Рэй Брэдбери

Лиса в лесу













Рисунки В. ЧЕРНЕЦОВА



В первую же ночь был фейерверк. Он напоминал о том страшном, и, может быть, его следовало бояться, но он был прекрасен: ракеты взлетали к древнему мягкому небу Мексики, разбивались о звезды и падали, голубые и белые. В ароматном воздухе сливалось все, и все казалось прекрасным — пыль и дождь, дымок ладана из церкви и запах медных труб оркестра, пульсирующих резкими ритмами «La раloma»… Все новые и новые маленькие кометы, одна красивее другой, короткими рывками пересекали прохладные плиты площади, бежали цирковыми акробатами по натянутой проволоке, отскакивали от глинобитных стен кафе, стремглав неслись вверх, волоча за собой горящие хвосты к вершинам башен. Цветные огни озаряли босоногих мальчишек, раз за разом раскачивавших огромные колокола, заставляя их гудеть и петь, петь и гудеть, и превращавших все звуки ночи в чудовищную симфонию. На площади, спотыкаясь и брызгая искрами, огненный бык гонялся за визжащими ребятишками и смеющимися взрослыми.



— Год 1938-й, — улыбнулся жене Уильям Травис, глядя на весело кричащую толпу. — Хороший год…

Бык повернулся к ним. Увертываясь от трещащих огней, они нырнули в толпу и побежали среди музыки и шума, мимо церкви, оркестра, под звездами, держась за руки и смеясь. Бык промчался дальше — мексиканец, бросаясь то туда, то сюда, легко нес бамбуковое сооружение, стреляющее пороховыми зарядами.

— Никогда не было так весело, — запыхавшись, говорила Сьюзен Травис.

— Изумительно, — отвечал Уильям.

— И это будет долго, правда?

— Всю ночь…

— Нет… Я о путешествии…

Он нахмурился и похлопал себя по внутреннему карману пиджака.



— Этого нам хватит на всю жизнь. Забудь обо всём. Веселись. Они нас никогда не найдут.

— Никогда?

— Никогда.

Толпа испуганно подалась назад: с церковной башни среди гула и звона летели, взрываясь и дымя, шутихи. Они оглушительно палили, прыгая среди притопывающих ног и раскачивающихся тел. Вкусный дымок кукурузных лепешек бил в ноздри, а за столиками кафе коричневые руки поднимали пенные кружки.

Бык умирал. Огонь в бамбуковых трубках погас, все кончилось. Мальчишки окружили брошенное чучело, они трогали совсем живую морду из папье-маше и настоящие рога.

— Давай посмотрим, — сказал Уильям

Они шли мимо кафе, и Сьюзен увидела там человека, глядевшего прямо на них, белого человека в костюме цвета соли, с голубым галстуком на голубой рубашке, с худым, загорелым лицом. Это был блондин с прямыми волосами, и его голубые глаза внимательно следили за ними.

Она не обратила бы на него внимания, если бы не бутылки у его локтя — толстые бутылки мятного ликера, прозрачные с вермутом, флакон коньяка и еще семь разноцветных бутылок, а у самых его пальцев выстроились десять маленьких рюмок, из которых он прихлебывал, не отрывая прищуренных глаз от улицы, пропуская влагу сквозь сжатые тонкие губы, чтобы продлить удовольствие. В свободной руке дымилась гавана, а на стуле рядом лежали 20 пачек турецких сигарет, 6 ящичков сигар и коробки с духами.











— Билл!.. — прошептала Сьюзен.

— Спокойно! — ответил Уильям. — Он — никто!

— Я видела его утром на площади…

— Не оборачивайся. Иди вперед. Смотри на быка. Так. Правильно. Теперь спрашивай.



— Ты думаешь, он от Сыщиков?

— Они не смогли бы выследить нас

— Смогли бы.

— Какой чудесный бык! — сказал Уильям его хозяину.

— Ведь правда, они не нашли бы нас через двести лет?

— Осторожно! — сказал Уильям.

Она пошатнулась. Он крепко сжал ее локоть.

— Держись бодрее, — сказал он, отводя ее в сторону, и улыбнулся, чтобы выглядело естественно. — Все будет хорошо, мы пойдем туда, в кафе, сядем против него и будем пить и смотреть на него, и если он то, что мы думаем, он не заподозрит нас.

— Нет, я не могу!..

— Мы должны! Идем! — И, поднимаясь по лестнице кафе, он сказал:

— Тогда я и говорю Дэвиду: «Смешно!»

«Мы здесь… Кто мы? — думала Сьюзен. — Куда мы идем?.. Чего мы боимся? — и, ощутив под ногами глинобитный пол кафе, сказала себе, стремясь сохранить рассудок: — Надо вспомнить все сначала… Я — Энн Кристен, мой муж — Роджер, мы люди 2155 года. Мы — дети другого мира, мира, подобного огромному кораблю, который оторвался от берега разума и цивилизации и рычит черной трубой в ночи, унося с собой два миллиарда людей — хотят они этого или нет — к смерти, к падению за край земли, в море радиоактивного пламени и безумия».

Они шли. Человек смотрел прямо на них.

Прозвенел телефон.

Сьюзен вздрогнула… Так же звонил телефон через 217 лет, голубым апрельским утром 2155 года.

«Энн, это Рене. Ты слышала? Я о Компании Путешествий во Времени? Можно попасть в Рим 21-го года до нашей эры, в наполеоновское Ватерлоо — в любое место, в любое время!»

«Ты шутишь, Рене…»

«Нет! Сегодня утром Клинтон Смит отправился в Филадельфию 1776 года. Компания может все! Это дорого. Но подумай, действительно увидеть пожар Рима, Хубилай-хана, Моисея и Красное море… Посмотри в трубке пневматической почты, там, наверное, лежит их реклама».

Она открыла патрон. Действительно, там лежал тонкий металлический листок рекламы.



«РИМ И БОРДЖИА! БРАТЬЯ РАЙТ В КИТТИ-ХОК!

Компания Путешествий во Времени костюмирует вас соответствующим образом и втолкнет в толпу в момент убийства Линкольна или Цезаря! Мы гарантируем изучение вами любого языка для свободной ориентировки в любой цивилизации, в любой год. Латынь, греческий, древнеамерикан-ский разговорный. Проводите свой отпуск, выбрав не только Место, но и Время!»





Голос Рене продолжал жужжать… «Том и я едем завтра в 1492 год. Они отправят Тома в плаванье вместе с Колумбом — здорово, а?»

«Да… — прошептала ошеломленная Энн. — А что говорит правительство о Компании Машин Времени?»

«О, полиция смотрит во все глаза. Они боятся, что кое-кто может, попытаться увильнуть от призыва, спрятавшись в прошлом. Каждый дает подписку вернуться под залог дома или имущества — идет война в конце концов».

«Да, война, — шепнула Энн. — Война».

Стоя у телефона, она думала: «Вот случай, о каком мы с мужем мечтали, какого ждали долгие годы. Нам не нравится мир 2155 года, мы хотим бежать от фабрики бомб, где работает он, от страшных бактерий, которых выращиваю я. Может быть, это и есть та единственная возможность — скрыться в века, в дикую страну, в годы, где они нас не найдут и откуда не возвратят сюда, чтобы вновь жечь наши книги, контролировать наши мысли, ошпаривать наше сознание страхом, подавлять нас, командовать нами…»

Телефон все звонил.

Они были в Мексике 1938 года

Она вновь видела облупившиеся стены кафе.

Полезным работникам Штаты разрешали проводить свой отпуск в прошлом, где можно хорошо отдохнуть. И вот они в 1938 году. Они сняли комнату в Нью-Йорке, побывали в театрах и у статуи Свободы, которая еще зеленела в гавани… А на третий день, сменив имена и одежду, они улетели в Мексику, чтобы исчезнуть там.

— Это может быть только он, — едва слышно сказала Сьюзен, глядя на незнакомца. — Сигареты, сигары, ликер выдают его с головой. Помнишь нашу первую ночь в Прошлом?

Месяц назад, в первую нью-йоркскую ночь, они тоже перепробовали все странные напитки, непривычные кушанья, духи, десять дюжин разных сортов сигарет — в будущем выбор был мал, там все было только для войны и война была всем. Как сумасшедшие, бегали они по магазинам, салонам, табачным лавкам и, вернувшись в свою комнату, даже приятно заболели от жадности.

Незнакомец теперь делает то же, так может вести себя лишь человек из будущего, соскучившийся по ликерам и сигаретам.

Сьюзен и Уильям сели и заказали вино.

Незнакомец рассматривал их, изучал их одежду, волосы, безделушки, походку и то, как они сидят.

— Сиди свободно, — сказал негромко Уильям. — Держись так, будто ты всю жизнь ходила в этом платье.

— Мы не должны пробовать скрыться…

— Боже мой, — сказал Уильям, — он идет сюда. Говорить буду я.

Незнакомец поклонился. Чуть слышно щелкнули каблуки. Сьюзен напряглась, как натянутая струна. Этот звук был хорошо знаком — звук, присущий войне, отвратительный и жуткий, как стук в вашу дверь в полночь.

— М-р Кристен, — сказал незнакомец, — вы не подтянули брюки, когда садились.

Уильям похолодел. Он поглядел на свои руки — они спокойно лежали на коленях. Сердце Сьюзен бешено колотилось.

— Вы ошибаетесь, — быстро ответил Уильям, — меня зовут не Крислер…

— Кристен, — поправил незнакомец.

— Меня зовут Уильям Травис, и я не понимаю, какое вам дело до моих брюк.

— Извините, — незнакомец придвинул к себе стул. — А я утверждаю, что знаю вас: вы ведь не подтянули брюки, а все их подтягивают. Если этого не делать, брюки теряют вид, вытягиваются. Я далеко от дома, мистер… Травис, общество мне просто необходимо. Мое имя — Симмз.

— Мы понимаем ваше одиночество, м-р Симмз, но сейчас мы устали. А завтра едем в Акапулько.

— Чудесное местечко. Я только что оттуда — разыскивал друзей. Они где-то… Но я их найду, непременно найду. Что, леди дурно?..

— Спокойной ночи, мистер Симмз.

Идя к двери, Уильям сильно сжал руку жены. Она не обернулась, когда Симмз крикнул им вслед.

— Да, вот еще… — он помолчал и уже медленно произнес: — Две тысячи сто пятьдесят пять.

Сьюзен закрыла глаза, земля уходила у нее из-под ног… Но и ничего не видя, она продолжала идти на сверкающую площадь.

Они заперли дверь номера, а потом она плакала, и они стояли в темноте, и комната, казалось, удалялась от них. А где-то далеко, на площади, палили петарды, взрывались ракеты фейерверка, слышался смех…

— Проклятый наглец! — сказал Уильям. — Расселся, смотрел на нас, как на животных, курил свои чертовы сигареты, глотал свое пойло… Почему я не убил его сразу… — Голос его стал почти истерическим. — Он так обнаглел, что назвал свое настоящее имя. Шеф Сыщиков. И про брюки тоже… Конечно, надо было подтянуть их, когда я садился.

Автоматический жест этих дней, этого времени. Я так не сделал и выдал себя. Это заставило его подумать: вот человек, никогда не носивший брюк, он привык к военной форме будущего. Я готов убить себя за это…

— Нет, нет, это моя походка… Эти высокие каблуки, они виноваты… Наши прически, такие свежие… Все в нас необычно, неестественно.

Уильям включил свет.

— Он еще не совсем уверен и проверяет нас, поэтому мы не будем убегать от него. Спокойно поедем в Акапулько…

— А может быть, он уверен и просто играет с нами?

— Он способен на это. Времени у него хоть отбавляй. Он может торчать здесь сколько хочет и отправить нас обратно в будущее за какие-нибудь шестьдесят секунд. Или издеваться над нами, мучая неизвестностью долгие дни.

Сьюзен, сидя на кровати, вытирала слезы и вдыхала старинные запахи древесного угля и ладана.

— Они не устроят скандала, правда?

— Не посмеют. Они должны застать нас одних, чтобы втолкнуть в Машину Времени.

— В этом наше спасение! — воскликнула она — Мы всегда будем в толпе.

За дверью послышались шаги. Они выключили свет и молча разделись. Шаги удалились. Стоя в темноте у окна, Сьюзен смотрела на площадь.

— Значит, то здание — церковь?

— Да.

— Я часто старалась представить, какая она. Ведь столько времени никто не видел церквей. Пойдем туда завтра?

— Конечно. Ложись спать.

Они лежали в темноте.

Через полчаса зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Алло?

— Кролики могут спрятаться в лесу, но лиса всегда найдет их.

Она опустила трубку на место и лежала, прямая, холодная.

А там, в году 1938-м, человек наигрывал на гитаре три мелодии, одну за другой…

Ночью она протянула руку и почти коснулась 2155 года. Пальцы скользнули по прохладному пространству времени, словно по неровной поверхности, и она услышала настойчивый топот марширующих ног. Миллионы оркестров извергали миллионы воинственных мелодий, она увидела 50 тысяч рядов ампул смертоносных бактерий, ее руки тянулись к ним на огромной фабрике будущего, где она работала. Стеклянные трубки с проказой, бубонной чумой, тифом, туберкулезом. Она услышала страшный взрыв и видела, как горела ее рука, превращаясь в сморщенный чернослив, ощутила, что и сама она сжалась от удара такой силы, будто мир был поднят и брошен обратно, здания рухнули, люди истекли кровью и лежали безмолвно. Гигантские вулканы, невиданные машины, ураганы, обвалы соскользнули вниз, в эту тишину, безмолвие, и она проснулась, рыдая, в постели, в Мексике, за много лет до этого…



Утром звонкие гудки машин разбудили их, разбитых коротким, беспокойным часовым забытьём. С железного балкона Сьюзен увидела, как восемь человек, болтая и крича, высыпали из грузовиков и машин, размалеванных ярко-красными буквами. Толпы мексиканцев сопровождали их.

— Que pasa?[1] — крикнула Сьюзен мальчишке. И тотчас получила ответ. Она повернулась к мужу: — Американская кинокомпания снимает здесь фильм.

— Занятно. — Уильям стоял под холодным душем. — Поглядим. Пожалуй, нам лучше сегодня не уезжать. Попробуем успокоить Симмза.

На мгновение под сияющим солнцем она забыла, что где-то в отеле их подкарауливает человек, курящий тысячи сигарет. Внизу шумели американцы, и ей захотелось крикнуть им: «Спасите меня, помогите, спрячьте меня! Я из 2155 года!»

Но слова застряли в горле. Чиновники Компании Путешествий во Времени были не дураки. Перед отправлением в путешествие они накрепко вбили им в голову психологическую преграду: вы никому не смеете раскрыть место и время вашего рождения, не смеете раскрыть ничего о будущем там, в прошедшем. Прошедшее и будущее должны охраняться друг от друга, только с таким условием разрешалось людям путешествовать в веках без сопровождения. Будущее надлежит оберегать от любых перемен, которые способны принести путешествующие в прошлом. При всем желании Сьюзен не могла бы сказать счастливым людям там, внизу, кто она и как трудно ей приходится сейчас.

Завтракали в общем зале, заполненном туристами. Киношники ввалились, хохоча и толкаясь, — шесть мужчин и две женщины. Сьюзен села рядом, чувствуя себя в безопасности среди тепла и спокойствия, исходивших от них. Она была спокойна даже, когда по лестнице спустился Симмз, пыхтя своими турецкими сигаретами. Он издали кивнул им, и Сьюзен кивнула в ответ и улыбнулась, ведь он не мог вредить им среди восьми киношников и двадцати других туристов.

— Эти актеры… — сказал Уильям. — Можно нанять двоих, как бы в шутку одеть в наши костюмы и отправить в нашей машине, когда Симмз не видит их лиц. Это отвлечет его часа на два, а мы успеем добраться до Мехико. Нужны были бы годы, чтобы разыскать нас!

— Эй! — благоухающий ликером толстяк перегнулся через стол. — Американские туристы! — прокричал он. — Мне так надоели мексиканцы, что я готов расцеловать вас! — Он пожал им руки. — Подсаживайтесь к нам. Несчастье любит общество. Я — мистер Несчастье, это — мисс Уныние, а это — мистер и миссис Как-Мы-Ненавидим-Мексику! Мы все ненавидим ее. Но мы должны сделать несколько предварительных съемок для проклятого фильма. Остальная шайка явится завтра. Меня зовут Джо Мелтон, я — режиссер, а страна эта проклята — на улицах похороны, люди умирают, — потому присоединяйтесь-ка к нам, развеселите нас!

Сьюзен и Уильям хохотали.

— Разве я смешон? — спросил Мелтон окружающих.

— Великолепно! — Сьюзен придвинулась ближе.

Симмз через весь зал сверкнул на них глазами.

Она скорчила ему рожу.

Симмз двинулся к ним между столиков.

— Мистер и миссис Травис, — сказал он, — я думал, мы будем завтракать втроем.

— Извините, — ответил Уильям.

— Садитесь, приятель, — вмешался Мелтон. — Их друзья — мои друзья.

Симмз сел. Пока киношники громко болтали, он спросил: «Надеюсь, вы хорошо спали?»

— А вы?

— Я не привык к пружинным матрасам, — скривился Симмз. — Но я возместил это неудобство: полночи пробовал новые сигареты и блюда. Необычно и остро. Целый спектр новых ощущений — эти забытые грешки.

— Мы не понимаем, о чем вы… — проговорила Сьюзен.

Симмз рассмеялся.

— Притворяетесь… Не поможет. И стратегия толпы тоже не поможет. Я бесконечно терпелив и очень скоро застану вас одних.

— Слушайте, — ворвался в разговор Мелтон, — этот тип неприятен вам?

— Да ничего…

— Вы только скажите, я его в два счета…

Мелтон повернулся и крикнул что-то товарищам. Те засмеялись, а Симмз продолжал:

— Ближе к делу. Я потерял целый месяц, разыскивая вас в городах и городишках. Если вы пойдете со мной тихо, может быть, я помогу вам избежать наказания, конечно, если вы вернетесь на завод водородных плюсбомб.

— Мы не знаем, о чем вы говорите.

— Перестаньте, — прикрикнул Симмз. — Одумайтесь! Вы же понимаете: мы не можем позволить вам скрыться, другие люди 2155 года могут последовать вашему примеру. А нам нужны люди.

— Драться на войне? — спросил Уильям.

— Билл!

— Ладно, Сьюзен. Будем говорить на его языке. Мы не сможем бежать.

— Превосходно! — удовлетворенно заметил Симмз. — Вы действительно выглядели романтично, убегая от своего долга.

— Убегая от ужаса.

— Чепуха. Только от войны.

— О чем вы толкуете? — спросил Мелтон.

Сьюзен хотела ответить ему. Но могла говорить лишь вообще. Психологическая преграда в их умах разрешала говорить только так общо, как говорили сейчас Уильям и Симмз.

— Полмира мертво от лепра-бомб[2] — сказал Уильям.

— И все-таки, — уточнил Симмз, — жители будущего не потерпят, чтобы вы укрывались на прекрасном острове, когда они низвергаются в ад. Смерть любит смерть, не жизнь. Умирающим приятно сознавать, что они не одни в огненной печи. Я блюститель их общего протеста против вас обоих.

— Посмотрите-ка на этого блюстителя протеста! — обратился к своей компании Мелтон.

— Чем дольше вы заставите меня ждать, тем хуже будет для вас. Нам необходим ваш проект бомбы, мистер Травис. Возвращайтесь сразу — избежите мук. Потом будет поздно, все равно мы заставим вас завершить проект, а после этого испробуем на вас, сэр, кое-какие новые аппараты.

— У меня есть предложение, — сказал Уильям. — Я вернусь с вами, если моя жена останется здесь в безопасности, вдали от той войны.

Симмз колебался.

— Ладно. Ждите меня в своей машине на площади через десять минут. Мы поедем за город, в безлюдное место. Там я договорюсь, чтобы Машина Времени подобрала нас.

— Билл! — Сьюзен вцепилась в его руку.

— Не спорь! — он посмотрел на нее. — Решено. — И сказал Симмзу:

— Теперь еще. Прошлой ночью вы могли проникнуть к нам в комнату и похитить нас. Почему вы не сделали этого?

— Ну, скажем, я просто наслаждался. — Симмз лениво сосал свежую сигару. — Мне совсем не хочется расставаться с этой изумительной обстановкой — это солнце, отпуск. Как жаль, что приходится оставлять вино и сигареты. О, как мне жаль их… На площади, через десять минут. Ваша жена будет в безопасности и сможет оставаться здесь сколько захочет. Попрощайтесь с ней.

Симмз поднялся и вышел.

— Вот идет мистер Болтун! — крикнул ему вслед Мелтон, потом повернулся к Сьюзен. — Э-э-э, кто-то плачет… Завтрак — не время для слез, правильно?

В 9.15 Сьюзен смотрела на площадь с балкона своего номера. Симмз сидел там, скрестив ноги, на бронзовой скамье. Откусив кончик сигары, он любовно зажег ее.

Далеко вверху по улице послышались выхлопы мотора — она видела, как из гаража вниз по мощеному уклону медленно двигался Уильям в своей машине.



Машина разгонялась. Тридцать, сорок, пятьдесят миль в час. Куры в ужасе разлетались из-под колес.

Симмз снял белую панаму, вытер розовый лоб, снова надел шляпу и только тогда увидел машину.

Она неслась со скоростью 60 миль в час через площадь, прямо на него.

— Уильям! — страшно закричала Сьюзен.

Машина ударилась в низкую бровку, ревя, подпрыгнула и помчалась по плитам площади прямо к зеленой скамейке, где Симмз, выронив сигару и визжа, пытался руками оттолкнуть автомобиль. Его тело взлетело вверх, изогнулось и глухо шлепнулось на мостовую.

Машина со сломанным колесом остановилась. Собиралась толпа.

Сьюзен вошла в номер, прикрыв за собой балконную дверь.

В 12 часов дня, держась за руки, бледные, они спускались с лестницы Городского управления.

— Adios, señor, — сказал мэр им вслед, — señor[3].

Они стояли на площади, где люди еще толпились у пятен крови.

— Они будут допрашивать тебя еще раз? — спросила Сьюзен.

— Нет, мы несколько раз разбирали происшедшее. Это — несчастный случай. Я потерял контроль над машиной. Я плакал перед ними. Бог знает, как я хотел разрядиться, излиться. Мне хотелось плакать. Мне было отвратительно убивать его. Никогда в жизни я не хотел никого убивать.

— Они не передадут дело в суд?

— Они говорили об этом, но, кажется, нет. Я отвечал быстро. Они поверили мне. Это несчастный случай. И конец.

— Куда поедем? В Мехико?

— Машина в мастерской. Ее починят к четырем часам. Тогда уберемся отсюда хоть к черту.

— А за нами не будут следить? Разве Симмз работал один?

— Не знаю. Но, я думаю, мы немного опередили их.

Когда они приблизились к отелю, навстречу выходили киношники. Мелтон, гримасничая, сразу направился к ним.

— Э-э, я слышал, что случилось. Скверное дело. Надеюсь, теперь улажено? Хотите немного развлечься? Мы там, на улице, делаем предварительные съемки. Если хотите взглянуть — пожалуйста. Идемте, так лучше…

Они стояли на мостовой, пока собирали киноаппарат. Сьюзен смотрела на дорогу, уходящую вниз, на шоссе, ведущее в Акапулько, к морю, мимо пирамиды, развалин, маленьких городков из глинобитных домиков с желтыми, голубыми и пурпурными стенами и пылающими бугенвиллеями. Она думала: «Мы поедем по дорогам среди людей, в толпах, на базарах, в вестибюлях, будем нанимать полицейских оберегать» наш сон, будем запираться на двойные замки. Главное, всегда оставаться с людьми и никогда в одиночестве. Оттуда станут разыскивать нас, будут ждать, что нас доставят обратно, ждать нас со своими бомбами, чтобы жечь нас, гноить своими болезнями, чтобы их полицейские заставляли нас извиваться, вертеться, втискиваться в кольцо. И так мы будем скитаться в лесу, не останавливаясь ни на минуту, ни разу спокойно не уснув, пока мы живы, до самой смерти».

Толпа любопытных следила за съемками… Сьюзен смотрела на толпу и на улицу.

— Ты заметила что-нибудь подозрительное?

— Нет, который час?

— Три. Машина должна быть почти готова.

Съемка кончилась без четверти четыре. Возвращались в отель беседуя. Уильям зашел в гараж. «Ремонт закончат к шести», — сказал он, выходя.

— Но не позже?

— Закончат, не волнуйся.

В вестибюле отеля они оглядывались, ища одиноких путешественников, похожих на Симмза, людей свежепричесанных, слишком сильно пахнущих табачным дымом и духами, но вестибюль был пуст. Поднимаясь по лестнице, Мелтон сказал:

— Сегодня длинный тяжелый день. Надо подкрепиться. Кому мартини? Пива?

— Может, правда, по одной?

Все двинулись в номер Мелтона и начали пить.

— Следи за временем, — сказал Уильям.

«Время, — подумала Сьюзен, — только бы у нас было время». Она мечтала просидеть на площади весь длинный, яркий солнечный день без волнений и мыслей, ощущать солнечное тепло на лице и руках, закрыв глаза, улыбаясь теплу, и никуда не двигаться, лишь дремать под мексиканским солнцем…

Мелтон открыл шампанское.



— За прекрасную даму, прекрасную даже для кино, — поднял он тост за Сьюзен. — Я готов дать вам пробу.

Она засмеялась.

— Я говорю серьезно, — продолжал Мелтон. — Вы очень привлекательны. Я мог бы сделать из вас звезду.

— И взять меня в Голливуд?

— Разумеется.

Сьюзен посмотрела на Уильяма, он приподнял бровь и утвердительно кивнул. Это означало бы перемену места, одежды, возможно, имени. И они поехали бы вместе с этими восемью — хорошая защита от вмешательства из будущего.

— Заманчиво звучит, — сказала Сьюзен.

Она чувствовала уже действие шампанского, прошедший день словно скользнул мимо, все кружилось в ее глазах, и она ощутила себя в прекрасной безопасности, живой и счастливой, в реальной действительности впервые за много лет.

— А в каком фильме вы заняли бы мою жену? — спросил Уильям, еще раз наполняя стакан.

Мелтон взглядом оценил Сьюзен. Все перестали смеяться и прислушались.

— Ну, я хотел бы сделать историю с напряженным ожиданием, — сказал Мелтон. — Историю о муже и жене, вроде вас…

— Дальше.

— Может быть, военный рассказ, — продолжал режиссер, любуясь цветом вина в бокале. — Рассказ о мужчине и женщине, живших в маленьком домике на маленькой улочке, году в 2155-м, возможно… — говорил Мелтон. — Это не важно, понимаете. Но эти мужчина и женщина стоят лицом к лицу с ужасной войной, супер-плюс-водородной бомбой, цензурой, смертью, и в это время — в этом трюк — они исчезают в прошлом, преследуемые человеком, которого они считают врагом, но который старается лишь напомнить им об их Долге.



Уильям выронил стакан.

— Эта пара спасается среди группы киношников, — продолжал Мелтон, — которые не внушают им подозрений. «Безопасность — в численности», — говорят они себе.

Сьюзен, как во сне, почувствовала, что погружается в кресло. Все следили за режиссером. Он пригубил вино.

— Чудесное вино. Так вот, эти мужчина и женщина не сознают, насколько они важны для будущего. Особенно мужчина, он держит ключ к новому металлу для бомб. Поэтому Сыщики — назовем их так — не щадят ни труда, ни денег, чтобы обнаружить, захватить и увезти обратно мужчину и женщину, когда смогут застать их одних врасплох в номере гостиницы. Стратегия. Сыщики работают в одиночку или группами по восемь. Тот или иной способ дает результат. Как, по-вашему, это будет потрясающий фильм, а, Сьюзен? Что скажете, Билл?

Взгляд Сьюзен застыл на одной точке.

— Выпейте, — сказал Мелтон.

Уильям выхватил револьвер и трижды выстрелил, один человек упал, другие бросились к нему. Сьюзен дико закричала. Кто-то зажал ей рот. Пистолет валялся на полу, а Уильям боролся с теми, кто его держал.

— Пожалуйста, — сказал Мелтон, не двигаясь с места, хотя между его пальцев сочилась кровь, — пожалуйста, не делайте хуже, чем уже есть.

Кто-то барабанил в дверь.

— Откройте!

— Управляющий гостиницей, — сухо сказал Мелтон, дернув головой. — Да двигайтесь же быстрей!

Сьюзен и Уильям быстро взглянули друг на друга, затем на дверь.

— Управляющий хочет войти, — проговорил Мелтон. — Быстрее!

Киноаппарат вынесли вперед. Из него метнулся голубой луч, он быстро ширился, и те, кто находился в номере, по одному исчезали.











— Быстрее!

В этот миг за окном, прежде чем оно исчезло, Сьюзен увидела землю, покрытую зеленью, пурпурные, желтые, голубые и алые стены, камни мостовых, текущие, словно река, человека верхом на осле, едущего в теплые холмы, мальчика, пьющего апельсиновый сок. Она ощутила сладость этого напитка, она увидела человека с гитарой на площади под прохладным деревом, она тронула пальцами струны. А далеко-далеко она видела море, голубое и нежное море, волна обняла ее и унесла с собой.

А затем ее не стало. Не стало и ее мужа.

Дверь с треском открылась. Управляющий и прислуга ворвались в номер.

Комната была пуста.



— Они только что были здесь! Я видел, они вошли! — кричал управляющий. — А теперь их нет. На окнах железные решетки, они не могли выйти отсюда!..

Потом позвали священника, вновь открыли комнату и проветрили ее, и священник окропил святой водой все четыре угла.

— А что делать с этим? — спросила уборщица.

Она указала на шкаф, где стояли 67 бутылок шартреза, коньяка, крем-какао, абсента, вермута, 106 пачек турецких сигарет и 198 желтых ящичков настоящих гаванских сигар по 50 центов каждая…











---



Ray Bradbury. The Fox and the Forest [= To the Future; The Fox in the Forest; Escape], (1950)

Журнал \"Вокруг света\", № 3, 1963 г.

Перевод с английского Э. РОМАНОВОЙ и Ю. СВАРИЧОВСКОГО

Варианты перевода: \"Кошки-мышки\"; \"Обратно в будущее\"; \"В будущее\"; \"Бегство из будущего\".

Первая публикация: в сборнике \"The Illustrated Man\", Doubleday, Feb 1951.[4]