Деон Мейер

Телохранитель

Часть первая

1

Я неспешно и ритмично бил в стену кувалдой. Был вторник, 25 декабря; время едва перевалило за полдень. Стена, которую я рушил, оказалась толстой и неподатливой. После каждого удара от нее отлетали осколки кирпича и цемента; они с глухим стуком разлетались по деревянному полу, как шрапнель. По моим запыленным лицу и груди текли струи пота. Несмотря на открытые окна, было жарко, как в духовке.

Между ударами кувалды я услышал телефонный звонок. Мне не хотелось нарушать ритм, к которому я уже приспособился. На такой жаре трудно будет снова войти в рабочий режим. Я медленно положил кувалду и вышел в гостиную. Идти по осколкам и каменной крошке было больно. На дисплее телефона высветилось: «Жанетт». Я вытер потную руку о шорты и нажал кнопку приема вызова.

— Слушаю.

— Счастливого Рождества! — Голос Жанетт Лау был ироничен, как всегда.

— Спасибо. И тебе того же.

— Наверное, там у тебя сейчас хорошо, тепло…

— Тридцать восемь градусов в тени.

Зимой[1] она бы сказала: «Наверное, там у тебя сейчас хорошо, прохладно», — не скрывая своей жалости ко мне по поводу моего странного каприза поселиться в глухомани. Сейчас же она только вздохнула, как будто я совершил непоправимую глупость:

— Ах этот Локстон! Ты там, наверное, обливаешься потом. Ну и чем же ты занят в канун Рождества?

— Ломаю стенку между кухней и ванной.

— У тебя кухня рядом с ванной?!

— Да, такая раньше была планировка.

— Вот, значит, как ты празднуешь Рождество. Старая сельская традиция, да? — И она коротко хохотнула, как будто пролаяла: — Ха!

Я терпеливо ждал, так как понимал: Жанетт звонит вовсе не для того, чтобы поздравить меня с Рождеством.

— У тебя есть для меня работа.

— Ага.

— Иностранный турист?

— Нет. Одна дамочка из Кейптауна. Уверяет, будто вчера на нее напали. Ты понадобишься ей где-то на неделю, аванс она уже внесла.

— Внесла, говоришь?

Деньги никогда не были для меня лишними.

— Сейчас она в Херманусе. Я скину тебе на телефон ее адрес и номер мобильника. А ей скажу, что ты уже в пути. Звони, если будут проблемы.



Впервые я увидел Эмму Леру в роскошном загородном доме с видом на старый порт Хермануса. Четырехэтажный особняк в тосканском стиле производил впечатление: красивая игрушка для богатеньких владельцев. Деревянную входную дверь украшала ручная резьба; сбоку висел молоток в виде львиной головы. Был рождественский вечер, без четверти семь. Я постучал. Мне открыл молодой человек с длинными курчавыми волосами, в круглых очках в стальной оправе. Он представился Хэнком и сказал, что меня ждут. Я понял, что он умирает от любопытства, хотя умело его скрывал. Хэнк впустил меня в дом и попросил подождать в гостиной.

— Сейчас позову мисс Леру.

Педант! До меня доносились обрывки разговоров; где-то играла классическая музыка. На кухне, очевидно, готовили праздничный ужин.

Хэнк вышел. Садиться я не стал. После шестичасовой поездки через пустыню Кару в пикапе «исудзу» приятно было постоять. В гостиной стояла рождественская елка — большое искусственное дерево с длинными пластмассовыми иголками, посыпанными искусственным снегом. Мигали и переливались разноцветные гирлянды. На верхушке елки сидел ангел с длинными светлыми волосами и молитвенно сложенными крыльями. Шторы на большом панорамном окне были раздернуты. Старый порт вечером выглядел изумительно, океан был спокойным и тихим. Я залюбовался видом.

— Мистер Леммер?

Я обернулся.

Эмма Леру оказалась миниатюрной брюнеткой с короткой, почти мужской, стрижкой. Глаза большие, темные, слегка заостренные мочки ушей… Она напоминала сказочного эльфа. Некоторое время она осматривала меня — непроизвольно окинула меня взглядом с ног до головы, словно желая определить, соответствую ли я ее ожиданиям. Она умело скрыла разочарование. Обычно клиенты ожидают увидеть нечто более крупное, более внушительное — а я человек вполне заурядных роста и внешности.

Затем она подошла ко мне и протянула руку:

— Эмма Леру.

Ладонь у нее была теплая.

— Здравствуйте.

— Садитесь, пожалуйста. — Она жестом показала на диван. — Принести вам чего-нибудь выпить? — Голос у нее оказался неожиданно низким — такой под стать гораздо более крупной женщине.

— Нет, спасибо.

Я сел. Движения ее маленького тела были плавными — похоже, ей было удобно, уютно в своей оболочке. Эмма села напротив и поджала под себя ноги — она явно чувствовала себя здесь уверенно. Интересно, ее ли это особняк, а если ее, то откуда у нее такие деньги?

— Я… — Она взмахнула рукой. — Я первый раз… прибегаю к помощи телохранителя…

Я не знал, что ответить. Елочные гирлянды с удручающей монотонностью мерцали и переливались у нее над головой.

— Если вам не трудно, расскажите, пожалуйста, как это все происходит, — не смущаясь, попросила Эмма. — Я имею в виду — на практике.

Меня так и подмывало съязвить: раз ты заказываешь такую услугу, то должна знать, как это все происходит. Никакого справочного пособия не существует.

— Все очень просто. Чтобы защищать вас, мне нужно постоянно быть в курсе ваших передвижений…

— Разумеется.

— И четко представлять себе характер угрозы.

Она кивнула:

— Ясно… Что касается характера угрозы, я не совсем уверена… В последнее время со мной происходят какие-то странные вещи… Карел убедил меня… Вы с ним сейчас познакомитесь; он уже пользовался услугами вашего агентства. В общем… вчера утром на меня напали…

— На вас?

— Ну да… Они взломали дверь и ворвались ко мне в дом.

— Они?

— Их было трое. Трое мужчин.

— Они были вооружены?

— Да. Нет. Не знаю… Все произошло так быстро! Я… почти не успела их разглядеть.

Я подавил желание удивленно поднять брови.

— Знаю, — продолжала Эмма Леру, — мой рассказ звучит… необычно.

Я промолчал.

— Все и было… необычно, мистер Леммер. Как-то… нереально.

Я кивнул, поощряя ее продолжать.

Она некоторое время внимательно смотрела на меня, а потом, подавшись вперед, включила стоящую рядом с ней настольную лампу.

— У меня дом в Ораньезихте, — сказала она.

— Значит, постоянно вы живете не здесь?

— Нет… это дом моего друга Карела. Я просто приехала к ним в гости. На Рождество.

— Понятно.

— Вчера утром… Я хотела закончить работу перед тем, как собирать вещи в дорогу… Мой кабинет… Видите ли, я работаю дома. Где-то в половине десятого я приняла душ…

Сначала рассказ давался ей с трудом. Казалось, ей не хочется делиться со мной подробностями того, что произошло вчера. Она обрывала фразы, часто задумывалась. Руки без движения лежали у нее на коленях, интонации были ровными, бесстрастными, монотонными. Она включала в рассказ много ненужных подробностей — больше, чем требовалось. Может быть, сомневалась в правдоподобности собственной истории.

Итак, после душа она, по ее словам, переодевалась в спальне. Она стояла, сунув одну ногу в джинсы, и осторожно балансировала на одной ноге, чтобы не упасть. Она услышала, что открылась садовая калитка, и через кружевную занавеску увидела, как по палисаднику быстро и решительно идут трое мужчин. Потом они скрылись из вида, так как направились к парадной двери. Но Эмма успела заметить, что их головы закрыты вязаными шлемами с прорезями для глаз. В руках все трое держали какие-то тупые предметы.

Эмма Леру — современная женщина, живет одна. Она все понимает. Она часто думала о том, что может стать жертвой преступления, и представляла, что станет делать, если на нее нападут. Поэтому она торопливо натянула джинсы и метнулась к тому месту, где в стену была вмонтирована «тревожная кнопка». Ее совершенно не беспокоило то, что сверху на ней только бюстгальтер. Важно было как можно скорее добраться до кнопки и приготовиться поднять тревогу. Пока не нажимать, ведь входная дверь металлическая, а на окнах имеются решетки. Эмме меньше всего хотелось попасть в неловкое положение и объяснять соседям и полиции, почему у нее завывает сигнализация.

Босиком она быстро пробежала по ковру к «тревожной кнопке», поднесла к ней палец и стала вслушиваться. Сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди, но Эмма приказала себе держаться. Скоро до нее донесся металлический скрежет. Металлическая дверь не выдержала. Эмма нажала кнопку. Сигнализация громко завыла, и ей стало еще страшнее.

Видимо, по ходу рассказа она успокоилась, потому что начала жестикулировать, и интонации стали более естественными.

Итак, Эмма Леру выбежала в коридор и пронеслась на кухню. Она мельком сообразила, что обычные воры так не поступают. Ужас нарастал. В спешке она ударилась о деревянную дверь; послышался глухой удар. Дрожащими руками она отодвинула засовы и повернула ключ в замке. Когда она распахнула дверь черного хода, из холла послышался звон разбитого стекла. Они вломились в дом!

Эмма шагнула было во внутренний дворик, но передумала. Она заскочила на кухню и сдернула с крючка над раковиной посудное полотенце. Ей надо было чем-то прикрыться. Позже ей станет стыдно за свой неразумный поступок, но она действовала инстинктивно. Она еще немного помедлила на пороге, не зная, что предпринять. Может, прихватить какое-нибудь оружие, например нож для чистки овощей? Подумав, от ножа она решила отказаться.

Она выбежала на солнце, кое-как прикрывшись посудным полотенцем. Аккуратно вымощенный задний дворик был очень мал.

Эмма в отчаянии смерила взглядом высокий бетонный забор, отделяющий ее участок от соседнего. Забор призван был охранять жильцов от внешнего мира, но сейчас он превратился в непреодолимое препятствие. Тогда она впервые закричала:

— Помогите!

Обращаться к соседям, которых она не знала, было неудобно. Кейптаунцы — люди довольно закрытые, здесь не принято общаться запросто. Эмма услышала грохот за спиной. Один из взломщиков что-то прокричал. Взгляд ее упал на черную корзину для мусора у стены — шаг к безопасности.

— Помогите! — закричала она, перекрикивая завывания сигнализации.

Эмма сама не помнила, как перелезла через забор. Как-то перебралась — наверное, под действием адреналина. По пути куда-то девалось посудное полотенце, и она приземлилась на соседском дворе уже без него. Она поцарапала коленку о выступ в заборе. Боли она не чувствовала; только позже заметила, что джинсы в том месте порваны.

— Помогите! — громко и отчаянно кричала она. Поскольку полотенце она потеряла, она скрестила руки на груди и бросилась к соседской двери черного хода. — Помогите!

Она услышала, как с грохотом переворачивается мусорная корзина, и поняла, что они близко. Перед ней открылась дверь; на пороге показался седеющий мужчина в красном с белым горохом халате, с ружьем в руках. У соседа были густые, кустистые брови вразлет, похожие на крылья.

— Помогите, — отчаянно попросила Эмма.

Сосед на секунду задержал на ней взгляд: взрослая женщина с мальчишеской фигуркой. Потом он удивленно поднял брови и воззрился на забор, разделяющий их участки. Вскинул ружье к плечу и прицелился. Эмма испуганно обернулась. Над забором показался вязаный шлем.

Сосед выстрелил. В закрытом дворике выстрел показался ей особенно гулким. Пуля чиркнула по стене ее дома. После выстрела минуты три-четыре царила тишина. Эмма стояла рядом с соседом, дрожа всем телом. Сосед, не глядя на нее, передернул затвор. На бетонную дорожку упала гильза, но Эмма оглохла от грохота и ничего не слышала. Сосед оглядел забор.

— Подонки! — сказал он, вновь прицеливаясь и водя стволом слева направо.

Эмма не знала, долго ли они вот так простояли. Нападавшие сбежали. Потом к ней вернулся слух, и она услышала завывание сигнализации. Наконец, сосед медленно опустил ружье и сочувственно спросил ее с сильным славянским акцентом:

— Как вы себя чувствуете, дорогая?

Она разрыдалась.

2

Ее соседа звали Ежи Паяк. Он отвел ее к себе домой. Попросил свою жену Алексу вызвать полицию, а затем оба захлопотали вокруг нее, утешая ее и подбадривая. Ежи дал ей легкое одеяло — она смущенно завернулась в него — и налил сладкого чая. Позже они оба вместе с двумя полисменами проводили ее до дома.

Металлическая дверь болталась на одной петле; вторая, деревянная дверь не подлежала восстановлению. У цветного полицейского, видимо старшего из двоих, были красивые нашивки на погонах. Эмма решила, что он сержант, но, поскольку не разбиралась в полицейских званиях, на всякий случай обращалась к обоим представителям закона просто «мистер». Сержант попросил ее проверить, не пропало ли что из имущества. Эмма извинилась: ей нужно сначала одеться. Она по-прежнему была закутана в соседское пестрое байковое одеяло, а температура воздуха продолжала повышаться. Она поднялась к себе в спальню и некоторое время просто сидела на кровати. Прошло больше часа с тех пор, как она застелила постель. Она не верила в то, что к ней вломились обыкновенные воры. Но тогда у нее не было времени, чтобы прийти к каким-то выводам или что-то заподозрить.

Она надела зеленую футболку и кроссовки. После этого по настоянию сержанта осмотрела весь дом и заявила, что ничего не пропало. Когда они расположились в кружок в гостиной — Паяки на диване, Эмма с полицейскими на стульях, — сержант подробно и сочувственно расспросил ее на хорошем, чистом африкаансе.

— Не замечали ли вы в последнее время, что за вашим домом следят?

— Нет.

— Вы не видели в округе чужую машину или еще что-то подозрительное?

— Нет.

— Может, какие-то люди слонялись по вашей улице и вели себя подозрительно?

— Нет.

— Где вы находились, когда неизвестные вломились к вам в дом, — в спальне?

Она кивнула:

— Я одевалась, когда услышала скрип калитки. Она у меня скрипит. Потом я увидела, что они бегут ко входной двери. Нет, они не бежали. Просто быстро шли. Когда я увидела, что они в шлемах, я…

— Насколько я понял, их лиц вы не видели.

— Нет.

Паяки не понимали африкаанса, но в ходе беседы вертели головами, как зрители на теннисном матче.

— Вы не заметили, какого цвета у них кожа?

— Нет.

— Вы как будто не уверены…

Ей показалось, что нападавшие были чернокожими, но не хотелось обижать второго полицейского.

— Наверняка не могу сказать. Все произошло так быстро…

— Понимаю, мисс Леру. Вы были напуганы. Но нам сейчас может помочь любая мелочь.

— Возможно… один из них был чернокожий.

— А двое других?

— Не знаю…

— Вы в последнее время не делали ремонта в доме или в саду?

— Нет.

— У вас имеются дорогостоящие вещи?

— Самые обычные. Несколько украшений. Ноутбук. Телевизор…

— Ноутбук?

— Да.

— И они его не взяли?

— Нет.

— Извините, мисс Леру, ваш рассказ звучит необычно. Судя по вашим словам, к вам вломились не обычные воры. Они выбили парадную дверь, а когда вы выбежали через черный ход, погнались за вами…

— Да, и что?

— Похоже, они хотели напасть лично на вас.

Эмма кивнула.

— Понимаете, для такого рода действий должен быть мотив.

— Понимаю.

— А мотив обычно бывает личного свойства. В большинстве случаев.

— Вот как?

— Простите, но не было ли у вас в последнее время ссоры с кем-нибудь?

— Нет. — Она улыбнулась, скрывая облегчение. — Нет… надеюсь, все не так плохо.

— Кто знает, мисс. Значит, вы недавно расстались с любимым человеком?

— Уверяю вас, мистер, прошло больше года с тех пор, как мы расстались; он был англичанином и вернулся в Англию.

— Разрыв прошел мирно?

— Совершенно мирно.

— Не было ли у вас после других поклонников, которые могли быть недовольны разрывом отношений?

— Нет. Определенно не было.

— Чем вы занимаетесь, мисс Леру?

— Я брендовый консультант.

Увидев замешательство полицейского, Эмма объяснила:

— Я помогаю различным компаниям продвигать их товар на рынке. Даю советы по проведению рекламных кампаний. Или по изменению ассортимента.

— На какую компанию вы работаете?

— Я работаю на себя. Компании — мои клиенты.

— Значит, у вас нет постоянного работодателя?

— Нет.

— Вы имеете дело с крупными компаниями?

— В основном да. Иногда приходится иметь дело с более мелкими…

— Может быть, в ходе своей работы вы ненамеренно задели, обидели кого-то?

— Нет. Ведь я… Я работаю с определенными товарами или торговыми марками. Кого это может задеть?

— Не происходило ли с вами в последнее время чего-то необычного? Допустим, вы стали участницей ДТП… Или не сошлись во мнениях с каким-нибудь клиентом? Или поссорились с садовником, слесарем, уборщиком?

— Нет.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить. Может, все-таки были происшествия, способные вызвать такой исход?

На последний вопрос ей тогда отвечать не захотелось.



— Итак, я ответила полицейским «нет», но, так сказать, уклонилась от истины, — сказала мне Эмма.

Торшер у нее за спиной отбрасывал мягкий, приглушенный свет, словно сочувствуя ей.

«Уклонилась от истины?» Я решил пока помолчать.

— Я… не хотела… Я не была уверена, имело ли отношение то, что произошло… Нет, не так… Я не хотела, чтобы две эти вещи были как-то связаны между собой. Во всяком случае, то, первое происшествие имело место в тысяче километров от Кейпа; возможно, это был Якобус, а возможно, и нет, в общем, я не хотела морочить полицейскому голову — тем более что, скорее всего, у меня просто разыгралось воображение. — Внезапно она замолчала, посмотрела на меня и медленно улыбнулась — как будто устала от себя самой. — Кажется, мои слова звучат совершенно бессмысленно?

— Пожалуйста, рассказывайте. Не торопитесь.

— Все… очень странно. Видите ли, мой брат… — Она снова замолчала, вздохнула. Опустила голову, посмотрела на свои руки, а потом медленно подняла глаза на меня. Глаза ее блестели от слез; она едва заметно развела кисти в стороны. — Мистер Леммер, он умер…

Ее жестикуляция вкупе с подбором слов и внезапной сменой передачи включили у меня в голове сигнал тревоги. Она как будто долго репетировала последние фразы. Кроме того, она явно пыталась манипулировать мной, как если бы она желала отвлечь мое внимание от фактов. Ее поведение заставило меня задуматься: зачем ей это надо?

Эмма Леру — не первая клиентка, которая сообщает о мнимой опасности, угрожающей лично ей; и почти у всех выдумщиц на лбу появляется такая легкая морщинка, как будто призванная свидетельствовать об искренности рассказчицы. Очень легко также вызвать у себя слезы и намеренно преувеличить степень опасности, чтобы оправдать присутствие телохранителя. Люди лгут по многим причинам. А бывает, лгут и вовсе без причины, просто так. Лишнее подтверждение первого закона Леммера, который гласит: не увлекайся. Кроме того, всеобщая ложь — один из главных побудительных мотивов второго закона Леммера: никому не доверяй.

3

Пришлось признать, что оправилась она быстро. Не получив от меня никакого ответа, Эмма тряхнула головой, словно отгоняя лишние эмоции, и начала:

— Моего брата звали Якобус Даниэль Леру…

Оказалось, что в 1986 году ее брат пропал без вести. Речь ее стала не такой плавной; она говорила отрывисто, как если бы боялась лишний раз вспоминать о том происшествии. Тогда ей было четырнадцать, а Якобусу двадцать лет. Он был кем-то вроде егеря; попал в число немногих солдат-призывников, которые проходили службу на территории Национального парка Крюгера — препятствовали истреблению слонов браконьерами. И вдруг он пропал. Позже в тех местах, где он пропал, нашли следы стычки — стреляные гильзы, кровь и мусор, оставленный на месте покинутого в спешке браконьерского лагеря. Поиски велись две недели; в конце командование пришло к единственному возможному выводу: Якобуса и его чернокожего напарника убили в перестрелке, а трупы браконьеры утащили с собой, боясь возмездия.

— Это случилось около двадцати лет назад, мистер Леммер… Видите, прошло уже много времени. Вот почему мне сейчас так трудно… В общем, неделю назад, двадцать второго, произошло одно событие, о котором я не могла рассказать полиции…

В тот субботний вечер, в начале восьмого, она находилась у себя дома, в бывшей гостевой спальне. Она устроила в ней рабочий кабинет со встроенным столом, шкафчиками для папок и стеллажами. Кроме того, в той комнате имеются телевизор, стационарный велотренажер и доска с фотографиями и газетными вырезками, подтверждающими ее профессиональный успех. Эмма работала на ноутбуке; она изучала статистические данные, что требовало полной сосредоточенности. Телевизор был включен, но она почти не вслушивалась в содержание выпуска новостей. Одно и то же, одно и то же. Дежавю. Президент Мбеки и члены его альянса спорят с представителями оппозиции; еще один террорист-смертник взорвал бомбу в Багдаде; лидеры африканских стран требуют от стран «Большой восьмерки» списания долгов. Позже она не могла вспомнить, что именно заставило ее обратить внимание на экран. Может, она закончила строить очередной график и ей ненадолго понадобилось переключиться, может, то было простое совпадение. Но через несколько секунд после того, как она взглянула на экран, там появилась фотография. Она услышала, как диктор произнес:

«…участвовал в перестрелке в районе Коковелы возле Национального парка Крюгера. Убиты народный целитель и еще трое местных жителей. Неподалеку обнаружены останки четырнадцати редких птиц, занесенных в Красную книгу…»

Фотография была черно-белая. Белый человек лет сорока с небольшим смотрел прямо в камеру — как будто его снимали на удостоверение личности.

Эмма тут же инстинктивно подумала: он выглядит так, как в его возрасте выглядел бы Якобус. Скорее, она даже не подумала, а заметила это про себя вскользь и, может быть, ощутила легкую тоску.

«Полиция провинции Лимпопо разыскивает Якобуса де Виллирса, также известного как Кобус, сотрудника реабилитационного центра для животных в Клазери, которому предстоит ответить на ряд вопросов. Все, кто располагает сведениями о нем, могут позвонить в полицейский участок в Худспрёйте…»

Она покачала головой. Поморщилась. Совпадение! Диктор перешел к экономическим новостям, и Эмма переключила свое внимание на монитор. Ее ждала работа. Она навела курсор на колонку с цифрами, выделила ее. Выбрала место, куда цифры следует переместить…

Как выглядел бы Якобус… да, в сорок лет, ведь в этом году ему исполняется как раз сорок? Эмма представляла себе внешность брата в основном по фотографиям, сделанным родителями; самого его она помнила смутно. Но она помнила его невероятную силу духа, настойчивость, упорство. Он был яркой личностью.

На мониторе возникли созданные ею разноцветные графики и диаграммы, отражающие объем продаж аналогичного товара конкурирующих компаний.

Совпадение. Странно, что того человека из телевизора тоже зовут Якобус.

Она выделила еще одну колонку.

Якобус… Довольно редкое имя.

Ей необходимо построить диаграмму, отражающую изменение уровня спроса и наглядно показывающую, что салатная заправка ее клиента — аутсайдер, последняя в своей категории. Ее задача — помочь клиенту изменить положение вещей.

Неподалеку обнаружены останки четырнадцати редких птиц, занесенных в Красную книгу.

Происшествие наверняка огорчило бы Якобуса.

По ошибке Эмма перенесла данные не в тот столбец и с досады прищелкнула языком. Совпадение, чистой воды совпадение! Она на протяжении двадцати лет ежедневно перелопачивает горы информации и знает: такое случается за всю жизнь однажды, ну, может, дважды. Обрывки данных и сведений словно вступают в заговор, желая подразнить, поманить несбыточным…

Почти два часа, пока Эмма не закончила работу, она заставляла себя не думать о брате. Закончив с графиками, она проверила электронную почту и выключила компьютер. Вынула из комода чистое полотенце и села на велотренажер с мобильным телефоном в руке. Прочитала текстовые сообщения, прослушала голосовые. Она механически крутила педали, рассеянно глядя на экран и переключая каналы пультом.

На самом ли деле тот человек с фотографии похож на Якобуса? Сумела бы она узнать его? Что, если он не умер и сейчас войдет сюда? Что бы сказал ее отец, услышав новость? Чем занимался бы Якобус, будь он жив? Что бы он предпринял, столкнувшись с трупами четырнадцати редких птиц?

Эмма несколько раз заставляла себя переключиться на другое: составила планы на завтра, обдумала свои приготовления к празднованию Рождества в Херманусе, но мысли о Якобусе снова и снова преследовали ее. Наконец, около десяти вечера, она выдвинула верхний ящик комода и извлекла оттуда два альбома с фотографиями. Быстро пролистала один из них, не останавливаясь на снимках родителей и прочих родственников. Она искала снимок Якобуса в широкополой шляпе. Вытащила из альбома, положила на стол, вгляделась.

Воспоминания… Требовалось много силы воли, чтобы подавить их. Похож ли он на человека, которого показывали по телевизору? Неожиданно в ней окрепла уверенность: да, это он. Эмма отнесла снимок к себе в кабинет и набрала справочную, чтобы узнать номер полицейского участка в Худспрёйте. Снова глянула на снимок. В душу закралось сомнение. Она набрала номер участка. Она только хотела уточнить, не может ли человек, о котором говорили в новостях, Якобус де Виллирс, оказаться Якобусом Леру. Вот и все. Потом мысли о брате можно будет выкинуть из головы и радоваться Рождеству, не омрачая праздник тоской по скончавшимся родным — по маме, папе и Якобусу. Наконец ее соединили с инспектором полиции. Она извинилась за то, что отвлекает инспектора от дел, не располагая никакими достоверными сведениями, но… По телевизору показывали человека, похожего на ее знакомого; его тоже звали Якобус. Якобус Леру. Тут она замолчала, давая инспектору возможность ответить.

— Нет, — сказал инспектор очень терпеливо — как видно, ему приходилось часто отвечать на странные телефонные звонки. — Его фамилия де Виллирс.

— Я знаю, что сейчас он де Виллирс, но, возможно, когда-то его фамилия была Леру.

Инспектор, видимо, из последних сил старался держать себя в руках.

— Совершенно исключено. Он прожил здесь всю жизнь. Все его знают.

Эмма извинилась, поблагодарила инспектора и отключилась. Что ж, по крайней мере, теперь она убедилась наверняка.

Она легла спать с неутихшей тоской, как будто через много лет вновь пережила потерю.

— И вот вчера днем я стояла перед домом и разговаривала с плотником, который чинил мне дверь. Тот самый сержант из полиции нашел мне плотника в Ганновер-парке. Вдруг в кабинете зазвонил телефон. Когда я сняла трубку, то услышала треск и помехи. Мне показалось, что звонивший спросил: «Мисс Эмма?» Судя по голосу, говорил чернокожий. Когда я ответила: «Да», он что-то произнес, и мне показалось, что он проговорил слово «Якобус». Я сказала, что не слышу. Тогда он крикнул: «Якобус сказал, что вы должны…» Я ответила, что не слышу, но он не стал повторять. Я спросила: «Кто это?», но он уже отключился…

Эмма ненадолго задумалась; мысли ее блуждали где-то далеко. Потом она опомнилась, повернула ко мне голову и сказала:

— Я даже не знаю точно, что именно сказал неизвестный. Разговор был таким коротким. — Она заторопилась, как будто ей не терпелось поскорее закончить. — И вот вчера я приехала сюда. Когда Карел узнал, что произошло… — Она не закончила фразу.

Ей хотелось услышать мой ответ, убедиться, что я все понял и охотно соглашусь защищать ее от всех напастей. Видимо, в последний момент она усомнилась — как человек, который купил новую машину и перечитывает рекламное объявление. Подобное явление мне не в новинку — в такие минуты ты вспоминаешь, что обязан придерживаться неписаного правила, которое гласит: «Я, безусловно, принимаю на веру все слова клиента».

Я медленно кивнул и произнес:

— Я понимаю. Извините… — и описал руками полукруг, чтобы показать: я действительно сочувствую ее горю и разделяю терзающие ее сомнения.

Ненадолго в воздухе повисло молчание. Соглашение было скреплено печатью. Эмма явно ожидала от меня каких-то слов — возможно, руководства к действию.

— Первым делом мне придется осмотреть дом, изнутри и снаружи.

— Ах да, конечно, — сказала она, и мы встали. — Мистер Леммер, но мы проведем здесь только одну ночь.

— Вот как?

— Мне важно понять, что происходит, мистер Леммер. По-моему… все произошедшее очень странно. И я не могу сидеть на месте и гадать. Вы не против, если мы с вами попутешествуем? Вы можете путешествовать со мной? Значит, завтра мы вылетаем в Лоувельд.

4

На улице было темно, но фонари светили ярко. Я обошел вокруг дома. Не крепость, сразу видно. Решетки установлены только на окнах первого этажа; они достаточно тонкие и изящные, чтобы не оскорблять эстетический вкус хозяев и гостей. Самым слабым местом были раздвижные стеклянные двери, выходящие на большую веранду с видом на океан. Витые колонны, углы и выступы… Масса способов проникнуть в окна второго и третьего этажей.

Внутри находилась обычная система сигнализации с датчиками движения. Систему обслуживала одна местная частная охранная фирма — их бело-синяя реклама красовалась на стене гаража. В общем, такого рода охрана хороша на выходные; она создана для оптимистов и для того, чтобы снизить стоимость страховки.

Дому было года три. Интересно, что́ здесь было прежде, что́ пришлось снести, чтобы воздвигнуть такой роскошный особняк? Должно быть, строительство влетело в копеечку.

Время вспомнить еще один закон Леммера, касающийся богатых африканеров: если богатый африканер может выпендриться, он это сделает.

Разбогатев, африканер первым делом заставляет жену увеличить грудь на пару-тройку размеров. Далее, богатый африканер покупает себе дорогие темные очки (чтобы виден был дизайнерский ярлык), которые он снимает только в темноте. Очки создают первый барьер между ним и бедными. «Я тебя вижу, а ты меня больше не видишь». В-третьих, богатый африканер строит себе трех-четырехэтажный особняк (да, еще не забыть: в-четвертых, заказывает выпендрежные именные номера для своей машины; на табличке выбито его имя или номер любимого игрока национальной сборной по регби). Когда же мы наконец перерастем наш вечный комплекс неполноценности? Почему, когда нам улыбается мамона, нам тут же изменяет вкус — в отличие от наших англоговорящих соотечественников, чья заносчивость равно противна мне. Но они, по крайней мере, стильно носят свое богатство. Я стоял в темноте и размышлял о Богатеньком Кареле — владельце особняка. Она упомянула о том, что он уже пользовался услугами агентства Жанетт. Богатый африканер не нанимает себе телохранителей, он лишь обеспечивает охрану дома — высокие заборы, дорогая сигнализация, «тревожные кнопки», контракт с ближайшим охранным предприятием, чьи сотрудники имеют лицензию на ношение оружия. Какие требования к своей охране предъявляет Карел?

Ответ на свой вопрос я получил позже, за ужином.

Когда я вошел в комнату, все уже сидели за большим столом. Эмма представила меня. Очевидно, только она не являлась членом семьи.

— Карел ван Зил, — сказал патриарх, сидящий во главе стола.

Его рукопожатие оказалось подчеркнуто крепким — как будто ему нужно было что-то мне доказать. Карел был рослым, широкоплечим, полногубым мужчиной за пятьдесят. Излишества и вредные привычки уже начали откладываться на его лице и талии. Были три парочки помоложе — дети Карела и их супруги. Одним из детей оказался Хэнк, который открыл мне дверь. Он сидел рядом с женой, хорошенькой блондинкой с малышом на коленях. Всего внуков было четверо, самый старший — восьми-девятилетний мальчик. Меня посадили рядом с ним. Жена Карела была высокой, невероятно моложавой красавицей.

— Мистер Леммер, пожалуйста, не стесняйтесь, снимите пиджак, — сказала она с подчеркнутой теплотой, ставя на стол блюдо с дымящейся индейкой.

— Мамочка… — укоризненно заметил Карел.

— Что? — спросила она.

Хозяин дома изобразил пистолет и сделал вид, будто засовывает его под рубашку. Очевидно, он намекал на то, что под пиджаком у меня огнестрельное оружие и мне не хочется выставлять его напоказ.

— Ах! Извините. — Хозяйка дома смутилась, как будто совершила непростительную ошибку.

— Давайте испросим благословения, — торжественно произнес Карел.

Все взялись за руки и склонили головы. Рука мальчика в моей руке была маленькой и потной, рука его отца с другой стороны — холодной и мягкой. Карел молился уверенно и красноречиво, словно Бог был членом совета директоров.

— Аминь! — пронеслось над столом.

Все передавали друг другу блюда с едой, родители шикали на детей, заставляя их есть овощи. Сначала всем было немного неловко, и они то и дело замолкали: все понимали, что среди них присутствует чужак, и не были уверены, как к нему обращаться. Я был гостем, но также и наемным работником; незваным гостем, у которого очень интересная профессия. Мальчишка разглядывал меня, не скрывая любопытства.

— У вас правда есть пистолет? — спросил он.

Мать шикнула на него, а мне сказала:

— Не обращайте на него внимания!

Я положил себе кусок индейки.

— Ничего особенного, — произнесла хозяйка, как бы извиняясь. — Остатки от обеда!

— Очень вкусно, мамочка, — возразил Карел.

Кто-то заговорил о погоде, и беседа возобновилась; все строили планы на завтра, обсуждали, чем занять детей, чья очередь жарить мясо на решетке. Эмма в общем разговоре не участвовала. Она смотрела в тарелку, но ела мало.

Атмосфера за столом показалась мне немного неестественной. Уж больно мягко и добродушно они общаются между собой — неужели из-за меня? Здесь не было ни мелких стычек, ни пикировки между братьями, ни обычных мелких свар супругов. Ван Зилы были похожи на одну из идеальных семей из какого-нибудь американского фильма. Видимо, дело было в том, что Карел был здесь самовластным правителем. Его голос был решающим. Подчиненность остальных была едва заметна и перемежалась бодрыми, хорошо отрепетированными беседами, но имела место она лишь благодаря добродушному деспоту, — он распоряжался здесь всем.

Интересно, какую ступеньку занимает в местной иерархии Эмма?

Как только тарелки опустели и закончилось обсуждение завтрашнего гольфа, Карел решил, что пора меня чем-то занять. Выждал, пока воцарится молчание, и заговорщически улыбнулся мне.

— Ну, мистер Леммер, теперь мы знаем, как выглядят привидения!

Сначала я не понял, о чем он говорит. Потом до меня дошло. Он уже имел дело с «Бронежилетом», только все неправильно понял.



С виду Жанетт Лау — типичная лесбиянка. Крашеная блондинка за пятьдесят, страстная курильщица; смолит исключительно «Голуаз». Предпочитает соблазнять недавно разведенных, страдающих гетеросексуальных женщин. Но за этим фасадом прячутся острый как бритва ум и мозги бизнесмена.

Жанетт — личность легендарная: до того, как ее семь лет назад отправили в отставку, она служила главным сержантом в женском военном колледже в Джордже. Осмотревшись и изучив рыночный спрос, она открыла частное охранное агентство. Ее контора располагается на семнадцатом этаже роскошного офисного здания в прибрежном районе Кейптауна. На двойных стеклянных дверях, через которые видно Йолену Фрейлинк, холеную администраторшу, выбиты по-мужски прямые буквы «БРОНЕЖИЛЕТ». Ниже тонким курсивом дается пояснение: «Эксклюзивная личная охрана».

Первыми клиентами Жанетт были иностранные бизнесмены, руководящие работники международных корпораций, которые приехали выяснить, как можно быстро нажить на Африке лишний миллиончик. В посольствах им конфиденциально сообщали, что наша страна вполне стабильна для инвестиций, но безопасность на улицах далека от западных стандартов. Жанетт решила специализироваться на дипломатах, экономических атташе и консулах, рядовых сотрудниках посольств и западных компаний. Намерены ли ее уважаемые клиенты избавить себя от таких неприятностей, как уличная кража, угон машины, нападение, изнасилование, похищение и взлом? Они правильно поступили, обратившись в «Бронежилет». После того как первые клиенты благополучно вернулись на родину, репутация Жанетт укрепилась. Постепенно в число ее клиентов вошли представители всех стран, от Востока до Запада: японцы, корейцы, китайцы, немцы, французы, англичане и американцы.

Потом в Кейптауне начали снимать иностранные фильмы, а всемирно известные поп-звезды стали включать город в свои турне. У Жанетт появились клиенты из другого измерения. Теперь на стенах ее кабинета висели снимки, на которых хозяйка агентства была запечатлена с Колином Фаррелом, Опрой Уинфри, Робби Уильямсом, Николь Кидман и Сэмюэлем Л. Джексоном. Она, бывало, сидела за своим столом и рассказывала о больших шишках, которые пользовались ее услугами. Уилл Смит путешествует с огромной свитой, в которую входят и телохранители-американцы. Они обхаживают его, как африканские придворные льстецы. Шон Коннери вызвал ее восхищение тем, что отказался от ее услуг со словами: «Я что, по-вашему, какой-нибудь зануда?»

Подобно другим своим коллегам, Жанетт набирала в «Бронежилет» телохранителей двух типов. Первых можно назвать «средством устрашения»: крупные, мускулистые, толстошеие, накачанные стероидами колоссы, которые сопровождают знаменитостей и отпугивают возможных грабителей одним своим видом. Для такой работы подходит любой накачанный здоровяк; еще лучше, если он вдобавок умеет угрожающе рычать.

Ко второму типу относятся те, в чьи обязанности входит иметь дело с более неосязаемыми опасностями. Впрочем, они часто оказываются вымышленными. Такие телохранители льстят самолюбию клиента благодаря своей биографии. В их прошлом — государственная подготовка и огромный опыт работы по специальности. Они по большей части держатся в тени, без конца наблюдая за окружающими и оценивая уровень потенциальной угрозы для клиента. Иногда они работают по двое, по четверо, по шестеро, а связь поддерживают с помощью миниатюрных передатчиков, спрятанных на теле. Иногда они работают поодиночке, в зависимости от численности свиты клиента, его финансовых возможностей и сути риска. Им нужно сливаться с обстановкой, в которой вращается клиент, и появляться на сцене только для того, чтобы в удобный момент вежливо шепнуть клиенту на ухо какое-нибудь ценное указание. Клиент ждет от телохранителя такого поведения, потому что кино и телевидение внушили некие стандарты. Была у меня, помнится, клиентка — деловая женщина из Скандинавии, которая требовала, чтобы я носил наушник, дополненный шнуром, который исчезал у меня под воротником, несмотря на то что я работал один и общаться мне было не с кем.

После того как была достигнута принципиальная договоренность, Жанетт спрашивала потенциального клиента или его агента: «Вам кто нужен — „горилла“ или „дух“, то есть „невидимка“?»

В мире богатых и знаменитых такая терминология в ходу. Но Карел-всезнайка все понял неправильно. Судя по весьма характерной оговорке, его познания в данной области были весьма фрагментарными.

— Когда нанимаешь телохранителя, Жанетт спрашивает, кто тебе нужен, «привидение» или «горилла», — разъяснял он домашним. — Например, для знаменитостей, которые приезжают для участия в рекламных акциях, нанимают в основном «горилл».

Я молчал, потому что никак не мог придумать достойный ответ. Ситуация была для меня необычной. Клиент, как правило, не сидит с телохранителем за одним столом — они находятся на разных ступенях общественной лестницы. Плюс моя личная нелюбовь к светскому трепу… Но Карелу, как выяснилось, ответ и не требовался.

— «Гориллы», — продолжал он, — это такие здоровяки. Похожи на вышибал из ночного клуба. Зато уж «привидения» — настоящие профессионалы. Они охраняют президентов и министров.

Все как один дружно уставились на меня.

— Вы тоже охраняли президентов, мистер Леммер? — спросил Карел, приглашая меня принять участие в разговоре.

Я отклонил приглашение простым кивком, легким и равнодушным.

— Ну вот, Эмма! — воскликнул Карел. — Ты в надежных руках.

В надежных руках! У меня зародилось подозрение, что Карел не лично нанимал телохранителя. Видимо, данную задачу он перепоручил своим подчиненным. Если бы он беседовал с главой «Бронежилета» сам, он бы знал, что у Жанетт имеется прейскурант, и я в нем нахожусь далеко не на верхних строчках. Мое место — внизу страницы. Я не люблю работать в команде, у меня темное прошлое, запятнанная биография, а еще я необщителен.

В курсе ли Эмма? Конечно нет. Жанетт — профессионал. Она, наверное, спросила: «Сколько вы намерены потратить?» — и Эмма ответила, что понятия не имеет о цене. «Что-то между десятью тысячами рандов в день для команды из четырех человек и семисот пятидесяти для одиночки», — объяснила Жанетт, не упоминая о своих двадцати процентах комиссионных плюс представительские расходы, страховка от безработицы, подоходный налог и комиссия банку за перевод.

Сколько, интересно, получает брендовый консультант? Какой кусок от ее заработка составляют семьсот пятьдесят рандов в день, пять тысяч двести пятьдесят рандов в неделю, двадцать одна тысяча рандов в месяц? Не мелочь, особенно если угроза вымышленная.

— Теперь я спокойна, — сказала Эмма, рассеянно улыбаясь, словно ее мысли блуждали в другом месте.

— Хотите еще мороженого? — с лучезарной улыбкой спросила жена Карела.



Карел пригласил меня в свою игровую комнату. Он называл ее «берлогой».

Слово «пригласил» я употребил для красоты.

— Может, поболтаем? — вот как обратился ко мне Карел. Нечто среднее между приглашением и приказом.

Он вошел первым. Со стены на меня взирала голова куду — винторогой антилопы. Еще в комнате стоял бильярдный стол и камышовая барная стойка; за ней на полочках теснились бутылки и имелся небольшой ящичек для сигар. Фотографии на стенах изображали Карела с ружьем в компании убитых им животных.

— Выпьете? — спросил он, заходя за стойку.

— Нет, спасибо, — ответил я, прислоняясь к бильярдному столу.

Он налил выпить себе на два пальца коричневой неразбавленной жидкости. Отпил глоток и открыл ящичек с сигарами.

— Кубинскую хотите?

Я покачал головой.

— Может, все-таки возьмете? Отличные сигары, — самодовольно настаивал он. — Выдержанные от двух лет, как хорошее вино.

— Спасибо, не курю.

Он выбрал сигару себе, погладил пальцами толстенький цилиндр. Откусил кончик специальными кусачками и сунул сигару в рот.

— Дилетанты откусывают кончик у сигары дешевыми кусачками, от которых бумага махрится. А эта штучка называется «Магнум-44». — Он протянул мне кусачки, чтобы я посмотрел. — Режет идеально. — Он потянулся к коробку спичек. — А есть еще и такие дураки, которые облизывают сигары перед тем, как закурить! Обычай пошел с тех времен, когда у нас в ходу были только сигары местного производства, которые покупали в кафе на углу. Если хранить сигары при надлежащей влажности, их не нужно предварительно смачивать.

Карел чиркнул спичкой и дал пламени разгореться. Потом поднес спичку к сигаре и прикурил, одновременно вертя сигару в пальцах. Когда вокруг него поплыли облачка дыма и комната наполнилась богатым ароматом, он погасил спичку.