— Правда? — сказал я, словно меня это удивило.

Он мрачно кивнул.

— Нас принимают за шайку религиозных фанатиков или чтото вроде того. Вы знаете, как это бывает в маленьких захолустных общинах, тут все подозрительны к приезжим, особенно если те занимаются чемто непонятным для местных жителей.

— Синерджистский Храм? Должен признаться, я тоже не понимаю. Это что, какаято новая религия?

Он усмехнулся, а Мидж приподняла брови.

— Синерджисты? — переспросила она.

— Ктото в деревне уже рассказал вам о нас, — проговорил Кинселла.

— Да, хозяин скобяной лавки.

— Тогда вам уже известно, что нас здесь не любят.

Я почувствовал себя так, словно меня уличили во лжи, но Кинселла улыбнулся мне через стол.

— Синерджисты? — переспросила Мидж, громко постучав бутылкой кокаколы по деревянной поверхности стола, чтобы привлечь внимание.

Кинселла повернулся к ней.

— Так называется наш Орден.

— Странное название. Думаю, раньше мы о таком не слышали. И что точно означает это слово?

Кинселла наклонился на своем стуле.

— Вопервых, мы не религиозные безумцы, как многие нынче, так что, пожалуйста, не связывайте нас с ними. Мы не благотворительное общество и не религиозная секта в прямом смысле этого слова. — Он все улыбался, но теперь успокаивающе переводил взгляд с одного лица на другое. — Позвольте мне объяснить вам, что такое синерджизм. В основе своей это вера в то, что человеческая воля и Божественный Дух — это два фактора, взаимодействующие при возрождении.

В это утверждение мне и Мидж следовало вникнуть. Мы бессмысленно уставились в пространство, а улыбка Кинселлы раздвинулась до оскала. Впрочем, несмотря на его свободные манеры, я различил в глазах американца серьезное напряжение.

— Как различные химикаты воздействуют друг на друга, — продолжал Кинселла, — так и мысль, порожденная человеческим умом — который, вы знаете, является всего лишь сложной последовательностью химических реакций, — может взаимодействовать с Божественным Духом, коллективной душой, если хотите, чтобы произвести уникальную энергию.

Я под столом лягнул Мидж, но та не обратила внимания.

— О каком роде энергии вы говорите? — спросила она Кинселлу.

— О самой разнообразной. О силе исцелять, о силе влиять, силе творить... Она может проявляться таким множеством способов!

— Вы упомянули возрождение...

— Возрождение — это слово, которое мы используем, чтобы обобщить все аспекты нашего учения. Оно означает возрождение нашего собственного духа, возрождение... — Здесь он прервался, и теперь его улыбка стала извиняющейся. — Вам, наверное, кажется, что все это звучит безумно, да?

Мне пришлось согласиться, хоть я и промолчал.

— Но посмотрите, приверженцы всех религий молятся своему божеству, будь это христиане, мусульмане, иудеи — список бесконечен. В большинстве случаев они молят о Божественном Вмешательстве, чтобы чтото случилось или, возможно, не случилось. Они могут молиться за себя, за своих любимых, или даже за весь мир целиком. Дело в том, что они пытаются направить естественный ход вещей, свое частное божество, посредника, или побудителя, или конкретно творца этих событий. Наше учение разительно отличается...

Он откинулся на стуле, давая нам время осознать его откровение.

— Значит, отличается, — подтолкнул я его к продолжению.

— Лишь в том, что с помощью нашего основателя и проводника мы учимся складывать и направлять нашу энергию в более физическом смысле, и, конечно, мы действуем вместе с Божественным Духом.

— Простите, — сказал я, — но я не совсем вас понял. Этот, хм, «Божественный Дух» — что это?

— Вы, я, наши мысли. — Он экспансивно взмахнул руками. — Сам окружающий нас воздух. И сама земля, производимая ею энергия.

Он понизил голос, и я обнаружил, что даже у меня захватило дух. Воодушевление Кинселлы словно зарядило атмосферу.

Казалось, никто не хотел прерывать возникшую паузу, и я заметил, что в кухне стало совсем темно. И вместе с вечером пришел холод.

Мидж подняла бутылку кокаколы, чтобы отпить, ее глаза не отрывались от Кинселлы.

— И много... много вас живет в сером доме? — спросила она, поднеся бутылку к губам.

— Наверное, человек от сорока до пятидесяти. Кстати, мы называем дом своим святилищем; это наше убежище, так же как и храм. И наше число постоянно растет. — Он подался вперед и облокотился на стол. — Знаете, вы обязательно должны прийти к нам. Мне действительно кажется, что этот опыт заинтересует вас.

Не дав Мидж ответить, я заговорил сам:

— Мы все еще довольно заняты по дому...

Он рассмеялся и похлопал меня по руке.

— Не волнуйтесь, Майк, мы не собираемся обращать вас в свою веру. Нет, мы действуем совсем не так.

Я вспомнил слова Хоггса утром, утверждающие обратное.

— Вы познакомитесь с очень интересными людьми, — горячо продолжал Кинселла, — и со всех концов света. Может быть, вам даже удастся повидаться с Майкрофтом.

Я поднял стакан, и немного вина пролилось.

— Майкрофтом?

— Да Элдричем П. Майкрофтом, нашим основателем, это поистине уникальный человек. — До того Кинселла едва пригубил вино, но теперь сделал большой глоток. — Неплохое вино, а? Мы немного зарабатываем, продавая этот напиток. Видите ли, чтобы не просить пожертвований, мы продаем самодельные товары.

— И этого хватает для потребностей вашей организации? — спросила Мидж.

— Храма, Мидж, мы называем ее Храмом. Ответ на ваш вопрос — нет, не совсем. Впрочем, у нас есть частные фонды. Становится прохладно, вам не кажется? — На этот раз он обеими ладонями потер плечи. На лбу у него почемуто выступил пот. — Да, холодает. — Кинселла снова отхлебнул вина, его глаза обежали комнату.

— Пожалуй, я закрою дверь, — предложила Мидж, уже готовая встать.

— Нетнет, все в порядке, — быстро проговорил американец, взглянув в дверной проем, и продолжил, какимто странным, чересчур оживленным тоном: — Приятно, когда из сада доносится этот аромат. Цветы там просто радуют, Мидж. Да, Майк, девушки могли бы здорово помочь вам. В коттедже все в порядке? Пока нет больших трудностей? Кроме летучих мышей. Вас они еще беспокоят?

Мы с Мидж переглянулись. Неужели этот парень опьянел от одного стакана вина?

— Нет, пока не беспокоят, — ответил я.

Я попробовал еще вина, оно вроде бы не забирало.

— Вы всегда можете рассчитывать на любую нашу помощь, помните об этом. — Его пальцы снова обхватили стакан на столе. — Здесь, на этой просеке, рано темнеет, — сказал он и рассмеялся, и этот звук резко контрастировал с вечерним затишьем.

— Как перед грозой, — заметил я.

— Перед грозой? Да, правда, приближается гроза. — На лице у Кинселлы замерла бессмысленная улыбка, но казалось, что ему не по себе, словно его загнали в угол. Он начинал действовать мне на нервы.

Я подумал, что Мидж пытается успокоить его, когда она спросила:

— И все люди в Храме примерно вашего возраста, Хьюб?

— О нет. У нас есть все возрастные группы. Среди наших питомцев есть одиндва, кому за шестьдесят. Вы знаете, мы так зовем наших последователей: питомцы.

Боже, подумал я, и спросил:

— И вы питомец?

— Нет, Майк. Я первый служитель.

— Звучит как «большая шишка».

— Ну, в Храме много народу, и они несут тяжелую ношу. Надеюсь, не будет большой грозы. Вы чувствуете в воздухе напряжение?

Я чувствовал. Оно было почти осязаемо. Я чувствовал, что, если щелкну пальцами, полетят искры.

Кинселла одним глотком допил вино, и я хотел налить еще, но он махнул рукой, отказываясь.

— Мне действительно пора уходить, уже поздно.

— На дорожку? — предложил я.

— Спасибо, но нужно выехать, пока не началась гроза.

Он встал, и его стул громко скрипнул по плиткам. Мы с Мидж тоже поднялись, но не успели толком встать на ноги, как Кинселла уже оказался в дверях.

— Помните, что я вам сказал. — Левая сторона его улыбающегося лица судорожно дернулась. — Заходите в любое время, мы устроим вам грандиозный прием.

Как только мы приблизились, он выскользнул за дверь и поспешно проговорил:

— Не провожайте меня до калитки, вы можете промокнуть, если хлынет дождь.

Хотя теперь уже совсем стемнело, я увидел, что Кинселла весь в поту, и тем не менее он передернулся, словно по спине его пробежал холод.

Кинселла поспешил по дорожке, как будто опаздывал еще на какуюто встречу. Мы с Мидж удивленно переглянулись.

— Как тебе кажется, с ним все в порядке? — проговорила Мидж, искренне встревоженная.

— Я подумал то же самое. Может быть, мы чтото не то сказали?

Она поежилась — несомненно, жертва того же сквозняка.

— Странно, Майк. Странно. Ты бы сходил за ним, убедился, что он сможет ехать.

— Эй, Хьюб! — позвал я, но он, наверное, не услышал. Машина, должно быть, оставила на обочине глубокие следы — так быстро он тронулся с места. Пока я шел к калитке, «эскорт» уже скрылся из вида.

— Счастливо! — сказал я пустой дороге.

Закрыв калитку, я повернулся к Грэмери и теперь заметил, что никаких грозовых туч нет. Я остановился и оглядел небо. На горизонте виднелась темная полоса облаков, застилающая последние лучи заходящего солнца, концы лучей приобрели красный оттенок, но небо наверху было относительно чистым. Растения на клумбах шевелил ветерок, и приглушенные в сумерках разноцветные пятна неторопливо колыхались. От крыши коттеджа отделился маленький темный силуэт — летучая мышь вылетела на вечернюю охоту, — а я стоял, картинно скребя затылок и удивляясь, с чего это все мы решили, что собирается гроза.

И тут этот холодный сквозняк коснулся и меня.

Я поежился и сгорбил плечи. Мой взгляд привлекло чтото за пределами сада. Ничто не шевелилось. Ничто не производило ни малейшего звука. Однако снова на краю леса стояла какаято фигура, и лицо ее виделось как темное размытое пятно.

Но я знал, что она смотрит на меня. И знал, что она ждет.

Фигура двинулась вперед, всего на шаг. И я убежал в коттедж.

Сиксмит

Вы уже могли догадаться, что я не вхожу в список величайших героев мира, и вы правы. Но и у меня бывают моменты. Такой момент случился и в тот вечер, когда нам нанес визит Кинселла.

Я не рассказал Мидж о том, что увидел, мне не хотелось ее тревожить без надобности, и я испытывал легкий стыд, что не подошел и не рассмотрел, что это. Оказавшись в коттедже, я взбежал по лестнице и выглянул в окно круглой комнаты. Хотя за окном были сумерки, я увидел, что фигура исчезла. У нее определенно не было времени перейти поляну от опушки до коттеджа, так что она могла лишь вернуться в лес и скрыться за деревьями. Когда Мидж спросила, что я там высматриваю, я сказал, что вроде бы заметил знаменитого ньюфорестского оленя, и это была моя ошибка, поскольку Мидж так разволновалась, что я еле отговорил ее от того, чтобы выйти и посмотреть. Слишком темно, сказал я ей, да и олень, наверное, уже ушел в глубь леса.

Мидж неохотно согласилась и задумчиво наблюдала за поляной до самой ночи (а я наблюдал за ней, но озабоченно).

Я очень нервничал, когда позже мы вернулись к своим делам, хотя весь вечер старался дать рациональное объяснение случившемуся — утренней драке, странной перемене в Кинселле, когда он пил вино, назревавшей грозе, которая так и не разразилась. Я решил, что все это слишком повлияло на меня и немного перевозбудило. Я не сомневался, что видел, как ктото наблюдает за нами из леса, но предыдущие события взвинтили мне нервы, и, когда я снова увидел таинственного наблюдателя, моя нервозность возросла Вы бы в данных обстоятельствах ощутили то же.

Я спал плохо, часто просыпался и прислушивался к ночным звукам, представляя, что ктото прокрался через окно внизу и трогает дверь. Скрипы казались шагами по половицам, а постукивание — звуком барабанящих в стекло ногтей.

И я испытал облегчение, когда наконец наступило утро.

* * *

Я только что закончил подстригать траву позади дома и очищал косилку, когда прибыл преподобный Сиксмит. Мидж, в шортах и футболке, занималась в саду у калитки, и викарий поздоровался с ней через забор. Он застал ее врасплох (я забыл предупредить ее об этом визите), но естественно, с присущей ей грацией Мидж пригласила его войти. Она провела его вокруг коттеджа туда, где работал я, и незаметно для викария состроила мне рожу.

— Доброе утро, мистер Стрингер, — весело сказал он, подходя, чтобы пожать мне руку.

Сегодня на голове его была коричневая фетровая шляпа, отчего он напоминал мальчугана, надевшего папины вещи, потому что она была ему велика.

— Рад видеть вас за прилежной работой. Я полагаю, вы косите дважды в неделю?

— Трижды. Трава здесь растет очень буйно.

Он одобрительно осмотрелся.

— О да, в этом районе растительная и животная жизнь весьма изобильна. Полагаю, Флоре Калдиан было нелегко управляться со всем этим. Надеюсь, я не явился не вовремя? Мы вчера договорились.

— Нет, я как раз собирался сделать перерыв, — ответил я.

— И я тоже, — сказала Мидж. — Не хотите ли чаю, кофе? Или лимонаду?

— Лимонад — это было бы превосходно, миссис. Ах, мисс...

— Гаджен, — закончила за него она.

— Гаджен, — повторил викарий. — Это имя вызывает в памяти...

— Маргарет Гаджен, — подсказал я. — Детские книжки?

— Ну конечно, конечно! — Он прямотаки взвился от возбуждения. — Позвольте мне пригласить вас в наш приход, мисс Гаджен. Боже мой, я очень хорошо знаком с вашими работами, ведь у меня трое малышей. Моя старшая дочь только что вышла из этого возраста, но попрежнему хранит ваши книжки. Как чудесно, что вы решили обосноваться здесь! И конечно, именно в этом коттедже! Я полагаю, вы знаете, что означает название Грэмери?

— Да, — сказала она. — Это значит «Волшебство». Я удивленно посмотрел на нее. Она мне не говорила об этом.

— Какое совпадение! — залепетал Сиксмит. — Надо же, какое совпадение! Ведь многие из ваших сказок о волшебстве?

— Я только иллюстрирую книги.

— Да, но картинки — это же и есть сказки, не так ли? На самом деле слова — это только комментарии к вашим рисункам, мисс Гаджен. Можно я буду звать вас Маргарет? А вы Майк, правильно? Фамилии так официальны, а мы все тут друзья.

Я подумал, не должен ли называть его «Пит».

— И тебе лимонаду, Майк? — Мидж улыбнулась мне, а заодно послала тайный взгляд, спрашивая: «Кто этот тип?».

— Прекрасно, — улыбнулся я в ответ.

Мы успели купить в деревне маленький садовый столик и пару дешевых стульев и устроили все это вокруг старой скамейки; я сделал жест в их сторону, и викарий сел на стул, сняв шляпу и положив на стол. Я сел на скамейку напротив. С этого места мне был виден лес у него за спиной, и уже не в первый раз за это утро я всматривался в опушку, выискивая сами знаете что.

— Я должен извиниться за вчерашнее происшествие в деревне, — проговорил Сиксмит, вытирая лоб красным носовым платком. — Наверное, в любом обществе должны быть строптивые элементы, и, к сожалению, вы столкнулись с худшими из наших. На самом деле они не такие плохие парни, просто не в ладах с собой и не востребованы остальным миром.

— Я уже почти забыл об этом, — солгал я (забавно как стараешься побольше врать людям церкви, изображающим ложное благочестие). — Все равно ведь ничего страшного не произошло.

— Хорошо, что вы так к этому относитесь. Вообщето, у нас мирное общество, Майк, и, возможно, иногда мы слишком добродушны к современной молодежи. Однако большинство здесь довольны нынешней жизнью, и я не могу себе представить, что в ближайшие десятилетия произойдут разительные перемены. То есть если ктонибудь не решит проложить автостраду через эту часть леса, но мне это кажется маловероятным.

Он всхохотнул, но у меня возникло неприятное чувство, что викарий рассматривает меня. Я всей душой надеялся, что с ним не случится такого же припадка, как с Кинселлой накануне.

Мы обсудили погоду, сельскую жизнь, коротко коснулись состояния нации, и у меня осталось впечатление, что для перехода к более личным темам Сиксмит ждет возвращения Мидж.

Она вернулась, неся поднос со стаканами и кувшином охлажденного лимонада, и не скажу, что она пришла раньше времени, поскольку я не мастер вести беседы ни о чем. Меня отвлекли ее стройные ноги, теперь слегка загоревшие и, как всегда, бархатногладкие сверху донизу. Я заметил, что и Сиксмит бросил на них вороватый взгляд; впрочем, викарий тоже состоял из плоти и крови, несмотря на свой промокший от пота белый воротничок.

Мидж села рядом со мной на скамейку и разлила из кувшина лимонад. Опять стоял славный денек — то лето держало рекорд по ясным дням, — и сама окружающая обстановка успокоила во мне нервозность прошедшей ночи. Почти. В глубине моего сознания попрежнему чтото копошилось, какоето беспокойство, неясное для ума. Я пригубил лимонад и постарался сосредоточить внимание на священнике, а не на лесе у него за спиной.

— Так вы, Маргарет, в данное время работаете над новой книжкой? — спросил Сиксмит, одним глотком осушив свой стакан наполовину.

— О нет. Мы с Майком решили по крайней мере месяц не браться за работу, пока не устроимся как следует в Грэмери. Можете назвать это также периодом адаптации.

— Вполне разумно. А вы чем занимаетесь, Майк? Вы тоже человек искусства? — искренне заинтересовался он, его мальчишеские глаза загорелись.

— Я гитарист, и еще сочиняю песни, когда получается.

Это как будто разочаровало его.

— Понятно. Значит, вы не работаете регулярно? Мы с Мидж рассмеялись.

— Он работает, — сказала она, все еще смеясь, но и с долей негодования. — Майк по большей части играет на сеансах звукозаписи, хотя иногда выезжает на гастроли.

— На гастроли?

— Я сопровождаю других исполнителей, — пояснил я. — Знаете, в составе группы.

— А!

— А когда не занят этим, он очень усердно сочиняет песни. По сути дела, Майк заложил основу для музыкальной...

— Мидж... — предупредил я добродушно.

— Извини. — Она сжала мое колено и улыбнулась Сиксмиту. — Мы договорились, что при других не будем говорить о своих идеях. Нам кажется, что это отнимает энергию собственно у работы.

— Да, пожалуй, я могу это понять. Наверное, преждевременные объяснения в какойто степени убивают творчество.

— Вот именно, — сказал я. — Слишком часто хорошие идеи, особенно в моем деле, не успев реализоваться, забалтываются досмерти.

— Честное слово, вы, должно быть, весьма увлекательно проводите время!

Мы снова рассмеялись.

— Когда издается новая книга или задуманное действительно получается — вот это действительно увлекательно, — сказала Мидж. — А в остальном это утомительная работа, требующая самодисциплины.

— Тем не менее вы, наверное, встречаетесь с очень интересными людьми, — настаивал он. — Но надеюсь, вам не придется скучать с простыми обывателями вроде нас.

— Поверьте, одна из главных причин, почему мы переехали сюда, — убраться подальше от некоторых так называемых «интересных» людей. Деревенская жизнь нам кажется очень занятной.

— Да, я был несколько суров к себе и моим прихожанам. Вы увидите, что многие из нас не так скучны и унылы, как вам могло показаться сначала. — Он кивнул своим мыслям и задумчиво посмотрел на стены коттеджа. — Да, в самом деле, — пробормотал он, — в этих краях хватает интересных характеров. Например, Флора Калдиан — думаю, вам бы она показалась чарующей женщиной. Весьма необычная личность.

Мидж положила локти на стол и сцепила руки.

— Вы хорошо ее знали? — спросила она.

— Флору? Нет, боюсь, никто не знал ее хорошо. Видите ли, она была большой затворницей, но местные жители приходили сюда к ней со своими бедами. — Он улыбнулся, почти что с завистью. — Да, многие, кому я не смог помочь, приходили к ней, и, возможно, она давала им утешение лучше, чем я. О, они никогда не говорили мне об этих визитах, держали их в большой тайне. Но я знал. Я знал их старые деревенские обычаи.

Я заерзал на скамейке, и Мидж тоже вроде бы заинтриговали его слова.

— И чем же помогала им Флора Калдиан? — спросил я. — Она была из тех, кому люди доверяют свои беды?

— Больше того. Да, полагаю, много больше. — Он вдруг нахмурился. — Она была великой целительницей. Повидимому, целительницей и духа, и плоти. Печально, что в последнем я беспомощен и лишь иногда способен к первому. А Флора, похоже, имела многовековой дар.

Хлопая крылышками, прилетели птицы и сели у наших ног. Не будь здесь Сиксмита, они устроились бы прямо на столе и начали бы чирикать, требуя пищи.

— Ее душеприказчик упоминал, что она была вроде целительницы, — сказала Мидж. — А вы говорите, что она была знахаркой?

— Не совсем. О, я уверен, что во многом эффективность лечения была вызвана верой людей в ее целительную силу, но не все можно этим объяснить. Она готовила снадобья, рецепты которых передавались из поколения в поколение, вы можете отыскать их в древних книгах, но она также обладала способностью исцелять без этих лекарств — заговорами, наложением рук. И она оказывала помощь не всякому! Нет! Были и такие, кого она даже не пускала за калитку! — Он покачал головой, улыбаясь, как кукла чревовещателя. — И еще, конечно, у нее были чудесные отношения с животными. Я слышал, она умела излечивать их от всяких хворей буквально за одну ночь.

Мидж украдкой бросила на меня взгляд.

— Часто здесь можно было увидеть больную корову или лошадь, привязанных к забору. Когда хозяева приходили за ними через деньдва, то неизменно находили скотину здоровой. Собаки, кошки — бродячий зверинец, да и только! Ведь нельзя же сказать, что животные верили в ее силу, так что трудно объяснить, отчего они выздоравливали. Дада, Флора обладала чудесным даром. Жаль, что я узнал ее лишь концу ее дней. Можно мне еще стаканчик лимонаду, Маргарет? Он хорошо охлаждает в такой денек.

Мидж налила, очевидно поглощенная рассказом священника о прежней владелице Грэмери.

— Удивительно тогда, что ее слава не разошлась по миру.

— Господи, ничего удивительного! Знаете ли, в здешних краях все держат в тайне. Да, все между собой. Прежде чем начинать лечение, Флора брала с приходивших слово, что все останется в секрете. Однако, как обычно бывает с чудесами, слухи расходились — там шепнут, тут намекнут. Думаю, здешние жители чувствовали, что открытое признание может какимто образом разрушить чары старой женщины.

— Чары — странно слышать это слово от викария, — заметил я.

Он явно смутился.

— Да, должен признать, это слово имеет языческий оттенок, но я просто пересказываю, что приходило на ум местным жителям. Мне кажется, это именно чары, а вам?

— Ммм... да, пожалуй. Я просто удивился, услышав такое от викария.

Он громко рассмеялся.

— Именно! Я понимаю ваше удивление. Но чары, заклинания — и да, само Волшебство — имеют много общего с моей профессией, вы согласны? Когда священник молится всемогущей силе Божественной милости Господа, мы в конечном итоге говорим о Волшебстве.

— Я... никогда не думал об этом таким образом, — признался я.

— Конечно. Я вас немного дразню. Как ни замечательна была Флора Калдиан, боюсь, подобное колдовство вышло из моды сотни лет назад Новым Волшебством явилась электронная микросхема, не так ли? — Он жадно глотнул еще лимонаду, испытывая очевидную жажду. (После я узнал от Мидж, что Сиксмит прикатил из деревни на велосипеде в надежде, что физическая нагрузка в такой чудесный день принесет ему массу пользы. Великоватая фетровая шляпа хоть и сохраняла в порядке его аккуратно зачесанные волосы, но не снижала температуру тела.)

— Майк, — сказал Сиксмит, поставив стакан на стол и глядя на меня глазами сыщика, — эти синерджисты — вы вчера говорили, что они много раз навещали вас здесь.

Удивляясь про себя, я кивнул.

— И они также приезжали к Флоре Калдиан.

Мне было нечего ответить, это казалось вполне разумным.

— Дело в том, что они здесь не встречали гостеприимства. Флора терпеть не могла эту псевдорелигиозную группу. По сути дела, до того, что даже жаловалась деревенскому констеблю. Но как он мог запретить им ездить сюда? — Викарий махнул рукой в сторону леса за спиной. — Лес общий, и тропинки вокруг коттеджа тоже: эти люди имеют полное право проходить мимо или останавливаться, когда им вздумается.

— Минутку. Вы говорите, что они досаждали старой женщине?

— Судя по всему, да, определенно досаждали.

— Но почему? — вмешалась Мидж. — Судя по тем троим, с которыми мы познакомились, трудно представить более приветливых и безобидных людей. Ради Бога, зачем бы им пытаться досадить Флоре?

Он приподнял руки и уронил их на стол.

— Что тут можно сказать? Несмотря на свою тайную помощь тем, кто в ней нуждался, — а может быть, правильнее сказать: как раз изза этой помощи — Флора была очень замкнутым человеком. Она определенно имела странности, если не сказать причуды, так что могла, в частности, не выносить соседей по какимто своим причинам.

— Вчера у меня сложилось впечатление, что многие из местных жителей их недолюбливают, так что в этом отношении она была не одинока, — сказал я. — Но я все же не могу понять, почему они так непопулярны. Что они такого сделали, что все готовы их... что все ими возмущаются?

— Это странные люди, и они странно живут.

Я вздохнул:

— Вряд ли это основание...

— Это подозрительная организация, Майк, не похожая на другие, которых нынче немало развелось вокруг. Эти люди появились здесь пять лет назад, их привел некто по имени Майкрофт. Сначала их было всего несколько человек, они поселились в Крафтонхолле и держались замкнуто. Но потом появились другие, люди приезжали с разных концов света, собирались в поместье Крафтона, словно здесь фокусировалась их религия. И вскоре после этого они начали привлекать новых последователей, и многих завербовали из здешних мест, в основном подростков. Их увлекали из семьи и промывали мозги, чтобы они приняли их образ жизни, учение Майкрофта, так что те уже сами не хотели уходить, как ни уговаривали их родные и близкие снова вернуться в реальный мир.

— Но если все обстоит именно так, как вы говорите, несомненно, власти могли бы вмешаться. — От озабоченности глаза у Мидж: стали колкими.

— Поскольку туда не вовлекались несовершеннолетние, никакие законы не нарушались, и власти сочли, что нет никакого повода для возбуждения дела. В конце концов, странные культы и религии не редкость в наши дни. Синерджисты даже не зарегистрированы как благотворительное общество, так что и их финансовое положение нельзя подвергнуть сомнению, пока они тщательно ведут и представляют для проверок свои записи.

— А разве нет какогонибудь закона, запрещающего тайные общества? — спросил я.

— Синерджистскую организацию едва ли можно отнести к тайным обществам, хотя они и держатся особняком.

— А вы когданибудь встречались с этим Майкрофтом? — Мидж отпила лимонаду и поверх стакана взглянула на викария.

— Нет, хотя я не раз заходил к ним в дом. Наверное, это здание следовало бы называть храмом, но мне ужасно трудно считать его таковым. Нет, при моих визитах мистер Майкрофт всегда оказывается. Или не совсем здоров, или гдето в отъезде. Признаться, я не верю, что здесь ктолибо хоть раз видел его.

— Вы не объяснили, с чего бы им интересоваться Флорой Калдиан, — сказал я. — Она была старовата, чтобы стать их питомцем, не правда ли?

Сиксмит приподнял брови:

— Вам известно, как они называют своих последователей?

— Один из тех троих, что регулярно нас навещают, заезжал вчера вечером, чтобы поблагодарить меня за мою помощь девушкам в деревне. И рассказал коечто о синерджистах.

— Понятно.

Я улыбнулся.

— Не беспокойтесь, он не пытался обратить нас в свою веру. Нам было интересно, и мы сами спросили. А он ответил.

Сиксмит помолчал. Потом сказал:

— Я твердо верю, что вы должны соблюдать крайнюю осторожность во всем, что касается этих людей. Да, я прекрасно знаю, что они кажутся очень приветливыми и довольно невинными, и все же не могу удержаться от чувства, что в них кроется нечто большее, чем они хотят признать.

— Звучит очень зловеще.

— Возможно.

— О, продолжайте, вы должны сказать нам чтонибудь еще, — чуть насмешливо попросила Мидж.

— Боюсь, что не смогу. Можете считать, что я чувствую нутром, но это чувство разделяет большинство моих прихожан. Если бы у нас было нечто большее, какиенибудь очевидные нарушения со стороны синерджистов, наш местный совет смог бы применить власть и чтото сделать с их присутствием в этом районе. А так они держатся сами по себе и пока не нарушали общественного порядка.

— Так что же суетиться? — Теперь уже Мидж не скрывала раздражения. — То, что они не придерживаются принятого здесь образа жизни, еще не причина, чтобы чураться их.

— Милая девушка, если бы все было так просто! Как я уже сказал, назовите это внутренним голосом, интуицией — как хотите, но местные жители относятся к ним подозрительно, и я, как служитель Бога, — тоже. Вокруг них царит какаято атмосфера секретности, и это нас крайне беспокоит.

Мидж хихикнула, и Сиксмит нахмурился.

— Я не сказал ничего смешного, — проговорил он, мне показалось, раздраженно. — Возможно, мы здесь живем в глуши, но уверяю вас, мы не все тут суеверная деревенщина. Я предупредил вас, и вряд ли могу сделать чтото еще. — Он протянул руку к шляпе, собравшись уходить. — Помоему, секта синерджистов не заслуживает доверия, однако лучше вам самим составить свое мнение об этом.

Я не ожидал от него такой обидчивости.

— Эй, послушайте, мы не смеемся над вами, и мы действительно ценим, что вы приехали сюда, чтобы рассказать о них. Мы едва знаем этих людей, но они кажутся вполне дружелюбными, так что нам трудно слепо принять ваши утверждения. Согласитесь, что все это голословно, у вас нет надежных свидетельств.

Его обиженное лицо смягчилось, но он остался на ногах.

— Да, я понимаю, как это должно для вас выглядеть, — сказал викарий. — Наверное, мои слова звучали крайне глупо, и все же прошу вас — просто отнеситесь к ним со вниманием. А если у вас возникнут какиелибо тревоги — любые, — прошу вас, позвоните мне. Хотя бы на это вы согласны?

— Разумеется, — ответил я, тоже вставая.

Мидж не стала ничего обещать, и я понял почему: в ее земной рай выпустили первую стрелу, она не хотела ничего слышать о нехороших соседях, особенно когда те уже успели вызвать ее симпатию. Тем не менее, она тоже вежливо встала, и мы проводили викария к его велосипеду. Сиксмит прекрасно видел настроение Мидж и, вероятно, чувствовал за собой некоторую вину, поскольку постарался перевести разговор на другие, более приятные, темы — о прекрасном расположении Грэмери, о чудесном саде, о милом лесе (который, по его словам, еще милее в осенние месяцы, когда пышные кроны деревьев окрашиваются темным золотом); викарий спрашивал, сможет ли он поприветствовать нас в церкви в ближайшее воскресенье (я так и знал, что до этого дойдет). О синерджистах он больше не упоминал.

Я открыл перед ним калитку, и Сиксмит вышел, укрепил прищепки на штанинах брюк и взял свой велосипед, который после утомительной поездки прислонил к забору.

— Мистер Сиксмит! — позвала Мидж, когда он перекинул ногу через седло.

Он обернулся и вопросительно посмотрел на нее.

— Можно вас спросить кое о чем?

— Конечно, если только я знаю ответ.

— Ну, мы... Я... Я хотела узнать, как умерла Флора Калдиан.

Он разволновался.

— О, милая девушка, надеюсь, своими преувеличениями я не дал вам никакого повода для беспокойства. Пожалуйста, простите меня, если я встревожил вас до такой степени.

— Нет, честно сказать, не встревожили. Но меня уже давно это интересовало.

— Видите ли, Маргарет, Флора была очень стара. Никто точно не знал, сколько ей лет, но разумно предположить, что она перевалила на девятый десяток — а может быть, уже подбиралась и к десятому. — Он ласково улыбнулся Мидж. — Наверное, можно сказать, что Флора умерла просто от старости. Ее сердце износилось, и она отдала Богу душу в своем любимом Грэмери. К сожалению, изза ее затворничества никто не знал о ее смерти несколько недель, хотя некоторые, по их собственным словам, проезжали мимо коттеджа и видели ее в саду всего за несколько дней до того, как было обнаружено ее тело. Впрочем, люди часто путаются в таких случаях, особенно когда дело касается дат; в подобных вещах трудно быть абсолютно уверенным.

— Непонятно, почему такая путаница, — сказала Мидж.

— Дело в том, — ответил викарий, словно ожидал этого вопроса, — что мне случилось оказаться среди тех, кто обнаружил тело. Я время от времени заезжал к Флоре справиться о здоровье, считая это одной из своих обязанностей, хотя и не помню, чтобы Флора когдалибо посещала церковь. Я положил себе за правило обязательно навещать пожилых прихожан, когда есть время, особенно в зимние месяцы.

Он поправил свою шляпу — поплотнее натянул ее, чтобы не сдуло ветром, когда поедет, так что поля примяли ему уши.

— Я увидел ее через окно в кухне. Она сидела за столом, перед ней стояла чашка на блюдце, словно Флора только что заварила себе чай. День стоял облачный, и в кухне было темно, так что я видел неотчетливо. Помню, мне подумалось, какие закопченные стекла, потому что они тоже затрудняли видимость. Я постучал в окно, но ответа не дождался и тогда встревожился. Я уже попробовал открыть дверь, но она оказалась запертой, что мне показалось странным, так как я знал, что раньше Флора не запирала ни двери, ни окна. Очень странно, подумал я и тут же поехал к ближайшему телефону и вызвал из деревни констебля Фарнса.

Сиксмит грустно покачал головой, словно воспоминания все еще ясно стояли перед ним.

— Я дождался его у коттеджа, к тому времени убедившись, что задняя дверь заперта, так же как и окна. Когда приехал Фарнс, он разбил стекло кухни, открыл шпингалет и забрался внутрь.

Мидж придвинулась ближе ко мне. Мимо проехал автомобиль, за задним стеклом нам покачала головой деревянная собака, словно уже зная, что сейчас последует.

— Когда он отворил дверь и впустил меня, то был совершенно белый. Выражение его лица и страшный запах из кухни вызвали у меня трепет. Я прошел в кухню.

Викарий смотрел назад, на коттедж, не на нас.

— Как я уже говорил вам, Флора Калдиан сидела за столом, будто только что села пить чай. Но жидкость в чашке покрылась зеленой плесенью. А тело Флоры все так разложилось, его так разъели личинки, что было ясно: с ее смерти прошло уже несколько недель.

У меня в желудке чтото сжалось, как в центрифуге, и мне показалось, что загар Мидж несколько поблек. Она прижалась ко мне, и я обнял ее.

Сиксмит словно ничего не заметил, его внимание сосредоточилось на загадке, которую он сам себе задавал.

— Так что проезжавшие мимо не могли видеть ее в саду за несколько дней до того. Позже коронер[4] подтвердил то, что мы и так знали: состояние тела указывало, что Флора умерла по крайней мере затри недели до того, одна, и ее никто не видел до моего приезда. Довольно печально, не правда ли? Да, довольно печально.

С этими словами Сиксмит оттолкнул свой велосипед от обочины и, нажав на педали, покатил по дороге. Не оборачиваясь, викарий махнул нам с Мидж рукой.

И хорошо, что он не обернулся, поскольку, увидев злобное выражение у меня на лице, мог потерять равновесие и серьезно покалечиться.

Сами понимаете, день был испорчен. В наших головах четко запечатлелась картина: разлагающийся труп бедной старой Флоры сидит за столом с заплесневевшим чаем, — и от этой мысли кухня в Грэмери потеряла изрядную часть своего патриархального очарования. Мидж мрачно молчала весь день до вечера, сидя в одиночестве в круглой комнате, и я ее не трогал.

Мне было нехорошо, если не сказать тошно, я был готов задушить викария за его бесчувственность. (Не раз я задумывался, не была ли его грубость преднамеренной — возможно, мелкой пакостью в ответ на наше пренебрежение к его предупреждению. Впрочем, служители церкви не мстительны, а? Или мстительны?)

И все же день оказался не совсем пропащим. После обеда позвонил Боб с потрясающей вестью. Филу Коллинзу понравилась одна из песен, что мы сочинили вместе с Бобом, и на следующей неделе он хотел записать ее для альбома. Не прослежу ли я за записью? Идет? Боб принял мое искаженное телефоном мычание за твердое согласие.

Мидж, естественно, была в восторге, когда я сообщил ей это — срок нашего добровольно возложенного на себя обета не принимать профессиональных предложений на следующей неделе подходил к концу, и запись альбома вместе с суперзвездой могла оказаться неплохим подспорьем для организации новых гастролей, особенно если будут исполняться мои собственные песни. Мидж постаралась стряхнуть свое уныние, хотя и оставалась немного подавленной, и провела остаток дня, восторгаясь вместе со мной. Мы рано поднялись в спальню, и наш восторг не закончился и там. Скажем так: он прекрасно дошел до логического завершения.

Наконец мы заснули, но сон был испорчен образом изъеденной червями Флоры Калдиан: чтото извивающееся, белое падало с ее разлагающейся руки в чай, когда она размешивала его, прежде чем протянуть мне чашку.

Слава Богу, я проснулся, не успев выпить, потому что в кошмарном сне на зеленой пушистой поверхности чая плавал разложившийся, почти лишенный плоти палец.

Майкрофт

В следующее воскресенье мы поехали в «Лесной трактир» пообедать и выпить, что вполне заслужили. Что касается грядущего сеанса записи, он был назначен на среду, а большинство работ вокруг коттеджа мы закончили, и хотелось это отпраздновать. Я выпил за обедом две пинты темного пива, а Мидж ограничилась своим обычным апельсиновым соком. Может быть, изза долгого отсутствия практики, прикончив вторую пинту, я ощутил легкое головокружение и жгучее желание добавить, но Мидж сказала, что ей надоело сидеть в пабе, и я не мог ее упрекнуть за это: после спокойствия Грэмери шумная толпа слегка утомляла — а «Лесной трактир» был явно популярным местом для утоления жажды как среди туристов, так и среди аборигенов. Шум и табачный дым резко контрастировали с экологической чистотой, к которой мы так быстро привыкли (хотя, должен признать, я не без удовольствия ощутил этот контраст). Без особых возражений с моей стороны мы, взявшись за руки, направились к нашему «пассату».

Это было предложение Мидж — прокатиться и осмотреть окрестности. Раньше нам както не выдавалось случая, если не считать прогулок по лесу вокруг Грэмери и поездок за покупками в Кентрип и Бэнбери, так что это показалось неплохой идеей, и мы условились держаться подальше от оживленных магистралей. Я развернул машину, отъехал от трактира и, вырулив на шоссе, громко запел.

Вскоре мы свернули на тихую дорогу в густом лесу, она изгибалась и поворачивала, требуя от меня полной сосредоточенности. Верхние ветви деревьев образовали из листвы туннель, создав приятную прохладу после палящего солнца. Честно сказать, мы оба догадывались, куда приведет эта дорога, хотя вслух никто не высказал своего мнения: у нас обоих синерджисты вызывали любопытство, и предостережения Сиксмита скорее разожгли, чем охладили наш интерес. Не то чтобы мы хотели иметь с ними какието дела — в общемто, для нас было скорее облегчением, что Кинселла и другие больше не появлялись с тех пор, как белокурый молодец сбежал от нас на предыдущей неделе. Нам просто хотелось поближе взглянуть на серый дом, на сам Храм. Ничего серьезного, никаких глубинных побуждений — просто повод для воскресной прогулки. Конечно, мы раньше говорили между собой о синерджистах и легко пришли к заключению, что они не представляют угрозы для таких взрослых здравомыслящих людей, как мы. А возможно, дурацкий рассказ Сиксмита о жуткой смерти Флоры Калдиан вызвал у нас неприязнь к викарию, и мы не хотели слишком всерьез принимать его советы. Мидж после того еще несколько дней оставалась задумчивой, но в конце концов прогнала мрачные мысли и снова расслабилась в теплой атмосфере Грэмери. Несомненно, этому помогло постоянное внимание птиц и разных зверюшек — буйная жизнь прогнала темных призраков. Коттеджу уже не суждено было снова стать в точности таким же, как раньше, но наш душевный покой оказался лишь слегка задет, а не навеки погребен.

Как вы уже могли заметить, лето выдалось исключительное, и за это пришлось немного заплатить. «Налоговый инспектор» объявился вскоре после того, как мы устремились по лесной дороге.

Наш «пассат» неделями находился на палящем солнце, на нем регулярно ездили, и, к моему стыду, он редко подвергался осмотру. Когда я увидел, что изпод капота валит пар, то попытался вспомнить, когда же в последний раз заливал радиатор. Стрелка указателя температуры находилась в опасной зоне, и на меня отвратительно светила красная лампочка.

— Дерьмо! — проворчал я, увидев клубы пара Мидж, которая никогда не интересовалась техникой, проговорила:

— Чтото не так с автомобилем, Майк?

Я посмотрел на нее так же, как до того смотрел на красную лампочку, и Мидж отвернулась и снова уставилась перед собой.

— Извини, что спросила, — сказала она.

Я остановил машину и сидел, давая остыть двигателю и себе самому.

— Ты сможешь сам починить? — через какоето время рискнула снова спросить Мидж, глядя на вздымающееся изпод капота облако как на часть послеобеденного развлечения.

Заставив себя успокоиться, я ответил:

— Могу лишь поплевать в радиатор.

— А ты не думаешь, что нужно чтото сделать?

Я вздохнул.

— Да, ты права. Может быть, просто порвался ремень вентилятора. На тебе сегодня есть колготки?

Одарив меня краткой улыбкой, Мидж развеяла мои надежды. Я застонал и открыл дверь.

— Потяни на себя эту штуку, ладно? — Я указал на рукоятку со стороны пассажирского сиденья. Мидж потянула, и капот на дюйм приоткрылся.

Я вылез из машины, обошел ее спереди, бурча себе под нос, засунул пальцы в щель и освободил защелку капота. Подняв крышку и отвернувшись от клубов пара, я поставил под нее подпорку и заглянул в пасть дракона. Ремень вентилятора был в полном порядке.

Может быть, этого чертова пива оказалось достаточно, чтобы помутить мой рассудок, а может быть, на мгновение я впал в отупение, но я сделал ту самую глупость, от которой автолюбителей предостерегают все, кто хоть чтонибудь понимает: я взял свой носовой платок и выкрутил им крышку радиатора.

Идея заключалась в том, чтобы выпустить пар, но конечно же, когда крышка освободилась, кипящая вода гейзером ринулась вверх. Инстинктивно прикрыв левой рукой глаза, я отшатнулся и взвыл — нет завизжал, — ошпаренный горячей струей.

Я упал на дорогу, схватившись за руку и корчась от боли, и даже не замечал Мидж, которая опустилась рядом со мной на колени, пытаясь успокоить, чтобы осмотреть мои ожоги. Мне ошпарило шею и часть лица, но всепоглощающая боль собралась в левой кисти и предплечье. Рубашка с короткими рукавами промокла, но хотя бы создала тонкий барьер между кипятком и моей грудью.

Я сумел сесть, Мидж поддерживала меня, обняв рукой за шею. Мое зрение помутилось от слез боли, и я не мог рассмотреть свою ошпаренную руку, но такой страшной боли я еще никогда не испытывал.

Вдруг Мидж вскочила на ноги и неистово замахала рукой. Я заметил подъехавшую красную машину и две фигуры, вылезшие оттуда и спешащие ко мне. Одна из них показалась смутно знакомой. Они опустились рядом со мной на колени, и мужчина — с ним была молодая девушка — осторожно взял меня за поврежденную руку.

— Ох, бедняга, — услышал я его бормотание.

Потом он прошел мне за спину и поставил меня на ноги.

— Вам лучше пойти к нам, и мы быстро примем меры.

Я взглянул на свою поврежденную конечность и, проморгавшись, увидел, что кожа на ней уже начала пузыриться. Сжав зубы, я позволил увести себя в красную машину.

Как бы то ни было, Мидж встревожилась больше меня, и, преодолев первоначальный шок, я постарался успокаивающе улыбнуться ей. Наверное, улыбка больше походила на судорожную гримасу, потому что уголки губ у Мидж опустились, как у ребенка, и она чуть не расплакалась.

Меня усадили на заднее сиденье, я держал ошпаренную руку перед собой, словно это был только что сваренный рак, и, когда девушка села за руль, я узнал косы, а потом и обернувшееся ко мне лицо — это была Сэнди, которую неделю назад я спас от деревенских хулиганов.