Валентин Черных

ВЗРЫВ СЕКС-БОМБЫ

Секс-символ

Ее стали забывать. Так ей казалось. Еще недавно ее узнавали на улицах. Она первой ввела в моду открытые платья, когда не надевается лифчик и при резком движении грудь выкатывается из лоскутов материи, но уже отработанным движением без помощи рук останавливается там, где ей и положено быть.

Она успела сыграть заводскую работницу и медсестру санитарного батальона во время последней войны немцев и русских. Ее запомнили, вернее, запомнили ее тело спелой женщины двадцати пяти лет. Костюмеры ушили и юбку, и гимнастерку. Она хотела показать свою грудь без силиконовых вставок и попу без накладок. Но тогда еще существовали ограничения цензуры, и лучший эпизод фильма, когда она утром купалась в реке, выбросили. Стрельбу прекратили и русские, и немцы, рассматривая через бинокли и стереотрубы, как она выходила из воды. Она упросила кинооператора сделать в лаборатории копии с эпизода купания, вставила его в ролик, с которым выступала перед зрителями, и этот эпизод пользовался особенным успехом. Она прерывала показ киноролика и говорила:

— А сейчас вы увидите то, чего до вас еще никто не видел.

Она, конечно, привирала — эпизод с ее купанием уже видели даже не десятки, а сотни тысяч зрителей.

Вначале она составляла список городов, кинотеатров и клубов, в которых выступала, потом перестала вести список и на всякий случай добавляла:

— А если кто уже был на моих выступлениях, пусть посмотрит еще раз, потому что есть на что посмотреть.

То, что есть на что посмотреть, узнали многие режиссеры, как только стало возможным показывать на экране обнаженное тело не только когда женщина стыдливо вскакивает с постели и запахивается в махровую простыню, хотя такие простыни были только у тех, кто выезжал в зарубежные страны. Советская империя или не производила махровых простыней, или распределяла их среди руководства и передовых рабочих, а остальные женщины пользовались небольшими махровыми полотенцами, которыми можно было прикрыть только одно место даже на самом худом теле.

Молодой режиссер спросил ее:

— Как вы посмотрите на то, что мы снимем вас обнаженной?

— Совсем голой, что ли?

— Совсем, — решился сказать всю правду режиссер.

— С удовольствием, — ответила она и добавила: — Но за удовольствие надо платить.

— Разумеется, — подтвердил режиссер.

За съемки в этом фильме, хотя роль у нее была не главная, она получила больше главной героини в три раза.

— Но об этом никто не должен знать, — предупредил ее директор фильма.

— Разумеется, — ответила она.

Когда актрисы, которым предлагали сниматься, спрашивали ее, она называла сумму, которую платили ей. Но актрисы снимались за меньшие суммы, чтобы не потерять выгодную работу, тем самым сбивая и ее гонорар. Вначале она была единственной, которая снималась обнаженной без дублерш, потом так стали сниматься многие молодые актрисы. Но она была первой, ее называли Секс-символом восьмидесятых или Секс-бомбой. Она хорошо зарабатывала и вкладывала деньги в недвижимость и антиквариат. Этому ее научила жена молодого и модного тогда кинорежиссера.

— Только в антиквариат и недвижимость, — говорила жена режиссера. — Потому что люди всегда будут жить в квартирах, предпочитая центр, а не окраины.

— На окраинах лучше экология, — пыталась возражать она.

— Экология лучше за окружной дорогой. Для лучшей экологии надо жить в загородном доме. Великая Актриса и ее муж, средний режиссер Григорий Александров, никогда не ночевали в городе. Даже после ночных съемок или правительственных банкетов они уезжали на дачу, чтобы утром проснуться в сельской тиши и вдохнуть первый глоток свежего воздуха. Мы обязательно построим дом за городом и будем жить там круглый год.

Ей эта идея понравилась, и она, заняв денег (это тоже был совет жены другого режиссера, что лучше жить не на свои деньги, а на чужие), купила дачу разорившегося, когда-то очень известного советского писателя и с тех пор всегда просыпалась в деревенской тиши. Пока не выучилась водить машину, она ездила с шофером, а теперь платила сельскому механику, который мыл машину, заправлял бензином, проверял уровень масла и тосола.

За эти годы она дважды выходила замуж.

В первый раз за своего однокурсника по институту и факультету. Она знала, что он влюблен в нее с первого курса, и он ей нравился огромным ростом и тем, что все мог починить: автомашину, радиоприемник, телевизор, электрическую розетку и даже прохудившиеся сапоги. Она надеялась, что он и талантлив, потому что снялся первым в кино. Он играл роль гренадера. Его рост и мощный разворот плеч всегда требовались, чтобы исполнять роли милиционеров, грузчиков, парней у станков, доменных печей, на строительных стапелях. Еще он был викингом, римским центурионом, крестоносцем.

Они поженились, когда она купила дачу, надеясь, что он отремонтирует загородный дом, построит гараж и сауну, потому что каждая его роль в фильме занимала не больше двух-трех съемочных дней.

Он установил на даче электрическое отопление, построил гараж и год сидел с сыном, которого она родила, снимаясь вплоть до последней недели перед родами.

Он устроил истерику, когда однажды она поздно вернулась в загородный дом.

— Мне надоело быть сторожем, — кричал он, — и слесарем, и истопником при бане. Я такой же актер, как и ты. Я хочу и могу сниматься.

— Не такой ты актер. Все хотят сниматься, но не всех приглашают сниматься. Да, ты снимаешься в ролях гренадеров и лакеев. Ах, ты угрожаешь, что уйдешь, если я не изменю своего поведения? И уходи. Опомнишься — вернешься. Не опомнишься — на место павшего всегда встанет новый боец.

Новым бойцом стал ее второй муж, на этот раз известный пятидесятилетний режиссер, который держал себя в форме, по утрам бегал, и если не снимал фильмы, то ставил спектакли в театрах. Муж застал ее с любовником на городской квартире. Она не жила в городской квартире, но в перерывах между съемками или когда с утра в Театре киноактера были репетиции, а вечером спектакли, заезжала на квартиру, чтобы отдохнуть несколько часов. И однажды, не позвонив, туда заехал ее муж.

— Такое бывает не только в анекдотах, — рассказывала она потом подругам. — Он входит, видит моего любовника. Тот голый вылезает из постели, а режиссер, вместо того чтобы кричать или хвататься за ружье, рассматривает его член и говорит: «Ничего особенного. Не больше моего». Все мужики закомплексованы. Они не хотят понять, что все они практически одинаковы. Сантиметром больше или меньше — какая разница? Мы все равно природой на всякий случай рассчитаны на большее. Да и это большее — ничто без мастерства и знания передовых технологий.

Они развелись, но за их совместную жизнь режиссер ее снял в двух приличных фильмах: один с демонстрацией ее задницы, другой — где она была в костюме восемнадцатого века. Второй фильм часто показывали по телевидению.

В третий раз она вышла замуж за иностранца — еврея, который эмигрировал в Америку пятнадцать лет назад. Теперь он имел свой бизнес и купил ей хорошую трехкомнатную квартиру, сначала паркетный внедорожник, а год назад — новый «фольксваген-гольф». Он предлагал «шевроле» или «крайслер», но она любила небольшие европейские автомобили, отдавая предпочтение надежным немецким автозаводам.

Наверное, у ее американского мужа в Нью-Йорке была вторая американская жена, и если была, то из российских эмигранток, — американка не позволила бы тратить деньги на две семьи.

У нее тоже был любовник. Когда по воскресеньям нечего делать, почему бы не заняться любовью, чтобы сбросить накопившиеся за неделю стрессы?

У нее сложилась почти идеальная по российским меркам жизнь. Загородный дом, за которым присматривала семья русских беженцев из Таджикистана. Она выделила им пристройку к дому из двух комнат. Жена беженца готовила, стирала, убирала; муж охранял, ремонтировал, иногда возил ее на машине, хотя еще плохо знал Москву. У нее были драгоценности, на которые обращали внимание на приемах и презентациях, несколько шуб, два автомобиля: к «гольфу» она купила «Жигули» для поездок за продуктами и вообще для хозяйственных нужд. Муж — иностранец, заботливый и нежадный, сын учился в английской спецшколе-интернате.

Все было бы хорошо, но за последние годы она мало снималась, потому что стала отказываться от роли обнаженных, а на серьезные роли ее не приглашали. И она решила, что хорошо было бы, чтобы сценарист написал роль специально для нее, и она даже знала, какую роль она хотела и смогла бы исполнить. Как говорил ее американский муж: «Все начинается с идеи».

Идея у нее была. Не вычитанная и не подсказанная подругами. Это были ее наблюдения за женщинами.

Женщины, как ни странно, в эти смутные, неопределенные времена лучше не только приспосабливались, но и быстрее определялись с работой и зарабатывали больше. По сути, они руководили семьей, утешали мужей и помогали им, учили детей и делали свою карьеру, очень часто из служащих становясь владелицами небольших, но самостоятельных предприятий. Женщины владели массажными салонами, парикмахерскими, бассейнами, магазинами, пекарнями. Выяснилось, что женщина быстрее принимает решение, потому что ее с детства приучили решать. Чтобы приготовить борщ, надо было решить до двух десятков проблем — покупку свеклы, картошки, капусты, томатной пасты, сметаны, уксусной эссенции, маслин, мяса, лаврового листа, перца, петрушки и другой зелени — и все это соединить и приготовить.

Если женщина обеспечивала жизнедеятельность семьи из пяти человек, она наверняка могла создать небольшое предприятие, а если женщина имела экономическое образование и освоила основы управления, то и миллионное дело.

Секс-символу казалось, что она смогла бы сыграть роль бизнес-вумен, потому что в жизни она и была такой: строительство загородного дома, покупка квартир, антикварной мебели, в конце концов, три замужества — это три блестяще спланированных предприятия. И разводы не являлись ее поражениями, скорее наоборот, она быстрее своих мужей видела бесперспективность семейного союза и уходила с этой территории, ликвидировала одно семейное дело, чтобы тут же основать другое.

Решив, что должна исполнить роль бизнес-вумен, она достала хороший блокнот в кожаной обложке (муж говорил, что это кожа крокодила), ручку «Монблан», нарисовала таблицу, в которой были колонки с данными об образовании, бывших профессиях, возрасте и стала выписывать туда фамилии знакомых бизнес-вумен.

И выяснилась закономерность. Средний возраст деловых женщин оказался между двадцатью восемью и тридцатью пятью. Самой старшей исполнилось сорок, самой младшей — двадцать два. Ей недавно исполнилось тридцать семь, она выглядела на тридцать два, а в кинематографических кругах, где не помнили, в какие годы она начала сниматься, она говорила, что ей двадцать восемь, и ей верили.

Но в кино о возрасте актеров знают все, и поэтому скрывать, сколько тебе лет, не имело смысла, но, чтобы играть откровенные любовные сцены, все-таки лучше бы иметь лет на десять поменьше. Значит, в сценарии любовных сцен тоже будет немного. В конце концов, когда твоим любовным партнером становится актер старше тебя на десять лет, ты смотришься почти как молодая женщина.

Следовательно, влюбленный в нее партнер должен быть лет на десять старше. Если ей по роли тридцать или тридцать два, то ее отцу под шестьдесят. Сегодня в частном бизнесе шестидесятилетние почти не работали, оставшиеся из красных директоров досиживали в министерствах. Во всех романах героиня получала наследство в виде работающего завода, фабрики или верфи, если внезапно умирал отец или погибал в катастрофе муж. Кто погибнет или умрет, пусть решает сценарист. Она будет учительницей физики в средней школе, потому что все физические приборы очень яркие, и все они двигаются, а динамика для фильма — не последнее дело. Почему учительница? Потому что в детстве она хотела быть учительницей, как и ее мать. Еще она хотела быть медицинской сестрой, фотомоделью, художницей и журналисткой. Все эти профессии она уже играла в своих больших или небольших ролях, не была только учительницей. Если она будет вести урок в десятом классе и за партами, а теперь вроде столами будут сидеть настоящие десятиклассники, то, когда она будет писать формулы на доске, десятиклассники будут рассматривать ее попку, а не формулы. Решив, как она получит наследство и как встанет у доски, она выписала в блокнот фамилии знакомых сценаристов и сценаристов еще не знакомых, но модных и известных сегодня.

Она начинала операцию многоходовую по действиям и довольно длительную по времени. Надо найти и уговорить сценариста, чтобы он написал сценарий с главной ролью для нее. Потом найти режиссера, который бы согласился поставить этот сценарий, а потом продюсера, который найдет деньги и организует съемку самого фильма.

Заканчивалась весна. На сценарий уйдет не меньше трех месяцев, следовательно, в декабре можно собирать киногруппу, еще месяц уйдет на режиссерский сценарий и три месяца — на выбор натуры, актеров, студийных павильонов, хотя хорошо бы снимать в естественных интерьерах, реальных кабинетах и квартирах. Но реальные кабинеты не подходили из-за своих небольших размеров, в них невозможно установить кинокамеру, чтобы она нормально передвигалась, и осветительные приборы, которые занимали обычно половину даже самой большой комнаты. На съемках одного из фильмов она видела малогабаритную итальянскую осветительную аппаратуру. Она сделала пометки в блокноте. Надо узнать, где можно найти в Москве такие осветительные приборы.

И еще она определилась со сценаристом. Когда-то он был в нее влюблен, но романа у них не было. Лучше начинать с тех, кого ты не обманывала, не бросала. Сценарист был из таких. Актрисы на него не обращали внимания, и он специализировался на медицинских сестрах и учительницах. Может быть, поэтому характеры учительниц и медицинских сестер у него хорошо получались.

Сценарист

Сценарист не знал, что скоро ему придется писать сценарий об учительнице, которая неожиданно получила наследство и стала бизнес-вумен.

В то утро он проснулся в плохом настроении. Вчера он сварил китайские пельмени, купил молдавское сухое вино, финские шоколадные конфеты с ликером, пирожные «картошка» — все, что любила его девушка, учительница математики из соседней школы. Учительнице исполнилось двадцать восемь, она решила рожать ребенка, выйдя замуж конечно. Сценарист вполне мог стать мужем, потому что был старше ее почти на двадцать лет. Для него она — почти юная невеста. Она нравилась Сценаристу, может быть, он даже был в нее влюблен. Она ночевала у него по выходным, две ночи в неделю в течение целого года, а ее родители были уверены, что два дня и две ночи она проводит за городом у подруги.

Они поужинали, выпили вина, но учительница не пошла в ванную, а, вымыв посуду, — обычно она мыла накопившуюся грязную посуду один раз, перед уходом, — села в кресло и сказала:

— Надо поговорить.

Когда женщина заявляет мужчине, что надо поговорить, она не думает о том, что мужчина слышит это предложение не в первый раз, а немолодой мужчина на предложение «поговорить» имеет с десяток уловок, как не услышать, не понять или тут же согласиться, а назавтра забыть. После такого предложения мужчина перестает звонить, уезжает в отпуск, а некоторые меняют квартиру.

— Говори, — сказал Сценарист.

— Мне двадцать восемь лет, — начала учительница, ожидая, что Сценарист скажет: «Разве это возраст!» Но Сценарист сказал:

— Да, не девочка. Раньше в этом возрасте девушка считалась старой девой.

— А кем считался мужчина в пятьдесят лет? — спросила учительница.

— В сорок семь, — поправил Сценарист и ответил: — Во Франции этот возраст считался возрастом женихов.

— Чего же не женишься?

— Женюсь.

— Есть невеста?

— Есть.

— Кто?

— Я хочу, чтобы для тебя это было сюрпризом.

Учительница молчала, раздумывая, устроить ли сейчас скандал с криком «Какой сюрприз! О ком ты говоришь?» или отделаться многозначительным ироническим замечанием: «У меня для тебя тоже будет сюрприз».

Водитель автобуса, который был у учительницы перед Сценаристом, забеспокоился бы: на что намекает? Не беременна ли? Но Сценарист обрадовался.

— Очень люблю сюрпризы! Очень!

Может, он и не такой умный. Ведь бывают талантливые, но не умные. Так могла подумать учительница.

А Сценарист, отбив нападение, понял, что надо уехать хотя бы на месяц, а еще лучше на все лето, до зимы, а завтра же включить автоответчик и не подходить к телефону. Но существовал и самый лучший прием, которым Сценарист пользовался в почти безвыходных положениях. Он уезжал на месяц и возвращался с женщиной. Обычно он просил пожить у себя актрису Гусланову, которая часто играла продавщиц, дворничих; где по роли требовалась хамская агрессивность — всегда приглашали ее. Женщина звонила, Сценарист приглашал, а встречала ее Гусланиха. Крик с выражениями, которые не всякий мужчина мог воспроизвести, производил отталкивающее впечатление на претендентку и на соседей по лестничной площадке.

Подобный прием в этой квартире Сценарист еще не использовал ни разу.

Он развелся со своей третьей женой год назад и въехал в эту двухкомнатную малогабаритную квартиру в пятиэтажном панельном доме без лифта. Еще после первого развода он сохранил книги и необходимый комплект мебели, в который входили мягкий диван-тахта, письменный стол, кресла, журнальный столик. Телевизор, холодильник и музыкальный центр он оставлял бывшей жене, потому что бытовая техника устаревала каждые пять лет. Он любил обновления и поэтому, переезжая в новую квартиру, покупал новый современный холодильник, новый телевизор и новый музыкальный центр в кабинет. Он любил работать под музыку.

Каждые два года он шил себе новые костюмы и постоянно покупал новые модные пиджаки и ботинки. Ношеная одежда не пропадала — он отдавал ее своему младшему брату, который вынужден был из-за этого держать форму старшего брата. Если старший полнел, то полнел и младший, если худел старший, младший срочно садился на диету.

— Я подожду сюрприза, — сказала учительница и пошла к выходу.

Сценариста наказывали. Он ждал этой субботы. Учительница жила в соседнем доме, поэтому два дня — субботу и воскресенье — она не выходила из его квартиры, чтобы не встретиться с родителями. То, что учительница, как рабыня в романе, была заперта на двое суток и могла принадлежать ему всегда и везде — в ванной, на кухне, в спальне, в кабинете, — его особенно возбуждало. Он начинал ждать прихода учительницы с середины недели. И вот сейчас был наказан.

Сценарист выглянул в окно. Учительница медленно уходила. У нее была замечательная фигура. Мог бы и пообещать жениться и любить всю жизнь, лишь бы осталась. Конечно, у Сценариста были запасные варианты. Но в субботу во вторую половину дня его знакомые женщины уже были на дачах. Молодые одинокие женщины не любят проводить субботы в своих квартирах, а если кто-то из них и остался в городе, то уже не в одиночестве, и вряд ли будут подходить к телефону.

Можно, конечно, сесть к компьютеру. В бригаде сценаристов он работал над стосерийной мыльной оперой и писал по серии в неделю. Кроме него, в бригаде были еще два сценариста. Свою серию он написал и отдал продюсеру и следующую собирался начать писать в понедельник. И тут зазвонил телефон. Он сразу узнал ее. Секс-символ целого десятилетия, она и сейчас была соблазнительно привлекательна.

— Есть замечательная идея, — сказала Секс-символ.

— Изложишь по телефону или необходима встреча? — спросил Сценарист.

— Лучше встретиться. Как смотришь на ресторан Дома актера?

— Замечательно смотрю, — ответил он.

Теперь, когда он оказался без женщины, он мог позволить себе все. Просто пошататься по городу или поехать к кому-нибудь из знакомых на дачу. Теперь, когда почти у всех были мобильные телефоны, без проблем можно было связаться и предупредить о своем приезде или поехать к друзьям, их было у Сценариста немного, но они были. Или позвонить малознакомым, но богатым и сказать:

— Я проезжаю мимо вас.

К счастью, на мобильных телефонах еще не установлены системы оповещения о нахождении человека в определенном месте.

Дом актера подходил меньше, чем Дом кино, но из обоих Домов при целенаправленном поиске можно увести начинающую актриску или девочку, специализирующуюся на известных актерах, и с которых они не берут денег, едут туда, куда везут, чтобы потом рассказывать подругам об интересном приключении. Девочки, конечно, его не знают, потому что в лицо сценаристов мало кто узнает, но всегда найдется актер со знакомым для всех лицом, который представит его девочкам и расскажет, какой он знаменитый.

— Можем встретиться через час, — предложила Актриса.

Москва была переполнена автотранспортом. Сценарист сразу же, как только поступило предложение актрисы, решил, что поедет на метро.

— Через полтора часа, — сказал Сценарист. Он не любил торопиться.

— Сейчас пятнадцать двадцать.

Секс-символ точна, как офицер флота, подумал Сценарист и вспомнил, что когда-то она играла медсестру морской пехоты и носила тельняшку. Почему-то в тельняшке ее большая грудь особенно запомнилась сразу многим мужчинам.

Сценарист не любил актрис. Это может показаться странным: как можно не любить актрис? Актриса — почти всегда красивая женщина, если не с идеальной, но обязательно с хорошей фигурой. И к тому же, доступность актрис не миф, а реальность, потому что при любой продаже товар надо демонстрировать и даже давать попробовать на вкус. Кино всегда жило законами рынка, а на рынке, если тебе давали попробовать творог или мед, стеснительные покупали сразу после пробы, скупердяи, перепробовав все по всему рынку, возвращались обычно к первому продавцу, у которого пробовали, потому что запоминаются только первая и последняя пробы. Но сценаристы редко заводили романы с актрисами, потому что были отделены от них производством. Сценарист отдавал сценарий режиссеру и продюсеру и практически отстранялся от дальнейшей работы. Некоторые смотрели пробы актеров, отснятый рабочий материал, приезжали на места съемок. Он никогда на съемки не ездил и делал исключение только для съемок на юге. Но, приехав в киноэкспедицию, он шел на пляж и заводил курортные романы с отдыхающими учительницами, бухгалтерами, технологами, медсестрами. Он их понимал и ценил, и они его понимали и ценили. И вроде бы из кино, и вроде бы знаменитый, а простой и доступный, как мужики у них на фабриках, заводах, в автопарках.

Актрисы требовали внимания, похвал, комплиментов и еще — чтобы выслушивали их мнения о других актрисах, режиссерах, фильмах, книгах, вернее, о книге, которую актриса прочитала. И если роман или фильм нравились всем, актрисам обязательно не нравились, потому что актриса должна была выделиться не только глазами, грудью, попкой, но и особым мнением, не похожим на мнения других.

Секс-символ отличалась от актрис своего поколения и тем, что, три раза побывав замужем, всегда уходила первой, и каждое ее следующее замужество было более продуманным и более выгодным, чем предыдущее, и она первой из актрис своего поколения стала покупать недвижимость и антиквариат. Именно она, а не другие с такими же объемами груди, талии и бедер, стала Секс-символом десятилетия. А это значило, что она лучше считала, оказалась более раскованной. Когда другие запахивали на съемках халат, она распахивала его, одной из первых снялась в русском варианте «Плейбоя». Другие прикидывали, раздумывали, а она уже красовалась на обложке журнала девушкой месяца, а потом и года.

Сценарист надел легкие брюки, яркую рубашку навыпуск, сандалеты на босу ногу, нацепил на ремень сумку-кошелек, в котором были деньги, ключи от квартиры, билет Союза журналистов (к этой пластиковой карточке с особым почтением относились милиционеры), газовый баллончик. Под рубашкой кошелек не просматривался.

Он ехал в метро, рассматривая молодых женщин, которые демонстрировали уже летний загар. В ресторане Дома актера было прохладно. Полупрозрачная блузка выгодно подчеркивала контуры известной всей России груди Актрисы. Она выглядела лет на тридцать, в пятьдесят будет выглядеть на сорок, и, если в шестьдесят выйдет очередной раз замуж, никто не удивится.

Сценарист заказал для начала холодного пива с мидиями.

— Ты сейчас мыльную оперу ваяешь? — спросила Актриса. — Когда закончите?

— Чего ты хочешь? — спросил Сценарист. Он не любил, когда расспрашивали о его делах, считая это вторжением в личную жизнь.

— Хочу, чтобы ты написал сценарий под меня.

— Про тебя — актрису, режиссера, продюсера?

— При чем здесь режиссура и продюсирование? Я — Актриса.

— Ходят слухи, что ты хочешь то ли ставить фильм, то ли заняться продюсерством.

— А разве как актриса я уже никуда не гожусь?

— Годишься куда угодно. Может быть, только пора менять амплуа.

— Объясни.

— Ты уже отыграла соблазнительных дурочек, пора играть умных, хитрых, расчетливых, какая ты на самом деле.

— Я потому и решила к тебе обратиться. Это понимаешь? То, что ты не дурак, признается всеми.

— Давай по делу. Есть заказчик?

— Заказчик я.

— А кто будет платить?

— Это не твоя проблема.

Сценарист сразу расслабился. Если Секс-символ займется этой проблемой, проблема будет решена.

— Чего ты хочешь? — спросил Сценарист.

— Ты почти угадал. Я хочу роль умной, хищной, расчетливой и сексапильной.

— Она кто — городская, сельская, иностранка, российского разлива?

— Ты писатель и сценарист, тебе и решать.

— Я давно тебя знаю. Ты все уже решила.

— Не все. Я еще не знаю, кто я. Дочь, которая внезапно получила наследство?

— Или?

— Или молодая вдова.

— Молодая вдова, — решил Сценарист.

— Почему?

— Про дочь надо рассказывать долго. Кто такая. Почему не замужем.

— А если дочь замужем?

— Но героине нужен роман. А наш зритель не любит, когда замужняя женщина заводит роман на стороне. А вдова и есть вдова. Поплачет, погорюет, но жизнь-то все равно надо устраивать. У вдовы любой роман оправдан.

— Героиню положено жалеть. Предположим, моего старого супруга убивают, и я, такая сексапильная торпеда, принимаю его дела. Да передо мной никто не устоит.

В соображениях Секс-символа был резон.

— Чтобы пожалели, надо быть скромной дурнушкой. Бухгалтершей или учительницей.

— Запросто. Я прошлой осенью в деревне надела ватничек, кирзачи, так меня все принимали за местную. За сельскую молодуху. Такую сразу хочется ущипнуть за задницу.

— Ты хочешь быть пейзанкой? Откуда у пейзанки наследство?

— Из предложенного тобою варианта — бухгалтерша или учительница — я выбираю учительницу. И лучше, если это будет учительница физики или математики. Математички быстро считают, а в бизнесе надо уметь быстро считать.

— Значит, семья: отец — бизнесмен, дочь — учительница, а жена, мать кто?

— Нет, — возразила Секс-символ. — Живут мать, дочь и внучка. У меня могла бы быть дочь лет двенадцати.

«У тебя бы могла быть дочь и двадцати». Но Сценарист этого не сказал.

— Итак, — продолжила Актриса, — дочь — учительница математики, внучка школьница, а мать-бабушка — медицинская сестра в районной поликлинике.

— А отец?

— Отец ушел от медсестры и женился на «мисс Россия» или лучше на «Вице-мисс Россия», их меньше помнят.

— Чтобы отец оставил наследство, он должен умереть или его надо убить.

— Автокатастрофа. Погибают отец и его мисс. Тогда учительница получает наследство, приходит в фирму.

— Акционеры предлагают ей продать контрольный пакет акций…

— Соображаешь, — похвалила Сценариста Актриса. — Но она говорит: ничего не продам, а буду сама управлять.

— Лучше, если предложат продать акции не свои акционеры, а конкуренты. Которые, может быть, и подстроили эту автокатастрофу. А она им говорит: хуеньки.

— Я такого слова не знаю. Потом разъяснишь. Но мыслишь правильно. Если конкуренты начнут на нее нажимать, она будет драться с ними, как львица.

— А где любовь? — спросил Сценарист.

— В нее должен влюбиться партнер отца. Богатый, средних лет, но вполне сексапильный мужик, о котором мечтают все женщины России после тридцати.

— Или конкурент!

— Может быть. Но она их кинет, а выйдет замуж за учителя химии. Она его любила и бедного и вышла за него замуж. Миллионы женщин будут обливаться слезами.

— А какую фирму, фабрику или завод она получит в наследство?

— Какую-то. Я не знаю. Не важно. Важно, что получит.

Сценарист представил, что Секс-символ получила в наследство ресторан. Наверное, этот ресторан стал бы одним из лучших в Москве. И салон красоты стал бы лучшим, и Дом моделей. А если металлургический комбинат? Или судоходная компания? Сценарист выбирал предприятия, в деятельности которых ничего не понимал он, и тем более учительница.

— Учительница будет преподавать физику или математику? — уточнил Сценарист.

— Математику, — окончательно решила Актриса. Наверное, по математике в школе она больше тройки не получала. — И напиши заявку на сценарий. Не больше трех страниц.

— Пять, — сказал Сценарист.

— Три, — возразила Актриса. — Обычно внимательно читают только первые две страницы. Это максимум. Лучше одна, максимум полторы.

— Ты читала рекомендации менеджерам по составлению деловых записок?

— Я не знаю, что рекомендуют менеджеры, я знаю про себя. Две страницы я еще прочту, три читать неинтересно. Когда напишешь?

— Через неделю.

— Мне нужна заявка в понедельник, то есть я должна получить ее завтра, потому что я договорилась о встрече с продюсером на послезавтра.

— Кто такой?

— Начну с Худых.

— А если завтра заявка не будет готова?

— Обращусь к другому сценаристу, — и Актриса улыбнулась своей самой обольстительной улыбкой.

Сценарист знал, что Секс-символ никогда никого не упрашивала, не предупреждала и не извинялась.

— Почему ты такая хамка?

— Могу себе позволить.

— Я тоже, — ответил Сценарист. — Заявка будет не завтра, а через неделю.

Продюсер

Продюсер просыпался рано, когда рано ложился. А в субботу и в воскресенье он ложился рано, поэтому проснулся в понедельник на рассвете. Рядом на большой кровати спала жена, еще недавно очень модная актриса. В последние годы она снималась мало. Он мог бы ее рекомендовать, редко какой режиссер отказывается от рекомендаций продюсера, и тогда пусть не главная, но хотя бы просто роль всегда найдется для актрисы — жены продюсера, тем более что в тридцать семь она выглядела на тридцать. Но он не рекомендовал, если сам режиссер не предлагал для нее роль. И то почти всегда отказывался от первого предложения, и, если только режиссер очень настаивал, мог согласиться.

Продюсер окончил экономический факультет Института кинематографии. В юности он тоже мечтал стать актером, но к высокому толстому мальчику на предварительных просмотрах отнеслись со снисходительной симпатией.

— Вы же умный, — сказали ему, — поступайте на режиссерский или на киноведческий.

Но для киноведческого и режиссерского факультетов он тоже не подошел. Оставались сценарный, художественный и экономический факультеты. На сценарном надо было писать, на художественном рисовать. Он таких способностей, даже минимальных для поступления, не имел и пошел на экономический.

Как и многие, он был влюблен в актрису, которую через несколько лет назовут Секс-символом десятилетия, но шансов завести с ней роман у него практически не было. На этом же курсе училась еще одна претендентка на звание Секс-символа, но она до символа не дотягивала. У нее всего было меньше: и груди, и волос, и попки. Тогда же, в институте, к ней приклеилась кличка Поскребыш. Она тоже снималась в постельных сценах, но ее снимали режиссеры второго разряда и в фильмах на порядок ниже, чем те, в которых снималась Секс-символ.

Поскребыш была уверена, что кличку придумала Секс-символ, и стала ненавидеть ее еще больше. Так случилось, что актер, который был влюблен в нее, женился на Секс-символе, а ее роман и возможное замужество с известным режиссером тоже разрушила Секс-символ, выйдя за него замуж после развода с первым мужем.

Поскребыш вышла замуж вначале за журналиста и кинокритика, потом за дипломата, а выйдя замуж за Продюсера, узнала, что и он был давно влюблен в Секс-символ и даже собирал в особую папку все фотографии и рецензии на ее роли.

Сейчас она не спала, наблюдая, как собирается на встречу с Секс-символом ее муж. Он не сказал ей о предстоящей встрече, но она всегда знала обо всех его встречах, потому что регулярно просматривала его блокнот — органайзер с пометками обо всех встречах, телефонных звонках и денежных тратах. Продюсер был педантом и записывал все. На сегодня была назначена встреча с Секс-символом. В графе «Цель встречи» было написано: «Обсуждение заявки». Вечером она достала из портфеля Продюсера заявку на фильм о деловой женщине. Заявка почти полностью повторяла идею фильма, который был приостановлен, но она собиралась возобновить съемки на собственные деньги. Сценария у Секс-символа еще не было, но она знала Сценариста, который мог написать или хорошо, или очень хорошо. И ей стало вдруг тоскливо. Секс-символ снова перехватывала инициативу.

Продюсер продолжал сборы. Сейчас наденет просторный льняной пиджак, который скрывает его полноту, очень яркий желтый галстук, синюю рубашку, мягкие удобные туфли. Для важных встреч он всегда надевал модную, но удобную одежду, которая не отвлекала его от переговоров, потому что вся его работа в основном состояла из переговоров с финансистами, банкирами, сценаристами, режиссерами, актерами, чиновниками телевидения и Комитета по кино, министерства культуры, финансов, Комитета государственного имущества.

Продюсер входил в пятерку наиболее известных продюсеров страны. Он, как и все экономисты, начал с администратора на съемочной площадке, на втором фильме был уже заместителем директора, на третьем фильме стал директором. Пройдя в ускоренном темпе все ступени экономиста кино, он понял, что достиг потолка. Деньги, которые зарабатывал директор фильма, всегда были небольшими. Каждый директор ловчил, нарушал постановления и акты, обычно зарабатывал в три раза больше официально выплаченной зарплаты и постановочных и становился богатым после пятидесяти лет, а Продюсер хотел быть богатым сейчас. Он понимал, что большие деньги можно заработать, только если основать собственное дело, но на собственное дело нужны были деньги, которых у него не было.

Как всегда, помог случай. Он услышал разговор сценариста и режиссера, с которыми учился в одно время, видел их курсовые работы. Их дипломный фильм получил несколько призов на студенческих международных фестивалях. Он понял, что они ищут продюсера.

— Ребята, — сказал он, — надо основывать свою фирму.

— Надо бы, — согласился режиссер, — но мне некогда. Мне надо о фильме думать.

— А я не знаю, как это делается, — отозвался сценарист.

— Я знаю, — веско произнес он.

— Тогда начинай создавать, — сказал режиссер.

И он начал создавать. Название будущей кинофирмы он составил из первых букв имен всех троих: Павел, Петр и Шура. Его все звали Шура, и никто Саша или Александр. Полный, медлительный, он был именно Шура.

Первые буквы дали сочетание ППШ. Так назывался самый известный советский автомат времен Второй мировой войны. Он и сегодня был известен не менее своего знаменитого потомка, автомата Калашникова.

Итак, компания стала называться ППШ, а основатели — «автоматчиками».

Продюсер сразу поставил условие:

— Мне нужен второй сценарий, по которому вы собираетесь ставить фильм.

— Еще неизвестно, что захочется ставить, — ответили ему.

— Должно быть известно и заранее спланировано. Я должен знать, смогу ли я использовать построенные павильоны для первого фильма во втором. Это относится и к костюмам, и к транспорту.

— Следующий фильм будет историческим, — сказал режиссер.

— Следующий фильм должен быть современным. Только тогда мы сможем заработать первые приличные деньги.

Заработать приличные деньги хотели и режиссер, и сценарист, поэтому вторым фильмом стал фильм о современности.

Продюсер и рекламную кампанию организовал сразу на два фильма. И хотя фильмы были с разными историями, но многие актеры, занятые в первом фильме, перешли во второй, поэтому прокатчики, как и зрители, ждали второй фильм как продолжение первого.

Компания хорошо заработала. И режиссер, и сценарист получили в счет доходов автомобили, о которых мечтали… Сценарист — джип «мицубиси», а режиссер — «альфа-ромео». Автомобили, приобретенные для съемок в фильмах, были десятилетнего возраста, но подремонтированные, покрашенные смотрелись почти как новые, и года три их владельцы не должны знать забот. А больше чем на три года Продюсер никогда не загадывал.

Компания ППШ успела снять еще два фильма. Продюсер хорошо продал их на внутренних кинорынках и даже за рубежом, потому что фильмы получили и международные премии, хоть и неглавные, но на главных фестивалях Европы.

Продюсер успел купить большую квартиру в центре Москвы, обставить ее антикварной мебелью, заменить «Жигули» на «вольво» последней модели.

Потом режиссер и сценарист попросили отчитаться. Продюсер отчитался. Он умел отчитываться. Все сходилось. У него была документация на каждый потраченный рубль. По всем показателям кинокомпания должна была приносить прибыль, а по документам едва оправдывались вложенные средства.

Режиссер и сценарист потребовали: «Или всю правду, или тебе придется уйти!»

— Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне! — возмутился Продюсер. — Не хотите со мной работать, я уйду!

И Продюсер ушел. На следующий день он уже работал в частной телевизионной компании, которая за последние годы получила свой канал, вещала больше двенадцати часов в сутки и налаживала свое фильмопроизводство. Компания набирала опытных продюсеров, заключала договоры со сценаристами и режиссерами.

Так распалась кинокомпания ППШ и организовалась ПК — продюсерская компания, которая на средства канала должна была снимать фильмы выходного дня.

Только теперь Продюсер оценил необходимость идеи, под которую можно было заказывать сценарии, подбирать режиссеров и актеров. Он знал, что владелец канала, еще недавно малоизвестный режиссер, создавал кооперативы по производству фурнитуры для легкой промышленности, потом организовал несколько модных молодежных передач, под которые всегда размещали рекламу. Когда левые нападали на Президента и казалось, что дни Президента сочтены, режиссер-телемагнат поддерживал его, и позже благодарная администрация разрешила каналу потеснить конкурентов и стать на один уровень с государственным каналом. Телемагнат понимал: чтобы выигрывать битву за рекламу у других каналов, надо привлекать лучших профессионалов и платить в два, в три, а если необходимо, и в десять раз больше, чем платили государственные телеканалы. Продюсеру сразу положили такую зарплату, что, узнав о ней, его отец сказал:

— Продержись хотя бы год, и ты будешь обеспечен на пять лет вперед.

— Если они платят такие деньги, — сказала ему мать, — эта работа стоит еще дороже. Ты же умный! Подумай, как ее делать хорошо.

Его отец, артист областной филармонии, как только стал работать на эстраде, понял, что с фамилией Дикерзон он достигнет немногого. И он взял псевдоним. Так Дикерзон — «сын толстого» на идиш — стал по-русски Толстых. И большой, полный, белокурый, голубоглазый Дикерзон под псевдонимом Толстых казался очень русским и сибирским.

Продюсер фамилию Толстых получил уже при рождении, а когда получал паспорт и надо было выбирать национальность — или еврей по отцу, или русский по матери, — он стал русским. Можно было взять фамилию матери (в девичестве Кишкова), но он не взял из-за неблагозвучности. Кишков — это что-то от требухи, а если он когда-нибудь женится на актрисе, никакая актриса не согласится на такую фамилию.

Сын-продюсер решил посоветоваться с отцом-актером, который теперь выступал редко, но ум не растерял, потому что не пил водки, не курил и переживал, что сын курит и пьет водку. Продюсер советовался с отцом и когда выбирал профессию, мечтая, как и отец, стать актером.

— Не надо, — сказал ему тогда отец. — Актер — самая публичная и самая зависимая профессия. Ты большой, толстый.

— Полный, но я хочу похудеть, — сказал тогда будущий продюсер.

— Твой дед был толстым, я толстый, ты тоже будешь толстым. Такая уж наша природа, или набор генов, которые передаются из поколения в поколение. Твоя полнота программирует твою жизнь. Ты будешь играть простаков, добродушных лентяев. Почему-то считается, что толстый человек — добродушный человек, хотя я знал толстых очень злобных и агрессивных. Еще тебе будут предлагать роли гренадеров, кучеров, крестьян, рабочих.

— Я мог бы сыграть Пьера Безухова, — возразил будущий продюсер.

— Пьера Безухова сыграл Бондарчук, в следующий раз Пьера в кино будут играть лет через тридцать, ты к этому времени станешь старым. К тому же неизвестно, вдруг через несколько лет евреям запретят играть русские характеры.

— Эти времена прошли, — возразил будущий продюсер.

— Как прошли, так могут и вернуться. Твой дед был одним из первых советских кинематографистов. Правильнее будет сказать, большинство первых советских кинематографистов были евреи.

— А почему в кино так много евреев? — спросил будущий продюсер. — И Голливуд они практически основали. Если их много в кино Америки и России, а также Франции, Англии и Германии, значит, существует какая-то закономерность.

— Существует, — согласился отец. — Объясняю на России, это мне ближе и понятнее. Когда в России была ликвидирована черта оседлости и евреи смогли жить не только во всех городах, но и заниматься всеми видами деятельности, куда была направлена их долго накапливаемая энергия? В профессии, которые только формировались, где было меньше конкуренции, еще не существовало традиций. Пахать и сеять русские крестьяне могли лучше, чем еврейские поселенцы. Были традиционные сословия, где евреи конкурировать не могли. В армии например. Коренные русские воевали веками. Правда, и умение воевать, стойкость оказались национальной особенностью не только русских. Сегодня израильская армия — одна из самых боеспособных в мире. Но я отвлекся. Куда больше всего пришло евреев после Октябрьской революции? В ЧК например. Вначале чуть ли не каждый второй еврей был чекистом. В кино естественно. Кино зарождалось в первые годы столетия. Русским, чтобы раскачаться, осмыслить, нужны не годы, а десятилетия, а то и столетия. Евреи же соображают быстро. Потому среди первых кинематографистов России опять же каждый второй был евреем. То же самое произошло и с химией, физикой, легкой музыкой.

Кино, как никакое искусство, оказалось интернациональным или космополитическим, — какой термин тебе ближе, тем и пользуйся. Поэтому советское кино двадцатых и отчасти тридцатых годов было на уровне лучших мировых образцов. То, что делалось в Москве и Ленинграде, понималось и принималось в Берлине, Париже и Нью-Йорке.

Но произошел перебор. Евреев в кино стало больше, чем русских, и в торговле евреи заняли лучшие места, и в медицине, и на эстраде. Это стало раздражать. На каждое раздражение наступает реакция сопротивления. Бытовой антисемитизм породил антисемитизм государственный. Хотя в России бытовой и государственный антисемитизм существовали всегда, после войны, после Освенцима, когда немцы уничтожили шесть миллионов евреев, открытый государственный антисемитизм стал невозможным — обвинили бы в фашизме. Тогда придумали космополитизм и потом дело врачей-убийц, которые почти сплошь были евреями. Процентной нормы для евреев, получающих высшее образование, при советской власти не было, но были рекомендации. Поэтому поступали только очень способные, которых срезать было почти невозможно. Происходил почти естественный отбор. Если еврей становился врачом, то очень хорошим врачом. Если физиком, то очень хорошим физиком. Если кинематографистом, то очень хорошим кинематографистом. Твой дед снял два очень хороших немых фильма. Но как только кино стало звуковым, он из режиссеров перешел в звукорежиссеры. И славы, и денег меньше, но и критики меньше и постоянная занятость. Он мне советовал заняться стоматологией, зубы у людей всегда будут болеть, или хотя бы стать технологом по проявке кинопленки. Я не послушался и пошел в актеры. Но я напоминал русских богатырей только на очень общих планах, а на крупных я все равно был евреем. В кино не требуется столько героев-евреев! Не надо тебе идти в актеры.

Он выслушал отца и пошел поступать на актерский факультет Института кинематографии. И поступил на экономический факультет. Выбор случайный, но, возможно, единственно правильный, потому что в его годы стоматолог имел бы только малогабаритную квартирку и автомобиль «Жигули», а Продюсер купил трехкомнатную в соседнем с родителями доме, ездил на «вольво» и женился на красавице-актрисе. Конечно, он кинул своих партнеров. А как заработаешь первые большие деньги, если кого-нибудь не кинешь или не убьешь? Большие деньги, особенно большие, всегда или на крови, или на обмане, и только один процент — на удаче. Конечно, жена, актриса-красавица, досталась ему после трех замужеств и почему-то не рожала, может быть, оттого, что сделала слишком много абортов? Об этом думать даже не хотелось. И кому нужна эта красота, если она не имеет продолжения?

Продюсер после легкого завтрака — две баварские сосиски, тост с джемом и кофе — закурил сигарету, первую из трех, какие он позволял себе за день: после завтрака, обеда и перед сном.

Он еще раз просмотрел график сегодняшних встреч. Переговоры со сценаристами и режиссерами были привычными. На знаменитостей уходило больше времени, на начинающих, но талантливых, меньше, — ритуал, отработанный до мелочей: кому предложить виски лучших сортов, кому коньяк, а кому и чашку кофе с фигурным сахаром и мелким печеньем. Продюсер пытался выработать свой стиль приема необходимых людей.

Единственная встреча, которая могла доставить удовольствие, это встреча с Секс-символом. Было приятно, что Секс-символ обратилась к нему. Когда-то он всех женщин сравнивал с нею. Поскребыш заменила ее. Конечно, копия не заменяет оригинала, хотя удовольствие то же самое.

Поскребыш вышла на балкон второго этажа, когда Продюсер вывел машину из гаража.

— Я буду в офисе в полдень, — сказала она.

Секс-символ тоже должна была приехать в полдень. Офис для своего Актерского агентства Поскребыш сняла рядом с его продюсерской компанией. Она не отчитывалась перед ним о доходах Агентства, но, судя по тому, что ее услугами пользовалось все больше кинозвезд, доходы Поскребыша были высокими. Два последних мужа ушли от нее, оставив ей только квартиры и старые машины. Их бизнес уходил вместе с ними. Теперь она имела свой.

Продюсер нажал на кнопку цифрового диктофона и проговорил: «Узнать перед встречей, каким бизнесом занимается Секс-символ».

Режиссер

Режиссеру недавно исполнилось пятьдесят лет. Это событие прошло незаметно для общественности. По телевидению не было ни ретроспективы его фильмов, ни даже самого известного его фильма, который видели почти все, потому что его показывали по телевидению каждый год по три-четыре раза. В фильме были заняты сегодняшние суперзвезды, а когда он снимал их, они были молодыми и никому не известными. Фактически он открыл их для кино, но звезды в своих интервью редко вспоминали о нем.

Профессия режиссера предполагает упорство. Если режиссер хочет снять определенный фильм, он иногда тратит годы на поиски сценария, добывание средств; в советские времена надо было, чтобы съемки фильма вставили в план производства. Разрыв между съемками у самых успешных был два-три года, у самых упорных — до пяти лет.

Но были режиссеры, которые снимали почти каждый год или, во всяком случае, в три года два фильма. Но для этого надо было обладать определенными чертами характера и преимуществами, лично приобретенными. По характеру Режиссер был, что называют, легким человеком. Он ни к кому не примыкал, поэтому не должен был отстаивать интересы определенной группы. В интеллигентной семье ему с детства внушали, что все проблемы лучше решать компромиссами и, даже если ты с чем-то не согласен, неприлично кричать, угрожать и жаловаться в инстанции; что грешно отказываться от работы, а если согласился, то делать ее профессионально, потому что и на профессиональную работу, и на халтуру уходит примерно одно и то же время.

Ему повезло сразу, хотя свое везение он организовал сам. После окончания Киноинститута, понимая, что на пробивание съемок фильма в Москве могут уйти годы, Режиссер решил, что будет снимать на республиканской студии. Он выбрал Ташкент, просчитав варианты на других студиях. Можно было внедриться в Киеве, но на это потребовались меньшие, но все же годы, как и в Москве.

Еще в институте он женился на дочери чиновника из Кинокомитета, который мог бы пробить ему и постановку в Москве, но тесть посоветовал:

— Кино — везде кино. Нужно найти сценарий и адаптировать его для республиканской студии.

Тесть попросил у известного писателя повесть для экранизации. Режиссер вместе с молодым сценаристом написали сценарий. Если в повести мужчина и женщина ехали в командировку в сибирский город, то в фильме они ехали в Ташкент. А любовь между мужчиной и женщиной везде одинакова и разная одновременно — что в Ташкенте, что в Москве, Лондоне или Томске.

Картину заметили, она даже получила премии на нескольких незначительных фестивалях. Через три месяца Режиссер запустился уже следующим фильмом в Белоруссии.

Ему нравилось снимать кино. В киноэкспедициях возникали романы. Актриса из Киева теперь снималась во всех его фильмах. И у него, и у нее были семьи. Может быть, жена Режиссера и муж актрисы и догадывались о возможном романе, но слежку не устраивали.

Когда Белоруссия и Узбекистан стали самостоятельными государствами, он не ожидал особых перемен в своей жизни. После съемок в Белоруссии ждал телеграмму директора Ташкентской студии о запуске фильма о басмачах, но телеграмма не пришла, и фильм о басмачах выпал из плана. В Белоруссии образовалась очередь из местных режиссеров, и без очереди никого не пускали — ни местных, ни московских.

Тесть давно ушел из Комитета и жил на даче, построенной на деньги Режиссера. Из двадцати художественных киностудий в стране осталось только три. Еще год назад снимали боевики, приключенческие мелодрамы с обнаженной натурой. Если раньше на всю страну в кадре раздевались две-три актрисы, то теперь готовы были раздеваться сотни! Все заканчивалось. В кинотеатрах показывали американские фильмы, а на российские боевики, очень похожие на американские, но все же не американские, зрители шли с неохотой.

Он пропустил лето прошлого года. Впереди было новое лето, но работы не было. В Москве его считали режиссером с периферии. Он предложил сценарий, который писал сам, нескольким объединениям на «Мосфильме», и везде ему отказали. И сценарий был примитивным, и режиссер неизвестный. Помнили только его первый фильм, но не видели фильмов, которые он снимал последние двадцать лет на национальных киностудиях.

Раньше он удивлялся: как же живут режиссеры, которые не работают по три, а то и по пять лет. Конечно, были сбережения. Но сейчас все сразу стали бедными. Когда счет зарплат пошел на миллионы, за десятки тысяч, которые лежали на сберегательных книжках, можно было один раз хорошо пообедать. Инфляции прошлых лет в свое время пережили его родители и его тесть, но он впервые понял, что это такое. Он все еще верил государству, надеялся, что как-то обойдется, но не обошлось. Он не снял свои деньги, не купил ничего, хотя вокруг покупали все, что еще продавалось: подержанные машины, антиквариат. Комиссионные магазины опустели в несколько дней.

Он, вернее тесть и его родители, думали о черном дне, у них этих черных дней было достаточно, и поэтому они покупали золотые украшения. Бриллианты покупали немногие, боясь подделок и не решаясь вкладывать деньги в очень уж маленькие камушки. Золотые царские червонцы, золотые часы смотрелись более вещественно. Некоторые покупали картины старых художников и как-то определяли, кто из молодых художников станет со временем знаменитым. Картин у него не было, но золотые украшения он покупал жене регулярно, с каждой картины. Жена попробовала отнести золотые украшения в комиссионный магазин и поразилась: все магазины были заполнены золотом, золотыми портсигарами, серебряными ложками и вилками. Золото брали на вес, как лом.

Пока он работал, то смог купить своим еще незамужним, но закончившим Педагогический институт дочерям кооперативные однокомнатные квартиры и оплачивал им коммунальные услуги. И вдруг он понял, что у него нет денег оплачивать эти квартиры.

— Как нет? — удивилась старшая дочь. — Ты же известный кинорежиссер. Ты богатый человек.

Младшая дочь оказалась более практичной.

— Давайте сдадим мою квартиру, а я пока поживу у вас.

Вначале сдали квартиру младшей дочери, потом старшей. На деньги, получаемые за сдачу квартир, теперь жила вся семья.

Режиссер попробовал снимать фильмы на телевидении, но он никогда не работал на видеопленке и не мог снимать в телевизионных темпах. На телевидении счет шел не на метры, а на минуты. В кино минуту снимали целый день, на телевидении же десять минут в смену считали заниженной нормой. Его торопили, и однажды он накричал на продюсера. Следующего предложения с этого канала больше не последовало.

Вчера Режиссер приехал на дачу и закрылся в комнате на втором этаже. Комната называлась кабинетом. Он включил музыку. Все домашние знали, что он работает под музыку, но никто не догадывался, что он под музыку спал.

Утром Режиссер встал рано, выпил кофе, поднялся в свой кабинет и раскрыл большую общую тетрадь, решив писать книгу воспоминаний, но, прикинув, о ком он может писать, понял, что на книгу воспоминаний не наберется, а большую статью для журнала «Искусство кино» он напишет. На отдельном листе он выписал фамилии известных актеров, которые снимались в его фильмах. Известных фамилий оказалось совсем немного, потому что на республиканских студиях требовали занимать в съемках местных артистов, и каждого актера из Москвы необходимо было пробивать, обосновывая, почему именно этот артист необходим в данном фильме. Тогда не было главного аргумента: на этого актера пойдут зрители. Зрители шли на всех актеров. Все фильмы смотрели. Были, конечно, фильмы-рекордсмены, которые смотрели десятки миллионов зрителей. Кино было доходной отраслью, как и производство водки, на доходы от кино содержались медицина, просвещение, отчасти культура.

Написав несколько строчек, Режиссер понял, что ничего нового и интересного о знаменитых актерах он не напишет. Знаменитости приезжали на республиканские студии на несколько дней. Обычно их снимали по двенадцать часов в сутки. Усталая знаменитость добиралась до гостиницы и заваливалась спать. Может быть, он и говорил со знаменитостями не только о роли, но эти разговоры не запомнились, а дневников Режиссер не вел.

Уже не впервые за эти два безработных года он думал, что, возможно, он ошибся, выбрав профессию режиссера. Он мог бы стать стоматологом, автомобильным механиком, строителем. Он перебирал профессии, которые сегодня пользовались повышенным спросом.

Еще Режиссер пытался понять, есть ли у него способности к режиссуре в кино. Наверняка были, когда он начинал снимать фильмы. Один хороший фильм у него ведь был точно.

Он стал вспоминать фильмы других режиссеров и вывел неутешительную закономерность: у большинства режиссеров был только один известный фильм, у некоторых два и у очень немногих три. Правда, существовала десятка режиссеров, у которых было по пять известных фильмов. Но если работаешь в кино сорок лет и снял двадцать фильмов, то пять хороших почти всегда набираются. Режиссер припомнил тех, с кем учился в Киноинституте. Многие вообще не стали режиссерами, он считался одним из благополучных.

Хотелось курить. Теперь он экономил на сигаретах, растягивая пачку на три дня. Он пытался курить дешевую «Яву», но задыхался, кашлял и снова переходил на «Парламент». Режиссер закурил внеочередную сигарету, по графику он мог позволить следующую сигарету только через два часа, и вдруг понял, что не выдержит еще сутки в своем кабинете, делая вид, что работает. Он достал мобильный телефон, номер которого знали только дочери, жена и тесть: на даче телефона не было, у тестя болело сердце, у жены поднималось давление, и для вызова «скорой помощи» из местной районной поликлиники надо было бежать больше километра до железнодорожной станции. Но очень часто телефон-автомат на станции не работал.

Режиссер набрал номер телефона актрисы, которую он снимал в каждом своем фильме, в небольших, но все-таки ролях. За эту верность он мог позвонить ей в любое время суток.

— Я с мобильного, — предупредил он, давая понять, что будет краток.

— Хочешь приехать? — спросила актриса.

— Хочу.

— Приезжай, — согласилась актриса, но тут же передумала: — Нет, нет, только не сегодня. Через три дня. Я делаю себе зубы. Керамические.

— Меня верх не интересует, — сказал Режиссер. — Я знаю, что ты умная и злобная. Один раз помолчишь.

Режиссер сообщил жене, что у него дела на киностудии, завел «Волгу» и уехал с дачи.

Актриса встретила его уже в халате. Они без разговоров перешли в спальню. Все-таки в порыве страсти актриса открыла рот, и Режиссер увидел обточенные пеньки почему-то коричневых зубов и вспомнил, как говорил один из актеров, которого он снимал в своей первой картине:

— Если мужчина носит старые костюмы и спит со старыми женщинами, значит, жизнь закончилась и можно стреляться.

Он попросил актрису повернуться. Сзади она была почти молодой, и Режиссер подумал, что ему и застрелиться не из чего. Ему предлагали купить и револьвер «наган», и пистолет «ТТ», но тогда еще за большие деньги. Он пожалел денег. Сегодня оружие стало дешевым, и он решил, что, как только заработает первые хорошие деньги, обязательно купит пистолет. Он еще не знал, что именно в эти минуты о нем говорят и, возможно, предложат новую работу, которая сделает его на несколько месяцев известным, чтобы потом снова отбросить в прежнее состояние ожидания новой работы.

Секс-символ и Продюсер

Актриса к зданию телекомпании подъехала на джипе «мицубиси», не таком, какой ей бы хотелось, а на том, что купил ее американский муж. Помня, что она Секс-символ, Актриса, не ставя ногу на ступеньку джипа, опустила ее сразу на мостовую, благо разрез позволял. От этого нога вроде бы увеличилась в длину и проходящие мужчины останавливались, шоферы служебных машин переставали болтать, а телевизионщики, оказавшиеся в этот момент возле окон, смотрели только на нее, ожидая, когда она опустит на мостовую и вторую ногу. Прием был многократно отработан. Она соскользнула с сиденья, не оборачиваясь, захлопнула дверцу и так же, не оборачиваясь и не вытягивая руку в сторону джипа, нажала на кнопку брелока, услышала, как защелкнулись замки на дверцах джипа.

Она улыбнулась охранникам и пошла к лифтам, зная, что охранники смотрят ей в спину, вернее, ниже спины. Ее не заставили выписывать пропуск: если приехала, значит, приглашена.