Клайв Касслер

Джек Дю Брюль

БЕРЕГ СКЕЛЕТОВ

Глава 1

Пустыня Калахари.

1896.



И все-таки ему не следовало отдавать им приказ оставить оружие. Это решение может всем стоить жизни. Но был ли тогда иной выход? Когда одна из вьючных лошадей поранила ногу, им пришлось перераспределить поклажу, а это значило избавиться от снаряжения. Решение взять с собой лишь фляги с водой и сумки, набитые неограненными драгоценными камнями, было неоспоримо. Им пришлось оставить палатки, спальные мешки, тридцать фунтов еды, винтовки и боеприпасы к ним. Но даже когда они настолько облегчили поклажу, лошади все равно были чрезмерно перегружены. Оставалось надеяться, что крепления их седел выдержат еще день под неумолимым солнцем.

Эйч Эй Райдер более всего подходил на роль проводника по пустыне Калахари. Он был старый батрак-старожил, бросивший убыточную ферму в Сассексе в бурные времена Золотой Лихорадки в надежде сказочно разбогатеть на алмазном африканском поприще. Ко времени его приезда в 1868 году весь Коулсбергский холм — пригорок, где обнаружили первые алмазы, равно как и прилегающие к нему на несколько миль области, был огорожен. Поэтому Райдер там легко нашел себе занятие: он стал снабжать продовольствием отряды рабочих.

С парой тележек и сотней мешков с солью для засолки дичи он в сопровождении пары проводников из местных прочесывал тысячи квадратных миль. Это было уединенное существование, которое, однако, Райдер полюбил, равно как полюбил эту землю, с ее неуемными закатами и густыми лесами, потоками такой чистоты, что вода в них походила на стекло, и далекими горизонтами. Он научился говорить на языках разных племен — матабеле, машона и даже на языке свирепого, воинственного племени эреро. Он даже понимал некоторые из тех странных щелчков и пересвистов, которые местные обитатели пустыни использовали для связи.

Он взялся за работу проводника охотничьих экспедиций, чтобы богатые англичане и американцы могли трофеями украшать стены своих особняков, и также занимался поисками подходящих маршрутов для телеграфной компании, проводящей линии передач по южной части континента. Он сражался в десятках схваток и убил в них много людей. Он знал и понимал африканский народ, прекрасно чувствовал свирепость этой земли. Он знал, что ему не следовало соглашаться вести людей от Бечуаналенда через обширные просторы Калахари к морю, да еще в таком в бешеном, стремительном броске. Но в этом деле, как и во многих других, всегда присутствует соблазн большого заработка — обольстительный зов сиюминутного барыша, который и потянул его в Африку.

Если им все удастся и бездушная пустыня не предъявит к ним своих претензий, тогда Райдер сорвет куш, и мечты о богатстве станут явью.

— Думаешь, они все еще там, позади?

Райдер покосился на восходящее солнце, так что его глаза почти скрылись под обветренной кожей век. Вдали на горизонте он ничего не мог видеть, кроме занавесей мерцающего жара. Между людьми и раскаленным солнцем протянулись дюны чистого белого песка. С солнцем пришел и ветер, хлеставший по вершинам дюн и сдувавший песок с их гребней.

— Да, парень, — сказал он, не глядя на человека, обратившегося к нему.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Они последуют за нами до самых врат ада за то, что мы сделали, — повернулся Эйч Эй к своему спутнику, Джону Уарли.

Уверенность в его скрипучем голосе заставила темнокожего Уарли побледнеть. Как и Райдер, четверо остальных мужчин в их отряде родились в Англии и приехали в Африку в поисках своего счастья.

— Нам нужно торопиться, — сказал Райдер. Они шли под сравнительно прохладным покровом темноты. — Мы можем преодолеть еще несколько миль до того, как солнце станет в зенит.

— А я думаю, нам нужно сделать привал здесь, — произнес Питер Смайт, самый молодой и неопытный член команды, настоящая обуза для них. Он утратил свое самодовольство вскоре после вступления в песчаное море и теперь передвигался шаркающей походкой старика. Белая корка облюбовала уголки его глаз и рта, а некогда ярко-голубые глаза покрылись туманной пеленой.

Райдер проверил крепление своего седла. Животное под ним страдало, и из-за этого он чувствовал вину — большую, на самом деле, чем за Смайта, поскольку у бедного животного не было иного выбора, кроме как везти их всех через эту безжалостную пустынную местность.

Мысль о том, чтобы позволить ему выпить еще воды, подвергнув риску остальных членов команды, ни разу не посетила сознание.

— Мы идем дальше.

Он посмотрел на запад и увидел как будто зеркальное отражение той местности, которую они уже прошли. Песчаные дюны, казалось, простирались бесконечно. Небо становилось латунным от света, отражавшегося от бескрайней пустыни.

Складным ножом он вынул камень из копыта лошади и привел в порядок попону. Некогда гладкая шкура лошади шматками свисала в местах, где протерлась плоть.

Он похлопал лошадь по морде и прошептал несколько ласковых слов ей на ухо. Ехать верхом было просто недопустимо. Животные и так из последних сил боролись с тяжестью поклажи. Он взял поводья и двинулся вперед. Ботинки Райдера погрязали в песке по самые штаны, пока он вел лошадь прямо в сердце дюны. Песок перемещался под ногами, шипя и ускользая по насыпи, угрожая опрокинуть рядом идущих людей, стоило хоть одному оступиться. Эйч Эй не оглядывался назад. Мужчинам не оставалось ничего другого, как идти друг за другом.

Райдер шел уже час, пока солнце продолжало свое неумолимое восхождение в сердце безоблачного неба. Он зажал гладкий камешек между верхними зубами и языком, пытаясь обмануть свой организм, убедив его в том, что обезвоживание еще не так сильно. Когда же он остановился, чтобы протереть пот внутри свой большой широкополой шляпы, жар опалил кожу на макушке.

Позади него путники начали выбиваться из сил, поэтому Райдер повел их в укрытие самой высокой дюны и начал сооружать навес от солнца из лошадиных попон. Пока он разбивал лагерь, путники его, тяжело дыша, повалились на горячий песок.

Эйч Эй задержал взгляд на лице Питера Смайта. Губы молодого человека представляли собой не что иное, как лопнувшие волдыри, из которых сочилась прозрачная жидкость, а щеки у скул покрылись ожогами, будто к ним приложили раскаленное железо прямо из жаровни.

Райдер только посоветовал ему ослабить шнурки на ботинках.

От такой ходьбы ноги распухали так, что снять обувь означало продолжить путь босиком, поскольку надеть ее вновь уже не получилось бы. Они с надеждой наблюдали за ним, следили, как он, наконец, снял пару канистр с водой с седельного вьюка и, откупорив их, подошел к лошадям. Почуяв воду, одна из лошадей тут же заржала. Остальные сгрудились вокруг нее, и его собственная лошадь мордой уткнулась в плечо.

Стараясь не пролить ни одной капли, Райдер налил одну порцию воды в чашу и, поддерживая ее, позволил животному выпить. Она хлебала шумно, а в брюхе у нее от воды, выпитой впервые за последние трое суток, громко урчало. Он налил еще немного и снова напоил лошадь. В первую очередь Райдер поил лошадей, несмотря на собственную свирепую жажду и яростные взгляды своих спутников.

— Умрут они — и вы обречены, — только и сказал он, и все знали, что проводник прав.

Привязав лошадей, он отправился за миской, чтобы напоить людей. Он стал еще строже с их порцией, и каждый получил лишь по глотку воды, прежде чем Райдер снова спрятал флягу в своем коробе. Протестов не последовало. Только Эйч Эй уже пересекал эту безжизненную пустошь, и они полностью доверяли ему.

Тени от лошадиных попон были ничтожно малы. Калахари — одно из самых жарких и сухих мест на земле, иногда дождь не выпадал ни разу за много лет. Солнце обжигало землю, накаляя ее до предела, и путники лежали, охваченные летаргией, двигаясь, только когда перемещалась тень от движения солнца, открывая чью-то руку или ногу зверской атаке солнечного жара. Мужчины лежали, мучимые всепоглощающей жаждой, но более всего покоя им не давала алчность. Они были слишком близки к тому, чтобы разбогатеть так, как никто из них не смел и мечтать.

Достигнув зенита, солнце, казалось, еще более рассвирепело, превратив каждый человеческий вздох в схватку между нуждой в воздухе и желанием не дать жару ворваться в тело. Он высасывал влагу из людей с каждым малейшим вздохом и оставлял легкие объятыми пламенем.

Жар стал еще яростнее, и его удушающий груз вдавливал людей в землю. Райдер не мог припомнить, чтобы солнце хотя бы раз так жгло за все годы жизни в пустыне. Оно жарило так, словно упало с небес и теперь лежало на земле, неистовствуя и гневаясь. От этого запросто можно было сойти с ума, но они вынесли долгое мучительное послеполуденное время, проведя его в непрестанных молитвах, чтобы день, наконец, кончился.

Жар стал ослабевать так же стремительно, как и поднялся, поскольку солнце сместилось к западу и начало медленно садиться, окрашивая песок в красные, пурпурные и розовые полосы. Путники медленно выползли из тени, стряхивая пыль с одежды. В поисках преследователей Райдер с помощью подзорной трубы обследовал дюну, которая укрывала их от ветра, и пустыню позади них. Но ничего, кроме движущихся дюн, рассмотреть не смог. Их следы начисто стерли непрестанно дующие западные ветра, хотя это едва ли приносило ему утешение. Воины, что преследовали их, были чуть ли не лучшими охотниками в мире. Они непременно найдут их даже в этих безликих песочных просторах, как если бы Райдер намеренно оставлял для них метки из камней.

Он не знал, какое расстояние их преследователи проходили за день. Казалось, эти люди обладали поистине сверхчеловеческими способностями переносить солнце и жару. Эйч Эй прикинул, что, когда они только вошли в пустыню, у них еще был пятидневный запас. Значит, сейчас, учитывая темп их передвижения, они выигрывали лишь день, не больше. К завтрашнему дню это преимущество сократится наполовину. И что тогда? А тогда они заплатят за то, что оставили оружие, когда была ранена вьючная лошадь.

Осталось совсем немного бесценной жидкости, чтобы поить лошадей, да и их собственная порция воды втрое уменьшилась после заката. Что касается Райдера, так он и вовсе считал, что лучше обойтись без нее, нежели унижаться ради такого количества воды. Теплая струйка, казалось, скорее всасывалась в язык, чем шла на утоление жажды, которая теперь разъедала его желудок. Он заставил себя съесть немного сушеной говядины.

Окинув взглядом осунувшиеся лица, Эйч Эй понял, что не все смогут вынести оставшийся переход. Питер Смайт не мог стоять на ногах. Не лучше дело обстояло и с Джоном Уарли. И только братья Тим и Том Уотермен, казалось, еще держались, но они жили в Африке намного дольше, чем Смайт или Уарли, а последнее десятилетие работали батраками на большой скотоводческой ферме на Мысу. За это время их организмы более-менее приспособились к африканскому зверски палящему солнцу.

Эйч Эй провел руками по своим обгоревшим бакенбардам, вычесывая песок из погрубевших седеющих волос. Нагнувшись, чтобы надежней затянуть шнурки на ботинках, он ощутил себя вдвое старше своих пятидесяти лет. Спина и ноги невыносимо болели, а позвоночник хрустнул, стоило ему выпрямиться.

— Парни. Попомните мои слова. Сегодня мы напьемся, — сказал он, чтобы поддержать их слабеющий боевой дух.

— Напьемся чем, песком? — пошутил Тим Уотермен, демонстрируя, что все еще не утратил эту способность.

— Местные жители, что называют себя сэн, обитают в этой пустыне уже более тысячи лет. Говорят, они способны почуять воду за сотню миль, и это для них не предел. Когда двадцать лет назад я приехал в Калахари, моим проводником был один из сэн. Этот малый нашел воду там, где мне не пришло бы и в голову искать. Они вычерпывали ее из растений во время утреннего тумана и пили из рубцов убитых отравленными стрелами животных.

— Что такое рубец? — спросил Уарли.

Райдер переглянулся с братьями Уотермен, словно подразумевая, что это должен знать каждый.

— Это часть желудка животных, таких как корова или антилопа, в которых идет брожение жвачки. Жидкость, содержащаяся в нем, по большей части представляет собой воду и растительный сок.

— Я могу пойти и добыть их прямо сейчас, — только и смог пробормотать Питер Смайт. Из его треснувших губ сочилась кровь.

— Однако величайшим умением племени сэн является то, что они способны найти воду, схороненную под песком в иссушенных поколение назад руслах рек.

— А умеешь ли ты так находить воду? — спросил Джон Уарли.

— Я искал ее в русле каждого потока, что мы прошли за последние пять дней, — сказал Эйч Эй.

Путники были поражены. Никто из них до сих пор не осознавал, что пересек какую-либо из высушенных рек. Для них пустыня была безликой и необитаемой. Тот факт, что проводнику было известно о вади, так называемых природных резервуарах, заполняемых дождевой водой, вселил в них еще больше уверенности, что он выведет их из этого кошмара.

Тем временем Райдер продолжил:

— Позавчера у меня зародилась смутная надежда… Но тогда я не был уверен, а мы не можем позволить себе тратить время на мои ошибки. Я прикинул, что мы должны быть в двух-трех днях от побережья, а следовательно, эта часть пустыни питается влагой с океана и дождями от приходящих сюда время от времени штормов. Я найду нам воды, парни. В этом можете не сомневаться.

Эйч Эй говорил много, что на него было совсем не похоже, с тех самых пор, как приказал им бросить оружие, и это возымело желаемый эффект. Братья Уотермен усмехнулись, Джон Уарли выпрямился, и даже молодой Смайт перестал шататься.

Неприветливая луна начала свое восхождение перед их взорами, пока последние солнечные лучи тонули в далеком Атлантическом океане, и вскоре в небе зажглось такое обилие звезд, что не под силу было сосчитать ни одному человеку, будь у него хоть сотня жизней. В пустыне было тихо, как в церкви, не считая звуков перемещающегося под ногами и копытами песка и случайных скрипов кожаных седел. Шагали твердо и осторожно. Эйч Эй прекрасно осознавал, насколько вымотал их всех пройденный путь, но он ни на минуту не забывал о полчищах преследователей, что несомненно висели у них на хвосте.

В полночь они остановились на привал. Пейзаж пустыни слегка изменился: во многих впадинах встречались участки крупного песка. Эйч Эй заметил старые отверстия для питья в местах, где антилопы рыли твердый песок в поисках воды, скрытой под землей. Однако он не увидел каких-либо признаков использования их человеком, поэтому пришел к выводу, что они давно высохли. При остальных Райдер не упомянул о своей находке, но это подстегнуло его уверенность в том, что он найдет действующий источник.

Он даже позволил своим попутчикам двойную порцию воды, считая, что сможет снова наполнить канистры водой и напоить лошадей до восхода солнца. В противном случае нет никакого смысла в нормировании порций, поскольку пустыня возьмет свое на следующее же утро. Райдер отдал добрую половину своей воды лошади, тогда как остальные нетерпеливо выпили свои порции, мало заботясь о вьючных животных.

Люди продолжили путь. Через полчаса легкое облако заслонило луну, но когда оно минуло, сменившееся освещение вызвало на пустынных покровах нечто, что не ускользнуло от глаз Райдера. Согласно компасу и звездам, он следовал строго в западном направлении, и никто из его команды не отреагировал, когда он внезапно повернул на север. Он шел впереди остальных, узнавая хрустящую почву под ногами, и, достигнув цели, упал на колени.

Это было всего лишь углубление на ровной поверхности впадины, не более метра в диаметре. Он оглядел это место и напряженно улыбнулся, отыскав кусочки битой яичной скорлупы и одно почти целое яйцо, если не считать длинной трещины, что нарушала его гладкую поверхность. Скорлупа была размером с кулак и на вершине имела аккуратно просверленное отверстие, закупоренное пучком сушеной травы, смешанной с камедью. Это было одно из самых дорогих вещей для племени сэн, поскольку только в этих страусиных яйцах перевозили воду. Эта же скорлупа разбилась, когда ее вновь наполняли водой, что могло обречь на гибель ту общину местных обитателей, которая в последний раз пользовались источником.

Эйч Эй почти ощущал, как их призраки глядят на него сверху, с берега древнего речного русла; это были крошечные духи с венками из тростника вокруг голов и поясами из грубой кожи, украшенными гирляндами мешочков для страусиных яиц и колчанов для маленьких отравленных стрел, необходимых для охоты на дичь.

— Что там, Эйч Эй? — окликнул его Джон Уарли, опускаясь на колени рядом с проводником. Его некогда блестящие темные волосы теперь скудно спадали на плечи, но пиратскому блеску в глазах, что придавал взгляду некую таинственность, каким-то образом удалось сохраниться. Это были глаза отъявленного интригана, человека, движимого мечтами мгновенно разбогатеть и готовностью пойти на смертельный риск, только бы лицезреть исполнение этих желаний.

— Вода, мистер Уарли. Вода.

Будучи на двадцать лет старше, Эйч Эй все же старался быть почтительным в разговоре со всеми своими друзьями.

— Что? Как? Я не вижу никакой воды.

Братья Уотермен уселись на близлежащий валун. Питер Смайт свалился у их ног. Тим помог парню сесть так, что спиной он оперся прямо на скалу, таившую в себе воду. Голова упала на тощую грудь, а дыхание неестественно участилось.

— Она здесь, но под землей, как я вам и говорил.

— И как же ее достать?

— Будем копать.

Без лишних слов двое людей принялись соскребать грунт, которым местный житель трудолюбиво уложил источник, чтобы не дать ему высохнуть. Руки Райдера были широкие и настолько огрубевшие, что он мог копать ими, как совками, врезаясь в рыхлую землю и не обращая внимания на осколки кремневой утвари. Руки Уарли обличали в нем азартного игрока, гладкие с аккуратным маникюром, однако копал он так же энергично, как и его проводник, в неистовстве жажды не замечая царапин и порезов и сочащуюся из-под ногтей кровь.

Они раскопали землю на глубину двух футов, но по-прежнему никаких признаков воды не было. Будучи телосложением значительно крупнее местных воинов, в чьи обязанности входило выкапывание подобных колодцев, они принялись расширять отверстие. На глубине трех футов Эйч Эй набрал полную руку грязи, но когда отбросил ее, тонким слоем она прилипла к его ладони. Он скатал ее пальцами, получив небольшой шарик. А когда сжал его, дрожащая капелька воды заблестела под звездным небом.

Уарли издал победный вопль, и даже хладнокровный, почти чуждый всяким проявлениям радости Эйч Эй не удержался от улыбки.

Они удвоили свои усилия, принявшись расшвыривать грязь из дыры с безрассудным энтузиазмом. Райдеру даже пришлось попридержать Уарли, положив руку ему на плечо, когда они раскопали достаточно глубоко.

Остальные окружили колодец и молча наблюдали, как его темное дно вдруг помутнело. Это луна отражалась в воде, сочащейся в дыру из окружающих водоносных слоев. Эйч Эй опустил канистру с фильтром из куска тряпки, оторванного от своей рубашки, в грязную воду. В несколько минут она до половины наполнилась. Питер простонал, услышав ее плеск. Эйч Эй осторожно вынул канистру из колодца.

— Держи, парень, — произнес Райдер, передавая ему канистру. Питер жадно схватил ее, однако Райдер не выпустил фляги из рук.

— Тише, мой мальчик. Пей медленно.

Смайт слишком отчаялся, чтобы прислушиваться к советам Райдера и, набрав полный рот воды, подавился, зайдясь в приступе кашля, и целый глоток бесценной жидкости был истрачен впустую. Оправившись же, он, оробев, стал пить неуверенными глотками. Несколько часов понадобилось путникам, чтобы вдоволь напиться и заставить себя впервые за много дней поесть.

Эйч Эй все еще поил лошадей, когда заметил, как на востоке начало подниматься солнце. Он был очень внимателен к животным, заботясь, чтобы они не выпили слишком много и не зашлись потом в судорогах, поэтому поил их потихоньку. Огромные лошадиные животы удовлетворенно урчали, пока их поили и кормили, и впервые за несколько дней лошади даже помочились.

— Эйч Эй! — Тим Уотермен уединился на другом берегу, чтобы справить нужду. Он стоял, вырисовываясь на фоне рассвета, бешено размахивая шляпой и указывая на восходящее солнце.

Райдер выхватил подзорную трубу из седельного вьюка и помчался к нему, взбираясь на холм, словно одержимый. Он врезался в Уотермена, сбив его с ног, и оба упали. Прежде чем Уотермен смог понять, что произошло, Райдер зажал своему спутнику рот и прошипел:

— Не так громко. Звуки разносятся по пустыне очень далеко.

Расположившись на дюне и стараясь не высовываться, Эйч Эй раздвинул подзорную трубу и приставил ее к глазу.

«Смотреть, как они придут, — подумал он. — Боже, они неподражаемы».



Этих пятерых свела вместе острая ненависть Питера Смайта к отцу — человеку грозному, который некогда заявил, что его посетило видение архангела Гавриила. Тот якобы велел Лукасу Смайту продать все свое имущество и отправиться в Африку проповедовать слово Божие среди дикарей. Не будучи особенно религиозным до видения, Смайт настолько рьяно предался Библии, что, когда он обратился в Лондонское общество миссионеров, ему даже ответили отказом по причине его фанатизма. Но в конце концов его все-таки приняли, да и то лишь с целью убрать надоедливого Смайта подальше. Смайт, его жена и сын были посланы в Бечуаналенд, где Лукасу предстояло сменить умершего от малярии священника.

Вдали от общества, в небольшом приходе в самом сердце владений племени эреро, Смайт превратился в религиозного тирана: это был мстительный божок, который требовал абсолютного самопожертвования и сурового покаяния за малейшее неповиновение. Отцу ничего не стоило выпороть Питера за то, что тот мямлил в конце молитвы, или оставить его без ужина, не прочитай он по памяти определенный псалом.

Когда приехали Смайты, вождь племени Самуил Маареро, крещеный несколькими десятилетиями ранее, пребывал в горячем споре с властями колонии, а потому Ренишское Общество Миссионеров попридержало коней и не послало в его владения немецкого священника на замену Самуилу. И это происшествие позволило Лукасу Смайту и его семейству в полной мере воспользоваться покровительством вождя, пусть даже Маареро и сомневался в его шумных проповедях о неповиновении и адских муках.

Хоть юному Питеру доставляло удовольствие водить дружбу с многочисленными внуками вождя, жизнь подростка при столь почитаемом дворе была довольно однообразной, прерываясь лишь всплесками ужаса, когда некий дух овладевал отцом, и Питеру оставалось только бежать.

Так, в частности, он и спланировал свой побег, посвятив в его детали Ассу Маареро — одного из внуков вождя и своего лучшего друга. Однажды, как обычно, обсуждая с Ассой все новые и новые замыслы побега, Питер сделал для себя судьбоносной открытие.

Это произошло в рондовале, лачуге круглой формы, в которых эреро хранили фураж, когда их земли приносили слишком мало корма. Именно эта хижина служила для них с Ассой укрытием. И хоть Питер и бывал здесь уже не один раз, впервые он заметил, что хорошо утрамбованная земля вдоль стены, замешанной на траве и грязи, подкопана. Темный грунт тщательно уложили, но его острый глаз подметил неровности насыпи.

Питер раскопал его, обнаружив, что слой земли был совсем неглубок, а под ним скрывалось больше дюжины огромных глиняных пивных кувшинов, величиной с его голову и с воловьей шкурой вместо крышек. Он снял один из них с места. Кувшин был тяжелый, а внутри него что-то ощутимо сдвинулось.

Питер осторожно расслабил веревку, шедшую поверх шкуры по горлышку. Когда он слегка наклонил кувшин, несколько обычных на вид камешков высыпались ему в ладонь. Он встряхнул их на ладони. Хоть они и вовсе не походили на искусно ограненные камни, которые он видел на картинке в каком-то журнале, по бледному сиянию, что они испускали в лачуге, стало ясно: он держит в руке шесть чистых алмазов. Самый маленький из них был не меньше большого пальца, самый большой — дважды превосходил его в размере.

Тут Асса нырнул в дверной проем и увидел находку друга. Глаза его в ужасе расширились, он тут же бросил взгляд через плечо убедиться, что никого из взрослых рядом нет. За забором несколько мальчиков пасли скот, в нескольких сотнях ярдов от них шла женщина, водрузив на голову вязанку хвороста. Асса в прыжке приблизился к испуганному Питеру и выхватил кувшин из его рук.

— Что ты сделал? — прошипел он по-английски со странным немецким акцентом.

— Ничего. Клянусь, Асса, — виновато воскликнул Питер. — Я увидел лишь, что что-то закопано в землю, и просто хотел посмотреть. Только и всего!

Асса протянул руку, и Питер вложил камни в его ладонь. Засовывая их обратно под кожаную крышку, юный африканский наследник наказал ему:

— Под страхом смерти ты никогда никому не должен о них говорить!

— Это ведь алмазы, да?

Асса внимательно посмотрел на друга.

— Да.

— Но как же это? Ведь никаких алмазов здесь нет. Все они там, на мысу Колони, около Кимберли.

Асса сел напротив Питера, скрестив ноги. Внутри него шла борьба между клятвой, данной деду, и гордостью за успехи своего племени. Он был на три года младше Питера, всего лишь тринадцати лет от роду, поэтому, видимо, льстивое хвастовство юности и взяло в нем верх над торжественно данной клятвой.

— Я расскажу тебе, но ты никогда не должен более вспоминать об этом.

— Клянусь, Асса.

— Когда алмазы только были найдены, люди нашего племени спустились к Кимберли, чтобы работать на рудниках. По контракту они проработали год и вернулись с деньгами, что заплатили им белые, прихватив с собой и кое-что еще. Они украли камни.

— Но я слышал, что всех покидающих лагерь тщательно обыскивают.

— Все верно. Наши люди надрезали кожу и в рану прятали камни. А когда зашивали, ничего и заметно не было. По возвращении они вскрывали раны дротиками и подносили камни моему прадеду — вождю Камаареро, который и указал им путь на юг, к Кимберли.

— Асса, но некоторые из камней довольно большие, не может быть, чтобы их не разоблачили, — не унимался Питер.

Это рассмешило африканца.

— Некоторые из наших людей тоже довольно большие.

Но тут же Асса посерьезнел.

— Так продолжалось более двадцати лет, затем белые раскрыли хитрость, на которую пошли эреро. Сотню наших людей арестовали, обвинив в воровстве, и даже те, кто еще не прятал камни под кожу, не смогли избежать этой участи. Все они были убиты… Но придет время, и эти алмазы помогут нам сбросить ярмо немецкой метрополии с нашей земли, — сверкнули его темные глаза, — и тогда мы снова обретем свободу. А теперь поклянись мне еще раз, Питер, что ни одна живая душа не узнает об этих сокровищах.

Глаза Питера встретились с горящим взором друга, и он ответил:

— Клянусь.

Его клятве суждено было продлиться не больше года. Когда ему исполнилось восемнадцать, Питер покинул небольшой приход в сердце общины вождя. Никто не знал о его уходе, он не сказал даже матери, и от этого чувство вины тяготило душу. Теперь ей одной приходилось сносить праведные тирады отца.

Питер всегда чувствовал, что его организм достаточно вынослив. Он и Асса неоднократно пересекали пустыню, однако, когда он добрался до рынка, в пятидесяти милях от прихода, Питер был едва жив от жажды и истощения.

Там он и потратил пару бесценных монеток, которые сэкономил, покупая матери подарок на день рождения. Отец никогда не давал ему денег, считая, что лишь рождение Иисуса Христа заслуживает празднования.

Денег ему едва хватило, чтобы заплатить погонщику телеги, который возвращался на юг с грузом слоновой кости и засоленного мяса и согласился довезти Питера на упряжке двадцати волов до Кимберли. Погонщиком оказался пожилой человек в огромной белой шляпе, и Питер впервые видел такие густые бакенбарды, как у него. Вместе с Райдером ехали двое братьев, которым колониальные власти пообещали землю под пастбища, но, приехав туда, братья обнаружили, что она уже занята матабеле. Не желая вступать в схватку с воинственным племенем, они разумно решили возвращаться на юг. Также в этой компании Питер заметил тощего человека с ястребиным лицом по имени Джон Уарли.

За несколько недель их длинного утомительного пути Питер ни разу не задумался о том, что привело Уарли сюда, за много миль от метрополии. В одном он был уверен: ни под каким предлогом этому человеку доверять нельзя.

Однажды на привале после опасной переправы через реку, когда Питер спас одного из волов Райдера, запрыгнув на животное и поведя его верхом, как лошадь, Уарли достал откуда-то из тайника спиртное. Это было огненное бренди из метрополии, чистейший спирт. Но тогда, на привале, они впятером с легкостью опустошили две бутылки, сидя у костра и закусывая мясом гиены, подстреленной Тимом Уотерменом.

Это был первый раз, когда Питер пил алкоголь, и, конечно же, в отличие от остальных, его разморило сразу же после первых небольших глотков.

Разумеется, разговор не мог не зайти об алмазах, поскольку добыча полезных ископаемых была второй натурой людей в этих краях. Казалось, ежедневно кто-то нападал на след алмазных захоронений, золотых жил или угольного рудника и тут же сказочно богател.

Питер прекрасно знал, что должен был держать язык за зубами. Он поклялся Ассе. Но ему не хотелось казаться молодым и неопытным на фоне этих бывалых и умудренных опытом людей, говоривших о вещах, совершенно не известных ему. Они были разговорчивы, особенно Уарли и Эйч Эй, и Питер больше всего на свете хотел, чтобы эти люди его уважали. Поэтому он, обмякнув от бренди, поведал им о глиняных кувшинах, до отказа наполненных необработанный алмазами, что были запрятаны в лачуге вождя Маареро.

— Откуда ты знаешь, парень? — прошипел Уарли.

— Отец этого малого — проповедник во владениях эреро, — ответил Эйч Эй, взглянув на Питера.

— Теперь я вспомнил, где видел тебя. Я встречался с твоим отцом пару лет назад, когда приезжал обсудить с ним некоторые вопросы касательно охоты на его земле.

Он пристально окинул взглядом сидящих.

— Он живет среди эреро уже пять лет, да?

— Почти шесть, — гордо ответил Питер. — Эреро знают меня и поэтому доверяют мне.

Последующие пятнадцать минут они уже бурно обсуждали планы кражи этих пивных кувшинов. Питер согласился пойти на это только после того, как остальные пообещали взять строго по одному кувшину каждый, чтобы не обчистить эреро до нитки; иначе он не поведал бы им, где спрятаны камни.

На рынке, еще несколькими сотнями миль к югу, Райдер продал повозку и груз и сумел обеспечить всех хорошими лошадьми. Он уже обдумал маршрут от владений эреро, который будет их единственно возможным спасением, как только содеянное ими воровство раскроют. Рынок располагался вблизи недавно проведенной линии телеграфа. Путникам пришлось немного подождать, пока Райдер решит все вопросы с продавцом, которого он знал еще с Кейптауна. На это ему понадобилось около трех дней. Эйч Эй не стал торговаться, поскольку прикинул: либо он разбогатеет так, что сможет потом расплатиться по любым счетам, либо в Калахари его ожидает смерть, и тогда никакие счета ему не страшны.

Пробраться в рондовал казалось невозможным. Гонцы доложили вождю об их проникновении, как только они переступили границы его земли. Но вождю был знаком Эйч Эй, да и Лукас Смайт пожелал вернуть своего сына, хоть Питер и подозревал, какое «радушие» отец ему окажет, — уж в пору быть Иовом, нежели блудным сыном такого отца.

Путникам понадобилось около недели, чтобы добраться до стана самого вождя, где их гостеприимно встретил сам Самуил Маареро. Он почти час беседовал с Райдером на своем родном языке. Эйч Эй делился с ним последними новостями о происходящем за пределами его владений, поскольку сам Маареро по приказу немецких властей теперь находился в ссылке. В свою очередь, вождь сообщил Питеру о том, что его отец с матерью отправились в народ — обращать женщин и детей в христианство, и их ждут не ранее завтрашнего дня.

Вождь позволил путникам остаться на ночь, но не дал Райдеру согласия поохотиться на его территории, как и четыре года назад.

— Не судите человека за попытку, ваше высочество. Я ведь всего лишь спросил вашего разрешения.

— Это не попытка, а упрямство — порок белого человека.

Именно той ночью они проникли в рондовал и украли алмазы. На этот раз лачуга была до отказа заполнена сеном, и им пришлось потрудиться, чтобы добраться до камней. Когда Джон Уарли опрокинул уже второй кувшин в свой вьюк, Питер Смайт понял, что с самого начала его водили за нос. Братья Уотермен тоже опустошили несколько кувшинов, и только Эйч Эй сдержал слово, взяв содержимое всего лишь одного.

— Если ты не берешь, их возьму я, — прошептал в темноте Уарли, намекая на оставшееся богатство.

— Твое дело, — протянул Райдер. — Я человек слова.

Им не хватило сумок, чтобы забрать все камни, и когда они рассовали их по карманам и повсюду, куда только было можно, оставалось еще четыре больших полных кувшина. Эйч Эй тщательно перепаковал свою поклажу, чтобы по возможности лучше спрятать краденое. На рассвете они покинули жилище вождя, поблагодарив его за оказанное гостеприимство. Маареро спросил, хочет ли Питер что-нибудь передать матери. И все, на что оказался способен Питер, так это промямлить, будто ему очень жаль.



Устроившись на хребте дюны, неподалеку от колодца, Эйч Эй прикинул, какие у них шансы против людей вождя.

Когда те двинулись в путь вслед за ворами, их была целая армия: тысячи воинов, преследующих беглецов на своей же земле. Но уже через каких-то пять сотен миль изнурительный путь резко сократил их численность. Тем не менее, их оставалось не меньше сотни, и продвигались они с неимоверной скоростью, несмотря на адский голод и жажду. Солнце взошло уже достаточно высоко и лучами поигрывало на остро заточенных лезвиях их оружия.

Эйч Эй тронул Тима Уотермена за ногу, и оба они сползли к высохшему руслу какой-то древней реки, у которого остальные беспокойно сбились в кучу. Лошади уловили неожиданную перемену в настроении людей. Они шаркали копытами в песочной пыли и подергивали ушами, стараясь уловить надвигающуюся опасность.

— По лошадям, парни, — скомандовал Райдер, принимая поводья от Питера Смайта.

— Мы собираемся весь день ехать верхом? — спросил тот.

— Верно, парень. Иначе один из воинов Маареро украсит твоими внутренностями свою шляпу. А теперь в путь. Мы выигрываем лишь милю, и неизвестно, как долго лошади вынесут такую жару.

Райдер знал, что не найди они прошлой ночью воду, эреро уже растерзали бы их, словно свора диких собак. Ведь когда они остановились около вади, у Райдера оставалась всего лишь одна канистра воды.

Они выбрались из ущелья и повернули, тут же почувствовав, как палящее солнце принялось яростно обжигать их шеи.

В начале пути Эйч Эй вел их довольно быстрой рысью, что позволило им еще на несколько миль оторваться от следовавших за ними эреро. Солнце припекало песок и мгновенно иссушало пот путников, едва он успевал выступить. Под защитой широкополой шляпы Эйч Эй все равно вынужден был сильно щуриться, чтобы не ослепнуть от солнечного света, отражавшегося от дюн.

Пока Калахари стремительно превращалась в самую настоящую печь, лежать в тени было практически невозможно, но уж куда лучше, чем пытаться пересечь пустыню под бешеной атакой палящего солнца. И этот путь показался Райдеру самым тяжелым испытанием, что когда-либо преподносила ему жизнь. Зной и солнечный свет сводили с ума, и Райдера неотступно преследовало ощущение, будто его собственный мозг начинал закипать. Редкий глоток воды лишь обжигал горло и еще больше разъярял и без того мучительную жажду.

Время для них перестало существовать, и Райдер, с трудом собрав всю свою волю и выдержку в кулак, время от времени сверялся с компасом, чтобы не сбиться с западного направления. С таким скудным количеством местных ориентиров Райдеру приходилось более руководствоваться догадками и предположениями, нежели какими-либо действительными фактами, но в такой спешке другого выбора у них не оставалось.

Ветер, как и солнце, был их постоянным спутником. Эйч Эй прикинул, что они должны быть не далее чем в двадцати милях от побережья Атлантического океана, и в любой момент может повеять легкий океанский бриз, но горячий пустынный ветер по-прежнему налетал на них сзади. Райдеру лишь оставалось уповать на то, что компас исправно работал, и стрелка его, которая должна была вывести их на запад, не заводила еще дальше, в самое сердце раскаленной пустыни. Он беспрестанно сверялся с компасом, радуясь уже тому, что никто не мог видеть отпечаток растерянности и напряженности на его лице.

Ветер усиливался, и когда Райдер оглянулся, чтобы проверить идущих позади людей, ему было видно, как ветер сдувает верхушки дюн. Большие облака песка неустанно путешествовали с хребта на хребет, с дюны на дюну. Сдуваемый ветром песок жалил его кожу и заставлял слезиться глаза. Как все это ему осточертело. Они двигались в нужном направлении, тогда как ветер всячески препятствовал им. Если песчаная буря застанет их так, без должного укрытия, шансы на выживание будут сведены к нулю.

Райдер отклонил призыв путников остановиться на привал и соорудить навес, мотивируя свой отказ тем, что, с одной стороны, их может настигнуть сильнейшая песчаная буря, и никакой навес их не спасет, тогда как преследующие их разъяренные эреро не успокоятся, пока воры не будут перебиты. А с другой стороны, побережье совсем близко.

Солнце должно было зайти уже через час. Райдер, повернувшись спиной к ветру, направил лошадь вперед. Несмотря на слабость, животное, естественно, передвигалось быстрее человека.

Достигнув вершины одной из самых безликих и непримечательных дюн, Эйч Эй внезапно осознал, что пустыня кончилась: за ней простирались мутно-серые воды Атлантического океана, и впервые ему довелось вдохнуть его сильный, насыщенный йодом запах. Накатывающие волны сбивались в белую пену, с грохотом обрушиваясь на просторные океанские побережья.

Райдер спешился. Его спина и ноги болели от долгого изнурительного пути. Сил на бурную радость у него уже не осталось, и он тихонько стоял на берегу. И все же слабая тень улыбки в уголках его губ поигрывала на солнце, пока могучее светило опускалось в холодные темные воды.

— Что случилось, Эйч Эй? Почему ты остановился? — Окликнул его Тим Уотермен, все еще взбираясь вслед за Райдером, почти в двадцати ярдах от него.

Эйч Эй глянул вниз на с трудом карабкающуюся фигуру и увидел, что брат Тима здорово от него отстал. Чуть дальше молодой Смайт повис на спине своей лошади, пока животное едва передвигало копыта вслед за остальными лошадьми. А Джона Уарли еще даже не было видно.

— Мы спасены!

Этого было достаточно. Тим пришпорил лошадь для последнего рывка и, собственными глазами увидев океан, издал победный клич. Соскочив с лошади, он стиснул проводника в объятиях.

— Ни на секунду не сомневался в вас, мистер Райдер. Ни на единую секунду.

Эйч Эй не удержался от смеха.

— А стоило бы. Доверять мне — все равно что доверять дьяволу.

Через минут десять подтянулись и все остальные. Уарли выглядел хуже всех, и Эйч Эй усомнился, что тот экономно расходовал свои питьевые запасы, выпив, наверное, еще утром большую часть воды.

— Так, значит, мы уже у океана, — прорычал Уарли, стараясь перекричать гул ветра. — И что теперь? За нами по-прежнему гонится толпа разъяренных дикарей, и, к твоему сведению, мы не можем пить эту воду, — трясущимся пальцем указал он в сторону океана.

Пропустив мимо ушей его тон, Эйч Эй вынул подзорную трубу и навел ее на заходящее солнце.

— Там на берегу есть один высокий холм, где-то в миле от нас. Нам нужно быть на нем через час.

— И что же там будет?

— Увидите, если я уж такой замечательный проводник, как вы говорите.

Дюна, на которую они взобрались, казалась высоченной. Она на двести метров возвышалась над побережьем, а ветер на ее гребне был такой чудовищной силы, что даже лошадей гонял по кругу. Воздух стремительно наполнялся пылью, и чем дольше они стояли, тем толще и непрогляднее, казалось, становился ее слой. Райдер поручил Уарли и братьям Уотермен наблюдать за северной частью побережья, в то время как они с Питером следили за южной.

Солнце село, да и карманные часы Райдера уже показали семь. Их должно уже быть видно. Плохое предчувствие шевельнулось в нем. Конечно, это было слишком: пересечь сотни миль безжизненной пустыни, да еще и рассчитывать на то, что они сразу же попадут в нужное им место. Они могли быть еще в сотнях миль от тех, с кем должны были встретиться.

— Вон там. Смотрите, — внезапно прокричал Питер указывая в темноту.

Эйч Эй, приглядевшись, рассмотрел небольшое красное свечение, словно кто-то зажег лампочку там, далеко впереди, на берегу. Через миг сияние исчезло.

Стоя на берегу, на уровне моря, можно окинуть взглядом окружающие просторы примерно до расстояния трех миль, прежде чем ландшафтные изгибы полностью закроют видимость. Проведя их на отвесный берег, Райдер почти до девятнадцати миль увеличил поле их зрения. Если взять в расчет ту высоту, с которой подавался сигнал, то Эйч Эй мог предположить, что их встреча должна была состояться примерно двадцатью милями дальше по берегу.

Все-таки он вывел их через труднопроходимую пустыню практически к намеченной цели. По крайней мере, она была в зоне их видимости — это ли уже не самый настоящий подвиг.

Путники не спали уже двое мучительных суток, но с мыслью о том, что тяготы вот-вот подойдут к концу, а там их ожидает щедрое вознаграждение, они, воспрянув духом, стойко преодолели последние мили пути. Отвесные дюны пока закрывали океан от набиравшей силу песчаной бури, но пыль и песок уже оседали на океанской глади и растворялись в ней. Некогда белые песчаные хребты теперь потемнели, а вода, отяжелев от песка, напоминала тягучую, ленивую массу.

В полночь они увидели огни небольшого судна, вставшего на якорь в сотне ярдов от берега. Это был грузовой корабль длиной не более двух сотен ярдов, со стальным каркасом и угольной топкой. Небольшая надстройка виднелась на корме, в то время как в передней части судна на четырех держателях располагалась высокая дымовая труба, поддерживаемая парой длинных кранов. Буря уже атаковала корабль, и Эйч Эй не мог рассмотреть, топили ли еще его котлы. Луна практически скрылась во взвившемся в воздух песке, и не было видно, идет ли из трубы дым.

Когда они поравнялись со стоявшим в воде кораблем, Эйч Эй вынул небольшую сигнальную петарду из своего вьюка — единственную вещь, помимо камней и самого необходимого, которую он не решился тогда оставить. Он зажег ее и, размахивая ею над головой, закричал что было мочи, стараясь побороть штормовой гул. Остальные поддержали его в надежде, что через несколько минут будут спасены.

Прожектор на откидном трапе неожиданно зажегся, и его свет, прорезая песчаную бурю, остановился на путниках. Они скакали в мощном луче, тогда как лошади боязливо отступили, остерегаясь холодного света. Минуту спустя небольшая лодка была спущена с креплений, и два гребца, мастерски работая веслами, в мгновение ока пригнали ее к берегу. На корме лодки виднелась фигура третьего человека. Путники кинулись к шлюпке поприветствовать находившихся в ней гребцов, едва ее киль уткнулся в песок.

— Это ты, Эйч Эй? — раздался голос.

— Чарли, черт возьми! Да ты ли это?

Чарлз Тернбах, старший помощник капитана, спрыгнул с лодки прямо в воду и, стоя по колено в воде, произнес:

— Ну, что? Самая глупая выдумка, что мне когда-либо доводилось слышать, или ты на самом деле сделал это?

Эйч Эй показал один из своих седельных вьюков. Он даже потряс его, но в бушевавшей непогоде едва ли можно было услышать глухое грохотание камней.

— Скажу только, вы сюда не зря забрались. Сколько вы нас уже ищете?

— Мы встали здесь на якорь около пяти дней назад и все эти дни ровно в семь, как договаривались, пускали сигнальные петарды.

— Тогда проверь бортовой хронометр. Он на минуту запаздывает.

Райдер, не тратя время на представление остальных экипажу, сразу перешел к делу.

— Слушай, Чарли, у нас на хвосте около сотни разъяренных эреро, и я буду рад поскорее отсюда убраться.

Тернбах кивнул и стал помогать измученным путникам залезать в лодку.

— Ты знаешь, вообще нам не составит труда отойти от берега, но выбраться отсюда пока не удастся.

Рука Райдера застыла на его покрытом грязью форменном костюме.

— В чем дело?

— Мы сели на мель во время отлива. Но с приливной волной будем свободны. Не беспокойся.

— Постой. Еще кое-что. У тебя есть револьвер?

— Что? Зачем?

Эйч Эй кивнул головой в сторону сбившихся в кучу лошадей, еще более ужасаясь усилению бури.

— Я думаю, у капитана должен быть, — ответил Тернбах.

— Я твой должник, если ты достанешь мне его.

— Но ведь это всего лишь лошади, — не удержался Уарли, скрючившись в лодке. — Которые заслуживают большего, чем быть убитыми на этой забытой Богом земле за все, что они для нас сделали.

— Пистолет будет, — ответил Чарли.

Эйч Эй помог подтолкнуть лодку, так что она свободно заскользила по воде, а сам остался рядом с лошадьми, успокаивая их, поглаживая по морде и шее. Тернбах вернулся минут через пятнадцать и молча сунул ему в руку пистолет. Минуту спустя Райдер уже сидел в лодке, уносившей его к грузовому кораблю.

Он нашел своих подопечных в офицерской кают-компании. Они уплетали еду и поглощали воду с неимоверной скоростью, так что вскоре даже более-менее ожили. Эйч Эй же пил осторожными глотками, позволяя своему организму заново привыкнуть к такому обилию воды. Когда Эйч Эй отправил в рот первую ложку жаркого, в маленькую комнату вошел капитан корабля Джеймс Керби в сопровождении Чарли и корабельного инженера.

— Эйч Эй Райдер, ты любую кошку переживешь на этой планете, — прогремел голос капитана.

Это был поистине невероятных размеров человек с темной густой шевелюрой и длинной бородой.

— И если бы я не знал, что это ты послал этот чертов сигнал, видит Бог, я бы, не раздумывая, приказал отчалить.

Двое мужчин горячо пожали друг другу руки.

— Что ж, за ту награду, что тебе причитается, могу поклясться, ты бы прождал вечность.

— Кстати, о награде, — одна из густых бровей Керби многозначительно поползла вверх.

Райдер спустил свой вьюк на пол и сделал вид, будто пытается расслабить его тугие веревки. На самом же деле он тянул время, позволяя себе насладиться все нарастающей алчностью, исходящей от членов экипажа. Он откинул крышку вьюка, немного пошарил в нем в поисках наиболее достойного камня и положил его на стол. Словно по команде, окружающие от удивления раскрыли рты. Кают-компания освещалась лишь парой лампочек, свисавших с крючков на потолке, но даже этот тусклый свет настолько ярко отразился от драгоценного камня, что казалось, будто радуга озарила небольшую комнату.

— Это возместит причиненные неудобства? — с беспристрастным лицом вопросил Райдер.

— Вполне, — выдохнул капитан, осторожно дотронувшись до камня.



В шесть утра следующего дня кто-то грубо растолкал Райдера. Он попытался отмахнуться, повернувшись на другой бок, насколько позволяла крошечная кушетка, но тщетно.

— Эйч Эй, черт возьми, проснись.

— Что такое?

— У нас проблемы.

Ужас в голосе Тернбаха моментально привел Райдера в чувство. Он слетел с кушетки, одеваясь на ходу. Пыль щедро оседала повсюду, пока он натягивал свою одежду.

— В чем дело?

— Ты должен увидеть это собственными глазами.

Было слышно, что шторм набирался неимоверной мощи. Ветер выл настолько пронзительно, что казалось, будто это разгневанный зверь пытается прорваться внутрь корабля, но еще более хищные порывы ветра непрестанно бросали его из стороны в сторону. Тернбах отвел Райдера на капитанский мостик. Сумрачный свет еле пробивался сквозь порывы ветра, и с носа «Бродяги», а именно так назывался корабль, было видно лишь на полторы сотни футов. Эйч Эй мгновенно понял, в чем опасность. Шторм нанес столько песка на палубу, что он намертво пригвоздил судно ко дну, и никакой прилив теперь не дал бы им сдвинуться с места. Что еще хуже, некогда отделявшая их от берега сотня ярдов теперь сократилась более чем наполовину.

Калахари и атлантический океан сцепились в своей вечной схватке за территорию — жестокая битва разрушительных океанских вод против устрашающих масс песка, коими пустыня щедро осыпала своего противника. Эта война тянется еще с незапамятных времен, каждый раз оканчиваясь изменением береговой линии, поскольку песок всегда находит какой-либо слабый проток или пользуется временем отлива, отвоевывая фут, ярд или даже милю пространства для своей госпожи. И что ни говори, этим атлантам нет совершенно никакого дела до крохотного корабля, пойманного в одной из их безжалостных схваток.

— Мне нужен каждый, кто способен копать, — проревел Керби. — Иначе, если шторм не стихнет, с наступлением ночи корабль будет погребен под песком.

Тернбах и Райдер отделились от команды и, вооружившись лопатами для угля из инженерной, кастрюлями из кухни, баками из капитанской уборной, бросились в сердце бури. Непосильная работа сковала их лица, а ветер был настолько сильным, что разговаривать было невозможно, и они рьяно принялись вычерпывать песок за борт. Они сражались со стихией, проклиная ее, так как казалось, что за каждую выброшенную за борт полную лопату песка она в тысячи раз больше швыряла им обратно в лица.

Все равно что пытаться удержать отлив. Только им удалось очистить один из люков дымохода, как остальные три были уже до отказа завалены песком. Пятеро путников и экипаж корабля из двадцати человек были не в силах справиться с бурей, что уже проделала путь в тысячи квадратных миль по выжженной земле. Видимость была практически сведена к нулю, и мужчины работали вслепую, крепко зажмурив глаза от жгучего песка, что атаковал «Бродягу» со всех сторон.

Спустя час неистового труда Эйч Эй решил проведать Чарли.

— Все это бесполезно. Нам остается только ждать и уповать на то, что шторм скоро утихнет. — Даже прокричав Чарли прямо в ухо, ему пришлось трижды повторить это слова, чтобы преодолеть пронзительный вопль ветра.

— Ты прав, — прокричал в ответ Чарли, и они отправились созывать людей.

Вся команда вновь собралась под навесом, на каждом шагу подвергаясь песчаному обстрелу. Эйч Эй и Джон Уарли последними спустились в люк. Эйч Эй — чтобы убедиться, что никого больше не осталось, а Уарли — оставаясь верным своей крысиной хитрости всегда уходить последним: вдруг можно будет чем-нибудь поживиться.

Внутри почти так же хорошо был слышен оглушительный рев ветра.

— Господь Всемогущий, помилуй нас, — слезно взмолился Питер Смайт, потрясенный неистовством природы, что восстала против них.

— Мы никого не забыли? — спросил Чарли.

— По-моему, нет, — обессилено прислонившись к навесу, ответил Райдер.

Чарли принялся пересчитывать своих людей, как внезапно послышался резкий стук по крышке люка.

— Господи, кто-то все еще там, наверху, — в ужасе воскликнул чей-то голос.

Уарли был ближе всех к люку, он и открыл щеколду. Как только буря ворвалась внутрь, порыв ветра с силой хлопнул крышкой о стену, содрав с нее краску. Снаружи никого не оказалось. Похоже, это был кусок обшивки, сорванный ветром и стучавший по крышке люка.

Уарли бросился закрывать люк, и это ему практически удалось, как вдруг блестящий серебряный клинок почти на ладонь высунулся из его спины, легко пройдя сквозь тело. Кровь закапала с наконечника топора, а когда кто-то вынул его из раны, забрызгала остолбеневших членов команды. Джон свалился на пол, его рот беззвучно двигался, а по рубашке растекалась алая кровь. Темная фигура, с перьями и повязкой на талии, переступила через Уарли. В ее руках был зажат окровавленный топор. Позади нее стояла толпа отборных воинов, чьи боевые кличи по праву соперничали с оглушительным буйством природы.

— Эреро, — обреченно прошептал Эйч Эй, и дикари ворвались внутрь.



Штормы такой силы часто буйствовали в этой части Африки, навсегда изменяя облик ее юго-западного побережья. Там, где некогда процветали бухты, теперь белели песчаные полуострова, вдаваясь в холодные воды южной Атлантики. Континент разросся где-то на пять, где-то на десять миль, когда Калахари одержала очередную крупную победу в схватке со своим игривым противником. Карту следовало бы вновь переписать на несколько сотен миль вверх и вниз по побережью, если кому-то когда-либо пришло в голову обозначить на карте это проклятое место. Всякий моряк прекрасно знал, что ему следовало держаться как можно дальше от этого оплота вероломной морской стихии.

А что до «Бродяги» и тех, кто был на борту, то вышел официальный приказ считать судно пропавшим без вести. И эта была почти чистейшая правда, с той только разницей, что «Бродяга» был погребен не под толщей воды, а под огромным слоем белейшего песка примерно в восьми милях от того места, где ледяные воды течения Бенгела разбивались об африканское Побережье Скелетов.

Глава 2

Исследовательская лаборатория компании «Меррик и Сингер».

Женева, Швейцария.

Наши дни.



Сьюзен Донливи сидела сгорбившись, словно стервятник над жертвой, над окуляром своего микроскопа и следила за действом, что разворачивалось на ее глазах, ощущая себя словно богиня греческой мифологии, развлекающаяся боем смертных. В каком-то смысле ощущения не обманывали ее, поскольку то, что лежало на предметном стекле, создала она сама. Это был сотворенный ею организм, в который она вдохнула жизнь, как боги некогда даровали жизнь человеку.

Вот уже около часа женщина сидела не двигаясь, охваченная восхищением от увиденного, потрясенная настолько положительными результатами практически в начале своей работы. Игнорируя всяческие лабораторные принципы, идя на поводу собственного внутреннего голоса, Сьюзен Донливи вынула стекло из микроскопа и положила перед собой на рабочее место. Она подошла к холодильной камере, стоявшей у стены, и достала одну из множества склянок с водой, поддерживаемой при строго определенной температуре.

Воду держали в охладителе не более суток. Необходимость в свежей воде была одним из самых важных и дорогостоящих принципов ее эксперимента.

Она сняла крышку и почувствовала солоноватый запах океанской воды. Пипеткой взяла небольшое количество и капнула на предметное стекло. Установив его в микроскоп, она погрузилась в мир одноклеточных существ. Образец бурлил жизнью. Всего лишь в нескольких миллилитрах воды присутствовало огромное количество зоопланктона и диатомовой кремниевой водоросли — одноклеточных веществ, что были первыми звеньями в цепи питания всего океана.

Крошечные организмы и водоросли были похожи на те, что она изучала ранее, только они еще не были генетически модифицированы.

Удостоверившись в том, что микроорганизмы не погибли при транспортировке воды, она налила немного в мензурку. Держа ее над головой, она могла рассмотреть несколько экземпляров водоросли на ярком свету ламп. Сьюзен была так сосредоточена на работе, что не услышала, как дверь в лабораторию отворилась.

— Что вы там нашли?

Она вздрогнула и чуть не выронила мензурку.

— Доктор Меррик. Я не слышала, как вы вошли.

— Сколько раз можно вам говорить, что для всех сотрудников лаборатории я Джефф.

Сьюзен слегка нахмурилась.

Джеффри Меррик был неплохим парнем, но ей не нравилась его чрезмерная простота и любвеобильность, словно он хотел каждому дать понять, что его миллиарды не помеха общению с ним как с обычным человеком. Особенно это задевало простых штатных сотрудников, все еще трудящихся на свою докторскую степень.

Ему недавно перевалило за пятьдесят, но он был в отличной форме, поскольку круглый год катался на лыжах, а когда лето наступало и в Альпах, он ехал покорять снега Южной Америки. Кроме того, он сходил с ума по своей внешности, и кожа его была гладкой благодаря многочисленным подтяжкам. Получив докторскую степень, он оставил работу в лаборатории и теперь руководил исследовательской компанией.

— Это и есть ваш водяной эксперимент, с которым ваш начальник обратился ко мне несколько месяцев назад? — спросил Меррик, вынимая мензурку из рук Сьюзен и рассматривая ее.

Сьюзен не могла ничего придумать, чтобы он поскорей убрался из лаборатории, и ей ничего не оставалось, как ответить:

— Да, доктор. То есть Джефф.

— Когда мне предоставили идею вашего эксперимента, она показалась мне довольно интересной, но я до сих пор не понимаю, в чем состоит его польза, — сказал Меррик, возвращая мензурку.

— Впрочем, мы все этим здесь занимаемся. Идем на поводу наших прихотей и с интересом наблюдаем, к чему они нас приведут. Как продвигается эксперимент?

— Я думаю, что все в порядке, — ответила Сьюзен, в ней просыпалось беспокойство, поскольку, хоть Меррик был довольно любезен, что-то в нем настораживало ее. Честно говоря, много было тех, кто настораживал ее, начиняя от босса и заканчивая старушкой, у которой она снимала квартиру, и продавцом в магазинчике, где она покупала кофе.

— Когда вы вошли, я собиралась провести один ненаучный эксперимент.

— Ну что ж, давайте-ка поглядим на него. Продолжайте.