Арон Тамаши

«ПАТРИОТЫ»

1

Комната была кричаще пестрой и забитой до отказа. На стенах портреты исторических деятелей в богатых национальных одеждах. Несколько картин в роскошных рамах изображали деревенские праздники: пышную свадьбу, кавалькаду всадников в парадных костюмах, церемонию по случаю дня святого Димитрия, всенародный сбор винограда. Кое-где висели увядшие, перевитые лентами букеты цветов, преподнесенные поэту за стихи. Повсюду скатерти, кружевные салфеточки, разные искусно вышитые народные поделки.

На небольшой полочке свирель, на которую положен букетик, подобранный в цвет национального флага.

Этнографический музей, да и только.

Однако это была квартира поэта.

Гармонию нарушали только два предмета, так сказать, международного характера: удобное, покойное кожаное кресло, в котором поэт сочинял свои пламенные патриотические стихи, и огромный черный письменный стол, за которым он с всклокоченными волосами доводил их до совершенства.

Был вечер.

В комнате горели все лампы.

В воздухе мешался пряный запах ладана и духов. Искрилась радость большого праздника.

Поэт сидел на просторном диване, который украшали трехцветная бахрома и народные вышивки.

Черноглазая женщина средних лет, однако стройная и проворная, накрывала на стол. Поставила закуски, изысканные напитки.

Это была Вероника, «невеста» поэта.

— Пора бы уже твоему другу прийти, — сказала она.

— Придет, — отозвался поэт немного погодя и потом с подозрением добавил: — А что это ты его так ждешь?

— Уже все готово.

— Признайся, что он тебе нравится.

— Да ведь я с ним не знакома!

— Ах, извини, действительно, — сказал поэт, улыбнувшись. — Ну, значит, понравится.

— Неужели он такой симпатичный?

— Нет, богатый.

— А кто он?

— Владелец магазина «Все для венгров».

Вероника рассмеялась:

— А-а… Теперь понятно!

— Что понятно?

— Почему вы дружите. А то я все удивлялась, как это поэт дружит с торговцем. Теперь понятно: у тебя стихи национальные, а у него — товары.

В дверь постучали.

Вероника поправила прическу и одернула книзу вырез платья.

— Прошу! — сказал поэт.

Вошел мужчина лет сорока пяти, уже начинающий полнеть. С бурной радостью бросился пожимать поэту руку:

— Поздравляю, от всей души поздравляю! Великое дело пройти в Академию в такие годы.

— Благодарю, — поклонился поэт. — Каждая моя строчка написана во славу нации. Однако позволь я познакомлю тебя с моей невестой.

Вероника, плотоядно улыбнувшись, подала руку для поцелуя.

— Я так много о вас слышала, — протянула она.

— Спасибо, очень приятно.

— Говорят, магазин ваш приносит изрядный доход.

— Более или менее, — согласился коммерсант и указал на поэта: — Вот кого нужно благодарить за мои доходы, вашего любезного жениха. Это он, собственно говоря, создал моду на предметы народного обихода своими великолепными стихами.

— Он у вас в доле? — спросила Вероника.

— Дорогая, прошу тебя! — оскорбленно вскричал поэт.

— Ну, он не может на меня пожаловаться, — улыбнулся коммерсант.

Поэт сконфуженно кивнул в сторону стола:

— Прошу садиться! И уж не обессудь, что мы отмечаем это торжество в таком скромном составе.

— В каком же скромном, когда среди нас присутствует столь обворожительная дама.

— Спасибо, — заулыбалась Вероника. — У нас и шампанское есть. Несколько бутылок.

Они сели за стол.

После первого бокала Вероникина ножка придвинулась к колену коммерсанта.

— Простите, это ваша нога?

— Нет, что вы!

Они принялись обсуждать стихи поэта.

— Я плакала, когда читала их, — сказала Вероника.

Коммерсант солидно заметил:

— Несомненно, эти стихи сыграли величайшую роль в пробуждении нашего национального самосознания.

— Ну а в его становлении разве нет? — с важностью добавила Вероника.

Поэт смиренно подпустил в глаза блеску.

— Я всего лишь скромный слуга народа, — сказал он, поднимая бокал. И выпив, тихо заметил: — Однако я считаю, что последний сборник — лучшее из всего написанного мною.

Он встал, принес книжку, но не сел, а начал листать ее. Долго с наслаждением переворачивал страницы, потом решился и растроганным, звучным голосом прочитал название стихотворения:

— «Крестьяне святы».

Вероника поднялась, поцеловала поэта и, ласкаясь, словно кошечка, отобрала у него книжку.

— Потом почитаешь, после шампанского.

— Мы увенчаем себя стихами в завершение вечера, — сказал коммерсант.

Они снова сели и выпили.

— Какая сегодня была чудесная погода! — сообщила Вероника. — Мы с подругой и ее женихом ездили на машине за город. Было так замечательно! Просто чудесно! Кругом лес, а мы мчимся по дороге, между диких скал, чудо!

— Вы любите гулять в лесу? — спросил коммерсант.

Вероника опять коснулась его колена.

— Обожаю! — сказала она. — А у вас есть машина?

— Конечно.

— Закрытая?

— Да, но можно опустить окна.

— Зачем?

— Чтобы было больше воздуха.

— А, воздуха и так будет достаточно, если поехать туда, где мы сегодня были.

Поэт поднял бокал:

— Давайте на «ты», ребятки!

Они выпили до дна.

— Можем завтра же поехать, — сказал коммерсант. — Завтра как раз воскресенье. После обеда и поедем.

Вероника подскочила.

— Вот будет замечательно! — воскликнула она и на радостях достала еще шампанское.

Она не угомонилась, даже когда они выпили.

Поэт почти не разговаривал. Он немного сник после того, как ему не дали прочитать стихотворение, и налег на вино. Через час он был уже основательно пьян, встал, огляделся, словно пытаясь вновь отыскать книгу, и вдруг покачнулся.

— Простите, — пробормотал он и вышел.

Национальный костюм скрылся за дверью.

— Крестьяне святы, — насмешливо сказал коммерсант.

Вероника обмякла на стуле и жалобно протянула:

— Даже не знаю, так чего-то хочется…

— Чего же, дорогая? — спросил коммерсант.

— Догадайтесь.

Они испуганно отпрянули друг от друга, когда открылась дверь.

Поэт чуть было не заметил их.

Стихов, однако, в комнате-музее так до утра и не читали.

2

Назавтра в три часа дня они тронулись в путь на машине, на которой развевался национальный флажок.

За рулем сидел коммерсант, рядом Вероника в розовом дождевике. Поэт скучающе развалился на заднем сиденье, у него был такой унылый вид, словно это вовсе не он пробудил национальное самосознание.

Они выехали из города и весело мчались по извилистым дорогам, под покровом нескончаемого леса.

Вероника то и дело восклицала:

— Ах, как замечательно!

— Какая глушь!

— Просто изумительно!

Коммерсант не переставая улыбался.

— Нравится? — спросил он.

— Очень!

— А что больше?

— Что, чтó больше?

— Я или эти дикие места?

— Ты тоже дикий.

Они петляли меж нависавших над ними скал.

— Стой! — раздался вдруг чей-то окрик.

Посреди дороги возникла фигура с револьвером в руке. Это был рослый, молодой мужчина, кстати, в национальном костюме.

— Грабитель! — побледнел коммерсант и остановил машину.

Мужчина приблизился и направил на них револьвер.

— Деньги! — потребовал он.

Поэт поник головой.

— Он в национальном костюме! — прошептал он потрясенно.

— Выходи и деньги на бочку! — скомандовал грабитель.

Первой выскочила Вероника.

— У меня нет денег, — сказала она.

— У вас я и не взял бы, — отозвался грабитель. — Отойдите в сторонку.

Поэт, сжавшись, вылез из машины.

— У меня нет денег, — сказал он, подняв руки.

— А что есть?

— Только душа.

— К чертям собачьим вашу душу, — выругался грабитель и набросился на коммерсанта.

— Деньги! Живо!

Коммерсант стонал и кряхтел.

— Живо! Не то пристрелю!

Коммерсант, дрожа, вытащил пачку банкнот и отдал.

— Ваше счастье, — сказал грабитель и начал пятиться к лесу, не опуская направленного на них револьвера, улыбнулся Веронике, бросился в чащу и был таков.

— Какой симпатичный, — сказала Вероника.

Поэт и коммерсант не сразу обрели дар речи. Они присели на бампер и, уронив головы на ладони, застыли в скрюченных позах.

— Обокрал, мерзавец!.. — выдохнул наконец коммерсант. — Но я тоже идиот, взять с собой деньги!

Он оглядел свой костюм, заглянул в карманы.

— Конечно, в этом костюме я был в субботу в магазине… Всю месячную выручку прямо в карман и сунул… Обокрали, обокрали!..

Вероника направилась в сторону леса, где исчез грабитель.

— Боже правый! Он же был в национальном костюме! — заговорил наконец поэт.

Коммерсант с укором посмотрел на него:

— А все из-за тебя.

— Почему из-за меня?

— Не ты ли в своих стихах без конца талдычишь, что нужно носить национальный костюм! Народ из-за тебя с ума посходил! Ищи его теперь свищи. Месячную выручку уволок, мерзавец.

— А ты наживаешься на национальных святынях.

— Я не наживаюсь, а зарабатываю честным трудом.

— Ты только денег лишился.

— А ты, черт тебя дери, чего лишился?

— Он душу из меня вынул.

— Скажите, пожалуйста!

Поэт вскочил.

— Душу, понимаешь?! — закричал он вне себя. — Он испоганил все, во что я верил… Я уничтожен… Меня больше нет… Я не смогу теперь написать ни строчки…

— Ты и прежде не мог, — заметил коммерсант.

Поэт с горечью набросился на него:

— Ты неблагодарный!

— Это ты неблагодарный! Я с тобой расплачиваюсь сполна. Свою долю ты всегда имеешь.

— Ты думаешь, я пишу ради этой доли?

— А ради чего же?

— Из внутренней потребности.

— Зачем же тогда деньги берешь?

— Жить-то на что-то надо.

— Вот ты и жил за мой счет.

— А ты за счет моих стихов!

Коммерсант тоже вскочил.

— Все, знать тебя больше не желаю! — в запальчивости воскликнул он, подлетел к машине, выхватил развевавшийся на крыше флажок и швырнул его на землю. — С этим тоже покончено! — отрезал он.

Упавший духом поэт, ссутулившись, пешком отправился домой.

— Негодяй… — прокричал ему вслед коммерсант и не двинулся с места, пока тот не исчез из виду. Тогда он огляделся и вспомнил про Веронику.

«Куда же она подевалась?» — удивился он про себя.

Побродил вокруг, но ее нигде не было.

— Вероника! — крикнул он.

Напрасно. Вероника улетела, словно пчела. Улетела, влекомая медовым ароматом денег.

Было тихо, стояла чудесная погода.

Коммерсант подождал еще минутку, потом подобрал сорванный флажок и воткнул его обратно на крышу.

Сел в машину, мысленно списал все происшедшее по статье «убытки» и плавно тронулся с места.

Вскоре он догнал идущего пешком поэта, притормозил и окликнул его:

— Давай садись.

Поэт послушно сел. Буркнул:

— Спасибо.

— Нам уже поздно начинать все сначала, — дружелюбно сказал коммерсант, и они продолжали свой совместный путь на паях.