Томас Харрис

Черный сентябрь

Глава 1

Пока такси с дребезжанием преодолевало шесть миль прибрежного шоссе по пути из аэропорта в Бейрут, наступил вечер. Далиа Айад сидела сзади и смотрела, как белый средиземноморский прибой приобретает сероватый оттенок в меркнущем свете дня. Далиа думала об американце. Ей предстояло ответить на множество вопросов, так или иначе касающихся его.

Такси свернуло на Рю Вердан и осторожно двинулось к центру города, в Сабру — район, битком набитый палестинскими беженцами. Водитель не нуждался в указаниях. Он вгляделся в зеркальце заднего вида, потом погасил фары и въехал в тесный дворик возле улицы Джеб-эль-Накель. Во дворе было совсем темно. До слуха Далии доносился отдаленный шум транспорта и тикающий звук из-под капота, издаваемый остывающим мотором. Прошла минута.

Такси закачалось, когда разом распахнулись все четыре дверцы. Луч мощного фонаря ослепил шофера. Далиа почувствовала запах оружейного масла — ствол пистолета был в каком-нибудь дюйме от ее глаз.

Человек с фонарем приблизился к задней дверце такси, и пистолет убрали.

— Djinny, — тихо произнесла Далиа.

— Вылезайте и ступайте за мной. — Мужчина произносил арабские слова слитно и без пауз, на диалекте племени джабал.

В тихой бейрутской комнатушке Далию Айад ждало суровое судилище. Хафез Наджир — глава Джихазаль Расд, элитной группировки Организации освобождения Палестины, шеф ее боевой разведки, — сидел за письменным столом, уперевшись затылком в стену. Это был высокий мужчина с маленькой головой. Подчиненные тайком называли его богомолом. Одного его пристального взгляда бывало достаточно, чтобы повергнуть человека в тошнотворный страх.

Наджир был командиром «Черного Сентября». Слова «Положение на Ближнем Востоке» являлись для него пустым звуком. Его не удовлетворило бы даже возвращение Палестины арабам. Он верил лишь во вселенский пожар, в очистительный огонь, в который верила и Далиа Айад.

Верили в него и двое других мужчин, присутствовавших в комнате: Абу Али, командир бригад убийц, орудовавших в Италии и Франции, и Мухаммед Фазиль, специалист по взрывчатке и вдохновитель нападения на Олимпийскую деревню в Мюнхене. Оба входили в РАСД, мозговой центр «Черного Сентября». Более крупное партизанское движение палестинцев не признавало их в этом качестве, поскольку «Черный Сентябрь» для «Аль Фаттах» — все равно что похоть для тела.

Именно эта троица решила, что «Черный Сентябрь» должен нанести удар в США. Они рассмотрели и отвергли более полусотни задумок. А тем временем на израильские причалы в Хайфе рекой лилось американское оружие.

И вдруг решение нашлось. И теперь, если Наджир одобрит его, все будет зависеть от этой молодой женщины. Далии Айад.

Она бросила на стул свою джеллабу и посмотрела на соратников.

— Добрый вечер, товарищи.

— Добро пожаловать, товарищ Далиа, — ответил Наджир. Он не встал, когда она вошла в комнату. Не поднялись и двое других. За год, проведенный в Штатах, внешность Далии заметно изменилась. В своем брючном костюме она казалась настоящей «цыпочкой» и выглядела немного обезоруживающе.

— Американец готов. Я уверена, он сделает дело. Он одержим этой затеей.

— Насколько он уравновешен? — Казалось, Наджир читает ее мысли.

— В достаточной степени. Я его поддерживаю. Он очень зависим от меня.

— Это я понял из твоих сообщений. Однако наши шифры еще не отлажены. Остаются вопросы. Али?

Абу Али пристально взглянул на Далию. Она помнила его лекции по психологии в Американском университете Бейрута.

— Американец всегда выглядит вполне разумным? — спросил Али.

— Да.

— Но вы считаете его умалишенным?

— Внешняя разумность и разум как таковой — не одно и то же, товарищ.

— Возрастает ли его зависимость от вас? Бывает ли он временами враждебен к вам?

— Случается. Но последнее время уже не так часто.

— Он страдает половым бессилием?

— Говорит, что страдал со времени своего освобождения из плена в Северном Вьетнаме, но месяца два назад все восстановилось.

Далиа смотрела на Али. Мелкими четкими движениями и влажными глазами он напоминал ей африканскую виверру.

— Вы верите в свою способность излечить его от полового бессилия?

— Это не вопрос веры, товарищ. Тут дело во влиянии. Мое тело помогает сохранить это влияние. Если бы в этом мне больше помог пистолет, я бы воспользовалась пистолетом.

Наджир одобрительно кивнул. Он знал, что она говорит правду. Далиа помогала натаскивать трех японских террористов, которые нанесли удар в тель-авивском аэропорту Лод, пыряя ножами кого попало. Сначала этих японцев было четверо, но один сдрейфил во время подготовки, и Далиа в присутствии остальных троих буквально снесла ему голову с плеч очередью из «шмайссера».

— Как вы можете быть уверены, что у него выдержат нервы и он не сдаст вас американцам? — упорствовал Али.

— Ну, а если даже и так, что это им даст? Я — мелкая рыбешка. Они бы получили взрывчатку, но в Америке, как мы прекрасно знаем, и без того хватает пластиковых мин.

Эти слова предназначались Наджиру, и Далиа заметила, как тот резанул ее взглядом.

Израильские террористы почти всегда пользовались американской пластиковой взрывчаткой СИ-4. Наджир не забыл, как он вытаскивал тело своего брата из взлетевшей на воздух квартиры в Бандуме. Потому ему еще пришлось возвращаться туда, чтобы отыскать оторванные ноги.

— Американец обратился к нам потому, что ему нужна взрывчатка. Ты это знаешь, товарищ, — сказала Далиа. — Я и потом буду необходима ему, но для других целей... Мы не оскорбим его политических взглядов, поскольку у него их нет. Кроме того, слово «совесть» не применимо к нему в своем привычном смысле. Он не выдаст меня.

— Давайте взглянем на него еще раз, — предложил Наджир. — Товарищ Далиа, ты изучала его в определенных условиях. Позволь показать тебе этого человека при совершенно иных обстоятельствах. Али?

Абу Али водрузил на стол 16-миллиметровый кинопроектор и погасил свет.

— Мы получили это совсем недавно из одного источника в Северном Вьетнаме, товарищ Далиа. Однажды эту пленку показали по американскому телевидению, но это было до того, как вы вошли в боевой комитет. Сомневаюсь, что вы ее видели.

На стене показались номер и титры фильма, а из динамика послышался непонятный шум. Затем он сменился государственным гимном Демократической Республики Вьетнам, а квадрат света на стене превратился в выбеленную штукатуркой комнату, на полу которой сидели десятка два американских военнопленных. Потом показалось нечто вроде трибуны с микрофоном на ней. Высокий изможденный мужчина медленно приблизился к трибуне. На нем была мешковатая роба военнопленного, носки и плетеные сандалии. Одна рука его была засунута за пазуху робы, вторая прижата к бедру. Мужчина поклонился чиновникам, сидевшим у передней стены, повернулся к микрофону и вяло заговорил:

— Я Майкл Дж. Лэндер, старший лейтенант американских военно-морских сил. Я был взят в плен десятого февраля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, когда сбрасывал зажигательные бомбы на гражданский госпиталь близ Нин-Бина... близ Нин-Бина. Хотя доказательства моих военных преступлений бесспорны, Демократическая Республика Вьетнам не подвергла меня наказанию; мне дали возможность увидеть, какие страдания причинили стране американские военные преступники, подобные мне и многим другим... и многим другим. Я сожалею о содеянном мною. Я сожалею, что мы убивали детей. Призываю американский народ положить конец этой войне. Демократическая Республика Вьетнам не испытывает враждебности... не испытывает враждебности к американскому народу. Во всем виновата стоящая у власти военщина. Я стыжусь содеянного мною.

Оператор обвел камерой остальных военнопленных, сидевших, будто внимательные ученики на уроке, и старавшихся выглядеть смущенными. Закончился фильм исполнением национального гимна.

— Безграмотный текст, — заявил Али, английский которого был почти безупречен. — Полагаю, его рука была привязана к бедру.

Пока шел фильм, он пристально следил за Далией. Ее глаза на миг расширились, когда изможденное лицо Лэндера показали крупным планом. Все остальное время она сохраняла невозмутимое спокойствие.

— Сбрасывал зажигательные бомбы на больницу, — задумчиво проговорил Али. — Стало быть, у него есть опыт по этой части.

— Его захватили, когда он летел на спасательном вертолете. Он пытался выручить экипаж сбитого «фантома», — ответила Далиа. — Вы же видели мой доклад.

— Мы видели в нем лишь то, что тебе сказал сам Лэндер, — вставил Наджир.

— Он говорит мне только правду, он никогда не врет, — парировала она. — Я знаю. Ведь я прожила с ним два месяца.

— Во всяком случае, это не столь важно, — заявил Али. — Есть кое-что гораздо более интересное.

В последующие полчаса Али расспрашивал ее о самых интимных подробностях поведения американца. Когда это кончилось, Далии показалось, что в комнате стоит запашок. Ей вспомнился лагерь палестинских беженцев в Тире. Восьми лет от роду Далии пришлось складывать простыни — на них ночью стонали ее мать и человек, который принес им поесть.

Теперь допрос повел Фазиль. У него были грубые умелые руки механика с затвердевшими кончиками пальцев. Он подался вперед и поставил перед собой маленький рюкзачок.

— Этот американец когда-нибудь имел дело со взрывчатыми веществами?

— Только с минами и гранатами. Но он составил подробнейший проект, в котором, похоже, есть смысл, — отвечала Далиа.

— Так кажется тебе, товарищ. Возможно потому, что ты состоишь с ним в столь близких отношениях. Мы еще поглядим, сколько смысла в этом проекте.

В этот миг она пожалела, что американца нет с ними, что они не могут слышать, как он, медленно растягивая слова, постепенно раскладывает свой страшный проект по полочкам, сводя его к ряду четко и ясно поставленных задач и предлагая решение каждой из них.

Далиа глубоко вздохнула и заговорила о технических проблемах, которые надо разрешить, чтобы разом убить 80 тысяч человек, включая и нового президента Соединенных Штатов, убить на глазах у всей нации.

— Единственное ограничение — вес. Мы вынуждены будем обойтись шестью сотнями килограммов пластика. Дайте мне, пожалуйста, сигарету, бумагу и ручку.

Склонившись над столом, она нарисовала кривую линию, похожую на лук. Внутри этой \"линии, чуть выше, она вывела вторую, таких же очертаний, но поменьше.

— Вот мишень, — объяснила Далиа, указывая на большую кривую. Потом перо переместилось к меньшей. — Используется принцип заряда определенной конфигурации. Он...

— Да, да, — сердито перебил Фазиль. — Наподобие большой мины Клеймора. С этим ясно. Какова будет плотность толпы?

— Они будут сидеть плечом к плечу, безо всякого прикрытия со стороны вот этой кривой. Я должна знать, может ли пластик...

— Товарищ Наджир скажет тебе, что ты должна знать, а чего не должна, — высокопарно заявил Фазиль.

Далиа невозмутимо продолжала:

— Я должна знать, будет ли взрывчатка, которую товарищ Ладжир сочтет нужным передать мне, расфасованными пластиковыми бомбами для уничтожения личного состава со стальной шрапнелью, как в мине Клеймора. Мне нужно, чтобы весь вес приходился на пластик. Сами контейнеры и шрапнель такого типа не годятся.

— Почему?

— Из-за тяжести, разумеется, — Далиа начинала тяготиться Фазилем.

— Но как же без шрапнели, товарищ? Если ты рассчитываешь на одну ударную волну, позволь сообщить тебе...

— Нет уж, товарищ, позволь мне кое-что тебе сообщить. Мне нужна твоя помощь, и я ее получу. Я не стану корчить из себя знатока, равного тебе. Тут не соревнования, и революция не терпит ревности.

— Скажи ей все, что она желает знать! — твердо приказал Наджир.

Фазиль тотчас же сказал:

— Пластик не будет начинен шрапнелью. Но что вы тогда используете?

— Снаружи заряда будет покрытие из нескольких слоев винтовочных пуль калибра сто семьдесят семь. Американец считает, что угол поражения по вертикали составит сто пятьдесят градусов, а горизонтальная арка — двести шестьдесят. Получается, что в среднем на каждого человека в зоне поражения приходится по три с половиной пули.

Глаза Фазиля расширились. Ему доводилось видеть американскую мину Клеймора размером со школьный учебник, которая выкосила широченную просеку в рядах наступающих солдат, а заодно и всю траву вокруг. А Далиа предлагает взорвать тысячу таких мин разом.

— Какой будет детонатор?

— Электрокапсюль с двенадцативольтной батареей, встроенной в бомбу. Система продублирована, есть автономная батарея и запал.

— Это все, — сказал техник. — Я закончил.

Далиа взглянула на него. Фазиль улыбался — то ли от удовольствия, то ли из страха перед Хафезом Наджиром — этого она сказать не могла. Что было бы, знай Фазиль о том, что большая кривая представляла стадион Тьюлейн, где 12 января будут сыграны первые 21 минута матча за бейсбольный суперкубок?

* * *

Далиа прождала в соседней комнате целый час. Когда ее вновь вызвали в кабинет Наджира, она застала командира «Черного Сентября» в одиночестве. Сейчас она все узнает.

В комнате горела только настольная лампа. Наджир, откинувший голову и прижавшийся затылком к стене, был окутан саваном мрака, но руки его оставались в круге света. Он поигрывал черным кинжалом коммандос. Когда он заговорил, голос его звучал очень тихо.

— Сделай это, Далиа. Убей их столько, сколько сможешь.

Внезапно он подался вперед, к свету, и улыбнулся так, словно вдруг почувствовал облегчение. Белые зубы сверкнули на фоне смуглой кожи. Казалось, он был почти весел. Наджир открыл маленький кофр техника и извлек оттуда статуэтку. Это была фигурка Мадонны, похожая на те, что выставляют в витринах лавочек, торгующих церковной утварью. Краска на ней была яркая и наложили ее явно в спешке.

— Взгляни на эту штуковину, — сказал он.

Далиа повертела фигурку в руках. Та весила примерно полкило и на ощупь была явно не гипсовой. По бокам виднелись тонкие рубцы, как будто фигурку не отлили, а отштамповали в форме. С нижней стороны подставки было написано: «Сделано на Тайване».

— Пластик, — объяснил Наджир. — Такой же, как американский СИ-4, только сделан далеко на востоке. В некоторых отношениях он лучше СИ-4. Во-первых, мощнее и мощность достигается за счет лишь очень незначительного снижения стабильности. Во-вторых, при нагревании выше пятидесяти градусов по Цельсию он становится очень податливым. Через две недели двенадцать сотен таких фигурок прибудут в Нью-Йорк на борту сухогруза «Летиция». В грузовой декларации будет указано, что их везут транзитом с Тайваня. Заказчик, человек по имени Музи, заберет их прямо с причала, после чего ты позаботишься о том, чтобы он не болтал.

Наджир встал и потянулся.

— Ты славно потрудилась, товарищ Далиа, и путь твой был долог. Сейчас ты отдохнешь вместе со мной.

У Наджира была просторная квартира, почти без мебели, на верхнем этаже дома 18 по Рю Вердан. Такая же, как у Фазиля и Али, живших на других этажах этого дома.

Далиа сидела на краю кровати в спальне Наджира и держала на коленях небольшой магнитофон. Наджир приказал ей подготовить пленку для бейрутского радио, которая пойдет в эфир после террористического акта. Далиа была обнажена, и Наджир, следивший за ней с кушетки, заметил, что она, говоря в микрофон, возбуждается все сильнее и сильнее.

\"Граждане Америки, — вещала женщина, — сегодня палестинские борцы за свободу обрушили мощный удар в самое сердце вашей страны. Вы пережили этот кошмар по милости торговцев смертью, ваших же соотечественников, снабжающих оружием израильских живодеров. Ваши вожди оставались глухи к гласу бездомных. Ваши вожди закрывали глаза на зверства евреев в Палестине и сами вершили злодеяния в Юго-Восточной Азии. Стрелковое оружие, военные самолеты, сотни миллионов долларов — все это рекой течет из вашей страны в руки поджигателей войны, а тем временем миллионы ваших же сограждан голодают. Нельзя же обездоливать собственный народ!

Слушайте, американцы. Мы хотим побрататься с вами. Свержение грязных негодяев, которые правят вами, — ваш долг. А посему за каждого араба, погибшего от руки израильтянина, от рук арабов будет погибать американец. Разрушение еврейскими бандитами любой мусульманской или христианской святыни будет караться разрушением американских домов. — Лицо Далии раскраснелось, соски грудей затвердели. Она продолжала: — Надеемся, что нам не придется зайти еще дальше в нашей жестокости. Выбор за вами. Мы надеемся, что нам больше не придется отмечать начало каждого нового года кровопролитием и причинением страданий. Салям-алейкум\".

Наджир стоял перед ней, и она протянула к нему руки как раз в тот миг, когда его халат соскользнул на пол.

* * *

В двух милях от комнаты, в которой меж смятых простыней лежали слитые воедино Далиа и Наджир, по волнам Средиземного моря тихо скользило маленькое израильское суденышко.

Оно легло в дрейф в тысяче метров к югу от Голубиного грота, и с борта выбросили плот. На него спустились двенадцать вооруженных мужчин. Они были в обыкновенных костюмах и при галстуках, сшитыми руками русских, французов и арабов. На ногах — туфли на рифленых подошвах. Ни у кого не было никаких документов, но у всех были суровые лица. И они уже не впервые наведывались в Ливан.

В свете месяца вода была дымчато-серой, поверхность моря слегка рябилась от теплого ветерка с суши. Восемь человек гребли, далеко откидываясь назад, чтобы гребки получались как можно длиннее. Так они прошли четыреста метров и очутились возле песчаного пляжа Рю Вердан. Было одиннадцать минут пятого, до рассвета оставалось 23 минуты, а через 17 минут город должна была окутать первая синяя предрассветная мгла. Пришельцы молча втащили плот на песок, прикрыли его холстиной песочного цвета и быстро зашагали по пляжу к Рю Рамлет-эль-Байда, где их ждали четверо мужчин с четырьмя автомобилями, контуры которых проступали на фоне огней туристских гостиниц на севере.

Они были уже в нескольких шагах от машин, когда ярдах в тридцати дальше по Рю Рамлет с визгом затормозил бело-коричневый «лендровер». Его фары осветили маленькую процессию. Два человека в рыжевато-коричневых мундирах выскочили наружу с изготовленными к стрельбе пистолетами в руках.

— Ни с места! Кто такие?

Послышались отрывистые хлопки, и из мундиров ливанских офицеров забили фонтанчики пыли. Полицейские рухнули на дорогу, прошитые девятимиллиметровыми пулями, выпущенными из «парабеллумов» с глушителями.

Третий офицер, сидевший за рулем «лендровера», попытался укатить прочь, но пуля разнесла ветровое стекло и раскроила ему череп, угодив точно в лоб. Машина врезалась в росшую у дороги пальму, труп полицейского швырнуло грудью на клаксон. Двое пришельцев опрометью бросились к «лендроверу» и оттащили тело назад, но в некоторых домах на набережной уже зажглись окна. Одно из них распахнулось, послышался сердитый оклик по-арабски:

— Что там творится, черт побери? Вызовите полицию, кто-нибудь!

Предводитель рейда, стоявший возле «лендровера», заорал в ответ хриплым пьяным голосом, тоже по-арабски:

— Куда подевалась Фатима? Если она тотчас же не спустится, мы уезжаем.

— Убирайтесь прочь, пьяные ублюдки, не то я сам вызову полицию!

— Алейкум-салам, сосед, ладно, ухожу, — откликнулся пьяный голос с улицы, и свет в окне погас.

Не прошло и двух минут, как «лендровер» с лежавшими в нем трупами скрылся в морских волнах. Две машины двинулись на юг по Рю Рамлет, а две другие свернули на Корнич-Рас-Бейрут и, проехав два квартала, снова повернули на север, на Рю Вердан.

Дом 18 по Рю Вердан охранялся круглые сутки. Один часовой стоял в подъезде, второй, вооруженный пулеметом, нес караул на крыше дома напротив. Сейчас он лежал за своим пулеметом, причудливо изогнувшись, с перерезанным горлом. Охранник из подъезда лежал на улице, куда он вышел, чтобы посмотреть, что за пьянчуги горланят песни.

Наджир уснул, и Далиа, тихонько высвободившись из его объятий, пошла в ванную. Она долго стояла под душем, наслаждаясь жгучими струями. Наджир был неважным любовником. Далиа улыбалась, натираясь мылом. Она думала об американце и поэтому не услышала топота ног в коридоре.

Наджир приподнялся на постели, когда дверь квартиры с треском распахнулась. Его ослепил луч фонаря.

— Товарищ Наджир! — настойчиво позвал мужской голос.

— Aiwa.

Ударил пулемет, и из тела Наджира фонтаном хлынула кровь. Пули отшвырнули его к стене. Убийца сгреб все, что было на столе Наджира, в сумку, и тут комната сотряслась от взрыва, прозвучавшего где-то в другой части здания.

Голая девушка, стоявшая в дверях, казалось, оцепенела от ужаса. Убийца направил ствол пулемета на ее мокрую грудь, палец его на спусковом крючке напрягся. Грудь у нее была прекрасная. Дуло пулемета дрогнуло.

— Прикрой срам, арабская потаскуха, — сказал убийца и, пятясь, вышел из комнаты.

Взрыв двумя этажами ниже повалил стену квартиры Абу Али. Его самого и жену убило мгновенно. Кашляя от пыли, убийцы двинулись к лестнице, но тут из квартиры в конце коридора появился какой-то тощий человек в пижаме и попытался было взвести курок полуавтоматического карабина. Но не успел. Его прошило очередью, и пули вбили обрывки пижамы прямо в тело. По коридору полетели клочья ткани.

Теснясь в дверях, убийцы вывалились на улицу, вскочили в машины и с ревом помчались на юг, к морю. В этот миг завыла первая полицейская сирена.

Далиа быстро натянула халат Наджира, схватила сумочку и спустя несколько секунд уже была на улицу. Она смешалась с толпой людей, высыпавших из всех домов квартала. Девушка отчаянно старалась собраться с мыслями, когда вдруг почувствовала, как чья-то рука крепко сжимает ее предплечье.

Это был Мухаммед Фазиль. Пуля оставила на его щеке кровавую борозду. Он зажимал рану галстуком, обмотанным вокруг головы.

— Что с Наджиром? — спросил он.

— Мертв.

— Думаю, и Али тоже. Я как раз выезжал из-за угла, когда его окно вышибло взрывом. Я стрелял по ним из машины, но... Слушай меня внимательно. Наджир отдал приказ. Твое задание должно быть выполнено. Взрывчатка в целости и сохранности и прибудет в срок. Автоматы тоже — твой «шмайссер» и АК-47, в разобранном виде, в ящике с запчастями для велосипедов.

Далиа посмотрела на него красными от дыма глазами.

— Они за это заплатят, — сказала она. — И заплатят десятитысячекратно.

Фазиль отвез ее в Сабру, в надежное место, где она могла пересидеть день. Когда стемнело, он на своем дребезжащем «ситроене» доставил ее в аэропорт. Чужое платье было велико ей на два размера, но Далиа слишком измучилась, чтобы думать об этом. В половине одиннадцатого вечера «Боинг-707» компании Пан-Ам уже ревел над Средиземным морем. Изнуренная Далиа погрузилась в сон раньше, чем огни арабского побережья по правому борту успели исчезнуть из виду.

Глава 2

Во время этих событий Майкл Лэндер занимался единственным делом, которое любил: он плыл на дирижабле фирмы Олдридж на высоте 800 футов над Ориндж Боул в Майами. Позади него в гондоле разместилась бригада с телевидения. Внизу, на переполненном стадионе, чемпионы мира «Дельфины Майами» вышибали дух из «Питтсбургских Металлургов».

Рев толпы почти заглушал треск рации над головой Лэндера. Зависнув над стадионом в жаркий день, он иногда испытывал ощущение, будто слышит запах толпы, а дирижабль, казалось, тянуло вверх горячим восходящим воздушным потоком, источаемым этими безмозглыми орущими телами. Было чувство, что поток этот грязный. Лэндер предпочитал полеты между городками. Тогда в дирижабле бывало чисто и спокойно.

Лэндер лишь изредка бросал взгляд вниз, на поле. В основном он следил за краем чаши стадиона и за воображаемой линией, которую провел от верхушки одного из флагштоков к горизонту. Это помогало держаться точно на высоте 800 футов.

Лэндер был превосходным летчиком и работал в очень трудной области воздухоплавания. Летать на дирижабле непросто. Почти нулевая «плавучесть» и огромная площадь поверхности — такой летательный аппарат окажется во власти ветров при неумелом управлении. Лэндер чувствовал ветер, как истый моряк, и обладал даром, каким обладают лишь лучшие воздухоплаватели — даром предвидения. Движения дирижабля цикличны, и Лэндер предсказывал их на два «хода» вперед, направляя громадного серого кита носом на ветер, подобно тому как рыба встает головой против течения, слегка опуская нос во время порывов и приподнимая в затишье. Тень от дирижабля накрывала половину поля. Когда в игре наступал перерыв, некоторые зрители смотрели вверх, а иные махали руками. Вид такой громады, подвешенной в прозрачном воздухе, завораживал их.

У Лэндера в мозгах был свой автопилот. Пока этот автопилот подсказывал, как удержать дирижабль на одном месте, Лэндер предавался размышлениям о Далии. О пушке на ее пояснице, о том, как приятно ощущать его ладонью. Об ее остреньких зубках. О вкусе меда и соли.

Он взглянул на часы. Далиа должна была вылететь из Бейрута домой час назад. Лэндер находил утешение лишь в двух предметах размышлений — Далии и воздухоплавании.

Его обезображенная шрамами левая рука мягко надавила на рычаг дросселя, потом он покрутил назад большое колесо набора высоты, расположенное рядом с креслом. Огромный воздушный корабль быстро пошел вверх. Лэндер заговорил в микрофон:

— Нора десять, ухожу от стадиона на круговой облет на высоте тысяча двести футов.

— Понятно, Нора десять, — бодро ответили с вышки в Майами.

Авиадиспетчеры и радиооператоры на башнях всегда любили болтать с пилотами дирижаблей и не лезли в карман за шуткой. Вообще у человека очень дружелюбное отношение к этой махине. Такое же, как, скажем, к медведю панде. Для миллионов американцев, видевших ее на спортивных состязаниях или ярмарках, дирижабль — это нечто громадное и доброе, медленно плывущий по небу приятель. Его почти всегда называют «слоном» или «китом». Никто ни разу не сказал про него «бомба».

Наконец матч завершился, и тень дирижабля (225 футов в длину) замелькала над многомиллионной вереницей машин, разъезжающихся от стадиона. Телеоператор и его помощник принайтовили свою аппаратуру и жевали бутерброды. Лэндеру частенько приходилось работать с ними.

Закатное солнце прочертило огненно-красную дорожку по воде. Дирижабль висел над заливом Бискейн. Потом Лэндер повернул на север и прошел в полусотне ярдов от пляжей Майами-Бич. Телевизионщики и бортовой механик пялились в бинокли на девушек в бикини. Кое-кто из купальщиков помахал рукой.

— Послушай, Майк! — заорал оператор Пирсон, уплетая бутерброд. — А Олдридж выпускает презервативы?

— Ага, — ответил через плечо Лэндер. — И их, и покрышки, и антиобледенители, и «дворники» для машин, и игрушки для ванн, и воздушные шарики, и нательные сумки.

— Тебе на этой работе презервативы бесплатно выдают?

— Еще бы! Один и сейчас на мне.

— А что такое «нательная сумка»?

— Просто большая резиновая сума, безразмерная. В ней темно. Дядя Сэм хранит в них презервативы. Увидишь такую где-нибудь, и сразу ясно, что он тут дурачился.

С Пирсоном можно будет договориться. Да и с любым другим из них.

Зимние вылеты дирижабля были редкостью. Обычно его ставили на прикол недалеко от Майами, в громадном ангаре, по сравнению с которым другие здания возле летного поля казались спичечными коробками. Каждую весну он летел на север со скоростью от 35 до 60 миль в час, в зависимости от ветра, делая остановки на ярмарках штата или во время бейсбольных матчей. Фирма Олдридж на зиму выделяла Лэндеру квартиру возле аэропорта Майами, но сегодня, загнав дирижабль в ангар и закрепив его, Лэндер сел на самолет, вылетавший в Ньюарк, и отправился к себе домой, в Лэйкхерст, штат Нью-Джерси. Неподалеку находилась и северная база дирижабля.

Когда Лэндера бросила жена, дом остался ему. В этот вечер в мастерской при гараже долго горел свет. Лэндер работал и ждал Далию. Он поставил на скамью жестянку и помешивал эпоксидную смолу, наполнявшую гараж резкой вонью. Рядом на полу лежала причудливая штуковина длиной в 18 футов. Это была опока, которую Лэндер соорудил из корпуса небольшой лодки, перевернув ее и разрезав вдоль по килю. Две половинки отстояли друг от друга на 18 футов и соединялись широкой дугой. При взгляде сверху опока напоминала громадную обтекаемую подкову. Лэндер мастерил ее несколько недель, трудясь в свободное от основной работы время. Теперь она была скользкой от смазки и совсем готовой. Тихонько насвистывая, Лэндер обкладывал опоку пропитанным смолой стекловолокном, заботливо разглаживая края. Когда эта оболочка затвердеет, он оторвет ее от опоки, и получится легкая гладкая корзина, которая отлично уместится под днищем гондолы дирижабля. В промежутке между половинками будет торчать его единственное посадочное колесо и антенна импульсного приемопередатчика. Несущая рама, которая будет вложена в корзину, сейчас висела на гвозде на стене гаража. Она была очень легкая и прочная, с двойным килем из труб, сделанных из сплава «Рейнольдс 5130» и ребер жесткости из того же материала.

Свой гараж на две машины Лэндер превратил в мастерскую, еще когда был женат, и перед отправкой во Вьетнам сделал здесь большую часть домашней мебели. То, что не понравилось жене, до сих пор громоздилось на стропилах под крышей — кресло, раскладной столик, садовая мебель. Флюоресцентные лампы горели ярко, и Лэндер трудился над опокой в бейсбольной кепочке. Он тихо насвистывал.

Один раз он прервал работу и глубоко задумался, но потом опять принялся разглаживать поверхность. Он ходил, высоко поднимая ноги, чтобы не порвать расстеленные на полу газеты.

В самом начале пятого зазвонил телефон. Лэндер снял отводную трубку.

— Майкл?

Его всегда заставала врасплох ее чисто английская манера проглатывать окончания слов, и сейчас он мысленным взором увидел телефонную трубку, утонувшую в ее темных волосах.

— Ну, а кто еще?

— Бабуся здорова. Я в аэропорту, буду позже, не дожидайся меня.

— Что...

— Майкл, мне не терпится увидеть тебя.

Послышались гудки отбоя.

Уже почти рассвело, когда Далиа свернула на подъездную дорожку у дома Лэндера. Света в окнах не было. Далиа побаивалась, но уже не так, как перед их первой встречей. Тогда у нее было чувство, что она в одной комнате со змеей, которая неизвестно где спряталась. Но, переехав к нему жить, Далиа сумела отграничить смертельно опасную часть его сущности от всего остального, и теперь у нее было ощущение, что они оба в одной комнате со змеей. Теперь Далиа могла сказать, где змея и спит ли она.

Далиа вошла в дом, производя больше шума, чем было нужно. Поднимаясь по лестнице, она тихонько напевала: «Ма-айкл... Майкл». Дом был безмолвен, и Далиа не хотела напугать Лэндера. В спальне стояла кромешная тьма. С порога Далиа заметила огонек сигареты, похожий на маленький красный глаз.

— Привет, — сказала она.

— Иди сюда.

Она двинулась на огонек. Ее нога задела дробовик, лежавший на полу возле кровати. Все было в порядке. Змея спала.

* * *

Лэндеру снились киты, и совсем не хотелось просыпаться. В его сновидений громадная тень дирижабля ВМС ползла внизу по ледяному полю, над которым он летел полярным днем. Был 1956 год, и Лэндер пролетал над полюсом.

Киты нежились в лучах арктического солнца и заметили дирижабль, лишь когда тот оказался почти над ними. Тогда они затрубили, их ласты подняли фонтаны водяной пыли, и киты скользнули под синий ледяной шельф. Глядя вниз из гондолы, Лэндер видел, как они зависли в воде, в холодном синем мире безмолвия.

Потом он оказался над полюсом, и компас взбесился. Солнечная активность мешала омнилучу. Флетчер стоял у колеса набора высоты, а Лэндер вел дирижабль только по солнцу. И они бросили на лед тяжелый гарпун с флагом.

* * *

— Компас, — бормотал он, вышагивая по дому, — компас...

— Омнилуч со Шпицбергена, Майкл, — сказала Далиа. Она знала об этом сне. Ей хотелось, чтобы ему почаще снились киты. Тогда с ним было легче. — Твой завтрак готов.

Лэндеру предстоял тяжелый день, а Далиа не могла сопровождать его. Она распахнула шторы, и комнату залил солнечный свет.

— Жаль, что ты должен ехать.

— И не говори. Но если имеешь пилотское удостоверение, за тобой следят в оба. Не явись я на собеседование, пришлют какого-нибудь чинушу из управления по делам ветеранов с вопросником. У них есть специальная форма. Там пишут, к примеру: «А. Каковы жилищные условия? Б. Производит ли объект впечатление подавленности?» Ну, все такое. И конца этому нет.

— Ты с этим справишься.

— Малейший намек на возможность срыва — и все, сидеть мне тогда на земле. А что будет, если чинуша заглянет в гараж? — Лэндер выпил свой апельсиновый сок. — Кроме того, хочу еще разок посмотреть на их чиновников.

Далиа стояла у окна. Солнце согревало ей щеку и шею.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ты хочешь знать, бешеный ли я сегодня? Нет, так уж вышло, что нет.

— Я совсем не об этом.

— Да уж, не об этом! Ладно, я просто зайду в маленький кабинетик с одним из этих типов, он закроет дверь и расскажет мне, что еще правительство собирается для меня сделать.

У Лэндера вдруг запульсировала кровь в висках.

— Ну, ладно. Так ты сегодня бешеный? Ты собираешься все испортить? Ты схватишь сотрудника управления и убьешь его, чтобы все остальные навалились на тебя? Тогда тебя посадят в камеру, и ты будешь заниматься онанизмом и распевать: «Благослови, Господь, Америку и Никсона».

Она ударила дуплетом. Прежде Далиа пробовала спускать эти курки по одному, а теперь решила посмотреть, как они подействуют вместе.

У Лэндера была острая память. Когда он бодрствовал, воспоминания заставляли его болезненно морщиться. Когда спал, они заставляли его вскрикивать.

* * *

Онанизм. Северо-вьетнамский охранник застает его за этим занятием в камере и заставляет дрочить перед строем.

«Благослови, Господь, Америку и Никсона». Написанный от руки плакат, который офицер ВВС поднес к иллюминатору С-141 на военно-воздушной базе Кларк-Филд на Филиппинах, когда пленники возвращались домой. Лэндер, сидевший по другому борту, прочитал плакат задом-наперед. Бумага просвечивала на солнце.

* * *

Он взглянул на Далию глазами-щелочками. Рот его приоткрылся, лицо стало вялым. Наступил опасный момент. Он нудно тянулся секунда за секундой. В солнечных лучах медленно клубилась пыль, она летала вокруг Далии и безобразного короткого дробовика возле кровати.

— Тебе нет нужды убивать их поодиночке, Майкл, — тихо сказала Далиа. — И заниматься тем, другим делом. Я хочу сама делать это для тебя. Я люблю это делать.

Она не врала. Лэндер всегда распознавал ее ложь. Его веки вновь разомкнулись, и мгновение спустя он уже не слышал стука собственного сердца.

* * *

Коридоры без окон. Майкл Лэндер шагает в затхлом воздухе правительственного учреждения. Охранники в синей форме проверяют свертки. У Лэндера свертков нет.

Девушка в приемной читает роман «Сиделка, на которой хочется жениться».

— Меня зовут Майкл Лэндер.

— Вы взяли номерок?

— Нет.

— Возьмите, — велит девушка.

Он взял кружок с цифрами с подноса возле стола.

— Какой у вас номер?

— Тридцать шестой.

— Как вас зовут?

— Майкл Лэндер.

— Инвалидность?

— Нет, я сегодня должен пройти собеседование. — Он протянул ей письмо из управления по делам ветеранов.

— Садитесь, пожалуйста. — Она повернулась к микрофону: — Семнадцатый.

«Семнадцатый» — болезненного вида молодой человек в виниловом пиджаке, пронесся мимо Лэндера и исчез в кабинке позади стола секретаря.

Примерно половина из пятидесяти кресел в приемной была занята. Тут сидели в большинстве своем люди молодые, которые в цивильном платье выглядели так же неряшливо, как прежде в униформе. Перед Лэндером уселся человек с лоснящимся шрамом над виском, который он тщился прикрыть волосами. Каждые две минуты он вытаскивал носовой платок и сморкался. У него было по платку в каждом кармане.

Мужчина сбоку от Лэндера сидел неподвижно, крепко вцепившись пальцами в бедра. Двигались только его глаза, беспрерывно следившие за каждым, кто проходил по комнате. Зачастую мужчине приходилось потрудиться, чтобы скосить глаза, поскольку голова у него не поворачивалась.

В хитросплетении комнатушек за конторкой приемной, в одном из кабинетов, Лэндера ждал Гарольд Пуг. Он был чиновником общей службы двенадцатого разряда и шел в гору. Свое назначение в отдел военнопленных Пуг сравнивал с «пером в шляпе». Получив эту работу, Пуг был вынужден прочитать немало литературы, в том числе и руководство консультанта по психиатрии при начальнике медицинской службы ВВС. В руководстве говорилось: «Человек, подвергавшийся жестоким притеснениям, изоляции и лишениям, неизбежно впадает в депрессию, порожденную жестокостями, обрушивавшимися на него в течение длительного времени. Вопрос лишь в том, когда и как она проявит себя».

Пуг хотел ознакомиться с руководствами, как только выкроит время. Послужной список, лежавший сейчас перед ним, выглядел внушительно. Поджидая Лэндера, Пуг еще раз просмотрел его.

«Лэндер, Майкл Дж. 0214278603. Корея, 1951; ВМС. Высшие оценки. Курс воздухоплавания в Лэйкхерсте, Нью-Джерси, 1954. Исключительно высокие оценки. Полеты над ледяными полями, полярная экспедиция ВМС, 1956. Переведен на административную работу, когда ВМС свернули программу использования дирижаблей в 1964 году. Тогда же подал прошение о вступлении в отряд вертолетчиков. Вьетнам. Две отправки. Сбит близ Донг-Хоя 10 февраля 1967 года. Шесть лет плена».

Пугу показалось странным, что офицер с таким послужным списком подал в отставку. Что-то тут было не так. Пуг вспомнил закрытые слушания в Конгрессе после возвращения военнопленных. Может быть, лучше не спрашивать Лэндера, почему он вышел в отставку.

Он взглянул на часы. Без двадцати четыре. Парень запаздывал. Пуг нажал кнопку настольного телефона, и девушка в приемной взяла трубку.

— Мистер Лэндер уже здесь?

— Кто, мистер Пуг?

Пуг спросил себя, нарочно ли она не расслышала имени.

— Лэндер, Лэндер. Один из особых случаев. Вам было велено прислать его ко мне, как только он объявится.

— Хорошо, мистер Пуг, я так и сделаю.

Девица вновь уткнулась в роман. Без десяти четыре ей понадобилась закладка, и она взяла со стола вызов Лэндера. Имя бросилось ей в глаза.

— Тридцать шесть... тридцать шесть. — Она позвонила в кабинет Пуга. — Мистер Лэндер пришел.

* * *

Пуга немного удивила наружность Лэндера. Тот выглядел очень подтянутым в своем кителе отставного капитана летчика. Взгляд его был прям и тверд. Пугу казалось, что ему придется общаться с людьми, у которых ввалились глаза.

Внешность Пуга совсем не удивила Лэндера. Он всю жизнь ненавидел чиновников.

— Прекрасно выглядите, капитан. Возвращение пошло вам на пользу.

— Пошло.

— Хорошо, наверное, вернуться к семье.

Лэндер улыбнулся, но улыбка не тронула глаз.

— Надо полагать, семья в порядке.

— Так они не с вами? Тут, кажется, сказано, что вы женаты. Дайте-ка посмотреть... да. Двое детей.

— У меня двое детей. Я разведен.

— Сожалею. Горман, тот, кто занимался вами до меня, оставил очень мало записей.

Горман не соответствовал занимаемой должности, и поэтому его повысили.

Лэндер не сводил с Пуга глаз. На губах его играла легкая улыбка.

— Когда вы развелись, капитан Лэндер? Надо навести порядок в бумагах, — Пуг был похож на корову, мирно пасшуюся у края болота и не подозревавшую, что из черных теней внизу за ней следят чьи-то глаза.

И тут Лэндер вдруг заговорил о том, о чем никогда не мог даже думать.

— Впервые она наставила мне рога за два месяца до моего освобождения. Когда парижские переговоры прервались из-за выборов, я полагаю. Но тогда она не довела дело до конца. Она ушла спустя год после моего возвращения. Не надо гримасничать, Пуг. Правительство делало все, что могло.

— Да, конечно, но, должно быть...

— Один морской офицер приезжал к Маргарет, несколько раз чаевничал с ней и давал советы. Вы, конечно, знаете, что существует шаблонная процедура подготовки жен военнопленных.

— По-моему, иногда...

— Он объяснил ей, что среди освобожденных высок процент гомосексуалистов и импотентов, чтобы она знала, чего ей ждать, понимаете?

Лэндер больше всего на свете хотел замолчать. Он должен замолчать!

— Лучше не будем...

— Он сказал ей, что дееспособность освобожденных военнопленных и их половая активность не выше пятидесяти процентов от среднего уровня. — Лэндер широко улыбнулся.

— Наверняка были и другие обстоятельства, капитан.

— О, конечно, она уже понемногу ходила на сторону, если вы об этом.

Лэндер рассмеялся. Он почувствовал привычный укол внутри. Опять запульсировало в висках. «Не убивай их поодиночке, Майкл. Сиди в камере, пой и занимайся онанизмом».

Лэндер закрыл глаза, чтобы не видеть, как пульсирует жилка на шее Пуга.

Пуг хотел было расхохотаться вместе с Лэндером, но почувствовал какую-то баптистскую обиду, услышав столь грубые и дешевые рассуждения о сексе. Он вовремя удержался от смеха. Это спасло ему жизнь.

Он снова взял папку.

— Вы получили инструктаж на этот счет?

Лэндер расслабился.

— Да, конечно. Какой-то психиатр из госпиталя Святого Альбана говорил со мной об этом.

— Если вам нужна еще консультация, я могу устроить.

Лэндер моргнул.

— Послушайте, мистер Пуг, вы, как и я, живете среди людей. Такое случается. Я, собственно, пришел просить возмещения вот за эту мелочь. — Он поднял искалеченную руку.

Пуг вновь обрел почву под ногами. Он вытащил из папки Лэндера формуляр 214.

— Поскольку совершенно очевидно, что вы не инвалид, придется поискать какой-нибудь способ, но... — подмигнул он Лэндеру, — мы о вас позаботимся.

Когда Лэндер вышел из здания управления по делам ветеранов, было половина пятого. Начинался вечерний час «пик». Обычный грязный манхэттенский день. Потная спина ощутила прохладу. Он стоял на ступенях и смотрел, как пестрые толпы тянутся к станции подземки на 23-й улице. Он не мог пойти туда же. Не хотел, чтобы его стиснули в поезде.

Изрядная часть работников управления удирала с работы пораньше. Дверь то и дело распахивалась и напоминала веер. Поток людей оттеснил Лэндера к стене. Ему хотелось драться. Внезапно нахлынули воспоминания о Маргарет. Он почти осязал ее, он чувствовал ее запах. И говорить об этом за фанерным столом! Надо о чем-нибудь подумать. Свисток чайника. Нет, ради бога, только не это. Он почувствовал холодную боль в толстой кишке и сунул руку в карман, где лежали пилюли лимотила. Нет, слишком поздно. Надо найти туалет, быстро. Он отправился обратно в приемную. Застоявшийся воздух льнул к лицу, как паутина. Лэндер был бледен, на лбу выступил пот. Он вошел в маленькую уборную. Единственная кабинка была занята, а снаружи ждал еще один человек. Лэндер развернулся и опять вышел в приемную. «Спазмы толстой кишки, — говорилось в его медицинской карточке. — Лекарств нет». Он сам открыл для себя лимотил.

Что же я не проглотил пилюлю заранее?

Человек, косивший глазами, следил за Лэндером, сколько мог. Теперь боль накатывала волнами, по рукам и плечам побежали мурашки. Лэндер зажал рот ладонью.

Толстая уборщица погремела ключами и впустила его в служебный туалет. Сама она осталась снаружи и не могла слышать этих неприятных звуков. Наконец Лэндер поднял голову и посмотрел на потолок из селотекса. От рвоты его бросило в слезы, и теперь они катились по лицу.

На миг он вновь оказался возле тропы, на корточках, под пристальным взглядом охранников, гнавших его форсированным маршем в Ханой.

* * *

Далиа весь день просидела над кредитными карточками Лэндера. Теперь она стояла на платформе и видела, как он сошел с поезда. Он спускался с подножки очень осторожно, и она поняла, что Лэндер боится сотрясения внутренностей.

Налив в бумажный стакан воды из фонтанчика, она вынула из сумочки пузырек. Вода приобрела молочный цвет, когда Далиа влила в нее болеутоляющее.

Лэндер заметил ее, лишь когда она подошла и протянула стакан. Вкус был, как у горькой лакрицы, губы и язык слегка онемели. Они не успели дойти до машины, а боль уже начала стихать под действием опиума. Через пять минут все прошло. Когда они добрались до дома, Лэндер рухнул на кровать и проспал три часа.

* * *