— Отойди, — посоветовал Даниэль.

— Нет, — спокойно ответила надзирательница. — Хочешь ударить меня, Марианна?.. Давай.

Никакой реакции. Полный нокаут. Никогда не думала, что Жюстина способна… То был шлепок, не более. Но от нее все гораздо хуже.

— Ну что? С ней, поди, легче, чем со мной, не так ли? — отчеканила охранница.

— Ты прекрасно знаешь, что я никогда не ударю тебя, — прошептала Марианна со слезами в голосе.

— Нет, не знаю. Я вижу перед собой маленькую дрянь, которая рада измываться над бедной беззащитной женщиной. Думаю, это называется трусость.

Новый удар, куда сильнее первого.

— Жюстина…

— Надзиратель. Нет больше никакой Жюстины!

Марианна вжалась в тюфяк. Ей просто хотелось избавиться от непрошеной соседки. Как им это объяснить? Стыд на мгновение сковал ей язык. Мучительный стыд, скачущий по черепной коробке, словно шарик от пинг-понга. Даниэль присел рядом с Эмманюэль:

— Это правда? Она вам в самом деле угрожала? Вы действительно ночевали в туалете?

Марианна закрыла глаза. Еще и этот ублюдок будет разыгрывать доброго самаритянина!

Эмманюэль перестала плакать. Она бросила на сокамерницу испуганный взгляд:

— Нет! Не понимаю, зачем она это говорит!

— Вы боитесь? Мы здесь, вы можете говорить свободно…

— Да нет же! Она ничего такого не делала! Это… моя вина! Это я не давала ей спать… Все время вставала, шумела. Думаю, она сорвалась, вот и все.

— Заткнись! — завопила Марианна.

Пусть она замолчит. Марианна подобрала свой башмак, стоявший под койкой, и изо всех сил запустила в Эмманюэль. Но промахнулась, и Даниэль получил прямое попадание в висок. Простой башмак, брошенный Марианной, представлял собой грозный снаряд. Начальник потерял равновесие, рухнул на пол. Марианна язвительно расхохоталась, глядя, как он поднимается, явно чувствуя свое унижение. Силу удара тоже. Жюстина достала наручники, и Марианна тотчас же перестала смеяться.

— Это мы лучше уладим в другом месте! — холодно объявила она. — Повернись ко мне спиной и протяни запястья!

— Черта с два я вам протяну! — заголосила Марианна. — Я не оставлю ее одну в моей камере! Не хочу, чтобы она трогала мои вещи своими грязными лапами!

Надзиратели прижали ее к койке, сковали руки за спиной.

— Гнусные вертухаи! У вас больше нет права надевать на меня наручники!

Ее подняли, поволокли в комнату надзирателей, силой усадили на стул. Жюстина встала перед ней, скрестив руки, с суровым лицом:

— Давай рассказывай, что ты заставила пережить мадам Оберже!

— Я не желаю с вами говорить! Идите на фиг!

— Сбавь тон! — приказал начальник. — Мы здесь не для того, чтобы терпеть твои выходки!

Последовало долгое молчание: всем требовалась передышка. Допрашивать Марианну, предварительно силком затащив ее в кабинет, — все равно что жонглировать гранатой, из которой выдернули чеку. Она вскочила с места одним прыжком, Даниэль без церемоний пихнул ее обратно на стул, который отъехал чуть не на целый метр.

— Еще раз прикоснешься ко мне, и я тебя убью! — прорычала Марианна.

— У тебя, похоже, нервы шалят! Несколько часов в подвале их, наверное, успокоят!

— Хорошо, сажайте! Лишь бы не видеть твою поганую ублюдочную морду!

Даниэль хотел было схватить ее, но получил удар ногой, особенно прицельный. От боли у него перехватило дыхание, он сложился пополам над столом, инстинктивно схватившись за весьма чувствительные части своей анатомии.

— Здорово попало, а, начальник? — ревела Марианна. — Наверное, дикая боль!

Жюстина бросилась на выручку, помогла ему выпрямиться. Даниэль стоял, опершись о стол, закрыв глаза, и пытался справиться с болью, которая пронизывала его до самых пяток, а потом снова поднималась наверх.

— Хочешь, позову врача? — спросила надзирательница.

Он помотал головой, еще сильней стискивая зубы.

— Ага! Позови врача! Нужна ампутация! — ликовала Марианна.

Даниэль, такой же бледный, как мадам Фантом из сто девятнадцатой, глубоко, прерывисто дышал. Потом поднял веки и вонзил в Марианну уничтожающий взгляд. Его глаза, такие голубые, в данный момент были скованы полярным холодом.

— В карцер ее! — приказал он.

Даниэль вытащил из ящика стола электрическую дубинку, они с Жюстиной подхватили под руки заключенную, которая яростно отбивалась, выкрикивая самые грязные ругательства из своего словарного запаса. Но ее держали крепко, она только напрасно тратила силы. В подвале Даниэль остановился перед первой камерой и удерживал этот комок истерии, пока Жюстина подбирала ключ. Дальше зарешеченный тамбур, за ним еще дверь. Он швырнул Марианну в клетку.

Она с размаху грохнулась на пол, что прервало поток оскорблений; ей понадобилось несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Это место она знала назубок: смирительная камера. Вертухаи использовали ее, чтобы изолировать заключенных, бьющихся в нервном припадке. Маленькая темная каморка, почти пустая. Ни стола, ни тюфяка. Только отхожее место в виде дыры и кран с холодной водой.

И большое кольцо, вделанное в стену, к которому приковывали самых неукротимых.

— Жюстина, поднимись и займись новенькой, — приказал начальник.

Охранница заколебалась. Она не имела права оставлять его наедине с заключенной. Тем более что представляла себе, зачем нужен такой тет-а-тет.

— Нет, я останусь…

— Говорю тебе: поднимись.

— Что ты собираешься делать?

— Не спорь со мной, дьявол! Поднимайся! Немедленно!

Жюстина развернулась, закрыла за собой двери. Закрыла глаза на то, что может произойти. Предоставила Марианну ее судьбе.

Придя в кабинет, налила себе кофе. Она сама напросилась, в конце концов… Руки дрожали, кофе лился мимо чашки. Да, напросилась, что верно, то верно, и все же… Это не ее вина… Она не способна себя контролировать… Я не могу ему позволить. Нет, не могу…



Одни в камере, одни на этаже. Она одна в целом мире. Можно начинать поединок.

— Что, все еще болит? — с вызовом бросила Марианна.

Она улыбалась, но ненависть перекосила ее черты. Улыбалась, чтобы скрыть, как ей страшно. Она нарушила правила, перешла все границы. И ждала наказания.

Даниэль не станет писать рапорт, созывать Дисциплинарный совет: он их тех, кто предпочитает старые добрые методы. Око за око, зуб за зуб. С Марианной он мог себе это позволить. Уж она-то не слабая беззащитная женщина. Скорей разъяренная масса мышц, ведомая больным рассудком. Дикий зверь, которого следует укротить. И жгучая боль между ног взывала к отмщению.

— Как болит — сейчас сама узнаешь, — буркнул он, потрясая дубинкой.

— Брось это! И сними с меня наручники, если у тебя еще что-то осталось в штанах!

— О’кей! Но сначала надо уравнять шансы!

Разряд, направленный в низ живота, отбросил Марианну к стене, откуда она медленно сползла на пол.

— Теперь мы на равной ноге? Так, Марианна?

Действовать, пока к ней не вернулись все ее способности. Даниэль нагнулся, чтобы снять браслеты, потом поднял ее с пола, как соломенную куклу. Первый удар кулаком в живот согнул ее пополам. Второй, под ребра, заставил задохнуться. Оба удара неодолимо сильные. Все-таки Марианна ответила апперкотом в челюсть, который заставил начальника провальсировать до решетки. Но продолжить она не смогла, все еще не хватало дыхания. Даниэль вернулся на ринг. Новый тычок под ребра, мощный удар по спине. Методичная взбучка… Не бить по жизненно важным точкам, чтобы не отправить ее в больницу. Просто в нокаут.

Он остановился, когда Марианна уже не пыталась встать. Верный знак, что она капитулировала под лавиной ударов. Прислонившись к решетке, Даниэль пошевелил разбитой челюстью, потом закурил, глаз не спуская с узницы. Она не стонала: всегда стеснялась выказывать, что ей больно. Так или иначе, она не встанет, пока не подадут знак. Иначе незамедлительно воспоследует наказание.

Докурив, Даниэль схватил ее за свитер, поднял на ноги. Одной рукой надел на нее наручники, другой притиснул к стене. Схватил за горло. Марианна выдержала его взгляд.

— Ну как, унялась?

Он так сдавил ей гортань, что она не могла говорить. Безмолвно, одними губами произнесла: «иди ты на…» Снова удар правой по лицу, чуть не выворотивший шейные позвонки. Останется след. Но Марианна канючить не станет. Пусть себе бьет и бьет.

— Повторяю вопрос: ты унялась или я продолжу?

— Чтоб ты сдох! — просипела Марианна.

Жуткую боль причиняла необходимость унизиться перед ним, признать его победу. Куда более сильную, чем удары. Марианна стукнула его по ноге, увидела, как исказилось от боли его лицо, но он не ослабил хватку. И она получила новую порцию. Даниэль держал ее так крепко, что она даже не могла упасть.

— Сдаешься, Марианна?

— Прекрати! — пробормотала она.

Он еще сильней притиснул ее к стене. Довольный.

— Ты больше никогда не посмеешь меня ударить, грязная маленькая шлюха! — проорал он. — Поняла?

Марианна кивнула, опустив глаза. Все закончилось, он выпустил ее, позволил упасть. Потер ушибленную ногу, а Марианна съежилась на полу, стараясь расставить органы по местам. Даниэль вымыл под краном руки, красные от крови, затем, не жалея воды, ополоснул лицо; только прерывистое дыхание Марианны нарушало тишину в камере. Пару секунд он вглядывался в нее с беспокойством. Не слишком ли далеко я зашел? Но ведь она донельзя крепкая… Такое впечатление, что он колотил каменную стену. Надо просто дать ей немного времени.

Он подобрал наручники, дубинку и запер за собой дверь. В коридоре прислонился к стене, голова кружилась. Ему даже пришлось присесть. Закатав штанину, увидел шишку величиной с мяч для гольфа.

Прихрамывая, добрался до цивилизованных этажей. На верхней площадке лестницы его ждал Санчес.

— Поранился? — спросил директор.

— Да нет, это так, ничего…

— Зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить.

Даниэль дотащился до ледника, устроился в кожаном кресле.

— Жюстина приходила ко мне, — начал Санчес.

Начальник вздохнул, массируя ногу. Эта фурия явно оставила трещину в берцовой кости.

— Она мне рассказала, что произошло с Гревиль. Хотела, чтобы я спустился в карцер. Я сказал, что полностью доверяю тебе. Что ты знаешь, что делаешь…Ты задал ей трепку?

— Да.

— В каком она состоянии?

— Я не убил ее, если ты это хочешь знать! Скорей у меня болят кулаки!

— Кажется, она врезала тебе ногой по…

— Проехали, — отрезал Даниэль.

— Ты отреагировал верно.

— Если не убрать новенькую из ее камеры, Марианна ее в порошок сотрет!

— Я на тебя рассчитываю, только ты можешь ее вразумить.

— Вразумить?! Попроси лучше вразумить целый приют для буйнопомешанных!

— Ознакомь ее с условиями договора, пусть принимает или пеняет на себя! Со всеми вытекающими последствиями!

— По моему мнению, такая угроза на нее не подействует. Вот подожди, пока она узнает, за что Оберже попала к нам! Та и трех часов не продержится!

— Думаю, это можно уладить…

— А я думаю — тебе плевать: пусть хоть поубивают друг дружку!

— Прекрати молоть чепуху! Не нужна мне новая волна, — прорычал Санчес. — Довольно того, что было…

Самоубийство, двое серьезно пострадавших при пожаре в мужском блоке месяц назад. Дурная слава заведения могла заморозить карьеру директора, помешать его продвижению по службе.

— Дай ей понять, что у нее нет выбора. Если понадобится… удвой дозу порошка.

— О’кей, попробую, — вздохнул Даниэль.

— Даю тебе карт-бланш, чтобы обуздать девчонку! И пойди переоденься, у тебя кровь на рукаве…



Выходя из кабинета, Жюстина нос к носу столкнулась с начальником. Она отступила.

— Ты куда? — спросил Даниэль.

— Скоро прогулка…

— Девки подождут, — отрезал он, закрывая дверь. — Нам есть о чем переговорить с глазу на глаз…

Он уселся и знаком велел надзирательнице устроиться напротив.

— Я был у Санчеса, — начал Даниэль.

Она не ответила, взгляд ее был прикован к пятнам крови на пуловере шефа. Крови Марианны.

— Что это тебе в голову взбрело пойти к директору, а?

— Что ты сделал с Марианной?

— Немного поучил ее хорошим манерам… Ты что-то имеешь против?

Она наконец посмотрела ему в глаза:

— Ты не имеешь права!

— А она? Она имеет право, чтобы снять стресс, швырять мне башмак в физиономию или бить по яйцам? Она имеет право измываться над бедной женщиной, которая едва стоит на ногах?.. Полагаешь, я должен был составить рапорт об инциденте и подать в судебную коллегию?

— Именно так!

— Хорошо, пойди спроси у нее, предпочла бы она заработать сорок пять дней карцера? Уверен, она ответит «нет»…

— Никто не собирается ее спрашивать! — вскричала охранница. — Есть процедура! Мы здесь не для того, чтобы избивать заключенных!

— При чем тут заключенные? Марианна не такая, как все, если ты еще этого не заметила! С ней процедура не проходит и никогда не пройдет… Как будто у меня в обычае избивать заключенных!

— Знаю, с ней трудно справиться, но до последнего времени ее удавалось держать под контролем…

— Ах, в самом деле? И как, по-твоему, нам это удавалось?

Жюстина недоуменно воззрилась на него.

— Что, по-твоему, творила бы Марианна, если бы не получила одну-другую взбучку с тех пор, как ее к нам перевели? Что творила бы она, если бы у нее не было сигарет, чтобы успокоить нервы?

Жюстина опустила взгляд. Она давно это подозревала.

— Это ты снабжаешь ее, верно?

— Да, я, — выпалил он без страха. — И чтобы ты не предпринимала бесполезных шагов, знай: директор в курсе…

Глаза охранницы расширились от изумления.

— Да, да! Жаль разбивать твою светлую мечту о правосудии! Но дело обстоит так, и ничего не изменится…

Жюстина хотела выйти из кабинета, но Даниэль схватил ее за руку:

— Погоди, я не закончил… Жюстина, ты хороший надзиратель, лучший из всех, в этом нет сомнений… Моника слишком ограниченна, а Соланж — садистка! Я думал, что ты достаточно умна, чтобы понять… И достаточно человечна…

— Чего ты требуешь в обмен на подарки, а?

— Чего я требую?.. Ничего! Неужели ты намекаешь…

Даниэль состроил оскорбленную мину, достойную студии актерского мастерства.

— За кого ты меня принимаешь, в конце концов? Я требую, чтобы она вела себя как подобает, только и всего!

Жюстина пожалела, что зашла так далеко. Даниэль надавил еще сильнее:

— У Марианны нет ни гроша. Ни разу ни единой передачи. Как же ей покупать сигареты, в которых она так нуждается, чтобы выживать? Иногда я приношу ей еду, потому что она подыхает с голоду. Ты знаешь не хуже меня, что рацион скудный и те, у кого нет денег, не едят досыта. Иногда я ей доставляю гостинцы, которые помогают скрашивать пребывание в этом аду…

Жюстине хотелось плакать.

— Я предоставляю ей мужскую поддержку. Это тоже важно. Она молода, полна жизни и… лишена всего. Ей нужно, чтобы рядом был мужчина, кто-то вроде отца.

Отца — нет, он для этого недостаточно стар. Даниэль быстро поправился:

— Или, скорее, старшего брата… Не я придумал эту систему. Я работаю здесь девятнадцать лет и знаю, о чем говорю, поверь. Не будь меня, вы бы сами все это расхлебывали.

Жюстина помотала головой, не желая признавать очевидное.

— Ты можешь возражать, это ничего не изменит! Такая девушка, как Марианна, — бомба замедленного действия. Ей двадцать лет, и она знает, что всю жизнь проведет здесь! Никакой надежды, никакого будущего. Ни посещений, ни писем. У нее нет ничего. Отчаявшийся заключенный — оружие, заряженное и всегда нацеленное на нас. А она — оружие боевое! Ее сбыли сюда, к нам, потому что не знали, что с ней делать! Она уже напала на двух охранниц, нужно было найти способ держать ее в руках. Она сама подошла ко мне и спросила, не могу ли я помочь, представь себе! Даже предложила… заплатить натурой. Я отказался, конечно… Но пожалел ее…

— Ее вынудили… пасть так низко! — отозвалась надзирательница.

— Да, возможно. Но не я ее вынуждал! Это система.

— А наркотик? Я все знаю об абстинентном синдроме… Это тоже ты?

Даниэль слегка побледнел.

— Да, — признался он. — Это единственный способ держать ее…

— Это действительно мерзко! — вскричала Жюстина. — Ты хочешь прикончить ее, да?

— Я ей не даю убойных доз, если тебя это утешит… Просто чтобы продержаться… Она меня умоляла об этом. Если бы я отказал, она давно уже покончила бы с собой или того хуже: угробила бы надзирательницу. Тебя, например…

— Нет! Я тебе доверяла… У меня были сомнения насчет сигарет и наркотиков, но…

— Ведь ты сама знаешь, что я прав! Послушай… Марианна сказала мне, что без дури просто помешается. Подохнет… Как, по-твоему, я должен был поступить?

— Доктор должен был назначить ей лечение, основанное на замещении! Как всем прочим!

— Марианна — не все прочие! И потом… Она просит всего лишь одну дозу время от времени, чтобы успокоиться, она не подсела по-настоящему. Это был единственный способ ее контролировать… Ты ведешь себя смирно, а я тебе приношу то, чего ты требуешь… Я ничего другого не смог придумать! Если бы я так не поступил, она бы вела себя, как в централе. Убила бы кого-нибудь, и ее отправили бы в психушку…

Жюстина колебалась: осуждать его или благодарить за то, что он рисковал ради Марианны.

— Никто другой не в курсе, разумеется. Ты можешь меня выдать, это твое право. Но ты должна все спокойно обдумать, прежде чем сделать шаг, о котором будешь жалеть всю жизнь…

— Ты мне угрожаешь?

— Вовсе нет. Так или иначе, если ты на меня настучишь, меня переведут в другое место… Я пострадаю, пострадает моя семья. Но и ты тоже. Все охранники ополчатся на тебя… Что до Марианны, то… Пойди сама у нее спроси! Она тебе скажет, что об этом думает! Можешь быть свободна, девушки начинают волноваться…

Из камер в коридор доносились яростные крики, заключенные барабанили в двери.

— Я спущусь и навещу Марианну! — заявила Жюстина.

— Нет. Она еще слишком опасна. Я сам спущусь. Не хочу, чтобы она тебя пришибла. И потом, я должен с ней поговорить… Вразумить ее насчет новенькой. Ты сможешь навестить ее вечером, когда я ее приведу в камеру.

Он открыл дверь, и Жюстина пошла по коридору.

— Кстати, нужно отвести Оберже в санчасть… Марианна могла вывихнуть ей лодыжку.

— Хорошо…

— Спасибо, Жюстина.

Охранница ускорила шаг: еще не хватало, чтобы заключенные взбунтовались. Еще не хватало пустить слезу перед Даниэлем. Но с чего бы ей плакать, если разобраться? Из жалости к Марианне, которой задали взбучку? Или оттого, что доводы, так упорно отстаиваемые Даниэлем, что-то сломали в ней?

Из-за дверей доносились неистовые крики: ПРОГУЛКА! Жюстина себя почувствовала одинокой и расстроенной. Плакать из-за того, что эта работа ей стала в тягость? На самом деле, чтобы плакать, у нее есть много причин. Но совсем нет на это времени.



Уединившись у себя в кабинете, Даниэль обдумывал стратегию дальнейшего укрощения Марианны. Но мысли о Жюстине ему не давали покоя. Что, если она донесет? Он этого немного боялся, это выбивало его из колеи. Даниэль зашел в раздевалку переодеться, стал разглядывать себя в зеркале. Удар в челюсть оставил след. Завтра он не будет бриться, чтобы скрыть уже наливающийся синяк.

Вынув из ящика несколько зерновых батончиков, Даниэль спустился во двор. Он любил наблюдать за тем, как заключенные, собравшись все вместе, пользуются полусвободой. Во время прогулки он выявлял напряженные отношения, наличие кланов, видел, кто страдает, а кто лучше переносит невзгоды заточения, выковав себе для сопротивления кольчугу. Достаточно было понаблюдать. Это и делала сейчас Жюстина, стоя на верху лестницы. Она прекрасная надзирательница. Она в конце концов поймет…

Когда Даниэль подошел, она отвернулась, как обиженная девочка.

— Хочешь передохнуть? Я могу здесь побыть немного…

— Нет, спасибо. Обойдусь.

— Ладно… Ты на меня рассердилась?

— Сама не знаю, — призналась та, потупив взгляд. — Просто не знаю… Не знаю, и все.

— Если хочешь, мы еще вернемся к этому разговору…

— Да. Разумеется…

Он направился к камере 119. Эмманюэль, которая сидела на своей койке, устремив взгляд в пустоту, вздрогнула, когда начальник вошел. Еще не привыкла, что входят без стука.

— Как вы? Вас отведут к врачу, чуть позже…

— Да, спасибо, месье.

Прежде чем оставить Эмманюэль в ее полном отчаяния созерцании, он забрал пачку «кэмел». Еще раз зашел в комнату надзирателей, приготовил там чашку кофе и наконец спустился в подвал. Открыл дверь, помедлил перед решеткой. В полутьме разглядел Марианну, все еще лежащую на полу. Она ни на сантиметр не сдвинулась, так и лежала на боку, в позе зародыша. Он вдруг ужасно перепугался. Поставил чашку на пол, встал перед ней на колени.

— Марианна? Слышишь меня?

— Отвали…

Вздох облегчения. На какой-то миг он подумал…

— Давай вставай! Нам нужно поговорить!

Девушка отказывалась повиноваться, и тогда он силой развернул ее к себе. Ожидал увидеть лицо, залитое слезами раскаяния, смешанными с кровью, но глаза ее были сухи. Даниэль дал ей пачку бумажных платков и отошел в сторону.

Марианна протерла лицо и шею, потом присела у стены, невольно застонав от боли. Тогда она и заметила чашку кофе.

— Это тебе. С тремя кусками сахара.

Главное, не благодарить, не показывать, насколько это тебя зацепило.

— Не хочешь? — изумился офицер.

— Чтобы доставить тебе удовольствие, — процедила она сквозь зубы, поднося чашку к губам.

— Я не в восторге от того, что произошло утром…

Кофе был великолепен. Но никакого меда не хватило бы, чтобы усластить реакцию Марианны.

— Перестань! Ты обожаешь меня дрючить! — проговорила она все еще слабым голосом.

— Вовсе нет, и ты это прекрасно знаешь. Так что даже не начинай! Расставим все по полочкам, раз и навсегда: я не хочу, чтобы ты поднимала руку на меня и на любую из надзирательниц. Ты поняла, Марианна?

Она не желала давать никаких обещаний.

— Не ты здесь командуешь. Начальник — я, и никто другой.

Лицо по-прежнему бесстрастно. Что творится у нее в голове?

— Ты что, язык проглотила? Можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда я говорю с тобой!

Она подняла глаза, сверкнувшие в полумраке, как два солнечных затмения. Даниэль внезапно ощутил какое-то странное жжение внизу живота. Вовсе не от коварного пинка. Что-то другое. Такое всегда случалось с ним, когда Марианна пронизывала его взглядом. Но сейчас нельзя было терять голову.

— Если ты ждешь извинений, то можешь состариться здесь! — надменно проговорила она.

Даниэль вынул из кармана пачку «кэмел» и бросил ей. Этот новый знак внимания удивил Марианну.

— Думал, тебе это доставит удовольствие…

— Два часа назад ты меня лупил почем зря, а теперь хочешь доставить мне удовольствие? — бросила она с презрительной улыбкой. — Ты, вообще, нормальный?

— Гнев поутих, — признался он.

— Ты меня удивляешь! Если учесть, как ты меня отделал!

— Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить…

Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась.

— У меня зажигалки нет…

Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе — божественное ощущение.

— Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром…

Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев.

— Черт, — пробормотала она. — Ты меня совсем изуродовал!

— Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!

Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять.

— Я бы могла тебя убить, — прошептала она. — Не хотела, но могла бы…

— Знаю, — улыбнулся он. — В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.

Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.

— Ты бы предпочла сорок дней в карцере?

— Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.

Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.

— Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.

— Как, по-твоему, я об этом забуду! — вскричала она. — Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?

— Ты сожалеешь?

— Что это меняет, скажи?

— Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.

Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.

— Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.

— Это слишком трудно… — произнесла она, помотав головой.

— Зачем ты мучила ту бедняжку?

Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.

— Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…

— Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.

Она опять помотала головой.

— И все-таки придется.

— Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?

— Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.

— Я ничего не обещала!

— Ты промолчала в знак согласия, милая моя!

— Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.

— Слишком поздно. Обратной дороги нет.

— Почему бы вам не засунуть ее в другое место?

— Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…

— Еще того хлеще! Самоубийца! — взвилась Марианна. — И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!

— Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.

— Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!

Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:

— Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она…

— Детоубийца, — закончил он.

Марианна подскочила, будто ужаленная осой:

— Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!

— Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…

— Со мной она и трех часов не продержится! — заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.

— Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…

— Что именно она сделала?

Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас.

— Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих.

— Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище?

— А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика?

— Это вышло случайно!

— Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других?

Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом:

— Все-таки лучше старик, чем ребенок!

— Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна.

— Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат.

— Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться…

— Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! — упорствовала Марианна.

— С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой.

— Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! — вскричала она.

— Неужели? Опять свидание? С кем?

— Не твоя печаль!

— Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе.

— Сволочь! Отведи меня наверх!