Однажды утром А не смог встать. Тело не работало. Не чувствовались ни руки, ни ноги. Только глаза открылись; был запах и голод. Голод, кстати, был очень сильный. Ещё были звуки. За окном с ужасающим скрежетом двигали мусорный контейнер. Проехал мотоцикл. Звякнула бутылка и вскрикнула женщина. И много, много других звуков. Запоздалое осознания паралича пришло ближе к вечеру, когда потолок начал темнеть. «Я парализован, — внезапно отчётливо, почти вслух подумал А, и от этой мысли голод резко усилился. — Я умру от голода или жажды». Пить, кстати, не хотелось вообще.

Настала ночь, полная звуков за окном и шорохов в комнате.

На следующий день кто-то звонил в дверь; долго звонил, будто хотел разбудить. «Так долго звонить — мёртвого разбудишь, — мысленно пошутил А. — Но паралитику хоть бы что». Он уже успел потерять всякие чувства по поводу своего состояния. Голод отступил, но появился неприятный запах. Глядя на проходящий по потолку полдень, А пытался вспомнить, что он успел особого сделать в жизни. Вспомнить не получалось, похоже, ничего такого просто не было.

Ночью кто-то бегал по полу. Копошился в углу, шуршал полиэтиленом. Маленькие коготочки несколько раз подходили вплотную к кровати.

Утром начало пропадать сознание. Время от времени А ловил себя на том, что не понимает — спит он или бодрствует. С другой стороны, это не имело особого значения. Когда пришёл полдень, кто-то снова звонил в дверь. Но уже не так настойчиво. «Этот уже мёртвого не разбудит, — мрачно думал А. — Скоро и я стану мёртвым».

В последний вечер своей подвижности он встречался с женщиной. Она была очень красивой, и время от времени очень коротко, загадочно смотрела на него своими прозрачными, как лёд, глазами. Идя рядом с ней по темнеющей аллее, А следил за ней краем глаза, и очень её хотел. Лёжа на спине и встречая третий вечер смерти, А смеялся бы, если бы мог. Но он не мог.

Пришла ночь, и у А появилось ощущение, будто чешется пятка. Почесать, естественно, было невозможно, и оставалось терпеть. Едкий запах разливался по комнате, и А казалось, что он умрёт не от голода или жажды — он задохнётся. Пить, кстати, по-прежнему не хотелось вообще. Ночь шла своим чередом, иногда по потолку пробегал свет фар от проезжающих мимо машин.

Утром А стало страшно. Вообще, он совсем не хотел смерти. Особенно такой. Ох, какая разница! Смерть всегда одинакова, и всегда окончательна; не бывает никакой особенной смерти. Страх пробрался в А и заполнил его, как смола. Реальность ускользала всё сильней.

К вечеру А уснул насовсем. Засыпая, он напоследок думал о том, что не побывал в Норвегии. И в Исландии. И в Польше. И в Индии… Засыпая, он думал о женщине, и совсем не думал о прошедшей жизни.