Олард Диксон

Пленники ада


Самая опасная демонская ересь — отрицание демонов и существования ада.
Генрих Инститорис



…А человек взывает ко злу так же, как он взывает к добру; ведь человек терпелив.
Коран 17:12(11)



…тела человеческие, наделенные душой и жизнью, не только не распадаются и не разлагаются после смерти, но бытие их продолжается и среди мук вечного огня.
Св. Августин «Град Божий»


ГЛАВА ПЕРВАЯ

Доктор Женарт сидел в крутящемся кресле и задумчиво смотрел на пациента, время от времени записывая что-то в историю болезни — толстый растрепанный том, лежащий перед ним на столе. Его тонкие аристократические пальцы нервно теребили синюю перьевую ручку, заставляя ее очерчивать в воздухе невидимые фигуры. Еще в колледже он пытался избавиться от этой привычки, скрывая от всех свою нервозность, но после бесчисленных и безрезультатных попыток плюнул и оставил все как есть. Сейчас ему уже перевалило за сорок, наметилось круглое брюшко — факт пока не дающий о себе знать, но тем не менее довольно неприятный. Прямые черные волосы доктор Женарт тщательно зачесывал назад, открывая миру свой высокий покатый лоб.

Кабинет, в котором принимал своих пациентов доктор Женарт, имел квадратную форму, стены его были выкрашены в ярко-желтый цвет. Они были абсолютно голые, лишь небольшой плакат, изображающий человеческую голову в разрезе, одиноко висел над сейфом в углу.

Перед столом, прикрученный к полу винтами, стоял высокий, грубо сколоченный табурет, на котором, как на коне, восседал худенький человек в желтой пижаме. Он все время поправлял очки на носу и размахивал руками.

— Ну-с, что же вы замолчали, — обратился к нему доктор Женарт, привычно растянув губы в деланной, все понимающей улыбке.

— Прислушайтесь, — прошептал пациент. — Слышите, как мысли уходят, пронзая пространство… Вы слышите, как токи создают энергию, способную разорвать все на своем пути?

— Простите, я что-то не понимаю. О чем вы?

— А вы внимательно проследите за движением разума. Вот ОНА… МЫСЛЬ, а вот ее уже нет… Куда она делась? Не знаете?

— Не знаю, — согласился доктор.

— А я знаю. — Пациент замолчал, самодовольно подбоченившись и взирая вокруг с видом полнейшего превосходства.

— Ну, хорошо. Если вы знаете, поделитесь со мной. Я ваш лечащий врач — все останется между нами.

— Вы действительно никому не скажете? — засомневался больной.

— Обещаю, — положа руку на историю болезни, торжественно произнес доктор Женарт.

Пациент поерзал на табурете и сказал, понизив голос до шепота.

— Наши мысли, уходя из сознания, порождают отрицательную или положительную энергию. Эта энергия — продукт распада эмоций. Она может пробить стену, взорвать мир, — вещал он, форсируя голос. — Ей не нужно прохода, она не материальна, как пища. Но она колоссальна!

— Так, так. Это интересно! — доктор Женарт многозначительно качнул головой, с трудом подавляя желание зевнуть.

— И после смерти, — больной снова перешел на еле слышимый шепот, — из ячеек мозга высвобождается значительное количество энергии, ее еще называют душой. Да что душа. Дьявол — сгусток энергии, неважно — негативная она или позитивная. Энергия стремится к своему заряду и отталкивается от противоположного. Не так ли?

Женарт мучительно вспоминал что-нибудь из области школьной физики, он поднял брови и открыл было рот, но, к счастью, пациент перебил его, не дав сказать ни слова.

— Не здесь ли идет вечная борьба добра и зла, Бога и Сатаны! Кто такой Дьявол? Это не материальный, это эфирный образ. Он может показываться людям в любом обличье, причем сгусток энергии принимает именно тот вид, который ассоциируется у конкретного индивидуума с нечистой силой. В Средние века это был козел, в наше время — НЛО. Все прогрессирует, все развивается. Человек сам породил Дьявола, своей негативной энергией, своей жадностью, своей жестокостью, своей необузданностью! И он поплатится за это!

— Так, понятно, — доктор Женарт покрутил в воздухе ручкой. — А почему же эта энергия приносит людям столько несчастий? Ведь, по вашим словам, это человек породил ее.

— А разве продукты отходов вашей пищи не пачкают вам руку? — С этим трудно было не согласиться, и Женарт нажал на кнопку, прикрепленную к внутренней поверхности его стола.

Где-то за дверью, в коридоре раздался еле слышный звонок. Дверь открылась, и в приемную вошли два мощных молодца с квадратными челюстями; голубые халаты без рукавов на них казались детскими майками, напяленными на греческие статуи олимпийских атлетов.

— Уведите, — бросил им Женарт.

— Подождите! — запротестовал больной, видя, что голубые гиганты уже зашли ему за спину. — Я вам не все сказал… Я знаю, как уничтожить эту энергию, применив ее потенциал…

— Уведите, — еще раз жестко повторил доктор.

— На терапию? — деловито спросил его один из санитаров.

— Нет, в одиночку. И тащите ко мне этого… как его… — он перевернул другую папку, лежащую на его столе, — Брауна.

Дверь за санитарами захлопнулась.

«Кто они, эти психи? — хмуря брови, думал Женарт, водя ручкой по чистому тетрадному листу. — Люди с ненормальной психикой?» Добрая половина пациентов сходит с ума без всякого видимого повода. По крайней мере, с медицинской точки зрения их мозг вполне нормален. Истинная причина многих помешательств — демоническая одержимость. А происходит это потому, что их угораздило взглянуть на вещи, которые человеку видеть не положено.

И доктор знал это. Недаром, посвятив психоанализу половину своей жизни, он никак не мог найти ответа на мучивший его вопрос.

В дверь постучали, она открылась. Те же два здоровенных санитара появились с другим пациентом — он был в смирительной рубахе, рукава которой были связаны за спиной.

Усадив больного на табурет, напротив Женарта, они удалились, защелкивая за собой замок двери. Связанный пациент демонстративно отвернулся, проявив интерес к висевшему в углу плакату с изображением человеческого мозга.

— Ну, что вы, мой дорогой, — в голосе доктора появились ласковые нотки. — Не надо нервничать, мистер…

Женарт еще раз перевернул увесистую историю болезни и взглянул на имя.

— …Мистер Браун!

— Я уже сто пять лет здесь, а вы все еще не знаете, как меня зовут, — заметил Браун.

— Извините меня, пожалуйста. Я постараюсь запомнить ваше имя.

— Снимите с меня эту чертову рубаху!

— Я думаю, не стоит. Вы помните, как вы вели себя во время нашей последней встречи?

Сморщив лоб и походя на растревоженного сыча, пациент сказал:

— Этого больше не повторится. Нам ведь так много нужно сказать друг другу.

— Надеюсь, — Доктор поставил ручку в стаканчик с карандашами, положил руки перед собой и сцепил их в замок. — В прошлый раз мы говорили, с вами, кажется, о вечности. Не продолжить ли нам разговор, м-м-м-м-мистер Браун?

— Почешите мне нос!

Перегнувшись через стол, Женарт выполнил просьбу.

— Вы очень любезны, — поблагодарил больной.

— Итак? — произнес доктор.

— Значит, насколько я понимаю, вам тоже захотелось жить вечно, не старея, как я? Ну, что ж, похвальное желание. Но его одного мало. На вашем месте, сначала я постарался бы узнать механизм действия. Начнем с того, что, как утверждал в своих парадоксах греческий философ Зенон, движение невозможно, ибо чтобы достичь цели, движущийся объект должен пройти половину расстояния, а до того — половину половины, а еще раньше — половину той половины и так далее. Думаю, старик из Элея знал, что говорил, хотя жил давненько — умер он где-то в 430 году до новой эры. А век спустя китайский софист Уй Цзы доказывал, что палка, у которой ежедневно отрезают половину, бесконечна. Но ведь то же можно сказать и о цифрах. Ни одно число не имеет непосредственно за ним следующего или, предшествующего.

Доктор взглянул на Брауна с интересом и взял из стаканчика ручку.

— Итак, что стоит между единицей и двойкой? — пациент задал этот вопрос и ждал ответа, улыбаясь, словно понимал, что все сказанное доктором будет обычной глупостью.

— Полтора…

— А между полутора и двойкой? Видите… Всегда найдется число, которое можно поставить перед предыдущим. Отсюда вывод — между ними бесконечность. После каждого числа и перед ним — пропасть, края которой приближаются, но никогда не сходятся до конца. Их нельзя соединить. Они существуют независимо друг от друга. Сложение невозможно, и поэтому время — по отношению к Вселенной — немыслимо. Отсчет времени бред. Старение — ерунда, потому что между двадцатью и двадцатью одним годом — бесконечность. Часы могут сколько угодно перешагивать этот рубеж из нарисованных на них цифр, но время вообще перешагнуть они не могут.

— Очень интересно, — заметил Женарт, записывая что-то в историю болезни.

— Поэтому я и буду жить вечно. И вы можете.

— Но ведь, к примеру, я же старею.

— А вы это делаете искусственно. Вы, доктор Женарт, знаете, что старитесь, потому старение и происходит. Реальность существует только в нашем воображении. Посмотрите на меня. Я у вас уже сто пять лет, но на мне это нисколько не отразилось, — и Браун гордо повертел головой в разные стороны.

Взглянув на него, Женарт открыл самое начало истории болезни. Там значилось, что Майкла Брауна поместили в психиатрическую лечебницу два года назад по настоянию его сестры Джудит Браун, диагноз — параноидальная шизофрения.

Женарт снова посмотрел на пациента, который все еще продолжал с гордым видом вертеть головой, и нажал на кнопку под столом.

— Ну что же, вы свободны, мистер Браун! Встретимся мы с вами на следующей неделе. Посмотрим, как пойдут дальше ваши дела. — Доктор Женарт захлопнул папку и кивнул вошедшим санитарам. — Продолжить курс лечения бензодиазелином. Соотношение то же.

Взяв Майкла Брауна под локти, санитары удалились.

Доктор остался один. «Все не то… — думал он созерцая свои тщательно ухоженные ногти, — все не то». Посидев неподвижно, он поднялся со своего кресла, сгреб в охапку папки, лежащие на столе, и отправился к стоявшему в углу темно-зеленому несгораемому сейфу. В нем хранились документы и наркотики, вызывающие у пациентов бурные галлюцинации. Набрав код и повернув ручку, он открыл стальную дверцу. Из глубины сейфа на него смотрели пожелтевшие от времени корешки толстых и тонких папок, в каждой — история болезни, какие-то книги в потрепанных кожаных и матерчатых переплетах. Все истории болезни были расставлены строго в алфавитном порядке, разделенные по группам картонными полосками, на которых были четко выведены большие красные буквы. Доктор посмотрел на них, его рука пробежала по стертым картонкам, пока не остановилась на литере «С». Он вытянул из середины ряда новую папку с вложенными в нее двумя мелко исписанными листами. На папке фломастером было выведено: «Керсти Алан Коттон». Закрыв сейф, Женарт вернулся в свое вращающееся кресло, раскрыл папку и углубился в чтение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сознание медленно, но неуклонно возвращалось к Керсти. Сначала она слышала нарастающий гомон голосов, болью отзывавшийся в голове, затем все стихло. Остался только один. Он говорил строго, словно обращаясь к кому-то, но смысл его слов был абсолютно непонятен: как только говоривший заканчивал фразу, все уходило, разбиваясь на пульсирующие отзвуки и теряясь где-то в темных уголках сознания.

Керсти попробовала приоткрыть глаза. Это далось ей с трудом: веки были словно свинцовые, их хотелось смежить. Яркий солнечный свет острой стрелой врезался в сознание. Перед глазами поплыли круги, они вертелись в неистовом хороводе радужных пятен. Керсти зажмурилась, собираясь с силами, чтобы открыть глаза. На этот раз свет уже не так больно обжег хрусталик, но все же был еще невыносим. Среди хаотично двигающихся пятен взгляд Керсти выхватил размытую голубую фигуру. Постепенно контуры ее обозначились более четко. Голубое пятно оказалось пиджаком, хорошо сидевшим на мужчине с гладкими каштановыми, чуть засаленными волосами. Помимо пиджака, на нем была одета светлая рубашка и галстук в тонкую синюю полоску. Увидев, что Керсти очнулась, он заулыбался и что-то произнес. Смысл его слов вновь ускользнул от Керсти, и она повертела головой на белоснежной подушке. Тогда человек повторил свою фразу, изобразив на своем полном лице что-то похожее на улыбку:

— Добро пожаловать обратно, Керсти!

Керсти уставилась на него, ничего не понимая, обшарив глазами помещение, в центре которого стояла ее железная никелированная кровать. Потом она спросила:

— Обратно? Где я?

Голос ее звучал так, будто спрашивала не она, а кто-то другой. Тембр не соответствовал привычному звучанию, и Керсти невольно посмотрела по сторонам, еще раз повторяя свою фразу, чтобы убедиться, что это действительно ее речь.

— Где я?

— Это институт Женерро, — получила она ответ. — Психиатрическая больница.

— Психиатрическая? — вздрогнула Керсти, вновь чуть не теряя сознание.

— Помнишь, ты и твой приятель Стив… — заметив, что Керсти волнуется, человек поспешил добавить:

— Не волнуйся, с ним все в порядке, мы его отправили домой несколько часов назад. Да… — незнакомец помолчал. — Ну и истории он нам тут рассказывал.

— Кто вы такой, черт возьми! — воскликнула Керсти, с трудом сдерживаясь.

— Извините, на этой работе часто бывает не до хороших манер, — человек в голубом пиджаке вытащил из внутреннего кармана удостоверение с приколотым к нему полицейским значком. — Ронсон. Отдел по расследованию убийств. Я был в доме вашего отца…

— Папа… — Керсти прижала холодные ладони к вискам, чтобы как-то успокоить внезапно нахлынувшую боль. События вихрем пронеслись в голове, заставляя сознание цепенеть. Лица каруселью пронеслись в памяти, накладываясь друг на друга и создавая чудовищные образы: человек, утыканный гвоздями, Джулия, папа, смеющийся Стив, Фрэнк, растянутый на крюках и проклинающий Христа. Все беспрестанно крутилось и перемешивалось, пока не остановилось на образе Святой Троицы со сверкающими нимбами вокруг голов: Отец, Сын и Святой Дух.

— Мне нужен священник, — твердо выговорила Керсти. Она четко осознала, что все, ею рассказанное, полиция посчитает нереальным, а тогда попробуй докажи, что ты не верблюд, то бишь не сумасшедшая!

— Священник? — повторил задумчиво инспектор Ронсон. Вы хотите и ему наплести истории про демонов?

— Мне нужен священник!

— Ну хорошо, хорошо, — согласился Ронсон. — В общем-то, в вашей просьбе нет ничего противоречащего закону. Я оповещу врача.

Керсти, казалось, успокоилась.

— Можно мне встать? — спросила она.

— Я думаю, можно.

Она сбросила с себя одеяло и поднялась, держась за спинку кровати. Ее качнуло, и Керсти опустилась на пружинный матрас, повернув голову к окну. У самой рамы, в углу каждого стекла стоял синий штамп «Закаленное, пуленепробиваемое. Сделано в Соединенных Штатах Америки». Керсти сделалось неприятно от мысли, что ее как душевнобольную держат здесь за небьющимися стеклами на зарешеченном для верности окне. Стараясь отогнать от себя эти мысли, она встала, ухватившись за каменный подоконник. «Хорошо еще, что не в комнате с мягкими стенами и не в наручниках», — размышляла она, глядя на окно, за которым мелко моросил дождь. На деревьях, обнесенных высоким белым забором, желтели листья. Небо заволокли тучи, не предвещающие скорое окончание дождя. Все было серым и унылым, совсем не улучшало и без того скверное настроение.

Сзади к ней подошел инспектор и тоже выглянул на улицу, он посмотрел на лужи и вспомнил, что забыл дома зонт.

— Давай поговорим с тобой серьезно, — обратился он к Керсти. — Только не рассказывай мне сказки про демонов и вампиров.

— Сказки? — Керсти оторвала взгляд от пейзажа за окном.

— Сказки, — утвердительно кивнул Ронсон.

— Мой отец тоже не верил в сказки.

— Что? — не понял инспектор.

— Некоторые из сказок становятся правдой, мистер Ронсон, причем, самые плохие.

— Да-да, конечно, — поспешил согласиться инспектор, чтобы не потерять возможность вести откровенный разговор. — Но я не понимаю…

— У вас есть семья, мистер Ронсон?

Разговор прервал резкий щелчок, исходивший из кармана инспектора и голос, немного искаженный диктофоном.



Уполномоченный Робинсон шагал по паркетному полу холла. В доме Ларри Коттона царили разруха и запустение. На ковре валялись куски штукатурки и лепнины, отбитой с потолка. Тишина была настолько полной, что был слышен стук сердца молодого полицейского.

Робинсон перешагнул через осколки стекла и расстегнул кобуру с пистолетом у себя на поясе. Пощелкав выключателем, он убедился, что света нет, и включил карманный фонарик с длинной круглой ручкой. Луч выхватил сломанные перила лестницы, ведущей на второй этаж.

Раздавшийся сзади шорох заставил Робинсона оглянуться, рука невольно потянулась к пистолету. Мимо опрокинутого стула прошмыгнула крыса с огрызком карандаша в зубах.

Робинсон расслабился, пригладил пышные черные усы и снова направил свет на ступеньки.

Доски громко скрипели под его ногами, когда он, держа руку на кобуре, поднимался по лестнице. Выйдя на лестничную площадку второго этажа, он увидел три двери: две рядом, а одна чуть подальше по коридору. Подумав, полицейский толкнул ближнюю дверь. Это оказался черный ход с небольшой кладовой. Здесь стоял вместительный, неуклюжий шкаф, занимающий почти все свободное место. Повернувшись, чтобы рассмотреть противоположную стену, полицейский задел ручку, и дверца шкафа открылась. Резко повернувшись и выхватывая из кобуры «Смит энд Вессон», Робинсон несколько раз выстрелил в падающую на него фигуру Иисуса Христа с лампочками вокруг головы. Выстрелы эхом разнеслись по всему дому.

— Дьявол! — процедил он сквозь зубы, увидев, что на него упала просто гипсовая статуя.

Выйдя из кладовой, он спустился по узкой железной лестнице. Наружная дверь была полуоткрыта и свисала на единственной петле. Рядом, с уличной стороны, стоял мусорный контейнер, от него исходил тошнотворный запах гниющего мяса. Откинув крышку, Робинсон отшатнулся от роя мух, вылетевших из бака. Зажав нос платком, он осторожно заглянул внутрь и встретился глазами с остекленевшим взором изувеченного трупа. Преодолевая тошноту, он захлопнул контейнер и поспешил снова наверх. Открыв следующую дверь, он увидел лежащего на полу человека, с которого была содрана кожа. Крысы выели его глаза, а в пустых глазницах копошились черви.

Зажимая рот рукой, Робинсон выскочил на площадку и, перегнувшись через перила, выплеснул содержимое своего желудка.

— Черт возьми! — выругался он, утираясь носовым платком. — Если в спальне меня ожидает такая же картина, мои нервы просто не выдержат, и у меня поедет крыша, как у его дочки…

Постояв немного и придя в себя, полицейский шагнул в дверь спальни.

Сквозь не плотно зашторенное окно пробивался слабый луч обложенного тучами осеннего солнца, высвечивая окровавленный матрас на большой двуспальной кровати. На нем валялись обрывки каких-то цепей с крюками. Один из крюков, вспоров матерчатую обивку, глубоко вошел в поролон. Разбитое трюмо, стоявшее у стены, повторяло царивший в спальне разгром в десятках разбитых зеркальных кусочков.

— Да-а… — выдохнул Робинсон и выдвинув антенну радиопереговорного устройства, болтающегося на груди, нажал на клавишу вызова.

Сквозь помехи на линии он услышал хриплый голос:

— Инспектор Ронсон слушает.

— Это Робинсон, сэр! Только что нашел еще одного. В мусорном контейнере. Правда, сильно попорчен разложением и крысами. Единственная улика, которая у нас есть, кроме трупов, это матрас. Кто-то на нем пострадал. Прислать его?

— Да, Робинсон. Матрас — это улика. Упакуй его и привези.

— Слушаюсь, сэр.

Ронсон отключил рацию и положил ее обратно в нагрудный карман пиджака.

— Что такое? — обратился он к Керсти, у которой от ужаса расширились глаза.

— Джулия, — прошептала она и присела на кровати, сдерживая готовый вырваться крик.



— Сознание — это лабиринт, дамы и господа, — через марлевую повязку на лице проговорил доктор Женарт, обращаясь к молодым психиатрам, столпившимся вокруг операционного стола.

Круглые мощные лампы хорошо освещали лежащую на столе молодую девушку. Она была под общим наркозом. Забинтованная голова покоилась на резиновой подушке, руки и ноги были крепко привязаны к поручням кожаными ремнями. Энцефалограф жужжал, выписывая кривую деятельности головного мозга.

— Это лабиринт, — повторил Женарт. — Загадка. В то время, как части мозга явно видны, пути его работы неизведанны. Назначение многих его участков непознано. Секреты остаются секретами, и мы будем предельно откровенны, если мы согласимся, что именно запутанный лабиринт притягивает нас открыть эту загадку. Как знать, что скрывается в центре, не мифическое ли чудовище — Минотавр, который заставляет людей сходить с ума? Этот монстр, по легенде, родился от любовного союза царицы Крита Пасифаи с белым быком, который, по велению Посейдона, вышел из моря. Дедал построил лабиринт, дабы заточить и скрыть от посторонних глаз сына. Минотавр требовал от Афин ежегодную дань — семерых юношей и семерых девушек. Тесей, решивший избавить Родину от повинности, вызвался пойти и уничтожить Минотавра. Чтобы он не заблудился, дочь критского царя Ариадна дала ему клубок пряжи, с помощью которой он вышел из лабиринта невредимым.

Но это всего лишь миф. Тесей не оставил нам знаков и Ариадна не даст нам клубок ниток, чтобы выйти наружу. Мы сами должны идти вперед и исследовать неизвестные отсеки, отыскивая окончательное решение. Мы должны увидеть. Мы обязаны узнать, как и почему у человека возникают те или иные эмоции. Это долг врача. Это долг врача-психиатра.

Женарт замолчал. Ощущая наполнившую его уверенность, он внимательно оглядел слушающих его молодых врачей и, довольный произведенным впечатлением, подвел итог:

— Итак, часть моей работы закончена, — Женарт еще раз осмотрел выбритый участок кожи на голове пациентки, рассеченный кровавым рубцом, и, кивнув одному из врачей, добавил: — Карр, идемте со мной, а вы… наложите шов.

Выйдя из операционной, они сняли с лиц марлевые повязки, и, оставив их болтающимися на груди, пошли по коридору, выстланному в шахматном порядке двухцветной линолеумной плиткой.

Женарт относился к Карелу Макгрею с отеческой любовью, считая его лучшим своим учеником и верил, что он станет талантливым психиатром. Несмотря на ветреность, свойственную молодости, Карел подавал стойкую надежду на то, что лет через пять из него получится выдающийся специалист своего дела.

— Это интересный случай, Карел, — сказал доктор Женарт, кивая головой проходящим мимо врачам и медсестрам. — Девушка травмирована. Она была свидетельницей многочисленных убийств, в том числе — и убийств членов ее семьи. Ее привезли сюда несколько часов назад. Она была почти потеряна, а сейчас — вернулась в сознание. Какие рассказы принесет ее мозг с той стороны сознания? — Они повернули за угол и остановились у лифта, вызвав его на этаж. Войдя в кабину, Женарт ткнул пальцем в кнопку и заявил:

— Да, аналитику необходимо воображение, но все диагнозы начинаются с обследования.

— С обследования, — согласился с ним Карел.

Лифт приехал на нужный этаж, и двери его раздвинулись. Мимо выходящих врачей санитары провезли в лифт кушетку на колесиках с привязанным к ней бородатым человеком. Когда их взгляды встретились, он окатил доктора полным ненависти взглядом и сделал попытку порвать связывающие его путы, при этом он дико вращал глазами. Зеленый потертый плащ упал с перекладины каталки, санитар поспешил его поднять и повесить на место.

С сожалением посмотрев на нового пациента, Женарт взял Карела под руку и продолжил разговор.

— Диагнозы начинаются с обследования пациентов, — значит, нужно добиться у них доверия и забрать их боль.

За разговором они дошли до нужного бокса, Женарт повернул ручку на двери с большим глазком, закрывающимся круглой железной пластиной.



Керсти металась по палате, опрокидывая все на своем пути, а инспектор Ронсон пытался ее успокоить, хватая за талию и бедра.

— Подожди, не горячись, — упрашивал ее Ронсон. — Все кончено. Что бы ты не видела — их больше нет.

— Я видела…

— О\'кей.

— Я видела его, а потом я взяла кубик, похожий на шкатулку, а затем появились ОНИ.

— Кто?

— Кенобиты… демоны, — Керсти пыталась вспомнить спрятанные далеко-далеко в сознании слова, так необходимые ей сейчас. Она постояла, закрыв глаза ладонями, и вдруг ее словно током ударило. Она произнесла: «Исследователи далеких областей сознания. Демоны для одних, ангелы для других», — Взглянув на инспектора, она поняла, что его недоверие к ней так и не было поколеблено.

— Я доктор Женарт, — представился психиатр, входя в бокс вместе с Карелом.

Полицейский посмотрел на них, оставив в покое Керсти и, достав удостоверение, назвал свое имя:

— Ронсон. Инспектор Ронсон, Отдел по расследованию убийств.

— Это мой помощник, — кивнул на своего спутника Женарт, — Карел Макгрей.

Немного помолчав, доктор повернулся к Керсти, которая отпрянула от его взгляда к подоконнику.

— А это видимо, наша больная. Да, малышка?

Керсти не ответила.

— Я прочитал показания ее парня, — обратился Женарт к Ронсону. — Ну и приключения у них были… Я хотел бы поговорить с ней наедине. Вы не возражаете?

— Пожалуйста, — пожал плечами инспектор. — Она, скорее, ваш клиент, чем мой.

— Вот и славно.

— Керсти, — сказал Ронсон девушке в больничной пижаме. — Теперь тобой займется доктор Женарт. А мы, может быть, поговорим завтра. Хорошо?

Ронсон взял со стула плащ и стал одевать его, неуклюже просовывать руки в рукава.

— Подождите! — метнулась к нему Керсти, пытаясь его удержать. — Постойте! Этот матрас… Вы должны уничтожить его. Джулия умерла на нем. Она теперь может вернуться, как Фрэнк.

— Да, конечно, — не стал спорить Ронсон, осторожно убирая ее руки.

— Вы должны уничтожить этот матрас! — настаивала Керсти. — Вы должны… обязаны его сжечь!..

Ронсон взглянул в окно, за которым по-прежнему моросил дождь, и повернулся к доктору Женарту, протягивая руку для прощания.

— Присмотри за ней, — кивнул Женарт Карелу. — Нам с инспектором надо потолковать.

— Хорошо.

— Инспектор, — сказал доктор, когда они вышли в коридор. — Я смогу помочь девушке, но без вашей поддержки мне будет трудно.

— Я к вашим услугам, доктор, — ответил Ронсон, не торопясь повернулся и пошел по коридору, стараясь ступать на каждую вторую пластину выложенного разноцветным пластиком пола.

Карел и Керсти остались вдвоем.

Керсти улеглась в постель, отвернувшись от молодого врача.

— Меня зовут Карел Макгрей, — подошел он к кровати. — Зови меня просто Карел.

Керсти повернулась, с любопытством разглядывая его круглое лицо с чуть выступающими скулами, крепко сбитую фигуру, руки с узкими крепкими ладонями и длинными пальцами, такие часто встречаются именно у скульпторов и хирургов. Чуть раскосые глаза глядели на нее тепло и понимающе.

Почувствовав к нему доверие, Керсти расслабилась и произнесла с горечью:

— Они не верят мне…

— Может, и не верят, но ведь это не значит, что ты говоришь неправду. Доктор Женарт один из ведущих специалистов по нервным заболеваниям и ты можешь…

— Но я не душевнобольная, — Керсти поднялась на локте.

— Конечно, нет! Просто у тебя, скажем так, немного расшатались нервы.

Керсти рывком натянула на себя одеяло, поняв, что этот молодой симпатичный парень, как и все остальные, не поймет ее.

Дверь отворилась, появился доктор Женарт и подошел к лежащей девушке.

— Прошу меня извинить, Керсти. Мне сейчас надо заняться одним моим больным. Карр даст тебе что-нибудь, что поможет уснуть. Поговорим завтра. Хорошо?

— Доктор, — сказала Керсти. — Мне можно выходить?

— Да, разумеется. Карел, распорядись, чтобы привинтили ручку на эту сторону.

Макгрей кивнул.

— И еще, — Керсти села на постели. — Я хотела бы поговорить со священником.

— Инспектор Ронсон мне передал. Сегодня, конечно, не получиться. Но я это устрою как можно быстрее.

— Спасибо.

Керсти уставилась в потолок, где была прикреплена изогнутая трубка лампы дневного освещения, спрятанная под квадратом матового стекла. «Интересно, почему они отпустили Стива, — размышляла Керсти. — И сколько я еще тут проваляюсь. Некоторые лежат здесь годами, а то и всю жизнь, — от этой мысли ей сделалось не по себе. — Правда, этот институт основан на добровольном излечении… А что с теми, которых никто не ждет? Которым некуда пойти? Правда, у меня есть комната и… работа. — Керсти усмехнулась — с работы ее, наверняка, уже выперли. — В общем, все не так плохо. Нужно только найти выход. Единственное правильное решение… Но они не верят мне…» А сама, Керсти, поверила бы, еще неделю назад, если бы кто-нибудь рассказал ей что-либо подобное? Немного поразмыслив, она пришла к выводу: НЕТ! Слишком уж все казалось, на первый взгляд, неправдоподобным и нереальным. Но ведь это было! БЫЛО. Она видела все своими глазами и может поклясться, что все было именно так. А доказательства — мертвые, истерзанные тела. И среди них — ее отец.

— Папа! — шепотом произнесла она и заплакала, уткнувшись в подушку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

После ужина, который к ней в бокс привезли на сервировочном столике, Керсти решила прогуляться по коридору, осмотреться и оценить окружающую ее обстановку.

Она всунула ноги в мягкие драповые тапочки и вышла наружу, с любопытством осматриваясь по сторонам.

По всей длине узкого коридора располагались запертые двери; глухие с глазками, как у нее, и простые, с вставленными профильными стеклами. «Тоже, наверное, закаленные», — подумала Керсти, шагая дальше по проходу, в котором сновали пациенты, врачи и крепкие санитары в голубых халатах без рукавов.

Никто не обратил на нее внимания, когда она прошлепала в большое помещение с вывеской «Игротека» над двойными дверями.

Кроме нее, там находилось несколько женщин в таких же, как у нее больничных пижамах в узкую желтую полоску. Одни смотрели телевизор, другие мастерили что-то из многочисленных картонных коробок для мармелада. Некоторые повернули головы в ее сторону, но увидев Керсти, безразлично отвернулись.

Керсти вошла и села на мягкий диван в углу рядом с пианино, с любопытством осматриваясь. Несколько акварелей на стенах, как поняла Керсти, были выполнены местными художниками, была здесь и неплохая репродукция Рафаэля «Портрет папы Льва X с кардиналами». В противоположном углу возвышался аквариум с золотыми рыбками и парой усатых сомиков, сосредоточенно ползающих по дну. Нагоняемый воздух пузырьками поднимался к поверхности воды и действовал успокаивающе. По телевизору шел очередной сериал, раскрывающий перед зрителями небесную чистоту и романтическую возвышенность, показывающий своим повествованием всю широту любви и омерзительную низость предательства, попирающего это святое чувство. Уже через пару минут Керсти сделалось скучно, и она покинула «Игротеку», шлепая тапочками без задников по клетчатому шахматному линолеуму.

Несколько голов обернулись и проводили ее до порога безучастными взглядами, затем снова вперились в экран телевизора, следя за разворачивающимся в фильме действием.

Идя по коридору лечебницы, Керсти остановилась около приоткрытой двери и заглянула в нее. В комнате не было никакой мебели. Только квадратный коврик с бахромой по периметру одиноко лежал на полу. На нем в позе лотоса сидела курносая девочка лет пятнадцати с красивыми, абсолютно прямыми пепельными волосами, распущенными по плечам. С выражением полной отрешенности на лице она собирала какую-то хитрую головоломку, состоящую из ломанных деревянных деталей.

Девочка сидела неподвижно, только тонкие пальцы укладывали и вновь разбирали непослушные, загнутые в разные стороны фигуры.

Керсти вздрогнула от прикосновения.

— О, прости, пожалуйста, — извинился подошедший к ней сзади Карел, поняв, что напугал ее.

— Ничего, — ответила она и снова заглянула в щель неплотно закрытой двери.

— Печально, правда? Она здесь уже шесть месяцев. Полная загадка для нас. Ни семьи, ни посетителей. Совсем одна.

Керсти стало жаль ее, ее и себя. Настолько жаль, что захотелось прижаться к ней всем телом и… расплакаться.

— Сестра назвала ее Тифони, — продолжал Карел. — Но как ее зовут на самом деле, она не говорит. Только сидит вот так и собирает головоломки.

— Почему головоломки?

— Мы не знаем, но доктор Женарт считает, что это хороший знак. Хочется надеяться, что это поможет ей.

— Откроет двери? — вспомнила Керсти.

— Что?

— Да так, ничего. Это не важно.

— Ну ладно, давай займемся тобой.

Они отошли и не спеша направились к палате Керсти.

— Прими пару таблеток, — сказал врач, протянув ей на ладони коричневый пузырек.

— Я не сумасшедшая, Карел, — усмехнулась Керсти, взглянув на этикетку. — Мне это не нужно.

— Это же тебе поможет, девочка. Заснешь без всяких мыслей о прошлом.

— Спасибо, но я обойдусь.

— Как знаешь, хотя я бы на твоем месте выпил.

— Спокойной ночи, Карел.

— Хороших тебе сновидений, Керсти! — он убрал пузырек со снотворным в карман и повернул к лифту. Закрывая дверь, Керсти заглянула в круглую выемку глазка. Взяв с тумбочки чистый лист бумаги, она протолкнула его край под железную окантовку глазка, полностью закрыв его, выключила свет и залезла под одеяло, съежившись от холода на остывшей постели.

По стеклу уныло барабанил дождь. Тусклый свет ночного города проникал в комнату, отбрасывая на противоположную стену светлое пятно с четким переплетом оконных рам. Керсти долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, вспоминала минувшее. К полуночи ее мысли окончательно сбились и запутались, и она погрузилась в тревожный сон, изредка просыпаясь и вновь погружаясь в мир фантазий.

Керсти увидела себя в каменном лабиринте в центре гигантского амфитеатра. Она ступает по засыпанным мелким гравием дорожкам, и они шуршат под ее ногами, уводя ее вглубь по извилистым проходам. Она повернула, следуя за изгибом потрескавшейся стены, и остановилась перед статуей девы Марии. Изваяние с укоризной смотрело на нее своими пустыми глазами. Керсти стало страшно. Она побежала, огибая выступы, все дальше за спиной оставляя вход в лабиринт, пока не очутилась в круглой комнате с зеркальными дверями и стенами. В центре комнаты на деревянной доске сидела Тифони, собирая странную головоломку. Битое стекло покрывало доску. Ряды причудливых осколков собирались в кубик. Тифони склонила голову над своей работой, и светлые волосы падали на ее лицо, закрывая его от постороннего взгляда.

— Тифони! — крикнула Керсти и бросилась к ней.

Зеркальные стены повторили ее действие.

— Тифони! — Керсти дотронулась до белой длинной рубашки, скрывающей тело девочки.

Рука погрузилась в одежду, не чувствуя преграды. Керсти испуганно отдернула руку, и поднесла ко рту закусив пальцы. Тифони оторвалась от головоломки, положив последний осколок, и взглянула на Керсти. Волосы, скользнув за спину, открыли чистое лицо. Печальные карие глаза смотрели на Керсти из-под длинных ресниц.

Комната стала наполняться гарью, которая струйками сочилась сквозь щели между стеклами зеркал. Дверь открылась, показалась фигура, затянутая в кожаный балахон, зашнурованный на груди.

Удушливая копоть заполняла пространство, перехватывая дыхание. Керсти прижала руки к груди, с ужасом вглядываясь в лицо вошедшего. Что-то подсказало ей, что это ее отец. Ларри был в маске, закрывающей все лицо. Взявшись за ручку, торчащую из подбородка, он сдернул маску со своего лица, выставляя напоказ ряды шляпок от не до конца забитых в голову гвоздей. Холодный пот выступил у Керсти на спине, страх сковал движения. Громко захохотав, Кенобит бросил маску на пол и исчез. Керсти задыхалась от дыма, рвя на себе больничную рубашку. Когда дышать стало невозможно, она проснулась.

Дрожь пробежала по ее телу, когда она вспомнила все виденное во сне. И тут она увидела, что из отверстий в металлических панелях, закрывающих нагревательные батареи, поднимается густое облако пара. Температура воздуха в комнате поднималась. Керсти, желая удостовериться, что она уже не спит, ущипнула себя за руку, оставив кровавый след от вонзившихся в тело ногтей.

Видение не исчезло.

Сжавшись в комок, Керсти обхватила руками колени, прижимая их к груди.

В ушах стучало в такт биению ее сердца, стук болью отдавался в голове. В прямоугольнике света на стене против окна возник силуэт. Поначалу неплотный, прозрачный, он постепенно начал густеть, стали проявляться формирующиеся на глазах у Керсти кости и мышцы человеческого тела. Еще мгновение — и перед ней был человек с содранной кожей. Он беспомощно лежал на полу, протягивая к Керсти руку и пытаясь что-то сказать безгубым ртом. Но слова застревали в его горле.

— Папа! — застонала Керсти и залилась слезами.

Человек коснулся окровавленным пальцем стены, и Керсти увидела сделанную дрожащей от напряжения рукой надпись: «Я в аду. Помоги мне!»

Выведя восклицательный знак, рука безвольно остановилась и упала на пол, оставив на нем темный отпечаток ладони.

Биение сердца тяжелым молотом отдавалось в ее трепещущем сознании. Керсти прикусила руку, чтобы подавит в себе крик боли и страха. Но вот удары резко оборвались. Пространство задрожало, покрываясь рябью и искажая очертания человеческого тела, пока не поглотило его целиком. Пар перестал поступать в комнату через отверстия в панелях перед нагревательными батареями, оставив, как напоминание о себе, лишь прозрачные капли на запотевших стеклах. Керсти встала, пошатываясь, добрела до выключателя, в темноте наступив босой ногой в лужу крови, оставшуюся от исчезнувшего тела.

Свет от вспыхнувшей лампы выгнал скрывавшиеся в дальних углах тени и заставил по иному взглянуть на случившееся. На стене ярко выделялась сделанная человеческой кровью надпись, которая взывала к спасению.

Керсти опустилась на колени и, сложив ладони, начала читать молитву, спотыкаясь и захлебываясь в плаче: «царь небесный, утешитель, дух истины, везде находящийся и все напоминающий, источник всякого блага и податель жизни, приди и поселись в нас, и очисти нас от всякого греха и спаси, все благий, души наши».

Керсти молилась до утра, хотя раньше не делала этого ни разу, несмотря на устойчивые уговоры покойной матери. Ее отец, Ларри, тоже относился к числу людей, которые больше надеются на себя, чем на Бога. Но оказалось, что святые строки с детства запали в память и теперь выходили из ее потаенных уголков, спеша и толкая друг дружку, образуя поток слов, складывающихся в молитву.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Направляясь к зданию института Женерро, доктор Женарт шел по асфальтированной аллее, окаймленной с двух сторон темно-зелеными кипарисами. Солнце выглядывало из-за туч, по всей вероятности радуясь тому, что дождь наконец-то прошел и можно обогревать лучами Землю.

Возле урны Женарт остановился, поставил в траву свой кейс и закурил сигарету, с удовольствием вдыхая ее аромат. Поправив воротник дорогого темно-коричневого плаща, он зашагал дальше, посматривая на опавшие листья, покрывающие газон, и мурлыча под нос популярную песенку, мелодия которой с самого утра крутилась у него в голове.

По территории института ездить на машинах было запрещено. Исключение составляла лишь перевозка экстренных грузов и продуктов питания — их подвозили на длинном фургоне. Да и то, он заезжал с другой стороны здания, где располагались два больших грузовых лифта, способные вместить даже слона.

Каждое утро, оставив свою машину на стоянке с вывеской «Только для служебных автомашин», Женарт пешком отправлялся к стеклянной проходной института. Он любил эту дорогу. Идти по ней было дольше, чем напрямик, зато в ней были свои неоспоримые преимущества. Здесь редко ходили сотрудники института, и доктор Женарт упивался окружающей его тишиной и безлюдьем.

Идя по вестибюлю и кивая знакомым, он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Подошедший лифт мягко опустился на пружины, с тихим шорохом открылись двери, отделанные светлым пластиком «под мрамор». Нажав на кнопку седьмого этажа, Женарт поправил узкий узел галстука и стал ждать, пока лифт донесет его на 95-футовую высоту.

— Ну, как мы сегодня себя чувствуем? Лучше? — выходя из дверей лифта, спросил он стоящего перед ним человека с худым, дергающимся от тика лицом.

Больной в ответ что-то пробурчал, но Женарт, не обращая на него внимания, уже следовал дальше по коридору, насвистывая прилипшую мелодию. Войдя в свой кабинет, он бросил плащ на вешалку, уселся в крутящееся кресло и стал перебирать и просматривать бумаги, выдвинув ящик стола. Потратив какое-то время на их изучение, Женарт поймал себя на мысли о том, что он смотрит на эти ровные печатные строки и ничего не видит. Бросив бумаги обратно в ящик и закрыв его, он вышел из кабинета.

— Здравствуйте, — услышал Женарт голос позади себя.

— А-а, Карр! — узнал он своего помощника. — Приятный день сегодня, не правда ли?

— Я тоже это заметил.

— У нашей новой пациентки уже побывал?

— Как раз иду туда.

— Скажи ей, что я буду позже, а священник придет во второй половине дня. Правда, я не уверен в том, что он сумеет ей помочь.

— Как знать, как знать…

Доктор Женарт удивленно посмотрел на Карела, но ничего не сказал и зашагал к лифту.

— Доктор, подождите меня, пожалуйста! — услышал Женарт крик подбежавшей к закрывающимся дверям лифта молодой медсестры в обтягивающем фигуру халате.

Чуть поколебавшись, он нажал на кнопку «отказ от команды». Двери послушно расступились.

— Спасибо и здравствуйте, доктор Женарт!

— Приветствую вас, — ответил он, пытаясь вспомнить ее имя. — Вам куда?

— В подвал.

— В подвал? — удивился доктор. — И что там будет делать такая очаровательная девушка?

Сестра засмущалась, покраснев, как девочка.

— Поступили новые медикаменты, и доктор Стенли направил меня для проверки сохранности пломб.

— А-а, понятно, — кивнул Женарт и принялся глазами изучать округлости ее фигуры.

Когда она вышла, он удовлетворенно хмыкнул, глядя ей вслед, любуясь ее плавной походкой, и нажал на самую нижнюю кнопку «Служебный этаж».

Вход на этот этаж считался запрещенным для лиц, не имеющих специальной пометки в пропуске. Это были, можно сказать, личные владения доктора Женарта, где он проводил свои исследования, связанные с работой человеческого мозга и его возможностями.

На этом этаже находились тяжело больные, которые, как считал доктор потеряли рассудок вследствие демонической одержимости и встреч с непознанными явлениями природы. За небольшим исключением, они не были зарегистрированы в институтской картотеке и полностью были во власти Женарта.

Женарт увлекался демоническими проявлениями уже давно. Когда он как психиатр делал свои первые самостоятельные шаги, ему повстречался один пациент, который искал философский камень. Он надеялся путем перегонки химических соединений получить первичное вещество, найти тот волшебный состав, из которого, следуя учениям древних алхимиков, все и образовалось. Доктор Женарт заинтересовался этим больным, но после тщетных попыток проверить его теорию на практике пришел к выводу, что философский камень или эликсир жизни нужно искать не здесь. Он стал внимательно вслушиваться в слова своих больных, надеясь рано или поздно услышать из их уст откровение, которое и выведет его на верный путь.

В раздумье Женарт шел по коридору со стеклянными стенами, за которыми находились его пациенты. Если бы не звуконепроницаемые боксы, весь этаж был бы наполнен завыванием, истерическим хохотом и нечеловеческими воплями. Один из больных кинулся на доктора с большим деревянным крестом в руке, с которого свешивался металлический Спаситель, но, ударившись о сверхпрочное стекло, отступил назад, бормоча себе что-то под нос.

Ускорив шаги, Женарт остановился возле бокса, где содержался человек с безумно вращающимися глазами. Длинные волосы у него были спутаны, всклокоченная борода почти закрывала лицо, из-под косматых бровей злобно поблескивали глаза. Женарт догадывался, что этот человек имеет какое-то отношение к истории, которую рассказала Керсти Коттон, ко всему, что произошло в доме ее отца. Однако свои выводы он оставил при себе, решив ничего не говорить о них и полиции. Нет, неслучайно этот субъект сжимал в руке старинный кубик, украшенный орнаментом в виде бесчисленных линий и зигзагов. Этот кубик покоился сейчас в домашнем кабинете доктора, закрытый прозрачным колпаком. В том, что рассказала Керсти, несомненно, есть доля правды, а может, и вся правда. Возможно, эта коробочка и есть та самая шкатулка, открывающая, как утверждают, врата ада и рая, которую лет двадцать тому назад во время раскопок древнего захоронения в Тибете нашел Эрик Симплтон. Вскоре после этого сам археолог бесследно исчез, прервав свои раскопки.

Если кубик и есть найденная Симплтоном шкатулка, то перед доктором Женартом открываются колоссальные возможности для проведения экспериментов. «Надо будет сходить в библиотеку, — подумал Женарт, направляясь к выходу, — и поднять все публикации, связанные с деятельностью Эрика Симплтона».