Никколо Амманити
Грязь
Немного поколебавшись, глядеть или нет на больное место, он наконец обнажил его и, бросив испуганный взгляд, увидел омерзительный нарыв, отливавший багрово-синим цветом. И тут человек понял, что пропал: страх смерти обуял его, но, странным образом, еще сильнее была боязнь стать жертвой монатти, которые унесут его и бросят в лазарет.
Алессандро Мандзони. «Обрученные»[1]
Я помню, помню точно, кто хороший, а кто не очень…
Группа «Альмамегретта»
Я тот, кто я есть.
Морячок Папай
Праздника не будет
Шерри Роуз, видя, что праздник удался на славу и что гости смеются и танцуют, задалась вопросом: «Почему все они веселятся, а я нет?!» Шерри не знала, что в этот момент каждый присутствующий, без исключения, задавал себе тот же самый вопрос.
Клайв Блатти
«На двенадцатом километре улицы Кассия, под номером 1043, возвышается жилой комплекс „Острова“. Это архитектурный комплекс, образованный двумя современными зданиями (корпус „Капри“ и корпус „Понца“), являет собой образец архитектуры продуманной и приспособленной под нужды жителя, с зелеными массивами и видом на великолепные римские пригороды. Снабженный огромным бассейном, теннисным кортом с земляным покрытием, комплекс — идеальное место для тех, кто хочет жить в контакте с природой и в то же время со всеми удобствами. И в самом деле, неподалеку от жилого комплекса находится коммерческий центр с супермаркетом, магазинами одежды, парикмахерскими, прачечными и т. д. строятся также кинотеатр и дискотека. Расположенный недалеко от центра Рима (всего пятнадцать минут на машине!), жилой комплекс идеален для тех, кто работает в городе, и всех, кто хочет жить в уникальном оазисе исключительного покоя и тишины…»
Из рекламного буклета жилого комплекса «Острова»
Среда, 31 декабря 199…
1. КРИСТИАН КАРУЧЧИ 19:00
У Кристиана Каруччи было три варианта того, как убить время в эту идиотскую праздничную ночь.
Первый.
Отправиться с приятелями в социальный центр «Аргонавт». В программе сегодня — несколько хороших косяков по случаю Нового года и концерт группы «Animal Death». Но эти ребята его уже порядком достали. Долбаные интегралисты-вегетарианцы. Их любимый номер — швыряться в зал сырыми отбивными и бифштексами, из которых кровь так и хлещет. С последнего концерта Кристиан вернулся домой весь перемазанный кровью. Да и играли они всякую дрянь…
Второй.
Позвать Рыбьего Скелета, сесть на 126-й и поехать посмотреть, что творится в городе. Ну и кинуться в праздничный водоворот. Конечно, в полночь они, уже в стельку пьяные, выпьют еще за Новый год где-нибудь в автомобильной пробке, среди сигналящих машин и радующихся придурков.
Господи, ну и тоска!
Кристиан, не вставая с постели, протянул руку к комоду, достал сигареты и закурил.
Вот если бы пришли Эсмеральда и Паола, было бы лучше. Но они как раз свалили в Террацину. Даже не предупредили. Не иначе завели там каких-то парней. А то пришли бы, можно было бы заняться сексом. Паола давала ему, когда напивалась.
Как Новый год встретишь, так его и проведешь.
Третий.
Забить на все. Послать всех к черту. В полном покое. Как Будда. Закрыться в своей комнате и не выходить. Забаррикадироваться, укрыться, как в бункере. Включить музыку и вести себя так, как будто это никакая не особенная ночь, а самая обычная, какая бывает после самого обычного дня.
Неплохо, — подумал Кристиан.
Есть только одна проблема.
Его мать крутится на кухне с пяти утра и готовит этот чертов праздничный ужин.
А кто ее заставляет? — спросил себя Кристиан и не нашел, что ответить.
Она устраивает праздничный ужин для Марио Чинкуе, консьержа из корпуса «Понца», его семьи (трое детей плюс жена, у которой недержание речи, плюс свекровь-паралитичка), Джованни Треказе, садовника, его жены, Паскуале Черкветти, сторожа, и его двадцатичетырехлетней сестры Марии Розарии (полный отстой!). Не хватает только Стефано Риккарди, но он в эту ночь работает — его смена. В общем, она пригласила всю обслугу.
Нет, не всю: не пригласила Сальваторе Труффарелли, техника из бассейна. Поссорились они.
Моя мать — это что-то!.. Обхаживает всех даже в Новый год.
Госпожа Каруччи работала консьержкой в корпусе «Капри».
И все радостно набьются в полуподвал, где они живут, как мыши. Будут обжираться. Засорять печень жирным.
Кристиан вылез из постели, потянулся, посмотрел на себя в зеркало.
Выглядел он отвратительно: глаза красные, в волосах перхоть, не брит уже два дня. Он высунул язык. Язык был похож на теннисный носок.
Кристиан подумал о том, что нужно сделать, чтобы куда-нибудь пойти: помыться, побриться, одеться и (о ужас!) пройти через кухню и поздороваться со всеми.
Великий подвиг.
Нет… Это невозможно… Пожалуй, воспользуемся третьим вариантом!
Он запер дверь на ключ и стал принюхиваться, как легавая на охоте.
Что это она готовит? Капусту? Фасоль?
Что это так отвратительно пахнет?
А, просто моя мать покупает продукты в «Верано».
Он включил музыку — «Нирвану». Ему казалось, что есть что-то почти героическое, даже прямо-таки аскетическое в его презрении к миру и отказу от развлечений любой ценой.
Ну, изображай своего поганого буддийского монаха, раз больше ничего не остается!
2. ТЬЕРРИ МАРШАН 19:30
Тьерри Маршан наконец-то смог найти место, чтобы припарковать свой микроавтобус «фольксваген». Этот динозавр с бесформенной вмятиной на боку странно смотрелся среди «мерседесов-7000», «саабов-9000» и прочих шикарных новых машин.
Он целых два часа проторчал в пробке на улице Кассия, у него чуть двигатель не закипел. Каждый метр дороги он буквально отвоевывал, проклиная жителей Рима.
Но больше всего его раздражало то, что эти кретины, сидевшие вокруг него в своих машинах, выглядели довольными, даже счастливыми. Они шумели и смеялись.
И это все из-за Нового года! Бред! Это же страна третьего мира!
Между ног у него была зажата бутылка «Казацкой» водки (произведено и разлито в Аричче, такое местечко в окрестностях Рима, там еще старинный замок. Шесть тысяч лир бутылка). Глоток, отрыжка. Потом он достал из кармана поношенной джинсовой рубашки измятый листок бумаги и развернул его. На листке было написано: «Дискотека „Вурдалак“, улица Кассия, 1041».
Вот и она.
Прямо перед носом у его автомобиля. Большая танцплощадка с мигающей вывеской. Перед входом очередь элегантно одетых людей. Мужчины в голубом, некоторые даже в смокингах, женщины в длинных вечерних платьях и все в каких-то ужасных мехах. В дверях — швейцары в оранжевых перьях.
Справа от входа, метрах в пятидесяти, не больше, Тьерри увидел, за бензоколонкой AGIP, проезд со шлагбаумом. Машины въезжали туда и выезжали оттуда. Их было много.
А это что?
Он прищурился.
Табличка на стене указывала: «Жилой комплекс „Острова“». Слева от въезда — будка охраны, справа — увешанная светящимися шарами новогодняя елка. За оградой и верхушками торчащих из-за нее елок Тьерри разглядел два корпуса, построенные годах в семидесятых: коричневые черепичные крыши, параболические антенны, черепичные крыши, балконы с замерзшими растениями, мансарды, огромные освещенные окна.
Местечко не для бедных!
Тьерри открыл дверцу и вышел.
Холод был собачий. Ветрище дул такой, что уши отмерзали мгновенно, а все небо было в огромных темных тучах.
И кругом хлопушки. Маленькие взрывы, редкие и робкие, предваряющие полуночное безумие.
А, уже взрывают. Ну конечно, в Новый год все взрывается…
Тьерри открыл дверцу машины и вытащил Регину, свою кельтскую арфу. Та была завернута в плотную синюю ткань. Он обхватил ее, закрыл дверцу ногой и направился к входу дискотеки «Вурдалак» мимо элегантного боа, неподвижно стоящего прямо перед входом.
У него внутри все переворачивалось из-за этой скверной затеи, в которую он ввязался. Он чувствовал, что ноги его расползаются, как щупальца осьминога.
Черт, я уже напился! — отметил он про себя.
Два охранника, впускавшие приглашенных, увидели, как он шел к двери: его шатало из стороны в сторону, а в руках он держал какую-то узкую штуку.
Ну, и что это за тип?
Грязные желтые усы, глаза как у вареной рыбы, а волосы… Светлые, длинные, немытые волосы.
Какой-то запоздалый викинг, обреченный на вымирание германский тип.
«Тебе чего?» — злобно спросил его парень с низким лбом. Его пиджак из верблюжьей шерсти был готов лопнуть по всем швам, а рубашка в полосочку еле сходилась вокруг бычьей шеи.
«А? Мне?»
«Тебе, тебе».
«Я тут играть должен».
«А это у тебя что?»
«Регина. Моя арфа».
Тьерри направлялся к двери, не придав существованию вышибалы особого значения, к тому же Регина весила ой-ой-ой. Но его остановила лапа охранника. Заплатившие за вход смотрели на него бычьими глазами.
«Погоди, погоди! Ты куда это? А?»
Парень достал трубку внутреннего телефона и связался с кем-то в клубе.
«Ладно, входи. Только так не пойдет. Ты видишь, что люди тут деньги платят? А так совсем нельзя!»
«Так — это как?» — фыркнул он.
«В этой одежде».
Тьерри положил арфу и осмотрел себя. На нем, как обычно, была старая замшевая куртка с бахромой, джинсы и джинсовая рубашка (разумеется, они слегка запачкались, когда он менял масло на дороге), пояс с пряжкой в виде головы бизона и camperos.
Нормально он выглядел.
Он поднял руки и спросил: «Слушай, дружище, что тебе не нравится?»
3. ДЖУЛИЯ ДЖОВАННИНИ 19:32
Джулия Джованнини жила на третьем этаже корпуса «Понца». Ее квартира находилась прямо напротив квартиры Кристиана Каруччи.
Квартиру эту она купила полгода назад на деньги, оставленные ей отцом. Отделала все сама — Джулия была энергичная девушка и не нуждалась ни в чьей помощи. Она покрасила стены в лососевый цвет, украсила их лепниной, сменила мебель на кухне, купила портьеры, расписанные Лорой Эшли.
Вообще-то она жила одна, но недавно у нее появился новый парень — Энцо ди Джироламо. И вот неделю назад она дала ему ключи, и он тут же переселился к ней.
«Ну и дурака же я сваляла!» — произнесла Джулия, входя с огромными сумками в руках. Никого.
Этот свинский Энцо ушел.
На столике перед телевизором Джулия увидела грязные тарелки, пустую пивную банку и крошки на ковре.
Ну, правильно, тебя, конечно, это не колышет. Да и зачем: тут же есть твоя булочка, она и уберет.
«Все мужчины одинаковые: дай палец — руку отхватят», — продолжала она, пыхтя.
На самом деле Джулия совсем не сердилась. Ей даже нравилось, что есть человек, который вносит хаос в ее патологически упорядоченную жизнь.
Джулия быстро убрала на столике. Менять планы было уже поздно: гости должны прийти в девять.
Через два часа.
Она задержалась у парикмахера и в магазине белья. Потратила немыслимую сумму на чулки и красное белье.
На кухне она засунула в духовку говядину, остальное было уже готово, разложено по тарелкам и аккуратно расставлено на кухонном столе. Из холодильника достала бутылку белого сухого вина, налила в стакан и отправилась в ванную.
Ей надо еще помыться, переодеться, накраситься.
Она открыла воду и разделась.
Джулия была девушка стройная, но большегрудая. Впрочем, грудь ее, несмотря на объем, уверенно стояла, игнорируя закон тяготения. Длинные ноги, упругая попка.
Джулия посмотрелась в зеркало.
Обнаженная, с завитыми, крашенными в рыжий цвет волосами и бокалом вина в руке, она была похожа на девушку месяца из «Плейбоя».
И она не могла удержаться. Ей необходимо было немедленно примерить купленное.
Она побежала в комнату и вытащила из сумки нижнее белье.
На столике рядом с кроватью мигала лампочка автоответчика. Нажав на кнопку, Джулия вернулась в ванную. Первое сообщение она слушала, натягивая чулки.
Это звонила мама из Овиндоли.
«Поздравляю, поздравляю, поздравляю! Солнышко мое! Поздравляю еще раз! Надеюсь, что следующий год у тебя будет чудесный, намного лучше этого. Желаю тебе денег, счастья, любви. Особенно любви для дорогой моей и единственной доченьки. Я тебя люблю, моя милая!»
Джулия не переносила, когда ее мать так разговаривала. Как старуха с детским голоском.
Конечно, этот год будет намного лучше…
Хотя прошедший год не был таким уж плохим. Она нашла мужчину, который ей нравится (даже можно сказать, что она любит его), квартиру в прекрасном доме, постоянную работу секретарем в большом офисе в центре.
Чего ей еще хотеть?
Нечего.
Она надела туфли на высоком каблуке.
Неплохо смотрится!
Второе сообщение было от Клемо.
«Джулия, это Клемо. Я хотел сказать, что Франческа не придет… У нее мигрень. Она просит ее извинить. Надеюсь, ты не сердишься…»
Врет! Они просто все еще в ссоре.
Она примерила лифчик. В нем ее груди стали похожи на два огромных футбольных мяча.
Третье сообщение было от Деборы.
«Привет, Джулия, это Дебора. Просто не знаю, как мне быть. Ты что наденешь…»
«Алло! Алло, Дебби! Это Энцо».
Энцо снял трубку, не выключив автоответчик, и разговор записался на пленку.
«Привет, это я. Джулии нет. Что ты делаешь?» — «Да ничего… Тоска какая! Мне совсем не хочется идти на ужин к Джулии. Нет, я сегодня не приду. Надо отмечать Новый год как в мусульманских странах: там в десять все уже спят…»
Чудесно, — подумала Джулия, добавляя в ванну пену. — Но послушайте только эту стерву. И вообще, что это она так разоткровенничалась с Энцо?
«Я должна прийти, даже если не хочу?» — «Конечно. Мне тоже не хочется, ты же знаешь, но ради нас…»
Джулия вернулась в комнату и села на кровать.
«Ладно, приду. Ты хотя бы будешь рядом со мной. Я приду только ради тебя, Пимпи. А сейчас — приходи ко мне. Ну, совсем ненадолго. Если ты не приласкаешь меня, я не выдержу этого ужина. Я хочу тебя!»
О, Господи!
«Я тоже. Очень».
О, Господи!
Джулия почувствовала, как сжалось все у нее внутри. Она открыла рот и попыталась глубоко вдохнуть, но воздух буквально застрял у нее в горле.
«Ладно. Но совсем ненадолго. Джулия скоро вернется, я ей обещал помочь». — «Хорошо. Я жду».
Конец разговора.
У Джулии все поплыло в глазах — комната, кровать, люстра. Из-под мышек стекал холодный пот, лицо горело. Одним глотком она прикончила вино.
Спокойно, Джулия. Ты что-то не так поняла. Ты не расслышала. Сейчас ты послушаешь еще раз и убедишься, что ошиблась. Тебе померещилось. Обыкновенная слуховая галлюцинация. Просто не расслышала…
Она прослушала запись три раза.
Потом осознала, что ей не померещилось. Что это не шутка. Что эта потаскуха называет ее парня «Пимпи». И что ее парень очень хочет Дебору.
Боль, возникшая где-то в желудке, разлилась по всему ее телу. Джулия упала на кровать и прохрипела: «О господи. О господи, как же мне плохо. Ужасно. Просто ужасно».
Какое-то время она так и лежала на постели, полураздетая.
Потом попробовала заплакать.
Не получилось.
Глаза ее были сухие, но где-то внутри что-то происходило. В ней поднималась буря. Не тоска, не боль оттого, что ее предал Энцо, которому она дала ключи от своей квартиры, что ее предала Дебора, лучшая подруга со школьных лет. Нет, в сердце Джулии росло нечто совершенно противоположное, состоящее из противоречивых чувств, не то горьких, не то злобных. В какой-то момент это вырвалось наружу, и Джулия злобно захохотала.
Гнев. Ярость. Ненависть. Презрение.
Вот что было у нее внутри.
Ненависть к этой шлюхе, цепляющейся к чужим мужчинам и к этому дерьмовому ублюдку.
«ААААА! Вы мне за это заплатите! Матерью клянусь, заплатите!» — заорала она, вскакивая на кровать. Она достала кассету из автоответчика и подняла ее над головой, держа обеими руками, словно святой Грааль, потом поцеловала ее, спрятала в ящик комода, закрыла его на ключ, а ключ засунула в лифчик.
В гостиной она схватила две фотографии в рамках.
На одной был Энцо в костюме с рыбой в руке, на другой — Дебора в лыжной куртке в Кампо Феличе. Джулия швырнула фотографии на пол и топтала их, пока рамки и стекла не превратились в мелкие кусочки. Потом принесла бутылку спирта, облила ошметки и подожгла. Голубые языки пламени мгновенно взметнулись вверх, и Джулия поняла, что если не погасить этот костер немедленно, то не только паркет будет испорчен — пожар может охватить всю квартиру.
Она расставила ноги и помочилась на пламя.
4. МИКЕЛЕ ТРОДИНИ 19:48
«Дедушка! Смотри, дедушка!» — сказал Микеле Тродини, рассовывавший вместе с дедом, Ансельмом Фраска, петарды в мамины вазы с цветами.
Дело было на террасе на третьем этаже корпуса «Капри».
«Что такое, Микеле?»
«Там… Там тетя. Женщина. Она голая. И…»
«И?»
«Ну, она… Она писает в гостиной».
Старик сидел на пластиковом стуле.
Он был еще в форме для своих лет, но плохо видел после операции на левом глазу.
«Где она?»
«Прямо перед нами. В доме „Понца“. Ты видишь ее?»
Дед начал щуриться и вытягивать шею, отчего сразу стал похож на старую слепую черепаху.
«Совсем голая, говоришь?»
«Нет, в лифчике».
«И как она? Красивая?»
«Очень красивая, дедушка!»
Микеле, несмотря на свои одиннадцать лет, уже понимал толк в женской красоте. Та, которая писала в комнате, была самая красивая из тех, кого он видел. Лучше даже, чем его кузина Анджела.
«Сходи в мою комнату. Быстренько, сынок, бегом. Принеси мой бинокль. Я тоже хочу посмотреть».
Микеле побежал в комнату деда. Он прекрасно знал, что голые женщины дедушке очень нравились. Каждый вечер дед засыпал, смотря эротический сериал «Большой втык». Сидя в кресле, с открытым ртом и пультом от телевизора в руке.
Дедушка в войну был альпийским стрелком, и на стене его комнаты висели значки и черно-белые фотографии его полка. Микеле открыл шкаф и нашел среди выглаженных и пахнущих лавандой рубашек старый бинокль, взял его и побежал назад через гостиную. Сестра Марция и мама накрывали на стол, расставляли на новой скатерти столовое серебро.
«Микеле, не хочешь нам помочь?»
Микеле замер на пороге террасы.
«Сейчас, ма!»
«И скажи дедушке, чтобы он вернулся в комнату. Его хватит удар, если он будет все время там сидеть. Зачем тебе бинокль?»
Микеле на секунду задумался.
Может, пора сказать маме правду?
«Мы смотрим салют».
Он вышел на террасу. Женщина все еще была в окне напротив. Он протянул бинокль деду, и тот сразу в него уставился.
«Эх, Микеле, Микеле! Вот это телка!» — произнес он довольным голосом.
Да, это настоящее мужское занятие!
5. РЫБИЙ СКЕЛЕТ 19:50
Массимо Руссо по прозвищу Рыбий Скелет ехал на своем красном мотоцикле «морини-350» по виадуку улицы Франции.
То есть ехал — это громко сказано. Скорее, полз.
Не спеша продвигался среди праздничной суеты.
Он был задумчив.
Пора наконец взяться за ум, хорошенько все обдумать и сменить наконец образ жизни. Начинается новый год, и мне пора начать новую жизнь, надо стать совсем другим человеком. Собраться с духом, отделаться от старых привычек. Пора стать серьезным. Сколько времени я уже не могу сдать экзамен?
Это был один из тех вопросов, которых он старался себе не задавать. Но сегодня был особенный день. Последний день года. Скорее, не праздник, а время подводить итоги прожитой жизни.
Да уж достаточно давно. Сколько времени прошло с тех пор? Восемь или девять месяцев. Но теперь все, довольно. Спокойно. В феврале сдаю экзамен по итальянской литературе. В апреле — по новой истории, и в июне получаю поздравления… Все изменится. Богом клянусь, изменится. Может, даже закончу учиться года через два.
Итак, он начнет с завтрашнего дня, с первого января.
Утром — душ. В комнате наводим порядок. Долой телефон. Долой телевизор. Больше никакой хрени. Никакой травки. Никаких посиделок в баре. Никаких поездок на мотоцикле в Ареццо с Кристианом. Садимся за учебники. Три часа с утра и три часа — вечером.
Решено.
Кальвинист хренов.
И потом, когда целый день ни фига не делаешь, состояние отвратительное. Мне надо чем-то заняться, а то так и не удастся оценить все прелести жизни, — подумал он в припадке откровенности и самоанализа, внезапно охватившем его.
Потом в нем зародилось вполне закономерное сомнение.
Это все я придумал, потому что выкурил на пару с братцем Андреа косяк, огромный, как сицилийская вафельная трубочка. Когда трава перестанет действовать, я снова стану прежним Рыбьим Скелетом. Ленивым пофигистом и любителем травки.
Поглощенный этими судьбоносными размышлениями, он не заметил, как с ним поравнялся старый голубой автобус с номером NA. Из его окошек свисали флаги футбольного клуба Нола.
Автобус был набит чокнутыми болельщиками. Они свистели, орали, шумели как ненормальные.
Автобус оттеснял его к встречной полосе.
Рыбий Скелет подался в сторону и принялся сигналить.
Смотрите, куда прете, придурки! Дайте проехать!
Обогнать автобус он не мог: на дороге не было места, пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в ограждение.
Потом он снова рванул за автобусом, по узкой боковой полоске дороги.
Он пристроился к нему сбоку. Прямо напротив кабины водителя. И поскольку он не привык спускать такое с рук, делать вид, что ничего не случилось, он заорал:
«Какого хрена! Валите назад на свой юг, раз ездить не умеете!»
Он подумал, хорошо ли они расслышали? Может, ветер дует в другую сторону? Тогда, чтобы пояснить, он вытянул руку и показал им рожки.
Придумывал и проделывал все это он очень медленно, поскольку та трава, которую он выкурил, была по-настоящему убойная.
Окошко водителя опустилось.
Они слышали. Они слышали, пидоры.
Рыбий Скелет был готов к перебранке с водителем, который сказал бы ему что-нибудь малоприятное о его персоне, в общем, обругал бы, но вместо этого он лишь увидел, как из окна высунулась огромная ручища, которая что-то держала.
Это что, сигарета?
Окурок полетел в него и приземлился прямо у него между ног, на сиденье мотоцикла.
Ишь ты, снайпер!
Он хотел посмотреть, куда упал окурок, но из-за шлема не смог. Тогда он попытался нащупать его, но перчатка была слишком толстой.
А потом раздался взрыв.
Ужасный.
Сердце чуть не выскочило у него из груди. На мгновение он потерял контроль над мотоциклом, и тот опасно наклонился. Он едва не врезался в чью-то машину, однако, чертыхаясь сквозь зубы, сумел выровнять мотоцикл.
Они запустили в меня петарду! Эти сукины дети запустили в меня петарду! Охренеть!
Автобус тем временем отъехал уже на приличное расстояние. Рыбий Скелет нажал на газ, и двухцилиндровый мотор его «морини» яростно взревел. Он выделывал немыслимые зигзаги между машинами, отделявшими его от автобуса. Петлял как сумасшедший и наконец догнал его, подъехал со стороны водителя.
«Выходи! Выходи! Выходи!» — заорал он что было сил, во всю мощь своих легких, этому ублюдку, сидевшему за рулем.
Через грязное стекло водителя было не разглядеть.
Он нажал на клаксон.
«Выходи! Выходи, ублюдок!»
Эти сволочи в автобусе продолжали свистеть, размахивать своими флагами и, казалось, не обращали на него никакого внимания.
Сделали ему гадость, а теперь, значит…
Но упертый Рыбий Скелет не мог просто взять и оставить все вот так. Он подъехал к автобусу и принялся пинать дверцу водителя, не переставая орать:
«Выходи! Выходи! Выходи, сукин ты сын!»
Неожиданно автобус вильнул вправо и притормозил.
Главное — мать помянуть: это всегда срабатывает, — Рыбий Скелет приободрился.
Автобус стоял у обочины. Рыбий Скелет тоже затормозил, метрах в двадцати за автобусом. Снял шлем и слез с мотоцикла. Прищурился, пытаясь придать своему лицу суровое, каменное выражение. Вроде как у инспектора Кэллагана.
Рыбий Скелет получил свое прозвище из-за фигуры — он был худой и угловатый. Как килькин скелет. Узкий таз и выпирающие ребра. Не ноги, а ходули. 46-й размер. Рост под два метра. Голова маленькая, вместо носа — какой-то невообразимый клюв тукана.
Автобус по-прежнему стоял на обочине. Флаги больше не развевались — просто болтались, а болельщики внезапно притихли. Только черный дым валил из выхлопной трубы.
Из автобуса никто не выходил.
Рыбий Скелет снял перчатки.
Совсем рядом проносились машины.
Морду бьют без перчаток.
Он решил еще раз намекнуть говнюку, что пора выходить.
«Твоя мать, чтоб тебя родить, перетрахалась со всей долбаной командой Нолы. Выходи! Выходи! Выходи, слышишь!»
Наглости у него было хоть отбавляй.
Дверца медленно приоткрылась. А дальше все было как в американском кино. Разве что автобус стоял не на старой, залитой солнцем заправке посреди аризонской пустыни, а в квартале Флеминг с его охраняемыми домами, освещенными желтыми фонарями и бенгальскими огнями.
«Выходи! Выходи… Вы…»
Слова замерли на губах Рыбьего Скелета, сердце ушло в пятки.
Парень, вышедший из автобуса, сильно смахивал на шкаф. Он был огромный. Просто чудовищный. Он закрыл собой дорогу, виадук Олимпика и вообще все.
«Это что еще за Халк?»
Рыбий Скелет пару секунд стоял, потрясенный этим морем мышц, этим триумфом мужских гормонов, этими руками размером с блюдо для пиццы, этими тупыми свиными глазами, с ненавистью уставившимися на него, но потом до него дошло, что можно сделать этими ручищами из его хрупкого тельца, и он захныкал и завопил, заорал:
«Уходи! Уходи! Уходи!»
Одним прыжком он оказался опять на мотоцикле, нажал ногой на переключатель передач и рванул на одном колесе.
6. ФИЛОМЕНА БЕЛЬПЕДИО 19:53
Филомена Бельпедио решила, что жизнь не удалась.
Есть ли у нее семья, на которую можно положиться? Нет.
На самом деле я ведь одна как перст. Муж мой — в другом городе. И жена у него теперь другая. На десять лет моложе меня. Сын уехал. Живет в Лос-Анджелесе. Должен был стать режиссером. Работает в итальянской пиццерии.
Есть ли у нее работа, дающая средства к существованию? Нет.
Моя последняя работа — продажа полисов страхования жизни — теперь далекое воспоминание. А поскольку у меня нет никаких особенных способностей, я точно знаю, что другую работу я никогда не найду. И потом, у меня нет больше сил таскаться и выпрашивать для себя хоть какую-нибудь работу.
Красива ли она? Нет.
Я старая и страшная. Волосы — как пакля. Губы — их и нет почти. Кожа — желтая и жирная. Если бы я хоть была недурна собой, тогда еще не все было бы потеряно. Я могла бы этим зарабатывать на жизнь. Тут не до ложной стыдливости.
И что же в итоге остается? Ничего. Совсем ничего.
Нет, нет, неправда. У тебя есть эта квартира.
Все, что у нее осталось, — это квартира. Квартира, за которую больше нечем было платить. Квартира в роскошном жилом комплексе «Острова». Самом тихом и спокойном жилом комплексе в районе Кассиа.
Она огляделась.
Рядом — освещенные окна корпуса «Капри». Здесь все счастливы. Семьи, те, у кого есть будущее. Все спокойны. Все в своих квартирах ужинают, празднуют, готовятся открывать шампанское, чтобы выпить за Новый год. За новые успехи.
На одном балконе она увидела старика и мальчика, которые наблюдали в бинокль за огнями салюта.
От этой семейной идиллии ей стало тошно.
А ты, голубушка, что празднуешь сегодня? Чего ты ждешь от Нового года?
Ну… Разве что… Возможно… Нет! Невозможно. Нечего праздновать. Нечего ждать. Твою порцию дерьма от жизни ты уже получила. Тебе хотелось еще? И еще получила. А теперь — все. Хватит.
Ей даже не было грустно. Она просто посмотрела на вещи реалистично.
Вот так.
Как анатом.
В полночь закончится год. А потом начнется новый, еще хуже предыдущего, и Филомена смотрела вперед без надежды, но и без печали.
Он устало поднялась с дивана и отправилась на кухню, шаркая тапками. Открыла шкафчик над раковиной и достала пластиковую аптечку. Прихватила стакан и бутылку кока-колы из холодильника и вернулась в гостиную. Поставила все это на маленький столик рядом с диваном. Взяла хрустальную вазу, в которой давно лежали медовые конфеты, и вытряхнула ее содержимое в ведро. Села. Взяла пульт, включила телевизор.
Там Мара Веньер, Друпи, Альба Париетти и Фабрицио Фрицци представляли «Новогоднюю ночь».
«Ну, Друпи, а ты чего ждешь от Нового года?» — спрашивает Мара.
«Ну… Может, люди станут спокойнее, у них будет меньше проблем. Все будут жить не торопясь, перестануть вертеться как волчки. Знаешь, Мара, а ведь у меня один братец умер от стресса…» — отвечает Друпи.
Филомена между тем доставала из аптечки упаковки лекарств.
Роинпол. Альцион. Тавор. Нирванил. Валиум.
Она открывала упаковки, вынимала таблетки и высыпала их в вазу.
Будто чистила горох.
Наконец ваза наполнилась до половины. Потом сделала погромче звук, налила себе немного кока-колы, положила ноги на столик, разместила между ног вазу и принялась есть таблетки, словно это был поп-корн.