Дем Михайлов
НИЗШИЙ
Сборник
Низший
Глава первая
Перечень последних событий:
Гидрация — успешно.
Комплектация — успешно.
Реанимация — успешно.
У меня зеленые буквы перед глазами? Но веки закрыты. Как я могу видеть буквы? Целые слова…
Комплектация? Гидрация? Гидратация чего? И как же сильно у меня болит голова. И левый локоть… и что-то саднит в пояснице. Противно так саднит. Нудная постоянная боль. Плохая боль. Это не от ушиба. Это что-то серьезное и хроническое… я это твердо знаю… или ощущаю?
— Эй! Одиннадцатый! Очнись уже! Давай! — нетерпеливый злой голос звучит в правом ухе.
Да она — а это она, судя по тембру голоса — прямо орет мне в ухо!
— Две единицы! Подъем! Подъем! Подъем!
Я попытался шевельнуть губами. Засипел горлом. Скрипнул зубами. Из этого набора жалких действий и звуков сложилась едва слышная просьба:
— Не ори так…
— Времени нет, одиннадцатый! Совсем нет. Ну зачем я повелась на этот чертов лимс! Вставай! Сейчас будет сигнал!
— Сигнал?… — я с недоумением пытался уловить смысл, но не понимал ничего.
Почти ничего.
От меня требовали немедленно подняться. При этом называли одиннадцатым, а не по имени. Имени… а как мое имя? Имя… Не могу вспомнить.
Кто я?
И снова равнодушная тишина внутри. Разум попытался найти затребованную информацию, нырнул в глубинные слои памяти — я даже услышал плеск мысленных волн — но там на глубине не нашлось ничего. И меня это почему-то не удивило. Потому как только что я получил четкое знание — океаны моей памяти пусты. В них нет жизни. В них не найдется даже завалящей рыбешки, способной передать мне хоть какую-то информацию о моем прошлом. Все живое в моей памяти поймано в мелкую-мелкую сеть и утащено далеко-далеко. Так далеко, что сознанию туда не добраться.
— Давай же чертов низушек! Вставай!
«Низушек»? Это она мне?
Одиннадцатый. Низушек.
— Ну же, две единицы! Подъем, прошу тебя! Прошу! Из-за тебя и меня накажут! — в женском голосе отчетливо проявился страх. Животный страх. Несдерживаемый.
От испуга в ее голосе мне стало так нехорошо, что забылись собственные боли в голове, руке и пояснице. Я через «не хочу» шевельнулся, застонал, переворачиваясь на бок. Только сейчас осознал, что лежал на спине. Сплюнул, почувствовал, как по щеке пополз тягучий сгусток. Шевельнул руками и в голос вскрикнул — левая рука отозвалась всплеском чудовищной боли. Ладно… и я как раз лежу на левом боку. Пора бы осмотреться…
Меня пронзил легкий укол паники — на приказ открыться веки дернулись, но не более того. Что такое…
— Вот… сейчас вытру…
По лицу прошлись жесткой — слишком жесткой! — тряпкой. Я разом взбодрился, сонливость начала уходить. Еще бы… по лицу будто теркой для овощей провели.
Попробовать еще раз… веки послушно приоткрылись, по глазам ударил нестерпимо яркий свет. Я невольно застонал, зажмурился. Дернувшись, невольно потревожил левый локоть и скорчился от жуткой боли. Что-то очень не так…
— Рука… — прохрипел я, не открывая глаз — Левая рука.
— С руками тебе не повезло — ответил женский голос — Зато с родными частями полный порядок. Торс, голова — просто отличные.
— Что?
— Я говорю — комплект тебе паршивый достался. Совсем паршивый. Не повезло тебе, одиннадцатый.
— Почему ты называешь меня одиннадцатым?
— Как на груди набито — так и называю. Две единицы. Вставай! Ну же! Скоро сигнал! Затем осмотр! А мы уже должны стоять там! Вставай!
— Я болен… мне очень плохо… воды… дай воды…
— Потом! Встань, одиннадцатый! Встань! Давай. Я помогу.
Поразительно… но она меня будто и не слышала. Мне было невероятно плохо. Полная дезориентация. Тотальная слабость. Я не чувствовал ног и рук — за исключением болевого пожара в левом локте. Поясница раскалывалась. В висках стучали молоты. К горлу подкатил комок рвоты… и неохотно отступил обратно в желудок.
Со мной произошло что-то очень нехорошее. Возможно авария? Раз я ничего не помню. Пострадала голова…
— Моя память…
— Само собой стерта! Ты низушек! Воспоминаний нет. Все заблокировано.
— Что?!
— Слушай! Либо встаешь — либо я ухожу. А без меня ты до коридора не дойдешь. И на осмотре не засветишься. А значит — никаких дневных работ на твою долю и никакой оплаты! Чем будет платить за комплект конечностей? Это аренда! И платить надо каждый день! Чем оплатишь еду? А душ? Вставай, одиннадцатый! Если сегодня не наешься и не напьешься — тебе конец!
Я слушал, я очень внимательно слушал, преодолевая слабость и боль. Я изо всех сил пытался понять, но не понимал.
Что она говорит? Она сумасшедшая?
— Ну же!
В ее голосе прозвучало столько страха, столько боли…
Я дал себе время. Немного. Десять секунд. Чтобы собраться с духом. И медленно считал от десяти до одного. Боль и слабость от удивления немного отступили, чуть притихли. И я этим воспользовался.
— Два! Один!
Извернувшись, перевернулся на живот, подтянул под себя непослушный ноги. Правая рука со шлепком уперлась в мокрый липкий пол и начала помогать торсу выпрямиться. Чуть приоткрыл левый глаз. Закрыл. Приоткрыл правый. Закрыл. Давай… давай…
Крепкая рука вцепилась мне в плечо, помогла выпрямиться. Приоткрыв глаза, увидел грязную железную стену и тут же к ней прислонился. Замер, глядя вниз. И глядел я с огромным удивлением. Видел живот. Плотный, плоский, мускулистый, без малейших следов дряблости. Отчетливо видны квадратики брюшных мышц. Кожа дряблая, сморщенная, виден узор вен. Но такое впечатление, что это временно, что это пройдет. А вот ниже начинаются странности… и я не про широкую резинку коротких шорт или скорее трусов. Я про то, что ниже трусов — а там… там мои ноги… вот только разве может такое быть, чтобы мускулистый живот переходил в столь же нормальный и крепкий таз из которого выходило две свободно болтающиеся в штанинах шорт старческие ноги-спички. Что это? Узловатые колени, босые ступни с почернелыми ногтями.
Руки…
Я дернул подбородком, глянул на левую руку. И бессильно выругался от шока — из мускулистого плеча росла тощая ручонка с огромным раздутым синим локтем. Из правого плеча росло такое же убожество.
— Какого…
— Давай за мной! Держись за стенку — тараторила девушка.
Я наконец-то ее увидел. Совсем молодая девчонка. От природы смуглая. Стройная. Однорукая. Коротко и плохо стриженная. Из штанин шорт растут мускулистые антрацитово-черные ноги. На правой щеке старый шрам, лоб пересечен свежим красным рубцом, левый глаз заплыл от столь же недавнего сильного удара. Да и губы разбиты. Над воротом майки видно две цифры. Девятка и единица.
— Давай! Давай!
Меня бесцеремонно толкали и, держась за стену, я послушно сделал первый шаг. И едва не упал — нога едва выдержала вес моего тела.
— Будет легче. Ноги окрепнут — ободрила меня незнакомка.
Тут явно не больница. А она точно не медсестра. И даже не санитарка.
— Что происходит? Что со мной? Почему…
— Послушай! Молчи и шагай. В главном коридоре тебя активируют. И сам все поймешь. Все просто. А я получу за тебя два сола. И все довольны! Шагай…
— Активируют? Сола?
— Почти пришли. Сюда… еще шаг…
Через шаг я оказался в чуть ярче освещенном месте. В коридоре. Широком коридоре с грязным полом. И мы тут были не одни. Мы оказались окружены немалым числом людей, выглядящих так же, как и я. Только они более истощенные. Мужчины в шортах, у женщин еще и майки. Конечности… их конечности… мои приспособившиеся к свету глаза ползли от одной фигуры к другой, а разум никак не мог поверить увиденному. Казалось, какой-то злобный великан оторвал у всех этих ребят руки-ноги, после чего принялся лепить их обратно, не особо заморачиваясь, кому и какие достанутся.
Что происходит?
Какой уже раз я задаю себе этот вопрос? Наверное, раз в сотый за последние три минуты.
Внезапно раздавшийся протяжный гудок заставил меня вздрогнуть в испуге, а остальных оживиться. Все как один поспешно выпрямлялись, сводили лопатки вместе, упирали руки в бока, начинали улыбаться, принимать небрежные позы.
— Выпрямись, двойная единица! — прошипела девяносто первая — Не касайся стены! Стой свободно и уверенно — будто у тебя полно сил!
Я опустил глаза, прижался подбородком к груди и увидел наконец две жирные черные единицы у себя на левой грудной мышце. Незнакомка не соврала. Я одиннадцатый.
Оглядел стоящих рядом. Никто. Никто из них не касался стен — хотя только что практически все облокачивались на них.
Мороз по коже. Они все выглядят натужно улыбающимися смертельно больными людьми. Так обреченный на смерть глава семьи деланно уверенно и спокойно улыбается детям и жене пришедшим его навестить в хосписе, хотя в душе он вопит от страха и нежелания умирать.
Я выпрямился. Меня повело. Сумел удержать равновесие и застыл в максимально вертикальном положении, борясь с желанием опуститься на пол и завыть от жуткой головной боли. Перед глазами чернело. Я бы упал. И плевать на жалобные слова девяносто первой. Но над головой послышался ровный механический шум, и я поднял лицо. Поднял только для того, чтобы напороться взглядом на бесстрастный объектив, торчащий из большой металлической полусферы, передвигающейся по прикрепленному на потолке рельсу. Из полусферы торчало не меньше двадцати таких визоров и все они были обращены вниз — на выстроившихся в коридоре людей. По моему лицу и груди пробежало несколько лазерных лучей. Скользнули по цифрам на груди. Задержались на правом плече. Я скосил туда глаза и увидел длинный штрихкод незамеченный ранее.
Щелчок… еще один…
И если первый донесся из-под потолка, то второй послышался прямо у меня в голове. Я вздрогнул, уставился перед собой застывшим взором, изумленно читая появившиеся зеленые строки:
Активация интерфейса — успешно.
Перечень последних трех событий:
Комплектация — успешно.
Реанимация — успешно.
Активация интерфейса — успешно.
Что-то замигало на зрительной периферии, я услышал легкий повторяющийся звон. Девяносто первая с нескрываемым облегчением испустила продолжительный вздох.
— Два сола моих…
Полусфера на потолке с гудением ушла по коридору дальше. Люди вокруг загомонили, заулыбались. Кто-то зевал, потягивался, переговаривался с соседом. Общее напряжение спало. Шатнувшись, я со шлепком ударился спиной о стену. Колени с хрустом подломились, и я сполз на пол. Девяносто первая шагнула прочь… на полушаге замерла, поколебалась и, как-то странно выругавшись, подсела ко мне, помогла усесться удобней, торопливо заговорила:
— Время еще есть. Полчаса. Часы увидишь, скосив глаза вниз-влево. Там же настройка таймера. Но все равно будет короткий гудок. Это время завтрака. Смотри куда все идут — и топай туда же.
Я слабо помотал головой, мне стало плохо только от одной мысли о том, чтобы впихнуть в себя еду. Воды бы… пару глотков. Не больше.
Щеку обожгло ударом. Сердито глянув на меня, она понизила голос:
— Не дури, одиннадцатый. Не дури! Знаю, что тебе плохо. Но завтрак пропускать нельзя. Питательных веществ в обрез. Упустишь калории — не наверстаешь. Ясно?
— Ясно…
— Пихай в себя через не хочу. Да порции крохотные. Воды выпей столько, сколько сможешь. Потом, как только хоть немного придешь в себя и разберешься в сегодняшнем своем статусе…
— Что?
— Разберешься в своем сегодняшнем статусе! Сам поймешь — изучи интерфейс. Это главное.
— Ясно… слушай…
— Засунь свои вопросы себе в задницу, одиннадцатый! Мое бонусное задание было простым — разбудить тебя, поднять, доставить до коридора. Задание выполнено. Награда получена. Я сейчас здесь только по доброте своей. Понял?
— Понял.
— Вот и хорошо. Еще тебе совет — никому не верь! Ни на что не соглашайся. Понял?
— Понял.
— Никому и ни за что не одалживай ни единого сола! Ни единого!
— Что такое «сол»?
— Деньги! Монеты! Самое-самое главное для всех нас — зарабатывать свои солы каждый день! Одна аренда чего стоит — ты платишь четыре сола в день за аренду комплекта!
— Что за долбаный комплект? — вот и первая вспышка эмоций. А я уж боялся оказаться роботом… но нет…
— Вот твой комплект — ее единственная рука поочередно коснулась моих рук и ног — За каждую конечность каждый день система забирает по одному солу. Всего четыре. За комплект. И никаких скидок — горько улыбнулась она, поднимаясь.
— Погоди… — мой разум пытался ухватиться хоть за что-то, поддержать разговор — А ты? Ты платишь три сола каждый день? Ведь…
Глянув на плечо с ровно обрезанной коротенькой культей, она усмехнулась еще раз:
— Я тоже плачу четыре. Потому что утеря руки произошла по моей вине. Каждый день с меня забирают один сол ни за что. И последний тебе совет, новичок — не забывай про казуал.
— Про что?
— Сам поймешь. Следи за экранами и своим номером — одиннадцать. Если засветятся цифры на одном из экранов — торопись, у тебя всего минута. Затем очередь следующего. И бойся подножек — игры редко, сыграть хотят все. Ради этого собьют с ног, ударят по голове.
— Да что за…
— Просто будь осторожен! И поглядывай на экраны. Они светятся только вечерами — днем ежедневные задания.
— Я не понимаю…
— Разберешься. Удачи! — она наклонилась, тряхнула меня за плечо — Держись. Выживай. Это главное. Пока!
И она ушла, оставив меня скрюченного сидеть у стены.
Больно. Мне прямо вот очень больно. Поясница — еще терпимо. А вот голова и левый локоть… еще немного и я сначала отгрызу себе левую руку, а затем разобью голову о стену. Надо как-то отвлечься…
Что говорила девяносто пятая? Нет. Девяносто первая — так она себя назвала. Девяносто первая. Надо запомнить. Судя по тому, что я подыхаю под стенкой от боли, а из проходящих мимо зевающих людей на меня даже никто не глянул… девяносто первая самая добрая из здешнего люда.
Девяносто первая.
Почему цифры? Почему не имена? Ведь обычно людей называют по именам, которые они получили от родителей. Верно? У каждого человека есть имя и фамилия. И он с гордостью несет их по жизни…
Моя голова… перед глазами пошли черные круги. Захрипев, я начал заваливаться на правый бок. До слуха донесся глухой обрывок диалога:
— Новичку конец.
— Ага. Кто-то заработает лишние три сола на похоронке.
— Повезет кому-то…
Это они обо мне? Мне конец? Вздрогнув, я уперся слабой правой рукой и заставил тело выпрямиться, снова оперся лопатками о стену. Преодолевая боль, повернул голову, глянул в сторону. Вон там толпятся люди. Я вижу их сквозь сгущающийся перед глазами серый туман. Люди подходят к стенам, кажется, входят прямо в стены. Когда появляются снова, что-то жуют или вытирают рты. Пьют… пьют! Там наверняка дают воду!..
Что мне надо прямо сейчас?
Ответ очевиден — вода. Мне нужна вода. Чем больше — тем лучше. Я помню про горящую перед глазами непонятную на первый взгляд надпись:
Гидрация — успешно.
Что-то сухое успешно сделали мокрым. Или же едва влажным — если я прав и речь идет не о каком-то постороннем предмете, а о моем теле. Все вписывается в эту теорию.
Комплектация — успешно.
Тут речь о моем арендованном комплекте конечностей, как бы жутко это не звучало.
Реанимация — успешно.
Тут и пояснений не требуется.
Если все сложить воедино… мое сухое тело успешно напитали водой, следом снабдили первыми попавшимися конечностями, а под конец реанимировали, вернув жизнь в меня бедолагу. Ну а следом я очутился в каком-то закутке, где меня растормошила однорукая девушка с номером девяносто один.
У меня адски болит голова. Я не могу нормально думать. Во мне все трещит. Сморщенная кожа на животе снова начала ссыхаться, я чувствую натянутость в щеках и лбу, глаза с натугой поворачиваются в орбитах и их словно бы заклинивает.
Вода… мне нужна вода…
Встать!
Я поднялся рывком. Проехался плечом по стене, уперся правой ладонью. Накренился, ноги шагнули сами собой — вялые, медленные, дрожащие. Ничего… ничего… давай… тут недолго… двигай арендованным комплектом, одиннадцатый. Двигай. И не забывай держать левый локоть прижатым к боку — если кто-то из проходящих мимо равнодушных людей заденет за него, я свалюсь на пол в болевом шоке. И вряд ли уже поднимусь. И вскоре кому-то повезет заработать три сола на моей похоронке… почему они сказали «похоронка», а не похороны?
Почему мне достались руки и ноги старика?
Почему мне вообще пришили чужие конечности?
А что с моими руками и ногами?
Глянул на скребущее по стене плечо. Кольцевой безобразный шрам заметен сразу — он красный, тянется бугром прямо по плечу. Руки-ноги вставлены вместе с суставами? Это продвинутая технология или отсталая? Почему я ничего не помню?
Еще через шаг мое плечо оказалась у квадратной дверцы в стене. Узкая и высокая. Она заподлицо. Но контуры видны четко — широкая зеленая линия обрамляет дверцу. В нижней части дверцы черный стеклянный квадратик. Глянул на соседей и сориентировался. Встал перед дверцей, чуть отодвинулся, выждал секунду.
Механический голос равнодушно оповестил об опознании:
— Одиннадцатый. ОРН.
Надпись с тем же содержанием засветилась перед моим затуманенным взором:
Одиннадцатый. (ОРН).
Дверца бесшумно ушла вверх, открывая глубокую освещенную нишу с металлическим дырчатым изогнутым креслом. Очень широкие подлокотники. Единственная круглая ножка поддерживает всю конструкцию. Я неуклюже развернулся, опустился, с облегчением снимая непосильную ношу с ног. Дверь бесшумно закрылась, отрезая меня от коридора и взглядов окружающих.
До закрытия 01:59… 01:58…
Первое что я увидел — поднявшийся из подлокотника прозрачный и большой пластиковый стакан доверху полный воды. Я взял его дрожащей рукой.
Памятка: питьевая емкость должна быть возвращена на место.
Прижал посудину к потрескавшимся губам, начал пить, даже скорее вливать в себя драгоценную влагу и не останавливался, пока в стакане оставалась хотя бы капля. Поставил пустой стакан на прежнее место. Замер в надежде, сквозь серый туман и радужную рябь глядя на так быстро опустевшую емкость.
До закрытия 01:41… 01:40…
Легкое журчание. И стакан быстро наполнился снова.
Первый (из трех суточных) водный лимит исчерпан. (ОРН).
Я уже не удивлялся появляющимся и исчезающим надписям перед глазами.
Это ведь дополненная реальность? Разве это не обыденность?
Второй стакан я выпил с той же жадностью. Не пролил ни капли. Если я правильно подсчитал объем стакана — во мне литр воды. И пусть она побыстрей в меня впитается.
Инъекция. (ОРН).
Перед глазами появилась подсвеченная зеленым схематичная анимация. На ней зеленый человечек спокойно сидел на кресле и ничего не делал. Над головой человечка появлялись цифры от трех до нуля. Конец анимации.
Инъекция? Инъекция чего? Стоит ли соглашаться?
Стоит. Однозначно. Ведь не убить же меня хотят.
Пискнуло. Я прикрыл глаза. Отсчет пошел.
Три.
Сдавленно охнул, ощутив короткий огненный тычок снизу в нижнюю челюсть.
Два. Еще один огненный тычок.
Один…
Третий укол.
Ноль.
Процедура завершена.
Ввод иммунодепрессантов (ОРН) — успешно.
Введение суточной дозы витаминов (ОРН) — успешно.
Введение дозы обезболивающего (Р) — успешно.
Заберите первый прием пищи.
Толстой Лев Николаевич
Щелчок. Из второго подлокотника выскочил небольшой желтовато-серый кубик. Замер у моих пальцев.
Это и есть «первый прием пищи»? Так себе завтрак по объему… у него грани в два сантиметра.
К Духовенству
Забрав кубик, медленно и осторожно покинул кресло, шагнул в коридор. За мной бесшумно закрылась створка. Где я только что побывал? Медпункт? Столовая? Все вместе?
Шагая вдоль стены, скользя на этот раз левым плечом, вернулся к месту, где меня оставила девяносто первая. Меня по-прежнему все игнорировали — как и я их. Каким-то чутьем я понял — попытайся я начать задавать вопросы и тут же буду грубо послан.
Л.Н.Толстой
К Духовенству
Я блаженствовал — боль быстро утихала, уже снизившись до вполне терпимой и опускаясь все ниже, вот-вот собираясь добраться до радостной отметки «едва ощутимая». Скорее бы…
I
— Одиннадцатый.
Кто бы вы ни были: папы, кардиналы, епископы, суперинтенденты, священники, пасторы, каких бы то ни было церковных исповеданий, оставьте на время свою уверенность в том, что вы, именно вы, единые истинные ученики Христа Бога, призванные проповедывать его единое истинное учение, а вспомните о том, что вы прежде чем быть папами, кардиналами, епископами, суперинтендентами, и.т.п., - прежде всего люди, т.е. по вашему же учению существа, посланные в мир Богом для исполнения его закона; вспомните это и подумайте о том, что вы делаете. Вся ваша жизнь посвящена тому, чтобы проповедывать, поддерживать и распространять среди людей учение, по вашим словам открытое вам самим Богом и потому единое истинное и спасительное.
Знакомый голос! Я радостно улыбнулся подошедшей однорукой знакомой. Та на улыбку не ответила, зато прикипела взглядом к моему сжатому кулаку. Я сориентировался быстро. Протянул ей кулак с зажатым кубиком.
В чем же состоит это проповедуемое вами единое, истинное и спасительное учение? К какому бы из так называемых христианских исповеданию католическому, православному, лютеранскому, англиканскому - вы ни принадлежали, учение ваше признается вами вполне точно выраженным в символе веры, установленном на Никейском соборе 1600 лет тому назад. Положения же этого символа следующие:
— Возьми. Ответишь на несколько вопросов?
Первое: Есть Бог Отец (первое лицо троицы), сотворивший небо и землю и всех ангелов, живущих на небе.
— Я же говорила — съешь даже через силу. Это еда. А еда — это энергия. А энергию нужно потратить на работу, чтобы вечером получить солы. Не шути с едой. Съешь.
Второе: Есть единый сын Бога Отца, не сотворенный, но рожденный (второе лицо троицы). Через этого сына сотворен мир.
— Уже узнал что-то полезное — впервые улыбнулся я — Возьми. При всем желании я не смогу съесть ни кусочка. Даже не собираюсь грызть.
Третье: Сын этот для спасения людей от греха и смерти , которыми они были все наказаны за неповиновение их праотца Адама, сошел на землю, воплотился от духа святого и Марии девы и стал человеком.
— Его и не надо — девушка забрала кубик, спрятав его в небольшой и явно самодельной поясной сумке — Копишь слюну. Кладешь кубик на язык. Он через пару секунд рассыплется в пыль, что напитается слюной и станет вязкой. Глотаешь. Вот и позавтракал. Или пообедал. Лучше кубик в воду бросать и пить коктейль. Что спросить хочешь?
Четвертое: Сын этот был распят за грех людей.
— Много чего — признался я — Но мне бы присесть для начала.
Пятое: Он страдал и был погребен, и воскрес в третий день, как это было предсказано в еврейских книгах.
— Быстрее. Чем быстрее начнем работу — тем больше шансов выполнить дневную норму. Садись и спрашивай.
Шестое: Войдя в небо, сын этот воссел во правою сторону Отца.
Опустившись — с радостью ощутив, что ноги стали чуть сильнее и послушней — я не стал тратить время впустую и задал первый пришедший в голову вопрос:
Седьмое: Этот сын Божий в свое время придет еще раз на землю судить живых и мертвых.
— ОРН?
Восьмое: Есть святой дух (третье лицо троицы), который равен Отцу и говорил через пророков.
— Обычная рабочая норма. Считай это своим рангом, низушек.
Девятое: (для некоторых, самых распространенных исповеданий): Есть единая, святая, непогрешимая церковь (или, точнее, единой, святой и непогрешимой признается та церковь, к которой принадлежит исповедующий). Церковь эта состоит из всех верующих в эту церковь живых и умерших.
— Р?
Десятое: (тоже для некоторых, самых распространенных исповеданий): Существует таинство крещения, посредством которого крещаемому сообщается сила святого духа.
— Разово. Обезболивающие вкололи?
Одиннадцатое: При втором пришествии Христа души умерших соединятся со своими телами, и тела эти будут бессмертны; - и
— Верно.
Двенадцатое: После второго пришествия настанет вечная жизнь праведников в раю, и вечная жизнь грешников в адских мучениях.
— В первый день их всем новичкам вкалывают. Чтобы не спятили от боли в голове и теле.
— Нузушек?
Не говоря о проповедуемых некоторыми из вас самых распространенных верованиях - католическом и православном - в святых и в благодетельность поклонения телесным остаткам этих святых и их изображениям, так же как изображениям Христа, богородицы, - в этих 12-ти пунктах состоят основные положения той истины, которая, для спасения людей, как вы говорите, открыта вам самим Богом. Некоторые из вас проповедуют эти положения прямо так, как они выражены, другие стараются придать им иносказательный, более или менее согласный с современном знанием и здравым рассудком, смысл, но все вы одинаково не можете не признать и признаете эти положения точным выражением той единой истины, которая открыта вам самим Богом и которую вы, для их блага, проповедуете людям.
— Добровольно низший.
II
— Не понял…
Ну хорошо, вам открыта самим Богом единая спасительная для людей истина, людям свойственно стремиться к истине, и когда она ясно передана им, они всегда с радостью признают ее и руководятся ей.
— Я сама не очень понимаю. Это наш статус. Ты, я, остальные здешние — мы все низшие. И согласились на это добровольно. Как и на блокировку памяти.
И потому для сообщения людям вашей истины, открытой самим Богом и спасительной для людей, казалось бы достаточно просто и ясно, устно и печатно, разумным убеждениям передавать эту истину людям, способным принять ее. Как же вы проповедуете свою истину? С тех пор, как образовалось общество, называющее себя церковью, ваши предшественники преподавали эту истину преимущественно насилием. Они предписывали эту истину и казнили тех, которые не принимали ее. (Миллионы и миллионы людей замучены, убиты, сожжены за то, что не хотели принять ее.)
— Вот про память…
Средство это, очевидно не соответствующее своей цели, с течением времени стало менее и менее употребляться и употребляется теперь из всех христианских стран, кажется, в одной только России.
— Блокирована у всех. Про это сильно не расспрашивай — людям не нравится.
— Ясно…
Другим средством было внешнее воздействие на чувства людей посредством торжественности обстановки, картин, статуй, пения, музыки, драматических представлений и ораторского искусства. С течением времени и это средство стало менее и менее употребляться. В протестантских странах оно, кроме ораторского искусства, большей частью почти не применяется (исключение составляет только Армия спасения, придумавшая еще новые средства внешнего воздействия на чувства).
— Что еще?
Но зато все силы духовенства направлены теперь на третье и самое могущественное средство всегда употреблявшееся и теперь особенно ревниво удерживаемое вами. Средство это есть внушение церковного учения людям в том состоянии в котором они не могут обсудить того, что им передается.
— Где мы?
Находятся же в таком состоянии люди совершенно необразованные, рабочие, не имеющие времени думать, а, главное, дети, которые принимают без разбора и навсегда запечатлевают в своей душе то, что им передается.
— В жопе.
III
Грубое выражение как нельзя подходило к моему случаю. Я и правда в полной заднице. Но, пошевелив во рту начавшим напитываться водой языком, переспросил:
Так что в наше время главное ваше средство передачи людям открытой вам Богом истины состоит в преподавании этой истины необразованным взрослым людям и не рассуждающим и все принимающим детям.
— Где-где?
Преподавание это начинается обыкновенно с так называемой священной истории, выбранных мест из библии, еврейских книг ветхого завета, которые, по вашему учению, суть произведения святого духа и потому не только несомненно истинны, но и священны. По этой истории ваш ученик составляет себе первое понятие о мире, о жизни людей, о добре и зле, о Боге.
— Где слышал, двойная единица. Мы в заднице. Глубокой. И выход отсюда только один — смерть.
Плохо… что-то безнадежности становится многовато. Я про себя ничего не помню, не знаю своего характера, к примеру, но мне упорно кажется, что я человек веселый и стремящийся к позитиву.
Священная история эта начинается с описания того, как Бог, живший вечно, сотворил 6000 лет тому назад из ничего небо, и землю, как потом сотворил зверей, рыб, растения и наконец, человека, Адама и его жену, сделанную из ребра Адама. Потом описывается, как, боясь того, чтобы человек с женой не съели яблока, имеющего волшебную силу давать могущество, он запретил им это; как, несмотря на запрещение, первые люди съели яблоко и были за это выгнаны из рая и как за это же было проклято все их потомство, и проклята земля, которая с тех пор стала рожать дурные травы. Потом описывается жизнь потомков Адама, которые так развратились, что Бог потопил не только их всех, но и всех зверей, и оставил в живых только одного Ноя с семейством и с взятыми в ковчег зверями.
А тут такой тягучий хлюпающий мрак безнадежности… едва тлеющие угольки жизни в глубине глаз почти безразличной ко всему молодой еще совсем однорукой девчонки.
— Спрашивай, одиннадцатый.
Описывается потом, как из всех людей Бог избрал одного Авраама и заключил с ним условие, по которому Авраам должен почитать Бога за Бога и в знак этого совершить обрезание. Бог же обязуется дать за это Аврааму большое потомство покровительствовать ему и всему потомству. Потом описывается, как Бог, покровительствуя Аврааму и его потомкам, совершает в пользу его и его потомства самые неестественные дела, называемые чудесами, и самые страшные жестокости. Так что вся история эта, за исключением наивных, как посещение Авраама Богом с двумя ангелами, женитьба Исаака, и других, иногда невинных, часто же безнравственных сказок, как мошенничество любимого Богом Якова, жестокости Самсона, хитрости Иосифа, - вся история эта, начиная от казней, посланных Моисеем на египтян, и убийства ангелом всех первенцев их, до огня, попалившего 250 заговорщиков , и провалившихся под землю Корея, Дафана и Авирона, погибли в несколько минут 147000 человек, и до распиливаемых пилами врагов, и казненных Ильей, улетевшим на небо, несогласных с ним жрецов, и Елисея, проклявшего смеявшихся над ним мальчиков, разорванных и съеденных за это двумя медведицами, - вся история эта есть ряд чудесных событий и страшных злодеяний, совершаемых еврейским народом, его предводителями и самим Богом.
Но этим не ограничивается ваше преподавание истории, которую вы называете священной. Кроме истории ветхого завета, вы передаете еще детям и темным людям историю нового завета в таком толковании, при котором главное значение нового завета заключается не в нравственном учении, не в нагорной проповеди, но в согласовании евангелия с историей ветхого завета, в исполнении пророчеств и в чудесах: хождение звезды, пение с неба, разговор с дьяволом, превращение воды в вино, хождение по воде, исцеления, воскрешения людей и, наконец, воскрешение самого Христа и улетание его на небо.
— ОРН — мой статус. Низший — мой статус. Это как понять? Запутался.
Если бы вся эта история и ветхого, и нового завета передавалась как сказка, то иногда едва ли какой-либо воспитатель решился бы рассказать ее детям или взрослым людям, которых он желал бы просветить. Сказка же эта передается неспособным рассуждать людям, как самое достоверное описание мира и его законов, как самое верное сведение о жизни прежде живших людей, о том что должно считаться хорошим и дурным, о существе и свойствах Бога и об обязанностях человека.
— Все просто — низший… это ты по жизни, понял? Низшим здесь рожден, низшим здесь же умрешь. Низший — твоя фамилия, как у каждого здесь. Я низшая девяносто первая. Ты низший одиннадцатый. Вот так.
Говорят о вредных книгах. Но есть ли в христианском мире книга, наделавшая больше вреда людям, чем это ужасная книга, называемая \"священной историей\" ветхого и нового завета? А через преподавание этой священной истории проходят в своем детском возрасте все люди христианского мира, и эта же история преподается взрослым темным людям, как первое необходимое, основное знание, как единая, вечная божеская истина.
— Ясно…
IV
— ОРН — это внутренний статус. Он твой пока ты каждый день выполняешь полученное утром задание от системы. Это важно, одиннадцатый. Если провалишь задание — тебе конец. Норму обеспечения уменьшат сразу же, солов не заплатят, уйдешь в долг по аренде комплекта, снизят дозы иммунодепрессантов. Держись за ОРН руками и зубами. Как закончим болтать и тратить время впустую — выясняй свое задание и начинай его выполнять.
В живой организм нельзя вложить чуждое ему вещество без того, чтобы организм этот не пострадал от усилий освободиться от вложенного в него чуждого вещества и иногда не погибал бы в этих усилиях. Какой же страшный вред должны производить в уме человека чуждые и современному знанию, и здравому смыслу, и нравственному чувству положения учения по ветхому и новому завету, внушаемые ему в то время, когда он не может обсудить, а между тем воспринимает то, что ему передается.
— Я но ногах еле стою. Боль только-только утихла. Внутри меня что-то скрипит и хрустит, когда нагибаюсь и выпрямляюсь. Мне нехорошо. Очень нехорошо.
Для человека, в уме которого вложено, как священная истина, верование в сотворение из ничего мира 6000 лет тому назад, в потоп и ковчег Ноя, вместивший всех зверей, в троицу, в грехопадение Адама, в непорочное зачатие, в чудеса Христа и в искупительную для людей жертву его смерти, для такого человека требования разума уже не обязательны, и такой человек не может быть уверенным ни в какой истине. Если возможна троица, непорочное зачатие, искупление рода человеческого кровью Христа, то все возможно, и требования не обязательны.
— Да всем плевать — жестко ответила девушка и с размаху наградила меня еще одной затрещиной — по той же щеке — Всем плевать на твое «мне нехорошо»! Все только и ждут когда ты сдохнешь — ведь на твое тело система кому-то выдаст задание «похоронку»! А это лишние солы!
Забейте клин между половицами закрома. Сколько бы мы ни сыпали в такой закром зерна, оно не удержится. Точно так и в голове, в которую вбит клин троицы или Бога, сделавшегося человеком и своим страданием искупившего род человеческий и потом опять улетевшего на небо, не может уже воздержаться никакое разумное, твердое убеждение.
Обжигающая боль встряхнула. Клубящаяся в голове отупелая муть немного разошлась. Внутри проснулась злость. Меня ударили. Это больно и обидно. Я зол. Отупелая муть начала расходиться быстрее.
Что ни сыпь в закром с щелью в полу, все высыпается. Что ни вкладывай в ум, принявший за веру бессмысленное, - ничто не удержится в нем.
— Ударь еще раз — попросил я — Посильнее.
— Не говори, что тебе понравилось…
Такой человек, если он дорожит своими верованиями, неизбежно будет всю жизнь или остерегаться, как чего-то зловредного, всего того, что могло бы просветить его и разрушить его верования; или, уже раз навсегда признав (в чем всегда поощряют проповедники церковного учения), что разум есть источник заблуждения, - откажется от единственного света, который дан человеку для нахождения пути жизни; или, самое ужасное, - будет хитрыми рассуждениями стараться доказать разумность неразумного или, что хуже всего, отбросить не только те верования, которые внушены ему, но и сознание необходимости какой-либо веры.
— Скорее разозлило и захотелось пнуть тебя так сильно, чтобы ты…
Во всех трех случаях человек, которому в детстве внушены бессмысленные и противоречивые положения как религиозные истины, если он с большими усилиями и страданиями не освободится от них, есть человек умственно больной. Такой человек, видя вокруг себя явления постоянно движущейся жизни, не может уже не смотреть с отчаянием на это движение, разрушающее его миросозерцание, не может не испытывать явленного или скрытного недоброжелательства к людям, содействующим этому разумному движению, не может не быть сознательным поборником мрака и лжи против света и истины.
— Поняла. Держи.
Такого и есть в действительности большинство людей христианского человечества, с детства лишенное посредством внушения бессмысленных верований способности ясного и твердого мышления.
Шлеп… и многострадальная щека заполыхала огнем. Тряхнув головой, поблагодарил:
V
— Спасибо.
Таков вред для умственной деятельности человека, производимый внушением церковного учения. Но еще во много раз более вредно то нравственное извращение, которое производит в душе человека такое внушение. Всякий человек приходит в мир со знанием своей зависимости от таинственного, всемогущего начала, давшего ему жизнь, с сознанием своего равенства со всеми людьми и равенства всех людей между собою, с желанием любви к себе и от себя к людям и с потребностью совершенствованию и что же вы внушаете ему?
— Мне пора.
Вместо таинственного начала, о котором он мыслил с благоговением, вы рассказываете ему про сердящегося, несправедливого, казнящего, мучащего людей Бога.
— Еще пару вопросов!
Вместо того равенства всех людей, которое и ребенок, и неученый человек чувствует всем существом своим, вы говорите ему, что не только люди, но народы не равны, и одни не любимы, а другие любимы Богом, люди же одни призваны Богом властвовать, другие подчиняться.