А. Махров, Б. Орлов и др

Инопланетное вторжение: Битва за Россию

Борис Орлов

Добро пожаловать!

— …Сзади! — истошный вопль заставил меня броситься на землю и откатиться в сторону.

И вовремя! Кусок бывшей проезжей части с остатками асфальта, на котором я только что стоял, испарился, выплюнув в хмурое дождливое небо клуб сероватого дыма.

Из развалин дома, который не так чтобы и давно был красивой многоэтажкой, ударили выстрелы. Ухнуло, зашипело, и в небо рванулась ракета ПЗРК. Я невольно проводил ее взглядом. Блин! Ну откуда здесь этот проклятый «карп» взялся?! Ведь секунду назад не было его еще?!!

Выстрелы все еще гремели, и тяжелые пули ПКМ рвали «носача» на части. Он уже лишился трех ног из семи, длинное щупальце-манипулятор валялось на земле рядом с еще одним «носачом», которого выстрел «мухи» разобрал на запчасти. Третий робот бил короткими вспышками из своего «носа» по развалинам, но, похоже, не мог нащупать противников. Меня он, должно быть, записал в убитые, и сбросил со счетов. Совершенно напрасно, между прочим!..

Подствольник штатной омоновской «Грозы» кхакнул, и в бочине «носача» расцвел огненный цветок. Не дожидаясь ответной реакции железяки, я, длинной очередью, высадил туда же, в разрыв, весь магазин. Если повезет, то пули пробьют ослабленную гранатой бортовую броню, и «носачу» будет несладко…

Не повезло. Значит, несладко сейчас будет мне… Робот развернулся и хищно повел своим носом, определяя цель. То есть меня. Вот и отбегался лейтенант Бортников. Я не выдержал и закрыл глаза…

Выстрелила «муха», оглушительно саданул ПКМ. Странно, я все еще жив… Чуть приоткрываю один глаз… Ого! «Носач» валяется на боку и только ноги его шевелятся так, словно он идет. А классный гранатометчик в развалинах засел! С одной гранаты вышиб железной дуре гироскопическую часть. Не то чтобы там броня была какая-то особая или еще чего, а просто гироскоп у «носача» — малюсенький, точно х… то есть мозг у комара. И попасть в него с одного выстрела — задачка та еще. А гранатометчик точно туда метил, потому что напарник его из своего крупняка лупанул специально, чтоб железяку свалить. Не по ногам бил, а в борт — импульсом пуль опрокинуть. Но если гироскоп цел — это занятие бесполезное, значит, знал пулеметчик, куда бить…

— Эй, парень! — донеслось из развалин. — Ты там спать улегся, или где? Давай к нам, да поосторожнее. Железку не поломай…

Я осторожно обошел лежащего «носача» и потопал к останкам многоэтажки. Но не успел сделать и трех шагов, как тот же голос посоветовал:

— Ты пригнись и давай пошевеливайся. Сейчас «карп» с подмогой вернется — мало не покажется… — говоривший хмыкнул и вдруг отчетливо произнес: — Так, а вы чего расселись?! Мы что, за вас все должны делать? Живо, бездельники!

И навстречу мне из руин выскочили трое молодых, очень молодых парней. Таща какие-то инструменты, они метнулись к «носачу» и принялись сноровисто демонтировать боевого робота. Один ловко содрал защитную пластину и дезактивировал оружие, другой принялся быстро, но аккуратно вывинчивать «нос» из «головы», при этом стараясь не повредить разъемы кабелей. Третий, судя по редким матерным замечаниям, занимался самым сложным: пытался извлечь блоки питания, попутно сортируя их по степени заряженности…

…В развалинах обнаружилась зияющая дыра, уходящая куда-то вниз. В подвал, в метро, в подземный бункер — понятия не имею, куда, но вниз — это точно. И около этой дыры мирно покуривали два мужичка, лет эдак… эдак… Вот чертовщина: у женщины определить возраст на взгляд — запросто. Как ни мажься, как ни наряжайся, как ни подтягивайся, а все ж проглянут через штукатурку, девчоночьи наряды да мастерство пластического хирурга истинные года. А вот у мужчины, особенно если он в стареньком вытертом камуфляже, присыпанный пылью и известкой, на глаз определить возраст почти невозможно. Что-то среднее между двадцатью пятью и шестьюдесятью пятью. Хотя если вдуматься, то уж никак не двадцать пять. Эвон, какие зубры! Вдвоем трех «носачей» уделали и «карпа» отогнали. Пацанва — технари, их в бой, может, и вообще не пускали, или так дали пострелять, как детишкам в тире. А эти… Сразу видно — спецназ чего-нибудь или кого-то там. Поди еще и чины немаленькие. Я невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Ну, и чего застыл? — поинтересовался, глубоко затягиваясь, один из мужичков, тот, что пониже ростом и — как бы это сказать? — покрепче в талии. — Решил здесь «травою прорасти»?

На всякий случай я решил представиться. Вытянулся и отрапортовал:

— Лейтенант Бортников. Второй батальон Московского ОМОНа. Был в патрулировании. Попал в засаду. Из всего патруля выжил один. Направляюсь в свое расположение.

— Да не тянись ты, лейтенант, — миролюбиво посоветовал второй, повыше и, кажется, помоложе. — Следуешь? И флаг тебе в руки. Можем проводить примерно до полпути. Нам по дороге…

Я хотел поблагодарить, но тут тот, что потолще, вдруг легко вскинул «Корд» и грозно рявкнул, обращаясь к молодым:

— Живее, оболтусы! Сорок пять секунд — свернуть работы! Бегом, бегом, бегом! — потом повернулся ко мне. — Лейтенант, давай-ка в дырку, живо! Тут сейчас весело будет…

Второй быстро поднял ПЗРК, а первый уже мостился к пулемету, шипя сквозь зубы:

— Нет, мля, Леха, вот ты мне скажи: какая полудурь угадала эту Курскую дугу «Проспектом мира» назвать? Удавил бы…

Вместо ответа «Леха» поднял ПЗРК, цвиркнул сквозь зубы на кучу битого кирпича и замер, точно превратившись в статую. Первый чуть повел стволом пулемета, задранным в зенит… В этот момент мимо меня галопом промчались парни, таща на себе детали «носача». Двое мгновенно нырнули в подземелье, а третий чуть призадержался на пороге. Оглянувшись, он внезапно спросил:

— Пап, может, помочь?

Пулеметчик, не оборачиваясь, буркнул:

— Давай-давай, чеши отсюда! Брысь, недоучка, я сказал! Помогатель нашелся…

Он еще бурчал, когда тот, кого звали Алексеем, вдруг спокойно сообщил:

— Девять часов — два «карпа».

— Работаешь по дальнему, — обозначил пулеметчик. — Пустил — ушел. Тридцать сек — дверь закрыта. Вопросы?

— Слушай, Джелат,[1] ну хоть сорок пять…

— Тридцать! Работаем, — и уже мне: — Лейтенант, мать твою! Живо в дырку!

Краем глаза я замечаю, как откуда-то, со стороны обгорелого искореженного остова Останкинской телебашни, выныривают два серебристых, похожих на каких-то рыб, «карпа». И тут же выстрел «Вербы», длинная очередь ПКМ, а потом, прямо на меня, мчится Алексей. В одной руке у него ПЗРК, а другой он цепляет меня за шкирку и, поминая нехорошими словами моих родственников, буквально впихивает меня в отверстие подземного хода. По лестнице я спустился только что не кубарем, а сзади бухали шаги Алексея и где-то грохотал пулемет.

Приземлившись и откатившись в сторону от люка, я увидел, как тяжело спрыгнувший за мной Алексей поднял что-то, мучительно напоминающее пульт от телевизора, и замер. Только губы на его побледневшем лице беззвучно шевелились, должно быть отсчитывая те самые тридцать секунд…

— Тридцать — произнес Алексей вслух. Помолчал секунду-другую, затем добавил шепотом:

— Тридцать три, тридцать четыре…

И еле успел отскочить: пулеметчик со странным именем Джелат свалился ему почти что на голову. Он еще вставал на ноги, когда Алексей нажал на пульт, и по ушам со страшной силой ударил грохот взрыва. И опустилась тьма…



— …Лейтенант! Лейтенант! — крепкая рука трясет меня за плечо. — Летеха, млять! Не спи — замерзнешь!

По глазам бьет луч фонаря. Передо мной стоит этот, со странным именем. За ним возвышается Алексей, так и не выпустивший из рук «Вербу». Чуть в стороне переминается с ноги на ногу троица молодых.

Джелат заметил, что я открыл глаза, и повернулся к остальным:

— Так, мелкие. Ну-ка быстро помогли дяденьке-милиционеру подняться и в темпе топаем. Нечего тут высиживать.

Он одним движением бросает свой ПКМ кому-то из пареньков:

— Ну-ка, сыночка, потрудись, а то батя умаялся, таукитайцам глаза на жопу натягивая…

Парень поймал пулемет, аккуратно пристроил его за плечом. Умоляюще посмотрел на Джелата:

— Бать, а бать?

— Чего тебе, кошмар моей старости?

— Можно я в следующий раз с тобой? А дядя Леша пусть нас прикроет…

— Куда «со мной»? С дуба рухнул? Или дуб на тебя? Мелкий, — он приобнимает парня за плечи и слегка прижимается лбом к его лбу, — ведь попрешься со мной — я только о том думать и буду, как бы с тобой чего не случилось. В результате обоих шлепнут. И толку?

— Димка, — вступает в разговор Алексей, — ну тебе для боя еще потренироваться нужно, подготовиться… И потом: случись что с тобой — кто в этом железе разбираться будет? Мы, что ли, с батей твоим? Так мы же с ним аплета[2] от атлета не отличим. А стринги[3] — так только трусики женские знаем…

— А твоих гавриков мы даже понимаем с трудом, — подводит итог толстячок Джелат. — Кто им с человеческого на «яву» и «си-плюс-плюс»[4] наши требования переводить будет?

После чего резво шагает в темноту. Парень, которого зовут Димкой, спешит за ним, бурча под нос что-то вроде: «Как на тропу войны — так большой, а как жениться — так ты еще маленький». Следом торопятся двое остальных пареньков, глядя на которых вспоминается слово «ботаник». Они постоянно поправляют лямки своих рюкзаков, то и дело задевают друг друга деталями «носачей», которые тащат под мышками и на плечах, а на ходу уже успевают затеять спор, в котором мне понятны только союзы и междометия, хотя говорят они по-русски. Из темноты им отвечает Димка, энергично подключившись к дискуссии…

— …Лейтенант, двигаемся, — высокий Алексей лучом фонаря показал на отверстие в стене. — Нам туда…

Шли мы долго. Я даже приустал. Неожиданно из темноты раздался голос Джелата:

— Привал. Война — войной, а обед — по расписанию.

Фонари осветили большое пустое пространство, на котором валялись сломанные ящики, мятые стальные бочки, сломанная мебель. И остро пахло бензином, соляркой, маслом и еще чем-то, столь же аппетитным… Подземная свалка?

В свете фонарей на один из сломанных ящиков бросили куртку, поверх нее пристроили две открытые банки, пакет с сухарями, водрузили флягу…

— Налетай!

Хотя Джелат и распоряжается, но не похоже, чтобы он был тут единоличным командиром. Не уловил я в его голосе вот этаких специфических «командирских» ноток. Такое ощущение, что у них совещательное управление. Странная вообще-то компания: спецуре такая структура свойственна как… как… как танку — пуанты! Откуда же они?!

Я уже собрался задать своим спасителям этот вопрос, когда Джелат сунул мне в руки кусок сухаря с ветчиной из банки и спросил:

— ОМОН, значит? Второй батальон, стало быть, еще брыкается? И много вас уцелело, Бортников?

Много? Да я уж и не знаю… Когда три месяца назад на Москву обрушилась эта космическая беда, это вселенское безобразие, нас было много. Полный штат. За первый месяц от батальона осталась, дай бог, половина, потом потери стали уменьшаться, но все равно — недели не проходит, чтобы кого-нибудь…

— Не очень, — исключительно содержательный ответ, но что я могу еще сказать?

— Б…! — выразительно ругнулся Джелат и, уже обращаясь к Алексею, произнес: — И как тебе это, братишка? В армии два года служить — много, а как приперло — подготовленных бойцов в месяц по полбатальона класть — нормально! Нет, единственное, за что можно спасибо сказать этим космодерастам, так это за то, что они всю нашу верхушку скурвленную накрыли.

— Неизвестно еще, — лениво отозвался Алексей. — Кенарь говорил, что они передачу какую-то перехватили. Якобы Большой Папа выступал…

— И чего он сказал? — подал голос один из «интеллектуалов».

— Да все как обычно, — и Алексей процитировал, передразнивая интонации бывшего лидера: — «…нельзя замыкаться в текущих проблемах, нельзя забывать о долгосрочных целях, приносить в жертву принципы… мы подошли к тому рубежному моменту, когда должны серьезно задуматься над всей архитектурой глобальной безопасности… когда мы избавимся от пренебрежения международным правом, то ситуация может измениться…» и прочее бла-бла-бла.

— Фигня, — авторитетно заявил Дмитрий, — мы с ребятами эту речь на ящиках прогнали. Нарезка это из старых записей. Совпадение по спектру колебаний — девяносто шесть, по частотному — девяносто семь. Смикшировали и вот вам — радуйтесь, люди! Наш отец и благодетель жив!

— Спасибо, сынку, утешил. А то я уж испугался: зеленых мы к ногтю прижмем, а потом еще этих козлов искать. Для вдумчивой беседы у эшафота…

— Почему зеленых? — отважился спросить я.

— А каких? — Джелат моментально повернулся ко мне. — Ты что, парень, живьем их видел?

— Да нет, как-то не приходилось… Только «носачей», «глазастиков» и «карпов». Ну и «тарелки», само собой…

— Жаль — мне показалось, или в голосе Джелата и впрямь прорезались огорченные нотки? — Слушай, летеха, а «глазастиков» ты каких видел? Только «попрыгунчиков» и «крыланов» или еще каких-нибудь?

Еще и другие «глазастики» есть? Вот не было печали! Слава богу, таких я не то что не видел, а даже и не слыхал про таких! О чем и сообщил своим спасителям. И наконец поинтересовался:

— Товарищи офицеры, разрешите обратиться? Вы откуда… в смысле, к каким частям принадлежите?

Алексей и Джелат изумленно переглянулись. Пауза. А потом…

Джелат захихикал. Именно, не засмеялся, а захихикал. Тихонечко и как-то очень обидно. А через секунду к нему присоединился Алексей. Только он хохотал во весь голос.

— Ты так ничего и не понял, лейтенант Бортников! Какие мы тебе, к хреням собачачьим, «товарищи офицеры»? Нашел, как обозвать. Я, если в эрэфском вооруженном позорище считать, — так лейтенант бы был, как и ты. А Леха — он вообще сержант. Только мы ведь не в этом барадаке служили, а в настоящей армии — Советской. А потом еще кое-что было. Пиндосовским давалкам мозг вправляли. У кого он имелся… Вскрытие определяло…

— Олег три войны прошел, — добавил Алексей негромко. — Афган, Абхазию и Балканы. Я — две. В Афган не успел. Так что опыт, какой ни на есть, — имеется…

Что-то я слышал про этих ветеранов. Еще тогда, ДО… Когда была последняя акция протеста, во время которой началась стрельба, нам объяснили, что кроме пацанвы, принявшей участие в беспорядках, были и другие. Такие вот «старички», которых никто не догадался обыскать и которые пронесли на площадь оружие для своих молодых соратников. Двух таких ветеранов попробовали было захватить бойцы из первого батальона, в результате чего им пришлось схоронить шестерых, а ветераны ушли. И хотя «перваки» клялись и божились, что обоих ранили, и неоднократно, а все же шесть табельных стволов и четыре «ксюхи» сделали нам ручкой. Раненые унесли?..

Я еще раз оглядел рослого Алексея и крепыша Олега. Нет, спасибо вам, инопланетные захватчики, что из-за вас я — с этими ветеранами, а не против них. Они бы меня шлепнули — мяукнуть бы не успел…

— А… А в-вас много? Ну… то есть, в смысле… сколько?

— О-па! — Олег-Джелат сразу посерьезнел и как-то странно посмотрел на меня. — Как из лесу, к нам в квартиру, дятел ночью залетел… Деточка, вы сейчас серьезно, или это у нас такое чувство «хумора»?

Чего? Чего это он?.. они?..

— Видите ли, лейтенант Бортников, — Алексей смотрит на меня с насмешливым сожалением, — у нас нет особых причин доверять вашей организации и ее служащим. Так что, думаю, вы понимаете, что только что заданный вопрос — бестактность. Если не хуже…

Наступившая пауза вызвала у меня неприятный холодок в области желудка. Неожиданно Олег обратился ко мне таким тоном, словно ничего и не произошло:

— Слушай-ка, лейтенант Бортников, а как тебя по имени? А то по фамилии-званию — язык сломаешь, да и лично у меня нет охоты тебя чином именовать.

— Николай…

— Так вот, Коля, — Джелат смотрит на меня пристально. — Я, например, сукой тебя не считаю. Ты вроде неплохой парень, и, верно, пройти даже чего-нибудь успел. Но вот начальство ваше, ментовское… Кстати, кто у вас сейчас за старшего?

— Когда я в дозор уходил — майор Шатурин был. А сейчас — не знаю. Может, и он, если жив, конечно…

— Ма-а-а-йо-о-ор, — тянет Олег.

Потом бросает быстрый взгляд на Алексея. Тот чуть заметно кивает, и Джелат продолжает:

— Мы тебя до места доведем. А ты майору передай: если захочет связаться с нами — мы не против. Место тебе покажем, где можно почтовый ящик организовать…

Через пять часов я стоял в подвалах бывшего спорткомплекса «Олимпийский» перед майором Шатуриным и рапортовал ему о моих похождениях. Пал Иваныч слушал меня внимательно, не перебивая и даже не задавая уточняющих вопросов.

— …вот… А потом они мне место в старом подземном переходе показали — третий камень справа в нижнем ряду. Он вынимается. Там письма можно оставлять. Только предупредили, что если следить попробуем — просто общаться с нами не станут. Хотя обещали не трогать. Товарищ майор, если бы им нас тронуть захотелось — порешили бы и не чихнули!

Я перевел дух. Шатурин внимательно посмотрел на меня:

— Все?

— Так точно. Разрешите вопрос?

— Валяй.

— Товарищ майор, откуда у этих ветеранов «Верба», «Мухи» и все такое? Они что, склад военный взяли?

Пал Иваныч смотрит на меня с какой-то иронией, а потом словно бы лениво произносит:

— Так это они для нас, Николай, готовили. Скажи зеленым человечкам спасибо, что дело до драки с этими… — он долго молчит, а потом продолжает. — Они бы нас на шнурочки размотали. И никакая спецподготовка не поможет, потому как мы террористов бить приучены, а они — фронтовики… Мы просто «крепкие профессионалы», а этого маловато. Власть всегда боялась и боится людей, которые не просто умеют драться, но ещё и не знают, почему не должны делать этого. Они неудобны и неподатливы… С них бы сталось и атаку танковую организовать…

Он снова долго молчит. А потом неожиданно бьет себя кулаком по колену:

— Вот же гниды! Армию разогнали, нас в полицаев переименовали, с народом разосрались так, что люди их живьем жечь были готовы! А мы их охраняй — хари их разожратые!

Майор бесится вполне искренне, но я знаю, что чуть-чуть он все же кривит душой. Ну не на зарплату же свою он себе «бэху» купил?..

Едва стемнело, как над развалинами города повисли две «тарелки» и снова вспыхнули голографические агитки. Мы с Якушевым — моим новым напарником — сидим у окна разваленного второго этажа и наблюдаем за тем, какое действо разворачивается сейчас в ночном небе.

Вначале все как обычно. Морской берег, яркое солнце, лазурная синь воды и неба. Куполообразные строения под пальмами. У самой кромки прибоя резвятся упитанные щекастые карапузы, под благостным присмотром «носача» и «глазастика-попрыгунчика». Детишки брызгаются, визжат, лезут на «носача», теребят его щупальце. Механический голос с небес проникновенно вещает:

— Люди! Люди! Люди! Мы просим вас прекратить бессмысленное сопротивление. Приглашаем вас на наши приемные пункты. Если вам встретится разведывательный или боевой механизм, громко и отчетливо произнесите: «Приемный пункт» или покажите пустые руки, и вы будете сопровождены до ближайшего приемного пункта. Вам будут гарантированы жизнь, здоровье, хорошее питание, развлечения и медицинская помощь.

Но после того как эту зазывалочку сообщают в четвертый раз, в представлении появляется новый персонаж. Худощавый усатый дядька лет сорока выходит на передний план, заслоняя собой детей:

— Здравствуйте. Мое имя — Григорий Пушкин. Я родился в России, затем вместе с родителями переехал на постоянное проживание в Соединенные Штаты.

— Тоже мне, Пушкин нашелся, — негромко замечает Якушев. — Да если он — Пушкин, то я — Барак Обама!

Лже-Пушкин между тем продолжает разливаться соловьем:

— После того как наше правительство приняло благоразумное решение о прекращении бессмысленного сопротивления нашим галактическим друзьям, я со своей женой и со своими детьми отправился на приемный пункт. Там нас встретили и определили в поселение временного проживания, располагающееся на побережье Флориды. Мы очень довольны, — он улыбается голливудской улыбкой на все тридцать восемь зубов. — Мы имеем четырехразовое питание, удобное жилище, нам предоставлены одежда и обувь, оказывается медицинская помощь, наши дети посещают школу.

Картинка показывает нам беззаботных людей, что-то с аппетитом жующих за столами под арочной крышей. Улыбчивую девушку, похожую на какую-то актрису, тщательно обследует странный агрегат явно медицинского назначения, а человек в белом халате на заднем плане ничего не делает и лишь смотрит на своего механического босса с восхищением, плавно переходящим в идиотизм.

— Я хочу сообщить вам, мои бывшие сограждане, что те, кто…

Оба-на! А такого я еще не видал! Голограмма подернулась рябью, голос прервался, а потом…

Картинка резко изменилась. Теперь на ней были облупленные белые стены, на фоне которых стояли трое людей. Лица закрыты: у одного платком, у двух других — шапочками-балаклавами. Один из них шагнул вперед:

— Здравствуйте товарищи! Говорит штаб сопротивления Московского региона. По последним данным, в зоне Московского оборонительного района положение не изменилось. Имели место отдельные стычки с силами противника, в результате которых было уничтожено до сорока единиц вражеской техники, в том числе двенадцать боевых роботов и один десантный бот захватчиков. Еще три десантных бота повреждены. А прямо сейчас…

Откуда-то с севера вдруг взметнулся дымный столб со светящейся точкой на конце. Перечеркнув ночное небо, он впился в одну из «тарелок». Посудину аж подбросило, затем мелко затрясло, и она, кренясь и заваливаясь вбок, начала быстро снижаться.

— Упс! — Якушев чуть не вскрикнул. — Никола, ты глянь: попали! Попали, черти!

Изображение в небе исчезло. Вторая «тарелка» заметалась, выискивая неизвестную пусковую установку. Из нее высыпалась целая стая «глазастиков-крыланов» и разлетелась по всему небосводу.

Я пихнул напарника в плечо:

— Ну-ка, дай-ка, — и взялся за старенькую «драгуновку». СВД плюнулась огнем раз, другой, и два «крылана», как-то очень по живому сложив крылья, ухнули вниз.

— Ноги-ноги-ноги! — рявкнул Якушев, и мы побежали, провожаемый неяркими вспышками, которыми ближайший «карп» бил по тому месту, где мы только что сидели.

Той ночью я впервые за много лет увидел яркий, цветной и какой-то очень натуралистичный сон…

…Перед нами волнуется толпа. Подростки в ярких красных и черно-желто-белых шарфиках выкрикивают лозунги, размахивают самодельными красными флагами. Мы стоим перед ними, сомкнув щиты и приготовив дубинки. Вот полетели первые петарды, дымовухи, пустые бутылки.

Команда — и мы делаем первый шаг. И еще шаг. Сейчас мы их… сейчас…

Толпа внезапно, словно по приказу, раздается в стороны, и я вижу, что перед нами стоит Джелат с пулеметом наперевес. Оглушительно бьет очередь…

Справа и слева от меня падают мои товарищи. А над толпой раздаются призывы:

— Оружие разбирай!..

— В Думу! Пусть ответят, гады!..

— Бей псов!..

Потом кто-то начинает громко читать коряво срифмованное стихотворение:



Красное знамя
Поднимем как встарь!
К стенке мусарню!
Буржуёв — на фонарь!



Я смотрю на Джелата, который ведет стволом вдоль нашего строя. Сейчас он…

Сзади нас неожиданно опускается «карп». Оттуда выскакивают два «носача» и в несколько выстрелов разносят толпу. Я вижу, как, не переставая стрелять, горит Джелат, как Алексей пытается прикрыть собой убегающих пацанов…

— Уважаемая земная полиция! — механический голос за спиной. — Мы просим вас пройти на борт десантного бота.

Оборачиваюсь… Передо мной стоит какой-то зеленый зубастый осьминог в шлеме. Ни дать ни взять — персонаж из мультсериала «Симпсоны». Он приветливо машет мне щупальцем:

— Проходите, человек-полицай. Вам будет предоставлено хорошее питание, развлечения и медицинская помощь…

Пытаюсь вытащить из кобуры пистолет. Осьминог удивляется:

— Что вы делаете, человек-полицай? Вы охраняли господ. Теперь ваши господа — мы. Проходите, пожалуйста, человек-полицай. Вы нам нужны. Вам будет предоставлено хорошее питание, развлечения и медицинская помощь, — и кладет щупальце мне плечо.

Я дико кричу, пытаясь вырваться…

— …Коль, Коль, ты чего? — кто-то трясет меня за плечо. — Ты чего орешь-то так? Приснилось чего?..

…Через неделю в почтовый ящик ветеранам было отнесено первое письмо. Шатурин делился информацией, предложил подбросить патронов, если вдруг возникла нужда, интересовался насчет антибиотиков и обезболивающего, которое у нас было уже на исходе. В ответном послании нас скупо поблагодарили за информацию, подбросили свою и, главное, — аккуратно уложили в тайник вместе с письмом десяток шприцов-тюбиков армейского образца и несколько упаковок с антибиотиками широкого спектра воздействия. И словно в шутку там же лежала банка персикового компота…

В послании говорилось также, что из Штаба Сопротивления попробуют прислать к нам медиков, и давалась частота для экстренной связи. Пал Иваныч долго рассматривал письмо, хоть и написанное от руки, но на приличной бумаге. Затем повернулся ко мне:

— Вот что, товарищ лейтенант. Назначаешься ответственным за связь с этим… Штабом. Как думаешь: управишься? Ведь они, как ни крути, — незаконное вооруженное формирование. С коими мы бороться просто-таки обязаны…

У меня даже в глазах помутилось:

— С ними бороться? После того, как они «тарелку» сковырнули? После всего того, что они делают? Да они же нас… как Иуду… на поганой осине… И правы будут!..

— А не смущает вас, товарищ лейтенант российской полиции, — майор нажимает на слово «российской», — что одним из их организаторов — фундаторов, как они сами себя именуют — был Юрий Подобед?

— Какой Подобед? — сперва я даже не понял, о ком идет речь.

— А их что, храни господи, несколько? — делает испуганные глаза Шатурин. — Я знаю только одного — бывшего командира Минского ОМОНа.

Это то-о-от? Серьезный мужик, и парни у него серьезные…

— Так вот, с точки зрения и нашего начальства, и мирового права, такая организация именуется международной террористической.

Обалдело смотрю на Шатурина: не шутит ли товарищ майор? Да нет, похоже, не шутит…

— Так что ты учти, Бортников: если потом что-то не так пойдет — на меня и на тебя всех собак повесят. И еще как!..

…Я шел на встречу с бойцами Штаба Сопротивления. Собственно говоря, тогда, в самом начале, когда вторжение только-только начиналось, штабов было три: Штаб Обороны, Штаб Гражданской Обороны и Штаб сил МЧС.

Первым накрылся Штаб Обороны. Разжиревшие от мирной жизни, с мозгами, заплывшими салом, генералы угробили весь имевшийся у них под рукой личный состав в отчаянных контратаках, и больше о них я ничего не слышал.

Вторыми погибли эмчээсовцы. Они до самого конца продолжали выполнять свой долг — спасали людей из-под развалин разбомбленных домов.

Дольше всех продержались, как ни странно, «гробы». Эти еще и к концу второго месяца вторжения, когда «тарелки» уже рассыпали на атомы Пентагон, когда штаб-квартира НАТО уже отдала приказ о безоговорочной капитуляции, когда Народная армия КНР уже перестала пытаться завалить противника трупами в связи с окончанием «боезапаса» — так вот, даже тогда Штаб Гражданской Обороны еще что-то пытался сделать. И хотя получилось у «гробов» далеко не все, но они вызывали уважение. Настоящее…

А потом все рухнуло. Где-то в руинах затерялся и сгинул глава Московской полиции (о чем никто из наших особо и не жалел, ибо толку от этого кабана было не больше, чем от кота — молока), пропали всякие федерации-конфедерации, исчезли более-менее организованные банды. Осталось лишь гражданское население, доведенное до состояния затравленных крыс, да небольшие отряды, которые еще как-то сопротивлялись. Вроде нашего второго батальона…

И вот теперь возник новый штаб, который действительно делает дело. И я иду туда по схеме, которая была в очередном письме…

…По бывшей Калужско-Рижской линии метрополитена я шагал почти два часа. Потом нырнул в неприметную дверцу в одном из перегонов. Длинная лестница… Сначала вниз, потом — вверх… Поворот… Узкий, бесконечно тянущийся коридор…

Из-под ног с визгом шарахнулась здоровая крыса, и почти сразу же негромкий голос порекомендовал:

— Стой, как стоишь, парень. Ты куда это собрался?

— На слет дятлов, — именно такой ехидный пароль и был означен в письме. — Общегородской слет дятлов…

— Николай? — интересуется другой, смутно знакомый голос. — Заходи, гостем будешь.

И в луче света появляется высокая фигура. Алексей? Точно — он…

…Через полчаса мы, вместе с Алексеем и еще двумя такими же крепкими мужичками неопределенного возраста, шагаем по каким-то уж совсем жуткого вида переходам. На мой робкий вопрос, где это мы, собственно, один из крепышей коротко отвечает: «Система, сынок». По-видимому, этим вопрос исчерпан. Жаль только, что я ничего не понял….

Переходы кончились внезапно. Как-то вдруг — раз! — и раздались в стороны стены, улетел вверх потолок. Пространство было залито ярким электрическим светом, от которого я уже не то что отвык, а прямо-таки забыл, как он выглядит! Этот свет озарял… зал — не зал, а что-то длинное, разделенное легкими перегородками на клетушки с большим открытым… большой открытой… в общем, выглядело это место словно большая площадь, окруженная маленькими домами-каморками. Сходство усиливали проходы между клетушками: ни дать ни взять — улочки да переулочки.

На «площади» громоздилась некая КОНСТРУКЦИЯ, из глубин которой то и дело слышались удары, треск и отборный мат, перемежаемый особо изощренными построениями типа: «маму твою факториал», «транслятор тебе через ж…» и прочее. Неожиданно из мешанины проводов, коробок и ящичков подозрительного вида, труб, трубок и трубочек вынырнул Дмитрий. Он невидящим взглядом посмотрел на меня, аналогично — на обоих крепышей, потом перевел глаза на Алексея, и тут его взгляд начал приобретать живость и осмысленность:

— О! — радостно заорал он. — Дядя Леша! Дядь Леш, смотри: вот этих хреновин, — Дмитрий показал нечто блестящее, с яркими метками на поверхности, — этих больше не надо! Нам вот такие еще нужны! А то у нас уже половина сгорела на фиг, а мы еще не разобрались! Представляешь: проходит на него команда сдвига — и он тут же накрывается… ну, ты понял чем! Скажи там своим и батиным, что пусть вот этих вот, с вот такой маркировкой, принесут!

— Дим, — остановился Алексей, — ты лучше своих кого пошли с нашими. Мы завалить-то завалим, а вот снимать да выискивать…

— Ага, — легко согласился Дмитрий. — Джинн, сходи с ними?

— Легко, — отозвался откуда-то изнутри конструкции невидимый Джинн. — Тока я еще Санька и Гришу-большого с собой возьму…

— Да-а?! — завопил Дмитрий, ныряя обратно, в путаницу проводов. — А кто прогу гладить будет?!

Дальше я уже не разобрал, потому что один из крепышей легко тронул меня за локоть: «Пошли?»

И мы снова пошли, но на сей раз уже совсем недалеко — до ближайшей клетушки-каморки, в которой за столом сидели, в тесноте, да не в обиде, человек двадцать. Очень разные, но вместе с тем удивительно похожие…

— Здравствуй, Николай, — сказал Олег-Джелат, поднимаясь из-за стола. — Рад, что ты еще жив.

— Здравия желаю… Лейтенант Бортников… — больше мне говорить было нечего.

— Ты проходи, боец, — подал голос другой мужик, худой и жилистый, чем-то похожий на кнут. — Есть-пить хочешь? Если куришь — кури.

— Курю… Только нечего…

— Дожили, браты, — усмехнулся худощавый. — Полиция на табак сшибить не может.

Слушать это было обидно, но я стерпел и взял со стола предложенную мне мятую полупустую пачку сигарет. Рядом на стол легла зажигалка. Я чиркнул колесиком, затянулся, выпустил струйку дыма и… поперхнувшись, аж подскочил на месте. А все потому, что один из сидевших за столом мужиков вытащил откуда-то обшарпанный ноутбук, открыл его и спокойно, без интонации принялся читать то, что высветилось на экране:

— Бортников Николай Петрович, год рождения… русский…. место рождения… служба в рядах… служба в органах… зачислен в школу милиции… окончил… разряд по самбо… служба в ОМОН… присвоить звание лейтенант… во взятках замечен или заподозрен не был… на акциях не свирепствовал… данные проверены… перепроверены… холост… пристрастия… проверены… индикация положительная…

— Кенарь, ты полегче, — сказал Джелат добродушно. — А то с твоими штучками первоотдельскими и смершовскими паренька сейчас удар хватит.

— Ничего, ничего, — отозвался тот, кого назвали Кенарем. — Вот тут его медицинская карта, так что удара быть не должно. Максимум — легкий обморок…

— Да? Ну, тогда, пока этот легкий обморок не случился… — Олег поворачивается ко мне. — Вот что, Коля… Да ты успокойся, дыши свободно. Детишки наши — они у нас головастенькие — ваши базы давно уже взломали и всю, как они выражаются, «инфу» оттуда вытащили. Так что мы все про вас знаем. У нас ведь и свои базы есть… то бишь — были…

Он хмыкает, потирает переносицу. А в разговор вступает этот самый Кенарь. Он упирается в меня тяжелым «давящим» взглядом, на лице проступает что-то невыразимо страшное:

— Итак, лейтенант Бортников, хочу вас обрадовать: лично к вам у нас претензий нет. Такое мы можем сказать лишь об очень немногих членах вашей организации, что особенно радует именно сейчас, когда большая часть честных и порядочных офицеров милиции, — он игнорирует новое наименование, введенное несколько лет тому назад, — большая часть их погибла при отражении инопланетного вторжения. Теперь к делу.

Кенарь поворачивает свой ноутбук ко мне:

— Вот это — место посадки тарелок. Бывший аэропорт «Внуково». На наше счастье, «зеленые» не в курсе о существовании подземной дороги в район, — на его лице появляется презрительная гримаса, — так называемого «президентского аэродрома». Мы планируем операцию по возможному захвату нескольких или хотя бы одного ЖИВОГО противника.

Из дальнейшего следовало, что так как мы до сих пор не видели ни одного нашего противника из плоти и крови (или что у них там), а имели дело только с роботами, то для победы нам совершенно необходимо поймать инопланетное существо, хотя бы одно (но лучше — штук пять-шесть, желательно разных полов и социальных статусов), чтобы изучить его психологию, узнать слабые места («А если не скажет?» — робко поинтересовался я. «Скажет!» — отрезал Джелат, да так, что я моментально поверил — скажет!)

Нашему батальону отводилась «почетная» миссия — отвлечь на себя внимание «зеленых», пока ветераны станут потрошить тарелки. Правда, для меня так и осталось непонятным — как, собственно, они собираются это делать, но на наводящие вопросы бойцы Сопротивления отмалчивались с каменными лицами. Было очевидно, что у них в рукаве был заготовлен какой-то козырь, но какой — этого мне так и не сказали.

Перед тем как начать «обсасывать» все детали предстоящей операции, ветераны выкатили обязательное требование: руководить действиями остатков второго батальона ОМОН они доверяют только мне. Шатурину — исключительно в случае моей гибели. После разбора боевого задания, диспозиции и прочего я все же рискнул спросить: в чем причина такой избирательности руководства. К моему изумлению, Олег-Джелат легко пояснил:

— Видите ли, Коля… К майору Шатурину у нас есть некоторые претензии, причем весьма серьезные. Если он не согласится — вольному воля. Если он захочет узнать о наших претензиях поподробнее — мы готовы встретиться с ним на нейтральной территории и обсудить наши вопросы и его ответы. Но на настоящий момент — это дело решенное. Связь только с вами. Другим мы, уж извините нас, господа полицейские, не доверяем. А майору вашему передайте вот это, — и он протянул мне запечатанный конверт. — А теперь, если вы не против, приглашаем вас отведать нашего пайка…

Обед был удивительным, хотя бы потому, что присутствовали все четыре положенных блюда: салат, первое, второе и компот. К моему огромному изумлению, был даже свежий хлеб, который, как выяснилось, выпекали в переносных хлебопечках. Все остальное — на уровне обычной солдатской кухни: борщ с тушенкой, салат-солянка из консервов, перловая каша с мясом из концентрата и компот из сушеных яблок.

Я уже доедал, когда случайно обратил внимание на понурую фигуру в засаленной робе. Фигура медленно перемещалась по столовой — длинному, узкому, полутемному помещению, располагавшемуся ярусом ниже основного зала. Это был уборщик: собирал грязные тарелки и увозил куда-то на тележке, а в промежутках между сбором тарелок елозил по столам тряпкой и шуршал в углах веником. Мне показалось знакомым его лицо, хотя где я мог видеть эту всклокоченную физиономию с глазами побитой собаки я решительно не мог вспомнить…

— Это? — поинтересовался Кенарь, проследивший направление моего взгляда, — это депутат Государственной Думы.

И он назвал фамилию, которая была мне, разумеется, знакома.

— А что он тут делает?

— Ну как «что»? Кухонным мужиком служит. Больше-то он ни пса не умеет. Прибился к нам месяца два тому. Сначала права качал, потом ничего, исправился. Вот даже повысили в должности. Сначала-то он ассенизатором был…

Я не удержался и прыснул. Вальяжный депутат, один из лидеров компартии РФ, давно и небезосновательно подозревавшийся в связях с бандитами, — ассенизатор? Молодцы, ветераны, — работу ему по душе подобрали…

После обеда я выяснил, где находится бывшее место работы депутата, и рысцой направился к нему. Организм настойчиво требовал свое. Место общего пользования содержалось у ветеранов в образцовой чистоте. Видно было, что эти люди прошли суровую школу Советской Армии и не понаслышке знали, что такое «драить очки»…

— Молодой человек… Вы слышите меня, молодой человек?.. — вкрадчивый шепот за спиной.

— А?

Передо мной стоит тот самый депутат-ассенизатор.

— Молодой человек… Я настоятельно прошу вас: не ввязываться в авантюры этих дикарей.

— Чего?

— Доведите до сведения вашего руководства, что они держат в плену представителя законной демократической власти — депутата Государственной Думы. Меня нужно немедленно освободить, чтобы я мог на законных основаниях вступить в переговоры с представителями галактического разума…

Он переводит дух и продолжает:

— Пора прекратить это бессмысленное сопротивление. Это все наша российская дурь, ксенофобия… ну с чего мы взяли, что они обязательно настроены к нам враждебно? Вон, на Западе уже вступили в переговоры и живут себе спокойно. Роботы их обслуживают… Неужели вы не видите, что это — кучка оголтелых антисоциальных элементов? Они — враги цивилизованного общества… Мы уже сейчас могли бы жить спокойно, без забот о пропитании… Инопланетный разум — разве мы сможем с ними тягаться?..

Я не запомнил, что было потом. Сознание словно выключилось, а снова включилось только тогда, когда двое ветеранов оттаскивали меня от скрюченного, окровавленного тела, распластанного на цементном полу. А я вырывался и все еще продолжал орать:

— Мразь! Власовец! Ублюдок! Вам все равно, кому страну продать, лишь бы «без забот о пропитании»! Сволочь! Пустите меня, мужики!..

…Услышав о требовании ветеранов, Шатурин потемнел лицом, но ничего не сказал. Молча сломал сургуч на конверте, молча прочитал все то, что там было — два небольших листка, покрытых петитом. Потемнел лицом еще больше, потом сплюнул и прошипел:

— Ладно, черт с вами! Коли все выйдет — отвечу по всей строгости… — и больше к вопросу о командовании операцией не возвращался.

В назначенный день мы, проверив предварительно связь, выдвинулись в условленное место. Коротко пискнул одноразовый передатчик, сообщивший Штабу Сопротивления, что мы на месте, а через пару минут пришла команда начинать.

Мы выкатились на поверхность и ударили разом. Разметали два десятка «попрыгунчиков», умудрились чудом завалить одного «карпа», и залегли под огнем доброго десятка «носачей». В этот момент рация ожила снова:

— Дятлы, Дятлы! Здесь Джелат. Здесь Джелат. Не бейте «носачей», которые не станут стрелять в вас. Не бейте «носачей», которые не станут стрелять в вас.

Он не успел продолжить, как я с изумлением уставился на происходящее. Из десяти «носачей», только что бойко двигавшихся к нам, поливая огнем по площади, три вдруг замерли, а потом… А потом, ни мало не сумняшеся, врезали согласованным залпом по своему собрату. Тот вспыхнул и взорвался, а чокнутые «носачи» дружно развернулись и прикончили следующего. Затем они со всех своих семи ног каждый рванули к ближайшей «тарелке». Дальше я не видел, потому что над нашей позицией зависли три «карпа» и устроили нам библейский Содом. С Гоморрой за компанию… Мы отбивались, как могли, изо всего наличного оружия, когда один из «карпов» тоже рехнулся и, свалив одного своего приятеля, припустил за вторым, выписывая в воздухе виражи, которым обзавидовался бы сам Иван Кожедуб. Второй «карп» пытался удрать, но, видно, не на таковского напал. Серия бледных вспышек — и беглец, задымив, пошел на снижение. «Носачи», оставшиеся перед нами, вели себя более чем странно. Они остановились, явно не решаясь двигаться дальше, и только лупили во все стороны. В божий свет, как в копеечку…

— … Дятлы! Дятлы, мать вашу! Коля, ты живой?!

— Бортников на связи!

— Коля! Уводи своих! Все нормально! Бегом, я сказал! Отбой!

Как бы в подтверждение слов Джелата, еще два «носача» влепили по своим. Те, видно, уже ждали чего-то подобного, и между боевыми роботами завязалась оживленная перестрелка. Им было явно не до нас, и мы улизнули, унося с собой пятерых «двести» и семерых «триста»…

А на следующий день на частоте Штаба Сопротивления пришел приказ. Не просьба, не пожелание, а именно приказ: «Второму батальону ОМОНа срочно передислоцироваться на базу Сопротивления. Контрольное время — восемнадцать часов по московскому времени». Майор хмыкнул и козырнул мне:

— Командуйте, товарищ лейтенант. Они не шутят…

— А вы, товарищ майор?

— А что «я»? В живых оставят, в ОМОНе, скорее всего, — тоже. А остальное… — он махнул рукой. — Правы они, лейтенант. Так что спасибо им и за то, что к стене сразу не ведут…

К восемнадцати ноль-ноль мы находились на подземной базе. Навстречу нам вышло человек десять из руководства, но ни Кенаря, ни Джелата, ни Алексея я не увидел. Из наших выделили троих: Шатурина, капитана Бурдонова и меня. Остальных повели куда-то, а нас позвали на совещание в столовую.

Оглядев тех, кто собрался в зале столовой, Шатурин и Бурдонов слегка побледнели. Кенарь встал и сказал:

— Присаживайтесь, товарищи офицеры. Хочу сразу успокоить вас, товарищ майор, и вас, товарищ капитан. Да, вы не ошибаетесь, и перед вами действительно сидят те, кто по ориентировкам проходил с пометкой «при задержании особо опасен». Причем некоторые знакомы вам лично. Те же, кто вам не знаком, опасны ничуть не меньше. Но теперь — не для вас. Мы с сожалением вынуждены констатировать, что в прежних званиях вы при нашей власти не останетесь, но все можно будет исправить. По крайней мере ваше поведение в период иноземного вторжения характеризует вас с самой лучшей стороны, а потому, я полагаю, можно будет ограничиться простым понижением в звании. Думаю, что товарищи меня поддержат. Так что проходите, не стесняйтесь…

После такого «любезного приглашения», мы, наконец, уселись на свободные места. Рядом оказались двое офицеров-армейцев, один из которых наклонился к Шатурину и тихонько произнес:

— Ты, майор, особо не грузись. Считай, что еще дешево отделался, — он негромко хмыкнул. — Мне вот, например, если они к власти придут, обещали, что годок-другой буду железо сквозь дерево таскать… Если, конечно, не смою…

Вот так… У них все куда как серьезно… Из фильмов и книг я знаю, что значит «смыть». В смысле — смыть кровью. Так Сопротивление здесь и штрафбаты устроить решило? Ого…

— Товарищи! — перед нами стоит пожилой мужик, с умным, чуть хитроватым лицом. — Мы собрались сегодня, чтобы посмотреть на наших противников, так сказать, воочию.

Мужик обернулся вполоборота и махнул рукой:

— Введите гражданина посла!

Цитате из старого фильма многие было засмеялись, но тут…

Двое пареньков, в одном из которых я узнал Дмитрия, вывезли на середину зала… Больше всего то, что они вывезли, напоминало тележку, на которой стоял аквариум. Некая емкость цилиндрической формы, закрытая с торцов стальными плитами. Плиты стягивали длинные шпильки, завинченные солидными могучими гайками, навроде тех, которыми скрепляют между собой железнодорожные рельсы. Только сбоку зачем-то примостилось несколько автомобильных аккумуляторов, да на верхней крышке торчали какие-то рычаги.

В самой емкости имелось три круглых окна из толстого стекла, за которыми сидел… сидела… сидело ОНО! Существо, напоминающее человека, если бы не непропорционально огромная голова и голубой цвет кожи. Оно было неподвижно…

Дмитрий и его напарник выкатили тележку с емкостью на середину зала и остановились. Затем сын Джелата откашлялся и произнес:

— Прошу любить и жаловать. Пытыряс из Эрхей. Зовут ы’Хтрхнгтогын. Но чтобы языки не ломать, мы ему кличку придумали. «Пидор», — он усмехнулся. — Можно задавать вопросы. Мы с коллегой и Пидор постараемся ответить на все.

С этими словами он повернул рукоятку какого-то аппарата на верхней крышке, и в зале раздался писклявый голосок:

— Люди. Спрашивайте. Я готов отвечать.

— За все готов отвечать? — нехорошо оскалившись, вдруг спросил Джелат, встав со своего места. — Сын, а как мы проверим: врет он нам или нет?

— Бать, представляешь, — Дмитрий выключил связь емкости с внешним миром, — они органически врать не умеют! Мы их всех проверили. Товарищи, мы их током били, заставляли соврать, а они — ни в какую!

— Похоже, что способность выдавать ложную информацию не заложена в них изначально, — вступил в разговор второй паренек. — Они ведь тоже своего рода роботы. Только более высокого уровня и бесхозные… Впрочем, тут еще стоит повозиться с определением сродства и противоположностей в генотипе, но…

Дальше парень понес такую заумь, что я перестал его понимать. Видимо, не один я, потому что из зала поднялся человек, очень похожий на Джелата, и сказал:

— Сынок, хватит нам мозги полоскать. Тут и так все верят, что ты — умница. Ты вот лучше скажи: а чего он, пидор этот, делает, если ответ знает, а отвечать не хочет?

— Молчит, — моментально отозвался Дмитрий, хотя спрашивали и не его. — Молчит, правда, недолго.

— В смысле? — поинтересовался Олег.

— Ну, пап, ну ты же сам учил… мы уже и напряжение научились варьировать, чтобы не убить…

— Понял, понял, — Джелат поднял руку. — Сколько пленных осталось?

Пареньки замялись, затем тот, чьего имени я не знал, смущенно сказал:

— Только этот. Один помер от избытка кислорода, так мы вскрытие провели. А второго — ну… второго, мы… Правда, мы не хотели…

— Понятно, — подытожил кто-то. — Увлеклись, товарищи ученые, верно?

Паренек сокрушенно кивнул. Дмитрий внезапно окрысился:

— А мы чего? Больше бы образцов живыми взяли — все было бы в ажуре!

— А ну сядь! Сядь и не ори! — Джелат подошел к сыну и крепко взял его за плечо. — Сколько взяли, столько и взяли… Этот и вправду говорить будет?

— А куда он, на хрен, денется с электрического-то стула?

— Вот и ладушки. Тогда первый вопрос: мы захватили контейнер с какой-то вязкой массой. Что это?

— Не могу сказать однозначно, — ответил писклявый голос без всякой интонации. — Слишком мало данных.

Джелат переглянулся с сыном и, нехорошо усмехнувшись, принялся уточнять:

— Контейнер, формой напоминающий усеченный конус. Заполнение: вязкая масса, консистенцией напоминает… напоминает… — он повернулся к сыну. — Он знает, что такое сметана?

Дмитрий задумался, замялся, но на помощь ему пришел второй парень:

— Сейчас объясню, дядя Олег.

С этими словами он вытащил небольшую коробочку, приложил к губам и начал что-то нашептывать в нее. Судя по всему, это был транслятор-переводчик, потому что сидящий в емкости пленник явно занервничал. Джелат между тем продолжил: