Клайв Касслер

Троянская одиссея

Памяти моей любимой жены Барбары, которая теперь пребывает с ангелами

Пролог

Ночь позора

Крепость у моря на холме

Около 1190 г. до н.э.

Ловушка была поставлена с предельной простотой и глубоким пониманием природы человеческого любопытства. И сработала она безукоризненно. На плоской платформе на четырех деревянных ногах возвышалось безобразное чудище двадцати футов высотой. Наверху устроено было что-то вроде треугольного шалаша с открытыми торцами. Впереди на острой крыше этого сооружения виден был округлый выступ с двумя узкими щелями вместо глаз. Стены шалаша были покрыты воловьими шкурами. Платформа, служившая опорой для ног, просто лежала на земле. Эта штука не походила ни на одну из вещей, которые когда-либо приходилось видеть жителям крепости Илион[1].

Кое-кто из тех, кто обладал живым воображением, увидел в ней некоторое отдаленное сходство с конем на негнущихся ногах.

Дарданы проснулись утром, готовые к битве, как все последние десять недель[2]. Они ожидали увидеть вокруг крепости лагерь ахейцев, но равнина была пуста. Только дым плотной пеленой поднимался над углями догоревших костров вражеского лагеря. Ахейцы исчезли вместе со своими кораблями. Глубокой ночью погрузили они на корабли припасы, коней, оружие и колесницы и отплыли, оставив на берегу загадочного деревянного монстра. Разведчики дарданов вернулись и сообщили, что лагерь ахейцев совершенно пуст.

Без ума от радости, что осаде Илиона пришел конец, народ распахнул главные ворота цитадели и высыпал на открытую равнину, где две армии столкнулись и пролили много крови по крайней мере в сотне сражений. Поначалу все были в недоумении. Кое-кто чуял ловушку и выступал за то, чтобы сжечь деревянное чудище. Но вскоре выяснилось, что это просто безобидный шалаш на четырех ногах, грубо вытесанных из дерева. Кто-то взобрался по одной из деревянных опор, проник в шалаш и обнаружил, что он пуст.

– Если ахейцы не в состоянии сделать ничего более похожего на коня, чем эта штука, – прокричал этот смельчак сверху, – то неудивительно, что мы победили.

Снизу ему ответили громким хохотом. Затем толпа повернулась и с ликованием приветствовала царя. Приам, царь Илиона, выехал из городских ворот на колеснице. Он ступил на землю и помахал рукой в ответ на приветственные крики народа. Затем обошел вокруг странного сооружения, пытаясь понять, что это такое.

Удостоверившись, что сооружение не представляет никакой угрозы, он объявил его военной добычей и приказал подтащить на катках к воротам города. Там этот монстр будет служить памятником славной победы над ахейцами.

Ликование ненадолго прервалось, когда два солдата провели сквозь толпу пленника-ахейца, которого товарищи не взяли с собой. Пленника звали Синон, и был он родичем могучего Одиссея[3], царя Итаки и одного из предводителей огромной армии, осадившей Илион. При виде Приама Синон простерся перед ним ниц и молил старого царя оставить ему жизнь.

– Почему ахейцы не взяли тебя с собой? – грозно спросил царь.

– Мой родич поверил наветам моих врагов и изгнал меня из лагеря. Если бы я не спрятался в рощице, когда они отплывали, меня наверняка привязали бы и волокли за кораблем, пока я не утонул или не был съеден рыбами.

Приам внимательно посмотрел на Синона.

– Почему ахейцы так неожиданно сняли осаду? Какую цель они преследуют?

– Они не смогли захватить твою крепость, к тому же в битве пат могучий герой Ахилл. Ахейцы решили, что лишились милости богов. Они выстроили это сооружение, чтобы принести жертву богам, прося о безопасном путешествии домой через море.

– Но почему оно такое огромное?

– Чтобы вы не смогли втащить его как военный трофей в город, где оно напоминало бы о величайшей неудаче ахейцев.

– Да, я понимаю их намерения, – улыбнулся мудрый старый Приам. – Но они не догадались, что чудище может служить тем же целям и вне городских стен.

Сотня людей бросилась рубить и обтесывать бревна для катков. Еще сотня набрала нужное количество канатов, выстроилась в две линии и потащила трофей через равнину, отделявшую город от моря. Значительную часть дня люди потели и падали от изнеможения, сменяя друг друга, но все же втащили неуклюжее чудище вверх по склону к самой цитадели. Ближе к вечеру громадное сооружение уже стояло перед главными городскими воротами. Масса народа вышла на равнину и в первый раз за два с лишним месяца свободно, не страшась врага, гуляла вне стен города. Перед воротами собралась большая толпа. Люди стояли и с трепетом смотрели на то, что уже успели назвать Дарданским конем.

Женщины и девушки вышли из города, набрали цветов и сплели из них гирлянды, чтобы украсить нелепое деревянное чудище. Они радовались и ликовали, что закончилась, как казалось, бесконечная череда битв.

– Мы завоевали мир и победу! – восторженно кричали они.

И только дочь Приама Кассандра, которую считали безумной из-за ее страшных предсказаний и предвидения грядущих событий, воскликнула:

– Неужели вы не видите? Это же обман!

И бородатый жрец Лаокоон поддержал ее:

– Вы обманываете себя! Нельзя доверять ахейцам, приносящим дары!

Лаокоон подался назад и мощным броском послал свое копье в брюхо коня. Копье вонзилось в дерево на всю длину наконечника и задрожало. Толпа захохотала над столь глупым проявлением недоверия.

– Кассандра и Лаокоон безумны! Это чудище не опасно. Это всего лишь скрепленные вместе доски и бревна.

– Идиоты! – не сдавалась Кассандра. – Только глупец может поверить Синону-ахейцу.

Кто-то из воинов посмотрел ей прямо в глаза:

– Он говорит, что, поскольку чудище принадлежит теперь Илиону, никто и никогда не сможет захватить наш город.

– Он лжет.

Воин повернулся к жрецу:

– Неужели ты не в состоянии принять благословение богов?

– Нет, если оно исходит от ахейцев, – твердо сказал Лаокоон. Он протолкался через толпу и зашагал в город.

Счастливая толпа ничего не желала слушать. Враг убрался прочь. Война закончилась. Наступило время праздника.

Два одиноких скептика были быстро забыты. Не прошло и часа, как любопытство горожан улеглось и все занялись приготовлениями к пиру. Они рассчитывали как следует отпраздновать свой триумф над врагами-ахейцами. Повсюду в городе звучали флейты и трубы. На каждой улице пели и плясали. Вино лилось рекой. Люди звонко смеялись, поднимая и осушая кубки.

Жрецы в храмах курили фимиам, пели и приносили жертвы богам в благодарность за окончание ужасной войны, в результате которой так много доблестных воинов Илиона переселилось в царство мертвых.

Радостные горожане пили за всех, кто участвовал в битвах: за своего царя и героев, за ветеранов и раненых, – пили в память о погибших.

– Гектор, о Гектор, наш могучий защитник! Если бы ты дожил до этого момента и мог насладиться нашей славой!..

– Напрасно дураки-ахейцы атаковали наш великолепный город! – вопила какая-то женщина, крутясь в бешеной пляске.

– Они разбежались, как испуганные ребятишки! – кричала другая.

Так они болтали и хвастали, и вино горячим потоком растеклось по их жилам. Радовались все: царская семья во дворце, богачи в больших домах, выстроенных на террасах холма, бедняки в простых хижинах, притулившихся изнутри к стенам города для зашиты от дождя и ветра. Праздновал весь Илион. Были выпиты и съедены все остатки драгоценных припасов, которые приберегли на случай продолжения осады. Люди веселились так, будто время остановилось. К полуночи пьяная оргия утихла, и подданные старого царя Приама заснули глубоким сном. Впервые с начала осады города ненавистными ахейцами они чувствовали себя в безопасности.

Многие хотели в знак победы оставить городские ворота открытыми, но осторожность взяла верх. Ворота закрыли и заложили засовами.

* * *

Десять недель назад они налетели с севера и с востока. Они пересекли зелено-синее море на сотнях кораблей и высадились в бухте, неподалеку от Илиона, окруженного огромной равниной. Увидев, что значительная часть равнины заболочена, ахейцы устроили лагерь на мысе и разгрузили там свои корабли.

Смоленые днища кораблей ниже ватерлинии были черными, но надводная часть была расцвечена мириадами оттенков. Каждый из царей предпочитал свой цвет. Гребцы двигали корабли с помощью длинных весел, а управляли ими большим веслом, укрепленным на корме. Нос и корма были практически одинаковыми, так что корабль мог идти в любую сторону, а большой квадратный парус поднимали только при попутном ветре. На носу и корме были устроены приподнятые платформы, а на форштевне обычно красовалось резное изображение птицы – чаше всего ястреба или сокола. На одном корабле могло быть и сто двадцать, и двадцать воинов – смотря по тому, перевозил ли он припасы или людей. Экипаж большинства кораблей состоял из пятидесяти двух человек, включая командира и штурмана.

Предводители небольших царств нередко объединялись в свободный союз с целью захвата и грабежа прибрежных городов по всему побережью. Примерно так же в VII – XII веках н.э. действовали викинги.

Воины собирались из Аргоса, Пилоса, Аркадии, с Итаки и еще из дюжины других регионов. Современникам эти люди казались высокими и мощными, но на самом деле мало кто из них был выше пяти футов четырех дюймов. В бою они сражались яростно. Их защищали кирасы – пластины из кованой бронзы, которые прикрывали переднюю часть тела и закреплялись при помощи кожаных ремней. Бронзовые шлемы – иногда рогатые, иногда с острым навершием, чаще всего с рельефным изображением личного герба владельца – плотно охватывали их головы. Они носили поножи и наручи – доспехи, прикрывавшие нижние части ног и рук.

Эти люди мастерски владели копьем – своим любимым оружием. Своими короткими мечами они пользовались только тогда, когда копье было потеряно или разбито в бою. Воины бронзового века редко пользовались луком и стрелами, считая их оружием труса. Они прикрывались громадными щитами, состоящими из шести или даже восьми слоев воловьей шкуры, пришитых кожаными ремнями к плетеной раме, которую по углам еще оковывали бронзой. Щиты чаще всего были круглыми, но встречались и щиты в форме восьмерки.

Как ни странно, ахейцы, в отличие от воинов других царств и культур, не использовали кавалерию. Не пользовались они в бою и колесницами, которые в основном перевозили грузы и людей к месту сражения и обратно. Ахейцы, так же как дарданы Илиона, предпочитали сражаться пешими. Но эта война велась не ради завоевания земель и установления своего правления. Она велась не ради золота. Целью этого вторжения был металл[4], ценившийся почти столь же высоко, как золото.

Прежде чем высадиться под Илионом, ахейцы разграбили дюжину крупных и мелких прибрежных городов, захватили огромные сокровища и множество рабов, в основном женщин и детей. Но они не могли даже вообразить, какие несметные богатства находятся под охраной мощных стен Илиона и его решительных защитников.

Воины с немалой опаской смотрели на город, будто выросший на краю скалистого выступа, на его массивные каменные стены и прочные башни, на высокий царский дворец в центре. Теперь, когда цель набега была достигнута, стало очевидно, что этот город, в отличие от всех разграбленных прежде, не сдастся без долгой и трудной осады.

Это стало окончательно ясно, когда дарданы предприняли вылазку и атаковали ахейцев при высадке на берег. Им почти удалось сбросить в море авангард ахейского войска, пока остальные суда не подошли и не высадили воинов. После этого дарданы, чтобы не вступать в бой с превосходящими силами противника, спокойно отступили под защиту городских стен. Первая схватка осталась за ними.

Следующие несколько недель в разных концах равнины то и дело вспыхивали схватки. Дарданы стойко сопротивлялись. По мере того как с обеих сторон сражались и гибли великие герои, тела одних аккуратно складывали, других выбрасывали из лагеря ахейцев под стены Илиона. В конце дня обе стороны раскладывали громадные погребальные костры, на которых сжигали павших. Позже на месте погребальных костров насыпали памятные курганы. Тысячи воинов погибли, а бесконечные сражения все не утихали.

Пал храбрый Гектор, сын царя Приама и величайший воин Илиона, пал и его брат Парис. Среди погибших ахейцев значились могучий Ахилл и его друг Патрокл. После гибели величайшего героя предводители ахейцев, цари Агамемнон и Менелай, готовы были бросить осаду и отплыть домой. Стены цитадели оказались слишком грозными, проникнуть в город не удавалось. Припасы закончились, и ахейцам приходилось грабить окрестности. Вскоре ничего из съестного вокруг не осталось. Дарданов же снабжали союзники-соседи, находившиеся за пределами царства.

Подавленные неизбежным поражением, ахейцы уже готовились бросить лагерь и отплыть домой. И в этот момент хитроумный Одиссей, царь Итаки, предложил план последней попытки.

* * *

Пока Илион праздновал, ахейский флот под прикрытием темноты вновь подошел к берегу. Ахейцы гребли изо всех сил, спеша к городу от соседнего острова Тенедос, на котором укрывались весь день. Корабли шли на свет сигнального костра, разожженного коварным Синоном. Добравшись до берега, ахейцы направились через равнину к стенам города. Они несли с собой громадное бревно на петлях из плетеных веревок.

Стояла очень темная, безлунная ночь. Ахейцы смогли незамеченными подойти к воротам на сотню ярдов. Разведчики под началом Одиссея проползли мимо громадного, похожего на коня сооружения к самым воротам.

Наверху, в караульной башне, Синон убил двух задремавших стражников. Он не собирался сам открывать ворота: требовалось по крайней мере восемь сильных мужчин, чтобы поднять огромный деревянный брус, замыкавший тридцатифутовые створки. Вместо этого он негромко крикнул Одиссею:

– Стражники мертвы. Все в городе пьяны или спят. Самое время ломать ворота.

Одиссей быстро отдал приказ. Воины, несшие громадное бревно, приподняли его передний конец и положили на небольшую наклонную площадку, ведущую во внутреннюю часть коня. Пока одни воины толкали бревно снизу, другие забрались наверх и втащили бревно под остроконечную крышу. Затем подняли на веревочных петлях, пока оно не оказалось подвешенным в воздухе. О чем не смогли догадаться дарданы, так это о том, что конь, придуманный Одиссеем, был вовсе не конем, а тараном.

Воины внутри тарана оттянули бревно назад, насколько смогли, и резко толкнули вперед.

Конец бревна, окованный прочной бронзой, ударил по деревянной створке ворот с глухим стуком. Ворота в четыре фута толщиной вздрогнули в петлях, но не открылись. Ахейцы снова и снова били в них тараном. С каждым ударом от ворот летели щепки, но прочное дерево не поддавалось. Ахейцы опасались, что кто-нибудь из дарданов услышит грохот, выглянет за стену, увидит перед воротами вражеское войско и разбудит отсыпающихся после преждевременного праздника воинов. Вверху на стене Синон тоже держался настороже и следил, не встревожил ли грохот тарана кого-то из горожан. Но те, кто еще не спал, похоже, приняли его за отдаленный гром.

Ахейцам начало уже казаться, что их усилия ни к чему не приведут, как вдруг створка ворот, не выдержав, соскочила с одной из петель. Одиссей вместе со своими разведчиками присоединился к воинам внутри тарана для последнего могучего усилия. Он обхватил бревно руками и присоединил к его движению силу своих мускулов. Воины вложили в удар окованного бронзой бревна всю свою силу.

Поначалу казалось, что ничего не происходит. Но затем у ахейцев перехватило дыхание: створка ворот осела на оставшейся петле, а через несколько мгновений с печальным стоном завалилась внутрь цитадели и, тяжело громыхнув, упала на вымощенный камнем двор.

Как изголодавшиеся волки, с сумасшедшим воем ворвались ахейские воины в Илион, непреодолимым потоком затопили улицы города. Разочарование, накопившееся за десять недель бесконечных битв, единственным результатом которых была гибель товарищей, вырвалось наружу свирепой жаждой крови. Никто не мог считать себя в безопасности от ударов их мечей и копий. Ахейцы врывались в дома, разя налево и направо. Они убивали мужчин, забирали ценности, уводили женщин и детей, а затем жгли все, что осталось.

Прекрасная Кассандра вбежала в храм, считая, что там, под защитой храмовых стражей, она будет в безопасности. Но воин Аякс считал иначе. Он накинулся на Кассандру прямо под статуей богини. Позже в приступе раскаяния он бросился на собственный меч и погиб.

Воины Илиона в ту ночь не могли сравниться со своими врагами. Спотыкаясь, еще не придя в себя, поднимались они со своих постелей и оказывали лишь слабое сопротивление. Их убивали на месте. Никто не мог противостоять яростному напору ахейцев. Ничто не могло сдержать волну разрушения. Улицы стали красными от потоков крови. Окруженные дарданы сражались, падали и испускали дух, накрытые темным пологом смерти. Мало кому посчастливилось умереть, не увидев, как пылают их дома и уводят в полон их близких, не услышав криков своих женщин и плача детей, сопровождаемого воем тысяч городских собак.

Царь Приам, его служители и стража были безжалостно перебиты. Его жену Гекубу ждала участь рабыни. Царский дворец был разграблен. Сокровища, золото с колонн и потолков, красивые занавеси и золоченую мебель – все вынесли ахейцы, прежде чем предать великолепный прежде дворец огню.

Каждый ахейский меч, каждое ахейское копье в этот день напились крови. Ахейцы вели себя как стая волков в овечьем загоне. Они не щадили даже стариков и старух, слишком испуганных или слабых, чтобы убежать. Воины убивали их, как кроликов.

Один за другим герои-дарданы падали убитыми, и наконец не осталось никого, кто мог бы поднять копье против ахейцев, опьяненных кровью. В горящих домах города остались только тела тех, кто пал, пытаясь с оружием в руках защитить свои пожитки и близких.

Союзники дарданов – фракийцы, ликийцы, киконийцы и мизинцы – сражались храбро, но были быстро опрокинуты ахейцами. Амазонки – храбрые девы-воительницы, сражавшиеся вместе с войском Илиона, – ответили ударом на удар и унесли с собой в царство теней немало ненавистных захватчиков, но и их в конце концов перебили.

В городе уже горел каждый дом, каждая хижина, а ахейцы все никак не могли успокоиться. Они грабили и убивали, будто лишившись разума. Казалось, жуткое зрелище никогда не прекратится.

Наконец ахейцы, утомившись от этой кровавой оргии, начали покидать пылающий город. Они несли на плечах трофеи и гнали к своим судам живую добычу – рабов. Женщины, лишившиеся разума от скорби по убитым мужьям, жалобно выли и вели за собой своих детей к кораблям победителей. Они знали, что впереди их ждет ужасное будущее – рабство в чужеземных странах. Так было принято в то жестокое время, и, хоть такие обычаи и отвратительны, со временем женщины смирятся со своей судьбой. Некоторые из них позже станут женами своих поработителей, будут рожать им детей, их жизнь будет долгой и плодотворной. Другие умрут рано, не выдержав издевательств и оскорблений. О судьбе их детей никаких сведений не сохранится.

Войско ахейцев ушло, но в городе продолжали умирать люди. Многие из тех, кто сумел избегнуть меча, гибли теперь в пламени горящих домов. Рушились пылающие потолочные балки, погребая под собой зазевавшихся. Пламя огромного пожара стояло над людским горем и суетой, бросая вверх высокие крутящиеся столбы искр. Низкие облака, плывущие с моря, казались красно-оранжевыми. Подобные зверства в истории человечества повторялись не однажды.

Несколько сотен человек все же избежали смерти. Они укрылись в близлежащих лесах и дождались там ухода ахейского флота. Когда же флот скрылся за горизонтом – там, откуда и появился, – уцелевшие жители Илиона медленно вернулись в свой когда-то великий город-крепость. Они нашли там только массивные стены и груду дымящихся развалин, испускающих тошнотворную вонь горящей плоти.

Они не захотели заново отстраивать свои дома, вместо этого они переселились в другое место и там воздвигли новый город. Прошли годы. Морской бриз разнес угли и пепел сгоревшего города по равнине, а вымощенные камнем улицы и стены постепенно занесло песком.

Со временем город поднялся вновь, но так никогда и не достиг своей былой славы. В конце концов, в результате землетрясений, засух и эпидемий он окончательно пришел в запустение. Так, брошенный и забытый, он лежал две тысячи лет. Но слава его вновь воссияла ярче прежнего, когда семьсот лет спустя некий автор по имени Гомер[5] живо описал события, получившие название Троянской войны, и странствия греческого героя Одиссея.

Хитроумный и проницательный Одиссей, не чуждавшийся, как все его современники, убийства и жестокости, все же не был таким варваром, как его братья по оружию, – по крайней мере тогда, когда речь шла о порабощении плененных женщин. Он не мешал своим людям творить зло, но сам брал только богатства, захваченные у ненавистных врагов, сгубивших так много его людей. Одиссей единственный из ахейцев не увез с собой представительницы прекрасного пола в качестве наложницы. Он скучал по своей жене Пенелопе и по сыну, которых не видел очень давно. Мало того, он хотел как можно быстрее вернуться в свое царство на острове Итака.

Принеся жертвы богам, Одиссей покинул сгоревший город и отплыл в море, где попутные ветры понесли его маленькую флотилию на юго-запад, к дому.

* * *

Через несколько месяцев, после ужасного шторма, Одиссей, скорее мертвый, чем живой, с трудом преодолел полосу прибоя и выбрался на берег острова феаков. В изнеможении упал он на груду листьев у края воды и заснул. Там его и нашла принцесса Навсикая, дочь царя феаков Алкиноя. Нашла и встряхнула за плечо, чтобы понять, жив он еще или умер.

Он проснулся и не мог отвести от нее глаз, пораженный ее красотою.

– Только однажды на Делосе видел я столь прекрасное создание, как ты.

Изумленная Навсикая отвела потерпевшего кораблекрушение во дворец отца. Там Одиссей рассказал, что является царем Итаки, и был принят с подобающим уважением. Царь Алкиной и жена его, царица Арета, любезно предложили Одиссею корабль, чтобы тот мог добраться домой, но с одним условием: Одиссей должен был развлечь царя и его двор рассказом о великой войне и своих приключениях после отплытия из Илиона. В честь Одиссея устроен был великолепный пир, и он с готовностью согласился поведать историю своих деяний.

* * *

– Вскоре после того, как покинули мы Илион, – начат он свой рассказ, – подул встречный ветер, и мой флот отнесло далеко в море. После десяти дней борьбы с огромными волнами мы наконец добрались до берега незнакомой земли. Там моих людей и меня с большой теплотой и дружелюбием приняли местные жители, которых мы назвали лотофагами[6] из-за того, что они питались плодами какого-то неизвестного водного растения, называемого лотосом, и поэтому постоянно находились в состоянии эйфории. Некоторые из моих людей тоже вкусили плодов лотоса и вскоре впали в летаргию и лишились всякого желания вернуться домой. Поняв, что дорога домой может закончиться здесь и сейчас, я приказал силой втащить своих людей на корабли. Мы быстро подняли паруса и отплыли.

Считая ошибочно, что нас забросило далеко на восток, я поплыл на запад, ведя корабль ночью по звездам, а с восхода до заката по солнцу. Флот мой подошел к островам, которые заросли густым лесом и где постоянно шел теплый дождь. Острова были населены народом, который называл себя циклопами. Эти ленивые невежи разводили огромные стада овец и коз.

Я с отрядом моих людей отправился на поиски съестных припасов. У склона горы мы наткнулись на пещеру, служившую одному из циклопов овчарней. Поперек входа было устроено заграждение, чтобы животные не разбежались. Обрадовавшись такому подарку богов, мы принялись связывать овец и коз вместе, чтобы довести их таким образом до наших кораблей. Внезапно мы услышали шаги, и вскоре в пещере показался человек, огромный, как гора. Он вошел и, прежде чем заняться стадом, подкатил ко входу большой валун. Мы спрятались в темном углу пещеры и затаили дыхание.

Через некоторое время он раздул тлеющие угли очага, разжег огонь и увидел нас, затаившихся в дальнем углу. В жизни не случилось мне видеть лицо более безобразное, чем у циклопа. У него был всего один глаз, темный, как ночь. «Кто вы? – потребовал он ответа. – Почему вторглись вы в мой дом?»

«Мы не замышляем зла, – ответил я. – Мы сошли на берег со своих кораблей, чтобы наполнить бочонки водой».

«Вы явились красть моих овец, – загремел великан. – Я позову своих друзей и соседей. Скоро нас соберутся сотни, мы изжарим и съедим вас всех».

Мы, ахейские воины, только что победили в долгой и тяжелой войне, но мы знали, что вскоре врагов соберется гораздо больше, чем нас. Я нашел длинное тонкое бревно, которым запирался овечий загон, и заострил его конец при помощи своего меча. Затем я поднял козий мех, полный вина, и сказал ему: «Взгляни сюда, циклоп, прими наше вино и оставь нас в живых».

«Как тебя зовут?» – проревел он.

«Мать и отец называли меня Никто».

«Что за глупое имя!» Не произнеся больше ни слова, безобразный великан выпил целый мех вина, быстро опьянел и заснул крепким сном.

Я быстро схватил длинное бревно, бросился к спящему циклопу и вонзил заостренный конец в единственный глаз великана.

Завопив от боли, он вылез из пещеры наружу, выдернул бревно из глаза и принялся звать на помощь. Соседи-циклопы услыхали его и пришли выяснить, в чем дело. Они спросили нашего циклопа: «На тебя кто-то напал?»

Он же крикнул в ответ: «На меня напал Никто».

Они решили, что он сошел с ума, и разошлись по домам. Мы выбежали из пещеры и бросились к кораблям. Я выкрикивал на бегу оскорбления ослепленному великану: «Спасибо тебе за подаренных овец, ты, глупый циклоп. А когда друзья спросят, как ты потерял глаз, скажи им, что тебя перехитрил Одиссей, царь Итаки!».

– Значит, ты потерпел кораблекрушение, прежде чем тебя вынесло к нам, в Феакию? – спросил добрый царь.

Одиссей покачал головой.

– Нет, с тех пор миновало еще много долгих месяцев.

Отхлебнув немного вина из кубка, он продолжил свой рассказ:

– Течения и ветры отнесли нас далеко на запад, где мы обнаружили землю и бросили якорь у острова под названием Эолия, где жил добрый царь Эол, сын Гиппота, угодный богам. У него было шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих, крепких здоровьем, поэтому он отдал дочерей в супружество сыновьям. Все они живут вместе, непрерывно пируя и наслаждаясь всей мыслимой роскошью.

Пополнив у доброго царя припасы, мы вскоре отплыли в море и снова попали в бурю. На седьмой день, когда улеглись волны, мы достигли гавани города лестригонов. Войдя в гавань через узкий пролив между двумя скалистыми мысами, мои корабли бросили якорь. Обрадованные тем, что вновь оказались на твердой земле, мы начали исследовать окрестности и встретили прекрасную деву. Она набирала воду у источника.

Мы спросили, где нам найти царя этой страны, и она направила нас к дому своего отца. Придя туда, мы обнаружили, что жена царя – великанша ростом с огромное дерево, и были поражены ее жутким видом.

Она позвала своего мужа, Антифата, который был еще больше ее и вдвое превосходил размерами циклопов. В ужасе мы бросились бежать обратно к кораблям. Но Антифат поднял тревогу, и вскоре явились тысячи могучих лестригонов. Они принялись метать в нас с утесов камни из гигантских пращей, – не просто камни, но валуны, каждый размером чуть ли не с наш корабль. Тот корабль, на котором находился я, единственный избегнул общей участи. Остальные были потоплены.

Люди мои попадали в воду, где лестригоны добивали их копьями, как рыбу, вытаскивали тела на берег, грабили, а затем поедали. Через несколько минут лихорадочной гребли мы ушли далеко от берега и оказались в безопасности, но сердца наши были полны печали. Мы потеряли не только друзей и товарищей, но и корабли с сокровищами, захваченными в Илионе. Большое количество золота – наша доля золота дарданов – осталось лежать на дне лестригонской гавани.

Мучимые горем, плыли мы дальше, пока не прибыли на остров Эю. Жила там Цирцея, знаменитая и прекрасная царица, которую местные жители почитали как богиню. Пораженный красотой светлокосой Цирцеи, я подружился с ней и провел в ее обществе три круга луны. Я не прочь был остаться у нее еще на какое-то время, но мои люди воспротивились. Они заявили, что мы должны сейчас же пуститься в путь, к родной Итаке, или они отплывут без меня.

Цирцея со слезами дала согласие на наш отъезд, но перед отъездом умоляла меня совершить еще одно путешествие. «Ты должен побывать в загробном мире, и дух прорицателя Тиресия скажет тебе, что тебя ждет и что ты должен будешь предпринять в дальнейшем. А когда снова пустишься в путь, берегись песен сирен, иначе они непременно заманят тебя и твоих людей к своим скалистым островам, где вы погибнете. Закрой себе уши, чтобы не слышать их чудесных песен. Миновав сирен и избавившись от искушения, ты должен будешь проплыть мимо скалистых утесов. Ничто, даже птица, не может безопасно миновать их. Все корабли, кроме одного, пытавшиеся пройти мимо, встретили свою судьбу, оставив после себя лишь обломки да тела моряков.

«А что за корабль сумел преодолеть те утесы?» – спросил я.

«Это был знаменитый „Арго“ Язона».

«А что затем? Ждут ли нас дальше спокойные воды?»

Цирцея покачала головой. «Затем вы подойдете ко второй скалистой горе, что поднялась до самого неба. Ее бока отполированы, как стенки глазурованной вазы, на них невозможно взобраться. В центре горы есть пещера, где живет ужасное чудовище – Сцилла, наводящая ужас на всех, кто к ней приблизится. У нее шесть очень длинных змеевидных шей с жуткими головами, а в челюстях по три ряда зубов, способных мгновенно умертвить человека. Она высунет головы и схватит шестерых человек из твоего экипажа. Быстро гребите вперед, не то все погибнете. Затем вы должны пройти воды, где Харибда – громадный водоворот, – может засосать твой корабль в глубину. Подгадайте так чтобы пройти мимо, пока она спит».

Простившись с Цирцеей, мы заняли места на корабле и вспенили море своими длинными веслами.

– А вы действительно посетили подземное царство мертвых? – побледнев, тихонько спросила прекрасная царица, жена Алкиноя.

– Да, я последовал совету Цирцеи. Мы поплыли к Гадесу, в его ужасающее царство мертвых. Через пять дней мы вошли в воды реки Океан, омывающей край мира, и оказались в густом тумане. Небо исчезло, вокруг воцарилась тьма, которую никогда не тревожат солнечные лучи. Мы пристали к берегу. Я сошел с корабля один. Я шел, освещаемый призрачным светом, пока не увидел обширную пещеру в склоне горы. Там я сел и стал ждать.

Вскоре духи начали собираться вокруг, испуская жуткие стенания. Я чуть не упал без чувств, когда появилась моя мать. Я не знал, что она умерла: когда я отплывал в Илион, она была еще жива.

«Сын мой, – произнесла она тихим голосом, – зачем пришел ты в жилище тьмы, если ты еще жив? Неужели ты еще не добрался домой, на Итаку?»

Со слезами на глазах поведал я ей о кошмарном путешествии домой из Илиона и об ужасной потере товарищей.

«Я умерла с разбитым сердцем, боясь, что никогда больше не увижу сына».

Услышав такие слова, я зарыдал и попытался обнять ее, но вся она была как туманное облачко и тут же растаяла, оставшись лишь влагой у меня на руках.

Они приходили группами, мужчины и женщины, которых я когда-то знал и любил. Они подходили, узнавали меня и кивали молча, прежде чем вернуться в пещеру. Я с удивлением увидел среди них моего старого товарища Агамемнона, который командовал нами под Илионом. «Ты погиб в море?» – спросил я его.

«Нет, моя жена и ее любовник напали на меня с кучкой предателей. Я хорошо сражался, но пал под множеством ударов. Они убили и Кассандру, дочь Приама».

Затем подошел благородный Ахилл с Патроклом и Аяксом. Они спрашивали о своих семьях, но я ничего не мог им сообщить. Мы поговорили о старых временах, а потом и они тоже вернулись в подземный мир. Рядом остались призраки других моих друзей и воинов, и каждый спешил рассказать мне свою грустную историю.

Я видел так много мертвых, что сердце мое исполнилось всепоглошающей грусти. Наконец я перестал видеть хоть что-нибудь. Тогда я оставил это печальное место и поднялся на борт своего корабля. Мы поплыли обратно сквозь пелену тумана и не оглядывались назад, пока нас вновь не коснулись солнечные лучи. Мы взяли курс на остров сирен.

– Удалось ли вам благополучно миновать сирен? – спросил царь.

– Да, – ответил Одиссей. – Но прежде чем мы осмелились приблизиться к ним, я взял большой кусок воска и разрубил его на куски мечом. Затем я принялся мять воск и мял до тех пор, пока он не размягчился, а потом кусками воска залепил своим людям уши. Я приказал им привязать себя к мачте и не обращать внимания на мои мольбы изменить курс. В противном случае мы непременно наскочили бы на скалы.

Сирены запели, как только увидели, что наш корабль пытается пройти мимо их скалистого острова. «Приди к нам, послушай наши сладкие песни, славный Улисс! Послушай наше пение, приди в наши объятия, мы очаруем тебя, и ты обретешь мудрость».

Музыка и звуки их голосов действовали так гипнотически, что я принялся умолять своих людей изменить курс и идти к ним, но мои спутники только крепче привязали меня к мачте и стали грести быстрее, пока звуки пения сирен не смолкли вдали. Тогда только вынули они воск из ушей и отвязали меня от мачты.

Миновав скалистый остров, мы столкнулись с огромными волнами и услышала громкий рев моря. Я побуждал своих людей грести сильнее, а сам правил навстречу буре.

Я ничего не сказал людям об ужасном чудовище Сцилле, иначе они прекратили бы грести и в страхе забились в трюм. Мы подошли к проливу меж скалистых стен, вошли в бурлящие воды Харибды и оказались в жутком водовороте. Нам казалось, что корабль крутится в водяной воронке внутри гигантского котла. Мы чувствовали, что любое мгновение может стать для нас последним, а в это время сверху нас атаковала Сцилла. Шесть ее голов на змеевидных шеях схватили шестерых моих лучших воинов. Я слышал их отчаянные крики. Я видел, как они поднялись в воздух, в смертельной муке и мольбе протягивая ко мне руки, и были раздавлены острыми зубами. Это самое ужасное зрелище, какое мне довелось увидеть во время этого несчастливого путешествия.

Корабль миновал Сциллу, но тут небо начало сотрясаться от ударов грома. Молния угодила прямо в корабль, наполнив его сильным запахом серы. Ужасная сила этого удара разнесла корабль в щепки. Люди оказались в воде, и вскоре все утонули.

Мне удалось отыскать часть мачты с прикрепленным к ней длинным кожаным ремнем. С его помощью я привязал себя за пояс к куску разбитого корабельного киля. Я забрался на свой импровизированный плот, и меня вместе с ним унесло в море и долго носило по воле ветра и течения. Много дней спустя мой плот и меня, едва живого, выбросило на берег острова Огигия. Там жила Калипсо, женщина обольстительной красоты и великого разума, к тому же сестра Цирцеи. Четверо ее подданных нашли меня на берегу и отнесли в ее дворец. Калипсо приняла меня и ухаживала за мной, пока я совсем не выздоровел.

Некоторое время я счастливо жил на Огигии. Калипсо с любовью заботилась обо мне и делила со мной постель. Мы любили отдыхать в чудесном саду, где четыре фонтана посылали свои водяные струи в противоположных направлениях. Остров был покрыт пышными лесами, где по веткам деревьев порхало множество ярких птиц. В тихих долинах, окруженных виноградниками, текли чистые, прозрачные ручьи.

– Как долго прожил ты у Калипсо? – спросил царь.

– Семь долгих месяцев.

– Почему же ты не отыскал лодку и не уплыл на ней прочь? – поинтересовалась царица Арета.

Одиссей пожал плечами.

– Потому что на этом острове невозможно найти лодку, их там просто нет.

– Как же ты, в таком случае, покинул остров?

– Добрая и милая Калипсо знала о моей печали. Однажды утром она разбудила меня и заговорила о своем желании помочь мне вернуться домой. Она дала мне инструменты, отвела в лес и помогла свалить несколько деревьев, чтобы я мог сделать плот, пригодный для плавания по морю. Она сшила паруса из воловьих шкур и снабдила меня пищей и водой. Через пять дней я был готов к отплытию. Она горько плакала, отпуская меня, и я смотрел на нее с большой грустью. Это была прекраснейшая из женщин, о какой мечтает каждый мужчина. Если бы я не любил Пенелопу еще сильнее, я с радостью остался бы с ней. – Одиссей замолчал, и в его глазах появились слезы. – Боюсь, что она после моего отплытия умерла от горя и одиночества.

– Что же случилось с твоим плотом? – спросила Навсикая. – На берег выбросило только тебя.

– Семнадцать дней плыл я на плоту по спокойному морю, но потом море внезапно разбушевалось. Жестокий шторм с сильным ливнем и жуткими порывами ветра унес мой парус. Вслед за этим несчастьем появились громадные волны. Они били и швыряли мое хрупкое суденышко, так что оно чуть было не развалилось. Двое суток мотало меня по морю, пока не выбросило на ваш берег, где ты, прекрасная Навсикая, нашла меня. – Он сделал паузу. – И на этом кончается мой рассказ о бедствиях и невзгодах.

Все сидели недвижно, покоренные невероятной повестью Одиссея[7]. Но вот царь Алкиной поднялся и обратился к гостям:

– Для нас большая честь принимать у себя такого славного героя, и мы в долгу у тебя за то, что развлек нас своим чудесным рассказом. Поэтому мой самый быстрый корабль – твой вместе с экипажем. Он отвезет тебя домой на Итаку.

Одиссей выразил свою благодарность, чувствуя, что недостоин подобного великодушия. Однако он спешил побыстрее отправиться в путь.

– Прощайте, царь Алкиной и прекрасная царица Арета. Спасибо вам и вашей дочери Навсикае за вашу доброту. Будьте счастливы в своем доме, и пусть никогда не покинет вас милость богов.

Затем Одиссей вышел за порог, и его провели на корабль. С попутным ветром по спокойному морю прибыл он наконец в свое царство на остров Итака, где встретил сына своего Телемаха. Он нашел там и свою жену Пенелопу в окружении навязчивых женихов, из которых не пощадил никого.

* * *

Так заканчивается сюжет «Одиссеи» – эпоса, пережившего столетия, воспламенявшего воображение и вдохновение всех, кто читал или слышал его. Но это не совсем правда. По крайней мере, не все, что здесь рассказано, правда.

Ибо Гомер не был греком. А события, о которых рассказывали «Илиада» и «Одиссея», происходили не там, куда помещали их легенды.

Реальная история приключений Одиссея выглядит совсем не так, и известна она станет гораздо позже...

Часть первая

Гнев моря страшнее адского гнева

Ки-Уэст, штат Флорида

15 августа 2006 г.

1

Собираясь уходить, доктор Хейди Лишернесс бросила последний беглый взгляд на свежие изображения, полученные с СРСО – спутника сверхскоростного сканирования. Впереди ее ждала встреча с мужем и приятный вечер в городе. Хейди; полная дама с собранными в пучок серебристо-седыми волосами, сидела за рабочим столом в зеленых шортах и легком топе того же тона – влажная августовская жара Флориды только в таком наряде позволяла чувствовать себя сколько-нибудь комфортно.

На последнем кадре, поступившем со спутника – изображении Атлантического океана к юго-западу от островов Зеленого Мыса возле африканского побережья, – мелькнуло что-то неразличимое. Хейди присела к экрану и вгляделась повнимательнее.

Неподготовленный взгляд увидел бы в изображении на экране всего лишь несколько безобидных облачков, плывущих над лазурно-голубым морем. Хейди же увидела более угрожающую картину. Она сравнила изображение с кадром, полученным двумя часами раньше. Масса кучевых облаков увеличивалась в объеме более стремительно, чем при зарождении любого из тех штормов, которые Хейди довелось увидеть за восемнадцать лет работы в Центре ураганов НУМА[8], где она занималась мониторингом и прогнозированием тропических ураганов в Атлантическом океане. Она начала увеличивать оба изображения, где видно было формирование зародыша шторма.

В кабинет Хейди с нетерпеливым видом вошел ее муж Харли – жизнерадостный мужчина с лысиной, в очках без оправы и с усами как у моржа. Харли тоже был метеорологом, но работал аналитиком в Национальной метеорологической службе. Он занимался обработкой и анализом климатологических данных, которые затем выпускались в качестве метеосводки для коммерческих и частных самолетов и находящихся в море судов и яхт.

– Что тебя держит? – спросил он, нетерпеливо указывая на часы. – У меня заказан столик в «Крэб-Пот».

Не поднимая головы, она указала ему на две картинки, выставленные на экране монитора бок о бок.

– Снято с интервалом в два часа. Что это такое, по-твоему?

Харли присмотрелся к экрану. Его брови нахмурились, он поправил очки и наклонился поближе. Вглядевшись пристальнее, он поднял глаза на жену и кивнул:

– Чертовски быстро формируется.

– Слишком быстро. Если будет продолжаться теми же темпами, один бог знает, какая каша там заварится.

– Заранее не скажешь, – задумчиво сказал Харли. – Возможно, гора родит мышь. Так бывает.

– Это правда, но у большинства штормов на то, чтобы вырасти до такого состояния, уходит несколько суток, а иногда и недель. Этому грибочку хватило нескольких часов.

– Еще слишком рано, чтобы прогнозировать направление его движения или район, где он достигнет максимума и принесет больше всего вреда.

– У меня неприятное предчувствие, что этот шторм вообще будет непредсказуемым.

Харли улыбнулся:

– Ты ведь будешь держать меня в курсе его дел?

– Национальная метеорологическая служба всегда узнает новости первой, – ответила она и легонько шлепнула его по руке.

– Еще не придумала для своего нового друга имени?

– Если он станет настолько мерзким, как мне кажется, я назову его Лиззи – по имени Лиззи Борден, убийцы с топором.

– В этом сезоне еще, пожалуй, рановато давать имена на «Л», но звучит подходяще. – Харли вручил жене ее сумочку. – Отложи дела до завтра. Успеем посмотреть, что из этого получится. Я умираю от голода, пойдем есть крабов.

Хейди послушно вышла вслед за мужем из офиса, не забыв выключить свет и закрыть за собой дверь. Она скользнула на сиденье машины, но дурные предчувствия не желали отпускать ее. Еда не шла на ум. В голове вертелись мысли о только что виденном зародыше урагана, который, как она опасалась, вполне мог вырасти до ужасающих масштабов.

* * *

В Атлантическом океане ураган всегда называют именно ураганом, но в других местах это не так. В Тихом океане ураган называют тайфуном, а в Индийском он известен как циклон. Ураган – самое страшное проявление природных сил, он часто приносит значительно больше бед, чем даже землетрясения и извержения вулканов, и вызывает разрушения на гораздо большей территории.

Рождение урагана, как рождение человека или животного, сопровождается целым набором взаимосвязанных обстоятельств. Для начала тропические воды у западного побережья Африки нагреваются выше восьмидесяти градусов по Фаренгейту. Затем солнце должно как следует «прожарить» уже нагретую воду, вызвав тем самым испарение громадного количества воды. Вся эта влага поднимается вверх, где воздух прохладнее, и конденсируется в массы кучевых облаков, порождая одновременно обширные дожди и грозы. Такая комбинация дает достаточно тепла, которое, в свою очередь, подпитывает растущую бурю и ведет ее из младенческого состояния к зрелости.

Теперь добавьте к этому воздух, который закручивается спиралью и носится вокруг со скоростью до тридцати восьми миль в час. Этот все ускоряющийся ветер вызывает падение атмосферного давления в центре у поверхности. Чем сильнее падает давление, тем интенсивнее вращается воздух; он все ускоряется и ускоряется, пока не образует воронку. Система, как говорят метеорологи, постоянно подпитывается всем необходимым и в результате создает взрывную центробежную силу, которая создает сплошную стену из ветра и дождя вокруг центра, или «глаза», внутри которого царит поразительное спокойствие. В центре море остается относительно спокойным, светит солнце, а единственным признаком разбуженной огромной энергии служит окружающая его со всех сторон бешеная белая стена, вздымающаяся в небо на пятьдесят тысяч футов.

До этого момента систему называют тропической депрессией, но стоит скорости ветра достичь 74 миль в час, и это уже полномасштабный ураган. Затем, в зависимости от скоростей, которые развивает в нем ветер, ураган оценивают по специальной шкале. Скорости ветра от 74 до 95 миль в час относятся к категории I и считаются минимальными. К категории II относятся умеренные ветры со скоростями до ПО миль в час. Ураган категории III закручивает воздух со скоростью от 111 до 130 миль в час и считается сильным; до 155 миль в час относят уже к чрезвычайным. Таким, например, был ураган Хьюго, стеревший в 1989 году с лица земли большую часть прибрежных домов к северу от Чарлстона в Южной Каролине. И наконец, дедушка всех вышеперечисленных – ураган категории V, при котором ветер достигает скоростей выше 155 миль в час. Он рассматривается как катастрофический. Таким был ураган Камилла, обрушившийся на Луизиану и Миссисипи в 1969 году. Он оставил за собой 256 мертвых тел, совсем немного по сравнению с восемью тысячами погибших во время страшного урагана в 1900 году, полностью разрушившего Галвестон, штат Техас. Если говорить только об этих цифрах, то рекорд принадлежит тропическому циклону 1970 года, который пронесся по прибрежным районам Бангладеш и оставил после себя почти полмиллиона погибших.

Если говорить о материальном ущербе, то великий ураган, который в 1926 году прошел по югу Флориды и Алабаме, предъявил счет в размере 83 миллиардов долларов с учетом инфляции. Поразительно, но в этой катастрофе погибло всего двести сорок три человека.

Ураган Лиззи, однако, обладал собственным дьявольским сознанием, чего не мог предусмотреть никто, включая и Хейди Лишернесс. Его растущему неистовству суждено было превзойти все прежние зарегистрированные атлантические ураганы. Очень скоро, нарастив мускулы, он должен был начать свое убийственное путешествие к Карибскому морю, всюду сея хаос и разрушения.

2

Большая акула-молот пятнадцати футов длиной, быстрая и мощная, грациозно скользила в абсолютно прозрачной воде, как серое облачко над луговиной. С концов плоского стабилизатора, вытянутого поперек ее носа, не мигая глядели два выпуклых глаза. Вот они поймали движение и повернулись, сфокусировались на создании, неторопливо проплывающем сквозь коралловый лес внизу. Эта штука не походила ни на одну рыбу из тех, что приходилось видеть акуле-молоту. Сама она была черная, с красными продольными полосками по бокам, а на спине у нее выступали два длинных параллельных плавника. Огромная акула не увидела в этом существе ничего аппетитного и продолжила свой путь в нескончаемом поиске более вкусной добычи. Она так и не поняла, что из этого странного создания получилась бы очень неплохая закуска.

Саммер Питт заметила акулу, но никак не отреагировала на ее присутствие. Все ее внимание было сконцентрировано на изучении коралловых рифов отмели Навидад, лежащей в семидесяти милях к северо-востоку от Доминиканской Республики. Отмель, или банка, Навидад включает в себя огромное количество опасных рифов на площади тридцать на тридцать миль с глубинами от трех до ста футов. За последние четыре столетия в ловушку здешних рифов угодило не меньше двухсот судов. Кораллы, венчающие подводную гору, которая вздымается из колоссальных глубин Атлантического океана почти к самой поверхности, не прощают ошибок.

В этой части отмели кораллы были нетронуты и очень красивы, в некоторых местах они поднимались с песчаного дна футов на пятьдесят. Здесь можно было увидеть морской веер и гигантские кораллы-мозговики, чьи яркие цвета и скульптурные формы превращали голубую пустоту подводного мира в подобие волшебного сада с мириадами арок и гротов. Саммер казалось, что она заплыла в лабиринт, состоящий из узких проходов и тоннелей. Некоторые из них заканчивались тупиками, другие выходили в глубокие каньоны и расселины, достаточно широкие, чтобы по ним можно было проехать на грузовике.

Хотя вода прогрелась до восьмидесяти с лишним градусов, Саммер Питт была с ног до головы затянута в тяжелый гидрокостюм из вулканизированной резины «Викинг Про Турбо 1000». Она носила этот черный с красным гидрокостюм вместо более легкого именно потому, что он полностью изолировал от окружающей среды ее тело – все до последнего дюйма. Ей нужна была зашита не столько от теплой воды, сколько от химического и биологического загрязнения, с которым она рассчитывала столкнуться в процессе исследования кораллов.

Саммер взглянула на компас и слегка повернула влево, энергично работая ластами и сложив руки сзади, под сдвоенными воздушными баллонами, для уменьшения сопротивления воды. Ей казалось, что в громоздком гидрокостюме и полной лицевой маске «AGA Марк II» легче было бы идти по дну, чем плыть над ним, но неровная и часто острая поверхность коралла делала этот вариант почти невозможным.

Мешковатый гидрокостюм и полная лицевая маска скрывали контуры тела и черты лица Саммер. На ее красоту указывали только прекрасные серые глаза, глядящие сквозь стекла лицевой маски, и выбившаяся на лоб прядь рыжих волос.

Саммер очень любила море и погружения. Каждое погружение представляло собой новое приключение, новое проникновение в неизвестный мир. Она часто воображала себя русалкой и представляла, что в ее жилах вместо крови течет соленая вода. По настоянию матери она занялась наукой об океанах и поступила в Скриппсовский институт океанографии, где была одной из лучших. По окончании института она получила степень магистра по биологической океанографии, а ее брат-близнец Дирк в это же время получил степень по морской технике во Флоридском университете Атлантики.

Вскоре после возвращения молодых людей домой на Гавайи умирающая мать сообщила им, что отец, которого они не знали, был директором департамента специальных проектов НУМА в Вашингтоне. Только оказавшись на смертном одре, мать решилась рассказать о нем детям. Только тогда открыла она им тайну их любви и причины, побудившие ее обмануть его. Он был уверен, что она погибла при подводном землетрясении двадцать три года назад. Она же, израненная и обезображенная, решила, что будет лучше, если он проживет свою жизнь свободным, без нее. Через несколько месяцев она родила двойню. В память о своей неумирающей любви она назвала Саммер своим именем, а Дирка – именем отца.

Похоронив мать, Дирк и Саммер полетели в Вашингтон, чтобы впервые встретиться с Дирком Питтом-старшим. Их появление стало для него полной неожиданностью. Он был потрясен встречей с сыном и дочерью, о существовании которых даже не подозревал. Дирк Питт-старший пришел в восторг – ведь двадцать с лишним лет он считал, что незабываемая любовь всей его жизни давно умерла. Но затем он был глубоко опечален, узнав, что его возлюбленная прожила все эти годы инвалидом, ничего ему не сообщая, и умерла всего месяц назад.

Обняв неожиданно обретенных детей, он принял их и поселил в старом авиационном ангаре, где жил и сам вместе со своей огромной коллекцией старинных автомобилей. Когда он узнал, что по настоянию матери дети пошли по его стопам и получили специальности, связанные с океаном, он устроил их на работу в НУМА.

Прошло два года. Брат и сестра провели их в работе над различными океанскими проектами по всему миру. Теперь же они находились в уникальной экспедиции, целью которой были исследования и сбор данных по неизвестному токсичному загрязнению, из-за которого гибла хрупкая морская жизнь на отмели Навидад и других коралловых рифах по всему Карибскому морю.

Большая часть этой огромной системы рифов по-прежнему кишела жизнью – рыбы и кораллы в таких местах выглядели здоровыми. Разноцветные яркие люцианы плавали вперемешку с огромными рыбами-попугаями и морскими окунями. Мелкие радужные желто-фиолетовые тропические рыбки метались вокруг крошечных коричнево-красных морских коньков. Жутковатого вида мурены высовывали головы из отверстий в кораллах и угрожающе разевали рты, ожидая возможности вонзить свои острые, как иглы, зубы в добычу. Саммер знала, что их угрожающий вид объясняется всего лишь способом дыхания: у мурен нет жабр сзади на шее. Если их не провоцировать, мурены редко нападают на людей. Чтобы получить укус мурены, нужно чуть ли не специально засунуть руку ей в пасть.

По песчаному промежутку в гуще кораллового леса скользнула тень. Саммер подняла голову, наполовину ожидая увидеть, что уже знакомая акула вернулась еще раз взглянуть на потенциальную добычу. Но нет, над головой скользила группа из пяти пятнистых орляковых скатов. Один из них, как самолет, отделился от стаи и сделал круг над головой Саммер. Он с любопытством оглядел девушку, а затем метнулся вверх и присоединился к остальным.

Проплыв еще ярдов сорок, девушка скользнула над скоплением рогатых горгоновых кораллов и увидела обломки затонувшего судна. Громадная пятифутовая барракуда неподвижно висела над ними и холодными черными глазами-бусинками внимательно отслеживала все, что происходило в ее владениях.

Яростный ураган загнал пароход «Вандалия» на отмель Навидад в 1876 году. Из ста восьмидесяти его пассажиров и тридцати членов экипажа не уцелел никто. Лондонский «Ллойд» числил его пропавшим без вести, и судьба парохода оставалась загадкой до 1982 года, когда спортсмены-ныряльщики случайно обнаружили его обросшие кораллами останки. К настоящему моменту уже мало что позволяло различить в обломках «Вандалии» затонувшее судно. За сто тридцать лет отмель покрыла останки корабля слоем морской живности и кораллов толщиной от одного до трех футов. Только котлы и двигатели все еще выступали над искореженным корпусом и обнаженными ребрами того, что было когда-то горделивым океанским судном, и позволяли опознать его. Большая часть деревянных деталей исчезла: дерево давно сгнило в соленой воде или было съедено морскими существами, способными переварить любую органику.

Пароход «Вандалия» был построен в 1864 году для Вест-Индской почтово-пассажирской пароходной компании, его длина от кончика носа до гюйс-штока составляла 320 футов, максимальная ширина – 42 фута. Он мог принять на борт 250 пассажиров, а три его грузовых трюма вмешали немалый груз. Он ходил от Ливерпуля до Панамы, где высаживал пассажиров и выгружал грузы; и то и другое затем переезжало по железной дороге на тихоокеанскую сторону перешейка, где вновь грузилось на пароходы, чтобы следовать дальше в Калифорнию.

Мало кому из ныряльщиков-любителей удалось разжиться сувенирами с «Вандалии» – так трудно было отыскать ее замаскированные останки в укромном месте среди кораллов. От нее вообще мало что осталось после той страшной ночи, когда ее корпус, как скорлупку, раздавили гигантские волны. Внезапный ураган захватил пароход в открытом море и не дал добраться до безопасного убежища – гавани Доминиканской Республики или близлежащих Виргинских островов.

Саммер задержалась ненадолго над старыми обломками. Она не спеша плыла в мягком течении и смотрела вниз, пытаясь представить себе людей, когда-то ступавших по этой палубе. Душа ее ощутила что-то необычное: Саммер казалось, что она медленно летит над населенным призраками кладбищем, обитатели которого пытаются заговорить с ней из прошлого.

При этом она не забывала приглядывать за огромной барракудой, неподвижно висевшей в воде. Этой свирепой рыбе нетрудно было здесь прокормиться. Морской живности, обитающей внутри и вокруг старой «Вандалии», хватило бы на небольшую энциклопедию по морской ихтиологии.

Оторвавшись мысленным взором от сцен трагедии, девушка осторожно обогнула барракуду, которая ни на мгновение не отвела от нее глаз-бусинок. Оказавшись на безопасном расстоянии, Саммер остановилась. Она проверила по манометру оставшийся в баллонах воздух, отметила свое положение на мини-компьютере со спутниковой системой GPS, засекла по компасу направление на подводное обиталище, где они с братом поселились на время изучения рифа, и взглянула на показания своего подводного таймера. Чтобы нейтрализовать легкую плавучесть, она выпустила немного воздуха из заплечного компенсатора.

Проплыв еще сотню ярдов, Саммер увидела, что яркие краски куда-то пропали и коралл вокруг сделался бесцветным. Чем дальше она двигалась, тем более тусклыми и больными становились губки, пока наконец не исчезли совсем. Видимость в воде тоже резко упала, и через некоторое время девушка уже не видела ничего дальше вытянутой руки.

Ощущение было такое, будто она забрела в густой туман. Это явление, известное как «коричневая муть», время от времени можно было наблюдать по всему Карибскому морю. Вода у поверхности превращалась в жутковатую коричневую массу, которую все рыбаки описывали одинаково: похоже на нечистоты. До сих пор никто не знал, что вызывает такую муть или что запускает механизм ее образования. Океанологи считали, что она связана с каким-то видом морских водорослей, но это предположение нуждалось в доказательствах.

Как ни странно, муть, по всей видимости, не убивала рыб – в отличие от своей знаменитой родственницы, «красной волны». Рыбам в основном удавалось избежать контакта с ней и наиболее серьезных токсичных эффектов, но вскоре, лишившись пристанища и кормовой базы, они начинали голодать. Саммер заметила, что сверкающие всеми цветами радуги морские анемоны с выпущенными в поисках добычи щупальцами тоже сильно пострадали от неизвестного врага, вторгшегося в их владения. В ее непосредственную задачу входило всего лишь взятие нескольких предварительных проб. Позже предполагалось исследовать мертвую зону отмели Навидад с помощью телекамер и приборов химического анализа и определить точный состав коричневой мути, чтобы обнаружить со временем методы борьбы и полностью устранить опасность.

Первое погружение проекта было пробным. Нужно было взглянуть собственными глазами на результат воздействия мути, чтобы Саммер и другие ученые-океанологи на борту стоящего неподалеку исследовательского судна могли оценить масштаб проблемы и составить точный план исследования этого явления.

Первое предупреждение о вторжении коричневой мути было получено в 2002 году от профессионального ныряльщика, работавшего у берегов Ямайки. Загадочная муть, появившаяся из Мексиканского залива и продрейфовавшая вдоль островов Флориды, оставила за собой на дне полосу разрушения, не видимую с поверхности и по большей части оставшуюся незамеченной. Саммер начинала понимать, что эта вспышка сильно отличается от той, первой. Муть на отмели Навидад оказалась гораздо более токсичной. Саммер начали попадаться мертвые морские звезды и моллюски вроде креветок и омаров. Она также обратила внимание, что рыбы, которые плавали рядом в странной обесцвеченной воде, двигались будто во сне и, казалось, плохо ориентировались в пространстве.

Она вытащила из пристегнутой к бедру сумки несколько маленьких стеклянных пузырьков и начала брать пробы воды. Она подобрала также несколько мертвых морских звезд и моллюсков и сунула их в сетку, прикрепленную к грузовому поясу. Когда баночки с водой были запечатаны и аккуратно уложены в сумку, девушка вновь проверила оставшийся воздух. Она могла оставаться под водой еще двадцать с лишним минут. Она еще раз проверила показания компаса и поплыла обратно, в том направлении, откуда появилась. Вскоре вода вокруг нее снова стала чистой и прозрачной.

Саммер не забывала время от времени поглядывать на дно, которое к этому моменту превратилось в небольшую реку песка. Неожиданно на глаза ей попалось устье небольшой пещерки в стене кораллов. Проплывая здесь первый раз, девушка ее не заметила. На первый взгляд она показалась такой же, как остальные два десятка пещер, мимо которых она проплыла за последние сорок пять минут. И все же эта чем-то неуловимо отличалась от других. Слишком уж прямыми, как будто вырезанными, казались углы входного отверстия. Воображение девушки услужливо нарисовало внутри пару заросших кораллами колонн.

Песчаная лента вела внутрь пещеры. Саммер стало любопытно, да и воздуха еще оставалось достаточно, так что она подплыла к входу пещеры и заглянула в темноту.

На несколько футов в глубину помещения на его стенах цвета индиго плясал мерцающий солнечный свет, преломленный в прозрачной воде. Саммер медленно проплыла над песчаным дном, наблюдая, как синий цвет темнеет и через несколько ярдов становится неопределенно-коричневым. Она тревожно обернулась и взглянула через плечо. Ей хотелось увидеть ярко освещенный проем входа и убедиться в собственной безопасности. Без фонаря смотреть здесь было не на что; не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить в чернильной глубине пещеры всевозможные опасности. Саммер легко развернулась и двинулась к выходу.

Неожиданно одна из ее ласт задела на дне пещеры какой-то предмет, наполовину занесенный песком. Девушка готова была счесть эту штуку крупным куском коралла и выбросить из головы, но заключенный в коралловую корку объект был слишком симметричным, слишком походил на изделие человеческих рук. Она раскопала песок и освободила его целиком. Держа предмет перед собой на весу и слегка поворачивая, чтобы стряхнуть песок, она двинулась к свету. Ей показалось, что по размеру предмет примерно соответствует старомодной шляпной картонке, но притом он был довольно тяжелым, даже под водой. Из верхней его части выступали две ручки, а нижняя под слоем коралла, казалось, имела основание в форме пьедестала. Насколько Саммер могла судить, предмет был пустотелым – еще один признак его искусственного происхождения.

Саммер решила отнести находку домой, в подводное жилище, где можно будет осторожно очистить ее и определить, что скрывается под накопившимися наростами кораллового моря.

Из-за дополнительного веса таинственной находки и собранной на дне мертвой морской живности плавучесть девушки изменилась, и ей пришлось добавить воздуха в компенсатор плавучести. Крепко зажав обнаруженный предмет под мышкой, она не торопясь поплыла к дому, не обращая внимания на тянущийся сзади след из воздушных пузырей.

Недалеко впереди в мерцающей голубой воде показалось подводное жилище, которое они с братом должны были на ближайшие десять дней считать своим домом. Подводный дом имел собственное имя: его назвали «Рыбы» в честь одного из созвездий зодиака. «Рыбы» часто называли «земной космической станцией», но на самом деле это была подводная лаборатория, специально разработанная и предназначенная для исследования океана. Она представляла собой шестидесятипятитонный прямоугольный дом со скругленными углами размером тридцать восемь футов в длину, десять футов в ширину и восемь футов в высоту. Этот своеобразный дом стоял на «ножках», закрепленных на тяжелой плите-основании, которая позволяла создать на морском дне в пятидесяти футах под поверхностью стабильный фундамент. Входной воздушный шлюз служил одновременно складом и местом, где можно было надеть и снять подводное снаряжение. Между входным шлюзом и главным отсеком поддерживалась постоянная разница давлений. В главном отсеке размещались небольшая лаборатория, камбуз, крошечная столовая, четыре спальные койки и компьютерно-коммуникационная консоль, подключенная для связи с надводным миром к внешней антенне.

Саммер сняла воздушные баллоны и подсоединила их к подводной компрессорной станции рядом с домом. Задержав дыхание, она поднялась чуть повыше и оказалась во входном шлюзе. Она поднялась из воды и аккуратно уложила сумку и сетку с пробами и образцами в небольшой контейнер. Таинственный объект в коралловой корке она поставила на сложенное в несколько раз полотенце. Саммер не собиралась рисковать контактом с неизвестной находкой. Несколько лишних минут тропической жары и потения в изолирующем сухом гидрокостюме – небольшая цена за то, чтобы избежать опасности потенциального заражения смертельной болезнью.

Во время своего погружения она заплывала прямо в коричневую муть и плавала в ней, так что сейчас попадание даже одной капли воды на кожу могло оказаться смертельно опасным. Она пока не осмеливалась избавиться от своего сухого костюма «Викинг» с пристегнутым капюшоном «Турбо» и башмаками, с полной лицевой маской и загерметизированными с помощью специальных запорных колец перчатками. Саммер отстегнула грузовой пояс и компенсатор плавучести, а затем повернула два вентиля, включила мощную душевую установку и принялась поливать свой костюм и снаряжение специальным обеззараживающим раствором, чтобы смыть любые остатки коричневой мути. Убедившись, что дезинфекция проведена как надо, она выключила душ и постучала в дверь, ведущую в главный отсек.

Хотя мужское лицо, которое появилось по ту сторону смотрового иллюминатора, принадлежало ее брату-близнецу, между молодыми людьми было мало сходства. Несмотря на то что родились они с интервалом всего в несколько минут, Саммер и ее брат-близнец Дирк-младший были настолько непохожи между собой, насколько это вообще возможно для близнецов. Он – стройный, мускулистый и сильно загорелый – возвышался над ней на свои шесть футов четыре дюйма. Если у нее были прямые рыжие волосы и мягкие серьге глаза, то его густые черные волосы ложились мягкими волнами, а глаза имели колдовской оттенок зеленого опала и вспыхивали, если свет падал под нужным углом.

Когда она шагнула из входного шлюза внутрь дома, брат снял с нее регулятор и отстегнул лицевую маску и капюшон. По его взгляду – более острому, чем обычно, – и мрачному выражению лица она поняла, что ей гарантирован серьезный разнос.

Не дав ему времени открыть рот, она вскинула руки и сказала:

– Я знаю, знаю. Мне не следовало выходить одной, без напарника.

– Тебе, конечно, лучше знать, – раздраженно сказал брат. – Если бы ты не слиняла еще до рассвета, пока я не успел проснуться, я бы непременно догнал тебя и притащил обратно в лабораторию за ухо.

– Приношу извинения, – сказала Саммер, изображая раскаяние, – но, если мне не нужно будет заботиться еще об одном дайвере, я смогу сделать больше.

Дирк помог ей расстегнуть тугие водонепроницаемые молнии сухого гидрокостюма. Сняв для начала перчатки и стащив с головы внутренний капюшон, он начал стаскивать гидрокостюм с торса Саммер, затем с ее рук, ног и ступней, пока она не смогла наконец полностью освободиться от него. Волосы медно-красным водопадом упали ей на спину. Под гидрокостюмом на Саммер был надет плотно облегающий тело полипропиленовый комбинезон-боди, который только подчеркивал контуры ее соблазнительного тела.

– Ты заплывала в муть? – с беспокойством в голосе спросил Дирк.

Она кивнула.

– Я взяла пробы.

– Ты уверена, что в твоем костюме не было даже малейшей течи?

Закинув руки за голову, она сделала по комнате танцевальный пируэт.

– Смотри сам. Не видно ни капли токсичной слизи.

Питт положил руку ей на плечо.

– Запомни мои слова: никогда больше не ныряй одна. И уж точно не ныряй без меня, если я где-то поблизости.

– Слушаюсь, братец, – сказала она со снисходительной улыбкой.

– Давай запечатаем твои пробы в ящик. Капитан Барнум сможет поднять их на борт для анализа в корабельной лаборатории.

– Капитан собирается навестить нас? – спросила она с легким удивлением.

– Он напросился к ланчу, – ответил Питт. – Он настоял на том, чтобы лично доставить нам запасы продовольствия. Сказал, что это даст ему возможность отдохнуть от роли командира судна.

– Скажи, что мы не пустим его сюда, если он не прихватит с собой бутылку вина.

Дирк ухмыльнулся.

– Будем надеяться, что он получил это сообщение чудесным путем прямо сквозь толщу воды.

* * *

Капитан Пол Т. Барнум был очень худой. Внешне он напоминал легендарного Жака Кусто, вот только голова его была практически лишена растительности. В гости к молодым людям он приплыл в укороченном гидрокостюме и, войдя в главное помещение подводного дома, не стал его снимать. Дирк помог ему поднять из воды и поставить на стойку камбуза металлический ящик с двухдневным запасом продуктов. Саммер сразу же начала перегружать всевозможные припасы из него в маленький шкафчик и в холодильник.

– У меня для вас подарок, – объявил Барнум, демонстрируя бутылку ямайского вина. – И не только это. Корабельный кок приготовил вам на обед «термидор» из омара со шпинатом.

– Это объясняет ваше присутствие здесь, – заметил Питт, хлопая капитана по спине ладонью.

– Алкоголь в проекте НУМА! – насмешливо пробормотала Саммер. – Что бы сказал наш уважаемый руководитель адмирал Сэндекер, если бы узнал, что мы нарушаем его золотое правило – никакой выпивки в рабочее время?

– Ваш отец оказал на меня дурное влияние, – сказал Барнум. – Он никогда не появлялся на борту без ящика марочного вина, а приятель и напарник Дирка Ал Джордино неизменно появляется у нас со специальным ящичком, под завязку набитым сигарами из личного запаса адмирала.

– Кажется, все, кроме самого адмирала, знают, что Ал тайком покупает эти сигары у его же поставщика, – сказал, улыбаясь, Питт.

– Что еще у нас в программе?

– Свежий рыбный суп и салат из крабов.

– Кто оказал нам честь поработать поваром?

– Я, – проворчал Дирк. – Единственное, что Саммер способна приготовить из морепродуктов, – это сэндвич из консервированного тунца.

– Вовсе нет, – надулась она. – Я хорошо готовлю.

Дирк сердито поглядел на нее:

– Да? Тогда почему твой кофе по вкусу напоминает аккумуляторную кислоту?

Омара со шпинатом обжарили в масле и запили бутылкой ямайского вина в сопровождении анекдотов о морских приключениях Барнума. Подавая к столу испеченный в микроволновке пирог с лимонным безе, Саммер состроила брату рожу. Дирк первым признал, что сестра сотворила чудо кулинарии, – ведь выпечка и микроволновая печь не созданы друг для друга.

Барнум уже встал, собираясь уходить, когда Саммер дотронулась до его руки:

– У меня есть для вас загадка.

Взгляд Барнума сразу напрягся:

– Загадка какого рода?