Джеймс Олдридж.



Дипломат


Уважаемый Читатель – внимание! Данная книга была издана в 1953 году, поэтому Вы обнаружите здесь оригинальную орфографию, грамматику и пунктуацию согласно правилам, принятым в русском языке в те годы; например, «чорт», «повидимому», «шопот», «танцовать» и прочее. Не смущайтесь этим, и – приятного Вам чтения!




Перевод с английского Е. Калашниковой, И. Кашкина и В. Топер.



ПРЕДИСЛОВИЕ



Прогрессивный английский писатель Джеймс Олдридж знаком советскому читателю не только как автор талантливых художественных произведений, но и как активный борец за дело мира и безопасности народов.

Олдридж родился в 1917 году в Австралии, образование получил в Оксфордском университете. Во время второй мировой войны он в качестве военного корреспондента ряда английских и американских газет объездил многие страны мира, побывал на многих фронтах войны. Он был в Норвегии, Греции, на Ближнем Востоке, в Иране, некоторое время жил в Советском Союзе.

Творчески Джеймс Олдридж созрел в годы второй мировой войны. Его формирование как прогрессивного писателя происходило под влиянием гигантской борьбы, которую вел Советский Союз и народы других стран – участников антигитлеровской коалиции против германского фашизма и японского империализма.

В своих первых романах «Дело чести» (1942 год) и «Морской орел» (1944 год) Олдридж рисует борьбу греческих патриотов против вторгшихся в Грецию итальянских и германских фашистов и показывает всю глубину национального предательства греческих фашистов-метаксистов, пытавшихся сорвать борьбу греческого народа против фашистских захватчиков.

В 1946 году появилась пьеса Олдриджа «Сорок девятый штат». В этом произведении в форме политической буффонады автор ставит такой важный вопрос, как англоамериканские противоречия после второй мировой войны. Писатель показывает, что стремление монополистических кругов Соединенных Штатов Америки к мировому господству создает непосредственную угрозу Англии, ее доминионам и колониям. В пьесе чувствуется тревога прогрессивной английской интеллигенции за судьбы своей страны, которая в результате антинациональной политики лейбористского правительства впервые в истории «потеряла свою независимость и свободу действий в области внешней, экономической и военной политики, подчинившись иностранной державе – Соединенным Штатам Америки» («Путь Британии к социализму» – программа Коммунистической партии Великобритании (см. «Большевик», 1951 г., № 3, стр. 53).

Олдридж, как активный общественный деятель и видный участник движения народов за мир и международную безопасность, принимает деятельное участие в работе Английского комитета защиты мира и участвует в качестве делегата Англии в работе Стокгольмской сессии Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира. После того как американские империалисты при поддержке своих английских, французских и других союзников развязали кровавую интервенцию в Корее, Олдридж заявил: «Если бы я не был участником движения за мир раньше, то присоединился бы к нему теперь».

В марте 1952 года Олдридж приезжал в СССР, чтобы принять участие в торжествах, посвященных столетию со дня смерти великого русского писателя Н. В. Гоголя. Речь Олдриджа на юбилейном заседании – свидетельство дружеских чувств к советскому народу; она преисполнена оптимизма и веры в окончательную победу дела мира над силами реакции. Он клеймит мерзость и низость англо-американских империалистов, рассматривающих войну как доходный бизнес, говорит о том, что «во всем мире собираются тысячи других конференций, народные конференции сторонников мира. Они защищают наши надежды, наше будущее, и там, где вступают в действие наши народные конференции мира, будет положен предел цинизму и насилию» («Новое время», 1952 г., № 12, стр. 19).

У Олдриджа борьба за мир неразрывно связана с его творчеством. Роман «Дипломат» (1949 год), над которым автор работал в течение четырех лет, является убедительным свидетельством этого.

В «Дипломате» автор художественными средствами с большой силой разоблачил реакционную империалистическую сущность внешней политики Англии, вскрыл ее вероломные, провокационные методы, показал людей, являющихся исполнителями практических мероприятий, осуществляемых в плане этой политики. Параллельно с этим автор дал образ честного молодого английского ученого Мак-Грегора, случайно оказавшегося после второй мировой войны на дипломатической службе. Осознав истинные цели английской дипломатии – подготовку новой мировой войны, – Мак-Грегор порывает с дипломатической службой и приходит в лагерь борцов за мир.

Автор использовал в качестве фона, на котором действуют вымышленные герои романа, действительные исторические события: народно-освободительное движение в Иранском Азербайджане после второй мировой войны и создание там местного демократического правительства, осуществившего некоторые демократические преобразования. Реакционное тегеранское правительство повело против демократов жестокую борьбу. На помощь иранской реакции пришли Англия и Соединенные Штаты. Стараясь ввести в заблуждение мировую общественность и оклеветать иранских демократов, английские правящие круги пустили в ход лживую версию, будто демократическое движение в Иране «организовано Москвой».

На этом фоне развертывается действие романа. Английское лейбористское правительство направляет в Москву одного из своих наиболее опытных дипломатов лорда Эссекса и поручает ему добиться согласия советского правительства на создание международной комиссии, предназначенной якобы для расследования положения в Иранском Азербайджане, а на самом деле призванной служить орудием для разгрома демократического движения в Азербайджане. Эссекса сопровождает сотрудник английской дипломатической службы, молодой ученый-палеонтолог, участник второй мировой войны Айвр Мак-Грегор.

Эссекс и Мак-Грегор – основные действующие лица романа.

Эссекс – представитель английской аристократии. Занимая высокий дипломатический пост, он проводит внешнюю политику, отвечающую интересам английских империалистических кругов.

Мак-Грегор – выходец из слоев трудовой интеллигенции. Он вырос в Иране, полюбил эту страну и понял, что причины отсталости и нищеты иранского народа кроются в зависимом положении Ирана от английского империализма, жестоко эксплуатирующего природные богатства страны и ее народ. В начале романа Мак-Грегор показан как новичок в дипломатии и политике, он еще в плену наивных представлений и считает, что реакционный курс английской внешней политики объясняется тем, что на местах сидят недобросовестные дипломаты, снабжающие правительство лживой информацией. Он думает, что можно изменить линию поведения Эссекса, «опираясь на факты», можно убедить английского дипломата в правоте дела иранских демократов. Однако он приходит в смятение, когда убеждается, что факты не производят никакого впечатления на Эссекса, что Эссекс ищет в Иране не истину, а лишь материалы, которые оправдывали бы проводимую им в интересах английских правящих кругов политику. Будучи честным человеком, Мак-Грегор не желает помогать Эссексу в его грязных политических махинациях и в конце романа открыто выступает против Эссекса и внешней политики английского правительства.

Читатель воспринимает образ лорда Эссекса как собирательный образ современного английского дипломата и политикана. Эссекс высокомерен, надменен, полон пренебрежения к людям и злобы по отношению ко всему прогрессивному и прежде всего к Советскому Союзу. Он приезжает в Москву в полной уверенности, что ему удастся путем шантажа, дипломатических комбинаций и маневров добиться своей цели.

Однако уверенность Эссекса в значительной степени наигранная. Олдриджу меткими штрихами удалось хорошо показать всю глубину зависимости английской внешней политики от агрессивных замыслов правящей клики Соединенных Штатов. Особенно запоминается в этой связи сцена, в которой автор показывает, как достопочтенный лорд Эссекс, прибывший в Москву с важнейшим поручением, согласовывает свои действия со второстепенным чиновником американского посольства, нагловатым Ричмондом Эдди. Сговор в английском посольстве между Эссексом, английским послом Дрейком и представителем американского посольства Эдди, происходивший в присутствии Мак-Грегора, – один из многочисленных эпизодов подлой, вероломной деятельности врагов мира.

Однако этот заговор потерпел крах. Эссексу было заявлено, что советское правительство стоит на точке зрения невмешательства во внутренние дела других государств и дела Ирана не могут быть исключением.

Дипломатический поединок Эссекса с советскими дипломатами закончился поражением Эссекса. И это вполне закономерно. На протяжении последних десятилетий английская дипломатия терпит одно поражение за другим. Происходит это не потому, что эссексы, осуществляющие внешнеполитические акции английских правящих кругов, недостаточно ловки, энергичны и изворотливы, – английская дипломатия не может не терпеть провалов потому, что она пытается отстаивать позиции старого, отмирающего мира, пытается сохранить позиции разлагающегося английского империализма, борется с растущими и крепнущими прогрессивными силами.

Значительный интерес представляют те страницы книги Олдриджа, которые посвящены деятельности английского посольства в Москве. Автор очень хорошо передает атмосферу злобы и враждебности по отношению к Советскому Союзу, которая царит в английском посольстве. Посольство возглавляет Френсис Дрейк, ярый католик, отъявленный реакционер, много сделавший для удушения Испанской республики и содействовавший приходу к власти Франко. Руководимое Дрейком посольство является очагом враждебных Советскому Союзу провокаций, центром шпионажа, проводимого членами посольства. Сам Дрейк пытается заставить Мак-Грегора добыть сведения о геологических изысканиях в Советском Союзе. Убедительно и правдиво дана сцена завтрака в посольстве, на котором присутствуют прибывшие из Англии член парламента Уолтер Клипп и ученый-генетик Шейм, направленные в Советский Союз со специальной целью – добыть сведения о методах выращивания в СССР многолетней пшеницы. Для того чтобы эта операция была проведена наиболее успешно, ее поручают одному из сподвижников Моррисона, члену парламента лейбористу Клиппу и «ученому» Шейму в расчете на то, что советские люди будут менее осторожны с членом парламента и «ученым».

Книга Олдриджа обличает английских лейбористов, верой и правдой служащих правящим кругам Англии. Олдридж показывает, что между консерваторами и лейбористами нет принципиальной разницы, что лейбористы проводят внешнюю политику консерваторов.

Олдридж дает в своей книге яркие реалистические характеристики лейбористов, с большим знанием материала показывает их невежество, ханжество и бессильную злобу по отношению к Советскому Союзу, их лакейскую натуру, их пресмыкательство перед сильными империалистического мира, перед фунтом и долларом. Колоритной фигурой является австралийский лейборист Мэрфи, посол Австралии, путешествующий по Европе, с которым Мак-Грегор встретился в Лондоне на приеме в честь делегатов ООН. Мэрфи кичится тем, что он из рядового члена профсоюза шляпников превратился в одного из руководителей этого профсоюза, а затем стал хозяином шляпной фабрики, на которой работает 200 рабочих, и занял видное место в лейбористской партии.

Мэрфи – удачно созданный автором собирательный тип лейбористских «лидеров», лейбористских дипломатов, подвизающихся в различных международных органах в роли представителей больших и малых держав.

Та часть романа, которая посвящена Ирану, свидетельствует об основательном знании Олдриджем этой страны и политики, проводимой там Англией. Автор с глубокой симпатией относится к иранскому народу и совершенно правильно показывает, что тяжелые условия, в которых живет этот народ, объясняются многолетним хозяйничанием английских империалистов в Иране. Англия захватила в свои руки важнейшие сырьевые ресурсы, главное богатство страны – нефть.

Олдридж рисует ужасающую нищету и бесправие иранского народа. Он утверждает, что эта безмерная нищета – результат хищнического хозяйничания англичан в Иране. Для того чтобы иметь возможность грабить иранский народ, англичане поддерживают продажных реакционных иранских чиновников, натравливают различные национальности и племена друг на друга в целях ослабления единства в борьбе за освобождение.

Эссекс использует предоставленную ему советским правительством возможность поездки в Иранский Азербайджан для сговора с тегеранскими реакционерами и американскими дипломатами в Тегеране относительно дальнейшей борьбы против азербайджанских демократов. Он специально направляется в Азербайджан кружным путем, через Курдистан, чтобы попытаться натравить курдов на иранских азербайджанцев, и не гнушается сделками с отъявленными бандитами, которые попадаются ему на пути. Везде он пытается искать «вмешательство русских», но ни иранцы, ни азербайджанцы, ни курды не могут сообщить ему данных о «русском вмешательстве», ибо никакого вмешательства со стороны Советского Союза нет.

Несмотря на полный провал миссии Эссекса, лейбористское правительство Англии готовит новую провокацию – передачу вопроса об Иранском Азербайджане в Совет безопасности ООН, с тем чтобы добиться осуждения Советом безопасности… «русского вмешательства» в дела Ирана. Эссекс, на месте убедившийся в том, что никакого вмешательства со стороны СССР нет, берется доказать обратное в Совете безопасности. Такова хорошо показанная Олдриджем английская дипломатия. В свое время В. И. Ленин писал об английских империалистических разбойниках, что они «побили рекорд не только по количеству награбленных колоний, но и по утонченности своего отвратительного лицемерия» (В. И. Ленин, Сочинения, том 28, стр. 46). Эссекс – классический образчик именно таких политиков.

Олдридж совершенно правильно отмечает, что английские правящие круги, ведя борьбу с демократическим движением в Иране, проявляют беспокойство не только за судьбу нефтяных прибылей английских монополий, но также и за судьбу реакционных режимов на Ближнем и Среднем Востоке. Они опасаются, что демократические преобразования могут распространиться «не только на Иран, но и на Ирак, Сирию, Палестину, даже Египет, Турцию, Грецию», а это означало бы прежде всего освобождение этих стран от английского господства.

Последние главы романа переносят читателя в Лондон. Возвратившийся из Ирана Эссекс лихорадочно готовится к выступлению в Совете безопасности. Он ничуть не смущен тем, что ему предстоит выступать с лживыми заявлениями. Эссекс заранее предвкушает свой успех.

Однако Мак-Грегор срывает подготовляемую провокацию и разоблачает Эссекса. Мак-Грегор выступает еще робко и неуверенно, он ограничивается пока лишь письмом в газету «Таймс», в котором делится некоторыми наблюдениями, сделанными им во время пребывания в Иране с Эссексом. В своем письме Мак-Грегор опровергает лживое утверждение английского правительства о том, что демократическое движение в Иранском Азербайджане «дело рук Москвы». Письмо Мак-Грегора не только разоблачает Эссекса как лжеца. Оно срывает маску и с английского правительства.

После опубликования в печати этого письма Мак-Грегор подвергается ожесточенной травле. Его травят газеты. Ему угрожают обвинением в совершении государственного преступления. Однако это не сломило воли Мак-Грегора. В ответ на преследования он созывает специальную пресс-конференцию и окончательно разоблачает перед собравшимися корреспондентами миссию Эссекса.

Заканчивается роман описанием последней встречи Мак-Грегора и Эссекса, встречи двух противников, определивших свои места в противоположных лагерях. Эссекс – это символ лагеря реакции, империализма и войны. Мак-Грегор – представитель могучего, растущего и крепнущего с каждым днем лагеря мира. Образ Мак-Грегора – это собирательный образ многочисленных борцов за мир в Англии, в ряды которых приходит все больше и больше простых честных людей, готовых вести беззаветную борьбу за мир, демократию и национальную независимость своей страны Когда Эссекс говорит Мак-Грегору, что он, Эссекс, и те, кто стоит за ним, намерены продолжать свою политику в Иране, Мак-Грегор с твердой уверенностью отвечает ему: «Может быть, вам и удастся помешать урегулированию азербайджанского вопроса путем непосредственных переговоров, удастся осуществить в Нью-Йорке то, что у вас сорвалось в Лондоне. Может быть, не знаю. Но я твердо знаю, что все равно вам не удержать Ирана в полном подчинении, как бы вы ни хотели этого».

Эти полные большого значения слова, вложенные автором в уста Мак-Грегора, находят свое подтверждение в событиях, которые развертываются в Иране.

В условиях обостряющегося общего кризиса капитализма и ослабления системы мирового империализма, с одной стороны, и упрочения лагеря демократии и социализма – с другой, национально-освободительное движение иранского народа в последние годы достигло большого размаха.

Все попытки англо-американских империалистов подавить это движение безуспешны. Антиимпериалистическое, демократическое движение в Иране требует уничтожения цитадели английского империализма в Иране и на всем Среднем Востоке – Англо-Иранской нефтяной компании. Под давлением народных масс иранский меджлис принял в марте 1951 года закон о национализации нефтяной промышленности. Однако иранское правительство, послушное диктату американских монополистов, стремится решить вопрос о нефти таким путем, который находится в прямом противоречии с требованиями народных масс. Лидеры иранского правительства пытаются обмануть народ и, заключив сделку с американскими монополистами, хотят вторично отдать нефть империалистам, на этот раз американским. Иранский народ энергично протестует против попыток сговора иранских правящих кругов с американскими империалистами, и сила этих протестов, несмотря на кровавые репрессии иранского правительства, растет с каждым днем. Созванный 12 мая 1951 года «Национальным обществом борьбы против империалистических нефтяных компаний в Иране» стотысячный митинг с большим подъемом принял резолюцию, в которой потребовал «немедленного устранения из Ирана узурпаторской бывшей Англо-Иранской нефтяной компании» и с возмущением отверг циничное вмешательство американских империалистов во внутренние дела Ирана.

Основной силой антиимпериалистического движения в Иране является рабочий класс, сплачивающий на борьбу трудящихся города и деревни. Во главе этого движения идет Народная партия Ирана, с 1949 года ведущая свою работу в условиях подполья. Народное движение борется не только за национализацию нефтяной промышленности: оно требует отмены военных соглашений, заключенных иранским правительством с Соединенными Штатами, предоставления иранскому народу демократических свобод, улучшения условий труда иранских рабочих. Борьба народных масс за мир, демократию и независимость в Иране растет и ширится с каждым днем.

Боевой дух и массовый характер антиимпериалистического движения в Иране являются залогом победы иранского народа над своими внутренними и внешними врагами.

Роман Джеймса Олдриджа «Дипломат» не свободен от недостатков. Произведение выиграло бы, если бы наряду с Мак-Грегором в нем были выведены другие прогрессивные представители английского народа. Автор ставит рядом с Мак-Грегором Асквита и Кэтрин Клайв как его соратников по борьбе против Эссекса и всего того, что Эссекс в себе воплощает. Однако и Асквит и Кэтрин Клайв – явление не столь характерное для прогрессивного движения. Лагерь борцов за мир и демократию тем и силен, что в него входят миллионы простых людей, миллионы трудящихся.

Автор слабо показал жизнь советских людей, что свидетельствует о недостаточном знании им нашей советской действительности.

Однако, несмотря на эти недостатки, роман Джеймса Олдриджа «Дипломат» представляет собой крупное явление в современной английской литературе. Это не просто хорошее художественное произведение, это значительный вклад в дело мира.



В. Григорьев.



Книга первая: «Лорд Эссекс»

ГЛАВА ПЕРВАЯ



Лорд Эссекс сидел в самолете «дуглас», курил трубку и дожидался, когда за ним приедут. Самолет попал в снежную бурю, механизм управления обледенел, и пришлось сделать вынужденную посадку. Теперь самолет лежал на брюхе среди пустынной русской равнины, над которой гулял ветер и беззвучно кружились снежинки. Лорд Эссекс, сидя у маленького окошка, вглядывался в снежную мглу и очень сожалел о том, что возраст не позволил ему отправиться вместе с Мак-Грегором и русскими на поиски жилья и какого-нибудь транспорта.

Когда человеку стукнуло пятьдесят восемь лет, его, естественно, уже не берут с собой в таких случаях, хотя бы он и выглядел на десять лет моложе. Эссекс щеголял своим цветущим здоровьем и категорически отказывался стариться. У него было свежее румяное лицо, самоуверенный взгляд и породистый, с горбинкой нос. Он удобно расположился в мягком кресле, и его даже клонило ко сну; внезапное и опасное приземление он, повидимому, принял вполне хладнокровно. Его больше беспокоил храп пассажира, сидевшего позади, и мысль о том, что в Москву он приедет с опозданием на сутки. Опоздать на целый день – это весьма и весьма неприятно, когда едешь с миссией, которую нужно выполнить как можно скорее. А если бы не это, лорд Эссекс только радовался бы неожиданному происшествию. С такими счастливчиками, как он, всегда что-нибудь приключается. Уж непременно подвернется какая-нибудь вынужденная посадка или еще что-нибудь в этаком романтическом духе. Эссексу чрезвычайно нравилась его роль пятидесятивосьмилетнего искателя приключений – при условии, разумеется, чтобы все кончилось благополучно. Только вот досадно, что нельзя вместе с Мак-Грегором идти по этой темной снежной пустыне.

Мак-Грегор ушел с русскими, не испросив позволения у Эссекса. Эссекс догадывался, что это не случайно, хотя впервые в жизни увидел Мак-Грегора на лондонском аэродроме. А ведь он сам выбрал Мак-Грегора себе в помощники и вправе ожидать от него некоторой почтительности. Нельзя сказать, что Мак-Грегор невежлив, но для чиновника из департамента по делам Индии он держится слишком независимо, а главное – у него слишком умное лицо. Вопрос о поездке Эссекса в Москву решился в течение нескольких часов, и он, просмотрев личное дело Мак-Грегора, выбрал его как лучшего специалиста по Ирану. За время совместного путешествия Эссексу не удалось приручить Мак-Грегора. Даже вынужденная посадка не расшевелила его, и в самый страшный момент аварии он был не менее хладнокровен, чем сам Эссекс. В пути, обмениваясь с ним краткими, отрывочными замечаниями, Эссекс успел уловить какое-то непонятное легкое противодействие, какую-то настороженную сдержанность, а то и неудовольствие; Эссексу это совсем не нравилось. Выполняя такое важное поручение, нужно иметь ревностного и усердного помощника, от этого может зависеть исход всей миссии. Пора прибрать Мак-Грегора к рукам: когда они приедут в Москву, ему понадобится вышколенный Мак-Грегор.

Пассажир позади Эссекса опять захрапел, и Эссекс, перегнувшись назад, тронул его за плечо, чтобы прекратить храп. Потом он поджал ноги, укрылся подбитым мехом пальто и постарался уснуть, думая о предстоящем свидании с Молотовым. Эссекс начнет с того, что поострит по поводу своей вынужденной посадки. Это будут чисто английские остроты. Молотов, быть может, не найдет в них ничего смешного. Во всяком случае. Молотов улыбнется и в ответ тоже скажет какую-нибудь шутку. Язык у него острый. Шутка будет тонкая и даже веселая, но с политической подоплекой, потому что русские не забывают о политике, даже когда шутят. Они всегда говорят, как будто посмеиваясь, но в их словах чувствуется гордость, и в вопросах политики они всегда бьют в одну точку.

Когда Эссекс проснулся, возле него сидел Мак-Грегор. Кроме них в самолете никого не было.

– Ну, Мак-Грегор, – спросил Эссекс, – как дела? Нашли какую-нибудь деревню?

– Нашли крестьянский дом, – ответил Мак-Грегор. – Повидимому, за полем, к северу отсюда, есть деревня. Пилот достанет сани, и мы поедем туда.

– А как мы доберемся до Москвы?

– Там, в деревне, видно будет. Один из летчиков отправился в военный лагерь, он надеется достать машину.

Мак-Грегор и сейчас держался с той осторожностью, которая так не нравилась Эссексу.

– Как далеко отсюда до Москвы? – спросил Эссекс.

– Миль сорок.

– А когда подадут сани? – Эссексу приходилось задавать вопрос за вопросом, потому что Мак-Грегор явно не собирался снабжать его более подробными сведениями.

– Они должны быть с минуты на минуту.

– И то хорошо, – проворчал Эссекс.

Мак-Грегор не ответил, и в пустом, холодном самолете воцарилось молчание. Эссекс опять закурил трубку, а Мак-Грегор сидел не шевелясь, словно не хотел мешать Эссексу и даже напоминать ему о своем присутствии.

– Мы, очевидно, не попадем завтра к Молотову, – наконец заговорил лорд Эссекс, лениво потягиваясь.

– Да.

– Правда, мы не уславливались точно о дне и часе свидания, но мне хотелось повидаться с ним завтра же, чтобы как можно скорее приступить к делу.

Мак-Грегор молча слушал.

– Вы можете сразу приняться за работу? – спросил его Эссекс.

– Не знаю, – ответил Мак-Грегор. – Мне дали только пачку документов и очень краткую сводку сэра Роуленда Смита. Я даже повестки дня не знаю.

– Никакой повестки дня нет, – сказал Эссекс. – Русские не хотят разговаривать, не хотят высказываться определенно, так что нам придется принимать решения на ходу. Надеюсь, Мак-Грегор, что вы не подведете меня. Вы в самом деле знаете Иранский Азербайджан? Потому что разговаривать с русскими нужно, имея точные сведения. Вы, кажется, работали в Лондоне по Северному Ирану?

– С полгода.

– А долго вы жили в Иране?

– Почти всю жизнь.

– Отлично. Значит, вам известно положение, и вы поймете, чего мы должны добиваться в Москве. Указания я получил самые общие, а именно: заставить русских уйти из Иранского Азербайджана и восстановить власть тегеранского правительства. Не очень конкретно, правда?

– Повидимому.

– Перед нами трудная задача, Мак-Грегор, – продолжал Эссекс. – Ведь всего неделя прошла с тех пор, как все попытки нашего министра иностранных дел на Московской конференции провалились. Так что нам придется начинать все сызнова. Но ничего, я думаю, мы справимся. Правда, мы не очень хорошо подготовились: мы не знаем, чего хотим, а это самое главное. Какой материал дал вам Роуленд Смит?

– Это преимущественно документы, подготовленные для Московской конференции.

– Пригодятся они?

– Я еще не все прочел.

Положительно, этого Мак-Грегора ничем не проймешь!

– Я лично не придаю особого значения бумажкам, так что можете не беспокоиться об этом. Для меня гораздо важнее, чтобы вы знали суть вопроса. Живой человек, хорошо знающий свое дело, стоит больше, чем целый грузовик документов. Я вообще не понимаю, как это вас не взяли на Московскую конференцию.

– Сэр Роуленд поехал сам, – сказал Мак-Грегор.

– Знаю, но вряд ли он так хорошо знаком с Ираном, как вы. – В тоне Эссекса совсем не чувствовалось желания польстить своему помощнику. Он улыбнулся. – А сейчас вы рады, что едете, Мак-Грегор?

– Я ничего не имею против,- вежливо сказал Мак-Грегор.

– Ах, вот как, ничего не имеете против?

– Да. Но я хотел бы знать, сколько мы пробудем в Москве? – Это был чуть ли не первый вопрос, с которым Мак-Грегор обратился к Эссексу с тех пор, как они вылетели из Лондона.

– Вот уж не знаю, – сказал Эссекс. – А что, у вас есть дела поважнее?

Мак-Грегор промолчал, и Эссекс подумал, что молодой человек, наверно, покраснел. Еще бы не покраснеть! Потом Эссексу стало жаль Мак-Грегора, и он, засмеявшись, хлопнул его по коленке.

– Долго мы здесь не задержимся.

– Мне просто нужно поймать в Лондоне одного человека, вот и все.

Мак-Грегор явно был смущен, и Эссексу это доставляло такое большое удовольствие, что он решил продолжить разговор.

– Когда? – спросил Эссекс.

– Недели через две.

– Ну, к этому времени мы вернемся, – сказал Эссекс. – А если нет, вы можете ему позвонить из Москвы. Телефонная связь, вероятно, восстановлена. А это очень важное дело?

– Может оказаться важным. – Мак-Грегор, видимо, счел неудобным уклониться от объяснения. – Человек этот должен приехать из Ирана, и я хочу поговорить с ним о моем возвращении туда, на прежнюю работу.

– Да? – Эссекс зажег спичку и, поднося ее к трубке, покосился на Мак-Грегора. – Я, помнится, читал об этом в вашем личном деле. Вы были геологом или что-то в этом роде в Англо-Иранской нефтяной компании?

– Да, именно… что-то в этом роде, – сказал Мак-Грегор.

– А точнее, кем вы работали?

– Я – микропалеонтолог.

– Это что еще такое?

– Палеонтолог, специализировавшийся на микроископаемых.

– Я думал, вы геолог.

– Это входит в геологию.

– Довольно отвлеченный предмет, а?

– Пожалуй.

– И вы хотите вернуться к этой своей палеонтологии?

– Если удастся.

– Значит, вы не собираетесь оставаться в департаменте по делам Индии?

– Нет, – ответил Мак-Грегор. – Меня, можно сказать, мобилизовали на эту работу.

– Мне кажется, Мак-Грегор, что вы упустите свое счастье, если уйдете из департамента. Ведь наша поездка – прекрасное начало карьеры для вас. Чего ради вы будете возиться с этой вашей геологией или, как ее там, палеонтологией?

– Это моя специальность, – медленно сказал Мак-Грегор.

– А давно вы не работаете по своей специальности?

– С начала войны. Около шести лет.

– Я думаю, вам не так-то легко будет вернуться к своей работе?

– Даже очень трудно.

– Ну, что ж, каждому свое. Но неужели, проработав восемь месяцев в департаменте по делам Индии, вы не убедились, что дипломатия интереснее геологии?

– Я очень мало знаю о дипломатии. – Мак-Грегор все-таки оттаял немного. – Я очень удивился, что меня посылают с вами.

– Я, дорогой мой, сам выбрал вас.

– Я никак не мог понять почему, – с запинкой сказал Мак-Грегор.

– Видите ли, Мак-Грегор, когда я выбираю себе помощника, я прежде всего ищу настоящего человека, а не хорошего чиновника. Я люблю людей молодых; вам тридцать лет, это как раз подходящий возраст, чтобы начинать карьеру. Разумеется, я остановил свой выбор на вас потому, что вы жили в Иране, знаете местные языки, но у вас есть и еще кое-какие преимущества. Вы человек новый в нашем деле, отличились на войне – Военный крест, кажется?

– Так точно, сэр.

Только в этом сказались следы военной выучки Мак-Грегора.

– Хороший послужной список за время войны – это большой козырь, особенно на нашем поприще. – Эссекс говорил со знанием дела, ибо у него самого был хороший послужной список: не только Военный крест, но еще и Орден за боевые заслуги. Эссекс смотрел на войну, как на необходимую часть жизненного опыта, и своим личным военным опытом был весьма доволен.

В первую мировую войну он с самого начала очутился во Франции, а на второй год войны уже был офицером гвардейского кавалерийского полка, в котором по традиции служили Эссексы, и командовал участком фронта в полкилометра на Сомме. Собственно говоря, когда Эссекс не лгал самому себе, он сознавался, что ему не понравилось на Западном фронте, и хотя во время редких отпусков он вдоволь наслаждался щедрым гостеприимством Парижа, однако перевод на Средний Восток доставил ему величайшую радость. В Каире Эссекс нашел то, что рассчитывал найти в любом городе земного шара: досуг, деньги, комфорт, почет и благополучие, а сверх того приключения, не слишком многочисленные, но зато увлекательные. В качестве штабного офицера в чине майора он побывал на берегу Красного моря вместе с Лоуренсом и Стендишем и сразу же угадал в них людей, которые войдут в историю. Ради одного этого стоило повоевать. Не забыть рассказать об этом Мак-Грегору: нынешним молодым людям полезно знать, что не только одни они испытали, что такое война; особенно это относится к Мак-Грегору, который, судя по его послужному списку, довольно долго пробыл в африканском кавалерийском летучем отряде, а это, разумеется, единственная воинская часть, заслуги которой в последней войне можно сравнить с подвигами солдат Лоуренса. Это была еще одна из причин, побудившая Эссекса выбрать Мак-Грегора, однако Эссекс не упомянул о ней. Вместо этого он сказал Мак-Грегору, что известную роль сыграло знание им русского языка.

– Особенно не рассчитывайте на мои познания в русском языке, – сказал Мак-Грегор.

– Я никогда ни на что не рассчитываю, – ответил Эссекс. – А как вы попали в департамент по делам Индии? Роуленд Смит сам затащил вас?

– Не знаю. Меня просто демобилизовали с условием, чтобы я некоторое время прослужил в департаменте. А теперь не отпускают.

– Придется вам потерпеть еще немного, Мак-Грегор. Мне понадобится ваша помощь, и очень существенная.

– Мне эта работа мало знакома, – снова сказал Мак-Грегор.

– И, повидимому, она вас мало интересует?

Эссекс видел, что Мак-Грегору не хочется отвечать на этот вопрос.

– Нет, отчего же, интересует. – Мак-Грегор встал, потоптался на холодном металлическом полу самолета и, отойдя подальше от Эссекса, зашагал взад и вперед. Когда в дверь постучали, Эссекс тоже встал. Мак-Грегор открыл дверь, снаружи ворвался снег, и Эссекс услышал голоса русских пассажиров. Они вошли в самолет, взяли свои вещи и бросили их в деревенские сани, стоявшие внизу. Пилот перелез через багаж, весело сказал что-то Мак-Грегору по-русски и, не дожидаясь ответа, прошел в кабину.

– Садитесь в сани, – сказал Мак-Грегор и спрыгнул на землю. Эссекс велел ему посторониться и тоже соскочил в талый снег.

– Я могу идти пешком, – сказал он.

– Снег глубокий и рыхлый, – возразил Мак-Грегор, еще не зная, что именно этого-то и не следовало говорить молодящемуся лорду.

– Я предпочитаю идти пешком, – повторил Эссекс.

Возница подергал вожжами, хлестнул лошадей, и сани стали подниматься в гору, сначала по темному полю через сугробы, потом лесом. Эссекс шагал позади. Наконец Мак-Грегору стало неловко, он вылез из саней, и они вместе дошли пешком до деревни.

Деревня была маленькая – всего несколько бревенчатых строений, черневших на снегу. Сани остановились перед домом, в окошке которого светился желтый огонек, и Эссекс вслед за Мак-Грегором вошел в полутемную комнату. Эссекс сразу же подошел к изразцовой печке, стоявшей посреди комнаты, и стал отогревать руки. – Что здесь такое? – спросил он.

– Почтовое отделение, – сказал Мак-Грегор.

В помещении было тепло, но темновато; потолок и стены закоптели, освещен был только один угол. На растрескавшемся деревянном барьере в открытой жестянке с керосином плавал зажженный фитилек. Полногрудая деревенская девушка стояла, облокотившись на барьер, подперев подбородок рукой и слегка надув полные губы; невысокого роста солдат, скрестив ноги и прислонившись к стене, наигрывал на гитаре.

И девушка и солдат равнодушно наблюдали, как вошли два иностранца, как внесли вещи, расстелили одеяла на полу возле печи. Солдат продолжал тихонько напевать; пилот взглянул на девушку, стряхнул снег со своего кожаного пальто и завертел ручку висевшего на стене телефона.

– Как здесь темно, – сказал Эссекс и уселся возле печки на одеяло.

Мак-Грегор снял свое пальто военного образца и повесил его на вешалку.

– Почему эти люди в два часа ночи сидят на почте? – спросил он Эссекса, обходя двух других русских, спавших на почтовых мешках по другую сторону печки.

– Другого пристанища нет, – сказал Эссекс, глядя на Мак-Грегора, который прислонился к стене рядом с солдатом.

Эссекс прижался спиной к теплым изразцам и еще раз внимательно посмотрел на Мак-Грегора. Впервые он видел своего помощника без его измятого пальто. Эссекс не находил в наружности Мак-Грегора никаких особых примет, по которым можно было бы определить поточнее, что он за человек. Худощавый, высокий, почти одного роста с Эссексом. Лицо узкое, с очень нежной кожей, лицо человека замкнутого, который обо всем думает по-своему и держит свои мысли про себя. Волосы редкие и прямые, но это шло к нему. Такие волосы до старости не меняются. У Эссекса у самого такие, но, конечно, гораздо лучше подстрижены и причесаны. Кроме этого, между ними не было никакого сходства. У Эссекса – нос с горбинкой, у Мак-Грегора – прямой и тонкий, типичный нос шотландца. У Эссекса глаза живые и смеющиеся, у Мак-Грегора – спокойные и бесстрастные. Одевались они тоже по-разному. На Эссексе был хороший фланелевый костюм, на Мак-Грегоре – шерстяная пара в елочку, висевшая на нем мешком. Эссекс досадливо поморщился: он считал, что каждый мужчина должен одеваться со вкусом, даже если он не очень аккуратен в своей одежде. Неряшливое и неэлегантное платье Мак-Грегора как-то не вязалось с его подтянутостью и независимой манерой держаться. Эссекс не любил противоречий в своих сотрудниках; он тщательно приглядывался к Мак-Грегору, прикидывая, с какой бы стороны подступиться к нему, чтобы сделать из него верного и ревностного единомышленника. Среди этих раздумий Эссекс задремал, и, когда он проснулся, Мак-Грегор уже сидел возле него на полу.

– Они вызывали Москву? – спросил Эссекс.

– Да, – ответил Мак-Грегор, – и дозвонились.

– Вы говорили с посольством?

– Нет. Пилот сказал, что посольству сообщат о нас.

– Может быть, нам не следовало бы перепоручать это нашим русским друзьям.

– Если те, с кем пилот говорил, не забудут передать, то все в порядке, – сказал Мак-Грегор.

– А не потребовать ли нам машину?

– Машина будет здесь через час. Если дороги не очень обледенели, мы, вероятно, приедем в Москву на рассвете.

Эссекс удобно вытянулся на полу, подперев голову рукой.

– Этот парень все еще играет на гитаре. Вы узнали, что он тут делает среди ночи? – пробормотал Эссекс, когда гитарист снова начал напевать что-то полногрудой девушке.

– Ему нравится почтмейстерша, – сказал Мак-Грегор и улыбнулся.

Эссекс поднял на него глаза. – Так ведь сейчас два часа ночи!

– С этим здесь, повидимому, не считаются. Он сказал мне, что в пять часов ему нужно ехать на лесозаготовки.

– А что это за люди лежат на полу?

– Крестьяне.

Эссекс снял ботинки и протянул к печке ноги в носках. Подложив под голову вместо подушки свое зимнее пальто, он улегся на спину и закинул руки за голову.

– Россия мало изменилась, несмотря на революцию, – сказал он и поглядел на утепленный соломой потолок. – Вы здесь прежде бывали, Мак-Грегор?

– Нет. – Мак-Грегор растянулся на полу, словно непринужденный тон Эссекса придал ему смелости. – А вы бывали?

– Да, – сказал Эссекс позевывая, – в 1905 году, во время первой революции, когда мне было лет семнадцать. Я приехал вместе с отцом – он привез золотую вазу, которую король посылал царю в подарок, в знак сочувствия.

– Вазу?

– Да. Не знаю, почему именно вазу. Но очень красивую, насколько мне помнится, хоть и не в строго выдержанном стиле. На ней были не то вырезаны, не то выгравированы «Семь апостолов» Микеланджело и написаны добрые пожелания церковнославянскими буквами. Отец не взял меня с собой во дворец, но я помню, как он покатывался со смеху, вернувшись оттуда. Царь показал вазу своим придворным ювелирам. Это были французы, некие Фаберже; царь послал за ними и спросил, как им нравится такая тонкая работа. Конечно, они поспешили расхвалить ее, но высказали предположение, что это делал француз. Мой отец заявил, что это работа простого кузнеца-оружейника из Уилкинсона, и посоветовал царю взять себе хороших английских мастеров вместо каких-то французов. А впоследствии я выяснил, что гравировка была сделана французом, которого нарочно для этого выписали из Франции. Никогда не забуду, как отец посмотрел на меня, когда узнал об этом. Он сказал, что лучшего дипломатического анекдота не слыхал за всю свою жизнь. Должно быть, царь тоже это подумал, когда узнал, кто делал вазу. – Эссекс вздохнул. – Да, Мак-Грегор, в те времена еще понимали, что такое дипломатия. Это происходило, конечно, в Санкт-Петербурге. Интересно, где она сейчас, эта ваза?

– Может быть, Молотов знает, – сказал Мак-Грегор.

– Его неудобно спрашивать. Русские не любят говорить про своих царей, запомните это, Мак-Грегор. Они хотят забыть обо всем, что было до большевистской революции.

– Разве это возможно?

– Не знаю, – сказал Эссекс, – но они пытаются. А вы хорошо знаете страну? Ведь вы говорите по-русски.

– Нет, страну я знаю очень мало, – сказал Мак-Грегор. – По-русски я выучился случайно, потому что много лет жил по соседству с одной русской семьей, а о России я знаю только то, что пишут в научных журналах, но это не имеет никакого отношения к политике.

– А как русские в смысле науки?

– Неплохо.

– Отстали?

– Я бы не сказал, – ответил Мак-Грегор. – В моей области они кое в чем идут впереди, а как в других областях – хорошо не знаю. Повидимому, у них большие успехи в физике и других точных науках, но, кажется, они отстали в технике.

– И уж, во всяком случае, сильно отстали в политике, – сказал Эссекс.

– Вы находите? – спросил Мак-Грегор.

– А вы нет?

– Не знаю, – сказал Мак-Грегор к великой досаде своего собеседника. Не обладая научным складом ума, лорд Эссекс возмущался осторожностью профессионального ученого, тщательно взвешивающего каждое свое утверждение. – Может быть, они кое-чему научатся у нас, поскольку мы сейчас все сотрудничаем друг с другом, – добавил Мак-Грегор.

– Это сотрудничество ненадолго, – сказал Эссекс, все еще злясь на Мак-Грегора.

– Почему? – спросил Мак-Грегор.

– Трения скоро положат ему конец, милейший.

Мак-Грегор только сказал «О-о!» и замолчал.

– Возьмите хотя бы предстоящую сессию Организации Объединенных наций в Лондоне, – продолжал Эссекс. – Она еще не открылась, а уже идет спор о том, кто будет председателем или генеральным секретарем и кто войдет в Совет безопасности. Еще нет Организации Объединенных наций, а уже все ссорятся между собой.

– Я думаю, что споры неизбежны, – сказал Мак-Грегор, – но, может быть, что-нибудь все-таки выйдет из этого.

– Что, по-вашему, может выйти?

– Мне кажется, что это лучше, чем была Лига наций, и тут, по крайней мере, участвуют русские. – Мак-Грегор замолчал, опасаясь, не зашел ли он слишком далеко и не злоупотребил ли неофициальной обстановкой, в которой происходила беседа.

– Вот именно. Потому-то и начались разногласия, что тут участвуют русские. Мы чаще расходимся во мнениях, чем сходимся, и первые признаки раскола уже налицо.

– Мне казалось, что Московская конференция прошла довольно успешно, – сказал Мак-Грегор, – хотя она и не разрешила спора об Иранском Азербайджане.

– О да, там договорились о некоторых мелочах относительно Балкан, и Кларк-Керр с Гарриманом поехали в Румынию, чтобы понаблюдать за тем, как будут расширены и демократизованы правительства, но ведь это мелочи, Мак-Грегор. Такие неразрешенные вопросы, как Азербайджан и Дарданеллы, имеют несравненно большее значение, чем несколько лишних министров в правительствах балканских стран. Вот почему вопрос об Азербайджане остался открытым. И он не будет решен до тех пор, пока мы не покажем русским, что намерены придерживаться по отношению к ним твердой политики. Именно это я и собираюсь сделать.

– А нас беспокоит Иранский Азербайджан или Россия? – спросил Мак-Грегор.

У Эссекса даже сон прошел от такого наивного вопроса.

– И то и другое, – сказал он.

Мак-Грегор опять спрятался в свою раковину, и хотя Эссекс остался в общем доволен дружеской беседой со своим помощником, ему не нравилось, что тот как будто отмежевывается от возложенной на них миссии и не хочет принимать в ней никакого личного участия. Это просто нелепо, ведь именно Мак-Грегор обязан снабжать его всеми фактами и комментариями, касающимися данной политической ситуации. Правда, Эссексу удалось вызвать Мак-Грегора на непринужденный разговор, но результатом этого разговора он отнюдь не был доволен.

– Я рад, что вы поехали со мной, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Я люблю приятное общество и умные разговоры. Думается мне, мы с вами поладим.

– Да, – сказал Мак-Грегор.

– Все-таки странно, что вы хотите уйти из департамента по делам Индии.

– Разве?

– Большинство молодых людей всё бы бросили, только бы получить вашу должность.

– Я не очень-то гожусь для нее. – Мак-Грегор счел нужным дать какое-то объяснение.

Эссекс засмеялся.

– Надо вам отдать справедливость, Мак-Грегор, вы малый честный. Передайте мне, пожалуйста, кисет.

Мак-Грегор поднял с пола мягкий мешочек с табаком, вручил его Эссексу и приготовился к продолжению разговора. Вопреки его ожиданиям, разговаривать с Эссексом оказалось вовсе не так трудно, в сущности, даже очень легко. Мак-Грегор не мог бы объяснить, чего он опасается, но на всякий случай соблюдал осторожность; однако теперь он решил, что можно держаться посвободнее. Он знал Эссекса понаслышке, как знал его любой англичанин, но кто бы мог подумать, что это такой человек, который способен, разувшись, улечься на пол в русской избе и сладко похрапывать, не обращая внимания на окружающее. Мак-Грегор охотно последовал бы его примеру, но два года службы в Англо-Иранской нефтяной компании и пять лет пребывания в армии научили Мак-Грегора остерегаться людей, стоящих вне его собственного научного мира. Жизнь в замкнутом кружке англичан на иранских нефтяных промыслах не подготовила Мак-Грегора к общению с такими людьми, как Эссекс. Он всегда держался особняком, слыл в английской колонии человеком с причудами и считал, что лучше отстраниться самому, не дожидаясь, чтобы тебя выгнали.

Этот урок он твердо усвоил на промыслах, где тридцать-сорок английских семейств жили, сбившись в кучу, среди знойной пустыни, окруженные иранскими рабочими. Они жили своей строго ограниченной чисто английской жизнью и поднимали на смех каждого, кто не подходил к ней. Мак-Грегор явно не подходил к этой жизни потому, что никогда не принимал участия в спортивных играх и не посещал балы и вечера; он просто делал свое дело – и все. Поэтому над ним смеялись и говорили, что ума и учености у этого молодого человека хоть отбавляй, но кому нужны его ископаемые, когда люди заняты более важным: одни добывают нефть, другие заправляют всеми делами, проявляя максимум административного искусства и коммерческой хватки. В довершение всего Мак-Грегор дерзнул водить дружбу с теми немногими иранцами, которые работали на промыслах в качестве научных работников и лаборантов, а это уж был грех непростительный, хотя Мак-Грегор всю жизнь прожил в Иране и почти ничем не отличался от своих иранских друзей. Двух лет, проведенных на промыслах, оказалось вполне достаточно для Мак-Грегора, и, хотя работа была ему по душе, он плохо представлял себе, как вернется туда. Эти два года навсегда остались у него в памяти. Поэтому, когда он очутился в армии, он и там держался поодаль от остальных офицеров.

В армии Мак-Грегор чувствовал себя лучше, чем на промыслах, особенно вначале, в Западной пустыне, но он все-таки всегда был начеку, как сейчас с Эссексом. Эссекса Мак-Грегор особенно остерегался потому, что за все восемь месяцев своей службы в департаменте по делам Индии он так и не понял ни одного из окружавших его людей, а Эссекс принадлежал к той же породе, что и чиновники департамента, директоры иранских промыслов, майоры, полковники и генералы в армии. Но теперь Мак-Грегор увидел, что Эссекс – это полковник, с которым можно разговаривать; такой полковник иногда снисходит до беседы с вами, но сразу принимает начальнический тон, как только вы зарветесь. Мак-Грегор был уверен, что никогда не зарвется в разговоре с Эссексом, но не знал точно, чего тот ожидает от него в смысле работы. Что Эссекс ничего не понимает в Азербайджане, об этом Мак-Грегор сразу догадался. Разумеется, Эссекс сам будет решать вопрос об Азербайджане, но Мак-Грегор не желал брать на себя ни малейшей ответственности за эти решения. У него были свои представления об Азербайджане, и он подозревал, что они расходятся с представлениями Эссекса; он даже был уверен, что они весьма и весьма расходятся.

Эссекс потер одну ногу о другую.

– Как теперь называется отдел Роуленда Смита? – спросил он. – Мне давно уже не приходилось иметь дела с департаментом.

– Закавказье и Северный Иран, – ответил Мак-Грегор.

– А какие части России и Турции туда входят?

– Почти весь Кавказ до турецкой границы, за исключением Грузии, но сама Турция не входит.

– Значит, вы не занимаетесь спором о двух турецких областях, на которые претендуют русские, – Каре и еще какая-то?

– Ардаган, – подсказал Мак-Грегор.

– Вот-вот.

– Вообще наш отдел должен этим заниматься, но лично я ничего об этом не знаю.

– Неважно. – Эссекс улыбнулся и, приподнявшись, пососал трубку, поддерживая левой рукой правый локоть. – Я и не ожидал, что вы знаете, но когда мы приедем в Москву, вы при случае почитайте кое-что об этом.

– Разве вопрос о Турции будет обсуждаться? – спросил Мак-Грегор.

– Возможно. У меня привычка – все пускать в ход. Мы против каких бы то ни было притязаний России на Турцию и мы намерены пресечь их в зародыше. Но если нам удастся помешать русским и прекратить беспорядки в Азербайджане – с нас хватит. Как вы думаете, удастся?

– Помешать русским или прекратить беспорядки? – спросил Мак-Грегор.

– Это одно и то же. Разве нет? – спросил Эссекс.

– Может быть, и нет, – сказал Мак-Грегор.

– Вот как? Вы в этом сомневаетесь?

– В Азербайджане и раньше бывали восстания, – сказал Мак-Грегор.

– Россия устраивала восстания! – сказал Эссекс.

– Не всегда.

– Во всяком случае, относительно этого восстания у нас нет никаких сомнений, – сказал Эссекс, – так что бросьте об этом думать. Надеюсь, милейший, вы это запомните.

Мак-Грегор кивнул, и на том разговор их оборвался, потому что за ними пришла машина. Когда затерянное в снегу почтовое отделение осталось позади, Эссекс уселся поудобнее и приготовился к долгой езде по скользким дорогам. Приключение подходило к концу, и Эссекс не жалел об этом. Ему очень хотелось спать, хотелось раздеться и лечь в постель.

– Надеюсь, что наша задержка в пути никого не встревожит, – сказал он. – Вы женаты?

– Нет, – ответил Мак-Грегор.

– И я, слава богу, нет, – проговорил Эссекс. – А то газеты всегда такого наплетут. Я уверен, в них уже появилось сообщение, что мы, мертвые, валяемся в снегу. Ну, я, пожалуй, вздремну немного. – Эссекс подвинулся в угол машины. – Разбудите меня, Мак-Грегор, когда Москва будет близко. Люблю въезжать в чужой город ночью… Впрочем, может быть, вы сами хотите поспать?

– Я не могу спать в машине, – ответил Мак-Грегор.

– Это потому, что вы не даете себе воли, – сказал Эссекс. Он снова подумал, как странно, что Мак-Грегор хочет вернуться к своей никому неизвестной области геологии. Вот уж чего он, Эссекс, никогда бы не сделал. Его собственное вступление на дипломатическое поприще мало чем отличалось от начала карьеры Мак-Грегора. Так, например, Эссекс не принадлежал к семье дипломатов. Эссексы были придворными с той поры, как существует английский двор. В течение короткого времени, каких-нибудь ста лет, они носили титул графов Кадикских. Этот титул – первый в Англии иностранный титул – был учрежден специально для них в 1190 году; Ричард Львиное Сердце пожаловал его своему конюшему, лорду Гарольду Эссексу, в награду за крестовый поход на кадикских мавров, который принес английскому престолу богатую добычу в виде золотой утвари этих нехристей. К несчастью, королева Елизавета, когда ей, в ее коварной игре с Филиппом II, снова понадобилось умиротворить испанского короля, отобрала графский титул у дома Эссексов, и этой обиды Эссексы не простили Елизавете и по сей день. С тех пор они были просто лорды – и больше ничего. Эссексу осточертело говорить назойливым янки и невежественным иностранцам, что он не граф Эссекский и даже никем не приходится графам Эссекским: ни родственником, ни свойственником. Он объяснял, что Эссекс – это его фамилия, и любил добавлять, что она была известна задолго до того, как появился первый граф Эссекский. К тому же род Эссексов имел свою собственную историю, славную бранными подвигами и придворными интригами. Но единственным дипломатом среди них – если не считать отца Эссекса, который время от времени оказывал услуги королю Эдуарду, – был некий Эссекс, посланный Георгом III в Турцию, дабы уговорить турок начать войну против России. Миссия эта кончилась тем, что его сгноили в стамбульской крепости «Семь башен», предназначенной султаном для подозрительных и требовательных чужеземцев. Преклонение перед этим предком, в сущности, и явилось единственной причиной, почему Эссекса потянуло к дипломатической деятельности, но с первых же шагов на этом поприще он почувствовал, что лучшего и желать нельзя; он никак не мог понять Мак-Грегора, явно упускавшего свое счастье. Среди этих размышлений Эссекс заснул, а Мак-Грегор, протерев запотевшее стекло, глядел на проносившиеся мимо бесконечные ровные поля и темные лесные массивы, пока не показались окраины Москвы.

До сих пор ничто не выдавало близости города, а тут вдруг сразу засверкали городские огни и потянулись мимо фабричные корпуса. Мак-Грегор разбудил Эссекса, и они вместе стали смотреть, как вокруг них вырастают темные очертания Москвы, ее неосвещенные здания, широкие улицы, бульвары с обнаженными деревьями. Покуда они не доехали до центра, Москва казалась им похожей на всякий другой город, только немного просторнее и темнее. Машина катила по булыжной мостовой вдоль трамвайной линии, мимо ярких светофоров.

– Просторно здесь, – сказал Эссекс, глядя на большую, запорошенную снегом площадь, по краю которой тянулась кремлевская стена.

Мак-Грегор никогда не видел такой большой городской площади и спросил пилота по-русски, не это ли Красная площадь. Пилот ответил, что нет, Красная площадь будет сейчас. Машина, поднявшись по короткому отлогому склону, уже въезжала в широкий четырехугольник.

– Вот она, – сказал пилот. – Вот Красная площадь.

Пока машина мчалась по площади, они успели взглянуть на кремлевские башни, увенчанные яркими рубиновыми звездами. На миг промелькнул темный мавзолей Ленина, обрамленный голубыми елями; затем храм Василия Блаженного – небольшая затейливая церковь с витыми куполами. Машина миновала мост современной конструкции, свернула на набережную, покатила вдоль белой, скованной льдом реки и въехала в открытые ворота британского посольства. Как только она остановилась, на ступеньки подъезда, потирая руки, вышел человек в летных сапогах.

– Лорд Эссекс? – спросил он.

– Да.

– Моя фамилия Мелби, сэр. Сэр Френсис просил меня передать вам сбои извинения, что он вас не дождался, но мы не знали точно, когда вы приедете. Русские сообщили нам только, что вы на пути сюда – и больше ничего. Мы приготовили вам комнату. Вы не пострадали, это верно?

– Нет, Мелби, мы, как видите, уцелели. Знакомьтесь, это Мак-Грегор. – Мак-Грегор и Мелби пожали друг другу окоченевшие пальцы.

– Для вас, Мак-Грегор, приготовлена комната в моей квартире, – сказал Мелби.

Вещи сняли с машины, и русский солдат внес в подъезд три чемодана и плоский металлический ящик с документами. Пилот попрощался с ними за руку и извинился за аварию и причиненные ею неудобства. Мелби повел Эссекса наверх, а Мак-Грегор остался ждать в теплом, обшитом панелью холле.

– Благодарю вас, Мелби. – сказал Эссекс, окинув взглядом бледноголубую спальню. Потом он внимательно посмотрел на Мелби, стараясь определить, что тот собой представляет. Это был сорокалетний мужчина, с брюшком, не старавшийся казаться моложе своих лет. Он тоже разглядывал Эссекса сквозь толстые стекла роговых очков, а Эссекс прикидывал в уме, кто он такой: первый секретарь, второй секретарь или один из советников.

– Ванная вот тут, – сказал Мелби, показывая на узкую дверь в углу.

– Мне очень совестно, что вы из-за меня не ложились, – сказал Эссекс.

– Пустяки, сэр. Я не хотел, чтобы сэр Френсис засиживался слишком поздно.

– Разумеется. Я очень рад, что сэр Френсис не дожидался меня.

– Вам больше ничего не нужно?

– Нет.

– Тогда спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи, Мелби.

– И добро пожаловать в Москву, лорд Эссекс.

– Спасибо.

Мелби вышел и бесшумно притворил за собой дверь. Эссекс открыл свой американский чемодан, бросил на кровать шелковую пижаму и расстегнул молнию на сумке с туалетными принадлежностями, которую его лакей Эванс предусмотрительно положил на самый верх. Он достал зубную щетку, почистил зубы и умылся горячей водой, наличие которой было весьма приятным сюрпризом, а затем с удовольствием улегся на тонкие бредфордские простыни и заснул.



ГЛАВА ВТОРАЯ



Пока сэр Арчибальд Кларк-Керр ездил в Румынию и в Лондон, английское посольство в Москве возглавлял сэр Френсис Дрейк, полномочный представитель в ранге посланника. Он пригласил Эссекса и Мак-Грегора к завтраку и теперь молча стоял перед камином в библиотеке, помещавшейся на первом этаже, и поджидал Эссекса. Мак-Грегор, умытый и приглаженный, уже сидел на диване возле камина и грыз себя за то, что пришел точно в назначенный час, до появления Эссекса. Конечно, это пустяки, но все-таки он чувствовал бы себя лучше в этой типично английской комнате, приди он сюда вместе с Эссексом.

Мак-Грегор никогда в жизни не бывал ни в одном посольстве, но он ожидал увидеть именно такую комнату – просторную, теплую, с двумя высокими окнами. Книг было ровно столько, сколько требуется, чтобы оправдать название «библиотеки». Обшивка из полированного дуба сплошь покрывала стены – от застланного ковром пола до потолка, который поддерживали тесаные дубовые балки. Камин тоже был облицован дубом, а внутри выложен белым мрамором. На стенах висели большие портреты трех или четырех поколений английских королей, по крайней мере, так показалось Мак-Грегору. Впрочем, он был не совсем в этом уверен, ибо знал в лицо только короля Георга и королеву Марию. Он медленно, внимательно рассматривал каждый портрет и чувствовал, что сэр Френсис Дрейк смотрит на него так, словно только сейчас заметил его присутствие. Когда Мак-Грегор вошел, Дрейк пожал ему руку, сказал несколько вежливых слов – и все. Мак-Грегор перевел взгляд с портретов на Дрейка, любопытствуя, почему тот за ним наблюдает. Дрейк отвел глаза и продолжал стоять неподвижно, чистенький и аккуратный, в черном пиджаке, брюках в полоску и галстуке бабочкой. Мак-Грегор искренне обрадовался, когда в комнату вошел Эссекс.

– Хэлло, Френсис, – бодро приветствовал он Дрейка. – Рад видеть вас.

– Доброе утро, Гарольд, – чинно проговорил Дрейк. – Как вы себя чувствуете?