Все они опять захихикали, так что мне не оставалось ничего другого, как только удалиться.

— Я учил фотографировать, — не без усилия признался Новак. — Я учил людей видеть через камеру. И какой блистательный итог! Посмотрите на мое жилище! Я был фотографом девяносто лет. Девяносто! И что мы нажили тяжелым трудом, моя старуха и я? Да ничего. Эти обвалы на рынке! Девальвация! Грабительские налоги! Беззаконие и разорение. Политические катаклизмы. Эпидемии! Лопнувшие банки! Никакой стабильности! Никакого покоя. — Новак посмотрел на нее испытующе, и вдруг стало видно, что он тот еще хитрец, — оттопыренные опухшие уши, мохнатые брови, большой стариковский нос картошкой. — У нас нет собственности, нет накоплений. Мы очень старые люди, и для вас, девочка, у нас нет ничего. Вам лучше уйти, чтоб проблем не было.

— Но вы же так знамениты!

Но юмор, знаете ли, подчас просто защита от боли. Побывав в студии «Херувим», вы бы лучше поняли, почему моя первая фраза их так позабавила. Я, конечно, читала «Пенни», книжку Уэллс, или как бишь ее там звали, — и знала, что условия работы в танцевальных студиях напрочь лишены романтического ореола, но «Херувим» оказался еще более жуткой дырой, чем я ожидала. Никакая это не балетная труппа, а просто второразрядная школа танцев. Не удивительно, что они так грубо меня отшили. По пути к кабинету владелицы студии я заглянула в пару замочных скважин. Некоторые из юных женщин держались на пуантах весьма неуверенно, а остальные своими движениями напоминали скорее Джейн Фонду, нежели Марго Фонтейн. Когда я в конце концов умудрилась найти дверь с нужной надписью, то владелица кабинета повела себя так, что, по сравнению с ней, девушки и парень из кафе показались мне просто милыми болтунишками.

— Я пережил свою славу. Все в прошлом. Живу по инерции.

— Она была здесь, потом ее не стало.

Майа оглядела гостиную. Потрясающее сочетание хаоса и абсолютного порядка. Миниатюрные вещицы подлинного искусства и китч. Музей диковинок — следы прошедших времен. Нигде ни пылинки. Кладбище музейных экспонатов.

— Что это значит?

Догорали свечи, оголяли свои восковые фитильки. Седовласый Новак, видимо, успокоился, сказав то, что давно хотел сказать.

— Это значит, что она появилась в январе, вела занятия с несколькими группами. Я ангажировала ее для ведения весенних и летних классов, но она подвела меня. Больше я о ней ничего не слышала.

Майа, показывая на верхнюю полку его улья, спросила:

Эта особа вытащила сигарету розовыми наманикюренными ногтями. Лак для ногтей был того же цвета, что и губная помада, и костюм. Даже ее белокурые волосы определенно отдавали чем-то розовым. Видно, кто-то недобрый сказал этой дурочке, что розовый цвет ей очень идет. Ох, люди подчас бывают так жестоки!

— Там хрустальная ваза? Вот этот графин, наверху.

— И что было дальше?

— Старое богемское стекло, — пояснил Новак.

— Я потеряла ее из виду. В апреле или мае, кажется…— Возникла пауза, я терпеливо ждала. — Да, точно, в мае, — наконец проговорила она, явно желая потерять из виду и меня.

— Очень красивый.

Потрачено шесть часов, а я все еще без толку тычусь в разные стороны. Месяц туда, месяц сюда… Кэролайн Гамильтон семь месяцев назад исчезла из дома, исчезла с места работы, но мисс Патрик она писала еще шесть месяцев. Занятно.

Новак негромко присвистнул. Открылась незаметная дверь, видимо в кухню, и оттуда показалась рука.

— А вы не знаете, куда она подевалась? — спросила я, чувствуя себя утопающим, который хватается за проплывающую мимо соломинку.

Растопыренной пятерней она сильно шлепнулась на деревянный пол. У обнаженного плеча была перистая фактура, вроде извилистых щупальцев моллюска.

— Не знаю, да и знать не хочу.

Рука сгибалась и подпрыгивала, сгибалась и подпрыгивала, глухо пошлепывая по освещенным слабым светом половицам. Она извивалась, подныривала и с неимоверной скоростью добралась до Новака, нащупала прорезь в пустом плече его пиджака.

Интересно, в разговоре с мисс Патрик она была столь же учтива? Меня угнетала мысль о пятидесяти фунтах стерлингов, которые я до сих пор не отработала. Но я держалась, надеясь, что меня от этой особы не стошнит. Передала ей свою визитку.

Новак покосился, чуть заметно подмигнул Майе, приподнял свою искусственную руку и осторожно взмахнул ей.

— Сообщите мне, если она появится, хорошо? Это важно.

Потом левым локтем он оперся о спальник, встал и прошелся по комнате. Правая рука вытянулась, ее гладкая кожа покрылась пупырышками, уменьшилась до размера птичьей косточки. Другая рука потянулась за графином. Он дернул ею, и рука вновь приобрела нормальный размер, внутри нее послышался легкий хруст.

— «Ханна Вульф, частный детектив», — прочитала она. — Забавно. Вы совсем не похожи на сыщика.

Он подал Майе графин. Она стала рассматривать его при свете свечи.

— Да уж… Но это одно из условий нашей работы.

— Я уже как будто видела его, — проговорила она. — И даже жила внутри него. Это была Вселенная.

Она перевернула карточку, почувствовав продавленные отпечатки букв. Видели бы вы, как это ее покоробило. Да я и сама была огорчена, когда впервые ощутила этот дефект, вызванный дешевизной бумаги.

Новак недоуменно пожал плечами. Теперь, с рукой, прикрепленной к плечу, он мог легко пожимать плечами.

— Интересно, почему все так интересуются тем, куда она делась?

— Поэты заявляют то же самое о любой земной песчинке.

— Все? — переспросила я просто так, на всякий случай.

Она взглянула:

— Ну, не все… До вас тут еще кое-кто интересовался.

— Этот графин сделан из песка, не так ли? И линзы камеры сделаны из песка. А значит, любое явление подобно песчинке.

— Кто же? — спросила я, впрочем уже предугадывая ответ.

Новак неторопливо улыбнулся.

— Ну, одна почтенная леди спрашивала, не отправилась ли, мол, девушка в какое-нибудь путешествие. — Тут эта розовая дрянь рассмеялась. — Не буду ли я, мол, любезна ответить?

— Хорошая новость, — произнес он. — Вы мне нравитесь.

— И вы ответили ей?

— Какое чудо — сохранить стеклянный лабиринт, — заметила она, повертев в руках графин. — Он казался более реальным, когда был виртуальным. — Майа вернула ему графин.

— Естественно. Но сообщила не больше, чем вам. Она исчезла, а куда— я и понятия не имею. Да что случилось? Это в самом деле так важно?

Новак привычно посмотрел на него, погладив левой рукой, правая вроде как покрылась резиновой перчаткой.

Похоже, розовая особа насмотрелась фильмов, где у детективов денег гораздо больше, чем мозгов.

— Да нет, ничего особо важного… — ответила я с любезной улыбкой. — Если, конечно, вы не сообщили почтенной леди чего-нибудь более существенного.

— Что же, он очень старый. Маленький фрагмент прошлой культуры. Шедевры культуры! — И он процитировал на честине: — «Созданный из мраморных изваяний, из лесных сучьев и трав, истоптанных ногами. Ты, безмолвное творение! Наши умы теряют от тебя покой и равновесие, словно от вечности. Ты ледяной стих! Когда это поколение сойдет в могилу, на твою долю останутся трудности множества других людей. Друг человечества! Ты скажешь нам: „Красота — это правда, а правда — это красота“. Мы не знаем иного, и нам не нужно знать больше».

Наступил ее черед улыбнуться, но несколько растерянно.

— Это стихи?

— А где в самом деле она может находиться?

— Старое английское стихотворение.

— Ну, где-нибудь да и находится. Надеюсь только, что не в морге.

— Тогда почему же вы не процитировали его по-английски?

И она перестала улыбаться. Поверьте мне, всякую дуру можно заставить шевелить мозгами. Моя матушка могла бы гордиться мной. Когда я встала и направилась к дверям, то думала о том, что надо быть немного экономнее и не тратить оплаченное время на чужую глупость. Но все же надо попытаться хоть что-то из нее вытащить. На пороге я обернулась.

— На английском больше нет поэзии. Когда он распространился по миру, то вся поэзия исчезла.

— Вот еще что. Кто тот парнишка с огромными ресницами? Он был в кафе с девушками и оплатил их ланч.

Майа задумалась. Это высказывание было лестным и, казалось, многое объясняло.

Кроме того, подумала я про себя, он большой остряк.

— В таком случае выходит, что стихотворения еще могут звучать на честине?

Она пожала плечами.

— Честина — устаревший язык, — ответил Новак. Он поднялся — рука вытянулась, как пластилиновая, — и поставил графин на место.

— Ведь это не я, а вы частный детектив, мисс… мисс…

— Когда мы должны выехать в Рим? — спросила Майа.

Пока она заглядывала в мою визитку, дабы уточнить имя, я уже вышла.

— Утром. Рано.

— Тогда можно мне подождать вас здесь?

На улице шел дождь. Кто-то спер с моей машины антенну, спасибо хоть стерео не тронули. Но я и без антенны умудрилась поймать третью программу и теперь вслушивалась в звуки музыки, не то Брамса, не то Бетховена, что немного скрасило послеполуденное время, посвященное слежке за подозреваемым, как назвал бы это Фрэнк. Я всегда пользовалась этим прекрасным термином, когда приходилось ждать. Но ожидание имеет и свои маленькие радости. На какой другой работе вам будут платить за то, что вы сидите и, слушая музыку, предаетесь приятным размышлениям, в то время как ваши глаза привычно следят за происходящим? Я вспомнила учительницу, обучавшую меня в юности искусству танца. А она, признаться, была отличным наставником, и если бы не обстоятельства, круто изменившие мою судьбу, после шести месяцев занятий с ней я непременно стала бы артисткой, лишь бы угодить ей. Где-то на чердаке родительского дома все еще хранились свидетельства моей одержимости— несколько ужасно безжизненных, нарочито манерных фотоснимков. Страшно подумать, сколь многие судьбы были искалечены из-за глупых девичьих фантазий. Представляю, какое впечатление произвела мисс Патрик на юную дочь фермера, отчаянно жаждавшую выбиться из серой действительности и достичь такого же изящества и величия. Я была настолько подавлена всеми этими размышлениями, что прослушала название симфонии, но главного не упустила: было уже 6.15 вечера, а Реснитчатый так и не появился. Похоже, после ланча на работу он не вернулся. Ну что ж, завтра, как говорила в «Унесенных ветром» особа намного более привлекательная, чем я, будет новый день.

— Если вы обещаете погасить свечи, — отозвался Новак, не без труда поднимаясь по лестнице. Через десять минут его рука слетела вниз и молча исчезла в неизвестном направлении.



Дождь припустил сильнее, и я поехала в северном направлении. Мне, признаться, доводилось в жизни чувствовать себя победительницей, но этого надо было уметь дождаться. Сначала всегда трудно, будто оказываешься в чужой стране, не зная ни ее языка, ни обычаев, так что требуется время для акклиматизации. Особенно если дело касалось исчезнувших людей. Кто бы они ни были, поначалу для вас это всего лишь плоды чужого воображения. Когда вы находите их, они всегда не похожи на то, как вы их себе представляли. Если я найду Кэролайн Гамильтон, она может оказаться похожей на всех вообще балетных девушек или, напротив, отличной от всех, свежей и оригинальной, но затиснутой в рамки общей участи.

Они отправились в Рим рано утром. Пани Новакова собрала для мужа огромную сумку с ремнями через плечо. Новак не взял с собой протеза.

Майа вскинула на спину рюкзак. И вежливо предложила понести сумку Новака. Он с готовностью отдал ее. Сумка весила, наверное, полтонны. Новак недовольно вздохнул, открыл дверь и, сосредоточившись, сделал три коротких шага по старой мостовой к новенькому сверкающему лимузину.

Вернувшись домой, я написала отчет о своих действиях в этот день. Много времени это не заняло. В моем распоряжении оставался целый вечер. Если бы это был не Лондон, а Лос-Анджелес, Чикаго или даже Нью-Йорк, я, помотавшись днем по улицам, сидела бы теперь в одном из дюжины местечек, где частный сыщик может чувствовать себя как дома. Я представила, как сижу у стойки бара, помаленьку прихлебываю бурбон и обмениваюсь с барменом рецептами коктейлей или макаю французское жаркое в лужицу кетчупа, а чуть позже какая-нибудь официантка Кирсти доливает кофе в мою чашечку. Образы, конечно, не слишком возвышенные, но гораздо более яркие и убедительные, чем реально существующий китайский ресторанчик на Холловэй-роуд, торгующий блюдами навынос, где вам предлагают ростки фасоли с морскими водорослями, или местный паб, где женщина, пьющая в одиночестве после восьми часов вечера, смотрится, как клизма на витрине, и соответственно себя чувствует. Я подумала было, не позвонить ли своему прежнему дружку и не пригласить ли его выпить. Но прошло три месяца, это много. Расставшись, можно, конечно, время от времени что-то и повторить, но особой нужды в том я не испытывала. Сказать по правде, не так уж много осталось людей, с которыми мне хотелось бы водить компанию. К тому же в полумраке, без верхнего света, который озарял бы сальные следы пребывания мисс Эволюции, моя квартирка казалась почти уютной. Я приготовила себе немного спагетти с мясным соусом и открыла бутылку кьянти. Затем, прихватив пульт от телевизира, завалилась в постель и несколько минут смотрела фильм с Клинтом Иствудом, где мужики смертным боем молотили друг друга железными кулаками и при этом чувствовали себя как ни в чем не бывало. Единственный раз в жизни один сукин сын ударил меня в лицо, и я до сих пор помню оглушительную боль от сломанных костей, которая пронзительно отдалась во всех закоулках мозга. Я неделю не могла говорить, и при хорошем освещении на моем лице до сих пор видна вмятина от удара. А Клинт после столь зубодробительного и гибельного, по сути, мордобоя проснулся в постели с блондинистой куколкой, и на лице его не было ни единой царапины. Я заснула раздраженной, и мне снились плохие сны.

Майа положила его сумку и свой рюкзак в багажник и забралась в лимузин, бесшумно и быстро тронувшийся в путь.

— Почему ваша жена не поехала с вами в Рим?

— О, эти деловые поездки, они очень утомляют, на них соглашаешься только по обязанности. Она от них устает.

— Вы давно женаты на Милене?

Глава 3

— Мы поженились в 1994 году, — пробурчал Новак. — Сейчас это лишь так называемый брак. Мы живем, как брат и сестра. — Он потрогал свой подбородок. — Нет, я неточно выразился. Мы пережили сексуальные страсти. Теперь существуем как драгоценные ископаемые друг для друга.

На следующий день я позавтракала в машине и к студии «Херувим» прикатила довольно рано. Всякий ребенок знает, что субботнее утро— это время, когда ученики танцевальных школ могут реально подзаработать. Трогательные девчушки в трико, с маленькими, но совсем по-взрослому выглядящими пучочками на гладко причесанных головках завязывают балетные туфельки, со всех сторон опекаемые заботливыми мамушками и бабушками. Все это вдруг живо напомнило мне детство. Правда, в памяти моей возникло совсем другое: толстый ребенок, чья улыбка терялась меж холмиков щек, плотное тельце, втиснутое в белое трико с оборочками, полные ножки, неуклюже толкущиеся под оборками. Интересно, кто-нибудь говорил мне об этом или я сама представляла себя таким медвежонком? Удивительно, насколько сильна в детях уверенность, что они вырастут и станут кем-то необыкновенным. Увы, все это проходит вместе с детством. Проходит и забывается.

— Редко случается, чтобы люди были женаты почти сто лет. Вы должны этим гордиться.

— Возможно. Если вы прощаете друг другу вульгарность плотской страсти, — что же, тогда мы с Миленой — коллекционеры и терпеть не можем выбрасывать старые вещи. — Новак дотронулся единственной рукой до воротника и вынул свой нетлинк. Набрал номер в Сети.

Через час я поняла, что наш прекрасный молодой учитель танцев не появится. Когда последняя стайка детей покинула помещение, я вернулась в студию и прошла по коридору, заглядывая в пустые классы, и в конце концов обнаружила одну из девушек, сидевших вчера в кафе. Она стояла перед настенным зеркалом и делала наклоны, одной напряженно вытянутой ногой опершись о балетный станок. Причем, дыхание ее при столь тяжелом упражнении оставалось ровным. Но вот она выпрямилась и посмотрела в зеркало: долгий критический взгляд без намека на самолюбование. На шее и плечах у нее поблескивал пот. Через пару минут она вновь подняла прямую ногу и медленно, грациозно начала склонять свой торс, касаясь руками носка пуанта.

—Хэлло, — зарычал он. — Голосовая почта? — Новак сердито перешел на честину. — Вы по-прежнему меня избегаете? Ладно, слушайте, жук вы этакий! Это немыслимо, невозможно, чтобы старик инвалид, без правой руки, забытый миром, не имеющий мало-мальски приличной студии и профессиональной помощи, мог платить годовой налог в тридцать тысяч марок! Это противоречит здравому смыслу! Особенно в 2095 году, когда у меня было плохо с заказами! И что за дурацкая болтовня об увеличении налоговой ставки с 92-го года! Вы еще требуете деньги задним числом? И грозитесь штрафами? После того как выпили из нас всю кровь? Заслуженный художник Чешской Республики! Пятикратный лауреат Пражской городской премии! Вот кто я! А вы давите меня своими безумными требованиями! Настоящий скандал! Будьте уверены: последнее слово за мной, вы, наглый мошенник! — Он кончил говорить и убрал аппарат.

Я искренне посочувствовала ей, ибо знала, какая боль пронизывает при таких экзерсисах внутреннюю сторону бедра. Нетрудно понять, почему неутомимые труженики сцены столь часто бывают пассивны во время любовных свиданий. Но без всех этих мук на репетициях не будет блеска и легкости на сцене. Я со стуком закрыла дверь и не очень-то грациозно направилась к сей труженице.

— Всякий раз доказываешь им, — угрюмо пояснил он. — Приносишь горы документов, наград, почетных званий, приглашений, многолетней переписки. Но они бесчувственны. Как роботы у Чапека. — Он покачал головой, а потом мрачно усмехнулся. — Но меня это не волнует! Я очень терпелив и еще переживу их.

— Вы что-то рано, — сказала она, не поднимая головы и не глядя на меня. — Следующий класс начнется не раньше двух.

В пражском аэропорту их ждала персональная программа, оформленная с присущей авиалиниям элегантностью — в белых, серебряных и ярко-синих тонах.

В ее голосе мне послышался отзвук разочарования. Но хотя студия «Херувим» отнюдь не Королевская балетная школа, все же и здесь люди пытались чего-то добиться.

— Посмотрите на это, — встревожился Новак у высокого перфорированного трапа, — Джанкарло должен был прислать мне бортпроводника. Он знает, что я настоящая развалина.

Наконец она развернулась, узнала меня и тотчас прекратила свои упражнения. Я пообещала ей быть краткой, дабы она поскорее могла вернуться к прерванной репетиции. Сработала, возможно, моя визитка или тот факт, что рядом не было Реснитчатого, готового предупредительным пинком повредить ей голень, но на сей раз она была разговорчивей.

— Я же с вами, Йозеф. И буду вашим проводником. — Майа открыла багажник и достала оттуда вещи.

Да, она знала Кэролайн Гамильтон. Но нет, сказать о ней может немного. За те несколько месяцев, что она провела в студии, Кэролайн всегда казалась ей нелюдимой. Приходила, проводила свои классы и уходила. Всегда держалась в стороне от остальных девушек, так что складывалось впечатление, будто она считает себя выше их. Это сделало ее объектом насмешек, тем более, что всем было известно: из предыдущей труппы ее уволили за потерю надлежащей формы. А ведь «Лефт фит фёрст»[9] довольно модная труппа, и оттуда еще можно было подняться, но Кэролайн, видимо, нездоровилось, вот они и решили избавиться от нее под благовидным, как им казалось, предлогом. Большинство девушек «Херувима» отдали бы глаз или зуб — если бы вы были танцоркой, то едва ли стали бы отдавать руку или ногу, — за ее талант и везение. Ей наверняка бы сочувствовали, не держи она себя столь высокомерно.

— Он создание dimoda , этот Джанкарло. Вы бы видели его замок в Гштааде, просто кишит штутгартскими омарами. Знаете, если эти жуткие машины двинутся в беспорядке, они могут вас убить. Разорвать вам горло своими «усами»-пинцетами, пока вы спите. — Новак отступил в сторону, и Майа внесла тяжелые вещи в самолет. Затем он бодро проковылял вслед за ней по трапу.

Хорошо, если она не особенно дружила с девушками, то как насчет мальчиков? Ну, когда все это происходило, то да, она вроде бы сблизилась со Скоттом (иными словами, с Реснитчатым, как про себя прозвала его частная сыщица). Но Скотти не был мужчиной ее жизни, если я понимаю, что она имеет в виду. Я спросила, где смогу найти его. Она рассмеялась и ответила, что он, скорее всего, гримируется. Ведь до поднятия занавеса осталось не больше полутора часов. В этом весь Скотт, готов часами сидеть перед зеркалом. Типичная добыча дьявола. Я вспомнила, как он пресек вчера всякие разговоры о Кэролайн… Девушка просила передать Скотту, что если он опоздает явиться на сцену, то они прикроют его. Она сказала еще что-то весьма ехидное, но я уже уходила. Обернувшись в дверях, я увидела, что она вновь стоит у станка, мышцы ее напряглись, взгляд сосредоточился на зеркальном отражении, и во всем этом проглядывало желание поскорее вырваться из «Херувима» и начать, наконец, долгий путь восхождения к славе.

В салоне не было спальных кресел. Майа помедлила и озадаченно огляделась по сторонам. Новак пригнулся, стоя на месте, и прямо под ним с ошеломляющей быстротой неслышно появилось кресло. Проход в салоне самолета был выложен вроде бы прекрасным итальянским мрамором, но под ногами пассажиров его чувствительная поверхность вздувалась и превращалась в прозрачные, тугие, наполненные воздухом кресла, смахивавшие на огромные волдыри. Майа села в такое кресло и мгновенно оказалась словно в ловушке.

— Какой замечательный, уютный самолет, — сказала она, опершись на выдвижные подлокотники.

Вернувшись в машину, я заглянула в свои записи. Скотт Рассел— адрес театра в Уэст-Энде. Из журнала, который я покупаю каждую неделю, дабы не пропустить хороший фильм, я знала, что по субботам идут и дневные спектакли. Минут сорок пять ушло на попытки припарковать машину, так что я пропустила большую часть первого акта «Кошек»[10], который, впрочем, вряд ли стал лучше со дня премьеры. Но это не имеет особого значения: ведь все кошки в темноте серые, особенно если смотреть с галерки. Проскользнув за кулисы, я поджидала его выхода со сцены. Он вышел одним из первых и явно был доволен проявляемым к нему вниманием. Жаль, что я не захватила свой блокнот для автографов. Впрочем, он тотчас узнал меня. Казалось даже, что заранее предчувствовал нашу новую встречу.

— Благодарю вас, мадам, — произнес самолет. — Вы готовы к полету?

— Я ведь сказал вам, что ничего о ней не знаю.

— Полагаю, что да, — проворчал Новак.

— И все же мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Продолговатые изящные крылья бесшумно и стремительно завибрировали. Самолет вертикально поднялся в воздух.

— Я занят.

Новак молча и сосредоточенно глядел в окно, пока дорогая его сердцу Прага окончательно не скрылась из виду. Затем он повернулся к Майе.

— Так я подожду.

— Вы, наверное, работаете моделью? Я почти не сомневаюсь в этом.

— Поймите же, я не знаю, кто вы, что…— Он стоял у стены коридора в окружении совсем зеленых девчушек, просивших у него автографы, и всем своим видом показывал, что здесь не время и не место для серьезного разговора, но я блокировала ему путь отступления. Он вздохнул и вымолвил; — Ну ладно.

— Иногда.

Артистическая уборная, принадлежавшая ему и еще нескольким «кошкам», была тесна и пропитана тяжелым запахом тел, грима и лосьона после бритья. В свете голых настенных ламп глаза под удивительными ресницами казались просто налитыми кровью. Но это нисколько не портило его красоты, смотреть на него было одно удовольствие. Он сам, как видно, это осознавал. Когда я присела, его взгляд устремился над моей головой к зеркалу. Он привычным, весьма эффектным движением откинул прядь волос, что было вызвано не столько привычкой, сколько желанием покрасоваться. Кто знает, если бы я была так же красива, я бы, наверное, тоже позволяла себе подобные жесты. И по всему было видно, что это и вправду не того сорта мужчина, который способен насладиться общением со своими партнершами.

— У вас есть агентство?

— С той минуты, как я вас увидел, мне стало ясно, что никакая вы не давнишняя ее подруга, — сказал он, возвращая мне мою визитку. — Так кто же оплачивает ваши старания?

— Нет, я никогда не выступала как модель за деньги. — Она сделала паузу. — Я не хочу выступать за деньги. Но для вас я бы стала моделью, если вы пожелаете.

— Августа Патрик, попечительница Кэролайн.

— Вы можете демонстрировать одежду? Вы умеете ходить по подиуму?

— Конечно, эта старая хрычовка! Кому же еще! А что случилось? Кэрри забыла вовремя послать ей свою ежемесячную открытку?

— Я видела, как ходят модели… Но нет, я не знаю, как надо.

— Откуда вы знаете? Вы что, помогали ей писать их?

— Тогда я вас научу, — сказал Новак. — Следите внимательно и смотрите, как я ставлю ногу.

Он поднял брови.

Они поднялись, и их кресла-шары беззвучно лопнули. В салоне образовалось много места, где можно было отрабатывать походку.

— Ну, сущий, как я погляжу, Шерлок Холмс. Впрочем, я далек от мысли учить частного сыщика, как и где прищучивать и терзать возможных свидетелей, но если уж вы затеяли весь этот разговор, то, между нами говоря, стоило бы действовать малость погибче.



— Августа Патрик не слышала о ней почти два месяца. Она встревожена.

В 2065 году Иннокентий XIV стал первым папой, добровольно подвергшимся операции по продлению жизни. Характер и подробности его лечения были окутаны тайной — редкое и весьма дипломатическое исключение в обычной практике полной медицинской открытости. Решение папы, то есть полное нарушение естественных, Богом данных сроков земного бытия и дерзкий вызов нормальному процессу смены пап на Святом престоле, привело к кризису церкви.

— Досадно.

— Она полагает, что друзья Кэролайн помогут найти ее.

Конклав кардиналов созвал совет, чтобы дать оценку действиям папы. В качестве аргумента они пытались привести эпизоды с Божественной благодатью, чтобы удостовериться в правомерности содеянного. Духовная экзальтация кардиналов, их исступленные пляски, истерические выкрики скептики расценили как злоупотребление наркотиками. Однако непосредственные участники не сомневались в Божественном происхождении священного огня. Церковь всегда побеждала, опровергая безжалостные доводы скептиков.

После, как было сочтено, Божественного вмешательства церковь незамедлительно одобрила процессы постгуманизации и теперь рекомендовала собственные методики продления жизни. Одобрение медицинских процедур, наряду с современными энтеогенными растворами и различными духовными учениями, распространялось в качестве новых Страстей Христовых.

— Точно. Она вот полагает, что у Кэролайн такие преданные друзья. Ну а вам не повезло, не так ли? Хвать-похвать, а никаких друзей и нет.

Смиренный и неутомимый святой отец с его отличным обменом веществ, длинной седой бородой, теперь наполовину почерневшей, стал центральной фигурой европейской модернизации и ее иконой. Многие на первых порах считали Иннокентия обычным карьеристом и подлинным виновником упадка старой веры. Но после нисхождения священного огня на папский синклит всем стало ясно, что возродившийся к жизни папа обладает поистине сверхчеловеческими способностями.

Главное в таких играх точно учуять момент, когда начинаешь проигрывать.

Поразительное красноречие папы, его искренность и заявленная им добрая воля подействовали даже на заядлых скептиков.

— Послушайте, Скотт, у меня идея. Может, мне выйти отсюда, потом вернуться и попробовать начать все сначала? Как вы считаете? Я войду, попрошу автограф, скажу вам, какой вы прекрасный танцор, мы поговорим о вашем блистательном будущем, посвятим несколько минут воспоминаниям о столь недалеком прошлом. — Я помолчала, заметив тень скорбной улыбки, пробежавшей по его лицу. А он в очередной раз посмотрел на себя в зеркало и сел, ожидая дальнейших моих рассуждений. — Я была возле дома Кэролайн. Никто из соседей не видел ее несколько месяцев. Не было у нее, насколько мне известно, и контактов с родителями, а ваше Розовое Видение— владелица «Херувима» — не опечалилось бы и в том случае, если бы девушка упала под поезд метро на Уоррен-стрит. Выходит, что вы единственный, кто перемолвился с ней более чем полудюжиной слов. Но для меня и это, как говорится, хлеб. Итак, вы хотите помочь мне?

И когда его окрепшая модернистская церковь отвоевала утраченные было позиции старого христианства, наместник Бога начал творить чудеса, неведомые со времен апостолов. Папа исцелял калек и паралитиков словом и прикосновением. Он изгонял дьявола из помраченного рассудка психически больных. Более того, больные часто навсегда избавлялись от своих недугов.

Он достал из кармана пачку сигарет и не спеша закурил. Люди всегда производят какие-нибудь свои маленькие ритуалы перед тем, как начать говорить. Вообще это странно, лучшие танцовщики вряд ли позволяют себе курить, но допускаю, что Скотт и сам об этом догадывался.

Он также мог довольно точно, подробно предсказывать будущее. Многие верили, что папа способен читать мысли. Паранормальные явления стали признаваться не только верующими католиками, но и дипломатами, государственными деятелями, учеными и юристами. Его дар проникновения в души людей часто демонстрировался на политической сцене. Закаленные и ожесточившиеся в битвах воины или удачливые преступники, удостоившись аудиенции у понтифика, впадали в сомнение, исповедовались, каялись в грехах перед миром, сожалели о своих злодеяниях.

— Может, ей просто не хочется, чтобы ее нашли. Такая мысль не приходила вам в голову?

— Приходила, вы правы. Он пожал плечами.

Папа Иннокентий помогал беднякам, давал приют бездомным и уговаривал строптивых политиков изменить свою политику, делая ее более гуманной. Он создал прекрасно оборудованные больницы и школы, библиотеки и сетевые сайты, музеи и университеты. По всей Европе он настроил приюты и ночлежки для бродяг. Он перестроил Ватикан и превратил старинные соборы и церкви во всем мире в центры экстатичной христианской духовности, поражающие прихожан непревзойденной святостью своей виртуальной мессы. Разумеется, он был самым великим папой двадцать первого века, вероятно, величайшим понтификом последних десяти столетий, а быть может, и всех времен. Его святость стала очевидной, даже если бы он нашел время и возможность умереть.

— Допустим, у нее так много развлечений, что она просто забыла вовремя написать старушке.

На Майю Рим произвел впечатление полного хаоса. За день до их с Новаком приезда в городе произошло чудо. После распространения энтеогена чудеса сделались привычными и теперь требовалось нечто из ряда вон выходящее, чтобы привлечь внимание толпы к сверхъестественным давлениям. Последнее чудо подняло интерес к сверхъестественному на небывалый уровень: Дева Мария воочию предстала перед двумя детьми и собакой в Публичном пункте телеприсутствия.

— Вы ведь и сами этому не верите.

Дети обычно не принимали энтеоген. Даже постсобачьи псы редко бывали способны к духовным откровениям. А пленки в Публичном пункте телеприсутствия вряд ли могли быть подменены, и это вряд ли были размытые синие пятна, парившие над Виале Гулельмо Маркони.

— Послушайте, мне известно только одно: Кэролайн исчезла, не оставив обратного адреса.

— Но вы ведь знали ее?

На римлян чудеса не оказали особого впечатления. Близость к Ватикану была привычна для коренных римлян. Тем не менее верующие потянулись в Вечный город со всех концов Европы — помолиться, очиститься от грехов, поискать старинные диковинные средства связи и насладиться современными. Движение транспорта — автобусы, мотоциклы, грузовики — было насыщенным и не прекращалось ни на минуту, а среди пешеходов частенько мелькали туристы в одеяниях францисканских монахов. Могло показаться, что в этой густой, шумной, невероятной, праздничной, истинно итальянской толпе не было ни порядка, ни здравого смысла. К тому же в этот день шел дождь.

— Да уж, мы немного потолклись рядом. Друзья по несчастью.

Майа посмотрела в залитое струями дождя окно их лимузина.

— Какого рода несчастье? Он рассмеялся.

— Йозеф, а вы религиозны?

— Вы же сами видели наш «Херувим». Никто бы не работал тут, если б имелось что-то получше.

— Существует много миров. Есть здешний мир, который мы познаем во тьме, — ответил Новак, постучав по своему морщинистому лбу. — Есть материальный мир, освещенный солнцем. И есть также виртуальность, наша современная нематериальность, претендующая на собственное бытие. Религия — один из видов виртуальности. Очень древний вид.

— Я чего-то не понимаю… Мисс Патрик говорила, что Кэролайн довольна своей работой, что это то, чего она хотела.

— Но вы верите в Бога?

— Да мало ли, что наговорит старуха! — Он выпустил тонкое колечко дыма. — Если она о чем и догадывалась, то вряд ли призналась бы вам в наличии у своей протеже… — он помолчал, — …ну, у нас это называется глиняные ноги.

— Вы хотите сказать, что Кэролайн не очень хорошая танцовщица?

— Я верю в очень простые вещи, а их совсем немного. Я верю в то, что если вы берете материальный объект, появившийся в мире благодаря свету, и переводите это восприятие в виртуальный ряд, то обретаете так называемый «лиризм». У некоторых людей огромная иррациональная потребность в религии. А у меня огромная иррациональная потребность в лиризме. Я не в силах с собой справиться и не намерен это обсуждать. И потому не желаю мешать верующим, если они не мешают мне.

— Нет. Она хорошая танцовщица. Но балет — работа жестокая.

— Но здесь сегодня, должно быть, полмиллиона человек. И все из-за собаки, компьютера и парочки детишек. Что вы об этом думаете?

— Может, у нее не было амбиций?

— Я думаю, что Джанкарло будет недоволен этой ситуацией.

Я решила употребить слово, которое использовала мисс Патрик.

Лимузин легко и виртуозно вписался в римское движение и довез их до отеля, в котором, конечно, уже не было мест. Новак вступил в ожесточенную перепалку со служащими, причем все говорили на разных языках, и победил, получив отдельные номера, к явному неудовольствию всех членов жаркой дискуссии. Майа послала за своими вещами и приняла ванну.

— Дорогуша, у нас всех есть амбиции, в противном случае мы просто не вылезали бы по утрам из постели. — Кажется, мой собеседник ждал, что я засмеюсь, как девочки из «Херувима», но я не засмеялась. — Так вот, знаю по собственному опыту, что люди, ступившие на эту стезю, должны быть тверды как гвозди. Подыхай, но на сцене летай, сияй и сверкай. И хотя Кэролайн была яркой звездочкой, но к тому времени, как мы встретились, она малость потускнела.

Когда ей принесли багаж, она нашла среди прочих вещей ночную сорочку. Пристрастие Новака к женским одеяниям выглядело трогательно-старомодным и одновременно располагало к нему как к человеку с тонким вкусом и наметанным глазом. Он знал, как будут смотреться вещи на фотографиях, и безошибочно определял соотношение модели и ее одеяния.

— И она отдавала себе в этом отчет?

Джанкарло Виетти, владелец и главный кутюрье империи Виетти, представлял свою семьдесят пятую весеннюю коллекцию. Столь торжественное событие требовало соответствующей организации и дизайна. Виетти нанял амфитеатр Кио — колоссальное здание с аркадами и уникальной эклектичностью, выстроенное эксцентричным японским миллиардером, после того как землетрясение разрушило большинство строений в римском квартале Фламинио.

— Да, увы. — Он посмотрел на меня холодными серыми глазами. — Поймите, что большинство из нас знает о себе все. — И вдруг он проказливо улыбнулся. — Вот я удачливый мальчик, не так ли? — И он выпустил еще одно колечко дыма. — Не важно, кто вы есть, важно, что вы о себе знаете.

Они притормозили перед розоватыми колоннами Кио и, выйдя из такси, оказались среди фланирующей толпы римских папарацци в наглазниках. Кажется, Новака не слишком хорошо знали в Риме, но человека с одной рукой можно было легко заметить. Он проигнорировал кричащих папарацци, но реакция его была замедленной.

Но я была слишком занята размышлениями о фразах на почтовых открытках, которые Кэролайн должна была регулярно изобретать, чтобы поддерживать в старой леди иллюзию благополучия. Это наверняка требовало усилий.

Они поднялись по лестнице. Новак окинул безвкусный мраморный фасад критическим взглядом.

— А как насчет тех крупных балетных трупп, в которых она якобы работала? Я имею в виду Королевскую балетную школу и «Сити балет». Вы считаете, что мисс Патрик все это придумала?

— У прошлого весьма ограниченные ресурсы, и вот вам наглядное доказательство, — пробормотал он. — Лучше было бы подражать Индианаполису, чем пытаться превзойти фашиста Муссолини дешевыми материалами.

Он посмотрел на меня с минуту, как бы решая, много ли можно мне поведать, затем покачал головой.

Но Майю дворец просто восхитил. Он не напоминал римские развалины — поросшие мхом сырые камни, — а выглядел совершенно функциональным и обладал естественной красотой хорошо сконструированной фотокопии.

— Ну, подруга, я вижу, вы не слишком-то поверили старой деве. — Он пожал плечами. — Да нет, Кэролайн действительно работала в известных труппах, перенапрягая свои красивые конечности, дабы выделиться из кордебалета и стать прима-балериной, чего сама старая леди так и не добилась, хотя имела для того все данные. А вот бедняжка Кэролайн на этом пути просто переусердствовала. Слишком уж долго она оставалась на пуантах, вот лодыжки и начали подводить ее. Я не говорил, что в ней было что-то от напористой бой-бабы, нет? Но это так. Существует множество способов изуродовать собственное тело. Сначала, конечно, все выглядит благополучно. Но это быстро проходит, начинается время физиотерапии. А когда и оно кончается, подступает время операций. За спиной у вас шепчут: «Ах, жаль эту Гамильтон! Такая была многообещающая девушка». Когда вы встретитесь с Кэролайн, рассмотрите попристальнее ее щиколотки. Обратите внимание на маленькие белые шрамы на венах… — Он замолк. Я чувствовала, что приблизилась к чему-то такому, зачем и пришла сюда, но до сих пор не могла получить. Он фыркнул. — Балет! Как нам его любить? Я не балет вижу, милая вы моя, а состояние сухожилий. Да, вот именно, эту скромную ловушечку из паутинок, которые держат нас на пальцах ног. Или сшибают с них. А кто когда-нибудь слышал о балерине с приобретенным плоскостопием? Пятнадцать лет тренинга, репетиций, а потом: трах-бах, и ты летишь вниз, благодарим

Они вошли в здание, свернули в один из отсеков и обнаружили в зале человек триста, ожидавших обеда, и крабов-официантов с подносами.

вас, мисс, не звоните нам, мы сами вам позвоним. Она говорила, что ушла добровольно. Иные утверждали, что ее подтолкнули к этому. Но в любом случае это пакостное дело, хотя вы, может, и не поверите мне. Что ж ей оставалось, как только не поискать другой путь выживания?

Как много стариков! Ее поразила присущая им всем какая-то монументальная торжественность. И только тут до нее дошло, что эта непринужденно болтающая масса наманикюренной и великолепно одетой плоти была намного старше дворца, в котором она находилась.

Он проговорил это до такой степени безнадежно, что не оставалось сомнений: любой другой путь не сулил девушке никаких надежд на успех.

Здесь собрался европейский бомонд. Люди, привыкшие вести светский образ жизни. Казалось, что их проницательный взгляд в тени наглазников мог пробить толстые стены. Ветераны европейской моды олицетворяли уже исчезающий дух неофитства. Они старались сохранить его, так сказать, заморозить и окутать себя им, точно саваном. Они очаровывали и притягивали к себе, вызывали интерес, словно музейные раритеты. Новак надел свои наглазники и молча подошел к отведенному месту в соответствии с его статусом. Они сели с Майей на стулья с красивой обивкой за маленький круглый стол, сервированный серебряными приборами и накрахмаленными кремовыми салфетками.

— Что, все действительно было так плохо? Он раздраженно тряхнул головой и не без издевки ответил:

— Добрый вечер, Йозеф, — поздоровался с ним человек, который уже занял свое место за тем же столом.

— Вы в самом деле не понимаете, в чем суть? Плохо, не плохо… Она просто вовремя остановилась, и это ее выбор. Многие танцоры так делают. Для иных это единственный выход из музея классического балета: есть труппы поменьше, но там к тебе больше внимания, к тому же в них делают ставку на новую хореографию, ибо стремятся заполучить молодых и радикальных зрителей, наивно полагая, что искусство может переменить мир. А другие танцоры нередко хватаются за что попало, лишь бы продолжать танцевать, хоть и чуют, что тут нечего мечтать о славе. Как вы думаете, есть ли что-нибудь печальнее этого? Труппа «Лефт фит фёрст» не способна, конечно, передать грешного очарования севера, но какое-то время это было вполне сносное место, пока они все не доплясались до того, что начали спотыкаться на сцене. Если бы она захотела, то и до сих пор там скакала бы. Но не могла она больше по-обезьяньи трясти задницей. А оттуда спираль уже заворачивает вниз. Что и подтверждается ее пребыванием здесь, в «Херувиме».

— Привет, дорогой Дайзабуро, старый приятель. Давно не виделись.

И тут Скотт смущенно замолчал. Будто испугался, что высказывает и свои давнишние кровные обиды. Интересно, от чего в этой жизни скисла его собственная мечта? Он вновь подошел к зеркалу, думается, для успокоения. Затем обернулся ко мне.

Дайзабуро с отстраненным и холодноватым интересом естествоиспытателя оглядел Майю через изысканные наглазники.

— Итак, вы теперь поняли, надеюсь, какая правда скрывается за прекрасными сказками. Что, впрочем, вряд ли поможет вам разыскать ее.

— А она хорошенькая. Черт возьми, где ты откопал такое платье?

Пусть так, но это помогло мне понять: какие бы сказочные биографии прима-балерин мисс Патрик ни читала на ночь, ей прекрасно известна адская подоплека успеха.

— Это первая вещь Виетти, которую я запечатлел, — сказал Новак.

Итак, что же дальше?

— Меня изумляет, что вещи Виетти по-прежнему хранятся в архивах.

— Скажите, Скотт, у вас нет никаких соображений по поводу того, куда она могла податься из «Херувима»?

— Джанкарло мог выбросить его из своих архивов. Но я могу все лучшее сохранить.

— Вы ведь частный детектив. Вот и ищите.

— Джанкарло тогда был очень молод, — проговорил Дайзабуро. — А молодежный стиль очень подходит твоей приятельнице. Нам нужно заказать воду. Вы хотите воды?

— Именно этим я и занимаюсь. Он обдумал мои слова.

— Почему бы и нет? — отозвался Новак.

— Что касается меня, я могу лишь предположить, что она устроилась куда-то, где больше платят.

Дайзабуро дал знак крабу. Тот заговорил с ними на японском языке.

— Почему? У нее были трудности с деньгами?

— Пожалуйста, говорите по-английски, — попросил его Дайзабуро.

— Да вы смеетесь надо мной? У вас-то самой когда было достаточно денег?

— У нас есть вода из антарктических льдов, — предложил краб, — из глубины плейстоценовых слоев. Чистейшая вода, ничем не загрязненная, с самой зари человечества.

— Значит, нужда… Он вздохнул.

— Какой апломб, — заметил Новак. — Очень похоже на Виетти.

— Выходит, так. Она, правда, шутила по этому поводу, мол, доход в сравнении с расходом… Но я чувствовал, что дело нешуточное, ведь в «Херувиме» хлеб зарабатывается трудно.

— У нас есть и вода с Луны, — продолжил краб. — С интересными изотопными свойствами.

— А где легко?

— Вы когда-нибудь пили воду с Луны, моя дорогая? — обратился к Майе Новак.

— Неужто не знаете? Лондон полон злачных мест, где талантливые девочки могут подолгу зарабатывать хорошие деньги, если, конечно, они не очень разборчивы. Кэрри прекрасно смотрится. Она будет не первой, если решит сменить искусство на эстраду. Хотя сомнительно, чтобы она стала писать о подобных вещах старушке.

Она покачала головой.

— Вы точно знаете, что перед уходом она ни с кем здесь не поговорила?

— Принесите нам лунную воду, — распорядился Новак.

Он усмехнулся и замахал руками, будто обороняясь.

Второй краб подошел к ним с закупоренным сосудом. Он вытянул блестящие щупальца и положил им в фужеры для бренди кубики дымящегося голубого льда.

— Честное слово, я тогда неделю провалялся с гриппом. До этого она еще была на месте, а когда я вернулся — ее уже не было.

— Вода — лучшее из доступных удовольствий, — сказал Дайзабуро, когда крабы удалились выполнять очередной заказ. — Мы не можем участвовать в грубом акте потребления жидкости или, точнее, можем, но не всегда, и, конечно, способны наблюдать за тем, как тает лед.

— А в близких отношениях вы с ней не состояли?

Дама, сидевшая за их столом, наклонилась к ним. Она была маленькая, морщинистая, с почти безволосой головой, неопределенной национальности, вместо парика на ней была огромная черная шляпа.

Он улыбнулся.

— Эту воду привезли с кометы, прилетевшей с края Вселенной, — торопливо и неразборчиво пролепетала она. — Она была заморожена шесть миллиардов лет назад. Позволяет ощутить пульс земной жизни.

— А сами вы как думаете? Я улыбнулась ему в ответ.

Новак поднял фужер единственной рукой и немного повертел его. Грубоватое, словно высеченное из камня, крестьянское лицо фотографа радостно засияло от предвкушения.

— Думаю, что нет, не состояли.

— Меня удивляет, что рядом с моим лунным льдом собралось столько лунавтов.

— Ну вот и отлично. Сразу видно, что вы профессионал, ибо до многого доходите самостоятельно. Но успокойте меня, скажите, что не этот вопрос главная цель вашего визита? — Тут он выпустил еще одно колечко дыма. — Вы хотите узнать что-нибудь еще?

— В живых осталось только семнадцать человек. Жаль, что они друг друга терпеть не могут. — Дайзабуро желчно усмехнулся.

Я задумалась. Люди в основном не любят разговаривать с нашим братом — сыщиком. Но если вы, подобно мне, знаете, что большинство частных детективов бывшие полицейские, то поймете почему. Человек, утаивая что-то, ничего противозаконного не совершает. Удовольствуюсь же тем, что Скотт прибавил к бледному изображению Кэролайн несколько ярких штрихов, так что у меня появились хоть какие-то зацепки для продолжения поисков. По сути, уже немало. Конечно, красавчик многого недоговаривает. Повисло молчание, и мне оставалось лишь вытащить свою визитку и передать ему.

— Космические бунтари, космические мечтатели, — произнес Новак, наслаждаясь ароматом своего фужера. — Бедняги, они столкнулись с экзистенциальными трудностями жизни без традиций.

— Возможно, Скотт, вы вспомните что-то еще. Подумайте на досуге. Вы, кстати, никогда не предаетесь воспоминаниям?

Майа посмотрела на людей, группой расположившихся за соседним столиком, и сразу все поняла. Это озарение вспыхнуло в ней, как свет зажженной лампы, и она начала мысленно перечислять медицинские препараты и характер операций. Все эти старики и их устаревшая техника. Исчезновение морщин. Рост волос, трансплантация кожи. Фильтрация крови. Синтетические лимфы. Фактор роста нервов и мускулов. Ускоренное размножение клеток. Внутриклеточная антиоксидантная протеиновая катализация; омолаживающие колдовские зелья из аргинина, орнитинов и цистеинов, глютатионов и каталазы. Кишечные тонкие покрытия Вилли (IVL). Биоритмические регуляторы эмоций (АСА). Средства для роста костей и костных тканей. Керамические протезы. Подобранные аминокислоты. Подобранные дегидроэпиандростероны. Аутоиммунные перепрограммирующие систематики (ARS). Микробные очистители атеросклероза (AMS). Глиально-нервальные диссикативные дефибрилляты (GNDD). Средства кинетического ускорения обмена веществ широкого спектра (BSKMA). Все это была устаревшая техника. И после ее использования они стали целеустремленнее, у них появилось честолюбие.

Соображай быстро, никогда не затягивай с ответом и вообще старайся сделать так, чтобы тебя запомнили. Так учил меня Фрэнк. Подчас его наставления срабатывали. На этот раз Реснитчатый оставил визитку у себя.

Раздался звук гонга. Три сотни обедавших дружно поднялись из-за своих маленьких столов и нетвердой походкой медленно побрели к большим, отлично устроенным музыкальным креслам. Без шума и суеты. Все не торопясь уселись на новые места, радуясь приятному соседству. Бегавшие в проходах роботы разносили салаты и супы.

Когда я вернулась к машине, было семь часов вечера, за время моего отсутствия инспектор дорожного движения успел прилепить на ветровое стекло моей машины свою мерзкую бумажку. Ну, спасибо! Зато теперь у меня есть выбор — или впасть в депрессию, или просто принять это как дорогой способ парковки на ночь. Из телефонной будки в Ковент-Гардене я решила позвонить домовладельцу, у которого снимала квартиру Кэролайн. Но то ли я неправильно записала фамилию, то ли студент-художник неверно мне ее продиктовал. В лондонской телефонной книге никаких Прожалаков не оказалось. В надежде набрести на кинотеатр, где крутили бы интересовавший меня фильм, я пошла к Лестер-сквер. Но был субботний вечер, и пришлось целый час проталкиваться сквозь толпу уличных певцов, попрошаек и смеющихся парочек из предместий. Лишь туристы наивно полагают, что Лондон город космополитический. Перед входом в один из крупнейших кинотеатров города девушка пожирала огонь под аккомпанемент скромного струнного квартета. Глядя на ее красивые длинные волосы, собранные в конский хвост, и платье с блестками, поверх которого был надет черный кардиган, я подумала, что так может выглядеть и Кэролайн Гамильтон. Но вскоре, в очереди в кассу на глаза мне попалась еще одна милая девушка, а потом и молодая женщина, которая стояла у входа в «Макдональдс», явно поджидая кого-то, кто должен явиться к ней на свидание. Словом, Лондон, был переполнен девушками и женщинами, похожими на Кэролайн Гамильтон. А сколько их еще затерялось в толпе? Мой бедный мозг был изрядно измучен размышлениями о том, где она могла находиться. Я решила перестать думать и заняться чем-то конкретным.

Новые соседи Йозефа по столу говорили по-немецки. Похоже, он уже был знаком с ними или сумел узнать их прошлое с помощью своих наглазников. Майа пыталась наладить переводчик, переместить бусины с честиной и итальянским, поставить маленькую алмазную бусину с немецким, но, когда она перебирала ожерелье, оно всякий раз останавливалось и сердито напоминало, сколько она уже задолжала.

Я добралась до Килбурн-Хай-роуд и проникла в ее квартиру. Почему нет? В конце концов, в субботний вечер половина лондонцев идет в гости, люди, разговаривая, входят в парадные подъезды и поднимаются на какой угодно этаж. И для меня все оказалось гораздо проще, чем можно было ожидать. Девушке, дежурившей в цокольном этаже, я представилась приятельницей Питера, студента-художника, и она тотчас пропустила меня. Кто же охраняет наши жилища? Неужели их всех так легко одурачить? Не нужны ни отмычки, ни иные инструменты для вскрытия автоматических американских замков. Странно, неужели я первая догадалась об этом?

Ей стало стыдно за свое ожерелье. Дешевое золото и алмазы сверкали на ее платье с глубоким вырезом, вроде как радиоактивные отходы. Она не понимала немецкую речь и не сказала ни слова, однако ее неучастие в беседе прошло незамеченным. Она была молода, и, видимо, считалось, что вряд ли она могла сообщить что-нибудь интересное.

Роботы унесли суп, обстановка опять изменилась. Все снова поднялись с места. На стол подали аппетитные на вид каннелони. Кое-кто из гостей принялся есть, другие же отставили тарелки в сторону. Затем они снова передвинулись — на этот раз к вкусным круглым гньоцци. А после — к покрытым глазурью колышущимся пудингам, издали напоминавшим сырные головки. И наконец, к пирамидам сладостей. Все это была специально и тщательно приготовленная пища, не требующая особого пережевывания.

На лестничную площадку выходили двери двух квартир. Откуда-то сверху скатывались волны регги[11] да изредка доносился глухой удар, будто кто-то пнул барабан, случайно подвернувшийся под ногу. Я вынула из сумки резиновые перчатки. Лучше перестраховаться, чем оказаться назавтра в полицейском участке, плевать, что в этих перчатках я похожа скорей на дантиста, чем на взломщика. И вот я проникла в квартиру Кэролайн Гамильтон. Справа находилась комната, служившая одновременно спальней и гостиной, рядом крохотная кухонька, а слева ванная. Посветив фонариком и убедившись, что квартира пуста, я повернула выключатель в гостиной, но разглядеть успела только пару встроенных шкафов, голые половицы, коврик возле диван-кровати, пару стульев и обшарпанный обеденный стол с вазочкой, поскольку лампочка, вспыхнув, зажужжала и перегорела. Естественно, в самый подходящий момент. Зато осталось общее впечатление, которое теперь, с помощью фонарика, мне пришлось воссоздавать по частям. Чрезвычайно скудное и невыразительное место — ни беспорядка, ни излишеств. Не столько домашнее хозяйство, сколько остатки багажа, который не успели еще упаковать и вывезти. Аскетизм, вызванный бедностью? И еще холод. Зима, казалось, проникла сюда, насквозь пронизав пространство от пола до потолка. И стены, конечно. От дыхания исходил легкий парок. Ясно только одно: Кэролайн Гамильтон давно не жила здесь. Однако ее имя продолжало красоваться на табличке звонка, а это значило, что девушка, где бы она ни находилась, все еще платит за аренду квартиры. Но откуда, кому и сколько?

Толпа устремилась в выставочный зал, его великолепие подавляло. Вдоль стен то там, то сям попадались на глаза небольшие бутики с весьма авангардными товарами, словно их выставили для рекламы. Виетти просто преступал традиции, бравировал этим, потому что коллекции высокой моды не нуждались в назойливом предложении. Настоящая высокая мода стремилась к совершенству одежды и требовала прежде всего терпимости. В высшем свете терпимость ценилась более всего. Мода «от кутюр» была игрой в престиж, спонсорские деньги лишь частично покрывали расходы, по большей же части доход приносило лицензированное ноу-хау Виетти: наглазники, духи, оборудование для ванных, минеральная вода и лечебная косметика — интеллектуальная собственность кутюрье, создававшего не столько моду, сколько стиль жизни.

Я начала с кухни, где мертвая тишина свидетельствовала о том, что холодильник давно выключен. Единственным признаком жизни была канцелярская прищепка, висевшая над кухонным столом, которая удерживала несколько пожелтевших бумажек. Счет за молоко от 14 апреля (оплачен ли?), плакат майской демонстрации против вивисекции животных и открытка с репродукцией картины Дега: на этот раз круглолицая девочка, чуть отрешенно выглядывающая из-за кулис на сцену. Я засмотрелась на эту открытку. Напомнила ли она мне те дни, когда я выглядела так же? Бог весть… В ванной я обнаружила зубную щетку, тюбик крема для удаления волос и полупустую бутылку валиума. Вспомнились слова Реснитчатого о «Лефт фит фёрст», что, мол, там танцоры еще могут надеяться на взлет. Неужели контраст между этой труппой и той, куда она потом скатилась, был столь зловещ, что породил в девушке желание уйти из жизни? Не покончила ли она в самом деле с собой?

Счастливые зрители, удостоившиеся чести попасть на показ, располагались амфитеатром в уютных креслах. Индонезийские, японские, американские политики и финансисты, напоминавшие павлинов в ярком оперении, заняли первые ряды, явно желая произвести впечатление друг на друга. Позади разместились сетевые издатели, оптовые покупатели, фотографы, актеры, актрисы, миллионеры и другая разношерстная публика.

Для всех приглашенных не хватало кресел: это было намеренное и весьма традиционное упущение. Новак провел Майю в конец зала сквозь плотную толпу рядовых зрителей, молодых дизайнеров и не слишком знаменитых гостей.

Вернувшись в гостиную, я подробно все осмотрела, начав со шкафов. Одежда. Не так уж много ярлыков модных фирм. Но я могла позволить себе и того меньше. Сбоку от вешалок полки с блузками, легкими юбками, футболками, шелковыми шарфиками и несколькими весьма изящными вязаными вещицами. Занятно, одежда может создать мужчину, но женщину, как мне кажется, она чаще банкротит. Я вновь вспомнила рассказ Реснитчатого и задумалась о девушке, которая все готова была отдать, лишь бы стать прима-балериной, новой Марго Фонтейн, и вдруг осознала, что с балетной карьерой ничего не получится. Ходьба по магазинам, возможно, стала для нее своего рода спасением от депрессии. Сама я была девушкой из Оксфема и прекрасно знала, как трудно быть привлекательной, но у меня не было ее изумительной фигурки, так что я себя не переоценивала. Потому, возможно, и не привелось мне испытать столь сильного отчаяния. Я осмотрела висящую одежду. Пальто, жакеты, шерстяные юбки и много вязаных вещей, а вот летних вещей почти не видно. Конечно, она уезжала в мае, так что взяла их с собой. Но теперь зима дошла уже до Австралии, и настало время одеться малость потеплее. Разве что она эмигрировала в знойные страны… Но кто нее в таком случае отсылает ее открытки из Лондона? Да и трудно поверить, что девушка вроде Кэролайн просто вышла из дому, дошла до ближайшего бутика, обновила весь свой гардероб и выехала за границу. Нет, все это не то… Разгадка где-то ближе, и я даже почувствовала дрожь охотника, которую испытывает всякий сыщик, предчувствуя, что вот-вот возьмет след.

В задних рядах толпились европейские аисты, африканские птицы-секретари и курлыкающие американские журавли. Эти высокие птицы с богатым ярким опереньем ждали своего выхода с явным достоинством и молча расступались перед взволнованными зрителями.

Легендарный кутюрье появился в центре своей галдящей свиты. На нем был костюм, нечто вроде спецовки — из черного ворсистого материала, со множеством карманов, похожий на костюм аквалангиста. Он следил за начавшимся шоу через двое радужных вееров-дисплеев, прикрепленных к поясу.

— Йозеф, как хорошо, что ты приехал, — сказал Виетти по-английски.

Под полками было темно. Я посветила фонариком, пошарила рукой и вытащила коробку из-под обуви. В ней лежали новые балетные туфельки, завернутые в тонкую бумагу. Человеку несведущему это вряд ли о чем-то сказало бы, ну, балетные туфельки в доме у балерины — эка невидаль! Но тренированный глаз сыщика увидел в них нечто большее. Я представила себе девушку, которая перед тем, как покинуть дом, медленно заворачивает новые балетные туфельки, в которых ни разу не танцевала, в тонкую, нежно шуршащую бумагу, затем укладывает их в коробку и убирает подальше. Было в этом нечто символическое. Но действительно ли оно символизировало смену карьеры? Однако не будем пытаться воспроизвести поток ее мыслей, достаточно того, что мы вторглись в ее дом. Все равно что разграбить чужую могилу. В детстве я мечтала стать археологом. Не помню, откуда это взялось, но там было что-то насчет узаконенного профессией права совать нос в чужие дела. Нечто подобное было и в моей нынешней работе. Вслед за туфельками я достала из коробки внушительный конверт, тоже обернутый тонкой бумагой. При свете фонарика я несколько минут рассматривала находку. Пусть это и не открытие посмертной маски Агамемнона[12], но вполне выразительная летопись, приоткрывающая завесу над частной жизнью Кэролайн Гамильтон. Счета, банковские напоминания и, наконец, мудрые адвокатские письма, наверняка не возымевшие действия… Словом, последствия жизни со вкусом, но без денег. Читать это было больно. Ее основная стратегия, кажется, была гибкой. Кое-что она все-таки оплачивала. Здесь хранились письма трех фирм, работающих с кредитными картами, полученные Кэролайн почти за год до последнего апреля. Но деньги ее таяли— много денег— тут и одежда, и счета, которые, похоже, исходили из медицинских учреждений, — все указывало на то, что расходы Кэролайн были немалыми. В напоминаниях, отмеченных апрелем, указывались суммы в две тысячи триста, тысячу восемьсот и три тысячи фунтов. Притом все ее кредитные карты были аннулированы, а две уже находились в руках судебных исполнителей. Если прибавить к этому просроченные счета за телефон, газ и электричество, то Кэролайн Гамильтон действительно было от чего прийти в отчаяние, ибо долгов она имела чуть не на восемь тысяч фунтов. По сравнению с ее положением мое возвращение из Гонконга представлялось чуть ли не торжеством. Видно, я с самого начала не смогла точно оценить размеры ее бедствия. Ведь искать человека с такими счетами надо, скорее всего, в долговой яме Ньюгейта[13]. Правда, никто не занял ее квартиру. И свет не отключен, так что счета за электричество явно оплачены.

Он был высок, широкоплеч, с решительным квадратным подбородком и один из немногих не носил наглазников. Очевидно, в молодости Виетти был очень красив. Но годы и переживания оставили свой отпечаток, и теперь в нем чувствовалось что-то величественное и мрачное, как в развалинах Колизея. Хотя, строго говоря, Джанкарло Виетти родился в Милане, а не в Риме.

Я собралась проверить, работает ли телефон, но кто-то меня опередил.

Он окинул Майю тем же рассеянным, снисходительным взглядом, каким смотрел на своих покорных аистов. Его поблекшие голубые глаза внезапно оживились. И наконец он сказал, обнажив сверкающий ряд керамических зубов:

Звонки подействовали на меня как шаги злодейки, крадущейся за шторкой душа с ножом. Потребовалось определенное время, чтобы сердце мое вернулось из пяток на свое обычное место и чтобы я поняла, что это всего лишь телефон. Но я не сразу решила, как лучше поступить. Ведь меня, в принципе, здесь нет, и все говорит за то, что на звонок отвечать не следует. С другой стороны, кто-то, кто звонит Кэролайн Гамильтон, мог оказаться именно тем человеком, с которым не мешало бы поговорить.

— Ну надо же, Йозеф, она такая стильная! Ну ты и мошенник. На самом деле тебе не нужно было…

Я сняла трубку. Но на другом конце провода молчали.

— Значит, ты помнишь.

— Алло, — проговорила я быстро и, насколько возможно, невнятно.

— Неужели ты думаешь, что я забыл мою первую коллекцию? С таким же успехом можно забыть, как впервые лег под нож. — Заинтригованный Виетти не отрывал от Майи глаз. — Где ты ее нашел?

— Кэролайн? — Это был мужской голос. Мрачный, весьма грубый, даже, я бы сказала, несколько нарочито грубый. Одно это уже что-то значило.

— Это моя новая ученица.

— Ум-м…— промычала я, уже понимая, что спугнула звонившего.

Виетти осторожно дотронулся до подбородка Майи кончиком пальца в черной перчатке, коснулся локона ее парика и потрепал по плечу. А потом от души рассмеялся. Его щеки покрылись красными пятнами, тело тряслось. Виетти приложил левую руку к сердцу, подмигнул. Затем проверил веера на поясе и очертил мембрану указательным пальцем.

Последовала продолжительная пауза, затем связь оборвалась. Положив трубку, я присела в полутемной комнате на стул, ощущая дрожь в холодеющих пальцах и нервничая так, будто вторжение в чужую жизнь угрожало моей собственной.

— Давай-ка выпустим ее сегодня вечером погулять по подиуму, — предложил он. — Шоу в Риме — это всегда хаос. Но это очень стильный хаос.

Запихнув бумаги в конверт, я сунула его в свою сумку, а обувную коробку задвинула на прежнее место. Затем, обведя напоследок лучом фонарика комнату, выключила свет в кухне и ванной. Регги наверху превратилось в фанк[14], и дом просто вибрировал. Хоть кувалдой дверь вышибай, никто ничего не услышит. Вернувшись в машину, я посидела с включенным мотором, стараясь согреть остывшие руки. Высокий человек в шляпе и длинном сером пальто с поясом перешел улицу и направился в сторону дома. Он свернул в калитку, уверенно подошел к подъезду, на секунду остановился, вытащил ключ и отпер дверь. Изнутри прорвалась музыка. Бедный малый! Может, он мечтал, придя домой, немного поспать. На часах было 10.27 вечера. Я провела в квартире что-то около часа. Забавно, как быстро летит время, когда нарушаешь закон. Вернувшись домой, я поместила открытку с репродукцией картины Дега рядом с расплывчатым снимком мисс Патрик и подумала, что они составляют хорошую пару. Пожелав им обеим спокойной ночи, я отправилась спать. Самочувствие у меня было отличное.