Adieu, chère tante, j’attends votre réponse avec beaucoup d’impatience et baise vos mains. — Quoique j’ai beaucoup de choses à dire à Serge, j’aime mieux attendre la lettre qu’il m’a promise, son séjour à Moscou m’intéresse beaucoup. A chaque lettre que je reçois de vous j’attends la nouvelle de ce qu’il est promis. Похоже ли на это? —



На конверте:

Ея Высокоблагородію Татьянѣ Александровнѣ Ергольской. —

Въ г. Тулу. — Въ Ясную Поляну. —

24 марта

1853. —

Старогладовская

Дорогая тетенька!

Чуть не три месяца не писал вам и признаюсь, это было бы непростительно с моей стороны, ежели бы не те причины, которые оправдают меня за долгое молчание. — В день нового года я выступил из *Старогладковской* в поход и только что вернулся; я поставил себе за правило не писать вам в походе потому, что пришлось бы либо вас взволновать, либо обманывать, а я не хочу ни того, ни другого. — Теперь же я с удовольствием вам скажу, что поход окончен,¹ и что, как в прошлом году,² я вернулся здоровым и благополучным. Вы уже знаете, что Николенька вышел в отставку; эта счастливая мысль пришла ему неожиданно прошлой осенью. Хотел бы того же и я, но это теперь зависит не от меня. Говорят, что я представлен к производству в офицеры, которое состоится не позже как в начале 1854 г. — т. е. после двух лет службы.³ Ежели бы я не имел гражданского чина, не был в университете, а служил бы в России, не проделав ни одного похода, я был бы произведен в офицеры скорее, как Петруша *Воейковъ⁴ или Митенька Толстой*.⁵ Вещь невероятная, а однако это так. Надо побывать на Кавказе, чтобы узнать, как здесь это происходит, а затем мне не везет во всем, что я предпринимаю. А между прочим, начиная с кн. Барятинского,⁶ который очень добр ко мне, всё начальство ко мне очень расположено. Ведь представьте себе, бумаги мои до сих пор в Петербурге, и я даже не *юнкеръ*, а просто *унтеръ-офицеръ*. — Я напрасно вам пишу об этом, вы огорчитесь, но я хочу оправдаться.

В одном из наших писем вы спрашиваете меня, не сделал ли я чего? И я понимаю, что вы могли это подумать. — Всё это я сообщаю вам, чтобы спросить вашего совета; я намереваюсь просить генерала Бримера,⁷ который будет здесь на днях, 9-ти месячного отпуска, ехать в Россию, получить свидетельство о болезни и уйти со службы с тем гражданским чином, который имел. —

Прощайте, дорогая тетенька, с нетерпением жду вашего ответа и целую ваши ручки. — Хотя много чего мне хочется сказать Сереже, но предпочитаю подождать обещанного им письма. Очень меня интересует его поездка в Москву. В каждом вашем письме я жду, что вы объявите, что он жених. *Похоже ли на это?* —



Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Публикуется впервые. Почтовый штемпель: «Получено 1853. апреля 10». Рукой Т. А. Ергольской на конверте написано: «Получила 12 апреля 1853 года в день Вербного воскресенья».



¹ Речь идет о походе против Шамиля в январе — марте 1853 г. Об этом см. прим. к п. № 77.

² 17 и 18 февраля 1852 г. Толстой участвовал в походе против горцев. См. прим. к п. № 58.

³ За отличие в деле 17 февраля 1853 г. Толстой был произведен в прапорщики приказом от 9 января 1854 г.

⁴ Петр Александрович Воейков. О нем см. прим. 7 к п. № 45.

⁵ Толстой имеет в виду, вероятно, своего троюродного брата гр. Дмитрия Яннуариевича Толстого (1827—1859), сына гр. Яннуария Ивановича Толстого (1792—18..) и Екатерины Дмитриевны Ляпуновой (ум. в 1882 г.).

⁶ Кн. Александр Ив. Барятинский. О нем см. прим. к п. № 77.

⁷ Эдуард Влад. Бриммер. О нем см. прим. 2 к п. № 49.

На это письмо Т. А. Ергольская ответила 27 апреля. Приводим отрывок ее письма:

«Дорогой Léon, я запаздываю ответом на твое письмо от 24 марта по веским причинам, которых описывать не буду — вышло бы чересчур длинно, но ты не сомневаешься, зная мою нежную привязанность к тебе, как рада я ему была. Не буду говорить, как я горевала без известий эти три месяца, как беспокоилась и мучилась беспрерывно. Я знала, что ты был в походе; ты не писал об этом, но сердцем я это чувствовала; не могло быть иной причины такого продолжительного молчания. По получений твоего письма, я поспешила в церковь и принесла благодарение всемогущему богу, что ты вернулся жив и здрав, и что Николенька покидает опасную военную службу.

Письмо твое привез мне Сережа, который был в это время по делам в Туле, и прочел его раньше меня. Он говорит, что ответил по всем пунктам; на твои запросы, стало быть, я прибавлю только одно — следуй во всем его совету, который вполне совпадает с моим, а я благодарю тебя за доверие, которое ты мне оказываешь, советуясь со мной относительно своей: службы. По своей любви и слушаясь сердца, я бы просто сказала: бросай службу и возвращайся в Россию, в семью, где тебя желают и ждут с нетерпением. Но любя тебя невыразимо нежно, я присоединяюсь к совету Сережи: проси, как ты хочешь, 9 месячный отпуск, но не уходи со службы; вернувшись в Россию, ты можешь быть адъютантом при каком-нибудь генерале и подвигаться в чинах. Впрочем, милый мой, я высказываю лишь свое желание, а никак не даю совета. Советовать тебе могут братья, куда лучше моего. Единственное, о чем я тебя умоляю, не ходить больше в походы; подвергаясь всем этим опасностям, ты не получил ни выгоды, ни награды. Ах, ежели бы ты знал, какое я переживаю горе, когда я долго без известий, думая, что ты в походе, среди всех ужасов войны, и я содрогаюсь от страха от всего того, что подсказывает мне воображение, особенно с тех пор, как я прочла твое последнее сочинение (Набег, рассказ волонтера). Оно произвело на меня такое впечатление, что я с трудом удерживала слезы, слушая его в чтении. Сережи. Ты описываешь всё так верно, так натурально этот набег, в котором ты участвовал волонтером, что я вся дрожала, думая, о всех опасностях, которым вы с Николенькой подвергались, и усердно благодарила, всевышнего, что он сохранил вас целыми и невредимыми.

Объявляю тебе скорый отъезд Валерьяна и Маши в Пятигорск; они выезжают 4 или 5 мая. Поездка эта нужна, вернее необходима для нашей, милой Мари, которая очень слаба здоровьем, особенно с тех пор, как у нее была холерина. Перемена климата и места может принести ей существенную пользу, даже до лечения минеральными водами. Приедешь; ли ты к тому времени в Пятигорск, дорогой Léon? Ей было бы так радостно видеть тебя после двухлетней разлуки. Милый Николенька будет там. наверное; он писал Валерьяну, что, вскоре после Пасхи, он поедет в Пятигорск приготовить им квартиру. Дай бог, чтобы всё устроилось по их: желанию. Я буду жить в Покровском в их отсутствии; мне поручают детей, и хотя эта ответственность меня смущает, я не решилась отказать им, боясь огорчить нашу милую Мари; при ее слабом здоровье всякое волнение ей вредно...». — (Оригинал по-французски; публикуется впервые, подлинник в АТБ.)

Еще до получения письма Толстого к Т. А. Ергольской от 24 марта гр. С. Н. Толстой 12 апреля начал письмо ко Льву Николаевичу, вторая; половина которого написана уже по прочтении Сергеем Николаевичем письма Толстого к Т. А. Ергольской от 24 марта. Приводим это письмо (неполностью):



1853. Тула. 12-го апреля.

Знаешь, отчего я тебе не пишу часто, Лева, это я недавно узнал сам. Я всё собираюсь тебе писать чрезвычайно много и потому всё откладываю это день за день, и уж теперь накопилось столько вещей, что уже нет возможности всего написать, поэтому я и решился тебе писать только несколько слов, а все самые интересные по-моему вещи я не пишу потому, что им бы конца не было, а о себе я тоже уведомлять не буду. — Видишь, и в коротеньком письме одно предисловие заняло четверть листа. Теперь я живу в деревне, и как-то выходит так, что действительно по случаю хозяйства, которым я пристально занимаюсь, всё не найдешь свободного денёчка тебе написать, ибо, чтобы хорошенько тебе написать, надо не час, а день, да и лень тоже немного причиною моего молчания. Что это значит, что вы ни тот, ни другой не пишете? Знаешь ли, что и мне иногда, приходят дурные мысли. Вам с Кавказа надо писать почаще, одно, что меня успокаивает это то, что Хлопов сказал, что, есть ли что случится, то сейчас и без него напишут. Твой Набег, просто, как бы его назвать... очень, очень хорош... или я давно не читал ничего, что бы мне так пришлось по сердцу. Нет, и этим я не выражаю того, что хочу тебе сказать да ну просто... малина да и только. Знаешь ли, что я за месяц перед тем, как получить 3-й № «Современника», знал по Ведомостям, что в «Современнике» напечатан Набег Рассказ Волонтера Л. H., автора Истории моего детства. Тут как нарочно началась ростепель, и целый месяц я был в ожидании. Знаешь ли, что, зная тебя, кажется мне, довольно хорошо, я боялся, что этот рассказ тебе не удастся, чтобы тут невольно не ввернулось бы какое нибудь гусарство, или именно, как ты говоришь, Мулла-Нурство, даже если бы этого и не было, многие порядочные люди могли бы на разные вещи, вовсе не гусарские, смотреть как на гусарские. Одним словом, заглавие Набег меня беспокоило. Вдруг в одно прекрасное утро Николай мне принес, покуда я еще был в постеле, Современника, Я проглотил Набег. Зачем он так короток? Мало ли что мог ты еще прибавить, даже и тех офицеров, которые ходят в Пятигорске под музыку на бульваре и пьют чай в семейных домах в прикуску и т. д. Цензура верно опять много выкинула. Прочитав Набег, я должен был его прочесть вслух тётеньке Татьяне Александровне, потому что я в этот день ехал из Пирогова в Тулу, чтобы видеть Валерьяна, который в Туле совершал купчую на Мостовую, а с Современником мне расстаться не хотелось. Не сердись на меня, ради бога, и вспомни, что я действительно очень люблю тётеньку. Нет, лучше не стану ничего говорить об этом предмете, а то я тебя расстрою да и опять много очень придется писать. Скажу тебе только, что тётенька теперь со мной, и время идет у нас довольно скоро и хорошо. Она, действительно, очень и очень хорошая женщина, и чем больше я ее узнаю, тем более в этом убеждаюсь, это немного поздно, но mieux vaut tard que jamais [лучше поздно, чем никогда]. —

Писал ли я тебе, что Ферзен (который женился) велел мне тебе сказать, что он, бывши в это время с женой в Крыму, чутьем узнал, что Детство писано тобой, и что они, читая это с женой, оба плакали. Перфильевы молодые и старые, Аникеева, даже Горчакова (которая или себя не узнает, или показывает, что не узнает), милые Волконские, Костинька, которого это страшно мучает, что это не он написал, и многие другие чрезвычайно довольны твоим Детством. Одна Авдотья Максимовна сказала мне, что из всего видно, что ты пошел по князю Василью Николаевичу Горчакову, хотя и был умен, но был страшный разбойник и за то был сослан в Сибирь. «Вот уже, говорит она, и он стихи какие то написал. Уже это добра нечего ожидать».

Набег очень хорош: Хлопов, Розенкранц, молодой прапорщик, татарин, (Шамиль середка будет), подголосок тестой роты, который везде так во время является с своим тенором, и которого я, кажется, вижу и слышу. Одним словом всё хорошо: и переправа через реку, где артиллерийские ездовые с гром[ким] кри[ком] рысью пускают лошадей по каменному дну, ящики стучат, но добрые черноморки дружно натягивают уносы и с мокрыми хвостами и гривами выбираются на другой берег. Вижу всё это и завидую, что я не на Кавказе. Отчего ты меня не пускаешь на Кавказ? Это меня обижает. Не в экспедиции ли вы теперь? Может оттого вы не пишете оба; смотри будь осторожнее. С тех пор, как ты стал для меня не самым пустяшным малым, я что-то стал больше за тебя беспокоиться. Всегда что-нибудь дурное случается с больными людьми. Бросай свою службу скорей, как это сделал Николенька, и приезжай сюда. Мне иногда, когда я вспомню о Николенькиной отставке и то, что ты меня отговариваешь ехать на Кавказ, приходит в голову, не сбираетесь ли вы ехать сюда и хотите, чтобы это был сюрприз. Тогда вы, пожалуй, разъедетесь с Валерьяном, который едет туда, как тебе верно это известно, и не получите моего письма, что мне будет очень жаль; зачем ты велишь посылать деньги князю Бегичеву? Не играешь ли ты опять в карты? Ради бога не играй. Митенька делает всё страшные глупости. Продал Поляны, проиграл довольно много и глупым манером, разным лицам дал заемные письма. После этого просил Закревского, говоря, что он дал эти заемные письма, быв на то принужден насильственным образом, и что он теперь платить не желает. Одним словом, гадко. Живет в Москве, устраивает какую то аптеку. Прощай, а то я никогда не кончу. Николеньке, естьли он с тобою, же кланяйся. Наши все слава богу.



Тула. 12-е апреля 1853.

Я хотел свертывать письмо и отправлять его на почту, как мне принесли твое письмо к тётеньке, которое я решился распечатать. Ты не можешь себе представить, как я ему был рад. Во-первых, я узнал через него, что ты возвратился благополучно из экспедиции. — Ты пишешь, что хочешь взять отпуск на шесть месяцев и выйти после в отставку с твоим гражданским чином. Дадут ли его тебе при отставке? Мне кажется, что нет, разве по болезни. Тебе впрочем это знать лучше. Отпуск же взять по моему не мешает, и естьли ты представлен, то это не помешает тебе быть очень скоро офицером. Из одного бы упрямства и из того, чтобы поставить на своем, следовало бы это сделать; да опять ты уже сделал большую часть того, что нужно для этого, ты служишь 1 ¹/₂ года и через 6 месяцев верно будешь произведен. Так жаль, естьли задаром пропадет весь прежний труд. Я даю тебе все эти советы, а естьли бы был на твоем месте, то, вероятно, ничего из сказанного не сделал, и естьли бы мне очень захотелось бы быть в России, то приехал бы. —

Ты, вероятно, понимаешь, до какой степени мне хочется тебя видеть, но я до того сделался рассудителен, что советовать тебе выйти в отставку не хочу, а отпуск, мне кажется, взять надо. Одно, об чем я тебя прошу, пожалуйста обрати внимание на эти несколько строк: не ходи в экспедиции, и естьли можно от оных отделаться, то отделайся. Я уверен, что это твоей репутации, глядя с точки зрения храбрых гусаров даже на Кавказе, повредить не может, а так тебе уже дали не одну карту (я говорю, что тебе дали несколько карт, потому что ты вышел из всех экспедиций, в которых был жив и здоров), то нечего же пробовать счастия до тех пор, покуда оно сделается тебе противно. Что же касается до кавказской службы, то это действительно непостижимо, и в России точно, кажется, производство идет лучше. Поэтому я еще раз говорю тебе. Не пытай больше счастия экспедициями, не ходи в них. Мне кажется, это можно, даже естьли бы от этого подвинулось твое производство, но ведь и этого нет. — Да еще мое тебе наставление — не играй; теперь твои дела, естьли у тебя нет еще, кроме нам известных долгов, в хорошем положении, т. е. долгов нет; что Мостовая продана, это по моему ничего не значит, ибо, естьли ты распашешь в Ясной 50 десятин новей, которые у тебя по ссекам есть, то это тебе вдвойне воротит Мостовую. Леса у тебя есть, следует только самому приехать и всем позаняться, ибо Ѵоеil de maître [хозяйский глаз] великое дело. Когда выйдет твой большой роман с твоей подписью, и где ты его хочешь напечатать? Мне многие говорят, что в журнал лучше, ибо отдельные издания очень туго расходятся, особенно же твое имя первый раз будет в печати, но опять тебе это знать лучше. Ты в конце твоего письма к тетеньке спрашиваешь у нее, похоже ли на то, que je suis promis, helas non! [что я жених, увы нет!] Я действительно подумываю об этом, потому что, как мне кажется, je suis fait de la pâte dont on fait les bons maris [я сделан из теста, из которого делают хороших мужей], но не пришлось, хотя я и таскался по тебе известным московским балам и видел тебе известных московских барышень, но мне кажется, что не там искать себе жены, да вообще не знаю почему, я ужасный недруг, или, лучше сказать, не нравятся мне les demoiselles [барышни]... или у меня дурной вкус, или пора влюбляться прошла, или всё «Слышишь разумеешь», «Молодость», «Улетай соколик» и др. (которые я до сих пор не могу равнодушно слышать) причиною, только верно для меня то, что мне после твоего отъезда никто еще хорошенько не понравился, не говоря уже о барышнях, даже и полька, не полька танец, а Полька Федорова дочь, не делает на меня никакого эфекта, а замужество без любви, т. е. amour [любовь], должно быть скверно. Я это по себе испытал отчасти, и естьли бы моя Маша, которая добрая девка, не была цыганка и могла бы меня отчасти понимать и сколько нибудь мне сочувствовать, то я почел бы самым большим счастием окончить дни мои с нею и иметь много детей. Но увы, несмотря на ее доброту, с ней можно только говорить о бурнусах, да о том, какой московский купец чем наградил свою Грушу или Таню и т. п. —

Вот я почти исписал кругом четыре листа и почти ни о чем с тобой не поговорил, ни о московских наших знакомых, ни о Митеньке, ни о всех наших, ни о моем хозяйстве, ни о том, отчего я не принял управленья Ясной, ни о Маше, ни о Гаше-цыганке, которая ничего, не стареет и еще может быть для тебя опасна, ни о охоте и о том, как Чулков затравил в Крапивенском уезде оленя и т. д. Может ты не скоро получишь письмо от Валерьяна, потому я тебе пишу, что Мостовая продана, Федуркин и Капылов удовлетворены, в Совет удержано даже за часть 1854 года вперед — души, переведенные из Мостовой в Ясную, от Советского долга очищены, следственно и платить в Совет будешь меньше.

Напиши мне с первой почтой, играешь ли ты или нет. Знаешь ли, что очень может быть, что много моих писем к тебе не доходило, потому что я, кажется, клал по два больших листа в конверт одного лота. — Маша живет в Туле и иногда, когда я в Пирогове, приезжает ко мне, но очень на короткое время. Вообще, когда мы вместе, нам гадко, а врозь скучно. Мне всё хочется ее устроить, но нет капиталов. Прощай. Мне всё не верится, что ты приедешь. Это было бы слишком хорошо. Николиньке, разумеется, не кланяйся — его, значит[ё], мы почти наверное можем ожидать. Гр. С. Толстой». (Письмо не опубликовано; подлинник в АТБ.)

Хлопов — герой рассказа Толстого «Набег». Сергей Николаевич имеет в виду следующее место в I главе рассказа: «Часто он вам пишетъ — спросил я. — Редко, батюшка: нешто в год раз, и то когда с деньгами, так словечко напишет, а то нет. Ежели, говорит, маменька, я вам не пишу, значит жив и здоров; а коли что, избави бог, случится, так и без меня напишут». Говоря о гусарстве и Мулла-Нурстве, Сергей Николаевич имеет в виду следующее место в III гл. рассказа: «Это был из наших молодых офицеров, удальцов-джигитов, образовавшихся по Марлинскому и Лермонтову. Эти люди смотрят на Кавказ не иначе, как сквозь призму «героев нашего времени», Мулла-Нуров и т, п. и во всех своих действиях руководствуются не собственными наклонностями, а примером этих образцов». «Мулла-Нур (быль)» входит в «Кавказские очерки» Александра Марлинского (А. А. Бестужева) и впервые была напечатана в «Библиотеке для чтения» 1836 г. Николай — слуга гр. С. Н. Толстого. Герман Егор. Ферзен. О нем см. прим. 2 к п. № 12. Перфильевы молодые — приятели братьев Толстых: Вас. Степ. и его жена Праск. Федор. Перфильевы. О них см. прим. 4 к п. № 6. Перфильевы старые. Отец Василия Степановича — Степан Вас. и его жена Анаст. Серг. Перфильевы. О них см. прим. к п. № 12. Ольга Дм. Аникеева — троюродная тетка Толстого, рожд. кж. Горчакова (1834—1869). Кн. Анна Александровна Горчакова. О ней см. прим. 1 к п. № 7. Милые Волконские — троюродный брат Толстого, кн. Александр Алексеевич и жена его Луиза Ив. Волконские. О них см. прим. 3 к п. № 41. Костенька — Конст. Александр. Иславин. О нем см. прим. 25 к п. № 12. Гр. Авдотья Максимовна Толстая. О ней см. прим. 3 к п. № 33. Кн. Вас. Ник. Горчаков (1771 — 18..), брат бабки Толстого, в чине генерал-майора, был обвинен в подделке векселей и других мошенничествах и сослан в Сибирь. Его личностью интересовался в 1870-х гг. Толстой, намеревавшийся вывести этого Горчакова в задуманном романе из жизни XVIII века. Какого князя Бегичева имеет в виду гр. С. Н. Толстой, сказать затрудняемся. В дневнике Толстого 1851 г. упоминается Бегичев, у которого Лев Николаевич 3 апреля 1851 г. занял в Москве деньги. Этот Бегичев, может быть, сын друга Грибоедова, Никита Семенович Бегичев, помещик Тульской губ., владелец имения Екатерининского Епифанского уезда, где Грибоедов писал «Горе от ума». Письмо Н. С. Бегичева, относящееся, вероятно, к 1851 г., сохранилось в АТБ. Об имении Поляны см. прим. 2 к п. № 59. Закревский московский ген.-губернатор. Большой роман Толстого — неоконченный «Роман русского помещика». «Слышишь, разумеешь» — цыганский романс, опубликованный в 1870-х гг. «Молодость» и «Улетай соколик» — цыганские песни. Кто такая полька, Федорова дочь, сказать не можем. Ник. Алекс. Чулков. См. о нем прим. 18 к п. № 52.

В дневнике Толстого под 15 мая записано об этом письме гр. С. Н. Толстого: «Получил письмо от Некрасова, Сережи и Маши — всё о моем литераторстве, льстящее самолюбию».

* 74. Гр. С. Н. Толстому.

1853 г. Апреля 17. Станица Старогладковская.



17 Апрѣля 1853.

Опять наша переписка прервалась и не по моей винѣ; ты не отвечалъ на послѣднее мое письмо. — Мнѣ кажется, что вы всѣ тамъ сговорились не писать мнѣ: каждую почту жду, какъ не знаю что, и каждую почту — ничего.

Ты вѣрно знаешь, что Ник[оленька] вышелъ въ отставку и на дняхъ ѣдетъ къ вамъ. Я хотѣлъ было сдѣлать то-же, потому что 1) я пробылъ здѣсь уже почти 2 года (терминъ который я назначаю себѣ), 2) долги мои с продажей Мостовой должны всѣ уплатиться, 3) походная безалаберная жизнь и дурное общество ужъ порядочно мнѣ надоѣли и 4) потому что служба мнѣ какъ-то особенно пошла несчастливо; но уѣхать теперь я не хочу да и почти не могу, пока не получу чина, къ кот[орому], говорятъ, я представленъ за нынѣшній походъ. Дѣло въ томъ, что, ежели представленіе это и выдетъ, все-таки я долженъ буду ѣхать еще въ Петербургъ для экзамена, чего мнѣ сильно не хочется, а хочется устроить такъ, чтобы меня произвели на мѣстѣ. Объ этомъ то главное я и хочу просить тебя. Я знаю навѣрное, что могутъ произвести на мѣстѣ, и что это дѣлается. Нужно только попросить объ этомъ кого нибудь изъ значущихъ лицъ въ Петербургѣ въ Штабѣ Фельдцехмейстера, гдѣ и должно находиться мое представленіе. Не найдешь ли ты путь къ кому нибудь изъ этихъ Г[оспо]дъ черезъ Горчаковыхъ А. И.¹ или С. Д.² или черезъ Толстыхъ Пракс. Вас.³ Ты поймешь, что, имѣя въ виду выдти въ отставку, какъ только меня произведутъ, мнѣ очень невесело будетъ отправляться въ Петербургъ въ сѣрой шинели, жить тамъ мѣсяца два и твердить зады; поэтому быть произведену хоть въ пѣхоту (Куринскій или Кабардинскій полкъ) безъ экзамена или въ Артиллерію, ежели это возможно, для меня очень важно. Сдѣлай же все, что можешь, чтобы уладить это дѣло, и во всякомъ случаѣ отвѣчай мнѣ. Узнай еще пожалуйста черезъ кого нибудь въ Петербургѣ (я писалъ и самъ, но, какъ говорю, всѣ сговорились не отвѣчать мнѣ) въ Инспекторскомъ Департаментѣ, почему тамъ задержаны мои бумаги болѣе года. — Эта задержка сдѣлала то, что чинъ, который я долженъ былъ получить черезъ 6 мѣс[яцевъ], я теперь получаю черезъ 2 года за отличіе, а до сихъ поръ еще не признанъ Юнкеромъ, а Ундеръ Офицеръ.

Я на дняхъ получилъ чудесное письмо от Андрея Ильина, въ которомъ между разными глупостями онъ пишетъ мнѣ, что К. Эникеевъ⁴ очень желаетъ купить Мостовую, даетъ гораздо дороже другихъ, но что никто ему не объявлялъ объ этомъ. Скажи Эникееву, ежели ты его увидишь.

Литературныя мои дѣла идутъ плохо. Ужъ давно послалъ разсказъ въ Соврем[енникъ], и вотъ 3 мѣсяца объ немъ ни слуху, ни духу.⁵ — Писать новаго, ничего не писалъ, потому что все это время былъ въ походѣ; да и какъ-то охоты не было. Теперь опять принимаюсь. Прощай, напиши о себѣ. Ты жилъ зиму въ Москвѣ. Мнѣ очень интересно знать, какого рода жизнь ты тамъ велъ. Не сбираешься-ли жениться? Что Маша-Цыганка? Скажи пожалуйста Валерьяну, что деньги 240 р. кот[орые] я просилъ его выслать К. Бегичеву⁶ (онъ знаетъ), очень нужны; поэтому, ежели есть возможность, чтобы онъ послалъ ихъ.



Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Публикуется впервые.



¹ Кн. Андр. Ив. Горчаков. О нем см. прим. 1 к п. № 33.

² Кн. Серг. Дмитр. Горчаков. О нем см. прим. 1 к п. № 7.

³ Толстые — гр. Прасковья Васильевна Толстая, рожд. Барыкова (1796—1879), жена брата деда Толстого, мать гр. Александры Андреевны Толстой, фрейлины, состоящей в 1846—1866 гг. при дочери Николая І, в. к. Марье Николаевне.

⁴ К. Эникеев — кн. Еникеев. Это, конечно, тот, который упоминался в пп. №№ 32 и 34 и в примечаниях к ним.

⁵ Речь идет о рассказе «Набег».

⁶ О Бегичеве см. прим. к письму гр. С. Н. Толстого, приведенному в прим. к п. № 73.

На это письмо гр. С. Н. Толстой отвечал 18 мая: «Пишу тебе несколько слов, потому что у меня делов куча, а на твое последнее письмо я всё собирался отвечать и вот уже более недели не отвечал, потому что всё хотел написать побольше и когда будет свободное время, а его как-то нет. Желание писать тебе больше — есть главная причина тому, что я редко тебе пишу. Ты пишешь мне, что я не отвечал на твое письмо, это значит что ты еще не получил моего последнего письма. —

Насчет твоего производства мне больше ничего не остается делать, как написать князю Андрею Ивановичу Горчакову, который в бытность мою в Москве сам назывался мне писать к Воронцову, удивляясь тому, что тебя долго не производят, и даже взял у меня выписку о роде твоей службы и сказал, что с первой почтой будет писать. Он говорил мне, что, когда ты еще ехал из Москвы, он хотел писать о тебе Воронцову, но что ты уехал не простясь. У него же наверное есть связи в штабе фельдцех-мейстера. В Инспекторском департаменте, где твои бумаги, и в штабе может справиться Илья Толстой, но я даже не знаю его адреса. Неприятно, что ты мне не писал об этом прежде, покуда я был в Москве, там бы я мог лучше всё это сделать. Теперь больше ничего не остается, как писать, или случайно не придется ли увидеть кого на скачках и чрезвычайных выборах, которые будут в Туле в июне, годного для этого. —

Ты знаешь, что я принял в управление Ясную поляну во время отъезда Валерьяна, это уже я сам назвался. Валерьян же мне об этом ничего не говорил, но летом, т. е. в рабочую пору, оставить деревню на руках у человека (Егор. Дм.), которого еще никто хорошенько не знает, опасно. Я точно также писал Валерьяну и прежде, когда ты мне писал, и тебе на меня тогда не за что было претендовать, разве только на то, что я немного замедлил тебе ответом. — В Ясной поляне я был еще только раз и не успел еще оглядеться, отдал мельницу на аренду немцу, который тебе верно понравится, кажется на выгодных условиях. Тебе контора будет подробно об этом писать, поэтому я тебе теперь ничего более писать не буду до первого моего к тебе письма. —

О твоем «Набеге», которого я уже давно читал в Современнике, и о других разностях я тебе пишу в последнем моем письме. Пиши еще непременно что-нибудь. Я жду, как ты давно мне писал, что-нибудь посурьезнее. — Успокой же меня, еще раз напиши мне, играешь ли ты в карты или нет, и есть ли у тебя какие долги еще на Кавказе и в России. Бегичеву деньги посланы. Прощай Гр. С. Н. Толстой.

Я боюсь, чтобы мое последнее и пространное письмо к тебе не дошло. В нем я распространяюсь подробно и о «Набеге» и обо всем — а боюсь, потому что, кажется, много моих писем к тебе пропало, потому что я иногда в лотовый конверт кладу на 2 и более лотов бумаги. — Целуй Николеньку». (Письмо не опубликовано; подлинник в АТБ.)

О кн. Андрее Ив. Горчакове см. прим. 1 к п. № 33. Гр. Мих. Сем. Воронцов. См. прим. 3 к п. №47. Гр. Илья Андр. Толстой. См. прим. 15 к п. № 52. Егор Дмитриевич — Хрусталев, управляющий Ясной поляной. Кто такой немец, арендатор мельницы, сказать не можем. Мельница в Ясной поляне была на р. Воронке, немного ниже теперешнего моста по дороге в Подгороднее лесничество. Сохранились следы плотины. В письме гр. М. Н. Толстой (матери Толстого) к гр. Н. И. Толстому от 16 июня 1829 г. есть описание прогулки на мельницу с двумя старшими детьми и Федором Ивановичем. Последнее письмо гр. С. Н. Толстого от 12 апреля 1853 г. см. в прим. к п. № 73.

В дневнике под 25 июня 1853 г. Толстой записал: «Нынче получил от Сережи письмо, в котором он пишет мне, что князь Горчаков хотел писать обо мне Воронцову».

75. Н. П. Алексееву.

1853 г. Мая 30. Станица Старогладковская.



Не имѣя намѣренія продолжать службу, имѣю честь покорнѣйше просить Ваше Высокоблагородіе войти о томъ съ представленіемъ къ Г-ну Начальнику Артиллеріи, на основаніи означенной въ семъ рапортѣ 56-й ст. 5-го тома Свода Военныхъ Постановленій.

Фейерверкеръ 4-го класса

Графъ Левъ Толстой.

30 мая 1853 года.

Ст. Старогладковская.



Местонахождение автографа неизвестно. Печатается по тексту, опубликованному И. А. Янжулом в статье «К биографии гр. Л. Н. Толстого», напечатанной в «Русской старине», 1900, II, стр. 356. Текст Толстого написан на «рапорте» следующего содержания:



УПРАВЛЕНИЕ

начальника Артиллерии

Отдельного

кавказского корпуса.

№ 816.

18 Мая 1853 года.

г. Тифлис.



Командиру батарейной № 4 батареи

20 артиллерийской бригады,

господину подполковнику и кавалеру

Алексееву

Исправляющего должность

дежурного штаб офицера.



РАПОРТ.

Согласно желания фейерверкера 4-го класса вверенной Вам батареи Графа Льва Толстого, и по приказанию Г. Начальника Артиллерии, имею честь донести, что он на основании 56-й статьи 5-го тома свода военных постановлений может быть уволен от службы без именования воинским званием, а потому, если пожелает этого, то не угодно ли будет Вашему Высокоблагородию войти о том с представлением по команде к Г. начальнику артиллерии установленным порядком, для сделания надлежащего распоряжения.

Капитан Мооро.

Согласно этого рапорта предлагаю его сиятельству фейерверкеру 4-го класса графу Толстому уведомить меня на сем же.

Подполковник Алексеев.



Текст Толстого находится в конце текста «рапорта» и приписки Н. П. Алексеева. Над датой Толстого, в тексте «Русской старины» стоит: «№ 18», поставленный, вероятно, не Толстым.

Григорий Александрович Мооро, капитан, дежурный штаб-офицер при управлении начальника артиллерии Отдельного кавказского корпуса; в 1848 г. служил в чине поручика бригадным адъютантом 20 артиллерийской бригады (Янжул, II, стр. 38).

В дневнике под 16 апреля 1853 г. Толстой записал: «Хотел выходить в отставку, но ложный стыд вернуться юнкером в Россию решительно удерживает меня. Подожду производства, которое едва ли будет». Под 28 мая: «Нынче прислал мне Алексеев бумагу, по которой Бриммер обещает уволить меня в отпуск с штатским чином. Как вспомню о своей службе, то невольно выхожу из себя». «Бумага» этой записи, конечно, «рапорт» Мооро от 18 мая. Бриммер — Эдуард Владимирович, начальник артиллерии Отдельного кавказского корпуса. О нем см. прим. 2 к п. № 49. Под 29 мая в дневнике Толстого записано: «Решился просмотреть 56 статью, выходить в отставку и просил об этом Алексеева». 56 статья 1 книги II части «Свода военных постановлений» (о прохождении службы по Военному ведомству) изд. 1838 г. гласит: «Если кто из желающих поступить в военную службу не согласится остаться в ней на том сроке, какой инспекторским департаментом будет назначен по рассмотрении их документов, может получить увольнение от военной службы с разрешения начальников дивизий без именования воинским званием». В выходивших до 1853 г. «Продолжениях свода военных постановлений» статья эта не подвергалась изменениям.

Рапорт Мооро, вероятно, является ответом на недошедшее до нас письмо Толстого к Мооро или Бриммеру. В ответ на рапорт Мооро Н. П. Алексеев ответил рапортом, о котором узнаем из письма Мооро к Толстому от 15 июня 1853 г.: «Милостивый государь Лев Николаевич! Вследствие письма вашего ко мне, полученного 11-го сего июня, — имею честь уведомить, что об увольнении вас по необходимым домашним обстоятельствам от службы без именования воинским званием, на основании 56-й статьи 5-го тома Свода военных постановлений, — получен того же числа от батарейного командира, подполковника Алексеева рапорт за № 665-м, и как на таковое увольнение никаких препятствий не усматривается, — то и последует вскоре от г. начальника артиллерии представление к г-ну инспектору всей артиллерии, а от него в инспекторский департамент Военного министерства; — приложенное же при означенном письме Вашем прошение, как не нужное, при этом возвращаю и прошу принять уверение в уважении моем к Вам. Г. Мооро. 15 июня 1853 года. Г. Тифлис». (Письмо не опубликовано; подлинник в АТБ.)

Упоминаемые в этом письме письмо Толстого к Мооро и прошение об увольнении со службы — неизвестны.

* 76. Гр. С. Н. Толстому и Т. А. Ергольской.

1853 г. Июня первая половина. Станица Старогладковская.



Пишу въ торопяхъ, поэтому извини за то, что письмо будетъ коротко и безтолково. Дњтство было испорчено, а Набњгь такъ и пропалъ отъ Цензуры. Все, что было хорошаго, все выкинуто или изуродовано.¹ Я подалъ въ отставку² и на дняхъ, т. е. мѣсяца через 1 ¹/₂ надѣюсь свободнымъ человѣкомъ ѣхать въ Пятиг[орскъ], а оттуда въ Россію. Ежели представленіе мое пойдетъ, то я и въ отставкѣ получу чинъ, слѣдовательно, ничего не потеряю. Ты, какъ мнѣ пишутъ, занимаешься моими дѣлами и, какъ кажется, съ охотой. Ты не повѣришь, какъ во многихъ отношеніяхъ мнѣ было пріятно узнать это. — Не помню, кому я писалъ (Валер[ьяну] или Ег. Дм.)³ о высылкѣ мнѣ 100 р., которые я не получалъ еще. Узнай про это и вели мнѣ ихъ выслать и, ежели возможно, еще 200 р. сер. Будь спокоенъ я въ карты не играю, но такъ какъ задумалъ уѣзжать, многимъ-бы почти необходимымъ хотѣлъ запастись здѣсь. — Контрактъ на мельницу кажется выгоденъ.⁴ По поелѣднему письму тет. Т. А. она должна быть у тебя, поэтому припишу ей:

Chère tante!

Si je vous ecris rarement cela vient de ce que je m’habitue à l\'idée du bonheur de vous revoir bientôt et je compte vous dire mieux de vive voix que par écrit tout ce que je sens de reconnaissance pour votre amour et votre bonté.⁵



Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые напечатаны отрывки из письма П. И. Бирюковым в Б, I, 1906, стр. 218; несколько большие отрывки даны П. А. Сергеенко в ПТС, I, стр. 32. Письмо датируется содержанием: упоминанием о «Набеге» и указанием, что «подал в отставку», что было в мае.



¹ По получении мартовской книжки «Современника» за 1853 г., где был напечатан «Набег», Толстой в дневнике под 28 апреля 1853 г. записал: «Получил книгу со своим рассказом, приведенным в самое жалкое положение. Это расстроило меня».

² Об этом см. прим. к п. № 75.

³ Егор Дмитр. Хрусталев, управляющий Ясной поляной.

⁴ Об этом см. письмо гр. С. Н. Толстого ко Льву Николаевичу от 18 мая 1853 г. в прим. к п. № 74.

5. Дорогая тетенька!

Если я редко пишу вам, то это оттого, что я приучаю себя к мысли о счастии скорого свидания с вами, и я предпочитаю устно, а не письменно выразить вам всю свою признательность за вашу любовь и вашу доброту.

* 77. Кн. А. И. Барятинскому (черновое).

1853 г. Июля 15? Пятигорск.



Можетъ показаться страннымъ и даже дерзкимъ, что я¹ въ частномъ письмѣ обращаюсь прямо къ вамъ, Генералу. Но несмотря на то, что въ моихъ глазахъ,² надѣюсь тоже и въ вашихъ, — я имѣю столько же права требовать отъ васъ справедливости, сколько и вы отъ меня, я имѣю³ право⁴ чтобы выслушали меня; — право, основанное не на вашемъ добромъ расположеніи, которымъ⁵ я пользовался когда-то, но правомъ на томъ злѣ, которое можетъ быть невольно вы cдѣлали мнѣ. —

Чтобы объяснить мои слова, я долженъ войдти въ нѣкоторыя подробности, которыя могутъ показаться вамъ лишними и нисколько васъ не касающимися, но мнѣ кажется, что, ежели вы сдѣлали мнѣ зло, то я имѣю право сказать вамъ по крайней мѣрѣ, въ чемъ оно состоит, и какъ оно велико.

Въ 1851 году вы совѣтовали мнѣ поступить въ военную службу.⁶ Безъ сомнѣнія человѣкъ не можетъ упрекать другого въ поданномъ совѣтѣ, послѣдовавши которому онъ не нашелъ тѣхъ выгодъ, которыя представлялись ему. Но вы,⁷ какъ Н. Л. Ф.,⁸ давая мнѣ совѣтъ поступить на службу подъ ваше начальство, я полагаю обязывались, по крайней мѣрѣ въ томъ, чтобы въ отношеніи ко мнѣ⁹ была соблюдена справедливость. Я имѣлъ вѣтренность послушаться вашего совѣта, но съ тѣхъ поръ, какъ я поступилъ на службу, доброе расположеніе перем[ѣнилось] въ з[лое], почему, я совершенно не вѣ[даю]... Я поступилъ 16 мѣсяцевъ тому назадъ на правѣ 6 мѣсячномъ.¹⁰ Я два года былъ въ походахъ и оба раза весьма счастливо. 1 годъ непріятель подбилъ ядромъ колесо орудія, которымъ я командовалъ,¹¹ на другой годъ, наоборотъ, непріятельское орудіе подбито тѣмъ взводомъ, которымъ я командовалъ.¹²

Оба раза ближайшіе начальники сочли меня достойнымъ наградъ и представили меня, и оба раза Г. Левинъ ни къ чему не представилъ меня; въ первый разъ на томъ основаніи, что будто бы я еще не былъ на службѣ;¹³ тогда [какъ] я былъ представляемъ за 17 и 18 февраля, а я утвержденъ на службѣ съ 8 февраля, второй разъ на томъ основаніи, что¹⁴ не могу получить вмѣстѣ креста и чина, а по его мнѣнію доестоинъ чина, къ которому и представленъ, и который со всѣво[змо]жнымъ счастъемъ могу я получить черезъ 13 мѣсяцевъ за отличіе; т.-е., прослужа юнкеромъ 2 съ половиной года;¹⁵ тогда какъ по закону, я долженъ получать его черезъ 6 мѣсяцевъ. Все это ничего бы не значило для меня, ежели [бы] я¹⁶ предполагалъ всю остальную жизнь пробыть въ уединеніи, — или на Кавказѣ, — мнѣ не нужно бы было объяснять моимъ роднымъ и знакомымъ, какимъ образомъ, прослужа 2 года на К[авказѣ], бывая въ походахъ и пользуясь расположеніемъ К[нязя] Б[арятинскаго] (потому что, чтобы оправдать свое поступленіе на службу, я имѣлъ вѣтренн[ость] писать объ этомъ своимъ роднымъ) я могъ не получать не только ни одной награды, но даже не быть офицеромъ, Я могу показать нѣсколько писемъ, въ которыхъ родные не вѣрятъ мнѣ и допрашиваютъ меня, не разжалованъ ли я въ солдаты. Это можетъ казаться смѣшнымъ въ такомъ положеніи, какъ ваше, но повѣрьте, что я часто провожу тяжелыя минуты, думая объ этомъ.¹⁷ Кромѣ того, дѣла мои разстроены, присутствіе мое необходимо въ Россіи, и я не могу получить отставки, так¹⁸ какъ бумаги мои, Богъ знаетъ почему, задержаны въ И. Д.,¹⁹ и я еще не юнкеръ, а феерверкеръ. Вы можете сказать, что это не ваша вина, что зачѣмъ же я поступалъ на службу, можете сказать, что участь многихъ точно такая же, какъ и моя, что должно быть я самъ виноватъ въ этомъ, можете тоже сказать — вамъ нѣтъ до этого никакого дѣла.



Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Публикуется впервые. Письмо датируется записями в дневнике Толстого 15 июля 1853 г.: «Писал письмо Барятинскому, хорошее», 8 августа: «Вечером пришли все дурные воспоминания моей жизни; Гелке, Барятинский, Левин, долги и всё гадкое», и содержанием письма; «Неприятельское орудие подбито тем взводом, которым я командовал». Речь идет о деле 17 февраля 1853 г. походе против Шамиля.

Кн. Александр Иванович Барятинский (р. 2 мая 1815 г., ум. 25 февраля 1879 г.) генерал-фельдмаршал, покоритель Кавказа. По окончании школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в 1833 г. поступил корнетом в Гатчинский кирасирский полк, а в 1835 г. командирован на Кавказ, где в рукопашном бою был тяжело ранен. Покинув Кавказ, Барятинский путешествовал по Европе, откуда вернулся в Петербург. В 1845 г. он снова на Кавказе, где принимал участие в экспедиции против резиденции Шамиля, аула Дарго. Снова тяжело раненый, Барятинский возвращается в Петербург, а оттуда едет зa границу. В феврале 1847 г. он назначен командиром Кабардинского полка, с которым в 1847—1848 г. предпринял ряд удачных набегов. С конца марта до конца сентября. 1851 г. Барятинский был исправляющим должность Начальника левого фланга Кавказской линии; с конца сентября до 6 декабря 1851 г. — командиром гренадерской бригады, когда был назначен командиром 20 дивизии и начальником Левого фланга; 5 июля 1853 г. был назначен исправляющим должность Начальника штаба Кавказского отдельного корпуса. В 1854 г. был отозван на турецкий фронт, а в 1856 г. вернулся на Кавказ в звании наместника Кавказа и главнокомандующего кавказской армией; по взятии в плен Шамиля и окончательного покорения Кавказа, произведен в фельдмаршалы. О знакомстве с кн. А. И. Барятинским Толстой рассказывает в своем письме от 23 декабря 1851 г. (см. п. № 52) гр. С. Н. Толстому. Кн. А. И. Барятинский выведен Толстым в «Набеге» в лице командующего отрядом генерала. В дневнике Толстого под 30 апреля 1853 г. записано: «Меня сильно беспокоит, что Барятинский узнает себя в рассказе Набег».



¹ Зачеркнуто: фіерверкеръ.

² Зачеркнуто: а

³ Зачеркнуто: и кромѣ того другое

⁴ Зачеркнуто: требовать отъ васъ исполненіе моей просьбы

⁵ Зачеркнуто: вы оказывали мнѣ

⁶ Толстой имеет в виду свое знакомство и разговор с Барятинским во время похода в июне 1851 г.

⁷ Зачеркнуто: вы давая

⁸ Начальник Левого Фланга.

⁹ Зачеркнуто: будетъ оказано толь хот

¹⁰ Толстой принят на службу фейерверкером 4 класса в 1852 г., февраля 13, со старшинством со дня употребления на действительную службу в 1852 г. января 14 с правом через 6 месяцев получить чин за отличие. См. прим. к п. № 74.

¹¹ О боях 17 и 18 февраля 1852 г. см. прим. к п. № 58.

¹² Имеется в виду дело 18 февраля 1853 г. в походе, предпринятом против Шамиля, в январе — марте 1853 г. под начальством кн. А. И. Барятинского. 1 января 1853 г. Толстой записал в дневнике: «Выступил с дивизионом». По Янжулу «Восемьдесят лет боевой и мирной жизни ХХ-й артиллерийской бригады 1806—1886». Тифлис, т. II, стр. 126), дивизион этот выступил из штаб-квартиры 31 декабря 1852 г. Его составляли 1 штаб-офицер, 3 обер-офицера, 7 фейерверкеров и 79 рядовых. Одним из этих 7 фейерверкеров был Толстой. Дивизион выступил не 31 декабря, как утверждает Янжул, а 1 января, как записано у Толстого. Это с несомненностью подтверждается записью 31 декабря 1852 г.: «С утра начался кутеж у Хилковского и продолжался в различных местах до 2-х часов ночи 1 Генваря». Под 20 февраля 1853 г. в дневнике Толстого записано: «Выступили из Грозной в Куринское без дела, стояли там недели две, потом стали лагерем на Кочкалыковском хребте. Было 16 числа артиллерийское дело ночью и 17 днем. Я вел себя хорошо».

17 февраля кн. Барятинский овладел Мичиковскою позициею, причем произошло то дело, которое на всю жизнь осталось в памяти Толстого. Главную атаку было решено повести с фланга и с тыла, произведя с фронта только демонстрацию. Обходная колонна выступила из Куринского в 8 часов утра, а в 10 часов из лагеря были высланы к Мичику, под начальством Левина, 14 орудий с двумя баталионами пехоты, зa которыми следовала штурмовая колонна с лестницами и фашинами. «Подойдя к реке, артиллерия расположилась невдали от берега в одну линию и открыла сильный огонь частью по завалам и преимущественно по шамильским пушкам, на которые были направлены 8 орудий батарейной № 4 батареи, бывшей под командой подполковника Алексеева и штабс-капитана Олифера. В первое время горцы отстреливались упорно, но спустя немного, принуждены были замолчать, так как орудия их были подбиты; ослабив таким образом неприятельскую батарею, наша артиллерия сосредоточила свои выстрелы преимущественно на завалах и на скрывавшихся зa ними толпах. После двухчасовой непрерывной канонады среди горцев произошел видимый беспорядок, пользуясь которым вся артиллерия приблизилась по эшелону к берегу реки и открыла огонь дальнею картечью. В начале первого часа появилась в тылу неприятеля обходная колонна и решила исход сражения. Чеченцы не выдержали двойного натиска и всею массою бросились в разные стороны... они понесли громадный урон». (Янжул, т. II, стр. 126—128.)

За отличие в деле 17 февраля 1853 г. Толстой был произведен в прапорщики (приказ о том, согласно формулярному списку, последовал 9 января 1854 г.). Подробней об этом см. Янжул, т. II, стр. 125—129.

¹³ Зачеркнуто: второй

¹⁴ Зачеркнуто: я и этого

¹⁵ Зачеркнуто: тогда какъ служа въ какомъ нибудь Т. Е. полкѣ въ Россіи

¹⁶ Зачеркнуто: жилъ

¹⁷ См. п. № 73. Под 20 февраля 1853 г. в дневнике Толстого записано: «Нынче Оголин сказал мне, что я получу крест. Дай бог — и только для Тулы». — Под 10 марта: «Креста не получил, а на пикете сидел по милости Олифера. Следовательно кавказская служба ничего не принесла мне, кроме трудов, праздности, дурных знакомств.. Надо скорей кончить».

Толстой мог получить георгиевский крест еще за зимний поход 1852 г. (см. прим. к п. № 58), но тогда представление не состоялось вследствие опоздания бумаг об его увольнении с гражданской службы. О двух других случаях, представившихся ему для получения креста, Толстой так говорит в письме к П. И. Бирюкову от 1905 г.: «Второй случай был, когда после движения 18 февраля в нашу батарею были присланы два креста, и я с удовольствием вспоминаю, что я не сам, а по намеку милого Алексеева согласился уступить крест ящичному рядовому Андрееву, старому добродушному солдату. Третий случай был, когда Левин, наш бригадный командир, посадил меня под арест за то, что я не был в карауле, и отказал Алексееву дать мне крест. Я был очень огорчен». (Б, I стр. 103.)

В АТБ сохранился следующий приказ об аресте Толстого: «По приказанию г. начальника артиллерии чеченского отряда арестовывается командующий батарейным взводом фейерверкер 4 класса граф Толстой, почему покорно прошу ваше благородие отправить фейерверкера графа Толстого с дежурным по дивизиону в 5 баталион кн. Чернышева полка, где по распоряжению начальства он и должен содержаться под арестом впредь до приказания. Командующий 6-ю орудиями штабс-капитан Олифер. 7 марта 1853 г. Командующему дивизионом батарейной № 4 батареи 20 артиллерийской бригады, господину поручику и кавалеру Агалину».

¹⁸ Зачеркнуто: я еще не фервер

¹⁹ И. Д. — Инспекторский департамент Военного Министерства.

* 78. Гр. С. Н. Толстому.

1853 г. Июля 20. Пятигорск.



20 Іюля.

Я уже писалъ тебѣ, кажется, что я подалъ въ отставку. Богъ знаетъ, однако, выйдетъ ли и когда она выйдетъ теперь, по случаю войны съ Турціей.¹ — Это очень безпокоитъ меня, потому что теперь я уже такъ привыкъ къ счастливой мысли поселиться скоро въ деревнѣ, что вернуться опять въ Староглад[ковскую] и ожидать до безконечности — такъ, какъ я ожидаю всего касающагося моей службы — очень непріятно. — Недели 1¹/₂ тому назадъ я пріѣхалъ въ Пятигорскъ и долженъ признаться, что я ожидалъ гораздо больше удовольствія отъ свиданія съ М[ашей] и В[алерьяномъ],² чѣмъ вышло въ дѣйствительности. — Бѣдная Маша ѣздитъ по здѣшнимъ собраньямъ и находитъ, что это очень весело, а я, какъ ты можешь себѣ представить, нахожу, напротивъ, что это очень грустно. Грустно, вопервыхъ, то, что она находитъ удовольствіе въ дурномъ обществѣ, а еще грустнѣе то, что она такъ занята этими удовольствіями, что предпочитаетъ ихъ обществу брата, котораго не видала 2 года. Но несмотря на это я не могу все таки не радоваться на нее: какъ она мило, просто и благородно умѣетъ себя держать вездѣ. Валер[ьянъ], разумѣется, ужасно крѣпко цѣловалъ и обнималъ меня и сейчасъ же послѣ этихъ объятій замолчалъ и не зналъ, что говорить со мной. — Надобно знать, какъ я былъ экзальтированъ и какъ много ожидалъ отъ свиданія съ В[алерьяномъ] и М[ашей], чтобы понять, какъ сильно я разочаровался. Можетъ быть я, какъ и всегда, былъ слишкомъ susceptible;³ но дѣйствительно въ двѣ недѣли, которыя я съ ними, я не слыхалъ ни отъ того ни отъ другаго ни однаго не нѣжного — (нѣжности пожалуй), но душевнаго слова, которое бы доказывало, что меня любятъ, что я что нибудь значу въ ихъ жизни. Все это я пишу тебѣ смѣло, не боясь, чтобы при моемъ свиданіи съ тобой, случилось тоже самое. Мы уже это испытывали неразъ, и не можетъ быть иначе, потому что ни между кѣмъ изъ братьевъ нѣтъ такъ много общаго, какъ между нами съ тобой, и никто другъ друга такъ хорошо не понимаетъ. Вотъ тоже тет[енька] Т[атьяна] А[лександровна] я увѣренъ, что, ежелибы я съ ней 2 вѣка не видался, я нисколько не ошибся бы въ наслажденіи, которое я ожидаю отъ свиданья съ ней.⁴ — Благодарю тебя за твои распоряженія по Ясному. Я увѣренъ, что, ежели ты разъ принялся, то они будутъ не только хороши, но отличны. — Я просилъ прислать въ разныхъ письмахъ 200 р. с.; прикажи это сдѣлать. —

Валер[янъ] говорилъ мнѣ, что за домъ можно взять тысячи 2 сер.; сдѣлай одолженіе, узнай настоящую цѣну отъ покупщиковъ, ежели таковые есть — я бы желалъ продать домъ безъ себя. — Прощай, о себѣ ничего не пишу, потому что нахожусь въ самомъ непріятномъ положеніи кеизвѣстности насчетъ моей отставки, которая для меня теперь составляетъ важнѣйшій интересъ въ жизни. Толковать тебѣ все было бы долго, дѣло въ томъ, что или очень скоро, или очень не скоро я буду свободенъ. Отъ Мит[иньки] я получилъ письмо, въ которомъ онъ проситъ меня рекомендовать какіе-то химическіе припасы изъ его лавки. Очень грустно. Все пишу, но мало и дурно; для того, чтобы писать хорошо, нужно душевное спокойствіе, котораго у меня нѣтъ. Въ карты я не играю, и долговъ у меня нак[онецъ] 50 ц. Алексѣеву. —



Печатается полностью по автографу, хранящемуся в ГТМ. Впервые отрывок из письма напечатан П. И. Бирюковым в Б, 1906, стр. 224; несколько больше дано П. А. Сергеенко в ПТС, 1, стр. 32.

Высочайший манифест о занятии русскими войсками Дунайских княжеств был издан 14 июня 1853 г. Поводом к войне между Россией и Турцией (1853—1856) в союзе с Англией, Францией и Сардинским королевством послужил восточный вопрос. Военные действия происходили на Дунае, Балтийском море и в Малой Азии, но главным образом в Крыму.

Относительно отставки Толстого Мооро писал ему 6 июля 1853 г.: «Милостивый государь Лев Николаевич. От генерала дано согласие на представление вас в офицеры полевой артиллерии, и может быть вас произведут без экзаменов, а представление выйдет не скоро. — Теперь Эдуард Владимирович приостановил вашу отставку, и спрашивает, будете ли вы ожидать производство или представить вас к увольнению от службы? Если вам придется ехать на экзамен в Петербург, то это выгоднее для вас, чем ехать на дом в резервную дивизию — что неизбежно с представлением вас к производству в пехоту. Потрудитесь уведомить скорее о решении вашем для доклада генералу, и дальнейшее распоряжение относительно отставки. — С истинным почтением имею честь быть милостивый государь вашим покорным слугою Г. Мооро».

Эдуард Владимирович — Бриммер. О нем см. прим. 2 к п. № 49.

Об этом письме Мооро в дневнике Толстого под 24 июля записано: «Получил письмо от Мооро: Бриммер задержал мою отставку».

Из письма Мооро видно, что Толстой в решении своем выйти в отставку уже поколебался. Под 4 июля в дневнике записано: «Алексеев пришел и заговорил о моей службе; это так взволновало меня, что я целый день писал письмо к Бриммеру и кажется написал хорошо». Письмо это неизвестно. Под 9—15 июля в дневнике записано: «Послал письмо... Бриммеру — порядочное и Мооро — скверное». Вероятно, эти письма были еще не об отставке, а об отпуске. Писал об этом Толстой и Н. П. Алексееву. Последний ответил письмом: «Милостивый государь Лев Николаевич. Я не могу вам дать отпуска до отставки вашей, а потому просил бригадного командира Левина, чтоб показывать вас в командировке в Москве за покупкою амуниции, но полковник не согласился на это; но просил передать вам просить отсрочки. Пишите Мооро и просите генерала, — всё будет по вашему желанию. Очень жалею, что не могу исполнить вашего желания. Примите уверения в искреннем почтении к вам вашего покорного слуги Н. Алексеева. 6 июля, 1853 г.». (Письмо не опубликовано; подлинник в АТБ.)

Вероятно, по получении этого письма Толстой записал в дневнике 4 сентября: «... ни отставки, ни отпуска мне нельзя дать».

² Гр. Мар. Ник. и Валер. Петр. Толстые.

³ обидчивый;

⁴ В дневнике Толстого под 9—15 июля записано: «Уехал из Старогладковской без малейшего сожаления... Приехав в Пятигорск, нашел Машу, пустившуюся в здешний свет. Мне было больно видеть это — не думаю, чтобы от зависти, но неприятно было расстаться с убеждением, что она исключительно мать семейства. Впрочем она так наивно мила, что в скверном здешнем обществе остается благородной... Как не достает у Валериана и Николеньки такта, чтобы не смеяться над наружностью и манерами людей, когда сами они так плохи в этих отношениях. Вообще мне было тяжело и грустно. Этого чувства я не испытаю, я уверен, свидевшись с Сережей, а еще более с Татьяной Александровной». Под 18 июля: «Холодность ко мне моих родных мучает меня».

* 79. T. A. Ергольской.

1853 г. Августа вторая половина. Пятигорск.



Chère tante!

Il m’arrive assez souvent, que pendant plusieurs semaines je suis à ne pas recevoir de lettres. Je suis pour le moment dans une position pareille; j’attends des lettres de toutes parts et des lettres, qui doivent décider de mon sort c’e. à d. décider si je puis retourner en Russie ou non, et vous pouvez juger de mon impatience? Mais votre silence me fait encore plus de peine. Je ne sais pourquoi notre corespondance, qui me donnait tant de jouissance est devenu plus lente et plus inexacte depuis quelque temps. Si mes lettres dépendaient de mon affection pour vous au contraire elles auraient du devenir plus fréquentes qu’avant puisque jamais je n’ai senti à un tel point, combien je vous aime et désire être auprès de vous, qu’à présent depuis que j’ai quelque espoir de voir se réaliser mes projets les plus chers. —

Que vous dire de mon service? C’est un sujet trop désagréable pour que je puisse avoir du plaisir à vous en parler. Il serait trop long, et trop ennuyeux de vous expliquer touts les désagréables retards qui m’arrivent, je vous dirai seulement, que j’en ai bien assez et tout ce que je désire est de pouvoir quitter le service aussi tôt que possible. —

Ma santé est bonne et c’est cela qui me console de voir le mal de Marie qui jusqu’à présent n’a pas cédé de beaucoup. J’ai eu l’année passée tout-à-fait le même mal qu’elle et ce sont les eaux, qui m’ont rétabli complètement. J’espère donc qu’elles lui feront le même bien. —

Mes occupations littéraires vont mal ou pour mieux dire ne vont pas du tout. Cet état d’incertitude de crainte et d’espérance dans lequel je me trouve dérange trop l’égalité d’humeur indispensable pour pouvoir travailler avec fruit et plaisir. —

Voila Nicolas au point de partir, Valérien et Marie ne tarderont pas à les suivre, ce qui est à désirer; car s’ils restent ce ne sera qu’à cause du mauvais état de la santé de Marie. Je resterai complètement seul ce qui me sera d’autant plus sensible après la vie de famille, que j’ai mené ces deux mois. Les consolations que me donnent vos excellentes lettres me seront plus nécessaires que jamais. Elles me rapellent si bien le rare bonheur que j’ai d’avoir en vous une amie véritable à laquelle je puis toujours confier mes peines et mes joies.

Je baise vos mains chère tante

Léon.



Ha 4 странице:

Ея Высокоблагородію Татьянѣ Александрович Ерголъской. —

Дорогая тетенька!

Со мной довольно часто случается, что по нескольку недель под ряд я не получаю писем. Сейчас я в подобном положении; отовсюду я жду писем, которые должны решить мою судьбу, т. е. решить, могу ли я вернуться в Россию или нет, и вы можете судить о моем нетерпении? Но ваше молчание еще более огорчает меня. Не знаю почему в нашей переписке, которой я так наслаждался, в последнее время наступил перерыв, она стала не так последовательна. Ежели бы мои письма зависели от моей привязанности к вам, я бы писал гораздо чаще потому, что никогда так сильно не тянуло меня к вам, как теперь, с тех пор, как появилась надежда, что сбудется то, что я так горячо желаю. —

Что вам рассказать о моей службе? Не хочется говорить о том, что неприятно. И скучно и длинно описывать все неприятные задержки, скажу вам лишь, что всё это мне надоело и хочется как можно скорее бросить службу. —

Здоровье мое хорошо, и это меня успокаивает по отношению к Машеньке, болезнь которой не поддается лечению. В прошлом году я болел тем же, и воды меня вполне поправили. И ей они также помогут, надеюсь. —

Мои литературные занятия плохо подвигаются или, лучше сказать, не подвигаются вовсе. Состояние неуверенности, и опасений, и надежды, в котором я нахожусь, нарушают ровность и спокойствие духа, необходимые для того, чтобы работать с успехом и охотою.

Николенька уезжает, Валерьян и Машенька скоро соберутся за ним, чего желаю; ежели они останутся, стало быть, Машеньке будет хуже. И я останусь в одиночестве, что мне будет особенно чувствительно после двух месяцев жизни в семье. Больше, чем когда-либо буду ждать утешения от ваших чудесных писем, постоянно напоминающих мне о том, какое редкое счастье иметь такого друга, которому я могу поверять и горести и радости.

Целую ваши ручки, дорогая тетенька.

Лев.



Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Публикуется впервые. Письмо датируется содержанием: «Николенька на отъезде. Валерьян и Машенька скоро соберутся за ним». Гр. H. Н. Толстой уехал в. Тульскую губернию из Пятигорска 1 сентября, а гр. Валер. Петр. и Мар. Ник. Толстые — в начале октября.

80. H. A. Некрасову.

1853 г. Сентября 17. Пятигорск.



Милостивый Государь,

Николай Алексѣевичъ.

Посылаю небольшую статью¹ для напечатанія въ Вашемъ журналѣ. Я дорожу ею болѣе, чѣмъ Дњтствомъ и Набњгомъ, поэтому въ третій разъ повторяю условіе, которое я полагаю для напечатанія — оставленіе ея въ совершенно томъ видѣ, въ которомъ она есть. Въ послѣднемъ письмѣ Вашемъ Вы обѣщали мнѣ сообразоваться съ моими желаніями въ этомъ отношеніи.² — Ежели-бы Цензура сдѣлала снова вырѣзки, то, ради Бога, возвратите мнѣ статью или по крайней мѣрѣ напишите мнѣ прежде печатанія. — Напечатать эту статью подъ заглавіемъ, выставленнымъ въ началѣ тетради или: Самоубійца. Разсказъ маркера будетъ зависѣть совершенно отъ Вашего произвола.³

(Н. С.), поставленные надъ строкой, означаютъ новую строку. — Въ ожиданіи Вашего отвѣта и суда объ посылаемой вещи, имѣю честь быть, съ совершеннымъ уваженіемъ Вашъ покорнѣйшій слуга.

Графъ Л. Толстой.

17 Сентября. 1853.⁴ Пятигорскъ —



На 4 странице:

Его Высокоблагородію Николаю Алексеевичу Некрасову

Въ С. Петербургъ, Въ редакцію Ж. Современника.



Печатается по автографу, хранящемуся в ЛБ. Впервые напечатано Н. С. Ашукиным в АК, стр. 200—201.



¹ «Записки маркера» написаны в четыре дня, 13—16 сентября.

² Толстой имеет в виду письмо Некрасова от 6 апреля 1853 г.: «Милостивый государь Лев Николаевич. Вероятно вы недовольны появлением вашего рассказа в печати. Признаюсь, я долго думал над измаранными его корректурами — и, наконец, решился напечатать, сознавая то убеждение, что, хотя, он и много испорчен, но в нем осталось еще много хорошего. Это признают и другие. Во всяком случае это для вас мерка, в какой степени позволительны такие вещи, и впредь я буду поступать уже сообразно с тем, что вы мне скажете, перечитав ваш рассказ в напечатанном виде.

При сем прилагаются 75 р. сер., следующие вам за этот рассказ.

Пожалуйста не падайте духом от этих неприятностей, общих всем нашим даровитым литераторам. Не шутя, ваш рассказ еще и теперь очень жив и грациозен, а был он чрезвычайно хорош. Теперь некогда, но при случае я вам напишу более. Не забудьте Современника, который рассчитывает на ваше сотрудничество. Примите уверения в моем истинном почтении Н. Некрасов». («Круг», кн. шестая, М. 1927, стр. 188. )

³ «Записки маркера», испорченные цензурой, были напечатаны в «Современнике» 1855, № 1.

⁴ В автографе ошибочно: 1883.

Некрасов ответил Толстому «довольно скоро по получении рукописи» «Записок маркера» (письмо Некрасова от 6 февраля 1854 г. ), но это письмо не дошло до Толстого.

14 января 1854 г. Толстой перед отъездом с Кавказа в Ясную поляну писал Некрасову, спрашивая его об участи «Записок маркера» и извещая, что готовится к продолжению «Детства» и «Отрочества». Письмо это неизвестно. На него Некрасов отвечал 6 февраля следующим письмом: «Милостивый государь, Лев Николаевич! ваших писем я получил не два, а одно; отвечал вам довольно скоро по получении рукописи (Записки маркера) по старому вашему адресу (на имя H. Н. Толстого). Там я излагал и мнение мое об этой вещи. Спрашивал вас в заключение — печатать ли всё-таки эту вещь, или вы соглашаетесь на мои замечания? Итак, приходится мне теперь повторить эти замечания. «Записки маркера» очень хороши по мысли и очень слабы по выполнению; этому виной избранная вами форма; язык вашего маркера не имеет ничего характерного — это есть рутинный язык, тысячу раз употреблявшийся в наших повестях, когда автор выводит лицо из простого звания; избрав эту форму, вы без всякой нужды только стеснили себя: рассказ вышел груб, и лучшие вещи в нем пропали. Извините, я тороплюсь и не выбирал выражений, но вот сущность моего мнения об этом рассказе; это я счел долгом сообщить вам, прежде чем печатать рассказ, так как я считаю себя обязанным вам откровенностью за то лестное доверие, которым вы меня удостоили, при этом ваши первые произведения слишком много обещали, чтобы после того напечатать вещь сколько-нибудь сомнительную. Однако ж я долгом считаю прибавить, что, если вы всё-таки желаете, я напечатаю эту вещь немедленно, мы печатаем много вещей и слабее этой, и если я ждал с этою, то потому только, что ждал вашего ответа. Жду его и теперь и надеюсь получить скоро вместе с Отрочеством, которое может быть напечатано очень скоро, если вы не замедлите его присылкою. Уведомьте меня, куда вам посылать Современник и деньги. Примите уверение в моем искреннем уважении и преданности. Н. Некрасов.

P. S. Если вы заглядываете в Современник (начиная с XI книги включительно), то можете заметить, что теперь ваши произведения не подвергнуты таким изменениям по цензуре, каким подвергались прежде. 6 февраля 1854. Спб. Ваше письмо от 14 января я получил 6 февраля». («Круг» кн. шестая, М. 1927, стр. 1.)

* 81. Докладная записка командующему войсками кн. М. Д. Горчакову.

1853 г. Октября 6. Пятигорск.



5 Ноябрь.

Докладная Записка.20-й Артиллерійской Бригады, Батарейной № 4 Батареи, Отдѣльнаго Кавказскаго Корпуса, фейерверкера 4-го Класса, Графа Льва Толстаго. 6 Октября 1853 г. Пятигорскъ.

Выйдя изъ Университета¹ и поступивъ Коллежскимъ Регистраторомъ въ гражданскую службу,² я въ 1852 году вышелъ въ отставку и для совмѣстнаго служенія съ братомъ моимъ, опредѣлился въ военную службу Фейерверкеромъ 4-го класса.³

Теперь же, такъ какъ братъ мой вышелъ въ отставку,⁴ и я имѣю служащихъ родственниковъ⁵ лишь въ дѣйствующей арміи, я желалъ-бы быть переведеннымъ въ одну изъ конныхъ или пѣшихъ батарей командоваемаго Вами войска, о чемъ и осмѣливаюсь просить милостиваго ходатайства Вашего Сiятельства. —

Фейерверкеръ 4-го класса

Графъ Левъ Толстой.

Командующему войсками, расположенными въ Молдавіи и Валахіи, Г-ну Генералу отъ Артиллеріи, Князю и Кавалеру Михаилу Дмитріевичу Горчакову.



Печатается по автографу, хранящемуся в Центрархиве (фотография автографа хранится в ГТМ). Публикуется впервые.

Над текстом докладной записки рукой неизвестного написано: «По Дежурн. № 5748»; «Дежур. генералу [3 неразбор.] это дело сдать»; на поле слева: «Дежурн. в 12 а. бр. [? ]».

Кн. Михаил Дмитриевич Горчаков (р. 20 сентября 1791 г., ум. 19 мая 1861 г.) — троюродный дядя Толстого, участник Бородинского сражения и кампании 1812—1814 гг., Турецкой войны 1828—1829 гг., Польской кампании 1830—1831 гг. С 1831 г. был начальником штаба армии, состоявшей под начальством фельдмаршала Паскевича. В июне 1853 г. Горчаков был назначен командующим войсками 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов, которые должны были занять Дунайские княжества и южную границу Бессарабии по нижнему Дунаю. В конце 1854 г. назначен главнокомандующим Южною Армиею, расположенною на северо-западном прибрежье Черного моря и на р. Пруте, а в феврале 1855 г. — главнокомандующим Крымскою Армиею. В январе 1856 г. Горчаков был назначен наместником Царства Польского. Этот пост он занимал до самой смерти.



¹ См. прошение № 5.

² В Тульском губернском правлении.

³ Приказ о зачислении Толстого на службу фейерверкером 4 класса в батарейную № 4 батарею 20 артиллерийской бригады со старшинством с 14 января состоялся 13 февраля 1852 г. См. прим. 4 к п. № 58.

⁴ Гр. Н. Н. Толстой уволен в отставку в феврале 1853 г. с чином штабс- капитана.

⁵ Толстой имеет в виду своих четвероюродных братьев Дм. и Алдр. Серг. Горчаковых. О них см. прим. 4 к п. № 84.

Отнесшись положительно к просьбе Толстого, кн. М. Д. Горчаков писал об этом дежурному генералу Главного штаба. В ответ на письмо кн. М. Д. Горчакова была послана такая бумага:



Канц. нач. штаба № 348.

По Дежурн. № 1810.

МИНИСТЕРСТВО ВОЕННОЕ.

—

Департамент Инспекторский.

—

Отделение 2. Стол 3.

19 Января 1854.

№ 659.

О переводе фейерверкера

графа Толстого.



Получ. 1 февраля.

Господину Командующему войсками 3, 4 и 5-го пехотных корпусов.

Дежурного генерала Глав ного штаба его императорского величества.



РАПОРТ.

Вследствие письма вашего сиятельства № 5603, имею честь покорнейше просить приказать фейерверкера батарейной № 4-й батареи 20 артиллерийской бригады графа Льва Толстого зачислить на службу в батарейную № 4 батарею 12 артиллерийской бригады.

[Позднейшая пометка:]

Писано 10 февраля

генералу Данненбергу № 2101.

Петр Андреевич Данненберг (1792—1872) участник кампаний 1812—1814 гг., в 1814—1830 гг. состоял при в. к. Константине Павловиче, участвовал в польской кампании 1830—1831 гг. и венгерской 1849 г. В 1852 г. был назначен начальником всех пехотных резервных и запасных войск армии, а затем командиром 4 пехотного корпуса. В восточную войну командовал войсками в сражении при Ольтенице (23 октября 1853 г.), а в октябре 1854 г. вступил с своим корпусом в Крым, где командовал войсками в Инкерманском сражении (24 октября 1854 г.).

По получении этой бумаги из канцелярии кн. М. Д. Горчакова было послано такое отношение:



От Дежурного

Генерала

10 февраля 1854 г.

№ 2101.





Командиру 4 пехотного Корпуса,

г. генер. от инфан. и