Быстро собрав папки и прихватив свежую порцию карандашей и чистой бумаги, я выключил свет и покинул офис. Миновав коридор, я прошел сквозь галерею, перекинутую из основного корпуса в гараж, и оказался на парковочной площадке. Тут я увидел, что снизу по наклонному съезду поднимается человек. Он был всего в пятидесяти ярдах от меня. Еще через секунду я узнал в нем того самого парня, снимок которого показывал мне Босх.

Я оцепенел. Во мне мгновенно вспыхнул инстинкт самосохранения. Весь мир словно куда-то провалился. Существовал только этот миг. Взбудораженный мозг работал быстрее, чем любой суперкомпьютер. Уже через мгновение он выдал результат: передо мной преступник, и он вооружен.

Я повернулся и бросился бежать.

— Эй, стой! — раздался голос за спиной.

Я не останавливался. Пролетев обратно через «мостик», я подскочил к стеклянной двери главного корпуса. В голове у меня стучала одна мысль — скорее, скорее вернуться в кабинет и взять пистолет Циско. Надо стрелять: либо ты, либо тебя.

Но в корпусе уже не было ни души, а дверь автоматически закрылась, как только я вышел в гараж. Я судорожно сунул руку в карман и рванул ключи наружу, рассыпая по полу бумажки, чеки и мелкие монеты.

Воткнув ключ в замок, я услышал за спиной топот. Пистолет! Мне нужен пистолет!

Я дернул на себя дверную ручку и бросился бежать по коридору. Обернувшись, увидел, что незнакомец успел подскочить и придержать дверь раньше, чем она закрылась. Он преследовал меня.

С ключом в руке я ринулся к офису, протягивая ключ к замочной скважине. Я буквально кожей чувствовал, как приближается убийца. Замок щелкнул; я ввалился внутрь, хлопнул дверью и защелкнул ее на замок. Включил свет и кинулся через приемную в кабинет.

Циско оставил пистолет в ящике. Я рывком выдвинул его, схватил кобуру и метнулся назад в приемную. За матовым стеклом уже маячил силуэт убийцы. Он пытался открыть дверь. Я вскинул пистолет и прицелился в мутную фигуру.

Мгновение я колебался, затем поднял пистолет и выстрелил два раза в потолок. От грохота в маленькой комнатке заложило уши.

— Ну, давай! — заорал я. — Иди сюда!

Силуэт за дверью исчез. Я услышал в коридоре удалявшиеся шаги, потом щелчок открывшейся и закрывшей двери возле «мостика». Наконец все стихло, но я стоял и вслушивался в каждый звук. Ничего.

Не спуская глаз с прозрачной двери, я отступил к стойке приемной и нащупал телефон. Рука сама набрала «девять один один». Мне ответили сразу, но это был только автоответчик, сообщивший, что мой звонок очень важен и мне придется подождать, когда освободится один из диспетчеров.

Только теперь я заметил, что дрожу: не от страха, а от избытка адреналина. Положив пистолет на стол, я проверил карманы и обнаружил, что мобильник на месте. Продолжая держать в одной руке офисный телефон, другой я откинул крышку сотового и набрал номер Гарри Босха. Он ответил после третьего гудка.

— Босх! Тот парень, которого вы мне показали, здесь!

— Холлер? Вы о чем? Какой парень?

— Со снимка, который вы принесли сегодня утром! С пистолетом!

— Ладно, успокойтесь. Где он сейчас? И где вы сами?

От волнения я едва мог говорить — у меня сдавило горло. Это меня немного пристыдило, и я постарался взять в себя в руки.

— В офисе. У Винсента. Уходил с работы и тут увидел его в гараже. Побежал назад, а он за мной. Парень пытался прорваться в офис. Сейчас он вроде ушел, но я не уверен. Я выстрелил пару раз, а потом…

— У вас есть оружие?

— Ну да.

— Думаю, вам лучше убрать его, пока никто не пострадал.

— Если тот парень еще здесь, он точно пострадает. Кто он такой, черт побери?

— Пока не могу сказать. Я сейчас в центре города, возвращаюсь домой. Еду на машине. Сидите тихо, и через пять минут я буду у вас. Не выходите из офиса и не открывайте дверь.

— Хорошо, я не сдвинусь с места.

— И не стреляйте в меня, когда я появлюсь.

— Ладно.

Я повесил трубку городского телефона. Раз ко мне едет Босх, звонить в «девять один один» не имеет смысла. Схватил пистолет.

— Холлер?

— Да.

— Чего он хотел?

— А?

— Тот парень. Зачем он приходил?

— Потрясающий вопрос!

— Бросьте свои фокусы. Отвечайте.

— Я и отвечаю! Откуда мне знать? А теперь хватит болтать и быстрее сюда!

Выпалив последнюю фразу, я непроизвольно сжал кулак и случайно спустил курок. Грохнул выстрел, и пуля ушла в пол. От неожиданности я подскочил на месте, будто выстрелили в меня.

— Эй, Холлер! — крикнул Босх. — Что там происходит?

Я с трудом перевел дух, пытаясь совладать с собой.

— Холлер? Что случилось?

— Приезжайте и сами все увидите.

— Вы в него стреляли? Вы его уложили?

Не ответив, я повесил трубку.

32

Босх появился через шесть минут, но они показались мне вечностью. За стеклянной дверью возникло темное пятно и раздался стук.

— Холлер, это Босх.

Я опустил пистолет и открыл дверь. Детектив быстро шагнул внутрь; он тоже был вооружен.

— Что случилось после звонка?

— Ничего. Похоже, я его здорово напугал.

Босх спрятал пистолет в кобуру и смерил меня взглядом. Было ясно, что моя напускная храбрость его не обманывает.

— А последний выстрел? Что он означал?

— Чистая случайность.

Кивком я указал на дырку в полу.

— Послушайте, отдайте мне эту штуку, пока сами себя не пристрелили.

Я послушно протянул ему пистолет, и Босх засунул его за пояс.

— Кстати, у вас нет прав на ношение оружия. Я проверил.

— Это пистолет моего детектива. Он оставил его на ночь.

Босх внимательно осмотрел потолок и увидел два проделанных мной отверстия. Он покосился на меня и покачал головой.

Подойдя к окну, Босх выглянул сквозь жалюзи на улицу. В этот час Бродвей пустовал. Хотя многие из соседних зданий переделали в жилые дома, Бродвею было еще далеко до той бурной ночной жизни, которая царила здесь восемьдесят лет назад.

— Присядем, — предложил Босх. Он отвернулся от окна и взглянул на меня. — Лучше у вас в кабинете.

— Зачем?

— Надо обсудить ситуацию.

Я перешел в кабинет и сел за стол. Босх занял кресло напротив.

— Начнем с ваших вещей. Я нашел их в галерее.

Детектив достал из куртки мой бумажник и выпавшие на пол чеки. Он положил их на стол вместе с горстью мелочи.

— Прекрасно, что дальше? — спросил я, рассовав предметы по карманам.

— Дальше поговорим. Кстати, вы будете обращаться в полицию?

— Зачем? Вы и так все знаете. Ваше ведь дело. Вы уже выяснили, кто он?

— Мы над этим работаем.

— Плохо работаете, Босх! Он приходил за мной! Почему вы до сих пор его не опознали?

Детектив покачал головой.

— Потому что мы считаем, что это заезжий гастролер. Из другого города. Может, из другой страны.

— Превосходно! А зачем он вернулся?

— Наверное, за вами. Или за тем, что вам известно.

— Мне? Но я ничего не знаю.

— Вы работаете тут уже три дня. Вероятно, выяснили что-нибудь такое, что представляет для него опасность.

— Говорю вам, я ничего не знаю.

— Тогда зачем он вернулся? Он что-то забыл или оставил здесь в первый раз?

Я пожал плечами. На самом деле я искренне хотел ему помочь. Сколько можно чувствовать себя на мушке, в прямом и переносном смысле? Если бы у меня было, что ему сообщить, я бы поделился информацией.

Но я лишь тяжело вздохнул.

— Не представляю…

— Хватит, Холлер! — оборвал меня Босх. — Речь идет о вашей жизни! Неужели вы не понимаете? Говорите, что вы раскопали?

— Ничего!

— Кого подкупил Винсент?

— Не знаю, а если бы и знал, вам бы не сказал.

— Почему к нему прицепилось ФБР?

— Понятия не имею!

— Чертов лицемер, — усмехнулся Босх. — Вы прячетесь под защитой закона, но снаружи вас ждет убийца. И все ваши правила и этические нормы не остановят пулю. Холлер! Скажите, что вы знаете?

— У меня нет никаких тайн, и не надо тыкать в меня пальцем. Искать убийцу — ваша работа. И если бы вы делали ее получше, очевидно, некоторые люди чувствовали бы себя…

— Простите?

Из-за спины Босха донесся мужской голос. В следующий момент детектив вскочил с кресла, развернулся и вскинул пистолет.

В дверях, вытаращив глаза, стоял человеке мусорным ведром.

Босх сразу опустил оружие, а уборщик побледнел.

— Простите, — буркнул детектив.

— Я зайду позже, — пролепетал работник с сильным восточноевропейским акцентом. Он шагнул назад и исчез в коридоре.

— Вот черт! — выругался Босх, раздосадованный тем, что направил пистолет на безоружного.

— Боюсь, мы уже никогда не очистим наши мусорные корзины, — заметил я.

Босх приблизился к двери, чтобы закрыть ее на защелку. Возвращаясь к столу, он бросил на меня раздраженный взгляд.

Пододвинув кресло, он уселся в него, глубоко вздохнул и произнес спокойным тоном:

— Рад, что вы сохранили чувство юмора, адвокат. Но мне надоели ваши шутки.

— Хорошо, обойдемся без шуток.

Детектив выдержал долгую паузу, словно ему не хотелось говорить то, что он собирался произнести.

— Ладно, допустим, вы правы. Мое дело ловить убийцу. Но преступник был здесь. Прямо у вас под носом! А значит, он появился с какой-то целью. Он пришел либо убить вас — что довольно сомнительно, поскольку вы с ним не знакомы, — либо что-то забрать у вас. Вопрос в том что. Есть ли в вашем офисе или бумагах нечто такое, что поможет вычислить преступника?

— Могу сказать одно: моя помощница безвылазно сидит тут со вторника. Здесь часто бывает мой детектив, да и секретарша Винсента уволилась только вчера. Но никто из нас — слышите, детектив? — никто не видел и не находил ничего подозрительного. Вы считаете, будто Винсент дал кому-то взятку, но я не обнаружил ничего похожего ни в составе дел, ни в рассказах клиентов. В последние три часа я заново просмотрел документы по Эллиоту, но не встретил там ни намека, ни тени намека на то, что Винсент кому-то заплатил или кого-либо подкупил. Честно говоря, я думаю, что для этого у него просто не было необходимости. Винсент нашел «волшебную пулю» и мог легко выиграть процесс. Поэтому когда я говорю «ничего», это значит «ничего». Я с вами не играю. Ничего не утаиваю. Мне просто нечего вам сообщить.

— А как насчет ФБР?

— То же самое. Ничего.

Босх промолчал. Его лицо выражало сильное разочарование. Я продолжил:

— Если тот парень с усами — убийца, конечно, у него были какие-то причины, чтобы сюда прийти. Но мне они неизвестны. Озабочен ли я этим? Нет. Перепуган до смерти. Трясусь от страха, потому что убийца считает, будто у меня на него что-то есть. А на самом деле я даже понятия не имею, что это такое, и, по-моему, хуже данной ситуации трудно что-либо представить.

Босх резко встал, вытащил из-за пояса пистолет и положил на стол.

— Советую держать его заряженным. И еще — на вашем месте я бы не выходил из дому по ночам.

Он развернулся и направился к двери.

— Это все? — крикнул я вдогонку.

Детектив остановился и шагнул назад к столу.

— Что я еще могу для вас сделать?

— Вам от меня нужна лишь информация. Причем та, которую я не имею права разглашать. Но взамен вы не даете мне ничего, и, вероятно, именно поэтому я нахожусь сейчас в опасности.

Босх взглянул на меня так, словно хотел перепрыгнуть через стол и наброситься с кулаками. Но он взял себя в руки. Только жилка у его виска бешено пульсировала. Это была его характерная черта — и опять-таки мне почудилось в ней что-то знакомое.

— Вот черт, — пробормотал он наконец. — Что конкретно вы желаете от меня услышать, адвокат? Спрашивайте, я отвечу на любой вопрос.

— Я хочу узнать о взятке. На что пошли деньги?

Босх покачал головой и усмехнулся.

— Я обещал ответить на любой вопрос, но на этот у меня просто нет ответа. Как вы думаете, если бы я знал, кто взял деньги и на что они пошли, торчал бы я тут перед вами? Нет. Я бы допрашивал преступника.

— Значит, вы полагаете, что одно связано с другим? Подкуп — если был подкуп — и убийство?

— Не исключаю.

— Но подкуп — если он был — произошел пять месяцев назад. Зачем убивать Джерри сейчас? И почему именно теперь ему стали звонить из ФБР?

— Хорошие вопросы. Сообщите мне, когда найдете на них ответы. А пока — я могу вам еще чем-нибудь помочь, адвокат? Мне пора домой.

— Можете.

Он выжидающе смотрел на меня.

— Мне тоже пора домой.

— Вы хотите, чтобы я проводил вас до гаража? Ладно, пойдемте.

Я закрыл офис, и мы двинулись по коридору к галерее. По дороге Босх молчал, и это действовало мне на нервы. Наконец я не выдержал:

— Я собирался поужинать стейком. Не желаете составить мне компанию? Думаю, хороший кусок мяса поможет нам решить мировые проблемы.

— В «Массо»?

— Я подумывал о «Дэн Тана».

Босх кивнул.

— Если найдете свободный столик.

— Не волнуйтесь. Я знаю там одного парня.

33

Босх двинулся за мной, но когда на бульваре Санта-Моника я притормозил у платной стоянки перед рестораном, он не сбавил скорость. Его машина проехала мимо и свернула направо.

В ресторан я вошел один, и Крэйг пристроил меня за одним из дальних столиков. В зале было полно народу, но главная волна уже схлынула. Я увидел актера Джеймса Вудса, который заканчивал ужин с кинопродюсером Мэйсом Ньюфилдом. Я знал их как местных завсегдатаев и обменялся с Мэйсом кивком. Однажды он пытался экранизировать один из моих процессов, но ничего не получилось. За другим столиком расположился Корбин Бернсен — на мой взгляд, лучший исполнитель роли адвоката в телесериалах. А неподалеку сидел сам хозяин заведения, Дэн Тана, и ужинал со своей женой. Я отвел взгляд от посетителей. Хватит рассматривать публику. Надо собраться с мыслями перед разговором с Босхом. Пока мы ехали, я напряженно думал о том, что случилось в офисе, и собирался основательно насесть на детектива. А это примерно то же самое, что допрашивать враждебно настроенного свидетеля.

Минут через десять в дверях появился Босх, и Крэйг провел его ко мне.

— Заблудились? — произнес я, когда он сел за столик.

— Нет, искал, где припарковаться.

— Что, не хватает денег на платную стоянку?

— Нет, просто не имею права ставить там автомобиль.

Я кивнул. Наверное, он держал в багажнике служебное оружие.

Прежде чем начать игру с Босхом, я решил сделать заказ. Спросил, не хочет ли он посмотреть меню, но детектив ответил, что уже сделал выбор. Когда подошел официант, мы оба попросили принести стейк «Элен» со спагетти и красным соусом. Из напитков Босх выбрал пиво, а я предпочел минеральную воду.

— Чем сегодня занимался ваш напарник? — спросил я.

— Он расследует другие аспекты преступления.

— Приятно слышать, что есть еще какие-то аспекты.

Босх смерил меня жестким взглядом.

— Это ирония?

— Просто замечание. Мне почему-то кажется, что следствие топчется на месте.

— Видимо, потому, что ваш источник мало что знает.

— Мой источник? У меня нет источников.

— Больше нет. Я вычислил, кто сливает информацию. Надеюсь, вы ему щедро заплатили, потому что теперь у него будут крупные проблемы с отделом внутренних расследований.

— Вы мне не поверите, но я понятия не имею, о ком вы говорите. Всю информацию я получаю от своего детектива. Не мое дело, где он ее достает.

Босх кивнул.

— Так гораздо удобнее, верно? Сидишь себе в сторонке и ждешь. А то, что капитан полиции потерял работу и пенсию, не ваше дело.

Я не предполагал, что источник Циско занимал такой высокий пост.

Официант принес напитки и корзинку с хлебом. Я отхлебнул минералки и обдумал свою следующую фразу. Отставив бокал, взглянул на Босха. Тот настороженно поднял брови.

— Как вы узнали, во сколько я уйду с работы?

Босх сделал удивленное лицо.

— В каком смысле?

— Похоже, следили за светом в окне. Сидели на Бродвее и, как только я выключил свет, послали в гараж своего парня.

— Не понимаю, о чем вы.

— Прекрасно понимаете. Снимок того парня с пистолетом — фальшивка. Вы ее состряпали, чтобы вычислить «утечку» у себя в полиции. А потом стали вешать мне на уши лапшу.

Детектив покачал головой и огляделся по сторонам, словно интересуясь, не может ли кто-нибудь объяснить ему мои слова. Но играл он плохо.

— Вы смастерили подделку и показали ее мне, зная, что с ее помощью выйдете на мой источник. Тот, кто спросит вас о фото, и есть информатор.

— Я не намерен обсуждать с вами детали следствия.

— А затем решили меня напугать. Чтобы выяснить, не скрываю ли я какую-либо информацию, и выбить ее из меня.

— Говорю вам, я не собираюсь…

— Не надо ничего говорить. Я уверен, что это сделали вы. Где вы просчитались? Прежде всего вы не вернулись в офис с фотографией, как обещали. Будь этот снимок настоящим, вы бы обязательно показали его секретарше Винсента, поскольку она знала его клиентов гораздо лучше меня. Вторая ошибка — пистолет, торчавший за ремнем у вашего головореза. Винсента застрелили из оружия двадцать пятого калибра, но оно слишком маленькое, чтобы носить его за поясом. Я об этом не подумал, когда вы показывали мне фото, а вскоре вспомнил.

Босх смотрел в сторону барной стойки. По телевизору передавали спортивные новости. Я перегнулся через стол.

— Кто тот парень на снимке? Ваш напарник с наклеенными усами? Или какой-нибудь приятель-клоун? Вам что, нечем больше заняться, как играть со мной в кошки-мышки?

Детектив спокойно откинулся на стуле, продолжая оглядывать помещение и не обращая на меня внимания. Он что-то обдумывал, и я решил его не торопить. Через минуту он повернулся ко мне:

— Ладно, вы меня раскусили. Я вас надул. Вы довольно смышленый адвокат, Холлер. Такой же, как ваш старик. Не понимаю только, почему защищаете всякие отбросы. Могли бы набирать клиентов из приличных докторов или табачных магнатов.

Я усмехнулся.

— Забавный маневр. Я поймал вас за руку на жульничестве, а вы хотите обвинить в жульничестве меня?

Босх рассмеялся и отвернулся, немного покраснев. Знакомый жест и упоминание об отце помогло мне его вспомнить. Однажды вечером отец так же неловко рассмеялся и отвернулся в сторону, когда мы сидели за обеденным столом. Моя мать в чем-то обвиняла его, но я был маленький и не понимал, что происходит.

Босх положил руки на стол и наклонился ко мне.

— Вы, наверное, слышали про первые двое суток?

— Про что?

— Про сорок восемь часов. Шансы раскрыть убийство каждый день уменьшаются наполовину, если вы не нашли преступника в первые сорок восемь часов. — Он взглянул на часы. — Прошло уже семьдесят два часа, а у меня ничего нет — ни подозреваемых, ни серьезных зацепок. Я надеялся, что хоть сегодня вечером выбью из вас что-нибудь полезное. То, что сориентирует меня в нужном направлении.

Я сидел и смотрел на него, на мгновение потеряв дар речи.

— Вы хотите сказать, что я знаю, кто убил Джерри, и молчу?

— Я не должен исключать подобной возможности.

— Пошли вы к черту, Босх!

Официант принес стейки и спагетти. Пока он расставлял тарелки, детектив смотрел на меня с иронической улыбкой. Официант поинтересовался, нужно ли нам что-нибудь еще, но я махнул рукой.

— Как вам не стыдно! — воскликнул я. — Сидите тут и с улыбочкой обвиняете меня в том, что я покрываю убийцу. Преступника, который прикончил моего товарища.

Босх пододвинул свой стейк и начал управляться с ним вилкой и ножом. Я заметил, что он левша. Отправив кусочек мяса в рот, он уставился на меня, пережевывая пищу. Его кулаки сжимали вилку и нож, и он держал их по обе стороны от тарелки, словно защищая еду от нападения. Так же вели себя многие мои клиенты, сидевшие в тюрьме.

— Не кипятитесь, адвокат, — произнес он. — Поймите, я не привык играть в одной команде с адвокатами. В суде они обычно стараются сделать из меня тупицу, взяточника, садиста — все, что угодно. Сегодня я попытался обвести вас вокруг пальца, надеясь, что это поможет мне раскрыть убийство. Теперь приношу свои извинения. Если желаете, могу попросить завернуть мне стейк и удалиться.

Я покачал головой. Босх как-то ухитрялся пробуждать во мне вину за его собственные прегрешения.

— По-моему, вы кипятитесь, а не я. Я просто хотел сказать, что с самого начала вел с вами честную игру. Мне даже пришлось пренебречь кое-какими профессиональными нормами. Если я мог что-то сообщить, то говорил. Я не заслужил этой клоунады вечером. Скажите спасибо, что я не всадил пулю вашему парню, когда тот маячил перед дверью. Он был отличной мишенью.

— Я был уверен, что у вас нет оружия. Мы все проверили.

Босх взялся за еду, опустив голову и кромсая стейк. После нескольких кусков он перешел к блюду со спагетти, но не стал накручивать их на вилку, а подцепил на зубцы небольшую порцию и отправил в рот. Тщательно прожевав, он опять заговорил:

— Ладно, а теперь, когда мы все выяснили, вы согласитесь мне помочь?

Я с трудом удержался от смеха.

— Шутите? Вы что, не слышали моих слов?

— Слышал. Но я не шучу. Что бы мы ни делали, на руках у меня по-прежнему остается мертвый адвокат — кстати, ваш коллега, — а вы по-прежнему не желаете мне помочь.

Я промолчал и начал резать стейк. Я ждал, пока Босх наестся, теперь пусть ждет и он.

Многие считали, что здесь готовят лучшие стейки в городе. В том числе и я. Еда не разочаровала меня и на сей раз. Не спеша я взял первый кусок, с удовольствием просмаковал и отложил вилку.

— Помочь чем?

— Выманить убийцу.

— Прекрасно. Это опасно?

— Зависит от многих причин. Впрочем, не хочу вам лгать. Опасно. Я хочу, чтобы вы слегка взбаламутили воду, дали понять, будто у вас есть кое-какая информация и вы можете представлять угрозу. А там посмотрим, что получится.

— Но вы будете рядом? Прикроете меня?

— Естественно.

— А как взбаламутить воду?

— Например, через газету. Вас наверняка донимают репортеры. Мы выберем одного, дадим эксклюзивное интервью и вставим что-нибудь такое, что заставит убийцу призадуматься.

Я вспомнил замечание Лорны насчет того, как опасно ссориться с прессой.

— Есть один парень в «Таймс», — сказал я. — Чтобы отвязаться от него, я заключил с ним нечто вроде сделки. Пообещал, что если захочу общаться с прессой, то сделаю это через него.

— Как раз то, что нужно. Используем его.

Я молчал.

— Так вы согласны?

Взяв вилку и нож, я стал неторопливо резать стейк. На тарелку потекла кровь. Мне вдруг вспомнилось, как дочь задала мне вопрос, который часто задавала ее мать и на который я никогда не мог ответить: «Почему ты всегда работаешь на плохих парней?» Разумеется, можно было многое возразить, но я никак не мог забыть ее слова и ту боль, какую они мне причинили.

Я отложил нож и вилку в сторону. У меня вдруг пропал аппетит.

— Да, — ответил я. — Согласен.

Часть третья

Говорить правду

34

Все лгут.

Копы лгут. Адвокаты лгут. Клиенты лгут. Даже присяжные лгут.

Некоторые считают, что судебные разбирательства выигрываются или проигрываются еще на стадии отбора присяжных. Я не захожу так далеко, но в делах, связанных с убийством, трудно найти более важный момент, чем выбор двенадцати граждан, которые будут решать судьбу вашего клиента. Это самая сложная и непредсказуемая часть процесса, где многое зависит от игры случая или удачи и от того, сможете ли вы вовремя задать правильный вопрос правильному человеку.

Но каждый суд начинается именно с этого.

Отбор присяжных в деле «Штат Калифорния против Эллиота» начался в четверг, в десять утра, в зале судьи Джеймса Стэнтона. Здесь собралась целая толпа, состоявшая наполовину из «кандидатов» (восьмидесяти потенциальных присяжных, случайно выбранных из общего списка), наполовину — из журналистов, работников суда, заинтересованных лиц или просто зевак, просочившихся на заседание.

За столиком защиты сидели я и Эллиот — клиент пожелал не создавать большую команду. Передо мной лежали пустая папка, блокнот и три цветных маркера: красный, синий и черный. Еще в офисе я расчертил папку с помощью карандаша и линейки, разбив на двенадцать клеток. Каждая клетка была размером со стикер и соответствовала одному из будущих присяжных. Я знал, что некоторые адвокаты пользуются специальными программами для отсеивания кандидатов. В процессе отбора компьютер анализирует для них поступающую информацию, пропускает через социально-политический фильтр и мгновенно выдает рекомендацию — брать или отвергнуть претендента. Но я предпочитал действовать по старинке, как меня учили на государственной защите. Данный способ всегда срабатывал, и я не собирался менять его. Чтобы выбрать нужного присяжного, мне ни к чему компьютеры. Я полагаюсь на собственное чутье. Компьютер не может слышать, как и каким тоном отвечает кандидат. Он не способен заглянуть ему в глаза.

А работает все это так: судья берет составленный компьютером список претендентов, вызывает первую дюжину и приглашает занять места на скамье присяжных. С этого момента каждый из них является присяжным заседателем. Но остаться таковым он может только после того, как пройдет «вуар дир» — серию вопросов, касающихся его занятий, биографии, общественных взглядов и понимания юридической системы. Процедура длится очень долго. Первые вопросы задает судья, а потом за дело берутся обвинение и защита.

Присяжные могут получить отвод по двум причинам. Прежде всего отклоняются кандидатуры тех, кто своими ответами, поведением или обстоятельствами жизни демонстрирует неспособность быть честным и достойным судьей и беспристрастно относиться к рассматриваемому делу. В этом случае на отсеивание претендентов нет никаких квот и ограничений. Часто судья сам отвергает ту или иную кандидатуру раньше, чем прокурор или адвокат успевают сделать возражение. Я всегда считал, что самый быстрый способ вылететь из состава присяжных — заявить, что все копы лгут или копы всегда правы. И то и другое будет считаться пристрастным отношением и достаточным поводом для отвода претендента.

Вторая причина — отвод без объяснения причин. Каждая из сторон ограничена в своих возможностях соответственно статусу и виду дела. Поскольку в данном случае речь шла об убийстве, обвинение и защита имели право на двадцать немотивированных отводов. Как именно пользоваться данным правом, зависело от умения и опыта участников процесса. Хороший юрист мог тактично изменять состав присяжных в пользу обвинения или защиты. Немотивированные отводы позволяли ему отвергать ту или иную кандидатуру, полагаясь исключительно на собственное чутье. Другое дело, если кто-то из юристов проявлял открытую предвзятость. Например, когда прокурор упорно отвергал всех чернокожих претендентов, а адвокат делал то же самое с белыми, это быстро создавало им проблемы не только с противной стороной, но и с судьей.

Правила «вуар дир» составлены так, чтобы исключить всякую пристрастность и недобросовестность со стороны присяжных. Самое название процедуры по-французски означает «говорить правду». Но, разумеется, правда у каждого своя. При любом судебном разбирательстве я желаю иметь пристрастное жюри, чтобы оно было настроено против полиции и прокуратуры. Хочу, чтобы оно было на моей стороне. Меньше всего мне хочется иметь непредубежденного присяжного. Гораздо лучше присяжный, который уже держит мою сторону или кого можно легко туда переманить. Мне нужны лемминги, послушные овечки. Люди, которые станут покорно следовать за мной и усердно работать на защиту.

Естественно, человек, сидевший в четырех футах от меня, придерживался противоположной точки зрения. Прокурору важно собственное стадо, и он намерен использовать отводы для формирования состава присяжных по собственному вкусу — в ущерб мне.

В четверть одиннадцатого энергичный судья Стэнтон получил распечатку со списком двенадцати присяжных, случайно выбранных компьютером, и попросил их занять свои места, огласив кодовые номера, присвоенные им комиссией по отбору кандидатов. Мы получили шесть мужчин и шесть женщин: трех почтовых работников, двух инженеров, домохозяйку из Помоны, безработного сценариста, двух школьных учителей и трех пенсионеров.

Мы знали, где они живут и чем занимаются. Но мы не знали их фамилий. Это были анонимные присяжные. На предварительных стадиях процесса судья решительно защищал кандидатов от внимания публики и прессы. Он распорядился поставить камеры «Судебного канала» за скамьей присяжных, чтобы зрители не могли видеть их лиц. Настоял на том, чтобы даже юристы не знали фамилии претендентов и во время «вуар дир» обращались к ним по номерам сидений.

В начале заседания судья расспросил каждого кандидата, чем он зарабатывает на жизнь и в каком районе Лос-Анджелеса проживает. Дальше следовали традиционные вопросы: не становился ли кто-нибудь из них жертвой преступления, нет ли у них родственников в суде, не связаны ли они с полицией и прокуратурой. Судья выяснял, что присяжные знают о законах и судебной практике, и спрашивал, не приходилось ли им прежде быть присяжными. Наконец Стэнтон отвел три кандидатуры: сотрудника почты, потому что его брат работал в полиции; пенсионера, у которого в уличной разборке убили сына; сценариста — пусть тот и не работал на «Арчуэй пикчерс», но вечная вражда между продюсерами и сценаристами внушала мысль, что он заведомо настроен против Эллиота.

Еще одного кандидата, инженера, судья исключил по его собственной просьбе. Это был частный консультант, две недели в суде полностью лишали его дохода, не считая пяти баксов в день, выдававшихся присяжным заседателям.

Всю четверку быстро заменили следующими претендентами из списка. Процедура шла своим чередом. К полудню я использовал два немотивированных отвода, убрал оставшихся почтовиков и уже собирался избавиться от второго инженера, но потом решил прерваться на обед и как следует обдумать свой следующий ход. Между тем Голанц сохранил весь свой боевой запас. Очевидно, хотел дать мне возможность отстреляться первым, а затем придать коллегии присяжных окончательную форму.

Эллиот чувствовал себя в роли босса. Всю работу в суде делал я, но он считал себя вправе оспаривать каждый мой шаг. Мне приходилось тратить уйму времени и объяснять, почему я хочу отклонить того или иного кандидата, а Эллиот каждый раз возражал и приводил свои доводы. Правда, в конце концов он начальственным кивком неизменно давал согласие, и присяжный исключался из коллегии. Процедура меня раздражала, но я с ней мирился, пока Эллиот позволял мне делать то, что я считал нужным.

Вскоре после полудня судья объявил перерыв. Это был день отбора присяжных и первый день моего первого процесса за прошедший год. Лорна Тейлор специально приехала в суд, чтобы поприсутствовать и выразить поддержку. Мы решили вместе пообедать, после чего она собиралась отправиться в офис и приняться за работу.

Когда мы вышли в коридор, я поинтересовался у Эллиота, не хочет ли он присоединиться, но тот ответил, что должен быстро слетать на студию и выяснить, как там дела. Я попросил его не задерживаться. Судья и так расщедрился, дав нам на обед целых полтора часа, поэтому опаздывать невежливо.

Мы с Лорной задержались, пропуская толпу кандидатов к лифтам. Мне не хотелось ехать вместе с ними. В подобной ситуации кто-нибудь обязательно откроет рот и ляпнет что-то нарушающее правила, и мне придется обо всем докладывать судье.

Дверь очередного лифта открылась, и из кабинки вышел репортер Джек Макэвой. Протолкавшись сквозь группу кандидатов, он окинул взглядом коридор и заметил меня.

— Чудесно, — произнес я. — У нас проблемы.

Макэвой зашагал прямо ко мне.

— Что вам нужно? — спросил я.

— Объяснить.

— Объяснить что? Почему вы солгали?

— Нет, подождите, я ведь сказал «до воскресенья». Только это я вам обещал.

— Да, но уже четверг и в журнале ничего, а когда я попытался позвонить и поговорить об этом, вы мне не ответили. Ко мне обращаются много репортеров, Макэвой. Я вполне могу обойтись без «Таймс».

— Понимаю. Дело в том, что они решили придержать публикацию до начала суда.

— Суд начался два часа назад.

— Ну, они имели в виду реальный суд. С показаниями свидетелей и все такое. Чтобы включить свежий материал в воскресный выпуск. На первую полосу.

— Первая полоса в воскресенье? Вы мне гарантируете?

— В крайнем случае в понедельник.

— Так, уже понедельник.

— Да поймите вы, это новости. Все может измениться. Например, мы планируем статью на воскресенье, а потом происходит нечто экстраординарное и материал переносят на следующий день. Нельзя все предусмотреть.

— Ладно. Я поверю этому не раньше, чем увижу собственными глазами.

Площадка перед лифтами расчистилась. Можно было спуститься вниз, не рискуя столкнуться с кем-нибудь из кандидатов. Я взял Лорну под руку и повел к лифту. По пути мы оба обогнули репортера.

— Так как, договорились? — спросил Макэвой. — Вы не будете…

— Не буду что?

— Говорить с другими? Давать эксклюзив?

— Посмотрим.

Спустившись вниз и выйдя на улицу, мы с Лорной прошли квартал до городской ратуши, где я оставил Патрика. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из будущих кандидатов видел, как я сажусь на заднее сиденье «линкольна». Это могло им не понравиться. Инструктируя Эллиота перед судом, я настаивал, что он должен отказаться от служебного лимузина с шофером и сам водить машину. Мало ли кто может увидеть тебя у здания суда и какой это произведет эффект.

Я попросил Патрика отвезти нас к Французскому саду на Седьмой улице. С дороги я позвонил по сотовому Гарри Босху, и тот сразу мне ответил.

— Я только что говорил с репортером, — сообщил я.

— И?..

— Материал пойдет в воскресенье или в понедельник. На первой полосе. Так что будьте готовы.

— Наконец-то.

— Да. Вы готовы?

— Не волнуйтесь. Конечно.