Под вечер в подъезде стоят Мишка и Настя. В ногах у них туго набитая сумка с длинным ремнем.
Мишка прижимает Настю к стенке, тискает ей грудь под свитерком.
— Поехали к нам, малыш. Мамашка сегодня в вечер.
— Нет. Неохота, Мишаня.
— Поехали, Настюш. Котеночек, поехали!.. На таксярнике — туда и обратно. Ненадолго. На полчасика.
Настя вытаскивает Мишкину руку из-под свитерка.
– Ты могла бы…
– Не смеши меня! – В ее глазах полыхает огонь. – Только мужчины вроде Джаспера держат поводья в своих руках, и это горькая правда. Только их голос имеет значение. – Она наклоняется ближе. – Эта женщина назвала нас lusus natūrae. Готова поспорить, ты не понимаешь, что это такое.
Нелл смаргивает слезы.
– Пожалуйста…
– Сначала я думала, что lusus значит «свет». Звучит похоже. – Она делает паузу. – Но это значит «игра». Игра природы.
Она выпрямляется, не обращая внимания на дорожки от слез на своих румянах. Нелл остается в темной комнате, пока шаги ее подруги замирают вдали. Она лягает туалетный комод, вздрагивает от стука и ровно дышит, чтобы успокоиться. Потом открывает ящик.
Внизу кто-то громовым голосом читает стихи, переписанные Джаспером с песни, сочиненной для Дженни Линд
[23].
О славный Джаспер, ты явил нам здесьВсе странное и страшное, что пребывает днесь,Все призванное из глухой дали времен,Крылатых чудищ, как кошмарный сон,Верблюда, карлика и деву-леопарда,Медведя в шапке и змеиного бастарда,И волка дикого, что зайца возлюбил;О славный Джаспер, что природу победил!Теперь же чудо явлено из дальних странИ Нелли Лунная вошла в твой караван.
Хохот и бурные аплодисменты.
Кто владеет мною? – думает Нелли и запускает руку в ящик. Она помнит слова Чарли о том, что здесь для нее не будет ничего хорошего. Но ей ничего не угрожает, и она чувствует себя желанной. Джаспер каждый день показывает ей газеты с новыми историями про нее. Она читает о том, что вылупилась из драконьего яйца, была соткана из лунного света, родилась в огненном море. Тусклая реальность ее прошлой жизни – цветочная ферма, море и Чарли – уже затуманивается и постепенно исчезает. Даже правда о том, как Джаспер обнаружил ее, боль похищения и бессильный гнев подвергаются пересмотру и переписыванию: создается новая история, которую она пока не может рассказать. Я нашел ее, когда она снимала звезды с небес и гасила их крошечные огоньки о свои руки. Он превратил ее жизнь в часть своей жизни, его перо исказило ее правду. Она чувствует себя сорванным цветком, лишенным корней.
Она думает о том, чтобы ринуться вниз, разбить хрустальные графины о стену, перевернуть стол, засыпать ковер кусками резаной лососины. Будут ли они кричать и возмущаться? Как они перескажут эту историю, как перекроят события? Возможно, им даже понравится: все, что она разбила, будет заменено мановением руки, и она превратится в очередной анекдот, в историю о маленьком монстре и ее неудержимом припадке. Нелл склоняет голову. Нет, она не доставит им такого удовольствия.
Ящик скрипит. Она прикасается к шелковым чехольчикам, шляпкам и лентам. Потом нащупывает маленькую шкатулку. Возможно, там лежат кольцо, ожерелье или деньги – слишком много для домашней кражи. Она возится с застежкой. Внутри лежит карманный ножик с перламутровой рукояткой. Она раскрывает лезвие, пробует на палец.
— Ну сказала же, неохота. — Она пихает ногой лежащую сумку. — Это надо в морозильник затолкать… У Бабушки день рождения скоро. Мне тетя Клава с таким трудом достала эту шелупонь. Я ей даже деньги еще за это не отдала.
Пока не передумала, она сует ножик в карман и бежит вниз.
— Сколько надо? — Мишка с готовностью лезет в карман.
— Обойдемся. У меня стипуха на днях.
— Обижаешь, малыш.
Стелла держится так, будто между ними ничего не произошло, как если бы шрам давно зажил и Нелл лишь почудилось, что она была расстроена. Пьяные герцоги и герцогини утрачивают свои жеманные позы и становятся такими же вульгарными, как уличные распутники и театральные девицы. Кто-то пробует прижечь сигарой запястье Нелл; Стелла вырывает сигару из его пухлой руки и тушит в его бокале с портвейном. Нелл думает, что он разозлится, но он только хохочет и привлекает ее ближе к себе. Дама приносит обезьянку в клетке с шелковым бантом на шее, и та начинает верещать.
Настя подхватывает сумку на плечо:
– Моя любимая зверушка, – говорит она. – Только посмотрите на это злое личико!
— Чао!
Когда свечи оплывают до огарков, а снаружи брезжит рассвет, Нелл и Стелла уходят, спотыкаясь на мраморной лестнице.
— А завтра?
— Посмотрим. Как еще будешь себя вести, — усмехается Настя.
– Это сон! – восклицает Стелла, как будто она недавно не сидела и не плакала в темной комнате.
— Не понял?
– Сон, – повторяет Нелл.
Настя уже стоит тремя ступеньками выше:
Мимо проносится мужчина в распахнутой рубашке и хватает Стеллу за руку.
— Я же сказала — завтра на тебя и посмотрим. — И уходит вверх по лестнице.
– Поди прочь, чудовище! – кричит она, а он смеется и прижимается губами к ее руке. Нелл мягко отталкивает его, только ради того, чтобы он не обиделся.
***
Снаружи Джаспер и Тоби уже ждут их на козлах кареты. Кто-то разбивает бутылку шампанского о борт экипажа и льет пенную жидкость на спины зебрам.
В неухоженной чужой холостяцкой квартирке, на широкой продавленной тахте, еле прикрытые простыней, лежат обнаженные Лида и Андрей Павлович.
– Спокойно, – говорит Джаспер и нервно смеется, потому что это богач.
Андрей Павлович на спине, глаза в потолок. Волосы слиплись от пота, лицо и шея мокрые, дыхание еще не выровнялось, но он уже жадно затягивается сигаретой.
Лида лежит на животе, обнимает Андрея Павловича, губы ее нежно скользят по его груди.
Взгляд Тоби задерживается на Нелл. Ей хочется привлечь его к себе, услышать его учащенное дыхание на своей щеке. Его губы на ее шее, его тело, готовое принять ее. Ей хочется сшибить Джаспера с козел, ехать рядом с Тоби и ощущать грязное дыхание Лондона у себя на щеках. Но он отворачивается и смотрит на носки своих башмаков.
– Посмотри на меня! – кричит она. Стелла шикает на нее. Когда подруга помогает ей подняться в экипаж, она видит, как Тоби слегка качает головой.
Глаза у Лиды закрыты, и она, к счастью, не видит, что Андрею Павловичу это уже сейчас не очень приятно и он даже досадливо морщится. А еще ему ужасно хочется посмотреть на свои наручные часы…
– Садись. – Стелла бесцеремонно пихает ее внутрь. Джаспер смотрит на нее с улыбкой, приклеенной к лицу. – И перестань вопить, как лиса на случке. Ты пьяна.
— Ну почему, почему мы не можем лететь вместе? — вздыхает Лида.
Но Нелл начинает стучать в крышу. Она бьет со всей силы; Тоби не хочет ее.
Андрей Павлович на секунду прикрывает глаза, как человек, который уже в сотый раз слышит один и тот же вопрос, и, стараясь придать своему голосу максимально нежные интонации, отвечает:
– Прекрати. – Стелла хватает ее за руки и опускает их. Тебе нужно забыть о нем и быть поосторожнее.
— Солнышко мое, ну на это уйма причин. Во-первых, меня могут поехать провожать в аэропорт. Ты будешь чувствовать себя неловко, я буду выглядеть по-дурацки. Зачем? Зачем столько унижений? А так — я вылетаю первым, вью гнездо и через три дня встречаю тебя в Адлере. Зато потом, на море, целый месяц только вдвоем! Ну пойми меня. И клянусь тебе…
– Почему?
— Господи, Господи!.. — шепчет Лида и зарывается носом в плечо Андрея Павловича. — Обними хоть меня.
– Если тебе не хватает ума понять, то я не собираюсь рассказывать.
— Конечно, конечно, родная моя! — Андрей Павлович поспешно обнимает Лиду и получает долгожданную возможность посмотреть из-за ее головы на свои часы.
– Что?
— И не смотри ты на свои часы, черт бы тебя побрал! — стонет Лида.
Стелла качает головой и вытаскивает сумку. Внутри что-то дребезжит.
***
– Посмотри, сколько я набрала. – Она достает чайные ложки, фарфоровые пресс-папье и монеты.
Нина Елизаровна гладит белье на кухне. В комнате Настя сидит перед телевизором. Равнодушно, без малейшего интереса смотрит какой-то старый военный фильм.
– Почему мне нужно быть осторожной?
Настежь открыта дверь в Бабушкину комнату. Бабушка протягивает руку к веревке от рынды.
Стелла пропускает ее слова мимо ушей и показывает щипцы для сахара.
Бом-м-м!!!
– Видишь, какая красота?
Неподвижно продолжает сидеть Настя.
– Они серебряные?
В кухне Нина Елизаровна бросает взгляд на часы и кричит:
– Я беру все, что вижу! – восклицает Стелла и обнимает подругу за плечи. – Однажды это серебро поможет мне собрать самую лучшую труппу.
— Настя, ты же видишь, что я готовлю Лидочку к отпуску! У меня же не десять рук! Сейчас же переключи на Бабушкину программу! Ну что за ребенок!
Когда Нелл смотрит на нее, то приходит к выводу, что так Стелла пытается зачеркнуть свое недавнее расстройство. Она решает подыграть ей.
Настя лениво встает из кресла, щелкает переключателем, и на экране телевизора появляется Хрюша с партнерами из передачи «Спокойной ночи, малыши».
– Мы будем ездить на слонах!
— И отодвинься! — кричит Нина Елизаровна, сбрызгивая пересохшее белье. — Не перекрывай Бабушке экран!
– Я научу тебя летать на трапеции.
Из своей комнаты Бабушка внимательно следит за кукольно-назидательным сюжетом, напряженно вслушиваясь в голоса телетравести.
– Как мы назовем нашу труппу?
Что-то напевает на кухне Нина Елизаровна.
– «Летающие сестры».
Настя медленно встает с дивана, подходит к старенькому комоду красного дерева, уставленному женскими безделушками и шкатулками, и открывает самую большую шкатулку, доверху набитую лекарствами.
– И мы будем принадлежать только самим себе.
На экране Хрюша уже показывает мальчикам и девочкам всей страны ветхозаветный мультфильм, и Бабушка с тоской отводит глаза.
Они дрыгают ногами на кожаных сиденьях, радуясь своим выдумкам. Сейчас есть только они вдвоем, пролетающие мимо больших белых зданий в лунном свете. Узел внутри Нелл развязывается, и они заливаются беспричинным смехом.
***
…Под корабельной рындой, на отрывном календаре — 23 февраля 1947 года.
Джаспер
Карета громыхает в сторону Лондонского моста, зебры цокают копытами, а их объемистые животы мотаются из стороны в сторону.
В большой адмиральской квартире Дедушка в компании флотских приятелей весело, шумно и пьяно празднует получение юбилейной медали «30лет Советской Армии и Флота».
«Посмотри на меня!» – крикнула Нелл, и Джаспер посмотрел на ее распущенные волосы, увидел следы слез на ее щеках. В ней появилась импульсивность, которую он не замечал раньше. Он слышит, как она смеется в карете. Он уже не раз в последний момент сдерживал желание посетить ночью ее фургон. В ней присутствует некое качество, останавливающее его. Он пока не может определить, что это такое, но испытывает ощущение ребенка, которому запрещают прикасаться к хрупкой игрушке.
Вокруг стола порхает Бабушка в креп-жоржете. Рядом с Дедушкой сидит его верный Друг — единственный не морской офицер. Маленькая Нина считает орденские колодки на отцовском кителе и на висящем портрете министра обороны Булганина…
Раньше он регулярно посещал Стеллу, но стал обходить ее стороной после инцидента с кольцом. Золото уже потускнело. Он поворачивает кольцо и читает инициалы. E.W.D.: Эдвард Уильям Дэшвуд. Он помнит руки в синяках, помнит, как долго не мог снять кольцо с холодеющего пальца.
— Ура! У министра меньше, чем у папы!
Джаспер тянется к руке своего брата и крепко сжимает ее.
– Что такое? – спрашивает Тоби, глядя на зебр. – Тебя что-то тревожит?
Пьяный Дедушка весело снимает со своего кителя новенькую медаль и прикалывает ее к портрету. И получилось смешно! Бабушка хохочет, целует Дедушку, пряча глаза от Друга. Все веселятся, кричат, чокаются с портретом, пьют за здоровье маршала…
Джаспер смотрит на брата и не может ответить. Тоби успокаивающе похлопывает его руку.
– Это из-за кредитора?
А Друг с ласковой улыбкой смотрит то на пьяного Дедушку, то на развеселую Бабушку, то на проколотый портрет члена правительства.
– Завтра я заплачу ему.
***
– Сколько?
Когда уже все, кажется, спят мертвым сном, возвращается Лида. Как только раздается осторожный поворот ключа в двери, Нина Елизаровна тут же открывает глаза. Она слышит, как Лида почти бесшумно входит в квартиру, как проскакивает в ванную, как течет вода из душа. Полежав еще несколько секунд, Нина Елизаровна приподнимается на локте, убеждается в том, что Настя на своей раскладушке дрыхнет без задних ног, и встает.
– Тысячу фунтов в неделю. – Джаспер старательно не замечает, как вздрагивает Тоби.
***
– И ты не беспокоишься?
Бабушка в своей комнате лежит с открытыми глазами, скошенными в темноту куда-то в коридор, ванную, откуда доносятся неясные приглушенные голоса дочери и старшей внучки. Ей кажется, что там кто-то всхлипывает, и правая полуживая сторона лица Бабушки принимает тревожное, испуганное выражение…
– Нет. – Джаспер топает ногой. – Нет, мое шоу будет только увеличивать сборы.
***
Он знает, что они оба думают об отце. О несбывшихся планах.
В тесной ванной зеркало висит над умывальником. Для того чтобы увидеть себя в полный рост, Лида стоит на шаткой табуретке, одетая лишь в яркие купальные трусики и узенький лифчик гонконгского производства.
Джаспер сердито мотает головой, избавляясь от навязчивых мыслей. В конце концов, пусть в обрез, у него хватает денег для того, чтобы расплатиться с Шакалом. Утром он пойдет в Сохо и передаст деньги ростовщику, как уже делал много раз раньше. Шакал пересчитает банкноты, сунет их в карман и улыбнется. Покажет мелкие зубы на мясистом лице, словно кусочки сахара в тесте. А потом зеленая дверь закроется, Джаспер выйдет под открытое небо и окажется в безопасности. Еще на одну неделю.
В руке она держит пестрый пакет из-под купальника и, не без изящества и грациозности, изображает на своем неверном пьедестальчике позы записной манекенщицы.
Нина Елизаровна, в одной пижаме, всплескивает руками:
Он плотнее запахивает плащ и нащупывает пистолет, который носит в кармане жилета. Все дальше и дальше, через Вестминстерский мост – он смотрит направо, потом налево. Экипаж проезжает мимо дешевых домов с меблированными комнатами, мимо фальшивых джентльменов в нарядах из магазинов готового платья. Мимо джинных лавок и опиумных курилен, чьи клиенты бестолково толкутся перед дверями. Луна пришпилена к небу, как бледный мотылек.
— Как тебе идет, Лидка! Фантастика! Мужики должны просто дохнуть как мухи! Сколько?
Ворота раскрываются перед ними, когда в небе брезжит рассвет. Навстречу выбегает мальчишка с письмом в руке. Его лицо кривится… от чего? От паники или от восторга?
— Ну какая тебе разница, мамочка! Важно, чтобы было в чем раздеться! Вернусь из отпуска, возьму халтурку и рассчитаюсь. Наш бюджет — неприкосновенен.
– Что это? – спрашивает Джаспер, и у него холодеет в груди. Неужели он перепутал дату и Шакал дал о себе знать? Может ли Шакал захотеть еще больше?
— Потрясающе, Лидуня… Я так за тебя рада!
Он берет письмо и вскрывает его перочинным ножом. Незнакомый герб, плотная бумага. Изящный, округлый почерк. У него замирает сердце.
***
– Что там? – спрашивает Тоби.
А Бабушка все вслушивается и вслушивается в веселое курлыканье из ванной. В ночной тишине оно так похоже на плач и стенания. В какую-то секунду она уже протягивает руку к веревке от рынды, как вдруг явственно раздается счастливый смех ее дочери. Бабушка сразу теряет интерес к происходящему. Рука ее бессильно падает на постель, глаза тоскливо упираются в потолок, на котором покачивается свет уличного фонаря.
Джаспер медлит с ответом, почти боится подать голос. Потом откашливается.
***
– Королева хочет увидеть наше представление, – он повышает голос. – Сама королева, Тоби! Королева!
Теперь на табуретке перед зеркалом стоит Нина Елизаровна. Она умудрилась сохранить в своем возрасте хорошую фигуру, и этот заморский купальник оказывается и ей впору.
Его брат улыбается. Его лицо сияет такой простодушной радостью, что Джаспер обнимает его. Он любит этого человека; любит его как частицу самого себя.
— Мамуля, ты неотразима! Возвращаюсь — сразу беру две халтуры и достаем тебе точно такой же!
Он спрыгивает с козел в клубах пыли.
— Не очень откровенно, а? — тревожно спрашивает Нина Елизаровна.
– Вы можете в это поверить? – кричит он. – Можете?
— Блеск, мамуль! Фантастик, се манифик, форми-дабль, елки-палки!
Вот доказательство его правоты, когда он решил взять деньги в долг: всего лишь два месяца назад он давал представления перед маленькой грязной толпой пастухов и рыбаков! Рискуй по-крупному и выигрывай по-крупному. Сегодня он выиграл самый главный приз.
Открывается дверь, и появляется Настя в коротенькой, еле доходящей до бедер ночной рубашонке с глубоким вырезом на груди.
Джаспер ударяет в гонг и смотрит, как его полусонные работники и цирковые артисты собираются на лужайке. Они перешептываются, гадая о том, почему их так рано выгнали из постелей. Джаспер велит принести вино, приготовить бекон, убить и пожарить козленка.
— Вы что, ребята, офонарели? Первый час ночи.
Он расхаживает взад-вперед, наслаждаясь всеобщим вниманием, шепотами и шорохами.
— А ну иди отсюда, — строго говорит ей Нина Елизаровна с табуретки. — Марш в постель. Завтра не добудишься.
– Королева! – наконец объявляет он. – Королева собирается посетить наше шоу!
Но Настя даже ухом не ведет. Она критически осматривает мать в ярком купальнике, с видом знатока щупает материал на трусиках и презрительно говорит:
— Гонконг. Дешевка. Красная цена — полтинник в базарный день.
Исполнители смеются и обнимаются друг с другом. Болтовня, радостные крики и поздравления. Хаффингтон Блэк хлопает его по спине и заводит лихую мелодию на скрипке. Джаспер поднимает письмо и потрясает им в воздухе.
— Сколько?! — в ужасе переспрашивает Нина Елизаровна.
– Это будет первое представление, которое она посетит после смерти принца Альберта. Мое шоу. Наше шоу!
— Пятьдесят рэ, — поясняет Настя.
Когда восходит солнце и буквы аккуратного почерка начинают расплываться перед глазами от выпитого джина, кюрасао и шампанского, Джаспер твердо знает, что слава ему гарантирована.
— Это правда? — Нина Елизаровна растерянно смотрит на Лиду.
Лида виновато кивает головой.
— Чего ты пугаешься? — ухмыляется Настя. — Хороший фирмовый купальник тянет на двести пятьдесят.
Он просыпается с пересохшим ртом. Красно-синие обои с золотистыми полосами качаются перед глазами, вызывая тошноту. Тысячи собственных лиц улыбаются ему отовсюду. Он стонет и садится на кровати. Оказывается, он уснул не раздевшись и не сняв сапоги.
— Чем же он должен быть еще лучше?! — плачуще восклицает Нина Елизаровна и неловко слезает с табуретки.
Шакал, думает он и с трудом поднимается на ноги.
— Гораздо более открытый, — объясняет Настя.
— Кошмар! Ты-то откуда все это знаешь?
Лишь тогда он вспоминает о письме, о бурном веселье и чашах вина, о том, как они плясали, пока солнце поднималось над горизонтом. Королева собирается посетить его представление, но его сердце не на месте. Он испытывает тягостное ощущение, что ее предложение будет отозвано, что это был сон или чей-то злой розыгрыш. Плотная бумага и элегантный почерк вполне реальны, но пульс все равно стучит у него в висках, а горло забито. Он откашливается и выплевывает слизь в стакан.
— Я что, на облаке живу, что ли? — невозмутимо говорит Настя.
Ты не можешь этого сделать.
***
Он вздрагивает. Это любопытное и незнакомое ощущение. Сомнение. Раньше он чувствовал, что имеет право на успех – на все, чего он пожелает. Значит, вот как чувствует себя его брат? Он сухо смеется. Разумеется, он сделает все возможное, но сейчас его разум похож на комнату, где месяцами не убирались и все заросло пылью. Он трет пальцами глаза. Должно быть, всему причиной его очередная выплата, беспокойство о том, что может сделать Шакал. Как только он заплатит ростовщику, его тревоги развеются. С этой мыслью он переодевается, подкручивает кончики волос салом и поспешно направляется к выходу из парка развле-чений.
Бом-м-м!!! — раздается первый утренний удар корабельной рынды.
— Настюша, я мою посуду! Вынеси скорее судно из-под Бабушки! — кричит из кухни Нина Елизаровна.
Королева, мысленно повторяет он, скоро мы будем давать представление перед королевой. Сейчас не больше одиннадцати утра, солнце еще не достигло зенита. Воды Темзы цвета тусклого олова. Везде вокруг него мясники работают секачами, а продавцы фруктов наполняют воздух пронзительными криками. Апельсины и лимоны, устрицы, кресс-салат – все борются за местечко в жизни, стараясь, чтобы их увидели и услышали. Джаспер думает о женщине, которая хотела заказать подушку с вышитым лицом Нелл, и тяжело вздыхает.
— Я ничего не знаю — я убираю раскладушку!
— Ну что за паршивая девка!.. — чуть не плачет Лида.
Дети пристально наблюдают за ним, как за рыбой, вываживаемой на крючке. Ему не стоило надевать бриджи из леопардовой шкуры; он хлопает по карману, чтобы убедиться, при нем ли деньги. На месте двоих детей появляются трое, потом четверо. Копны взъерошенных волос, куча грязных конечностей. Девочка указывает пальцем на него. Он привык, что на него смотрят с восхищением, но это оценивающий взгляд, каким смотрят на тушу для разделки или на дом банкрота, выставленный на аукцион. Он представляет, как они взвешивают его жизнь на маленьких руках. Сколько можно выручить за это пальто, сколько стоит его бесполезная жизнь? Если бы они знали о тысяче фунтов у него в кармане, он уже десять раз был бы мертв.
Уже готовая к выходу из дому, она бросается в комнату Бабушки, осторожно выпрастывает из-под нее судно и мчится с ним в ванную.
– Пошли прочь! – рычит он, размахивая тростью, когда один из мальчишек, приплясывая, приближается к нему. Но дети только смеются.
Нина Елизаровна всего этого не видит и поэтому снова кричит:
Королева, снова думает он. Но утренняя радость кажется далекой и принадлежащей кому-то еще.
— Кому я говорю, Настя! Не тебе — мне потом белье застирывать!
Детей становится больше – десять, двенадцать, – и они двигаются как стая бездомных собак. Они чешут свои завшивевшие головы, а он хлопает себя по карманам, убеждаясь, что деньги все еще там. Не нужно так делать, это лишь привлекает внимание… но он не может удержаться.
— Лидка уже выносит! Чего вы на меня с утра, как два Полкана?
Дети подталкивают друг друга локтями и оглаживают ноги, словно примеряя на себя его леопардовые бриджи.
Дверь в ванную открыта. Видно, как Лида второпях споласкивает судно, спускает воду.
— Мамочка, ты не брала мой проездной?
Впереди появляется дверь Шакала, свежевыкрашенная в прежний зеленый цвет. Джаспер ускоряет шаг, стараясь не перейти на бег. Он представляет, как ростовщик открывает дверь и показывает свои мелкие зубы. Он уже думает, как объяснит свое учащенное дыхание. «Конечно, я не боялся их! Просто подумал, что будет неловко привести за собой эту свору…»
— Нет.
Он стучит в дверь и покачивается на каблуках. Можно еще пошутить насчет запоздалой выплаты: «Если вы захотите убить одну из моих коз, то избавите меня от лишней работы и я только скажу спасибо за шиллинг». Скоро он окажется внутри, в безопасном месте.
— Зачем тебе проездной? — спрашивает Настя. — Тебя на машине возят.
– Его там нет.
— Дура! Пока меня возят только в одну сторону. Мамуля! Ну посмотри, где мой проездной! — Лида пробегает с судном через комнату.
Он вздрагивает и видит девушку на костылях с младенцем, завернутым в шерстяной платок.
— Лидочка, ищи там, куда ты его положила. — Нина Елизаровна появляется в полном макияже, с тщательно сработанной прической.
– Они там не встают до полудня, если у вас нет договоренности.
Настя даже присвистнула:
Джаспер раздраженно вздыхает. Дети за его спиной пригибаются и перешептываются, подкрадываясь ближе. Он подносит руку козырьком к окну и вглядывается через стекло. Ставни наверху опущены.
— Ты кого-нибудь ждешь? — В ожидании ответа она бросает в рот несколько таблеток и запивает их водой.
Он кивает девушке и идет дальше. На Риджент-стрит он может подозвать кэб и избавиться от детей. Он может даже зайти в лавку мясника и часок подождать, пока не проснется Шакал. Дети! – думает он и презрительно фыркает. – Безобидные маленькие ублюдки. Но он помнит маленьких хулиганов, которые собирались на улицах Балаклавы; он помнит, как они мучили раненого казака и затоптали его, как головастика.
— Что за таблетки ты жрешь? — Нина Елизаровна испуганно хватает Настю за руку. — Покажи сейчас же!
Джаспер срывается на легкий бег. Он слышит топот босых ног и быстрый шепот у себя за спиной. Снова ощупывает карман и ругается. Они знают, куда вонзить нож, куда запустить руку для кражи. Что, если бы он заранее не зашил карман, чтобы не выронить деньги? Если бы выронил, то заметил бы, правда? Он снова обхлопывает себя; пачка толстая на ощупь. Появляются новые дети, идущие наперерез, и он может поклясться, что это те же самые маленькие бандиты с всклокоченными волосами, вычесывающие вшей. Он протягивает руку, собираясь остановить кэб, но тот с грохотом проносится мимо.
А потом, после поворота на Риджент-стрит, он едва не сталкивается с мальчишкой, который носит рекламную афишу, привязанную к шее.
— Да смотри, смотри. Аскорбинка с витамином.
«Необыкновенный феномен! Величайшее чудо в мире. Перл, Девочка-Белоснежка. Живое представление в Риджентс-Гэллери…»
— Боже мой, где мой проездной билет? — мечется Лида. — Ты не брала, Настя?
Джаспер мгновенно принимает решение. Он ныряет внутрь и оплачивает входной билет. Дети замирают на месте, и он призывает на помощь всю свою выдержку, чтобы не повернуться и не одарить их торжествующей улыбкой. Крысы, думает он. Бездомные уродцы.
— Да подавись ты своим проездным! — Настя вытаскивает из заднего кармана джинсов проездной билет и бросает его на стол. — Когда у меня будет мужик с тачкой, он меня будет возить и туда, и обратно.
Джаспер отряхивает пиджак. Зрителей маловато: трое студентов-медиков стараются ухватить друг друга за нос пинцетами; несколько дам, совершающих послеполуденный моцион. Он проходит за ними в следующее помещение, где видит девочку, сидящую на помосте. Ее красные глаза обведены фиолетовой тушью, и она носит платье из голубиных перьев. Его раздражает, что она разряжена под птицу, но на самом деле она ничто по сравнению с Нелл и ее огромными механическими крыльями. Одна из женщин тыкает в девочку зонтиком от солнца, но ребенок даже не моргает. Студенты-медики рассматривают ее так, словно думают, как получше засадить ее в банку. Ее ресницы хлопают, глаза мерцают. Он сознает, что она почти слепая.
Лида в отчаянии подхватывает сумку, проездной билет и мчится к дверям:
Джаспер рад, что не купил ее. Он сомневается, что королева бы высоко оценила девочку. Он помнит, как она назвала «ацтекских карликов» Максимо и Бартолу «маленькими чудовищами, пугающими людей».
— Мамулечка, умоляю, дай ей по шее! Целую! И Лида выскакивает из дому, хлопнув дверью. Настя тут же садится на подоконник и наблюдает утренний ритуал.
Вдруг ему в голову приходит мысль: что, если она оха́ет Нелл? Но этого не может быть: Нелл только радует людей. Он не сомневается, что королева высоко оценит ее.
Вот из парадной выскакивает Лида, вот она подбегает к машине, вот Андрей Павлович, недовольно глядя на часы, целует ее в щеку, и они укатывают.
— Знаешь, ма… — задумчиво говорит Настя. — Мне кажется, что этот Андрей Павлович со своим односторонним движением все-таки жлоб.
— Чего это ты вдруг взялась лопать аскорбинку? — подозрительно оглядывает Настю Нина Елизаровна.
Если бы не свора уличных мальчишек, он бы уже ушел отсюда. Девочка не представляет собой ничего особенного. Старая карга в папильотках протягивает ему брошюру.
— Весной и осенью нужны витамины. Кого ты ждешь, ма?
– Это моя дочь, – говорит она.
— Не твое собачье дело. Вот тебе рубль, и выметайся из дому.
Ну да, ври больше, думает он, глядя на ее сморщенные щеки. Ты сама могла бы сидеть на этом помосте.
— Мне этот рубль — до фени.
Он лениво перелистывает брошюру. Стандартная муть, обычно связанная с второсортными чудесами. Девочка родилась из гусиного яйца (ха, старая ведьма вообще неграмотна!) в результате совокупления несчастного лорда с самкой лебедя. Он зевает и не трудится прикрывать рот.
— Эт-т-то еще что за выражения?! — возмущается Нина Елизаровна.
— «Собачье дело» можно, а «до фени» слух режет? — усмехается Настя и неторопливо натягивает куртку. — Дай двадцать копеек.
Если бы у Джаспера было желание, он мог бы кое-что посоветовать им насчет подачи материала. Теперь мир полон разных чудес. Любая сельская шлюха с горбом или хромотой заходит в трактир и кричит: «Шиллинг за показ!» А публика устала от этого. Людям нужно исполнительское мастерство. Им нужен шоумен, который расскажет подобающую историю. Никто не хочет просто сидеть в давке среди детей и женщин.
— Почему только двадцать?
Он готов к уходу, когда слышит знакомый голос. Это его агент, Теббит.
— На автобус и на метро. В обе стороны.
Теббит препровождает в комнату высокого мужчину. Бог ты мой, это же Уинстон! Джаспер быстро прячется за складной ширмой; еще не хватает, чтобы его заметили. Несколько дней назад его работники ворвались в лагерь, где стояла труппа Уинстона, и разогнали его зебр. Джаспер рычал от хохота, когда услышал эту историю.
— А что ты есть будешь?
– Она так недавно появилась в моей учетной книге, что я еще не оценил ее рыночную стоимость, – говорит агент.
— Пока я на практике в продовольственном магазине…
— Слушай. — От огорчения Нина Елизаровна даже опускается на стул. — Но это же гнусность. Это элементарно безнравственно и неинтеллигентно. И ты не имеешь права…
Джаспер ухмыляется. Теббит воспользовался таким же фокусом в разговоре с ним месяц назад. Он не может сбыть девчонку с рук, и это не удивительно. Она ни на что не реагирует, пуста, как автомат.
— Я тебя умоляю, ма! — досадливо прерывает ее Настя. — Не берись переделывать систему.
– Она маленькая и податливая. Она ваша.
— Да плевать мне на систему! — вскакивает Нина Елизаровна. — Я не хочу, чтобы ты в ней участвовала!..
Джаспер закатывает глаза. Но Уинстон согласно кивает.
— Хорошо, хорошо, хорошо, — кротко говорит Настя, берет рубль и целует мать в щеку. — Декабристочка ты моя! — Она взмахивает сумкой в сторону Бабушкиной комнаты: — Привет, Бабуля!
– Вы знаете, что в некоторых культурах есть «лунные дети»? Которые стали такими потому, что во время беременности их матери часами глядели в лунное небо? У меня есть такая история, которая может сделать имя и мне, и ей. Она, мне кажется, может запросто затмить ту никудышную летающую девчонку.
***
– Да, она ничему не обучена, – соглашается агент.
Джаспер прикасается к шее. Ему становится жарко.
На автобусной остановке масса народу. Рядом два киоска — газетный и табачный.
Затмить, думает он. Затмение.
Его упорная работа не может быть разрушена чужим влиянием. Любой глупец видит, что эта девочка не имеет никакого обаяния.
Настя покупает пачку сигарет «Пегас», тщательно пересчитывает сдачу и видит подкатывающий переполненный автобус.
Но опять-таки, о чем он думал пять минут назад? Дело не в представлении, а в истории, которую ты рассказываешь.
Она тут же деревянно выпрямляет правую ногу в колене и нахально, будто бы на протезе, ковыляет к передней двери автобуса, минуя громадную очередь, которая штурмует заднюю дверь.
Какую историю может придумать Уинстон для этой девочки? Джаспер не мог придумать ничего годного. Может быть, Уинстон хотел повысить ставки, заставить этого ребенка летать на воздушном шаре еще выше, чем Нелл. У него были деньги для этого.
Мало того, она требовательно протягивает руку, и кто-то из сердобольных пассажиров помогает «девочке-инвалиду» подняться в автобус.
Девочка начинает мычать без слов. Это действует на нервы, как спиритический сеанс с шарлатаном. Он признает ее красоту: почти идеальный ребенок. Ценный, как перламутровая раковина.
В салоне ей тут же уступают место между совсем древним старичком и беременной теткой с годовалым ребенком на руках…
Затмение.
***
Он видел, как это бывало раньше – великанов из отдаленных уголков Шотландии, на дюйм выше очередного «чуда природы». Торговля замирает, залы пустеют, слышно только мышей, скребущихся по углам.
Дома Нина Елизаровна, уже возбужденная, порхает по всей квартире в нарядном платьице, которое расстегивается целиком, как халатик. Тоненький красный лакированный поясок выгодно подчеркивает талию. Единственное, что не гармонирует с ее внешним видом, — старые, стоптанные домашние тапочки.
– Я почти определенно возьму ее, – говорит Уинстон. – Но дайте мне поразмыслить над суммой. Сегодня вечером вы получите мое предложение.
Одновременно она умудряется накрывать на стол, чертыхаясь, вспарывать консервную банку «Завтрак туриста», тоненько, элегантно кроить сыр, нарезать хлеб, молоть кофе… И привычно болтать с матерью.
Джаспер комкает брошюру в руках и роняет на пол рваную бумагу. Он смотрит, как уходит Уинстон. Теббит улыбается старухе и восторженно потрясает кулаками. Джаспер дышит через нос и щупает деньги у себя в кармане.
Где бы ни оказывалась Нина Елизаровна — в кухне ли, в большой ли комнате, в коридоре, около постели матери, — она не умолкает ни на секунду:
У него есть сотня фунтов кроме той тысячи, которую он должен Шакалу. Может быть, Теббит удовлетворится этими деньгами.
— …какой-то прелестный в своей незащищенности! Две недели, клянусь тебе, каждый день мотался в наш кретинский музейчик! Очень, очень милый! Уверена, что он тебе понравится. Знаешь, ничего нашего, московского! Ни нахрапа, ни хамской деловитости: машину — «взял», икорку, осетринку — «сделал», на министра — «вышел», кислород кому-то — «перекрыл»… Просто поразительно! Нормальный застенчивый человек. Чуточку, ну самую малость, провинциальный. Но и в этом свое очарование! Наверное, только там, да, мама, остались такие? На юге России. Помнишь, под Одессу ездили, когда Лидка маленькой была. Там же до старости — «Ванечка», «Колечка», «Манечка»… И странно, и мило — старику за семьдесят, а он у них все «Петичка»! Я думаю, это в них чисто климатическое. Больше тепла, больше солнца… Суетни меньше. «О море в Гаграх, о пальмы в Гаграх», — поет Нина Елизаровна и ставит на стол масленку.
Но что, если он запросит больше?
Тут она влетает в комнату матери, подтыкает ей под щеку салфетку и сует в рот поильник.
Джаспер вытирает вспотевший лоб. Он знает, что грань между успехом и неудачей бывает очень тонкой. Если Уинстон на самом деле купит эту девочку, ущерб может быть гораздо тяжелее, чем один пропущенный платеж. Если он объяснит, то Шакал поймет его… Разве он не называл себя деловым чело-веком?
В его жилетном кармане лежит серебряный ножик. Он разрезает стежки в своем кармане. Банкноты на месте, толстая пачка. Он потихоньку появляется из-за ширмы и делает вид, словно только что вошел в комнату.
— Да, мамуля, миленькая! Я что хотела тебя попросить… — Мамочка, мне дико неудобно, но… Понимаешь, ма, сразу после твоего дня рождения Лидочка улетает в отпуск. С этим… Ну, с Андреем Павловичем со своим. На юг. Кажется, в Адлер. И там у них, может быть, все и… Ну, в общем… А я только что купила Насте эту куртку дурацкую. Они же теперь, эти задрыги, пальто не носят. Им нужна только куртка, и со всеми, как они говорят, «примочками»! Я не могла бы взять из твоей пенсий для Лидочки рублей пятьдесят? Вроде бы как это от тебя ей подарок к отпуску… И не волнуйся — мне тут один рефератик заказали, минимум сто рублей, и я тебе сразу же эти пятьдесят верну, а? Но только между нами. Хорошо? А то с ее отпускными дальше Малаховки не уехать. Слушай, я вчера примеряла ее купальник. Мамуля! Не то что раньше, но я еще очень и очень ни-че-го!.. Мамочка, я возьму у тебя деньги, да?
– О, Теббит! – восклицает он, и слова гладко слетают с его языка. – Что за приятный сюрприз! Как я и сказал, мне захотелось посмотреть на девочку, и она мне очень понравилась. Должно быть, ты слышал, что скоро я буду выступать перед королевой. Вчера ночью я получил письмо от нее.
Парализованная старуха пытается вытолкнуть языком изо рта носик поильника, чай течет на подушку, глаза ее в бессилии прикрываются, и Нина Елизаровна принимает это за согласие. Она бросает взгляд на часы, быстро вытирает матери лицо и лезет в нижний ящик бабушкиного комода. Достает оттуда деньги, отсчитывает пятьдесят рублей и, пряча их, уже в большой комнате, в одну из шкатулок, говорит:
Девочка обошлась ему в тысячу фунтов. Агент говорит, что ее доставят сегодня вечером, после посещения банкета в герцогском доме. Он не соглашается на кратковременную аренду, только на прямую продажу.
— Спасибо, мамуля! Пусть Лидка хоть чуть-чуть почувствует себя нормальным независимым человеком. Хоть в отпуске. Мало ли что. Ты не представляешь себе, какие сейчас сумасшедшие цены! Кошмар! Совершенно непонятно, на кого это рассчитано и чем это кончится! Просто счастье, что ты не ходишь по магазинам. Ничего нет, и все безумно дорого. Фантастика! Какой-то пир во время чумы! А мы в полном дерьме.
– Только не при таком спросе на нее. Либо она твоя, либо нет.
И в это время раздается звонок в прихожей.