюс, Тони Уильямсон и Джефф Миллер также нередко принимали участие в приготовлении кофе, разносе тортов и печенья. Оба они -давнишние приятели Максвелла. Эта основная тройка волей-неволей находилась под сильным влиянием журнала «Когда наступает суббота», а их широкий подход к жизни в духе социализма и анархизма означал, что они высоко ценят роль и значение изданий для болельщиков – таких, как «Индепендент», -при отражении естественного согласия простых граждан на допущение чернокожих игроков к участию в английском чемпионате. Все трое присутствовали на матче Кристал Пэ-лас – Челси в начале 80-х годов, когда значительная часть фанатов Челси освистала Пола Кэновила, когда тот вышел на поле на замену. Появление чернокожего в главной команде Челси огорчило массу народа, и многие ушли с трибун, и в тот вечер они трое допоздна говорили об этом событии в пабе.Максвелл, правда, не соглашался с тем, что это только начало, но Кэновил вскоре завоевал сердца большинства болельщиков. Его действия на футбольном газоне и ряд жизненно важных голов положили конец издевательствам. С тех пор многие чернокожие игроки стали большими любимцами толпы. В редколлегии полагали, что футбол лучше, чем какая-либо другая сфера жизнедеятельности человеческого общества, за исключением, возможно, поп-музыки, отражает изменения в образе мыслей рабочего класса Англии. Он сделал это без помощи каких-то новейших групп по интересам, которые, почувствовав, что в настоящее время можно без вреда увлекаться футболом, и согласившись с принятием этой игры, благодаря усилиям средств массовой информации для средних классов, как чего-то, непохожего на увлечения неандертальцев, ухватились за это выгодное предприятие через десять лет после этого события. Максвелл, Тони и Джефф были согласны в том, что последнее слово должно быть за теми, кто основал журналы для болельщиков – такие, как «Челси Индепен-дент», а не за теми из числа элиты СМИ, кто почуял возможность сделать на этом карьеру.- А что насчет рассказа в картинках? – спросил Вине, переключившись на другую тему. – Я бы не прочь сделать эту полосу. Персонажем стал бы Ликвидатор, как в песне поется. Это был бы парень с грубоватой начинкой, но с добавкой робингудовского чувства справедливости. Он появляется здесь и там, чтобы исправить зло в Челси и в футболе вообще.- Нам нужно несколько образов, – сказал Крис. – В настоящее время у нас есть текст да пара позаимствованных фотографий из других газет, на которых никогда ничего как следует не увидишь. Это будут не споры о составе команды или о политике клуба. Нам следует немного оживить страницы и продолжать увеличивать число наших клиентов, не теряя основной идеи из виду. В конце концов, не могут же все две тысячи счастливых читателей ошибаться.Максвелл кивнул, с видимым усилием встал со стула, затем пошёл в ванную отлить. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что остальные парни думают о его идее. Если у Вииса хорошо работает перо, то почему бы и нет? Он удостоверился в том, что попал точно в унитаз и не набрызгал по сторонам. Остальная часть редакторской команды, кажется, воодушевлена, обсуждают различные идеи и смеются, представляя Ликвидатора в действии. Может быть, сделают что-нибудь и по поводу Мёртвого Сондерса. Ликвидатор может взять Пола Эллиота с собой на задание. Максвелл стряхнул член и помыл руки. Осмотрел своё лицо в зеркале. Уродливая рожа была у него, однако, и с женщиной он не пересекался и близко уже ровно пять месяцев.Всё это заставляло его чувствовать себя профессиональным издателем, или может быть журналистом, работающим в таблоиде или в одном из этих дерьмовых футбольных журналов. Они были отстоем из отстоев, некоторые из них любой ценой пытались достичь успеха, и он был доволен тем, что имел сейчас, водит свой грузовичок, доставляет «Никаких исключений» в дешёвую типографию, которую они нашли в Кристал Пэлас. Они используют бумажные платы, что означает снижение затрат, а менеджер похож немного на Дэйва Уэбба, и это приятно. Как хобби – это классно всё, но ему не хотелось бы, чтобы это стало основной работой. Уж чего-чего, а в честности Максвеллу не откажешь. Он отвернулся от зеркала с отвращением.Тем временем Вине озаботился рождением своего творения. Ликвидатор должен быть немного пацаном, он не собирался делать его одной из этих телезнаменитостей, которые без конца говорят о футболе, но когда их спросят поподробнее о чём-то, предпочитают в специфику не вдаваться. У Ликвидатора должен быть полуагрессивный внешни вид, и он будет врубаться в суть вещей. Может быть, это должен быть получеловек, полумашина. Не будет суда присяжных, справедливость будет мгновенной и окончательной. Вине попытался придумать сюжет, включающий в себе и лицемерие политиков и капитанов футбольного бизнеса, а также одержимость деньгами, в которой погряз этот спорт. В данный момент он рассматривал всё в широкой перспективе и видел футбол как микрокосмос, отражающий общество в целом.- Я считаю, что люди оценят упоминание о ценовой политике, – говорит Тони. – Все, с кем я говорю, считают, что их обдирают, в не зависимости, о каком клубе идёт речь. Это всё дойдёт до черты, когда народ возмутится и плюнет на всё.Джефф не был уверен в этом аспекте, утверждая, что хоть он и не согласен с повышением цен, но, если английские команды хотят быть конкурентоспособными с большими шишками в Европе, с итальянскими, испанскими клубами, которых поддерживают крупные корпорации и которые способны грести деньги лопатой на стадионах, выдерживающих сотни тысяч людей, то и нам нужны инвестиции. А иначе будет только утечка талантов в Милан и Барселону, и к чему тогда придёт английский футбол? Топ-игроки пойдут туда, где деньги, если уж честно, каждый не отказался бы переехать жить в Италию и зарабатывать двадцать тысяч в неделю. Все согласились, кивая головами, сразу же уточнив, что если дело касается Челси, то тут утечка игроков – проблема не актуальная: итальянцы и испанцы этого добра не хотят.Максвелл говорит, что это все отстой, какие деньги зашибают игроки. Как можно оправдать заработки от десяти тысяч в неделю и выше? Вине согласился, хотя никто из нас, конечно, не отказался бы. Но тему эту следовало обсудить, и Ликвидатор будет разбираться с парой тоттенхэмских звёзд и их агентом, но сначала он сведёт старые счеты и навестит Тэтчер и Мойнэхэна. Вине позволил истории развиваться, рисунки, которые он сделает, уже формируются в голове, месть будет движущей силой – он сейчас думал об обязательных удостоверениях личности и дорогих местах на стадионе.Ликвидатор ехал на юг, на поезде Далвич, игнорируя покупку билета, разрисовывая стены граффити. Он слышал, что Мэгги вернулась домой после мирового турне и, скорее всего, страдает от разницы во времени. Он знал адрес, нашёл дом и перелез через забор сада. Разбил окно и вскоре уже был внутри. Денис валялся на диване с пустой бутылкой шампанского на полу. Ликвидатор продолжал двигаться. Сама же Тэтчер была наверху, в спальне, и крепко спала. Дом был богато декорирован, в удачных местах были размещены орнаменты со всего мира. На Винса произвел впечатление сделанный Железной Леди выбор артефактов, но Ликвидатор сказал ему не быть такой безмозглой дубиной -у них важное задание. Он сказал смиренному Винсу, что это, скорее всего, подделки, а оригиналы хранятся в банке. Мэгги бережёт свои сокровища на чёрный день.Хорошо выглядел Ликвидатор. Вине прекрасно представлял черты его лица с чётко сформированным выражением наёмного убийцы. Он подумал о том, что надо что-то придумать с глазами, преувеличить размер или наполнить их отражениями, но потом подумал, что тогда герой CFC будет похож на козла, да потом это и трудно нарисовать. Он ещё не знал, насколько хорошо получатся рисунки. Ликвидатор будет одет в джинсы и чёрную куртку. Коротко подстрижен, но не бритый. Всё, что теперь нужно сделать – это перенести мысленный образ на бумагу, и всё, можно двигаться. Но это непростая задача.Ликвидатор прошёл наверх и встал над бывшим премьер-министром, Вине прошептал, что эта тётка стала бы Королевой, если бы Королева позволила себе такую конституционную нелепость. Она оказалась лысой, рядом на тумбочке лежал парик. Железная Леди постарела. Теперь, когда Ликвидатор оказался в доминирующем положении, Вине не знал, что делать. Убийство и пытки могут расстроить читателей с врождённым уважением к слабому полу, и тем более к пожилым, так что вместо этого он выбрал татуирование. Он использовал хлороформ, чтобы усыпить Тэтчер, и изобразил традиционный герб клуба на правой руке Железной Леди. В следующий раз, когда будет здороваться с иностранным политиком, камеры это уловят – челсинский лев, завёрнутый в Юнион Джек. Хотя, если подумать, то, может, флаг – не такая хорошая мысль, только добавляет националистического флёра. Уходя из дома, Ликвидатор раздолбал Денисов бар.Вине понимал, что сюжет не слишком сильный. Его аудитория ожидает более решительных действий, если челсинский герой хочет соответствовать своему имени. Так теперь в наши дни и должно быть. Всё будет чётко – добро отделено от зла без всяких пересечений. Следующим будет Мойиэхэн. Может быть, там следует получше постараться Мойнэхэн теперь работал разносчиком газет в Сёрбитоне и Вине решил изобразить его на манер куклы. Как только Ликвидатор оправился от оргии с Тэтчер, он вычислил Мойнэхэна, и использовав хлороформ, засунул его в чемодан. Теперь он подержит бывшего парламентария в холодильной установке до начала игры Челси с Миллуоллом. Потом он возьмёт его с собой в юго-восточный Лондон, и как раз перед тем, как два моба пойдут друг на друга, он вытащит Мойнэхэна, и, во вспышке рабочей солидарности по поводу классового врага, они объединятся и разорвут его на части.Максвелл вернулся в комнату и сел на своё место. Он и правда вполне чувствовал себя крупным издателем, а потом, как говорится, большие пацаны могут делать что хотят. Представишь себе всю власть, способность влиять на выборы и определять их результаты, формировать мнение миллионов людей по всему миру. Что бы сделал Руперт Мёрдок в качестве следующего шага на его месте. Максвелл проработает на своей должности год, а потом ротирует к Тони и Джеффу. В «Никаких исключений» будет демократический подход. Максвелл прокашлялся и приготовился говорить. Он настроился на что-то глубокое, ^«готовился ошарашить своих товарищей аналитическими способностями и издательским профессионализмом, но… на хуй всё это – ведь это всего лишь футбольный фанзин, они ж не правительство собрались свергнуть. Ему хотелось пить, несмотря на выпитое кофе.- Кто-нибудь хочет в паб сходить? Вдохновиться? Можем продолжить редколлегию там. Харп варит хорошее пиво, а потом у них в музыкальном автомате есть «Ликвидатор». Кто хочет освежиться?Коллектив взял свои куртки, Максвелл выключил свет. Всё шло хорошо. Пинта «Гиннеса» сейчас – то, что нужно. Он бы убил за нее.



ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ



Медсестра, поправляющая мою подушку, пахнет розами. Чем-то таким. Некий цветок растворился и превратился в жидкость, оказался в баночке и был продан за солидную плату. Она хороша. И халат её не портит, не то, что я увлекаюсть девчонками в медхалатах, не в том смысле, что мне нравится трахаться с ними из-за того, что на них есть официальная печать, но эта одежда делает её особенной. Какой-то другой. Медсестры несут вахту, помогая таким как я, и её это делает более женственной, чем все те разбитные шалавы, которых ты снимаешь, трахаешь и больше уже никогда не встречаешь.Хотя, был один случай, в Честерфилде, по дороге с матча на севере. Не помню где точно, может быть в Олдхэме. Оказались мы в клубе, забитом под завязку копами на отдыхе. Я напился на стопках, прошёл черту невозврата, сижу за столом, разговариваю с женщиной этой в чёрной узкой юбке, сетчатых чулках, сногсшибательной задницей, и на Гарри Глиттеровских каблуках. Она ничего была себе, и я уже к ней пристроился. А потом она наклоняется ко мне и говорит, что она – полицейская. Говорит, ей нравится быть силовичкои, потому что она может смотреть на мир вокруг и понимать, что может повязать кого хочешь – когда угодно и где угодно.Меня вывернуло. Падаль. Я уже вроде настроился на добрый секс, а тут выяснилось, что у неё чума. Но я как-то собрался и начал думать себе: а прикольно было бы трахнуть полицейскую. Поприкалывались бы с пацанами, когда я расскажу им, как я вздрючил полицию. Я попробовал представить её в форме, но как-то не получалось. Вид у неё был как у любой другой субботней транзитной визы. И потом она начала говорить, что у неё есть наручники в сумке, и если кто-то начнёт к ней докапываться, даст по яйцам и повяжет гада. Говорит, никого не боится здесь. Вокруг полно её сотрудников, если что поддержат.У меня голова кружилась, и я ей сказал, как люто ненавижу легавых. Хотел бы один экземпляр взъебать. К счастью, музыка это заглушила – она просто сидела – улыбалась и строила глазки, как любая другая тётка в поисках налкн. Тоже была порядочно под шафе, ничего путного не говорила. Я понял, что брякнул, и решил смягчить это дело немного, вроде всё нормально с ней, но она меня всё же отшила. А могло получиться неплохо. Потом, когда она отвалила, я поговорил с Марком и Родом, и мы тоже свалили по быстрому. Только этого нам не хватало – общения с мусора-ми субботним вечерком. Я с кем угодно посижу-выпью, но всему есть предел. Надо соблюдать нормы.Сестра спрашивает, как я себя чувствую. Говорю: боюсь, что не очень. Вот что бывает, когда тебя настигает Миллуолл. Я говорю ей, видок у меня, наверное, порядочный: два фингала, порезы и ссадины всюду. Всё моё тело ноет – с головы до ног. Она говорит, что снаружи я хуже, чем внутри. А у меня три сломанных ребра, трещины в скулах и синяки почти по всему телу, но мне повезло, что так обошлось. Она говорит, что на свете полно больных на голову людей. Говорит, что не понимает, как банда мужиков может напасть на человека только из-за того, что он болеет за другую команду. Я пожимаю плечами. Больно от малейшего движения. Я говорю, что тоже не понимаю. Непонятно это, в чем смысл? И она говорит, что я обязан жизнью полицейскому, который оказался там вовремя в какие-то доли секунды.

– Сюда столько людей поступает в таких страданиях, ужасных просто, поэтому когда привозят эту пьянь в зарыганной одежде с разбитыми головами после драки, я чувствую, что не навижу их. У них есть здоровье, деньги – и все равно: они идут и колошматят друг друга совершенно ни за что.Её зовут Хизер. Она с запада Англии. Я вспоминаю Бристоль Сити и Роверз. Опять футбол, всегда он. Хизер – Леди с Фонарём – вспомнилось мне. Наверно, все медсестры такие. Но это романтический взгляд, конечно, потому что ничего торжественно-гламурного нет в вытаскивании уток и мытье задниц, хотя, наверно, в этом должно быть что-то особенное, потому что козлы, о которых пишут в заголовках газет, заслуживают хрен в шоколаде, а получают в неделю больше, чем медсестра в год. Служение обществу – вот что должно цениться.- Поступают дети сюда с ожогами от сигарет по всему телу. Избитые, измученные – родители поработали. Маленькие детки, в синяках, порезах, волосы клоками выдранные. И после этого – мужики, пьяные в хлам, и оскорбляют еще тебя при этом. Ты их просто ненавидеть начинаешь, потому что кроме себя они никого не видят и не знают. Они злые, но не понимают, почему. Они ничего не пытаются понять. Тратят кучу денег на выпивку и наркотики, и куда это их приводит? Эти субботние развлечения деформируют людей – во всех смыслах.У Хизер весёлый голос, несмотря на резкость её слов. Она поправляет мою постель, убирает тарелку и кружку. Постоянно в движении, всё время что-то делает, сгибается-разгибается, почти задыхается от всего этого бега по кругу. Ни минуты передыху. У сестер нет времени слоняться без дела и молоть языком. Дорога каждая секунда. И им надо держать себя в настроении, а иначе можно сломаться от всего, что они видят – все эти страдания и боль, каждый раз, когда приходишь на работу. Я бы не выдержал.- Попробуйте поспать немного. Доктор потом придёт, вас посмотрит. Пару недель поваляетесь – будете в порядке. Надо дать себе подлечиться. Будете как огурчик, и больше нам видеться не придётся.Хизер идёт по палате. Красивая фигура. Я представляю нас вместе в постели. Она останавливается у постели мужчины с грустным лицом. Не знаю, что с ним, но, кажется ничего хорошего. Я не слышу, что она говорит, а он просто кивает. Мне он не интересен, я смотрю на Хизер. На меня она не оглядывается, пока разговаривает с ним, потом скрывается в глубине палаты. Хорошая она, настоящая леди высший класс, но я знаю, что с ней у меня ничего никогда не будет.Разные у нас пути, и, если быть откровенным, я должен признаться себе, она это поняла. Но все имеют право на жизнь – не я не собираюсь сидеть себе и думать, какое я говно, потому что когда много думаешь – это вредит здоровью. Это как предупреждение на сигаретах. У меня и так полно проблем. Рука у меня – перевязана, рёбра – тоже. Я – катастрофа. Хизер говорит, у меня столько синяков, что можно начать продавать на рынке. С чувством юмора у нее все в порядке. Врачи сделали рентген и просканировали мозг. Я поправлюсь. Мне лучше, чем многим бедолагам вокруг меня. Я стараюсь не двигаться. Чувствую себя стариком, прикованным к постели на ближайшие двадцать лет. Какой чудовищный способ провести жизнь. Я чувствую себя дерьмово, очень дерьмово – от стыда перед этими беднягами, которые прикованы к дому с рождения и до самой смерти. Помимо физической стороны, всё это наверняка ещё и с ума сводит. Меня бы скука убила. Даже сейчас мне хочется встать – пройтись, но по крайней мере я знаю, что через пару недель или вроде того, я смогу выйти. Буду как новенький через пару недель.- Хорошая она, эта сестра. Я в любой момент дам ей меня обмыть, когда она захочет. Я может и постарел, но всё ещё могу кой-чего. Не разочарую её.Я не отвечаю и делаю вид, что сплю. Палата живёт своей обычной жизнью, и мне не интересно говорить с парнем на соседней койке. Один из тех козлов, которые любят все знать. Говорит не останавливаясь, но ничего путного. Читает все газеты и знает миллионы фактов и цифр. Считает, что собаку съел в политике – эксперт, вон у него серьёзные издания, рядом комиксы, правда. Мне плевать на все эти комитеты и споры между лидерами партий. Сборище козлов, и их пиаровские выкрутасы на меня впечатления не производят. А он – пусть себе пиздит, на здоровье. Я не открываю глаз и начинаю засыпать.- Просыпайся, урод, – Род включает меня. Его голос проносится у меня по позвоночнику. Как будто нажал на газ. То, что он сказал – просто удар по яйцам. – Можешь стараться, сколько хочешь – никто не поверит, что ты Спящая Красавица. Ни одна сестра к тебе не подкрадётся, чтоб поцеловать и разбудить, спасти её от всего этого кошмара. Ни с таким лицом, нет.Марк и Род стоят над кроватью и смотрят на меня, в руках пластиковый пакет – Люкозэйд и печенье. Выглядят здоровыми и в форме, на пике жизни, хотя у Марка небольшой фингал под правым глазом. В остальном – ни царапины. Можно побывать в Миллуолле и вернуться целым – вот тебе подтверждение. Даже польза от этого – опыт. Учишься без особых трат. Это как лотерея. Вот тебе пара симпатяг, делают вид, что сочувствуют. Больница всё-таки. Гады.- Ну ладно тебе, Том, давай, – Марк ест печенье из одной из пачек, что они принесли. Говорит с полным ртом. Скотина. – Давай, соберись. Посетители пришли. Сестра говорит, у нас целый час есть, если что. Говорит, жить будешь, тебе повезло, что голову не оторвали. Дура. Что она вообще понимает? Ей надо хорошей палки в жопу, подлиннее. Сразу бы в порядок пришла.Они приставляют стулья и усаживаются по обе стороны кровати. Я приподнимаюсь немного, чувствую себя беспомощным и думаю: оставили бы они сестру лучше в покое. У меня чувство, как будто я беременная домохозяйка, жду, что вот-вот ребёночек полезет. Или инвалид, которого изнутри болезнь пожирает, пробирается к мозгу, и я в конце концов превращусь в чудилу, разговаривающего с кофейными автоматами в метро. То же самое бывает, когда гриппом заболееешь, но вот это в сто раз хуже. Выходишь в тираж, становишься беззащитным. Остаёшься на милость других, ничего не контролируешь. Ничего не можешь делать сам.- Ты куда пропал? – Род качает головой и забывает дать мне сумку, с которой пришёл. Просто ставит её к кровати Две коробки печенья вываливаются наружу. Они не замечают. Род продолжает:- Настоящее безумие было, охуенный хаос. Просто смотришь, что рядом с тобой творится, дальше не пытаешься даже. Знаешь по лицам с кем ты, но всё перемешивается, не будешь же всё время оглядываться каждую секунду.- Мы не знали, что на тебя наехали, пока не заметили, как Миллуолл выбивает говно из кучи белья. Потом присмотрелись – вроде ты, но так и не были уверены до конца, – Марк смотрит себе под ноги, сосредоточившись на носке своего правого ботинка.- Мы тебе никак помочь не могли, – у Рода виноватый вид. Я знаю, они чувствуют, что подвели меня.- Там сотня или больше народу было, словно девятый вал. Много народу просто, всюду этот Миллуолл. Но ничего, мы справились.- Ты вроде был, потом раз – исчез, – Марк поднимает взгляд. – Всё так быстро происходило, не успеваешь даже подумать.Они похожи на пару бабулек, я ведь и так всё знаю. Они бы помогли, если б смогли. Зачем эти объяснения? Большинство парней из тех, что там был, пришли бы на помощь. Но в таких ситуациях – никакой организации, всё происходит спонтанно, само собой. Сплошная лотерея. И если ты упал – то всё, не повезло, забьют. Я говорю им: ладно, проехали. Они не виноваты. Ничего нельзя было сделать. Классные парни. Сопереживают. Даже как-то не по себе. Стараемся не смотреть друг другу в глаза. Что делать, попадаешь в такую переделку, как с Миллуоллом – всё, принимай, что дают, смирись.Эти гады наверху вас пиздят о свободе выбора, но все варианты расставлены и определены ещё до старта. Никто тебе не даёт особо выбирать. Повезёт немного – становишься героем дня. Запорешь дело – и прямо в травмопункт. Марк и Род, чувствуется, успокоились. Видимо, их мучила эта ситуация. Я их легко могу понять, потому что дело – не в победе или поражении, а в достаточной смелости решиться на это. Всё дело в том, чтобы быть вместе* В том, чтобы войти во двор Миллуолла и оставить свой след. В том, чтобы заставить себя сделать ещё один шаг и показать, кто ты и что ты. Но чистого победителя или проигравшего в этот раз не было – просто классная драка, хотя, принимая во внимание соотношение сил, мне кажется, что Челси вышел из нее с честью.После того, как мы проиграли, ты всё об этом говорил – не мог остановиться, – говорит Марк, пытаясь меня подбодрить, и превращает матч с Миллуоллом уже как бы в историю, в легенду, которая будет расти и развиваться с годами.- Миллуолл – ебнутые псы, лютые мудилы, но мы неплохо справились, учитывая расклад. Фейслифт получил кирпичом по башке – четыре шва наложили. Кровь у него на джинсах была, словно он ею рыгал. Голубой кровью, бедняга. Одежду он точно просрал – говорит, отправит Миллуоллу счёт.Внутри было нервно, но помимо пары стычек у поля, ничего особенно вроде не происходило, – говорит Род. – А после матча Миллуоллам просто крышу снесло и они на мусоров наехали.- Мы выходим со стадиона, нас держат собаки и воронки. Они наготове – вытащили щиты, дубинки смаслили. Половина баттерсиского приюта собачьего парилась – зарабатывала себе на Педигри. Овчарки всюду, и копы – на взводе. Они нервничали, как пить дать. Миллуолл был ниже по улице, и они рвались вперед, как психи – хотели разобраться с Челси.- Мы только и слышали – то стекло бьётся, то гул коповских ботинок вдоль по улице – блокировать толпу побежали. Нас мусора прижали и стали двигать к Саут Бермондси потом отправили на Лондон Бридж. Они в поезде были -’ всюду. Доехали с нами до Лондон Бридж на случай, если Миллуолл там на нас наедет, или мы бы постарались подсуетиться ещё раз. Мы долго там тусовались, но ничего не было. Многие из Челси сели в метро на Нью Кросс и свалили в Уайтчапел.Все вдруг замолчали, и они думают, наверное, что хватит уже про Миллуолл, особенно про тот восторг, который они испытали, потому что в конце концов это я получил по балде, я, который лежит сейчас в больнице и мучается, я, который, как считает Хизер, обязан жизнью Муниципальной Полиции. Пофиг. Зато какой-то в этом есть смысл. А когда выйду – это будет другое дело. А вчера, когда я пришёл в себя, лежал в постели, смотрел на потолок, рядом вокруг меня сопели, дышали и кашляли все эти старые, тоскливые мужики, усыплённые дезинсектором, я думал о Миллуолле. Как будто это был страшный сон, но наяву.Мне немного страшно было, когда я начал, хотя сейчас чувствую себя из-за этого мудаком и, конечно, никому об этом не скажу. Такого раньше не было. Норвич – драка в песочнице по сравнению с этим. Сначала подумал: я, наверное, хиляк, но дело не в этом, точно нет. Просто понимаешь, что тебя могут сейчас убить, покалечить, лишить зрения, повредить мозг – и это всё, на всю жизнь. И тут ты чувствуешь, что хочешь уйти. Выключить телевизор, сказать, что пошутил. Пошутил и всё. Не обижайтесь, ребята. Не надо всё так всерьёз воспринимать. Мы же все песню слушали -футбол это всего лишь игра.- Когда они тебя выпустят? – Род продолжает разговор. -Выглядишь хреново. Сестрёнка сказала, скоро поправишься. Говорит, ты у нас молодой, сильный, у тебя перед crapiij ками преимущество. Хорошая тёлка. Мне кажется, ты ей нравишься, судя по тому, как она про тебя говорила. Пригласи ее в паб. когда поправишься, говорят, медсестры шалуньи ещё те. Они столько тел видят постоянно, ну и ничего не боятся, когда до дела доходит.Я думаю о том, что сказала Хизер. Мужики выбивают куски друг из друга, а ей приходится их ставить назад. Я знаю, что она права. Понимаю её логику. Но это ничего не изменит. Она никогда не поймёт мои доводы, потому что думает по-другому. Мне кажется, что вся страна вещает на миллионе разных волн. Получить по башке в Миллуолле -дело плохое, но я знаю, почему это произошло, и сюрпризом это не стало. Другого от этого воротит. А я просто чувствую боль по всему телу. Отпинали с ног до головы. Сейчас меня это волнует, всё это, потому что мне больно. А через пару недель – кто знает?- Я говорил с этим шотландцем со склада, – вступает Марк. – Я ему рассказал, что случилось, сказал, передаст куда надо. Бригадир позвонил, спрашивал, чем помочь, только скажи. Ещё сказал, что может кто-то из ребят постарается зайти к тебе – проведать. Хороший мужик, кажется.- Твоя мама тоже звонила. Хотела знать, что случилось. Потом папаша твой звонит. Они вчера приходили к тебе, но ты в ауте был. Сказали, что сегодня вечером ещё зайдут -волнуются.Интересно, как они узнали. О таких вещах лучше матери самому говорить, плохо, что она от кого-то узнала. Когда я был малой и легавые пришли к нам домой, папаша дал мне тумака, а мама просто плакала и выпила полбутылки чего-то, что там под рукой оказалось. Жаловалась, как она детей подвела. Это был единственный раз, когда я чувствовал себя виноватым. Я – малолетний преступник, машину увёл или ещё что, а ей было так плохо, как будто это она виновата была. Глупо так мыслить – ты тоже чувствуешь себя козлом. Я этого так и не забыл, но когда взрослеешь, не хочешь, чтобы родители участвовали в твоих передрягах.Марк с Родом досиживают до конца. Час быстро пролетел. Перед уходом они вспоминают про печенье и Люкозэйд. Дают мне, немного краснеют, говорят, им сказали, что Люкозэйда и печенья хватит – больше ничего не надо Ржут. Я смотрю на них, как они идут по палате. Потом оглядываются и показывают мне «дрочилу». Опять ржут и скрываются за углом.Вскоре я начинаю дремать. Опять возвращаюсь на юг Лондона. Воскресенье, время шесть утра, на улицах – никого. Солнце – такое яркое, должно быть, лето. Я вижу золотую табличку на только что перестроенной стене. Единственное строение в районе с чистыми кирпичами. Табличка отражает солнце. Я вынужден прикрыть ладонью глаза, чтобы прочитать, что там. Я – старик. У меня седые волосы и я хромаю. Страдаю артритом. Но у меня есть палка с гербом Челси. На табличке – моё имя. Написано, что я умер за родину и похоронен на месте гибели. Оглядываюсь вокруг, но вокруг только бетон и крест посреди улицы.Я резко просыпаюсь. Вспоминаю сон. Херня какая-то. Опять засыпаю и вижу себя с Хизер в общежитии медсестёр. У неё своя комната на десятом этаже с видом на Лондон. Я смотрю на поезда, разрезающие кварталы как механические змеи. Ни звука. Поздний вечер, и огни поездов резко выделяют их из тьмы. Я вижу километры неясных балконов. Всё расплывчато. Вдалеке башня Почтамта с мигающим светом наверху. Я под освещением, но меня никто не видит. Мне нравится Хизер. Она не как все. Я оборачиваюсь, она раздета, спиной ко мне, открывает шкаф, полный плёток и вибраторов. Напоминает мне ту рафинированную тёлку после суда в Хорсферри. Она лежит на постели и говорит мне, что я поправлюсь через пару недель. Марк и Род ржут в телевизоре. Говорят мне, это всего лишь ещё одна денежная метла. За деньги работает. За утки и вытаскивание говна классно платят. Твёрдая валюта.- Том, что с тобой, сынок? – Я опять просыпаюсь. Больно. Мой отец стоит у постели. Я смотрю за окно, темно. Проспал, наверное, долго.У меня подавленная эрекция под одеялом, потому что Хизер оказалась не той, какой я себе ее представлял, но она ожидает от меня действий. Эрекция спадает в секунды. Как только я привыкаю к свету, Хизер забыта. У отца под мышкой – кипа газет. Почитать принёс, говорит. Хороший счёт в очередном туре. Назад в Дерби. Улыбается слегка неуверенно и садится. Снимает пальто. Заговаривает со мной немного нервно, смотрит на мои бинты и синяки. Потихоньку привыкает к моему виду, и я уже не чувствую себя так неловко.- Мама хотела тоже прийти, но мы не знали, как ты себя чувствовать будешь, а ей сегодня сверхурочно работать надо, но через пару дней она придёт. Мы тут вчера были, но ты спал, а сегодня позвонили сюда утром, сказали, что ты в порядке.Мой старик неплохо выглядит, здоров. Глаза у него горят, как будто пил вчера. Вот старый дурачина, думал, я сдохну, наверное. Хотя когда речь о твоих детях, беспокоишься, конечно. По крайней мере, он понимает, что лекции мне читать не стоит. Я же уйти не смогу.- Я тут говорил с парой сестёр, они говорят, что будешь, как новенький через пару недель. Мы узнали от отца Гари Робсона, а ему Род сказал. Мы сначала очень заволновались. Думали, помрёшь, не дай Бог. Испугались, в шоке были. Но ты вроде ничего. Ясно, что не слишком, но по крайней мере не парализован, ничего такого.Мне почему-то кажется, что он должен быть более расстроенным. Не знаю почему. Глупо. Не то что мне надо, чтобы вокруг меня суетились, и я бы вообще предпочёл бы, чтобы он не приходил, но раз уж он здесь, то по меньшей мере мог бы заметить, что хоть я и жив, но прошёл через мясорубку и боль не скоро пройдёт. Глупо, я знаю, но такие мысли выскакивают хрен знает откуда, и ты и опомниться не успеваешь, как понимаешь, что бредишь. Наверно, это лекарства. Отец распрямляет ногу. Сейчас чего-нибудь расскажет. Поделится со мною жемчугами мудрости. Ну прям точно – отец с сыном – картина с выставки.- Когда мы малыми были, мы с твоим дядей Барри пошли в Эктон, в ирландский паб с группой местных парней Пара из них была в переделке там однажды, и «пэдди» эти одному из них зуб молотком выбили. Мы сели в поезд, доехали и выпили пивка в баре на углу. Знали, что делать. Сидели в пабе часа три, а когда вышли, было ясно, что надо готовиться к драке. Подходим к Микову бару прямо перед закрытием. Они вылазили в стельку пьяные оттуда Закоренелые сволочи такие. Матёрые – моряки. Они из нас говно выбили. Меня в живот пырнули и я литр крови потерял. Мог умереть – выжил. Помню доктора – индус. Сказал, что родом из Западной Бенгалии. Их тогда немного было у нас, он выделялся. На Ганди был похож. Странно, помнишь вот такие вещи. Хорошие они люди, индусы.Я смотрю на своего старика, слегка вытаращив глаза. Вообще-то я удивлён. Не представлял, что он такими делами занимался. Не то, что я изумлён тем, что такие вещи происходили. Ты в этот момент как бы понимаешь, что твои родители не всегда были белыми и пушистыми, как это кажется, когда ты ребёнок, но все равно, как-то… Я думаю о том, зачем он мне сейчас это всё говорит. Наверно, хочет сказать на свой манер, что понимает меня. Мне не важно, понимает или нет, но он продолжает. Мне интересно – он говорит занятные вещи, но все-таки не обязан ничего говорить. Некоторые вещи не обязательно проговаривать. С родными и друзьями не обязательно длинные речи держать.- А потом я ушёл в армию. Проходили мы физподготовку. Это рядом с Сэйлсберри было, тяжкий труд. Но нас это закалило. Был у нас один парень с северного Лондона. Эдмонтон, кажется, звали. Думал, он царь и бог. Он не такой уж и бивень был, но любил наезжать на парней, которые ему послабей казались. Попробовал до меня докопаться однажды. Весь день подкапывал. Говорил, что я слабак. Я его боялся вообще-то. Чего уж скрывать. Но к вечеру он меня достал. У меня в голове что-то щёлкнуло. Как будто в меня дозу силы кто-то вколол. Это как в газетах пишут про крэк. Он вышел из барака и пошел на задний двор ботинки свои начищать. Я зашёл к нему сзади и приставил нож к горлу. Поставил его в замок, как нас учили. Зафиксировал нож на глотке, остриём у кадыка, точно, как и учили. Хотел его убить, но сдержался. Если бы мне за это ничего не было, я бы убил и был бы доволен, но я себя держал под контролем. Он начал плакать. Я ему говорю, если будешь меня доставать, ты – мертвец. А он ноет и говорит, что не хочет умирать. Прощения просил. Я ушёл и со мной он больше не разговаривал.Я пытаюсь понять, почему он мне это рассказывает. Есть тут какой-то скрытый смысл или он просто хвастается, что тоже был крутым парнем в молодости. Он улыбается Хизер, когда она проходит мимо, говорит ей «привет!». Потом молчит, хотя я вижу, как он на неё смотрит, походку наблюдает. Спрашивает меня, хочу ли я выпить – принёс бутылочку джина небольшую. Я укоризненно качаю головой, смеюсь, но говорю: давай, пей. Он очень старается, чтобы никто не заметил, боится, вычислят его и проблемы будут.Говорит, ну вот, так-то лучше. Немножко джина и рассказ о жизни, как оно было. Говорит, что всегда Миллуолл не любил. Банда хулиганья, по жизни. А он-то думал, все эти футбольные беды уже в прошлом. По телевизору их уже не видно так часто. Похоже, он счастлив. Он даже улыбается, что для него – совсем необычно. Забавная ситуация. Я думал, он будет в шоке, а он сидит тут и, кажется, доволен визитом.



ДЕРБИ ДОМА



Я чувствую себя как ребёнок. Полным жизни и рвущимся вперёд. Ничто меня не остановит. Миллуолл – зто просто ещё одна легенда, которая будет повторяться без конца. У меня на коленях сидит малыш, смотрит, как старикан говорит, от него несёт выпивкой, вставная челюсть потрясывается, воздуха ему не хватает. Это потом – сейчас же мне хватит того, что тридцатка наших парней слоняется по улицам между Эрлз Корт и Фулхэм Бродвей. В районе была замечена фирма Дерби, и нас оповестили по мобильнику. Если найдём их, компенсируем потерянное время. Я в ударе. Чувствую себя отлично. Дерби, может, и говно в футболе, но несколько готовых к делу личностей у них найдётся. Матчи кубка зимой, посреди недели – идеальная вещь. В них есть дополнительный адреналин от конкуренции и темноты, чтобы укрыться. Главное, чтобы не очень холодно было и яйца не отморозить, тогда классные вечерки получаются.Мы идём по улице со стороны Джолли Молстера. Пара парней заходит в первый паб на пути проверить его на предмет наличия Дерби. Паб переполнен, но Челси. Продолжаем движение. Идём навстречу потоку приличных граждан, выходящих из мёртвых переулков, направляющихся к Стамфорд Бридж. Держим глаза востро, обследуем бетон, когда народ проходит. Но тротуар здесь золотом не вымощен, только окурками и старой бумагой. Даже Дэйв Уит-тингтон сдался, когда приехал в Лондон. Довольствовался трахом своей кошки. Они пытаются прийти пораньше, опередить толпу, появляющуюся прямо перед вводом мяча в игру. Нагнетают атмосферу ожидания, как и все мы, когда были детьми с круглыми глазами и верили, что однажды тоже выйдем на поле. Никаких шансов. Проверяем ещё один паб за углом. Теперь моя очередь, я захожу внутрь с Марком. Ничего не происходит. Просто толпа мужиков с газетами и программками – беседуют о футболе.

– Пойдёмте зайдём, выпьем и там подождём немного, -командует Харрис, когда мы оказываемся снаружи. Я бы выпил пинту. Согреемся, кровь быстрей потечёт. Если Дерби идут с Эрлз Корт, они всяко здесь пройдут. Либо здесь, либо по Норт Энд Роуд, но там вряд ли – большой крюк для них. Хорошие шансы, что они в нас упрутся в конце концов -хотят они того или нет. Если прижмём зад к стулу, дождёмся – всё будет нормально. Кто умеет ждать – получает сторицей.Половина из нас заходит через один вход, другая – через боковой. Пара парней помоложе идут оглядеть округу. Нет смысла стоять на углу улицы, как толпа сирот, и вызывать сочувствие. Так что мы заходим в паб, и, хотя никто не смотрит прямо на нас, атмосфера слегка меняется – мужики внутри, продолжая разговор, бросают на нас осторожные беглые взгляды – вычисляют. Заведённые рты во временном коридоре. Обычная болтология. По нам видно, что мы Челси, шум возвращается к обычному уровню, группа мужиков пустобрешит о нападающих сборной Англии и об общем кризисе в футболе. Те же слова, те же мнения – год за годом. Экие мудаки, оставили бы уже это дело. Что вы сделаете против руководства? Так и со всем в этой стране. Англия в напряге.- Что думаешь по поводу Дерби? – Марк потирает руки. Как школьник в предвкушении просмотра украденного из местного магазинчика порножурнала – не дождётся, когда можно будет наконец взглянуть на сиськи и письки, жгущие ему дырку в кармане куртки.Марк сегодня в хорошем настроении. Я его довольным не видел годы уже. Его сокращают через пару месяцев и должны выплатить хорошую компенсацию. Он своё отработал и теперь ждёт свой чек. Думает, вот оно, достиг уровня мистер Большой, а о будущем ни на секунду не задумался. Даже не подумал, что будет делать, когда кончатся деньги. Говорит, он об этом не беспокоится – что-нибудь подвернётся, не хочет сейчас об этом сильно задумываться. Нет проблем. Вроде не распиздяй, а с мозгами как-то хуево. Не думает о будущем.- От них будет несколько парней сегодня, точно.Род наливает свой лёгкий эль в стакан, не прекращая говорить. Рисуется, делает вид, что он гений в действии. Смазывает имидж, мне смешно – пена эля слишком большая и грозит сейчас перелиться через край. Ставит его на картонную подставку, реклама всё стерпит.- Мы наехали на толпу Дерби в микроавтобусе – у Эрлз Корт, лет пять тому назад, – говорит Харрис, подходя к нам со своим тоником. – Мы к метро возвращались. Где-то час тусовались после матча, но ничего не происходило, так что мы поебашили к ближайшей станции. Злобные мы были на них, материли гадов, и тут этот микроавтобус останавливается на перекрёстке. Ну точно, прогнившее корыто, наверное, работало на трассе с самых заебанных времен, ну а внутри – Дерби, так что мы стали его пытаться перевернуть, двери сзади открываются – выскакивает это племя мидландских психов. Хуй знает, как они все туда поместились. Я не мог глазам своим поверить. Наверно, цирковой номер репетировали, хотя группой клоунов их не назовёшь, да и красотками на канате тоже.- Я помню этот случай, – присоединяется к нам Мартии Хоу. – Я не знаю, где вы, ребята, были. У тех крышу снесло. Здоровенные гады, в ослиных куртках. Они там не знают, что война кончилась. Ходят по своим джунглям, едят коренья десятилетиями в одеждах каменного века.- Человек двадцать на нас наехало, – говорит Харрис, принимая на себя роль расказчика. – Наверно, под сиденьями прятались или в проводке. Простые как жопа. При аргументах – металлические прутья и бейсбольные биты. Суки – додавили нас до середины улицы, мы и опомниться не успели. Нас просто шок подвёл, неожиданность всё-таки. Не то, что они нас гнали, больше мы как бы отступали, чтобы под контроль взять ситуацию. Вид у них был, как будто они говнобургеры жрут всю жизнь и двадцать пинт тёмного в день выпивают. Ну, в общем, нам это дало время организоваться. Нашли несколько кирпичей и прутьев, погнали сволочь из Дерби назад к их автобусу.- Билли кинул бутылку в переднее стекло, а водила запаниковал и попробовал задавить его. Нажал прямо на газ, думая, видимо, что он на электрическом автомобильчике на парковом аттракционе. Немного ругани и все отходят, Дерби вернулись в автобус целые-невредимые, только дико злые. Суки ржали, когда отъезжали. Задницы голые показывали. Пидоры. Растворились в ночи как дым.- Ехать, наверное, холодно было без переднего-то? – говорит Род. – Тупицы, скорей всего, и не заметили, пока полдороги не проехали, дохнуть стали от обморожения.Знавал я одного психа из Дерби несколько лет тому назад. Познакомился с ним в Польше, на матче сборной. Сумасшедший, как и все они, но парень неплохой всё же. В армии служил по молодости, но потом его выкинули оттуда за драки, когда он в Германии служил. Умный парень. Книг много читал и мог назвать всех премьер-министров и даты военные за сто лет. Знал историю с географией. Любую столицу мира. Не пил, и так тихо говорил, что приходилось останавливаться и слушать его. Держался в хорошей форме и футболом занялся. Не говорил с ним уже года три, наверно. Последний раз, что я про него слышал – он пошёл в систему. Это около года назад. Я точно не помню, хотя для него месяц даже погоду бы сделал. Он такой – смесь футбола, воровства и общего плохого поведения. Самое большое, за что его забирали – избиение.Свой был парень – из тех, про которых думаешь, что успеха в жизни добьются. Написал мне однажды, когда уже был в системе. Говорит, тут всё сжимается, как очко пидорапри виде фашистского марша, потому что летом было дело и много слухов всяких ходило. Все ждали назначения. Письмо прямое было. Фактическое. Хирургический образ мысли. Легко было представить, как он растёт в системе, делает себе имя, футбол станет для него хобби, даже скорее практикой, вероятно, ему достанется одна из последних практикантских позиций – сейчас от них избавляются. Мудилы, управляющие компаниями ни в чём, кроме быстрой прибыли, не заинтересованы.- Ты поправился уже, Том? – Фейслифт смотрит мне прямо в глаза. Я смотрю на шрам, оставленный на его лице Миллуоллом – попортили ему видок. Он не красавец, и этот шрам вряд ли отвратит от него толпу взбудораженных тёлок. Козлы этот Миллуолл, но мы были там, и этого у нас никто не отнимет.Этого нельзя отрицать. Мы были на их территории с большой миссией, прикололись над ними, расхаживали мобом. Но кто там остался? Я и ещё пара парней. Настоящий тяжёлый случай. Я что-то не видел там этого мудака, когда всё началось, но лучше так не думать – Фейслифт вообще-то не трус. Он псих. Мудак. Ёбнутый гад. Быдло, Но не трус. В конце концов – это самое важное.- В следующий раз, когда будем играть с Миллуоллом, точно отделаем их парней за тебя, – говорит Фейслифт, улыбаясь, пиздит как всегда. – Мы это сделаем даже если придётся туда ПОЙТИ за пять часов до игры и с пушкой. В следующий раз. Всегда есть следущий раз. Возьму с собой пистолет и снесу башку одному из этих сволочей. Но вечерок тогда выдался охрененный – с какой стороны ни смотри. Запомнится.Мне ему хочется возразить, но какой смысл? Я уже стою на ногах, и Миллуолл – предмет для разговоров, воспоминаний. Я не задумываюсь об этом слишком глубоко, особенно сейчас, на площадке, где половина южного Лондона старается изо всех сил выдать мне премиальных, хотя да, и правда вечерок тогда был охрененный. За сезон бывает немного достойных драк – на пальцах одной руки можно пересчитать – но Миллуолл был вообще уникальный, и хотя я и получил по балде – это вызывает уважение у ребят.Если бы я прятался или даже был нерешительным слегка, меня бы не сделали. Я пострадал, но за это есть компенсация. Уважение. Репутация даже. Это важно. В этом мире важно уважение, если ты конечно не один из политиков -выпускников частных школ. С другой стороны, – такая уж у них концепция уважения, своя, потому что всякий нормальный человек считает их отстоем. Не существует способов обмануть судьбу. Приходит время, когда ты вынужден отвечать. Можно, конечно, спрятаться, но если ты прячешься, ты не живёшь своей жизнью. Уж точно в футболе. Скоро про тебя всё становится ясно, и если ты и вправду мудак – можешь уёбывать.- Я надеюсь, они разбомбят этих арабских говнюков, – Билли Брайт смотрит телевизор, мигающий в другом конце бара. – Ебаные звери. Ракетой надо по ним. Это им прочистит мозги, уродам. Там же сплошная пустыня, земля ничего не стоит, чего не бросить чего-нибудь особенного туда и не избавиться от гадов? Убедиться только, что ветер в Англию не подует и дело сделано.Женщина на экране говорит о возможных воздушных атаках на ближневосточного диктатора. Звук тихий, но я слышу несколько слов. Всё те же старые фразы и доводы с оправданиями. Обычная херня. Надоело всё это слышать. Как долбанная реклама. Ничего целую неделю, кроме угро-зы бомбёжек, и уже очевидно, что правительство просто замыливает глаз и смягчает реакцию, чтобы не было протестов, когда они в конце концов решатся на дело. Пиар. Встанем все как один. Ещё одна серия «Коронейшн Стрит» или «Ист-эндцев». Улица ист-эндцев. Стандартный карри. Разведение бульдогов. Мы не увидим, как эти козлы горят, так что пофиг. Нам о себе надо позаботиться. Для нас форма и оружие на складе не приготовлены.- Ну и что там с сестрой в больнице? – Марк ожидает рассказа, но рассказывать нечего. – Она сплюнула или проглотила?Я пригласил Хизер в паб. Пара пинт, ужин. Я сказал ей что хочу поблагодарить её за то, что она вытащила меня. Я приглашаю. Она заулыбалась, смутилась, сказала, что у неё намечается несколько поздних смен, но просила оставить телефон – позвонит. Нежный способ сказать «нет», и я почувствовал себя дураком, что вообще её пригласил. Знал ведь в душе, что никаких шансов, но пока не попробуешь -не узнаешь наверняка. Сказала, что позвонит как-нибудь на этой неделе, но я знаю, что не позвонит, потому что она вычислила меня к концу моего пребывания. Она вроде бы заинтересовалась мною, но понимала, что я козёл. Вот так вот. Получаешь тех тёлок, которых заслуживаешь. Шлюха, делающая из тебя мудака на одну ночь – найдёшь такую на торговой улице, нет проблем. Жизнь – сука, а потом женишься на суке, а потом умираешь. Видел однажды такую наклейку на Ягуаре. Никто не превратит тебя в кого-то, кто ты не есть на самом деле.- Дерби идут с паба со стороны Норт Энд Роуд. – Харрис держит телефон у уха и прослушивает сообщение. – Ничего сверх нормы, но человек сорок где-то. Возможно, с небольшим подзаводом – заработают. Много пьяни, но и несколько пацанов. Ассорти. Будут здесь через какое-то время, сильно вроде не спешат. Осматривают достопримечательности. Улицы с террасами, мусорные баки, всё такое. Надо бы взять с них деньги за экскурсию.- Подожди пару минут, и мы дадим им бегущую строку про чудеса западного Лондона, – говорит Род.Мы выходим наружу, ни с того ни сего – вечер вдруг стал прекрасный. Прохладный, но ясный. Позволяет тебе сконцентрироваться. Приятно вдыхать и выдыхать этот воздух, свободный от испарений смерти и хлорки. Дождь смыл всю отраву. Мы идём по улице, держимся на тротуаре, взгляд вниз, как у приличных граждан, молчим. Сворачиваем за угол – впереди Дерби. Тупые уроды – ржут, шутят, как будто они в отпуске – полный живот испанской фасоли. Мы стоим на перекрёстке и ждём. Он немного заторможенные и не сразу нас замечают. Потом они видят – Челси, останавливаются. Комедия просто. Как бродячие собаки со вздыбленной шерстью, чешут головы, думают, чего дальше делать.Мы из двух разных измерений. Челси прилично одеты и не носят цвета. Дерби – старозаветная пьянь в майках клуба. Несерьёзный моб. Просто толпа мужиков вышла футбол посмотреть. Не те, которых мы ожидали, но ничего, иногда приходится довольствоваться тем, что есть.- Ну, давайте, дербиские мудаки, – Харрис тепло приветствует гостей. Делает шаг вперёд. Наш вождь.- Пошли на хуй, кокни, – орёт бивень в клубной майке, рядом полуприличный элемент, сзади пьянь с пивными брюхами и замедленными рефлексами.Мы ржём и атакуем. Не суперсобытие это, но на сегодня нам хватит, потому что главные лондонские дерби, такие как Миллуолл, Вест Хэм, Тоттенхэм – полукровки, плохая генетика. Северные – вообще чужие, и ты не ожидаешь крупномасштабных неприятностей, по крайней мере не посреди недели и не в такой близости от площадки. Не при нынешних технологиях и всяких штучках такого рода. Поля битв в залах казино и при камерах на крышах. Опять замедленное движение, и Харрис берёт на себя лидерство, Дербиский бивень старается ударить его лбом в лоб, мажет, рассекает холодный воздух, теряет равновесие – отстойный жлоб, разбивает себе челюсть за все старания. Короткая молотилка начинается, по морде, пинки, и Дерби сваливают, синхронно почти что. Все разворачиваются и бегут одновременно. Им надо быть на льду. Мы следуем за ними, понимая, что у них особого настроения нет, идём но полоске говна немного, потом оставляем это дело. Возвращаемся по той же дороге, Харрис качает головой. Мы наполовину расстроены, наполовину уставшие – найти получилось всего лишь толпу пьяниц, а не достойного противника.- Говнюки, – Фейслифт ржёт как сумасшедший. – Что они здесь, блядь, делают, если бегут, как только всё началось? Непонятные мудаки. Я понимаю – старики и малолетки, но не парни на пьянке на чужой территории. Пустая трата сил эти козлы.Мы растворяемся в боковых переулках, подальше от шума и суеты Норт Энд Роуд. Оставляем магазины людям, чья совесть чиста. Головы опущены, спешим увидить сброс мяча на траву, катание туда-сюда, а может даже и гол в ворота.Тупо, если подумать обо всём этом. Но для меня, Рода, Марка, всех парней здесь – это что-то большее, всё, что происходит вокруг футбола, образ жизни, который не может измениться, хотя ты знаешь – однажды изменится, когда ты станешь старый, разбитый, придёт новая фирма и сделает себе репутацию, продолжит традицию, но, по новым правилам, сместит акценты, чтобы избежать обнаружения, каждый раз опережая легавых на несколько лет вперёд, и лет на пять – общественное мнение и СМИ. И будет либо так, либо я закончу одним из этих чудил со скучным хобби, которые никогда не меняются, так что они просто живут себе день за днём, и никто их не трогает.Я вижу детей со своими папашами, идущими вдоль Норт Энд Роуд. Стоят у светофора – светятся как трёхмерные изображения, герои мультфильмов, воздух наэлектризован. Холод, дождь, лампы горят повсюду, единственная тёплая вещь зимой, и когда они пройдут Малстер и спустятся на Фулхэм Бродвей, они будут почти что дома – обсохнут. Потом они увидят прожектора, горящие как космические корабли. На лицах проявится религиозность; кажется Билли Шанкли сказал, что футбол – это даже поважнее религии. Известная цитата. Они услышат толпу, и когда ты ребёнок -это нереальное чувство. Это как я первый раз оказался на Челси и увидел толпу, поющую как сумасшедшая, движущуюся вперёд и назад, вскакивающую, страсти кипели по всему Стэмфорд Бриджу, всё тогда могло перелиться в массивную потасовку или выплеск на поле в любой момент.Считалось, это опасно, но почему-то я чувствовал себя в то же время в безопасности, потому что за исключением нескольких отморозков, которые есть везде, есть ещё и правила. Даже самая массовая драка выглядела страшнее, чем была на самом деле. Ты скоро начинаешь понимать, что к чему, что важно, а что нет, потому что люди, управлявшие шоу, взбесились, когда стали биться стёкла и около пятисот парней побежали на траву. Но вне зоны досягаемости камер была совсем другая история. Это как три обезьяны. Не вижу зла, не слышу зла. Всё это внешнее, что не так уж и плохо, поскольку если мы держимся не на виду, то можем веселиться и играть в свои игры. Главное – не срать на траву.Я чувствую себя сейчас ребёнком, каким когда-то был, спустя много лет думая об этом. Лет двадцать прошло с тех пор, как я впервые пошёл на Челси. Прошло много времени, и я вырос таким, каким вырос, но после той первой домашней игры с Арсеналом я крепко прикипел к Синим. Так оно и происходит. Это становится частью тебя, и то, кем ты являешься – это то, кто ты есть в футболе. Если ты коллекционер программок, то же самое ты и во внешней жизни. Если ты псих, то не превращаешься в самаритянина, выходя со стадиона. Мне смешно, когда народ говорит о футбольном насилии – причём тут футбол? Вообще ни причём. Это любому понятно, если задуматься над этим. Но им не понятно, потому что наплевать – им хочется положить тебя в папку и приклеить название.Полагаю, с годами становишься циничней, матереешь. Англия изменилась с тех времён, когда я был ребёнком. Чувствую себя старикашкой в очереди за пенсией, так что хуй его знает, каково сейчас людям, которые помнят, что было лет шестьдесят-семьдесят назад. Перемены происходят незаметно и как черви пробираются тебе под кожу, заёбывают тебя до остервенения по ночам, и ты начинаешь чесаться, как будто подхватил вшей, просыпаешься с разодранными и кровоточащими ногами. Сейчас всё по-другому, потому что когда я был ребёнком, происходили, конечно, кое-какие драки, и внутри стадиона это часто случалось но теперь, когда всё это придавили, и всё больше и больше людей приклеиваются к телевизору и видеоиграм, самое главное – деньги и правильное поведение. Теперь ты делаешь вид, что ведёшь себя правильно. По крайней мере тебя заставляют верить в это.- Получу компенсацию – закажу автобус на первый же выезд, – Марк хочет поделиться своим богатством. – Никому не надо будет платить ни пенни. Заплачу со своих. Социальная ответственность, вроде того.- Посмотри-ка на этих козлов, что из машины выходят, – Фейслифт возвращает нас в здесь и сейчас.- Куда ты смотришь?- Четверо парней, вон там, через дорогу. Только припарковались. Точно, Дерби. Прикид нормальный, похоже, не бедствуют.Я оглядываюсь и вижу четырёх мужиков, на которых показывает Фейслифт. Парни в дорогой одежде. Одеты так, чтобы слиться в толпе, достаточно стильно. Тихие, но не трусы.- Эй вы, Дерби!Один из них поворачивается. Я узнаю лицо. Парень, который служил в армии. Тот, из Польши, когда у поляков снесло крышу при наезде на знаменитых английских хулиганов, и мы кидали кирпичи, бутылки, всё, что под руку попадалось. Защищали Англию. Поднимали флаг. Мелкие туземные противники были разбиты.- Пошёл на хуй, сволочь-кокни.Нет страха на лице Дерби. Выглядит старше. Те же коротко остриженные рыжие волосы. Дорогое пальто и вид человека, сделавшего неплохие деньги. А я всего лишь неудачник, работающий на складе, неплохо зарабатывающий на продаже левого товара на стороне. Но он имеет больше, чем я, и в сравнении с ним я выгляжу ниггером, которого выперли из лавки, а он продолжает смотреть в окно, но его не пускают.Фейслифт переходит через дорогу, Дерби стоит – смотрит прямо на него, по бокам – его друзья, широкие лица, отточенные черты. Я остаюсь, наблюдаю, хочу что-нибудь сказать, но понимаю, что ничего сделать не могу. Ставки сделаны, расклад пошёл – та самая ситуация, от которых ты вечно зарекаешься, но когда рядом Фейслифт, Билли ;Брайт, да ещё и Чёрный Пол, остановить её невозможно, потому что у этих распиздяев – другие правила. Остальная фирма не дёргается, потому что соотношение плохое, трид-•вдть на четверых, если бы все включились, хотя один или два будут стоять наготове. Меня начинает мутить. От того риска, на который идут люди.Дерби – классный парень. Я хочу сказать что-нибудь, но молчу. Сдерживаюсь, Он знает, что к чему – не дурак. Поэтому буду стоять, где стою, и не дёргаться. Не буду закрывать глаза, как пацан, потому что по телевизору показывают достаточно крови и кишок, так что ничего нового, разве что тут – по-настоящему, а поэтому грубо и хмуро. Никакой романтики. Не сейчас, когда Дерби приготовился получить по бадде, а я здесь стою тихонько. Зная, что должен сказать •что-нибудь, но оправдывая себя тем, что вставать на пути у Фецслифта небезопасно.Если подумать, то не такой уж я и мерзавец – после того, как Дерби сказал своё слово, а Фейслифта уже не остановить. Я не хочу, чтобы парни считали меня мудаком. Я должен иметь клубную принадлежность, а когда ты имеешь её, то лучше не подводить себя. Жрёшь говно, хоть и не признаёшься себе, но правилам следуешь. Я пытаюсь убедить себя, что Дерби это по-своему заслужил. Жестокая справедливость. Он достаточно побывал в переделках за свою жизнь, чтобы знать, что к чему. Но я всё же участвую во .всём этом, и поэтому на этот раз останется неприятный осадок. Как будто я один их тех мудаков, которые наблюдают жизнь по телевизору, порно или на видео.Легавые со своим оборудованием для наблюдения и Маршалл с его солдатским шоу группового изнасилования Род на сцене, занятый старой шлюхой. Вся мудота – записанная и изученная.Фейслифт приближается, рука Дерби выстреливает от пояса – в брюхо Фейслифта врезается нож. Я хочу слышать звук разрыва. Как когда лопается шарик. Но всё, что я слышу – крики внизу по улице, и вижу толпу мужиков, приближающихся к нам. Я смотрю на Фейслифта, он падает на капот машины. Дерби проходится по его заднице ножом, и мне хочется засмеяться, потому что в ближайшие нескольких месяцев сидеть ему будет мучительно больно. Мне жалко беднягу, который будет его зашивать.Я вновь оглядываюсь и вижу мусоров, сопровождающих фанов Дерби. Харрис считает, что нам лучше двигать. Не место, и не время. Мы растворяемся, пара парней склоняется над Фейслифтом, источающим лужу крови. Кровь и вода смешиваются. Вокруг фирмы, которую мы и искали, появляются коп. Мы продолжаем отходить, потому что улицы узкие, и нам не хочется попадаться легавым. Мы оставляем Фейслифта одного, и мне приходится уйти, так и не увидев, как забивают Дерби. Мне становится лучше. Я чувствовал бы себя полным мудаком, если бы позволил себе не вмешаться. Но сейчас он один, и я спасён от чувства вины.



ФАНАТЫ и HOOLIGANS



Команда с самой дурной репутацией – сборная Англии» Дуг БримсонЧто написать о футбольных хулиганах? Насилие вокруг футбола то затухает, то возгорается с новой силой. Они ведут себя одинаково, носят одинаковую одежду, говорят одинаково. В массе своей, как и солдаты, они анонимны. Кто, кроме официальных силовых служб государства, может вывести своих людей в нужное время, в нужный час, в нужное место?Слышны голоса, что пред нами образец нового вида спорта, развивающаяся современная культура, новая религия или новый наркотик. Предположений много.Текст изобилует английскими словами и выражениями, но это оправдано.Словарь футбольного хулигана (начало)Бычье, Гопник, Козьмич, Урел, – агрессивный и малообразованный, ничего не понимающий в фанатизме человекСуппортер, Ультрас,. Акционер, Тиффосзи, Hool’s Casuals – радикальный фанат, футбольный хулиганMob, Crew, Фирма, Банда, Бригада, Мафия – организация объединение Hool,sКарлик. Пионф. Фактомас. Фагггом. ФАНТИК – молодой, неопытный болельщикАргументы. Железо. ДерьмоБомжы, Крысы (невские крысы), Мешки – фанаты ЗенитаКони. Лошали – фанаты ЦСКАДинамики, Динамайты. мусор – фанаты ДинамоЕмки. Контра. – контролеры на ж/дПолис, мусор, серый – милиционер

1. Племена топчут империиМногие из царей народа Божьего поклонялись идола?! Они учили народ Божий молиться этим идолам. Они просили идолов, чтоб их сады росли лучше. Они благодарили их за дождь. Это было глупо. Но есть и хорошие новости – Третья мировая война никогда не начнется. Благодаря своевременному вмешательству Господа в политическом мире произошел распад империй. Россия, покуролесив вдоволь, наконец избрала верную тактику, нашла себя на родном континенте и в мире.Мы больше не огромный кусок гранита, утопающий в евразийском цементе среди микроскопического щебня и спиц черной арматуры. Мы – евразийский цемент для евроазиатского бетона. Острова, постепенно, и на выгодных условиях, возвращают награбленное за последние века их законным владельцам, континентам. Нам. В том числе и концентрированной культурой. Например, футболом и хорошими шмотками. Мы уже украли мировую власть, господа. И сделали это очень тихо. Уже можно хлопать в ладоши и плакать, «каждому свое», но никто не делает этого, потому что не может поверить в столь необычную для России, бескровную и глобальную победу. Мы можем, наконец, от всей души, благодарить Бога и стать, например, футбольными фанатами. Мы можем склонить головы, закрыть глаза и сказать так: «Спасибо тебе, Господь. Теперь ваша очередь терпеть, господа соседи».И пусть Ладен и Хусейн, приняв виртуальные формы, сколько угодно улыбаются нам из миллионодюймовых мониторов, демонстрируя новые модели поясов Шахида, в разрезе, на женщинах и после применения.Жаль, искренне жаль патриотов, желающих ссать против ветра, прославляя возможности Империи. Понимаю, насколько тяжело признать, тем более полярное, за победившую истину. Но разница между скамом и алмазом – только мы, а мы, увы, не вечны. И поэтому – не тратьте время, господа старые оддовые наци-пердуны, присаживайтесь на ковер-самолет л полетели. Ваш опыт и знания пригодятся в новом деле.

2. Середина мая. За две недели до матчаВ середине мая 2003 года средства массовой информации разразились сообщениями об очередных зверствах футбольных хулиганов. Новость выглядела так: «В Москве совершено нападение на известного рок-музыканта. Они ворвались в квартиру». ТВ, радио, газеты, газеты-RU… Большой шум, врали, кто как мог. Не меньше, чем на полсотни тысяч евро распиарилось с неба.

– Але? – это звонок Дмитрия Пименова, известного революционного писателя.

Д .ПИМЕНОВ. (род. 1971 ) автор романов «МУТЬ революции», «Вело»Он знаменит тем, что его подпись была на листовках, которые обнаружили на месте взрыва на Манежной площади 1 сентября 1999 года, в День знаний. После чего он стал главным подозреваемым в глазах ФСБ. Его лицо и данные, подобно инопланетному вторжению, почти неделю торчали на всех каналах ТВ. После совершенного преступления Дмитрий эмигрировал в Прагу, где, как он сам выражается, «положил здоровье за вашу (нашу) свободу на кокаиновых дорогах». Недавно Дмитрий вышел из Абрамцевской психиатрической больницы закрытого типа, куда его добровольно положили мама и жена-йог. Он больше не принимает стимуляторы и после драки с водителем маршрутного такси почти не пьет.

– Але? Вы слышите меня? Я могу вам помочь. Я обладаю ценной информацией.

3. «Закройте рот»Пенная информация:«Когда приехали с байкшоу из г. Кавров Шмели рок-музыканты, которые снимали соседнюю с Дмитрием комнату), я понял, что что-то не так. Сначала они орали на кухне.

– Fermez la bouche (закройте pom), – я вежливо предложил им по-французски, но они ничего tie поняли. Они давно раздражали меш своим хохляцким акцентом и скорбными (от бесчисленных материальных проблем) мигрантскими фейсами».- Говорите дальше, Дмитрий. Вас слушают.Не перестают удивлять совпадения, находки и встречи в Москве. Такой большой город, а новостям тесно. И соседи, как всегда, пьяные и спать не дают.

4. Подонок

– Я всю ночь простоял у чужой двери, у их двери, и знаю массу отвратительных криминальных новостей. Я – подонок, это главная новость.- Вы талантливый писатель, Дима, успокойтесь, прошу Вас. Это главное. Я знаком с вашими произведениями. Вы подслушивали ?- Да. Всю ночь. Например, слышу, типа женский голос за дверью: «они превратили его в котлету». Мужской голос отвечает: «мы пропадем, мы пропадем». Женский голос: «они подключили к его голове провода от люстры… и…» Мужской голос: «надо бежать, бежать». Женский голос: «Не перебивай. Его спасло короткое замыкание в сети. Выбило в щитке».- Спасибо, все это очень интересно. Позвоните во «Времечко», Дмитрий.- Вы меня не поняли. Я хочу рассказать о футболе. О фанатах. Они били его табуреткой и током. О пользе агрессии, эта тема меня давно волнует. Вы верите в Бога?

Киваю.

– А я верю в революцию, которую вершат сумасшедшие разведчики. Я – фанат революции, террора и футбола. Хотите пари? Спартак проиграет 1:2. Он очень плох в этом сезоне.

5. ИнструктажНаступило 25 мая 2003 г. Прохожу инструктаж.

– Ситуация такова. Самое главное и самое затруднительное для вас – прорваться сквозь первый кордон. У первого кордона надо быть в районе 15 часов. Будет меньше народу, а ложа прессы далеко, до нее еще дойти надо, время потребуется. Если что-то непонятно, звоните мне.Аккредитации всегда надо брать заранее, я не успевал.- Скажите им, что вы сотрудники журнала «Медведь», предъявите свои новые удостоверения и отдайте в руки сопроводительное письмо с печатью. Это должно прокатить.- Этого хватит?- Да. И возьмите с собой паспорта. Но приличная форма одежды и наличие фотоаппарата на изящной женской шее обязательно. Почему бы вам не выглядеть, как журналистам?Ненавижу журналистов. Они обманывают всех, когда твердят, что не барыги.- Понятно.- Пишите: 998-31-12. Зинин Алексей. У него ваша аккредитация, вы же аккредитованы на матч.- А где там продается водка?- В пресс-центре. Выпейте и идите в ложу прессы. После матча будет пресс-конференция. Идите на нее и там выпейте еще.Фотограф, девушка, не приехала. Хорошо, что я взял свой Canon. Футбол – самый популярный вид спорта на планете. Вместо нее приехал Пименов, и мой фотоаппарат повис у него на шее.- Восемь человек в форме я насчитал на станции. Везде они. Аккуратнее.- Просто милиция хочет, чтобы проходящие мимо нас трое нетрезвых юношей вели себя тихо.Всегда помни, что в дни игр милиция в России, как и в других странах, мало чем отличается от армии.

6. Веселые истории из жизниКонец 80-х. «Я стал фанатом давно. Я был очень маленьким мальчиком, когда пришел с соседом на шайбу Крылья Советов – Спартак, чтобы стать фанатом Спартака. Я был в мясных цветах, в красно-белой розе, которую одолжил у соседа. К сожалению, мне не повезло. Крылышки были тоже одеты в красно-белую форму. Сосед куда-то отошел, а в это время Спартаку забили гол. Произошло страшное недоразумение – я перепутал команды и стал радостно орать. Били меня такие же, как я, может на пару лет постарше, фантики. Пока не подоспел сосед…Позже я участвовал в разведывательных рейдах, скарфе-ром на демонстрациях на ул. Горького, которые устраивал Рифат на майские праздники. Я провоцировал коней и часто врал татарину, выдавая простых пацанов за конюшню. А их ловили. Но мне тоже не везло, – скаут из меня дерьмо, – бегал я плохо, меня часто догоняли и били. Частенько судьба распоряжается нами, поступает с нами по-хамски. Реже, а кого и никогда, – радует. Однако я креп и мужал. Нас ебут, а мы крепчаем. Неприличная поговорка, зато радикальная и про меня.Последний раз меня избили на танцверанде в Останкино. Я пришел туда с матча, пьяный. Одет я был в кожаном пиджаке из черного линолеума, в розетке и с пикаловом в кармане – алюминивой расческой с длинной заточенной ручкой. Когда появилась гопота, все мои друзья разбежались. Меня спасли какие-то девки из Медведково, а так бы убили. Мужики из биллиардной дали на такси.Позже я сам бил многих, и фанатов тоже бил. Мне навсегда пригодился опыт, полученный в детстве. Даже в тюрьме. Сегодня футбол мне до лампочки. Меня молодежь обзывает урелом, а я их- карликами»:Начало 90-х. «Очень запомнились мне две поездки за границу в начале 90-х. Мне посчастливилось побывать на выезде, па матче «Спартак – Реал» и «Спартак – Наполи».У меня были тогда большие деньги, я тратил их безрассудно и был очень дорого одет. Я помню очень мало и очень плохо. На таможне наши всех пропустили, а меня обыскали. Раздевали догола. Потому что я трясся. Я пью с 9 лет 3 раза в неделю, а они подумали – от страха. А я трясся с похмелья, потому что хотел выпить водки или виски «ред лейбл».. Летели чартерным рейсом, с командой. Мы обожрались уже в самолете, дистройничали, накурили там, наблевали.Потом все смешалось – помню хвост лошади Дон Кихота на огромной площади, негров с блестящими ботинками повсюду, симпатичную журналистку из Советского спорта… Помню, – ночь, море, волны, собаки лают… Как обоссал особняк желтого цвета. Глаза поднимаю – а там табличка: *3десь жил Максим Горький»:Утром меня какие-то аборигены на площади поймали и в бас к себе завели. Необычным все казалось, на всех халаты белые и все бесплатно. Оказывается, там меня на СПИД проверили.Фаны ко мне хорошо отнеслись. Сначала. В баре, куда я в розе зашел один, все молчали до тех пор, пока я не вышел. Еще СССР был, а из наших фанатов они впервые меня увидели. Перед матчем я упился и сидел на бордюре. Ко мне подошли и стали спрашивать, откуда я взялся? Но я смотрел только па кожаную бутылку в руках этого кэшлс и думал, как спросить по-ихнему, чтобы накатили стакан.У них на стадионе какие-то фанфурики пластмассовые с кофейным бухлом продавали. Так я их потом кулек купил и шизил с каким-то директором чего-то.К тощ времени я уже перепутал, где Рим, где Неаполь, где Мадрид. На второй игре почти все повторилось, кроме желтого дома и автобуса с аборигенами, зато мне не только налили, но и дали покурить травы. Весь матч я проспал и очнулся от рева – орали свои. Я тоже встал и заорал страшнее всех.Не помню точно, но, кажется, одну из игр Спартак выиграл, а вторую сыграл вничью. Но по результатам обеих игр тогда наша взяла. После матча я поменял свою розу па два шарфа и, когда садился в автобус, дружелюбно махал рукой своим новым знакомым. Но мне испортили впечатление от заграничного матча, – дерьмо со всех сторон полетело в меня, и два камня одновременно попали мне в голову. А третий ударился именно в то стекло, за которым я прятался от ихних Фанов в автобусе.Следующая поездка была в Финляндию. Я не поехал – надоело. А там, как раз, Спартак, кажись, и проиграл. Возможно, я что-то забыл или перепутал, пусть фанаты сами вспоминают».Рассказы иностранного аборигена. Только вчера «Я работаю на рынке. Знаете такие рынки, маленькие, на дорогах. Они всем нужны. В магазине дорого, а здесь и поесть можно. Шашлык вкусный, плов, пиво. Я стройматериалами торговал. Как подъехал этот автобус Спартак, я не видел. Зачем они взяли мои цепочки для замков? Я бы дешево продал, раз им надо. У меня три всего было. А один такой, пьяный, лет 40 и молодой, лет двадцать, подошли и все плинтуса мои поломали, керосином полили и зажгли, а цепочки скрали. Я говорю им: Я за вашу команду болею. За «Спартак». А меня ударили кулаком в щеку. Я отбежал и спрятался. Они всех наших стали бить и отнимать. А потом крыша приехала, – а они все стекла в машинах у крыши повыбивали. Крыша уехала еще за пацанами. Зато когда они убегали на своем автобусе, крыша их догнали и стреляли по ним до самой Москвы. Говорят, много убитых и раненых было. Вы думаете я жадный, да? Я барыга какой? Вы лучше спросите, чем я могу отблагодарить Аллаха за все, что Он дает мне. Я мужчина, я бы отдал все свои деньги в Дом Аллаха. Я благодарен за все, что Аллах дал мне. Я люблю Аллаха и знаю, что Он позаботится обо мне. Аллах хочет, чтобы мы были благодарны за все, что Он нам дал. Чтобы был мир. А они нас аборигенами называли и палец показывали.

7. Оранжевый кукурузник с брезентовыми крыльямиА в МГУ до сих пор учат. Если бы преподаватели раз в год посещали футбол, они бы поняли, что катастрофически не успевают за событиями, что для российского образования нет ничего страшнее их лекций и учебников. Что Россия больше не нуждается в том заведении им. Ломоносова, которому они присягнули при царе горохе.Нет больше входа в понятное вам прошлое, господа «учителя». Дети с удовольствием жгут забитые отсыревшие учебники и затертые портфели дедушек и пап, дети давят беззащитных и полезных червяков на асфальте. Вы решили их остановть?Вы ждете, когда они побреются наголо и оденут ботинки? Напрасно. Они уже не хотят камуфляжные портки и застиранный тишот «Черного обелиска», купленный на Горбуне еще в 98-м.Видишь этих людей на трибунах? Их десятки тысяч. Что эти люди говорят богу? Они радуются, что больше не малозаметные дети Империи, а востребованные дети своего цветастого, горластого и немногочисленного племени. Они хотят драться, одетые в «родные» поло L-1212 с крокодилами, в «Stone Island» и «Burberry». Ни вам, бывшим учителям, ни законам, ни тысячам ментов и секьюрити всех мастей и цветов кожи их уже не догнать, потому что фанат мутирует быстрее всех и запитывается от всего, что окружает его. Это приговор покою? Да. Это угнетающий и непобедимый страх, бесшумно входящий за твою третью железную дверь, залезающий к тебе под одеяло и нежно целующий тебя в темечко, застрявшее между сисек очередной Пенелопы.Эти люди счастливы. Сегодня они поют и играют на трубах и барабанах, потому что идут в свою церковь. Они говорят Богу: «Благодарим Тебя за то, что Ты помогаешь нам». Банды фанатов везде. Завтра они хитры и неузнаваемы. Они забивают стрелки в рубриках рекламных изданий, сотнями выходят из Интернета на улицы городов, и каждый предмет с этих улиц превращается в их руках в «аргумент». Они мобильны, маневренны и организованны. Они передвигаются на всем – «собаках», микроавтобусах без стекол бимерах от 5 до 50000.Даже на личных кукурузниках апельсинового цвета, одетые в парашюты и джемпера Pringl.Джин велик и удивителен, а бутылка из-под него разбита. «Надо быть в центре моды»’, – звучит небесный семпл. Есть у HOOLIGANS потенциал и ресурсы для большой войны с обществом? Да «Надо быть в центре моды», – звучит, не переставая, грозный семпл, странно напоминающий голос Петра Мамонова, обкуренного беззубого человека в белом костюме, оставившего лаконичное завещание подонкам Ш-го тысячелетия с зарешеченной сцены старого легендарного Sexton Fo.Z.Da на Соколе.А в МГУ до сих пор учат, как управлять оранжевым кукурузником с брезентовыми крыльями.

8. АгрессияОказывается, агрессия нам нужна и нравится. Философия определяет агрессию как насильственное нарушение границ. От криминального происшествия на бытовой почве, от войны до агрессии интеллектуальной, эстетической, политической.Одно неверное решение арбитра меняет настроение толпы с веселого на агрессивное. Виноват арбитр. А дальше мы видим взрыв – негативное отношение ко всему вокруг. Феномен налицо – люди совершают поступки, не свойственные им в обычной жизни. Выходят наружу эмоции, «быку-кл› психология и сентиментальность, особенно их вычурные великорусские формы, придавшие привычному процессу новые тенденции. К делу подключились русские – теперь уж точно, не искоренить, не минимизировать.Победивший в махаче скинхэд, получая веру в себя и моральное удовлетворение от победы, понимает, что одна неосторожиость – и завтра он сам будет валяться в крови или на рельсах метро перед фарами поезда. Когда 3-х летний кобель задирает 18-летнего кота, это обычная полицейская функция, ничего личного.Попытки поставить агрессию вне закона, загнать ее в дружно преследуемое понятие «терроризм» привели к бурному расцвету терактов. Суррогаты по типу «экстремальный», вместо экстримистский, занимают, но ненадолго. Футбольные хулиганизм и насилие тоже планировались, как отвлекающие от социального, расового, националистического. Как суррогаты. Но футбол – это не сноуборд.Сегодня мы можем четко заявить, что и агрессия, и экстремизм и терроризм в дозированной форме оказываются коммерчески выгодными и полезными. Кому? Всем без исключения. Сегодня агрессия в моде. Доминирующее в мире либеральное общество, общество показательных врагов агрессора, стремясь к тотальной безопасности и развиваясь идеей защиты потенциальных жертв, стало к окончанию войны в Ираке самым злостным и безнаказанным Агрессором. Отныне мир (в очередной раз) раздвоился: одни ждут, грея ручки дубинок у поплавка, другие нежно атакуют, покусывая, но, не заглатывая наживку.Футбольное хулиганство и высшая его стадия, реализованная в действиях фанатских фирм, были и будут. В организованных и до поры до времени управляемых хулиганах заинтересованы все, имеющие отношение к политике и доходам от футбола.

9. Фирмы и иерархия

– Ой, да у него в спине дырка от ножа. Скорую!

«Мяу, мяу… Он же может умереть. Му-р-р… Му-р-р-мяу».И, действительно – еле заметный порез на коричневом пятне в белой майке. Можно зашить, но будет заметно. Лучше выбросить.Спасибо тебе Бог, что Ты создал ту, в которую не верят даже за считанные часы до долгожданной. Спасибо за то’ что Ты есть сам, дающий возможность мыслить, совершать страшные поступки и умирать, стыть и складироваться поточно, так ничего и не поняв.В общем, живи так, как будто умер. Читай, смотри, думай – все равно ничего не понятно, кроме конкретного гола, мяча в воротах и сегодняшних обязательств. Гуманизм, герой на белом жеребце, любовь, отрицающая деньги… Все в прошлом? Не ясно.У некоторых русских клубов больше, чем одна фирма Например, Московский Спартак, это Flint Crew (Шайка Флинта), Spartak Hools (хулиганье) и Gladiators. Динамо Москва это Blue White* Dinamite (BWD) и Patriots. ЦСКА имеет самую крупную банду – RedBlueWarriPJS (RBW). «воинов», опорой которых являются группировки Kids. Supports и карлики (подростки 14-18 лет), а также множество дворовых банд.Хотя, говорить, «ЦСКА имеет RBW» не более верно, чем и «RBW имеет ЦСКА». У фаната, в отличие от тренера и игроков, нет права изменить клубу.Быть членом хулиганской фирмы со своим кодексом чести гораздо круче, чем просто футбольным фанатом. Лидеров фирм (авторитетов) английская полиция называет «King-Pins» и врагами общества № 1, а народ «Top Boys» или «Generals». Они никогда не бегут и являются организаторами, из них формируется «хардкор», «фестлайн» и т.д. Чтобы стать топ-боем, надо идти по пути насилия далеко и очень долго. За ними следуют многочисленные представи тели фирм, которые готовы драться рядом. Крайняя и многочисленная группа – попутчики, проявляющие готовность участвовать в насилии лишь тогда, когда преимущество на их стороне.Руководители фанатских фирм в России, тайно и явно, но давно вхожи в кабинеты президентов клубов. Они вправе предлагать и требовать, от бесплатных билетов до устранения из команд чернокожих игроков, афроамериканцев. Негров, как бы еще раз сказал нам покойный Никита Багров в фильме «Брат-3», просто и по-русски. Хотя ни для кого не секрет, что присутствие афроамериканцев (негров) в составах команд является чудовищным русофобским, да и не только, политическим условием, а не выбором по качеству. И в этом случае фанат прав. Он контролирует и блюдет формат и стиль клуба. Показателен пример столичного английского клуба Челси.

10. Chelsea Headhunters. ФирмаUK. London. Улица Фулхэм Роуд. Стадион Стамфорд Бридж.Д.Бримсон о клубе Челси:«Супермодный и суперопасный. Воплощает в себе харизматическое столичное высокомерие и заносчивость. В 60-70-е – неотъемлемая часть Кинге Роуд и Кэрнэби Стрит. Больше, чем Мэри Куант и Мик Джагер.В 66-67 г. после спада популярности, группа скинхэдов объявила себя поклонниками Снекеа. С тех пор каждый матч команды стал потенциальным побоищем, а фэны создали себе репутацию ультраправых, самых опасных выездных и вселяли наибольший страх».В сентябре 1980 г. 6000 фанатов Челси на матче с Бирмингемом скандировали «Мы – нацисты» и устраивали нацистские салюты.Челси – это четкая связь с политикой. Рекруты Национального Фронта и Британской Национальной Партии (БНП).В начале 80-х новый владелец клуба Челси Кен Бейтс решил покончить с влиянием Национального фронта и Британского движения и предложил клубу болельщиков Челси осудить расистов. В качестве контрмер Бейтс обещал привлечь больше черных игроков и поддержать черных болельщиков. Однако подобные действия, на фоне победы Британии в войне на Фолклендах, имели обратный эффект – черные подверглись невиданным оскорблениям и угрозам.Еще после беспорядков 76-77-Брайан Мире (тогдашний владелец Челси) сделал из стадиона зоопарк – поставил на Стамфорд Бридж решетки, но и они пришлись по душе хулиганам. Сравнение с животными прикололо: суппортеры согласились ими стать. За решетками воцарился сущий ад. Неугомонный Бейтс решил пустить по ним электрический ток. Но это было уже чересчур, даже для борьбы с экстремизмом. Суд прекратил опыты Бейтса, однако его тупая решительность на короткое время успокоила страсти.До сих пор единственным признанным средством против беспорядков были и остаются CCTV – камеры наблюдения, лучшее оружие против хулиганов.

11. West Ham United. ICFЭто фирма. «Поздравляем, вы только что имели дело с ICF» – так было написано на карточке, найденной полицией в 1983 году на груди мертвого болельщика Арсенала, оставшегося лежать на асфальте после драки. Сенсация. Пресса обезумела, фанатские банды стали печатать собственные визитные карточки.В 1985 году вышел документальный фильм о хулиганах из ICF Англия в шоке. По всей стране начали создаваться фирмы новой категории, по примеру ICE1990 год. В Италии Чемпионат мира-90. «Surpise a friend this weekend. (Порадуй друга в уик энд). Так звучит рекламный слоган с упаковки стирального порошка, продававшегося вместе с железнодорожными билетами. «Ничего личного. ICF», так было написано от руки на обратной стороне вырванного фрагмента упаковки порошка со слоганом. Нашли на груди болельщика «Миллуолла», получившего смертельное ранение в драке.ICF – Inter-City Firm. Фирма футбольных хулиганов клуба West Ham United. Наиболее жестокая и дисциплинированная. Названа так из-за постоянных путешествий на междугородных поездах. Такая тактика передвижения давала возможность хулиганам изначально уйти от контроля полиции.В отличие от праворадикального «Челси» и его суппортеров, ICF дистанцировался от политики, впрочем, как и от вообще любых предложений со стороны о сотрудничестве. Некоторые считают, что особая жестокость бойцов ICF связана с участием в банде цветных, особенно негров. ICF, первоначально одевавшиеся в бомберы и зеленые армейские штаны, с восторгом приняли стиль Casuals, дающий анонимность и шифр.

12. Слова войныХолодное оружие, в том числе легендарная сдвоенная опасная бритва, удар которой наносится по заднице противника и рана не заживет.Радарные устройства, позволяющие прослушивать переговоры милиции.

– Баллоны с различными веществами. Слезоточивый газ. Пластиковые кресла (утки).Стойки и рамы от рекламных щитов.- Камни, канистры с газом. Сигаретные пачки, набитые камнями. Показ среднего пальца. Граффити и надписи на стенах. Арматура и напильники.

Пабы и бары с мониторами ТВ, все, что в них.Петарды и фальшвейеры.Микроавтобусы без стекол.Бильярдные шары и кии.Бутылки.По ужасающим, не подтвержденным слухам и .легендам:длинные розетки, шарфы, на которых можно вешатьсети, которые можно кидать на врага с мостов.

13. Tottenham Hotspurs – еврейский клуб из Северного ЛондонаТотенхэма называют Шпоры. Со Шпорами враждует большинство лондонских клубов, но особенно фаны «Арсенала». Название фирмы Yids (жиды) или Yiddos (жиндосы) возникло благодаря неточному мнению, что значительную часть болельщиков Tottenham составляют евреи. Этот миф берет начало от населения Северного Лондона, где с давних времен проживали евреи. Поэтому Тотенхем всегда пользовался любовью среди этнических меньшинств.В 1974 г. фаны Тоттенхэм стали первыми английскими суппортерами, устроившими беспорядки за границей.В 1982-м году в составе клуба играли два аргентинца. Накануне матча с Лестером аргентинская армия высадилась на Фолклендах. Игроки подверглись чудовищным оскорблениям, а в городе начались беспорядки. Но Шпоры впряглись за аргентинцев – это были их игроки, и т.о. стали мишенью для всех.Перед одним из матчей со Шпорами фанаты клуба Ковентри подверглись жестокому нападению банды хулиганов Тоттенхэма. Бандиты применили баллоны с газом, а потом били ногами. На одного болельщика Ковентри в клубной майке чел из Шпор прыгнул ногами на голову и пробил ее. Раненого увезла «скорая».Враг Шпор – «Арсенал». Репутация хулиганов Шпор постоянно растет и вызывает пристальное внимание полиции.

14. ГопникТак ты болеешь за Спартак, Дмитрий?

– Я болею за агрессию и террор, совершаемые по глубинным метафизическим причинам. Я люблю все футбольные клубы, за которые бьют в рыло, и хочу рассказать об этом в самом известном российском каталоге часов и другого скама, на самых популярных в России, заляпанных тюремной спермой и табачной крошкой страницах.- Вы хотите прокомментировать тему футбольного фанатизма читателям «Медведя»?- Среди ваших читателей-мужчин – ни наших, ни лабусов, ни из Ист Энда„. Футбол и оружие, короче, – не ваш формат. Я хочу помочь вам получить то забытое, что вы по привычке декларируете, и чего у вас давно нет – читателя-фаната.

15. ЦельИтак, цель ясна – фанаты как сегмент общественно-политического рынка, как инструмент влияния. Отложен отдых на даче и перенесен визит к стоматологу. 25-го мая иду на футбол. Что писать про этих фанатов? Что снимать? Ничего нового. Все уже давно написано, переписано и напечатано на сотнях тысяч кубов елки.«Привет. Есть мысли?»«Мысли, говоришь? Мыслей нет».А может, и правда, провести анализ вчерашнего инцидента в Москве – нападения фанатов на известного музыканта? Сходим, посмотрим, сделаем съемку. На футболе не был ни разу, на хоккее был очень давно, еще при Советской власти. Беру с собой старенькую, но надежную технику, фотоаппарат CANON, микрофон-пушку AKG А-51 и портативный DAT-магнитофон SONY ASD-108.«Любишь ли ты футбол?» – спрашиваю я себя.«Извините, но мне плевать на футбол», – отвечаю я сам себе.«А что ты любишь вообще?»«Только деньги».«А как ты относишься к фанатам?»«Я абсолютно понимаю и оправдываю их. Фанат может испытать за 10 минут столько, сколько ты за всю жизнь».Собираюсь на матч. Только без Пименова, он псих. Пименов считает, что арест лидера динамовских фанатов Ка-манчи – предвыборная провокация. Пименову можно верить, но выборочно. Избрали же президента Милана Силь-вио Берлускони премьер-министром Италии? А болельщики Спартака – это до 20 000 000 человеко-голосов. Я верю Пиыенову, что арест Каманин напрямую связан с выборами.

16. How many soldiers did Gideon take?Гедеон хотел взять с собой 10 000 солдат, чтобы сразиться с врагами Бога, но БЬг хотел, чтобы солдат было совсем немного. Бог велел Гедеону отобрать только 300 человек, тех, кто пил, зачерпывая воду руками. Гедеон боялся воевать с такой маленькой армией, но Бог сказал, что поможет ему. Воевать – хватит. Охранять Лужу – не хватит.

17… Лужники, БСАЧто делают эти люди? Нет, вы только посмотрите, что делают божьи люди! Они сделали идола, похожего на теленка. Они поклоняются идолу, вместо того, чтобы поклоняться Богу!What are these people doing? Why is this bad?Вы представляете, на страницу клуба Ювентус из Тури-ка заходит 1000000 челов в месяц? Это же очень много.

– И как теперь найти спартаковского пресс-секретаря, если у него труба не отвечает. Мы обходим стадион вокруг. Останавливаемся у ларька. Продавец – огромный татарин с наколкой DDR на плече.- Дайте квас и чипсы.Алкоголя у стен БСА не видно. Не торгуют. Правда, ближе к метро много кафе. Пиво я там точно видел. Купили фляжку кваса и чипсы. Пьем и едим.- Тепловат, а день – чудо. Солнце, не жарко.- Как ты думаешь, зачем Он сотворил солнце?Мимо прошли два парнишки, серые, с ротвеллерами в намордниках. Милиция с собаками. Я не ответил насчет солнца.Еще, еще ротвеллеры. Очень много собак в намордниках. Видимо, порода официально взята на вооружение. Овчарки тоже попадаются, но редко.Волшебники – 22 человека, поделенные цветами и географией, готовы обспечить пришедших сегодня в Лужники всем необходимым для выполнения своих обязанностей, исполнения тайных и открытых желаний.

Who made the sun?Дмитрий прав. И, – кто же это – Он?Кто-то ведь действительно сотворил весь этот мир. Кто-то сотворил цветы и деревья, воду и звезды. Кто-то сотворил солнце, так что у нас есть дневной свет. Солнце согревает нас, когда мы выходим на улицу в солнечные дни.Who made the sun? Спасибо Тебе неизвестный, за то, что Ты сотворил солнце. Ты, наверное, Бог? Да, Он – Бог.

18. ФутболВот они, фанаты. Справа – совсем рядом, через сектор, Динамо организованно скучает. Слева – Спартак, далеко-далеко тянется… Этих намного больше. Где левые, где правые, не пойму. Матч начался. Пименов нервничает.

– Сиротливо динамовские выглядят.- Ага, – поддакиваю я. А сам по сторонам смотрю, хочу чтобы драка началась или взорвалось что-нибудь. А признаться самому себе в этом – стыдно. Вдруг – ребенка толпа задавит?

19. ГолСпартак забивает. Хорошо стало. Гол для Кузьмича, типа меня, если его не забил иностранец – это всегда хорошо и хочется орать. Трибуны слева и напротив ревут, малиновые вспышки, дудки дудят, виден дым.Еще гол.Динамо забивает. Две минуты не прошло. Трибуны справа ревут, малиновые вспышки, дудки дудят, знакомый дым бьет в нос.

– Что знает твой сосед?

Голос из динамиков: «Уважаемые зрители! Мяч забил…»Счет по-прежнему 1:1.Пименов все рассказывает:«Итак, они его табуреткой по башке, затем током, а он им замыкание в сети. И выжил, и свидетели живые остались», -сосед Пименова свидетель и жена его.Часть Пименов подслушал, а кое-что «по пьяни» сосед рассказал.

– А еще что тебе сосед рассказал?- Что до этого они, эти трое, музыканта убивали, бас-гитару ему раскололи, мамашу его чуть не кокнули. Машину отобрали и 300 рублей.Из динамиков живой водой льется реклама сети магазинов «Спортмастер». Все хорошо. И матч неплохой, и квас не горячий. И человека жалко, которого током пытали. И музыканта жалко, которому пиара обвалилось на 50000, и губу на две части налетчики разорвали. Только вот причем здесь фанаты? А Спартак, похоже, выиграет… Нет, Динамо уже не сравняет. Судейство странное.- Хватит свистеть, дайте людям поиграть.- Фанаты говоришь? – на шее у Пименова ходуном ходит фотоаппарат Canon за 1000 евро. Это мой фотоаппарат, не забыть бы.«Почему не на беговой дорожке? Почему не снимаете? -спрашиваю я Пименова про себя. -Где мы картинки брать будем?»- 2:1. Спартак выиграл, – отвечает Пименов.Все понятно. Матч окончен. Все на Спортивную, Воробьевы горы закрыты. Надо пресс-конференцию послушать, и – домой.

21. ОвцыПастух хорошо заботится о своих овцах. Он ищет их, если они потеряются. Он выхаживает ягнят, если они поранятся. Иисус сказал, что он – как пастух, а мы – как овцы. Даже если мы не можем видеть Его, мы знаем, что Он заботится о нас.Несмотря на это, я твердо решил, что лучше перевесить фотоаппарат с шеи Пименова на свою шею. То, что пастух бережет береженого и его собственность, я слышал еще в детстве от бабушки.

20. Who is our ShepHerd?После матча Пименов был явно расстроен, всю дорогу до метро плевался мимо урн и напевал: Хоть ты лопни, хоть ты тресни. ЦСКА на первом месте Мы остановились в тихом месте выпить пива.

– Почему я не фанат Динамо? Я бы убил судей. Всех -Ходырева, Лукашина, Цветного… Карточки, карточки… К финалу все лучшие игроки России выбиты. Пали жертвами судей в междоусобице «Чемпионат России по футболу».Я подумал, что забыл про фотоаппарат. Там еще есть кадров пять. Эх, драку бы.- Причем здесь поле? Хотя, Динамо и Спартак достойны побегать по естественной травке. Ты можешь ответить мне на один вопрос? О чем только думает наш добрый пастырь?

22. Как стать хулиганомСпровоцировать конфликт несложно – достаточно вести себя шумно и вызывающе, напомнить фанатам другой команды о каком-либо инциденте, закончившемся для них неудачно. Потом проявить себя в беспорядках на стадионе, погнать или избить до полусмерти на махаче – это уже незабываемая смесь страха, злости и восторга В махаче – не останешься в стороне. Убежишь – припомнят. Поддержишь – не забудут. Особенно на выезде. Чтобы стать из скарфера (scarf – шарф) членом Фирмы, надо совершать все более жестокие поступки. Фирмы растут. И чем больше изощряется полиция, чтобы нейтрализовать их, тем опаснее и интереснее игра для хулиганов. Тем охотнее они тратят деньги и время на свою страсть. Футболисты приходят и уходят, а фаны остаются на всю жизнь под знаменем одного клуба и сплачиваются тем сильнее, чем хуже игра их команды.Хулиганы вселяют страх. Основной ошибкой обывателя считается то, что хулиган – бритоголовый, подросток из бедного района, выросший без семьи. Это не так. Это вторая, тайная жизнь для многих врачей, страховых агентов, директоров фирм, таксистов, пожаршткои и т.д.

23. Рука (рычаг)И для некоторых писателей. Настроение моего попутчика легко определил одинокий мясной с бутылкой пива, когда Пименов со всей силы ударил ногой по очередной урне.

– Стоит ли так расстраиваться, пацаны, – очень добрая улыбка у человека. Мясной даже протянул Пименову руку. Тому лет 30, кого-то ждет.Но Дмитрий улыбнулся, вернул мне фотоаппарат и что-то шепнул на ухо мясному. Тот свою руку сразу спрятал.- Дима, нам пора, – сказал я, но услышан не был. Нам, действительно, было пора спешить – в метро я договорился встретиться с девушкой-фотографом.

24. Махач Дмитрия Пименова

– Принести еще пивка? Пойду принесу, – на всякий случай я решил отойти в сторону. Я видел, что ему скоро будет легче, и убежал, если честно.Спасибо Тебе, Бог, что Ты сотворил англичан, которые, в свою очередь, благодаря Тебе, сотворили южный Лондон, футбол и глушитель.Дмитрию стало легко, когда он получил мощный удар в челюсть от «мясного». Лучше бы они сделали это в метро или чуть подальше. Я видел как Дмитрий упал. Дима не успел убежать, – через минуту его били трое подошедших незнакомых мясных, все молодые, накачанные, лет по 25. Я не фотограф, не снял. Испугался.«Менты, Димыч». Приближаются серые, бегом. Взвод. Сразу видно – это бегут герои горячих точек. Очень жизнерадостные, при усатом командире, в тельниках. Взрослые, здоровые, всем в районе 30, как Диме и мясным, которые его избивают. Сколько солдат взял Гедеон на стадион? 10 000, Дима, и ни челом меньше. Гедеона и его людей я снимать не решился.

25. Ноги (рычаг)«Эх, Димыч». Я закрываю глаза и вижу, как один из полисов, майор, вдруг развернулся на 180 градусов и кричит на своих:«Стоять. Я сказал – стоять!» И они замирают в пяти метрах от драки.Майор подходит к своему ближнему, достает из кармана бутылку «Акваминералле», наклоняется…

– Подними ногу, говорят тебе.

…снимает с него ботинки и…… моет ногу своему боевому товарищу.Обычно взрослые моют только собственные нога. Им не нравится мыть ноги другим людям. Но мы должны помогать своим братьям, даже когда нам не хочется делать этого. Обязаны, когда мы в одной банде и испытывая не меньшую радость, чем от победы. Особенно, когда дело касается ног. Без здоровых ног невозможно не наступать, не убегать.Дмитрий бежит, спасается, а майор моет ближнему вторую ногу.

26. Вечер: 18 часов 19 минутСкажи мне, Дмитрий, can you think of a time when you think of a time when you wanted to lay? but you helped your mother instead?Дмитрий Пименов, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, был арестован в 18 часов 19 минут. Я ничем не мог ему помочь. Я видел, как он, весь в крови, пытался бежать, но ему, как минимум, не надо было одевать эти тяжелые Grinders. Я не кричал «Отпустите его! Он не виноват!» Я встретился глазами с усатым майором и все понял. Майор тоже знает, что не виноват, но пусть Пилат разбирается.А Пилат, как известно, побоится отпустить Иисуса.«Vae victis» – «Горе побежденным!»Это о ком угодно, только не о подонках, типа писателя Пимеиова.

27. Grinders – Marrtins. БотинкиЗамечания по обуви:

– Я отдаю предпочтение Мартинсам. После армии, поняв преимущества кирзачей, я навсегда отказался от легких и всегда вонючих кроссовок в пользу тяжелой кожаной обуви. Узбек в халате зимой и летом. Я считаю, что сохранил ноги. Они у меня не воняют – я могу не менять носки три дня, а потом дать их понюхать девушке. Она будет их носить, если ее промокли, да и так. Но одно могу сказать точно – гриндерс полное говно, подстава.Как-то, когда только появилась эта «Обувь 21-го века», мы гуляли по центру, а точнее шли пьяные с суда над татуировщиком Фелини. Ну и подрезали у торговцев, где что можно. Наших не трогали, наоборот, смешили. Увидели лоток с фруктами и орехами, ну и хотели забрать себе немного. Я отвлекал продавца, прикрывая карлика Морга и девушку. Но карлик Морг увлекся, – он стал сгребать все орешки, роняя на асфальт, и его заметил продавец, – огромный турок. Назревал скандал.Тогда ко мне подошел другой турок и стал говорить о дружбе. Врал. Я слушал его, а сам думал, что делать с этим дурацким правым Гриндерсом – развязался шнурок. Не бить, не бежать не получатся. Эх, были бы на мне тогда мартинсы. Чтобы выиграть время, я тоже сказал турку хорошие слова и, когда нагнулся, чтобы привести в порядок обувь, потерял сознание от страшного удара.Спасибо тебе Бог, что Ты создал границы, которые мы ежесекундно, торжественно трясясь, переступаем, неся агрессию и насилие, испытывая на себе ответную боль реакции и понимая удовольствие жертвы внезапного нападения. Испытай же истинное утомление от настоящей боли, мой милый друг. Кончи кровью на врага и ответь сам себе на главный вопрос твоей никчемной жизни: было ли когда-нибудь. что ты хотел играть, а вместо этого помогал своей маме?Очнулся – голова наполовину под бампером, а вокруг менты и какие-то бумаги про меня пишут. Вот, получил удар ногой в голову, башка шумит. Въехал турок в мою маленькую хитрость.Хотя есть у этой модели Гриндерс, на толстой подошве, и плюс – зимой в Москве, когда слякоть и мороз, нога в них всегда сухая, а Мартине промокает. Сегодня я ношу модель Мартинса, которую носил еще в 1981 году.

28. «INTER 5»Не нужно кокетливо отворачивать лицо от окровавленного фанатского рыла и выплюнутого зуба на сортирной плитке. Подойди поближе к нему, не бойся. Смени тяжелую повязку на его дырявой бритой башке. Помоги ему подняться из красно-коричневой студенистой лужи. Ты и сам чувствуешь головокружение, давление твое резко упало, на двадцатку… Общая слабость. Что-то в этом есть, да?Сегодня будущее футбольного фанатизма и других бан-дитско-племенных фирм и организаций предсказать невозможно, столь бурно и слабоуправляемо извне идет развитие. Группы, готовые к насилию, разбирают освобожденный от догм, религий и прочих сказочных обязательств личный состав молодых россиян, да и всего человечества, как непьющих шоферов в армию со Смоленского ГСП.Все идет к тому, что в недалеком будущем состоится еще один, после зеленого, интер – объединение банд в бешеную бесчисленную стаю. И станет новый интер тем, кто разнесет в клочья кажущуюся непобедимой так называемую цивилизацию. Реагируй, не реагируй, а ее, родную (привыкнуть не успели!), уже не спасти.Им будет нужна всего одна неделя, чтобы поставить весь скам прошлых лет на колени, с его армиями, банками и стратегическими планами восьмерки.Перевес на стороне новой культуры. На нас движется что-то безумное и бескомпромиссное, дерзкое, что-то похожее на пятый Интернационал. На «Inter 5». И в первых рядах «Inter 5» – фанаты, футбольные хулиганы. Это не визгливые разодетые подростки с рогатками. Сегодня хулиган не бежит от милиции. Он знает свои права, за спиной годы в уличных драках, опыт отца, зачастую сам хулиган старше и опытнее мента.Правда, ограничений хватает и для фанатов. Внутренние -идеологические, стилистические, расовые. Действия представителя банды фанатов поддерживают интересы обслуживающего его капитала. Он – часть рекламной компании своих неизбираемых спонсоров. От бизнеса, от власти, разных. И ему, бандиту, придется приобрести и следовать интересам чужого пиара, избегать неудобных тем и соблюдать принципы принятой на вооружение эстетики. Даже в литературе прижизненная успешность творческой личности возможна только в случае его принадлежности к медийной группировке с постоянными источниками финансирования, проще говоря, банде или ее высшей стадии – фирме.

29. Why was Pilate afraid to let Jesus go?Воины Гидеона ударили и отпустили мясных, а Иисуса привели сначала в управу, а затем к человеку по имени Пилат. Пилат может приказать им отпустить Иисуса. Но он, сверкая очками, говорит:

– Иисус должен умереть.- Позвольте, но мы на суде, а не в библии. Давайте отпустим его и все, – удивляется решению Пилата усатый майор в тельняшке.Но Пилат боится сделать это. Она боится, что народ ^у-дет недоволен Пилатом, если он отпустит Иисуса. Иисус -явно не свинья, не конь, и не фан Вест Хэма образца 1985 года. Что ждать от него, от этого психа?- Ваша честь, это не Иисус, а Дмитрий Пименов, родом из подмосковного Щелково. Станция такая есть на ж/д.- УПК РФ. Глава 51. Статья 433. Часть 2. Принудительные меры медицинского характера назначаются в случае, когда психическое расстройство лица связано с опасностью для него или других лиц либо возможностью причинения им иного существенного вреда. Дмитрий, вы хотите что-нибудь сказать в свое оправдание?- All cops are bastards (все полицейские – ублюдки)

30. Where is Paul?

– Скажите, а где сейчас Павел?

Кто такой этот Павел? Апостол, что ли?Машины с синими номерами, как осы, туда-сюда, туда-сюда. Милиция па машинах патрулирует стены древнего Города. What do the words on the wall say? Царь напуган. Он видит большую грязную руку с аэрозолем. Рука пишет на стене. Цок. О чем говорят эти свастики и граффити на стене? Цок. Теперь я знаю. Цок – это минотавр, милиционер на лошади. Почему лошадь ржет? Потому что через минуту она насрет на асфальт огромную кучу красивого дерьма экологического цвета с охрой. Царь не может прочитать слова на стене, но Бог кому-то рядом говорит, что они значат. Царь расслышал. Копыта стучат, всадник эффектно удаляется. На стене написано, что этот царь – плохой. Бог не позволит ему царствовать дальше…Ой, какие девочки. Кто они? Они, 15 юных, стоят вокруг мужчины в пиджаке и внимательно слушают его. На них белые и красные майки Газпром из Спортмастеров. А могли бы на Ленинградке в полночь стоять. Лучше уж на футболе.

– Скажите, а где сейчас Павел? Вы не видели Павла? -никто не слышит.«Павел снова в тюрьме. Он пробыл там очень долго. На этот раз Бог не послал землетрясения, чтобы освободить его. Бог по-прежнему любил Павла так же сильно, как всегда, но не спасал его. Иногда Бог допускает, чтобы у нас были трудности, но Он всегда любит нас».

31. Словарь футбольного хулигана(Продолжение)ААбориген – местный жительББас – автобусБритый – скинхедБрызгалка – специальный водомет для разгона толпыВВалить – нападатьВписка – вход в вагон, на стадион без билета Вязалово – массовый арест фанатов Выезд – поездка фанатов в другой тород на матч своей командыВыписка – высаживание с поезда за отсутствием билетов или за провинностьГГопота – гопник или толпа гопников Глума – активная поддержка команды на трибуне илм беспределГлушить – перекричать фанатов соперникаГроб – багажное отделение под нижней полкой в поездедДубье – резиновая дубинкаДерби – встреча двух команд из одного города.3 Заряд – речевкаЗагон – фанаты, оцепленные по периметру милицией. Зависнуть – остаться где-то (например, в другом населенном)ИИзмена – испугККосмонавт – омоновец, облаченный в шлем, бронежилет и с дубинкойКодла – толпа гопников или кузьмичейКэшлс – фанаты, отличительным признаком является специфический стиль одеждыММахач – драка Моб – группировка фанатов Мясо – фанаты Спартака Менотавр – конная милицияНаскок – нападение гопников, превосходящих вас числом Нарисоваться – внезапно появитьсяООтбить – попытка нападения на милицию с целью вырвать забираемого ими хулиганаОснова – боевой моб или основные группировки какого-либо фанатского движенияППаровозы – фанаты ЛокомотиваПровод – проводник в поездеПрыжок – нападение на кого-либоПодрезать – украсть, отобрать продукты, выпивку по пути в другой городПресс – нападение на оцеплениеПроводы – нападение одной фанатской группировки на другую во время отправления на выездПрописаться – проход в вагон поезда или на стадион без билетаПряга – ремень с тяжелой армейской пряжкой, используется как фанатское оружие.Пердь (Пердяевка) – малопривлекательный, далеко расположенный населенный пунктПерекличка – скандирование речевок попеременно с противоположной или соседней трибунойПеремах – небольшая стычка или дракаРРай – третья багажная полка в поезде в купе или плацкартеРабы – иностранные легионеры Роза, розетка – шарф с атрибутикой клуба Рыло – одна фанатская единица Рычаг – рука или ногаССобака – пригородная электричка Скам – отстой, дерьмо и т.п.Слэм – куча-мала, проводимая на фанатском секторе после гола или как провокация для ментов Скарфер – болельщик, носящий шарф Скаут – разведчик Суппортёр – фанат, прибывший на выездТТрамблмэйкер – фанаты, которые непосредственно ведут боевые действияТикет – билет на матч или на поездТорледоны – фанаты ТорпедоТорсида – большая группа фанатовТретий тайм – время после матча на выяснение отношений между фанатамиУУправа – участок милиции Утка – кресло на стадионеФФирма – группировка фанатов Фанзин – печатное издание фанатовХардкор – фанаты, которые непосредственно ведут боевые действияХуле – хулиган (ы)цЦвета – клубная атрибутика: шарф, футболка и т.д.ШШайба – хоккейШедвел – проникновение фанатов на сектор враждебных фанов с целью дракиШиза – активная поддержка команды на трибуне или беспределШифр – маскировка, отсутствие любой атрибутикищЩи-лицо

32. What can you thank God for giving you?Я – ничем. У меня больше ничего не осталось, кроме места рождения, патриотически настроенного болта и относительной личной свободы.Точнее – мне нечем.

33. Национальная альтернативаМировое сообщество одновременно с глобализацией активно занялось самоделением и самодроблением. Племена, банды и фирмы, набитые до отказа готовыми к насилию фанатами – чем не будущее для нации? Фаната мало интересует, зачем понадобилась Норильскому Никелю забытая богом и Лужковым ракетная остановка Торпедо на Москве-реке и ржавые подъездные пути к ней. Фанату без разницы, чем отличаются финансово-промышленные корпорации от финансово-промышленных групп, а Мамут от Абрамовича.В.Скоролс “Монгол Шуудан». Меня пригласили выступить в клубе, там фанаты ЦСКА собирались. Какой-то праздник у них был. Сцена не освещена, все пьяные. А я как раз новую песню там исполнял – “Небо над Москвой”, она вышла на новом сборнике “Гимны футбольных хулиганов”. Что меня удивило, так это народ в VIP. В одной комнате сидели менты, какой-то человек приблатненый, бабасмужиком культурные, чиновники и хулиганы. Все ели и пили, так сказать, с одного котелка. Мафия, одним словом, я так понимаю. Мафия. Им мои песни всем нравятся, это главное для меня. Да русские там все и весело у них. Стоит ли сегодня тратить время, подсматривая за соседом, чтобы узнать, кто он там, – жид, пидар, наркоман, уголовник или миллионер? Что толку? Нет времени же совсем, братцы*.Фаны футбола – не субкультура, не общественная организация, не социальная группа. Среди патриотов, идеологов футбольного фанатизма, есть мнение, что именно ф/клубы сформируют новые этносы на базе русского, и они будут гордо называть себя русскими, а не стыдливо «россиянами». Сильно, молодо, нагло, да похоже на правду. Пожалуй, наиболее верное объяснение, кто же такие фанаты и к чему они идут, сметая на своем пути все виды мужских организаций. Не видать усато-бородатым русофилам, монархистам и прочим почвенникам-земцам исполнение барыни с хоругвями и в косоворотках. Зато вполне пригодно, как уже существующая площадка для реального первенства русской нации.В банды, господа. И пусть последние узнаваемые евреи окончательно ассимилируются по всей России. Пусть одинокие негры в составах рок-групп и футбольных команд не дают расползаться консервативному расизму, а дагестанская диаспора-победительница (не пьющая и не курящая) безнаказанно и поделом избивает на Пасху ползущих домой последних представителей русского столичного этноса.Уважаемые господа дети, подростки, юноши и мужчины. Не курите фальшивых американских сигарет. Не пейте же маркированный гидролизный спирт, приходящий в синих американских бочках морем в Грузию, а затем в Россию. Они же, «остальное – ничто», замочат вас со всей вашей «вперед, славяне», «Россией-всем», третьим Римом, третьим Рейхом и расцарапанным Пушкиным на дырявом пакете с пельменями.И знаете, где замочат? Ответ верный. В знакомом из репортеров ТВ сортире. Поэтому – всем, без исключения, в банды. В различные, по интересам. Это приказ. Это и есть национальная альтернатива. Сегодня только футбол предоставляет личности возможность заявить о своей национальной принадлежности.Самоидентификация через хулиганизм? Да.

34. А Павел?Дмитрий кивнул Пилату и был освобожден, как конче-1шй гопник и Кузьмич. Он шел из суда в сторону метро, выпил залпом бутылку девятки и захотел еще вылить водки.Вопрос революционному писателю Дмитрию Пименову:

– Зачем вы влезли в драку?- У нас не было иллюстраций. Они по 20 у.е.- А сейчас?Он шел и мыеленио продолжал диалог с судьей, полной женщиной в очках, отвечая ей: «„.А сейчас – всем сесть. А почему я должен сесть? Я на футбол что, сидеть пришел или команду поддержать? Сидя даже петь неудобно. Хорошо, что менты с этим усатым успели, а то до смерти забили бы меня, свиньи».Все написанное выше ставит целью развлечь читателя, и не более того. Спасибо всем фанатам московских клубов Динамо, Спартака, ЦСКА, оказавшим помощь и консультации в работе над текстом, особое изданию WILD WEST STORIES.

Олег Гастело.



ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА



l.Specials – британская ска-группа, образовавшаяся летом 1977 года в Ковентри (также известна как Special АКА). Стала одним из лидеров движения «Два Цвета». Среди хитов – «Gangsters», «Too Much Too \\bung» (заняла первое место в британском чарте в 1980 году), «Rat Race», «Stereotype», «Do Nothing». Во время расовых беспорядков в Великобритании летом 1981 года прославилась песней «Ghost Town». Лидер группы, Джерри Даммере, принимал активное участие в движении «Артисты против апартеида».2. «Гарри Роберте» – известная песня футбольных болельщиков, сначала скинхэдов «Альбион Ровере» в семидесятые, затем и многих других клубов. Впоследствии часто распевалась анархистами и панкацн во время демонстраций и беспорядков. «Гарри Роберте – наш друг, наш друг, Гарри Роберте – наш друг, он мочит копов, он наш друг».З.Иэн Пейсли – радикальный протестантский священник, лидер партии демократических юнионистов в Северной Ирландии. Во главе вооруженных протестантов сорвал в 1973 году первое заседание ассамблеи Северной Ирландии, в 1981 году устроил парад 500 протестантов, имевших право на ношение оружия, накануне «Процесса Карсона» (02.06.81). Выступает за прямое правление Великобритании в Северной Ирландии.4.Битва при Бойне – сражение 12 июля 1690 года в Ирландии между католическими войсками Якова Второго и протестантской армией Вильгельма III Оранского (англ. король с 1689 г., призван на англ. престол в ходе гос. переворота 1688-89 гг., так называемой «Славной Революции»). Битва окончилась победой протестантов. Годовщина битвы при Бойне неизменно отмечается в Северной Ирландии оранжистами, и в ходе празднований неизменно происходят беспорядки и провокации.5. «Айброкс» -стадион в Глазго, на котором играет «Глазго Рейнджере».6. Джимми Хилл – известный английский телевизионный комментатор.7. «Шпоры» (Spurs) – укороченное официальное название, а также прозвище болельщиков и команды «Тоттэнхэм Хотспурс».8. Раггамаффинс – полукриминальная черная молодежная субкультура выходцев из Ямайки, получившая распространение в Англии в восьмидесятые – начале девяностых годов и ознаменовавшая своим появлением отход от ценностей «Культуры Раста» и возвращение к корням субкультуры Rude Boys. В конце восьмидесятых Рагга смешалась с азиатской Бхангрой, породив весьма любопытный музыкальный и стилевой микс.9. «Охотники за головами» – скандально известная фанатская группировка «Челси», пик ее хулиганской активности пришелся на конец семидесятых – восьмидесятые годы.10.ICF (Inter City Firm) – хулиганская фирма лондонского клуба “Вест Хэм Юнайтед”, одна из самых знаменитых и жестоких английских хулиганских группировок, в состав которой входили самые опытные мастера (так называемые траблмейкеры) по организации побоищ и беспорядков. Получила широкую известность в 1985 году, после выхода на экраны британского телевидения фильма «Хулиган», а также побоища 7 августа 1986 года на пароме «Принцесса Беатрикс» с фанами «Манчестер Юнайтед».Н.Моб – фанатская группировка, сплоченное, хорошо организованное хулиганское объединение.12. Крэи (Рон и Рэгги Крэи) – знаменитые в пятидеся-тые-шестидесятые годы гангстеры юго-восточного Лондона. Об их криминальной активности написана известная биография «Running with Krays» Билла Уэбба.13.Йоссер Хьюз – один из главных героев популярного в самом начале восьмидесятых молодежного телевизионного сериала «Парни из Блэкстафф». Его роль исполнил Бернард Хилл.14. Миллуолл – клуб из лондонского предместья, болельщики которого получили печальную известность как одни из самых жестоких английских хулиганов после показа на британском телевидении в 1976 году документального фильма «Панорама».15.Скаузеры – прозвище, часто презрительное, жителей и футбольных болельщиков из Ливерпуля.16. Ман Ю – сокращенно от «Манчестер Юнайтед».17.Шедский скин образца 69-го года – имеется в виду рабочий район Шед вокруг Стамфорд Бридж, ставший колыбелью первого взлета скиновского движения в конце шестидесятых.18.0лд Траффорд – домашняя арена «Манчестер Юнайтед».19. Мэйн Роуд – домашняя арена «Манчестер Сити»20.Энфилд – домашняя арена «Ливерпуля».21.Мосс Сайд – один из наиболее криминальных районов Манчестера.22,Особые Констебли (Special Constable) – гражданские лица, добровольно помогающие британской полиции несколько часов в неделю в свободное от работы время.23. Рави Шанкар – известнейший индийский музыкант, учивший Джорджа Харрисона играть на ситаре.24. Бангра (бхангра) -музыкальный стиль, пользующийся огромной популярностью среди выходцев из Азии, проживающих в Великобритании.25. The Stranglers – одна из самых известных и легендарных английских групп панка/новой волны конца семидесятых.26. Toon Array (на Тайне) – официальное прозвище болельщиков клуба «Ньюкасл Юнайтед».27. Джорди – сленговое прозвище жителей и футбольных болельщиков из Ньюкасла.28. -«Когда они победили на чемпионате» – имеется в виду Чемпионат Европы 1992 года, когда сборная Дании произвела сенсацию, победив в финале сборную Германии: 2:0.29. Большой дым – сленговое название Лондона.30. Фирма – одна из фанатских группировок клуба.31. Пэдди (Paddies) – прозвище ирландцев. Происходит от популярного уменьшительного имени Padraig (Patrick). Часто употребляется в оскорбительном смысле.32. Бобби Тэмблинг – легендарный нападающий «Чел-си», звезда 60-х, за 11 сезонов забил 202 мяча33. Джимми Гривз – легенда нападения «Челси» конца пятидесятых – начала шестидесятых. В сезоне 60/61 забил 43 мяча.33. Гунеры – полупрезрительное прозвище болельщиков «Арсенала», отчасти пародия на их официальное прозвище «Канониры» (Gunners). Слово «Гунер» можно понимать как «громила», «головорез», «напряжный» или «неприятный типа», а также как «тупица», «болван» или «никчемный».34. Сквоттеры – люди, незаконно занимающие пустующие дома и проживающие там, не платя никаких налогов,Движение сквоттеров получило широкое распространение в Англии в семидесятые – восьмидесятые годы.35. Ярдиз (Yardie) – сленговое название членов уличных криминальных группировок с Ямайки. Обычно его связывают с нелегальной торговлей наркотиками.36. КПР – аббревиатура клуба “Куийз Парк Рейнджере”.37. Алан Хансен – знаменитый защитник «Ливерпуля» семидесятых – начала восьмидесятых.38. Гари Линекер – звезда нападения сборной Англии восьмидесятых – начала девяностых (80 матчей – 48 голов), играл за «Лестер» (1979-1985,187 матчей – 95 голов), «Эвертон» (1985-86, 41 матч – 30 голов), «Барселону› (1986-89, 94 матча – 44 гола), «Тоттенхэм Хотспур» (1989-92,105 матчей – 67 голов). Лучший бомбардир чемпионата мира в Мексике (1986) – 6 голов, участник ЧМ-90 -4 гола; Лучший футболист Англии – 1986,1991.39. Рука Божья – имеются в виду знаменитые слова Диего Марадоны после матча в */4 финала ЧМ-86 со сборной Англии, когда он забил англичанам гол рукой. Сборная Англии тогда проиграла 2:1, еще один гол в том матче Марадо-ка забил после блистательного сольного прохода, обыграв по ходу дела несколько игроков англичан и вратаря.40. Джордж Бест (22.05.46) – легенда британского футбола, по мнению многих – лучший игрок за всю историю лиги; главная звезда нападения «Манчестер Юнайтед» шестидесятых, обладатель «Золотого Мяча» (приз лучшему футболисту Европы) -1968 года. Выступал за сборную Северной Ирландии. Его репутация скандалиста, выпивохи и бабника стала сродни идиоматическому выражению.41. Родни Марш – первая суперзвезда нападения КПР, выступал сначала за «Фулхэм» (1962-1966), затем в КПР (1966-1972, 242 матча – 134 гола), «Манчестер Сити» (1972-1976), Тампа Бэй (США). Всего за карьеру провел592 матча, забил 2G2 мяча. Работает спортивным комментатором Sky Sport.42. Стэн Боулз (1948) – начинал карьеру в «Карлслайл Юнайтед», знаменитый полузащитник «КПР» (1972-1980), завоевал пять кубков Англии.43. Джерри Фрэнсис (1951) – получил широкую известность как полузащитник «КПР» (с 1968 года). В 1974 тоду стал капитаном команды, в 1975 г. назначен капитаном сборной Англии, за которую сыграл 12 матчей. За «КПР» провел 293 матча – забил 53 мяча; выступал также за «Кри-стал Пэлас» (59 игр – 7 мячей). Тренировал -«Тоттенхэм Хотспур» и «Кристал Пэлас».44.Рэй Уилкинс (1956)- легендарный защитник «КПР» и сборной Англии, в составе которой сыграл 84 матча. Работает спортивным комментатором.45Лерри Венейблз (1943) – играл полузащитником за «КПР» и «Челси» в шестидесятые – семидесятые. В дальнейшем прославился как тренер. Его наивысшее достижение – выход сборной Англии в полуфинал Евро-96.46. Ронни Биггз – легендарный грабитель поездов, его также называли -«грабителем века». Долгое время скрывался в Бразилии. По возвращении в Англию в 2001 г. был арестован и приговорен к 28 годам тюремного заключения за ограбление, совершенное в 1963 году.47. «Увлекалась хипповой наркотой, когда все отвисали на СПИДе» – имеется в виду повальное употребление амфетаминов панками и скинами в конце семидесятых – начале восьмидесятых, в противовес «хипповой наркоте» -кислоте и марихуане.48. Warp Factor – имеется в виду альбом Warp Brothers.49. Тэффиз – выходцы из Уэльса, валлийцы.50. Кен Бэйтс – владелец «Челси» до покупки клуба Романом Абрамовичем.51. Джангл – ответ черного Лондона на техно, электронная музыка «драм-энд-бас».52.Молчаливое большинство – контркультурный термин шестидесятых, обозначающий обывателей.53. «Эйзель» – стадион в Брюсселе, где произошла одна из самых чудовищных трагедий за всю историю мирового футбола. 29 мая 1985 года, во время финала Кубка Европейских Чемпионов между «Ливерпулем» и «Ювентусом», на стадионе начались столкновения между английскими и итальянскими болельщиками. В ходе драки рухнула одна из стен в итальянском секторе и в давке погибли 38 итальянцев и один бельгиец. После этого УЕФА приняло решение отстранить английские команды от участия в европейских турнирах на пять лет, санкции же на “Ливерпуль” распространялись до семи лет.54. «Тори уничтожили классовую систему» – помимо прочего, имеются в виду знаменитые слова Маргарет Тэтчер середины восьмидесятых: «Сейчас больше нет такого образования как классовое общество. Теперь есть только индивиды и их семьи».55. Доклад Тейлора – знаменитый доклад Верховного Судьи, Лорда Питера МТейлора, которому поручили расследование обстоятельств трагедии на шеффилдском стадионе «Хиллсборо» 15 апреля 1989 года. В этом докладе он предложил демонтировать ограждения разделявшие трибуны на сектора, заменить скамьи на кресла на всех стадионах клубов премьер-лиги, а также отменить персональные идентификационные карточки для болельщиков, которые были введены по распоряжению Тэтчер. Доклад выявил бессистемность обеспечения безопасности на английских стадионах и стал отправной точкой для перестройки ее системы, и до сих для британских футбольных мужей является образцом здравого смысла.56. Хаммеры (Молотобойцы) – прозвище болельщиков лондонского клуба «Вест Хэм Юнайтед».57. Under Fives – одна из крупных молодежных фирм «ICF», в которую входили ребята до двадцати лет, занимавшиеся, в основном, разведкой, но и принимавшие участие в крупных столкновениях.58. «Аптон Парк» – домашний стадион «Вест Хэм Юнайтед».59. «заживо сгоревшие в Брэдфорде» – за восемнадцать дней до трагедии на «Эйзеле» (см.выше) в случившемся на матче пожаре погибло 56 болельщиков.60. «скауэеры, придавленные забором» – имеется в виду трагедия на «Хиллсборо» 15 апреля 1989 года, во время матча полуфинала Кубка Англии между «Ливерпулем» и «Ноттингэм Форрест». Из-за обрушения трибуны и ограждений погибло 96 ливерпульских болельщиков.61. «Билли Бонды, а неТреворы Брукинги» – имеются в виду два известных игрока «Вест Хэм Юнайтед»; первый стал среди болельщиков синонимом слова «неудачник», второй же – знаменитый диспетчер клуба и сборной Англии семидесятых – начала восьмидесятых (47 игр за сборную). Позднее тренировал «Вест Хэм», а затем стал директором отдела по развитию футбола в Футбольной Ассоциации Англии.62. Чарльз (Карл) Первый (1600-49) – англ. король с 1625 г. из династии Стюартов. В ходе Английской буржуазной революции XVII в. низложен и казнен.63.Toxteth Riots – имеются в виде знаменитые беспорядки на расовой почве в Токстифе и Брикстоне 1981 года.64. Силла Блэк – популярная ливерпульская певица в стиле «мерси-бит» 60-х годов, самый ее известный хит «If I Ever Thought YoiTd Change Your Mind». Позднее стала знаменитой телеведущей, ее шоу собирало аудиторию в21 миллион зрителей, и пять лет подряд она признавалась «Лучшей Телеведущей Года».65.Манкузианский – в смысле манчестерский.66. Дерек Хаттон – известный ливерпульский политик в конце семидесятых – начале восьмидесятых, позднее прославился как ведущий радио-шоу.67. Рейнджерс-Селтик – знаменитое дерби в Глазго между традиционными лидерами шотландского футбола. «Селтик» был основан крупнейшей в Шотландии общиной ирландских католиков, а «Рейнджере» считался самым шотландским клубом, представляющим интересы протестантов из рабочего класса, Встречи между этими клубами всегда сопровождались жестокими побоищами среди болельщиков.68. Peanut Pete – популярный персонаж мультипликационного сериала.69. Happy Mondays – культовая манчестерская инди-дэнс-группа второй половины восьмидесятых годов, лидером которой был Шон Райдер (позднее Black Grape).70. Письмо к Брежневу (Letter to Brejnev) – известный голливудский фильм (1985 г.).71. Брикстон – преимущественно черный район Лондона.72. Хьюм (Hume) – один из черных районов Манчестера.73. Dubliners – популярная фолк-гругша.74. Джон Пилгер – популярный британский журналист, автор книги «Новые правители мира».75. «Комбат-18» – первоначально эту неонацистскую группировку английских футбольных хулиганов считали одной из групп поддержки крайне правых сил (название включало в себя первые буквы имени и фамилии Адольфа Гитлера: А – первая, Н – восьмая буквы в латинском алфавите), но потом журналисты резко изменили к ней отношение, поскольку хулиганство и насилие в этом объединение явно преобладало над политикой.76. «Горящий Лондон» – знаменитая песня группы The Clash, позже перепетая Silverchair.77. Гай Фокс – католик, неудачно пытавший 5 ноября 1605 г. взорвать здание Парламента и убить короля Якова I («Пороховой Заговор»). Ночь Гая Фокса – один из традиционных праздников в Англии.78.Майк Болдвин (Болдуин) – знаменитый актер-комик кокни, в своих шоу непременно насмехавшийся над северянами.79.Сантьяго Бернабеу – знаменитый стадион, домашняя арена мадридского «Реала», названа так в честь легендарного президента клуба80.Тони Адаме – знаменитый защитник «Арсенала» и сборной Англии в восьмидесятые – девяностые.91.Вилла – сокращение от «Астон Вилла»92. 4 Skins, The Business, Last Resort – культовые скии-хэд и панк-рок-группы начала восьмидесятых, прочно ассоциировавшиеся у публики с «Движением Oi!» (третье поколение панк-рока).93. Национальный Фронт – британская фашистская организация.94. Джонни Роттен – настоящее имя Джон Лайдон, вокалист Sex Pistols, позже в Public Image Ltd.96. Oi! – музыка Oi! была весьма популярна в конце семидесятых – начале восьмидесятых, ознаменовав собой возвращение к более энергичной и раскрепощенной музыке, с которой и начинался панк-рок. Во время припевов музыканты кричали «Oi!», «Oi!», «Oi!», чем и дали название движению. Получила широкое распространение среди скинхэдов.97.Брумми – прозвище, иногда презрительное, выходцев из Бирмингема.98.Pied Piper – Дудочник в пестром костюме (герой поэмы Браунинга «The Pied Piper of Hamelin»).99. Роберт Максвелл – знаменитый британский медиа-магнат, основатель империи, ушедший из* жизни в ноября 1991 года при весьма загадочных обстоятельствах.Ю0.Дзйв Уэбб – известный сценарист («Бегущий по лезвию бритвы», «Непрощенный»).101.CFC – аббревиатура от Chelsea Football Club.Ю2.Билли Шанкли (1913 – 1981) – легендарный футболист и тренер «Ливерпуля» (1959 – 1974). Ему принадлежит знаменитый афоризм: «Некоторые считают, что футбол – дело жизни и смерти. Они ошибаются: футбол гораздо важнее».103. «когда у поляков снесло крышу при наезде на знаменитых английских хулиганов» – имеются в виду события в Катовице в мае 1993 года, на отборочном матче чемпионата мира между сборными Англии и Польши.105. Rust – в эту культовую панкреггей группу входили Малькольм Оуэн (вокал), Пол Фокс (гитара, вокал), Дэйв Раффи (ударные) и Джон «Сегс» Дженнингс (бас). Впервые они прогремели на всю страну, ворвавшись в 1979 году в UK ТОР 10 с синглом «Babylon s Burning». Их выступления и стиль, который часто сравнивали с The Clash, оказали огромное влияние на панк-музыкантов второго поколения, в часности на Джастина Салливана, создавшего в Брэдфорде New Model Arma. Дебютный альбом «The Clash» был выпущен Virgin в 1979 году. После шумного успеха «Staring at the Rude Boys» и очевидного креативного роста музыкантов их стремительно развивающаяся карьера была прервана 14 июля 1980 года со смертью Оуэна в ванне от передозировки наркотиков. Среди эпигонов Ruts можно также назвать такие группы, как Wildhearts и Almighty.106. Примечание к послесловию Гастелло: «В Финляндии, кажись, Спартак и проиграл» – Спартак тогда выиграл 2:0 в 1/3 Кубка УЕФА (голы забили Черенков и Аллан в свои ворота). Проиграл он в следующем раунде Афинскому АЕК со счетом 2:1 (на гол Мостового с пенальти, греки ответили ударами киприота Саввидиса и португальца Батисты). В Москве игра закончилась со счетом 0:0.





This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.12.2009