Майкл Коннелли

Кровавая работа

Последней ее мыслью была мысль о Реймонде. Очень скоро она его увидит. Он, как всегда, проснется, радуясь, что она вернулась домой, и обнимет ее своими теплыми, такими крепкими ручками.

Она улыбнулась, а мистер Кан, стоявший за прилавком, улыбнулся ей в ответ, надеясь, что ее улыбка предназначена ему. Он улыбался ей каждый раз, не имея представления, что ее мысли и улыбка связаны с предвкушением предстоящей встречи с сынишкой, который ждет ее даже во сне.

Звук колокольчика, прозвеневшего, когда открылась дверь в магазин, в сущности, никак не отвлек ее. Она думала о том, что надо достать из сумочки два доллара за шоколадку и отдать мистеру Кану. Она так и сделала, протянув ему руку через прилавок. Но он почему-то не взял деньги. Тут она поняла, что он смотрит уже не на нее, а на входную дверь. Улыбка исчезла с его лица, и рот приоткрылся, как будто он пытался что-то сказать, но у него не получалось.

Она почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за правое плечо. А ее левый висок пронзило холодом, леденящим, как сталь. А потом все затмил ослепительный белый свет. В этот самый момент она увидела милое, улыбающееся личико Реймонда. Затем все погрузилось во тьму.

1

Маккалеб заметил женщину, стоявшую на корме «Обгоняющего волны», раньше, чем она его. Он спускался по главному доку мимо выстроившихся в ряд дорогостоящих катеров миллионеров, когда незнакомка попала в поле его зрения. Было половина десятого утра в субботу. Теплое дыхание весны привело в доки Сан-Педро толпы людей. Маккалеб заканчивал свою каждодневную утреннюю прогулку — вокруг всей пристани Кабрильо, вдоль скалистого мола и обратно. Он не особенно запыхался, но все-таки замедлил шаг, когда приблизился к своему катеру. Первое, что он почувствовал, было раздражение, — женщина вторглась на его судно без его на то приглашения. Однако, подойдя поближе, он выбросил эту мысль из головы, уже спрашивая себя, кто она такая и что ей надо.

Женщина была одета явно не для морской прогулки. На ней было летнее платье свободного покроя, едва доходившее до колен. Ветерок, долетавший с моря, грозился поднять подол еще выше, и одной рукой она придерживала его сбоку. Маккалебу не было видно, во что она обута, но по напряженным мышцам ее загорелых ног было ясно, что его гостья обута не в кроссовки. Очевидно, она стояла на высоких каблуках. Маккалеб мгновенно решил, что она намерена произвести впечатление. Для этого она и явилась.

Он сам был одет вовсе не для того, чтобы сразить кого-то. На нем были потертые, от носки, а не в угоду моде, джинсы и футболка, купленная несколько лет назад на турнире за золотой кубок Каталины. Одежда была вся в пятнах — главным образом от рыбьей крови, кое-где — его собственной, а также от машинного масла и клея. Такая одежда одинаково хорошо служила ему и как рабочая, и на рыбалке. Эти выходные он планировал повозиться на своем катере, поэтому и оделся соответственно.

Он невольно задумался о том, как выглядит, пока подходил к лодке, и теперь мог поближе рассмотреть женщину. Он стянул с ушей мягкие наушники плеера, выключив диск на середине песни «Я не суеверный» группы «Хаулинг Вулф».

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил он, ступая на палубу катера.

Похоже, его голос напугал ее, заставив отвернуться от двери, которая вела в каюту. Ясно было, что она стучала в стекло, думая, что он внутри.

— Я ищу Террела Маккэлеба, — сказала она.

На вид это была привлекательная женщина лет тридцати, примерно лет на десять моложе его. В ее облике было что-то странно знакомое, но непонятно, что именно. То, что мы называем дежавю. Однако одновременно с чувством, что он откуда-то ее знает, в голове промелькнула мысль, что он ошибается и эта женщина ему совсем незнакома. У него хорошая память на лица. А у нее достаточно приятная внешность, чтобы ее запомнить.

Она не совсем правильно произнесла его имя, сказав Маккэлеб, вместо Маккалеб, и обратилась к нему официально по имени и фамилии, чего не делал никто, кроме репортеров. И в этот момент он начал кое-что понимать. Теперь ясно, что привело ее к нему на катер. Еще одна заблудшая душа, попавшая не туда, куда надо.

— Маккалеб, — исправил он. — Терри Маккалеб.

— Извините. Я… я подумала, что вы, возможно, внутри. Я не очень хорошо представляю, имею ли я право подняться на катер и стучать в дверь.

— Но вы именно так и сделали, — буркнул он.

Проигнорировав упрек, гостья продолжала говорить. Казалось, все ее действия и слова были заранее отрепетированы.

— Мне нужно поговорить с вами, — пояснила она.

— Ну, в данный момент я вообще-то занят.

Он показал на открытый люк на палубе катера, куда ей посчастливилось не свалиться, и на инструменты, оставленные им на не слишком чистом куске ткани на корме у поручня.

— Я ходила тут битый час, отыскивая вашу лодку, — сказала она. — Это не займет много времени. Меня зовут Грасиэла Риверс, и я хотела…

— Послушайте, мисс Риверс, — прервал он, подняв руки в жесте протеста. — Я действительно… Вы прочли обо мне в газете, верно?

Она кивнула.

— Так что прежде, чем вы начнете мне что-то рассказывать, я должен вам сказать, что вы вовсе не первая, кто приходит сюда или достает мой номер телефона и звонит мне. И я намерен сказать вам то же, что говорил и всем остальным. Мне не нужна работа. Если вы пришли именно за этим, хотите выступить в роли работодателя и заставить меня помогать вам, извините, но я не могу этого сделать. Такая работа мне не нужна.

Она промолчала, и он ей даже посочувствовал, как сочувствовал всем, кто приходил до нее.

— Послушайте, я хорошо знаю пару частных детективов, которых могу рекомендовать. Профессионалов, которые будут работать, как волки, и не «разденут» вас.

Маккалеб подошел к кормовому планширу и взял солнечные очки. Он забыл захватить очки на прогулку и сейчас надел их, давая тем самым понять, что беседа окончена. Однако ни его действия, ни его слова не произвели ожидаемого эффекта.

— В статье говорится, что вы работаете на совесть. И что вы очень не любите, когда кто-нибудь ускользает от вас.

Засунув руки в карманы, он пожал плечами:

— Вам надо кое-что запомнить. Я никогда не работал один. У меня были партнеры, команды лаборантов и, в общем, за моей спиной стояло целое бюро. Это очень сильно отличается от ситуации, когда какой-то детектив-одиночка бегает и выполняет всю работу сам. Очень сильно отличается. Вероятно, я не смог бы помочь вам, даже если бы захотел.

Она кивнула, и Маккалеб решил, что его слова наконец дошли до нее и говорить больше не о чем. Мысленно он уже вернулся к двигателю катера и клапанам, с которыми собирался покончить в эти выходные.

Однако он ошибся на ее счет.

— Думаю, вы могли бы мне помочь, — произнесла она. — И таким образом, возможно, помочь и себе.

— Мне не нужны деньги. У меня все в порядке.

— А я не о деньгах говорю.

Прежде чем ответить, он какое-то мгновение просто стоял и смотрел на нее.

— Я не знаю, что вы под этим подразумеваете, — проговорил он с нотой усталого раздражения в голосе. — Я действительно не могу вам помочь. Я сдал свой значок, и я не частный сыщик. Было бы незаконно действовать, забыв об этом, и получать деньги без государственной лицензии. Если вы еще раз прочтете статью в газете, то лучше поймете, что со мной произошло. Предполагается, что мне нельзя даже машину водить.

Терри махнул рукой в сторону парковки за узким проходом позади доков.

— Видите накрытую машину, похожую на красиво упакованный рождественский подарок? Это моя машина. Она будет там стоять до тех пор, пока врачи не позволят мне снова сесть за руль. Какой из меня детектив? Мне бы пришлось ездить на автобусе.

Девушка по-прежнему не обращала внимания на его протесты и просто смотрела на него с выражением твердой уверенности, которое раздражало его. Маккалеб не представлял, как ему выдворить ее с катера.

— Сейчас я запишу для вас имена тех детективов.

Обойдя вокруг нее, он раздвинул дверь каюты, а затем плотно закрыл ее за собой. В эту минуту ему снова, как никогда, захотелось отгородиться ото всех. Он подошел к навигационному столу и начал искать в ящиках телефонную книжку. Маккалеб уже давно не пользовался ею и не был уверен, что найдет. Посмотрев через стеклянную дверь, он увидел, что его гостья отошла на корму и стояла, прислонившись к поручню, в ожидании хозяина катера.

На стекле была специальная защитная пленка, и девушка не могла видеть, что он наблюдает за ней. Ощущение того, что он знает ее, вернулось, и он попытался вспомнить, почему ее лицо ему знакомо. Риверс производила очень сильное впечатление. Темные миндалевидные глаза казались одновременно грустными и все понимающими, словно знали какую-то тайну. Он знал, что легко бы ее запомнил, если бы хоть раз повстречал или просто наблюдал за ней. В памяти ничего не всплывало. Его взгляд инстинктивно переместился на руки девушки в поисках кольца. Но кольца не было. Терри был прав и насчет ее обуви. На ней были босоножки на широких пробковых каблуках высотой в несколько сантиметров. Ногти на пальцах были покрыты ярким розовым лаком и очень выделялись на фоне загара. Интересно, она все время так выглядела или оделась так специально, чтобы уговорить его взяться за работу?

Он нашел телефонную книжку во втором ящике и быстро отыскал имена Джека Лавеля и Тома Кимбола. Записав их имена на обороте прошлогодней рекламной листовки лодочного сервиса, Терри раздвинул дверь. Когда он вернулся, она искала что-то в своей сумочке.

— Здесь два имени. Лавель ушел на пенсию из Управления полиции Лос-Анджелеса, а Кимбол работал в Бюро. Я работал с обоими и знаю, что они отлично потрудятся для вас. Позвоните любому. Скажете, что я дал вам номер телефона, и к вам отнесутся как надо, — сказал Маккалеб, протягивая Риверс листок бумаги.

Однако вместо того, чтобы взять у него листок бумаги с номерами телефонов, она вытащила из сумочки фотографию и протянула ему. Маккалеб машинально принял карточку, тут же сообразив, что совершил ошибку. На снимке он увидел улыбающуюся женщину, которая смотрела на маленького мальчика, задувающего свечи на именинном торте. Маккалеб насчитал семь свечей. Сначала ему показалось, что это была фотография самой Риверс на несколько лет моложе. Но — нет. У женщины на снимке было круглое лицо и более тонкие губы. И она была не такой красивой, как Грасиэла. У обеих были темные карие глаза, но у той, что на фото, не было той пронзительности во взгляде, с которой смотрела на Маккалеба сейчас его гостья.

— Это ваша сестра? — спросил он.

— Да. Вместе со своим сыном.

— И кто из них?

— Что?

— Кто из них мертв?

Его второй ошибкой было начать задавать вопросы. Совершив их, он позволил втянуть себя во все это. Вместо того чтобы расспрашивать ее, следовало сунуть ей в руки номера телефонов частных детективов и покончить с этим.

— Моя сестра. Глория Торрес. Мы звали ее Глори. А это ее сын Реймонд.

Он кивнул, протягивая фотографию обратно. Но Риверс не взяла ее. Очевидно, ей хотелось, чтобы он спросил ее, что произошло. Нет, пора тормозить, решил Маккалеб.

— Послушайте, у вас ничего не выйдет, — холодно произнес он. — Похоже, вы умеете добиваться своего, но со мной этот номер не пройдет.

— Хотите сказать, что вас это не волнует?

Он почувствовал, что закипает от злости.

— Волнует. Если вы читали статью в газете внимательно, то вы в курсе, что со мной произошло. Именно потому, что меня слишком многое волновало.

Терри проглотил внезапно подступивший к горлу комок. Было ясно как день, что из-за всех переживаний Риверс не знает, куда себя девать. Как и сотни людей, которых он знал в подобных ситуациях, когда они без всяких причин лишаются самых любимых, близких людей. При этом никто не арестован, никому не предъявляют никаких обвинений, а дело об убийстве остается открытым. Некоторые из этих заблудших душ становились похожими на ходячих зомби, и их жизнь уже никогда не возвращалась в привычное русло. Грасиэла Риверс была теперь одной из них. Именно так, иначе она не стала бы отыскивать Маккалеба. И он прекрасно знал, что, как бы он ни злился и что бы она ему ни говорила, отыгрываться на ней за его собственные несчастья было несправедливо.

— Послушайте, — сказал он. — Я просто не в состоянии этим заняться. Извините.

Взяв гостью за локоть, он как будто собрался помочь ей подняться по ступенькам. Кожа девушки была приятно теплой, а сама рука на удивление мускулистой. Он протянул ей фотографию, которую и теперь Грасиэла отказывалась взять обратно.

— Взгляните на нее еще раз. Пожалуйста. В последний раз, и я уйду. Неужели вы ничего не чувствуете?

Покачав головой, Терри неопределенно отмахнулся, как будто ему было действительно безразлично.

— Вообще-то, я был агентом ФБР, а не ясновидящим, — проговорил он, продолжая вертеть снимок в руках.

Женщина и мальчик на снимке казались очень счастливыми. У них был праздник. Семь свечей на торте. Маккалеб вдруг вспомнил, что, когда ему было семь и еще некоторое время спустя, его родители были еще вместе. Мальчик словно приковал его взгляд. Каково ему придется без матери?

— Простите, мисс Риверс. Простите. Я правда ничем не могу помочь. Возьмите фотографию.

— У меня есть еще одна. Я заказала два снимка по цене одного. Подумала, может, вы захотите оставить его себе.

Впервые за все время их разговора Маккалеб вдруг почувствовал, что за сказанным стоит что-то еще, какие-то подводные рифы. Она обходила это что-то в их разговоре, хотя непонятно почему. Терри очень внимательно посмотрел на Грасиэлу, одолеваемый ощущением, что, сделав следующий шаг, задав следующий вопрос, он натолкнется на эти рифы.

Но сдержаться уже не мог.

— Зачем мне оставлять снимок у себя, если я говорю, что не в состоянии помочь вам?

Она улыбнулась с какой-то странной грустью.

— Потому что именно эта женщина спасла вам жизнь. Я подумала, может быть, время от времени вы будете вспоминать, как она выглядела.

Маккалеб довольно долго и пристально смотрел на Грасиэлу, но видел перед собой не ее. Он всматривался в фотографию, отыскивая в уголках своей памяти то, что связывало его с этим снимком и с тем, что сказала Риверс. Какой был во всем этом смысл?

— О чем вы говорите? — негромко произнес он.

Это было единственное, что Терри сумел сказать. У него было чувство, что он теряет контроль над разговором, что его нити ускользают от него, переходя в руки к ней. Вот они, рифы. Все-таки он натолкнулся на них.

Грасиэла подняла руку, но не для того, чтобы забрать снимок. Она положила ладонь ему на грудь и пробежала пальцами под рубашкой, отыскивая грубый рубец шрама. Маккалеб стоял как вкопанный, позволив ей делать это.

— Ваше сердце, — вымолвила она, — это сердце моей сестры. Это она спасла вам жизнь.

2

Краем глаза он видел монитор. На зернистом черно-белом экране его сердце было похоже на расплывчатый колышущийся призрак, а скобы, которые перекрывали доступ крови в кровеносные сосуды, вообще выглядели как черная картечь, застрявшая у него в груди.

— Почти дошли, — произнес хорошо знакомый голос.

Он доносился со стороны его правого уха. И принадлежал Бонни Фокс. Спокойный и мягкий тон, каким говорила хирург, невольно заставлял любого позабыть обо всех тревогах. Очень скоро Маккалеб, как на рентгеновском снимке, разглядел волнистую линию зонда, появившегося на экране монитора. Зонд двигался рядом с артерией и уже касался сердца. Терри закрыл глаза. Он ненавидел, когда внутрь его организма вводили что-то, хотя врачи всегда повторяли одно и то же: вы ничего не почувствуете. Но так никогда не бывало.

— Спокойно, вы ничего не почувствуете, — сказала Бонни.

— Я знаю, — пробормотал он.

— Вам нельзя говорить.

Разумеется, он почувствовал, как кончик зонда легонько зацепился за что-то. Так бывало иногда на рыбалке, когда тонкая леска вдруг дергалась, если рыба заглатывала крючок с наживкой, но срывалась с него. Вот и сейчас, открыв глаза, Маккалеб увидел тоненькую, как леска, линию зонда, которая находилась глубоко в его сердце.

— Отлично. То, что надо, — сказала Бонни. — И теперь уже выбираемся обратно. Вы молодчина, Терри.

Она легонько похлопала его по плечу, а он даже голову не мог повернуть, чтобы отблагодарить ее взглядом. Зонд вытащили, залепив марлевой повязкой разрез на шее. Крепление, удерживавшее его голову в ужасно неудобном положении, отстегнули. Маккалеб осторожно распрямил затекшую шею и дотянулся до нее рукой, чтобы растереть онемевшие мышцы. А потом он увидел склонившееся над ним улыбающееся лицо доктора Бонни Фокс.

— Как вы себя чувствуете?

— Особых жалоб нет. Конечно, это теперь, когда все уже позади, — ответил он.

— Лежите, я вернусь через некоторое время. Нужно проверить сердечную деятельность. И отнести в лабораторию образцы сердечной ткани.

— Бонни, мне нужно поговорить с вами, — сказал Маккалеб.

— Разумеется. Я вернусь очень скоро.

Спустя несколько минут две медсестры перекатили кровать Маккалеба из лаборатории, где брали разные анализы, в лифт. Он терпеть не мог, когда с ним обращались как с инвалидом. Он мог бы идти и сам, но это противоречило правилам. После биопсии сердца пациент обязан находиться в горизонтальном положении. В больницах вечно существуют какие-то глупые правила. А в «Сидарз-Синай» их оказывалось в сто раз больше, чем в других.

Его перевели вниз на шестой этаж в кардиологическое отделение. Пока его катили вниз по восточному коридору, он заглядывал в палаты счастливчиков, уже получивших новое сердце, и тех пациентов, которые ожидали трансплантации. Затем они миновали палату, в которой дверь тоже была открыта и где Маккалеб увидел мальчика, лежавшего на кровати с трубками, тянувшимися от его тела к аппарату «сердце-легкие». С другой стороны кровати сидел на стуле мужчина в костюме и смотрел на мальчика невидящим взором. Маккалеб отвернулся. Он знал, что счет идет на минуты. Этот малыш свое время отбегал, а подключенный к его организму аппарат лишь отдалял неизбежное. Мужчина в костюме — наверное, отец, решил Маккалеб, — с таким же выражением будет смотреть и на гроб своего сына.

Наконец сестры довезли Терри до его палаты. Потом перенесли его с каталки на кровать и на время оставили в покое. В ожидании доктора он устроился поудобнее. По опыту Маккалебу было хорошо известно, что может пройти и шесть часов с момента, когда он и Фокс расстались. Все зависело от того, насколько быстро бежит его кровь по трубкам в лаборатории и как скоро врач придет доложить об этом.

Хотя он давно был готов ко всякому. Старая кожаная сумка, в которой он когда-то таскал свой компьютер и бесчисленные папки давно забытых дел, теперь была набита старыми номерами журналов, которые Терри припас, чтобы скоротать дни в больнице.

Через два с половиной часа Бонни Фокс вошла в его палату. Маккалеб отложил в сторону журнал «Ремонт катеров», который листал.

— Ого, а вы быстро, — проговорил он.

— У нас в лаборатории не торопятся. Как себя чувствуете?

— Ощущение в шее такое, будто кто-то простоял на ней пару часов. А вы уже успели заглянуть и в лабораторию? — спросил он.

— Конечно, успела, — улыбнулась Бонни.

— Ну и что мы имеем?

— Все пока хорошо. Отторжения не наблюдается, на всех уровнях показатели хорошие. Я пока очень довольна. Возможно, через неделю мы снизим тебе дозу преднизона.

Все это она говорила, раскладывая на столике для еды радующие ее результаты лабораторного анализа. Бонни еще раз внимательно проверила, в каком порядке и количестве Маккалеб принимает лекарства утром и вечером. Последний раз, по его подсчетам, он проглотил восемнадцать пилюль утром и еще шестнадцать перед сном. Аптечка на его катере едва вмещала такое количество разных коробочек и пузырьков. Так что ему пришлось воспользоваться тумбочкой, стоявшей рядом с койкой в его каюте.

— Отлично, — обрадовался он. — Я устал бриться три раза в день.

Доктор Фокс свернула листы бумаги с результатами анализа и взяла со стола свой блокнот с зажимами. Пробежав глазами ответы на вопросы, которые Терри знал уже наизусть, Бонни спросила:

— Никакого озноба?

— Нет, я чувствую себя нормально.

— И поноса нет?

— Нет.

Благодаря ее постоянным проверкам и перепроверкам анализов Маккалеб знал, что озноб и диарея были двойным признаком отторжения чужого органа. Поэтому он как минимум дважды в день измерял температуру, потом измерял давление и считал пульс.

— Все важнейшие показатели выглядят прилично. Ты не мог бы немного наклониться? — попросила его Бонни.

Положив блокнот на стол, она дохнула на стетоскоп, чтобы согреть его, а затем послушала сердце своего пациента в трех разных точках спины. Затем он лег на спину и она послушала его грудь. После этого, приложив два пальца к его шее, измерила ему пульс, поглядывая на наручные часы. При этом она так близко наклонилась над ним, что Маккалеб почувствовал апельсиновый запах духов, которые почему-то ассоциировались у него с пожилыми дамами. Бонни Фокс к их категории не принадлежала. Он украдкой поглядел на нее, пока она считала пульс.

— Бонни, вы никогда не задумывались, стоит ли нам проделывать все это? — спросил он.

— Не разговаривайте, — раздалось в ответ.

Наконец доктор прощупала пульс у него на запястье. Потом она сняла со стены тонометр, надела манжету ему на руку и измерила давление, сохраняя суровое молчание.

— Очень хорошо, — сказала доктор после процедуры.

— Я рад, — улыбнулся Маккалеб.

— Так что мы должны проделывать? — спросила она, отвечая вопросом на его вопрос.

Это был ее характерный прием — неожиданно возвращаться к какой-то теме. Фокс всегда слышала, что говорил ей Маккалеб. Бонни была маленькой женщиной, так что белый халат был ей почти по щиколотку, ибо был рассчитан на более высокий рост. Она была примерно того же возраста, что и Терри, с коротко стриженными рано поседевшими волосами. На кармане халата была вышита эмблема кардиохирургической ассоциации. Осматривая Терри, она всегда была поглощена своим делом и больше ничем. Бонни была не просто хирургом, но и трогательно заботливым человеком, которому вы полностью доверяли: сочетание, которое в последнее время Маккалеб редко встречал у врачей. А в последние годы он их повидал немало. В ответ на такое отношение Маккалеб и сам всячески старался показать, что ему можно доверять. Словом, он полагал, что врач именно таким и должен быть, хотя в глубине души однажды признался себе, что вверять свою жизнь в ее маленькие руки ему все-таки страшновато. Правда, все его сомнения исчезали всегда так же быстро, как и появлялись, и он испытывал жгучий стыд. В день операции последнее, что он помнил перед тем, как погрузиться в долгий наркотический сон, было улыбающееся лицо его врача. И в этот самый момент Терри понял, что его уже ничто не страшит. Когда он вернулся с того света — к новой жизни и с новым сердцем, — его приветствовало все то же улыбающееся лицо.

Маккалеб не мог не поражаться тому факту, что за восемь недель, что прошли со времени операции, в процессе его выздоровления не было ни единого сбоя. Это было отличным доказательством того, что доверял он своему доктору не напрасно. За три года с момента, когда он впервые заглянул в ее кабинет, отношения, связывавшие их, давно переросли из деловых в дружеские. Во всяком случае, Маккалеб был в этом убежден. Они тысячу раз вместе обедали, при этом дискутируя на какие угодно темы, от возможностей клонирования до исхода суда над О.-Дж. Симпсоном,[1] — и Маккалеб выиграл у Бонни сто долларов насчет первого приговора, прекрасно видя, что она свято верит вершителям правосудия и не желает признавать расовую подоплеку дела. Насчет второго приговора доктор с ним спорить не стала.

Но каких бы вопросов они ни касались, Маккалеб половину времени посвящал возражениям — просто потому, что ему нравилось с ней «бодаться». Вот и теперь Фокс поглядывала на него так, словно ждала очередного выпада.

— Я имею в виду — все это, — сказал он и сделал жест, словно обводя рукой весь госпиталь. — Забирать у человека одни органы и заменять их другими, чужими. Теперь, когда внутри меня зашито сердце, принадлежавшее другому человеку, я ощущаю себя кем-то вроде современного Франкенштейна.

— Терри, это просто часть тела, взятая у другого человека. Не стоит так драматизировать.

— Но сердце — это важная часть, разве нет? Знаете, когда я состоял на службе в ФБР, нам каждый год приходилось сдавать нормы по стрельбе. Ну, стрелять по мишеням. Так вот, ты точно сдавал, если попадал в сердце. Круг, обведенный вокруг сердца, был по оценке выше, чем тот, что обводили вокруг головы. То, что называется «попасть в десятку». Высшая оценка.

— Слушайте, Терри, если это продолжение темы «Мы посягаем на территорию Бога», то мне кажется, мы давно уже с этим покончили, — сказала Бонни, покачав головой и улыбнувшись ему. Но скоро улыбка исчезла с ее лица.

— Так в чем дело-то? — спросила она.

— Я не совсем уверен. Нечто вроде чувства вины, — проговорил Маккалеб.

— Вины из-за того, что ты жив, а кто-то уже нет?

— Сложно сказать.

— Слушайте, Терри, это смешно. Мы ведь и это проходили. К тому же у меня нет времени на то, чтобы утешать счастливчика, — раздражаясь, сказала доктор. — Взвесьте еще раз, какой здесь выбор. На одной чаше — смерть, на другой — жизнь. Вот и всё. В чем вы пытаетесь себя обвинить?

Маккалеб поднял руки в знак того, что он сдается. Когда речь заходила об ее профессии, Бонни Фокс всегда все расставляла по своим местам.

— Типичный случай, — заметила она, отказываясь принять его столь скорое отступление. — Почти два года ждать подходящего донора, вытянуть наконец длинный конец соломинки, едва задумываясь, как это вышло, а теперь спрашивать, следовало нам «это проделывать» или нет. Терри, может, вы скажете, что беспокоит вас на самом деле? У меня нет времени, чтобы обсуждать с вами бог весть что.

Маккалеб внимательно посмотрел на своего врача, прекрасно понимая, что она видит его насквозь. Таким чутьем обладали лучшие его коллеги по Бюро и полицейские. Задумавшись на мгновение, он все-таки решил рассказать, что его тревожит.

— Ну, скажем, я хотел бы знать, почему вы мне не сказали, что пересаженное мне сердце принадлежало женщине, которую убили, — проговорил он.

Было видно, что Бонни его слова крайне удивили. Это было написано у нее на лице.

— Убили? О чем вы говорите? — спросила она.

— Говорю, что ее убили.

— Как это произошло?

— Я точно не знаю. Ее застрелили во время ограбления какого-то магазинчика возле дороги в Долине.[2] Выстрелом в голову. Она умерла, а мне досталось ее сердце.

— Предполагается, что пациент ничего не должен знать о своем доноре. Кто вам сказал об убийстве?

— В субботу ко мне на катер приходила сестра погибшей. Она мне и рассказала. Вы понимаете, этот факт все несколько меняет.

Присев на краешек кровати, Бонни строго поглядела ему в глаза:

— Во-первых, я представления не имею, откуда был доставлен орган. Мы никогда об этом не знаем. Это происходит через Базу данных по донорским органам. Нам сообщают только о показаниях работы сердца и о соответствии группы крови донора и реципиента, чье имя стоит первым в листе ожидания. Этим человеком в данном случае оказались вы. Вы в курсе, как работает эта система. Перед трансплантацией вам показывали фильм об этом. Врачи получают ограниченную информацию, потому что так лучше для всех. И я рассказала вам абсолютно все, что мне было известно. Сердце было взято у женщины двадцати шести лет, насколько я помню. У нее было прекрасное здоровье, идеально подходящая группа крови, словом, это был ваш идеальный донор. Вот так.

— Прости, Бонни. Я думал, возможно, вы всё знали, но скрыли от меня.

— Ничего я не скрывала. Никто ничего не скрывал. Но мне крайне любопытно, как получается, что врачи не знают, а сестра пострадавшей знает, чье сердце вы получили? Как она вообще нашла вас? Тут что-то не так… — горячилась Фокс, но Терри не дал ей договорить.

— Нет, это правда. Я знаю, — покачал он головой.

— Почему вы в этом так уверены?

— Статья об убийстве была опубликована в прошлом субботнем выпуске в колонке «Что бы ни случилось» в «Таймс». В ней говорилось, что мне сделали пересадку девятого февраля, что я уже давно жду, потому что у меня редкая группа крови. Прочтя все это и сопоставив факты, сестра убитой все поняла. Она знала о том, что сердце ее сестры увезли как донорское и что у нее была та же редкая группа крови. Сама девушка работает медсестрой в отделении скорой помощи в «Хоули Кросс», так что вычислить меня ей было несложно.

— Все это не означает, что вам пересадили сердце ее сестры, — не успокаивалась доктор Фокс.

— У нее с собой было письмо, которое я написал.

— Какое письмо? — спросила Бонни.

— Которое обычно пишут больные после операции. Анонимно благодарят семью донора. Такие письма отсылает больница. Мое получила она. Увидев его, я все понял, это было мое письмо.

— Но, Терри, такого происходить не должно. Чего хочет эта девушка? Денег?

— Нет, о деньгах она вообще речь не вела. Разве ты еще не поняла? Она хочет, чтобы я выяснил, кто убил ее сестру. Дело-то остается открытым. Уже прошло два месяца, а никого так и не арестовали. Она подозревает, что полицейские уже махнули на дело рукой. Потом она случайно наткнулась на статью и выяснила, чем я занимался в ФБР. Разумеется, ей пришло в голову, что раз уж я заполучил сердце ее сестры, то, наверное, смогу сделать то, чего не смогли полицейские. Она целый час в субботу бродила по пристани в Сан-Педро, отыскивая мой катер. Его название тоже было в газете. Это и был ее единственный ориентир. Она пришла ко мне за помощью, — выдохнул Маккалеб.

— Но это безумие. Назовите мне имя этой женщины, и я…

— Нет, я не хочу, чтобы вы вмешивались. Представьте на минуту себя на ее месте. Вы бы сделали то же самое.

Доктор Фокс поднялась с постели. В ее широко раскрытых глазах застыло изумление.

— Вы не думаете в самом деле этим заняться, — наконец сказала она.

В тоне, каким она произнесла эту фразу, звучала не простая констатация факта, а приказ лечащего врача. Маккалеб промолчал, и его молчание уже само по себе было ответом на ее слова. Лицо хирурга порозовело от негодования.

— Послушайте, Терри, — продолжила Фокс, — вы не в том физическом состоянии, чтобы заниматься чем-то подобным. После операции прошло всего шестьдесят дней, а вы собрались разыгрывать резвого детектива?

— Пока я просто думаю об этом, и все, — покачал головой Маккалеб. — Я сказал этой женщине, что подумаю, но ничего не обещал. Я знаю, чем рискую. Кроме того, я уже не агент ФБР. Это будет совсем другое дело.

Фокс сердитым жестом скрестила тонкие руки на груди.

— Запомните, вы и мысли об этом допускать не имеете права. Как ваш лечащий врач я вам это запрещаю. Это приказ, ясно?

Тон ее голоса несколько смягчился.

— Терри, неужели вы до сих пор не понимаете, какой это подарок? Получить второй шанс.

— Да, только смотря откуда взглянуть. Я жив, потому что погиб другой человек. Я обязан жизнью этой женщине. Я остаюсь в долгу перед ней, Бонни.

— Ни ей, ни ее семье вы ничего не должны, — волнуясь, возразила Фокс. — Вы отдали свой долг, отослав им письмо с благодарностью. Всё. Вам бы досталось ее сердце или нет, она бы все равно умерла. Согласитесь, что вы не правы.

Маккалеб кивнул, соглашаясь, но для него этого было мало. Хотя это, наверное, имело логический смысл. Только помимо логики существуют вещи, которые не дают покоя душе.

— «Но»? — спросила Бонни, словно прочтя его мысли.

— Мне трудно объяснить. Я всегда думал, что если когда-нибудь узнаю, что произошло, то это окажется несчастный случай. К этому я был внутренне готов. Собственно, и вы мне говорили то же самое, когда мы начали долгий путь подготовки к операции. Речь всегда шла о том, что в разных авариях девяносто девять процентов пострадавших получают смертельную травму головы, а другие органы страдают редко. Но здесь совсем другое. И это меняет все.

— Вы повторяете одно и то же, Терри. Что значит «другой случай»? Сердце — это просто биологический орган, биологический насос. И больше ничего. Он был и остается насосом — неважно, как погиб человек.

— Важно. С любой аварией я бы примирился и жил бы с этим. Все два года, проведенные в ожидании донора, ушли на то, чтобы свыкнуться именно с этой мыслью, ведь авария — это как судьба, рок. Но убийство… Убийство — это всегда зло. Это не просто страшная случайность. Это означает, что «подарок» я получил в результате совершенного злодеяния, Бонни, а это все меняет.

Фокс молчала несколько минут. Засунув руки в карманы халата, она как будто начинала понимать, что пытается сказать ее пациент.

— Очень долго, — продолжал негромко Терри, — смысл моей жизни состоял в том, чтобы бороться со злом. Моя работа заключалась в том, чтобы находить тех, кто совершает преступления. И у меня это как будто неплохо получалось. Но в конечном итоге зло оказалось все-таки хитрее. Мой дух оно не сломило, нет, но сердце мое ослабло, отказавшись работать. А теперь выходит, что зло побеждает. Потому что я стою здесь перед тобой с новым сердцем и начинаю жить заново. И все по той простой причине, что зло сделало свое дело, вручив мне свой подарок.

Маккалеб глубоко вздохнул, прежде чем продолжать дальше.

— Та женщина вошла в магазин, чтобы купить леденец своему сынишке и — все. Через минуту ее не стало. Как видишь, тут есть разница. Просто объясняю я из рук вон плохо.

— Да, смысла в том, что вы пытаетесь сказать, не слишком много, — невесело улыбнулась доктор.

— Я же говорю, мне сложно выразить словами то, что я чувствую. Но смысл в этом есть. По крайней мере для меня.

Было очевидно, что Фокс не нравилось то, в чем пытался убедить ее Маккалеб.

— Терри, я отлично вижу, что вы намерены делать: вы собираетесь помочь этой женщине, — сказала она. — Но вы не готовы к этому, понимаете? Физически не готовы. Думаю, эмоционально тоже. Послушав вас, я полагаю, что вы не годитесь даже для расследования обычной аварии. Помните, что я твердила вам о балансе между физическим и эмоциональным здоровьем? Одно питается за счет другого. И я боюсь, что происходящее в вашей душе может значительно изменить ваше физическое состояние. В худшую сторону.

— Я понимаю, — сказал Маккалеб.

— Непохоже. Вы как будто делаете ставку на собственную жизнь в азартной игре. Но если все пойдет не так, если начнется заражение или отторжение, мы будем не в состоянии спасти вас во второй раз. Мы двадцать два месяца ждали то сердце, которое бьется сейчас в вашей груди. Вы полагаете, что откуда ни возьмись появится еще одно сердце с той же группой крови, если вдруг вы потеряете это? Нет, дорогой мой. Нет ни единого шанса. У меня в другой палате, подключенный к аппарату, лежит пациент в ожидании сердца, которого все нет. На его месте могли быть вы, Терри. Вы поймали свою судьбу. Вот и держите ее за хвост, — посоветовала Бонни.

Наклонившись над постелью, она положила свою теплую ладонь ему на грудь — как недавно сделала Грасиэла Риверс.

— Скажи этой женщине «нет». Подумай о своей жизни и скажи «нет».

3

Висевшая в небе луна была похожа на воздушный шар, который повесили повыше от детей, чтобы те не проткнули его веточками. Дюжины мачт на катерах, стоявших в доках, словно поддерживали лунный шар снизу, не давая ему упасть. Маккалеб какое-то время наблюдал, как диск луны плывет по черному небосклону, пока он не скрылся, скользнув за облака где-то над Каталиной. Хорошее местечко, чтобы спрятаться, подумал Маккалеб, заглянув в пустую чашку из-под кофе. Ему очень не хватало тех вечеров в конце рабочего дня, когда с бокалом ледяного пива в одной руке и сигаретой в другой он выходил на корму, садился на корме и просто отдыхал. Теперь же неизвестно, как надолго — это зависело от того, как будет проходить лечение и выздоровление, — сигареты, равно как и пиво, совсем исключались из его жизни. Через несколько месяцев этот жесткий контроль будет, возможно, чуть ослаблен, и глоток пива вместе с парой затяжек ему будет разрешен. А в настоящий момент и один глоток пива, как сказала бы его врач Бонни Фокс, грозит ему летальным исходом.

Терри поднялся со стула и прошел в каюту. Какое-то время он посидел на камбузе, потом решил включить телевизор и начал машинально переключать каналы, ничего особенного не ища и, собственно, толком не видя, что за картинки мелькали на экране. Выключив «ящик», он разгреб все, что лежало на навигационном столе, но и там не нашел для себя ничего достойного. Толкаясь из угла в угол по каюте, он все пытался сосредоточиться на чем-то, что отвлекло бы его от не дававших покоя мыслей, но ничего не помогало.

Спустившись по лесенке вниз, он прошел по узкому проходу в ванную. Из шкафчика с лекарствами достал термометр и засунул его под язык. Маккалеб по-прежнему пользовался стеклянным термометром старого образца, а новомодный электронный прибор с цифровым дисплеем, каким его снабдили в больнице, так и лежал нетронутый на полке в шкафу. Почему-то этой цифровой штуке он не очень доверял.

Поглядев на себя в зеркало, Маккалеб отвернул воротник рубашки, внимательно изучая маленькую ранку от проделанной сегодня утром биопсии. Вряд ли эта ранка так уж скоро зарубцуется: биопсии проводились так часто, что едва надрез успевал затянуться розовой кожицей, как его снова вскрывали и из артерии снова брали кровь специальным зондом. Искушенный детектив, он знал точно, что эта маленькая метка у него на шее никогда не исчезнет, как и длинный грубый шрам, пересекающий ему грудь сверху вниз. Вглядываясь в свои отметины, Терри вдруг вспомнил отца. На шее у старика тоже были незаживающие царапины, вперемежку с татуировками. Так сказать, очаги борьбы с радиацией, эдакие указатели попыток отодвинуть неизбежное.

Он вытащил градусник — температура была нормальной. Сполоснув под краном термометр, он убрал его, снял блокнот с зажимами с крючка для полотенца и записал на листке дату и время. А в колонке температуры сделал прочерк, означавший, что она в норме.

Повесив блокнот на место, Терри стал разглядывать в зеркале свои зеленые с серыми крапинками глаза, с тонкими красными прожилками под роговицей. Потом он стянул с себя рубашку и в который раз поглядел на свой шрам: все еще розоватый, толстый и уродливый. Маккалеб часто это делал, потому что никак не мог привыкнуть к тому, каким предательски больным выглядело теперь его тело. Кардиомиопатия. Доктор Фокс очень доступно объяснила ему, что это был вирус, видимо давно поджидавший в стенках его сердца подходящего момента — сильного стресса, например, чтобы расцвести полным цветом. Правду сказать, ее объяснения почти ничего ему не дали, ничуть не облегчив чувства боли от того, что прежнего Маккалеба уже не существует. Иногда его охватывало острое ощущение, что он видит в зеркале какого-то чужака, избитого до полусмерти и навечно ставшего инвалидом.

Опустив рубашку, он прошел на корму, в каюту, где имелось спальное место. Каюта была треугольной формы, повторяя очертания носа катера. У левого борта стояла двухъярусная койка, а справа возвышался целый склад разных коробок и ящиков. Нижнее место койки он превратил в подобие письменного стола, а наверху хранил прочные картонные коробки, набитые его старыми делами. Сбоку на коробке были надписи с названиями тех дел, которые он расследовал: ПОЭТ, КОД, ЗОДИАК, ПОЛНАЯ ЛУНА, БРЕММЕР. Еще на двух коробках красовалась надпись: РАЗНОЕ. Перед тем как покинуть Бюро, Маккалеб скопировал большинство своих дел. Это было против правил, но останавливать его никто не стал. Файлы, лежавшие в его коробках, были из разных дел, уже закрытых и все еще нераскрытых. Некоторые папочки были толщиной в одну страницу, а некоторые дела занимали коробку целиком. Терри и сам толком не понимал, для чего он сделал все эти копии. После ухода с работы он не открывал их ни разу. Правда, иногда ему в голову приходила мысль, что когда-нибудь он напишет книгу о некоторых случаях из следовательской практики. Иногда ему думалось, что, может, он завершит какое-нибудь до сих пор не раскрытое дело. Хотя, если быть до конца честным, порой его грела мысль, что в своей жизни он сделал нечто существенное и все эти коробки — тому доказательство.

Терри сел за свой стол и включил висевший на стенке светильник. Его взгляд тут же наткнулся на жетон ФБР, который он проносил целых шестнадцать лет. Теперь значок был в рамке под стеклом и висел на стенке над столом. Рядом с ним к стене была прикреплена фотография молоденькой девушки со скобками на зубах. Девушка во весь рот улыбалась в камеру. Это была копия, сделанная с его старого ежегодника. Вспомнив что-то, Терри нахмурился и отвернулся к горе наваленных на столе бумаг.

Там была куча разного рода счетов и квитанций вместе с медицинскими заключениями; стопка тонких, в основном пустых картонных папок и три рекламки от конкурирующих фирм по ремонту судов и буклет с инструкциями пристани Кабрильо. Чековая книжка Маккалеба лежала открытой, словно готовой к тому, чтобы выполнить свое предназначение и оплатить какой-то счет. Нет, сейчас он об этом и думать не хотел. Маккалеб был взволнован, но совсем по другой причине. Его не покидали мысли о визите на катер Грасиэлы Риверс и о том, как неожиданно его жизнь резко изменилась.

Он переворошил бумаги на столе и нашел ту газетную вырезку, из-за которой эта женщина появилась у него на катере. Терри прочел ее за день до того, как она была опубликована, вырезал и тут же постарался забыть о ней. Это оказалось сложно. Во-первых, статья спровоцировала появление на его катере целой процессии родственников убитых. Так, к нему пришла мать девочки, чье изуродованное тело было найдено на пляже в Реондо; родители мальчика, которого повесили в каком-то доме в Западном Голливуде. Появлялся, словно призрак, муж женщины, которая отправилась как-то вечером прогуляться по разным клубам и не вернулась. Все эти люди были похожи на зомби, задавленные неизбывным горем и предательством со стороны Бога, в которого они так верили, а он позволил совершиться такому кошмару. Маккалеб был не в состоянии утешить этих несчастных, он был не в состоянии помочь им. Он просто отсылал их обратно.

Потом Терри согласился на газетное интервью. Да и то только потому, что был в моральном долгу у репортера. В пору его работы следователем журналистка Киша Рассел всегда благоволила ему. Она была одним из тех редких репортеров, которые снабжают тебя информацией, не требуя ничего при этом взамен. Но около месяца назад она позвонила ему на лодку и потребовала вернуть ей часть долга.

В «Таймс» у нее была своя колонка под названием «Что бы ни случилось». Примерно год назад она опубликовала статью о Маккалебе, который ждал подходящего донора для пересадки сердца. Естественно, после операции она должна была написать статью о том, что донор нашелся и что Маккалеб получил долгожданное сердце. Терри хотел отменить интервью, прекрасно понимая, что это каким-то образом изменит начатую им новую, во многом анонимную жизнь. Но Рассел напомнила ему о своих услугах — могла не упоминать в статье детали какого-то расследования или, наоборот, делала из этого сенсационный материал, смотря что требовалось в данном случае Маккалебу. Терри понял, что выбора у него нет и в любом случае ему придется платить по счетам.

В день, когда вышла публикация, он воспринял это как знак того, что его официальная карьера в ФБР закончилась. Как правило, эту колонку придерживали для «горячих» материалов о политиках третьего ряда, которые давно исчезли с политической сцены, или о полузабытых знаменитостях «на час». Иногда печатали какой-нибудь материал о телезвезде, которая продавала свою недвижимость или начинала вдруг заниматься живописью, потому что и это было его (ее) истинным призванием. Маккалеб развернул газетную вырезку и прочел ее заново.


Новое сердце и новая жизнь бывшего агента ФБР
Киша Рассел
Штатный корреспондент «Таймс»

Не так давно лицо Террела Маккалеба мелькало на страницах вечерних выпусков новостей Лос-Анджелеса и в местной газете всегда находилась пара строк для его сообщений. Но ни для него, ни для жителей города это не было рутиной.
В качестве агента ФБР Маккалеб считался специалистом номер один по расследованиям дел о серийных убийцах, которые за последние десять лет стали настоящей чумой Лос-Анджелеса и Запада в целом.
Член Группы межведомственного сотрудничества, Маккалеб помогал координировать работу местной полиции. Всегда знающий, что и как именно сказать прессе, он часто попадал в центр ее внимания — но это не всегда правильно воспринималось и раздражало как его местное, так и высшее начальство в Квонтико, Виргиния.
Но вот уже два года, как этот человек перестал появляться на телеэкранах. Сейчас прославленный детектив не носит ни полицейского жетона, ни оружия. По его словам, у него забрали даже синюю форму служащего ФБР.
Теперь он чаще всего одет в старые выцветшие джинсы и рваную футболку. И найти его можно на его рыболовном катере «Обгоняющий волны», который он намеревается отремонтировать. Маккалеб, родившийся в Лос-Анджелесе и выросший в местечке Авалон на острове Каталина, в настоящее время живет на катере на пристани в Сан-Педро, но вообще-то планирует когда-нибудь отшвартовать свое суденышко в Авалонскую гавань.
Поправляясь после операции по пересадке сердца, Маккалеб заявляет, что охота за серийными убийцами и прочими насильниками планируется не скоро — если она вообще когда-либо возобновится.
Этому удивительному человеку всего сорок шесть. Он говорит, что отдал Бюро жизнь — врачи подтверждают, что постоянный стресс и пробудил тот грозный вирус, который ослабил работу сердца больного, чуть не доведя до летального исхода, — но он не жалеет об этом.
«Когда вы проходите через нечто подобное, это изменяет вас не просто физически, — замечает Маккалеб в одном из интервью. — Меняется перспектива. У меня такое ощущение, что в ФБР я работал очень давно. Моя жизнь начинается заново. Не знаю точно, чем я займусь в ближайшем будущем, но это меня не слишком беспокоит. Найду что-нибудь».
Однако шанс на «новую жизнь» этот человек чуть не упустил. Дело в том, что его группа крови имеется примерно у одного процента нашего населения, и Маккалебу пришлось ждать почти два года донора с подходящим сердцем.
Его лечащий врач, хирург по пересадке сердца Бонни Фокс, подчеркнула, что ее пациент и в самом деле «слишком перенапрягся». По ее словам, «мы могли бы потерять его просто потому, что в результате слишком долгого ожидания ослабленный организм не выдержал бы операцию».
Выйдя из больницы, Маккалеб уже через два месяца начал вести активную жизнь. Он говорит, что лишь иногда вспоминает период бесконечных анализов по показателям адреналина в крови.
Список дел бывшего агента выглядит как перечисление заслуг в справочнике «Кто есть кто в мире криминала». Так, именно Маккалеб вел дела таких местных маньяков, как Ночной Охотник или Поэт. Кроме того, он вел ключевую работу по поимке Кодового Киллера и Душителя Красоток, а также Лютера Хэтча, прозванного в прессе Могильщиком, поскольку он любил посещать могилы своих жертв.
Словом, Терри Маккалеб несколько лет был основной фигурой в отделе убийств в Квонтико. Он часто вылетал на Западное побережье, чтобы помочь местной полиции в расследовании особо трудных дел. В конце концов его начальство решило создать здесь филиал отдела, и Терри вернулся в родной Лос-Анджелес, чтобы работать в качестве агента ФБР в Вествуде. Переезд дал ему возможность вплотную заниматься делами, где требовалось вмешательство Бюро.
Однако далеко не все дела велись успешно, и в итоге накопившийся стресс дал о себе знать. Маккалеб перенес первый сердечный приступ во время ночного дежурства в своем офисе. Его нашел ночной уборщик, который, таким образом, спас ему жизнь. Врачи установили, что Маккалеб страдает от прогрессирующей кардиомиопатии — ослабления сердечной мышцы. И его имя внесли в список пациентов, нуждающихся в пересадке сердца. Пока он лежал в больнице, Бюро отправило его на пенсию по нетрудоспособности.
Он сменил свой пейджер на больничный, и 9 февраля аппарат зажужжал: сердце донора с подходящей группой крови уже везли Маккалебу. После шестичасовой операции по трансплантации в Медицинском центре «Сидарз-Синай» в груди Маккалеба застучало новое сердце.
Маккалеб точно не знает, чем займется в своей новой жизни. Пока остается только рыбачить. Хотя ему и поступают предложения от детективных агентств и из полиции о сотрудничестве в качестве частного детектива или консультанта. Однако интересы Маккалеба пока сосредоточены на ремонте заслуженного рыболовецкого катера «Обгоняющий волны», который достался ему от отца. Лодка ржавела на причале целых шесть лет, но Маккалеб, похоже, взялся за ее ремонт всерьез и ничем другим не занимается.
«Я никуда не тороплюсь, — говорит он. — Времени у меня предостаточно, и пока я всем доволен. А там посмотрим».
Нашего героя не мучают сожаления, но, как все отошедшие от дел детективы и рыболовы, он думает о тех, кого не смог поймать.
«Я сожалею, что не сумел раскрыть все дела, — признается он. — Я всегда злился, когда преступник уходил от нас. До сих пор злюсь».


На этом статья заканчивалась.

Некоторое время Терри разглядывал свой снимок, который газета поместила вместе со статьей. Снимок был сделан давно, и он часто использовал его во время работы в Бюро. Маккалеб смотрел прямо в объектив, и казалось, все ему по плечу.

Когда Киша Рассел появилась в больнице, чтобы сделать о нем материал, она пришла со своим фотографом. Но Терри категорически воспротивился делать новый снимок и попросил их напечатать старый. Он не желал, чтобы люди увидели, как он теперь выглядит.

Его не особенно волновало, что он сильно исхудал, потеряв чуть ли не десять килограммов веса — под одеждой это было не так уж заметно. Его выдавали глаза. Взгляд стал иным: он потерял прежнюю пронзительность и бесстрашие. И ни к чему, чтобы люди узнали об этом.

Маккалеб аккуратно сложил газетную вырезку и отложил в сторону. Постукивая кончиками пальцев по столу, он перелистывал кипы бумаг, пока не уткнулся взглядом в стальную булавку рядом с телефоном, которой скреплял разрозненные бумажки. Номер, нацарапанный карандашом Грасиэлой Риверс, значился на самом верхнем клочке.

Во времена работы агентом в Маккалебе кипела ярость по отношению к чудовищам в мужском обличье, на которых он вел охоту. Он первым видел кошмарные сцены их злодеяний и хотел, чтобы они сполна заплатили за воплощение своих дьявольских фантазий. Долг крови надо платить кровью. Вот почему следователи из Отдела по расследованию серийных убийств ФБР называли свою работу «кровавой». По-другому описать это было невозможно. Разумеется, такая работа оставляла глубокие следы на них, ела изнутри всякий раз, когда кто-то уходил от них.

И сейчас то, что случилось с Глорией Торрес, поедом ело Маккалеба. Он, Терри, был жив только потому, что носитель зла забрал ее жизнь. Детали убийства Маккалеб узнал от Грасиэлы Риверс. Глория умерла только потому, что оказалась на пути между стрелявшим и кассовым аппаратом с деньгами. Простая, глупая и одновременно чудовищная причина смерти. Теперь Маккалеб был в долгу перед той женщиной, которую застрелили, перед ее сыном, перед Грасиэлой и даже перед самим собой.

Терри снял телефонную трубку и набрал номер, нацарапанный на клочке бумаги. Было уже поздно, но он не хотел ждать, решив, что Грасиэла еще не спит. Трубку подняли после первого же гудка.

— Мисс Риверс?

— Да.

— Это Терри Маккалеб. Вы приходили ко мне…

— Да.

— Я, видимо, звоню не в очень подходящее время? — спросил он, скрывая свою неловкость.

— Нет, все нормально.

— Ну, я хотел сказать вам, что я думал о том, что вы мне рассказали. Я ведь обещал перезвонить, неважно, к какому решению приду.

— Да, — повторила она.

Но в тоне, каким Грасиэла произнесла это слово, Терри послышалась нота слабой надежды. Это было трогательно.

— В общем, вот что я надумал. Мои, как бы точнее выразиться, профессиональные навыки не совсем годятся для вашего случая. Из вашего рассказа я понял, что имело место непреднамеренное убийство на почве ограбления. Понимаете, это несколько отличается от дел с серийными убийцами, которые мне в основном приходилось вести в Бюро, — почти скороговоркой выпалил Маккалеб.

— Я понимаю, — вздохнула Грасиэла. Надежда в голосе таяла.

— Боюсь, вы неправильно меня поняли. Я не хочу сказать, что не собираюсь… В общем, что меня это не заинтересовало. Я звоню, потому что собираюсь завтра сам поехать в полицию и выяснить все на месте. Только…

— Спасибо.

— Только я не уверен, что моя поездка будет успешной. Вот о чем я пытаюсь вам сказать. Я не хочу, чтобы вы понапрасну надеялись, понимаете? Очень часто… Я не знаю, как лучше выразиться.

— Я все понимаю, не волнуйтесь. Спасибо вам, что вы хотите помочь. Никто даже…

— Я собираюсь посмотреть, как велось дело, — оборвал он девушку, не желая выслушивать ее бесконечные «спасибо». — Кроме того, я не уверен, насколько лояльны окажутся тамошние полицейские, но постараюсь сделать все, что смогу. Это самое малое, что я могу сделать для вашей сестры. Постараться.

Грасиэла ничего не сказала. Маккалеб попросил дать ему дополнительную информацию о Глории Торрес, а также назвать имена следователей, которые вели дело. Они поговорили минут десять, Маккалеб записал к себе в блокнот все, что рассказала девушка, и в трубке воцарилось короткое неловкое молчание.

— Что ж, — сказал он наконец, — наверно, это все. Я позвоню, как только выясню что-то новое или если у меня возникнут новые вопросы.

— Еще раз спасибо, — сказала Грасиэла.

— У меня такое чувство, что это я должен благодарить вас. Я буду рад, если у меня получится. Надеюсь, я действительно смогу помочь.

— Конечно, сможете. В вашей груди бьется ее сердце. Оно и будет вас вести.

— Да, наверное, — пробормотал Терри в некотором смущении, не совсем улавливая подтекст. Было странно и то, что он ей не возражает. — Я позвоню вам, — повторил он и положил трубку.

Интересно, что она имела в виду, снова подумал он. Потом Терри снова развернул вырезку из газеты и долго смотрел на свой портрет.

Потом он снова сложил статью и спрятал под кипой бумаг на письменном столе. Затем бросил взгляд на фотографию девушки со скобками на зубах, утвердительно кивнул головой и выключил свет.

4

Во время работы в ФБР Маккалеб часто слышал, как его коллеги-агенты называли эту часть работы «танго с препятствиями». Дело в том, что с полицейскими на местах следовало вести себя весьма деликатно. Как говорится, ни одна порядочная дворняга не позволит чужаку мочиться на своем дворе. Только по особому разрешению.

Что касается полицейских, ни одного из тех, кто имел дело с убийствами, нельзя было обвинить в отсутствии здорового самолюбия. В противном случае они бы работали по другой части. Для того чтобы работать в отделе убийств, надо четко отдавать себе отчет, что ты на своем месте, и всегда четко осознавать, что ты умнее, сильнее, хитрее, подлее и выдержаннее, чем твой враг. Ты должен быть абсолютно уверен, что победишь. И если у тебя появляются сомнения на этот счет, тебе надо уходить — можешь заниматься расследованием грабежей, патрулировать улицы, что угодно.

Но проблема заключалась в том, что у некоторых ребят, работавших по убийствам, самолюбие было непомерно раздуто. Настолько, что они начинали путать своих истинных врагов с теми, кто так или иначе намеревался помочь им, — с коллегами по расследованию, и в особенности с профессионалами из ФБР. Разумеется, ни один следователь по делу об убийстве и слышать не хотел о том, что кто-нибудь из коллег — особенно федерал из Квонтико — может помочь и вообще справиться с этим лучше, чем он. По опыту Маккалебу было хорошо известно, что если коп бросал работу над делом и засовывал его в стол, то он подсознательно не желал терпеть поражение от кого бы то ни было в случае удачного исхода дела. Во время работы в ФБР Маккалеба почти никогда не приглашали принять участие в работе над «чужим» расследованием, и еще реже его вызывал ведущий дело следователь для консультации. Как правило, это была идея начальника, которого мало волновала такая чепуха, как задетое самолюбие. Начальник хотел, чтобы повышалась раскрываемость и тем самым улучшались статистические отчеты. Так что, когда звонили в Бюро и просили Маккалеба подъехать, это означало, что «танго» с ведущим дело следователем началось. Иногда это был вполне приятный танец понимающих друг друга партнеров. Но гораздо чаще танго оказывалось «с препятствиями», когда танцоры наступают друг другу на ноги, самолюбия страдают и летят искры. Не раз Маккалеб подозревал, что следователь намеренно скрывает от него информацию и потирает руки у него за спиной, если ему не удается продвинуться в деле, подозреваемый так и не найден и дело по-прежнему остается нераскрытым. Весь этот мелочный фарс и назывался «защита своей территории». Зачастую о жертве убийства и ее несчастной семье вообще забывали. Они оставались на десерт. А порой и вовсе выбывали из игры.

И сейчас Терри чувствовал, что с полицией Лос-Анджелеса ему придется танцевать то самое танго. Неважно, что с делом Глории Торрес они зашли в тупик и нуждались в помощи. Это был «территориальный» вопрос. Хуже всего, что Маккалеб официально уже не работал в Бюро. Он больше не носил жетон и ехал просто наудачу. Когда в половине восьмого утра во вторник он прибыл в отделение полиции Вест-Вэли, все, что имелось у него с собой, — это кожаная сумка и пакет с пончиками. Иначе говоря, аккомпанемента для танго у него не было.

Маккалеб выбрал такое ранее время потому, что знал: большинство следователей начинает работу рано, чтобы побыстрее свалить. В это время у Терри были наибольшие шансы перехватить двух следователей, которые вели дело Глории Торрес. Их имена — Арранго и Уолтерс — ему сообщила Грасиэла. Они ничего ему не говорили, но с лейтенантом Даном Баскерком, их начальником, Маккалеб познакомился несколько лет назад, работая по делу Кодового Убийцы. Их знакомство было сугубо поверхностным, и Маккалеб представления не имел, хорошо ли помнил его Баскерк и помнил ли вообще. Тем не менее он решил действовать по протоколу и пойти сначала к лейтенанту, а затем — если повезет — к Арранго и Уолтерсу.

Отделение Вест-Вэли распологалось на Оуэнсмаус-стрит в районе Резида. Для отдела полиции это было странное место. Местные отделения полиции Лос-Анджелеса располагались в сомнительных районах, где присутствие полиции было необходимо. Отделения, как правило, окружали высокие бетонные стены для защиты от стрельбы из проезжающей машины. Но участок Вест-Вэли был другим. Никаких ограждений. Это было буколическое, буржуазное, мирное строение. С одной его стороны находилась библиотека, по другую сторону раскинулся небольшой парк с обширной парковкой. А через дорогу расположился небольшой поселок типичных для долины Сан-Фернандо ранчо.

Выйдя из такси перед зданием, Маккалеб прошел через главный вход, отсалютовав полицейскому за стойкой, и направился по коридору налево. Все это он проделал, ни секунды не колеблясь. Он отлично знал, что все полицейские участки устроены примерно одинаково и что именно этот коридор приведет его в отдел расследований.

Дежурный не остановил его, и одно это вдохновило Маккалеба. Возможно, какую-то роль при этом сыграл пакет с пончиками, взятый им с собой именно ради этого: у Терри был уверенный вид полицейского при жетоне и при оружии. На самом деле у него не было ни того ни другого.

Войдя в отдел расследований, он оказался еще перед одной стойкой. Опершись и перегнувшись через нее, он посмотрел налево, чтобы заглянуть в стеклянное окно маленького кабинета, в котором, как он знал, сидел лейтенант. В кабинете никого не было.

— Я могу вам чем-то помочь? — раздался голос за его спиной.

Выпрямившись, Маккалеб увидел совсем молодого полицейского, который приблизился к нему, выйдя из-за письменного стола. Наверное, стажер, решил Маккалеб. Обычно там сидели старики-добровольцы из местных доброхотов или полицейские, вынужденные выполнять несложную работу из-за ранения или дисциплинарного взыскания.

— Я бы хотел видеть лейтенанта Баскерка. Он у себя?

— К сожалению, он сейчас на совещании отдела ФБР Вест-Вэли. А я не могу вам помочь?

Значит, Баскерк сейчас в Ван Найсе, в головном офисе Вест-Вэли. План Маккалеба встретиться сначала с лейтенантом развалился на глазах. Оставалось либо сидеть и ждать Баскерка, либо уйти и вернуться позже. Но куда ему, интересно, идти? Не в библиотеку же? Рядом не было даже кафешки, чтобы посидеть. Он решил рискнуть и сразу пойти к Арранго и Уолтерсу. Надо было действовать.

— А как насчет Арранго и Уолтерса из отдела убийств? — спросил он полицейского.

Тот повернулся к стенду, висящему на стене, с таблицей, где слева шли имена всех полицейских участка, а справа — квадратики для отметок с заголовками: «на месте», «отсутствует», «в отпуске», «в суде» и т. п. Но напротив имен Арранго и Уолтерса никаких отметок не было.

— Сейчас проверю, — сказал юноша. — Ваше имя?

— Меня зовут Маккалеб, но мое имя им ничего не скажет. Скажите, что я по делу Глории Торрес.

Дежурный вернулся к письменному столу и нажал три кнопки на телефоне. Говорил он шепотом. Не сложно было догадаться, что, по мнению дежурного, Маккалеб выглядел не внушительно. Разговор длился полминуты, и дежурный даже не побеспокоился встать из-за стола, чтобы проводить Терри.

— Обратно по коридору, первая дверь направо.

Кивнув на прощание, Маккалеб захватил свой пакет с пончиками и пошел в указанном направлении. Подойдя к нужной двери, он переложил сумку под руку, чтобы открыть дверь. Но она вдруг открылась сама. На пороге стоял человек в белой рубашке и галстуке. На правом плече у него была портупея с табельным пистолетом. Это был плохой знак. Следователи редко пользовались оружием, а те, кто занимался убийствами, — особенно. Как только Маккалеб увидел детектива с портупеей на плече, вместо более удобной кобуры на поясе, он уже знал, что имеет дело с самолюбием, раздутым до предела. Он обреченно вздохнул.

— Вы Маккалеб?