Сэм Хайес

Чужой сын



Пятница, 24 апреля 2009 года

Прежде чем она успела осознать, что происходит, нож вошел в его тело. Он вонзался снова и снова, оставляя глубокие раны. Они смотрели на него как зачарованные. Время словно остановилось за мгновение до того, как был нанесен первый удар. За мгновение до того, как их жизни изменились навсегда.

Она не знала, как его остановить, не могла его остановить.

Они в последний раз смотрели друг другу в глаза. Роман длиной в секунду. Между ними струилась его кровь. Что он пытался сказать ей в эту секунду?

— Черт!

— Смываемся! — уже на бегу проорал один из парней.

Их кроссовки мелькали белыми сверкающими пятнами, тренировочные штаны блестели от брызг, даже глаза светились от адреналина, наркотиков, алкоголя — чем они там сегодня заправлялись?

Губы ее до сих пор щипало от уксуса, которым были политы чипсы. Как в замедленной съемке, он упал на колени, затем повалился на бок. Как ему удалось простоять так долго? Она попыталась удержать его, но не смогла, и его голова ударилась об асфальт. Она открыла рот, чтобы закричать, но сил не хватило издать ни звука. Его глаза были широко открыты.

Она пыталась зажать руками ему бок, живот, но ран было слишком много. Она чувствовала на пальцах его кровь, сначала почти обжигающую, но быстро остывавшую.

— Не умирай… — выдохнула она. — Помогите! — Где же все? Все на уроке, кроме них, никто больше не прогуливает. — Я позову кого-нибудь, — она едва владела собой, но не осмеливалась убрать руки, перестать зажимать раны.

Как такое могло произойти?

Его грудь вдруг высоко поднялась и опустилась, будто это был последний вдох в его жизни. Больше он не издал ни звука.

— Помогите! — снова закричала она, вскакивая на ноги.

Она должна предпринять хоть что-то. В отчаянии она огляделась, но никого не увидела. Уродливое здание школы таращилось пустыми глазницами окон, и вокруг ни души. Она выдернула из кармана сотовый, вызвала «скорую», назвала адрес, умоляла их поторопиться. Он умирает. Пожалуйста, скорее!

— Не оставляй меня!

Она снова стояла рядом с ним на коленях, зажимая его раны, как велели по телефону. Его лицо было бесстрастным, лишенным всякого выражения, глаза уставились в одну точку. Казалось, он даже не чувствует боли. А ведь всего десять минут назад они вместе курили и хрустели чипсами из одного пакетика.

— Я не могу без тебя! — выкрикнула она, думая о том, что ей предстоит. Она не вынесет этого в одиночестве. — Я не буду жить без тебя. — Из груди вырывались рыдания, слезы душили ее, мешая говорить. — Ублюдки!

Она даже не заметила, откуда они появились.

— Останься со мной, останься со мной, — снова и снова повторяла она, задыхаясь, дрожа, изо всех сил прижимая ладони к его телу. Да где же «скорая»? Она попыталась сосредоточиться, вспомнить уроки по оказанию первой помощи из прошлого года. А она-то считала, что эти знания ей никогда не пригодятся. — Ладно, ладно. — Сначала надо успокоиться самой. Если так паниковать, ничем ему не поможешь.

Что же она наделала?

— У него шок, — прошептала она, чувствуя, что уже близка к обмороку. Быстро стянула с себя куртку, укрыла его, ощущая, как его трясет, ощущая, как эта дрожь через пальцы поднимается прямо к сердцу.

Она так и не сказала ему, что любит его.

Пятно крови, темной, как сама смерть, проступило на куртке, и тут она услышала вой сирен.

— Слава богу, «скорая»! Только не умирай!

Потом она услышала голоса, ее окружили люди.

— Молодой мужчина, на вид лет шестнадцать или семнадцать… множественные колотые раны в грудь и живот. Большая потеря крови… Давление падает, пульс слабый…

Ее оттеснили в сторону, чтобы врачи могли подойти.

— Пятнадцать, — прошептала она, но никто ее не услышал. — Ему пятнадцать.

— Что происходит? — Мужской голос прозвучал резко и неожиданно. Кто-то схватил ее за плечо. — Да что тут происходит, скажи же наконец! — Он развернул ее лицом к себе. Казалось, сейчас ей влетит за то, что прогуливает. Затем он поднес к уху телефон и прорычал: — Джек, это серьезно, спускайся прямо сейчас.

Мистер Дэнтон, учитель математики.

— Ну?! — Он встряхнул ее. Лицо у него было красным.

— Я… я не знаю, — прошептала она. — Я возвращалась из спортзала и… и просто увидела, что он лежит тут на земле, весь в крови. — Она попыталась сглотнуть. В горле пересохло. Как она могла рассказать им?

Разве она может вообще кому-нибудь об этом рассказать?

Ее уже вовсю трясло. Она уставилась вниз, на пропитанную кровью землю. «Скорая» приехала, ему помогут, а все остальное не важно, верно? Она скажет, что не знает, что произошло, что она тут ни при чем. Она просто пойдет домой, а потом позвонит в больницу и узнает, как у него дела. Все будет в порядке. Все не так плохо, как кажется.

— Ты видела что-нибудь? Драку? Здесь кто-то еще был? Говори!

Она покачала головой, глядя, как санитары поднимают носилки, грузят их в машину.

«Вот черт», — сказал кто-то. Еще кто-то вскрикнул при виде крови на земле. Начала собираться толпа.

К ним спешил директор школы. Изо всех окон здания — нашего корабля, как директор называл его на общешкольных собраниях, — выглядывали лица. Ученики и учителя высыпали на прямоугольный двор, становившийся вольерой для тысячи двухсот подростков во время перемен.

Затем место, где он упал, окружила полиция. Они внимательно рассматривали пятна крови, джинсовую куртку, рассыпанные чипсы. Как будто так могли узнать, что произошло. Они велели всем отступить назад. В этот момент мистер Дэнтон отпустил ее руку, и ей удалось сначала затеряться в толпе учеников, учителей и прохожих, а потом незаметно ускользнуть с территории школы.

Она бежала и бежала и думала о том, что все будет хорошо.

Осень 2008 года

Кэрри Кент изобразила улыбку. Как будто она сама не знает, что делать, черт возьми. Она дотронулась до своего наушника. Режиссер велит копнуть глубже, надавить. Заставь его расколоться, Кэрри. Никакой скидки на возраст или обстоятельства. Она в своей стихии. Она играет с парнем как кошка с мышью. Великолепное шоу. Именно то, чего от нее все ждут.

Будет драка, подумала она. Надеюсь, будет драка. Она обернулась, эффектно прошлась перед камерой, бросила взгляд через плечо. Телохранители, двое дюжих бритоголовых парней в черном, стояли за кадром в полной готовности. Что ж, самое время начать. Зрители в студии на пике напряжения, даже дышать боятся. Она снова развернулась, чтобы быть лицом ко второй камере, и в упор посмотрела на своих гостей. Самые отборные лузеры Британии, уж ее ищейки об этом позаботились. Как и всегда. В этом вся Кэрри, сказал как-то продюсер. Для нее это комплимент.

— Итак, ты утверждаешь, Джейсон, — пауза, чтобы успеть придать лицу подходящее случаю озабоченное выражение, — что твой маленький племянник Тайлер на самом деле твой сын. И ты сейчас решил заявить об этом, чтобы поквитаться с братом?

Камера медленно наезжает сзади. Юбка сидит отлично.

— А за что именно поквитаться, Джейсон? — Она наклонилась к нему, почти шепча. Пусть он забудет о микрофоне. Она-то не забывает ни на секунду. — Прости, но я не понимаю. Мы все видели репортаж нашей съемочной группы о твоей семье, наблюдали за развитием ваших… э… отношений. — Быстрый поворот к камере, возмущенный взгляд. — Отношений, которых просто не существует, верно, Джейсон? Члены твоей семьи — практически чужие друг другу люди, а ты в свои шестнадцать лет — жалкий неудачник.

На секунду она вспомнила о собственном сыне. Он ведь всего на год младше. Нет, сейчас эти мысли не к месту. Не хватало еще, чтобы зрители заподозрили ее в пристрастности. А теперь коронный вопрос, и уж на этот раз никакого шепота:

— Ну же, Джейсон! Ты спал с женой своего брата, когда ей было двадцать семь, а тебе четырнадцать?

Шаг назад — пусть юнец почувствует себя один на один с залом. Одно из двух: либо сопляк сейчас разревется, либо подерется с братом, который сидит от него всего в полутора метрах и уже приготовился атаковать.

Как ни странно, ни то ни другое. Что ж, придется их подтолкнуть.

— Мы все хотим знать только одно, Джейсон: кого маленький Тайлер должен называть папой — тебя или твоего брата?

Неодобрительный ропот из зала — точно как задумано.

Молодец, Кэрри — голос в наушнике.

Да, хорошая работа. Брат, который до этого как воды в рот набрал, с проклятиями бросается на Джейсона, опрокинув его вместе со стулом. Это проще, чем может показаться, — стул-то неустойчивый. Кэрри выжидает лишь долю секунды, зная, что то же приказано и охранникам, — расчет был на драку, а не на кровавое побоище. Зрители ведь, пожалуй, еще завтракают.

Она стояла в стороне, пока охранники разнимали братьев и усаживали их по местам.

— Вы, двое, успокойтесь. — Голос звучал как приказ. Студия затихла. Она обратилась сначала к Джейсону, затем к камере: — Я думаю, нам пора пригласить в студию Бобби-Джо и выслушать ее версию событий. А затем мы представим вашему вниманию результаты анализа ДНК.

Прядь светлых волос выбилась из прически. Отлично, похвалил режиссер.

— Оставайтесь с нами, и после рекламной паузы в реалити-шоу «Правда в глаза» вы узнаете, кто же на самом деле отец Тайлера. Никуда не уходите. — Кэрри завершила эфир своим фирменным жестом, который словно предупреждал зрителей: «Берегитесь, завтра под прицелом моих камер можете оказаться и вы».

— Вне эфира, — объявил режиссер. — Две минуты сорок пять секунд.

На самом деле до начала эфира было три минуты, но они всегда снимали с опережением в пятнадцать секунд. Несмотря на непредсказуемость поворотов шоу, Кэрри чувствовала себя в прямом эфире как рыба в воде. Все выверено до секунды и подчиняется строгому расписанию. Ей это по душе.

Зрители в студии ожили, тихонько загомонили. Кэрри, начисто игнорируя своих лузеров-гостей, сошла со сцены, села в свое кресло, открыла бутылку швейцарской минералки, доставленной по ее спецзаказу. Гримерша освежила макияж, стилист заправил выбившуюся прядь волос так, чтобы при определенном повороте головы она снова упала на лицо.

— Минута десять секунд.

Как же ей расколоть этот строптивый маленький орешек до того, как объявят результаты анализа ДНК? Она встала и устремила на Джейсона внимательный взгляд. От страха тот весь съежился. Бобби-Джо сидела на противоположной стороне сцены: толстая краснолицая бабенка, так и изнывающая от желания засветиться на телевидении и поведать всему свету, что спала с несовершеннолетним мальчиком.

Кэрри сочувствовала своим гостям, от души сочувствовала. Все ее существо на секунду заполнило знакомое жгучее чувство вины и боль от того, что жизнь этих людей, несмотря на появление в ее шоу и на ту помощь, которую им окажут после эфира, никогда по-настоящему не изменится к лучшему. А затем горечь ушла, уступив место теплому чувству защищенности, которое всегда помогало ей держаться и с таким блеском выполнять свою работу.

Я не такая, как они, говорило это чувство.

Гримерша коснулась помадой ее губ. Пора. Она снова вышла на сцену, повернулась лицом к камере, улыбнулась. Она готова к решающей атаке. Еще немного — и это жалкое подобие семьи будет уничтожено окончательно.



Броуди Квинелл лежал в темноте, размышляя, чем это так воняет. Может, остатки вчерашней заказанной еды, а может, опять канализация засорилась. Возможно, запах доносится от соседей сверху. Там настоящие свиньи живут. Ну да ладно, плевать. Ему нравилось лежать в темноте и чувствовать, как осеннее солнце, заглядывающее в окно, ласкает кожу. Он представлял, что лежит на пляже на Ямайке. Он даже слышал музыку — приглушенные рифы бас-гитары. Конечно, не рэггей и не хэви-метал. Скорее заунывный эмо-панк. Но вообще-то неплохо. Вполне подходит к обстановке. Потом в коридоре кто-то закричал, заплакал ребенок. Музыка стала громче.

В кармане у Броуди завибрировал мобильный телефон.

— Да, — сказал он в трубку. Должно быть, из университета. А он не хотел сегодня думать о работе. Он просто хотел полежать в темноте и одиночестве. Однако, услышав ответ, он резко сел и нащупал ногами пол. — Правда? Он сумел? Ты уверен? — Раздавшееся в ответ четкое «да» заставило его окончательно проснуться. — Черт возьми. — Он принялся шарить вокруг себя, отыскивая одежду. — Я буду через двадцать минут. Пока никто не должен знать. Никому не говори, ясно?

Натягивая джинсы, Броуди позвонил Фионе, бормоча под нос: «Ну же, ну же, возьми трубку…»

— Фиона, немедленно приезжай ко мне. Случилось кое-что важное.

— Конечно, — ответила она деловито, — будет сделано, профессор.

И в ту же секунду в дверь постучали. Все еще прижимая телефон к уху, так и не натянув до конца джинсы, голый по пояс, Броуди допрыгал до двери.

— Вижу, ты уже готов, — заметила Фиона, входя, и захлопнула телефон. — Броуди, здесь воняет.

Проследив источник запаха до мусорного ведра, она подняла крышку, утрамбовала его содержимое и завязала пакет.

— Моя домработница заболела.

— У тебя нет домработницы. Но если бы была, то от этого запаха точно бы заболела.

Броуди услышал, как Фиона вытащила пакет с мусором из ведра и выставила его на балкон, что тянулся вдоль всего здания, объединяя десятки убогих квартир. Подростки, маячившие на противоположной стороне внутреннего двора, встретили появление Фионы потоком непристойностей. Она закрыла дверь, не удостоив их и взглядом.

— Хочешь, чтобы я тебя одела, или сам справишься?

Броуди закурил.

— Сначала мне надо подумать.

— А может, лучше сразу поедем…

Фиона оборвала себя на полуслове. Решила не спорить, подумал Броуди. Ну что ж, если то, что ему сообщили, — правда, то он, черт возьми, заслужил сигарету. Ведь он нашел гения.

— Я же сказал — докурю и поедем. — Броуди пошарил по полу рядом с собой в поисках пепельницы. Он точно знал, она где-то тут. Не найдя пепельницу, поднялся и, приоткрыв окно, стряхнул пепел. Ветер тут же загнал пепел обратно в комнату, но Броуди не заметил.

Фиона металась по крошечной гостиной. Он знал, как она ненавидит эту квартиру. Обычно он бывал полностью готов к ее приходу, и они сразу уезжали. Фиона уверяла, что этот ковер гнусного грязно-оранжевого цвета, потемневшие от никотина стены и заросшая пылью мебель вгоняют ее в депрессию. К тому же Броуди не имел привычки устраивать уборку. Она миллион раз пыталась заставить его переехать отсюда. Но Броуди отказывался наотрез.

— Ты не мог бы курить побыстрее? — спросила она.

— Я думаю. — Броуди вдел ремень в джинсы и непринужденно прошелся по комнате. Он знал здесь каждый квадратный сантиметр. Облокотясь на спинку стула, он продолжил: — Я понятия не имею, что мне с ним теперь делать.

— Напиши вступление к этой диссертации, опубликуй ее и дай ему работать над следующей. — Она повертела в руках ключи от машины. — Только для этого надо сначала потушить сигарету.

— Нет, сейчас я думаю о более глобальных вещах. Какое значение это открытие будет иметь для всего научного мира. — Он постепенно воодушевлялся. — Представь, Фи, даже сам чертов Эйнштейн до этого не додумался.

Он пересек комнату, задев ногой журнальный столик, и сжал узкие плечи Фионы большими смуглыми руками.

— Да это перевернет все наши представления о мире! Этот парень у меня на занятиях ни разу рта не раскрыл. Но я знал, я чувствовал, что в нем что-то есть!

— Спасибо, но мне мой костюм нравился и без украшения в виде сигаретного пепла.

Броуди даже вспотел от предвкушения и страха, представив, какое значение может иметь открытие. Он теперь в ответе за Рики. Это ведь он подсунул Рики в качестве домашнего задания недоказанную статистическую теорему в надежде, что этот мрачноватый, застенчивый и нелюдимый парень оправдает его ожидания.

— Это просто бомба, — заключил Броуди, щелчком отправляя окурок в окно, и взял Фиону под руку, позволяя ей довести себя до машины.

Пристегиваясь, Броуди слышал, как Фиона завела двигатель и поспешно выключила заговорившее радио. Передавали утренние новости.

— Поехали, — сказал он. — Хочу поскорее оказаться на месте и сам во всем убедиться.

Наступила тишина. Двигатель заглох.

— В чем дело, Фиона? Отвези меня в университет.

— Нет, — твердо сказала она. — Я тоже кое-чего хочу. Чтобы ты немедленно переехал из этой помойки.

— Что? — Броуди в раздражении ударил кулаком по двери. — Поехали сейчас же, Фиона. Мне надо увидеть Рики, пока еще никто ничего не знает.

— Нет.

Броуди услышал, как она вынимает ключ зажигания.

— Не будь идиоткой. Я, черт возьми, не за это плачу тебе такие деньги.

— Ты мне ничего не платишь. Мне платит университет.

— Да один черт. — Оба понимали, что он имеет в виду: если бы не он, у нее не было бы работы. — Вези меня — или я пойду пешком.

— Ну что ж, если ты не согласишься снять квартиру или дом поприличнее, так тому и быть.

Фиону явно удивили собственные слова — он это почувствовал. Она ведь только что отказалась везти его на работу. И явно тут же пожалела об этом. Он молчал.

— Боже мой, Броуди, прости.

Она снова вставила ключ в зажигание и завела мотор, но он уже выбрался из машины, наклонился к открытому окну:

— Ладно. Пойду пешком.

— Нет, нет, не надо. Просто мне больно видеть, что ты живешь в этой… — Фиона запнулась, — в этом месте.

— Дорогая, ну так не смотри, — рассмеялся Броуди. — Я вот не смотрю.

Он повернулся, вытащил из сумки раскладную белую тросточку. Принюхался, как ищейка, подняв лицо к небу, помедлил, а затем развернулся на сто восемьдесят градусов.

Он знал, что Фиона наблюдает за ним, пораженная, что он знает точно, в какой стороне находится университет. Она ехала рядом с ним на первой скорости всю дорогу, следя чтобы с ним ничего не случилось.

Полчаса спустя Броуди сдался и сел к ней в машину.



— Я же просила белый, Марта. — Кэрри говорила тихо, но Марта по опыту знала, что это хуже крика. — Белый. — Почти шепот.

Кэрри нажала ногой на педаль мусорного ведра, бросила туда коробку швейцарского шоколада.

— Но коробка-то была белой, солнышко. — Марта пожала плечами.

— Шоколад. Я хотела белого шоколада, Марта. — Кэрри покачала головой и поднесла к уху вибрирующий телефон. — Да, Лиа. В чем дело? — Она прошла через кухню к огромному окну, выходившему в сад со стальным водопадом, выложенными стеклянной плиткой дорожками и японскими растениями. — Я напряжена? — Кэрри рассмеялась. — С чего бы мне быть напряженной? — Она миновала просторный холл и зашла в гостиную, чтобы Марта не слышала разговора. — Тупая домработница купила молочный шоколад, а я просила белый. И еще меня раздражает эта затея с готовкой.

Кэрри сбросила туфли и легла на новую кожаную кушетку. Она была рада звонку Лиа.

— Ну неужели я правда должна это делать? — спросила она умоляющим голосом.

Кэрри редко приходилось умолять. Мелодичный ирландский акцент лучшей подруги и продюсера смягчил ее. Он напомнил ей о деревне. О саде. О зеленой, сочной траве на лугу. О тех временах, когда в жизни еще было что-то нормальное.

— Пожалуйста, приезжай пораньше. Ты же знаешь, кухня — не моя стихия. — Кэрри посмотрела на свои руки. Интересно, останется ли время для маникюра? — Жду тебя в пять, дорогая. И купи по дороге коробку хорошего белого шоколада. Швейцарского.

Кэрри отключилась, чтобы не дать Лиа возможности возразить, и вернулась на кухню. Дел еще полно. Марта в своей белой униформе практически сливалась с интерьером. На фоне полированных белых шкафов выделялись только ее черные с проседью волосы и голубые глаза.

— Тебе точно не нужен этот шоколад? — Марта нервно сглотнула. Ничего себе — коробку шоколада за пятьдесят фунтов отправить в мусорное ведро! — Мне надо хирурга поблагодарить. Опухоль не увеличилась.

— Что? — Кэрри подняла глаза, затем улыбнулась и махнула рукой. Она снова прижимала к уху телефон. — Нет, нет. Забирайте его, Марта. — На другом конце не брали трубку. Она бросила телефон на кухонный стол. — И простите меня. Я не хотела вас обидеть. — Она протянула руку, почти дотронулась до плеча Марты, но тут же сложила руки на груди. Лишние прикосновения ни к чему. Эта женщина работает на нее уже девять лет. Много знает о ней. Возможно, даже слишком много.

— Когда привезут еду?

— Еду? — Марта побледнела, еще более сливаясь по цвету с кухней.

— Да. — Кэрри нервно рассмеялась. — Еду. Я неделю назад просила вас ее заказать для этого дурацкого сегодняшнего ужина.

— Но… но ты сказала, что будешь готовить сама. Что готовить сейчас модно, потому что все экономят. — Марта от испуга почти перестала дышать. — Продукты привезут чуть позже, солнышко.

Кэрри молчала. Прямо как на телевидении, перед тем как вцепиться в горло кому-нибудь из своих гостей, подумала Марта. Затем ее губы растянулись в подобие улыбки, а глаза сузились. Подбородок поднялся чуть-чуть выше обычного. Плечи напряглись. На шее запульсировала тонкая и обычно незаметная жилка.

— Когда я сказала, что готовить модно, — медленно произнесла она, — я вовсе не имела в виду, что собираюсь сама этим заняться.

Она издала короткий смешок. Нельзя выходить из себя на глазах у домработницы. Если она ее уволит, Марта наверняка пожалуется в газеты, хотя в ее контракте и есть пункт о конфиденциальности.

Что ж, телевидение научило ее сдержанности. Она умеет контролировать свой голос. Все еще можно поправить. Времени, правда, в обрез. Но у нее есть связи. У нее есть деньги, чтобы зарезервировать хоть целый ресторан, — черт, даже купить целый ресторан, если нужно. Лиа сказала, что американский продюсер мечтает познакомиться с английским гостеприимством. Это можно устроить. Если подумать, ее городской дом в Хэмпстеде не очень-то подходит для такого случая. Да, площадь, конечно, полторы тысячи квадратных метров, но обставлен он несколько по-спартански. Не лучшее место для уютного ужина в английском стиле.

— Где Клайв? — В голове уже сложился план действий. — Черт побери, Марта, мне нужен Клайв.

Лучше ненадолго прилечь. Сейчас только полдвенадцатого. Все еще можно поправить. Она протянула руку к пульту и опустила жалюзи. Подступала мигрень. Через несколько мгновений у изголовья кровати зазвонил телефон.

— Клайв, слава богу. Вы сможете сегодня вечером отвезти меня и двух моих друзей вертолетом в Чарлбери? Клайв, вы просто золото. Я вас обожаю. В эти выходные сходите с Салли куда-нибудь, я оплачу. Спасибо, дорогой.

Она повесила трубку. Затем набрала Чарлбери-холл.

— Ну ответь же, ответь, давай… — Она глубоко вдохнула, как учил психотерапевт. — Дэниел, сегодня я буду ужинать дома с двумя гостями. Можете приготовить для нас что-нибудь такое в английском духе? Чисто английском? Хорошо. — Она уже собиралась повесить трубку, но добавила: — Да, разрешаю вам использовать вина из второго погреба.

Откинувшись на подушки, Кэрри улыбнулась и попыталась представить себя на кухне за готовкой. Просто смешно, подумала она, засыпая. Ей снилось, что «Правда в глаза» выходит теперь и в Америке.



Дэйна Рэй рисовала на обложке тетради. Она уже обвела края голубым, а теперь раскрашивала внутри зеленым. В середине она нарисовала красное сердечко. Может, вписать в него имя новенького? Нет, пока рановато. Надо сначала понять, что он из себя представляет и откуда взялся.

Учитель все талдычил и талдычил о чем-то. Дурацкие уравнения, квадратное что-то там. Пофиг. Она ногой подтянула к себе рюкзак, достала пакет с чипсами. Громко закашляла, чтобы никто не услышал шорох упаковки.

— Поделись, — прошептал с соседнего ряда верзила Нил.

Дэйна состроила гримасу, давая понять, чтобы он отвалил, но этот козел тут же поднял руку, угрожая настучать. Она закатила глаза, потом протянула ему пакет, пока учитель, мистер Как-Его-Там-Дэнтон-На-Больничном, что-то изображал на доске.

— Все не сожри, — шепнула она.

— Кто там разговаривает? — Учитель повернулся лицом к классу. Никто его не слушал и не записывал за ним. Большинство строчило эсэмэски под партой, кто-то читал журнал, один парень вообще спал. — Да что с вами? — рявкнул он. — Маленькие ленивые засранцы.

Дэйна даже оторвалась от своего рисунка. Слева раздались смешки. Класс оживился в ожидании развлечения. Например, в прошлый раз учительница, которая заменяла математика, убежала в слезах, и они могли весь урок заниматься чем хотели.

Дэйна любила только английский. Там она всегда внимательно слушала. Это вообще был единственный предмет, ради которого она приходила в школу. Все эти книжки, судьбы героев. Некоторым из них приходилось еще тяжелее в жизни, чем ей.

— Отдай чипсы, идиот. — Дэйна протянула руку через проход, чтобы вырвать пакет у Нила, но ее стул пошатнулся, и она полетела на пол.

Класс взвыл от смеха. Ей на голову посыпались шарики из скомканной бумаги.

— Как тебя зовут?

Дэйна подняла глаза на учителя. Он направлялся к ней по проходу. Лицо у него было все в оспинах. Руки маленькие.

— Дэйна, сэр. — Она встала и подняла стул. На бедре будет синяк. — Дэйна Рэй.

Сейчас ее точно выгонят. Ну и хорошо. Она закинула рюкзак на плечо.

— Что ж, мисс Рэй, можете идти прямиком в кабинет директора, раз вы такая тупица.

Послышалось недовольное бормотание. Конечно, всем было плевать, что ей сейчас влетит по первое число от директора. Но почему только ей повезло получить на сегодня выходной?

— Нечестно, сэр. А если мы все попадаем со стульев, нам тоже можно будет уйти с урока?

— Помолчи, идиот. — Учитель нацарапал что-то на листе бумаги. — Отдашь мистеру Рашену. Пусть он тобой займется, тупица.

— Почему вы считаете, что можете оскорблять меня, сэр? — Густо подведенные глаза в упор смотрели на учителя. — Вы назвали меня тупицей.

Снова смех. Кто-то засвистел. Дэйна еще ни разу не спорила на уроке. Она покраснела и нашла взглядом новенького. Он не принимал участия в веселье. Она прищурилась, чтобы получше разглядеть, чем он там занят. Читает, подумала она, идя к двери. Читает книгу. И это не учебник математики. Она все еще смотрела на него, когда взялась за ручку двери.

И в этот самый момент новенький поднял глаза и встретился с ней взглядом. У него были черные волосы, тонкая шея и драные джинсы. Он не улыбнулся, не нахмурился, не попытался выдать шуточку в ее адрес. Он внимательно посмотрел на нее. И подмигнул. А потом как ни в чем не бывало снова уткнулся в свою книгу.

— Уйди с глаз долой, тупица, — услышала Дэйна голос учителя, выходя из класса.

Она, конечно, не собиралась идти к директору. Впрочем, домой или по магазинам она тоже не собиралась. После перемены будет английский, и она хотела на него попасть. Она сочинение написала. К тому же ей хотелось побольше разузнать про новенького. Уже неделя прошла, как начался новый семестр, а он ей еще и слова не сказал. Хотя он, похоже, ни с кем не разговаривает.

— Одиночка, — сделала вывод Дэйна, глядя на себя в зеркало в женском туалете. — У нас уже много общего.

Дверь с треском распахнулась.

— Ты с кем разговариваешь, уродина? — спросила одна из двух вошедших старшеклассниц. Они подошли к Дэйне, которая делала вид, что моет руки. А она-то надеялась, что ее не найдут.

— Ни с кем. — Дэйна пожала плечами и опустила глаза. Она знала, что за этим последует. Щеки горели, во рту пересохло. Почти как тогда, когда ее заставили пить хлорку. Бумажных полотенец не было, так что она вытерла руки о штаны. Затем нагнулась за рюкзаком.

— А что у нас тут? — Старшеклассницы выхватили рюкзак у нее из рук, расстегнули и начали копаться.

— Эй, отдайте! — крикнула Дэйна, пытаясь вырвать у них из рук свои вещи.

— Не-а.

Девчонки издевались над ней. Они закрылись с рюкзаком в кабинке, и ей оставалось только биться в дверь снаружи.

— Фу, воняет, — закричала одна из них. — Ты только посмотри на это!

Потом Дэйна услышала, как рвется бумага, а содержимое ее рюкзака вываливается в унитаз. Несколько страниц ее любимой книги вылетели в щель под дверью.

— Да хватит уже! — заорала Дэйна, глотая слезы. Довести ее до слез было сложно. Она научилась быть сильной, прятать свои чувства, сдерживаться. Обычно получалось. Она еще раз изо всех сил пнула дверь — как раз перед тем, как та распахнулась.

— Маленькая грязная уродливая эмо, — сказала одна из девчонок. Под локоток они удалились из туалета, на ходу поправляя свои длинные, тщательно расчесанные волосы.

Дэйна вошла в кабинку. То, что не влезло в унитаз, было втоптано в грязный пол. Она вытащила рюкзак. Капли с него попали на свитер. Несколько книг и тетрадей, включая ту, которую она разрисовывала на математике, можно было только выбросить. Косметичку она обнаружила в мусорном ведре, все деньги из кошелька пропали.

— Суки, — сказала она.

Потом на нее накатило. Жжение в груди, отдающее болью по всему телу. Она схватилась за край раковины.

Дыши медленно, сказала она себе, судорожно хватая ртом воздух. Закружилась голова. Она опустилась на пол, боясь, что сейчас отключится. Не хотелось разбить себе голову о кафель. С ней не часто случались такие припадки, но когда случались, это означало, что ее основательно довели.

«Все в порядке, все в порядке, все будет хорошо», — бормотала она. Мир вдруг стал бесцветным, размытым, руки и ноги задрожали, боль обручем сжала виски. Она дышала. Напрягала зрение. Считала. Старалась сосредоточиться. Все как написано в книжке.

Не дай им победить, шептал внутренний голос. Ты лучше, чем они.

Рот наполнился слюной. Пожалуйста, пусть меня не стошнит. Она схватилась за старую пыльную трубу, которая проходила под раковиной. Труба была горячей. Тепло волнами поднялось по рукам, растеклось по всему телу. Это успокаивало. Она начала покачиваться из стороны в сторону. Уговаривала себя, что все пройдет.

Приступ закончился так же быстро, как начался. Она победила. Эта часть ее жизни, пусть и маленькая, была в ее власти.

Когда прозвенел звонок, Дэйна поднялась и вышла из туалета. Через полминуты все выбегут из классов и начнется получасовой хаос.

Как можно быстрее она прошла через школу, выскочила на улицу и завернула за здание с кабинетами естественных наук. Вытащила из кармана недокуренный косячок, огляделась: не следят? Это чувство ее никогда не отпускало ее. Они наблюдали за ней, выискивая новые поводы поиздеваться, помучить.

— Только не плачь, дура, — велела она себе, впиваясь ногтями в ладони. Пнула стену. Прикурила косяк. Медленно затянулась. Хоть бы его хватило на подольше. Ради этой травки она продала на ebay свой серебряный браслет. Подарок от ее настоящего отца. Травка того стоила. Пара затяжек — и ей стало лучше.

Мимо прошли двое ребят помладше. Она мрачно уставилась на них, чтобы не вздумали приближаться. Она их всех ненавидела.

Подул прохладный осенний ветер. Дэйна поежилась, вытащила из кармана мобильный и посмотрелась в него, как в зеркало. Облизнула палец и потерла под глазами, чтобы стереть размазанную подводку. Черные волосы с оранжевыми прядями делали ее похожей на бродячую кошку. Отвратительно. Она убрала телефон. Докурила.

Перед началом английского она пробралась обратно в школу. Ученики, стоявшие в коридоре группами, напоминали ей стаи волков. Она села за свою парту, открыла книги. Ими ее снабжал учитель. Сказал, у нее есть чувство языка, и велел читать побольше. Она склонила голову над тетрадью, делая пометки. Проходили «Ромео и Джульетту». Она пожевала кончик ручки. Посмотрела на новенького. Он тоже записывал. Интересно, похож ли он на Ромео? Может, они влюбятся друг в друга.

Снова склонившись над книгой, Дэйна написала список действующих лиц, обвела любимых персонажей красной ручкой. Потом начала читать, подчеркивая понравившиеся отрывки. Хмурилась, когда встречала непонятные места. Иногда архаичные слова казались ей просто абракадаброй. Чувство языка… Интересно, как это получается, что она так хорошо разбирается в характерах придуманных героев и так плохо — в собственной жизни?



Кэрри Кент чувствовала разочарование. Американский продюсер совершенно не оправдывал ожиданий. Когда он наконец заговорит о деле? Она под столом наступила Лиа на ногу. Лиа посмотрела на нее и нахмурилась. Кэрри нахмурилась в ответ. Что ж, Лиа может быть довольна: она потратила целый вечер и не получила даже намека на то, что ее шоу покажут в Штатах. По крайней мере, никто не обвинит ее в невнимании к прихотям лучшей подруги и продюсера.

Похоже, этот ужасный американец — обычный турист, который по чистой случайности продюсирует какое-то второсортное шоу на безвестном кабельном канале. Он приехал просто поглазеть, а потом будет хвастать, что во время визита в Лондон провел вечер с самой Кэрри Кент. Вечер, который влетел ей в немалые деньги. Вертолет, еда и, главное, вино! Да, она богата, но тратить деньги попусту не любит. Никогда не любила. Ей это претит.

— Итак… — произнесла она, наклоняясь вперед. Что ж, сам напросился. Сейчас на собственной шкуре почувствует, каково приходится гостям «Правды в глаза».

Боб Дэйн, или Доул, или Дрери, или как его там, отложил вилку и нож. От улыбки и декольте Кэрри он буквально растаял и чуть не стекал прямо в свое фрикасе из кролика.

— А я-то по глупости думала, что вы здесь для того, чтобы обсудить американскую версию моего шоу, Боб.

Он засмеялся и промокнул губы салфеткой.

— Билл. Меня зовут Билл.

Кэрри посмотрела на настенные часы. Девять сорок пять. Будет ли это противоречить духу английского гостеприимства, если она свернет вечеринку в пол-одиннадцатого? Уж она-то умеет сворачиваться вовремя. Она это каждую неделю делает. Обычно в тот момент, когда все грязное белье ее гостей уже извлечено на свет божий и отступать им некуда. Интересно, он заметит, если она уйдет наверх и включит телевизор?

— Ах, извините, Билл. — Она наклонилась к официанту, который наполнял ее бокал, и шепнула; — Больше вина не открывать.

Подумать только, «Шато Латур», одно из самых ценных в ее коллекции. В лучшем случае его следовало пить в компании ближайших друзей, растягивая четыре-пять бутылок на всю ночь. В худшем — она могла бы выпить его одна, лежа в постели, закусывая французским сыром. Она думала, что открывает его сегодня ради особого случая. Угощать таким вином этого придурка — просто святотатство, пустая трата.

— И все же, что вы думаете о моем шоу?

Лиа подняла брови, прикрыла губы рукой, но Кэрри все равно заметила усмешку. О да, чуть позже она и сама над этим посмеется, но сейчас ей было не до смеха.

— Я еще не имел удовольствия видеть ваше шоу, миссис Кент. — Билл взял в одну руку вилку с куском кролика, в другую — бокал вина. — Но я так много о вас слышал, что не смог устоять перед искушением попросить вас о встрече.

Лиа, о чем ты только думала, устраивая все это? Кэрри бросила на подругу не слишком теплый взгляд.

— И я просто в восторге от вашего английского гостеприимства. — Он сунул в рот мясо и сразу залил вином. Кэрри отвернулась.

— Я очень рада. Мой водитель будет готов отвезти вас в Лондон через двадцать минут. Верно, Лиа? Может быть, позвонишь проверить, не задерживается ли машина?

После всего этого пусть даже не рассчитывает, что обратно в отель он тоже полетит на вертолете.

— Слушаюсь, мэм. — Лиа насмешливо улыбнулась и вышла из-за стола.

— Честно говоря, миссис Кент…

— Мисс Кент. — Еще одной «миссис» она просто не выдержит.

— Честно говоря, после этого вечера в вашей компании, после того, как я имел счастье познакомиться с вами лично… — Он подвинул свой стул ближе к Кэрри и провел пальцем по ее запястью. Она отдернула руку. — После того, как я узнал вас…

— Вы меня не знаете, — отрезала Кэрри. Обычно такой тон она использовала во время шоу. Он безотказно срабатывал, если требовалось загнать гостя в угол. Американец явно не понимает, с кем связался. Придется поставить его на место.

— Я хотел бы пригласить вас на ужин…

— Машина будет вовремя, — объявила, входя в комнату, Лиа.

В одну секунду оценив ситуацию, она развернула к себе стул Кэрри, обхватила руками ее обнаженные плечи и запечатлела на ее губах нежный поцелуй. Кэрри поняла намек и притянула Лиа поближе. Обе смерили Билла притворно сочувственным взглядом. С минуту он таращился на них, явно обдумывая, не пригласить ли на свидание обеих, затем покраснел и стал извиняться.

— Даже не думай, — сказала Кэрри, когда он вышел, и слегка оттолкнула Лиа. Потом застонала и уронила голову на руки. Мысль о том, как пуста ее жизнь за пределами студии, была болезненной, как удар.

— Все плохо. Очень плохо.

— Разве? — Лиа ждала продолжения.

Кэрри подняла голову.

— Представь, какая-то часть меня была почти готова принять его предложение.



Макс Квинелл внимательно осмотрел убогий квартал: да, ничего не изменилось. Тусклый бетон сливался по цвету с небом. Вообще-то ему здесь нравилось. Нравились яркие красные, зеленые и черные пятна граффити на общем сером фоне. Нравилось отсутствие деревьев, газонов и аккуратно подстриженных кустов перед входными дверьми. Нравилось чувство опасности, которое усиливалось по мере продвижения в глубь района.

Он накинул капюшон и низко опустил голову. Коробка была зажата под мышкой. Немного помялась, ну да ничего, тому, что внутри, это не повредит. Сунув свободную руку в карман, ощупал его содержимое. Сигареты, зажигалка, ключи, немного наличных. Это были деньги на такси — мать, не спрашивая, переводила их ему на счет, а он никогда не пользовался такси. Мобильный был в заднем кармане. Учитывая местную публику, довольно опрометчиво.

А вот ножа у него в кармане не было. К сожалению. А нож бы не помешал — компактный, с гладкой ручкой, прячущей острое лезвие. Защита, к которой можно прибегнуть в любой момент, при первых признаках опасности. Он представлял себе шок на их лицах, когда ярко блеснет острие, собственное ощущение уверенности. Сейчас все носят при себе оружие, разве нет?

Но он все не решался достать себе нож. Купить легально нельзя: он несовершеннолетний. Конечно, можно сторговаться с кем-нибудь из ребят, которые тусовались около дома его отца, но на это у него не хватало смелости. К тому же он подозревал, что обладание ножом — лишь более верный способ нарваться на неприятности. А неприятности ему не нужны. С другой стороны, если ты не вооружен, неприятностей тоже не избежать.

Макс взбежал по лестнице и забарабанил в дверь. Подождал немного. Может, отец… ну, занят. С этой женщиной, Фионой. Не дождавшись ответа, он открыл дверь.

— Ни хрена себе… — Его чуть не стошнило. Вонь была жуткая. Он прикрыл нос рукавом и прошел по квартире, распахивая все окна. Он давно не навещал отца. И похоже, не он один. Спрашивается, чем занимается эта тупая ассистентка?

Он положил коробку на стол в гостиной и позвал:

— Папа!

Еще раз обошел крошечное пространство, натыкаясь на пустые консервные банки, коробки из-под пиццы, разбросанную повсюду одежду и ботинки. Компакт-диски и другие вещи, которые он подарил отцу за последние несколько месяцев, тоже валялись где попало. Макс посмотрел на коробку, что принес сегодня, и спросил себя, постигнет ли ее та же участь.

Потом, вздохнув, поплелся в кухню. Начинать надо с самого неприятного. Он стянул через голову свитер с капюшоном, повесил на стул. Достал из мойки гору тарелок и одноразовой посуды с засохшими остатками еды и начал отбирать то, что можно выкинуть.

Хорошо хоть мусор отец начал выносить. Мусорное ведро было пусто, в нем даже был чистый пакет. Макс сунул в уши наушники и включил музыку на полную громкость. Он давно заметил, что это почему-то помогает не чувствовать вони. И начал мыть посуду. Мыльная вода в раковине скоро стала грязной и жирной. Он вылил воду, вытер то, что уже успел помыть, и продолжил. Потом протер все поверхности, побрызгав их предварительно каким-то чистящим средством, которое нашел среди всего этого хлама в буфете. Ведь прибраться так просто. Неужели отцу самому нравится жить в таком…

— Блин! Да я от страха чуть не обос…

— Что, твоя мать не учит тебя прилично выражаться? — Броуди Квинелл выпустил сына, тем более что Макс с ног до головы обрызгал его мыльной пеной. — Сам виноват. Если не будешь затыкать себе уши дурацкими затычками, никто не застанет тебя врасплох.

Броуди покатывался со смеху. Видно, в хорошем настроении.

Макс вытащил наушники. Даже зажав их в кулаке, он все равно слышал музыку. Он выключил айпод и сунул наушники в карман. Вытер руки о джинсы и прошел вслед за отцом в гостиную.

— Я здесь еще не убирался.

— Вот и хорошо, — ответил Броуди. — Значит, мне не придется ничего искать.

— Пап, нельзя так жить. Что, эта твоя женщина не может что-нибудь сделать?

— Во-первых, она не моя женщина. Во-вторых, я не понимаю, почему ты говоришь о ней в таком тоне. В-третьих, тебе пятнадцать. Ты должен понимать и принимать беспорядок. Разве тебя не бесит, когда мать велит тебе прибраться в твоей комнате? — Броуди закурил.

Макс подумал: а что, если он тоже закурит? Интересно, отец хоть заметит?

— Можешь курить. — Вот и ответ. Броуди бросил пачку сигарет точно ему в руки. Как он это делает? — И можешь не притворяться, что ты не куришь. Мой нос не обманешь. — Он покачал головой, встал и начал закрывать все окна: — Чертовски холодно сегодня.

Минут десять отец и сын сидели в молчании. Макс наблюдал за тем, как отец втягивает щеки при каждой затяжке. Курение явно доставляло ему удовольствие. Было что-то привлекательное в том, как его губы сжимали сигарету, как он ловко подносил ее ко рту своими большими руками с четко проступающими венами. Макс постарался скопировать его движения. Он посмотрел на собственные руки. Они были меньше, светлее и изящнее по форме. Он хотел взять сигарету большим и указательным пальцами, но уронил ее на грязный ковер.

— Не сожги квартиру, — сказал Броуди.

Макс рассмеялся и подтолкнул коробку так, чтобы она коснулась руки отца:

— Я тебе, кстати, подарок принес.

Броуди взял коробку, потряс, взвесил на руке, держа сигарету во рту.

— Надеюсь, это не очередной прибор для измерения давления.

Макс смутился.

— Это электрическая сбивалка. Для яиц или молока.

— И на хрена мне сбивать яйца или молоко.

— Не знаю. Омлет готовить. Или кофе со взбитыми сливками. — Больше всего Максу сейчас хотелось забрать подарок назад. Но матери он тоже не нужен. — Я положу его в шкаф на кухне. Пусть Фиона покажет тебе, как он работает. Может, пригодится.

Макс попытался говорить о ней с меньшей неприязнью. Дело в том, что пока она рядом с отцом, нет никаких шансов, что родители снова сойдутся. Ну ладно, шансов, конечно, так и так нет. Но он все равно не мог побороть в себе неприязнь к Фионе. Когда все стало плохо, она как бы заменила его мать в жизни Броуди.

— Да у меня в кухне уже места нет из-за всей этой фигни, которую ты мне надарил. Никаких больше кухонных приборов, ладно, сын? Ничего не имею против мобильных телефонов или дисков с музыкой, и поездка на выходные — это тоже здорово. Но от электрических сковородок и хлебопечек избавь.

Макс искоса взглянул на отца. Они всегда были честны друг с другом.

— Понял, пап. — Он встал. — Пойду домою посуду.

— Ничего подобного, — заявил Броуди и схватил сына за руку, снова поражая его своим чутьем. — Мы идем праздновать.

— Что праздновать?

— Во-первых, мой студент доказал теорему, которую до него не мог доказать никто. А во-вторых, у тебя, сын мой, новая женщина.

Макс замер от неожиданности.

— Новая женщина?

— Не отнекивайся, Макси. Ты пахнешь как магазин дьюти-фри. Кельвин Кляйн? Армани?

— Бэкхем. — Макс натянул свитер.