– Признаю, сперва я затеяла то знакомство, преследуя исключительно корыстные цели. Я хотела узнать хоть что-то о маме. Она уехала, когда мне было три года, бросила нас с отцом. По крайней мере, так считается. Я была не очень честна с Машей – это так. Но лишь поначалу, клянусь! С Машей ни одна моя выходка не достигала цели. Что бы я ни сказала, что бы ни сделала – она все встречала с необыкновенной добротой, искренностью, какой-то детской верой. Встречала так – что мне самой тотчас становилось стыдно за свое поведение. Меня завораживала в ней ее спокойная уверенность, ее мягкость – не жеманная, а настоящая. Идущая как будто изнутри. Я безумно хотела на нее походить. Хоть немного. Я становилась лучше, как человек, когда была с ней, понимаете?

Лиза с мольбою поглядела на Алекса, потом на Кошкина, потом снова на Алекса. И отчетливо вздрогнула, когда тот вдруг накрыл своей рукой ее руку.

– Словом, я не выдержала и рассказала Маше. Все, что знала. И тогда-то мы подружилась по-настоящему. Маша призналась потом, что все это время завидовала моей бойкости, пробивному характеру и всей этой прочей чепухе, которую, я терпеть не могу… А я призналась, что очень хочу увидеть ее мать. И однажды даже напросилась в гости – упросила Машу называть меня Нюрой, подругой-учительницей. Не хотела, чтобы Машина мать услышала мою настоящую фамилию. Не знаю, на что я надеялась… Словом, я тогда убедилась, что Ульяна Титова не имеет ничего общего с Анной Кулагиной. Но хуже всего, что после той встречи Маша сама, без моих подсказок, осознала вдруг, что Ульяна Титова – ей не родная мать. Вы же помните, что альбинизм почти всегда передается по наследству? Так вот, ни Ульяна Титова, ни Машины умершие дед и бабка не были не только альбиносами, но и светловолосыми. Ко всему прочему, Маша вызнала и то, что муж Ульяны Титовой погиб на рудниках за два, кажется, года до Машиного рождения… Когда Маша все это осознала, с ней случилась форменная истерика. Мне даже пришлось – хоть, ей-богу, я этим и не горжусь, – заставить ее выпить рюмку коньяку, что мой папенька хранит в буфете. Отец тогда очень много работал, пропадал в Городском собрании, и ничто не мешало нам с Машей видеться у нас дома.

– Так вы с Машей решили, что вы сестры? – осторожно уточнил Кошкин.

Лиза через силу кивнула.

Снова потянулась за ридикюлем и вынула золотой гребень с жар-птицей… Такой же точно, как тот, что нашел Алекс – только голова у птицы была повернута вправо.

– Тогда я и подарила Маше одну из заколок нашей матери. Я любила этих жар-птиц и хотела, чтобы вторая непременно была у Маши… Только понятия не имела, что делать теперь. Я безумно хотела познакомить Машу с отцом – но боялась. Очень боялась.

Лиза глубоко вздохнула, вскинула подбородок и вслух признала то, что давно уже у всех вертелось на языке:

– Боялась – потому что, вероятно, сестры мы лишь по матери. Он не обрадовался бы Маше. И, увидев ее хотя бы раз, мгновенно бы все понял.

– Елизавета Львовна, – настороженно спросил Кошкин, – полностью ли вы уверены, что ваш отец действительно не видел никогда Машу Титову и не знал о ваших встречах?

И та поняла, к чему он клонит. Признала снова:

– Нет, я не уверена в этом… Это было ошибкой приводить Машу в его дом, я знаю.

Кошкин продолжил:

– А как Маша все восприняла? Она говорила об этом с Ульяной Титовой?

– Она хотела поговорить. Маша была крайне робка, нерешительна – а ближе матери у нее никого нет. В начале нашего знакомства Маша бы и не помыслила задавать ей подобные вопросы… но я знаю, что она собиралась с силами, чтобы это сделать. И она бы спросила, наверное, со дня на день.

– Но не успела?

Лиза кивнула.

– Все шло как обычно, мы строили планы… хотели даже поехать в Пермь, дабы навестить какую-то Машину подругу. А потом вдруг Маша не пришла в наше условленное место. Сперва я не придала значение, но она не пришла и во второй раз, и в третий. Тогда я поехала в ее школу: учительницы сказали, что Маша не появляется на службе. Загуляла, мол. Еще смеялись над нею. Я же побежала к Ульяне Титовой – выяснилось, что Маша уже неделю не появляется дома, и Ульяна себе места не находит. Я едва ли ни силой заставила ее пойти в полицию, написать заявление.

– Кто принимал заявление? – быстро спросил Кошкин.

– Не помню… птичья какая-то фамилия.

– Петухов?

– Да, он!

Петухов был предшественником Кошкина: занимал когда-то этот кабинет и эту должность. Писал как курица лапой, выдумывал самые нелепые объяснения, чтобы закрыть дело, был крайне неумен и ленив. А к тому же не дурак выпить – что и сыграло с Петуховым злую шутку лютой зимой два года назад.

Лиза окончательно ушла в воспоминания. Она уже не стыдилась, что глаза у нее на мокром месте, что голос то и дело срывается. И она так сильно сжимала руку Алекса, что ему, должно быть, стало больно.

– Август кончился – а Машу даже не начинали искать. Только все допытывались в школе да у матери – был ли у нее любовник? Мать отрицала, но в школе рассказали, что последний месяц Маша, мол, изменилась: похорошела, стала смелее, веселее. Наряжаться стала. На этом основании ваш Петухов и сделал вывод, что у нее появился кто-то, с кем она и сбежала, не сказав матери. Обычное, мол, дело! Да что я вам рассказываю, сами ведь знаете, Степан Егорыч, как у вас тут дела стряпают да прикрывают, чтобы отчетности не портить! Ох, как же я тогда разозлилась! Сама, под собственным именем явилась на прием к Петухову. Требовала действий. Пригрозила, что отцу нажалуюсь, и что батюшка этого так не оставит…

Лиза неожиданно замолчала. Всхлипнула и отвернулась в сторону, будто резко передумала говорить.

– Отец вам как-то помог? – напористо спросил тогда Алекс.

– Помог… – устало хмыкнула Лиза. – В тот же день, когда я приехала домой, этот Петухов уже сидел в нашей гостиной. Говорил с отцом. Доложил ему, что я вмешиваюсь в работу полиции, мешаю следствию. А еще Петухова вдруг заинтересовало, что мы с Машей отчего-то так много времени проводили вместе. А не знала ли я Машиного любовника? А ежели любовника, как я утверждаю, не было – так, может, я сама что-то сделала с Машей? На этом отец не выдержал. Не знаю, как именно батюшка договорился с Петуховым: дал взятку или пообещал способствовать карьере, но отец вскоре сообщил мне, что мое имя вымарано из всех документов, касающихся Маши. Не было меня в кабинете Петухова, и никаких показаний я не давала… Я тогда имела очень неприятный разговор с отцом. Он и меня ругал, и себя, что слишком много воли дал мне. Ничего не хотел слышать о Маше. Имя это запрещал мне произносить. А в довершение всего – вскоре отправил меня к тетке в Петербург на целых три года.

Лиза замолчала, и в кабинете повисла крайне неловкая тишина. Только Алекс решился ее нарушить:

– Лев Александрович боялся за вас, Лиза… Его можно понять.

– Или боялся, что на свет вылезут отвратительные тайны нашей семьи! – неожиданно зло воскликнула Лиза. – Он даже слышать о Маше ничего не хотел! Будто… будто и сам все знал!..

Кошкин бросил быстрый взгляд на Алекса, убедился, что тот тоже понимает, к чему Лиза клонит. Он, конечно, понимал. Поспешил упрекнуть:

– Не делайте поспешных выводов, Лиза.

Кошкин же спросил прямо:

– Елизавета Львовна, вы полагаете, ваш отец осведомлен более вас об убийстве Маши?

Лиза без сил покачала головой:

– Я ничего не знаю. – Потом закрыла лицо руками и чуть слышно молвила: – Напрасно я вам это рассказала…

* * *

Лиза вскоре вышла из кабинета. А Алекс остался. Спросил:

– Я слышал, вчера нашли задушенную девушку… Это правда, что она была блондинкой?

Странно он поставил вопрос, но Кошкин не стал юлить:

– Правда.

Алекс же повел себя еще более странно. Кошкин-то ждал, что тот захочет спросить о гастролях рыжей актрисы – но нет.

– Степан, Елизавете Львовне, я думаю, грозит большая беда…

– Потому что она тоже блондинка? – изумился Кошкин. – Уверяю вас, все жертвы душителя намного моложе Елизаветы Львовны, к тому же приезжие, обитательницы ночлежек. – Кошкин помолчал немного и добавил: – такие, как Прасковья Денисова.

Алекс тотчас насторожился:

– Разве она блондинка?

– Не знаю…

Кошкин задумался. Побарабанил пальцами по столу, размышляя. И все-таки решился. Протянул Алексу конверт с посмертной фотокарточкой девушки, убитой в июле 1890, и ее личными вещами.

– Я бы хотел, чтобы вы это выяснили, поехав к Ульяне Титовой. Самому мне этого сделать не позволят – а время терять нельзя.

Алекс размышлял недолго. Кивнул, принял пакет и вышел из кабинета следом за невестой.

Глава 11. Лиза

Рука Лизы до сих пор помнила прикосновение Алекса. Она даже перчатку не спешила надевать, чтобы нечаянно не спугнуть это ощущение тепла и… защищенности. Странное ощущение. Приятное.

Смущение пришло гораздо позже: дожидаясь Алекса в коридоре у кабинета Кошкина, Лиза вдруг подумала, что не знает, куда себя деть. И как смотреть в глаза Алексу, когда он выйдет. И что сказать. Да, этот его жест довольно сильно выходил за рамки их ненастоящей, чисто формальной помолвки. Но что, если как тогда, в прошлый их разговор – она возомнит себе бог знает что, а окажется, что Алекс ничего подобного не имел в виду?.. А так наверняка и окажется. Тем более теперь, когда его певичка собирается свалиться как снег на голову!

Последней мысли Лиза не вынесла: разозлилась непонятно на кого, одернула вуаль на лице и бросилась вон из здания. Алекс догнал ее уже на другой стороне улицы.

– Лиза, да постойте же! Я ведь просил вас дождаться, – мягко упрекнул он.

– Пустое, – Лиза не оборачивалась и даже шаг не сбавляла. – Не хочу вас задерживать, у вас наверняка уйма дел!

– Более важных дел, чем моя невеста, у меня нет.

Ох, лучше бы он этого не говорил! Лиза вспыхнула, как спичка:

– Поберегите высокопарные слова для кого-нибудь другого! Стоило вам прочесть о гастролях вашей обожаемой Милли – вы тотчас забыли и обо мне, и о нашей договоренности! Ведь Кошкин не просил вас ни о каком поручении, так?!

– Ах, вот в чем дело…

Невероятно, но на лице Алекса Лиза уловила снисходительную улыбку! Однако прежде чем успела разразиться новым потоком ругани, Алекс неделикатно прервал ее – своим спокойным и взвешенным тоном, который по необъяснимым причинам действовал на Лизу всегда одинаково. Она замолкала.

– Господин Кошкин и впрямь не давал мне поручений, – вкрадчиво произнес Алекс, – однако и Милли здесь не при чем. В конце апреля мы с вами женимся, Лиза, и никто этого не изменит. К тому же, Милли едет в Пермь, а не в Екатеринбург. Обычные гастроли.

Если бы не последняя оговорка про Милли, то Лиза бы даже поверила…

– Хотя бы себе не лгите! – заявила она резко, но куда спокойнее. – Ни одна актриса в здравом уме не променяет гастроли в Париже на гастроли в Перми. Она вас любит. Одумалась и решила вернуться.

Странно, но в тот миг Лизе такое объяснение действительно казалось вполне логичным. Не круглая же она дура, эта Милли, чтобы променять Алекса Риттера и его любовь на какой-то Париж?..

– Или ей стали известны детали завещания моего деда, – пожал Алекс плечами. – Что более правдоподобно.

Против воли Лиза немного смягчилась: циничное это объяснение тоже было не лишено логики.

– Как бы там ни было, Лиза, меня это не интересует более. Если хотите знать, я задержался, потому что возился с бумагами, касающимися нашей свадьбы.

– Значит, вы не отказываетесь от своего слова насчет свадьбы? – степенно уточнила она. – Что ж, я рада. Искать вам замену было бы хлопотно.

– От своего слова Риттеры никогда не отказываются.

Алекс легонько поклонился ей, улыбаясь мягко и, вместе с тем, обольстительно. Лиза поклясться была готова, что именно так он улыбался рыжей певичке Милли – на том самом балу, где она впервые увидела Алекса.

Странно, что она об этом до сих пор помнила – в малейших деталях…

И еще более странно, что, когда Алекс снова коснулся ее руки, чтобы поднести к губам и светски поцеловать, – ей вдруг резко стало не хватать воздуха. И сердце принялось стучать так, что отдавалось где-то в голове.

– Занимались бумагами, говорите? – разволновалась она еще больше и принялась отворачиваться – лишь бы он не заметил, как вспыхнули ее щеки. – Чем же станете заниматься теперь? Опять бумагами?

– Нет, нынче Степан Егорович, видите ли, и впрямь дал мне поручение: поехать к Ульяне Титовой. И вы едете со мною, Лиза: одну я вас в городе не оставлю.

Лиза вскинула на него вопросительный взгляд и уже, было, готовилась спросить. Но Алекс предупредил:

– Вам грозит опасность, я думаю. Ведь вы же не лгали мне вчера, что не приглашали никого в вашу спальню?

Щеки Лизы заалели снова – впрочем, теперь от того, что она была основательно возмущена:

– Что за отвратительные вопросы… разумеется, нет! Постойте, вы по-прежнему утверждаете, что в моей комнате вчера кто-то был?

– Был… – Алекс как будто и сам удивился такому повороту. Однако заверил: – тогда я вас одну тем более не оставлю. Он повязал один из ваших платков вокруг лица: очевидно, мы знакомы, и он беспокоился, что я его узнаю. И нужно непременно сказать вашему отцу. Сегодня же, когда вернемся в город.

А Лиза пришла в ужас… Она, конечно, размышляла над словами Алекса вчера, и даже ночевала в одной из гостевых спален – но больше потому, что в ее собственной был ужасный беспорядок, а не потому что испугалась.

Испугалась она только сейчас.

Отказаться от поездки с Алексом ей и в голову не пришло. А, кроме того, она о многом хотела расспросить Ульяну Титову. Должна же та хоть как-то объяснить, откуда взяла новорожденную девочку двадцать три года назад!

* * *

В заводской поселок добрались к полудню. Здесь, за городом, снег еще не начинал таять: сани летели скоро и весело. Лошадьми правил сам Алекс, и выходило у него это до того ловко, что Лиза едва сдерживалась, чтобы вслух не произнести сомнительный комплимент – о том, что из него вышел бы превосходный извозчик.

Но сдержалась.

Всю поездку Лиза вообще вела себя тихо: прятала нос в меховой воротник и все беспокоилась, что ее кто-то увидит и что-то не то подумает. В ее возрасте поздно уж о чем-то беспокоиться – но все-таки Лиза терзалась. Ругала себя, вздыхала да то и дело поглядывала на точеный благородный профиль лица Алекса Риттера.

Неужели она и правда влюблена? Как же глупо… Их брак обещал быть замечательным! Деловым, предельно честным, спланированным и продуманным. И надо же было все испортить любовью!

Эти мысли даже вытеснили беспокойство Лизы о том, что какой-то незнакомец прятался вчера вечером в ее спальне… Кажется, Лиза до сих пор не верила в это всерьез. Может, Алекс разыгрывает ее? Он на шутника совсем не похож, и все же это объяснение виделось Лизе более правдоподобным, чем то, что кто-то влез в ее спальню…

Перед последним поворотом к поселку что-то изменилось. Алекс замедлил ход лошадей, а его взгляд, направленный вперед по дороге, сделался напряженным.

– Что там? – разволновалась Лиза.

– Экипаж странный впереди… коляска явно богатая, и лошади ухоженные. Я его давно заприметил. Что такой коляске здесь понадобилось, интересно?

Экипаж – с виду простой, черный, с поднятым верхом – в близи и правда оказался богатым. Хотя Лиза особенного значения не придала. Ее беспокоило другое. Но Алекс не сводил с него глаз, сбавил ход окончательно, чтобы нечаянно не обогнать, и ехал так уже до самого Верх-Уктусского поселка.

Когда оказалось, что экипаж из трех существующих улиц выбрал ту самую, что вела к дому Ульяны Титовой – насторожилась уже и Лиза. А Алекс, вовремя спохватившись, притормозил лошадей, не доезжая пару дворов. Остановился. По-прежнему пожирал глазами странный экипаж.

Лиза и сама, прищурившись через стекла пенсне, глядела на то, как дверца его вдруг широко распахнулась. В рыхлый мартовский снег ступила нога господина, одетого в пальто – явно сшитое для города, но не для деревни.

Господин тот – высокий, статный, хорошо одетый, возрастом около сорока – прежде чем сделать хотя бы шаг, огляделся по сторонам. Лиза слабо ойкнула – но поздно. Господин уставился лицом точно на их сани. Разве что саму Лизу не увидел: Алекс успел неделикатно дернуть ее за плечо, и за дальнейшим она наблюдала через стекло в задней стенке навеса их саней.

И все-таки статный господин насторожился. Ссутулился, глубже натянул шляпу-котелок, будто забеспокоился, что его узнают. Развернулся и нырнул обратно в экипаж. С места в карьер он тронулся так быстро, что не имело смысла пытаться догнать. Да и надо ли?..

Впрочем, от мысли, что господин направлялся именно к Ульяне Титовой, Лиза так и не смогла отделаться.

* * *

Приемная мать Маши сильно изменилась с тех пор, как Лиза видела ее в последний раз – осенью 1890. Если тогда она была моложавой женщиной средних лет, то сейчас – крепкой, здоровой, но все-таки старушкой. И, вопреки беспокойствам, Лизу она, кажется, не вспомнила.

– А вы отчего же без Степана Егорыча? – насторожилась хозяйка, въедливо разглядывая Алекса. – Вы-то не из полиции! Так чего вам надобно?

– Не из полиции, но по прямому распоряжению городского головы, – быстро ответила Лиза. Переглянулась с Алексом, явно недовольным таким ее заявлением, и добавила веско. – Льва Кулагина.

Ульяна это имя явно отметила. Растерялась еще более и принялась смотреть в пол да теребить фартук.

Алекс же послал Лизе еще один упрек взглядом и заговорил с женщиной куда мягче. Объяснился:

– Мы по-прежнему расследуем смерть вашей дочери, Ульяна Павловна. И, кажется, это напрямую связано с ее ученицей – Пашей. Скажите, это она на фото?

Хозяйка взяла фотокарточку в руки, прищурилась, чтобы разглядеть лучше и согласилась:

– Да, похожа… – и только потом женщина догадалась: – это что же… она мертвая? Пашенька тоже?!

Выронив карточку, прижав к лицу передник, женщина плакала столь горько, что Лиза немедленно устыдилась. Ульяне было явно не до того, чтобы еще и на Лизины расспросы отвечать. Надобно повременить с ними, – решила она против воли.

И в поисках поддержки посмотрела на Алекса.

Тот был деликатнее. Позволил женщине выплакаться, сказал что-то ободряющее.

– Господи, горе-то какое… Это кто ж ее так? – наконец, спросила Ульяна.

– У полиции есть версия, что и Пашу, и вашу дочь убил один человек. Потому нам так нужна ваша помощь. Помните то письмо из пермской гимназии? Откуда оно появилось? Быть может, принес кто-то незнакомый?

Ульяна, утирая слезы, покачала головой:

– Нет-нет, с почтою принесли, с журналами. Машенька много журналов-то выписывала. – Ульяна взглянула на Алекса обеспокоенно и добавила: – а Машеньке ведь то письмо не понравилось. Уговаривала она Пашу самой написать в гимназию да выспросить, что к чему – опосля уж ехать. Паша не послушалась. Все торопилась, отмахивалась. Сказала даже разок как-то, будто бы Маша завидует ей. С тех пор и недели не прошло, как уехала. Со мною даже попрощаться не успела…

– А вы уверены, что Паша именно в Пермь уехала? – осторожно спросил Алекс.

Женщина и правда в этом усомнилась:

– А Бог его знает… Я-то как на зло в приходе в тот день с утра была: девчата одни остались. Маша сказывала, кто-то постучал, Паша и отправилась открывать. Поговорила тихонько на пороге, да и бросилась вещички собирать. На ходу Маше сказала, что, мол, уезжает. Мир не без добрых людей – помогут ей до Перми добраться. Даже проводить себя не позволила. Машенька уж потом из дому выскочила, хоть вслед посмотреть… а коляска уж вверх по улице уезжала.

– Маша описывала ту коляску? Как она выглядела?

Ульяна напряглась, припоминая:

– Говорила, что черная, с верхушкой поднятой. Очень приличная. Парой гнедых запряжена. Машенька тогда еще переживала все: что, мол, за приятели такие у Паши появились – она ж в поселке всего ничего, кроме девчат школьных и не знает никого.

Ульяна еще что-то говорила, а Лиза, выделив лишь фразу о черной коляске с поднятым верхом, принялась нервно теребить Алекса за рукав. Ведь они такую же точно видели! Только что! Алекс понял это, понял?!

Очевидно, что понял, потому что уловил момент и вкрадчиво Лизе кивнул.

А та все не могла успокоиться. Зачем черная коляска приезжала снова? Что им теперь-то надо от Ульяны? Неужто боятся, что она выдаст их невольно?..

И теперь уж совершенно очевидным оказалось и главное. Ульяна первой озвучила догадку, которая у всех троих вертелась на языке:

– Александр Николаич, так что же получается… – голос ее задрожал, – Машеньку из-за Паши загубили? Оттого, что видела, кто ее увозил?

– Должно быть так, – тихо отозвался Алекс. – Возможно, вам Маша не все рассказала. Беспокоилась о вас, оттого и умолчала. Постарайтесь вспомнить, с кем Паша еще могла быть знакома в городе? Где-то ведь она познакомилась с теми, кто увез ее на коляске!

Ульяна согласилась. Она и правда старалась рассказать все, что знает.

– У Пашеньки-то матери с отцом не осталось – вот она и уехала родного села. Поначалу в Екатеринбурге недели две кантовалась, бродяжничала. Стало быть, тогда она с теми людьми знакомство и свела? Но Паша о том времени не любила говорить, а я и не настаивала.

Алекс так вжился в роль сыщика, что даже записывал сказанное Ульяной в маленькую записную книжку. Для Кошкина, должно быть.

А потом, как стало ясно, что более Ульяна ничего о Паше Денисовой сказать не может, Алекс вдруг коротко взглянул на Лизу. И у нее перехватило дыхание, когда он спросил у Ульяны именно то, что не решалась спросить она сама.

– Ульяна Павловна, вы должны рассказать все, что знаете о Маше. Даже то, что не считаете важным. Ведь… Маша вам не родная дочь, так?

Ульяна разом поджала губы. Долго смотрела в пол и молчала. Лиза и сама перестала дышать, пока не услышала снова ее голос. Вдруг изменившийся, глухой:

– Не родная.

– А настоящая мать? – продолжал расспрашивать Алекс. – Что вы о ней знаете?

– Настоящая… – Ульяна подняла голову и хмуро, сурово поглядела на Лизу. – Настоящая вот на нее была похожа. Беленькая такая же, заносчивая. Моя-то родная дочка в тот год померла от оспы проклятой. Родители и того раньше. А мужа уж два года, как на рудниках завалило. Одна я осталась. Соседка и подбила меня горничной в богатый дом пойти. Дача у них, у Кулагиных, на Шарташском озере стоит: все знали, что хозяйка на лето приехала, что в тягости, и что новую прислугу ищет. Я и напросилась. Думала, откажут – а они приняли. Я девочку-то свою покойную от груди не отлучала – кормилицей, мол, стала бы, как дите родится. Да и на руку им, что я одна-одинешенька, судачить о них не стану… Хозяек-то двое оказалось: городского головы жена, Анна Даниловна, да сестра ее, Аглая Даниловна, девица незамужняя. Как поселились, так они первым делом прежнюю прислугу всю разогнали. Меня приняли с условием, что при них буду жить, да домой не ездить. Еще раз в пяток дней мужик из деревни приходил – за домом глядеть, да тяжелую работу делать. А так я все сама. Тихо они жили, никого не принимали… только меж собою ругались все.

Лиза насторожилась.

– Анна Даниловна, городского головы жена, особенно шумела да хлопот мне доставляла. Все рыдала беспрестанно да твердила, что любит, мол, кого-то, да, как дите родится, – к нему уедет. Ей-богу я нарочно не слушала – но дом-то небольшой, не спрячешься. Из разговоров я и поняла, что у жены головы городского полюбовник имеется. В городе али еще где – словом, не близко. А у того вроде как и жена, и детки есть – а ей все нипочем! Как заведенная твердила, что к нему уедет. То ребеночка своего грозилась в приют подбросить, то рыдала, что кровиночка ее единственная, никому его не отдаст. Шумела, словом, все время. Вторая-то, Аглая Даниловна, уж не знала, как и унять ее. А роды принимать дохтур земской приехал. Девочка раньше сроку родилась, слабенькая совсем, чуть живая. Слава Богу, обошлось все. Написали они мужу роженицы, да и та вроде угомонилась, к груди дитенка приложила… А вечером я к ней захожу – глядь, подушку она в матрас вжимает. А под ним… под ним девочка ее, моя Машенька. Удушить хотела. Я бороться с нею стала, потом и сестрица ее на подмогу пришла… спасли девочку с Божьей помощью. А муж ее все не едет да не едет! Добираться на дачу ихову долго, трудно, а тут как на грех гроза разразилась еще…

Уж ночь стояла, когда ко мне в коморку Аглая Даниловна заглянула. Младенца мне в руки сунула и денег дала. И золотом, и ассигнациями… немало дала. И велела мне сей же час уходить да младенца с собою унести – пока мать ее буйная уснула. Обещалась найти меня вскорости да решить, что делать. Я и уехала, спорить не стала. Не знаю, что там дальше было, в том доме проклятом – и знать не желаю. Машенька моя дочь, моя!..

– Так Аглая Даниловна нашла вас после? – спросил Алекс, деликатно предложив женщине свой платок.

– Нет, – Ульяна опять хмуро глянула на Лизу, прежде чем ответить. – Я-то долго ждала: чуть половица где скрипнет – вздрагивала. Думала, отдать Машеньку придется. Боялась. Потом уж, год али два спустя, узнала, что Анна-то Даниловна и впрямь мужа бросила да уехала к полюбовнику своему. И поделом. Девочку я Машенькой крестила. Поначалу прятала ото всех, соседей сторонилась, боялась что прознают. Но шила-то в мешке не утаишь – увидели они, конечно, Машеньку. Сразу и решили, что родная она мне. Осуждали, мол, прижила во грехе. Еще и потому нас в том поселке невзлюбили… Здесь-то полегче стало: вдова с дитем, да и весь разговор.

За все то время, что они с Алексом пробыли у Ульяны, Лиза так и не задала ей ни единого вопроса. Не смогла. Сперва ей казалось это неуместным, потом мелким и ненужным – а потом Лиза поняла, что ей ужасно страшно спрашивать. Потому что она боялась услышать все то, что в итоге и услышала…

Она вовсе не помнила, как покинула дом Ульяны, как Алекс помог ей устроиться в санях – и только какой-то его вопрос, которого она тоже не слышала, заставил ее опомниться.

– Я не верю ей, – не к месту, но спокойно и жестко произнесла тогда Лиза.

Заглянула в глаза к Алексу – и увидела в них бесконечное сочувствие. Поняла, что от этой совершенно ненужной, унижающей жалости у нее самой защипало в горле, и принялась протестовать с удвоенной силой:

– Не верю, не верю! Она врет! Я не верю, Алекс, ни одному ее слову! Моя мама не может быть такой… таким чудовищем… Я ведь завидовала всегда моей младшей сестре! Пусть у нее другой отец – зато мама любила ее куда сильней! Поэтому и сбежала с нею. А теперь что же? Мама не забирала Машу с собой? Напротив – бросила, как бросила и меня? И даже более, она хотела Машу убить… Хотела – да ей помешали! Зато ее планы сумел воплотить мой собственный отец! В это вы мне предлагаете поверить, Алекс?

– А вы самом деле в это верите?

Спокойный и рассудительный голос Алекса снова заставил Лизу, против ее воли, взять себя в руки.

– Не знаю. Ей-богу, я уже не знаю, кому верить и что думать. Одно знаю точно – мой отец ужасный, страшный человек! Алекс, умоляю, увезите меня куда-нибудь! Я не хочу более возвращаться домой. Ни за что не стану говорить больше с отцом…

– Нет уж, Лиза. Это я больше никогда не стану говорить с отцом – потому как он мертв. А вы еще можете. Что бы ваш батюшка ни совершил когда-то, он вас любит. Вы для него все.

– Что же прикажете мне делать? Вести себя как ни в чем не бывало?

Лиза говорила зло, едко – но каждое ее слово разбивалось о каменное спокойствие Алекса. Не равнодушное, скорее рассудительное. Лизе подумалось, что, наверное, так бы с нею говорила сейчас Маша, будь она жива.

– Я бы на вашем месте поговорил с батюшкой откровенно, – ласково глядя на нее, посоветовал Алекс. – Выяснил бы, что он в самом деле думает обо всем этом. И отчего вы так уверены, Лиза, что ваша сестра – не дочь ему? Вы не можете этого знать наверняка!

– Если бы Маша была ему дочерью – он бы искал ее, – упрямо ответила Лиза. – Тем более что Ульяна особенно и не пряталась: еще шесть лет жила в том поселке. Но он не искал. И жену свою никогда не пытался вернуть. А ежели я спрашивала вдруг – смотрел строго и отвечал, что у меня нет никакой сестры и не было.

– А эта Аглая Даниловна, сестра вашей матери, – что она говорит?

Лиза неловко пожала плечами.

– Она у нас не бывает. Ежели встретимся где-то в городе – и то случайно. Отец сторонится ее. Быть может, даже он сам и пустил слух, что тетка не в себе. Ведь, ежели судить по рассказу Ульяны, она вела себя вполне здраво… Не знаю теперь уж, что и думать.

А Лиза вдруг набралась решимости:

– Вы правы, все лучше, чем изводиться да гадать. Нужно поговорить с батюшкой! И с ним, и с тетей.

Насчет последнего Алекс, кажется, не очень-то ее поддерживал – но Лиза теперь уж загорелась. Думать ни о чем другом не могла, кроме своей затеи. Она бы и в тот самый день поехала к тетке, благо знала адрес – да вмешались обстоятельства…

– Барышня Елизавета Львовна, вас посылка дожидается в гостиной, – поторопилась сообщить Марфа, приняв у Лизы пальто и шляпку. Заговорщическим шепотом добавила: – еще утром принесли!

Утром?.. Неужто Алекс наврал с три короба, сказав, что занимался делами – а сам готовил ей очередной подарок? Лиза хмыкнула. Но на душе у нее мгновенно потеплело. Тяжелые мысли о матушке и отце, конечно, никуда не делись – но все же Лиза с нежностью выглянула в окошко гостиной – на спину Алекса, уходящего по Гимназической набережной. А потом поторопилась поглядеть на подарок.

Белая коробка, перевязанная голубыми лентами (такая же точно, в которой Алекс прислал орхидеи) стояла по центру стола в гостиной. Замирая душой, Лиза подошла. Развязала ленты, сняла крышку, и думать боясь, чем на этот раз удивит ее жених. Заглянула внутрь…

Сперва Лиза решила, что слуги напортачили что-то. Она не понимала, почему нежные белые орхидеи изломаны и покрошены, будто их пустили через молотилку… И чем таким отвратительно багрово-красным и вязким они политы? Лиза уже потянулась рукой, чтобы удостовериться – то ли это, о чем она думает?.. Когда ощущение непередаваемого животного ужаса парализовало ее на месте. Она даже вскрикнуть не смогла. Попятилась, расширенными глазами глядя на коробку. Прижалась спиной к двери, закрыла ладонью собственный рот – и только тогда гортанный, похожий на вой, крик вырвался из ее груди.

Глава 12. Алекс

– Что ж… это действительно кровь.

Водрузив чемоданчик с химическими реактивами прямо на кофейный столик, Кошкин уже полчаса возился с жидкостью, которой политы были цветы, и, наконец, изрек это. Поглядел на Лизу, все еще мертвенно бледную, и постарался сказанное смягчить:

– Скорее всего, кровь животного, конечно.

– Какая, к черту, разница! – вдруг не сдержался Алекс. – В любом случае, человек, который вытворяет подобное – не в своем уме! Вы читали записку, Лиза?

Та глубоко и как-то судорожно вздохнула и без голоса ответила:

– Нет.

Записка – прямоугольник из дорогой плотной бумаги – была припрятана на дне коробки, Алекс и сам ее не сразу заметил. Читать ее Лизе определенно не стоило.

«Скоро встретимся снова, сладкая моя», – было написано резким неаккуратным почерком.

Не глядя в текст, который и так, казалось, врезался в память Алексу на долгие годы, он протянул бумагу Кошкину.

Тот прочел. Воспринял написанное немногим спокойнее Алекса, но ничего не сказал. Убрал записку в бумажный конверт и оставил в чемоданчике. Уточнил:

– Елизавета Львовна, вы говорите, что коробка такая же, как та, в которой вам уже присылали орхидеи?

– Да, – снова чуть слышно, без голоса.

– Надеюсь, вы не думаете, что это отправил я? – насторожился Алекс.

Лиза безотчетно, наверное думая успокоить, вдруг подняла руку и коснулась его плеча. Быстрее, чем Кошкин, ответила:

– Нет-нет, ни в коем случае не думаю…

На Алекса этот простой жест подействовал отрезвляюще. Тип, что послал это, ведь того и добивался – разозлить его, взбесить! А еще, вероятно, Лизу с Алексом рассорить. Хотя бы второе у него не вышло.

А вот первое… Алекс и внешне спокойным не выглядел, но внутри бушевал и был зол сверх всякой меры. Он едва держался, чтобы в клочья не разнести и эту коробку, и мерзкую записку!

– Тем не менее, это прислал тот, кто знал об орхидеях и моих подарках, – пытался все же здраво рассуждать Алекс. – Этот человек где-то поблизости. Возможно, он вхож в ваш дом, Лев Александрович.

– Или в ваш, – хмуро парировал Кулагин.

Лизин отец, весь погруженный в себя, сидел в кресле и гневным взглядом готов бы прожечь дыру в коробке с изломанными цветами. С его доводом же Алекс резко не согласился:

– Коробка с орхидеями никогда не бывала в моем доме. Цветы я выбрал в оранжерее на соседней улице – она единственная, кажется, в вашем городе. Там же подписал открытку и тотчас отправил с лакеем к вам на дом. – И поспешил предупредить: – однако ж я сомневаюсь, что подобную гнусность провернул мой лакей! Он приехал со мною из Петербурга, служит давно и исправно!

– И все же исключить его из круга подозреваемых я не могу, – холодно заметил Кошкин и сделал пометку в блокноте.

– Это прислал Гаврюшин, – вдруг твердо заявила Лиза. – Я вам говорила, батюшка, у меня от него мурашки по коже! Узнал о помолвке из газет и решил вот так отомстить!

– Глупости какие… – возразил Кулагин. – Кирюша хороший мальчик. У тебя от всех женихов, что я предлагал, мурашки по коже, Лизавета!

– Вовсе не от всех, но от Гаврюшина – уж точно!

Алекс кашлянул и неловко поинтересовался:

– Много ли у Елизаветы Львовны еще было женихов? Кроме Гаврюшина.

– Двое, – буркнул Кулагин.

– Ежели честно, то трое. – Щеки Лизы хоть немного порозовели. – Один сватался ко мне в Петербурге. Я не говорила вам о том, батюшка, потому как сразу отказала.

Отец поглядел на нее долгим тяжелым взглядом и вдруг молвил:

– Тогда уж четверо.

Тут изумилась даже Лиза. А Кулагин, сделавшийся еще более хмурым, стал объяснять:

– Тебе, Лизавета, тогда еще и семнадцати не было. И сватался один из Савиных. – Лицо его непроизвольно дернулось в гримасе. – Родня твоей матери. Конечно, я его вытолкал взашей!

– Из Савиных? – переспросил Кошкин, снова делая пометки. – Имя его не припомните?

Кулагин поморщился – вспоминать ему явно не хотелось:

– То ли сын двоюродного брата, то ли сестры. Право, их там человек десять тех братьев. Имя не помню, уж извините. Он зол был страшно, но опосля остыл. В Пермь уехал, к остальной родне, я слышал.

– В Пермь… – Кошкин вздохнул и размашисто перечеркнул записанное: душитель обитает в Екатеринбурге, но не в Перми – не подходит.

Все это время Алекс смотрел на суженую весьма неласково и даже себе не решался признаться, что опять взбешен. Четверо женихов! Подумать только! И это женихов, тех, кто осмелился свататься – обычных поклонников наверняка было больше!

И та оговорка в письме «встретимся снова» – это что же, они знакомы? Значит и впрямь, мерзкую посылку отправил кто-то из прежних ее поклонников!

И он наверняка выкинет что-то еще…

– Лиза, вы сказали отцу, что некто проник в вашу спальню прошлой ночью? – вдруг спросил Алекс, понимая, что молчать о подобном теперь нельзя.

– Что?! – Этого Кулагин не стерпел и растерянно приподнялся в кресле. – Так это не птица разбила окно?

Лиза жалко оглянулась на Алекса, потом на отца и, едва не плача, призналась:

– Да… видимо, там был кто-то. Я не хотела вас беспокоить, батюшка, потому умолчала.

– Больше так не делайте, – велел Алекс.

– Хорошо, – на удивление покорно согласилась Лиза.

Алекс, впрочем, понимал, что разговоров недостаточно. И что там окно, ежели и через двери в дом можно попасть практически беспрепятственно – он сам тому свидетель!

Безопасностью своей городской голова Кулагин был не очень-то обеспокоен, Да и теперь в два счета охраны не организуешь.

Нужны были иные меры…

Алекс понимал это, так что не особенно удивился, когда Лев Александрович, посуровев еще более, заявил:

– Лизавета, я нынче же напишу твоей тетке, и до конца недели ты уедешь в Петербург.

– Батюшка… – ахнула Лиза, – батюшка, я не могу уехать! А как же свадьба?

– Успеется, – отрезал тот.

Снова Лиза оглянулась на Алекса, ища поддержки – а он только сейчас осознал в полной мере, что никакой свадьбы и вовсе может не быть…

* * *

Дом Кулагиных полиция покинула глубокой ночью, а Алекс и того позже – под утро. Лиза тоже едва ли спала, хотя ее отец распорядился приготовить для нее новую спальню, поставил крепких лакеев у дверей, самолично проверил окна и шкафы да велел горничной не отходить ни на шаг.

Алекс и тогда уезжать не хотел. Он в самом деле не понимал, как можно оставить Лизу одну после всего, что случилось? Уйти пришлось, когда о том уже напрямую попросил Лев Александрович.

Позже, в дедовом особняке, в его же кабинете, Алекс принимал Кошкина и, не смотря на поздний час, делился соображениями.

– Это сделал тот, кто знает Елизавету Львовну лично, – заявил он, шире распахивая портьеры – так, чтобы видеть особняк Кулагиных из окна.

Кошкин с ним согласился:

– Безусловно. Возможно, и правда Гаврюшин. Отчего-то же он напугал Елизавету Львовну.

– Возможно, – неохотно признал Алекс. – Однако этого господина я никогда не видел – понятия не имею, как он выглядит даже. Будь это Гаврюшин тогда в ее спальне, ему незачем было бы прятать лицо.

– Он мог опасаться, что когда-нибудь вы все же увидитесь – и узнаете его, – рассудил Кошкин.

Алекс кивнул. Но отчего-то того Гаврюшина всерьез все равно не воспринимал.

У него был другой кандидат на примете, куда более подходящий… только все в Алексе кричало, что он не желает, дабы этот «некто» оказался Виктором Алифановым… Виктора он считал другом. Виктор спас ему жизнь, в конце концов! Невозможно даже подумать, чтобы обвинять его в подобном!

Но иных подозреваемых не находилось.

– Я отыщу этого Гаврюшина и с ним потолкую, – подвел итог Кошкин. – И постараюсь фотокарточку добыть – возможно, по глазам узнаете. Кроме того, ежели он и правда тот, кого мы ищем – душитель – то он должен владеть черной закрытой коляской и парой гнедых лошадей. Это не может быть совпадением. Тем более что такую же вы видели возле дома Титовых.

– Полагаете, все это один человек? И Машу Титову он застрелил?

Кошкин дернул плечом:

– Насчет Маши не уверен. Безусловно, ее убили, потому что она видела или слышала, кто именно увез ее подругу. Но способ убийства совершенно иной. Более продуманный, что ли. Во-первых, револьвер, а не веревка; во-вторых, ее тело очень неплохо скрыли. Если бы не вы, боюсь, Машу вовсе никогда бы не нашли. А прочих девушек – будто напоказ нам оставляли… Нет, Алекс, убийство Маши – дело рук кого-то другого.

– Сообщник душителя? – предположил Алекс. – То фальшивое письмо из гимназии – в нем совершено иной почерк, нежели в записке. Более аккуратный. Женский, я бы сказал.

Помедлив, Кошкин согласился:

– Я займусь этим. А кроме того, напишу бывшим своим коллегам в Петербург да поинтересуюсь, не было ли у них схожих убийств за последние три года. Где-то же душитель должен был скрываться все это время! А вы, Алекс, покамест, лучше помогите Елизавете Львовне. Нельзя ее одну оставлять.

* * *

Проводив Кошкина (он не пожелал оставаться на ночь в дедовом особняке), Алекс вернулся к дому Кулагиных и в очередной раз обошел его кругом. Вроде все было тихо, и свет в окнах не горел.

Кто все же послал эту чертову коробку? В отчаянии Алекс уже и матушку на роль отправителя примерял! И даже Милли.

Положим, Милли и впрямь решила вернуться к нему… в таком случае, Лиза определенно стоит на ее пути. И даже в коварство Милли он мог поверить: запугать Лизу, запугать ее отца, дабы вынудить его отправить дочь куда подальше. Хитро и подло. В характере Милли.

Только вот почерк в записке не принадлежал ни ей, ни матушке.

Ох, Милли… Зачем она явилась? Неужто думает, что он простит ее после всего? Но проверять незыблемость своих решений Алексу очень не хотелось. Изо всех сил он надеялся, что они не встретятся.

По крайней мере, уж точно не думал, что встретятся нынешней ночью…

На востоке занималось зарею небо, когда Алекс все же решился пойти к себе и отдохнуть хоть пару часов. В доме все спали, конечно. Даже личный слуга куда-то запропастился: пришлось самому зажигать свет, да на ощупь, со свечкою пробираться по коридорам и лестницам.

А когда отворил дверь собственной спальни, первое, что Алекс увидел – плохо освещенный женский силуэт в кресле у зашторенного окна.

– Милли?.. – без голоса вырвалось у него.

– Нет. Это всего лишь ваша невеста.

Лиза подкрутила масляную лампу, и всполохи света сперва блеснули в стеклах пенсне, а после выхватили из тьмы и ее, скинувшую туфли да по-домашнему устроившуюся в его кресле. С его книгою на коленях.

– Простите, что разочаровала, – кисло улыбнулась она.

– Это вы простите… я думал о ней только что, потому и… – Алекс решил замолчать, пока объяснениями своими не утопил себя окончательно. А кроме того, были темы и поважнее. – Что, собственно, вы здесь делаете? Вы понимаете, что это неприлично?

Лиза, судя по всему, не понимала. Она даже успела поспать: тыльною стороной ладони заспанно терла глаза.

– Более неприлично чем то, когда вы вломились в мою спальню? – ехидно поинтересовалась она. – Значит, сатисфакция!

Алекс покачал головой: она неисправима.

– Неужто вы забрались в окно?

– Я могла бы, – пожала она плечами и стала обувать ботинки, – но меня просто впустила ваша горничная. Я подарила ей ленты и соврала, будто мой батюшка уже здесь. Она у вас не очень-то сообразительна, вынуждена признать.

Алекс укоризненно молчал.

– А кроме всего прочего, мне не спалось, – призналась тогда Лиза.

Она встала на ноги и поравнялась с Алексом.

– Горничная моя зато спала беспробудно, как и один из лакеев. Второй же вовсе куда-то пропал. Мне стало страшно, потому я оделась и отправилась к вам. Отчего-то мне только здесь спокойно, Алекс. С вами.

Последнее Лиза сказала как-то особенно ласково, что ли. Почти интимно. Ежели в ее белокурую головку не забралась идея для очередной выходки, то этот тон и само ее здесь нахождение могло, пожалуй, только одно означать.

– Со мной? – переспросил Алекс.

Лиза кивнула и приблизилась еще на шажок.

Алекс не признал этого вслух, но и ему было куда спокойней, когда она рядом. Чем ближе к нему – тем дальше от душителя.

А вся эта затея с фиктивным браком с самого начала казалась Алексу безумной и глупой. Если уж жениться – то жениться! Она здоровая и весьма даже пылкая барышня; он отнюдь не собирается жить монахом. А в те редкие минуты, когда Лиза так мила, кротка и нежна с ним, он тем более готов был предпочесть ее любой другой девушке. А сейчас Лиза была особенно мила.

И идти на попятную она не собиралась. Глядела ему в глаза с мягкой улыбкой, а ее аромат кружил ему голову. То ли духи Лизины так тонко и нежно пахли, то ли волосы, то ли – это особенный запах ее кожи.

Алекс наклонился, чтобы глубже его почувствовать. Коснулся щекою ее волос и подивился их гладкости. А губы Лизы, сочные и спелые, были сейчас совсем близко – стоит только наклониться. В чем себе Алекс и не отказал.

Поцелуй вышел неожиданно нежным. Лиза покорно закрыла глаза, целиком ему доверившись. И, хоть она не участвовала в том поцелуе почти, даже рук ему на плечи не положила (неужто от робости?), Алекс, отпустив ее, все-таки рискнул предположить:

– Так что же, разговорам о фиктивном браке конец?