– Так ты теперь миссис Розен? – все еще не оправившись от смущения, спросил Сухинин.

– Ну, типа Айрин Розен, – сказала улыбчивая Ирочка и вдруг расхохоталась тем ненатуральным смехом, какой бывает у наркоманов, возбужденных предвкушением новой дозы.

Хотя какие лебеди? Бьянка – северный волчонок по прозвищу Острый Клык. Она протаптывает тропинку своими сильными ногами-лапами и одним прыжком оказывается возле Тани, хватает ее за плечи и опрокидывает в снег. Румяные от мороза девочки валяются в сугробе, кричат, хохочут. Какие лебеди? Они медвежата, лисята, волчата. Дикие, неукротимые, кусающие снег своими клыками, они не чувствуют холода, не думают о простуде. Девочки вскакивают, держась за руки. Их не волнует возможное наказание, никто и ничто не может их напугать. Даже охранник, который, выглядывая из-за двери, кричит, что вызовет директора. Встречи с директором не избежать, но это завтра, а пока что волчата танцуют на свежем снегу в вихре белых хлопьев. Изо рта девочек вырывается пар, окутывающий лица. Музыка состоит из скрипа снега и ритмичных криков подруг: «Уау-уау-уау-уау-у-у-у!» Ритм задают шаги: не «раз-два» или «раз-два-три-четыре», а неровный, свободный ритм – ритм счастья.

– А ты как? – нахохотавшись, спросила Ира, – все по геологии шаришься? Наверное типа Алроса или Юкоса какого-нибудь? Судя по твоим часикам, да по плащу с костюмчиком, ты нехило стоИшь?

Затем все заканчивается. Музыка успокаивается, превращается в состенуто и анданте[4], а на занятии Бобуловой искрит и ускоряется. В ее зале всегда белым-бело, как во владениях Снежной королевы. Но в отличие от волшебной ледяной страны здесь потеют так, что волосы липнут к вискам, а руки приходится посыпать тальком, чтобы не скользили по станку. Ноги горят, словно стоишь на раскаленных углях. Даже если заклеить все пальцы пластырем, даже если перебинтовать ступни до лодыжек, даже если надеть гетры, ноги все равно болят. Пульсируют, стонут. Бьянке очень больно, но она молчит. Она с нетерпением ждет упражнений на растяжку и затем отходит в сторону, чтобы размять пальцы ног.

– Типа того, – скромно ответил Сухинин.

– Что-то случилось, Бьянка? – холодно интересуется ассистентка Бобуловой. Она тоже русская, но к ней все обращаются по имени: Елена.

– Ну, звони, – прощебетала Ира, доверчиво притронувшись унизанными золотом пальчиками к его локтю, – а я побегу, Аарончик мой весь заждался.

– Немного болит левая нога, – бормочет Бьянка.

Нет… В приговор верховного трибунала при президенте надо было явно вносить изменения. Надо было туда вписать еще фамилию одного иностранца. Аарона Розена.

– Думаю, что правая. Я видела, как она дрожала, – возражает девушка, ледяным взглядом осматривая ногу Бьянки. Наверное, в России всем балеринам замораживают кровь и чувства, в первую очередь сострадание.

Еврея из США.

– Болят обе ноги, – признается Бьянка.



– Разомни их и пока что посиди здесь, – резко приказывает Елена. Она оглядывает остальных учениц и кричит: – Голову выше, Вивьен. И ты, Петра. Быстрее, быстрее…

***

Затем она подходит к Бобуловой и что-то шепчет ей на ухо. Преподавательница не двигается и с упреком смотрит на Бьянку, заставляя девочку почувствовать себя виноватой и жалкой.



Андрюха долго мял его в объятиях.

Она всю жизнь будет хромать? Вдруг она не сможет больше танцевать? Или, как бедная Русалочка, будет терпеть вечную боль? На глазах у Бьянки появляются слезы, но плакать нельзя, она же не ребенок. Да и Бобулова этого не терпит. Один раз она выгнала ученицу из зала, потому что та расплакалась.

– Погоди, задушишь, черт! Натренировался там в Америке своей, накачал бицепсы!

– Запомните, вы здесь, чтобы работать, – сказала она тогда. – Слезы приберегите для дома или кино, там они будут к месту.

– Ну и чего вы тут творите? – с наигранным возмущением принялся за Сухинина Андрюха Бакланов, – устроили, понимаешь, эпоху перманентных похорон, как при Брежневе, не успеваем слезы лить и могилы рыть. Сперва Пузачёв, потом Римма жонка Митрохинская, а я ведь у Митрохиных на свадьбе свидетелем был…

Елена натянуто рассмеялась, а вместе с ней и некоторые ученицы. Вскоре смеялся весь класс. Смех стал отдушиной, облегчил тяжелую атмосферу и развеял грустное впечатление от рыдающей девочки.

– Виш, у Пузачёва приступ панкреатита, а Римма вроде как от спазма аллергического, – стал объяснять Сухинин, – экологическая обстановка такая на Москве.

Неужели Бьянка хочет той же участи? Нет, ни за что.

– Ну, Пузачёв свою фамилию тем самым оправдал, – хохотнул Андрюха, – панкреатит то он ведь чуть повыше пупка, так ведь? Над самым пузом?

«Я лучше позволю отрезать себе ноги», – думает она.

– А Римма тогда как? – иронически скорчив лицо, спросил Сухинин, – Митрохина ведь с аллергией не рифмуется.

Резкая боль немного слабеет. Внезапно Бьянка слышит чей-то тоненький, нежный голосок:

– Значит и померла она не от аллергии, значит наврали ваши патологоанатомы, – с веселой уверенностью сказал Бакланов, ногой отталкивая чью-то мешавшую его движению тележку для багажа.

– Хочешь, помогу?

– А отчего она по твоему тогда умерла? – удивился Сухинин.

Неужели с небес спустился ангел? Но Бьянка видит перед собой Таню. Та уверенно поднимает ногу Бьянки, слегка сгибает и затем надавливает на ступню. Девочки молча обмениваются взглядами.

– От любви, – патетически воскликнул Бакланов, проходя в проём автоматически раздвинувшихся стеклянных дверей.

– Уау-уау-уа-а-ау, – тихонько тянет Таня, и Бьянка понимает: волчонка так просто не победить, все будет хорошо.

– Все такой же дурак, только теперь с приставкой \"американский\", – сказал свой приговор Сухинин.

Но что скажет Бобулова? Вдруг она отругает Таню за то, что та отвлеклась от занятия? Только тут Бьянка замечает, что урок уже закончился, и девочки разбежались кто куда. Осталась одна Таня, которая теперь разминает ей мышцы.

– Ладно, я тебе бутылку настоящего бурбона из Кентукки привез, – примирительно сменил тон Андрюха, – разберем в гостинице багаж, я тебе презентую.

– Ничего страшного, бывает, – успокаивает она Бьянку. – Когда я занималась фигурным катанием, ноги постоянно сводило судорогами.



– Ты занималась фигурным катанием? – удивляется Бьянка. Нога и вправду перестает болеть.

***

– В раннем детстве, даже выиграла несколько соревнований, – рассказывает Таня, разминая лодыжку Бьянки, словно опытный массажист.



– Почему ты бросила?

Бурбон был очень хороший. \"Джим Бим\", настоящая черная этикетка, что говорило о выдержке напитка в дубовых бочках ровно сто один месяц. Такой бурбон пили герои романа Яна Флеминга.

Таня недоуменно смотрит на Бьянку: что за вопросы? Затем отвечает:

– Может тут сразу и разопьем? – спросил Сухинин, покуда Андрюха дезобелье метался по большому, оплаченному, кстати фирмой, номеру гостиницы на Балчуге.

– Я не хотела становиться спортсменкой.

– Не, это подарок, ты его со своей девушкой выпей, – из душевой крикнул Андрюха, – есть девушка то? Или все также онанизмом занимаешься?

Все же спорт помогает, думает Бьянка, впервые заметив ярко выраженные мышцы подруги. Бьянке предстоит много заниматься, чтобы натренировать свое легкое и гибкое, но рыхлое тело. Без мышц не получится высоко прыгать, не получится взлететь.

Сухинину скоро сорок лет, а все краснел, заслышав адресованное к нему слово онанизм.

– Откуда ты? – спрашивает Таня.

– А ты?

В Академии никто не обсуждает подобные вещи. Такая ерунда здесь никого не интересует. Ученицы болтают лишь о движениях, па[5], растяжке, судорогах. О теле, его возможностях и пределах. Кто что ел вчера. О шампунях и бальзамах для сухих волос, увлажняющих кремах и кремах от прыщей, блеске для губ и прозрачном лаке для ногтей. О трико, кардиганах, кашемировых шалях, отхваченных на крошечном рынке по выгодной цене. Ученицы Академии не слушают современных певцов: им хватает музыки из балетов, под которую они танцуют. Они не увешивают стены своих комнат постерами с любимыми исполнителями. На переменах не слушают хиты в наушниках. Ученицы Академии почти ничего не знают о последних фильмах и популярных актерах. Балерины дружат только с балеринами, бегают стайками и обсуждают лишь балет и других балерин: лучших выпускниц Академии прошлых лет или мальчиков-танцоров, которые занимаются на верхнем этаже и с которыми можно встретиться лишь на входе или в коридоре. Но одного взгляда на них достаточно, чтобы понять, кто твой новый кумир.

– Не, нету девушки, – вздохнул Сухинин.

В Академии никого не интересует, откуда ты родом. Таня рассказывает Бьянке о себе. Она живет в общежитии и питается в школьной столовой, потому что приехала из очень далекой деревушки, затерянной высоко в горах. Бьянка, которая никогда не интересовалась географией, даже не смогла бы показать ее на карте.

– А что так? – уже выходя из душа и натягивая на гладкий рельефный торс тонкое белое полотно дорогой итальянской сорочки, поинтересовался Андрюха, – может ты с ними неправильно? Или у тебя болезнь какая? Поехали со мной в Нью-Йорк, там теперь это эффективно лечат.

– Ты не видишься с родителями? – ошеломленно спрашивает Бьянка.

– И здесь шарлатанов хватает, – буркнул Сухинин.

– Раз в месяц, иногда реже, – пожимает плечами Таня. – Они живут очень далеко. И когда приезжают сюда, им нужно снимать комнату, а это дорого…

– Тогда почему у тебя с личной жизнью затык? – уже застегивая брюки, удивленно хмыкнул Андрюха, – раньше в студентах ты оправдывал свой онанизм отсутствием у тебя денег и глобальным меркантилизмом девушек, а теперь, когда деньги у тебя завелись, в чем причина?

– Они могли бы останавливаться у нас, – щедро предлагает Бьянка. – Я живу с папой в небольшой квартире.

– А может я как верный человек, не хочу теперь изменять своему родному онанизму? – с вызовом ответил Сухинин.

Таня благодарит, но Бьянка замечает, что ее новая подруга погрустнела.

– Дурак, лечиться тебе надо, – покачал головой Бакланов. Он надел пиджак и вдруг словно вспомнив что-то важное, остановившись, спросил, – слушай, а ведь Вероника то теперь свободна, чем тебе не партия? Ведь ты же ее любил?

– Давай ты придешь к нам на ужин? Тебе разрешат? – спрашивает Бьянка.

– Ты ее тоже любил, – ответил Сухинин, да и Митрохин теперь тоже свободен, так что нас трое соперничков, друг мой Андрей Петрович.

– Наверное, да, если я скажу, к кому иду. Если с нами будет кто-то из взрослых…



– Давай вместе позвоним твоим. Ну пожалуйста! – упрашивает Бьянка.

***

Ей так хочется позвать кого-нибудь в гости, поболтать, посмеяться, поделиться секретами, как она делала с Ирис. В последнее время она очень скучает по своей школьной подруге.



– Но ведь твой папа не знает, – сомневается Таня.

Хотя похороны Риммы были и назначены на вторник, в понедельник, тем не менее, решили собраться у Вероники в доме Игоря Пузачёва. Устроить что-то вроде вечеринки старых институтских друзей. В честь прилетевшего из Америки Андрюхи.

– Я сейчас напишу ему. Он будет очень рад, обещаю. Мы любим гостей, бабушка говорит, наш дом – как маяк в море… – Бьянка понимает, что уже начала делиться семейными секретами.

– Домину то показывай! – весело роготал Андрюха, обращаясь к хозяйке-наследнице, – как вы тут русские теперь живете, про вас там у нас легенды ходят, что вы тут клозеты изумрудами, а писсуары жемчугами отделываете.

– В моем доме тоже всегда много людей, – радостно восклицает Таня. – У меня большая семья.

– Домина это не дом, а строительный термин, применяемый в печном деле, – бурчал Сухинин, шкандыбавший вслед за процессией экскурсантов, состоявшей из Андрюхи в роли высокого заморского гостя, хозяйки дома Вероники, и Митрохина в роли друга хозяйки.



– Не придирайся к словам, – отмахнулся Андрюха.

– А сам то где там проживаешь? – вежливо поинтересовалась Вероника, – наверное, хоромы тоже понастроил?

Арт волнуется, как перед собеседованием. Через полчаса Бьянка придет с подругой на ужин, и ему хочется произвести хорошее впечатление. Он приготовил свое коронное блюдо – ньокки по-римски[6], а также рыбу в панировке с овощами на гарнир. Он украсил стол и выложил все столовые приборы, которые были в доме. Да, нужно бы докупить пару тарелок, вдруг будут еще гости – другие подружки Бьянки или коллеги из школы дизайна, где работает Арт. Это частная школа, которая проводит курсы рисования комиксов, книжной графики и веб-дизайна. В таких местах сложно отличить преподавателей от студентов – все молодые и одеваются похоже. На общем фоне выделяются лишь директор и Арт – единственные люди с седыми волосами.

– У меня квартира в районе Сентрал Парк, – с деланной скромностью ответил Андрюха, четыреста квадратных метров.

Перед началом работы Арт с ужасом вспоминал свой опыт преподавания в школе на окраине города. Дети шумели, постоянно отвлекались, и ему приходилось удерживать их внимание с помощью особых трюков: забавных историй и презентаций. Эти уроки отнимали всю энергию. Арт с трудом заставлял учеников что-то делать. Ребята уходили с занятий довольными, а сам он чувствовал себя опустошенным.

– Наверное, врешь, – легонечко махнув ладошкой, пропела Вероника, – ты и в институте всегда привирал, что у родителей твоих дача в Крыму и две машины.

Но в школе, где он работает теперь, учатся взрослые люди: им по 20–30 лет, поэтому они ведут себя спокойно. Конспектируют лекции, внимательно слушают, с увлечением выполняют задания. К тому же они работают над дизайн-проектами, и Арту кажется, что он вернулся в свой офис и исполнил давнюю мечту: обрел учеников и помощников.

– Такая хатка в районе Сентрал Парк на все десять миллионов потянет, – присвистнул Сухинин.

Арт практически не общается со своими новыми коллегами, молодыми парнями и девушками. Директор школы принял Арта на работу в дизайн-лабораторию, которая продлится несколько месяцев.

– Ты заметь, он про нас, про русских говорит \"вы здесь\", как будто он уже не русский, а какой-нибудь природный янки, – заметил Митрохин, – и пяти лет не прошло, как уехал, а уже в благоверные племянники к дяде Сэму записался, а случись у нас с Америкой война, так и воевать против нас пойдешь?

– Сюда приходят учиться выпускники вузов, которые пока не нашли работу и хотят получить дополнительное образование, – рассказывал директор. – Большинство наших студентов обучаются на курсах веб-дизайна, но в этом году стали интересоваться и книжным дизайном… Знаете, сейчас это модно.

– Не, случись война, его депортируют сразу, как япошек в сорок первом депортировали, – бурчал, угрюмо бредший сзади Сухинин.

Зарплата не очень высокая, но она, по крайней мере, позволит Арту не думать о домашних расходах. Его дни стали яркими и насыщенными, приобрели особый смысл. Бьянка тоже успокоилась, даже пригласила в гости подругу. Она чувствует себя в своей тарелке и даже начала заниматься, хотя бы немного. Арт за ней следит и иногда проверяет домашнюю работу. В общем, они отлично справляются, и в один из вечеров Арт с гордостью сообщил об этом жене по телефону.

– А это спальня твоя? – спросил Бакланов, обращаясь к хозяйке, – Солженицына на ночь почитываешь? – он двумя пальчиками приподнял обложку, обнаруженной на тумбочке книги.

– Но ведь вы по мне скучаете? – тревожно спросила Барбара.

– Солженицын эротически на меня действует, – томно пропела Вероника, – в тех местах, где описано про женщин на зоне в ГУЛАГе, как их там…

– Шутишь? Я просто делюсь с тобой тактикой выживания, – рассмеялся Арт. – Я очень скучаю по тебе и Миколь. Давайте завтра созвонимся по скайпу. А сейчас мне пора готовить ужин.

– У Солженицына самый секс, когда человек ждет ареста и за ним, наконец, приходят, – вставил Сухинин, – это сродни тому состоянию, когда казненные через повешение в девяноста случаях из ста имели эрекцию и эякулировали.

– А Бьянка? Скучает? – голос Барбары немного дрогнул.

– А ты извращенка, – хохотнул Бакланов, по-дружески беря Веронику за подбородок.

– Очень. Но ты же знаешь ее. Она держится.

– Вся в тебя, – раздраженно заявила Барбара.

– Ну, ты полегче, – ревниво одернул друга Митрохин, – Вероника все-таки вдова и веди себя с ней подобающе.

И вот в двери поворачивается ключ. Арт подпрыгивает от неожиданности, сдергивает с себя фартук, приглаживает волосы и снимает очки.

– А что такое соломенная вдова? – не обращая на Митрохина никакого внимания, спросил Бакланов, и не дожидаясь ответа, вдруг произнес, как умеют это делать актёры хорошего драматического театра, обращаясь сразу ко всем присутствующим и как бы ко зрителям невидимого им со сцены зала, – а что, Вероника, не думала ли ты о том, что замуж снова выйти, ведь женщина ты полнокровная, жизненные соки в тебе бродят, не можешь же ты без мужчины однако?

– Пап, ты где? – зовет Бьянка.

– Совсем без мужчины я не могу, – согласилась Вероника.

Арт, откашлявшись, отвечает:

– Ну ты это, того не того, – косноязычно подоспел на помощь Веронике Митрохин, – совсем там в Америке одичал, никакого такта человеческого.

– На кухне.

– Какой такт? – ухмыляясь, пожал плечами Андрюха, – мы тут все свои, почитай ближе иных родственников.

– Привет. Это Таня, – говорит Бьянка, лучезарно улыбаясь.

– На что ты намекаешь? – недобро глянув на приятеля, спросил Митрохин.

Арт пожимает руку тоненькой девочке с каштановыми волосами, хлопающей длинными черными ресницами.

– Помнишь, как в институте про молочное братство у нас поговаривали, – назидательно приподняв пальчик, с улыбкой спросил Андрюха, – если ты с той же девушкой что и я переспал, если одни и те же титечки кусал-целовал, то значит, молочный ты мне брат, помнишь такое?

«Какая скромница», – с умилением думает Арт.

– Дурак ты Андрюха, – вздохнув, отмахнулся Митрохин.

Девочка похожа на хрупкого напуганного птенца, который вдруг оказался в уютном месте, защищенном от холода и темноты, одиночества и ностальгии по родному гнезду.

– Хам американский, – добавила Вероника.

Но вскоре птенец расправляет крылья и начинает чирикать. После ужина девочки запираются в комнате Бьянки, и уж точно не для того, чтобы делать уроки. Ничего, сегодня можно закрыть глаза, думает Арт. Он, словно Золушка, наводит порядок на кухне.

А про чьи это титечки, интересно он намекал? – угрюмо подумал про себя Сухинин, – то что Андрюха с Вероникой в институте трахался, это факт всем известный, но ведь Митрохин тогда с нею с Вероникой не был, он только теперь с нею, а откуда тогда Андрюхе про это известно, они ведь только пол-часа назад как увиделись?

Позже Арт дремлет на диване, ожидая, пока Таня уйдет домой, точнее в общежитие. Внезапно его будит Бьянка:

– Пап… Прости, ты спал?

– Это Андрюша нам про наши походы в женское общежитие ЛИТЛП* вспоминает, – принужденно хохотнув, пояснил Митрохин, – было дело, ходили мы к швеям-белошвейкам, похаживали. *ЛИТЛП – Ленинградский Институт Текстильной и легкой промышленности где учились преимущественно девушки. Женское общежитие ЛИТЛП находилось на углу Садовой и Вознесенского. (прим автора) – Да, сколько титечек там перемяли-перекусали, и не сосчитаешь! – вздохнув и подняв к небу глаза, сказал Андрюха, – все мы братья по тому молоку.

Арт вздрагивает и бормочет:

– Негодники, – с деланной сердитостью, шлепнув Митрохина веером, буркнула Вероника, – своих девчонок не балуя вниманием, бегали в чужой институт девок ублажать.

– Нет, что ты… Просто задремал… Но который час?

– Полный нигилизм какой то, – со злостью прошептал Сухинин.

– Половина одиннадцатого. Я хотела сказать, что Таня переночует у нас. Мы ведь ходим в одну школу, – с эйфорией в голосе сообщает Бьянка.

– Ты чего там шипишь? – весело глянув на Сухинина, спросил Андрюха.

Арт замечает, что дочь уже в пижаме, значит, девочки всё решили.

– Это он злится, что нам с тобой не брат, – хохотнул Митрохин и со значением поглядел на Веронику.

– А как же общежитие? – сопротивляется он.

– Ну, моих сисек он уж точно не видал, – хмыкнула Вероника, перехватив взгляд Митрохина, – и не гляди на меня так.

– Мы уже позвонили и сказали, что сегодня Таня не придет. Ты сможешь завтра зайти в Академию и подписать бумажку?

Выходя из будуара Вероники, Сухинин сломал подобранный там веер и яростно прошептал, – убью, убью, всех убью.

Арт трясет головой. Ему это снится?

И сев в машину, предаваясь своим обычным мечтаниям, принялся сочинять обидчикам изощренные казни.

– Какую бумажку?

\"Именем верховного трибунала при императоре Сухинине, Митрохин и Бакланов приговариваются к повешению…\" А интересно, если их повесить, они тоже эрегируются и кончат?

На лице Бьянки ни следа сонливости, хотя обычно в это время она уже спит.

За окошками Мерседеса мелькало Калужское шоссе.

– Не помню, как называется. Что-то об ответственности. В ней ты соглашаешься, что Таня спит в нашем доме и все такое.



– И все такое? – рассеянно переспрашивает Арт.

В гостиной появляется Таня. На ней пижама в горошек и носки, в руках зубная щетка.

Глава 3

– Можно в ванную? – скромно спрашивает девочка.



– Конечно, – отвечает Бьянка.

Ведь не даром – Москва спаленная пожаром.

«А я?» – едва не произносит Арт. А моя комната? Моя кровать? Моя ванная?



– Пап, тебе постелить на диване? – спрашивает Бьянка, словно прочитав эти вопросы на его лице.

***

– Нет, нет. Я сам. У меня все здесь… в комоде, – резко отвечает он.



– Пап, ты против? – спрашивает Бьянка невинным голосом.

… двери закрываются, следующая станция Рижская.

Арт с трудом сдерживает раздражение. Он в один миг лишился своей постели и комнаты. Зато дочка рада. У нее появилась подруга, она снова повеселела… Поэтому Арт берет себя в руки и говорит:

Этот старый обжимальщик опять в моём вагоне. Может, он преследует меня? Маньяк.

– Ну что ты, милая, конечно нет. Просто немного удивлен. Это так неожиданно.

– Я ведь говорила, что Таня останется у нас.

Может, выйдя на Проспекте Мира подойти к милиционеру и попросить проверить у этого старого пердуна документы? А впрочем, вполне возможны совпадения. Просто ему тоже к десяти в офис на работу. И он тоже привык садиться в один и тот же вагон, примечая, возле какой колонны на платформе встать, чтобы дверь раскрылась прямо перед тобой. Сегодня он едет зажатый какими-то двумя студентами с проводками в ушах и, наверное, очень переживает, что ему не протиснуться к моей попке. Зато теперь можно его разглядеть. Лет ему под пятьдесят, вроде и одет не как обсос, а тогда почему трясется в метро, а не в своей собственной машинке с климат контролем и радио Эхо Москвы? Ненавижу этих безденежных мужиков! Мужик в пятьдесят лет просто обязан иметь копеечку, да хатку в тихом центре, да офис на Большой Мясницкой с секретаршей и отдельным от прочего персонала туалетом.

Арт в этом не уверен. Позже он перечитает сообщение дочери, в котором та написала о приходе Тани. Бьянка точно не предупреждала, что подруга останется ночевать. Но спорить бессмысленно.

Впрочем… У этого лицо такое неглупое. Кем он работает, интересно? Редактором в каком-нибудь издательстве? Инженером? Инженером человеческих душ. Ха-ха, душки ему не дают, а ему охота. …двери закрываются, следующая Проспект Мира.

– Мне кажется, не говорила. Ничего, все в порядке, – бормочет Арт.

Наверное, работает в офисе каким-нибудь мало-оплачиваемым специалистом, унижается перед всем молодым начальством, боится последнее место потерять, сейчас старому мужику уже где работу найти? А впрочем, он еще и не такой уж и старый. В пятьдесят, какой же он старый? Наверное, когда вечеринки корпоративные на Новый год, да на Пасху, поднапьётся нахаляву, да ручонки распускает, хочет своих юных сослуживиц за голые плечики пощипать… Интересно… А что? Жена у него была? Наверное была и ушла от него, как от неудачника. Надо будет выходя на Проспекте Мира обратить внимания, какие на нем ботинки. Ботинки всегда говорят и об ухоженности и о материальном достатке.

Прежде чем девочка выбежит из комнаты, он строго говорит:

Обязательно погляжу… Ой, а он и не вышел… …двери закрываются, следующая станция Сухаревская… …сегодня она на меня по-моему, с интересом посмотрела. Жаль, что мне сегодня не на Кольцевую, а до Тургеневской, а то бы я вышел, оценить ножки и вообще общую стройность ее фигурки. Ей лет тридцать с небольшим. Наверное бухгалтером работает в фирмочке какой-нибудь небольшой. И снимает в Свиблово или в Медведках. Мужа нет, одна с ребенком. Ребенка или мамаше пенсионерке, или в детсад с утра пораньше. Тащит его полусонного, он упирается, а она на работу опаздывает, орёт на него… Так все. Хотя… Хотя те, кто более-менее устроился, они на метро не ездят. Вон, погляди на улицу, кто за рулями этих корейских машинок сидит? Почти сплошь офисные менеджерки, да экономистки тридцати лет.

– Сейчас же спать. Не болтайте до утра.

Набрали машин в долг у банков под пятнадцать процентов годовых, вот теперь и сидят в пробках, Доренко с утра слушают по Эху Москвы… Моя дочка тоже вон, уже спрашивает, папа, папа, а не поможешь ли взять машинку в кредит, чтобы кредит на тебя? Вот хитрюжка! А мне еще две недели без своей машины на метро кататься.

– Хорошо, – обещает Бьянка.

Угораздило так с ремонтом попасть! Хорошо что полное КАСКО и ремонт за счет страховой компании. Надо завтра, если снова совпадет, что с этой женщиной в один вагон попадем, надо будет постараться поближе встать. Хочется в глаза ей поглядеть. По-моему, они у нее зеленые. Зеленые и грустные. А с чего веселиться?

Но Арт слышит шепот девочек до поздней ночи и первым засыпает на жестком, неудобном диване. Голоса не утихают даже утром и будят его на рассвете. Еще не прозвенел будильник, а девочки уже на ногах и хихикают в ванной.

Мужа нет. Любовник козёл. И вообще у этих женщин сейчас идеология такая, что все мужики-козлы… …двери закрываются, следующая станция Тургеневская… …наверное, она и про меня думает, что я козел. А может, она и права, может я козел? А в чем по их понятиям выражается этот самый козлизм? В том, что взрослому мужчине в годах нравятся молоденькие и стройненькие, а не жирные тётки-одногодки?

Арт с трудом поднимается с дивана. Он чувствует себя разбитым, словно всю ночь разгружал вагоны, потому что постоянно ворочался в мучительных попытках найти удобную позу, но из-за роста не мог вытянуть ноги.

Ну, это по теории распустивших себя целлюлитных бабёнок за сорок-пять, которые ошибочно считают, что они \"ягодки опять\". Не умеют содержать себя в стройности и в спортивной форме, а пеняют на некий козлизм козлов-мужчин. Это точно! А вот почему и молоденькие тоже считают, что все мужики козлы? Наверное, это следствие экстраполяции искаженного общественного мнения, превратившееся в психоз. Старухи целлюлитные вроде донцовых-устиновых понаписали всякой печатной белиберды, а молоденькие девки почитали и поверили старухам. ….следующая Китай-Город… …ой, ой, ребята, ребята, мне ведь выходить, пропустите, пропустите, я говорю…

«Это всего лишь на одну ночь», – успокаивает он себя.



Арт бредет на кухню, умывается и начинает готовить завтрак. Когда две принцессы выходят из душа и садятся за стол, Арт запирается в ванной и с облегчением выдыхает.

***

Когда он выходит оттуда, у него не остается времени даже на глоток кофе. Пора бежать, чтобы не опоздать на работу.



– Пап, не забудь зайти в Академию! – напоминает Бьянка.

А завещание у Пузачёва было? С завещанием с одной стороны и хуже, а с другой – лучше. Хуже, потому что в случае, если Пузачёв завещал акции кому-то кроме Вероники, сможет создаться такая ситуация, что заполучить весь пакет под контроль Совета окажется весьма проблемным делом. Вдруг, Пузачёв перед кончиной совсем охренел и разделил акции между сёстрами и племянниками? Тогда плакал немецкий кредит… Тогда даже если сто киллеров нанять, то такую операцию по собиранию пакета в одни руки от гласности не утаишь. А вот если завещания не было, то Вероника, как законная супруга получит все. Тогда и Совету учредителей легче вернуть пакет под контроль и под управление.

– Да, точно, – отвечает он, пытаясь понять, о чем говорит дочь. – Пока, девочки, увидимся!

– Митрохин, ты о чем задумался? – спросил Бакланов.

Арт обещает себе разобраться в документе, который должен подписать, и определить минимальные правила совместного проживания в доме, в который иногда приходят гости. Самое главное слово здесь – «иногда».

– Да вот думаю, насколько можно доверять Сухинину, – выпив и от удовольствия крякнув, ответил Митрохин, отирая усы, – Сухинин слишком эмоционален, а в нашем деле, сам понимаешь, надо как Дзержинский говорил, холодную голову, холодное сердце и холодные руки.

4. Ужин на четверых

– И женку холодную, – хохотнул Бакланов.

«Сегодня вечером я с ней поговорю. Она должна понять: так дело не пойдет».

– Если актрису, то Веру Холодную, – согласился Митрохин.

– Она, правда давно померла, – хмыкнул Бакланов.

Эти мысли посещали Арта уже неделю. Таня оставалась у них почти каждую ночь. Но больше всего Арт злился из-за испорченных выходных. Обычно в субботу и воскресенье они с Бьянкой навещают маму и Миколь или, наоборот, те гостят у них. Последнее происходит реже, потому что у Миколь тоже есть свои дела: дни рождения подружек, субботние репетиции в детском саду, обед с бабушкой и дедушкой, тяжелый грипп… Иногда Арт и Бьянка проводят выходные вдвоем. Они заглядывают в музеи и книжные магазины, сидят в кафе и ресторанчиках. Порой по субботам они ходят в кино, а пару раз даже были в театре. Так как Бьянка учится в Академии, ей положены бесплатные билеты в театр. Но на обычных спектаклях Бьянка всегда засыпает, а один раз даже захрапела на плече у папы. Но Арт не разозлился, а наоборот растрогался. Бедная девочка, как же она устает! Занятия с утра до вечера, практически без передышки, а он еще таскает ее в театр!

– Если надо, раскопаем и анимируем, – подняв палец, сказал Митрохин, – course life\'s a gas.

Но в последнее воскресенье Бьянка не выглядела уставшей и даже не устроилась на диване перед телевизором, как это часто случалось. Она весело скакала по квартире вместе с Таней. Теперь Арт был полностью отрезан от ванной комнаты. Девочки, болтая и хихикая, доели последнюю еду в доме, а затем убежали гулять, даже не надев шапки и шарфы, хотя Арт просил их одеться потеплее.



***

Арт, как всегда, начал прибираться, а затем решил полистать последние выпуски газет. За последние три дня у него не было ни одной свободной минуты. Он бегал в супермаркет, готовил завтраки, обеды и ужины, заскочил в Академию (настоящее путешествие, ведь ему пришлось ехать на метро с пересадками). Он подписал документ, в котором разрешал Тане проводить время у них. Еще Арт позвонил маме и папе Тани, Барбаре и своим родителям, пообщался с Миколь по скайпу и нарисовал для нее сказку, проверил задания студентов… В общем, переделал кучу дел и к выходным очень устал. Он с восхищением думал о Барбаре, которая последние тринадцать лет сама делала все это и даже больше, с момента рождения Миколь. Конечно, они всегда были вдвоем, а иногда им помогали бабушка с дедушкой, но все же…



В общем, в воскресенье Арт рухнул на диван и моментально уснул. Когда он проснулся, то увидел, что на улице стемнело, а Бьянки до сих пор нет дома. И этой девочки, за которую он теперь несет полную ответственность! Он судорожно набрал номер дочери, но ее телефон был выключен. Арта тут же накрыла волна тревоги, даже целое цунами: где их искать? Что сказала Бьянка уходя? «Мы едем в центр». И все? Внезапно его телефон зазвенел: слава богу, Бьянку не похитили!

– В чем дело, пап? – недовольно спросила она.

Все начинается с детства. Корни всех психических и сексуальных отклонений уходят именно в почву нежной младости ногтей. Как там, когда в лето их полу-каникулярной школьной практики что случилась после восьмого класса, в Вырице, Сухинин подглядывал за их руководительницей, за юной аспиранточкой биофака Пед института Викторией Сергеевной Пицай, как она тогда не особо беспокоясь о собственной папарацци-безопасности, беззаботно переодевала в кустиках свой мокрый после купания в речке Оредеж бикини…

– Как ты можешь говорить «в чем дело»? – воскликнул Арт. – Вы ушли три часа назад, твой телефон выключен. Ты хоть понимаешь, что я волнуюсь?

– Выключен? Странно, возможно, в метро не было связи, – спокойно ответила Бьянка, но Арт переволновался и теперь не мог успокоиться.

И каким дураком был Сухинин, нет, не тогда, когда, еле справляясь с перехватывающим дыхание свежим детским вожделением, не мигая смотрел из-за кустов на мелькавшие среди веток прелести младой Виктории Сергеевны, а тогда, когда на первом курсе горного, он рассказал потом об этом своим дружкам Митрохину и Пузачёву. Один вот уже помер, а второй до сих пор подсмеивается над Сухининым, мол несчастный ты онанист-вуайерист, мол надо было смелей и решительней на эту Викторию напрыгнуть, наскочить, ошеломить…

– Бьянка, так не пойдет! Тебя часами нет дома, ты что, не могла позвонить?

Дураки эти Митрохин с Пузачёвым, хотя про Пузачёва уже и нельзя так говорить, он помер, но, тем не менее, сколько раз они потом дразнили Сухинина его детскими воспоминаниями, сколько раз они обсмеяли и фигурально выражаясь, залапали своими похотливыми грязными ручонками это почти святое для Сухинина – лето в Вырице с ежеутренними молениями в кустах при купальне, когда он – четырнадцатилетний влюбленный мальчик, возносил к небу самые страстные и самые по первозданной детскости своей мольбы, продлить и остановить то мгновенье, когда Виктория Сергеевна снимет свой мокрый купальник и подрагивая трепетными грудками примется грациозно изогнув спинку, застегивать белый кружевной лифчик, такой белый-белый на контрасте с почти креольской коричневостью молодого загара – плодом спортивного modus vivendis восхитительной Виктории Сергеевны Пицай – двадцатитрехлетней аспирантки биофака Пединститута.

– Ну пап, сейчас всего полшестого! Что может случиться в такое время? – жалобно протянула девочка. Где-то вдалеке гремела музыка, слышались голоса.

Все начинается с детства.

– Где ты? – спросил Арт, немного придя в себя.

– В торговом центре на площади…

Сухинин недолго позанимался боксом, когда на первом курсе им надо было выбрать специализацию по физкультуре, он решил что бокс придаст столь недостающего ему мужества и поможет решить главные проблемы, проблемы преодоления порога неуверенности, мешающего совершить второй после знакомства с девушкой шаг… Но он недолго позанимался боксом, полтора семестра, а потом по малодушию и слабоволию перешел в группу спортивных игр – волейбол и ручной мяч, потому как там не надо было подставляться под унижающие достоинство удары более продвинутых студентов – перворазрядников, что с какой-то животной акульей радостью использовали Сухинина как живую самодвигающуюся грушу, и не надо было подвергаться унижающим высокомерным насмешкам, мол слабак, а от того и девки такому не дают. Так и вот… Не долго прозанимался Сухинин боксом, но запало ему в душу и в память напутственное резюме, данное тренером, когда пропустив десять тренировок, Сухинин с зачетной книжкой пришел выпрашивать в сессию незаслуженный им зачет по физкультуре. И вот, делая запись в книжку, тренер сказал: \"если начал движение, надо его обязательно закончить. Вот ты пришел сюда в секцию, походил пару раз, а толку? Так и в жизни и в труде и в любви, если хочешь, начал, а потом духу не хватило. Не по мужски это. Мужик, если начал, до должен довести.

В торговом центре? Зачем? Что она собирается купить? Арт уже хотел спросить, но вовремя прикусил язык.

И твоя нерешительность по жизни, она так и останется причиной многих твоих разочарований, потому как ты будешь хотеть чего-то, а духу, а пару внутри на то, чтобы заполучить желаемое, не хватит, потому что с детства не привык доводить до конца.\" Поставил он тогда ему зачет, но Сухинин потом часто вспоминал слова преподавателя физкультуры и чем взрослее становился, тем все более соглашался со старым тренером.

– Хорошо, но через час вы должны быть дома. Это не обсуждается, – отрезал он, стараясь говорить самым жестким тоном.

Правильно.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, – вздохнула Бьянка.

Если бы с детства научился решительно перебарывать страхи и доводить все до конца, тогда бы и Вероника была бы его.

После звонка Арт несколько секунд удивленно смотрел на экран телефона. С кем он только что разговаривал? Со своей дочерью? Или с ее образом в будущем: женщиной, которая отправилась с подругой в кафе и по магазинам? В любом случае эта женщина ничуть не походила на Барбару, которая избегает торговых центров и в свободное время занимается йогой. Может, ему тоже сходить на йогу, чтобы спокойнее выдерживать такие дни?

А может… А может и Виктория Сергеевна тогда в Вырице позволила бы ему целовать себя в свои большие коричневые соски, кабы он ошеломил ее своим первозданно-девственным юношеским пылом, сломил бы страстным напором детской похоти… И когда Сухинин первый раз читал Набоковскую Лолиту, он думал о себе и о Виктории Сергеевне. А почему бы нет? А отчего бы и не быть такому?

Когда девочки наконец возвращаются, воодушевленные, с кучей ярких пакетиков, Арт, не удержавшись, спрашивает, с любопытством и раздражением, сколько денег потратила Бьянка… и откуда у нее вообще карманные деньги?

Корни всех неудач и разочарований лежат в детстве. Вот, был бы порешительнее, вот привил бы себе с детства способность доводить все до конца и добиваться своего, как учил тренер, тогда бы и не жевал сопли, мечтая о Веронике.



Хотя…

Хотя, может, как раз у мечтателя, у вуайериста-онаниста, как его стыдно дразнили Пузачёв и Митрохин, может как раз у такого бесплотного мечтателя – кайфа в его бесплотных мечтах было побольше чем у них, у последовательных решительных мужчин, что привыкли доводить до конца и получать своё… Побольше, чем в их реальных обладаниях реальной плоти.

Да, папа везде сует свой нос. И почему он все время волнуется? Раньше ему на подмогу приходила мама, и он никогда не злился. Как же Бьянке не хватает мамы! Вот бы отправить папу к Миколь, а маму сюда, хотя бы на неделю. Но папа уже нашел работу. С тех пор как он начал преподавать в школе дизайна, он превратился в занудного профессора, который вечно упрекает, отчитывает, допрашивает. Например, сегодня не отставал ни на секунду. Куда вы пошли, что вы делаете… Эти звонки, требования вернуться ровно в полседьмого и ни секундой позже, недовольные взгляды из-за макияжа, который им с Таней сделал визажист в торговом центре… Но девочкам было так весело! Они мерили платья и выполняли перед зеркалами примерочных движения, выученные на последних занятиях. Они съели по кусочку торта и обошли весь торговый центр, даже этаж, занятый магазином мебели. Там девочки посидели в креслах и на диванах, а Таня даже прилегла на огромную кровать с балдахином, изображая Спящую красавицу, пока продавец очень вежливо не попросил ее встать. Они даже побывали в отделе мужской одежды. Вдруг однажды придется исполнять мужскую роль? В балете это не редкость. Либо в труппе не хватает танцоров-мужчин, либо хореограф решает, что мужская роль лучше подходит балерине. Девочки мерили береты и шапки, постоянно спрашивая друг у друга: «Ну что, мне идет?»



Они записались на бесплатный макияж, который делала девушка-визажист. Другие женщины после сеанса покупали румяна и помаду, но девочкам не пришлось этого делать. Они рассказали визажистке, что занимаются балетом и учатся в Академии. И та настолько поразилась, что подарила им по маленькому набору косметики! Так здорово!

***



Бьянка и Таня говорили всем, что они балерины, и перед ними открывались любые двери! В одном из магазинов продавщица сделала скидку на заколки для волос и упаковала их в чудесный пакет. Разумеется, половину заколок Бьянка подарила подруге. За торт и чай тоже заплатила она. В отличие от Тани, у Бьянки были карманные деньги: папа не знал, что бабушка сделала ей подарок на Рождество. Бьянка хранила их в своем личном дневнике, который закрывала на крошечный ключик и прятала в шкафу.

– Поедем во Францию? – спросил Андрюха Бакланов – А чё там делать? – переспросил Сухинин.

Перед тем как отправиться в торговый центр, Бьянка взяла одну купюру из своего клада. Она решила не тратить все полностью, но позволить себе несколько маленьких удовольствий. Конечно, мягчайший белоснежный свитер стоил слишком дорого. Нужно будет отвести в этот магазин маму, когда она приедет в следующий раз. Другие более доступные вещи – резинки для волос, разноцветные носки, брелок на телефон (разумеется, один для себя, другой для Тани), прозрачный лак с блестками и пенал – Бьянка купила сама. Она просила отдельный пакетик для каждой покупки, потому что «знаете, мы балерины…». Продавщицы улыбались, кивали, делали комплименты, говорили, что это сразу заметно, ведь мало кто ходит с такой прямой спиной и высоко поднятой головой.

Сидели в полу-темном баре гостиницы на Балчуге. Был еще ланч-тайм, но они уже оба перешагнули за грань европейски-дозволенного в плане алкоголя и приняли из рук вышколено-послушного бармена уже по третьему стаканчику.

Но когда сияющие девочки вернулись домой, Бьянка заметила натянутую папину улыбку и сразу поняла, что тот недоволен.

– Надо бы Веронику как-то отвлечь, – сказал Бакланов.

– А макияж? – спросил Арт, притворяясь, что ему нравится.

– От скорби по Пузачёву? – удивился Сухинин, – так она по нему и не особо печалится.

Девочки, смеясь, хором воскликнули:

– Вот в том то и дело, – доверительно положив Сухинину руку на спину, сказал Бакланов, – надо ее от Митрохина отвлечь.

– Визажист… бесплатный… мы решили попробовать… да, всё бесплатно!

– А что? – встрепенулся Сухинин, – тебя тоже проняло?

– А что в пакетиках? – продолжал допрашивать папа. Он поводил носом, словно принюхиваясь.

– Меня? – хмыкнул Бакланов, – для меня она уже слишком старая, меня не тело ее волнует, меня Пузачёвские акции волнуют.

– Это для волос, – выпалила Бьянка. Показывать содержимое пакетов она не собиралась.

Сухинин сглотнул через приступивший к горлу ком.

– Опять? – удивился папа. – У тебя же в ванной целая коробка с резинками!

– Если Митрохин приберет Пузачёвские одиннадцать процентов, присовокупив их в своим десяти, то он тогда становится лицом с правим решающего голоса, а после переформирования компании с кредитами от немцев, Митрохин того и гляди, станет генеральным.

Он что, считает ее резинки? И говорит об этом в присутствии Тани! Кошмар!

– А тебе что, завидно? – хмыкнул Сухинин.

– Многие уже порвались или растянулись, – отрезала девочка, и ее радость начала улетучиваться.

– Гаденыш ты, Сухинин, – ущипнув друга за щеку, пьяно улыбнулся Бакланов, – гаденыш ты не только в отношении собственной судьбы, на которую тебе наплевать, но гаденыш ты и в плане общественной морали.

К счастью, папа сменил тему:

– Это как это? – недовольно отводя руку от своего лица, спросил Сухинин.

– Вы поели?

– А так, что ты по своей индифферентности и свою судьбу на онанизм разменял, на что нам вобщем то наплевать, но когда дошло до общего дела, то по своей индифферентности ты и наши интересы так же можешь опустить, как и свои личные, а это нам уже не безразлично.

Но Бьянка уже настолько разозлилась, что решила больше не разговаривать с Артом. Никогда. Поэтому вместо нее ответила Таня:

– Пошел ты, – брезгливо отмахнулся Сухинин, – ты не знаешь меня.

– Мы съели по куску клубничного торта. Он был таким вкусным, правда?

– Я тебя не знаю? – изумленно задохнулся Бакланов, – это я то тебя онаниста не знаю! Да ты по своей мечтательной нерешительности и дело наше на свой онанизм спустишь, как свою Веронику просрешь и долю в акциях компании.

Бьянка вновь просияла. Ну уж нет, папа не испортит такое прекрасное воскресенье. Она схватила Таню за руку, и подружки скрылись в комнате. Они открыли пакетики, достали покупки и даже обнялись – Таня, увидев свой подарок с резинками для волос и брелоком в виде белки, так обрадовалась, что даже запрыгала. В дверь постучали, и в комнату заглянул папа:

– А я не наследую Пузачёву, – в запальчивости крикнул Сухинин.

– Ужин готов.

– А вот и зря, а мог бы, – спокойно сказал Бакланов, – Вероника то ведь тебя любит, тебя, а не Митрохина.