Клайв Касслер

Дракон

Мужчинам и женщинам разведовательных служб нашей страны, героизм и преданность которых редко получают должное признание. Их усилиями граждане Америки были спасены от большего числа трагедий, чем это можно себе представить.
Демоны Деннингса

6 августа 1945 г.

Остров Шемайя, Аляска

Дьявол держал в правой руке вилы, в левой — бомбу и злорадно ухмылялся. Он бы выглядел грозно, если бы не преувеличенно длинные брови и изогнутые полумесяцем глаза, придававшие ему скорее облик сонливого гнома, нежели злодейское выражение, свойственное повелителю ада. Тем не менее он был одет в традиционное алое облачение, у него были торчащие вверх рожки и длинный заостренный хвост. Как ни странно, в когтистых лапах ног он сжимал слиток золота, на котором было выбито клеймо 24 К.

Сверху и снизу заключенной в круг фигурки, нарисованной на фюзеляже бомбардировщика Б-29, черными буквами было написано «Демоны Деннингса».

Самолет, названный в честь своего командира и экипажа, выглядел подобно заблудившемуся призраку за завесой дождя, приносимого на юг по Алеутским островам ветром с Берингова моря. Целая батарея переносных фонарей освещала площадку под открытым брюхом бомбардировщика, бросая колеблющиеся тени от суетящейся аэродромной команды на блестящий алюминиевый корпус. Вспышки молний дополняли эту призрачную картину, разрывая окутавший аэродром мрак с тревожащим постоянством.

Майор Чарльз Деннингс стоял, прислонившись к одному из спаренных колес правого шасси, глубоко засунув руки в карманы кожаной летной куртки, и наблюдал за лихорадочной деятельностью, кипевшей вокруг его аэроплана. Вся прилегающая территория патрулировалась вооруженными военными полицейскими и охранниками из подразделения К-9. Небольшая съемочная группа запечатлевала событие для истории. С тяжелым чувством тревоги он следил, как эту необычно объемистую бомбу осторожно поднимали лебедкой в специально переделанный бомбовый отсек Б-29. Она была слишком велика, чтобы ее можно было подвести под фюзеляж сбоку, так что ее пришлось поднимать из вырытой в земле ямы.

За те два года, которые он прослужил в Европе летчиком бомбардировочной авиации и выполнил более сорока боевых вылетов, ему ни разу не приходилось видеть подобное чудовище. Эта бомба казалась ему гигантским, чрезмерно надутым футбольным мячом с нелепыми, окруженными кольцом стабилизаторами, приделанными с одного конца. Сферический баллистический обтекатель был выкрашен в светло-серый цвет, и ряд замков, скреплявших его половины по окружности миделевого сечения, был похож на огромную застежку-молнию.

Эта штука, которую он должен был перенести на расстояние в почти три тысячи миль, вызывала у него зловещее предчувствие. Ученые из Лос-Аламоса, собравшие бомбу на взлетной полосе, кратко проинструктировали Деннингса и его экипаж накануне вечером. Кинофильм, заснятый во время испытательного взрыва на острове Троицы, был продемонстрирован молодым летчикам, застывшим в оцепенении, когда, не веря своим глазам, они наблюдали ужасный взрыв одной-единственной бомбы, мощной настолько, что она могла уничтожить целый город.

Он простоял так еще полчаса, пока люки бомбового отсека не были захлопнуты. Атомная бомба была снаряжена и проверена, самолет заправлен топливом и готов к вылету.

Деннингс любил свой самолет. В воздухе он и его огромная машина становились единым целым. Он был мозгом, она — телом, и это ощущение слитности он не мог описать словами. На земле все было по-другому. Освещаемый вспышками молний, поливаемый дождем, который стал ледяным, он смотрел на прекрасный, подобный призраку серебряный бомбардировщик, и тот показался ему его гробницей.

Он тряхнул головой, чтобы отогнать от себя эту мрачную мысль, и поспешил сквозь дождь в укрытие из гофрированного железа, чтобы выслушать последний инструктаж своего экипажа. Он вошел и сел рядом с капитаном Ирвом Стэнтоном, бомбардиром, веселым круглолицым человеком с длинными, свисающими, как у моржа, усами.

По другую сторону от Стэнтона, вытянув перед собой ноги, сидел капитан Морт Стромп, второй пилот Деннингса, самодовольный южанин, который двигался с неторопливостью трехпалого ленивца. Сзади командира сидел лейтенант Джозеф Арнольд, штурман, и флотский коммандер Хэнк Бирнс, инженер-оружейник, который должен был следить за бомбой во время полета.

Инструктаж проводил офицер разведки, раскрывший перед ними стенд с аэрофотоснимками целей. Промышленные районы города Осака были основной целью; запасной целью, на случай сплошной облачности, был исторический город Киото. Были рекомендованы направления захода на бомбометание, и Стэнтон молча делал нужные записи в своем блокноте.

Офицер-синоптик продемонстрировал карты метеоусловий и предсказал слабые попутные ветры и незначительную облачность над целями. Он также предупредил Деннингса о возможности турбулентных потоков над северной Японией. Просто ради большей безопасности, сказал он, два Б-29 взлетели час назад для разведки маршрута и визуальной оценки погодных условий по курсу полета и облачного покрова над целями.

Деннингс поднялся после того, как были розданы поляризованные защитные очки, которые обычно носят сварщики во время работы.

— Я не буду надоедать вам пропагандистскими речами, — сказал он и увидел улыбки облегчения на лицах своих подчиненных. — Мы втиснули в один короткий месяц год тренировок, но я знаю, что мы можем справиться с этим заданием. По моей скромной оценке, вы, черт побери, лучший экипаж в Воздушных Силах. Если мы все сделаем то, что должны, мы вполне можем положить конец этой войне.

Затем он кивнул капеллану, который вознес молитву за успешный и безопасный полет.

Пока летчики выходили, направляясь к ожидавшему их Б-29, к Деннингсу подошел генерал Харольд Моррисон, специальный уполномоченный генерала Лесли Гровса, главы Манхэттенского проекта.

Моррисон некоторое время внимательно изучал лицо Деннингса. В глазах пилота можно было заметить усталость, проступавшую в тенях вокруг век, но они горели нетерпением приступить к выполнению порученной миссии. Генерал протянул ему руку.

— Удачи, майор.

— Спасибо, сэр. Мы сделаем эту работу.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь, — произнес Моррисон, стараясь придать своему лицу выражение уверенности. Он ожидал ответа от Деннингса, но пилот промолчал.

После нескольких секунд неловкого молчания, Деннингс спросил:

— Почему мы, генерал?

Улыбка Моррисона была едва заметна.

— Хотите отыграть назад?

— Нет, мой экипаж и я позаботимся, чтобы дело было сделано. Но почему мы? — повторил он свой вопрос. — Простите меня, сэр, что я это говорю, но мне трудно поверить, что мы — единственный летный экипаж в Военно-Воздушных Силах, которому вы можете доверить пронести атомную бомбу через Тихий океан, сбросить ее в центре Японии и затем приземлиться на Окинаве, имея в баках едва ли больше, чем пары бензина.

— Лучше, если вы будете знать только то, что вам было сказано.

Деннингс прочитал дурное предчувствие в глазах и голосе этого человека.

— Дыхание матери. — Он произнес эти слова медленно, без всякого выражения, как будто повторил название некоего невыразимого ужаса. — Какая извращенная душа предложила это треклятое кодовое название для бомбы?

Моррисон безропотно пожал плечами.

— Я думаю, это был президент.

Через двадцать семь минут Деннингс смотрел вперед через ветровое стекло, по которому туда-сюда сновали дворники. Дождь усилился, и через влажную пелену он мог видеть не далее чем на две сотни ярдов. Обеими ногами он жал на тормоза, разгоняя двигатели до 2200 оборотов в минуту. Бортинженер сержант Роберт Мосли доложил, что четвертый двигатель вращается более чем на пятьдесят оборотов медленнее, чем нужно. Деннингс решил проигнорировать это сообщение. Несомненно, что в этом незначительном снижении оборотов виноват влажный воздух. Он снова перевел секторы газа на холостой ход.

Сидевший в кресле второго пилота справа от Деннингса Морт Стромп подтвердил разрешение башни управления полетами на взлет. Он опустил закрылки. Два члена экипажа в боковых турелях подтвердили, что закрылки стали на место.

Деннингс протянул руку и включил селекторную связь.

— Ну, ребята, трогаемся.

Он снова перевел секторы газа вперед, при этом немного прибавив оборотов левым двигателям по сравнению с правыми, чтобы компенсировать огромный кренящий момент. Затем он отпустил тормоза.

Самолет «Демоны Деннингса», со взлетным весом 68 тонн, с заполненными до предела топливными баками, вмещающими 7000 галлонов горючего, с шеститонной бомбой в переднем бомбовом отсеке и с экипажем 12 человек на борту, начал разгон. Он был перегружен примерно на 17000 фунтов.

Четыре двигателя системы «Райт-циклон», рабочим объемом 3350 кубических дюймов каждый, передали свою тягу на подвеску, их общая мощность, составляющая 8800 лошадиных сил, раскрутила 16,5 — футовые пропеллеры, проталкивая их сквозь пелену несомой ветром воды. Голубое пламя вырывалось из выхлопных труб, крылья окутало облако брызг, и огромный бомбардировщик с ревом покатился во мрак.

Мучительно медленно машина набирала скорость. Длинная взлетная полоса простиралась перед ней, вырезанная в бесцветной вулканической породе и кончающаяся крутым обрывом высотой в восемьдесят футов над холодным морем. Горизонтальные молнии залили странным голубым светом пожарные машины и кареты «скорой помощи», вытянувшиеся в цепочку рядом со взлетной полосой. На скорости восемьдесят узлов Деннингс уже мог управлять курсом с помощью одного руля направления и до упора выдвинул вперед секторы газа правых двигателей. Он решительно сжал в руках штурвал, твердо намеренный поднять «Демонов» в воздух.

Сидевший впереди пилотов, в застекленном носовом отделении, бомбардир Стэнтон со знанием дела следил, как быстро сокращалась лежащая перед ними взлетная полоса. Даже медлительный Стромп вытянулся на своем сиденье, его глаза тщетно пытались разглядеть во мраке перед машиной, где кончается чернота полосы и начинается чернота моря.

Три четверти полосы остались позади, а машина все еще оставалась словно приклеенной к земле. Время, казалось, растворилось в тумане. У всех было такое ощущение, что они летят в пустоту. Затем вдруг огни джипов, припаркованных у конца взлетной полосы, промелькнули сквозь завесу дождя.

— О Боже! — вскричал Стромп. — Поднимай машину!

Деннингс выждал еще три секунды и затем осторожно взял штурвал на себя. Колеса Б-29 оторвались от земли. Мешина едва набрала тридцать футов высоты, когда полоса исчезла, и бомбардировщик начал свой полет над враждебным морем.

Моррисон стоял снаружи теплого укрытия радарной установки, прямо под ливнем, и его четверо подчиненных дисциплинированно стояли позади него. Он наблюдал за взлетом «Демонов Деннингса» скорее мысленно, чем воочию. Ему удалось разглядеть немногим более, чем первые рывки и крены бомбардировщика в тот момент, когда Деннингс перевел вперед секторы газа и отпустил тормоза. Самолет почти сразу исчез во мраке.

Он приставил ладони к ушам, как рупоры, стараясь услышать шум моторов, все более затихающий с расстоянием. Неровный звук был очень слабым. Никто, кроме старшего механика или авиационного инженера, не смог бы уловить его, а Моррисон служил в обеих этих должностях в те времена, когда его карьера в ВВС только начиналась.

Один из двигателей, судя по звуку, был немного неисправен. В одном или в нескольких его цилиндрах зажигание не всегда срабатывало.

Со страхом Моррисон вслушивался, появится ли какой-нибудь признак того, что машина не может взлететь. Если «Демоны Деннингса» потерпит аварию на взлете, то все живое на острове в течение нескольких секунд превратится в пепел.

Затем оператор радара крикнул в открытую дверь:

— Они в воздухе!

Моррисон с облегчением вздохнул. Только теперь он повернулся спиной к ненастной погоде и вошел в укрытие.

Теперь оставалось только послать генералу Гровсу в Вашингтон сообщение о том, что «Дыхание матери» находится на пути в Японию. Затем ждать и надеяться.

Но в глубине души генерал был встревожен. Он знал Деннингса. Этот человек был слишком упрям, чтобы повернуть назад из-за неисправного двигателя. Деннингс приведет «Демонов» в Осаку, даже если ему придется тащить самолет на спине.

— Да поможет им Бог, — прошептал Моррисон про себя. Он знал с полной и окончательной уверенностью, что его роль в этой огромной операции не стоит молитвы.

— Убрать шасси, — приказал Деннингс.

— Всегда рад слышать эти слова, — пробормотал Стромп, передвинув рычаг. Моторы шасси зажужжали, и три набора колес поднялись в свои ниши на носу и в крыльях машины. — Шасси убраны и заперты.

Когда скорость полета увеличилась из-за снижения сопротивления после уборки шасси, Деннингс немного уменьшил подачу топлива. Бензин нужно было экономить. Он помедлил начинать постепенный и осторожный набор высоты, пока скорость не достигла отметки 200 узлов. Где-то под правым крылом и поэтому невидимая из кабины, цепочка Алеутских островов медленно загибалась к северо-востоку. Они еще долго не увидят землю, по крайней мере, пока не пролетят еще 2500 миль.

— Как там с этим четвертым двигателем? — спросил он у Мосли.

— Тянет свое, но немного перегревается.

— Скоро, как только заберемся на пять тысяч футов, я немного сбавлю ему обороты.

— Это не помешает сделать, майор, — ответил Мосли.

Арнольд дал Деннингсу указания курса, которого им нужно будет придерживаться следующие десять с половиною часов. На высоте 4900 футов Деннингс передал управление Стромпу. Он расслабился и начал смотреть в черное небо. На нем не было видно ни одной звезды. Самолет то и дело мотало вверх и вниз, пока Стромп вел его через турбулентные потоки внутри обширной массы грозовых облаков.

Когда, наконец, худшая часть грозы осталась позади, Деннингс отстегнул ремни и выбрался из своего кресла. Повернувшись назад, он смог заглянуть в иллюминатор под туннель, ведущий в среднюю и хвостовую части самолета. Он даже смог разглядеть часть бомбы, подвешенной в механизме сбрасывания.

Туннель, по которому нужно было пробираться ползком, был еще больше сужен, чтобы огромная бомба могла поместиться в бомбовом отсеке, и поэтому туннель оказался крайне тесным. Деннингс с трудом протиснулся через него мимо бомбового отсека и вылез из противоположного конца. Затем он открыл небольшой герметично закрывающийся люк и прополз внутрь бомбового отсека.

Достав из кармана на бедре ручной фонарик, он сумел пробраться по узкому мостику, идущему вдоль двух бомбовых отсеков, переделанных в один. Из-за своего огромного размера бомба едва помещалась в нем. Ее внешний диаметр лишь на два дюйма отстоял от продольных шпангоутов.

Поколебавшись, Деннингс протянул руку и коснулся ее. Стальные бока бомбы были холодны, как лед. Он не смог представить себе сотни тысяч людей, которых она могла сжечь дотла за долю секунды или обречь на мучительную смерть от ожогов и радиации. Ядерные температуры или ударные волны от взрыва на острове Троицы нельзя было ощутить, глядя на черно-белый кинофильм. Он видел в этой бомбе лишь средство окончить войну и спасти тысячи жизней его соотечественников.

Вернувшись в кокпит, он остановился поболтать с Бирнсом, просматривавшим чертежи электронных схем детонатора бомбы. То и дело этот эксперт по оружию поглядывал на небольшой откидной рабочий столик, закрепленный перед ним.

— Есть хоть какой-нибудь шанс, что она взорвется прежде, чем мы доберемся до цели? — спросил Деннингс.

— Удар молнии может к этому привести, — ответил Бирнс.

Деннингс с ужасом посмотрел на него.

— Немножко поздновато вы меня предупредили об этом, не так ли? Начиная с полуночи мы летим через центр грозового облака.

Бирнс оторвался от своих чертежей и с улыбкой посмотрел на командира.

— Мы так же легко могли взорваться, оставаясь на земле. Какого черта, мы ведь сумели взлететь с этой штукой, разве нет?

Деннингс не мог поверить такой простодушной невозмутимости Бирнса.

— Генерал Моррисон был осведомлен об этой опасности?

— Лучше, чем кто бы то ни было другой. Он участвовал в разработке этого оружия с самого начала.

Деннингс пожал плечами и отправился прочь. Безумие, подумал он, эта операция — чистое безумие. Будет просто чудо, если кто-нибудь из них останется в живых, чтобы рассказать об этом.

Спустя пять часов полета, когда бомбардировщик стал легче на 2000 галлонов израсходованного топлива, Деннингс выровнял машину на высоте 10000 футов. Настроение экипажа несколько поднялось, когда оранжевая заря окрасила небо на востоке. Гроза осталась далеко позади, и они смогли увидеть катящиеся волны океана и несколько рассеянных по небу белых облаков.

Бомбардировщик «Демоны Деннингса» летел на юго-запад с умеренной скоростью 220 узлов. К счастью, им удалось попасть в поток слабого попутного ветра. Когда совсем рассвело, они оказались совершенно одни в огромном пустом пространстве северной части Тихого океана. Одинокий самолет, летящий из ниоткуда в никуда, размышлял бомбардир Стэнтон, рассеянно глядя в окна кабины.

Когда до главного японского острова Хонсю оставалось три сотни миль, Деннингс начал медленный, постепенный подъем на высоту 32000 футов, ту высоту, на которой бомбардир Стэнтон должен был сбросить бомбу над Осакой. Штурман Арнольд объявил, что они опережают график на двадцать минут. При их нынешней скорости, по его подсчетам, они должны были приземлиться на Окинаве в сумерках менее чем через пять часов.

Деннингс посмотрел на датчики уровня топлива. Ему вдруг стало несколько веселее. Если только им не придется лететь против встречного ветра, превышающего сто узлов, у них еще останется в запасе четыреста галлонов бензина.

Но не у всех членов экипажа было хорошее настроение. Сидевший в своем кресле у приборного щитка бортинженер Мосли смотрел на шкалу измерителя температуры двигателя номер четыре. Ему не понравилось то, что он увидел. Он привычно постучал пальцем по стеклу циферблата.

Стрелка дрогнула и качнулась вправо, на красный сектор шкалы.

Он протиснулся по туннелю в направлении хвоста и посмотрел через иллюминатор на нижнюю часть моторной гондолы. По обтекателю бежали струйки масла, и из выхлопной трубы тянулся шлейф дыма. Мосли вернулся в кокпит и встал на колени в узком проходе между креслами Деннингса и Стромпа.

— Плохие новости, майор. Скоро нам придется заглушить четвертый двигатель.

— Ты не мог бы заставить его работать еще несколько часов? — спросил Деннингс.

— Нет, сэр, там может заклинить клапан, и он загорится. Это может случиться в любую минуту.

Стромп посмотрел на Деннингса, его лицо было мрачно.

— Я бы посоветовал заглушить на время четвертый двигатель и дать ему остыть.

Деннингс знал, что Стромп был прав. Им придется сохранять их нынешнюю высоту и нянчить три остальные двигателя, чтобы они не перегрелись. Затем снова запустить четвертый двигатель во время набора высоты до 32000 футов и захода на бомбометание.

Он окликнул Арнольда, склонившегося над своим штурманским планшетом и прослеживающим маршрут полета.

— Далеко ли еще до Японии?

Арнольд заметил небольшое падение скорости и быстро просчитал ответ.

— До главных островов один час и двадцать одна минута.

Он кивнул.

— Хорошо, мы заглушим четвертый двигатель до тех пор, пока он нам не понадобится.

Командир еще не кончил говорить, а Стромп уже убрал газ, выключил зажигание и установил лопасти пропеллера во флюгерное положение. Затем он включил автопилот.

— Мы приближаемся к суше, — объявил Арнольд. — Небольшой остров в двадцати милях прямо по курсу.

Стромп посмотрел на него в бинокль.

— Выглядит как сосиска, торчащая из воды.

— Голые скальные стены, — заметил Арнольд. — Нигде нет никакого пляжа.

— Как он называется? — спросил Деннингс.

— Он даже не отмечен на карте.

— Есть там какие-нибудь признаки жизни? Япошки могут использовать его как удаленную станцию раннего оповещения.

— Выглядит голым и необитаемым,

На минуту Деннингс почувствовал себя в безопасности. Ни одного вражеского корабля не было видно, и они были слишком далеко от берега, чтобы их могли достать японские истребители, Он уселся в своем кресле, невидящими глазами уставясь в море.

Члены экипажа расслабились и начали передавать друг другу чашечки кофе и бутерброды с колбасой, не замечая жужжания моторов и маленькой искорки, появившейся в десяти милях от них, на 7000 футов выше конца левого крыла.

Экипаж «Демонов Деннингса» не подозревал, что жить им оставалось лишь несколько минут.

Младший лейтенант Сато Окинага увидел короткую вспышку отраженного солнечного света где-то внизу. Он заложил вираж и направил свой истребитель вниз, для того чтобы лучше рассмотреть, что там блеснуло. Это был самолет. Никаких сомнений. Скорее всего, истребитель из другого патруля. Он протянул руку, чтобы включить радио, но передумал. Через несколько секунд он сможет точно узнать, что это за самолет.

Молодой и неопытный пилот, Окинага был счастливчиком. Из класса, который он недавно закончил и в котором было двадцать два выпускника, в дикой спешке обученных в эти отчаянные для Японии последние недели, его и еще троих направили на выполнение патрульных полетов. Остальные пошли в эскадрильи камикадзе.

Окинага был ужасно расстроен этим. Он бы с радостью отдал свою жизнь за императора, но он смирился со скучными обязанностями по патрулированию побережья как со временным назначением, надеясь, что его призовут выполнить более славную миссию, когда американцы высадятся на его родине.

По мере того как одиночный самолет становился все больше, Окинага все больше изумлялся, отказываясь верить своим глазам. Он протер их и моргнул. Вскоре он смог ясно различить девяностофутовый полированный алюминиевый фюзеляж, огромные стосорокафутовые крылья и вертикальный стабилизатор высотой с трехэтажный дом американского Б-29.

Он ошеломленно глядел на это диво. Бомбардировщик летел с северо-востока, из пустынного океана, на 20000 футов ниже своего боевого потолка. Не находящие ответа вопросы роились в его сознании. Откуда он взялся? Почему он летел в направлении центральной части Японии с выключенным двигателем? Какое задание он выполнял?

Как акула, бросающаяся на раненого кита, Окинага приблизился на расстояние мили к бомбардировщику. Тот летел, как ни в чем не бывало, не пытаясь уйти от преследования. Экипаж, похоже, уснул или имел склонность к самоубийству.

У Окинаги уже не оставалось времени играть в загадки. Огромные крылья бомбардировщика маячили прямо перед ним. Он довел до упора сектор газа своего «Мицубиси А6М Зеро» и на вираже пошел вниз. Истребитель слушался его с изяществом ласточки, двигатель системы «Сакае» мощностью 1130 лошадиных сил мчал его в точку чуть позади и ниже лоснящегося, сверкающего Б-29.

Хвостовой стрелок слишком поздно заметил истребитель и попытался открыть огонь. Окинага наткал на гашетку на рукоятке управления. Его самолет вздрогнул, когда два пулемета и две двадцатимиллиметровые пушки начали разносить в клочья металлическую обшивку и человеческую плоть.

Легкое прикосновение к рулю направления, и его трассирующие пули нашли дорогу к крылу и третьему двигателю Б-29. Обшивка разорвалась и отлетела прочь, масло хлынуло через отверстия, за ним вырвалось пламя. Бомбардировщик, казалось, на секунду замешкался, затем накренился набок и, войдя в штопор, начал падать в океан.

Лишь после отчаянного крика хвостового стрелка и его короткой очереди «демоны» поняли, что их самолет атакован. Они не имели ни малейшей возможности узнать, с какого направления на них напал вражеский истребитель. У них почти не было времени оправиться от изумления, когда снаряды «Зеро» вонзились в правое крыло.

Стромп издал сдавленный вопль:

— Мы падаем!

Деннингс кричал в переговорное устройство, одновременно пытаясь выровнять самолет:

— Стэнтон, сбрасывай бомбу! Сбрасывай эту чертову бомбу!

Бомбардир, прижатый к своему прицелу центробежной силой, завопил в ответ:

— Она не выпадет наружу, если ты не выровняешь машину.

Двигатель номер три уже был охвачен пламенем. Внезапная потеря двух двигателей, оба из которых находились с одной стороны, продолжала кренить самолет, пока он не встал на одно крыло. Работая совместно, Деннингс и Стромп сражались с рычагами управления, стараясь поставить машину горизонтально. Деннингс изо всех сил тащил на себя секторы газа, выправил крен, но теперь оба оставшихся мотора заглохли. Наступила давящая, терзающая душу тишина.

Стэнтон сумел занять нормальное положение в своем кресле и открыл бомболюки.

— Держи машину ровно, — умоляющим тоном сказал он. Не тратя времени на установку прицела, он нажал на кнопку сбрасывания.

Ничего не произошло. Свирепое скручивающее усилие деформировало фюзеляж и заклинило бомбу в ее тесном отсеке.

С белым как мел лицом Стэнтон ударил по кнопке сбрасывания кулаком, но бомба упрямо оставалась на месте.

— Ее зажало! — закричал он. — Она не выпадет.

Сражаясь за еще несколько минут жизни, зная, что, если они выживут во время падения, им всем придется самим оборвать свои жизни ампулами цианида, Деннингс попытался совершить вынужденную посадку самолета на воду.

Ему почти удалось сделать это. До спокойной поверхности моря оставалось две сотни футов, и смертельно раненный самолет был готов коснуться брюхом воды. Но магний, из которого были изготовлены некоторые вспомогательные детали и картер двигателя номер три, загорелся, как зажигательная бомба, прожег крепления мотора и лонжерон крыла. Мотор выпал вниз, унося с собой вырванные кабели управления закрылками. Лейтенант Окинага положил «Зеро» в скользящий вираж на одно крыло, кружась над подбитым Б-29. Он наблюдал, как черный дым и оранжевое пламя пересекли голубое небо, как мазок костью. Он видел, как американский самолет врезался в океан, подняв в воздух гейзер белых брызг.

Он описал круг, высматривая выживших в катастрофе. но увидел лишь несколько плавающих обломков. Вдохновленный тем, чему суждено было стать его первым и единственным боем, Окинага описал еще один круг над погребальным шлейфом дыма, прежде чем отправиться в обратный путь в Японию, на свой аэродром.

В то время, когда разрушенный самолет Деннингса и его мертвый экипаж опускались на морское дно на глубину тысячу футов, другой Б-29 в более позднем часовом поясе и в шести сотнях милях к юго-востоку готовился к бомбовому вылету. С полковником Полом Тиббетом за штурвалом, бомбардировщик «Энола Гэй» появился над японским городом Хиросима.

Ни один из этих двух командиров бомбардировщиков не знал о задании, полученном другим. Каждый из них был уверен, что только его самолет и экипаж несут первую атомную бомбу, которая должна быть сброшена в этой войне.

«Демоны Деннингса» не смогли встретиться со своей судьбой. Тишина глубокого морского дна была столь же молчалива, как и тучи, собравшиеся над местом катастрофы. Героическая попытка Деннингса и его экипажа была похоронена под покровом бюрократической секретности и позабыта.

Часть I

Большой Джон

Глава 1

3 октября 1993 г.

Западная часть Тихого океана

Тайфун уходил, и худшее уже было позади. Неистовая пляска морей затихала, но волны все еще захлестывали носы кораблей и отливали зеленым и свинцовым цветом, прокатываясь по палубам и оставляя за собой кучи пены. Толстые черные тучи рвались на части, и ветер ослабел до приятных тридцати узлов. К юго-востоку снопы солнечных лучей прорвались сквозь тучи, разрисовав голубыми пятнами танцующие валы зыби.

Бросая вызов ветрам и фонтанам брызг, капитан Арне Корвольд стоял на открытом мостике норвежского грузопассажирского лайнера «Нарвик», наведя свой бинокль на огромное судно, с застопоренным двигателем дрейфующее среди бурунов. Оно было очень большим, судя по очертаниям, японский сухогруз, специально построенный для перевозки автомобилей. Его надпалубные надстройки протянулись вдоль всего корпуса, от тупого носа до идеально прямоугольной кормы, подобно параллелепипеду, положенному горизонтально. Кроме мостика и кают экипажа на верхней палубе, по бокам не было ни иллюминаторов, ни окон.

Похоже, у судна был постоянный поперечный крен в десять градусов, но он возрастал до двадцати, когда волны зыби накатывались и обрушивались на его наветренный левый борт. Единственным признаком жизни на судне была струйка дыма, поднимавшегося над трубой. Корвольд с тревогой заметил, что его шлюпки были спущены на воду, но осмотр беспокойного моря не выявил никаких признаков этих шлюпок. Он снова навел бинокль на нос судна и прочел английское название, написанное под японскими иероглифами.

Судно называлось «Божественная звезда».

Корвольд вернулся в уютный центральный мостик и заглянул в радиорубку.

— Все еще никакого ответа?

Радист покачал головой.

— Ничего. Ни единого писка, с тех пор как мы увидели его. Должно быть, судовое радио выключено. Невозможно поверить, что экипаж покинул судно, не подав сигнала бедствия.

Корвольд безмолвно смотрел на японское судно, дрейфовавшее менее чем в километре от его правого борта. Норвежец по происхождению, он был невысоким, с достоинством держащимся человеком, никогда не позволявшим себе торопливых жестов. Его льдистые голубые глаза редко моргали, и его губы, скрытые под стриженной бородкой, казалось, были постоянно сложены в легкую застывшую улыбку. Проведший в море двадцать шесть лет, в основном на прогулочных судах, он обладал дружелюбным, благожелательным характером; его уважали члены экипажа и обожали пассажиры.

Он пощипал свою короткую седеющую бородку и тихо ругнулся про себя. Тропический ураган неожиданно разыгрался на севере, прямо по его маршруту, и задержал его почти на два дня по сравнению с графиком на пути из Пусана, корейского порта в Сан-Франциско. Корвольд не покидал мостика в течение сорока восьми часов и был до предела измотан. Он совсем уже было собрался прилечь отдохнуть, как они заметили, похоже, покинутую «Божественную звезду».

И вот теперь, вместо долгожданного отдыха, он столкнулся с загадочным происшествием и требующим длительного времени поиском шлюпок японского сухогруза. На нем к тому же лежала ответственность за 130 пассажиров, большинство из которых было до крайности измучено морской болезнью и не имело ни малейшего желания задерживаться из-за добровольной спасательной операции.

— Разрешите спустить шлюпку, капитан?

Корвольд поднял глаза на красивое, мужественное лицо первого помощника Оскара Стина. Смотревшие на него голубые глаза были ярче, чем у Корвольда. Первый помощник стоял перед ним, худой и прямой, как фонарный столб, от постоянного пребывания на солнце его кожа потемнела, а волосы выгорели.

Корвольд не стал отвечать сразу, он подошел к окну мостика и посмотрел вниз на поверхность моря, разделяющего два корабля. От гребней до впадин высота волн колебалась от трех до четырех метров.

— Мне не хотелось бы рисковать жизнями, мистер Стин. Лучше подождать, пока море немного успокоится.

— Мне случалось проводить шлюпки и через худшее.

— Незачем торопиться. Это мертвое судно, мертвое, как тело в морге. А судя по его виду, груз в трюмах сместился, и оно набирает воду. Лучше оставить его в покое и поискать его шлюпки.

— Там на борту могут быть раненые, — настаивал Стин.

Корвольд покачал головой.

— Ни один капитан не покинет судно, оставив на нем раненных членов команды.

— Ни один капитан, находящийся в здравом уме, это верно. Но какой здравомыслящий человек может покинуть неповрежденное судно и спустить на воду шлюпки в самый разгар тропического урагана при скорости ветра шестьдесят пять узлов, не подав при этом сигнала бедствия?

— Да, это и в самом деле загадка, — согласился Корвольд.

— И к тому же следует принять во внимание его груз, — продолжал Стин. — Положение ватерлинии говорит о том, что судно полностью загружено. Судя по его размерам, оно может перевозить свыше семи тысяч автомобилей.

Корвольд проницательно посмотрел на Стина.

— Вы думаете о вознаграждении за спасение судна и груза, мистер Стин?

— Да, сэр, я об этом думаю. Оно полностью покинуто со всем его грузом на борту, и мы можем привести его в порт; тогда наше требование о вознаграждении может составить половину стоимости судна и его груза или даже больше. Компания и экипаж смогут поделить между собой пятьсот или шестьсот миллионов крон.

Корвольд обдумывал эти слова несколько минут. Мучительная, искушающая мысль о возможности внезапно разбогатеть боролась в нем с глубоким, суеверным предчувствием беды. Алчность победила.

— Собери свою шлюпочную команду и возьми с собой помощника механика. Поскольку из трубы идет дым. двигатели, должно быть, в работоспособном состоянии. — Он немного помолчал. — Но я бы все же подождал, пока море чуть успокоится.

— Нет времени ждать, — просто объявил о своем решении Стин. — Если крен увеличится еще на десять градусов, мы можем опоздать. Лучше действовать быстро.

Капитан Корвольд вздохнул. Он действовал вопреки тому, что сам считал наиболее разумным, но ему тоже пришло в голову, что теперь, когда ситуация, в которой оказалась «Божественная звезда», стала известна всем, каждый спасательный буксир в радиусе тысячи миль отсюда на полной скорости устремится к терпящему бедствие судну, как все грузовики с лебедками съезжаются к месту аварии на шоссе.

Наконец он утвердительно кивнул.

— Как только ты удостоверишься, что на борту нет никого из членов команды «Божественной звезды» и что ты сумеешь справиться с ситуацией, доложи мне, и я начну поиск шлюпок.

Стин мгновенно исчез, едва дослушав до конца то, что сказал Корвольд. Он собрал своих людей и спустил шлюпку в бушующие волны за десять минут. В шлюпке находились: он сам с четырьмя матросами, помощник главного механика Олаф Андерссон, а также радист Дэвид Сакагава, единственный член команды «Нарвика», знающий японский язык. Матросы должны были обследовать судно, пока Андерссон будет осматривать двигатели. Стин должен был принять на себя формальное право владения судном, если оно окажется покинутым.

Со Стином у руля, шлюпка рассекала бурлящие воды, с трудом удерживаемая в равновесии на гребнях волн, грозящих захлестнуть ее прежде, чем она соскользнет вниз по склону водяной горы. Большой морской двигатель марки «Вольво» стучал бесперебойно, пока они держали курс прямо на сухогруз, а ветер и волны подгоняли их сзади.

В ста метрах от «Божественной звезды» они обнаружили, что они тут не одни. Стая акул кругами ходила вокруг накренившегося судна, будто какое-то внутреннее чувство подсказывало им, что оно собирается затонуть и, возможно, оставить на поверхности что-нибудь вкусное.

Рулевой провел шлюпку под тупым носом судна на подветренную сторону. Им казалось, что «Божественная звезда» вот-вот накроет их своим бортом с каждой новой волной, обрушивающейся на ее корпус. Когда борт огромного судна опускался вниз, Стин пытался закинуть вверх легкую нейлоновую абордажную лестницу с алюминиевым хватательным крюком на конце. С третьей попытки крюк зацепился за верхний край палубного ограждения и закрепился на нем.

Стин первым взобрался по веревочной лестнице и перебрался через ограждение на палубу. За ним быстро последовали Андерссон и остальные. Когда все собрались возле огромных якорных лебедок, Стин повел их вверх по похожему на пожарную лестницу трапу, закрепленному на глухой, без окон передней стене палубной надстройки. Взобравшись на пятую палубу, они вошли на самый просторный капитанский мостик, который Стину приходилось когда-либо видеть за пятнадцать лет, проведенных на море. После маленькой, удобной рулевой рубки «Нарвика» это помещение показалось им огромным, как спортивный зал, и все же впечатляющий набор электронного оборудования занимал лишь малую его часть посередине.

Помещение было пусто, пол усеян секстантами, картами и другими навигационными приборами и справочниками, вывалившимися из открытых шкафов. Два небольших чемоданчика с личными вещами лежали открытыми на столе, как будто их владельцы только что ненадолго вышли из помещения. Похоже, судно покидали в панике.

Стин осмотрел главный пульт управления.

— Судно полностью автоматизировано, — сказал он Андерссону.

Помощник главного механика кивнул.

— И еще кое-что. Все оборудование управляется голосом. Не нужно переводить никаких рычагов или давать рулевому указания о курсе.

Стин повернулся к Сакагаве.

— Вы можете включить эту штуку и поговорить с ней?

Рожденный в Норвегии азиат склонился над компьютеризованным пультом и молча изучал его несколько секунд. Затем он быстро нажал одну за другой несколько кнопок. Огоньки на пульте мигнули, и устройство зажужжало. Сакагава посмотрел на Стина с легкой улыбкой.

— Мой японский немножко заржавел без употребления, но я думаю, что смогу пообщаться с этой штукой.

— Попросите доложить о состоянии судна.

Сакагава быстро произнес что-то по-японски в маленький микрофон и умолк, ожидая ответа. Через несколько секунд ему ответил мужской голос, медленно и четко выговаривая слова. Когда голос умолк, Сакагава без всякого выражения посмотрел на Стина.

— Оно говорит, что кингстоны открыты и что уровень воды в машинном отделении достигает двух метров.

— Прикажи закрыть кингстоны! — воскликнул Стин.

После короткого обмена японскими фразами, Сакагава покачал головой.

— Компьютер говорит, что кингстоны заклинило в открытом положении. Их нельзя закрыть электронной командой.

— Похоже, теперь понятно, что мне нужно сделать, — сказал Андерссон. — Я лучше спущусь туда и попробую их закрыть. И прикажи этому чертову роботу включить помпы. — Еще не кончив говорить, он жестом приказал двум матросам следовать за ним, и они исчезли, спустившись по сходням в глухой коридор, ведущий в машинное отделение.

Один из оставшихся матросов подошел к Стину; его глаза были широко открыты от пережитого ужаса, а лицо бело, как мел.

— Сэр, я нашел тело. Наверно, это радист.

Стин поспешил в радиорубку. Почти бесформенный труп сидел в кресле, склонившись над рацией. Конечно, когда он всходил на борт «Божественной звезды», это был человек, но сейчас … На черепе не осталось ни единого волоса, и только по полностью обнаженным зубам на том месте, где некогда были губы, Стин смог определить, куда была повернута голова — вперед или назад. Это ужасное нечто выглядело так, как будто кожа слезла от ожога, а мясо под ней обгорело и частично расплавилось.

Тем не менее нигде не было видно ни малейших признаков чрезмерного нагревания или пожара. Одежда трупа была такой чистой и выглаженной, будто он только что ее надел.

Казалось, что этот человек сгорел изнутри.

Глава 2

Отвратительная вонь и ужасное зрелище заставили Стина оцепенеть. Ему потребовалось около минуты, чтобы придти в себя. Тогда он оттолкнул кресло с его страшным седоком в сторону и склонился над рацией.

К счастью, на цифровом индикаторе частоты горели обычные арабские цифры. После нескольких минут проб и ошибок он нашел нужные выключатели и вызвал капитана Корвольда на «Нарвике».

Корвольд отозвался немедленно.

— Я вас слушаю, мистер Стин, — формальным тоном ответил он. — Что вы обнаружили?

— Что-то скверное случилось здесь, капитан. Пока что мы нашли покинутое судно с одним мертвым телом, принадлежащим радисту, которое обгорело настолько, что его невозможно опознать.

— На борту пожар?

— Никаких признаков. На компьютеризованной системе управления в секторе пожарного оповещения горят только зеленые лампочки.

— Какие-нибудь намеки на то, почему команда спустилась в шлюпки, вы обнаружили? — спросил Корвольд.

— Ничего конкретного. Они, похоже, в панике покинули судно после попытки его затопить.

Корвольд сжал челюсти, костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в микрофон.

— Повторите.

— Кингстоны были открыты и заклинены в этом положении. Андерссон сейчас пытается их задраить.

— Зачем, черт возьми, команде топить неповрежденное судно с тысячами новых автомобилей на борту? — нерешительно спросил Корвольд.

— Нужно подходить к этой ситуации осторожно, она очень подозрительна. Что-то на борту ненормально. Тело радиста выглядит так, как будто его зажарили на вертеле. Ужасное зрелище.

— Может быть, его следует осмотреть судовому врачу?

— Хороший доктор здесь ничего не сможет сделать, разве что выполнить посмертное вскрытие.

— Понятно, — ответил Корвольд. — Я останусь в радиорубке еще полчаса, прежде чем отправиться на поиск пропавших шлюпок.

— Вы связались с компанией, сэр?

— Я отложил это до тех пор, пока вы не убедитесь, что из первоначальной команды на судне не осталось в живых никого, кто бы мог оспорить нашу заявку о вознаграждении за спасение судна и груза. Закончите ваш осмотр. Как только вы будете уверены, что судно действительно покинуто, я отправлю радиограмму директору нашей компании, уведомляющую его о том, что мы вступили во владение «Божественной звездой».

— Механик Андерссон уже занят задраиванием кингстонов и откачиванием воды из трюма. Машина работает, и скоро мы будем на ходу.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Корвольд. — Вы дрейфуете в направлении британского океанографического судна, занимающего стационарное положение.

— Как далеко оно от нас?

— Примерно в двенадцати километрах.

— Ну, это достаточно безопасно.

Корвольд не мог придумать, что бы сказать еще. Наконец он просто сказал:

— Удачи, Оскар. Благополучного возвращения в порт. — На этом сеанс связи закончился.

Стин отвернулся от радиопередатчика, избегая смотреть на изуродованный труп в кресле. Он почувствовал, что его колотит озноб. Он наполовину готов был увидеть, как по мостику ходит призрачный капитан «Летучего голландца». Нет ничего более устрашающего, чем покинутое судно, мрачно подумал он.

Он приказал Сакагаве поискать и перевести судовой журнал. Двух оставшихся матросов он послал осмотреть автомобильные палубы, а сам начал систематически осматривать каюты команды. Он чувствовал себя как в доме, где водятся привидения. Если не считать разбросанной кое-где одежды, все выглядело так, как будто члены судовой команды могут вернуться в любую минуту. В отличие от хаоса, который они обнаружили на мостике, все выглядело обжитым и обыденным. В каюте капитана стоял поднос с двумя чайными чашками, который непостижимым образом избежал падения на пол во время шторма, на койке лежала аккуратно сложенная форма, а на покрытом ковром полу стояла пара тщательно вычищенных туфель. На пустом прибранном столе лежала фотография женщины и трех сыновей-подростков, упавшая со стены.

Стину не хотелось вникать в личные секреты чужих людей и смотреть их семейные сувениры. Он чувствовал себя непрошенным гостем, без разрешения вторгшимся в чужой дом.

Его нога наткнулась на что-то лежащее под столом. Он нагнулся и поднял этот предмет, оказавшийся пистолетом калибра девять миллиметров. Это был австрийский пистолет-пулемет «Стейр». Он засунул оружие под брючный ремень.

Вмонтированный в стену каюты хронометр внезапно заиграл несколько тактов мелодии, и Стин мог поклясться, что от неожиданности у него волосы встали дыбом. Он окончил осмотр жилых помещений и поспешно вернулся на мостик.

Сакагава сидел в помещении, в котором хранились морские карты, положив ноги на маленький шкафчик, и изучал судовой журнал.

— Где вы нашли его? — спросил Стин.

— В одном из открытых чемоданчиков. — Сакагава перелистал журнал обратно и начал читать с первой страницы. — «Божественная звезда»: длина корпуса семьсот футов, спущена на воду шестнадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Принадлежит и эксплуатируется фирмой «Пароходная компания Сусимо, Лимитед». Порт приписки Кобэ.\" В данном рейсе перевозит семь тысяч двести восемьдесят восемь автомобилей марки «Мурмото» в Лос-Анджелес.

— Есть какие-нибудь данные о том, почему команда покинула судно? — спросил Стин.

Сакагава отрицательно покачал головой.

— Никаких упоминаний о несчастном случае, эпидемии или бунте. Нет упоминания о тайфуне. Последняя запись немножко странная.

— Прочтите ее.

Сакагава немножко помедлил, чтобы убедиться, что его перевод японских иероглифов на английский достаточно точен.

— Вот самое большее, что я могу из этого понять: «Погода ухудшается. Волнение увеличивается. Команда страдает от неизвестной болезни. Больны все, включая капитана. Подозревается пищевое отравление. Наш пассажир, г-н Ямада, наиболее влиятельный директор компании, в истерическом припадке потребовал, чтобы мы покинули и затопили судно. Капитан считает, что у г-на Ямады нервный срыв, и он приказал поместить его в его каюту и запереть там».

Стин посмотрел на Сакагаву, его лицо было непроницаемо.

— Это все?

— Это была последняя запись, — ответил Сакагава. — Дальше ничего нет.

— Каким числом она датирована?

— Первым октября.

— Это было два дня тому назад.

Сакагава рассеянно кивнул.

— Должно быть, они покинули судно вскоре после этого. Чертовски любопытно, почему они не взяли журнал с собой.

Медленно, неторопливо Стин отправился в радиорубку, пытаясь по пути осмыслить эту последнюю запись в журнале. Внезапно он остановился на пороге и ухватился за косяк двери, чтобы не упасть. Ему показалось, что комната кружится у него перед глазами, и он почувствовал тошноту. Его чуть не вырвало, но усилием воли он удержался. Затем так же быстро, как он начался, приступ тошноты прошел.

Шатающейся походкой он добрался до передатчика и вызвал «Нарвик».

— Старший помощник Стин вызывает капитана Корвольда, прием.

— Да, Оскар, слушаю тебя, — ответил Корвольд. — Говори.

— Не тратьте зря времени на поиски. Из судового журнала «Божественной звезды», похоже, следует, что команда покинула судно еще до того, как тайфун разыгрался вовсю. Они отчалили почти два дня назад. К настоящему времени ветер должен был отнести их прочь километров на двести.

— Если только они выжили.

— Маловероятный исход.

— Хорошо, Оскар. Я согласен, искать их на «Нарвике» было бы бесполезно. Мы сделали все, что от нас можно требовать. Я предупредил американские спасательные службы и все суда в этом районе. Вскоре после того как вы будете на ходу, мы снова возьмем курс на Сан-Франциско.

— Вас понял, — ответил Стин. — Я иду в машинное отделение проверить, как там дела у Андерссона.

Едва Стин закончил сеанс связи, как зазвонил судовой телефон.

— На мостике слушают.

— Мистер Стин, — произнес слабый голос.

— Да, в чем дело?

— Это матрос Арне Мидгард, сэр. Не могли бы вы спуститься на грузовую палубу прямо сейчас? Мне кажется, я нашел кое-что…

Голос Мидтарда внезапно оборвался, и Стин смог услышать, как кого-то рвало.

— Мидгард, вам нездоровится?

— Пожалуйста, поторопитесь, сэр.

Затем в трубке наступила тишина.

Стин окликнул Сакагаву.