Потом предприятия ВПК, выстоявшие в этом кошмаре, последовательно уничтожались реформаторами в ходе приватизации. Фраза «ты добивай его, не давай ему вывернуться» в отношении директоров крупных заводов, сохранявших производство, несмотря на все усилия либералов, слышали в то время от сотрудников Госкомимущества и других гайдаровцев самые разные люди.

Эти люди действительно поставили перед собой задачу уничтожить свою страну, и делали это не просто осознанно, но и с энергией, азартом и изобретательностью.

Приватизация как разрушение

Верный гайдаровец Чубайс «задним числом» сделал потрясающие признания, заявив (конечно, чуть иными словами), что цель ваучерной приватизации заключалась в окончательном уничтожении нашего общества и нашей цивилизации. Тактическая же ее задача, помимо отвлечения населения от бедствий, вызванных либерализацией цен (а после нее остановиться уже было нельзя), заключалась в покупке лояльности директоров путем передачи им контроля за их заводами.

Демократы ведь быстро потеряли социальную опору: они опирались на массовый «средний класс», который был просто «вырублен» либерализацией цен 1992 года.

Чтобы отвлечь людей от осознания того, что с ними происходит, в конце 1991 и 1992 году провели приватизацию квартир, чтобы люди занимались ей и больше ни о чем не думали. Пусть все плохо – зато теперь квартира моя!

После этого люди ощутили абсолютную нищету, абсолютное отсутствие каких бы то ни было перспектив, дичайший, безумный разгул преступности, разрушение всей социальной сферы, – и ваучерные операции позволили отвлечь их от ужасной реальности.

А пока обычные люди были отвлечены, директора были куплены: они хорошо поняли свой шанс и в массе своей воспользовались им, скупив ваучеры работников, установив контроль за своими предприятиями и став опорой реформаторской власти против утратившего все, разобщенного и деморализованного населения.

Но в то самое время, когда директора, еще не заклейменные «красными» как пережиток «проклятого социализма», а пока бывшие союзниками либеральных реформаторов, захватывали свои заводы, – гайдаровцы уже готовили их могильщиков.

В своей автобиографии бессменный ректор «вши» или «вышки» (Высшей школы экономики) Кузьминов очень четко написал: «Чтобы выдавить „красных директоров“, которые образовывали очень плотную массу в начале 1990-х годов, казалось, что никакая реформа сквозь них не пройдет, породили класс „малиновых пиджаков“, которые благодаря своему животному интересу выдавили предшественников».

Для молодых читателей напомню: «малиновые пиджаки» – это бандиты, «выдавливание» осуществлялось в основном за счет физического насилия вплоть до истребления, а замена директоров бандитами в качестве собственников чудовищно дезорганизовала производство и в значительной степени разрушила его.

Все во имя либеральных реформ!

А осуществлялась эта операция, насколько можно судить, не сама собой, а с подачи их архитектора – Гайдара.

Сыграл он свою роль и в ваучерной приватизации: конечно, ее мотором и пропагандистом был Чубайс, – но лишь в рамках общего стратегического курса, выработанного и твердо проводимого Гайдаром.

С точки зрения политики ваучерная приватизация, как и либеральная реформа в целом, как и создание целого класса бандитов была рациональным, разумным механизмом. Другое дело, что этот механизм исходил из презумпции уничтожения страны. И уже не Советского Союза, а именно России.

Ведь чем отличается советский стиль воровства от реформаторского? При советском стиле воровства при стройке дома часть материалов и денег, выделенных на нее, пропадают непонятно куда, а где-то, часто даже не в фешенебельной стране и не на берегу моря, а прямо неподалеку от стройки, вырастает аккуратный коттедж. В Москве немало таких смешных жилищных комплексов.

А система реформаторского воровства строго противоположна. Например, живут люди в «хрущевке». И приходит к ним умный, с горящими глазами молодой энтузиаст и говорит: «Друзья, вы живете в ужасных условиях!» – и, ведь, действительно в ужасных условиях живут. Продолжает: «Так жить нельзя!» – и это святая правда. «Послушайте, в Лондоне, Нью-Йорке, Париже люди живут совершенно по-другому!» – и не поспоришь. И, убедив всех в своей правоте, переходит к главному: «Давайте вашу развалюху на границе промзоны сломаем, из обломков построим гигантский шикарный небоскреб, чтобы у каждого вместо квартирки в 50 кв.м. была квартира в 500 кв.м. и с видом на океан!»

Все дружно кричат «Ура!», в припадке энтузиазма ломают свой дом, – и вдруг понимают, что небоскреб как-то не клеится. Менеджмент «совковый» или культура труда низкая – не понять. И тут им этот же самый энтузиаст-реформатор говорит, – и опять сущую правду: «Ну вы и быдло! Ну вы и уроды! Вы своими руками разрушили собственное жилье! Как же мне не повезло с этим народом! Ну ладно, так уж и быть, облагодетельствую: куплю ваши обломки по рублю за кубометр и построю себе коттеджик у моря, а вы купите водки и живите, как хотите, хоть в землянках».

Это представляется формулой реформаторского воровства.

Отличие подходов очевидно: если в советской модели воруют из прибыли, то в реформаторской из убытков. Это стиль, почерк, визитная карточка либеральных реформаторов.

При этом воровство было довольно откровенным, а часто и предельно открытым. В частности, разработчики схемы приватизации «Норильского никеля» рассказывали, как Кох, ознакомившись с ней, искренне изумился: зачем так сложно? Мол, я сейчас позвоню Вавилову (тогдашнему первому замминистра финансов), он даст вас кредиты из госбюджета на приватизацию, а на следующий год просто забудет включить в него строчку о возврате. Когда потрясенные разработчики попытались объяснить владельцу бизнеса, что это воровство, они, по воспоминаниям, получили предельно простой и искренний ответ: «Либо коммунисты придут к власти и все отберут, либо Борис Николаевич, победив, нам все простит»…

Важным признаком приватизации производств было расчленение единого технологического комплекса на максимальное количество кусочков – отдельных предприятий, которые постепенно переставали взаимодействовать друг с другом.

На каждом их них висели своя бухгалтерия, директор, охрана, – и они постепенно погибали под тяжестью административных расходов. Если одно из первых звеньев технологической цепочки не отправляло какое-то необходимое сырье на экспорт (часто копеечный, так как критически значимый элемент может быть и недорогим), после чего сразу умирали все, последним по лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра» оставалось сбытовое предприятие, контролирующее склад ранее произведенных товаров. Оно распродавало всё с этого склада, обогащалось на этом, не отдавая денег производящим звеньям и этим убивая их, а затем тоже умирало, после чего либеральные организаторы этого кошмара торжественно провозглашали: «Еще одно нежизнеспособное совковое производство наконец-то расчистило место для успешного предпринимательства!»

По той же схеме была отреформирована Чубайсом электроэнергетика. Спасти от нее удалось лишь «Газпром», – в силу его исключительной важности одновременно для социальной стабильности и экспорта.

Вряд ли Гайдар думал так подробно, – и, весьма вероятно, он вообще не вполне осознавал, что делает. У него было плохо с рефлексией – основным занятием было иное, унаследованное от знаменитых деда и отца, которого по до сих пор живым легендам не мог перепить никто в Москве. В «Легендах Арбата» М.И. Веллера весьма красочно описано, как Егор Гайдар проводил свое время.

Но, тем не менее, именно с этим человеком связан запуск процесса либеральных реформ в России, под которым основная часть нашего народа вполне справедливо понимает свое уничтожение.

Либеральное бескорыстие

Разговоры о бескорыстии гайдаровских либералов повторяются бесконечно в строгом соответствии с канонами геббельсовской пропаганды: люди верят в ложь тем больше, чем она чудовищней и чем чаще ее повторяют.

Помнится, летом 1992 года один из гайдаровцев с восторгом признался в частной беседе: «Когда мы пришли, я думал, три месяца поворуем и все, а мы скоро уже 10 месяцев сидим!» И это при том, что на первом же заседании гайдаровского правительства его члены, как рассказывают их биографы, торжественно дали обет не использовать свое служебное положение для личного обогащения!

Между тем еще в конце 1991 года, как говорили чуть позже, некоторые решения Ельцина по второстепенным хозяйственным вопросам продавались за 30 тыс. долл., – по тогдашним меркам это были запредельные деньги.

Многие реформаторы сегодня незаслуженно забыты. Был, к примеру, в правительстве Гайдара вице-премьер «по оперативному управлению» Махарадзе, который издавал распоряжения (чтобы Гайдар как вице-премьер мог управлять своими личными решениями, право издавать распоряжения правительства от своего имени предоставили всем его зампредам) почти исключительно по управлению лесным фондом. Он очень быстро и тихо, уже весной 1993 года ушел из власти, – похоже, грамотный был человек. 11 лет, до 20014 года проработал в Канаде торгпредом, остался там и умер в 2008 году в 68 лет.

Один из реформаторов как-то разоткровенничался: «Мы ведь никто и звать нас никак, но нам выпал уникальный шанс, и мы знали, что второго такого не будет!» Это было время абсолютной безнаказанности, ведь никакого риска для них не было. Конечно, честные тоже были, но в массе своей «люди Гайдара» шли во власть, чтобы обогатиться и отмстить «этой стране», на которую они были обижены за само ее существование.

О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед самым своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как государственной структуры (это характерно для либералов: они категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, но лишь чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.

Тогда все мало-мальски значимые распоряжения правительства публиковались в «Российской газете», – и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии, публичности, транспарентности и открытости.

Конечно, Гайдару не хватило размаха, – может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал (истории о том, что он забыл обменять свои деньги в «павловский обмен» в январе 1991 года, и о долгом отсутствии у него своей дачи правдивы), – но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.

А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).

На вершине успеха: уничтожая Родину

28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс-конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году в значительной степени демократическому принципу «кто громче крикнет», не были готовы к своему новому положению ни морально, ни профессионально.

Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, – и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.

Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы экономической реформы, согласился на них лишь при условии их непосредственной поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.

Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.

Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим «замом по реформе» Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.

Однако у Явлинского были принципы.

Он считал необходимым сохранение хозяйственной компоненты ненавистного Ельцину СССР при помощи соответствующего договора между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.

Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался и от поста его заместителя. Лишь после этого Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.

6 ноября Гайдар был назначен вице-премьером «по вопросам экономической политики», а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.

Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, – но Бурбулис, тогда еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, – и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд. долл., которые вот-вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.

Объединение Министерств экономики и финансов (как, например, во Франции), поначалу осуществленное гайдаровцами, имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики – осуществить их в интересах развития) не выносится на уровень правительства и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочной проблемой такого решения является, однако, институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные, – именно поэтому данная схема встречается редко.

Однако у реформаторов мотивация была проще: надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически недостаточно. Как только они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара «по научной работе» в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в Министерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из-за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала – Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90-е возглавлявшему Пенсионный фонд.

Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина в качестве председателя правительства. Разумеется, реальное руководство всей социально-экономической политикой осуществлял именно он, – хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально руководя заседаниями, в то же время интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.

Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные «репетиции» заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально-экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.

К середине июня положение России стало катастрофическим: лишенная денег экономика останавливалась на глазах, страна перешла в состояние свободного падения. В этих условиях Ельцин 16 июня уволил с поста председателя Центробанка истового монетариста Матюхина, проводившего в полном соответствии с либеральными догмами сверхжесткую финансовую политику, лишившую страну денег. Он был истинным гайдаровцем, который легко и непринужденно довел бы страну до революции прямо тогда, и до осени 1993 года никто из реформаторов просто не дожил бы.

Матюхин был заменен на последнего руководителя Госбанка СССР В.В. Геращенко, который, хотя и был публично скомпрометирован вынужденным участием в павловском обмене денег и замораживании крупных вкладов на счетах Сбербанка с 1 июля 1991 года, являлся наиболее авторитетным в стране профессионалом банковского дела.

Он немедленно смягчил финансовую политику, восстановив централизованное кредитование реального сектора, что практически сразу, уже к сентябрю привело к ослаблению денежного голода и к некоторой стабилизации экономики и общества, которой и поныне гордятся гайдаровцы, приписывая эту заслугу себе.

В.В. Геращенко и его старые советские кадры, добросовестные и профессиональные, спасли положение в 1992 году, – так же, как потом спасли его в сентябре 1998 года.

Разумеется, смягчение денежной политики привело к обвалу рубля и связанному с этим ускорению роста цен. Но это являлось минимальной ценой спасения страны, избежать которой было действительно нельзя: ограничение перетока средств на валютный рынок было невозможно не только из-за отсутствия инструментов, но, главное, из-за противоречия либеральной идеологии. Такое ограничение тогда, как и сейчас было бы воспринято как политическая диверсия, как противодействие развитию рыночных отношений и привело бы к немедленному изгнанию попытавшегося стабилизировать финансовую систему общества руководителя.

Вероятно, в качестве компенсации за замену идеологически верного Гайдару Матюхина, – а скорее всего, стремясь снять с себя формальную ответственность за состояние экономики и сосредоточиться на политических проблемах, – за день до этого, 15 июня Ельцин сделал Гайдара исполняющим обязанности председателя правительства. Однако, несмотря на это, он продолжал возглавлять все заседания правительства и лично принимать или не принимать все его значимые решения.

Скорее всего, назначение Гайдара было для Ельцина простой подготовкой к его окончательному утверждению на посту премьера, которое должен был осуществить в конце года Съезд народных депутатов.

Однако этим планам не суждено было реализоваться – слишком ужасными оказались последствия деятельности радикальных реформаторов. В 1992 году, даже с учетом стабилизации после назначения В.В. Геращенко, экономический спад ускорился с 5 % (в 1991) до 14.5 %, а инвестиционный – с 14,9 до 39,7 %. Сельскохозяйственное производство в 1992 году сократилось на 9.4 %, промышленное – на 18.0 %, грузооборот транспорта – на 13.9 %, а реальные доходы населения – почти вдвое, на 47,5 %.

Наша страна как великое государство перестала существовать, исчезла из глобальной конкуренции, что ввергло народ в пучину чудовищных бедствий, но стало стратегической победой США, их избавлением от 24-летнего кошмара.

Непосредственным исполнителем и пропагандистом этого чудовищного катаклизма стал Гайдар, – и неприятие его фигуры стало в России почти всеобщим. Соответственно, на Западе на него только не молились.

Провал «императора реформ»

2 декабря 1992 года на VII съезде народных депутатов Гайдар отчитался о первом годе проведенной им экономической реформы. Он поставил себе в заслугу избежание массового голода, транспортного паралича, распада государства и общества, которое, строго говоря, было заслугой прежде всего В.В. Геращенко во главе Центробанка и региональных властей. Гайдар резко выступил против увеличения государственных расходов, на котором настаивали депутаты ради выживания социальной сферы, сохранения экономики и самой страны, так как в его понимании сокращения инфляции можно было достичь только урезанием бюджета: другого пути он в принципе не видел.

Хорошо помню, что даже в 1996 году, в относительно стабильной ситуации, практически на любой вопрос из серии «что делать?» он отвечал одинаково: сократить бюджетные, и в первую очередь социальные расходы. Гайдар – человек, полностью сформированный логикой «убийц национальных экономик» из МВФ, никаких других ответов у него просто не было, – и, как показала его последующая жизнь, он их так и не нашел (хотя весьма сомнительно, что у него когда-либо вообще возникала потребность искать другие ответы).

Ведь социальные расходы являются потерянными для глобального бизнеса деньгами: в отличие от средств крупных коррупционеров, выплаченные врачам и учителям деньги не будут выведены из страны и не станут финансовым ресурсов глобального бизнеса. Поэтому социальные расходы – вопиющая бесхозяйственность, которую надо минимизировать (как и расходы на экономическое развитие, которые может создать конкуренцию глобальному бизнесу и потому являются для него и обслуживающих его либералов опасным вредительством).

9 декабря 1992 года Ельцин предложил съезду кандидатуру Гайдара в обмен на установление законом порядка, при котором назначение министров обороны, внутренних и иностранных дел происходит только с согласия Верховного Совета. Расширение полномочий парламента съезд принял с удовольствием, а вот Гайдара «прокатили».

Похоже, именно тогда Ельцин понял, что сотрудничать со съездом, делегаты которого ощущали за собой бедствующую разоренную страну и не были готовы идти на компромиссы за ее счет, у него не получится. Съезд оказался недоговороспособным, – причем в силу не столько своей громоздкости и политической алчности Хасбулатова, сколько своей демократичности.

На следующий же день Ельцин обрушился на съезд с критикой и пригрозил референдумом о доверии себе и съезду. Поскольку его авторитет оставался огромным, это была страшная угроза, и представители съезда договорились с ним о назначении на начало 1993 года референдума по новой Конституции России и о предложении им нескольких кандидатов для мягкого рейтингового голосования с последующим выдвижением в премьеры одного из трех, набравших максимальное число голосов.

Из пяти кандидатур Гайдар оказался на третьем месте с 400 голосами, уступив шедшим «ноздря в ноздрю» представителям ВПК и нефтегазового комплекса Скокову и Черномырдину (соответственно 637 и 621 голос) более чем в полтора раза. Продолжать продавливать Гайдара стало невозможно, Ельцин предложил Черномырдина, который и был избран, а Гайдар был отправлен в отставку.

Подготовить новую Конституцию для вынесения на референдум так и не удалось: интересы депутатов и Ельцина в ее части были противоположны, и при этом у них не было ни квалификации, ни должной мотивации, – не говоря уже о времени.

О моральных качествах «команды Гайдара» свидетельствует то, что, когда он покинул правительство, за ним вопреки торжественно данной на первом же заседании клятве «уйти всем вместе» последовал лишь один человек – Петр Авен, занявшийся бизнесом. Впрочем, возможно, на решение Авена повлияло то, что в августе Ельцин накричал на него на заседании правительства, задав риторический вопрос: «Неужели вы думаете, что что-то можете понимать лучше меня?» Это отражало внутренний переворот, свершившийся в Ельцине по сравнению с осенью 1990, когда он открыто гордился тем, что все работающие с ним люди умнее его. Самое же смешное и неприятное для Авена (правда, если он это понимал) заключалось в правоте Ельцина по обсуждавшемуся тогда конкретному вопросу.

Потеря власти далась Гайдару нелегко: домашние вспоминали, что он даже плакал после своей отставки. Он вновь возглавил свой институт, который теперь назывался «Институт экономических проблем переходного периода» и стал консультантом президента «по вопросам экономической политики».

Он сохранял большое влияние среди демократически ориентированной публики и стремительно крепнувшего класса предпринимателей и спекулянтов. Кто-то считал, что он честно хотел как лучше, кто-то – что ему не повезло, кто-то видел в нем наиболее последовательного выразителя своих интересов.

И в июне 1993 года Гайдар вошел в политику, возглавив исполком проельцинского демократического предвыборного блока «Выбор России», объединив сторонников продолжения радикальных экономических реформ по своим рецептам.

Однако у большинства общества в целом отношение к нему было ужасным.

Возвращение на костях: и снова неудача

Когда 16 сентября 1993 года Ельцин вновь назначил Гайдара первым зампредом правительства (Указ был подписан лишь через день после сообщения об этом, 18 сентября), это стало знаком того, что конституционный кризис необратим и будет обостряться, так как президент не отступит и не пойдет ни на какие компромиссы.

Фигура человека, либерализовавшего цены, возможность компромиссов исключала сама по себе.

Возможно, Ельцин и назначил Гайдара в качестве «последнего предупреждения», но в реальности оно стало красной тряпкой для быка: Верховный Совет увидел, что президент принципиально игнорирует его мнение и, если уступить, впредь так будет всегда.

Однако более вероятно, что назначение Гайдара было для Ельцина лишь естественным шагом в развитии кризиса: Ельцин доверял Гайдару, считал его рецепты правильными, ценил его готовность действовать с полным игнорированием общества. Кроме того, фигура Гайдара была для Запада доказательством прозападности самого Ельцина и помогала ему получить поддержку «всего мирового сообщества» (то есть американской элиты) в предстоящем конституционном перевороте.

Принципиально важно, что Ельцин, несмотря на раздразнившие его шуточки Хасбулатова про алкоголизм, шел на переворот вполне осознанно. Дело было не только в вопросе о власти, но и в результатах социально-экономического прогнозирования, по которым политика реформ уже к весне 1994 года довела бы страну до массового протеста, в котором у Ельцина не осталось бы никаких шансов.

Чтобы победить в кризисе, его надо было форсировать, не дожидаясь естественного вызревания, – что Ельцин и сделал.

Гайдар заменил Олега Лобова, бывшего первым зампредом и Министром экономики и переведенного в преддверии переворота на более соответствующую его опыту должность секретаря Совета безопасности.

На следующий день после подписания Указа № 1400, переведшего противостояние в открытую фазу, Гайдар был назначен исполняющим обязанности и Министра экономики.

Понимая обреченность либеральных реформ в случае мало-мальски демократического развития событий и будучи полностью зависим от Ельцина, Гайдар с самого начала занял по отношению к Верховному Совету жесткую агрессивную позицию. Именно он, несмотря на формально гражданский статус, был одним из инициаторов блокирования Дома Советов, отключения в нем связи и всех систем жизнеобеспечения.

3 октября восставшие взяли соседнее с Домом Советов здание московской мэрии и едва не прорвались в «Останкино» (куда их, по некоторым данным, направил, спасая от них беззащитный тогда Кремль, советник Руцкого А.В. Федоров, ставший затем известным московским жуликом, специалистом по безвозвратному получению частных займов). После этого Москве сложилось временное равновесие сил.

Оно было сломано следующим утром, когда танки с наемными офицерскими экипажами (потом, насколько можно судить, сожженными в огне чеченской войны) расстреляли Дом Советов, – но до этого, в 10 часов вечера 3 октября Гайдар по телевидению призвал к Моссовету «всех россиян, которым дороги демократия и свобода». Он не только не скрыл опасности, но и преувеличил ее, назвав защитников Дома Советов «бандитами», применяющими «гранатометы и тяжелые пулеметы».

По его призыву у Моссовета, контролировавшегося Министерством безопасности, собралось до 20 тыс. чел. Некоторой их части, по ряду сообщений, было роздано стрелковое оружие; к утру они соорудили три перегораживавшие проезжую часть баррикады, которые, однако, были вполне бесполезны: Дом Советов соединял с Кремлем Новый Арбат, а Тверская, где находилось здание Моссовета и баррикады, было в стороне. Однако защитники Дома Советов не предприняли активных действий, что и привело к их поражению (даже по консервативным оценкам число погибших достигло тысячи человек).

Сформированные у Моссовета отряды охраняли радиостанцию «Эхо Москвы» и очистили от защитников Дома Советов находящийся недалеко Свердловский райсовет.

Собравшиеся разошлись, когда в 10 часов стало известно о начале штурма Дома Советов, и уже днем от баррикад не осталось и следа.

Выборы в Госдуму, спешно назначенные после расстрела Дома Советов, проводились практически в шоковой обстановке, в условиях полного доминирования провластной демократической агитации и открытой поддержки властью реформаторов. Тем не менее население очень внятно высказало свое отношение к демократам всех мастей (помимо Гайдара, на выборы шел и Шахрай с «партией российского единства и согласия», переползшей благодаря поддержке в Северной Осетии, конфликт которой с Ингушетией Шахрай урегулировал в конце 1992 года, 5-процентный барьер), и «пир победителей» провалился.

Поражение возглавлявшегося Гайдаром «Выбора России», лидеры которого были убеждены в своей победе и собрались на оглашение результатов выборов, как на корпоративный праздник, вызвало шок, выраженный в публичном беспомощном вопле седовласого шестидесятника Карякина «Россия, ты одурела!» Тем не менее, несмотря на формальную победу ЛДПР, получившей 23 % голосов против 15,5 % у «Выбора России», за счет большего числа одномандатников их фракции в Госдуме были равны по числу депутатов (по 64 человека).

В целом проельцинские депутаты находились в Госдуме в меньшинстве, но оппозиция была испугана, расколота, легко манипулируема, а часто и откровенно продажна, что так и не позволило Госдуме стать полноценным парламентом.

Черномырдин не воспринимал Гайдара в качестве своего первого заместителя и не обращал на него внимания при проведении практической политики. Так, он просто не заметил натужные призывы Гайдара к «ускорению реформ», а Ельцин, к которому апеллировал Гайдар, не поддержал их: ему совершенно не улыбалось довести страну до необходимости расстреливать еще один парламент. Когда же в начале января Черномырдин объявил о своих решениях, увеличивающих расходы бюджета, даже не уведомив об этом Гайдара, тот подал в отставку, – и удерживающих его не обнаружилось.

Благодаря гайдаровским реформам Россия необратимо изменилась: она стала жестче и циничней, утратила способность верить не нюхавшим пороха или производства интеллигентам, – и этой, во многом созданной и воспитанной Гайдаром стране, он был чужд, отвратителен и не нужен.

Однако бюджет 1994 года был сверстан при определяющем воздействии Гайдара и, несмотря на все смягчения, оказал свое удушающее воздействие (главным образом за счет прекращения кредитования экономики Центробанком): экономический спад был хуже, чем даже в 1992 году.

15 лет «продвижения реформ» из-за кулис

Сам же Гайдар возглавил думскую фракцию, продолжал тесно сотрудничать с оставшимися в правительстве реформаторами и постоянно ратовал за более жесткую финансовую политику и более активные реформы.

В 1995 году возглавляемый им блок «Демократический выбор России – Объединенные демократы» в Госдуму уже не попал.

С началом чеченской войны Гайдар активно критиковал ее, собирал митинги протеста. Во время захвата Басаевым заложников в больнице в Буденновске именно благодаря ему правозащитник Сергей Ковалев сообщил Черномырдину реальное число заложников. Гайдар же убедил Черномырдина поручить Ковалеву формирование комиссии по переговорам с террористами.

Об уровне политической адекватности (но и искренности) Гайдара свидетельствует его призыв к Ельцину не выставлять свою кандидатуру на президентских выборах 1996 года из-за чеченской войны и предложение к демократам выдвинуть в качестве своего кандидата губернатора Нижегородской области Немцова. Демократы, к тому времени в серьезной своей части уже сросшиеся с олигархами, этой нелепицы просто не поняли, Немцов, разумеется, отказался. Гайдар планировал выдвинуть собственную кандидатуру, но после объявления Ельциным своего участия в выборах призвал поддержать его, «чтобы не допустить приход к власти коммунистов».

Влияние Гайдара на мышление либерального клана, на его цели и стереотипы невозможно переоценить. Достаточно сказать, что именно он в феврале 1998 года своей статьей «Почему в Москве жить хорошо» положил начало атаке на Лужкова, продолжавшейся долгие годы, достигшей пика во времена немцовских разоблачений и завершившейся-таки отставкой последнего через 12,5 лет, уже после смерти самого Гайдара. Все это время либеральная критика Лужкова практически полностью следовала темам, заданным Гайдаром в его статье.

В 90-е и 2000-е годы Гайдар оставался интеллектуальным центром либерального клана (разумеется, в пределах, в которых на этом уровне вообще можно говорить об интеллекте) и оказывал решающее воздействие на повестку дня и подходы либерального блока правительства.

О его значении свидетельствует то, что накануне дефолта 1998 года он, не занимая никаких официальных должностей, вел официальные переговоры и закулисные консультации с представителями МВФ наряду с Чубайсом, бывшим специальным представителем Ельцина по этим вопросам.

Его объяснения дефолта 1998 года простой несогласованностью действий различных чиновников, которую он бы уладил «в течение нескольких минут», не просто производят впечатление наивной и смехотворной попытки покрыть массовое воровство либералов и олигархов, сделавших дефолт неизбежным, но и свидетельствует о простой безграмотности и неадекватности, вызванной полным принятием либеральных ценностей.

Гайдар просто не мог позволить себе заметить, что либеральная политика, проводимая его последователями и под в том числе и его диктовку в интересах глобального бизнеса, уничтожает экономику страны и не позволяет дать ей подняться. Простой личный интерес, естественная психологическая самозащита, не дающая ему, как и другим либералам, осознать свою роль в судьбе своей страны, лишала его возможности стратегического видения, обрекала на частичное, поверхностное восприятие ситуации, не позволяла не то что комплексно анализировать происходящее, но и даже просто целостно воспринимать его.

Вдумайтесь в потрясающее объяснение Гайдаром чудовищного катаклизма, едва не уничтожившего нашу страну, достойное разве что нетрезвого воришки. Оказывается, по его версии, дефолт произошел потому, что согласовывавший документы с МВФ чиновник по требованию его представителей в последний момент внес в них изменения, из-за чего в них перестали «сходиться цифры», – и западные инвесторы, увидев «финансовый разрыв», перепугались и тут же вывели деньги из России!

То есть все дело в простом недоразумении: сказали бы Гайдару, державшему «на телефоне» и представителей МВФ, диктовавших правительству России его политику, и «западных инвесторов», – и он бы все уладил. А причины, по которым бюджет страны полностью зависел от жалких 5-миллиардных траншей МВФ, значения не имеют. Просто нефть подешевела, – а кромешное воровство олигархов и реформаторов, укравших бюджет, не заслуживает даже упоминания.

Во время агрессии США и их сателлитов по НАТО против Югославии знавший сербский язык Гайдар, подхватив Немцова и Б. Федорова, решил напомнить о себе миротворческой миссией в Белград. О значении российских либералов (и в первую очередь Гайдара) для США свидетельствует прекращение бомбардировок Белграда на время их поездки (которое, впрочем, не помешало Гайдару оставить Чубайсу трогательную записку с просьбой «позаботиться о семье», так как он «капиталов не оставил»).

План миссии, сам по себе характеризующий вменяемость российских либералов, заключался в предложении сербскому патриарху и папе Римскому подписать письмо к Клинтону с просьбой прекратить бомбежки. План сорвал Иоанн Павел II, резонно обративший внимание реформаторов на то, что Клинтон не прислушается к нему (и, следовательно, такое письмо станет для духовного отца миллиарда католиков не более чем простым самоунижением). Немаловажно и то, что Иоанн Павел II всю жизнь, еще с советских времен проводил последовательную проамериканскую политику и производил впечатление марионетки США, – пусть и более высокопоставленной и авторитетной и потому более свободной в своих повседневных действиях, чем московские либералы. Поэтому он в принципе не мог себе позволить мешающие США действия, и надо было быть Гайдаром, Немцовым и Б. Федоровым, чтобы не понимать этого.

На выборах 1999 года Гайдар, партия которого «Демократический выбор России» вошла в склеенный Кириенко блок «Союз правых сил», вернулся в Госдуму. Успех СПС, набравшего 8,5 %, во многом, возможно, был вызван гениальностью политтехнолога Павловского, разославшего утром дня выборов всем своим сколь-нибудь значимым (которых было много) СМС о том, что «СПС, похоже, проходит» в Думу. Павловский имел репутацию человека знающего, осведомленного в кремлевских интригах, и его СМС за считанные часы распространилась по всей правящей тусовке и обслуживающему ее персоналу. В силу естественного желания присоединиться к победителю массы представителей этого социального слоя, при других обстоятельствах не пошедшие бы на выборы, пришли и проголосовали «за своих». В результате СПС, накануне выборов балансировавший на грани преодоления 5-процентного барьера, преодолел его с огромным запасом.

Хотя значительно более вероятной представляется версия, по которой власти надо было любой ценой «размыть» представительство в Госдуме считавшегося тогда смертельно опасным блока Примакова и Лужкова «Отечество – Вся Россия», и заведение для этого в Госдуму демократических «теней 90-х» представлялось вполне рациональным шагом.

В Госдуме Гайдар, не будучи ни лидером фракции, ни даже председателем комитета, обладал в силу своего авторитета в либеральном клане исключительным положением и вновь получил огромное влияние на социально-экономическую политику. Он говорил: «Правительство начало реализовывать ту программу, которую мы разрабатывали… У меня была возможность за 2–3 дня получать ключевые документы за подписью лиц, принимавших решения, включая президента. Не надо было публично выступать, а возможности делать что-то были, пожалуй, наибольшими за все то время, когда я работал во власти».

Достаточно сказать, что его институт разрабатывал не только концепцию, но и проект важнейшего для либералов закона «О стабилизационном фонде» (направляющем средства российских налогоплательщиков не на нужды России, а на поддержку финансовых систем США и еврозоны).

Признаком высокой оценки роли Гайдара представляется его приглашение в 2003 году властями США для консультаций по экономическим реформам в оккупированном ими Ираке. (Правда, о степени ответственности американской администрации свидетельствует то, что они вполне серьезно приводили в качестве доказательства построения в Ираке демократии введение в нем правил дорожного движения штата Мэриленд.)

Тем не менее, ореол Гайдара постепенно мерк в свете новых звезд, в том числе и либерального клана.

После поражения СПС на выборах 2003 года (как сообщалось, в первую очередь из-за гомерического воровства либералов) он вышел из ее руководства. Когда осенью 2008 года появились сообщения о том, что СПС станет частью новой правой партии, создаваемой Кремлем (и Белых даже подал в отставку с поста председателя СПС), Гайдар заявил об отказе от участия в этом проекте и о своем выходе из СПС. Тем не менее, вскоре с Чубайсом и временно возглавившим СПС Гозманом он уже призывал оставшихся членов партии сотрудничать с властью для создания новой правой либеральной партии: позиция «системного либерала», судя по всему, обязывала.

Но сам он уже был гарантированно неизбираем.

Последствия либеральной политики, наглядная демонстрация либералами презрения и ненависти к своей стране сделали свое дело. На фоне Кириенко окончательно перестал работать вывозивший Гайдара всю жизнь до этого имидж умненького мальчика, выбившегося в люди прилежной учебой и тем ставшего радостью одинокой стареющей мамы с не сложившейся жизнью.

Сообщение о его отравлении в Дублине в ноябре 2006 года во время международной конференции (на следующий день после смерти Литвиненко в Лондоне) вызвало предположения о чрезмерной даже для него дозе алкоголя. Заявления его и Чубайса о том, что это было покушение на убийство, за которым стояли, по его версии, «противники российских властей», а по версии Чубайса – «сторонники неконституционных силовых вариантов смены власти в России» вызвали комментарии, основным лейтмотивом которых было «да кому он нужен?»

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что такими же были первые комментарии в соцсетях на убийство Немцова, в которое отказывались верить именно по причине его полной политической ничтожности.

Знающие люди говорили об огромном влиянии Гайдара на решение принципиальных экономических вопросов членами либерального клана, в том числе и в правительстве. «Люди плохо знали, насколько серьезным было влияние Егора Гайдара на принятие экономических решений в России. Даже в последнее время, когда он формально не занимал никаких постов», – говорил руководитель банка ВТБ24 М.М. Задорнов, бывший Министром финансов в грозовые 1997–1999 годы.

А бывший наиболее влиятельным членом всех правительств с 2000 по 2011 годы Кудрин философски заметил: «Когда-то об этом, наверное, станет известно больше».

Насколько можно судить, на протяжении почти всех «нулевых лет» после своего ухода из Госдумы Гайдар регулярно, как правило, еженедельно проводил встречи с Чубайсом и Кудриным (иногда на них приглашались и другие члены либерального клана, связанные с обсуждавшимися проблемами), на которых обсуждались важнейшие вопросы социально-экономической политики.

Решающее слово на этих встречах принадлежало Гайдару: остальные смотрели ему в рот и потом, формируя и осуществляя государственную политику, старательно пытались воплотить в жизнь его мнения.

Когда он умер, родственники хоронили его без огласки, – и при всем добросердечии русского народа их опасения были более чем понятны.

* * *

Судьба Гайдара сложилась хуже, чем большинства членов его команды: став символом реформ, он действительно «принял удар на себя».

Мучительно желая самореализоваться, он был чужд упоению неограниченного разврата и потребления, в которые погрузился ряд его коллег, – и стал свидетелем краха своих попыток, которые, похоже, в силу своей ограниченности и аутотренинга действительно считал попытками создания рынка и построения демократии.

Исчерпывающим резюме его жизни представляется восторженная служба дочери (пусть даже оставленной им в трехлетнем возрасте и признанной лишь 19 лет спустя) грузинскому уголовнику, бежавшему из своей страны после потери власти и откомандированному его американскими хозяевами в, по сути, оккупированную ими Украину.

Ясин

Гуру либеральной чумы прокладывает дорогу в пропасть

«В разочаровании – новые убеждения»

Ясин родился в мае 1934 года в Одессе. Эвакуация была переездами за отцом-железнодорожником: в Эмбу – «ворота» каспийских нефтепромыслов, Акмолинск (ныне Астана), Верхний Уфалей (недалеко от Свердловска) и по освобождаемой от фашистов Украине. Ясин переболел тифом. Дочь писала: «Его воспоминание о голоде очень сильное… Ясин ничего не оставляет на тарелке и все ест с хлебом. Даже кашу и макароны».

Он хотел быть экономическим географом, но шла борьба с «космополитами», и выделенное по этой специальности на евреев в Одесском университете место было занято. Отец сказал: «И хорошо, сейчас быть экономистом – это тяжело, неинтересно и не приносит денег. Научись быть хорошим строителем. Если после захочешь в университет, мы поможем».

Окончив в 1957 году Одесский гидротехнический институт инженером по промышленному и гражданскому строительству, он стал мастером в мостоотряде. Строительство с огромными приписками было квазирыночной сферой (недаром реформа 1987 года была спланирована именно в Госстрое); знакомство с реальностью было полезно будущему экономисту, но она противоречила коммунистическим убеждениям, и через год Ясин ушел со стройки союзного значения в украинский проектный институт. Отработав два года инженером, поступил на не престижный тогда экономический факультет МГУ. В выпускной год женился на студентке Лидии Федулеевой, которую любил трогательно до самой ее кончины в 2012 году.





После МГУ Ясин был приглашен в НИИ Центрального статистического управления СССР: его директор, выдающийся статистик Боярский, запомнил старательного студента.

Ввод войск в Чехословакию стал для него шоком, как и для всей либеральной интеллигенции. Стало ясно, что начатая в 1965 году попытка внедрения хозрасчета («реформа Косыгина-Либермана») обречена, причем не из-за ее пороков, но по политическим причинам: «я решил, что буду заниматься информацией, статистикой, но не экономикой… В ближайшее время там ничего не будет делаться».

Про 70-е Ясин сказал: «Мне казалось, меня уже похоронили». Но он не сдался, не ушел ни в семью, ни в алкоголь: много работал и писал даже в выходные. Делал зарядку, бегал еще до наступления этой моды в Америке, некоторое время даже «моржевал».

В 1971 году начал преподавать на экономическом факультете МГУ, в 1973 перешел из НИИ ЦСУ, где вырос до заведующего лабораторией, на аналогичную должность в Центральный экономико-математический институт (ЦЭМИ) Академии наук СССР, потерявший из-за первой волны еврейской эмиграции столько специалистов, что его директор академик Федоренко едва не был уволен.

Но Ясин думал не об эмиграции, а о карьере, подготовив свой переход из отраслевой науки в престижную академическую сотрудничеством со специалистами ЦЭМИ, работавшими над Комплексной программой научно-технического прогресса. Ее 17 томов легли под сукно, но Ясин успел перейти в ЦЭМИ для работы над ней. Он не любит вспоминать, что, как представитель ЦЭМИ, он участвовал в разработке в главном вычислительном центре Госплана информационного и методического обеспечения «Автоматизированной системы плановых расчетов».

В 1976 году он защитил докторскую под руководством заместителя директора ЦЭМИ Шаталина, ставшего за два года до того, в 37 лет членом-корреспондентом Академии наук.

В 1979, когда ЦК КПСС из-за нового потребительского кризиса (отмененные в 1947 году карточки вернулись в треть регионов РСФСР) пытался «совершенствовать хозяйственный механизм», Ясин стал профессором.

В начале 1983 Ю.В. Андропов создал знаменитую «комиссию Политбюро» («комиссия Тихонова-Рыжкова») для подготовки экономической реформы. Во главе ее научной секции поставили зятя Косыгина, директора ВНИИ системного анализа, хорошего джазиста академика Гвишиани, а работу вел Шаталин.

ВНИИ системного анализа был советской частью Международного института прикладного системного анализа в Лаксенбурге под Веной, где Ю.В. Андропов готовил рыночных реформаторов. Формально будущими гайдаровцами руководил Шаталин; после смерти Ю.В. Андропова контроль за проектом перехватили американцы.

В 1983 году Шаталин привлек Ясина к работе над продуктом «комиссии Политбюро» – «Концепцией совершенствования хозяйственного механизма предприятия». Ее идеи отчасти воплотились в «широкомасштабном эксперименте» в Минэлектротехпроме и Минтяжмаше, но скоро делившим власть партократам стало не до реформ.

На крыльях катастройки

В 1985–1987 годах Ясин участвовал в семинарах экономистов, тон на которых задавали перехваченные американцами «птенцы гнезда Андропова», в пансионате «Змеиная горка» на Карельском перешейке.

В 1989 он создал в Москве «Экономический клуб», несший их либеральные идеи влиятельным экономистам и журналистам столицы. Это был переход от выработки программы и формирования команды к созданию общественного мнения.

Осенью Ясин возглавил отдел Госкомиссии по экономической реформе при Совете Министров СССР, руководимой хорошо знавшим его академиком Абалкиным, ставшим зампредом Совета Министров. Его умеренную программу разрабатывали, по воспоминаниям Ясина, он и Явлинский, из специалиста по нормированию труда ставший руководителем сводного экономического отдела.

Знакомые демократы упрекали Ясина за работу на власть; один из них передал ответ: «У меня язва, а на правительственной даче, где идет работа, хороший салат с морковкой».

Но вхождение во власть было принципиальным: не случайно, по имеющимся данным, Ясин был членом КПСС до августа 1991 года.

Советская экономика, разрушаемая хаотическими преобразованиями (во многом продиктованными мафией, действовавшей в своих узких интересах и способной думать о ситуации в целом), вошла в пике. В 1987 году начал действовать целый комплекс уничтожающих ее законов: закон о предприятии снимал финансовый контроль с директора завода: закон о кооперации разрешал ему создавать при своем предприятии частную фирму и через нее выводить сырье и товары в сектор со «свободными», а на деле монопольно и спекулятивно завышенными ценами. Чтобы в рыночном секторе гарантированно не наступило равновесие, были сняты ограничения с внешнеэкономической деятельности, и сырье пошло на экспорт, дестабилизируя использующие его производства.

Главный же удар был нанесен через снятие барьеров между безналичными и наличными деньгами: первые обслуживали операции между предприятиями, вторые – розничную торговлю. Директора и кооператоры стали выплачивать безналичные деньги себе в наличной форме (многое перепадало и обычным людям), что обрушило потребительский рынок уже в ноябре 1988 года.

А региональный хозрасчет укрепил местную номенклатуру, обеспечив финансовую самостоятельность национализма.

К этому приложили руку академики Абалкин и Шаталин.

Завершающим ударом стала попытка решить экономические проблемы политической реформой, включавшей выборы директоров работников и предоставление огромных политических возможностей либеральной интеллигенции.

Вместо укрепления политического контроля, необходимого в социально-экономическом кризисе, разыгрывавший из себя нейтрала Горбачев с осознанно уничтожавшим страну Яковлевым отменили его – и получили Ельцина с его командой. Вместо аналога «китайского чуда» с его потрясающими темпами прогресса Советский Союз рухнул в катастрофу и погиб в ней.

Под руководством Абалкина Ясин в начале 1990 года готовил программу Горбачева как будущего президента СССР, отвергнутую правительством СССР в апреле радикальную программу и компромиссную программу Рыжкова, из-за бессилия ставшего затем «плачущим большевиком».

Провал умеренности радикализировал Ясина, – как и, похоже, стажировка в марте-мае 1990 года в Лаксенбурге.

Летом, когда союзные власти зашли в тупик, а Ельцин благодаря депутатам Чечено-Ингушской АССР возглавил Верховный Совет РСФСР, один из «прорабов перестройки», директор кирпичного завода Бочаров разработал радикальную программу, названную им «400 дней» (такой срок отводился на переход к рынку).

Группа экспертов Ельцина забраковала ее как безумную, но Явлинский понял: ее можно изобразить вожделенной и для союзных, и для российских властей «волшебной палочкой», разом решающей все проблемы.

Помнится, он дописал завершающий раздел (о рае при развитом рынке вместо «развитого социализма») и переименовал программу в «500 дней».

Ясин, разочаровавшись в бесплодной «постепеновщине» Абалкина, сотрудничал с Явлинским и стал соавтором опубликованного в суперпопулярных «Аргументах и фактах» ответа, подписанного цветом либералов, на критику «500 дней». Группой экспертов Ельцина. Он был разнуздан в стиле 1937 года и бессодержателен (так как по сути возразить было нечего), и Ясин единственный потом извинился за него.

Для продвижения «500 дней» Явлинский привлек академика Шаталина, но Рыжков выбрал умеренность Абалкина. Явлинский получил было поддержку Ельцина (как отвергнутый властями СССР), но в октябре 1990 года невозможность «500 дней» стала ясна даже для ее лоббистов.

По ряду биографий Ясина, после провала Явлинского он предложил руководству СССР свою программу, отвергнутую как сверхрадикальная, но тогда об этом не было известно.

Потерпев неудачу на ниве реформаторства, в 1991 году Ясин перешел в Научно-промышленный союз СССР, позже ставший Российским союзом промышленников и предпринимателей (РСПП). Глава союза, видный функционер ЦК Аркадий Вольский, благоволил ему, и в ноябре 1991 года, когда союзные министерства были распущены, Ясин создал и возглавил Экспертный институт РСПП.

1992 год: на стороне добра

В конце 1991 года Ясин, возвращаясь из Германии, где ему делали операцию, познакомился с недавним премьером РСФСР Силаевым, возглавлявшим Межгосударственный экономический комитет, призванный стать штабом рыночной реинтеграции постсоветского пространства.

Похоже, во многом благодаря этому с января 1992 года он стал представителем правительства в Верховном Совете. Ясин вспоминает, что в конце 1991 года у него была одна ночь для выбора между его друзьями из союзной номенклатуры (Явлинского и академика Петракова) и реформаторами во главе с Гайдаром, с которыми он не был согласен из-за их радикализма и стремления к распаду СССР. Ясин выбрал возможность активно действовать, – и оставаться на плаву.

Это определило его судьбу: он оказался единственным известным экономистом своего поколения, поддержавшим реформаторов, что потом позволило ему стать наставником взбесившейся от власти, богатства и безнаказанности молодой либеральной своры и главным выразителем буржуазной идеологии.

Но, пойдя служить реформаторам, Ясин опирался на имевших несравненно более прочную базу промышленников. Он перестал выражать взгляды РСПП, лишь когда перевес либералов в силе стал очевидным, – но в 1991–92 годах еще критиковал планы приватизации как именными чеками (эта программа была принята Верховным Советом РСФСР осенью 1990 года, но в ней никто не был заинтересован, и на нее не обратили внимания), так и чубайсовскими ваучерами «на предъявителя».

Под руководством Ясина была разработана программа селективной поддержки промышленности, ставшая теоретическим аргументом при отставке Гайдара. Тот пытался спастись, требуя конкретизировать механизмы ее реализации: обнажение несовместимости программы с реформами сделало бы дискуссию политической и дало ему шанс сохраниться во власти, – но безуспешно.

Представители еще работавших высокотехнологичных отраслей не поставили своего премьера. Устраивавший и демократов, и промышленников академик Рыжов снял кандидатуру, а герой урегулирования осетино-ингушского конфликта представитель ВПК Хижа был в ходе специальной провокации уличен в общении с лидером КПРФ. В итоге премьером стал представитель ТЭК Черномырдин, не имевший предпочтений в социально-экономической политике; Ясин как представитель РСПП возглавил созданную при нем рабочую группу – и, похоже, убедился, что «масло намазано с другой стороны».

Ваучерная приватизация и расстрел Дома Советов показали: сила на стороне безответственных либералов, и ближайшее будущее со всеми благами власти принадлежит им.

В апреле 1994 года Ясин возглавил Аналитический центр при Президенте России уже как представитель их клана и летом провозгласил «ряд положительных моментов» ваучерной приватизации, против которой недавно боролся.

Внутренний мозг российского либерализма

Ясин умел организовать работу честных отраслевых специалистов и свести их результаты в единый труд нужной направленности.

Разумеется, он не посягал на внешнее управление либералами со стороны МВФ и стоявших за ним США, но умел вести диалог с поверхностными и ленивыми «хозяевами», сохраняя самостоятельность по ряду второстепенных вопросов.

Ясин «чувствовал момент»: ощущая изменения балансов сил и настроений, умел использовать открывающиеся возможности.

Так, в 1994 году, опираясь на статус главы Аналитического центра, он привлек международный ресурс для развития Высшей школы экономики, сделав ее главным либеральным вузом России.

На октябрь либералы, похоже, спланировали девальвацию: спад 1994 года из-за ужесточения финансовой политики был хуже, чем в 1992, и ослабление рубля на 20 % помогло бы экономике. Но, вероятно, из-за массовой продажи информации рубль упал на 38 %.

Значимые либералы вылетели из правительства (приходя в него с Гайдаром, они обещали уйти вместе с ним, но потом передумали). Ясин стал Министром экономики вместо Шохина. Тот, вместе с Гайдаром объявивший о либерализации цен в середине октября 1991 года (что вызвало чудовищную потребительскую панику и 2,5 месяца пустых прилавков, которыми либералы так любят доказывать нежизнеспособность СССР), был вице-премьером по всей социально-экономической политике. Ясин, помнится, три дня уговаривал Черномырдина назначить на этот пост Чубайса, приходя от него буквально в мокром пиджаке.

Если это так, последующими победами Чубайса над Россией, включая второй срок Ельцина, приведшую к катастрофическому дефолту 1998 года сверхжесткую финансовую политику и превращение электроэнергетики в «черную дыру», мы обязаны Ясину.

Он верно оценил пробивную силу и послушность Чубайса, который потом предупредил его: «Вы не приходите ко мне спрашивать советов. Вы принесите, что я должен пробивать, потому что я – для одного, вы – для другого».

Такое разделение труда повысило эффективность либералов, а Чубайс остался благодарен Ясину.

Его влияние, не административное, но идейное, определяло социально-экономическую политику либералов. Он умел придать призрак глубины и логичности безобразно примитивным либеральным штампам, обаять оппонентов призраком академической беспристрастности и готовности к компромиссам, а при нужде – и цинизмом. Один старый госплановец вспоминал, как Министр по-отечески журил его, объясняя: «Вы стараетесь делать, как лучше, а наша работа – делать хуже».

Ясин благословил второй этап приватизации, когда госактивы продавались почти за любые деньги, ставя в пример ГДР, где после убийства честного руководителя приватизационного ведомства заводы продавались за одну марку.

Вместе с представителями МВФ он настаивал на искусственном поддержании курса рубля, сдерживающем инфляцию (вплоть до неизбежно разрушительной девальвации, но о ней тактично умалчивали).

В первом же телеинтервью в качестве Министра экономики он заявил, что у государства нет денег на восстановление Храма Христа Спасителя.

Когда в марте 1997 года при реорганизации правительства первые вице-премьеры Чубайс и Немцов создали «команду молодых реформаторов», Ясин как «министр без портфеля» продолжил курировать значимые вопросы реформ.

Не назначавшийся членом правительства Кириенко, он работал в его составе почти до дефолта.

Во главе кузницы либеральных кадров

После формирования правительства Е.М. Примакова – Ю.Д. Маслюкова, в октябре 1998 года Ясин стал научным руководителем Высшей школы экономики. Но после его отставки либералы вернулись без Ясина: похоже, сыграли роль возраст и конкуренция, несмотря на то, что он очень старался помогать им.

Первый заместитель Министра экономики в правительстве Е.М. Примакова А.Ф. Самохвалов вспоминал, как в январе 1999 года олигарх Бендукидзе (в «нулевые» бежавший из России после скандала с выводом оборотных средств одного из ключевых предприятий атомной промышленности) собрал в «Президент-отеле» весь цвет тогдашнего либерализма. Около 50 человек (включая Гайдара, Нечаева и Ясина) пришли на круглый стол для публичной порки освобожденного от них Минэкономики.

А.Ф. Самохвалов доложил об уже очевидных тогда позитивных сдвигах в экономике, в том числе на примере помесячной динамики основных показателей ключевых регионов. После этого все, кроме промолчавшего Гайдара, обвинили в безответственности и его, и Минэкономики, и хором предсказали неминуемую новую катастрофу.

Регулярно встречая после этого Ясина, докладчик всякий раз спрашивал его, используя его оборот: «Ну что, экономика еще не грохнулась?» Ясин регулярно и бодро отвечал: мол, все в порядке, еще немного – и обязательно грохнется. И лишь в апреле (а то и в мае) Ясин ответил: «Отстань! Не грохнулась – и хорошо».

Это характеризует глубину и схоластичность его понимания экономических процессов, а также патологическое неумение анализировать статистические данные. На протяжении всей своей либерализаторской деятельности Ясин не устает талдычить о том, что главным для подъема экономики является якобы снижение инфляции и привлечение иностранного капитала (лишь в последнее время он признал, что внутренние источники роста тоже важны).

Когда же кризис 90-х и самые болезненные последствия дефолта были преодолены, и восстановление экономики стало очевидным, Ясин вместе с остальными либералами стал буквально орать, что экономика вышла из кризиса якобы только потому, что ей просто не мешали.

Между тем это совершенно не соответствовало действительности, что тот же Ясин не мог не понимать. Усилия Минэкономики и его активное вмешательство в развитие страны сняли многие накопившиеся во время либеральных реформ проблемы и существенно оздоровили хозяйственные отношения.

В частности, административные методы, вплоть до прямого нажима, стали самостоятельным (наряду с улучшением конъюнктуры) фактором уничтожения неденежных расчетов). Массовая реструктуризация задолженности при полном обслуживании текущих обязательств по налогам и выплатам в социальные фонды позволила расчистить балансы: этим механизмом воспользовались практически все выжившие предприятия. Снижение налогового бремени, включая введение инвестиционной льготы на прибыль, направляемую на развитие, также существенно подстегнуло последнее.

Именно эти и многие другие меры впервые после начала реформ заложили основы развития экономики. Существенно, что частные предприниматели впервые получили возможность стать по-настоящему эффективными собственниками и наращивать активы на основе реализации экономической целесообразности, а не на основе захвата всего, что «плохо лежит».

Показательно, что из всех участников либерального шабаша в «Президент-отеле» в январе 1999 года лишь не уверенный в своем будущем Мау – и то лишь осенью того же года – признал свою неправоту и необоснованность нападок на Минэкономразвития. Ясину ничего подобного, похоже, и в голову не пришло.

В феврале 2000 года, когда стало ясно, что у Путина есть свои либералы, а либералы прошлого поколения ему попросту не интересны, Ясин создал фонд «Либеральная миссия» и затем участвовал в изготовлении всех либеральных программ.

Благодаря неустанным публикациям с конца 80-х годов он был неотъемлемой частью либерального дискурса, а в 2000-е окончательно стал гуру, слово которого имеет значение независимо от смысла.

Успех Ясина вызван его эффективностью как пропагандиста и умением создавать оргструктуры для подкрепления агитации.

Он пишет предельно доходчиво и мастерски кладет интеллектуальный отблеск на вбиваемую в сознание читателя главную мысль, какой бы убогой и лживой она ни была. Демонстрируя академическую мудрость и отстраненность от склок, он умело преподносит бесконечно примитивные либеральные догмы как высокую истину, лаская самолюбие читателей и поощряя их надежды. Именно он сказал «Если нет богатых, нет свободы» и проводил идею, что западная демократия – ключ к успеху экономики (создавая ощущение, что для благосостояния надо по-горбачевски разрушить политическую систему).

Эффективность Ясина порой заставляет журналистов звать его «либеральной бациллой» и «грандиозным разносчиком либеральной заразы».

Как проповедник либеральных ценностей, он, похоже, не рассматривал противоречия либеральной экономики, ограничиваясь объяснением ее кризисов конкретными ошибками (что, возможно, соответствует уровню его мышления). Так, «черный вторник» 11 октября 1994 года, по его мнению, был вызван ошибками политически противостоявшего либералам Геращенко, дефолт 1998 года – увлечением ГКО, банковский кризис весны-лета 2004 года – недобросовестной конкуренцией, обвал осени 2008 года – невниманием к внешним шокам; причины этих ошибок Ясин не рассматривал.

Вынужденная лживостью либерализма поверхностность мысли мстила ему нелепостью прогнозов. Так, в 2005 году он обещал коллапс Белоруссии, затем предрекал скорый крах спасшей Россию политики Примакова-Маслюкова и выход за год из кризиса осени 2008 года (от которого страна не оправилась до следующего кризиса в январе 2014 года).

Но качество прогнозов не имело значения: в силу своей аморальности и антиинтеллектуальности либеральный клан нуждается в моральном и интеллектуальном авторитете как объекте поклонения и демонстрации своей полноценности и удовлетворяет эту нужду Ясиным. Тот производит впечатление честного бессребреника (не стал на госслужбе миллионером, по крайней мере, открытым), не попадал в скандалы, не демонстрировал амбиции.

Сокращение бюджетных расходов и оправдание грабежа

Публицистику Ясин начал в конце 80-х годов примитивной пропагандой рынка в стиле «единственная альтернатива рынку – административная система, а значит, тупик». Он вскоре придал этим, по сути, религиозным проповедям экономический смысл в виде сокращения госрасходов как панацеи от всех бед и успешно маскировал цель этой идеи – создание новых источников прибыли для бизнеса.

Ведь либералы требуют ухода государства из экономики, чтобы освобожденный от налогов бизнес брал с общества плату за услуги, которые государство дает обществу бесплатно, за счет налогов с бизнеса.

В 2000-е, отвечая на критику грабительской приватизации, Ясин бросил беспрецедентную по цинизму фразу, квинтэссенцию либерального ханжества: «у вас ничего не отняли – у вас ничего не было».

Она была наглой ложью втройне: либералы отняли у страны уровень и качество жизни (в целом так и не достигнутые), принадлежавшую всему народу собственность и забытые «общественные фонды потребления». Через последние прибыль госпредприятий финансировала мощный социальный сектор, создававший главную производительную силу общества – культурного и компетентного человека.

Отнявшие у нас эти богатства либералы с наглостью и энергией, позаимствованными, похоже, у нацистских пропагандистов, пытаются уверить нас в принципиальной невозможности плодов этих «общественных фондов» – бесплатных здравоохранении, образовании, жилье и почти бесплатном отдыхе. Их животная ненависть к советской власти вызвана не ее пороками, но ее достижениями, наглядно отрицающими и разоблачающими либеральную ложь.

* * *

Главная черта Ясина – житейская мудрость.

Он избегает конфликтов, поддерживает личные отношения, продвигает сторонников и сохраняет пленяющий интерес к жизни, который менеджеры порой теряют еще в вузе.

Либеральный выбор мудрого и стойкого человека, – признак глубины русской Катастрофы.

Мы преодолеваем ее: новые ясины, насколько можно судить по некоторым эпизодам: выбирают Родину.

Мау

Мауизм как высшая стадия либерализма

Владимир Мау – ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте России, призванной быть «кузницей кадров» для политического, административного и хозяйственного руководства страны. Выполнение этой важнейшей роли делает его ключевой фигурой для определения стратегического будущего нашей страны, так как именно он «по должности» отбирает тех, кто будет принимать наиболее значимые для нас решения, формирует их сознание и систему ценностей.

Для понимания потенциала Мау как администратора, политика и либерального пропагандиста следует знать, что вся жизнь этого приятнейшего в общении человека на протяжении долгих лет, если не десятилетий, была непрерывной, каждодневной, требующей постоянного напряжения всех душевных и физических сил мучительной и изматывающей борьбой с тяжелым недугом. В этой борьбе никогда не было никаких гарантий, а весьма часто и никакой надежды. И не просто его жизненный успех, а сама возможность вести обычную повседневную жизнь является, без сякого преувеличения, результатом подвига, совершенного его близкими и им самим, – подвига, масштаба и тяжести которого просто не в силах даже оценить обычные люди, не проходившие через что-либо подобное.

Под сенью Гайдара

Мау родился в конце декабря 1959 года в Москве. По его словам, примерно половина его родственников закончила Московский институт народного хозяйства имени Плеханова, – и он последовал их примеру в 1981 году, после чего десять лет работал в Институте экономики АН СССР. Там же в 1986 году закончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. После этого с 1988 года (и вплоть до 1992, когда он уже был советником Гайдара в правительстве) преподавал в МГУ экономическую историю, которая является предметом его научного интереса на протяжении всей жизни.

О своем участии в кружках экономистов-рыночников не сообщает, но обмолвился, что подружился с Кудриным еще во время учебе в аспирантуре, в середине 80-х.

С Гайдаром, который в его кругу воспринимался как «самый сильный экономист поколения», познакомился во время работы последнего в «Коммунисте»: «Он собирал вокруг себя тех, кто был готов думать и писать, а я любил писать» (хотя напечатался в журнале только в 1992 году, уже находясь при вершине власти).

Трудолюбивый, много пишущий, не борющийся за власть и влияние, но зато высказывающий интересные идеи Мау был находкой для научно-аналитической деятельности. Осенью 1990 года Гайдар позвал его в создававшийся «под него» Институт экономической политики Академии народного хозяйства при Совете Министров СССР, а через год (вместе с большинством сотрудников этого института) – в правительство.

Мау был аналитиком, а не политиком: стремился к описанию, пониманию и объяснению происходящего, а не к непосредственному изменению ситуации. Склонность к научной деятельности проявилась и в том, что в 1991 году он прежде всего стал заведующим лабораторией Института экономической политики и начал числиться советником Гайдара лишь в следующем году, и то только когда тот стал и.о. председателя правительства.

В силу интереса к экономической истории, к тому, как именно принимаются те или иные решения в области хозяйственной политики Мау, хотя и искренне считает себя экономистом, является скорее политологом и поэтому воспринимался при Гайдаре именно как советник по политике (термина «политолог» тогда еще не существовало).

В силу идеологической и личной близости к Гайдару его функции не были определены; по сути, он был доверенным лицом, делившимся с Гайдаром новостями, наблюдениями и умозаключениями, которые считал важными, и предлагавшим ему те или иные действия.

После изгнания Гайдара из власти не имевший самостоятельного аппаратного веса и вкуса к непосредственной политической деятельности Мау стал его заместителем в Институте экономических проблем переходного периода и начал преподавать в только что созданной Высшей школе экономики. В 1993 году защитил докторскую диссертацию «Государство и хозяйственный процесс: теоретические и идеологические основы экономической политики России, 1908–1929 гг.». Во время пребывания Гайдара на посту руководителя фракции «Демократического выбора России» был его советником.

Переход с интеллектуальной на административную работу

В 1997 году в связи с формированием «команды молодых реформаторов» в правительстве (под водительством Чубайса и примкнувшего к нему Немцова) и активизацией в связи с этим либеральных реформ, приведших в следующем году к разрушительному дефолту, у либералов обострились одновременно дефицит кадров и идей.

К тому моменту реформы в их первоначальном представлении были реализованы: рынок создан, цены отпущены, приватизация проведена, созданы фондовый рынок и связанный с ними класс спекулянтов. Экономика была открыта для иностранного бизнеса, сформировался собственный класс олигархов, тесно связанный с реформаторами и обеспечивающий их политические и иные нужды.

Несмотря на остроту локальных проблем и тактических конфликтов, их преходящий характер остро сознавался либералами, способными задумываться о перспективе (в частности, Гайдаром), – и вопрос «что дальше» вставал перед ними со все более беспощадной ясностью. Было понятно, что без создания нового долгосрочного и воодушевляющего плана реформ от них как рода деятельности откажутся в пользу нормального плавного развития, – а вместе с реформами откажутся и от реформаторов.

Чтобы сохранить власть и влияние, чтобы продолжить творить историю и не «выпасть из контекста», надо было создать новый масштабный проект, – но для этого не было ни людей (либералы были заняты практическими вопросами, сулившими власть и богатство), ни институтов. Смехотворная самодеятельность Немцова, некоторое время носившегося, как с писаной торбой, с «народным капитализмом» непонятного и при этом потенциально опасного (в силу его объективного противопоставления опоре либеральных реформаторов – капитализму олигархическому) содержания, лишь подчеркивала важность проблемы.

Потребность рождает функцию – и либеральный клан вспомнил о Мау.

Его стремление к объяснению и оправданию реформ вселяли надежду в возможность продуктивного интеллектуального творчества, интерес к истории мог натолкнуть на пригодные для переноса в будущее механизмы, а многолетняя приятность и конструктивность в общении, скромность, лояльность делу реформ и искренняя преданность Гайдару объективно требовали вознаграждения.

Инструментом же для выработки будущей стратегии стал захиревший к тому времени и утративший поле деятельности Рабочий центр экономических реформ при правительстве (РЦЭР). Он был создан в 1991 году в качестве параллельного аппарата правительства, так как сам по себе этот аппарат был советским по духу и до полного кадрового обновления мог использоваться лишь для проведения, но ни в коей мере не для разработки разрушительных либеральных реформ. Однако уже к 1994 году (когда создатель РЦЭР С. Васильев стал заместителем Министра экономики) аппарат правительства в целом был приспособлен к нуждам либеральных реформ, да и разработка их переместилась в иные, преимущественно олигархические структуры. РЦЭР же лишился своих функций и существовал, строго говоря, по инерции.

Возрождение потребности в целенаправленной разработке реформ возродило и интерес к РЦЭР, в том числе и в силу его названия: не воспользоваться уже имеющимся институтом было просто грешно.

Назначению Мау руководителем РЦЭР сопутствовала история, наглядно иллюстрирующая способность либерального клана к управлению государством. Это назначение поддерживалось всеми группами либералов и было согласовано на уровне правительства, однако документ со всеми предварительными визами никак не поступал на главную подпись – к Чубайсу. Чубайс, который хорошо знал и поддерживал Мау, после нескольких месяцев тщетного ожидания пришел к выводу, что документ задерживается какими-то вредителями, засевшими в аппарате правительства и сознательно саботирующими важные для либералов кадровые решения. В конце концов, когда все мыслимые и немыслимые сроки назначения Мау были сорваны (а сам он занялся чтением лекций в зарубежном департаменте Стэнфордского университета и в Оксфорде), терпение Чубайса лопнуло, и он поручил найти виновного в торможении документа. Дело было уже не столько в карьерном продвижении преданного либерала и в укреплении таким образом либерального клана, сколько в поддержании минимальной управленческой дисциплины и сохранении простого уважения к либеральным лидерам, занимавшим ключевые позиции в органах государственного управления.

Расследование было весьма серьезным, заняло много времени, охватило значительную часть огромного аппарата правительства и, в конечном итоге, увенчалось полным успехом.

К сожалению, уволить выявленного «коммунистического диверсанта» с предвкушаемым треском Чубайсу не удалось: искомый документ был обнаружен в завалах бумаг на его собственном письменном столе.

Чубайс рассказывал этот эпизод с большим удовольствием, хотя качество реформаторского документооборота после него так и не было повышено, а выработать что-либо приемлемое, да еще и имеющее стратегическое значение, РЦЭР по руководством Мау так и не сумел.

Привод к власти Кириенко в качестве «козла отпущения» за ставшую неминуемой из-за алчности либералов и олигархов финансовую катастрофу, дефолт 1998 года и нормализация социально-экономической политики Е.М. Примаковым, Ю.Д. Маслюковым и В.В. Геращенко, политический кризис второй половины 1999 года (вызванный прежде всего отставкой правительства Е.М. Примакова) и приход к власти В.В. Путина сломали планы либеральных реформаторов и не просто заставили их приспособиться к качественно новым реалиям, но и кардинально трансформировали сам их клан.

РЦЭР так и не восстановил свое значение, однако оказался почти идеальным местом для того, чтобы спокойно пересидеть «горячие» времена. И, когда они в основном завершились, приобретший вкус к карьере Мау сделал следующий шаг.

Как и в прошлые разы, он был обязан им Гайдару.

Во главе Академии

70-летний ректор Академии народного хозяйства при правительстве (АНХ) с 1989 года, член-корреспондент АН СССР с 1964 (когда ему было 32 года!) и академик с 1974 года академик Аганбегян, прославившийся еще как идеолог восстановления БАМа и рыжковского «ускорения социально-экономического развития», решил уйти в отставку и предложил сменить себя Гайдару. Однако тот не был заинтересован в рутинном повседневном руководстве пришедшей к тому времени в упадок Академией, – и к тому же хорошо понимал, что его политическая репутация серьезно затруднит его работу на посту, требующего поддержания хороших отношений с представителями всех влиятельных группировок общества.

Поэтому со словами «для Атоса это слишком много, а для графа де ла Фер – слишком мало» Гайдар предложил кандидатуру Мау, которая и была принята Аганбегяном.

Мау пришлось приложить значительные усилия для нормализации работы Академии; рассказывают даже, что на ее территории нашлись никем и нигде не учтенные многоэтажные дома, в которых чуть ли не с начала 90-х жили армянские беженцы. Аналитик справился с огромным объемом организационных проблем и в 2007 году был переизбран ректором на второй пятилетний срок.

Правда, продвинуться в Академию наук, что является естественным для занимающего столь ответственный пост человека, ему так и не удалось. В 2008 году «автор фундаментальных трудов по нэпу», в качестве которого Мау пытался стать членом-корреспондентом РАН, был отвергнут общим собранием академии, хорошо помнящим, что «господин Мау оправдывал шоковую терапию и приватизацию и вообще был правой рукой Егора Гайдара». При всей внешней политизированности аргументов они представляются вполне обоснованными, ибо быть добросовестным компетентным ученым и при этом пропагандировать уничтожение национальной экономики либеральными реформами, действительно, невозможно.

В 2008 году Мау пришлось удовлетвориться членством в наблюдательном совете Сбербанка, и орден Почета, полученный в 2009 году, стал, по всей вероятности, лишь слабым утешением. Злые языки утверждают, что в качестве одного из идеологов реформирования РАН «под самый корень» он сполна отомстил отвергнувшим его. Известный астрофизик, сотрудник NASA Николай Горькавый в 2013 году обвинил Мау в том, что он был «конкретным автором текста закона», по сути дела, уничтожившего РАН в ее традиционном виде.

В 2010 году, когда уже близился к концу второй срок его пребывания на посту ректора АНХ (как показывает опыт, возглавлять подобные учреждения можно сколь угодно долго, однако переизбрания являются отнюдь не формальными процедурами и теоретически могут привести к свержению руководителя), Мау осуществил одну из самых блистательных административных операций в истории постсоветской общественной науки. Возглавляемая им Академия народного хозяйства при правительстве России фактически поглотила Российскую академию государственной службы при президенте (РАГС).

К тому времени первоначальные узкие специализации этих организаций были дано забыты. Когда-то АНХ создавалась для подготовки хозяйственных, а РАГС – Академия общественных наук при ЦК КПСС – политических и административных руководителей.

АНХ изначально была значительно меньше по размерам и ниже по статусу; к 2010 году этот разрыв лишь усилился. АНХ была значительно меньше по размерам, чем РАГС, имевшая к тому же 12 региональных академий госслужбы (фактически филиалов). Правительственный статус АНХ был существенно ниже президентского статуса РАГС. Более того: пусть и переживавшая глубочайший кризис, не имевшая сколь-нибудь внятного и авторитетного руководства РАГС тем не менее была крайне востребована и проводила обучение и переподготовку огромного количества чиновников самого разнообразного уровня и профиля, – в то время как о востребованности АНХ, в реальности опустившейся за постсоветский период на уровень вуза весьма средней руки, не приходилось и говорить.

Наконец, на ослабевшую РАГС, обладавшую колоссальным имущественным комплексом на Юго-Западе Москвы, включающем общежития и гостиницы, а также обширную региональную сеть, к тому времени нацелилось руководство Высшей школы экономики. Ее бессменный ректор Кузьминов, насколько можно судить, по недоразумению считающийся организатором науки и образования, а на деле, без всякого преувеличения, гениальный завхоз, собравший в хозяйство ВШЭ самые разнообразные комфортабельные здания по всей Москве, уже, похоже, готовился украсить свою империю подлинной жемчужиной в виде РАГС. Однако она была совершенно неожиданно вырвана из его цепких рук; вероятно, это было его первое административное поражение за долгие годы.

Формальное объединение в сентябре 2010 года двух академий в Российскую академию народного хозяйства и государственной службы при президенте (РАНХиГС) под руководством Мау было неожиданностью, сравнимой с ударом грома. Его можно трактовать лишь как победу Давида сразу над двумя Голиафами – над РАГС и над Высшей школой экономики. И, что представляется исключительно важным, это было первое самостоятельное административное достижение Мау: умерший в конце 2009 года Гайдар уже ничем не мог ему помочь.

Вероятно, причиной этого триумфа была надежда значительной части либерального клана на то, что его «фронтмен» Медведев сможет стать не «техническим», а полноценным президентом и остаться у власти, передав всю ее полноту энергичным реформаторам. Весьма вероятно, что премьер В.В. Путин не возражал против этой перспективы, действительно собираясь уйти на покой после 2012 года, – однако наглядная демонстрация полной ничтожности и кромешной недееспособности либеральных кадров сделала его уход «на пенсию» невозможным в принципе.

Чего стоит предельно убогая «Стратегия-2020», авторы которой не смогли даже проработать механизмы достижения произвольно собранных, не согласованных между собой и никак не обоснованных целей! Когда ее критика приобрела уничижительный характер, разработчики «решили проблему», увеличив ее объем до более чем тысячи страниц, что сделало ее практически нечитаемой, – и, соответственно, хоть как-то защищенной от профессиональных оценок. Разработанная под руководством Юргенса и с активным участием Мау специально созданным для этого (по аналогии с готовившим программу для Путина в 1999 и 2000 годах Центром стратегических разработок) Институтом современного развития, «Стратегия-2020» стала символом полного интеллектуального банкротства современного российского либерализма.

Тем не менее, объединенная академия РАН-ХиГС, которая создавалась, вероятно, в преддверии обретения Медведевым реальной власти как центр подготовки кадров для новой волны либеральных преобразований, призванных вернуть страну в идеальные для либералов 90-е годы, оказалась вполне успешным проектом. Она эффективно функционирует сейчас, насколько можно судить, в ожидании возвращения либерального клана к власти, обеспечивая упрощение его реванша соответствующей кадровой политикой.

С января 2011 года РАНХиГС на своей базе совместно с Институтом экономической политики имени Гайдара и Гайдаровским фондом проводит ежегодный Гайдаровский форум; Мау скромно числится членом его оргкомитета.

С того же 2011 года Мау является членом совета директоров «Газпрома».

В 2012 году был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.