Давайте посмотрим на этот эпизод глазами городского мудрака. Он знает, кто коровы дают молоко, и знает, что те коровы, которых держат крестьяне, дают этого молока, причем плохой жирности, едва 700 – 1500 литров в год. Он также знает, что от голландской коровы надаивают 5000 -7000 литров в год. Одна голландская – десять российских! Но ведь одну держать выгоднее, чем десять, и по трудозатратам, и по кормам!

А тут крестьянам дают бесплатно голландских коров, царь потратился, на деньги казны купил, чтобы породистость российского скота улучшить, а крестьяне деньги собирают и взятки дают, чтобы их от этого подарка избавили. Ну кем их после этого назвать, как не тупицами? Правильно? Правильно-то оно правильно, да вот вопрос: а кого царь спрашивал, прежде чем потратить деньги казны, как их потратить, чтобы увеличить молочность российского стада? Мудраков? А почему не крестьян? Почему он их не спросил, что им надо для этого?

Немного отвлечемся от данного сюжета. Автор как-то сам попался на подобном мудрачестве. В Павлодарской области есть славный колхоз «30 лет Казахстана». Несколько десятков лет им руководил Яков Геринг, Герой Социалистического Труда. Немец, как вы, наверное, уже поняли. Известная фамилия. Да, председатель был немец, и колхозники – тоже в основном немцы по национальности. Но Яков Геринг был человек исключительно преданный своему Делу, смелый, не боящийся принимать собственные, а не утвержденные свыше решения. В его жизни по тем временам было много дел рискованных, попадись на его пути дурак в обкоме и такой же умник в прокуратуре, наверняка бы сел лет на пять. Он и колхозный скот в бескормицу перегонял километров на 400 к югу, и в Оренбургской области зимой достал брошенный под снегом хлеб, и теплиц настроил, и поля оросил, нутрий и норок завел, да, пожалуй, и не найдешь в сельском хозяйстве дел, которыми бы он не занялся и не сделал их прибыльными. Но особое внимание он обращал на молочное стадо, на селекцию, на повышение жирности молока и удойности коров. Он и его люди были большими специалистами в этом деле.

Автор не встречался с ним, Яков Геринг умер до того, как автор занялся делами, соприкасающимися с сельским хозяйством. Колхоз избрал нового председателя – своего, «выращенного» Герингом.

И этот председатель однажды приехал к автору с просьбой помочь купить для колхоза за границей некоторые нужные колхозу машины. А к автору в это время попала реклама одной испанской технологии подготовки кормов. Суть ее сводилась к проращиванию зерна на специальном оборудовании, получению зимой зеленого корма, причем с повышением кормовых единиц. Автор загорелся этой идеей и стал настойчиво предлагать наследнику Геринга вместе заняться данной технологией по схеме: «Завод купит, колхоз внедрит, прибыль – пополам». Колхоз ничем не рисковал и сам не тратил ни копейки.

Председатель вежливо ( с тем, у кого просишь, нужно говорить вежливо) ответил, что они знают об этой технологии. «Но понимаете, – продолжил он, — наш скот, очень неплохой скот, подобран под наши корма. Корм по испанской технологии ему ничего не даст – вы напрасно потратите деньги. Под этот корм нам надо будет менять стадо, а это явно нецелесообразно. Давайте займемся покупкой того, что действительно нужно колхозу». Прав был председатель или нет, но автору урок дал: уважаешь специалиста в себе, уважай его и в других, занимающихся Делом. Не навязывай им своего мнения, как бы ты а нем ни был уверен, – они не глупей и не ленивей тебя, они свое Дело не могут не знать лучше тебя – дилетанта. Но чтобы понять это, надо самому заниматься Делом, а не учить других, как им заниматься.

Но вернемся к тем голландским коровам, которых царь купил и пытался бесплатно передать крестьянам, и к крестьянам, готовым платить большие деньги, лишь бы этих коров не иметь.

Крестьян легко понять, если вспомнить, что Россия тех времен не знала минеральных удобрений, ее полям не была знакома чилийская селитра. Должны были царские мудраки задать себе вопрос: «Как может Россия столетиями растить хлеб, не удобряя поля?» Могли мудраки понять, что для крестьянина в корове самое ценное не молоко и не мясо (это все попутные продукты), а навоз, и только навоз. Что без навоза у него не будет хлеба. И Россия имела свою породу крупного рогатого скота – навозную. Никто не кормил скот зерном – это было идиотизмом. В любой деревне главной ценностью была не пашня, а угодья – луга и выпасы. Именно их размеры определяли, сколько скота способна продержать деревня. А от размеров стада зависело, сколько пашни деревня может иметь и сколько десятин зерновых может засеять. Считалось, что одна голова крупного скота (лошадь или корова) или десять голов мелкого (свинья, овцы) дают навоза в количестве, минимально необходимом для выращивания хлеба на одной десятине. Нет навоза – не стоило и пахать. Навоз был главной продукцией, которую давал скот, а молоко, мясо, шерсть – лишь сопутствующей.

В пору становления Русского государства Ярославом Мудрым был написан судебник. В нем определялся штраф за уничтожение чужого скота. По сумме штрафа можно определить, какое животное для крестьян было особо ценным. Кстати, в те времена на крестьянском подворье в качестве домашней птицы жили и лебеди и журавли.

Так вот, самый большой штраф определялся не за племенного жеребца или удойливую корову, а за вола. Поскольку он совмещал функции лошади и давал много навоза. Молоко, как видим, не играло большого значения, главным было зерно, хлеб. А вол и пахал, и удобрял поле. И уже не покажется удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), взимался за уничтожение... кота... То, что вол помог вырастить, кот призван был сохранить от мышей.

Русская порода коров отличалась тем, что могла есть любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы в затяжную зиму. И не сдыхать от такого корма. Этим она была ценна, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь той нужен клевер, той подавай зерно — то, что мужику и для себя с чадами и домочадцами не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах околеет немедленно. А бюрократия обвинит мужика, что тот уморил «царево подарение» из-за лени. И накажет. Вот мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно переадресовало сей царский подарок куда-нибудь в другую деревню.

Все это не очень сложно понять, и целесообразность поступка крестьян не вызывает сомнений, но сколько обвинений в тупости наверняка излили на них столичные мудраки, провоцируя на действия против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Среди таких чиновников оказался и Петр Столыпин.

Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!» Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин.

И его потянуло мудрачествовать, и его угораздило реформировать сельское хозяйство! Нахватавшись поверхностных сведений о хозяйствах фермеров в США, о том, как там у них идут дела, Столыпин вознамерился реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников-фермеров.

Городскому жителю, да еще причастному к какой-либо экономической деятельности, мысль Столыпина должна казаться крайне привлекательной.

Ситуация была такова. Согласно все тому же словарю Брокгауза и Ефрона, в Европейской части России деревня в среднем занимала площадь 8,6 квадратной версты, жило в ней 167 душ обоего пола. При среднестатистических 6,6 человека на один дом в этой части России – средняя деревня насчитывала 25 домов.

Пашня в этом регионе занимала 26 процентов земельной площади, остальное – луга, леса, неудобные земли. Следовательно, на один двор в такой средней деревне пашни приходилось около 8 десятин, а всех земельных угодий – 34,43 десятины. (Десятина примерно равна одному гектару.)

Площадь в 8,6 квадратной версты можно представить квадратом со стороной примерно 3 километра. Но лишь в редком случае план земель деревни имел форму квадрата, а избы располагались в центре его. Следовательно, вполне вероятно, что в средней российской деревне непременно были поля, удаленные от усадеб как минимум на 3 километра.

На эти поля надо ехать, чтобы вспахать их и засеять? Надо. Надо гонять лошадь на это расстояние. Снопы надо вывезти с поля? Надо. Снова запрягай лошадь и впрягайся в работу сам. А это все крайне затратно, неудобно, занимает уйму рабочего времени. Что касается навоза, то крестьяне переставали вывозить его, если до поля было больше 2-3 километров, это считалось невыгодным, на таких полях сеяли и сажали без удобрений и называли их «запольными».

То ли дело, когда у тебя ферма, когда твой дом, двор и скот находятся прямо на том поле, которое тебе надо обработать. Ведь 9 десятин – это участок 300 на 300 метров, следовательно, от порога твоего дома до любой крайней точки не более 300 метров – в десять раз короче, чем при проживании в деревне. Работа крестьянина по обработке поля может быть облегчена в 3 – 5 раз!

К тому же столичные мудраки, как и сейчас, упорно твердили, что крестьянин на земле, находящейся в его личной собственности, будет усерднее трудиться, лучше эту землю беречь и лелеять. Конечно, когда сидишь в городе, всегда есть что подсказать крестьянину.

Несмотря на такие «очевидные преимущества», процесс перековки русских крестьян в фермеров, даже с помощью энергичного Столыпина с его льготными кредитами и прочими послаблениями, шел очень туго. Считается, что с 1861-го по 1914-й, то есть за 53 года, из общин в хутора удалось вывести не более 14 процентов крестьян. Ну как тут городскому мудраку не утвердиться в мысли, что наши крестьяне чрезвычайно тупы и не понимают своей выгоды? Он, городской, понимает, а они, сельские, – нет!

Но давайте напряжем фантазию и представим, что мы – те самые крестьяне, которые выселились из деревни на свою личную ферму. Прежде всего прикинем, а какое расстояние будет до нашего ближайшего соседа? На один двор, как мы уже знаем, в Европейской России приходилось 34, 4 десятины всех земельных угодий, это площадь квадратного участка со стороной почти 600 метров. Значит, до соседей в среднем будет метров 600! А это значит, что до них не докричишься, а идти к ним даже по хорошей дороге и быстрым шагом придется 6-8 минут. То есть, без крайней нужды, даже летом в сухую погоду, к соседу никто не пойдет. А зима? А пять месяцев сугробы по пояс, да три месяца непролазной грязи! Это же добровольно заключить себя в одиночную камеру в тобой же построенной тюрьме!

Архангельские мужики говорили, что Столыпин потому не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились — им там не с кем было бы сплетничать. Шутка – шуткой, но это такая причина, которой и одной хватит, чтобы не выселяться из деревни.

Можно спросить, а как же американцы? Но американским фермерам несравненно легче работать из-за несопоставимого с российским климата. Несравненно лучше пути сообщения. У них оставалось свободное время, чтобы вечером сесть на лошадь, проехать 3-4 километра до салуна и там посидеть пару часиков за виски и картами с приятелями.

У русских же такое совершенно не принято, и не потому, что они не любят выпить, просто в основной массе их рабочие дни были заполнены трудом до самого вечера. Даже молодежные посиделки, когда девчата и парни собирались вместе в одной избе, сопровождались какой-либо монотонной, оставляющей свободной голову, работой, а не игрой в карты.

В деревне, где дома стояли друг от друга в 20 метрах, хозяйка всегда найдет время забежать на часок к соседке и посудачить с ней, излить душу, послушать сплетни, одновременно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, своих детей и свой скот. На хуторе подобное невозможно.

Вы скажете, а как же финны, норвежцы, шведы, у которых климат ненамного лучше российского? Живут же они на хуторах. Ну что же, видимо, скандинавы недостаточно влили в русских своей крови. Пить, как шведы, русские научились, а вот молчать, как финны, – нет.

Но менталитет менталитетом, а были и чисто экономические соображения. Дело в том, что самые тяжелые по напряженности сельскохозяйственные работы приходились на весну и вторую половину лета. Зимой работы было очень мало, и многие крестьяне занимались отхожими промыслами, добавляя к копейкам, заработанным на земле, копейки, заработанные извозом или на фабриках. Работы зимой было мало, но она все же была, и, если на хуторе жил только один мужчина, ему кинуть хозяйство и уйти на промысел было непросто. Другое дело в деревне, там всегда оставались мужики, которые могли завезти дрова, сено не только себе, но и соседям. В деревне, теряя в производительности труда на переездах к своим участкам, выигрывали на добавочных доходах от промыслов, и в целом для крестьянской России было выгоднее, чтобы ее население работало круглый год.

Возникали и другие проблемы: как посылать детей в школу за 5 – 6 километров в пургу, в распутицу; кто окажет помощь, случись несчастье, и т.д.

Но главное, видимо, не в этом. Не только сейчас, но и в те времена мудраки носились с идеей частной собственности на землю, как дурак с колокольчиком, не понимая, что для крестьянина земля сама по себе как товар ценности не представляет. Подлинная ценность, подлинный товар — эта урожай. А земля — один из инструментов, при помощи которого урожай получают. Доход крестьянина, его материальная заинтересованность – в урожае, а чья земля – личная или государственная – не важно. Как не важно рабочему, на чьем станке он точит болты – принадлежащем ему ли, капиталисту ли, или государству. Если он получает за болт 10 рублей – это хорошо, это повышает заинтересованность в работе, а если всего рубль, то какой толк с того, что станок его личный? Чтобы понять это мудракам типа Черниченко, им надо самим поработать.

Образ мысли русского, русская идея – в том, что лично тебе может принадлежать только то, что ты сделал своими руками. Землю ты не делал, она Божья, и сама идея личной собственности на то, что ты не сделал – на землю, для русских была крамольной. Да, за 53 года пропаганды образовался слой русских с западным мышлением, русских, смекнувших, что хотя земля и Божья, но на спекуляциях с ней можно неплохо поживиться; что земля может быть не только местом приложения своего труда, но и местом вложения денег. Такие русские были, но гражданская война 1918 – 1920 годов показала, что их было меньшинство.

Из недр русской крестьянской общины выходила и развивалась демократия высшей пробы, настоящая демократия. Но буржуазия с бюрократией при царе, а затем уже одна, победившая бюрократия при коммунистах основательно подрезали ей крылья.

 ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ В РОССИИ

Наэту тему написано столько, что много о ней говорить не придется. Кроме того, неоправданно большое внимание уделяется самому бунту, мятежу, а не собственно войне. Ищут интересы кучки бунтовщиков, а не солдат многомиллионных армий.

Кто-то точно подметил, а С.Маршак перевел, что: «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе». В противном случае его зовут революцией.

Действительно, представим, что Великая Октябрьская социалистическая революция закончилась неудачей и к декабрю 1917 большевиков и левых эсеров выловили и расстреляли. Предположим, что какая-то другая сила восстановила Российское государство. Как писали бы об этом учебники истории, созданные при новой власти?

Наверное, так: «К октябрю 1917 года в России радикальные газеты окончательно дискредитировали исполнительную власть. Они убедили население, что эта власть не служит интересам России и, следовательно, ей нельзя подчиняться. К несчастью, Петроград был перенасыщен госпиталями, и в нем было расквартировано до 40 тысяч солдат запасных батальонов – солдат, которых готовили к отправке на фронт. Но отправить их на фронт должны были чиновники исполнительной власти – офицеры и генералы, то есть те, кто, по утверждениям газетных писак, не служил России и кому, в связи с этим, нельзя было подчиняться. (Ведь если генерал служит России, то он поведет солдата на защиту России, а если нет – то на убой.)

Не учитывая этого обстоятельства, правительство Керенского решило отправить солдат на фронт, что вызвало среди них открытое неповиновение, вылившееся в мятеж.

Но каждый солдат, решившись на открытое неповиновение, понимал, что заслуживает расстрела, что он уголовный преступник. Единственным способом оправдать свои действия было подчинение любому органу, взявшему на себя функции правительства и одобряющему эти действия. Таким органом оказался Съезд рабочих и солдатских депутатов – новоявленное политическое образование в тогдашнем Петрограде.

Заправлявшие в нем большевики и левые эсеры, благодаря своим энергичным лидерам, не растерялись и объявили себя высшей властью России, берущей под свою опеку и защиту мятежников. Заручившись признанием законности своих действий, солдаты с небольшой частью рабочих города и, по-видимому, при участии всех уголовных элементов Петрограда арестовали правительство Керенского, лишив Россию, к тому времени уже безголовую, даже видимости главы. Большевики и левые эсеры стали нечаянно для себя «правителями» огромной державы. На самом деле они были не более чем главарями мятежного гарнизона Петрограда, да и с тем не справлялись. Не в силах, например, предотвратить грабежи винных складов (первым начинал грабеж приставленный к ним большевиками караул), они вынуждены были просто уничтожить все спиртное в городе...»

И так далее, и тому подобное.

Люди, слабо понимающие природу власти, пишут, что 25 октября 1917 года «большевики взяли власть». Это неправильно, потому что невозможно. Никакую власть взять, даже силой, нельзя. Можно просто попасть на то место, где обычно находится власть, руководящие органы страны, и только. Ведь власть утверждается не тогда, когда кто-то указы пишет и законы принимает, а тогда, когда люди начинают ей подчиняться, начинают исполнять эти законы. Большевики брали власть все три года гражданской войны да и потом еще, когда подавляли мятежи и восстания. И брали эту власть не они сами, ее взяла воюющая под их началом армия русских крестьян (и дворян, кстати) численностью более 5 миллионов человек.

Сейчас принято не верить Ленину, хотя его современники, причем, даже политические противники, отмечали его искренность. Большевистское правительство среди прочих эпитетов получило и определение самого простодушного правительства в мире. Так вот, Ленин утверждал, что в октябре 17-го большевики власть не взяли, а подобрали. Причем прежде других дивились тому они сами.

Герберт Уэллс, человек, достаточно близко видевший руководителей большевиков, отмечает их наивное удивление по поводу того, что в Англии никак не произойдет революция. И первым, кто удивлялся, был Ленин. Ведь по теории Маркса социалистическая революция прежде всего должна была свершиться в наиболее индустриально развитой стране, а в России – в последнюю очередь. Когда «революция» победила в России, это еще как-то можно было объяснить накладками, вызванными мировой войной. Но проходили годы, а она никак не желала свершиться в Англии, Франции и т.д. Вот в чем загвоздка! Уэллс отмечал, что те большевики, кто хоть как-то был знаком с учением Маркса, мучились вопросом: «А что это они такое сделали в октябре 17-го? Как это назвать?» Возможно, это было причиной того, что, как писал Горький, даже Ленин был не вполне уверен, смогут ли большевики эту власть удержать.

Они попали в положение жениха, который приехал на свадьбу, начал уже целовать невесту и вдруг понял, что и свадьба, и невеста – чужие. Но к чести Ленина и его соратников, начав дело, нужное России, они довели его до конца. Довели, поскольку видели, что больше – некому.

Уэллс это очень точно подметил и выразил фразой, которая на 100 процентов подходит для характеристики состояния России в период и горбачевской перестройки, и ельцинских реформ: «У правителей России не хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну и захватывать самые лакомые куски, вызывая у всех остальных опасное недовольство, пока не пробил их час. Они правили, и расточали, и грызлись между собой, и были так слепы, что до самой последней минуты не видели надвигающейся катастрофы. И затем, как я расскажу в следующих главах, пришли коммунисты...» («Россия во мгле», 1920 год).

Коммунисты пришли и... обуздали Россию. И Россия им подчинилась. Почему?

Ведь большевики были далеко не ангелы и поступали с населением весьма круто. На одном из заседаний Конституционного суда России, рассматривавшего «дело КПСС», бывший главный идеолог ее ЦК Яковлев, стремясь облить грязью историю организации, которая его всю жизнь содержала, приводил строчку из постановления СНК под председательством Ленина, в котором предписывалось взять из числа крестьян заложников и расстрелять. Яковлев не привел постановление в целом, а в нем требовалось, чтобы крестьяне деревень, расположенных в 20 верстах вдоль железной дороги, срочно очистили пути от снега. В противном случае Ленин действительно предписывал из тех деревень, которые уклоняются от работ, взять заложников и расстрелять их, если пути к установленному сроку не будут расчищены. Понятно, что Петроград тогда умирал без хлеба, его нужно было срочно завезти, а занесенные снегом пути не позволяли этого сделать. Ситуация была крайней, но все-таки от таких приказов мороз по коже...

Последним актом гражданской войны стал сокрушительный удар Красной Армии, состоящей почти сплошь из крестьян, по остаткам Белой Армии под командованием Врангеля. А ведь, пожалуй, никто не дал столько разных привилегий крестьянам, как Врангель. Достаточно сказать, что в его армии расстреливали офицера-добровольца за кусок отнятой у крестьянина колбасы.

Тем не менее, белые войска сидели в Крыму голодные, глядя, как крымские крестьяне нагло перепродают зерно в Турцию. И добили Врангеля крестьяне, ставшие красноармейцами, крестьяне, отцов и братьев которых большевики в это время жестоко давили продразверсткой. Получается, что российские крестьяне, которых большевики и грабили и расстреливали, шли в бой и умирали именно за власть большевиков. Почему?

Чем трусливее и подлее человек, тем охотнее он утверждает, будто крестьяне шли воевать за большевиков только потому, что в противном случае в ЧК их бы расстреляли. Кстати, он же усердно доказывает, что и Советская Армия выиграла войну с Гитлером только потому, что ее солдаты боялись: за новые поражения Сталин их не пощадит. Хотя эта версия и подлая, так как представляет народ сборищем трусливых негодяев, но ее усиленно муссируют некоторые органы формирования общественного мнения.

Расстрел дезертира, как, впрочем, и любое другое наказание, – это не месть. Государство не мстит, оно предупреждает. В «Песни о вещем Олеге» ее герой стремится «отмстить неразумным хазарам», но это не значит, что Киевская Русь мстила, Олег, возможно, мстил, но не Русь. Русь предупреждала следующий «буйный набег» на свои «села и нивы».

Любое наказание преступника – это предупреждение подобных преступлений. Государственный аппарат, уклоняющийся от своей обязанности наказать преступника, сам преступает закон. Это обычно понимают.

Не понимают другого. Преступник нарушает справедливость. Совершая преступление, он добивается какого-либо преимущества для себя по сравнению с законопослушными гражданами. При наказании его восстанавливается справедливость: никто не имеет права добиваться в обществе преимуществ иначе, нежели признанными в этом обществе способами, законными способами.

Кем по сути своей, является дезертир? Человеком, решившим, что он сумеет спастись от смерти в бою за счет других, которые в этом бою погибнут. Они пойдут на смерть, а он в тылу будет насиловать их вдов. Про таких говорят: «Слишком умный».

Когда перед строем расстреливают дезертира – это не только предупреждение потенциальным дезертирам. Это и успокоение гражданам, не собирающимся дезертировать, гражданам, намеревающимся честно исполнить свой долг: «Идите в бой спокойно. Убьют вас в бою или нет – неизвестно. А с этим мерзавцем – как вы увидели – уже все ясно. И с другими будет то же».

Лет двести назад еще можно было укомплектовывать армию солдатами, которых туда привели силой, которые ни под каким видом не хотят воевать.

Скажем, в английском флоте матросов набирали против их воли – специальным командам разрешалось хватать на улицах английских граждан и силой тащить на корабль. Но корабль — это специфическое место боя, с него не сбежишь. Капитан, подведя английский корабль к кораблю противника или сцепившись с ним на абордаж, не оставлял насильно набранным матросам иного выхода – надо было сражаться.

Или, скажем, насильно рекрутированная пехота в армиях германских княжеств. Опять специфика. До боя они жили достаточно обеспеченно, после боя всласть грабили, а к месту боя их вели под конвоем, и в самом бою им некуда было деться – форма, надетая на тебя пусть даже насильно, такова, что противник, не раздумывая, убьет: ему некогда разбираться, доброволец ты или нет.

Фридрих II, имевший очень сильную армию, тем не менее водил ее к месту боя в окружении гусар и приписывал полководцам ни в коем случае не проводить свою пехоту по лесным дорогам – там гусары теряли над ней контроль, и пехота могла разбежаться.

Но способы ведения войны изменились, теперь противоборствующие силы стали образовывать фронты, разграничивающиеся порою сплошной линией полевых укреплений, за этими укреплениями они копили силы иногда в течение многих месяцев. Использовать при этом армию, состоящую из довольно большого количества людей, не знающих, за что они должны умереть или не желающих за это умирать, стало невозможно. Такая армия имела тысячи путей для перехода на сторону противника.

До присоединения к СССР прибалтийские государства имели свои вооруженные силы – по одной дивизии. После присоединения Литвы, Латвии, Эстонии эти дивизии вошли в состав Красной Армии и с началом Великой Отечественной войны вместе с нею отступали. Но использовать их в бою против немцев не удалось. Из эстонской дивизии, занявшей позиции на фронте, тут же перебежало к немцам 800 человек профашистски настроенных эстонцев. Эти дивизии пришлось с фронта снять, разоружить и переформировать в строительные.

Воевать во главе армии, солдаты которой не хотят воевать, – или невозможно, или очень и очень затруднительно.

Наверное, наиболее характерным примером может служить армия США – отрада наших сегодняшних мудраков. Если к ней присмотреться внимательно, то станет видно, что в нынешнем столетии, когда и в СЩА органы формирования общественного мнения захвачены мудраками, американская пехота фактически небоеспособна и не сумеет противостоять более-менее упорному противнику. Напасть на безоружных, слабовооруженных или деморализованных эта пехота может. Но справиться с достойным врагом не в состоянии. Пока авиация и артиллерия США не уничтожат боевые позиции противника, американская пехота бесполезна.

Высадившись в Европе в 1944 году, американские пехотные подразделения продвигались вперед лишь тогда, когда противник издалека буквально смешивался с землей. Советские военные корреспонденты еще в ту пору с удивлением отмечали этот факт. Скажем, американская дивизия приближается к французскому городку. Десяток немецких фольксштурмовцев обстреливают американский разведдозор, садятся на велосипеды и уезжают из городка. Американский генерал вызывает авиацию, она сравнивает городок с землей. Пехота победно входит в город, имея трофеями... несколько тысяч уничтоженных бомбежкой мирных французских граждан.

При высадке американцев в Сицилии немцам удалось их несколько потеснить. Началась паника. Американский генерал Паттон срочно прибыл на место действий. В полевом госпитале он обнаруживает абсолютно невредимых американских солдат с диагнозом: «перепугался». Один лежит на койке в каске, с головой укрывшись одеялом. Симптомы: ему все время кажется, что над ним свистят немецкие пули. Паттон выхватил револьвер и попытался выгнать «раненого» на позиции, но не тут-то было, врачи не дали. А впоследствии комиссия конгресса и мудраки в прессе так зашельмовали Паттона за это ( хотя он официально и извинился перед тем солдатом) , что фактически поставили крест на его карьере.

Как известно, Советская Армия до 9 мая не сумела занять те территории Германии, которые были определены договором как зона советской оккупации и на которых впоследствии была создана ГДР. После капитуляции Германии американцы добровольно освободили их. Были люди, которые упрекали за это Трумэна. Дескать, если бы американцы не ушли с этих территорий, то не было бы ГДР и последующего противостояния двух блоков. Но существует версия, почему Трумэн выполнил условия договора. Она такова.

Победить в войне с Японией без сухопутных войск было невозможно. Сталина связывал с американцами договор о вступлении СССР в войну с Японией после победы над Германией. Предусматривалось, что в этой войне пехота будет советская. Так вот, Трумэн освободил территории в Германии, боясь, что в противном случае Сталин нарушит договоренность относительно Японии.

Возникает вопрос: «Почему Трумэн не вывез из Западной Европы свои довольно многочисленные войска в Японию и не пренебрег помощью СССР?» Одна из версий гласит, что это невозможно было сделать, так как по дороге в Японию американская армия могла «самодемобилизоваться», иными словами – разбежаться.

Да и в «славной» кампании против Ирака американцы так и не ввели в дело свою полумиллионную армию, предпочитая принудить его к сдаче бомбовыми ударами по мирному населению. И это не случайно.

Что оставалось делать командующему экспедиционным корпусом США на Аравийском полуострове генералу Шварцкопфу? Ведь всего за несколько лет до этого анонимный опрос среди солдат лучших войск США – морской пехоты – показал, что 21 процент этих наемников постарается уклониться от любого боя в любом случае.

Но ведь здесь идет речь об армиях различных государств и о войнах, которые ведут эти государства между собой. А как быть в случае гражданской войны, когда солдаты одной воюющей стороны элементарно могут переходить на сторону противную? Как в этой ситуации собрать армию посредством насилия? Нет, это невозможно сделать!

В Красную Армию большевики призывали крестьян без их желания, и в Белую призыв также был в основном насильственным. Однако победили красные, и это говорит о том, что идеи красных были созвучны идеям народа, крестьяне, воевавшие в Красной Армии, понимали, за какие ценности они умирают, и были согласны с этими ценностями.

Белые оказались слабее, хотя имели огромное материальное преимущество перед красными.

Действительно, белые почти всегда имели под своей властью хлебные области России, лишая хлеба красных. На протяжении всей войны столицы красных – и Москва и Петербург – непрерывно голодали. Белые захватили весь золотой запас царской России. Белым помогала Антанта – как оружием, так и живой силой. Тем не менее они потерпели поражение. Почему? Единственно возможный ответ — они не выдвинули идеи, которые бы крестьяне сочли достойными борьбы.

Именно крестьяне. Во-первых, рабочих в России было немного; во-вторых, рабочие России — это те же крестьяне, в лучшем случае, они пролетарии в первом поколении; в-третьих – идеи белых были не чужды и части рабочих – в армии Колчака была дивизия, состоящая из рабочих.

Надо ли считать, что идеи марксизма прочно завладели умами крестьян – основы русского народа? Автор считает, что эти идеи вообще не имели для крестьян ровно никакого значения. Автор полагает, что крестьяне тех времен не имели представления, что такое марксизм и на что его намазывают. Наверное, они повторяли вслед за своими вождями слова: «диктатура пролетариата», «социализм», «коммунизм» и т.п. Но смысла их, надо думать, никто не понимал. Все говорили эти слова, ну и крестьяне тоже. Не упрекать же не знающих церковнославянского верующих за то, что они каждый день читают молитву «Отче наш» и не могут объяснить, значение слов «иже еси» из этой молитвы.

Да и что говорить о крестьянах той поры, если в наше время все эти горбачевы, ельцины, яковлевы, поповы, бурбулисы со своей многомиллионной компанией мудраков, паразитировавшие всю сознательную жизнь на марксизме, так и не поняли основ его политэкономии?

Тогда остается вопрос: «За что конкретно воевали крестьяне под руководством большевиков? За землю? Но землю, так или иначе, им предлагали и белые, да и земля в России – не столь уж большой дефицит. Можно было не воевать, а уехать в Сибирь на пустующие черноземы. Так за что?

Ответ один: «За извечную русскую демократию, предстающую теперь в виде сельских Советов. Не просто за землю, а за землю, находящуюся в распоряжении только тех, кто ее обрабатывает».

Идеи марксизма полностью совпали в некоторой части с русской идеей, и они победили в России вопреки другим положениям Маркса, к великому недоумению самих победителей.

Вначале, сразу после прихода к власти, большевики своими декретами полностью освободили крестьян от паразитов. Передав власть сельским Советам, они избавили крестьян от засилья бюрократии, правда, очень ненадолго и полностью освободили от буржуазии Декретом о земле. Что самое смешное, Декрет о земле был левоэсеровским, Ленин впоследствии упрекал левых эсеров за несговорчивость при закрытии правых газет – дескать, мы пошли вам навстречу, приняли Декрет о земле, а вы не хотите поддержать нас в этом вопросе.

Строго говоря, в те годы к власти должны были бы прийти левые эсеры, как чисто крестьянская партия. Но у них не хватило лидера такого ума и мужества, как Ленин. Надо думать, что именно это определило персональный состав правительства.

Согласно русскому образу мыслей, правительство — это царь, а царь – отец России. И семья понимает, что когда ей очень плохо, когда в ней разлад, то отец может и обязан применить очень крутые меры. И когда Ленин приказывал расстреливать тех, кто не очищает пути от снега, крестьянин, задетый этим приказом, мог и протестовать, и ругаться, но в душе он понимал, что отец, у которого часть семьи умирает от голода, обязан любыми способами спасти ее. Ведь сегодня он расстреливает (или грозит расстрелять) тех, кто не спасает от смерти петербуржцев, но завтра он, возможно, столь же жестокими мерами заставит петербуржцев спасти от смерти крестьян.

Когда по приказу большевиков продотряды выгребали по деревням почти весь хлеб, довольных этим там не было, но и ограбленные продразверсткой крестьяне в душе понимали: а где еще отцу взять хлеб для семьи, как не в самой семье? Да, это было и тяжело и обидно, но Ленин действовал так, что у народа не оставалось ни малейших сомнений в том, что он действует исключительно во имя народа, и народ соглашался с Лениным в главном, хотя, возможно, и был недоволен большевиками за их отдельные действия. Народ признал Ленина отцом, признал за его «дворянами» — большевиками право на власть и в трехлетней гражданской войне отвоевал это их право.

Гражданская война 1918-1920 годов была войной за народную справедливость, за русскую национальную идею, за русскую демократию. Народ победил, но ненадолго, плодами победы тут же воспользовалась бюрократия – теперь уже большевистская. Тем не менее, победа в этой гражданской войне была достигнута, народ сбросил с себя паразитов одного рода, но вот бюрократию не осилил. Винить большевиков в этом нечего, средство от бюрократии тогда еще не было изобретено. И все-таки эта победа обнадеживала, поскольку в первой гражданской войне народ потерпел полное поражение.

Эта война началась в сентябре 1773 года и закончилась к лету 1775- го. В нашей истории она носит название крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева, в более ранней трактовке — пугачевского бунта.

Подготовил почву для этой войны мудрак у власти император Петр III Федорович. М.Горбачев – его точная копия.

Петр III был сыном немецкого герцога и дочери Петра I – Анны Петровны, то есть внуком Петра Великого. Кстати, по отцовской линии он являлся внуком и самого сильного и страшного противника Петра I – шведского короля Карла ХП. Славная кровь текла в его жилах, да вот толку от этого не было никакого.

В 1742 году императрица Елизавета Петровна (его родная тетка) объявила его, 14-летнего юношу, наследником российского престола. Последующие 18 лет жизни в России русского из него сделать не смогли, он как был, так и остался немецким герцогом, помешанным на «западной цивилизации», восторженным поклонником военных талантов нещадно битого русскими войсками прусского короля Фридриха II. Скорее всего, он страдал инфантилизмом: так и не вышел из детских представлений о жизни.

Став в 1761 году императором, Петр III стал на «западный манер» мудра чествовать как только мог и за год успел многое.

Мы писали, что по понятиям русских — что крестьяне, что дворяне — все рабы государства и его главы – царя. Только одни служат ему сохой, другие – копьем. А по западному обычаю – дворяне чуть ли не ровня королю, заключают с ним договоры, крестьяне же – их личные рабы.

Сообразно русской натуре, война – это всеобщее горе и начинать ее следует только в том случае, если иным способом невозможно предотвратить реальную опасность вражеского вторжения в Россию. В обычае было у царей, например у Ивана Грозного, в указе о начале войны объяснять всем, как много усилий предпринял царь (отец – не забудем это), чтобы избежать ее. А по западному образу мыслей, война – это единственная потеха, достойная рыцаря.

По западному обычаю и закону, простой народ – это скот и его можно продать и подарить, как скот. А по представлениям русских, это невозможно, нельзя продать из государства-семьи сына или дочь.

Восемнадцать лет прошли для Петра III даром – он ничего не понял. Окружил себя такими же, как он сам, советниками, и те подготовили для него целый ряд указов, вопиющих по своей дикости, указов, за любой из которых этого царя Россия имела право распять.

Давайте рассмотрим его поступки с точки зрения тогдашнего русского, русского – сына своей Родины.

Петр III заключил мир с Фридрихом II, вышел из Семилетней войны и этим предал своего союзника в борьбе с Турцией и крымскими татарами — Австрию.

После чего он взял и подарил своему кумиру – Фридриху II Пруссию, чем снова произвел его в короли. Даже если не говорить о военных, стратегических и экономических интересах России, не говорить о пролитой за Пруссию русской крови, то и в этом случае его поступок просто в голове не укладывается. Ведь жители Пруссии стали россиянами, они дали присягу на верность России, как можно было их, на манер скота, дарить?

Далее, этот мудрак объявил войну Дании, у которой были трения с его бывшим герцогством. Но что Дания России? Бог знает где находящееся государство, с которым у Российской державы никогда не возникало никаких проблем, более того, дружески относящееся к России государство. Как объяснить необходимость этой войны русским? Петру III и в голову не приходило, что это надо как-то объяснять. Он же император, рыцарь. А для рыцаря война – его родная стихия. Вот надумал он объявить войну – и подданные-скоты должны идти по его приказу умирать неизвестно за что.

Когда он «обрадовал» этим известием фельдмаршала графа Разумовского, то тот заметил, что для войны с Данией нужны две армии, и в ответ на недоумение императора пояснил: «Вторая армия будет штыками гнать первую в бой».

Этими действиями Петр III развенчал себя как российского императора в глазах русских дворян, стало очевидно, что это не император, вернее – не российский император. Дворянами он был смещен, посажен под арест и вскоре убит. Народу объявили, что умер он естественной смертью (впрочем, для подобных мудраков именно такая смерть и естественна), но слухи, конечно, по России поползли.

Однако мир с Фридрихом II, дарение ему Пруссии, война с Данией -все это мало касалось основной массы народа – крестьянства. Хуже было другое.

Он освободил монастырских крестьян от крепостной зависимости. Фактически, он передал их в крепость бюрократии, так как, в условиях того времени, эти освобожденные крестьяне (их стали называть «экономическими») отрабатывали ту же барщину, но только на землях, принадлежавших уже не монастырям, а государству, и под присмотром не монастырской братии, но алчных, живущих одним днем чиновников. Тем не менее, имя Петра III оказалось причастным к понятию... «свобода».

Наверное, и это Россия пережила бы без больших потрясений. Но Петр III на западный манер освободил от службы Отечеству дворян.

Ни он, ни сегодняшние мудраки не поняли, что если дворянин больше не обязан защищать государство, то есть – крестьян, то почему тогда крестьяне обязаны его содержать за счет своего труда? По западным понятиям, в этом не было ничего необычного, но по русским представлениям, он посадил на шею крестьян паразитов. А свободолюбивые русские, в отличие от людей Запада, паразитов на своей шее не терпят, и привить им подобную терпимость трудно.

С русской точки зрения, следующим шагом должно было стать освобождение крестьян от крепости у помещиков. Но... царь внезапно умер. И народ стал ждать освобождения от Екатерины II.

Ждал напрасно. Екатерину вознесли на престол вооруженные руки дворян. Им (даже преданным России) дарованная вольность была выгодна. Императрица не могла отменить указ о вольности дворянства из-за опасения за собственную судьбу и не могла освободить крестьян и оставить без материальной поддержки военную силу Российской империи – дворян. Она оказалась в безвыходной ситуации, а может, и не спешила искать выход.

А крестьяне ждали... Год, два... пять. Среди них начались волнения, численность бунтовавших росла, накануне гражданской войны во внутренних губерниях России в волнениях участвовало уже около 250 тысяч крестьян. Для тогдашней малолюдной России это огромное количество. Солдаты для народной армии будущей гражданской войны были готовы, но некому было принять власть над ними, некому было подобрать эту власть.

И, наконец, такой человек нашелся. К концу 1773 года взбунтовались яицкие казаки, не желавшие идти на войну с Турцией. Образовалось некое количество вооруженных людей (сначала – 80 человек), поставивших себя вне закона. Разумеется, им срочно потребовался кто-то, чей авторитет мог бы придать их поступкам видимость законных. Этот кто-то объявился. Неграмотный донской казак, хорунжий с боевым опытом. Звали его Емельян Пугачев, но он возглавил яицких мятежников под именем Петра III, якобы чудом спасшегося от смерти и скрывавшегося среди народа.

Странного в этом ничего не было. Петру III вообще везло на «посмертные деяния». Подсчитано, что в различных крестьянских бунтах он «восставал из мертвых» до 40 раз. Но здесь обстоятельства были особые. События развивались на окраине России, где исполнительная власть и так была слаба, а вдобавок взбунтовались военные люди.

Но кто поверит неграмотному казаку, что он царь? Тот, кто знает, как настоящий русский царь должен поступить. Ведь Петр III «не успел» освободить крестьян, следовательно, настоящий русский царь, вновь придя к власти, обязан это сделать.

И Емельян Пугачев это сделал – он освободил от помещиков крестьян, и теперь уже мало кто из них сомневался, что он настоящий царь и есть и что дворяне к выгоде своей хотели его убить. Ненависть крестьян вылилась на дворян, нового царя признали на огромных территориях, за год войны под знамена Пугачева встало свыше 100 тысяч бойцов. Для сравнения: фельдмаршал Петр Румянцев в это время воевал (уже за Дунаем) с турками и татарами и никогда не имел под своей командой более 40 тысяч человек.

Но противоборствующая сторона – правительство Екатерины – не была дискредитирована перед народом внутренних и западных губерний, исполнительная власть России была крепка, то есть силы антинародной стороны в этой войне были велики. Тем не менее, оказать сопротивление Пугачеву, опираясь только на внутренние резервы, Екатерина не могла, хотя в ход было пущено все: против собственного народа вооружили даже нехристей и чужаков — пленных турок.

Тогда Екатерина срочно заключила преждевременный мир с Турцией, прервав дотоле успешную войну с ней, и двинула с турецких границ против Пугачева армии во главе с такими прославленными полководцами, как Суворов и Румянцев.

В сентябре 1774 года Пугачева предали казаки, и к весне 1775-го обезглавленная народная армия перестала оказывать сопротивление. Эта гражданская война закончилась победой идей мудрака Петра Ш. Победы русской идеи народу пришлось ждать еще 145 лет.

Давайте попытаемся ответить на вопрос: «Что требуется для того, чтобы в России вспыхнула гражданская война?»

Во-первых. Нужно нарушить социальную справедливость в России, для чего свободолюбивых русских надо рассматривать на западный манер -то есть считать их скотом, который все стерпит.

Во-вторых. Необходимо время, чтобы та часть народа, которая получит выгоды от нарушения справедливости, численно окрепла, иначе эти люди будут моментально раздавлены и воевать будет некому.

В третьих. Народу понадобятся вожди, и хотя за ними дело не станет, но этим вождям потребуется нужная и понятная народу идея, а также первоначальная военная сила, на которую они будут опираться до того момента, пока вооружится достаточное для расправы с негодяями количество народа. Иными словами – необходим бунт армейских частей.

А что требуется, чтобы нарушить социальную справедливость? Во-первых. Тупой мудрак у власти, мудрак, который перестает понимать сам, что творит, являясь марионеткой в руках либо таких же тупых, либо действующих в своих корыстных интересах советчиков.

Во-вторых. Необходимо, чтобы этот мудрак начал внедрять в стране идеи «цивилизованного мира», не понимая и не желая понять, что по степени цивилизованности Россия стоит выше всех остальных стран, по степени социальной справедливости она их давно опередила, и внедрение чего-то такого, что терпят западные народы-рабы, толкает русских назад, а долго они по этому пути идти не будут.

А что требуется, чтобы эти идеи были внедрены в головы других, чтобы мудраку сразу же не оторвали его собственную?

Нужно отдать мудракам «западного» толка органы формирования общественного мнения, дабы они убеждали народ, будто все, что делает мудрак, стоящий у власти, – делается на благо народа. Для этого, кстати, не надо формально передавать мудракам газеты, радио, ТВ.

Наши журналисты начинают заниматься своей работой в молодые годы, тогда, когда они еще нигде никаким Делом не занимались и профессионально ни в чем, кроме секса, не разбираются. Наши журналисты – мудраки по должности. Они, абсолютно убежденные в собственной правоте, с умным видом внушают народу мысли, сути которых сами не понимают.

Этим людям нельзя позволять работать без контроля, им нужно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, так как сами они не в состоянии этого понять. Их и винить за это не приходится. Если человек не работал в экономике, то что он о ней может знать? Что он будет пропагандировать? Только то, что внушают ему другие, которых он считает мудрыми. Если он никогда не водил в бой солдат, не видел их убитыми из-за допущенных им, командиром, ошибок, более того, если он даже не служил в вооруженных силах, то что он может знать об армии? Что будет внушать другим?

Чем дольше мудраки в прессе будут орудовать, тем больше воспитают среди населения людей, верящих в благотворность идей западной цивилизации. Тем более многочисленной будет антинародная армия, тем больше крови прольется в гражданской войне.

Все ли сделано в Советском Союзе, чтобы на его развалинах началась гражданская война огромного масштаба?

После Сталина у власти в СССР постоянно находились мудраки, которые уже не понимали сути своих действий и поступали определенным образом только потому, что до них в государственный оборот были введены правильные идеи, которые и они, эти мудраки, считали правильными, верили в них, не понимая сути.

«Экономика должна быть плановой» – это действительно так, и мудраки от Хрущева до Горбачева довели плановость до абсурда именно потому, что не понимали, зачем, почему нужна плановость, что она дает экономике и народу.

«Пресса должна быть под контролем КПСС» – это тоже правильно, но ведь ни один мудрак не соображал, почему. Скажи ему, что Наполеон считал вонючую газетку по силе равной дивизии, и мудрак будет охотно повторять сказанное – ведь Наполеон считается мудрым. Но почему действительно неглупый Наполеон предпочитал иметь в армии на одну дивизию меньше, чем терпеть вонючую газетенку – это мудраку непонятно. «Свобода слова, свобода слова!» – будет вопить он, не соображая, от чего слово требуется освободить. Неужели от службы народу? Если так, то о какой же демократии ты болтаешь?

Славолюбие мудрака Горбачева кончилось трагедией. Он упразднил контроль над мудраками прессы, и все убедились в том, что и заранее должно быть ясно: умных журналистов у нас было столь мало, что их моментально смела лавина мудраков.

Пресса уничтожила исполнительную власть СССР. Что бы ни делали его чиновники по защите народа, по исполнению своего долга, пресса обливала их грязью и убеждала население, что эти действия во вред народу.

Мудраки в прессе обеспечили выборы народных депутатов СССР почти сплошь из мудраков. Эти мудраки предали народ немедленно, как только представился первый же удобный случай продать его с выгодой или без больших потерь лично для каждого.

Среди членов правительства СССР не оказалось ни Петра I, ни Ленина, ни Сталина. Правительство то ли сделало жалкую попытку исполнить свой долг перед народом, то ли имитировало его исполнение в августе 1991 года – и без сопротивления отдало власть бюрократии.

К началу 90-х годов ситуация в СССР стала точно такой же, как в Российской империи накануне пугачевского бунта. Очередь только за мятежом в армейском соединении и за несколькими решительными людьми во главе этого мятежа.

Но в отличие от пугачевского бунта, народ в этот раз не проиграет войну. Средства связи не дадут этого сделать.

Война обещает быть очень кровавой, так как предполагаемые вожди, к несчастью, не выдвинули убедительных идей для народа и сами боятся войны. А это усугубит разделенность населения и затянет боевые действия.

Судя по тому, как развиваются события, нетрудно прийти к заключению, что война неизбежна. Сегодня уже поздно ее бояться.

Тем не менее ее можно еще предотвратить, и данная книга именно этому посвящена.

ЧАСТЬ III. ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК

ГЛАВА 1. В НАЧАЛЕ И СЕРЕДИНЕ ПУТИ

ТЕРМИНЫ

Мы видим, что поставленная на грань уничтожения Россия в своей затянувшейся агонии пришла к совершенно особой форме общественной защиты в своем государстве. В России под ударами татар произошел естественный отбор – те, кто не сдался, кого не угнали в рабство, обрели особое свободолюбие, причем не теоретическое, не декларативное, а практическое — воспитанное многими веками непрерывных войн и борьбы за свободу. Россияне влили в свою кровь особую ненависть к любому угнетению, к любой форме паразитирования.

Особенность такого государства – абсолютно единовластный царь, который может в России все. Единовластие давало царю уникальную свободу служить только своему народу. Независимый ни от кого, он никому, кроме всего народа, и не должен был служить – ни членам политических партий, избравшим его, ни мафии, давшей деньги на избрание — никому.

Царь мог все. Но делал для защиты народа только то, что без него его народ сделать не мог. Остальное делал сам народ, объединенный в общины.

Русская идея демократии: – верховная власть ни от кого персонально не зависит, никто в стране не имеет права давить на нее с целью получения собственных выгод; – верховная власть занимается только тем, с чем мир справиться не может, а в дела мира не вмешивается; – лично человеку принадлежит только то, что он сделал лично, заслужил у верховной власти или купил на честно заработанные деньги, все остальное принадлежит обществу; – вести между собой расчет за труд деньгами – это не по-русски: все обязаны помогать друг другу, в единой семье деньги не нужны; – каждый человек – личность и имеет право, чтобы его голос и мнение выслушали все и приняли во внимание.

Есть ли надежные данные, которые бы подтвердили эту особенность русской демократии? Да, и достаточно.

Как ни в одной стране, все сословия России в начале ее пути занимали по отношению к царю одинаково бесправное, а следовательно, одинаково равное положение. Бесправность заключалась в отсутствии каких-либо прав уклониться от службы России. Все обязаны были служить: дворянин копьем, крестьянин сохой, купец мошной. На царя все сословия имели одинаковые права – всех он обязан был защитить одинаково.

Сотни лет подряд в соседних с Россией странах безумствовали мудраки, носясь с парламентаризмом различных окрасок – от парламентаризма Турции до парламентаризма Швеции. Русские, окружив плотным кольцом царя, наблюдали друг за другом – не пробует ли кто подчинить царя своим интересам.

Как ни в одной стране мира, крестьянская община России имела исключительные властные права и свободу.

Как ни в одной стране мира, полное отрицание у русских частной собственности на землю, презрительное отношение к жадным, бескорыстие в служении России. В Смутное время купец Минин призвал купцов имущество продать, жен и детей заложить, но Россию освободить. Перед наступающим Наполеоном смоленские купцы сами подожгли свои лавки и склады с товарами.

Как ни в одной стране мира, русские смотрели на помощь ближнему как на обычную, не требующую благодарности обязанность.

Как ни в одной стране мира, в России на мирских сходках требовалось единогласие при принятии решений.

Соседние народы, рабы по духу и мировоззрению, выпрашивали у высшей власти, то есть у тех, кто содержится на их деньги, гарантии своих прав. И записав эти гарантии в конституцию, радостно считали, что наконец-то у них демократия.

У соседних народов из-за их рабской сущности не хватило ума на понимание очевидной вещи: хозяин у своего холуя никаких гарантий не выпрашивает – они ему не нужны. Хозяин имеет власть, ему служат, а гарантии выпрашивает холуй у хозяина, не наоборот. И если народу что-то гарантируют, то власть в этой стране имеет тот, кто гарантирует, а не народ, который радуется этим гарантиям. Сомнительна в этом случае демократия. Народу-хозяину, народу, имеющему действительную власть, никакие гарантии не нужны, и если он решит написать конституцию, то напишет ее для своего холуя – власти. И в этой конституции запишет: «Я, народ, обязую власть в моей стране обеспечить мне право на свободу слова, неприкосновенность жизни и т.д.» (обязую, а не прошу гарантий). Я – народ – хозяин, и я обязую, а гарантии для себя пусть просят государственные чиновники и депутаты, раз взялись мне служить.

Русский (россиянин) был хозяин в своей стране, он имел власть, и, следовательно, в стране была демократия.

Своей властью русский народ требовал себе право на неприкосновенность жизни и свободы, и цари (его рабы) старались, делали все, чтобы отбить набеги, не дать ему попасть в полон к татарину или пасть от сабли поляка и меча ливонца. Но одежда прав шьется на подкладке обязанностей – гласит восточная мудрость. И русский народ считал своей обязанностью и дворянина содержать, и подать платить, и своей кровью эту свободу и жизнь народа отстоять.

Русский имел не просто свободу слова, свободу вякать в пустоту – его свобода была сопряжена с обязанностью остальных его слушать и стараться понять. Где и в какой стране была и есть сейчас конституция, которая бы так гарантировала эту свободу?

Русский уже тогда имел права, которые и сейчас не все имеют. Он имел право на жилище, и общество (община) ему это право обеспечивало своей помощью. Он имел право на труд, и общество предоставляло ему для труда землю на равных с другими условиях. Он имел право на обеспеченную старость. Он имел все, что могло обеспечить ему тогдашнее развитие производительных сил страны.

Ни один народ и близко не имел такого набора прав, как русский. Ни один народ не имел органов управления, которые были бы обязаны обеспечить ему такой объем прав. И все это было демократией особого, высшего порядка – русской демократией.

Единственное, чего никогда не могла обеспечить русская демократия -это право народа иметь умную интеллигенцию. Сколько бы народ свою интеллигенцию ни кормил – она, как волк в лес, все на Запад смотрит.

Термин «русская демократия» мы уже использовали, и автор считает, что этот термин имеет право на самостоятельную жизнь.

Развивались производительные силы России, росла производительность труда, Россия становилась все богаче. Появлялись экономические основания совершенствовать свою демократию Кроме того, становилось ясно, что и у умницы отца может быть сын дурак, становилось ясно, что в наследственности монархов есть дефект. Надо было совершенствовать русскую демократию и в этой области. Нам было чем заняться самим, нам не нужен был в делах демократии Запад, но мудраки все предопределили -начался длинный период уничтожения русской демократии бюрократией и буржуазией, который закончился в октябре 1917 года. Начиная с этой даты Россия совершила последний рывок к... К чему? Как назвать то, в чем очутилась Россия начиная с 1989 года?

Две тысячи лет назад человечество суммировало те моральные правила, которые позволяют людям жить вместе и достойно людей. Они вошли в христианство, а несколько позже в мусульманство, да и в других религиях присутствуют. Без исповедывания этих моральных норм люди нигде не считаются людьми. Давайте вспомним эти нормы.

Самоотверженное служение людям, лишения и смерть ради них – подвиг. Пренебрежение к богатству. Запрещение воровать. Запрещение убивать. Отношение ко всем национальностям как к братьям. Презрение к предателям.

Пришедшие к власти в апреле 1989 года люди открыто объявили свой символ веры: – обогащайся любым путем; если он преступный – мы закроем глаза; – предательство допустимо, если оно лично выгодно; – патриотизм – признак подлеца; – каждая национальность должна иметь барские преимущества над остальными.

В СССР были люди, которые обязывались служить людям больше остальных — коммунисты. Партия коммунистов была запрещена и ошельмована теми, кто пришел к власти. Причем они, пришедшие к власти, всю свою жизнь паразитировали на деньги именно коммунистов.

Приход к власти этих людей ознаменовался: – потерей народом свободы передвижения по разделенной границами стране и из-за резкого скачка цен на билеты; – потерей свободы слова после почти полного подкупа средств информации бюрократией и новой буржуазией; – потерей права на труд вследствие разорения своей экономики; – потерей права на жилье из-за резкого сворачивания строительства жилья для всего народа; – потерей или ущемлением права на высшее образование из-за превращения его в платное и размещение вузов в разных государствах; – потерей или ущемлением права на медицинское обслуживание из-за превращение его в частично платное; – потерей права на обеспеченную старость вследствие обесценивания сбережений.

Такого удара Россия никогда до этого изнутри не получала. Как назвать этих людей и эту власть только за одну утрату общечеловеческих моральных ориентиров? Дикарями, папуасами?

Но дикари и не знали никогда правил человеческой морали, а эти знали отлично и пошли на их нарушение из-за тех или иных соображений личной выгоды. Самое мягкое из определений этих людей – дерьмо. И власть их — дерьмократия.

Правда, автор должен оговориться, что этот термин – не его изобретение. С приходом этих людей к власти народ стал применять к ним это слово инстинктивно, возможно, и не догадываясь, что достаточно точно охарактеризовал явление в целом.

Да, к сожалению, термин «дерьмократия» звучит еще неблагозвучнее термина «мудрак», Но, что же тут поделать – явление ведь еще более мерзопакостное, чем само слово.

КОММУНИСТЫ И ИХ ИДЕИ

Автор считает, что последний бросок к дерьмократии Россия сделала начиная с октября 1917 года. В этот момент к власти пришли коммунисты. Мы уже затрагивали то, что их идеи – марксистские идеи – в некоторой части полностью совпадали с идеями русской демократии, и уже говорили, что считать русских коммунистов марксистами надо весьма осторожно. Трудно понять и оценить, насколько они понимали или верили идеям Маркса (если даже допустить, что какая-то часть из них удосужилась прочитать его произведения) и насколько внутри их сидели идеи русской демократии.

Но вряд ли стоит сомневаться, что коммунизм для русских коммунистов был прежде всего обществом всеобщей справедливости – тем единственно возможным обществом, в котором только и имеет смысл жить.

И если отбросить марксизм как таковой, то символ веры российских коммунистов можно было бы свести к следующему.

Общество не может существовать долго, если в нем нет справедливости. Без справедливости люди озлобляются друг на друга и общество распадается.

Люди не могут существовать без общества – оно их защищает. Наивысшая ступень достигнутой справедливости – это получение человеком от общества материальных благ и почета пропорционально принесенной обществу пользе.

Коммунизм в области распределения материальных благ предусматривает поднятие уровня справедливости в обществе и над этой ступенью, а именно – каждому по потребностям. В силу различных и часто не зависящих от человека обстоятельств он может работать на благо общества на небольшой работе и результаты его труда могут нести заметно меньше пользы обществу, чем результаты труда других людей. Но поскольку и его труд тоже будет нужен людям, то коммунистическое общество не собирается оскорблять себя высчитыванием пользы от конкретного человека. А так как результат труда человека высчитывается в деньгах, то коммунизму не нужны будут и деньги.

Но одновременно коммунизм предусматривает, что каждый член общества отдаст ему все, на что он способен как Человек – свой труд, свое мужество, свою порядочность.

Коммунизм – это не рай, где праведники, бездельничая, набивают себе брюхо нектаром под звуки ангельского пения. Это общество труда, где члены общества находят высшее удовлетворение и самовыражение в своем труде, где труд людям в радость.

Искусственно создать общество, где труд людям будет в радость, нельзя. Но можно создать людей, которым труд в радость – и с этими людьми построить такое общество. Для построения коммунизма главное люди, все остальное несущественно.

Для того чтобы жить, чтобы продолжать свой род, человек несет в себе все инстинкты животного. Они могут определить и его поведение: инстинкт сохранения энергии склоняет человека к лени, инстинкт удовлетворения естественных потребностей – к алчности, инстинкт продолжения рода – к разврату, инстинкт самосохранения – к трусости.

Некто по своей внешности и интеллекту может быть опознан как человек, но по своему поведению может являться животным. И каждый из нас таких людей знает или узнаёт в себе.

Чем больше в обществе людей-животных, тем дальше общество от коммунизма. Людей-животных сдерживает в человеческих рамках насилие их над собой или насилие над ними общества, а коммунизм насилия общества над людьми не признает, в нем будут жить люди, способные подавлять не ко времени проснувшиеся инстинкты без насилия над собой, и общество в насилии над ними нуждаться не будет.

Коммунизм – это не проблема экономики или техники, это проблема воспитания. Для того чтобы жить в коммунизме, требуется не партбилет в кармане, а способность быть Человеком. Способность без усилий над собой и внутренних мучений преодолевать в себе инстинкт лени и работать, находя в результатах работы высшее удовлетворение. Способность подавить в себе алчность в условиях, когда возможным будет все или почти все. Подавить инстинкт продолжения рода, когда это будет задевать других людей. Подавить в себе страх, когда это потребуется для людей и общества.

Люди, не способные стать Человеком, не могут жить при коммунизме. И не могут в силу недостаточности своего человеческого развития понять, что такое общество может быть. Их собственный жизненный опыт, основанный на собственной лени, алчности, трусости и подлости, не дает им фактов, подтверждающих возможность коммунизма.

Люди, понимающие, что коммунизм – это дело очень непростое, но осуществимое — это коммунисты.

Подготовить коммунизм обязан социализм. В нем в области распределения материальных благ должна действовать справедливость: от каждого по способностям – каждому по труду. Результаты труда необходимо оценить, и деньги при социализме нужны.

Справедливость социализма требует, чтобы результат труда, в который человек вложил свой ум и физическую силу, был обменен на требующий такой же суммы ума и силы результат труда другого человека.

Разделение труда в обществе достигло таких масштабов, что в каждый килограмм хлеба, безусловно, вложена частица труда каждого члена общества, как вложена она в любую машину и любое здание, и каждый на эти вещи имеет безусловное право. И это тоже причина, по которой обмен должен быть справедливым.

Справедливость социализма требует, чтобы в этот обмен не вмешивались другие обстоятельства, которые никак не зависят от труженика и которые он не в состоянии изменить – национальность, происхождение, определенного рода природные и искусственно созданные условия.

В силу случайных обстоятельств один человек может изготавливать одежду, другой хлеб. В случае засухи или неурожая тот, кто владеет хлебом, может за свой труд взять неимоверно большое количество труда того, ктоделает одежду. Это несправедливо.

Основана эта несправедливость на том, что право владения продуктом признается за человеком, занятым его обработкой на последней, дающей случайное преимущество, стадии. А это право и дает право частной собственности на средства производства.

Во имя своей справедливости социализм не признает этого права. Владелец средств производства, кем бы он ни был, может отнимать у работающих у него работников часть стоимости их труда, и эта часть может намного превышать стоимость его настоящего и прошлого труда. И это еще одна причина, по которой социализм во имя справедливости не признает права частной собственности на средства производства.

Коммунисты и социалисты – интернационалисты. Это вытекает из сути их представлений о справедливости, так как нет для них других справедливых оснований получения каких-либо дополнительных благ от общества, кроме дополнительного труда.

Капиталистическое общество в понятии справедливости полностью ориентируется на людей-животных. В формуле справедливости капитализма отсутствует требование «от каждого по способностям». Оно изначально неприемлемо, и в нем нет необходимости.

Право частной собственности дает его владельцу возможность не служить и не давать обществу вообще ничего взамен за получаемые от общества блага. Это первая причина, по которой понятие «от каждого по способностям» капитализм не приемлет.

Специфика беспланового хозяйства требует резервов на случай получения больших заказов, в том числе и резервов рабочей силы – безработных. Это вторая причина неприемлемости этого понятия.

Нет необходимости морально подстегивать людей к полному применению своих способностей – капиталистическое общество для этого имеет устоявшийся набор экономических и правовых средств насилия.

Форма справедливости капитализма: каждому столько, сколько он сумеет у общества изъять.

Много ли надо было русскому или россиянину, чтобы понять и принять эти идеи?

Много ли надо человеку, живущему в общине, где все обязаны оказывать друг другу помощь и не требовать за это денег, чтобы принять идею о том, что в будущем денег вообще не будет?

А много ли надо русскому, не признающему права частной собственности на землю, чтобы принять идею о том, что все средства производства должны быть общими?

И много ли надо ему, считающему всех, кто служит России, своими братьями и сестрами, чтобы принять идеи интернационализма?

Так что приход к власти в России коммунистов – это процесс абсолютно для нее естественный.

КОММУНИСТИЧЕСКАЯ БЮРОКРАТИЯ

Став у власти в Петрограде, большевики сразу же столкнулись с проблемой исполнительной власти. Без нее все их законотворчество пустое умствование. Без чиновников, которые организовали бы население на исполнение этих, даже воспринимаемых Россией законов, власти нет.

Старая исполнительная власть уже задолго до большевиков была дискредитирована, а потом добита с их помощью. Попытки большевиков подчинить себе ее чиновников окончилась неудачей: чиновники не признали правительство Ленина и пошли на саботаж.

Правда, какое-то подобие исполнительной структуры большевикам удалось создать почти мгновенно – это была система Советов в губерниях и уездах. Советы на местах стали отвечать за исход борьбы в России точно так же, как правительство в Петрограде и даже больше, так как политические противники расстреливали и рубили их депутатов в первую очередь. Поэтому команды из центра поступали на места и принимались к исполнению местными Советами безоговорочно, тут все понимали, что связаны с Петроградом кровью.

Но Советы – это скорее законодатели, которые указание большевистского правительства могли на своем заседании превратить в закон для данной местности. А ведь еще нужны и исполнители – чиновники. Те, кто мог бы обсчитать стоимость выполнения указания, найти деньги, людей, материалы, рассчитать время исполнения и организовать его.

Царских чиновников попытались заставить работать силой. Офицеров и генералов призывали в Красную Армию и приставляли к ним надсмотрщика-комиссара. Таких же комиссаров рассылали во все учреждения.

Часть чиновников принимала идеи коммунистов, часть честно работала под угрозой расправы, но часть и откровенно вредила, так как профессионалу обмануть дилетанта-комиссара нетрудно.

По этой последней причине так или иначе, но большевики вынуждены были все больше и больше ставить на места чиновников действительно преданных себе людей, а это в основном были рабочие и крестьяне, в лучшем случае люди с образованием, но без малейшего опыта. Качественный уровень исполнительной власти упал неимоверно.

Добавим, что чиновников большевикам потребовалось больше, чем царской России. Во-первых, из-за крайне низкого профессионального уровня, во-вторых, из-за необходимости охватить управлением и ту часть экономики, что находилась у буржуазии и управлялась набранным ею персоналом.

Кто были эти сотни тысяч человек, которые стали управлять Россией, полностью разрушенной мировой и гражданской войнами? Кто были те, кто стал требовать исполнения законов от граждан России, которые за три года внутренней смуты вообще отвыкли кому-либо подчиняться?

Конечно, все это были так или иначе образованные большевики, но, видимо, в большей мере командиры и политработники Красной Армии, которая к тому времени была демобилизована почти на 90 процентов. Они в гражданскую убивали и их убивали, они были преданы коммунистической идее безусловно, у них уже был опыт командования людьми. Но ни малейших знаний и опыта в хозяйственных и гражданских делах. Их срочно учили, срочно организовывались и работали различные курсы по их подготовке, но главный учитель – это работа. Должно было пройти время, чтобы она научила этих людей делать Дело. Запомним, что образовывался государственный аппарат из людей новых, некомпетентных, готовых чиновников негде было взять.

Второе, что никем и никогда не учитывается, – это страх нового аппарата за свою судьбу и жизнь. Когда говорят, что Сталина всегда поддерживал партийный и государственный аппарат, никогда не учитывают этого страха.

Причем страх аппарату внушал не Сталин. Наоборот: аппарат сам жался к нему из страха. Мы писали, что даже Ленин не верил вполне, что власть большевиков устоит. А что делают с большевиками, когда их власть падает, за годы гражданской войны стало хорошо известно в первую очередь большевикам. Участь 26 бакинских комиссаров или Сергея Лазо никого не прельщала. Отсюда страх и лютая ненависть нового аппарата ко всем, в ком можно было заподозрить двурушничество или предательство.

По своему характеру это были люди разные. По мнению автора, наиболее талантливо описал первоначальных чиновников СССР М. Шолохов в «Поднятой целине».

Во-первых – это фанатик Нагульнов. Человек, за годы войны отвыкший и потерявший вкус к деятельности мирной жизни, человек, для кого борьба стала идеей-фикс. Фанатик, взявшийся самостоятельно изучать английский язык в надежде на скорую мировую революцию и свое личное участие в ней. Представим этого борца на месте прокурора или судьи. Что будет с теми подсудимыми, которые попадут к нему?

Во-вторых – это люди типа Давыдова, умные прагматики-коммунисты, старающиеся марсистские государственные догмы приспособить к российской жизни. Люди, для которых целью уже становится конкретное, полезное для людей и государства Дело.

И наконец – это люди типа Разметнова, которые честно и сознательно сражались на стороне красных, но которым весь этот марксизм, мягко скажем, малоинтересен. Вчера он еще ненавидел своих врагов, а сегодня, когда они побеждены, ему уже становится их жалко. Нормальные русские люди.

При этом все трое и в мыслях не допускают какого-либо покушения на советскую власть, на власть большевиков. И при первой же для нее опасности, не раздумывая, бросаются под пулеметный огонь.

Условия, в которые попал молодой государственный аппарат СССР, характеризовались действиями двух сил.

Первая сила – это сила некомпетентности, что чрезвычайно обюрокрачивало аппарат. Не зная, как поступить, чиновник запрашивает начальника, а тот – следующего. Входило я обычай и правило ничего самому не решать, застраховаться от ошибок и, кстати, от вышестоящей расправы за них.

С другой стороны, страх внешней и внутренней угрозы заставлял достигать конечного полезного для страны результата любым путем. Причем и здесь присутствовал страх расправы за недостижение этих результатов.

Страх – это извечный спутник ответственности. Без страха ее нет. Страх заставляет мучиться, выбирая решение, страх заставляет все тщательно взвешивать, страх заставляет действовать решительно. Профессионал-чиновник боится за свою репутацию, и этот страх, сопряженный со страхом потерять работу, которую он умеет делать, довлеет над ним. А у молодой бюрократии репутации нет, ей ничего не страшно, что хорошо видно на примере бюрократии, которую привели с собой к власти президенты-перестройщики во всех республиках СССР. Такой бюрократии, чтобы хорошо работать, посторонний страх полезен, иначе она долго будет осваивать свою профессию и увлечется взятками.

Под воздействием этих двух сил в СССР начал формироваться государственный аппарат, который сильно тяготел к полному обюрокрачиванию, но страх физической расправы от внешних врагов страны и от начальников уравновешивал положение, и этот аппарат был способен делать Дело.

Коммунистическому аппарату, как и любому другому, нужна была голова, безразлично какая – единая или коллективная. Главное, чтобы она была одна, чтобы выполненный приказ из одного места не наказывался и» другого. Чтобы была уверенность, что вся страна едина, что она не расколется на два лагеря в гражданской войне, что в ней не возникнет «пятая колонна», как в Испании.

Некоторое время такой головы не было.

ВОЖДИ

Лидеров большевиков, подобравших в октябре 1917 года власть в России, надо разделить на две группы: теоретики с малой практикой и теоретики с большим практическим опытом управления или просто практики. Напоминаем, что это книга об управлении. Автор уверен, что именно практический опыт или его отсутствие оказали влияние на подход лидеров к теории марксизма.

К первой группе лидеров надо отнести Ленина и всех тех лидеров, которые большую часть предреволюционной работы провели в эмиграции. Несмотря на всю глубину их ума, им неоткуда было приобрести опыт организаторской, управленческой работы, да еще и в такой самобытной стране, как Россия. Размышляя над путями развития государства после своего предполагаемого прихода к власти и после начала строительства социализма, они в качестве базы для своих умозаключений брали только теоретические посылки Маркса и его последователей. Не потому, что это были люди ограниченные или неумные, но как можно за границей много узнать о России, даже если интенсивно переписываться с ней? Да, кое-что можно было узнать, кое-какой опыт управления можно было получить, но насколько это глубоко? Такая вынужденная изоляция не могла не привести к определенному догматизму, ортодоксальности, правоверности этих марксистов. Для них учение Маркса, те дороги к социализму, что он указал, вынужденно становились святыми. Пожалуй, на крайнем фланге этих людей стоял Троцкий.

Другая группа лидеров большую часть своего опыта приобрела в России. Она выводила россиян, в общем инертных, на демонстрации, организовывала типографии, перевозку газет, доставала деньги и все время крутилась в гуще конкретных, а не книжных людей. Она сидела в тюрьмах и там тоже изучала людей, перенимала их опыт, знакомилась с теми, кому впоследствии суждено было стать средним звеном госаппарата СССР. Эта группа людей тоже хорошо знала учение Маркса, но она знала и Россию, поэтому волей-неволей она должна была относиться к марксизму более критически, рассматривать его «не как догму, а как руководство к действию».

Иными словами, эти люди понимали, что такое коммунизм и социализм, понимали их необходимость, как и первая группа лидеров (теоретиков) . Но они не могли не видеть, что есть и другие дороги. Кроме того, они знали настоящую Россию, настоящий, а не приукрашенный или оболганный, как это часто бывает в книгах, народ.

На крайнем фланге этих лидеров, безусловно, был Сталин, которому и сейчас некоторые публицисты не могут простить, что он исповедовал «марксизм творческий».

Этой разницы между теоретиками и практиками обычно не понимают. Ее необходимо пояснить на примерах. Возьмем гипотетический.

Скажем, теоретик-географ проложил на карте самый короткий путь между точками А и В. Практик пошел из точки А в точку В, но никогда в реальной жизни он не пройдет точно по проложенной линии. Где-то встретится камень, завалы, болотца – он их обойдет; может, ему придется где-то временно и вернуться из тупика. Он пройдет большее расстояние, чем рассчитал теоретик, но пройдет и достигнет точки В. Для него линия на карте – это не догма, которой нужно следовать непременно и всегда и не думать почему. Практик не будет продираться через завал деревьев, его опыт подскажет ему, что он больше потеряет времени, сил и еще и одежду порвет.

Теоретику такое неведомо. Если его послать по маршруту, то он, вероятнее всего, попрется через болото и застрянет в нем. А такой теоретик, как журналист-экономист, любимый премьер-министр Ельцина Гайдар, который и карты читать не умеет, весь сидя в трясине по уши, еще и доказывать нагло будет, не краснея, что его путь – единственно верный. Да вот болото ему помешало! А в прессе и парламенте не найдется человека его спросить: «А чего ты в это болото залез, идиот! Где были твои глаза?» Но это гипотетический пример. А вот реальный мелкий случай. Плавильный цех. Жидкий металл из печей сливается в ковш, из него разливается в изложницы, после остывания из изложниц слитки складываются в короба, короба отвозятся на склад готовой продукции этого цеха, слитки там дробят грузчики (они же и дробильщики) на дробилке, дробленый металл из коробов высыпается в железнодорожные вагоны и увозится со склада, а пустые короба снова подаются в разливочный пролет цеха, где в них снова складывают слитки из изложниц, и так далее. Такая технология.

Вагоны должен подать железнодорожный цех, и подать их должны чистыми. Их перед отправкой в плавильный цех на этот предмет обязан проверить ОТК железнодорожного цеха. Обязан... должен...! Это в теории. На практике железнодорожный цех подал вагоны, в которых было по 50-100 килограммов мусора – на 5 минут работы лопатой. ОТК плавильного цеха запретил грузить в вагоны с мусором металл. Обычно в таких случаях начальник смены плавильного цеха просит грузчиков-дробильщиков очистить вагоны. Просит, так как оплата такой работы в плавильном цехе не предусмотрена — ее обязан выполнить железнодорожный.

Но случай был не первый, и грузчики-дробильщики взбунтовались и отказались чистить. Обещание премии не помогло. Теоретически начальник смены может дать любую работу и угрозой наказания заставить ее выполнять. Практически этот случай обещал начальнику смены месяцы хождения к юристу, в завком, в суд, и в результате рабочие бы отспорили свою правоту. И начальник смены тихо сдал смену своему молодому сменщику и уехал домой, а грузчики рассказали обо всем сменяющим их в новой смене коллегам, и те из чувства солидарности тоже уперлись и чистить вагоны отказались.

Но если короба с металлом не опорожнить в вагоны, то нельзя их вернуть в разливочный пролет, нельзя загрузить в них слитки и разлить в изложницы металл из ковшей, нет пустых ковшей – невозможно выпустить металл из печи, печи нужно останавливать.

Молодой начальник смены понимал, что если в цехе не будет электроэнергии и он остановит печи – его поймут, если не будет сырья не по его вине – его поймут, если случится авария – его поймут, но остановить цех потому, что двое его рабочих, не выполняя его приказ, не хотят сделать пятиминутную работу – его никто не поймет. Он звонит в железнодорожный цех и требует прислать грузчиков, но ему нагло сообщают, что они поставили вагоны чистыми и это, наверное, сам плавильный цех навалил в них мусор, вот пусть сам и чистит. В общем, дело принимало веселый оборот и прямой, теоретический путь обещал крупную разборку с привлечением всего заводского начальства. Из-за пяти минут нетяжелой работы.

Молодой начальник смены бежит докладывать о предполагаемой остановке печей начальнику цеха, с ужасом представляя, что начальник смены, не способный заставить рабочих выполнить пустячную работу, в глазах начальника цеха превратится в ноль... если не хуже. По дороге встречает старого, опытного начальника смены, к тому времени пенсионера, и рассказывает ему свою трагедию. Тот немедленно и невозмутимо дает совет: «Вызови дежурных электриков и прикажи им обесточить на складе все дробилки». Полное недоумение молодого: «При чем тут электрики, при чем дробилки, когда вагоны не грузятся!» Старый поясняет: «Скажи грузчикам, что не включишь дробилки, пока они не поставят в разливочный пролет цеха под металл 24 пустых короба. Заработок грузчиков от погрузки коробов в вагоны едва 10 процентов, остальные деньги они зарабатывают на дроблении металла. Если ты не позволишь им дробить, они вообще за смену ничего не заработают. А следующая смена обрадуется, так как сможет заработать вдвое. Она немедленно вычистит вагоны. И твои грузчики это отлично понимают». Молодой начальник тут же по телефону дал задание электрикам, а через час в разливочный пролет стали поступать пустые короба.

Пустячный случай, таких у каждого практика миллионы. Как они говорят: «Для этого мы и ходим на работу». Простое решение, справедливое или нет – это второй вопрос, так как перед ним следует другой: «А справедливо ли, чтобы пусть и из справедливого каприза двоих уменьшилась зарплата пяти сотен человек всего цеха, так как потерянный при остановке печей металл уже никогда нельзя восполнить?»

Но не об этом речь. Как видите, теоретики написали инструкции, нормы, правила, законы. Им кажется, что они все для практика предусмотрели. Но практик действует по инструкциям только тогда, когда это целесообразно, в остальных случаях – как требует Дело.

Практики отлично понимают смысл истины: «Нет ничего практичнее хорошей теории». Они всегда мечутся между сотнями вариантов решения и ценят возможность, опираясь на теорию, рассчитать лучшее.

Теоретики, к сожалению, чаще всего не понимают смысл другого изречения: «Критерием истины является практика». Им все кажется, что практики недостаточно хорошо использовали теорию и получили результат худший, чем если бы слепо следовали предлагаемым теоретическим посылкам.

Автор был свидетелем и участником сотен конфликтов при принятии решений, в которых участвовали теоретики и практики. Можно быть уверенным, что если руководящий орган – коллективный и состоит из этих двух разновидностей специалистов, то в нем никогда не будет согласия. Он будет вечно метаться от одного решения к другому по одним и тем же вопросам, в зависимости от того, кто кого пересилит.

Иногда практики в борьбе идей применяют рискованный прием – они говорят: «Ты, теоретик, считаешь, что мы плохо делаем Дело? Что же -возглавь его сам и сделай лучше!» Он рискован тем, что среди теоретиков может найтись человек, который и в самом деле по глупости возьмется за это, хотя обычно они пасуют.

Автор, например, может привести эпизод, когда плохая работа одного из цехов завода обсуждалась комиссией, в которой членами состояли и несколько работников научно-исследовательских и проектных институтов. Один из этих теоретиков зачитал перечень ошибок, которые, по его мнению, допустили работники цеха и которых, надо думать, он бы не допустил, а также безапелляционным тоном дал перечень рекомендаций, среди которых основное место занимали ценные советы типа: «Надо хорошо работать, надо повышать дисциплину, надо усилить борьбу за качество ремонтов и т.д.». Выслушав его, директор внезапно предложил: «Я вам дам немедленно трехкомнатную квартиру не хуже, чем у вас есть, и зарплату втрое превышающую вашу. Переезжайте на завод, я вас назначу начальником этого цеха, и вы покажете всем нам, дуракам, как надо работать». Теоретик заткнулся до конца совещания, а остальные присмирели и стали думать, что советуют.

Вспомним, что до 1927 года, когда троцкизм был в основном побежден, Сталин трижды пользовался этим приемом, трижды предлагал заменить себя на посту генсека.

Если в коллективном органе возникнут именно такие два крыла, то мира и согласия в нем не будет. Они начнут бороться до тех пор, пока какое-либо из них не осилит оппонентов.

Забегая вперед, вспомним, что «перестройка» – это победа теоретиков. В ее начале со страниц прессы и с экранов ТВ полностью исчезли практики – директора предприятий, хозяйственники и рабочие. Практически под всеми статьями на экономические темы стояли фамилии, сопровождаемые учеными титулами или в крайнем случае званием «народный артист». Наконец, благодаря безголовым президентам и верховным советам профессора дорвались до власти и сбросили страну под откос.

Но вернемся к коммунистическим вождям в начале последнего рывка. Теоретики боятся власти над Делом, боятся ответственности за него. Некоторые историки считают, что факт поражения эсеров в политической борьбе с большевиками объясняется властебоязнью лидеров эсеров. Гавкать в составе оппозиции на власть – они с удовольствием, самим стать у власти и на себя возложить ответственность за последствия своих решений им было страшно.

Величие теоретика Ленина в том, что он не побоялся ответственности и стал у власти, а когда его придавил груз ответственности, то он не остался мудраком, а быстро стал смещаться в лагерь практиков. Поставив перед собой целью не красование у власти, а спасение случаем полученной страны, он отринул марксистские догмы в той части, где они расходились с нуждами текущего момента. Но считать, что он стал полностью практиком, наверное, нельзя. И по свидетельству Уэллса, он оставался несколько идеалистом, да и действия его свидетельствуют об этом.

Например, Сталин не смог убедить Ленина не организовывать союз суверенных республик, а организовать их федерацию, то есть лишить правовой основы сепаратизм. Ленин идеализировал ситуацию, считая, что союз народов, которые имеют право выйти из союза, будет более прочен, чем союз, из которого никто выйти не имеет права. Это идеализм и незнание реальной жизни. Народы никогда не выходят из союза, им это невыгодно. Их настраивают друг против друга и выводят из союза их лидеры, их мудраки и бюрократия.

А Сталин отлично знал, что за честолюбивая и корыстная сволочь может быть в их числе, ведь он десятки лет с ними непосредственно работал. Он понимал, что подобный союз – это почва власти для национальной бюрократии. Не умной, не знающей, а только мононациональной.

Но убедить Ленина Сталин не смог, а Политбюро – тем более. И через 73 года ситуация с развалом СССР полностью подтвердила правоту Сталина.

Ленин был огромным авторитетом и у теоретиков и у практиков, а это значило, что вся борьба между ними заканчивалась на нем. Когда он настаивал на том или ином решении, то после его принятия оно не оспаривалось. Управление страной и было и выглядело единым. И народ и аппарат были спокойны.

Но вот Ленин тяжело заболел, отошел от дел, а затем умер. Стало некому ставить цели перед практиками и унять мудрачество теоретиков.

К этому времени Сталин уже достаточно давно занимался практической организационной работой в партии, а значит, и в стране. Он решал различные практические вопросы, и именно за этим к нему обращалась партия. Если нужно написать блестящую статью или книгу о мировой революции или о проблемах коммунизма вообще, то это лучше к Троцкому, Бухарину, Зиновьеву и т.д. А если нужно решить практический вопрос – то это к Сталину.

Возникало двусмысленное положение. Внешне в партии и стране блистали одни люди, а партия начинала все больше и больше признавать вождем другого.

Для многих это было обидно. Скажем, Сталин в гражданскую войну был только членом Военного совета фронтов, а Тухачевский командовал фронтами, Троцкий – тот вообще был командующим всеми вооруженными силами РСФСР. Масса людей, считавших себя лидерами, не могла понять, в чем дело, не понимала, что стране уже давно нужна не болтовня, а конкретные дела, что партия и страна боятся оппозиции, боятся вызванной ею конфронтации.

Троцкий так красиво говорил, так находчиво полемизировал, остроумно шутил. А Сталин говорил простыми фразами, сам себе непрерывно задавал вопросы и сам на них отвечал. Он и писал так, грешил тавтологией, редко употребляя местоимения. Было непонятно, почему в итоге члены ЦК, делегаты съездов голосовали за Сталина, а не Троцкого.

Мудраки не понимали, что в конечном итоге Троцкий убеждал всех в своем уме, и только. А Сталин обращался к людям и убеждал их в правильности своих идей. Поэтому и говорил просто. Поэтому и вопросы сам задавал. Поскольку у простых людей более-менее абстрактные, непривычные им вещи всегда вызывают вопросы. Троцкий, как ему казалось, стремился говорить умно, а Сталин – понятно. В результате от речей Троцкого у большинства оставалось впечатление собственной глупости, цели его оставались непонятны. Следовательно, для большинства слушателей было непонятно, понимает ли их полезность для народа сам Троцкий. А это не могло не раздражать делегатов – партийных и государственных чиновников. Ведь им для их собственной работы было необходимо понимать, чего хочет шеф, понимать и видеть, что это действительно полезно для страны, а не является какой-то очередной авантюрой типа мировой революции.

По этой причине практики во главе со Сталиным не могли не побеждать идейно теоретиков. Что касается путей строительства социализма, свобода слова в стране была полная и победа идей Сталина была достигнута в честном соревновании. До конца двадцатых годов в Верховном Совете, например, еще заседали депутаты-эсеры, анархисты имели свои типографии и издавали свою литературу. Оппозиция в это время была убита идейно, физическая расправа над ней началась уже в тридцатые годы, когда Европа, подзабыв войну, выпустила на сцену фашизм.

Победа практиков обусловлена тяжелым положением России в это время. России нужны были люди, умеющие делать Дело. И она их призвала. Сталин возглавил страну. Теоретикам было, конечно, обидно, большинство из них считало себя умнее Сталина. Тем не менее у них не хватило ума заткнуться. Здесь требуется пояснение.