Сергей МАЙОРОВ

ОТКАЗНОЙ МАТЕРИАЛ

Автор предупреждает, что все события и персонажи в этой книге вымышлены. Любое совпадение названий улиц, районов, пригородов с действительно существующими является чистой случайностью.
* * *

Перед домом раскинулась детская площадка с поломанными качелями, полуразвалившимися бревенчатыми избушками и на треть ушедшим в землю космическим кораблем из металлических прутьев. В песочнице возились несколько малышей; их мамы, собравшись на скамейке, обсуждали последнюю серию мексиканского телесериала и проблемы воспитания, а пьяный дворник уныло царапал метлой асфальтовую дорожку. Около трансформаторной будки, прямо под угрожающей надписью «Машины не ставить», стояли несколько принадлежащих жильцам дома автомобилей, и заинтересованный наблюдатель с первого взгляда выделил бы среди них темно-зеленую иномарку с плавными очертаниями кузова и тонированными до черноты стеклами. Если бы наблюдатель жил в этом доме, он сразу отметил бы, что эта машина, так же как и замерший неподалеку бежевый седан с красной «кляксой» на заднем крыле, никогда раньше во дворе не появлялась, а подойдя поближе, он, несомненно, уловил бы исходящую от этих машин, как бы скопившуюся в салонах и прорывающуюся наружу ауру враждебности и даже неприкрытой угрозы. Но такого наблюдателя не нашлось, и машины продолжали стоять на своих местах, а сидящие внутри семеро мужчин продолжали делать свое дело, то есть ждать.

Ожидание длилось второй час и начинало тяготить. Сидеть в оборудованном кондиционером и хорошей стереосистемой салоне зеленой машины было намного приятнее, и ее пассажиры — два очень похожих друг на друга молодых человека в спортивных костюмах и пятидесятилетний мужчина с брезгливым выражением лица — реже смотрели на часы, и в их голосах пока еще не было той злости, с которой переговаривались пассажиры менее комфортабельного бежевого седана.

— С-сука, падла рваная, — бормотал взъерошенный парень с обгрызанными грязными ногтями, притулившийся в левом углу заднего сиденья. — Да я его…

Парня никто не слушал. Водитель машины шлепками и резким переключением кнопок пытался наладить заупрямившуюся магнитолу, и бормотание соседа вызывало у него лишь легкую презрительную ухмылку. Двое других пассажиров разговаривали о своем, при этом сидящий на заднем сиденье не спускал глаз с одного из подъездов дома, около которого они стояли, а собеседник, вполоборота развернувшись к нему, периодически поглядывал на зажатую в руке рацию. Обсудив очередную тему, они на какое-то время замолкали, а потом, в который уже раз выматерившись по поводу долгого ожидания и бытовых неудобств, переходили к следующей. В машине было жарко, но из соображений конспирации затемненные боковые стекла не опускали, а в едва приоткрытый люк свежий воздух почти не поступал. К тому же незамолкающий взъерошенный парень накануне хорошо погулял, а поскольку веселился он далеко не в лучших ресторанах города, то выдыхаемый им перегар никак не способствовал оздоровлению Климата.

— Послушай, Чирик, заткнись, а? — не выдержал водитель, но в этот момент стереоколонки, откашлявшись, выдали наконец чистый звук, и его внимание переключилось. — Во, бл…, класс! Слышь, как поет!

Чирик замер с раскрытым ртом, подыскивая достойный, но не слишком дерзкий ответ, а пассажиры «правого борта», на миг прервав диалог, синхронно кивнули бритыми головами и опять вернулись к своему занятию.

* * *

Дверь подъезда распахнулась, пропуская молодую пару со сдвоенной детской коляской, с пушечным грохотом встала на место и тут же, удерживаемая петлями, снова отлетела, освобождая дорогу широкоплечему парню в светлых брюках и коричневой шелковой рубашке.

— Вот он, — оборвав свой рассказ, спокойно объявил «правый задний» пассажир седана, а его собеседник, вздрогнув, суетливо поднял рацию и вдавил клавишу режима передачи.

— Внимание всем! Внимание! Объект появился, движется в сторону автостоянки.

Правилам ведения переговоров в радиоэфире его никто никогда не учил, суровую фразу «Внимание всем!» и красивое слово «объект» он запомнил из кинобоевиков и, сказав все это, остался очень доволен собой, а потому прозвучавшая в ответ команда: «Ну так берите его, твою мать!» — заставила его снова вздрогнуть и, в качестве компенсации, рявкнуть на водителя:

— Заводи, бл…, чего встал-то!

Мотор седана работал не в пример лучше магнитолы, и машина мягко покатилась следом за неспешно удаляющимся парнем в шелковой рубашке.

Одновременно с этим зеленая иномарка отъехала от трансформаторной будки, развернулась носом в сторону места предстоящих событий и остановилась, готовая в любой момент сорваться с места. Сидящий на переднем пассажирском сиденье мужчина, по-прежнему брезгливо морщась, положил рацию на торпеду и склонился вперед, почти касаясь лысой головой лобового стекла; один глаз он утратил много лет назад во время драки, а другой, потеряв былую остроту зрения, в последнее время часто подводил своего хозяина.

Когда парень в шелковой рубашке оказался сидящим на заднем сиденье седана, обе машины перекочевали в соседний двор и остановились. Одноглазый опять взял рацию.

— Так, нормально. Теперь заберите у него ключи от квартиры… Нашли? Хорошо! Значит, так — бери Гарика, и вдвоем хорошо обшмонайте хату этого пи…ра. Мы вас ждать не будем, закончите — сами доберетесь, ясно? Если что найдете, сразу звоните мне на трубку, ясно? Все! К вам сейчас Толя-большой подойдет.

Отложив рацию, одноглазый развернулся к сидящему сзади флегматичному атлету с характерно «раздавленными» ушами.

— Все слышал? Давай! Если будет выделываться, сразу гаси, но только так, чтобы он до места доехал. Понял, да?

— Понял.

— Иди!

Атлет перебрался в бежевый седан, а Гарик с напарником, сделав прощальный жест, пошли осматривать квартиру. В тот момент они даже не подозревали, что действительно прощаются с теми, кто остался в машинах, и не представляли, как горячо будут вечером благодарить свою судьбу.

Обе иномарки выехали из двора и двинулись к южному выезду из города. Водитель головной зеленой машины выбирал улицы, где вероятность конфликтов с сотрудниками ГАИ была минимальной, и старался ничем не выделяться из общего транспортного потока.

Но точно так же старался ничем не выделяться и водитель обычной белой «копейки», который видел всю сцену во дворе дома с детской площадки и теперь висел у них на хвосте. Пока атлет переходил из зеленой машины в бежевый седан, а Гарик, радостно скалясь, махал рукой, он успел позвонить по радиотелефону и сейчас \"ожидал ответного звонка, после которого можно будет отправиться по своим делам. Слежка его не утомляла и не требовала особых физических и нервных затрат. Наружному наблюдению его учили много лет, он давно постиг все тонкости этого ремесла, а нынешние объекты вели себя с профессиональной точки зрения абсолютно безграмотно и никаких хлопот доставить не могли.

Водитель зеленой иномарки не предполагал, что за ними кто-то может следить, «срубать хвосты» не умел и, посмотрев пару раз в зеркало заднего вида, заинтересовался шедшей прямо за ними черной «Волгой», на переднем пассажирском сиденье которой восседал мужчина с внешностью председателя исполкома. Через несколько кварталов «Волга» ушла в боковой переулок, ее место никто не занял, и он успокоился.

Перед выездом на загородное шоссе ответный звонок наконец поступил.

— Алло, Паша? Это я. Все в порядке?

— Да.

— Отлично! Мы их возьмем за бывшим постом ГАИ.

— Понял. Я тогда уйду на втором километре — раньше поворотов нет.

— Хорошо. Спасибо!

— Да не за что. Удачи!

Миновав заколоченную будку недействующего поста госавтоинспекции, зеленая иномарка, а потом и бежевый седан обогнали белую «шестерку», плетущуюся в крайнем правом ряду. А еще через километр неприметная «копейка», пересекая полосы встречного движения, отделилась от общего потока и запылила по узкой грунтовой дороге, направляясь обратно в город, к деревянным домикам южной окраины.

Монотонность движения в сочетании с удобным креслом и бессонной ночью сделали свое дело, и одноглазый задремал, опустив голову и постепенно кренясь влево. Разбудил его зуммер радиотелефона. Помотав головой, он отцепил от брючного ремня трубку и ответил:

— Слушаю!

— Это Гарик. В общем. Мы квартиру всю обшмонали. Ни хрена тут нету! Только на кухне, в ящике с продуктами, пистолет лежал.

— Хороший?

— Да хрен его знает, я такой и не видел никогда.

— Возьми его себе. Еще раз все посмотрите хорошенько. Если действительно нет ни хрена, то собирайтесь и уходите. Понял?

— Все понятно.

Гарик сказал не всю правду. Кроме пистолета он нашел довольно крупную сумму в валюте и рублях, а также несколько золотых колец. Прежде чем напарник зашел в комнату, Гарик успел сунуть в карман самое толстое кольцо и несколько купюр по сто долларов, после чего сделал невинные глаза и предложил поделить неожиданную добычу честно, то есть пополам. Предложение было принято, так как настоящий хозяин ценностей никаких прав предъявить уже не мог.

Отдав распоряжения, одноглазый повесил радиотелефон обратно на ремень и снова задремал. Проснулся он только тогда, когда колеса машины съехали с ровного асфальта на разбитую проселочную дорогу — даже мощные амортизаторы не могли справиться с неожиданными выбоинами и ухабами.

— Потише веди, — хмуро приказал одноглазый, отстегнул ремень безопасности и, вцепившись одной рукой в подлокотник, другой нашарил в бардачке банку лимонада. — Я говорю, потише езжай!

Банка открылась неудачно: напиток вспенился и брызнул на новую белую рубашку.

Одноглазый выругался:

— Твою мать! Говорил же тебе, не гони!

— И так еле тащимся, — примирительно ответил водитель, на минимальной скорости объезжая яму с водой.

Через несколько минут обе машины съехали с проселка на обширную, поросшую травой и редким кустарником лужайку, описали широкую дугу и остановились перед огромным полуразвалившимся амбаром.

— Приехали, — пробормотал одноглазый, первым выбрался из машины и, потягиваясь, пошел к приоткрытой массивной двери. — Хорошее место. Сейчас пикничок устроим. С шашлыком…

Сзади захлопали дверцы машин. Визгливо матерясь. Чирик ткнул худосочным кулаком в обтянутую коричневой шелковой рубашкой спину парня.

— Иди, иди, сука! Козел вонючий! Я тебе сейчас пасть-то разорву, будешь на меня скалиться!

— Останешься на стреме. Мало ли чего, — приказал одноглазый водителю бежевого седана и первым вошел в амбар.

В это время белая «шестерка» соскочила с асфальтовой ленты шоссе и запрыгала по ухабам проселка, повторяя путь, который перед ней прошли две иномарки.

— Давай побыстрее. Обидно будет, если упустим, — сказал сидевший на переднем пассажирском сиденье худощавый мужчина с напряженным лицом и прищуренными глазами.

— Да уж, их тут упустить — как два пальца обо…ть, — отозвался водитель, невысокий полноватый мужчина лет тридцати. — Машин ведь больше, чем в городе. Смотри лучше, чтоб не выскочить прямо на них… Да и машину жалко: своя ведь все-таки.

— Для хороших людей ничего не жалко, — пробормотал худощавый, всматриваясь в мелькнувшее через деревья полуразрушенное строение. — Притормози… Все, стой! Приехали!

Машина остановилась. Худощавый, сунув в боковой карман куртки трубку радиотелефона, распахнул дверцу.

— Ладно, я пошел. Как приедешь, сразу отзвонись.

— Помню. Может, с тобой все-таки остаться? Потом по телефону позвоним.

— По телефону позвоним — они потом полдня ехать будут и в конце концов дорогу не найдут. Так что езжай, а я здесь позагораю. Давай!

Худощавый вылез из машины, захлопнул дверцу и пошел по тропинке, петляющей между деревьями и выходящей на лужайку, в конце которой, на берегу заросшего камышом озера, стоял амбар. Пройдя несколько метров, мужчина остановился, проводил взглядом удаляющуюся машину, сошел с тропинки и сел на огромный, нагретый солнцем валун. Вздохнув, поднес к глазам бинокль и направил его в сторону амбара.

Вечерело, и с наступлением сумерек пустели улицы города. Затихала жизнь в промышленных и «спальных» районах, и только центральные проспекты, хоть и безлюдные, продолжали сверкать огнями реклам.

В ряду машин, замерших перед светофором на углу набережной Красной речки и проспекта Ударников, своими габаритами и агрессивной мощью выделялся светло-серый джип «ниссан-патруль». Водители соседних машин, скучая в ожидании зеленого сигнала, поглядывали на его угловатый крепкий кузов, большие колеса с мощной резиной и вынесенный далеко вперед бампер, но поспешно отводили глаза, замечая бритые затылки и крепкие плечи троих сидящих в салоне парней. Характерная внешность, излучающая уверенность в собственных силах и безнаказанности, в сочетании со стоимостью автомобиля давали веские основания для неприятного диагноза: бандиты. А потому не стоит пристально смотреть в ту сторону, лучше побыстрее убраться с дороги. Мало ли что, и из ничтожного пустяка родятся большие проблемы. Вон, во всех газетах об этом пишут.

Троица, сидящая в кабине «ниссана», знала о производимом впечатлении и гордилась достигнутым эффектом, считая это явлением закономерным. Чувствовать себя сильным всегда приятно. И вдвойне приятно, когда ощущаешь себя сильным не только физически, но и во всех других отношениях. В частности, в финансовом. Материальное благополучие и независимость, возможность потратить на себя столько, сколько нужно, а не сколько можно, уважение, пусть даже основанное на элементарном страхе, — все это может значить гораздо больше, чем здоровые легкие и массивные бицепсы, и в двадцать с небольшим лет вскружат голову почти любому, поддерживая сладкую иллюзию собственной исключительности.

Впрочем, со здоровьем — физическим — у них все тоже обстояло нормально, несмотря на освобождение от службы в армии в связи с хроническими заболеваниями. Любой командир десантно-штурмового батальона, увидев этих ребят на пляже, без долгих раздумий согласился бы принять их в свое подразделение. Некоторые сомнения могли бы возникнуть только в отношении Вовы, именуемого Толстым. Излишек веса он, несмотря на все усилия, так и не согнал, но прозвище давно перестало быть обидным, равно как и Вова много лет назад перестал быть зубрилой-отличником, которого такие шутки могли задевать. Чистенький и пухленький сынок обеспеченных родителей, умница и будущая опора семьи, он восемь лет собирал сливки на уроках, но после занятий постоять за себя не мог и тихо ненавидел весь мир до тех пор, пока не повстречался с Геной, перешедшим в их школу из соседней, где старших классов не было. Первая встреча была безрадостной для Вовы — пара словесных оскорблений и затрещина в присутствии знакомых девчонок испортили бы настроение кому угодно, но потом все переменилось, и уже через несколько дней Толстый боготворил нового знакомого, а в дальнейшем они так и шли по жизни рука об руку. Отстать было Вове боязно, и постепенно он научился скрывать страх, растопыривать пальцы и отыгрываться на тех, кто ответить не мог.

Мать Гены, в отличие от Вовиных родителей, крупных торговых работников, растила сына одна и, хотя зарабатывала неплохо, удовлетворить всех его потребностей не могла. В десять лет мальчик посмотрел фильм «Бей первым, Фредди!». В сюжет он не врубился, однако название запомнил и принял за основное жизненное правило, которое даже изобразил на самодельном плакате, вывешенном над своей кроватью. Шли годы, плакат желтел, Гена занимался боксом, учился самостоятельно зарабатывать деньги и давно уже мысленно продолжил фразу пожеланием «…и лучше в спину», но писать этого на плакате не стал, предположив, что девочки из хороших семей, которые приходили к нему в гости в отсутствие матери, не поймут. Неприятности обходили Гену стороной. Он не болел, пользовался авторитетом в квартале и уважением в школе, а все знакомство с милицией свелось к посещению в шестнадцать лет паспортного стола — хотя уже в то время его было за что сажать. Банальной хулиганкой или кражами мотоциклов он не занимался. Каждое свое дело планировал тщательно, всегда знал, чего хочет добиться, и тщательно анализировал ошибки. К окончанию школы на его счету было несколько «обнесенных» квартир, с десяток уличных грабежей и две угнанные машины. Вова к участию в этих делах не привлекался; периодически «снаряды рвались очень близко», кого-то из подельников «загребали», и Гена справедливо полагал, что непривычный к жизненным трудностям Толстый легко расколется в застенках УГРО. Он был нужен Гене в качестве оруженосца, ибо не может быть лидера без свиты; в свою очередь, Вова обрел наконец защиту, и был готов на что угодно, лишь бы ее не лишиться.

Закончив десятилетку, Гена не стал ломиться в двери вузов и посвятил лето установлению нужных контактов, используя свои связи по спортивной секции и дворовый авторитет. Вова, чьи родители твердо решили загнать отпрыска в институт, тосковал над учебниками и чувствовал, как жизнь проходит мимо. В сентябре Гена занял место в одной из команд, рэкетирующх кооператоров в центральных районах города, и с велосипедной цепью в кармане вышел на первую рабочую смену, а Вова с новым портфельчиком в пухлой руке и слезами на глазах поплелся на лекции. Для одного время летело стрелой, события наслаивались друг на друга, загулы в центровых кабаках сменялись сидением в ментовском «аквариуме» или воспоминанием о дикой боли на койке в реанимации, похороны товарища — поджогами ларьков. Второй каждое утро вставал как на казнь и после весенней сессии пребывал в тяжелейшей депрессии, излечить которую не смогла даже устроенная родителями поездка в шикарный сочинский пансионат. Но все кончается, прошли и эти времена, беспредельно веселые для одного и невыносимо тяжкие для другого из товарищей. Минуло полтора года, полудикие команды сложились в мощную «центровую» группировку, и Гена занял в ней не последнее место, и вот тогда он призвал к себе оруженосца. Толстый шагнул в новую жизнь с широко открытым сердцем, начхав на просьбы родителей и забросив учебу.

Хотя поначалу и не всё шло гладко, Гена поднимался, и вслед за ним тенью скользил Вова; для посторонних их отношения выглядели как дружеские и равные. За пару лет случилось столько всего, что школьные годы казались бесконечно далекими и нереальными. Мысленно обращаясь назад, Вова видел нелепого паренька, с которым теперь не имел ничего общего, и только в тех случаях, когда удавалось всласть покуражиться над беззащитным, детские комплексы брали свое. Постепенно о Толстом сложилось мнение, что он человек добродушный в кругу своих, но жестокий по отношению к врагам, умеющий отстоять свою позицию. Судьба оберегала Вову, и ситуаций, в которых проявились бы его истинные качества, пока не возникало. Он вернулся в семью и жил с родителями душа в душу, а преподавателям в институте платил столько, что они выставляли ему оценки на год вперед и сами готовили курсовые.

Жизненный путь третьего члена бандитского экипажа был куда более тяжелым, и в кабину «ниссана» он попал после длительной череды испытаний, закаливших тело, но навсегда искалечивших душу и разум.

Если бы при приеме в банду требовалось заполнять анкеты, то Саше по прозвищу Зуб в графе о социальном происхождении пришлось бы сознаться: из гопников. Он был зачат в хмельном угаре и появился на свет сентябрьским утром, через несколько минут после того, как его страдающую с жестокого похмелья мать довезли до больницы. Роженица скончалась, не услышав первый крик своего ребенка, а осерчавший папа вернулся домой, в вечно пьяную грязную коммуналку, толкнул на барахолке что-то из жениных вещей и накрыл стол, намереваясь справить то ли рождение сына, то ли скорые поминки. Все бы ничего, но один из приглашенных к застолью соседей, выпив лишнего, решил покаяться и удивил собравшихся признанием в том, что является подлинным отцом ребенка. Мало того что удивил, так еще и начал настаивать, горячиться и приводить доказательства. Установить обоснованность его претензий на отцовство в дальнейшем не представилось возможным. Семнадцать ударов топором оборвали спор, и вскоре тот, кого записали в Сашиной метрике, отправился на восемь лет под Воркуту, а мальчика взяла на воспитание его сестра.

Государственные органы, призванные решить судьбу ребенка, проявили редкостную близорукость. В молодости Наталья Ивановна отсидела за кражу, и хотя в дальнейшем на скамью подсудимых не попадала, благонравным поведением не отличалась, периодически устраивала в своей квартире притон и работала не больше шести месяцев в году-из всех учреждений, куда она устраивалась поварихой, ее увольняли со скандалом. Приемный сын заставил женщину измениться в лучшую сторону — возможно, что именно на это она и рассчитывала, забирая его к себе. Она нашла постоянную работу, отвадила от квартиры собутыльников. Так прошло несколько спокойных лет. Саша пошел в школу. Наталья Ивановна, посчитав, что какую-то часть своего долга исполнила, «развязалась». Потом началось ожидание брата из колонии, и пьянки участились. Когда пришло уведомление о его смерти — он умер в тюремной больнице от туберкулеза, не досидев меньше года, — Наталья Ивановна жестоко выпорола Сашу ремнем и сорвалась в недельный запой, на исходе которого, не добрав денег на бутылку, пыталась тиснуть в универмаге пальто и была задержана. Ее не посадили, но с работой и трезвостью было завязано окончательно. Дом опять наводнили сомнительные личности мужского пола. Иногда их было много, и они приводили с собой растрепанных визгливых женщин, но чаще Наталья Ивановна зазывала одного-двоих, и Саша из своего угла с замирающим сердцем следил за тем, как они, напившись, начинают странные игры с раздеванием, криками и стонами. Впрочем, мужики раздевались редко, обычно просто расстегивали штаны и, сделав дело, возвращались к столу, тогда как Наталья Ивановна любила порезвиться основательно, с фантазией, и постоянство соблюдала лишь в одном: никогда не снимала большой черный бюстгальтер, а в тех редких случаях, когда кавалеры пытались дотянуться до застежки, била их по рукам:

— Не трогай, гад пьяный, порвешь ведь! Это мне друг из Парижа привез, ты понял, да? Не трожь!

Так продолжалось несколько месяцев, пока в один из теплых вечеров в середине июня не произошло событие, повлиявшее на всю Сашину дальнейшую жизнь.

В центре города Гена отправился в кинотеатр повторного фильма «Спартак» смотреть картину «Бей первым, Фредди!», а Наталья Ивановна привела в свою окраинную однокомнатную «хрущевку» двоих мужиков. Саша в это время гулял, но начавшийся дождь заставил его вернуться домой, и получилось так, что он с ходу нарвался на подзатыльник:

— Чего приперся, скотина? У всех дети как дети, со двора не прогнать, а тебе лишь бы на кровати валяться.

Претензии были совершенно не обоснованы, Саша и сам был бы рад погулять подольше, но теперь, из чувства противоречия решил остаться. Подхватил со стола кусок колбасы и улегся на свой диван, отвернувшись лицом к стене. Один из мужиков, высокий и здоровенный, с седыми короткими волосами и бородой, сказал что-то в его адрес, но пока что прямой угрозы Саша не почувствовал, дожевал колбасу и уткнулся лицом в подушку, ожидая момента, когда они все наиграются и устанут, а он сможет поужинать остатками их закуски.

Застолье продлилось сколько обычно, потом задвигались стулья, скрипнул второй диван и погас верхний свет, осталась гореть только настольная лампа.

— Выключи, — попросила Наталья Ивановна.

— Не хочу, — отозвался седой, начиная расстегивать на ней блузку. — Я тебя хочу.

Приятель седого постоял рядом с ними, закурил «беломорину» и вышел в коридор. Через некоторое время из туалета донесся шум сливного бачка, но его перекрыл возглас Натальи Ивановны:

— Не трогай! Мне друг из Парижа…

— Иди на хер!

Раздался треск рвущейся ткани и испуганный крик Натальи Ивановны. Саша приподнял голову и увидел седого, медленно встающего с дивана с какой-то черной тряпкой в руке.

— Ты, с-сука, охренела? — произнес он злым голосом через некоторое время, когда в комнате появился второй. — Предупреждать, падла, надо! Серега, ты только взгляни на нее!

Наталья Ивановна лежала на диване, закрывая грудь руками, и пыталась оправдаться:

— Это операция такая была!.. А хирург пьяный попался… Ты только не смотри, я сама все сделаю… Тебе понравится!..

— Убери грабли, сука! Ну, кому говорю!

Седой наклонился и ударил ее по лицу. Потом еще раз, в живот.

— Серый, видишь?

Сергей дымил папиросой и качал головой.

— Н-на, падла рваная! — седой ударил так, что Наталья Ивановна потеряла сознание и осталась лежать, разметав руки в стороны. — Что делать будем?

— Известно что, уйдем, — ответил Сергей, и в голосе его прозвучала усмешка, напугавшая Сашу больше, чем все увиденное на происшедшее с теткой ему было, по большому счету, наплевать. — Закончим в уголке, с «Дунькой Кулаковой». Пять лет без баб!..

Они перешли на шепот, и Саша ничего больше не слышал, но от взглядов, которые мужчины на него бросали, ему стало совсем жутко. Он закрыл глаза и вжал голову в подушку, молясь о том, чтобы страшные люди быстрее ушли, но они уходить не собирались, когда шепот смолк, диван прогнулся под весом Сергея, и тяжелая ладонь опустилась на спину мальчика.

— Понимаешь ли, пацан…

Саша ничего понимать не хотел и, предчувствуя беду, хотел броситься к двери, но сильные руки распяли его, содрали штанишки с трусами, воткнули под живот скомканную подушку, оборвали крик ударом по шее.

— Смотри-ка, без вазелина войдет…

В последний момент Саша дернулся еще раз, и обозленный седой приложил его головой о стену.

— Сказано ведь — лежи!

— Не торопись, еще полижет… — Сергей опустил свои брюки до колен и пристроился позади мальчика. — Ну, начали!

Потеряв сознание, Саша не слышал слов и не чувствовал боли, очнулся в тот момент, когда Сергей, содрогаясь всем телом и оскалившись беззубым ртом, уже заканчивал свое дело. Саша заорал, и седой опять впечатал его затылком в угол, а Сергей довольно отозвался:

— Люблю, когда они кричат. Больше кайф чувствуешь…

Остальное было как во сне. Наталья Ивановна встала и попыталась вмешаться, седой сбил ее на пол и долго молотил ногами, вполсилы, чтобы не отключилась сразу, улыбаясь и тихо отвечая что-то на просьбы о пощаде. Саше дали передохнуть, он лежал на животе и все выворачивал голову в сторону тетки, пытаясь рассмотреть, что же вызвало такую реакцию седого, но не успел. Его стряхнули с дивана и поставили на колени, седой сел перед ним и расстегнул ширинку, а удовлетворенный Сергей пристроился на стуле сзади и закурил. От дыма его папиросы Саше стало совсем плохо, и он не понимал слов седого, только чувствовал, что его уговаривают на что-то совсем плохое, с чем ни за что нельзя соглашаться, и отрицательно мотал головой, до тех пор пока Сергей не накинул ему на шею махровое полотенце и не затянул его так, что Саша стал задыхаться.

— Может, зубы выбить?

— Не надо, я люблю с риском, — ухмыльнулся седой, двумя пальцами обхватывая Сашин подбородок. — Так как, Санек, возьмешь добровольно? Ласковый ты мой… Знавал я твоего папашку по зоне — знатный петушок был…

Саша продолжал отказываться, но после того, как экзекуцию с полотенцем повторили, послушно выполнил требуемое. Сергей оставался сзади, готовый придушить мальчика при малейшем неверном движении с его стороны, а седой закрыл глаза, слегка раскачивался и гладил Сашу жесткой рукой по голове.

— Молодец… Так, так! А-а-а!

Когда отпустили, Саша повалился на живот и закашлялся, выплевывая сперму, а потом потерял сознание и очнулся только через сутки. Голова болела, но в остальном он чувствовал себя так, словно ничего не случилось. Наталья Ивановна, постаревшая лет на двадцать, была трезва и суетилась по хозяйству, стараясь не смотреть в сторону мальчика. Он съел кусок хлеба и снова уснул, и во сне переживал случившееся, но только там все было наоборот, он поменялся местами со своими обидчиками, и это было так здорово, что, проснувшись, он заплакал от разочарования…

В ту ночь он плакал последний раз; никогда и никто не видел больше его слез, в то время как сам он, начав лет в двенадцать, заставил рыдать многих. Головная боль стала его постоянным спутником, но если в обычных повседневных делах он научился ее не замечать, то при общении с женщинами она выходила из-под контроля и полностью захлестывала его разум. Он заново видел тот сладкий, многолетней давности сон, он властвовал над своими обидчиками, фантазия его была безграничной, и каждый раз их ждали новые унижения, а Саша, удовлетворившись, поднимался на еще одну ступеньку к той вершине, где боль и воспоминания навсегда оставят его.

Тот факт, что за десять лет грабежей, изнасилований, разбоев и избиений он ни разу не попался и смог закрепиться в мощнейшей городской группировке, убеждала его в правильности избранного пути и собственной исключительности.

Круг замкнулся, именно такой человек должен был оказаться в кабине серого джипа, составив достойную компанию школьным друзьям. Именно ему предстояло сыграть в грядущих событиях важнейшую роль.

— Эй, Зубик, дай закурить! — сидящий на заднем диване Вова хлопнул его по плечу, дождался, пока предложат сигарету, и в ответ выставил руку с банкой «джин-тоника». — Хлебнешь? Ну, как знаешь!

На светофоре зажегся зеленый. Размеренно жующий «орбит» Гена врубил скорость и первым выдернул свой «ниссан» из ряда стоящих машин. «Подрезав» дорогу отчаянно тарахтящему «Запорожцу», Гена свернул направо, на проспект Ударников, и джип вольготно понесся по средней полосе, оставив другие машины далеко за кормой.

Поправив темные очки, потребность в которых отпала с заходом солнца часа полтора назад, Гена приосанился и с громким чмоканьем сплюнул жвачку точно в щель приоткрытого бокового окна. Саша, продолжая вертеть в руках пачку сигарет, лениво решал вопрос о том, хочет ли он курить. Однозначного ответа не находилось, а потом внимание и вовсе переключилось на троллейбусную остановку, где распивала пиво и лузгала фисташки компания из трех молодых дебчонок и сопливого пацана в полосатых штанах. Одна из трех помахала удаляющемуся джипу рукой и подпрыгнула, сверкнув полоской белой кожи между джинсами и футболкой. Саша перестал таращиться в зеркало и откинулся на подголовник. Не пойдут, слишком доступные. Не интересно. Но начало было положено, и обитавший в районе затылка тяжелый комок шевельнулся, напомнил о себе и предупредил, что долго ждать не намерен. Саша прикрыл глаза, с трудом достал сигарету и закурил. «Ты же понимаешь, — сказал он себе, — это было бы слишком легко. Давай сначала посмотрим, что там Толстяк напридумывал. Хорошо?» — «Давай», — согласился комок и на некоторое время успокоился.

Развалившийся на заднем сиденье Вова тоже проводил взглядом остановку с девчонками, и в какой-то момент его мысли совпали с мыслями Зуба. «За них дадут больше, чем им лет», — отметил Толстый и решил думать лишь о предстоящем развлечении. Немного беспокоило, что именно он выступил его инициатором и, если что пойдет не так, придется держать ответ перед товарищами. Не слишком, впрочем, строгий.

Одним мощным глотком прикончив коктейль, Толстый выбросил пустую банку в окно. Ударившись об асфальт, она отскочила под заднее колесо джипа, сплющилась в лепешку и, непонятным образом изменив траекторию, срикошетила в боковину встречного «Москвича». Вова отследил полет жестянки и улыбнулся широкой доброй улыбкой.

Вечер только начинался, и самые приятные неожиданности были впереди. Тяжелая машина с веселым экипажем катилась навстречу приключениям, и не было силы, которая могла бы их остановить.

* * *

— Ну ладно, пока!

Катя Ветрова поцеловала подругу в щеку, мельком взглянула в зеркало, поправила челку и, придерживая висящую на плече сумочку, выскочила за дверь. Лера Козлова послушала, как постепенно затихает на лестнице цокот каблучков, дождалась, пока гулко хлопнет входная дверь подъезда, и лишь после этого закрыла замки и прошла на кухню, к окну.

Катя быстро, не оглядываясь, удалялась от дома подруги.

Было почти одиннадцать, уже стемнело, и Лера беспокоилась за подругу. Кате предстояло пройти через «пятачок» с коммерческими ларьками, где по вечерам сшивалась всякая пьяная шваль, пересечь пустырь с заложенным года три назад фундаментом школы и лишь потом выйти на проспект Ударников, где можно было сесть на троллейбус № 34 и доехать почти до самого дома. Хорошо, хоть там недалеко идти, остановка расположена в сотне шагов от подъезда. В другой раз Лера обязательно пошла бы проводить подругу до троллейбуса — как-никак она местная, знает всех окрестных гопников, и к ней они приставать не станут, но сейчас она осталась дома, так как находилась на пятом месяце беременности.

Парень, от которого «залетела» Лера, оказался сволочью. Узнав о своем предстоящем отцовстве, он заявил, что ребенок ему не нужен, денег на аборт у него нет и не предвидится, но и жениться он не собирается. Если она все-таки хочет избавиться от ребенка, то пусть найдет хотя бы половину необходимой суммы, другую часть, так и быть, он как-нибудь соберет сам. Да и вообще, где гарантия, что это его ребенок?

Все это произошло несколько месяцев назад. Лера тогда уж и о самоубийстве подумывала, особенно когда об этом узнали ее родители и начали, со своей стороны, «давить», добиваясь неведомо какой цели. Уже потом она решила родить и оставить ребенка себе — пусть будет то, что будет. Спасибо Катьке — помогла и с родителями отношения восстановить, и с Маратом как-то помирила. Вот и сегодня, узнав об очередной их ссоре, прилетела вечером, после института. Ничего, не в первый раз.

Легкое беспокойство, однако, не оставляло Леру. Прижавшись лбом к стеклу, она дождалась, пока фигура подруги затеряется среди разноцветных торговых палаток, посмотрела на часы и пошла в свою комнату, решив, что минут через сорок Катя доберется до дома и позвонит. Тогда можно будет еще немного поболтать.

Прижимая локтем сумочку, Катя торопливо пересекла асфальтированную площадку, заставленную ларьками и автомашинами, между которыми болтался самый разный народ: наглые гопники, безразличные ко всему обыватели, самоуверенные бандиты. Катя старалась смотреть только впереди себя, ни с кем не встречаться глазами, не замечать откровенных взглядов, обращаемых на нее со всех сторон, и не менее откровенных комментариев, звучавших ей вслед. Какой-то кавказец в цветастой шелковой рубашке, выбиравший спиртное в одном из крайних ларьков, окликнул ее: «Дэвушка, подожды!», но Катя проскочила мимо, и он, зажав бутылку под мышкой и поигрывая связкой ключей, направился к своей машине, жадно глядя на округлые бедра девушки, туго обтянутые тонкими светло-голубыми брюками.

Немного в стороне от ларьков, на тротуаре, стоял белый «Москвич» с голубой полоской на боку. На передних сиденьях расположились двое молодых милиционеров в форме и пятнистых бронежилетах. Оба курили, выпуская дым в открытые окна, приглядывали за порядком вокруг ларьков и обсуждали важный вопрос: дадут ли зарплату вовремя или задержат, как это было в последние месяцы. Усеянный ларьками «пятачок» был самым криминогенным местом на их территории: почти каждый день здесь случались драки, нередко заканчивающиеся поножовщиной или переходящие в скоротечные перестрелки, в узких проходах между ларьками несколько раз находили трупы со следами насильственной смерти. Заметив милицейскую машину, Катя немного успокоилась, но как раз в этот момент очередной остряк произнес сомнительный комплимент по поводу длины ног и размеров других частей ее тела, раздался взрыв пьяного хохота, и она невольно ускорила шаг.

Сойдя с асфальта на заросший травой пустырь с котлованом и остатками фундамента, Катя опять начала понемногу успокаиваться. Ларьки остались позади, следом за ней никто не пошел, впереди, насколько она видела, тоже никого не было, и до троллейбусной остановки всего минут пять ходьбы. Если бы еще не ждать его! Катя взглянула на часы: 23.38.

Как раз в эту минуту милицейский «Москвич», сверкнув укрепленной на крыше синей «мигалкой», соскочил с тротуара на дорогу, с визгом развернулся и, набирая скорость, рванул к проспекту Ударников. Дежурный наряд группы задержания отдела вневедомственной охраны Правобережного РУВД получил по рации сообщение о том, что в квартире девять дома шестьдесят три по улице Челюскинцев сработала сигнализация, и отправился проверять его.

Если бы Катя более терпимо относилась к представителям кавказских народов или если бы бабушка Тоня, вернувшись от знакомой с верхнего этажа, не забыла отключить сигнализацию, все могло бы получиться иначе. Грузин Резо Кавтарадзе, несмотря на непривлекательную внешность (он был невысокий, толстый и волосатый), отнюдь не питал каких-либо кровожадных планов в отношении Кати. Будучи владельцем ресторана и нескольких магазинов, Резо давно уже не испытывал особых материальных затруднений, и, соответственно, ему не было смысла сходить с ума по первой попавшейся на улице девушке с симпатичной фигуркой. Он вполне мог получить почти то же, а то и большее удовольствие, затратив немного больше денег и значительно меньше нервов. Если бы Катя остановилась и приняла его приглашение, Резо покатал бы ее по городу на своей роскошной новенькой иномарке, сводил бы в свой ресторан и, конечно, попытался бы уговорить, но, получив твердый отказ, никаких активных действий не предпринял бы и отвез Катю домой. Итак, Катя прошла мимо, и Резо, проводив ее взглядом, сел в машину и направился в ресторан «Белые ночи», где всегда была возможность получить хороший ужин и выбрать опытную профессионалку. Оглянувшись еще раз, он решил, что постарается найти какую-нибудь девушку, похожую на эту, в голубых брюках.

Что же касается бабушки Тони, то она провела больше часа в гостях у своей подруги детства, а вернувшись домой, забыла отключить сигнализацию, несмотря на приколотый к зеркалу листок с напоминанием. Вскоре в дверь позвонили. Она посмотрела в «глазок» и увидела молодого человека в милицейской форме, но, напуганная ежедневными утренними сводками происшествий по радио, долго не хотела открывать. В результате на отработку ложной тревоги было затрачено почти двадцать минут, а потом экипаж ГЗ был вызван на контрольную точку, куда с целью проверить несение ими службы и сделать отметку в бортовом журнале прибыл командир взвода. Так как по причине болезни одного из патрульных экипаж работал в усеченном составе, то командир выделил им стажера — невысокого худощавого паренька, недавно вернувшегося из армии. Стажера усадили на продавленное заднее сиденье «Москвича», и командир начал читать длинную и нудную инструкцию, но был прерван поступившей по рации очередной информацией: драка в конце Березовой аллеи. Прибыв на место, экипаж никакой драки не обнаружил, зато подобрал валявшегося на газоне пьяного без одного ботинка, с пакетом пустых бутылок в руке, и отправился сдавать его в 14-е отделение милиции.

Таким образом, к проспекту Ударников, Центральному на обслуживаемой территории, экипаж вернулся только спустя полтора часа. Сверкая синей мигалкой, «Москвич» прочесал проспект из конца в конец, заполз на тротуар и замер.

— Пошли за шашлыками? — привычно предложил водитель, и старший наряда кивнул головой. К этому времени события были в самом разгаре.

* * *

В половине двенадцатого вечера капитан милиции Константин Ковалев, старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска Правобережного РУВД [1], посмотрев на часы, стал собираться домой. Убрав бумаги в сейф, он сунул под мышку книгу и купленные днем газеты, опечатал дверь в кабинет и покинул здание РУВД. Улицу Рентгена, по которой шел Ковалев, направляясь к трамвайной остановке, освещали редкие покосившиеся фонари. Легкий ветерок приятно освежал лицо после дневной жары, и, перешагивая через выбоины в асфальте, Костя неторопливо размышлял о том, чем будет заниматься завтра.

Он работал в группе по расследованию тяжких преступлений, в которую кроме него входили еще два опера: Петров и Даниленко.

Группа была призвана раскрывать особо тяжкие преступления, совершенные на территории Правобережного района, за исключением убийств — для этого существовала другая специальная группа. На Ковалева и двух его коллег ложилась задача по раскрытию «серийных» грабежей и разбоев, мошенничеств в особо крупных размерах, изнасилований и многого другого. На троих они имели один рабочий кабинет, три пистолета, три пары наручников, два бронежилета и одну карманную рацию, которая давно пылилась в чьем-то сейфе из-за полной непригодности к работе. Ковалев, Петров и Даниленко работали в тесном контакте с операми из отделений, иногда обращались за помощью к коллегам из других групп ОУРа и всегда помнили о том, что есть еще и главк, который тоже может прийти на помощь в трудную минуту.

Приближаясь к остановке трамвая и докуривая сигарету, Ковалев так и не смог составить никакого конкретного плана на следующий день. После ухода в отпуск Даниленко он остался в группе старшим и, в добавление к своим привычным повседневным обязанностям, получил новую нагрузку: выдерживать разносы начальства и отчитываться за проделанную работу. По причине некоторой флегматичности и других особенностей своего характера, обобщенных в народе понятием «пофигизм», новая нагрузка не очень тяготила Костю, и вместе с Петровым он продолжал заниматься серией квартирных грабежей и разбоев, состоящей из шести эпизодов по их району. Увы, все наиболее реальные версии были уже отработаны и не дали никакого результата, так что, видимо, пришла пора временно переключиться на что-нибудь другое. Например, заняться расследованием мошенничества на территории овощной базы, где одну наивную фирму «кинули» на сто с лишним «лимонов». Вроде бы появились кое-какие зацепки в этом деле.

К остановке Ковалев подошел одновременно с трамваем, вынырнувшим из-за угла. Заскочив в открытую дверь, Костя прошел в конец салона, устроился на последнем сиденье и раскрыл книгу. Через пятнадцать минут он вышел, миновал три темных проходных двора и вошел в обшарпанный подъезд своего дома. Костя жил в однокомнатной квартире на последнем этаже «хрущевки», доставшейся ему после развода с женой.

Приняв душ, он состряпал непритязательный ужин, быстро поел и вскоре уже спокойно спал.

Через шесть с половиной часов ему предстояло проснуться, проделать обратный путь до работы и там узнать то, что превратит его в совсем другого человека, раскроет в нем неожиданные способности и заставит совершать поступки, о которых он еще недавно не мог и помышлять.

* * *

Благополучно пройдя через пустырь, Катя оказалась на последнем отрезке своего пути к остановке. Оставалось пройти по тропинке между двумя блочными девятиэтажками. Свет из окон домов успокаивал. Тропинка подходила прямо к тротуару проспекта Ударников, а чуть в стороне от нее виднелась ярко освещенная стеклянная будка троллейбусной остановки. Там кто-то стоял: трое или четверо мужчин в военной форме, с портфелями, пожилая женщина с сумками и парень с девушкой. Катя ускорила шаг. Когда до цели оставалось меньше ста метров, в проеме между домами показался троллейбус с красочной рекламой зубной пасты на боку. Это был именно ее, тридцать четвертый номер. Открылись двери. Никто не вышел. Офицеры встали на заднюю площадку, следом за ними поднялась пожилая женщина с тяжелыми сумками. Парень помог девушке войти в среднюю дверь, а сам спрыгнул на тротуар и, помахав рукой, остался стоять, ожидая, пока троллейбус не уедет.

Катя выругалась. Она давно заметила противную закономерность: стоит в таком случае побежать — и троллейбус отъедет, захлопнув двери перед самым носом. А будешь идти как шла, не убыстряя шаг, и он будет стоять, призывно распахнув свои двери.

Свет в салоне дважды мигнул, на какое-то время отключился, но потом опять вспыхнул. Двери с треском сомкнулись, и троллейбус рванул от остановки. Еще раз махнув ему вслед рукой, парень отвернулся, закурил, сошел с тропинки и пошел навстречу Кате. Пройдя мимо, он мазнул взглядом по ее фигуре, хмыкнул и двинулся дальше, к своему дому.

Катя вышла на остановку, посмотрела вслед ушедшему троллейбусу. Его красные задние огоньки виднелись уже на расстоянии двух кварталов. Он стоял перед светофором. Катя оглянулась в другую сторону, надеясь увидеть следующий троллейбус своего маршрута. Так иногда бывало — в позднее время они могли идти один за другим, в парк, расположенный на соседней с ее домом улице.

В двадцати метрах от нее, перед светофором, на котором красный свет уже сменился желтым, стояла машина. Большой светло-серый джип.

Трогая с места, водитель переключил свет фар с ближнего на дальний, еще больше выделив ее одинокую фигурку на пустынной улице. Урча мощным мотором, машина плавно подкатила к тротуару, мягко ткнулась передним колесом в поребрик и замерла, не доехав до Кати двух метров. На дуге, укрепленной на крыше, вспыхнули две дополнительные фары. Стекло передней пассажирской двери медленно опустилось, и в проеме окна показались крепкое плечо, короткая шея и стриженая круглая голова. Парень широко улыбнулся.

— Привет, подруга!

«Козлы», — подумала Катя и ошиблась. Дело обстояло куда хуже.

В самом начале проспекта Ударников, недалеко от пересечения с набережной, в подвале жилого дома располагалось кафе «Ориент». Перед входом стояли несколько дорогих иномарок, рядом курили и разговаривали пятеро молодых людей с характерной для обладателей такого транспорта внешностью. Гена припарковал свой джип, заехав левым боком на тротуар, выключил двигатель и скомандовал:

— Пошли!

Они спустились по ступенькам вниз, миновали тесный тамбур, где белобрысый крепыш в белой рубашке и с радиотелефоном в руке болтал с молодой проституткой, и вошли в темный прокуренный зал. Свободных столиков было много, и они сели поближе к стойке, в правом ряду. Окинув взглядом посетителей, Гена заметил пару знакомых, с которыми поздоровался кивком головы, а потом переключил все внимание на экран подвешенного к потолку телевизора, — транслировался репортаж из международного автосалона.

К их столику подошла официантка. Молодая, но сильно располневшая блондинка с невыразительным усталым лицом. Вова осмотрел ее демонстративно оценивающим взглядом с ног до головы, вздохнул и спросил:

— Новенькая?

— Ага.

— Ну и как?

— В порядке. — Голос у нее был не менее тусклым, чем лицо, и Вова опять вздохнул.

— А Светка работает сегодня?

— Нет, приболела.

— Плохо…

Ответ расстроил Вову. Теперь придется менять планы, и менять на ходу\" а из этого, как известно, ничего хорошего не получается. Вова уговорил друзей заглянуть в кафе не только для того, чтобы поесть. Конечно, поужинать было необходимо, но гораздо проще это было сделать на «своей» территории, где подобных «Ориенту» подвалов не меньше десятка, а накормили бы их не в пример лучше. Сюда они приехали из-за Светы — пухлой, со смазливым лицом и копной выбеленных волос официантки, бывшей одноклассницы Вовы. Еще учась в восьмом классе, она начала пополнять скудный домашний бюджет, подрабатывая проституткой. Войдя в группировку, Вова несколько раз помогал Свете решать некоторые проблемы. О формах ее благодарности у него остались самые приятные воспоминания. Однажды, будучи в сильном подпитии, Вова проиграл ее в карты, был вынужден ночью отправиться к ней домой, поднять с постели и вручить победителю — своему «бригадиру» Гене. Подлинной причины приглашения поразвлечься Свете не объясняли, и она с радостью продемонстрировала свои таланты. Впрочем, даже если бы она знала, что ее рот поставлен против ставки в пятьдесят долларов и проигран из-за позорного неумения Вовы передергивать, это вряд ли бы что-нибудь изменило. Очарованный Гена отправил Свету еще «выше». Как поговаривали, она обслужила и лидера «центровых» Сергея Берского, более известного под кличкой Крутой и полностью оправдывающего это свое прозвище. Потом, довольно быстро, Света оказалась в «Ориенте». Вова слышал, что этому предшествовала ее длительная беседа с одним из помощников Крутого, бывшим опером из Москвы, отсидевшим срок за взятки и вымогательство. Вова немного удивлялся ее стремительной карьере, но вопросы держал при себе. Его вполне устраивало, что он иногда заезжал в это кафе и после сытного обеда Света обслуживала его прямо в машине, доставляя за десять минут намного больше удовольствия, чем некоторые подруги за всю ночь. Брать деньги она категорически отказывалась, но однажды, ко дню рождения, Вова подарил ей золотую цепочку и часики. Последовавшие за этим четверть часа он вспоминал потом несколько месяцев, поэтому и предложил своим друзьям, не знавшим, как провести вечер, заехать в «Ориент». Он не сомневался, что Света прекрасно обслужит всех троих, тем более что в просторном салоне «ниссана» хватило бы места и на большее число участников. Гена согласился, так как ему Света тоже запомнилась. Саша согласился потому, что на подобные предложения соглашался всегда. Дело оставалось за малым. И этого малого, то есть Светы, как раз и не оказалось. Досадная неудача.

Пока Гена делал заказ, Саша совершенно безразлично рассматривал новую официантку и не менее безразлично думал о том, что было бы очень неплохо завалить ее прямо на этот столик, задрать юбку и сделать то, что он привык делать не менее одного раза в день. Девушка абсолютно не возбуждала его. Просто она была новенькой, Саша видел ее в первый раз и очень хотел бы узнать ее, сделать ей больно, тем самым сняв напряжение, неминуемо овладевавшее им каждый вечер, если в течение дня он не получал разрядки.

Когда официантка, делая пометке в своем блокноте, наклонилась к их столику, в разрезе ее блузки мелькнула розовая лямка лифчика. Лицо Саши окаменело, и на какое-то время его глаза заволокло темной дымкой, сменившейся рябью ослепительно ярких точек. Потом все прошло, осталось только противное ощущение от прилипающей к взмокшей пояснице рубашки. Девушка уже отошла от них и направилась к стойке. Саша смотрел ей вслед. Из всех деталей женского туалета именно лифчик производил на него необъяснимое гипнотическое воздействие, после которого он, как правило, переходил сразу к активным действиям, неминуемо добиваясь своего. Эту Сашину особенность хорошо усвоили молоденькие продавщицы из подконтрольных ему ларьков. Если бы в зале «Ориента» никого больше не было, то и невзрачная официантка обогатилась бы новым жизненным опытом. Но посетители в зале были, Саша, обливаясь потом, остался сидеть на месте, и только в голове у него, набирая силу, зазвучала тонко дребезжащая струна.

Когда официантка удалилась, Вова посмотрел на своих друзей и констатировал:

— Н-да, не повезло. Но ничего, сообразим чего-нибудь.

Он закурил и начал оглядывать зал в поисках катализатора, способного направить мысли в нужном направлении.

Существовало несколько возможностей. Можно было отправиться к его приятелю, управляющему конторой «Жаннет», и взять кого-нибудь там. Но предлагаемый «Жаннет» товар был далеко не лучшего качества и мог удовлетворять лишь кавказцев, падких до выбеленных перекисью блондинок, да командированных, одуревших от скуки и водки в ободранных номерах дешевых гостиниц. Кроме того, в этом случае пришлось бы платить, что, по понятиям Вовы, было «западло». Можно было позвонить в любую другую подобную контору, благо в городе их навалом. Но там могли отказаться принять заказ не на квартиру или прислать пару крокодилий, годных разве что для Саши. Или вообще дать от ворот поворот, справедливо рассудив, что бандиты платить не станут.

Официантка поставила на стол холодные закуски и салаты, соки, плоскую бутылку водки «Смирнофф», сообщила, что шашлыки скоро будут готовы, и отправилась рассчитывать шумную компанию «борисовцев» — бандитов из конкурирующей группировки, которая, кстати, «держала» и «Ориент». Один из них обхватил официантку за бедра и усадил к себе на колени. Не обращая внимания, та продолжала подсчитывать сумму на калькуляторе. Саша поглядывал в ту сторону голодными глазами.

Вова выпил ананасовый сок и принялся за салат, продолжая свои рассуждения. Можно было бы отправиться к Светке домой, но, во-первых, далеко, а во-вторых, еще неизвестно, чем она заболела: обычной простудой или… Последняя мысль очень не понравилась Вове, и он поспешно отогнал ее от себя.

Они выпили, немного закусили и выпили опять. Официантка принесла шашлыки, и Гена налил по третьей рюмке. По какой-то причине его «пробило» на романтику, и он провозгласил:

— За то, чтобы пули ментовские нас не догнали!

Вову тост немного покоробил: сталкиваться с ментами настолько близко, чтобы пришлось убегать от их пуль, в его ближайшие планы никак не входило, но он выпил, не став перечить своему шефу. Саша выпил, явно думая о чем-то своем.

— Вынь кирпич из головы, — посоветовал ему Вова, принимаясь за шашлык, но Саша никак не отреагировал.

После четвертой рюмки, которую Гена пропустил, а Саша принял с тем же отстраненным видом, Вову наконец озарило. Он вспомнил, как ему рассказывали о том, что в конце проспекта Ударников появился новый вид услуг. Там, где после пустырей начинается промышленная зона, около одного из заборов каждый вечер, начиная с одиннадцати-двенадцати часов, стоят две машины. Обычно две одинаковые черные «девятки» с тонированными стеклами. Подъехав к ним, надо переговорить со старшим, которого зовут Джоном, и если он останется разговором доволен, то буквально через несколько минут его ребята подвезут пару малолеток, которые отлично делают минет. При желании можно заказать и мальчика. А если заплатить немного больше и, желательно, представить чьи-нибудь рекомендации, то можно будет съездить на квартиру, где двенадцатилетняя девочка очень любопытно «играет» со специально обученной собакой. Еще раз все обдумав, Вова решил: это именно то, что надо. Дороговато, конечно, встанет, но за такие развлечения можно и заплатить.

Через полчаса они закончили ужин. Предложение Вовы, как и следовало ожидать, было принято. Саша сидел мрачный и замкнутый, Гена выглядел как обычно, а настроение Вовы заметно улучшилось благодаря выпитой водке и вовремя найденному решению. Правда, в желудке появились не очень приятные ощущения, вызванные, видимо, излишне жирным шашлыком, но, «опрокинув» еще одну рюмку и затеяв с Геной какой-то интересный разговор, Вова вскоре позабыл об этом. Подозвав официантку. Гена распорядился:

— Принеси бутылку приличного шампанского и пару пачек «Мальборо». Потом рассчитай нас.

Девушка, выслушав его, ушла к стойке и, вернувшись, поставила на стол бутылку итальянской «спуманты», положила сигареты, заглянула в блокнот и быстро назвала итоговую цифру. Гена посмотрел на Вову, и тот расплатился, небрежно бросив на стол несколько купюр.

— Пошли?

Все поднялись. Гена прихватил сигареты, указал Саше на бутылку шампанского и первым пошел к выходу. Обходя прибиравшую столик официантку, Вова шлепнул ее по заду. Та ответила безразличной усталой улыбкой, уже, видимо, привыкнув к веселым нравам посетителей этого заведения, и продолжала составлять грязные тарелки.

— Светке привет передавай. От Вовы. Передай, что скоро заеду, поняла?

Он догнал своих только у выхода. Когда они поднялись по ступеням на тротуар, мимо проехал троллейбус с красочной рекламой зубной пасты на боку.

— Садись вперед, — указал Гена, открывая дверцу «ниссана». — Сам пойдешь с ними договариваться.

Саша залез на заднее сиденье, положил рядом холодную бутылку шампанского и опустил боковое стекло. Гена достал из бар-дачка упаковку мятной жевательной резинки, взял себе два пластика и передал остальное Вове.

* * *

— Троих будем заказывать? — поинтересовался Вова, выбрасывая фантик.

— Троих, наверное, — ответил Гена, съезжая с тротуара. — Но ты, если хочешь, можешь себе мальчика взять или собачку.

— А что, я б попробовал!

— С пуделем?

— Да нет, с мальчишкой! А тебе самому чего, не интересно?

— Слушай, а может, нам в морг съездить? Подберем тебе пару трупешников посимпатичней, ты с ними и развлечешься? И тебе бесплатно, и нам весело!

Они миновали три квартала и остановились на перекрестке перед светофором, когда на троллейбусную остановку выскочила девушка. Среднего роста, длинноногая, с распущенными темными волосами и прижатой к боку сумочкой. Они заметили ее все одновременно.

— О, какая лялька! — восхитился Вова, полностью разворачиваясь к боковому окну. Одинокая растерянная девушка на пустынной улице — это предвещало новые интересные приключения. Настроение его поднялось еще больше. — Надо ее подвезти!

На заднем сиденье Саша тоже вплотную придвинулся к боковому окну. Он молчал, но был заинтересован случайной встречей больше других. Тонкая струна в голове завибрировала тревожней и настойчивей. Во рту пересохло, остался лишь неприятный привкус водки, ладони, наоборот, вспотели, и Саша судорожно вытер их о брюки.

В это время девушка резко повернулась в их сторону, и Вова восторженно выругался:

— Все, бл… Берем!

Гена молча кивнул и направил «ниссан» к тротуару. Мягко прижавшись высоким колесом к поребрику, машина остановилась. Вова высунулся в открытое окно.

— Привет, подруга!

Он и в мыслях не держал, что какая-нибудь «телка», а тем более из тех, которые в двенадцать часов ночи сиротливо ждут троллейбуса, может отказаться от знакомства с ними. Никуда не денется, сядет в машину и покатается с ними час-другой. Само собой, отработает прогулку и угощение, но зато доберется до своего дома с комфортом и без риска нарваться на грязных пьяных гопников. Искренне убежденный в своей правоте, Вова, продолжая улыбаться, спросил:

— Тебя как зовут?

— Никак!

Она повернулась к ним боком и стояла, вроде бы глядя в другую сторону, но не выпуская из поля зрения машину.

— Не, так не бывает, чтобы никак не звали, — авторитетно заявил Вова и предложил: — Ты, наверное, строгая очень? Нет, ты скажи, ты строгая такая?

Так как девушка молчала, Вова выдвинул следующее предположение:

— Или это у тебя имя такое — Никак? Ладно, бросай ломаться и поехали, по дороге переговорим. Все равно трамваи уже не ходят, а у нас бесплатное такси. Честное слово, к самому подъезду подвезем! Ты где живешь?

— Нигде! — отрезала Катя и отступила чуть в сторону.

— Ну вот, — вздохнул Вова. — Звать тебя никак, живешь нигде, и телефон у тебя, наверное, никакой. Ты меня разочаровываешь! Ты чего, бомж, что ли?

Катя молчала, искоса нервно поглядывая на машину и дальше — туда, где начинался проспект и откуда мог появиться спасительный троллейбус. Но проспект был пуст, и только вдалеке, у самой набережной, ритмично мигали желтые аварийные огоньки машины, остановившейся посреди проезжей части.

— Послушай, царевна Никак, ты мне очень нравишься, честное слово! Я тебя полюбил с первого взгляда и всей широкой матросской душой. Не ломай мое сердце, садись в машину и поехали. Или тебя надо на руках занести? Хочешь, мы тебе покажем новый русский обряд похищения невесты?

Катя продолжала молчать, и Вова стал понемногу «заводиться»: второй «облом» за один вечер — это уже многовато.

— Попка у нее п…, — выдал комплимент Гена, прикуривая сигарету.

Оглянувшись на своего шефа, Вова расценил его слова как поощрение к более активным действиям.

— Садись, хватит ломаться, невинную из себя строить! Еще девчонок найдем, отдохнем немного. Хочешь, за твоими подругами заедем, устроим экскурсию по ночному городу и показ архитектурных ценностей? Ты чего больше любишь, шампанское или ликер?.. Молчишь? Хватит молчать на улице, садись с нами, здесь удобнее молчится!

Возникла пауза. Подождав, Вова резко открыл дверцу. При более внимательном рассмотрении девушка понравилась ему гораздо меньше, чем сначала, и он продолжал настаивать только из нежелания отступать и снова «обломать» друзей. Да и, в конце концов, так вот себя вести она просто не имела права!

Услышав щелчок открываемой дверцы, девушка вздрогнула, спрыгнула с тротуара на тропинку и побежала прочь.

— О, б…! — только и смог сказать Вова, замирая с опущенной на тротуар ногой.

Но Саша среагировал моментально. Струна в его голове сорвалась, выдав бешеный аккорд. Пулей вылетев из машины, он одним махом перескочил тротуар и исчез на темной тропинке.

— Саша, догоняющий самку, — спокойно и чуть насмешливо прокомментировал Гена, выбрасывая недокуренную сигарету.

Их разделяло метров пять, и Саша преодолел это расстояние за считанные секунды, несмотря на то что девушка бежала изо всех сил, сбросив туфли и прижимая к боку отчаянно колотившуюся сумку. Настигнув. Саша левой рукой схватил девушку за распущенные волосы, заставляя остановиться и выгнуться назад, а правым коленом со всего маха въехал ей по почкам. Она вскрикнула, и в ту же секунду сильным рывком за волосы Саша швырнул ее в кусты. Она закричала. Не давая девушке опомниться, Саша поднял ее, заломил ей руку за спину, врезал кулаком в низ живота и потащил к машине. Пресекая попытку вырваться, он еще раз ударил ее по спине коленом, а свободной левой рукой изо всех сил сжал ее грудь.

У машины их ждал Вова. Оглянувшись по сторонам, он пошире распахнул заднюю дверцу. Перетащив через тротуар и развернув девушку перед собой, Саша сильным толчком закинул ее на заднее сиденье. Ноги остались свисать из машины, сумочка упала к колесу. Подскочив, Вова ударил Катю наотмашь ребром ладони по почкам, наклонился, схватил за щиколотки и запихнул обмякшее тело в салон. Саша подобрал и бросил следом сумочку, прыгнул на сиденье и захлопнул дверцу. Вова занял переднее пассажирское место. От нервного возбуждения его трясло.

— Вот сука! — выругался он, ударив кулаком по колену.

— Ну, и что дальше? — спокойно спросил Гена, включая двигатель.

— Поехали! Тут рядом есть парк, я там объясню этой суке, как себя надо вести!

— Покажешь, где надо поворачивать.

Убедившись, что машин сзади нет, Гена включил передачу и отъехал от тротуара.

Очнувшись через пару минут, лежа на животе с неудобно согнутыми ногами на заднем сиденье движущейся куда-то машины, Катя попыталась поднять голову, но тут же получила сильный удар кулаком между лопаток, по позвоночнику, и снова ткнулась носом в колючую, пахнущую чем-то кислым обивку сиденья. Лоб коснулся холодной бутылки с шампанским. На поясницу легла твердая мужская ладонь, и Катя сжалась, почувствовав, как медленно рука опускается вниз.

* * *

Вернувшись с работы поздно вечером, бухгалтер одного из мелких предприятий Иванов отправился выгуливать свою собаку — молодого сенбернара. Они отошли от домов, перешли через улицу и оказались на боковой аллее парка. Иванов спустил собаку с поводка и закурил, наслаждаясь возможностью отвлечься от опостылевших финансовых отчетов и подумать о вещах более приятных. В кармане его куртки лежал газовый револьвер, да и собака в случае стычки с хулиганами оказала бы реальную помощь, а потому Иванов не торопился. Он даже углубился в парк, обошел вокруг пруда и лишь потом двинулся обратно. Жена бухгалтера на две недели уехала к родственникам на Украину, и, решив воспользоваться неожиданно подвернувшейся возможностью расслабиться, он подумывал о том, чтобы вызвать к себе домой девочку из агентства. С того времени, как он перешел с завода на работу в малом предприятии, ему было вполне по средствам позволить себе такое маленькое развлечение.

Размышляя, Иванов вышел на боковую аллею и был ослеплен светом фар какой-то большой машины, свернувшей с проспекта Ударников и стремительно приближающейся к парку. Метрах в сорока перед ним машина, оказавшаяся светлым джипом, затормозила, легко выскочила на тротуар и, присев на задние колеса, рванула к центру парка. Иванов проводил «ниссан» завистливым взглядом. Начав год назад неплохо зарабатывать, бухгалтер уже подумывал о покупке собственной машины, но о таком джипе, да и просто о приличной иномарке пока приходилось только мечтать.

Подозвав собаку, Иванов пристегнул поводок и стал переходить дорогу. Оглянувшись, он заметил свет фар «ниссана», мелькнувший среди деревьев центральных аллей. «Бандиты развлекаются или убивать кого-то поехали», — равнодушно подумал бухгалтер.

* * *

В 9.10 Ковалев был уже в своем рабочем кабинете. Никого из сотрудников отдела еще не было, даже дежурившего ночью Сергеева, которому, по идее, полагалось бы спать на диване в своем кабинете. Видимо, под утро поступила какая-то заявка, и он отправился ее отрабатывать. Повесив куртку, Костя открыл окно и присел на подоконник, покуривая сигарету и глядя вниз. На крыльце РУВД стояли несколько милиционеров в форме и какие-то озабоченные кавказцы, пришедшие, вероятно, к какому-нибудь своему земляку, сидящему в районном изоляторе временного содержания (ИВС). Задрав капот «уазика», лениво ковырялся в моторе водитель. Прямо к ступенькам подкатила черная «Волга», из нее вышел начальник РУВД подполковник Смирнов, держа под мышкой толстую кожаную папку, прошел мимо милиционеров, кивком поздоровался с ними и исчез в вестибюле. Подъехала еще пара машин, а потом появилась белая «шестерка» Петрова. Запарковав машину слева от здания РУВД, Дима Петров — невысокий, полный, одетый в костюм и белую рубашку с галстуком — включил сигнализацию и направился к крыльцу. Проходя мимо окна, он поднял голову и помахал рукой Косте.

До начала ежедневного совещания у начальника отдела оставалось шесть минут, и коридоры РУВД постепенно оживали. Подходили сотрудники, здоровались, обменивались новостями и расходились по своим кабинетам. Кто-то, дозвонившись по телефону, громогласно наставлял на правильный путь своего невидимого собеседника, периодически, в подтверждение собственной правоты, ударяя по столу кулаком. К концу разговора из того же кабинета донесся треск сломавшегося стула и громкий отчаянный мат, перекрытый взрывом хохота из углового кабинета «убойщиков» [2], где рассказали новый анекдот.

Вошел Петров.

— Привет!

Они обменялись рукопожатием, потом Дима повесил на вешалку свой пиджак и сел за стол.

— Что у нас плохого?

— Да вроде ничего пока.

— И это радует. — Дима подобрал со своего стола какую-то бумажку, с удивлением прочитал записанный на ней текст, скомкал и бросил в корзину.

— Все на развод!

В дверях мелькнул заместитель начальника отдела, большая часть служебных обязанностей которого сводилась к произнесению этой фразы, чем он и занимался по утрам, обходя кабинеты сотрудников. Почти всю свою службу он провел в отделе кадров РУВД, куда попал еще молодым лейтенантом, и в должности замполита одного из отделений; в уголовный розыск перевелся благодаря чьей-то протекции и, будучи абсолютно некомпетентным в самых простых профессиональных вопросах, старался ограничивать свою деятельность контролем за соблюдением дисциплины сотрудниками отдела. В частности, в целях борьбы с употреблением алкоголя на рабочих местах первое время он каждый месяц, в день выдачи зарплаты, устанавливал засады, перекрывая возможные пути отхода выпивших сотрудников домой. Ничего не понимая и в этом виде деятельности, он только один раз сумел добиться успеха, да и то довольно относительного. В его «сети» попался набравшийся пива милиционер — стажер районного вытрезвителя, заплутавший в длинных коридорах РУВД и оказавшийся на половине, где размещался ОУР, совершенно случайно.

Войдя вместе с другими сотрудниками в кабинет начальника, Костя с удивлением увидел, что Сергеев уже там. Явно проведший бессонную ночь, с усталым лицом и в измятой рубашке, он что-то негромко докладывал начальнику ОУРа, который хмурился и постукивал карандашом по руке. Когда все расселись, Сергеев тоже занял свое место. Начальник обвел присутствующих строгим взглядом, высказал привычные угрозы в адрес опаздывающих и начал доводить до сведения поступившие указания и распоряжения. Потом перешли к изучению сводки происшествий за прошедшие сутки по всему городу и Правобережному району отдельно. В дневное и вечернее время в районе были зафиксированы шесть квартирных краж, один случай нанесения тяжких телесных повреждений, закончившийся смертельным исходом, разбойное нападение на магазин, удачно пресеченное нарядом ГЗ [3], и одно мошенничество — «ломка» валюты [4], тоже раскрытое.

— За ночь случилось всего одно происшествие, но оно заслуживает самого пристального внимания. Доложит Сергеев, он выезжал на место, — подытожил начальник и, откинувшись на спинку кресла, опять принялся постукивать карандашом по руке.

Сергеев поднялся с места, и головы присутствующих повернулись к нему.

— Значит, так… В три пятьдесят ночи у главного входа в Яблоневский лесопарк машиной «скорой помощи» была подобрана Ветрова Екатерина Петровна, девятнадцати лет, проживает на Железнодорожном проспекте, дом двадцать, корпус два, квартира сто семьдесят три. Врачам она успела сказать, что изнасилована тремя неизвестными лицами в автомашине на территории лесопарка. Доставлена в больницу номер десять. Была сделана операция, сейчас ее перевели в гинекологическое отделение. Я разговаривал с врачом. По его словам, она очень сильно избита и, кроме того, имеет обширные повреждения внутренних половых органов. Врач утверждает, что он уже сталкивался с подобной ситуацией, и по… э-э… симптомам все это очень похоже на то, что они… э-э… засовывали ей туда бутылку. Что-то похожее сама Ветрова успела сказать врачам «скорой помощи», когда они ее забирали. В настоящее время угрозы для жизни нет, но состояние очень тяжелое, опросу, естественно, не подлежит. Телефонограмма поступила в 14-е отделение, Яблоневка — их территория.

Наступила тишина. Ее прервал Костя. С грохотом отодвинув стул, он встал с места и, провожаемый недоуменными взглядами, распахнул дверь и вышел в коридор. Скрипнув, дверь захлопнулась.

— Что это значит? — Отложив карандаш, начальник ОУРа посмотрел на закрытую дверь, потом перевел взгляд на подчиненных: — Что с ним?

Бывший замполит с готовностью устремился к двери. В его голове оформилась приятная мысль о том, что Ковалев всю ночь где-то пил, а сейчас, не выдержав, отправился блевать.

Досадливо покосившись на пронесшегося мимо заместителя начальника, Петров что-то прикинул в уме, потом тоже поднялся со стула.

— По-моему, Ветрова — его племянница, — медленно проговорил он, оглядел коллег и вышел из кабинета.

Костя сидел на подоконнике в своем кабинете и курил. Глаза его были закрыты, но рука каждый раз безошибочно находила пепельницу на столе. Он старался ни о чем не думать, успокоиться и собраться, но не получалось. Лицо племянницы раз за разом всплывало перед глазами; она молчала, но взгляд ее выражал укор, в котором не было ни капли злости, а только смирение и робкая надежда… Казалось, она о чем-то просила.

Катя Ветрова была дочерью его родного брата, Петра. Семь лет назад Петр, бывший тогда участковым инспектором 14-го отделения милиции, уговорил поступить на службу своего брата, только что вернувшегося из армии. Костя пошел в патрульный взвод при том же отделении и продолжил начатую еще до армии учебу в Юридическом институте, только перевелся на заочное отделение. Через два года Костя перешел в «уголовку», сначала на свободное место в 23-е, а потом в свое «родное», 14-е отделение. Через полтора года развелся с женой: прожив совместно больше двух лет, они так и остались чужими людьми. Прекращение отношений оба восприняли с облегчением, разошлись тихо и спустя некоторое время навсегда потеряли друг друга из виду. Через несколько месяцев, летом 1992 года, в автокатастрофе погибли родители. Ехали с дачи вместе с друзьями, на их автомашине, и водитель, измученный работой на участке и успевший принять на дорогу рюмку водки, уснул за рулем. Двигаясь на большой скорости, легковушка плавно перешла разделительную полосу и лоб в лоб столкнулась с тяжелым грузовиком.

Вскоре после этого Петр, уставший от постоянных конфликтов с начальником, с одной стороны, и от постоянных упреков жены по поводу его работы — с другой, подал рапорт об увольнении. Костя брата не отговаривал: иногда у него самого возникало желание все бросить. Петр уже подыскивал себе приличное место на «гражданке», считал оставшиеся смены и готовился устроить грандиозную «отвальную». Холодным вечером в ноябре 1992 года, перед самым окончанием рабочего дня, он отправился на обычную заявку о бытовом конфликте: женщина пригласила в гости бывшего мужа, вместе выпили, и он начал скандалить. Петр позвонил в ободранную фанерную дверь на первом этаже пятиэтажки, дождался вопроса: «Кто там?», и представился, поглядывая на часы и злясь на неугомонных алкашей. Дверь открылась, и Петр увидел дрожащую двустволку, направленную ему в живот. Он еще успел подумать, что очень глупо носить пистолет в кобуре под полой кителя и шинелью и что теперь придется валяться в госпитале долгие месяцы. Грохот выстрелов оборвал его мысли. Два заряда картечи вошли ему в живот, разорвали внутренности и припечатали к двери противоположной квартиры. Лежать в госпитале ему не пришлось.

Мужика отловили только через девять месяцев. Ранее трижды судимый, он прекрасно понимал, что за убийство мента ему весьма определенно светит вышка, и, не теряя времени, ударился в бега. Задержали его в Омске, при попытке украсть чемодан на вокзале. Мужик назвался другим именем, но при проверке быстро установили, кем он является на самом деле. Был суд. Совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь для самого себя, убийца получил тринадцать лет лишения свободы. Молодой, юридически очень грамотный судья остался крайне недоволен собранной следствием доказательной базой и к тому же придерживался теории о недопустимости вынесения смертных приговоров.

Тогда Костя с предельной четкостью осознал, что, если бы того мужика задерживал он сам, никакого суда не состоялось бы.

С того времени прошло два с половиной года. В гибели Петра его жена винила всю милицию в целом, и почему-то именно Костю — конкретно. Отношения с вдовой он восстановить так и не смог. Их редкие встречи неизменно заканчивались упреками, скандалами и слезами. Костя понимал ее состояние, но в чем-либо виноватым себя не считал. Хотя… Убийца не понес того наказания, которое заслуживал. Тот, кто умышленно пролил чужую кровь, должен заплатить своей. Тогда Костя сделал все от него зависящее, чтобы самому встретиться с убийцей. Не получилось. Но если бы встреча все-таки состоялась, то Костя не колебался бы ни минуты. За время службы в милиции Ковалеву пришлось несколько раз стрелять «на поражение». Двоих он ранил, еще двое сами сдались, услышав выстрелы. Убить кого-либо ему не довелось, но он не сомневался, что в определенной ситуации сможет перешагнуть этот барьер. Особенно если этот барьер будет разделять его и человека, которому не место быть среди людей.

Отношения с племянницей, и прежде-то довольно натянутые, после смерти Петра разладились окончательно. К профессии отца и дяди она относилась с нескрываемым пренебрежением, зачастую переходящим в откровенное презрение. Начитавшись газетных статей о сфабрикованных уголовных делах, о зверствах ментов, которых хлебом не корми, но дай им превысить власть и посадить безвинного человека, об их бессилии перед натиском организованной преступности и фактах коррупции, наслушавшись рассказов сверстников, успевших побывать в милиции — кто за пакетик анаши, кто за кражи из автомашин и «ломку» валюты, — она считала, что не нарушает законов только тот, кто боится или не знает, как это можно сделать, а бандиты гораздо лучше ментов. По крайней мере, честнее. Или, как было написано в одной газете, бандиты лучше хотя бы тем, что они все разные и среди них всегда можно найти того, кто тебе понравится и с кем ты сможешь договориться. А с мифом о честном милиционере давно пора кончать, так как не будет он, милиционер, рисковать жизнью за одну свою зарплату.

Сгоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, и Костя, очнувшись от оцепенения бросил ее вниз, после чего сразу же закурил следующую.

В кабинет заходили сотрудники отдела, топтались около двери и уходили. Некоторые пытались что-то сказать, но замечали его застывшее лицо и старались бесшумно выскользнуть в коридор. Кто-то притащил бутылку водки, помялся, не зная, куда ее деть и в конце концов сунул в ящик Костиного стола. Бывший замполит тоже зашел и попытался втянуть Ковалева в беседу, чтобы выведать его дальнейшие планы, но Костя, отвернувшись от окна, взглянул на руководителя с таким бешенством, что тот счел за благо быстро испариться. Вскоре в отделе почти никого не осталось. Двое оперов отправились в больницу, чтобы дождаться разрешения врачей и побеседовать с Катей, а еще несколько человек — в 14-е отделение, чтобы принять участие в работе на месте. Бывший замполит. о чем-то напряженно раздумывая, прошелся по темному коридору, поправил чахлый цветок, росший в горшке на подоконнике, и направился к двери начальника.

Тот занимался изучением каких-то бумаг и оторвался от них с явной неохотой. Ждать дельных предложений от своего заместителя он давно уже перестал, а разговаривать по поводу пьянок в отделе или о моральном состоянии своих сотрудников ему просто не хотелось.

— Я по поводу Ковалева, — сказал заместитель, плотно прикрывая дверь и садясь в кресло перед столом. — Я только что разговаривал с ним. И с другими сотрудниками тоже. Надо что-то решать, Владимир Карпович!

— По поводу чего надо решать?

— Ковалев сейчас находится в таком состоянии, что… Трудно сказать, какие поступки он может совершить! Он всегда был несколько… э-э… неуправляемым. А в такой трудной ситуации он вообще может поступить необдуманно, поддаться эмоциям. Представляете, что он может натворить? Да еще и брат у него погиб при таких обстоятельствах.

— Представляю. И что вы конкретно предлагаете?

— Я предлагаю подумать о том, к чему это может привести. Сотрудник, облеченный властью и полномочиями, к тому же вооруженный. Что будет, если он решит все это использовать в своих интересах? Я полагаю, нам нужно защитить его от самого себя, предотвратить возможные необдуманные поступки! Не мне вам говорить, Владимир Карпович, но ведь за него в первую очередь спросят с нас!

— Я вас понял, Александр Петрович! — перестав вертеть в руках карандаш, начальник посмотрел на своего заместителя с интересом и каким-то даже состраданием, промелькнувшим в усталых серых глазах. — Да, защитить его от него самого просто необходимо. А у вас есть к Ковалеву какие-нибудь конкретные претензии кроме его опозданий на работу?

— Ну конечно… В прошлый наш рейд, «Наездник-шесть», когда его выделили в пригородную группу для борьбы с кражами скота из колхозов, он особой активности не проявил. Даже, наоборот, пытался всячески отлынивать. И опаздывает он действительно часто.

— Да, ситуация серьезная. — Карандаш опять оказался в руках начальника, и тот начал рисовать в настольном блокноте пухлую рожицу с обширной лысиной, клочком волос вокруг ушей и высунутым языком. — Что ж, Александр Петрович, подготовьте проект приказа.

— Какого приказа?