Деда Яга окопался на дальнем краю кладбище, посреди надгробий. Он слепил нас белой шубой, как у черных сутенеров из гетто, и опирался на трость с набалдашником в виде змеи. Рядом с ним стоял Саня, Ваня и Маузер. Саню и Ваню, убитых Сидом, Деда Яга воскресил, предварительно отрубив кисти и нацепив на культи всевозможные приспособы — тесаки, крюки, ножи, пилы.
Сид валялся рядом, прислонившись к кресту. Он был без сознания, из плеча его торчал осиновый кол. Деда Яга копошился вокруг вампира. Я заметил в его руках пакетики с кровью.
— Эй, ты! Что колдуешь, нечистый? — громко крикнул Сергей.
Деда Яга даже не обернулся, только сказал что-то негромко Маузеру. Тот кивнул, оглядел нас с ленцой, с вальяжностью, и вдруг по-кошачьи прыгнул на Сергея. Прозвучали выстрелы, абааhы взвыл и приземлился уже мертвой тушей. Видимо, он не предвидели серебра в патронах.
— Суки, монахи обдрисные! — заорал Деда Яга. — Вечно мне мешают, палки в колеса ставят!
Он выкрикнул какое-то заклинание, и два оживших абааhы кинулись на мужиков. Для зомби они были весьма шустры. Я вскинул ружье, прицелился в Деда Ягу и хотел уже спустить курок, как мои руки вдруг повернули ствол в сторону Сергея, отбивавшегося от тесаков мертвого Сани. Черный шаман мерзко захохотал. Чудовищным усилием воли мне удалось направить ствол чуть-чуть в сторону. Заметив мои потуги, мистер Кузьмин щелкнул пальцами, и ружье выстрелило. Голову Сергея пробило навылет.
Одновременно выстрелил другой монах, ранив мистера Кузьмина. Он закричал, упал в снег и пополз к Сиду. Освободившись от чар, я начал дико озираться. Ваня был мертв, монахи тоже, а Саня потрошил труп одного из мужиков. Взяв себя в руки, я прицелился и снес ему голову. Остались я, раненный Деда Яга и Сид.
Черный шаман подполз к Сиду и начал, злобно ругаясь, собирать пакетики с кровью. Я не был уверен, что он заметил смерть своих миньонов. Я вскинул ружье и прострелил ему руку. Он снова дико завопил.
Тяжело дыша, я подошел к Сиду и выдернул осиновый кол из его плеча. Вампир слабо застонал, открыл глаза и окинул мутным взором кладбище, увидел меня, стонущего Деда Ягу, трупы абааhы и монахов.
— Вот гадкая канитель, — пробормотал он, вставая с моей помощью. — Что тут за ярмарка?
— Встретил монахов каких-то, спецназовцев монастырских, на улице один из них меня подобрал, спас от зомбаков. У них пули серебряные и колья осиновые. За шаманом шли. Я прибился, подумал, с их помощью тебя освобожу.
— Дуралей, — засмеялся Сид. — Они бы меня не пощадили. Нечисть и есть нечисть, они мастей не различают!
— Сид, черт дырявый, кровосос, сука гнойная! — снова заорал мистер Кузьмин. — Всю жизнь мне поломал! Если я сегодня не умру, меня все равно кончат за весь мертвяцкий кипеш, не ты, так другие!
— Кстати, что ты с Сидом делал? — спросил я.
— Мне кровь его нужна, драк вампирский, круче, чем героиновая гниль полукровок! У нас ведь нет кровососов… Я политика нашего, Джаббу Хатта, хотел на драк посадить, рабом своим сделать. А потом в президенты выбить и управлять, как марионеткой… Вот почему ты мне живой нужен. Слышь, Сид, может, договоримся? Дай кровь свою, я ее Джаббе скормлю. Подумай! Всю Якутию будем вместе держать! А здесь золото, алмазы. Поднимешься! Питерским вампирам начнешь условия диктовать!
Сид, пошатываясь, подошел к мистеру Кузьмину, опустился на колени и ласково удавил шамана.
— Плюсовой интеллект у пацана, — выдохнул Сид. — Жаль, мутный до делов, беспредельщик.
Изнемогающая на солнце, Сид поспешил сесть в черную «Волгу». Мы покатили в город и там распростились. Больше я его никогда не встречал.
Все здравомыслящие люди, соприкасавшиеся с подземным миром теней, будут отрицать свою связь с ним. Это касается и нечисти, и обычных преступников. Так вот, если меня после всей это жуткой истории спросят о Сиде или мистере Кузьмине, я отвечу — нет, пацаны, вы попутали. Не знаю таких.
Гаврил Калачев
СПАСТИ ПРЕЗИДЕНТА
— Ну что там у тебя, показывай… — Приемщик был недоволен, до конца смены 10 минут, а тут возни с бумагами на полчаса, не меньше.
— Да вот, кажись важный какой, ты на звезды посмотри.
— Таак, эка большая звезда… сейчас гляну…
Приемщик полез в ящик стола и достал толстый засаленный журнал.
— Ой ё! Это ж генеральские! Неужто самого Стахина притащил?
— А награда, награда-то какая?
— Погоди ты! За главного якутского мента мало не отвалят! Надо срочно сообщить наверх, давно такой крупной рыбы не было…
Испорченное было настроение приемщика поднялось, еще бы, ведь за доставку бывших руководящих чинов премия полагалась не только охотнику, но и ему, как важному звену в цепи машины по отлову зомби, официально именуемой «Комиссия по поимке инфицированных из числа руководящих лиц Республики Саха (Якутия)»…
* * *
…Никто не знает, как все началось. Кто-то винит во всем привозное мясо, которое таило в себе странную инфекцию, кто-то — проклятие духов, потревоженных на месте одной из многочисленных новостроек. Как бы то ни было, в начале лета Якутск накрыла странная и очень заразная инфекция. Она передавалась любым доступным путем — через кровь, воду, воздух. Бурно распространяясь по всем клеткам зараженного организма, инфекция в считанные часы превращая человека в существо движимое лишь одним — голодом. За какие-то полторы-две недели Якутск превратился в город смерти. По улицам бродили толпы инфицированных, выискивая новые жертвы. «Зомби» как их тут же прозвали в народе, не боялись боли, не знали сна и усталости, они были быстрыми и почти неуязвимыми. Их можно было переехать машиной, расстрелять из автоматов, как пытался местный ОМОН, но они упорно шли дальше. Со свернутыми шеями, с перебитыми ногами, они ковыляли, ползли к своей жертве. У них была одна забота — еда. Еда же пряталась по квартирам и зданиям с крепкими дверьми. Вполне естественно, что со временем голод и жажда вынуждали выживших выходить на улицы, где большинство становилось либо жертвами зараженных, либо пополняли их ряды.
Чрезвычайная заразность стала главной причиной приостановления спасательной операции с Большой земли. Потеряв одну за другой семь спасательных групп, власти заняли выжидательную позицию. Якутск оказался в блокаде. Тут и появились первые «охотники». Как выяснилось, у немногих выживших обнаружился стойкий иммунитет к заразе. Они не боялись даже прямого контакта с инфицированными. Тогда же из добровольцев и создали первый штаб охотников на зомби. Надо было выяснить, что это за инфекция, если ли способ с ней бороться или же придется выжечь весь город.
Первые пара десятков зомби, отловленные на окраинах города, в строжайшей биологической изоляции были направлены в лабораторию, обосновавшуюся недалеко от Покровска. Но даже несмотря на наличие подопытных, ученые долго не могли понять как вирус распространяется так быстро и почему, по сути живой человек не может контролировать свое тело. Оставалось непонятным и то, как зараженный продолжает двигаться к цели с несовместимыми для жизни ранами. Убить зомби можно было двумя радикальными способами — ранением в голову, разрушающим мозг, либо полным уничтожением, например, сожжением.
Вскоре выяснилось, что при соблюдении некоторых условий, зараженных можно вернуть к нормальной жизни. Оказалось, что срок жизни у инфекции короток. При достаточно долгом отсутствии пищи зараза начинала изживать себя вплоть до полного исчезновения. Требовалась примерно неделя «диеты». Исцеленные ничего не помнили о днях, проведенных будучи зараженными. Последнее, что они запомнили — помутнение в глазах. Выяснилась еще одна неприятная деталь. Из первых трех вылеченных выжил лишь один. Первый оказался с травмой внутренних органов, и как только инфекция сошла на нет, пошло внутреннее кровотечение и пациент умер. У второго при жизни был диабет, и, на второй день освобождения от инфекции у него отказало сердце — инсульт. Третий выживший и доказал, что к исцелению надо подходить с осторожностью, полностью исследовав зараженного на возможность осложнений. Радовало одно, исцеленный приобретал иммунитет к инфекции.
Первой мыслью у всех было — дождаться, когда у зомбированных несчастных кончится «пропитание» и они сами начнут отходить от страшной болезни. Если бы не одно веское НО — исцеленный тут же становился жертвой, едой для остальных зараженных. Решение было одно, попытаться спасти как можно больше людей — ловить зомби и дожидаться их исцеления в изолированных помещениях. Конечно, не обошлось без политиков и бюрократов. Только они могли принять решение спасать в первую очередь ведущих политиков, а не, скажем, детей и женщин. Так и возникла организация с неуклюжим названием «Комиссия по поимке инфицированных из числа руководящих лиц Республики Саха (Якутия)».
* * *
…По непроверенным данным, Борис Егоров, президент Республики Саха (Якутия)не успел эвакуироваться, и забаррикадировался на последнем этаже здания. Что было дальше никто, естественно, не знает. Может он выжил, может у него оказался иммунитет, может… В общем, он был одним из главных, и одним из самых «дорогих» целей охотников. Две команды уже сгинули в попытке доставить главу Республики. В третьей команде, вместо положенных пяти человек было трое. Потеряв двоих товарищей на предыдущей вылазке, они еще не успели добрать состав. Так и пошли, втроем. Главным по праву был Сергей Бравых, бывший майор-пограничник. Он был одним из первых, кто выбрался из города. Осознав, что его организм не поддается заразе, он тут же предложил себя в качестве спасателя. В его команде был еще один бывший военный. Но увы, прошлое задание по поиску живых, лишило жизни его самого. Двое оставшихся даже не служили, но, тем не менее, были крепкими парнями. Студент-физкультурник Айсен Иванов и продавец овощей, в прошлом борец, Нурдин Жафаров. Вооруженный чем попало в начале своей «карьеры», в этот раз отряд экипировали по полной. Автоматы Калашникова с укороченным стволом, пистолеты и даже гранаты. Но огнестрельное оружие в городе наводненном зомби не могло их спасти. Наоборот, звуки выстрелов только выдали бы местоположение еще живых людей. Что собственно и стало причиной гибели первых спасательных групп. Так что главным оружием охотников стали холодное оружие и тишина…
— Тихо! Не видишь, зомби прет! — знаком приказал пригнуться Сергей.
За трибуной, что под памятником Ленину, притаились трое. Их перебежку до Дома правительства приостановил одинокий путник, вразвалочку бредущий по проспекту. Аккуратно огибая оставленные тут и там машины он, казалось, идет к заветной где-то цели.
…Бывший администратор модного магазина, Виктор Терехин, выглядел теперь совсем не по моде. Фирменная сиреневая кофта была вся запачкана еще не высохшей кровью. Двадцать минут назад он встретил свою соседку по подъезду. Девушка, оказавшаяся в закрытой квартире, только отошла от кошмарного вируса. Еще ничего не успев понять, вышла на улицу, где и стала жертвой соседа. Временно сытый, Виктор брел по проспекту, и его пустой взгляд говорил, что никакой цели у него нет…
Дождавшись, когда зомби повернул в сторону Русского театра, троица двинулась дальше. Их целью был Дом правительства. Никто из них раньше здесь не был, так что действовать предстояло наугад. Центральные двери были выбиты, везде осколки стекла и человеческие останки. Впрочем, зрелище уже привычное для охотников. Поразило другое — необычайная для такого большого здания тишина. Обычно вездесущие зомби сегодня как будто обошли дом правительства стороной. Пустым оказался и второй этаж. Только хаос в наспех покинутых кабинетах. Коридор на третьем этаже оказался заложен мебелью. Похоже, информация подтвердилась. Осталось только добраться до президента. Завал из мебели оказался добротным, с два десятка столов и почти столько же шкафов, забитых бумагами. Преодолев баррикаду, охотники оказались у двери с заветной табличкой — «ПРИЕМНАЯ ПРЕЗИДЕНТА РЕСПУБЛИКИ САХА(ЯКУТИЯ)». Естественно она была заперта. Выбив дверь, охотники оказались в большой комнате, с двумя дверьми по разным сторонам. За первой оказался рабочий кабинет. Пустой. Вторая комната, видимо, была чем-то вроде зала заседаний. Но и там никого не оказалось.
— Может, у него там еще одна комната есть, ну, из кабинета? — Айсен предположил, что как у всякого шишки такого ранга, у президента должна быть комната отдыха. Чутье студента не подвело. Действительно, в кабинете, под видом встроенного шкафа, скрывалась массивная дверь.
— И чем ломать будем? — почесал затылок Сергей.
— Оп-па… — Нурдин потянул за ручку и дверь тихонько поддалась — не заперто, кажется…
Из открытой щели сразу потянуло трупным смрадом. Охотники привычным движением натянули повязки на лица и вошли…
В просторной, хорошо обставленной комнате были видны следы бойни. Судя по останкам, не меньше семи человек.
— Проверьте всех — доставая фотографию президента, распорядился Сергей.
— Да как же тут разберешь то, у половины от голов одни черепушки, остальные опухли, что не узнать — развел руками Айсен.
— Что мы, зря столько прошли? — недовольно буркнул Нурдин и оперся рукой об большой шкаф и тут же отскочил от него — оттуда раздался приглушенный стон.
— Ой ё! Как же зомбак туда залез-то — воскликнул студент.
— А может, там живой? — отозвался Сергей — Э-эй, ты там живой или как?
На всякий случай Нурдин приготовил свой тесак, которым раньше шинковал капусту, а с недавних пор крошил «в капусту» зомби.
— Не стреляйте, не убивайте, прошу вас! — из шкафа донеслись всхлипы.
— Выходи, никто тебя не тронет — жестом показав быть наготове, ответил Сергей.
Дверь с тихим скрипом отворилась, и показался полненький мужчина, в замызганном кровью костюме.
— Ба! Да это ж он! Нашли! — обрадовал товарищей Айсен.
Действительно, это был он, Борис Егоров, президент Республики Саха (Якутия). Поиски увенчались успехом. Было только непонятно, как он тут выжил… Напоив и поделившись сухим пайком с президентом, охотники поинтересовались, как же он тут очутился, в комнате, полной трупов?
— Я ни-ничего не помню — голос Егорова дрожал, — помню, как началась эта паника, суета. Меня не успели вывезти и мы с охраной и вице-президентом укрылись на этаже. Но потом один охранников сошел с ума, напал на меня. Его застрелили прямо на мне, когда он пытался укусить меня за горло. Это видимо его кровь — президент потер рукавом по груди — Дальше ничего не помню, у меня в глазах помутнело. Я, наверное, сознание потерял, а когда очнулся, все уже были мертвы…
— Все понятно… Он же всех своих поел. Видимо заразился от того охранника — процедил сквозь зубы Айсен. — Семь человек… вот скотина!
— Он не один их съел, по трупам смотри, первых зараженных было четверо. Трое стали первыми жертвами, от них почти ничего не осталось. Видимо, потом они друг друга поели по мере выздоровления… — рассудил Сергей.
— Что, что вы такое говорите? — всхлипнул президент. — Да как вы, да я, я не мог, не мог такого сделать…
— Ладно, собираемся — Сергей посмотрел на часы — не нам его судить. Мы все-таки спасать его пришли, тем более, что нам за это платят.
Обратная дорога была не близкая, надо было добраться до машины, оставленной у поста ГАИ на Покровском тракте. Подъезжать ближе к городу было бы самоубийством. Вертолет не могли использовать по той простой причине, что попросту не было пилотов из числа выживших с иммунитетом к заразе. Приходилось подъезжать к окраине города, а дальше идти пешком, сторонясь «людных» мест.
Маршрут был прост — надо было тихо выйти до набережной и, под прикрытием дамбы, добраться до окраины. Там через дачи на Петуховке уже и до поста недалеко. Единственное, чего опасались охотники, это нерасторопность президента. Егоров переоделся в чистый костюм из того же шкафа, где прятался и попросил оружие.
— Что если на нас нападут, я что, буду безоружен? — аргументировал свою просьбу президент.
— Нурдин, отдай ему свой пэ-эм — выдохнул недовольно Сергей.
Бывшему продавцу овощами никогда не нравилось огнестрельное оружие. В ближнем бою он гораздо эффективнее использовал тесак. Без сожаления расставшись с лишним грузом, он первым вышел в коридор. Айсен направился следом, когда из коридора послышалась ругань на киргизском — Нурдин забежал обратно — Зомбики! Пятеро! Они меня заметили!
Айсен метнулся к двери, однако запереть ее не получилось — сами же выбили замки, когда искали президента. Он так и не успел ничего сделать, на дверь с той стороны навалились, и студент отлетел на пол. На него тут же набросились первые два прорвавшихся зомби. Одному Нурдин оттянув голову за волосы, рубанул тесаком по горлу. Голова покатилась к дверям, где показались еще трое зараженных. Прозвучал выстрел, пуля попала в дверной косяк. Стрелял президент. Сергей выругавшись резанул очередью по наседавшим зомби. Нурдин добил второго, напавшего на Айсена, но было поздно. Из разорванного горла студента хлестала кровь, сам он уже не подавал признаков жизни.
— Ты, ублюдок! Ты всем нам смертный приговор подписал! Сейчас все твари этого города сбегутся на твой выстрел! — Сергей достал пистолет и добил выживших зомби.
— Откуда я знал, я же не знал, я хотел помочь… — пролепетал Егоров.
— Ну теперь нам точно никто не поможет — вздохнул Нурдин.
С коридора послышался топот, бежало не меньше десятка зомби…
— Ну что друг, помирать так с музыкой? — грустно ухмыльнулся Сергей и передернул затвор. Стоя с автоматами напротив двери они не заметили, как президент убежал в свою тайную комнату…
* * *
— Значит так люди, сегодня важный день. На связь со штабом вышел президент Республики. Он смог настроить спутниковый телефон и связался с нами. Он жив, и его надо вызволять. Президент Егоров находится в Доме правительства, в своем кабинете на третьем этаже. Три команды, ранее посланные на его поиски не вернулись, что говорит об опасности данного задания. Однако и вознаграждение будет соответствующим. Так что, добровольцев прошу за мной, для дальнейшего инструктажа…
У приемщика вспотели ладони. Верный знак удачного дня! Три недели как не было ни одного ВИПа. Мэр Якутска, доставленный неделю назад пока не в счет, тот был заражен и ранен. Не факт, чтоб выкарабкается. А тут сразу президент, да еще и живой! Целых пять команд записались на задание, а значит, кто-нибудь да и притащит этот золотой мешок…
Гордей Спиридонов
Добрые соседи
Бытыкыевы с самого начала показались мне подозрительными. Возможно из-за того, что я оказался единственным свидетелем их прибытия на нашу тихую, но уютную асфальтированную улочку. Ведь дело происходило глубокой осенней ночью. И я очень кстати пришелся со своей бессонницей, для того чтобы быть удостоенным воистину удивительного зрелища. Бытыкыевы же ужасали и восхищали до глубины души. Мало было того, что они своим ходом приехали из какой-то совершенно затерянной на кривых берегах Вилюя деревеньки Сунтарского улуса на раздолбанной до состояния полнейшей рухляди «Ниве». Так ко всему прочему к заднему бамперу чудовищного создания отечественного Автопрома были привязаны корова со свиньей.
Добрые соседи.
Которые, как и впереди шествующая машина, особой красотой не отличались. Даже наоборот. Корова была страшна как смертный грех. Или, по крайней мере, как корова смертного греха. А свинья выглядела так, как будто она этот смертный грех изнасиловала и убила. А потом и вовсе съела.
На усталом неприлично канареечного цвета багажнике несчастной «Нивы» было уложено груза как бы не больше, чем весила сама машина, вместе со всеми своими косорукими сборщиками и кривоглазыми конструкторами, явившими ее миру. Опечатанные сургучом фанерные коробки самого разнообразного калибра, мешки топорщащиеся острыми углами, рулон сена, колченогие табуреты, израненная тумбочка, прожженная насквозь столешница, какие-то перекрученные штуковины непонятного назначения и гроб. Гроб возлежал на вершине барахольного кургана с достоинством шотландского короля, павшего в жестокой сече и успевшего перед своей смертью самолично зарубить четверть вражеского войска, тем самым послужив причиной победы своего народа. И потому впечатление производил немаленькое. Но всякий восторг и ужас от увиденного мерк по сравнению с тем восторгом и ужасом который возникал при виде самих Бытыкыевых.
Из выстрадано застонавшей и ставшей, возможно на веки вечные, машины выбрался хозяин дома и отец семейства. Удивительно азиатского вида мужик. Низкорослый, круглый, с огромной сплющенной головой, с шарообразным животом, короткими ногами и толстыми руками. Просто колобок какой-то, а не человек. С плоским носом, раскосыми глазками и поистине «ханской» бородкой и усиками. При виде которых у любого человека приличного возраста и разумения вспоминался эпизод из фильма об Илье Муромце, где на фоне степи усаженной тысячью шатров Хан оглаживал свою бородку и выспренно произносил «Иду на Киев!» после чего собственно и шел к нему.
За ним из жестяного чрева «Нивы», не смогши открыть заклинившую насмерть дверь со своей стороны, выбралась его лучшая половинка. Дылда. Каланча. Башня. Верзила. Годзилла. Супруга колобка оказалась его абсолютной противоположностью. Тощая и высокая. С тонкими и длинными ногами и руками. С крохотной головкой на лебединой шее. И это было вовсе не приукрашиванием. Шеи у лебедей может и изящные, но изогнутые под углом, несовместимым у людей с таким понятием как красота. А вот личико, практически незаметное на фоне ее вертикально-гигантского тела, было очень даже не дурным. Можно сказать, красивым. Даже на мой взгляд. А ведь я не заглядываюсь на женщин по ряду естественных причин.
После всего увиденного можно было бы ожидать и выхода остального семейства. Но меня ждало разочарование. Больше никто из машины не вылез. Вместо этого госпожа Каланча отворила ворота, а хан Колобок поднатужившись и крякнув, вручную закатил погибшее славной смертью средство передвижения внутрь ограды. Как бы особо и не возмутившись полному салону пассажиров, тонне хлама на крыше и ужасным животным на привязи. И захлопнул за собой ворота.
Кстати о воротах. Ворота эти, изящные и прочные, закрывали и отворяли проход на земельный участок в двадцать пять соток размером. На доброй земле которого стояли непоколебимо трехэтажный каменный особняк со всеми благоустройствами и круглогодичной оранжереей взамен крыши, гараж на пяток дорогих автомобилей и сарай, более смахивающий на бункер, способный уберечь своих хозяев и их добро не только от непогоды, но и от атомной войны. Как минимум. Так что эта семейка хоть и выглядела на редкость убого, быть нищей не могла. Дом с участком стоил дорого. Даже очень дорого. И его бывший хозяин, соответственно являвшийся моим бывшим соседом, явно не спешил расставаться с ним. И был он мужиком деловым и жадным. Но никак не пугливым. И потому решение срочно продать дом мог принять только при виде очень большой кучи денег. И потому я посчитал Бытыкыевых представителями особо редкой, для славного города Якутска, да и для России в целом, породы эксцентричных богачей.
Это будет весело, подумал я тогда. И я не ошибся.
Веселье началось уже на следующее утро. То есть буквально через несколько часов. Не успел электронный петух моего будильника пропеть свою звонкую электронно-петушиную песню как чудовищное рычание возвестило всему нашему уютному пригородному району о том, что начинаются интересные времена. Я вскочил с лежака и выскочил на улицу. Благо мне почти и не надо было одеваться. И опять оказался свидетелем замечательного происшествия. Только на этот раз я был не единственным зрителем. Все соседи выглянули из своих домиков и двориков, не на шутку встревоженные ревом. Который кстати и не думал прекращаться вовсе. А даже усилился и обрел дополнительные нотки. Вроде человеческих взвизгов, крепкого матерка, коровьего мычания и жуткого свиного воя. Проклятая свинья-монстр вместо хрюканья или визга выла так, как не выл израненный в битве и умирающий волк Акелла, передавая власть человеческому лягушонку Маугли. Стало жутковато. Даже мне. Про соседей же и говорить нечего. Любопытные головки высовывавшиеся из-за ограды тут же стремительно исчезли. Наверное вытаскивать из сейфов и из-под диванов ружья, одновременно названивая по телефону всем службам могущим только быть заинтересованными в подобных случаях. Будь то милиция, пожарные или срочная доставка заминированной пиццы.
Я же будучи лишенным всякого оружия способного пулять на расстоянии разноначиненными снарядами, но зато вооруженный поистине кошачьим любопытством, решил разузнать подробнее об источнике рева и суеты во дворе новых соседей. И подкравшись к высоченной железной ограде с удобной смотровой щелью был полностью удовлетворен в исполнении своих низменных замыслов. Увиденное зрелище потрясло меня до глубины души.
По двору, ревя и размахивая конечностями, бестолково носился самый что ни на есть настоящий мертвец. То бишь зомби. В его современном, по-голливудски агрессивном, понимании. И был это не одурманенный при помощи магического супа-гумбо гаитянский негр с разукрашенным мелом и петушиной кровью лицом. Вовсе нет. И не внезапно озверевший от искусственно выведенного британскими учеными-дегенератами «вируса Гнева» брызжущий кровавыми соплями обыватель. Абсолютно нет.
Это был самый настоящий мертвец. Внезапно получивший возможность оказаться среди живых более чем просто неподвижным объектом и доброй памятью. В отличии от большинства киношных трупов, выдающихся от живых героев-людей только более густым гримом и меньшим гонораром, зомби Бытыкыевых выглядел куда реалистичнее. Мертвец с высохшей до барабанной крепости синюшней кожей, в прорехах которой виднелись черные мертвецкие мышцы и пожелтевшие ребра. С уродливо-угловатой башкой, увенчанной пучком совершенно седых легких как пух мертвых волос, с сифилитически провалившимся носом, усохшими до полного исчезновения ушами, с недобрыми красными и голодными огоньками в черных провалах жадных глазниц. Ну и зубами. Кривые и почерневшие обломанные пеньки, крепко-накрепко сидящие в закаменевших деснах, и способные при некотором усилии со спокойствие рвать мягкую человеческую плоть. Даже закованную в прочные джинсовые штаны и бронированную кожаную куртку. Тонкие, с огромными шарнирами суставов, руки-ноги увенчанные кривыми когтями завершали эту прекрасную картину активно-некротического великолепия.
Зомби был просто потрясающ. Настоящий, явственный, можно даже сказать сермяжный, восставший мертвец. Такого не перепутаешь с чересчур бледным, тощим и плохо одетым, пьяным парнем. У такого не спросишь сколько сейчас времени и в какую сторону надо идти, чтобы добраться до улицы Курнатовского. И даже вечером в темной подворотне будучи с компанией не очень трезвых и совсем недобрых друзей-мамбетов не попросишь прикурить или дать позвонить по сотовому телефону. Ибо даже со спины, с расстояния предельного для человеческого зрения, и быть может даже с низкоорбитальных космических станций каждому человеку становились ясны внутренние мотивы обладателя тощей фигуры.
Желание. Невероятное желание. Бесконечно вожделение утолить поистине бездонный голод. Взять и насытиться. Насытиться так, чтобы потом об этом сложили песню, или сняли фильм за шестьдесят миллионов долларов. Насытиться способом неподобающим в цивилизованном мире. А именно впиться шею, вырвать кусок сонной артерии, выхлебать горячую кровь, разорвать кожу на брюхе и набить собственное еще теплыми чужими потрохами, и на десерт, раскусив черепную коробку, жадно зачерпывая грязными ладонями горсти студенистых комков, начать лакомиться мозгами. Зомби был голоден. Голоден со хтоническим размахом. Насколько был крепок сон Ктулху, вот уже пять тысяч лет давящего храпака, настолько же был голоден и зомби. Казалось, дай ему волю, и он сожрет все население земли. И не только людишек, но вообще всю пищевую цепочку, включая и уссурийских тигров, и планктон.
Я восхищенно прищелкнул языком. Какой великолепный экземпляр. А потом пелена восхищения спала с моих глаз, и я увидел то, что категорически противопоставлялось всему вышеизложенному. Вся эпичность и красота некротического зрелища сдулась самым неподобающим образом. За хтоническим зомби гонялся круглый мужичок. Хан Колобок собственной персоной. В одной руке у хана Колобка была плошка с кашей, в другой — садомазохистский ошейник с шипами. Естественно, направленными внутрь. За ханом Колобком неслась какая-то детвора. Скорее всего, его чада рожденные в браке с Каланчой. Удивительно посредственные детишки для настолько непосредственных родителей. Таких в любой начальной школе на дюжину-десяток. Блестящие любопытные глазенки, розовые оттопыренные ушки, не замолкающие ротики, выдающие по сто «Почему?» в минуту, задорно торчащие вихры и тело казалось состоящее из одних только коленок и локтей. Детишки как детишки. Разве что ни чуточки не боящиеся голодного зомби. От одного вида которого обычный человек, вроде тяжеловооруженного спецназовца, впал бы в прострацию и стал бы дожидаться своей неаппетитной кончины. Интересненько, хмыкнул я себе под нос. И стал смотреть, как далее будут разворачиваться события.
А далее события развернулись таким вот образом. Хан Колобок сумел хитрым образом поставить неугомонному зомби подножку. И когда нежить рухнула на землю, тут же застегнул на ее шее суровый садомазохистский прибор. Зомби взвыл напоследок, как ребенок, которому обещали торт и карусели, а вместо этого отвели к зубному врачу, и угомонился. Поднялся с земли, оттряхнул запачканные лохмотья и, прихватив с собой плошку с кашей, ушел в сарай. Орущие детишки последовали за ним. А ихний папочка, ни капельки не побеспокоившись за детей, и тем более за зомби, оставленного детишкам на растерзание, удалился в особняк.
Вот это да, восхитился я увиденному зрелищу. Причем настолько, что даже не заметил, как самозабвенно начал грызть ногти. Интересно, где это я подхватил такую дурную человеческую привычку? И решил дождаться сумерек. Ибо сумерки самое подходящее время для того, чтобы одинокие мужчины могли удовлетворить свое невероятное любопытство. Что бы на этот счет не говорили прыщавые любительницы нежных вампирских юношей и розоватых романтических соплей, им же и сопутствующих.
Мне было до жути интересно. Кто же все-таки эти Бытыкыевы? Откуда у них такие уродливые животные? И почему они сами выглядят так, как будто только-только сошли со странички шаржей сатирического журнала? Зачем и за что на зомби был одет ошейник? Почему детвора совсем его не боится? Что за каша была в плошке? Миллион подобных вопросов и возможных ответов, вперемешку с догадками, подобно скверной браге так и колобродили в моей опухающей голове до самого вечера. И как только солнце стало стыдливо прикрываясь тучами склоняться к закату, и небо обрело достаточную серость, я двинулся в сторону ограды Бытыкыевых. И ничуть не смущаясь высоты железного забора и остроты кольев, в приступе паранойи наваренных на него предыдущим хозяином, оказался внутри двора.
Было тихо. В особняке, лишь в паре окон горел слабый желтоватый свет. Как будто, пренебрегая практически завершенным и частично рухнувшим планом по всеобщей электрификации России, Бытыкыевы затеплили свечки, а то и вовсе лучины. Мне это было только на руку. Скорее в сарай, поспешал я себя, в пару прыжков оказавшись перед стальной дверцей бункера. И начал выдавливать ее, ставшую преградой между мной и интересненьким зомби, питающимся кашей и одетым в наипривлекательнейший садомазохистский наряд. Заскрежетал рвущийся железный лист. Застонала болезненно сталь выворачиваемых петель. А я все давил и давил. И наконец бронированная дверь, смятая как лист бумаги, поддалась и практически беззвучно рухнула внутрь. Следом за рухнувшей дверью в сарай влетел я.
И застал там зомби за интересным занятием. Мертвяк, водрузив на огрызок оставшийся от провалившегося носа толстенные бабушкины очки, читал книжку. Книжка была занятная. На ее обложке мальчик с луковицей вместо головы наддавал славного леща злющему мужику с башкой-помидором. И видать настолько затянула своим несложным, но верным революционным сюжетом странную нежить, что она даже не думала обращать на меня внимания.
— Мертвяк! Теперь ты мой! — взревел я и рванул застежки куртки на груди. Одновременно попытавшись стянуть с себя еще и штаны. Но видать была не судьба. Штаны спасти не удалось. Громоподобно треснув, они расползлись по швам.
Естественно, все это я проделывал вовсе не для того, чтобы тут же, на бетонном покрытии, начать с зомби мерзопакостное соитие самым противоестественным образом. Я, конечно, чудовище, но никак не некрофил. Я люблю в мертвецах нечто иное. А именно, их отменный вкус и питательные свойства. Как они обожают жрать человечину, так и я не упускаю малейшей возможности полакомиться восставшей из небытия плотью.
— Газа-зиги-зиги-за! — расхохотался я, как самый настоящий демон. Что было для меня совершенно нормально. Вместо мягкой розовой кожицы на мне блистала бронзой прочнейшая чешуя. Плечи, грудь и пузо раздались вширь, да настолько, что прими я настоящий облик снаружи сарая, было бы проще пробить в стене дыру, в форме самого себя, чем пытаться пролезть в узкий человеческий проем двери. Башка, огромная, угловатая, отлично чувствующая себя безо всякой шеи, была украшена венцом из коротких, но крепких черных рогов. Тоненькие человеческие ручонки обратились в мощные лапы с кривыми когтями. Хрупкие, тонкие и длинные человеческие ноги, превратились в устойчивые тумбообразные коряги, оснащенные нехилыми шпорами, и при всем своем неуклюжем виде, способные развивать просто запредельную скорость. Картину довершал изящные тонкий хвост, на конце которого сверкал остро отточенной сталью полумесяц ядовитого, даже для нежити, жала. Я был неприлично, демонически красив в тот момент.
В следующий момент, я уже хватал опешившего мертвеца за талию. С намерением скусить его сушеную головку и похрустеть власть. Благо размер моей пасти позволял подобные забавы. Но был прерван самым наигрубейшим образом. Не успел зомби ощутить моего горячего смрадного дыхания на своей макушке, как огненная стрела очень некстати впившаяся в хребет нарушила все планы. Раздался смачный хлюп разорвавшейся демонической плоти. Чешуя не смогла сдержать ярость боевой волшбы. И меня впечатало в стену. Зомби отделался легким испугом и, расхрабрившись, даже начал грызть обхватившие его тушку пальцы.
Но что человечку смерть, то демону забава. В мгновение ока я отлип от стенки и развернулся в сторону метателя огненных стрел. И увидел все семейство в полном сборе. Впереди, на острие атакующего клина Бытыкыевых, в необъятных семейных трусах формой и расцветкой напоминающих безумного бога Нъярлатхотепа, с горящим взором и горящей ладонью, извергающей одну огненную стрелу за другой, несся хан Колобок. Позади мужа распяленной телевышкой возвышалась Каланча в прелестной нежно-сиреневой комбинации. Ее руки-ноги в сумеречном свете казались длиннее раза в два утрешних. И изгибались так, как не каждая змея изгибается. По бокам воинства копошились детишки с деревянными сабельками и рогатками, полыхавшими такой жуткой смертоубийственной аурой, что даже легендарному Дюрандалю, со всем его содержимым, и не снилось. Позади семейства же неторопливо брело нечто настолько древнее и ужасное, что на миг показалось, отворились таки врата в Ад, и явился в Срединный Мир повелитель Тьмы. Я, даром что демон, не на шутку струхнул.
Разъяренный боевой маг, резиновая тварь с бесконечной длины конечностями, коротышки с артефактами, и сам Сатана в придачу. Так весело мне не было уже очень давно. «Гуза-гуза-гуза-га!» — расхохотался я напоследок и, встав в гордую позу, не обращая и капельки внимания на зомбика, успевшего прогрызть палец наполовину, обратился к Бытыкыевым.
— Я демон Каразун-Гуль! Пожиратель ходячих мертвецов! Ночной едок! Столующийся на кладбище! Смерть вампиров! Крадущийся за крадущимся! Тень в тени! А кто ты, смертный, что защищаешь эту нежить?
— Я Лоокут Андреевич Бытыкыев, — чинно представился хан Колобок, и совершенно неожиданно для меня стал знакомить меня со своим семейством.
— А вот моя жена — Лилия Мардуковна Бытыкыева, — резиновая женщина мило улыбнулась и помахала ручкой с высоты где-то второго этажа.
— Мои сыновья. Гильгамеш и Петр. И доченьки. Мария и Нинсун.
— Здравствуйте, дядя Каракуль, — хором пролепетала воинственная, наполовину православная — наполовину шумерская, кучка детишек. Причем было заметно, что они намеренно переврали мое имя. Хитрые бесенята.
— Моя теща. То есть мама. Назхаг Энкидуевна, — невидимое, но явно ощутимое зло приветствовало меня из-за спин своих детей и внуков. Я, несмотря на отсутствие всяких потовых желез, покрылся холодной испариной и судорожно глотнул вставший в горле ком.
— Ну, теперь мы представлены друг другу. Что будем делать дальше? — и Лоокут щелчком пальцев зажег возле моей зубастой морды ревущий плазменный шар.
— Всего один вопрос. Ответьте, зачем вам зомби в сарае? — чуть ли не хныча, потряс я тушкой вяло отбрыкивающегося мертвяка.
Тяжело вздохнув, Лоокут слегка пригасил ярость плазменного шара, и совершенно «ханским» движением огладив бородку, ответил на вопрос. Да так, что у меня, привыкшего ко всякому за прожитые века, по-идиотски отвисла челюсть.
— Был день, был он ясный и свежий, как помню.
С братом любимым бродил я по лесу.
В день тот охотой мы промышляли.
Били зверье, ради шкуры и мяса.
Но кончился день, и забрался злой месяц.
На черную плоть полуночного неба.
Тогда набрели мы зверя чудного.
О двух хвостах и с гривою львиной.
Горбатый три раза был тот зверь спиной.
И когти имел и копыта на лапах.
И золото глаз сияло над мордой.
Зубастой и страшной скажу я вам, други.
И схвачен был брат мой любимый тем зверем.
Разорван весь в клочья и обескожен.
Я приготовился принять смерть достойно.
Кылыс свой взметнул из кожаных ножен.
И клич древний рода воскликнул я в морду.
Зверя, что отбросил прочь убитого брата.
Но зверь тот не стал терзать мое тело.
Не стал он и рвать мои сухожилья.
И кости дробить ради вкусного мозга.
И кровь мою также не стал он лакать.
Лишь медленно он мне тогда поклонился.
И рыкнул заветное заклятие-слово.
«Тебе быть великим волшебным киджаем.
Я крови родной тебе вылакал вволю.
Теперь я насытившись кровью киджайской.
Служить буду верно тебе три столетья.
Когтями в ночи я расправлюсь с врагами.
Направлю я стрелы во недругов шеи.
Щитом оскаленным сомкнусь за спиною.
От огня сберегу и от злого железа.
И дам тебе знаний, людям недоступным.
И даже шаманам почти неизвестным.
Могучий киджаем тебя я намерен.
Взрастить за столетья, чтоб был ты премудр.
В делах как людских, так и нелюди разной.»
После чего тот зверь окаянный и страшный.
Радостно вскрикнув, взлетел и исчез в небосводе.
Звездами яркими мужеских душ испещренном.
Я же остался возле убитого брата.
И там же почуял во теле своем измененья.
Как силы взбурлили кипящей утиной ухою.
Как небо разверзлось над головою моею.
И шквалом обрушило тайн своих мне разгадки.
В тот жуткий миг оказавшись раздавленный мощью.
Чуждой мне силы и чуждой мудрости вечной.
Я оказался во зыбком мире подземном.
И увидал там любимого брата осколки.
Сам толком действий своих не совсем разумея.
Куски я собрал и слепил из них брата, как помнил.
Только видать, я плохо его таки помнил.
Вместо охотника бравого вылепил монстра-урода.
Монстра что мертвый среди живых обитает.
Лопает кашу из Нижнего Мира и горя не знает.
И носит оберег заветный на шее костлявой.
Дабы смирить свою мертвецкую ярость и голод.
И пусть он разум утратил чуток в Мире Теней.
Он мой брат и после семьи нет его мне родней.
Дом!
Я не сразу понял, что хан Колобок закончил свое эпическое повествование. Ибо казалось, что будет он петь персональное олонхо еще три дня и три ночи, как и полагается настоящим олонхосутам. Ошарашенный рассказом-песней Лоокута, я сделал единственное, что должен был. Бережно опустил на бетонный пол сарая зомби-брата и зааплодировал. Мои огромные когтистые лапы, созданные для того чтобы рвать и метать, оказались так же замечательны и для рукоплесканий. Гром, а точнее грохот моих оваций и неподдельный восторг самым положительным образом сказались на сложившейся ситуации. Шар плазмы, уже начавший подпаливать бронированную чешую моей морды, бесследно исчез. Хан Колобок погасил свою горящую ладонь. Его шумерская резиновая жена стала более походить на человека. Детишки попрятали свои артефакты по карманцам и перестали отсвечивать убийственной аурой. И даже чудовищная невидимая тень тещи расцвела улыбкой и слабо запахла фиалками. А зомби же, увидев как славно все закончилось, подобрал книжку о приключения Чиполлино и убравшись в свой угол и продолжил чтение.
— Это было великолепно! Хора-хора-хора-хора! — выразил я свое восхищение веселым демоническим смехом.
— Спасибо! Я рад что тебе понравилось! — Лоокут благодарственно кивнул. И весело, но в то же время опасно, прищурившись добавил.
— Значит, передумал есть моего брата?
— Конечно! Как можно? Я хоть и демон, но Девиз свой соблюдаю. «Злокозненной Нежитью Ублажить свое Брюхо!» У меня в подвале дома даже древний дедовский щит с этой цитатой валяется. Если не веришь — могу показать.
— Ладно. Верю. Верю, что ты не будешь есть моего брата. Но ты все равно демон. И ты открылся обыкновенному человеку. Что будешь делать?
— Ну не такой уж ты и обыкновенный человек. Почти такой же обыкновенный, как и я. Так что ударяться в бега не буду. Тем более я жуть какой любопытный. Пока любопытство не удовлетворю в полной мере, меня будет проще убить, чем прогнать угрозой раскрытия моей истинной сущности.
— Хм… Значит остаешься. А я не против. Мне с демонами даже легче общаться, чем с людьми, — Бытыкыев с улыбкой взглянул на свою резиновую жену, и повернувшись обратно ко мне, спросил.
— Будем соседями?
— Будем. И не просто соседями. А добрыми соседями.
И мы протянули друг другу руки. Лоокут Бытыкыев, прозванный мной ханом Колобком, и Григорий Ксенофонтов, более известный, в демонической среде, как Каразун-Гуль. Широкий и низкорослый, ну прямо натуральный азиатский гном, человек и огромный трехметровый монстр в чешуе и с хвостом, осторожно, чтобы не разрушить зачаток дружеского сосуществования пожали руки. И начались интересные времена.
Кэри Анисимова
ИСТОРИЯ ОДНОГО ОТПУСКА
По чему я всегда скучаю в Л.А.?
По бабушкиным пирожкам. По тому, как она наивно полагает, что они самые вкусные и излечат от любых болезней.
По узким улицам, по низенькому небу, по небольшим скоплениям больших разноцветных огней. По Лешке, который любит обзывать меня фрицем, по Бекке, который со своей компанией изводит меня каждые утро и вечер, когда я иду по улице один.
В конце концов, по страшным лицемерам одноклассникам, по Лене, издевающейся надо мной не первый год, и, конечно же, своей семье — людям, которые по всем параметрам подходят под определение «чужаки». Но… это мои близкие и родные.
Я смотрю в зеркало, и вижу в себе половину своей мамы, половину своего папы, частицу сестры, частицу брата. Через половину от внешности папы вижу связь с бывшими одноклассниками, Ленкой, Бекке.
Я такой. Эрик. Говорю по-русски, по-якутски и по-немецки с детства. Недавно вот углубился в изучение английского, чтобы нормально жить и не тужить в Л.А. Но все равно чувствую там себя не в своей тарелке и страшно скучаю.
Поэтому еду сейчас через Москву в город, где я родился. В Якутск.
У меня всю жизнь была одна главная проблема: мое происхождение и мое местонахождение. Это довольно сложно. Я толком не знаю, кто же я на самом деле. Балансируя масками, нужно понимать, что рано или поздно их должно стать меньше. И та из них, которая останется последней и единственной, может прирасти к твоей ничего не подозревающей мордашке… Раз — и нет Эрика. Два — встречайте невесть кого.
Я сделал шаг по трапу самолета и увидел словно нарисованное мелом солнце. «Неплохо», — подумал я и сошел вниз. Особый состав из ароматов в якутском воздухе пробудил во мне кучу воспоминаний. Вот он я, малыш Эрээк, бегу с распростертыми объятиями навстречу дедушке. Он протягивает мне подстреленную на охоте утку. Я хватаю птицу с красивыми разрисованными перьями на среднего размера крыльях, поднимаю ее голову за клювик и вижу пятна запекшейся крови. «Она мертвая», — хныкаю я. Вместо того, чтобы пожалеть меня, дед разражается хохотом и приговаривает: «Эрээк, Эрээк, сордох». Я замечаю, как он сильно отличается от меня: смуглый, морщинистый, как кора сосны, с узкими мутноватыми глазами. Я бросаю утку на траву и в страхе убегаю.
А вот я иду в первый раз в двадцать седьмую школу и замечаю среди всей толпы девчонок в темных платьях, с бантами на голове и букетами в руках одну только Лену. Мне явно не нравится город с его пустотой, мертвостью, обилием вонючих машин и отсутствием деда, но нравится именно эта девочка, и улыбка ее лучистых смородиновых глаз оправдывает, пожалуй, переезд нашей семьи.
Это потом я понял, что всю жизнь был рабом положения. Судьба нагло распоряжалась мной, и стоило проглотить наживку, как на горизонте появлялась новая. Я шел, как второсортный актер в погоне за призрачной славой, посреди всего этого карнавала с переодеванием масок и костюмов, и играл роли то якутского внучека, то школьника-русского, то немца из респектабельного района Кельна и, немного позже, американца демократичного района Лос-Анджелеса. Конечно, это были не все роли, о чем я и подумал, когда оказался перед дверью квартиры своих родителей. Покрытая кожезаменителем, с позолоченными циферками «63» наверху. Я вздохнул от такого фарса. Позвонил.
— Эрик! — взвизгнули за дверью.
Мама бросилась мне на шею, едва я успел поприветствовать ее, принялась целовать меня, щупать за щеки, укоризненно хлопать по плоскому животу и измерять ладонью мой рост. Отец вежливо дождался, пока она освободит ему место, и бросился с ничуть не меньшим азартом. Его объятия заметно ослабли за прошедшие годы, но по-прежнему были куда крепче всего, что я испытал в жизни. Затем прибежала сестра, болтушка Элиза. Она порхнула ко мне, я стиснул ее как можно нежнее, и замер в ожидании брата, доброго непосредственного мальчика, чьи веселые вопли обычно всегда наполняли дом каждый мой приезд. Вместо него прибежала собака. Черт, всякий раз новая. В этот был той-терьер.
— Решили завести породистую? — удивился я.
— Да, папа сдался, — мгновенно отреагировала мама. — Уж сколько я убеждала Васю, чтобы он купил нам нормальное животное…
— Пап? — вопросительно кивнул я отцу. Тот поморщился, незаметно указывая на маму, и я улыбнулся.
Той-терьер тявкнул на меня, трусливо поджал обрубок хвоста и спрятался за мамины ноги.
«Убожество», — подумал я.
— Мы все шутим и спрашиваем у мамы: «Когда мы заведем собаку?» — добавила Элиза.
Тут из комнаты, в которой я раньше обитал один, вышло нечто и вытаращило на меня бездумные глаза. Я стушевался, но потом разглядел за свисающими космами, чернью вокруг глаз и ужасными шмотками своего брата Алекса.
— И тебя постигла эта адская эпидемия, — печально констатировал я.
Нечто рыгнуло и отозвалось:
— И ты туда же.
— Алекс у нас ходит на плавание, — принялась зачем-то выгораживать брата мама и любовно обхватила его за плечи. — Весной занял первое место на городском соревновании.
— Угум, только тогда чуть ли не каждый второй болел гриппом, — иронично заметила сестра.
— Да пошли вы, — сказал Алекс и развернулся.
— Стой, — приказал я ему. — Вернись. В эмо-культуре что, предполагается отказываться от общения с родственниками? Или я чего-то не понял и ты в сатанисты пошел? Ма, куда ты смотришь?
— В его возрасте это нормально, — пожала плечами мама. Отец закатил глаза. — Вот ты, к примеру, увлекался машинками. Тебе даже тринадцать было, а ты до сих пор собирал и собирал эти жужжащие и мигающие механизмы…
— Мам, но это ведь не то же самое. Теперь вся моя карьера связана с разного рода машинами. А что какая-то странная субкультура, в которой почитают за крутость умение плакать даст Алексу в будущем, я не знаю.
— Я не эмо, я просто играю на досуге рок!
Брат взвыл, ушел в мою, теперь уже его, комнату и хлопнул дверью. Я с досадой мотнул головой и принялся снимать кроссовки. Чуть не забыл, мог бы и так пройти на кухню.
Мы сели за стол. Пока мама наливала чай, я спросил ее, где бабушка. Мама ответила, что эбэсик отдыхает в деревне. Потом мы попили чай и я рассказал о жизни. Семья явно не понимала львиной доли моих проблем, но зато я понимал их. Это нас сближало.
Каникулы потекли мучительно медленно. Жаркий июльский воздух не давал свободно дышать. Мне было тесно в крошечной квартирке моих родителей, многие предметы в ней казались лишними. В очередной раз с удивлением я обнаруживал, что придавал значение самым обычным вещам, таким, как барочные пуговицы на сиреневом халате моей бабушки в шкафу. Целыми днями я только и занимался тем, что мерял шагами все пространство жилплощади, а на уговоры домашних сходить куда-нибудь или съездить на природу у меня всегда находились отмазки. Наступил день, когда бабушка возвращалась из деревни со знакомыми на автобусе, и я был единственным незанятым человеком в доме, который мог ее встретить. Делать нечего. Оделся в свои привычные светлые брюки, хлопковую белую футболку, завязал арафатку. Нацепил солнечные очки и неторопливо вышел из квартиры. Запер ее, и тут же чуть не сбил с ног какую-то девушку.
— Ой…
Я произнес слова извинений и хотел было спросить, все ли в порядке, как взгляд мой нашел в пострадавшей нечто очень важное для меня. Короткие черные волосы, постриженные «слоями», как это модно везде. Смеющиеся глаза. Пухлые бледные губы. Приземистая фигура в цветастом топике, шортиках и сандалиях. Лена?
— Эрик? — удивленно вопросила девушка.
Я скорбно оглядел некогда такую привлекательную для меня особу и неуверенно сказал:
— Х… хай.
— Не думаю, — по слогам ответила бывшая одноклассница. — Хотя выглядишь цугойно.
— Извини? — не понял я.
Лена зло хихикнула и посмотрела на ведущую вниз серую лестницу. По-видимому, я подзабыл русский язык. Она это предполагала и потому говорила по слогам.
— Все такой же высокий и такой же рыжий. Олох красавчик.
— А ты… похоже тоже не имзенилась. Я имею в виду рост.
— На каникулы приехал, чего не заходил?
— Ну, я, — носки моих летних туфель вдруг показались мне очень интересными. — Я был страшно занят и вообще… ты меня не звала и я…
— Эсь, брось ты, — засмеялась Лена непонятно над чем.
— Эсь, сама брось, — тут я рассердился. — Ты никогда не выходила гулять, когда я за тобой заходил, так что претензии обнуляются.
— Да ну тебя, скучный ты, — скорчила кислую мину Лена и посмотрела на проход. Лицо ее оживилось. — Куда направляемся?
— Эбэ, — сообщил я.
— Э-э-э, правда? — весело улыбнулась она. — Вместе пойдем?
— Тебе по пути? — неуверенно спросил ее я.
— Ага, ага. Подруга дальше остановки живет.
Я вышел под палящее солнце и оказался среди несущихся в разные стороны ребятишек. Двор был уютным, маленьким, будто кукольным. Мы отходили все дальше от нашей пятиэтажки. Тонкие деревья впереди с трудом выдерживали атаки воюющих за Родину мальчиков.
— А теперь поджарим Барака Обаму как индюшку на День Благодарения! — проорал один из них, и все гурьбой ринулись на самого смуглого пацанчика. Я подумал было, что ребенку потребуется помощь, но потом увидел, что тот смеется. Вполне возможно, ему и нанесли увечья, но мы к тому времени явно были далеко от дома.
Я шел по улицам, которые помнил гораздо хуже собственного двора, и старался не обращать сильно внимания на людей, которые их украшали. Честное слово, такие колоритные лица нельзя встретить где попало. Может, местные и считали, что находятся «где попало», но, мой Бог, как они не правы!
Кстати, в Бога я не верю. Просто выражение приелось. В Л.А. все его только и говорят на каждом шагу.
Вот женщины с тяжелыми пакетами, при виде них мне стало как-то радостнее: напоминают бабулю лет десять назад. Вот юноши, просматривающие на мобильном одного из друзей порнушку. Дед просто идет и улыбается птичкам в небе. Девушки, невероятно красивые девушки, количество которых в республике все не убывает, а растет в геометрической прогрессии, кокетливо на меня поглядывают. Лена умудрялась выразить свое отношение к каждой из них, обрывая временами длиннющий рассказ о нелегкой жизни девушек за 20 в современном Якутске.
— Дура, корни закрась, — прошипела она последней, очень хорошенькой, между прочим, чике.
На остановке было всего три человека. Я встал, ожидая, что сейчас распрощаюсь со своей спутницей, но она заняла позицию рядом со мной и тоже принялась сосредоточенно вглядываться в один конец пыльной дороги. Я повернулся к ней с дурацкой улыбочкой.
— Ну, спасибо, — бодренько выдохнул я и пожал даме руку. — Было очень приятно видеть тебя снова.
— Я могу продлить тебе удовольствие, — не растерялась Лена и выпустила мою руку. — Я тебе просто обязана рассказать, как меня однажды подруги замуж чуть не выдали. Это было что-то с чем-то, ой, я тебе сейчас расскажу…
Прошло минут двадцать, а автобус все не подходил. Я подумал, что никакой Лены вовсе и не было в прохладном подъезде, и все, что я вижу — это мираж, видение плавящегося мозга. Тем не менее я не посмел «мираж» попросить замолчать. Потеряв всякое терпение, набрал номер мамы.
— Ну где там бабушка? — спросил я, нисколько не сомневающийся в том, что у них с ней постоянная связь.
— Она еще не приехала? Ничего, автобус наверно сломался. Подожди!
— Но, ма, я жду уже очень долго!
— Жди, жди, забыл, как автобусы ходят?
— Да, забыл, — помрачнел я и сунул телефон обратно в карман. Посмотрел на Лену.
— Может, сделаешь доброе дело и купишь в магазине воды? — буркнул я, не пытаясь скрывать эмоции. — Мне надо быть здесь.
— Сеп, — откликнулась та.
Я вспомнил, что у меня нет с собой рублей, и мы договорились, что потом я ей заплачу, а пока возьму в долг. Лена перебежала дорогу и скрылась в маленьком строении с бордовой обшивкой. Я видел сквозь мутные стекла магазина кучку людей. Потом внимание мое переключилось снова на левый конец дороги. Черт подери, где же этот автобус?
И, черт подери, почему же я такой скотина?
Где-то в дальнем уголке сознания воспоминания пищали, требуя им дать право на жизнь. Но я отметал их, не хотел даже знать, что они были моими. Моя первая любовь… первый объект желания… первая женщина, о которой мечтал, рисовал перед сном картинки, будто мы построим семью.
Я даже не ревновал ее к другим мальчикам, коих вилось вокруг нее всегда достаточно. Подвижная, непосредственная, она была как вкус жизни, который мне жутко хотелось ощущать всегда. Нет. Мне была нужна только она одна. Я хотел именно ее, а не уважение класса.
Но что-то теперь совсем не так. Я знал, что могу заполучить ее легко, и знал, что буду делать, когда заполучу. Я нахмурил брови, хотел пнуть песок, но вдруг услышал предупреждающие возгласы:
— Эй!
— Осторожно!
— Эй, парень!
Всего за какие-то считанные доли секунды я успел отшатнуться, прежде чем бежевый автомобиль «Жигули» врезался в телеграфный столб. Люди засуетились, одна женщина подбежала ко мне, двое мужчин пошли посмотреть, в чем дело, к машине.
— Ой, Господи спасибо Боже, ой-ой, — повторяла она, трогая зачем-то мое лицо. — Что ж это творится-то с людьми, а? Ты как, нормально, дорогой?
Она смотрела на меня расширенными от волнения глазами, а пот на ее лбу лишь подчеркивал всю опасность ситуации, в которой я только что очутился. Ясен пень, пот у нее выступил давно и от жары, но, мне прямо-таки стало не по себе, когдя я осознал это. Блондинка лет сорока с большими синими глазами; красивая женщина. Я наблюдал за тем, как один из прохожих открывает дверь «шестерки», а женщина все пыталась у меня выпытать, как я себя чувствую и надо ли вызывать скорую.
— Все хорошо, пройдет пара минут, и я встану, — успокаивал ее я.
— Ты что, милок, а вдруг с сердцем неладно или нога? — ее фамильярный тон от того, что я едва не попал в беду, а она была очевидицей, меня рассмешил, и смех слился с дикими воплями поодаль. Наверно, водителю очень плохо. — Ой, Господи, Господи, Господи…
В следующее мгновение я понял, что шока для меня на сегодня достаточно. И все. А спустя секунды три я, забрызганный чужой кровью, уставившийся на снесенные полголовы блондинки и мужика с пустым взглядом, держащего топор в руке, вскочил и бросился что есть мочи через дорогу.
Люди прятались в машины и уезжали, пешеходы бежали наутек. Какие-то бравые мужики принялись усмирять водителя, с которым, как я понял, все было в порядке или не совсем, но три трупа на остановке он оставить сумел…
— Лена!
— Эрик!
Мы остановились друг перед другом, пытаясь хоть что-либо сообразить, но тут сзади подруги из магазина выбежала какая-то безумная девочка. Лена завизжала и ринулась вперед, схватив меня за руку.
Мы бежали вдоль дороги, и мне все время казалось, что вот-вот из-за кустов кто-то выпрыгнет. Или сейчас выбежит толпа. Или нас будет преследовать виляющая машина. Или как это там бывает в фильмах.
— Дерьмо! — чуть ли не с наслаждением заорал я.
Представляю, до чего мы комично смотрелись с Леночкой. Жаль, никто этого заценить не мог.
Мы бежали, пока дыхание у подруги не сперло, и только потом остановились. Разумеется, погони за нами и быть не могло, тут бы и кенийский бегун ничего поделать не мог. Но и ждать, пока откуда-нибудь не выпрыгнет еще один сумасшедший, совершенно не хотелось.
— Лена? — обратился я к девушке. — Что там случилось в магазине?
Ответ последовал незамедлительно, хотя Лене было явно очень и очень тяжело:
— Я стояла в очереди. Смотрю себе на соки, и одновременно слышу: «Настя, чычах, тебе плохо?». А потом! Потом!
Я сочувственно взглянул на нее.
— Кошмар вообще был! — смачно выдавила Лена и продолжила корчиться.
Машин было мало. Мы находились на окраине города, не знаю, насколько печальный факт.
— Сейчас попутку поймаю, — сказал я тоном заботливого отца. — Поедешь домой.
И тут мне позвонил неизвестный номер.
— Эрик Филиппов.
— Алле… это… это… я Алекс, узнаешь, да?
— Алекс? — занервничал я. Заметно изменившийся всего за какие-то жалкие три года брат не мог просто так звонить мне на мобильный телефон. Особенно в свете последних событий.
— Да, я, — брезгливо ответили из динамиков. — Ты где там с бабушкой шляешься?
— Вот и я хотел б знать, — очень твердо сказал я, — где бабушка ш… ходит.
— До сих пор не приехала? — ошарашенно переспросил Алекс и выругался. — Ты где там блин?
— На оста… то есть, метрах в пятидесяти от остановки, наверно.
— Уходишь что ли?
— Поверьте, я не по своей воле…
— Так, слушай сюда. В городе по ходу очень нехорошие вещи творятся. Поэтому сейчас садись в какое-нибудь такси и вали, вали, быстро вали туда, где есть пушки.
Я так и выпал. В голове появились вопросы, но я решил задать самый на мой взгляд важный.