Лев Николаевич
Толстой


Полное собрание сочинений. Том 64


Письма





Государственное издательство

художественной литературы

Москва — 1953



Электронное издание осуществлено

компаниями ABBYY и WEXLER

в рамках краудсорсингового проекта

«Весь Толстой в один клик»





Организаторы проекта:

Государственный музей Л. Н. Толстого

Музей-усадьба «Ясная Поляна»

Компания ABBYY





Подготовлено на основе электронной копии 64-го тома

Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, предоставленной

Российской государственной библиотекой





Электронное издание

90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого

доступно на портале

www.tolstoy.ru



Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам

report@tolstoy.ru

Предисловие к электронному изданию

Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928—1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л. Н. Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л. Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru.

В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого.



Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»

Фекла Толстая





Перепечатка разрешается безвозмездно.





1887—1889





ПОДГОТОВКА ТЕКСТА И КОММЕНТАРИИ







ПРЕДИСЛОВИЕ

Письма Л. Н. Толстого восьмидесятых годов составляют в Полном собрании сочинений два тома — шестьдесят третий (письма 1880—1886 гг.) и шестьдесят четвертый (письма 1887—1889 гг.)¹.

Вся многогранная деятельность Толстого — художника, мыслителя, публициста нашла отражение в его всеобъемлющей переписке. Письма, наряду с дневниками, дают ценнейший материал для характеристики литературных и общественных взглядов писателя.

Канун восьмидесятых годов ознаменовался смелым и решительным разрывом Толстого с идеологией дворянского класса. В письмах этого периода отражены новые идейные и творческие искания Толстого, коренной поворот в его оценке всех явлений жизни общества с позиций патриархального крестьянства. Как и в литературном наследии Толстого, в письмах красной нитью проходит суровая критика помещичье-буржуазного строя царской России, гневное обличение мирового капитализма, с его колониальным грабежом и национальным порабощением зависимых стран и народов, глубочайшие раздумья великого художника о роли и значении науки, искусства и литературы в жизни общества. Вместе с тем именно в эти годы со всей остротой обнаружились «кричащие противоречия» Толстого — художника, мыслителя и проповедника, в жизни и творчестве которого сочетались, с одной стороны, самая гневная и все отвергающая критика капитализма и дворянского землевладения, а с другой — настойчивая проповедь евангельских истин, непротивленчества, незлобивости и покорности, отрицание политической борьбы масс против угнетателей.

1

Перелом в мировоззрении Толстого, его переход на позиции патриархального крестьянства имел глубоко социальный характер: он был своеобразным идеологическим отражением острой ломки «всех «старых устоев» деревенской России»².

Наблюдая жизнь господствующих классов и простого народа, Толстой все глубже познавал несправедливость существующего строя, обрекавшего трудящихся на нищету, голод, вымирание. В своих произведениях он с гневной критикой обрушился на экономические и политические порядки помещичье-капиталистической России.

Социально-обличительная направленность характеризует такие произведения восьмидесятых годов, как драма «Власть тьмы» (1886), комедия «Плоды просвещения» (1889) и начатый в 1889 году крупнейший социальный роман XIX века — «Воскресение» (закончен в 1899 году). В повестях «Смерть Ивана Ильича» (1884—1886) и «Холстомер» (1885) Толстой разоблачил лживую мораль дворянско-чиновничьего общества, в котором все отношения между людьми построены на холодном эгоистическом расчете, выгоде, корысти, угнетении человека человеком. В «Крейцеровой сонате» (1887—1889), в «Дьяволе» (1889—1890) он показал распад буржуазной семьи, паразитизм дворянского сословия.

В восьмидесятые и последующие годы Толстой критикует помещичье-капиталистический строй с «такой силой чувства, такой страстностью, убедительностью, свежестью, искренностью, бесстрашием в стремлении «дойти до корня», найти настоящую причину бедствий масс, что эта критика действительно отражает перелом во взглядах миллионов крестьян, которые только что вышли на свободу из крепостного права и увидели, что эта свобода означает новые ужасы разорения, голодной смерти, бездомной жизни среди городских «хитровцев» и т. д.»³.

Правительство отвечало на критику Толстого цензурными расправами над его произведениями. В 1886 г. Толстой писал Т. М. Бондареву: «Пока я... по шерсти гладил — все мои книжки хвалили и печатали, и царь читал, и хвалил; но как только я захотел... показывать людям, что они живут не по закону, так все на меня опрокинулись. Книжки мои не пропускают и жгут, и правительство считает меня врагом своим»⁴. Однако ни цензурные запреты, ни разнузданная травля реакционной печати не смогли заглушить гневный голос Толстого-обличителя.

Тема обличения помещичье-буржуазного строя и его основы — частной собственности — находит широкое отражение в переписке Толстого восьмидесятых годов. «Собственность есть самый прочный и страшный соблазн, — писал Толстой В. И. Алексееву, — я постоянно о нем думаю и борюсь с его хитростями. Мне кажется, что против этого соблазна и всех бесконечных усложнений, связанных с ним, есть только одно средство: совершенное непризнавание его в принципе»⁵. Тогда же Толстой заявлял, что «отрицает то, что мешает жить,... безобразие государственности, войн, судов, собственности»⁶.

Исключительный интерес представляют суждения Толстого о западноевропейской и американской «цивилизации». Критика этой «цивилизации» достигает в восьмидесятые и последующие годы жизни и творчества писателя сокрушительной силы. Толстой разоблачает эксплуататорскую сущность экономического и государственного буржуазного строя. Он вскрывает антинародный характер буржуазной науки и культуры, философии и морали, искусства и литературы. «Рабство, — пишет Толстой в трактате «Так что же нам делать?», — давно уже уничтожается. Оно уничтожилось и в Риме, и в Америке, и у нас, но уничтожились только слова, а не дело... Там же, где есть, как и во всех европейских обществах, люди, пользующиеся посредством насилия трудами тысяч людей... там есть рабство в страшных размерах»⁷. Толстой указывает, что в условиях капитализма «миллионы народа гибнут физически и нравственно в рабстве у фабрикантов»⁸. Бедственное положение трудящихся он объясняет самой природой капиталистического строя, паразитизмом эксплуататорских классов. «Ведь мы все знаем, — пишет он, — что о рабочем человеке если и думали... капиталисты..., то только в том смысле, как бы вытянуть из него последние жилы. И как мы видим,... и в Европе, и в Америке вполне достигли этого»⁹. Трезво оценивая растущее обострение антагонистических отношений между господствующими классами и народными массами, Толстой пишет: «Рабочая революция... не только грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как разными хитростями на время отстрочиваем ее взрыв»¹⁰.

Отрицательное отношение к буржуазному Западу особенно ярко проявляется в письме Толстого к Ромэну Роллану (октябрь 1887 г.). Критикуя капиталистические порядки на Западе, Толстой говорит о тех мучениях, которые испытывают в этих странах трудящиеся, низведенные до положения рабов. Он требует привлечь к физическому труду тунеядцев-буржуа и помещиков. «Ручной труд в нашем развращенном обществе, — пишет Толстой, — ...является обязательным для нас единственно потому, что главный недостаток этого общества состоял и до сих пор состоит в освобождении себя от этого труда и в пользовании, без всякой взаимности, трудом бедных, невежественных, несчастных классов, являющихся рабами, подобными рабам древнего мира»¹¹. Толстой утверждает нравственное правило: «требовать от других как можно меньше и давать другим как можно больше»¹². И хотя это «правило» было в условиях буржуазного строя утопическим пожеланием, сам протест Толстого против изнурительного, подневольного труда свидетельствовал о его глубоком сочувствии народу, влачащему тяжелое бремя капиталистического гнета.

Существование капиталистического рабства всячески прикрывала и затушевывала буржуазная наука, изобретая различные «теории», оправдывавшие эксплуататорский строй. Толстой уличает эту науку в апологии капитализма и поддержке векового обмана народа. Он высмеивает ложь и фальшь либералов, которые «любят расчесывать свое сострадание к бедности и невежеству народа, продолжая жить на его шее и чуждаясь его». Толстой с горечью пишет о «страшной дикости, в которой живет народ»¹³. Он указывает на то, что бедственное положение народа не интересует буржуазных ученых и художников.

Резко осуждает Толстой «тех, которые защищают нелепый принцип науки для науки и искусства для искусства»¹⁴. Он выступает против «царствующей, самой модной философии Шопенгауэра и Гартмана»¹⁵, утверждавших пессимизм и мракобесие. Кумира современных снобов и эстетов, Шопенгауэра, Толстой именует «талантливым пачкуном»¹⁶ и со всей резкостью осуждает его пессимизм: «Пессимизм, в особенности, например, Шопенгауэра, всегда казался мне не только софизмом, но глупостью, и вдобавок глупостью дурного тона... Мне всегда хочется сказать пессимисту: «если мир не по тебе, не щеголяй своим неудовольствием, покинь его и не мешай другим»¹⁷. Говоря о философии Гегеля, о позитивизме Конта, «законе» Мальтуса, пессимизме Шопенгауэра, Толстой высмеивает буржуазных социологов и философов, которые точно так же, как богословы, талмудисты, «вывихивают себе мозги и становятся скопцами мысли. И точно так же, по мере оглупения, приобретают самоуверенность, лишающую их уже навсегда возможности возврата... к простому, ясному и общечеловеческому мышлению»¹⁸.

В своем письме к Ромэну Роллану Толстой критикует ученых и художников, деятельность которых не приносит никакой пользы народу: «То, что они производят, не стоит того, что они потребляют»¹⁹. Обличая буржуазных ученых и художников, Толстой требует от людей науки и искусства «служить народу так, как они теперь ставят себе целью служить правительствам и капиталистам»²⁰.

2

В публицистике, художественных произведениях и особенно в письмах восьмидесятых годов немалое место занимают и реакционные, религиозно-философские идеи и суждения Толстого, свидетельствуя о глубокой противоречивости его взглядов, о его неумении найти подлинные средства борьбы с социальным злом.

«...Горячий протестант, страстный обличитель, великий критик, — писал о Толстом В. И. Ленин, — обнаружил вместе с тем в своих произведениях такое непонимание причин кризиса и средств выхода из кризиса, надвигавшегося на Россию, которое свойственно только патриархальному, наивному крестьянину, а не европейски-образованному писателю»²¹. Отвергая правительственные и полицейские репрессии, Толстой вместе с ними отрицает всякое «насилие» вообще — и революционную освободительную борьбу народа против самодержавия, хотя и допускает, что «нельзя насилием не разрушать существующий безобразный беспорядок, называемый порядком»²². Он отвергает всякую общественную деятельность, если она противоречит христианскому учению. Выступая в защиту «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя, он полемизирует с Белинским. Говоря о Гоголе, он восхищается «в высшей степени трогательным и значительным житием и поученьями подвижника нашего цеха, нашего русского Паскаля»²³.

В ряде писем восьмидесятых годов Толстой настойчиво внушает своим корреспондентам непротивленческие идеи: «...никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику не сделать неприятного, а постараться полюбить их и заставить себя полюбить»²⁴. В качестве универсального средства объединения и обновления человечества Толстой предлагает своим многочисленным корреспондентам «любовь к богу». Развивая эти свои мысли, он в письме О. Н. и Ф. Э. Спенглерам указывает на возможность борьбы со злом «любовью деятельною».²⁵ Он рекомендует свои «рецепты» спасения человечества, не сознавая, что они являются бесплодной утопией в обществе, раздираемом классовыми противоречиями.

Крайне противоречивы взгляды Толстого и в вопросах семьи и брака. Разоблачая и осуждая распад семьи, «холодный расчет» как основу буржуазного брака, Толстой становится на ложный путь, когда утверждает, как «выход», аскетизм, безбрачие и целомудрие (письмо к А. Г. Холлистеру²⁶ и др.).

Слабые стороны мировоззрения Толстого проявились и в его отношении к земледельческим общинам и «обществам трезвости», которым он придавал большое значение в преобразовании жизни и поэтому оказывал горячую поддержку. Известно, что пропаганда толстовского учения в народе путем организации этих обществ, попытки «кающихся дворян» и интеллигентов личным примером доказать жизненность учения Толстого потерпели крах. Это ясно увидел и сам Толстой. Однако он не сделал из этого вывода о несостоятельности своего религиозно-нравственного учения. Отстаивая отвлеченные «истины» этого учения, он выдвинул и в течение многих лет защищал ложный принцип о необязательности изменения внешних условий жизни: дворец и изба — одинаково равны, дело лишь в том, как человек служит своему идеалу — богу.

В то же время Толстой не мог не замечать нежизненности своей теории, и в письмах, как и в дневниках, часто говорил о том, как трудно ему иногда следовать правилам «христианского учения». В письме к H. Л. Озмидову Толстой откровенно признается, что он чувствует себя бессильным в столкновениях со своими идейными противниками. «Упрекаю себя за то, — пишет он, — что не умею — не убеждать, а побеждать людей той непобедимой силой, которая дана нам. Один ходишь, думаешь и как будто чуешь в себе зарождение этой силы; кажется, сойдусь с человеком и сейчас залью его, заполню этой непобедимой силой, зарождающейся во мне, а приступишь к делу, сойдешься с ним, и вместо несокрушимого меча, который, казалось, держишь в руках, оказывается гибкий, хрупкий росточек, который тут же, при первой схватке, и сломаешь, и бросишь, затопчешь»²⁷.

В упорных исканиях смысла жизни и средств избавления человечества от социальной несправедливости Толстым руководило великое чувство любви к людям. Он глубоко верил в то, что «искренно ищущий истину» непременно встретит на своем пути «людей из всех частей света, разных национальностей и вероучений»²⁸. Однако той истины, которая действительно может объединить угнетенные народы всех стран в их борьбе против капиталистического строя, Толстой не нашел.

3

Большой интерес для изучения эволюции литературных взглядов Толстого и его творческих устремлений в восьмидесятые годы представляют письма, в которых он говорит о своей работе над художественными и публицистическими произведениями, высказывает суждения о творческом процессе и приемах совершенствования художественной формы литературных произведений, делает замечания о творчестве молодых, начинающих писателей.

Ряд писем, публикуемых в 64 томе, имеет прямое отношение к творческой истории романа «Воскресение». В письме от июня 1887 года к П. И. Бирюкову находится первое упоминание о сюжете «Коневского рассказа»: Толстой просит напомнить А. Ф. Кони о его обещании написать рассказ для «Посредника» и замечает, что ждал от этого рассказа «многого, потому что сюжет прекрасный»²⁹. Некоторое время спустя Толстой сам решил обработать этот сюжет и просил П. И. Бирюкова узнать у Кони, «начал ли он писать обещанный рассказ для Посредника, а если нет, то отдаст ли он... тему этого рассказа. Очень хороша и нужна»³⁰. Наконец в письме, адресованном непосредственно А. Ф. Кони, Толстой сообщал: «Историю Они и ее соблазнителя я одно время хотел написать, т. е. воспользоваться этим сюжетом, и о разрешении этого просил узнать у вас. Но вы ничего не написали об этом»³¹. А. Ф. Кони, как известно, не только разрешил воспользоваться сюжетом, но и со своей стороны просил Толстого написать на эту тему рассказ. Тема «Коневской повести» глубоко заинтересовала Толстого. С точки зрения своих новых, определившихся в восьмидесятые годы, взглядов он намерен был решить в повести проблему нравственного «воскресения» дворянина, порвавшего с привычными взглядами своей среды. Вместе с тем история, рассказанная Кони, явилась сюжетным зерном большого социально-обличительного романа, о котором мечтал Толстой. 12 марта 1889 года он писал Г. А. Русанову: «Иногда хочется все-таки писать и, представьте себе, чаще всего именно роман, широкий, свободный, вроде «Анны Карениной», в который без напряжения входило бы всё, что кажется мне понятым мною с новой, необычной и полезной людям стороны»³².

Некоторые письма связаны с историей печатания и постановки драмы «Власть тьмы». Так, например, в 1887 г. Толстой отвечает на письма А. Потехина, обращавшегося за советами о постановке «Власти тьмы» в Петербурге, на письмо актера П. М. Свободина, исполнявшего роль Акима. В письме H. Н. Страхову Толстой выражает возмущение цензурной волокитой с печатным разрешением «Власти тьмы». В письмах П. И. Бирюкову, H. Н. Страхову, Г. А. Русанову содержатся интересные свидетельства о работе над «Крейцеровой сонатой».

Во второй половине восьмидесятых годов в творческой биографии Толстого открывается новая страница его борьбы за дальнейшее развитие критического реализма в литературе. Толстой считает теперь, что цель художественного творчества — защита интересов народа, угнетенных масс трудящихся. Именно это требование и обусловило социально-обличительный пафос его произведений.

В эволюции идейных и эстетических взглядов Толстого в восьмидесятые годы большое место занимают вопросы народности искусства и литературы. Эти вопросы приобрели особую остроту в связи с новыми социально-политическими взглядами писателя.

Толстой с беспощадной резкостью отрицает образование для избранных, которое «содержит больше чем наполовину зла и обмана»³³, отрицает «господское искусство», чуждое и непонятное народу. У писателя возникают замыслы широкой просветительской деятельности среди народа, проекты «составления книг, излагающих основы наук... для самообучения самых даровитых и склонных к известному роду знаний людей из народа»³⁴.

В своих эстетических требованиях Толстой основное внимание обращает на удовлетворение и воспитание вкусов народа. «Искусство, если оно искусство, — утверждает Толстой, — должно быть доступно всем»³⁵. А. И. Эртелю он советует: «Попытайтесь написать рассказ, имея в виду только читателя из народа... Обращаться исключительно к народу очень поучительно и здорово»³⁶. Толстой как художник ориентируется сам и ориентирует других писателей не на читателя интеллигента или представителя высших классов, а на «грамотного крестьянина», то есть на народные массы. «Воображаемый читатель, для которого вы пишете, — обращается он к Ф. А. Желтову, — должен быть не литератор, редактор, чиновник, студент и т. п., а 50-летний хорошо грамотный крестьянин. Вот тот читатель, которого я теперь всегда имею перед собой и что и вам советую. Перед таким читателем не станешь щеголять слогом, выражениями, не станешь говорить пустого и лишнего, а будешь говорить ясно, сжато и содержательно»³⁷. Эти высказывания Толстого могли бы стать эпиграфом к лучшим его произведениям позднего периода, в которых с исключительной правдивостью изображена жизнь господствующих классов и угнетенного русского крестьянства.

Проблемы искусства, его содержания и общественного значения находят широкий отклик в письмах Толстого. Так, обращаясь к художнику H. Н. Ге, он высказывает мысль о том, что писатель и художник должны не только уметь писать и знать «что писать», но «в одно и то же время читать или смотреть и самым строгим судом судить себя»³⁸. «Признаками истинного таланта» он называет «правдивость и чувство меры»³⁹.

Со всей резкостью восстает Толстой против натуралистического копирования действительности и требует от художника не только изображать, но и судить жизнь — с точки зрения «того, что должно быть». «Писателю-художнику, кроме внешнего таланта, надо две вещи, — пишет он П. И. Бирюкову, — первое — знать твердо, что должно быть, а второе — так верить в то, что должно быть, чтоб изображать то, что должно быть, так, как будто оно есть, как будто я живу среди него»⁴⁰. В этом глубоком по проникновению в сущность искусства определении есть, однако, и своя слабая сторона, обусловленная противоречиями социальных и этических взглядов Толстого. Утопические идеи религиозно-нравственного «учения» определяли в значительной степени положительную программу писателя, нашедшую наиболее полное выражение в таких его произведениях 80-х годов, как «народные рассказы». Изображение правды жизни подчинено в этих рассказах показу именно того, что, по мнению моралиста Толстого, «должно быть».

Большой интерес представляют письма, в которых содержатся высказывания Толстого о русских писателях: Герцене, Тургеневе, Салтыкове-Щедрине, Достоевском и других. Приглашая М. Е. Салтыкова-Щедрина принять участие в изданиях «Посредника», Толстой писал ему: «У вас есть все, что нужно — сжатый, сильный, настоящий язык, характерность, оставшаяся у вас одних, не юмор, а то, что производит веселый смех, и по содержанию — любовь и потому знание истинных интересов жизни народа»⁴¹. Художнику H. Н. Ге Толстой писал о значении Герцена: «Всё последнее время читал и читаю Герцена... Что за удивительный писатель. И наша жизнь русская за последние 20 лет была бы не та, если бы этот писатель не был скрыт от молодого поколения. А то из организма русского общества вынут насильственно очень важный орган»⁴².

Письма, напечатанные в 63 и 64 томах, представляют богатый материал, характеризующий Толстого как внимательного редактора и заботливого наставника молодых, начинающих писателей. Читая произведения молодых писателей, Толстой внимательно анализировал их. Так по поводу рассказа Ф. Ф. Тищенко «Грешница» он писал автору: «С первых же страниц я заметил в вашем рассказе достоинства: живого, образного описания событий и недостатки, почерпнутые вами из нашей господской и ничтожной литературы: 1) непоследовательность рассказа... и 2) ненужные эпитеты и украшения, и округления слога, которые только расхолаживают впечатление. Читая дальше, я заметил, что рассказ ведется с знанием быта и верным описанием и с чувством, но те же недостатки украшения слога, иностранных слов — «горизонт» и т. п. и, кроме того, недостаток полной естественности». Толстой советует Тищенко «иметь в виду не исключительную публику образованного класса, а всю огромную массу рабочих мужчин и женщин». Он предостерегает писателя от дурного влияния «господской отрицательной и байронической литературы»⁴³. В другом письме к Тищенко Толстой, отмечая успех его повести «Несчастные» (напечатана под заглавием «Семен сирота и его жена»), указывает на недостатки: «Жизни людей не видно, а видно, что автор рассказывает то, чего никогда не было; видно даже, что ему самому скучно заниматься этим пустым делом... Живите жизнью описываемых лиц, — советует Толстой молодому автору — описывайте в образах их внутренние ощущения; и сами лица сделают то, что им нужно по их характерам сделать, то есть сама собою придумается, явится развязка, вытекающая из характера и положения лиц»⁴⁴.

Толстой настойчиво предостерегал начинающих писателей от стремления «сказать в одном рассказе все. Это всегдашний камень преткновения не имеющих привычки писать»⁴⁵. Получив рукопись рассказа от студента М. М. Лисицына и прочитав ее, он откровенно отвечает: «Я не заметил и признака того, что называют неправильно талантом и что я называю самобытностью... Бросьте это занятие»⁴⁶. Особенно внимательно следил Толстой за промахами в изображении внутреннего мира героев. «Получил вашу повесть и прочел, — писал он Ф. Ф. Тищенко по поводу его повести «Семен сирота и его жена». — ...Вот недостатки: всё растянуто, в особенности описание душевного состояния Семена после измены жены. Сцена перед зеркалом и длинна и искусственна. А между тем недостаточно ясны перевороты, происходящие в душе Семена: сначала злобы, потом отчаяния, потом успокоения и наконец решимость вернуть жену. Всё это надо бы, чтобы совершалось в событиях, а не только бы описывалось. У вас есть попытки приурочить эти перевороты к событиям, но не всегда удачно». И здесь же высказана мысль, относящаяся к работе самого Толстого над языком и стилем художественного произведения: «Я люблю то, что называют неправильностью, — что есть характерность»⁴⁷.

В одном из писем Толстой высказывает свое отношение к поэзии. Он советует писать стихами лишь в том случае, если мысль «не калечится рифмой», а требует «больше сжатости, силы, законченности»⁴⁸.

Письма Толстого свидетельствуют об исключительном внимании великого русского писателя к языку художественных произведений, публицистики, научно-популярных статей. В письме П. И. Бирюкову, говоря о предполагавшемся издании «Народного журнала», Толстой требует обратить особенное внимание на язык журнала: «Язык надо бы по всем отделам держать в чистоте — не то, чтобы он был однообразен, а напротив — чтобы не было того однообразного литературного языка, всегда прикрывающего пустоту. Пусть будет язык Карамзина, Филарета, попа Авакума, но только не наш газетный. Если газетный язык будет в нашем журнале, то все пропало»⁴⁹.

Много раз предостерегал Толстой молодых писателей от несерьезного отношения к писательскому труду. «Это великое дело и нельзя его делать шутя», — писал он и настойчиво подчеркивал необходимость упорного труда над художественным произведением: «Надо, главное, не торопиться писать, не скучать поправлять, переделывать 10, 20 раз одно и то же»⁵⁰. В этих высказываниях заключен громадный опыт «гениального художника, давшего не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы»⁵¹.

М. Зозуля

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

В настоящий том входят 312 писем Л. Н. Толстого; 105 писем за 1887 г., 70 писем за 1888 г., 137 писем за 1889 г. Из них 116 писем печатаются впервые. 215 писем печатаются по автографам и подлинникам, 2 — по фотокопиям, 2 — по факсимиле, 83 — по копиям и 10 — по печатным источникам.

Публикация писем по автографам не оговаривается; публикация по другим источникам (копиям, печатным текстам и т. п.) каждый раз оговаривается.

При воспроизведении текста писем Л. Н. Толстого соблюдаются следующие правила.

Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, то есть в случаях различного написания одного и того же слова все эти различия воспроизводятся (напр., «тетенька» и «тетинька»).

Ударения в «что» и других словах, поставленные самим Толстым, воспроизводятся и оговариваются в сноске.

Условные сокращения типа «к-ый», вместо «который», раскрываются, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый».

Слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: т. к. — т[ак] к[ак]; б. — б[ыл].

Не дополняются общепринятые сокращения: и т. п., и пр., и др.

Описки (пропуски и перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда есть сомнение, является ли данное написание опиской.

Слова, написанные явно по рассеянности дважды, воспроизводятся один раз, но это оговаривается в сноске.

На месте не поддающихся прочтению слов ставится: [1 неразобр.] или [2 неразобр.], где цифры обозначают количество неразобранных слов.

В случаях написания слов или отдельных букв поверх написанного или над написанным (и зачеркнутым) обычно воспроизводятся вторые написания без оговорок, и лишь в исключительных случаях делаются оговорки в сноске.

Из зачеркнутого воспроизводится в сноске лишь то, что необходимо для понимания текста, причем знак сноски ставится при слове, после которого стоит зачеркнутое.

Написанное в скобках воспроизводится в круглых скобках.

Подчеркнутое воспроизводится курсивом.

В отношении пунктуации приняты следующие правила:

1) воспроизводятся все точки, знаки восклицательные и вопросительные, тире, двоеточия и многоточия, кроме случаев явно ошибочного написания; 2) из запятых воспроизводятся лишь поставленные согласно с общепринятой пунктуацией; 3) ставятся все знаки (кроме восклицательного) в тех местах, где они отсутствуют с точки зрения общепринятой пунктуации, причем отсутствующие тире, двоеточия, кавычки и точки ставятся в самых редких случаях; 4) при воспроизведении многоточий ставится столько же точек, сколько стоит их у Толстого.

Воспроизводятся все абзацы. Делаются отсутствующие абзацы в тех местах, где начинается разительно отличный по теме и характеру от предыдущего текст, причем каждый раз делается оговорка в сноске: Абзац редактора. Знак сноски ставится перед первым словом сделанного редактором абзаца.

Письма, публикуемые впервые, или те, которые печатались лишь в отрывках или переводах, обозначены звездочкой *.

Все даты по 31 декабря 1917 г. приводятся по старому стилю, а с января 1918 г. по новому стилю.

В примечаниях приняты условные сокращения:

AЧ — Архив В. Г. Черткова в Государственном музее Л. Н. Толстого АН СССР (Москва).

Б, II, III — П. И. Бирюков, «Лев Николаевич Толстой. Биография», т. II, изд. 3-е, М. 1923; т. III, изд. 1-е, Берлин 1921, изд. 2-е, М. 1922.

«Летописи», 2, 12 — «Государственный литературный музей.

Летописи. Книга вторая. Л. Н. Толстой», М. 1938; «Государственный литературный музей. Летописи. Книга двенадцатая. Л. Н. Толстой. Том II», М. 1948.

ПС — «Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым», изд. Общества Толстовского музея, СПб. 1914.

ПТ — «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой», СПб. 1911.

ПТС, I, II — «Письма Л. Н. Толстого», собранные и редактированные П. А. Сергеенко, изд. «Книга», I — 1910; II — 1911.

Соч. М. 1911 — «Сочинения гр. Л. Н. Толстого», тт. I—XX, М. 1911.

«Спелые колосья» — «Л. Н. Толстой. Спелые колосья. Сборник мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Л. Н. Толстого», изд. М. К. Элпидина, Carouge Genève 1894—1896. Выпуск 1-й — 1894, выпуск 2-й — 1895, выпуск 3-й — 1895, выпуск 4-й — 1896.

ТГ — «Л. Н. Толстой и H. Н. Ге. Переписка», изд. «Academia», М.—Л. 1930.

ТЕ — «Толстовский ежегодник».

В дедовском кресле. 1887 г.

Рисунок И. Е. Репина



1887—1889

1887

1. И. Б. Файнерману.

1886 г. Декабря до 20. Москва.



Получил только нынче два письма ваши из Ясной и узнал, наконец, об исходе отбывания солдатства.¹ Получил тоже ваши два письма из Кременчуга. Все письма радостные. Вы правы о книжничестве. Я то же чувствую, живя в городе. Фарисеи, иродиане, книжники и законники — всё те же, но сознание ими своей правоты — уж не то. Сознание это расшатывается и будет расшатываться, пока не уничтожится, — не при нас, но мы служим и будем служить истине, чтобы она пробилась для других людей через эти покровы. Но не это для меня важно теперь. Важно ваше душевное состояние и работа, предстоящая вам. Успех в работе зависит не от нас, но: 1) самоотвержение, забвение себя, 2) разумность в последовательности действий и 3) совершенство орудий для работы (в настоящем случае совершенство орудия есть нежность, осторожность, кротость), — всё это зависит от нас. Успеете ли, нет тронуть сердце вашей жены² — это как бог даст, но не лишите ее всего того, что может помочь ей, т. е. вашей самоотреченной кроткой разумности. Если эта сила проявляется вполне, трудно чему кому-нибудь устоять. —

Я живу хорошо, радостно. Писал всё драму.³ Еще не вышла — цензура мешает. Потом пишу общее рассуждение о смерти и жизни,⁴ к[оторое] кажется мне нужным. Я кое-что читал вам. Чертков в деревне, задержался за нездоровьем жены. В очень хорошем духе. Вообще, не видал еще людей, ставших на путь Христов и не идущих по нем.

Вы спрашиваете об Илье.⁵ Он, бедный, страдает несоответственностью своих привычек, поддерживаемых средой и его большой слабостью, с признаваемым его разумом истиной.

Несоответствие это велико, [так] что он может представляться людям прямо обманщиком, болтуном. Жизнь дело важное и сложное. И я смотрю на него, выжидая, как, куда его выпрет.

Цельных людей в последнее время встречал мало, но разбросанного света среди тьмы, теплящих[ся] искор поразительно много в сравнении с тем, что было хоть три года тому назад. Здесь, н[а]п[ример], новый профессор философии, Грот,⁶ живой, свежий человек — очень близок к нашим взглядам, даже совпадает с ними, но, как книжник, хочет всё выразить на своем жаргоне. Когда же откинет всё лишнее, останется Евангелие, — то самое, кот[орое] и дало ему то, что он исповедует. Это приятно видеть и такого вижу много. Напишите свой рассказ,⁷ только как можно избегайте нецензурного. Всё запрещают. Крестника⁸ запретили. Старца Зосиму⁹ и того запретили. Целую вас. Передайте наш привет Эсфири.

Л. Т.



Впервые опубликовано в «Елисаветградских новостях» 1904, № 98 от 28 февраля. Датируется по содержанию упоминанием о «Власти тьмы», временем отъезда В. Г. Черткова в Петербург и пребыванием Толстого в Москве. Письмо по ошибке не было опубликовано в томе 63.

Об Исааке Борисовиче Файнермане (1863—1925) см. т. 63, стр. 412—413.



¹ Осенью 1886 г. Файнерман был призван для отбывания воинской повинности, но был освобожден по льготе первого разряда. В связи с призывом Файнерман ездил к себе на родину в Кременчуг.

² Жена Файнермана, Эсфирь, требовала от мужа развода, будучи несогласной с его толстовскими взглядами.

³ Драма «Власть тьмы» была написана в октябре — ноябре 1886 г. Сдав ее во второй половине ноября в печать и цензуру, Толстой в декабре вносил в нее исправления и дополнения и написал вариант четвертого действия.

⁴ «О жизни». См. т. 26. Работа над рукописями статьи была закончена лишь 3 августа 1887 г. (авторская дата), поэтому в последующих письмах часты упоминания об этой статье, которую Толстой называет «о жизни» или «о жизни и смерти».

⁵ Илья Львович Толстой. См. прим. к письму № 150.

⁶ Николай Яковлевич Грот. См. прим. к письму № 44.

⁷ Рассказ неизвестен.

⁸ Речь идет о запрещении в издании «Посредник» легенды Толстого «Крестник», впервые напечатанной в «Книжках Недели» 1886, 4. В издании «Посредник» была напечатана лишь в 1906 г.

⁹ Имеется в виду переработанная для «Посредника» глава из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» под заглавием «Старец Зосима».

2. C. A. Толстой от 3 января 1887 г.



3. В. И. Алексееву.

1887 г. Января начало. Никольское-Обольяново.



Василий Иванович.

Я виделся с Сибиряковым¹ и спросил его, нужен ли ему учитель в Самарскую школу (я объяснил ему, кто вы), и он предлагает следующее место: быть учителем одного предмета, математики, то 300 р. Если вы хотите и можете быть при этом еще учителем естествен[ных] наук (самые элементарн[ые] сведения), то еще 300 р. Кроме того, 10 дес[ятин] земли. Школа эта открывается у него с весны. Если же бы вы не хотели этого, а захотели жить просто в общине, то это можно бы и теперь. Я не переговорил об этом, но если бы захотели, то можно переписаться.

Л. Толстой.

Пишите мне.



Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 12, стр. 309—310. Датируется сопоставлением писем Толстого к В. И. Алексееву от декабря 1886 г. (т. 63, № 593) и от конца января 1887 г. (см. № 16).

Василий Иванович Алексеев (1848—1919) — в 1877—1881 гг. домашний учитель в семье Толстого. О нем см. в т. 63, стр. 81—82.



¹ Константин Михайлович Сибиряков — сибирский золотопромышленник, владелец нескольких имений в Самарской губ., на Кавказе и других местах, в которых он устраивал земледельческие колонии и открывал школы с ремесленным или сельскохозяйственным уклоном. См. т. 63, стр. 239—240.

4—5. C. A. Толстой от 6 и 7 января 1887 г.



6. В. Г. Черткову от 7 января 1887 г.



7—8. С. А. Толстой от 10 и 13 января 1887 г.



9. В. Г. Черткову от 18 января 1887 г.



10. А. А. Толстой.

1887 г. Января около 20. Москва.



Милый, дорогой друг Александра Андревна,

Получил ваш привет от М. Я. Пущиной¹ и кроме того знал, что вы — несчастная — слушаете мое ужасное сочинение.² Право, это не слова: я истинно считаю это сочинение вовсе не заслуживающим тех разговоров, к[оторые] о ней идут в вашем обществе. Надеюсь, что она (пьеса) будет полезна для тех, для «большого света»,³ для которо[го] я писал ее, но вам она совсем не нужна. Я рад только был тому, что вы помните меня. — Авось увидимся еще. Ваша крестница очень мила. М[арью] Як[овлевну] я был очень рад видеть. Теперь просьба. У меня сидит А. В. Армфельд,⁴ которая едет в Петербург хлопотать о дочери.⁵ Помогите ей, что можете. А меня простите и любите, как и я вас.

Лев Толстой.



Впервые опубликовано в ПТ, № 155. Датируется на основании ответного письма А. А. Толстой от 26 января 1887 г. (см. ПТ, № 156).

Александра Андреевна Толстая (1817—1904) — двоюродная тетка Толстого. См. т. 83, стр. 165—166.



¹ Мария Яковлевна Пущина, жена декабриста М. И. Пущина.

² «Власть тьмы», которая в то время читалась в «высших» кругах петербургского общества с рукописи А. А. Стаховичем. См. А. А. Стахович, «Клочки воспоминаний («Власть тьмы», драма Л. Н. Толстого)» — ТЕ, 1912, стр. 27—47; прим. к письму № 17, и т. 26, стр. 716.

³ «Большим светом» Толстой называл трудовой народ.

⁴ Анна Васильевна Армфельд (1821—1888). О ней см. в т. 63, стр. 164.

⁵ Наталья Александровна Армфельд (1850—1887), арестованная в 1872 г. по процессу Дебагория-Мокриевича и сосланная на Кару. См. т. 63, стр. 164.

11—13. В. Г. Черткову от 19—21, 22 и 23 января 1887 г.



14. Ф. Э. и О. Н. Спенглер.

1887 г. Января 24. Москва.



Милые и дорогие Ф[едор] Э[дуардович] и О[льга] Н[иколаевна]. Очень радуюсь за вас. Дай вам бог счастья, мира и любви; больше ничего вам не нужно. Вы, милая О[льга] Н[иколаевна], не то пишите.

Никто из нас не призван к тому, чтобы уничтожить все страдания людей, а на то только, чтобы служить им. Всегда спрашивают: Зачем зло? Что такое зло? То, что мы называем злом, это вызов нам, требования, предъявленные к нашей деятельной любви. И тот человек, который будет отвечать на эти требования любовью деятельною, увидит ровно столько зла, сколько ему нужно, чтобы вызвать его к деятельности. Так я теперь в 60 лет думаю и чувствую, но еще недавно я видел очень много зла и негодовал, и отчаивался, и потому не упрекаю вас, но советую вам тот рецепт, который мне помог: как только видишь зло, хоть самое маленькое — пытаться исправить, уменьшить его. Тогда никогда не увидишь много зла сразу и не придешь в отчаяние, и руки не опустятся, и сделаешь больше.

Вы напишите мне лучше подробнее, как вы живете с своим милым мужем, чем занимаетесь. Я жив, здоров, спокоен духом и счастлив. Очень, очень радуюсь за вас. Вы меня простите, но не могу удержаться — сказать вам: будьте оба осторожны, внимательны больше всего другого к взаимным отношениям, чтобы не закрались привычки раздражения, отчужденности. Не легкое дело стать одною душою и одним телом. Надо стараться. Но и награда за старание большая. А средство я знаю одно главное: ни на минуту из-за любви супружеской не забывать, не утрачивать любви и уважения, как человека к человеку. Чтобы были отношения, как мужа с женою, — но в основе всего, чтобы были отношения как к постороннему, к ближнему, — эти-то отношения главное. В них держава.

Обнимите за меня Н[иколая] Л[укича]¹ и А[лександру] П[рохоровну]² и передайте Н[иколаю] Л[укичу], что хочу написать ему, но если не успею скоро, то на всякий случай отвечаю на его вопросы. Написал я за это время, оконченного, драму, которая на-днях будет напечатана в «Посреднике», а еще нет ничего конченного. Как будет, извещу. М[арья] А[лександровна]³ теперь в Москве, а адрес ее........⁴



Печатается по копии. Впервые опубликовано в сборнике «Спелые колосья», 3, стр. 163. Дата копии.

Федор Эдуардович Спенглер (1860—1908) — сельский учитель, знакомый В. Г. Черткова.

Ольга Николаевна Спенглер (р. 1865) — дочь Н. Л. Озмидова, с января 1887 г. жена Ф. Э. Спенглера.



¹ Николай Лукич Озмидов. См. прим. к письму № 39.

² Александра Прохоровна Озмидова (ум. 1890), жена Н. Л. Озмидова

³ Мария Александровна Шмидт. См. прим. к письму № 97.

⁴ Многоточие в копии.

15. В. Г. Черткову от января 1887 г.



16. В. И. Алексееву.

1887 г. Января конец. Москва.



Сейчас получил ваше письмо, дорогой Василий Иванович, и очень обрадовался тому, что увижу вас. Не знаю, как вы, я думаю, меньше, чем я, но мне то духовное разъединение (т. е. отсутствие общения), в к[отором] мы жили последние года, было очень грустно. Если бог даст свидеться, я очень, очень буду рад. Место у Сибирякова останется (сколько я знаю) вакантным до весны, и потому вы успеете повидаться с ним. Он живет в Петерб[урге]. Но или он проедет, либо вы съездите в П[етербург].

Он очень хороший человек, мягкий, добрый, истинно тронутый духом Христовым и только одного желающий — послужить своим богатством для добра людям. Мое мнение, как б[ыло], так и есть, что богатством нельзя служить добру. Нужно только освобождаться и помогать другим освобождаться от него; но он в моих глазах не богатый человек, а человек, к[оторому], если я могу и вы можете, мы обязаны помочь братски, если он ищет общения с нами. Ну, сами увидите. Ужасно радуюсь свиданию с вами. То, что мое первое письмо¹ дурно, холодно подействовало на вас, в этом виновато наше разъединение. Много у меня пороков, но знаю, что нет холодности к людям — есть, я знаю, нежность и любовь, и была к вам, когда я писал, а вы видели письмо, а меня забыли. Я живу очень хорошо, особенно когда помню, что научитеся от меня все, что я кроток и смирен сердцем и найдете покой душам вашим.² Это такое верное, несомненное не только лекарство от душевной боли и тревоги, но и пища души, дающая бодрость и радость. Обнимаю вас, поцелуйте за меня ваших.

Л. Т.

Что Бибиков?³ Передайте ему от меня мою неизменную любовь, если он с вами.



Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 12, стр. 309. Дата определяется по копии этого письма из AЧ.



¹ Письмо Толстого от октября — декабря 1886 г. См. т. 63, № 590.

² Цитата из Евангелия.

³ Алексей Алексеевич Бибиков (1840—1914), бывший управляющий самарским имением Толстых. О нем см. в т. 63, стр. 76—77.

17. А. А. Стаховичу.

1887 г. Января 23—31. Москва.



[Спасибо вам], дорогой Александр [Александрович], за ваши [хлопоты о драме]. Сейчас получил....¹ ее. Меня очень ра[дует т]о участие, к[оторое] вы прини[мае]те в деле пьесы, но к результатам совершенно, совершенно равнодушен. Что ни выйдет, всё отлично. Я это не говорю только, но чувствую. Очень благодарю вас за то, что вы обещали и, вероятно, прочли уже Дьякову.² Это ему и его сестрам³ милым будет большая радость. А это мои старые хорошие друзья. А. А. Толстая прелестнейшее существо. Если напишете мне, то расскажите про нее. Очень уж чужда ей среда. Вы помолодели, смотрите, как бы мне не досталось за это от Ольги Павловны,⁴ которой передайте мой душевн[ый привет] и извинен[ие за] произведенную мною тревогу....¹ Без шуток....¹ своей драме....¹ для меня мало....¹ го мне человека....¹

Дружески жму вам рук[у].

Ваш Л. Т.



Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 2, стр. 67. Датируется на основании письма А. А. Стаховича к С. А. Толстой от 22 января 1887 г., на которое отвечает Толстой.

Александр Александрович Стахович (1830—1913) — богатый орловский помещик, старый знакомый Толстого; любитель драматического искусства и чтец. Имел большие связи в аристократических кругах Петербурга. Писал С. А. Толстой о своих чтениях «Власти тьмы» в Петербурге, с целью ознакомить с драмой возможно большее число влиятельных лиц и тем оказать давление на цензуру.



¹ Подлинник поврежден. Часть листа оторвана. Проставленные многоточия означают пропуски оторванного с листом текста.

² Дмитрий Алексеевич Дьяков (1823—1891), тульский помещик, друг

молодости Толстого. См. т. 60, стр. 361.

³ Мария Алексеевна (1830—1889), по первому мужу Сухотина, по второму Ладыженская; Александра Алексеевна (1831—1890), в замужестве Оболенская. См. о них в т. 59, стр. 25. Стахович сообщал в своем письме к С. А. Толстой, что он читал драму у А. А. Оболенской в присутствии ее сестры.

⁴ Ольга Павловна (1827—1902), жена А. А. Стаховича.

18. В. Г. Черткову от 3 февраля 1887 г.



* 19. М. А. Стаховичу.

1887 г. Февраля 4. Москва.



Я не посмеялся, а умилился вашим письмом и благодарю вас за него.

Л. Толстой.



На обратной стороне открытки:

Орловской губ. Елец, село Пальна. Михаилу Александровичу Стаховичу.



Датируется на основании почтовых штемпелей.

О Михаиле Александровиче Стаховиче (1861—1923) см. т. 63, стр. 190—191.

В письме от 31 января 1887 г. М. А. Стахович сообщал свои мысли, вызванные чтением «Власти тьмы».

20. П. И. Бирюкову.

1887 г. Февраля 5? Москва.



Вы меня распекали, милый друг П[авел] И[ванович], за то, что я посовет[овал] в церковь ходить — это старое существующее суеверие и пот[ому] простительно, но как же вас распекать за статью астр[ономическую] в календаре?¹ Эта отвратительная, ужасная, безбожная, дикая, злодейская статья. Во-первых, гордость — мы вот что знаем, а вы, что, сиволапые? во 2-х, невежество — выдавать за знания свои дикие, безбожные суеверия, что оторвался от солнца кусок и что солнце потухнет; в 3-х, незнание народа. Никто не поверит ни одному слову и только на смех поднимет господ (и поделом); в 4-х, главное, не любовное — не помочь человеку, не рассказать, как я что узнал, чтобы и он мог узнать, а хвастовство чужими, да еще и не усвоенными себе трудами, да еще не правдой.

Хороша эта статья только тем, что ясно показывает, каких статей не надо. Всё то наверно не годится, что хоть немного похоже на эту статью. Тут на 20 стр[аницах] всё: и спектральный анализ, и образование миров, и ничего, кроме кощунства против бога и науки. Вместо всего этого я бы занял эти стр[аницы] описанием видимого неба в разные времена года — показал бы по отношению звезд места восхождения и захождения солнца — видимые у нас звезды в разные времена года и место этих звезд — днем, и того бы много. Если не вы писали эту статью (я уверен, не вы), то не показывайте тому, кто писал, этого письма, а коли он такой, что можно ему сказать, то скажите, что я думаю, если ему интересно. Из популярных книжек в области науки (как и в области искусства) ничего нельзя брать. Надо, став на точку зрения своего читателя, самостоятельно работать. И если работа эта удалась — передать этот ход работы читателю. Главное же, науку передавать научно, т. е. весь ход мысли при исследовании какого-либо предмета, а не сказочно, как в этой ужасной статье. — Вообще календарь произвел во мне грусть, и я спрятал его подальше, чтобы не видать его. Святцы отдельно, и потому пословицы по числам не имеют уж смысла. Нельзя было совсем без святцев? Восхождения месяца нет. И злодейская статья, имеющая одно значение для народа — полемика с библией. А с библией для народа неразрывно связано и Еванг[елие]. Хорошо, если вращение земли и тем более древность за 6000 лет мира вытекает из несомненного знания, но беда, если это новое суеверие вместо старого. Старое нравственнее и умнее нового. Если это — знание, то с знанием приобретается и критическая способность, и пот[ому] знание не опасно. Но голые результаты знаний — это хуже Иверской и мощей. Простите, милый друг, если вас огорчит это письмо. Вы мучались хлопотами, а я как будто упрекаю, но всё, что я пишу, я уверен, что вы знаете так же, как и я. Вас закрутила цензура и суета жизни. Я бы на вашем месте не то бы еще наделал. Если вы не согласны со мной, тем более, что я очень бестолково пишу, то поговорим обо всем при свидании, к[оторого] жду не дождусь. Не еду никуда, ожидая этой радости. Как адрес Хилкова?²

Л. Т.

Ради бога, если есть чувство досады на меня, уничтожьте его в себе, п[отому] ч[то] я, огорчаясь на календарь изо всех сил, ни на секунду не переносил этого огорчения на вас, а, кажется, еще больше любил вас, досадуя на статью.



Впервые опубликовано в ТЕ, 1913, ПТ, стр. 116—117. Датируется на основании пометы П. И. Бирюкова на письме: «7/II 87» (дата получения письма).

О Павле Ивановиче Бирюкове (1860—1931) см. т. 63, стр. 227—232.



¹ Имеется в виду статья «О том, что видно на небе», напечатанная в «Календаре с пословицами на 1887 год», изд. «Посредник», 1887, стр. 119—140. Статья эта была написана одним из знакомых П. И. Бирюкова.

Возможно, речь идет о статье И. А. Клейбера, изданной в 1891 г. «Посредником» под таким же заглавием.

² Дмитрий Александрович Хилков. См. прим. к письму № 175.

21. В. Г. Черткову от 6—7 февраля 1887 г.



22. Т. М. Бондареву.