Майкл Коннелли

Свинцовый вердикт

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Глава первая

1992

Врут все.

Врут копы. Врут адвокаты. Врут свидетели. Врут жертвы преступления.

Судебный процесс — состязание врунов. И каждый, кто находится в зале суда, это знает. Знает судья. Знают даже присяжные. Они приходят в суд, зная, что им будут врать. И рассаживаются по своим местам, уже готовые выслушивать вранье.

Если ты сидишь за столом защиты, главное для тебя — сохранять терпение. Ждать. Не любой лжи, но той, за которую ты сможешь ухватиться, чтобы выковать из нее, как из раскаленного железа, острый клинок. Который ты затем используешь, чтобы распотрошить дело и вывалить его кишки на пол.

Вот это и есть моя работа — ковать клинки. И пользоваться ими без всякой жалости и зазрения совести. Быть правдивым там, где врут все.



Я провел три дня в 109-м зале здания криминального суда и лишь на четвертый день услышал ложь, которая стала клинком, позволившим мне развалить дело. Два убийства, в которых обвиняли моего клиента, должны были привести его прямиком в комнату с серыми стальными стенами, где людям вводят в вену смертельный коктейль.

Барнетта Вудсона, 27-летнего торговца наркотиками, обвиняли в ограблении и убийстве двоих студентов вествудского колледжа. Студенты хотели купить у него кокаин. А он решил забрать их деньги и застрелил обоих из обреза. Так, во всяком случае, утверждало обвинение. Обвиняемый был черным, убитые — белыми, и это не улучшало положения Вудсона еще и потому, что дело его слушалось спустя всего четыре месяца после того, как город потрясли расовые беспорядки. А еще больше отягощало его положение то обстоятельство, что он, привязав к трупам груз, утопил их в Голливудском водохранилище, где они и пролежали, прежде чем всплыть, четыре дня. От мысли о том, что трупы разлагались в главном городском источнике питьевой воды, горожан просто-напросто выворачивало наизнанку. И когда удалось установить, что Вудсон разговаривал по телефону с убитыми, и арестовать его, окружная прокуратура объявила, что будет требовать смертного приговора.

Однако дело против Вудсона строилось преимущественно на косвенных уликах: на записях телефонной компании и на показаниях свидетелей, которые сами были преступниками. А истинной звездой был главный свидетель обвинения, Рональд Торранс. Это он показал, что Вудсон признался ему в совершении убийств.

Торранс сидел с Вудсоном на одном этаже Центральной мужской тюрьмы, в особо охраняемом блоке, двери шестнадцати одиночных камер которого открывались в «дневной зал». С шести утра до шести вечера заключенные имели возможность пользоваться «дневным залом», где они ели и играли в карты под бдительным присмотром охранников, несших дежурство в застекленной будке под потолком зала. По уверениям Торранса, именно здесь мой клиент и признался ему в убийстве двоих вествудских юношей.

На четвертый день процесса Торранс в ходе допроса, который проводил обвинитель Джерри Винсент, показал, что Вудсон не только признался ему в убийстве, но и описал его в таких подробностях, знать которые мог только убийца.

Допрашивая Торранса, Винсент держал его в строгой узде — задавал длинные вопросы, которые требовали коротких ответов. Допрос Винсент закончил в одиннадцать утра, после чего за Торранса принялся я, выйдя к кафедре и положив на нее большую, толстую папку.

— Мистер Торранс, мое имя Майкл Хэллер. Я работаю в Управлении государственной защиты и представляю здесь Барнетта Вудсона. Вы и мистер Вудсон давно знакомы?

Торранс улыбнулся, словно желая сказать: «Что за чушь?» Я основательно изучил его прошлое и знал, с кем имею дело. Ему было тридцать два года, треть жизни он провел в тюрьмах. Как рецидивисту, отсидевшему уже три срока, по законам штата ему грозила за его «достижения» пожизненная «премия» — если, конечно, он будет признан виновным в вооруженном ограблении женщины, заведовавшей автоматической прачечной. Преступление было совершено во время сотрясавших город расовых беспорядков, которые начались после того, как суд признал невиновными четверых полицейских, обвинявшихся в избиении Родни Кинга. Короче говоря, у Торранса имелись причины для того, чтобы помочь прокуратуре в деле Барнетта Вудсона.

— Да нет, мы с ним всего пару месяцев знакомы, — сказал Торранс. — Сидели вместе в особом блоке. В окружной.

— Это вы о тюрьме говорите, правильно?

— Ну да. Мы с ним в тюрьме познакомились.

— Позвольте мне, мистер Торранс, произвести кое-какие расчеты. Барнетта Вудсона перевели в особо охраняемый блок тюрьмы пятого сентября этого года. Вы помните, как это было?

— Ну да, я помню, как он там появился, да.

— А почему оказались в этом блоке вы?

— Меня обвиняют в нападении и еще в грабеже.

— Преступления эти были совершены во время беспорядков, правильно?

— Ага. Тогда все на улицы вышли, ну и я тоже.

— И в виде отклика на несправедливость, допущенную по отношению к Родни Кингу, вы ограбили женщину шестидесяти двух лет, ударив ее по голове железной корзинкой для мусора так, что она потеряла сознание?

Торранс глянул на стол обвинения, потом перевел взгляд с Винсента на своего адвоката, сидевшего в первом ряду зала. Однако сейчас эти юристы помочь ему ничем не могли. Он должен был выкручиваться самостоятельно.

— Не делал я этого, — наконец сказал он.

— Вы неповинны в преступлении, в котором вас обвиняют?

— Ну да.

— А как насчет мародерства во время беспорядков?

— А тут я ссылаюсь на Пятую поправку, — ответил Торранс.

— Ну хорошо, мистер Торранс, вернемся к вам и мистеру Вудсону. Перед тем как познакомиться с ним в тюрьме, вы что-нибудь знали о подробностях этого двойного убийства?

— Нет, сэр. Газет я не читаю, а телевизор в блоке сломался аккурат, когда меня туда перевели.

— Согласно представленным обвинением материалам, второго октября вы связались с прокуратурой и сообщили о признании, предположительно сделанном вам мистером Вудсоном. Все это правда?

— Да, все правда.

— А вот мне, мистер Торранс, представляется, что не все. Вы хотите уверить наших присяжных, что человек, которому грозит смертный приговор, признался в совершенном им преступлении другому человеку, с которым он знаком меньше четырех недель?

Прежде чем ответить, Торранс пожал плечами:

— Так все и было.

— Принимая во внимание ваши прежние судимости, вам, если вас признают виновным, придется провести в тюрьме пятнадцать лет, правильно?

— Я не знаю. Этим мой адвокат занимается.

— Понятно. А что вы попросили в прокуратуре в обмен на ваши показания?

— Ничего. Я от них ничего не хотел.

— То есть вы дали показания потому, что считали это своим гражданским долгом? — Сарказм, звучавший в моем голосе, не услышать было нельзя.

— Ну да, — раздраженно ответил Торранс.

Я поднял перед собой толстую папку:

— Вы узнаете эту папку?

— Нет, я ее не помню.

— Не помните, что видели ее в камере мистера Вудсона?

— Я в его камере и не был никогда.

— Мой клиент хранил в своей камере документы, касавшиеся предъявленных ему обвинений. В них содержались некоторые подробности, прозвучавшие сегодня утром в ваших показаниях. Вам это не кажется странным?

— Нет. Я знаю только одно, он сидел со мной за столом и рассказал о том, что сделал. Я ж не виноват, что люди мне доверяют.

— Разумеется, нет, мистер Торранс. А теперь не могли бы вы точно повторить присяжным то, что он вам сказал?

— Ну, мы с ним сидели вдвоем, больше никого рядом не было, и он просто заговорил о том, как плохо у него на душе из-за того, что он сделал. Я спросил, а чего он сделал-то, а он рассказал, как убил ночью тех двух парней.

— Мистер Торранс, это лишь резюме вашего разговора. Повторите присяжным в точности те слова, которые сказал вам мистер Вудсон.

Торранс закивал, как будто только теперь и понял, о чем я его спрашиваю.

— Сначала он сказал: «Паршиво у меня на душе, друг». А я говорю: «Почему, брат?» А он говорит, что все время думает о тех двух парнях. Ну а я-то не знал, о чем он, и спросил: «О каких двух парнях?» — а он и говорит: «Двух ниггерах, которых я в водохранилище спустил». Я стал дальше спрашивать, ну, он и рассказал, как уложил их из обреза, завернул в проволочную сетку и все такое. А потом говорит: «Одну дурацкую ошибку я сделал», а я спрашиваю — какую? А он говорит: «Надо было мне взять нож, да вспороть им животы, тогда бы они не всплыли». Вот это он мне все и сказал.

Я осторожно продвинул клинок чуть глубже:

— Мистер Вудсон использовал именно это слово? Назвал жертв ниггерами?

— Ага, так и сказал.

Я помолчал, обдумывая формулировку моего следующего вопроса. Я понимал, что Винсент вылезет с возражением при любой возможности, и знал, что просить Торранса истолковать то, что он якобы слышал, не могу. Как не могу и использовать слово «почему», когда речь идет о намерениях или мотивах Вудсона.

— Мистер Торранс, в сообществе чернокожих слово «ниггер» имеет несколько разных значений, не так ли?

— Да.

— Мой подзащитный, как и вы, является афроамериканцем, правильно, сэр?

Торранс усмехнулся.

— Прямо с самого дня рождения, — сказал он.

— Когда мистер Вудсон использовал слово «ниггер», вас это не покоробило?

Торранс ненадолго задумался, потом ответил:

— Вообще-то нет.

— Почему же, мистер Торранс?

— Да, наверное, потому, что я его все время слышу вокруг.

— От других чернокожих?

— Правильно, и от белых тоже.

— Хорошо, мистер Торранс. А сами вы этим словом время от времени пользуетесь?

— Да, наверное.

— Когда вы используете это слово, к кому вы его относите?

Торранс пожал плечами:

— К другим чувакам.

— К другим чернокожим?

— Ну да, точно.

— А называть ниггерами белых вам когда-либо случалось?

— Нет.

— Хорошо, в таком случае, услышав, как Барнетт Вудсон назвал тех двоих ниггерами, к какому вы пришли выводу?

Винсент поерзал на своем стуле, надумав, судя по всему, выступить с возражением. Однако сообразил, по-видимому, что оно окажется бессмысленным.

— Я так понял, что они были черные и он их обоих убил.

Я обратился к судье:

— Ваша честь, могу я подойти к свидетелю?

— Можете, — ответил судья.

Я подошел к свидетельскому месту и положил перед Торрансом папку. Это была выцветшая оранжевая папка — такой цвет использовался в тюрьмах округа как указание на то, что папка содержит конфиденциальные юридические документы, которые заключенный имеет право держать при себе.

— Итак, мистер Торранс, я положил перед вами папку, в которой мистер Вудсон хранил документы следствия, предоставленные ему властями. Спрашиваю еще раз, узнаете ли вы ее?

— Я в нашем блоке кучу оранжевых папок видел. А насчет этой не знаю.

— Вы утверждаете, что никогда не видели эту папку в руках мистера Вудсона?

— Чего-то не припомню.

— Мистер Торранс, вы провели в одном тюремном блоке с мистером Вудсоном тридцать два дня. Вы показали, что он признался вам в совершении преступления. А теперь вы утверждаете, что никогда не видели его с этой папкой?

Я загнал его в угол, деться из которого было некуда.

— Нет, я одно говорю, с папкой я его видел, а внутрь ее никогда не заглядывал.

Хлоп! Вот он и попался.

— В таком случае я попрошу вас открыть эту папку и просмотреть ее содержимое.

Свидетель сделал это, я вернулся к кафедре.

— Что вы увидели, когда открыли папку, мистер Торранс?

— На одной стороне снимки двух тел, которые на земле лежат, на другой — пачка документов, отчетов и прочего.

— Не могли бы вы зачитать нам начало первого из этих документов?

— Нет, я не умею читать. Не ходил в школу.

— А можете вы прочитать слова, которые стоят рядом с прямоугольниками, находящимися вверху документа?

Торранс напрягся, сдвинул брови. Я знал, что при последней его отсидке он прошел в тюрьме тест на умение читать — результаты теста показали, что если он и читает, то хуже первоклассника.

— Вообще-то нет, — сказал он. — Ну, не умею я читать.

Я подошел к столу защиты, взял еще одну папку и маркер. Затем вернулся к кафедре и большими черными печатными буквами вывел на обложке папки слово «БЕЛЫЙ». После чего поднял папку перед собой и показал ему:

— Мистер Торранс, это одно из слов, присутствующих в описании преступления. Его вы прочитать можете?

Пока Винсент возражал против демонстрации свидетелю этого слова без достаточных на то оснований, Торранс уже успел отрицательно покачать головой. Судья возражение поддержал.

— Хорошо, мистер Торранс, — сказал я. — Займемся снимками. Вы можете описать нам изображенные на них тела?

— Мм, двое мужчин. Лежат на брезенте, обернутые в проволочную сетку.

— К какой расе принадлежат эти лежащие на брезенте мужчины?

— К черной.

— Вы когда-нибудь раньше видели эти фотографии, мистер Торранс?

Винсент встал, собираясь возразить, но это была попытка остановить рукой летящую пулю. Судья строгим тоном приказал ему сесть. Вызвал в свидетели лжеца, получи часть того, что ему причитается.

— Мистер Торранс, видели вы эти фотографии раньше?

— Нет, сэр, до этого дня не видел.

— Вы согласитесь с тем, что эти снимки изображают описанное вами ранее? Что это тела двоих убитых чернокожих мужчин?

— Ну, вроде так, но раньше я их не видел.

— Вы в этом уверены?

— Такого я не забыл бы.

— Вы сказали, что мистер Вудсон признался вам в убийстве двоих чернокожих мужчин, однако здесь его судят за убийство двоих белых. Вы не готовы согласиться с тем, что из этого следует только одно: ни в чем он вам не признавался?

— Нет, он признался. Сказал, что убил тех двоих.

Я повернулся к судье:

— Ваша честь, возможно, настало самое подходящее время для того, чтобы прокуратура предъявила своему свидетелю обвинение в даче ложных показаний.

Это был театральный жест, предназначенный исключительно для присяжных. Я ожидал, что смогу продолжить допрос Торранса и выпотрошить его клинком, скованным из его же собственной лжи. Однако Винсент встал и попросил судью объявить перерыв, который позволит ему посовещаться с защитником.

И это сказало мне следующее: я только что спас Барнетту Вудсону жизнь.

— Защита возражений не имеет, — сообщил я судье.



Присяжные покинули свои места, я возвратился к столу защиты, возле которого судебный пристав уже защелкивал наручники на запястьях обвиняемого, чтобы отвести его в камеру временного содержания.

— Этот малый — лживый мешок с дерьмом, — прошептал мне Вудсон. — Никаких черных я не убивал. Они белые были.

Мне оставалось только надеяться, что пристав его не услышал.

— Умолкни, ладно? — прошептал я. — И когда в следующий раз увидишь в кутузке этот мешок с дерьмом, пожми ему руку. Если бы не его вранье, прокурор добился бы для тебя смертного приговора, а о сделке с ним ты мог бы забыть.

— А я, может, никакой сделки теперь и не хочу. Слушай, друг, они же вызвали в свидетели полного брехуна. Мы можем выиграть, Хэллер. Не соглашайся на сделку.

— Не жадничай, Барнетт. Скоро я вернусь к тебе с новостями.

Пристав увел его за стальную дверь. Зал суда опустел. Остались только мы с Винсентом.

— Итак, — сказал я.

— Прежде всего, — произнес Винсент, — я хочу, чтобы ты понял: о том, что Торранс врет, я не знал.

— Конечно.

— Я же не стал бы вот так гробить собственное дело.

Я помахал ладонью:

— Не волнуйся, Джерри. Я тебе еще на досудебном разбирательстве сказал: этот мерзавец видел документы, которые мой клиент держал в своей камере.

— Хэллер, с ним работал один из наших лучших следователей, и он сказал мне, что Торранс не умеет читать.

— Джерри, я человек разумный. И обычно стараюсь ладить с окружной прокуратурой. Но сейчас я предупреждаю тебя честно. После перерыва я выпотрошу его, а тебе придется просто сидеть и наблюдать за этим. Я вытрясу из него душу, и, когда я с ним покончу, в дураках окажется не только он. Присяжные решат так: либо ты знал, что он врет, либо оказался слишком тупым, чтобы понять это.

Винсент спокойно выровнял стопку своих папок. И негромко сказал:

— Я не хочу, чтобы ты продолжал перекрестный допрос.

— Хорошо. Тогда поставим на этом крест и сделай мне предложение, которое я смогу…

— Я не буду требовать смертного приговора. От двадцати пяти до пожизненного.

— Не пойдет. Последнее, что сказал мне Вудсон, когда его уводили отсюда, — он хочет сыграть ва-банк. Максимум, на что я соглашусь, — пятнадцать лет. И думаю, у меня это выгорит.

— Если я потребую такой срок для человека, совершившего два хладнокровных убийства, меня просто отправят на улицу, наркоторговцев на живца ловить. Самое большее — двадцать пять с возможностью досрочного освобождения. Для человека, вот так убившего двоих юнцов, совсем не плохо.

Я попытался понять что-нибудь по его лицу. Да, похоже, ничего лучшего он предложить не может, и для Барнетта Вудсона, после того что он натворил, подобная сделка отнюдь не худший вариант.

— Не знаю, — сказал я. — По-моему, он решил рискнуть.

— Ты должен образумить его, Хэллер. Меньшего срока я предложить не могу, а если ты продолжишь перекрестный, моей карьере в управлении окружного прокурора придет конец.

Вот тут я заколебался:

— Постой-ка. Ты о чем говоришь, Джерри? О том, что я должен убирать грязь, которую ты развел?

— Я говорю о том, что для человека, который виновен, как сам грех, это очень хорошее предложение. Ты же умеешь творить чудеса, Мик. Уговори его. Мы оба знаем, что долго ты в государственной защите не проработаешь. Рано или поздно ты выйдешь в большой мир, и тогда я смогу тебе пригодиться.

Я просто смотрел на него. Он только что предложил мне обмен любезностями. Сейчас я помогу ему, потом, когда-нибудь, он поможет мне, а в итоге Барнетт Вудсон просидит пару лишних лет в тюряге.

— Ему повезет, если он протянет там пять лет, а уж о двадцати я и не говорю, — сказал Винсент. — Какая ему разница? Другое дело — мы с тобой. Мы идем в гору, Микки. И можем помочь друг другу.

Я задумчиво кивнул. Винсент был всего на пару лет старше меня, однако пытался вести себя как некий седовласый мудрец.

— Дело в том, Джерри, что, если я приму твое предложение, я больше не смогу смотреть в глаза ни одному своему клиенту.

Я встал, собрал папки. Я намеревался пойти к Барнетту Вудсону и предложить ему рискнуть, а там будь что будет.

— Увидимся после перерыва, — сказал я. И вышел из зала суда.

Глава вторая

2007

В ту неделю Лорна Тейлор позвонила мне раньше, чем у нее было заведено. Обычно она ждала по меньшей мере до четверга. А во вторник и вовсе никогда не звонила. Я ответил, решив, что это не обычный контрольный звонок.

— Лорна?

— Где ты был, Микки? Я до тебя все утро дозваниваюсь.

— На пробежке, как обычно. И только что вылез из-под душа. У тебя все в порядке?

— В порядке. А у тебя?

— Конечно. Так в чем…

— Тебя разыскивает судья Холдер. Ей нужно поговорить с тобой — она звонила около часа назад.

Услышанное заставило меня задуматься.

— Поговорить о чем?

— Я знаю только, что сначала позвонила Микаэла, а потом судья.

Микаэла Джилл была секретаршей судьи. А Мэри Таунс Холдер — главным судьей Высшего суда Лос-Анджелеса. Без серьезных оснований адвокатам она не звонила.

— Что ты ей сказала?

— Сказала, что в суде у тебя сегодня слушаний нет и ты, скорее всего, отправился играть в гольф.

— Я же не играю в гольф, Лорна.

— Ну, я просто ничего другого придумать не смогла.

— Ладно, не страшно. Я позвоню судье. Какой у нее номер?

— Микки, судья хочет видеть тебя в своем кабинете. Так что поезжай к ней.

— Хорошо, сейчас поеду. Вот только оденусь.

— Микки? Скажи честно, как ты себя чувствуешь?

Я знал все ее кодовые фразы. И знал, о чем она спрашивает. Она не хотела, чтобы я предстал перед судьей в неподобающем виде.

— Не волнуйся, Лорна. Все хорошо. И будет хорошо.

— Ладно. Как только сможешь, дай мне знать, в чем дело.

Всего-то-навсего бывшая жена, подумал я, а командует мной, как самая настоящая.

— Не беспокойся. Я тебе позвоню.



Будучи главным судьей Высшего суда Лос-Анджелеса, Мэри Таунс Холдер исполняла большую часть своей работы за закрытыми дверьми. Время от времени она появлялась и в закрепленном за ней зале суда, однако главная ее работа сводилась к управлению судебной системой округа Лос-Анджелес. Под ее надзором находилось более двухсот пятидесяти судей и сорок судейских зданий. Каждый состав присяжных утверждался ею, каждое парковочное место в судейском гараже выделялось с ее разрешения. Именно судья Холдер решала, кто будет заседать в Беверли-Хиллз, а кто в Комптоне, кто будет слушать крупные финансовые дела в гражданском суде, а кто выматывающие душу дела о разводах в суде по делам семейным.

Я быстро облачился в то, что считал своим счастливым костюмом. Костюм был импортным — итальянским, от Корнелиани, я надевал его, отправляясь в суд в день оглашения приговора. Во все прочие дни он висел, помещенный в пластиковый пакет, в глубине платяного шкафа. Одевшись, я поехал в центр города, думая о том, что, возможно, сегодня мне самому будет вынесен некий приговор. Я мысленно перебирал дела, которые вел годом раньше. Насколько я знал, открытым ни одно из них не осталось. Впрочем, кто-то из клиентов мог подать на меня жалобу, так что в зал судьи Холдер я входил не без некоторого трепета.

В зале было темно, место секретаря пустовало. Я открыл дверцу разделявшего зал барьера и направился к двери, которая вела в приемную судьи. При моем приближении дверь отворилась, и Микаэла Джилл сразу же провела меня в кабинет судьи.

Судья восседала за массивным, темного дерева столом. Черная мантия ее висела на стоячей вешалке. Одета судья была в темно-бордовый костюм — привлекательная, аккуратная, худощавая женщина с коротко постриженными каштановыми волосами. Лично знакомы мы не были, однако я знал, что она двадцать лет проработала в прокуратуре.

— Спасибо, что пришли, мистер Хэллер, — сказала она. — Рада, что вашей секретарше наконец-то удалось вас отыскать.

— Она не совсем секретарша, судья. Но она меня отыскала.

— Так или иначе, вы здесь. Насколько я помню, мы с вами никогда не встречались, не правда ли? А вот с вашим отцом мне дело иметь приходилось. Я тогда только-только окончила юридический факультет Университета Южной Калифорнии, это был мой третий процесс, и я неделю готовила к нему своего главного свидетеля, а ваш отец за десять минут перекрестного допроса не оставил от него и мокрого места.

Я кивнул. За годы работы я успел познакомиться со многими старыми юристами, которые рассказывали мне о Микки Хэллере-старшем. Я и сам много чего мог о нем порассказать.

— Впрочем, вызвала я вас не по этой причине, — сказала она. — Вы ведь знали Джерри Винсента?

То, что она воспользовалась прошедшим временем, меня мгновенно насторожило.

— Джерри? Да, я знаю Джерри. А что с ним?

— Он мертв. Убит.

— Убит? Когда?

— Прошлой ночью. Мне очень жаль. Вы были близкими друзьями?

Хороший вопрос.

— Мы выступали друг против друга в суде, когда он работал в окружной прокуратуре, а я в государственной защите. Оба примерно в одно и то же время занялись частной практикой и с тех пор работали вместе в нескольких делах, прикрывали, так сказать, спины друг друга, когда возникала такая необходимость.

С Джерри Винсентом меня связывали отношения чисто профессиональные. Время от времени мы выпивали по стаканчику в «Четырех зеленых полях», однако сказать, что мы были близкими друзьями, означало бы допустить преувеличение. Вне мира закона я с ним почти не встречался. Некоторое время назад я слышал что-то насчет его развода, однако так и не задал ему по этому поводу ни одного вопроса.

— Вы, по-видимому, забыли об этом, мистер Хэллер, но я тоже работала в окружной прокуратуре, когда мистер Винсент начинал там карьеру, и начинал хорошо. Однако потом он проиграл крупный процесс, и звезда его закатилась. И помнится, защиту на том процессе вели вы.

— Дело Барнетта Вудсона. Он обвинялся в двойном убийстве, а я добился его оправдания.

— Тогда почему же Джерри вообще с вами сотрудничал?

— Потому, судья, что после двух лет частной практики он начал зарабатывать в пять раз больше, чем получал в окружной прокуратуре. Вот тогда он позвонил мне и поблагодарил за то, что я наставил его на путь истинный.

Судья понимающе кивнула:

— Он был неравнодушен к деньгам.

Я пожал плечами, словно говоря, что отвечать за покойника считаю делом неподобающим. А потом попробовал вернуть разговор к убийству Джерри Винсента:

— Никак не могу поверить, что Джерри убит. Вам известно, как это произошло?

— Джерри нашли прошлой ночью застреленным — в его собственной машине, в гараже, который расположен рядом с его офисом. Мне сказали, что полиция все еще обследует место преступления и что никто пока не арестован. Я услышала об этом от журналиста из «Таймс», который позвонил сюда, желая узнать, кому теперь достанутся клиенты мистера Винсента, и в особенности Уолтер Эллиот.

Я кивнул. Последние двенадцать месяцев я провел в пустоте, однако от внешнего мира она была изолирована не настолько герметично, чтобы я не услышал про дело об убийстве, в котором был замешан киномагнат, — одно из тех громких дел, какие Винсент вел уже многие годы. Уолтер Эллиот был председателем совета директоров и владельцем компании «Арчвэй пикчерз» и обладал в Голливуде изрядной властью. Эллиота обвиняли в убийстве жены и ее любовника, совершенном после того, как он застал их вместе в пляжном домике в Малибу. Дело это широко освещалось прессой.

Голос судьи вывел меня из состояния задумчивости:

— Вам известно, что такое ППП-два-триста?

Я прищурился:

— Э-э-э… не совсем.

— Тогда позвольте мне освежить вашу память. Это раздел Правил профессионального поведения Калифорнийской коллегии адвокатов, касающийся передачи или продажи юридической практики. Судя по всему, мистер Винсент в своих стандартных контрактах указывал вас как своего возможного преемника. Мало того, десять лет назад он составил ходатайство, которое позволяет, в случае недееспособности или смерти мистера Винсента, передать всю его практику вам.

Я молча смотрел на нее. Об оговорке в стандартном контракте Винсента я знал — в моем стояла точно такая же, только с указанием его имени. Однако судья сказала, что теперь я получаю все дела Джерри, в том числе и дело Уолтера Эллиота. Конечно, каждый клиент будет волен перейти от меня к другому адвокату, однако я получаю право первой, так сказать, ночи.

За последний год у меня не было ни одного клиента, я планировал вернуться к практике неторопливо и не с такой полной нагрузкой, как та, какую я, похоже, только что унаследовал.

— Однако, — продолжала судья, — я переговорила с несколькими судьями и теперь знаю, что вы не практиковали почти уже год. Объяснений этому я не нашла. И прежде, чем я подпишу распоряжение о передаче вам дел Джерри, мне нужно быть уверенной в том, что я не отдаю клиентов мистера Винсента в плохие руки.

— Вы правы, судья. Я на время выбывал из игры. Однако как раз сейчас начал предпринимать шаги, которые позволят мне вернуться.

Она смотрела мне прямо в глаза.

— Почему выбывали?

Теперь я старался подбирать слова как можно тщательнее:

— Пару лет назад я вел одно дело. Клиента звали Луис Руле…

— Я помню это дело, мистер Хэллер. Вас тогда подстрелили. Но, по-моему, в газетах писали, что вы возвращаетесь к работе.

— Ну, — сказал я, — я вернулся, но слишком рано. Пуля попала в живот, я и опомниться не успел, как начались боли, доктора сказали, что у меня грыжа. Пришлось лечь на операцию, после нее пошли осложнения, новые боли и… в общем, на время это вывело меня из строя. И я решил не возвращаться во второй раз до тех пор, пока не буду совершенно уверен, что готов к работе.

Судья сочувственно кивала. Думаю, я был прав, не упомянув о том, что подсел на обезболивающее и вынужден был лечиться от этой зависимости.

— Деньги меня особо не волновали, — сказал я. — Я получил кое-что от страховой компании. В общем, для возвращения потребовалось время, однако сейчас я к работе готов.

— В таком случае получить в наследство целую практику — большая удача для вас, не так ли? — вкрадчиво поинтересовалась она.

— Могу сказать лишь одно: я отнесусь к клиентам Джерри с полным вниманием.

Судья кивнула снова, однако не глядя на меня. Знак знакомый. Холдер было известно нечто, внушавшее ей тревогу. Возможно, она знала о моем лечении от лекарственной зависимости.

— Согласно документам коллегии, вас несколько раз подвергали дисциплинарному взысканию, — сказала она.

— Это все давние истории, судья. И касались они чисто формальной стороны дела. Если вы позвоните в коллегию сегодня, уверен, вам скажут, что я на хорошем счету.

Она опустила взгляд на документ, который лежал перед ней на столе, сказала:

— Ну что же, хорошо.

И расписалась на его последней странице. Я ощутил прилив радостного волнения в груди.

— Это судебное распоряжение о передаче вам всей практики мистера Винсента, — сказала судья. — Я буду наблюдать за вами. К началу следующей недели я должна получить перечень ваших дел с описанием их текущего состояния. После этого вы будете представлять мне такой же перечень каждые две недели. Вам все ясно?

— Все абсолютно ясно, судья. Как долго вы хотите получать эти документы?

Ее лицо посуровело.

— До тех пор пока я не скажу вам «довольно». — Она протянула мне распоряжение. — На вашем месте я бы незамедлительно поехала в офис мистера Винсента и постаралась защитить своих новых клиентов от незаконного обыска и изъятия их дел полицейскими. Если у вас возникнут какие-либо осложнения, звоните мне.

— Да, ваша честь. Спасибо.

— Удачи, мистер Хэллер.

Я встал и вышел из кабинета. А оказавшись в коридоре, прочитал документ, подтверждавший, что все это произошло на самом деле.

Да, так и есть. Распоряжение судьи обеспечивало мне незамедлительный доступ в офис покойного адвоката, к его документам и банковским счетам его клиентов.

Я вытащил сотовый телефон, позвонил Лорне Тейлор и попросил ее найти адрес офиса Джерри Винсента. А затем попросил приехать туда и прихватить по дороге пару сэндвичей.

— Зачем? — спросила она.

— Затем, что мне пришлось обойтись без обеда.

— Да нет, зачем нам с тобой офис Джерри Винсента?

— А это затем, что мы возвращаемся в бизнес.



Пока я ехал в своем «линкольне» к офису Джерри, мне пришла в голову новая мысль, заставившая меня еще раз позвонить Лорне:

— Мне, наверное, понадобится детектив. Ты не будешь против, если я обращусь к Киско?

Речь шла о Деннисе Войцеховски, еще одном ее значительном приобретении последних лет. Собственно, я же их и познакомил, когда пользовался его услугами в одном деле. Теперь, как я слышал, они жили вместе.

— Ну, мне работать с Киско трудно не будет. Но я все же хотела бы услышать от тебя, что происходит.

Лорна знала Джерри Винсента лишь как телефонный голос. Я не помнил, встречались ли они когда-нибудь. Поначалу я хотел рассказать ей обо всем при встрече, однако события разворачивались слишком быстро, и от этой идеи мне пришлось отказаться.

— Джерри Винсент мертв. Убит прошлой ночью, а все его дела перешли ко мне. В том числе и дело Уолтера Эллиота.

Она довольно долго молчала, потом произнесла:

— Боже мой… как? Он был таким милым человеком.

— Я что-то не помню, чтобы ты с ним встречалась.

Лорна работала, не выходя из квартиры в Западном Голливуде. Все обращения ко мне и все мои счета проходили через нее. Если у адвокатской фирмы «Майкл Хэллер и помощники» и имелся настоящий офис — с полом, стенами и потолком, — им была как раз квартира Лорны. «Помощники», правда, отсутствовали, а когда я принимался за работу, моим личным офисом становилось заднее сиденье моей машины. Так что возможностей встречаться с людьми, с которыми я имел дело, Лорне представлялось не много.

— Мы же приглашали его на нашу свадьбу, помнишь?

— Да, верно. Забыл.