Надин Кросс уже почти пять минут собирала вещи в гостиной своего дома, когда заметила его — сидящего на стуле в углу, одетого только в плавки, сосущего большой палец, его странные сине-зеленые глаза восточного разреза внимательно следили за ней. Она была настолько поражена — скорее осознанием того, что он сидел здесь все это время, чем неожиданностью встречи с ним, — что сердце замерло у нее в груди, и она вскрикнула. Пакеты, которые она намеревалась сложить в рюкзак, упали на пол.
— Джо… то есть Лео…
Она приложила руку к груди, словно пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Но сердце Надин еще не готово было успокоиться. Ужасна была эта неожиданная встреча с ним; но видеть его одетым и поступающим так, как он вел себя при их первой встрече в Нью-Гэмпшире, было еще хуже. Слишком многое повторялось, как будто некий сумасбродный божок неожиданно провел ее сквозь ворота времени и приказал ей прожить последние шесть недель заново.
— Ты до смерти напугал меня, — тихо пробормотала она.
Джо ничего не ответил.
Надин медленно подошла к нему, почти ожидая увидеть огромный кухонный нож, зажатый в его руке, как во время оно, но рука, которую он не держал во рту, невинно лежала у него на коленях. Его загар побледнел. Старые шрамы и следы комариных укусов исчезли. Но глаза были теми самыми… глаза, которые могут преследовать тебя. Все, что было в них, появлявшееся день за днем после того вечера, когда он пришел к костру послушать, как Ларри играет на гитаре, теперь полностью исчезло. Глаза его были такими же, как в тот день, когда она впервые встретила его, и Надин охватил ужас.
— Что ты здесь делаешь?
Джо ничего не ответил.
— Почему ты не с Ларри и не с мамой-Люси?
Никакого ответа.
— Ты не можешь оставаться здесь, — сказала Надин, пытаясь уговорить его, но вдруг остановилась, подумав, сколько же времени он уже сидит вот так.
Сегодня утро 24 августа. Две предыдущие ночи она провела в доме Гарольда. Мысль, что он сидит здесь и сосет палец уже часов сорок, промелькнула у нее в голове. Конечно, это была безумная и смешная мысль, ему же нужно было есть и пить (ведь так?), но эта мысль (видение), появившись, не хотела уходить. Ужас снова нахлынул на нее, и с отчаянием Надин вдруг поняла, насколько сильно изменилась за это время: когда-то она безмятежно спала рядом с этим дикарем, не испытывая страха, а ведь тогда он был вооружен и опасен. Теперь у него не было оружия, но она испытывала ужас перед ним. Она-то думала
(Джо? Лео?),
что его прежняя сущность исчезла навсегда. Теперь он вернулся. И он был здесь.
— Ты не можешь оставаться здесь, — повторила Надин. — Я вернулась только затем, чтобы забрать кое-какие вещи. Я здесь больше не живу. Я живу с… с мужчиной.
«О, разве это то, чем является Гарольд? — издевательски заметил внутренний голос. — А я-то думал, что он только орудие, средство для конца».
— Лео, послушай…
Голова его слабо, но достаточно заметно качнулась. Его глаза, неумолимые и сверкающие, уставились на нее.
— Ты не Лео?
Снова слабое покачивание.
— Ты Джо?
Кивок, такой же слабый.
— Ладно, пусть будет так. Но ты должен понять, что не имеет значения, кто ты есть, — сказала она, пытаясь быть спокойной. Безумное ощущение, что время повернулось вспять, усиливалось. — Та часть нашей жизни — когда мы были вместе — та часть ушла. Ты изменился, я изменилась, и мы не можем вернуть этого назад.
Его странные глаза по-прежнему смотрели на нее, казалось, отрицая сказанное.
— И перестань глазеть на меня, — взорвалась она. — Это невежливо смотреть на людей в упор.
Теперь в его глазах появилось слабое обвинение. Казалось, они говорили, что так же невежливо бросать людей на произвол судьбы, но еще более невежливо отвергать любовь людей, которые все еще зависят от тебя и нуждаются в тебе.
— Ты же не один, — сказала Надин, отворачиваясь и начиная собирать оброненные вещи. Она стала лихорадочно засовывать книги в рюкзак поверх салфеток, упаковки аспирина и нижнего белья — простого хлопчатобумажного белья, столь отличающегося от того, которое она надевала для извращенных развлечений Гарольда.
— У тебя есть Ларри и Люси. Ты любишь их, а они любят тебя. Ларри любит тебя, а это главное, потому что Люси нравится все, что он делает. Она как листок копирки. Для меня же все изменилось, Джо, и в этом нет моей вины. Это вовсе не моя вина. Поэтому перестань обвинять меня.
Надин попыталась застегнуть рюкзак, но пальцы у нее так дрожали, что она с трудом справилась с этим. Тишина становилась все более гнетущей.
Наконец она встала, закидывая рюкзак на плечи.
— Лео! — Надин пыталась говорить спокойно и рассудительно, так, как она разговаривала с трудными детьми в своем классе, когда они закатывали концерт. Но это оказалось просто невозможным. Голос ее дрожал, а легкое покачивание головы, которым он приветствовал ее обращение к нему как к Лео, только ухудшило ситуацию. — Это не из-за Ларри и Люси, — зло произнесла Надин. — Я бы поняла, если бы дело было только в этом. Но дело в этом старом мешке. В этой старухе, раскачивающейся в кресле и улыбающейся всему миру вставными зубами. Но теперь она исчезла, и ты снова прибежал ко мне. Но это не игра, понимаешь? Это не была игра!
Джо ничего не ответил.
— И когда я попросила Ларри… стала на колени и попросила его… он даже не стал утруждать себя. Он слишком занят ролью великого человека. Так что в этом нет моей вины! Я не виновата!
Мальчик продолжал безучастно смотреть на нее. Страх стал возвращаться к Надин, заглушая ее злобу. Она попятилась от него к двери и стала шарить рукой в поисках дверной ручки. В конце концов она нащупала ее, повернула и распахнула дверь. Прохладный воздух улицы был более чем приятен.
— Иди к Ларри, — пробормотала Надин. — Пока, детка.
Она неуклюже попятилась назад и на мгновение задержалась на верхней ступеньке крыльца, пытаясь собраться с мыслями. Неожиданно ей показалось, что все происшедшее было лишь галлюцинацией, порождением ее чувства вины… вины перед брошенным мальчиком, вины за слишком долгое ожидание Ларри, вины за то, чем они занимались с Гарольдом, и за те более ужасные вещи, которые еще предстояло сделать. Возможно, в этом доме вообще не было никакого мальчика. Он был не более реален, чем фантазии Эдгара По — биение сердца старика, звучащее, как часы, завернутые в кусок ткани, или карканье старого ворона.
— Стучится, всегда стучится в мою дверь, — прошептала Надин и рассмеялась от этой мысли, высказанной вслух, только смех ее больше напоминал глухое карканье того самого ворона.
И все же — ей необходимо знать наверняка. Надин подошла к окну и заглянула в гостиную здания, некогда служившего ей домом. Не то чтобы он когда-нибудь по-настоящему был ее домом, нет. Если живешь в каком-то месте и все, что хочешь взять из него, помещается в одном рюкзаке, значит, этот дом никогда не был твоим. Заглянув внутрь, она увидела ковер, принадлежавший умершей хозяйке, шторы и обои, подставку для трубок умершего хозяина и номера журнала «Спорт в фотографиях», беспорядочно разбросанные на кофейном столике. Фотографии умерших детей на каминной полке. А в углу — сидящего на стуле малышка какой-то умершей женщины, одетого в одни лишь плавки, сидящего, по-прежнему сидящего так, как он сидел прежде…
Надин отшатнулась и, споткнувшись, чуть не упала через ограду, окружающую цветник. Она села на свою «веспу» и помчалась вперед на бешеной скорости, объезжая застывшие на дороге машины, но, проехав несколько кварталов, немного успокоилась. К тому времени, как она добралась до дома Гарольда, ей удалось взять себя в руки. Но она знала, что подошел конец ее жизни в Свободной Зоне. Если она хотела сохранить здравый рассудок, ей необходимо было поскорее выбраться отсюда.
Собрание в зале «Манзингер» прошло хорошо. Они снова пели Национальный гимн, но глаза присутствующих были сухи; теперь это было частью того, что вскоре снова станет ритуалом. Комитет по переписи населения был избран путем прямого голосования, с Сэнди Дю Чинз во главе. Она и четверо ее помощников немедленно стали обходить зал, пересчитывая присутствующих и записывая их данные. В конце собрания под оглушительные одобрительные возгласы Сэнди провозгласила, что теперь в Свободной Зоне проживают 814 человек, и пообещала (как позже выяснилось, несколько поспешно), что к следующему собранию предоставит полную «адресную книгу» — она собиралась пополнять ее каждую неделю, размещая всех в алфавитном порядке, указывая возраст, адрес в Боулдере, предыдущее место жительства и прошлое место работы. Как оказалось позже, поток прибывающих в Зону был настолько велик и беспорядочен, что Сэнди всегда запаздывала со своими данными на неделю или две.
Срок функционирования Комитета Свободной Зоны обсуждался долго, и после нескольких экстравагантных предложений (десять лет, пожизненно, так что Ларри вынужден был заметить, что это звучит скорее как судебный приговор) назвали один год. Гарри Данбартон помахал рукой, и Стью дал ему слово.
Напрягая голос, чтобы быть услышанным, Гарри сказал:
— Возможно, и один год — слишком долгий срок. Лично я не имею ничего против членов Комитета и считаю, что они выполняют просто непосильную работу (одобрительные возгласы), — но подобная форма перестанет функционировать слаженно по мере увеличения численности населения.
Глен поднял руку, и Стью дал ему слово.
— Господин председатель, этого не было в повестке дня, но я считаю, что мистер Данбартон затронул очень важный вопрос.
«Конечно, именно так ты и считаешь, — подумал Стью, — ведь еще неделю назад ты сам говорил об этом».
— Предлагаю создать Правительственный Комитет Представителей, чтобы мы действительно действовали на основе Конституции. Считаю, что Гарри Данбартон сможет возглавить этот комитет, да и сам я готов работать в нем, если по этому поводу не возникнет недоразумений.
Снова возгласы одобрения.
В последнем ряду Гарольд, повернувшись к Надин, прошептал ей на ухо:
— Леди и джентльмены, народ выражает свою любовь и признательность.
Она ответила ему мрачной улыбкой, и Гарольду стало не по себе.
Стью единогласно был избран начальником полиции Свободной Зоны.
— Я попытаюсь сделать все, что в моих силах, — сказал он. — Некоторые из вас, приветствующие меня сейчас, позднее, возможно, изменят свой тон, если я поймаю их за недостойным занятием. Ты слышишь меня, Рич Моффет?
Взрыв смеха. Рич, пьяный в стельку, тоже рассмеялся.
— Но я не вижу причин для возникновения особых проблем. Основная работа полицейского, как я представляю ее себе, заключается в том, чтобы не допустить кровопролития. Да и это желание любого человека. И так уже погибло слишком много людей. Думаю, это все, что мне следовало сказать.
Зал одарил его овациями.
— И еще один вопрос, касающийся работы полиции. Нам нужно человек пять для формирования Юридического комитета, иначе я не буду уверен, стоит ли изолировать человека и на какой срок. Есть какие-нибудь кандидатуры?
— Как насчет Судьи? — крикнул кто-то.
— Да, конечно же, Судья! — завопил кто-то еще.
Головы завертелись в ожидании, что вот сейчас поднимется Судья и примет возложенную на него ответственность в обычном для него стиле рококо; шепоток пробежал по залу.
Стью с немой досадой посмотрел на Глена: Комитет должен был предвидеть такую возможность.
— Его здесь нет, — произнес чей-то голос.
— Кто-нибудь видел его? — спросила встревоженно Люси Суэнн. Ларри недовольно посмотрел на нее, но она по-прежнему искала глазами Судью.
— Я видел его.
Шепоток интереса, пока Тедди Вейзак вставал, заметно нервничая и протирая носовым платком очки в стальной оправе.
— Где он был, Тедди?
— Это было в городе?
— Что он делал?
Тедди Вейзак поежился от обрушившегося на него шквала вопросов.
Стью опустил свой молоток, призывая к тишине.
— Я видел его два дня назад, — произнес Тедди. — Он ехал на «лендровере». Сказал, что направляется на денек в Денвер. Но не сказал зачем. Мы еще пошутили над этим. Казалось, он в очень хорошем настроении. Это все, что мне известно. — Тедди сел, пылая и все так же протирая очки.
Стью, снова призвав присутствующих к порядку, сказал:
— Очень жаль, что Судьи нет с нами. Думаю, он очень подходил для этого дела, но так как он отсутствует, есть ли другие кандидатуры?
— Нет, нельзя оставлять этого просто так! — вскакивая, запротестовала Люси. Одетая в облегающий спортивный костюм, она приковала к себе взоры всего мужского населения. — Судья Фаррис пожилой человек. А что, если он заболел в Денвере и не может вернуться?
— Люси, — произнес Стью. — Денвер очень большой город.
Странная тишина повисла в зале. Люси села, побледнев, и Ларри положил ей руку на плечо. Он переглянулся со Стью.
Предложение отложить вопрос о комитете до возвращения Судьи было отклонено после двадцатиминутного обсуждения. Среди присутствующих оказался еще один юрист, молодой человек двадцати шести лет по имени Эл Банделл, только прибывший в этот день вместе с партией доктора Ричардсона. Он согласился возглавить комитет, выразив надежду, что в ближайший месяц не произойдет ничего ужасного, потому что приблизительно столько времени понадобится на выработку новой правовой системы. Судью Фарриса заочно включили в состав комитета.
Брэд Китчнер, казавшийся бледным, беспокойным и немного смешным в костюме и галстуке, забыл все заранее подготовленные слова, перепутал фразы, но все-таки сказал, что, как они надеются, электричество появится второго или третьего сентября. Это сообщение было встречено таким шквалом одобрения, что он смог даже достойно сойти со сцены.
Следующим выступал Чед Норрис, и позже Стью сказал Франни, что у Чеда правильный подход к вещам: то, как они хоронят мертвых, — вполне приятно, никто не сможет чувствовать себя хорошо, пока этого не будет сделано, и жизнь сможет продолжаться дальше, а если они закончат свою работу до осенних дождей, то это будет просто замечательно. Чед попросил еще парочку добровольцев и смог бы набрать таковых дюжины три, если бы в этом была потребность. Закончил он обращением к своему Лопатному взводу (как он называл их) встать и раскланяться. Гарольд Лаудер едва привстал и сразу же снова сел, и многие, покидая собрание, отмечали, какой он отличный, скромный парень. На самом же деле Надин такое нашептывала ему на ухо, что он просто боялся выпрямиться в полный рост. Его Чудачок чуть не разрывал брюки, стремясь на свободу.
Когда Норрис сошел с трибуны, его место занял Ральф Брентнер. Он сообщил, что у них наконец-то появился врач. Джордж Ричардсон встал (бурные аплодисменты; Ричардсон попытался успокоить присутствующих знаком, и аплодисменты перешли в возгласы приветствий), а затем сообщил, что, насколько ему известно, через пару дней к ним прибудет еще человек шестьдесят.
— Повестка дня исчерпана, — сказал Стью. Он посмотрел поверх голов собравшихся. — Мне бы хотелось, чтобы Сэнди Дю Чинз вышла сюда и сказала, сколько же нас. Кроме того, есть ли еще вопросы, которые следует решить сегодня?
Стью ждал. Он заметил напряженные лица Глена и Сьюзен, Ларри, Ника и, конечно, Франни. Если кто-нибудь захочет поднять вопрос о Флегге, спросить, что Комитет предпринимает в этом направлении, то сделает это именно сейчас. Но было тихо. Секунд через пятнадцать Стью предоставил слово Сэнди, она и закончила собрание. Когда люди начали выходить, Стью подумал: «Что ж, мы снова избежали этого». Несколько человек подошли поздравить его после собрания, одним из них был вновь прибывший доктор.
— Вы отлично справляетесь, начальник, — сказал Ричардсон, и Стью даже оглянулся, чтобы посмотреть, к кому обращается Ричардсон. Затем он понял, и внезапно его охватил страх. Законник? Да он же самозванец. «Год, — сказал он себе. — Всего лишь год, и не больше». Но он все равно испытывал страх.
Стью, Франни, Сьюзен и Ник вместе возвращались в центр города. Их обгоняли, мирно переговариваясь, спешащие домой люди. Время приближалось к полуночи.
— Прохладно, — поежилась Франни. — Надо было надеть хотя бы свитер.
Ник кивнул. Ему тоже было зябко. Вечера в Боулдере всегда были прохладными, сейчас было не больше пятнадцати градусов. Это послужило напоминанием, что это странное, ужасное лето близится к концу. Уже не раз он испытывал сожаление, что Бог матушки Абигайль или Дух, или чем бы это ни было, не избрал для своих дел Майами или Новый Орлеан. Но тогда это не было бы мудрым решением. Высокая влажность, дожди… и множество тел. В Боулдере, по крайней мере, пока сухо.
— Они чуть душу не вытрясли из меня, требуя включить Судью в комитет, — сказал Стью. — Мы обязаны были предвидеть это.
Франни кивнула, а Ник быстро набросал в своем блокноте: «Конечно. Люди потеряют Тома и Дайану тоже».
— Ты думаешь, они начнут что-то подозревать, Ник? — спросил Стью.
Ник, кивнув, написал: «Люди начнут задумываться, а не подались ли они на запад. По-настоящему».
Пока все размышляли над этим, Ник достал спички и поджег исписанный лист.
— Вот так проблема, — наконец произнес Стью. — Ты Действительно так считаешь?
— Конечно, Ник прав, — глухо ответила за него Сьюзен. — А что же им еще думать? Что судья Фаррис отправился в горы, чтобы взобраться на самую высокую вершину?
— Нам еще повезло, что сегодня мы обошлись без продолжительной дискуссии насчет того, что происходит на Западе, — заметила Франни.
Ник написал: «Конечно, повезло. В следующий раз нам следует все обдумать на шаг вперед. Вот почему следовало бы отложить следующее городское собрание. Может быть, недели на три. Скажем, на 15 сентября».
— Мы сможем это сделать, если Брэду удастся пустить электростанцию, — сказала Сьюзен.
— Думаю, он сделает это, — ответил Стью.
— Я пойду домой. — Сьюзен остановилась. — Завтра очень важный день. Дайана уходит. Я отправлюсь с ней до Колорадо-Спрингс.
— Ты думаешь, это безопасно, Сью? — спросила Франни.
Девушка пожала плечами:
— Более безопасно для нее, чем для меня.
— Как она отнеслась к этому? — спросила ее Франни.
— Видишь ли, Дайана чудная девчонка. В колледже она была просто сорванцом. Увлекалась теннисом и плаваньем, хотя и в других видах спорта была хороша. Поступив в какой-то маленький колледж в Джорджии, первые два года обучения она продолжала встречаться со своим школьным приятелем. Такой огромный верзила в кожаной куртке типа «я Тарзан, а ты Джейн, так что убирайся на кухню греметь тарелками». Затем она посетила несколько собраний Общества женского самосознания со своей подружкой по комнате, этакой свободомыслящей девицей.
— И в результате оказалась большей либералкой, чем ее товарка, — продолжила Франни.
— Сначала либералкой, затем лесбиянкой, — заключила Сьюзен.
Стью замер, будто громом пораженный. Франни с настороженным удивлением посмотрела на него:
— Пойдем, пойдем, дорогой.
— Одновременно с этим она бросила вызов своему троглодиту, — продолжала свой рассказ Сьюзен. — Это так взбесило его, что он явился к ней с пистолетом. Дайана разоружила его. По ее словам, это стало поворотным моментом всей ее жизни. Дайана сказала мне, что всегда знала, насколько она сильнее и проворнее его. Она понимала это умом. Но теперь знает это и физически.
— Значит, она ненавидит мужчин? — спросил Стью, внимательно глядя на Сьюзен.
Та покачала головой:
— Теперь она бисексуалка.
— Би? — с сомнением в голосе переспросил Стью.
— Она получает удовольствие от общения с обоими полами, Стюарт. Надеюсь, ты не станешь настаивать на введении закона о сексуальных меньшинствах.
— У меня и без того достаточно проблем, не хватает еще выяснений, кто с кем спит, — пробормотал Стью, и все рассмеялись. — Я спросил только потому, что не хочу, чтобы кто-то шел на это дело, как крестоносец. Нам там нужны глаза, а не тайные убийцы. Это работа для ласки, но не для льва.
— Она знает это, — заверила его Сьюзен. — Франни спросила меня, как повела себя Дайана, когда я спросила, не пойдет ли она туда по нашей просьбе. Она восприняла это предложение нормально, но заметила, что если бы мы остались с теми мужчинами… помнишь, как вы нашли нас, Стью? — Он кивнул. — Если бы мы остались с ними, то были бы либо растерзаны, либо все равно оказались на Западе, потому что они шли именно в этом направлении… по крайней мере, когда были достаточно трезвы, чтобы читать дорожные указатели. Дайана сказала, что думала над своей ролью в Зоне, и пришла к выводу, что ее место снаружи. И еще она сказала…
— Что? — спросила Франни.
— Что она постарается вернуться, — довольно резко закончила Сьюзен и замолчала. Остальное, сказанное Дайаной Юргенс, касалось только их двоих, и об этом незачем было знать даже членам Комитета. Дайана отправлялась в разведку с десятидюймовым ножом, который крепился к ладони. Если резко сжать кулак, сработает пружинка — опля! — и у нее внезапно вырастет шестой обоюдоострый палец длиной в десять дюймов. По ее мнению, большинство мужчин там даже не успеют ничего понять.
«Если он суровый диктатор, тогда, возможно, он единственное, что держит его людей вместе. Если он исчезнет, тогда они, возможно, начнут бороться за власть и плести интриги. Если он умрет, возможно, для них это будет означать конец. И если я подойду к нему достаточно близко, Сьюзен, то пусть он зовет на помощь своего дьявола».
«Они убьют тебя, Дайана».
«Возможно. Но, может быть, и нет. Возможно, это стоит удовольствия видеть, как его кишки вылезают наружу».
Возможно, Сьюзен могла бы остановить Дайану, но она даже не попыталась. Она успокоила себя тем, что взяла с Дайаны обещание не отходить от первоначального сценария, если только не представится исключительно удобный случай. Дайана согласилась, а Сьюзен не думала, что такой случай подвернется ее подруге. Флегга хорошо охраняют. И все же три ночи после того, как она предложила своей подруге отправиться на запад в качестве разведчика, Сьюзен плохо спала.
— Вот так, — сказала она остальным. — Я уже пришла. Спокойной ночи, друзья. — И она пошла к дому, засунув руки в карманы куртки.
— Она постарела, — произнес Стью.
Ник что-то быстро написал и протянул всем открытый блокнот. «Как и все мы» — было написано там.
Когда следующим утром Стью направлялся на электростанцию, он увидел Сьюзен и Дайану, едущих на велосипедах по Каньон-бульвару. Он помахал им рукой, и они подъехали. Он подумал, что вряд ли видел Дайану такой привлекательной, как в это утро. Волосы ее были перехвачены ярко-зеленым шелковым шарфом, на ней были утепленный кожаный плащ, джинсы и фланелевая рубашка, к багажнику был прикреплен спальный мешок.
— Стюарт! — Улыбаясь, она помахала ему.
«Лесбиянка?» — с сомнением подумал он.
— Я так понимаю, вы собираетесь совершить легкую прогулку, — улыбнулся он.
— Конечно. И ты сегодня не видел меня.
— Нет, — ответил Стью. — Не видел. Куришь?
Дайана взяла «Мальборо» и прикурила.
— Будь осторожна, девочка.
— Постараюсь.
— И возвращайся назад.
— Надеюсь.
Они смотрели друг на друга в ярком утреннем свете конца лета.
— Позаботься о Франни, приятель.
— Обязательно.
— И хорошо выполняй свои обязанности полицейского.
— Думаю, что справлюсь.
— Ну что, поехали, Сюзи? — Дайана отбросила сигарету.
Сьюзен кивнула, натянуто улыбаясь.
— Дайана?
Она взглянула на него, и Стью нежно поцеловал ее в губы.
— Удачи тебе.
Она улыбнулась:
— Тогда нужно сделать это дважды, чтобы мне действительно повезло. Разве ты не знаешь?
Он снова поцеловал ее, более медленно и основательно. «Лесбиянка?» — снова подумал он.
— Франни счастливая женщина, — сказала Дайана. — На мое мнение можно положиться.
Улыбаясь, не зная, что ответить, Стью переминался с ноги на ногу. В двух кварталах впереди переехал перекресток один из оранжевых самосвалов команды Чеда Норриса. Пора.
— Поедем, детка, — сказала Дайана.
Удаляясь, они становились все меньше и меньше, а Стью молча смотрел им вслед.
Сьюзен Штерн вернулась через два дня. Она проводила Дайану до Колорадо-Спрингс, долго смотрела, как та удаляется, превращаясь в едва различимую точку, a. затем растворившись за горизонтом. И тогда Стью заплакала. Заночевав на окраине маленького городка под названием Моньюмент, она проснулась глубокой ночью от душераздирающего воя, исходившего из дренажной трубы под грунтовой дорогой.
Посветив фонариком, Сьюзен обнаружила там изможденного, худющего щенка. На вид ему было месяцев шесть. Он отскочил от ее прикосновения, а сама она не могла пролезть в трубу. Она отправилась в тот городок, разбила витрину продуктового магазина и вёрнулась назад на рассвете, неся в руках сумку с продуктами. И этот трюк сработал. Щенок, бережно привязанный к багажнику, поехал с ней.
Дик Эллис пришел с восторг от щенка. Это оказалась сука ирландского сеттера, скорее всего чистопородная. Когда она немного подрастет, Кин, несомненно, с удовольствием познакомится с ней. Новость пошла гулять по Свободной Зоне, и в этот день о матушке Абигайль все забыли, возбужденные историей собачьих Адама и Евы. Сьюзен Штерн стала чуть ли не героиней, и никто даже не задумался над тем, что же она делала ночью так далеко от Боулдера.
Но Стью запомнил именно то утро, когда обе девушки покидали Боулдер. Потому что никто в Свободной Зоне больше не видел Дайану Юргенс.
Двадцать седьмое августа; темно; Венера ярко сияет в небе.
Ник, Ральф, Ларри и Стью сидят на ступенях дома Тома Каллена. Том резвится на лужайке.
«Пора», — написал Ник. Стью тихонько спросил, нужно ли снова гипнотизировать Тома. Ник отрицательно покачал головой.
— Хорошо, — сказал Ральф. — Не думаю, что я смог бы перенести это еще раз. — Повышая голос, он крикнул: — Том! Эй, Томми! Иди сюда!
Том, смеясь, подбежал к ним.
— Том, тебе пора идти, — сказал Ральф. Улыбка Тома растаяла. Казалось, он только сейчас заметил, что уже стемнело.
— Идти? Сейчас? Нет. Когда темнеет, Том отправляется в постель. Том не любит находиться на улице в темноте. Из-за привидений. Том… Том…
Он замолчал, остальные напряженно смотрели на него. Том застыл. Он вышел из ступора… но не так, как обычно. Это не было обычным внезапным оживлением, он оживал очень медленно, неохотно, почти мрачно.
— Идти на запад? — спросил он. — Вы хотите сказать, что настало это время?
Стью положил руку ему на плечо.
— Да, Том. Если ты можешь.
— В дорогу.
Ральф, издав сдавленный стон, бросился за угол дома. Том, казалось, не заметил этого. Его взгляд метался между Стью и Ником.
— Идти ночью. Спать днем, очень медленно, почти в полной темноте. — Том добавил: — И увидеть слона.
Ник кивнул. Ларри принес рюкзак Тома, и тот задумчиво взвалил его на плечи.
— Ты должен быть очень осторожным, Том, — сдавленно произнес Ларри.
— Осторожным. Да.
Стью запоздало подумал, что следовало бы положить Тому одноместную палатку, но затем отбросил эту мысль. Том всполошил бы всю округу, устанавливая даже маленькую палатку.
— Ник, — прошептал Том, — мне действительно необходимо делать это?
Ник, положив руку на плечо Тома, медленно кивнул.
— Хорошо.
— Иди по широкому четырехполосному шоссе, Том, — сказал Ларри. — По тому, где написано № 70.
Ральф отвезет тебя к его началу на мотоцикле.
— Да, Ральф. — Том замолчал. Вернувшийся Ральф вытирал глаза носовым платком.
— Ты готов, Том? — спросил он.
— Ник? Но мой дом по-прежнему останется моим, когда я вернусь?
Ник закивал головой.
— Том покидает свой дом. Да.
— Мы знаем, Томми. — Стью чувствовал, как слезы душат его.
— Ладно. Я готов. С кем я еду?
— Со мной, Том, — сказал Ральф. — По дороге № 70, запомнил?
Том кивнул и направился к мотоциклу. Ральф шел за ним, сильно сутулясь. Даже перышко на его шляпе, казалось, поникло. Они сели на мотоцикл, и Ральф завел мотор. А еще через мгновение мотоцикл, пролетев по Бродвею, свернул на восток. Трое мужчин застыли, наблюдая за растворяющимся в темноте силуэтом и прыгающим пятном фары. Затем и огонек исчез.
Ник, опустив голову и засунув руки в карманы, пошел прочь. Стью попытался присоединиться к нему, но Ник почти яростно покачал головой и жестом попросил его уйти. Стью вернулся к Ларри.
— Вот так, — вздохнул Ларри, и Стью мрачно кивнул. — Если он не вернется, семеро из нас — возможно, без Франни, она всегда была против засылки Тома — всю оставшуюся жизнь будут винить себя за принятое решение.
— И Ник будет страдать больше всех, — сказал Стью.
— Да, больше всех остальных.
Они смотрели, как Ник медленно бредет по Бродвею, пока его фигура не растаяла в темноте. Затем оба перевели взгляд на темный дом Тома.
— Пойдем отсюда, — внезапно предложил Ларри. — Все эти чучела… у меня прямо волосы встают дыбом.
Они ушли. А Ник вернулся и еще долго стоял на лужайке перед домом Тома Каллена, все так же засунув руки в карманы и опустив голову.
Джордж Ричардсон, вновь прибывший доктор, обосновался в «Дакота-ридж медикэл сентр», потому что это было ближе всего к городской больнице Боулдера с ее современным медицинским оборудованием, огромными запасами лекарств и отличными операционными.
К двадцать восьмому августа он уже полностью окунулся в работу, помогали ему Лори Констебл и Дик Эллис. Дик попросил разрешения отойти от медицины, но получил отказ.
— Ты хорошо справляешься со своими обязанностями, — сказал Ричардсон, — уже многому научился и научишься еще большему. Кроме того, один я не справлюсь. Готов поспорить, что через месяц-другой у нас здесь появится второй настоящий доктор. Так что мои поздравления, Дик, ты первый врачеватель Свободной Зоны.
Около одиннадцати часов того августовского утра Франни вошла в приемную и, слегка нервничая, с любопытством огляделась вокруг. Сидевшая за столом Лори читала журнал «Все о домашнем хозяйстве».
— Привет, Фран, — вскакивая, сказала она. — Я так и думала, что рано или поздно ты придешь к нам. Джордж сейчас занят с Кэнди Джонс, но он примет тебя. Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, очень хорошо, — ответила Франни. — Я думаю…
Дверь кабинета открылась, и из нее вышла Кэнди Джонс, а за ней Ричардсон — высокий сутуловатый мужчина в вельветовых брюках и футболке с изображением крокодила на груди. Кэнди с сомнением смотрела на бутылку с чем-то розовым, которую она держала в руке.
— Вы уверены, что это именно то самое? — с таким же сомнением в голосе спросила она Ричардсона. — Раньше у меня такого не было. Я считала, что у меня иммунитет.
— Нет, вот теперь вы и заболели, — с улыбкой ответил Джордж. — Не забудьте о ванночках и старайтесь не ходить по высокой траве.
Женщина горестно улыбнулась:
— У Джека то же самое. Он тоже должен прийти?
— Нет, вы можете делать ванночки и ему.
Кэнди меланхолично кивнула, а затем заметила Франни.
— Привет, Франни. Как ты, девочка?
— Хорошо. А ты?
— Ужасно. — Кэнди повернула бутылку так, чтобы Франни могла прочитать этикетку: «КАЛАДРИЛ». — Реакция на ядовитый плющ. Ты и не догадаешься, где я подцепила это, — лицо ее просветлело, — но, клянусь, знаешь, где Джек подхватил это.
Они с удивлением переглянулись, а Кэнди направилась к выходу. Затем Джордж произнес:
— Мисс Голдсмит, не так ли? Комитет Свободной Зоны. Очень приятно.
Она протянула руку для пожатия.
— Пожалуйста, называйте меня просто Фран. Или Франни.
— Хорошо, Франни. В чем дело?
— Я беременна, — сказала она. — И ужасно напугана. — Франни внезапно разрыдалась.
Джордж обнял ее за плечи.
— Лори, ты понадобишься мне минут через пять.
— Хорошо, доктор.
Он провел ее в кабинет и усадил.
— Итак, почему эти слезы? Из-за близнецов миссис Уэнтворт?
Франни с несчастным видом кивнула.
— У нее были очень трудные роды, Франни. Мать заядлая курильщица. Дети очень мало весили даже для близнецов. Они родились поздно вечером, неожиданно.
Я не смог произвести вскрытие. За Региной Уэнтворт сейчас присматривает одна из женщин, пришедшая с нашей группой. Я верю — надеюсь, — что она оправится от того душевного состояния, в котором теперь находится. Но даже сейчас я могу с уверенностью сказать, что с первых дней беременности этим детишкам многое мешало развиваться нормально. Причиной их смерти могло быть что угодно.
— Включая и супергрипп.
— Да. Включая и это.
— Так что нам остается только ждать и проверить.
— Да нет же. Я полностью обследую тебя прямо сейчас. И я собираюсь тщательно наблюдать за тобой и любой другой беременной женщиной. У «Дженерал электрик» быт такой лозунг: «Прогресс — наша самая важная продукция». А в Зоне самой важной продукцией являются дети, и с ними следует обращаться соответственно.
— Но мы же действительно ничего не знаем.
— Да, не знаем. Но не надо вешать нос, Фран.
— Хорошо. Я попытаюсь.
Тихонько постучав, в кабинет вошла Лори. Она передала Джорджу медицинскую карточку, и тот, задавая Франни вопросы, стал заполнять ее.
Закончив обследование, Джордж вышел в соседний кабинет. Лори подошла к окну, пока Франни одевалась. Когда она уже застегивала кофточку, Лори спокойно произнесла:
— Знаешь, я завидую тебе. Как только мы с Диком ни старались сделать ребенка! Твой ребенок, Франни, будет первым. И я знаю, что все будет хорошо. Обязано быть.
Франни только улыбнулась и кивнула, не желая напоминать Лори, что ее дитя не было первым. Первыми были близнецы миссис Уэнтворт. И близнецы миссис Уэнтворт умерли.
— Отлично, — полчаса спустя сказал Джордж.
Франни удивленно приподняла брови, ей показалось, что он просто неправильно произнес ее имя
[20]. Неизвестно почему, она вдруг вспомнила, что до третьего класса малыш Мики Пост с их улицы называл ее Фан.
— Ребенок. С ним все хорошо.
Франни сжала салфетку «Клинекс».
— Я почувствовала, как он шевельнулся… но это было давно. И с тех пор абсолютно ничего. Я боялась…
— Ребенок жив, но я сомневаюсь, чтобы ты чувствовала его движения. Скорее всего, это газы.
— Это шевелился ребенок, — спокойно возразила Франни.
— Ладно, как бы там ни было, в не столь отдаленном будущем он будет шевелиться сильнее. Я ожидаю малыша где-то к середине января. Как тебе это нравится?
— Отлично.
— Ты правильно питаешься?
— Да, думаю, что да — стараюсь, по крайней мере.
— Хорошо. Тебя уже не тошнит?
— Сначала было немного, но теперь все прошло.
— Великолепно. Как насчет физических нагрузок?
В каком-то кошмарном тумане она увидела, как копает могилу отцу. Она моргнула, заставив видение исчезнуть. Это было в прошлой жизни.
— Понемногу.
— Ты прибавила в весе?
— Около пяти фунтов.
— Это нормально. Можно набрать еще двенадцать; сегодня я чувствую себя великодушным.
Она улыбнулась:
— Вы же доктор.
— Конечно, к тому же раньше я был гинекологом, так что ты в надежных руках. Выполняй советы своего врача, и ты многого добьешься. Что касается велосипедов, мопедов и мотоциклов, то все они под строжайшим запретом после, скажем, пятнадцатого ноября. Правда, вряд ли кто-нибудь будет ездить на них к тому времени. Слишком уж станет холодно. Ты ведь не пьешь и не куришь, так?
— Так.
— Если иногда тебе захочется на ночь чего-нибудь бодрящего, это не страшно. Думаю, тебя следует подпитать витаминами; ты сможешь найти их в любой аптеке города…
Франни рассмеялась, Джордж неуверенно улыбнулся в ответ:
— Я сказал что-то смешное?
— Нет. Просто в данных обстоятельствах это звучит смешно.