Питер Джеймс

Искушение

Книга первая

Благодарности

Эта книга оказалась для автора, с одной стороны, чрезвычайно трудоемкой в отношении научных разысканий, с другой – невероятно увлекательной, полной интереснейших открытий.

Было бы несправедливо выделять кого-то особо, но должен признать, что, если бы не счастливая встреча с Блейном Прайсом и Мишелем Куперманом, я бы до сих пор пытался разобраться в сложных научных направлениях.

Я просто не знаю, как бы я смог обойтись без моего неутомимого репетитора в компьютерной науке доктора Брюса Катца из университета в Суссексе, химика Ричарда Блэклока из Лос-Анджелеса; криоников из Америки и Соединенного Королевства.

Я должен отметить также Мэтью Элтона и Энди Холиера из университета в Суссексе, которые никогда не отступали перед натиском моих бесконечных вопросов, не жалея для меня ни идей, ни времени. Нельзя не упомянуть Сью Анселль за неоценимую помощь в написании плана моего романа.

Я хочу также поблагодарить организации и каждого из перечисленных ниже людей, оказывавших мне содействие разными способами: мистера Эндрюса, Джеймса Парсонса, д-ра Фару Аршада, Кэтрин Байлей, Джона Бибера, д-ра Маргарет Боден, д-ра Германа Бордена, Джеффри Брайанта, С. Скотта Кариера, Дейва Клиффа, Эндрю Клиффорда, Фила Кореи, профессора Адама Кортиса, д-ра Даниела Деннета, Дадли Диана, Роберта Эттингера и Институт крионики, Тима Эванса, д-ра Грегори Фахи, Рея Фиббита, Патрицию Фридэл, Гарольда Холиера, Дадли и Пиппа Холи, Общество бессмертия, д-ра Джозефа Кейтса, Луиса Кейтса, Майка и Веронику Кин, д-ра Джерри Келлехера, Кэрол Кинг, д-ра Найджела Киркхема, Питера Лахауза, Роберта Мартиса, Яна Макневина, Королевский госпиталь в Суссексе, д-ра Ральфа Мерле, Марка Морриса, Яна Маллена, д-ра Дэвида Найтингейла, д-ра Дэвида Пега, Ника Перкинса, Маргарет Поттер, Мари Клаудию Пуллен, Алана Синклера, Гарета Смита, д-ра Дункана Стюарта, Линн Скуайрес, Имперский исследовательский фонд раковых заболеваний, д-ра Питера Уорда, университет в Лидсе, Ральфа Уилана, Рассела Уитакера, Яна Уилсона, Дэвида Уилшира, Дженнифер Зеетофер.

Я благодарю моего агента Джона Тарли и его ассистентку Патрицию Прис за их неустанный труд и поддержку, редакторов Ричарда Эванса и Лизу Ривз и прежде всего мою жену Джорджину, которая целый год была начеку, опасаясь, как бы я не перекачал свое сознание в собственный компьютер.

Питер Джеймс

Пролог

Май 1974 года. Лос-Анджелес

На экране монитора, расположенного над кроватью молодой пациентки, бесшумно бежали светящиеся зигзаги. Последний час всплески на кардиограмме появлялись все реже. Оснований для паники не было, но и оптимизма тоже ничто не вселяло.

В палате интенсивной терапии у загерметизированного окна стояла дежурная сестра Данвуди. Она задумчиво смотрела на ночной Лос-Анджелес, сиявший тысячами огней. Наконец, налюбовавшись этой картиной, Данвуди перевела взгляд на трубочку у койки номер 4, где лежал дешевый стальной браслет с международным медицинским символом – змейкой, обвивающей красный жезл. В отблесках света от экрана электрокардиографа он казался зеленым.

Медсестра занесла данные о состоянии больной в формуляр. Температура сорок. Давление снизилось до восьмидесяти. Пульс замедлился. Из капельницы продолжал поступать раствор. Больная с четвертой койки была миловидной женщиной двадцати четырех лет. Ее темные волосы слиплись от пота и спутанными прядями спадали на бледный лоб. Состояние пациентки постепенно ухудшалось. Еще вечером давление было на уровне девяноста.

Десять дней назад эта женщина обратилась в отделение скорой помощи с жалобами на боли в области влагалища. А сейчас она уже была при смерти. Заражение крови, сепсис. Организм сам себя отравлял токсинами. Пациентке трижды делали полное переливание крови, никакие лекарства она уже не воспринимала. На вчерашней пятиминутке доктор Витеман, главный врач отделения интенсивной терапии, объявил персоналу, что шансов умереть у больной семьдесят процентов из ста.

Об этом размышляла сестра Данвуди, переходя к койке номер 3. На ней лежал шестидесятилетний мужчина, час назад перенесший операцию по тройному шунтированию коронарной артерии. Да, статистика. В этой больнице, а Данвуди проработала здесь три года, показатель летальности держался на уровне двадцати процентов: умирал каждый пятый больной. Грустные мысли мешали ей выполнять привычную работу. Сестра проверила капельницу, индивидуальный вентилятор, поправила один из датчиков на груди мужчины. Затем списала с его формуляра показатели пульса, уровень кислорода в крови, температуру, кровяное давление. Мысль о проценте смертности засела у нее в голове. Каждый пятый. Точная и безжалостная статистика. Каждого пятого на каталке вывезут отсюда, с седьмого этажа больницы, в просторном служебном лифте спустят в холодный, пахнущий дезинфекцией морг. Желтой биркой, прикрепленной к большому пальцу левой ноги, пометят мертвеца. Далее его путь лежит в похоронное бюро. Если же на пальце, кроме желтой, висит еще и коричневая бирка, то труп, прежде чем отправить в похоронное бюро, подвергнут вскрытию. После этой процедуры его сунут до прибытия ритуальной службы в полиэтиленовый мешок и задвинут в одну из ячеек холодильника.

И наконец, последнее пристанище – крематорий или могила. Или… Тут сестра Данвуди бросила взгляд на металлический браслет, лежавший на тумбочке рядом с больной. Мерцавший зеленым светом, он казался живым, не вписывающимся в окружающую печальную реальность. Вещь из другого мира, символ бессмертия. Его вид завораживал сестру Данвуди.

В это время предрассветную тишину улицы нарушили завывания сирены. Данвуди почувствовала какое-то непонятное смятение, будто налетевший порыв ветра обдал ее леденящим дыханием.

Сестре очень бы хотелось поговорить с молодой женщиной об этом браслете с универсальным медицинским символом. Но больная почти все время была без сознания, а когда приходила в себя, то в бреду бормотала какое-то имя. Ее никто не навещал, никто ею не интересовался, о ней почти ничего не было известно. Судя по шраму на животе, в прошлом ей уже делали операцию, возможно кесарево сечение. Однако в регистрационной карте в графе «Дети» она написала «Нет», а в качестве ближайших родственников указала кого-то в Англии.

Может быть, эта женщина – одна из тех тысяч искателей счастья, бросивших все и приехавших в Голливуд в поисках славы! Слишком многие из таких попадают сюда, например после передозировок наркотиков. Браслет приковывал внимание Данвуди. Ей казалось, что сегодня он светится ярче обычного. Сестра прислушалась к равномерному шипению в трубках, звуку работающего вентилятора у койки номер 3. Его вращение вызывало такое же слабое движение воздуха в палате, как медленное течение крови в жилах пациентки. Было 3 часа 30 минут утра.

Данвуди огляделась по сторонам. Другие сестры тоже заполняли карточки-формуляры на своих больных, сновали между кроватями дремлющих пациентов в лесу капельниц с пустыми, безучастными глазами. Иногда они загораживали от Данвуди изображения на мониторах – эти колеблющиеся блики и мерцание экранов. Временами, особенно поздно ночью, как сейчас, ее все раздражало в этом царстве техники на границе между жизнью и смертью.

Периодически в палату забегал, шурша белой пижамой, мужчина – дежурный врач. Он наскоро осматривал больных, заглядывал в их медицинские карты на мониторы. И тут же, бесшумно ступая резиновыми подошвами по ковровому покрытию, исчезал в своем кабинете.

Данвуди неотрывно смотрела на браслет. Громкие тревожные сигналы не привлекли ее внимания. И только когда дежурный врач промчался мимо, она увидела, что электрокардиограмма на экране над головой женщины вытянулась в прямую неподвижную линию.

– Массаж сердца! – Дежурного охватила паника.

Он сдернул с больной рубашку, сложил руки в замок и начал с силой ритмично нажимать на ее грудную клетку. Одновременно врач следил за экраном монитора, заклиная его зарегистрировать хоть какие-то изменения. Неожиданно он схватил сестру Данвуди за руки и резко бросил:

– Замените меня! Не останавливайтесь!

Сестра принялась нажимать на грудь больной, но зрачки ее продолжали увеличиваться.

Сам же дежурный схватил браслет и кинулся в приемную – крошечный офис позади компьютерного дисплея. Сейчас здесь было темно и тихо. Стремительным движением врач сорвал телефонную трубку, набрал девятку для выхода на городскую линию, затем номер на браслете и прижал трубку к уху.

– Ну давай же, господи, давай! Отвечай. Отвечай же, черт тебя побери! Давай же, давай! – В трубке слышался лишь ровный резонирующий звук. Может, нет никого? Судя по гудку, телефон работал. А может, не соединилось? Дежурный врач дрожащими пальцами заново набрал номер. Тот же гудок. Наконец кто-то отозвался.

Голос был сонным и равнодушным.

– Я из больницы Святого Джона, – тревожно звучало в трубке. – У вас в запасе есть агрегат для одной нашей пациентки?

Сонный голос на другом конце провода несколько ожил:

– Верно. И кто же это?

Дежурный назвал имя больной.

Зашуршали бумаги, и тот же голос произнес:

– Да, агрегат есть. Но мы не ожидали ничего такого раньше завтрашнего дня.

– Мы тоже, – нетерпеливо сказал врач. – Когда вы прибудете?

– Дайте нам полчаса, а лучше – час, – колебались на другом конце провода. – Как чувствует себя больная?

– Сердце остановилось, – сказал врач.

– Вы делаете массаж сердца? Продолжайте, пока не подъедем. – Голос стал более участливым. – Вы можете ввести какие-нибудь антикоагулянты, например перапин?

– Конечно.

– У вас кто-нибудь может засвидетельствовать смерть?

– Да, я, – нетерпеливо ответил врач.

– Хорошо, я выезжаю с бригадой. Вы уже позвонили доктору? – осведомился голос.

– Сейчас я это сделаю.

Дежурный врач положил трубку, извлек из своего бумажника смятый клочок бумаги и расправил его. Записанный с месяц назад чернилами номер телефона расплылся, но цифры еще можно было различить. Он набрал номер, услышал в ответ старческий голос и, оглянувшись, произнес:

– Все случилось слишком быстро.



Молодая женщина лежала в неглубоком контейнере, обложенная льдом. Сестра Данвуди помогла вкатить тележку в пятую операционную, которую им разрешили использовать. Она с недоверием и любопытством рассматривала аппаратуру. Крупный мужчина в запачканных рабочих брюках и теннисных туфлях подсоединил аппарат «искусственное сердце – искусственные легкие», установленный на подвижной тележке. Двое других мужчин в обычной одежде наполняли льдом высокий пластмассовый ящик.

Данвуди продолжала делать массаж сердца уже мертвой девушке: никаких всплесков на кардиограмме, а слабый пульс появился от механических нажатий. Одновременно с нездоровым любопытством и нарастающим ужасом сестра наблюдала за происходящим вокруг. Над огромным ящиком, будто из открытого морозильника, поднималось облако пара. Данвуди передернуло.

В операционную вошел пожилой мужчина в очках, одетый в розово-голубую хирургическую форму. В молодости он, вероятно, был очень красив. Даже сейчас его внешность производила сильное впечатление. За ним следовали обычно одетые мужчины того же возраста. И женщина помоложе. Дежурный врач тоже облачился в хирургическую одежду.

– Позовете меня, если возникнут какие-то сложности, – обратился он к сестре, освобождая ее от обязанности продолжать осмотр.

Она кивнула в ответ, затем остановилась в нерешительности. Две других ночных медсестры подменяли ее в палате, а Данвуди сгорала от любопытства, пытаясь представить себе, что же здесь произойдет.

Наконец Данвуди вышла из операционной, но продолжала наблюдать за происходящим сквозь стеклянную дверь. Бригада работала быстро и слаженно. Сестра увидела, как с женщины сдернули больничную одежду, подсоединили к искусственному сердцу и легким. Одновременно в трахею ввели трубку. Дежурный врач из отделения ввел полую иглу в тыльную сторону ладони, один из ассистентов подвесил емкости с растворами на стойку для капельниц. Мощными толчками дефибриллятора в область грудной клетки они пытались заставить сердце заработать. Пожилой мужчина быстро ввел мертвой женщине несколько кубиков лекарства. Другой, в котором сестра узнала кардиохирурга из их больницы, сделал скальпелем надрез в паху. Она угадала их намерение обнажить бедренную артерию.

Часом позже осторожно, чтобы не сорвать подсоединенные трубочки, мертвое тело приподняли и уложили в ящик со льдом. Техник переключил электропитание аппаратуры с электросети на компактную переносную батарею. В ящик подложили еще несколько мешочков со льдом, накрыли контейнер крышкой и поспешно покатили мертвую женщину вместе с аппаратурой к лифту.

«Несчастные дураки, – думала глубоко потрясенная Сьюзен Данвуди. – Жалкие обманутые дураки».

1

Февраль 1982 года. Торонто. Канада

Джо Мессенджера в два часа пятнадцать минут ночи разбудил резкий телефонный звонок. Его отец был убежден, что в один прекрасный день человечество победит смерть. И наверное, поэтому и еще потому, что с семи лет Джо рос без матери, он не мог примириться с тем, что однажды умрет и отец.

Сначала Джо подумал, что звонит будильник. Потом, испугавшись чего-то, подскочил к телефону. Окончательно его заставил проснуться прозвучавший в трубке обеспокоенный голос ночной сестры из главного госпиталя Торонто. Он включил ночник, расплескав при этом воду из стакана.

– Доктор Мессенджер, ваш отец вызывает вас.

– Как он? – с тревогой спросил Джо.

– Боюсь, он очень слаб… – ответила сестра и после некоторой заминки добавила: – Хорошо бы вам подъехать прямо сейчас.

– Конечно, я выезжаю, – поспешно заверил профессор.

Помолчав, она продолжила:

– Он хочет немедленно что-то вам сказать. Кажется, от чего-то предостеречь…

Джо натянул на себя синюю джинсовую рубашку, пуловер и вельветовые брюки, брызнул в лицо водой и забегал по мастерской в поисках ботинок. Он нашел носки, но ботинок нигде не было. Сгодились бы любые, так как идти предстояло далеко. Поспешно, сминая задники, Джо сунул ноги в мокасины, в которых обычно шлепал возле дома, схватил стеганую куртку и шерстяные перчатки. Нашел ключи от машины и выбежал в коридор.

Джо нырнул в лифт. Застоявшийся запах сигарет и приторных духов ударил ему в нос и вызвал тошноту. Желудок подвело. Нервы. Он разобрался со сбившимся на пятке носком, посмотрел на себя в зеркало, пригладил ладонями короткие светлые волосы.

Джо было двадцать шесть лет. Крепкую атлетическую фигуру, рост более шести футов и сильный характер он унаследовал от отца. Правильные черты лица и глубокие синие глаза достались ему от покойной матери. Ни своей внешности, ни жилищу, ни машине он не придавал особого значения. Это сообщало ему некий шарм и оригинальность. Его главным увлечением, пожалуй даже страстью, была работа. Он уже получил звание доктора медицины, защитив в Гарварде диссертацию по неврологии. В настоящее время Джо занимался искусственным интеллектом и намеревался посвятить этой теме всю оставшуюся жизнь. Но идти при этом намеревался иными путями, чем его отец, также отдавший этому делу жизнь.

В зеркале лифта отразилось усталое, осунувшееся лицо с черными кругами под глазами. Вчера он работал допоздна, ничего не ел и, хотя не пропустил свою ежедневную гимнастику, находился буквально в стрессовом состоянии. Попытки забыть об умирающем отце ни к чему не привели. Все равно сон его всегда был тревожным и чутким.

Джо чувствовал резь в глазах. Они были влажными от усталости и пролитых слез: вчера ему удалось уснуть только к полуночи. Пока он еще мог чувствовать себя мальчиком, у которого есть папа, но понимал, что близится день, когда останется лишь память о лучшем в мире, замечательном отце.

Интересно, что отец хочет ему сказать, думал Джо, спускаясь в лифте вниз. Это в стиле Вилли Мессенджера. Частенько ему приходила в голову какая-нибудь блестящая идея, а через несколько дней он уже занимался совершенно другим делом. Иногда он бывал глубоко обеспокоен силой и возможностями науки. Иногда, как любой другой ученый, видел в этой силе только добро.

Лифт звякнул и остановился на первом этаже, двери разъехались. Джо пересек площадку, откинул задвижку и открыл дверь. Шагнув вперед, он неожиданно ощутил под ногами сырость.

Черт.

Снежинка размером с мячик для гольфа шлепнулась прямо ему на нос. Следующая приземлилась на голову и сразу же растаяла, стекая на лоб. Был сильный снегопад. Джо приподнял вытянутую ногу, и снег моментально облепил носок ботинка. На мгновение Джо заколебался – не пойти ли переобуться, но времени было в обрез.

На парковке Джо нашел двухметровый сугроб в форме машины. Он сгреб снег с бокового стекла, часто моргая от попадавших в глаза снежинок, отряхнул ручку двери, вставил ключ и потянул дверцу на себя. Дверь с хрустом открылась, раскрошившийся лед насыпался в перчатку.

Джо пинком скинул снег с порога, влез в машину, выжал до конца педаль газа и повернул ключ зажигания. Аккумулятор, как и вся машина, доживал свой век. Мотор завелся с трудом, но потом вроде бы ожил. Из выхлопной трубы вырывались клубы дыма. Вдоль дороги медленно ползла снегоуборочная машина. Свет ее маячка пробивался сквозь снежную завесу.

Преодолевая погодные трудности, Джо с трудом осилил три мили по направлению к Торонто. Он почти прилип лбом к переднему стеклу, ежеминутно протирая его промокшей перчаткой. В снежной ночной круговерти свет передних фар его машины освещал дорогу не ярче свечи. Джо ехал наугад, как слепой. Он был полностью поглощен своим горем и едва ли осознавал опасность.

Потопав ногами, Джо стряхнул с обуви снег. Ночной охранник больницы оторвался от телевизора и с кривой улыбкой произнес:

– Проходите.

Джо нервно кивнул, проглотив ком в горле. Все вдруг показалось ему странным, нереальным, словно во сне. На черно-белом экране монитора перед охранником шел снег. Джо перевел взгляд на второй монитор – там тоже снег. И тут только понял, что это не фильм, а вид больничного двора.

Машинально Джо направился к лифтам и нажал кнопку на панели. В открывшейся кабине лифта он с удивлением увидел протеже своего отца, некоего Блейка Хьюлетта. Раньше Блейк тоже работал над исследованиями в области нервной деятельности. Потом занялся криобиологией под руководством Вилли Мессенджера сначала в Штатах, затем здесь, в Торонто, в лаборатории при больнице по заготовке человеческих органов для трансплантации.

Блейк ничем не выразил своего удивления, как будто это совершенно обычное дело – встретить знакомого среди ночи в лифте больницы.

– Привет, – поздоровался Джон. У них с Блейком были весьма непростые отношения. Они то держались на расстоянии, то вдруг Блейк начинал вести себя заботливо, как старший брат.

Сейчас Блейк проявил внимание.

– К отцу. Мне только что звонили. Ты понимаешь, что это может означать.

Блейк положил руку на плечо Джо. Этот избалованный богатый, благодаря унаследованному состоянию отца, хирург, специалист по пластическим операциям, отличался непоколебимой уверенностью в себе, граничившей с надменностью и самодовольством. Это был очень высокий человек – шести футов и шести дюймов ростом, – худощавый; его темные волосы были собраны сзади в маленький хвостик и нисколько не скрывали приятного славянского типа его лица. На Блейке было пальто в елочку с поднятым воротником и резиновая обувь.

– Я заглядывал к нему около десяти. Он выглядел неплохо, только, пожалуй, слегка усталый, – сообщил Блейк.

– Ты так поздно работал? – спросил Джо.

Блейк кивнул:

– Жертва дорожного происшествия – донор органов. Все думали, что пострадавший умрет, – на лице Блейка промелькнула какая-то странная улыбка, – но он не умер. Держи пальцы скрещенными, за отца, – бросил он.

– Ты ведь придешь, правда же… если… – Голос Джо задрожал, в нем слышались слезы благодарности неожиданно проявившему участие Блейку.

– Я обязательно приду, но еще рано говорить об этом, Джо. Отец упрямый мужик, он встанет на ноги через несколько дней, вот увидишь.

– Конечно. – Джо с трудом выдавил из себя улыбку, вошел в лифт и нажал кнопку четвертого этажа.

Джо вышел из лифта, и двери за ним бесшумно захлопнулись. В давящей тишине коридора слышалось только гудение неисправной мигающей лампы дневного света. Оставляя мокрые следы на пахнущем свежей мастикой линолеуме, он прошел мимо тележек с чистым бельем и инструментами. Мимо закрытых и распахнутых дверей кабинетов, темной столовой. Мимо доски объявлений. Миновав вывеску «Палата Св. Марии», он свернул за угол.

Из открытых дверей кабинета падал свет, в его пятне обозначилась человеческая тень: там кто-то был. Тающий снег стекал за воротник. Джо поймал свое отражение в темном окне и увидел снежную корочку на волосах. Он смахнул ее рукой и потряс головой. У входа в палату его встретила медицинская сестра по имени Анна Вогель – имя значилось на приколотом к ее халату беджике. Джо показалось, что он уже когда-то видел эту девушку.

Джо сконцентрировался на приколотом булавкой белом пластиковом квадратике с черной надписью. Один уголок откололся. Анна Вогель. Он смотрел на беджик и боялся поднять глаза, чтобы не встретиться со взглядом медсестры, которая лишит его последней надежды. Джо смутно припоминал это лицо в оспинках, обрамленное волнистыми каштановыми волосами.

– Мне очень жаль, доктор Мессенджер. – Вот все, что она ему сказала. И только это расслышал Джо.

Он кинулся в палату, слезы застилали ему глаза, сознание случившегося переполняло болью.

– Папочка, папуля, папа!

Глаза и рот старика были закрыты. Джо почувствовал облегчение оттого, что сестра уже закрыла ему глаза. Он был бы не в силах сделать это сам. Лицо отца походило на спущенный футбольный мяч. Серые щеки прорезали черные, словно нарисованные углем, борозды. На неестественно розовом черепе выделялись беспорядочные пряди седых волос. Сердце Джо разрывалось при виде наглухо застегнутой полосатой пижамы: отец никогда не застегивал верхнюю пуговицу.

Неподвижность. Такая страшная неподвижность. Отец выглядел неожиданно маленьким, а ведь при жизни он считался гигантом.

Рядом на тумбочке стоял стакан с недопитой водой и лежала на три четверти прочитанная книга «Модулирование разума». Джо резанула мысль, что отцу уже не суждено дочитать эту книгу. Он разрыдался, опустился перед кроватью на колени и взял его руку. Крепко сжав ее, Джо ощутил еще сохранившееся слабое тепло. Когда-то ему, маленькому мальчику, эта рука казалась огромной и сильной. А сейчас она была словно из пластилина. Джо прижал ее к щеке. Ему вспомнилось, как еще вчера вечером, каких-то восемь часов назад, отец, сжимая изо всех сил его руку, сказал:

– Непременно сделай это, сын, хорошо?

Джо вспомнил свое обещание, снял телефонную трубку и набрал номер. Одновременно он просунул руку под пижаму и начал делать массаж сердца. Он зажал трубку между ухом и плечом и продолжил массаж обеими руками.

Несмотря на снег, бригада приехала очень быстро. Меньше чем через двадцать минут после зафиксированной смерти Вилли Мессенджер был доставлен в операционную. По крайней мере, Джо чувствовал удовлетворение от сознания, что когда-нибудь отец будет ему благодарен.

2

Сентябрь 1987 года. Лос-Анджелес

Трехэтажный дом под номером III на бульваре Ла-Синега на южной окраине Беверли-Хиллз. Здание ничем не примечательно, кроме адреса. Зажатый между заправочной станцией с одной стороны и рядом замызганных лавок и контор с другой, этот безликий дом сам походил на учреждение типа налогового управления.

Рассмотреть что-либо с улицы сквозь окна фасада было совершенно невозможно. Двор позади здания скрывали высокие стены с массивными воротами.

Те, кто знал, что это за здание, проходя мимо, ускоряли шаг. Другие задерживались, с любопытством разглядывали электронную систему безопасности на входной двери, недоумевая, почему отсутствует табличка с названием компании. Окутанный тайной дом вызывал темные слухи. Наиболее религиозные соседи, избегая проходить слишком близко от дома, предпочитали противоположную сторону улицы.

В четверть первого ночи мало кто мог видеть, как к воротам подъехал грузовик «форд». Водитель позвонил и назвался: Уоррен Отак. Ворота разъехались, впустили ярко-оранжевый трехтонный фургон с надписью «Аренда грузовиков» и вновь сомкнулись.

Отак проехал через двор, развернулся и задом подал к погрузочной платформе. Тишину душной ночи нарушил скрежет поднявшейся металлической двери в стене дома. В дверном проеме показались четверо мужчин: трое в костюмах и один в униформе охранника. В помещении в специальном гнезде на подставке покоилась сигарообразная алюминиевая труба девяти футов длиной и четырех в диаметре. Мужчины осторожно перемещали ее, аккуратно подвешенную на ремнях, на транспортную тележку. К цилиндру был пристегнут серый газовый баллон с надписью «Жидкий азот». В металлических боках трубы отражались красные задние огни автомобиля. Непонятный предмет напоминал Уоррену Отаку очертания космического корабля.

Один из мужчин в костюме обратил внимание Отака и его помощника Эрни Бекса на два прикрепленных к трубе термометра. Температура на них указывалась в градусах Цельсия и стояла на отметке «– 140».

– Максимально. Возможное отклонение – плюс-минус пять градусов, – сказал мужчина.

Он показал Уоррену и Эрни, как регулировать температуру, добавляя или перекрывая газ. Затем вручил два комплекта защитных костюмов с обувью, перчатками и на случай аварии – кислородными масками.

Трубку погрузили за полтора часа: сначала пол грузовика покрыли слоем пены, а затем опустили подвешенную трубку и закрепили ее ремнями. Водителей еще раз предупредили относительно чувствительности груза. Любой резкий толчок мог привести к взрыву, поэтому скорость движения ограничивалась десятью милями в час. Такими темпами груз можно было доставить по назначению как раз до начала интенсивного движения.

– Нет проблем, – неестественно бодро заверил Отак.

Он включил дальний свет, выехал со двора и, проследовав вдоль домов по Ла-Синега, повернул на восток.

Через час их остановила патрульная машина. Странно, что этого не случилось раньше.

– У вас что-то случилось? – спросил один из полицейских, осветив лицо Отака фонарем.

Водитель прищурился, разглядывая копа. На крыше патрульного автомобиля вспыхивал двойной красный фонарь.

– Нет, – ответил Отак, с трудом сдерживая привычную неприязнь к полиции. – Все в порядке.

– Вы ехали со скоростью четырнадцать миль в час…

– Да просто я боюсь превысить скорость, не хочу заиметь дырку в моем чистом талоне.

Отак явно врал. Однако полицейский, видимо, не обладал чувством юмора. Он направил луч фонаря в лицо Бексу, но тот сидел молча.

– Покажите ваши водительские документы, – снова обратился он к Отаку.

Водитель извлек из кармана пиджака бумажник. Полицейский внимательно изучил права, сличая фотографию с оригиналом, затем вернул их.

– Что у вас сзади? – спросил он.

Отак уловил краем глаза усмешку Бекса и, увидев нарастающую подозрительность полицейского, в свою очередь широко улыбнулся.

– Вы сегодня пили, мистер Отак? – спросил коп, приблизив свое лицо к Отаку и напряженно принюхиваясь.

– Я не пью, – ответил водитель.

– Принимали наркотики? – не унимался полицейский.

– Наркотики тоже не принимаю. – Отак снова улыбнулся. Но на этот раз довольно кисло. Наркотики! Улыбка совсем сползла с его лица, едва он осознал смысл вопроса. Его охватила паника, и он никак не мог с ней справиться. Как они могли так поступить с ним! Отак понял, что полицейский заметил его замешательство. Служебные взаимоотношения Отака, как он считал, всегда строились на честном слове, на доверии. Возможно, все эти разговоры о деликатном грузе – сплошное надувательство. Или он просто стал жертвой обмана. Мысли Отака путались в поисках доказательств его невиновности. Он почувствовал, что руки его задрожали…

– Не откроете ли фургон, джентльмены? – последовало требование.

Второй коп, сидевший в машине, наблюдал за происходящим и переговаривался с кем-то по радио. Охваченный страхом, Отак вылез из своего «форда». Он пытался убедить себя в том, что у него нет повода нервничать. Ведь ни один дурак не нанял бы его вести автомобиль, груженный наркотиками, по ночной трассе в Лос-Анджелесе со скоростью десять миль в час.

Отак отомкнул замок и распахнул двери фургона. Полицейский посветил внутрь фонариком. Алюминиевая труба вспыхнула отраженным светом. Несколько мгновений коп внимательно осматривал ее.

– Что у вас там? – задал он вопрос.

Отак взглянул на полицейского. Волнение сдавило ему горло, а нервная улыбка исказила лицо. Чуть глуповато, с затаенной надеждой он пошутил:

– Мертвое тело.

3

Суббота, 9 февраля 1993 года. Суссекс

Видеокамера внимательно следила за Джо Мессенджером. Он завтракал, механически отправляя в рот кашу ложка за ложкой и листая «Таймс».

С характерным для него безразличным видом Джо одновременно обдумывал свой учебный план в Университете Исаака Ньютона, где он вот уже четвертый год состоял профессором по компьютерным наукам. Углубившись в свои мысли, он чуть было не пропустил маленькую заметку в конце рубрики зарубежных новостей «Компания по замораживанию трупов находится в затруднении».

Джо читал «Таймс» каждое утро за завтраком – газета олицетворяла британский дух, подобно мармеладу «Даеди» и молоку в бутылках. «Таймс» выходит более двухсот лет – это восхищало Джо, как и все, способное превысить срок человеческой жизни. Например, маленькая рыбка кой-карп, плавающая у него в аквариуме на посудном шкафу за стеной. Карп живет более двухсот лет.

Англия всегда нравилась Джо. Кое-что, конечно, его не устраивало, в частности недостаточное уважение к науке и научным исследованиям. Если в Америке наука священна, то в Англии ученые живут на крошечную зарплату и мечутся в поисках финансирования. Это притом, что именно здесь работают многие величайшие умы мира, во всяком случае наиболее изобретательные. Джо, однако, повезло. В свое время его соблазнили обещанием неограниченного финансирования работы, и до сих пор условия безоговорочно выполнялись. Единственная сложность в его жизни была связана с женой, Карен. И Джо не видел выхода из положения.

Карен была несчастна и всегда расстроенна. Ее некогда горячая поддержка мужа сошла на нет. Главным камнем преткновения послужили всевидящие видеокамеры в каждой комнате, на каждой стене. Джо давно уже просто не замечал их, хотя сначала, конечно, он тоже испытывал некоторую неловкость от их присутствия. Спустя две недели после переезда Карен потребовала убрать видеокамеры из спальни и ванной комнаты. Джо вроде бы подчинился. Но потом в ее отсутствие вернул их на место, тщательно замаскировав.

Карен с тоской смотрела на висящий над столом электронный глаз, фиксирующий ее мужа, жующего кашу, трехлетнего сына Джека, листавшего комиксы, ее саму, снимающую крышку с баночки фруктового йогурта…

– Не дожидайся, пока яйцо совсем остынет, – напомнила она сыну.

Мальчик послушно отодвинул книжку и ложечкой отковырнул белок крутого яйца. Положив его в рот, он затеял игру: убрал один из четырех кусочков тоста, разрезанного матерью, а оставшиеся сложил треугольником. Карен влюбленно смотрела на сына.

– Папа… – Ребенок нерешительно обратился к отцу, боясь его побеспокоить. Джо мельком взглянул на мальчика. Осмелев, Джек указал на три кусочка хлеба: – Папа, это треугольник?

Карен почувствовала теплую волну, исходившую от улыбки Джо, обращенной к сыну.

– Да, мой хороший, – сказал он. – А теперь сделай квадрат.

Джек добавил четвертый кусочек и составил квадрат.

– Точно, – одобрил Джо. – Так, а теперь давай…

– Нет, – прервала их Карен. – Он должен сначала доесть свой завтрак. – Она поймала вспышку раздражения на лице мужа и почувствовала себя виноватой.

Она знала, с каким упорством Джо взращивал интерес Джека к науке, и радовалась этому. Однако порой это его стремление граничило с одержимостью; Джо легко увлекался любым делом. Все или ничего.

Как с камерами.

Он утверждал, что через некоторое время она привыкнет к присутствию видеокамер. Но этого не произошло. Временами женщина ловила себя на том, что пытается куда-нибудь спрятаться от вездесущего ока. Но камера со слабым гудением поворачивалась, поднималась, опускалась, фокусируя свой электронный глаз на Карен. Она напоминала, что никуда от нее не деться. Боже мой! Они ловили каждый миг ее жизни, их жизни. Каждая мелочь, движение или звук поступали в АРХИВ[1] – в человекоподобный компьютер, который кодировал информацию в гексадецимальные разряды и запоминал ее.

Компьютер был проклятием жизни Карен, она желала ему смерти. Это странное желание означало, что в глубине души женщина невольно признавала его живым существом. Невозможно! Это выдумки Джо. Карен убеждала себя, что компьютер не может существовать сам по себе. Не может обладать эмоциями, влюбляться, наблюдать за двумя взрослыми человеческими существами и осмысливать все. А вдруг может?

Карен встретила Джо в университете в Торонто. Она была первокурсницей и сотрудничала в университетском журнале. Ей поручили взять интервью у этого сумасшедшего ученого, который в то время работал над созданием искусственного человеческого мозга. К своему изумлению, она обнаружила не какого-то одержимого очкарика, а довольно красноречивого светловолосого красавца, больше похожего на авантюриста, чем на ученого. Уже через несколько минут беседы с Джо она поняла, что его идеи – это нечто гораздо большее, чем буйная фантазия. Ему было по силам осуществить их. В свои двадцать семь лет он обладал твердыми принципами с оттенком жесткости, которую она находила одновременно пугающей и притягательной.

Через два месяца они были помолвлены, несмотря на решительные возражения против подобного брака со стороны ее ортодоксально настроенных родителей. Слабым утешением для них служил лишь факт, что будущий зять имеет докторскую ученую степень. Утешало их также и то, что Джо, убежденный атеист, с уважением и пониманием относился к их еврейским обычаям и присоединялся к празднованию субботы.

Первые несколько лет после женитьбы они прожили, без сомнения, счастливо. Карьера тридцатилетнего Джо стремительно взлетела, когда он получил приз Макартура за работу по нейронным сетям. Карен тоже была заражена его энтузиазмом.

Джо считал, что смерть можно победить путем загрузки информации из собственного мозга в компьютер. Скоро она не только поверила в осуществимость задуманного, но и яростно отстаивала эту идею перед его коллегами.

Но теперь все это позади.

Появление Барти изменило Карен. Он родился на второй год после их женитьбы. Джо безумно любил его. В трехлетнем возрасте Барти погиб в автокатастрофе. Джо как-то удалось с этим справиться, а ей – нет. Джо всячески помогал ей пережить горе, он был добр к ней, в нем открылись качества, о существовании которых она даже не подозревала. Забота мужа помогла ей прожить три года. Беда, как ничто другое, сблизила их. И конечно, ее спасла собственная работа.

До встречи с Джо Карен намеревалась работать в документальном телевидении. Она мечтала стать одновременно телеобозревателем и пишущим журналистом. В глубине души Карен все еще продолжала надеяться, что однажды начнет писать статьи для газеты «Нью-Йоркер». После окончания университета первой ступенью ее карьеры было место тележурналиста в Торонто. Однако появление на свет Барти прервало перспективное продвижение по службе. Вернувшись через три месяца к работе, она обнаружила, что все ее карьерные амбиции потеряли свою значимость. Жизнь Карен теперь была полностью заполнена ребенком. После смерти Барти она вновь вцепилась в работу, и поддержка коллег помогла ей пережить эти страшные годы.

Карен уже была беременна Джеком, когда Джо предложили место профессора в ведущем университете и возможность продолжить исследования. Она радовалась при мысли о переезде в Англию. Таким образом они словно порывали с прошлым и начинали новую жизнь.

Она очень скучала по своей работе. Джо становился с годами еще красивей, и она страдала, видя, что ее красота уходит. Джо обладал удивительным обаянием. Карен замечала интерес на лицах других женщин при его появлении, их попытки пофлиртовать с ним…

Молодая женщина через стол смотрела на мужа. На нем была одна из его любимых мягких рубашек. В будни он носил такие рубашки доверху застегнутыми под галстук, в выходные – расстегивал верхнюю пуговицу и надевал безрукавку. С годами у Джо появилось несколько морщин, придававших чертам его лица мудрость и значительность. Его голубые глаза излучали свет и жизнь. Часто они смотрели на мир с таким интересом, словно видели его впервые. И тогда мудрость уступала место простодушию.

Интересно, что он видел, глядя на нее. Карен знала, что все еще привлекательна. И ей хотелось оставаться такой. Во время беременности Джеком она набрала лишний вес, но позже сумела избавиться от него. К счастью, рост пять футов и семь дюймов делал это незаметным. Роскошные волнистые черные волосы до плеч удлиняли лицо и придавали элегантность. Беспокойство доставлял ей лишь цвет лица, ставший после родов, по ее мнению, болезненно-желтоватым.

Ухаживая за лицом, Карен пользовалась только натуральными тониками, мылом на органической основе из магазина «Боди-шоп». Она даже сама готовила некоторые снадобья по рецептам, вычитанным в журналах. Одно из них, лучше других подходящее для ее кожи, содержало минеральные экстракты кала козы, над чем особенно потешался Джо. Но результат, обещанный доктором, оправдался.

В целом Англия угнетала ее. Через пару недель Джек начнет ходить в детский сад, и это наконец позволит ей заняться собой. Возможно, тогда все изменится к лучшему. Жизнь должна дать ей передышку.

В том, что Джо так быстро принял предложение Университета Исаака Ньютона и они перебрались в Англию, она сыграла свою роль. Четырнадцать лет назад, еще школьницей, Карен побывала в Лондоне и влюбилась в него. Однако реальность, как это чаще всего бывает, значительно отличалась от детских впечатлений…

Первый шок Карен испытала, выяснив, что университет расположен совсем не в Лондоне, а в пятидесяти милях к югу от него и в нескольких милях от Ла-Манша. Вторым непредвиденным обстоятельством было открытие: она ужасно скучала по своим родным. Особенно по сестре Арлен, по друзьям из Торонто, города, который она никогда не покидала дольше чем на месяц. И еще она скучала по своим коллегам. Их новый круг общения состоял практически только из сослуживцев Джо по университету, в основном преподавателей информатики, исследователей и профессоров, с которыми у нее было мало общего.

Дом был для нее чужим, здесь Карен чувствовала себя случайным человеком. Она думала, что будет жить в одном из великолепных старых зданий Лондона, в огромной старинной квартире с дубовыми полами, высоченным потолком, украшенным лепниной. Вместо этого они поселились в нарядном пригороде провинциального курортного городка в четырехкомнатной квартире в доме постройки двадцатых годов.

Дом 8 по Кранфорд-роуд принадлежал профессору университета, который уехал на пять лет за границу работать. Семья Мессенджер арендовала его владение на шесть месяцев, надеясь за это время осмотреться. И вот уже три с половиной года, как они осматриваются. Это в равной мере вина их обоих, ее и Джо. Ее вина даже больше. Она не чувствовала себя в Англии настолько уютно, чтобы захотеть купить недвижимость. Кроме того, она предпочитала поселиться в чьем-либо доме, так как не имела возможности отделать и обставить собственный дом по своему вкусу.

Что касается Джо, то он был настолько поглощен делами и общением с коллегами, а в немногие свободные часы – занятиями с Джеком, что не замечал, как несчастна его жена. А ведь на установку видеокамер Карен согласилась только потому, что это могло как-то привлечь интерес Джо к дому.

Солнце светило прямо в окно, Карен почувствовала его тепло на лице и улыбнулась. Была суббота. По субботам обычно Джо лишь несколько утренних часов проводит в университете, затем приходит домой. Во второй половине дня отец с сыном пойдут на рыбалку, она присоединится к ним позже и устроит пикник. Завтра они всей семьей пойдут куда-то под Чичестер посмотреть, как работает мельница. Джо использовал любую возможность для развития у мальчика интереса к науке и технике, так же действовал когда-то и его отец.

В дверь позвонили. Карен вышла открыть. На пороге стоял почтальон с заказным письмом из Канады на ее имя. Через дорогу Мюриэл Аркрайт мыла свою машину. Было 8:30 утра, а Мюриэл уже вооружилась ведрами, губками, полирующими спреями, шлангом и тряпкой. Она мыла бронзовый «ниссан», который до блеска натирала вчера, и позавчера, и два дня назад. Покончив с «ниссаном», женщина примется за серебристый «ауди» своего мужа. Потом за окна, потом за медные дверные ручки. После этого, вероятно, отправится за покупками. По возвращении опять примется тереть свой «ниссан», так как он уже успеет запылиться.

Может, Джо и не совсем помешанный, вернулась Карен к своим размышлениям. С машинами проще иметь дело. Если они ненадежны, это сразу видно. В жизни людей все сложнее.

– Мама прислала мои водительские права, – сообщила она Джо, присаживаясь к столу. Но он даже не поднял глаза от газеты, будто окаменел. Странное выражение появилось на его вдруг побледневшем лице. Карен испугалась: не инфаркт ли.


«Компания по замораживанию трупов находится в затруднении».


Джо перестал жевать и вновь перечитал статью.


«Американская компания, занимающаяся разработкой технологии по замораживанию трупов, сделала вчера первые шаги в ликвидации своего бизнеса. „Крикон корпорейшн“, использовавшая жидкий азот для заморозки трупов, зарегистрирована в соответствии с законом о банкротстве.
Пока рассматривается дело о банкротстве, родственники некоторых клиентов компании организовали демонстрацию протеста у ее штаб-квартиры в Беверли-Хиллз.
„Нам сказали, что тела наших близких будут сохранены навечно, и мы были полными дураками, поверив в это, – заявил сорокашестилетний водитель Джо Сефзечбо. – Я истрачу все свои деньги до цента, но отдам этих мошенников под суд“.
В настоящее время американская полиция ведет розыск двух директоров компании – Куртиса Данфосса и Вальтера Лидермейера, которые исчезли в начале этого месяца».


Джо почувствовал, как слабость разлилась по всему его телу. Он взглянул на Джека, затем на Карен, как бы ища поддержки. Затем вновь уставился на газетную страницу. Буквы расплывались перед глазами, и Джо, подавшись вперед, силился вновь сосредоточить взгляд на тексте.

– Боже мой! – Джо поднялся, но ноги не слушались его.

– Что случилось, Джо? – забеспокоилась Карен. – Ты себя нормально чувствуешь?

Муж никак не отреагировал на ее вопрос. Только молча смотрел на нее. Карен вскочила.

– Джо? Ты проглотил что-то? – вскричала она. – У тебя что-то застряло в горле?

Он тряхнул головой, подошел к телефону и трясущимися руками взял трубку. Джек оторвал взгляд от своего комикса:

– Папочка, что такое вакуум?

– Вакуум? – эхом отозвался Джо. Он со стуком раскрыл телефонный справочник и принялся его листать.

– Кому ты собираешься звонить, Джо? Доктору? Тебе нужен врач?

Он замотал головой.

– Ва-а-а-куум, – повторил Джек более громко и нетерпеливо. Мальчик не по годам рано научился читать, и обычно отец был первым, кто поощрял его в этом.

Джо внимательно просматривал мелкий шрифт текста в справочнике. Затем отметил ногтем нужное место.

– Вакуум, – протянула Карен, мельком заглянув в комикс и не выпуская из виду Джо. – Вакуум – это безвоздушное пространство.

– Значит, там невозможно дышать? – не унимался сын.

Карен повернулась к Джо:

– Что случилось, дорогой? Что ты делаешь?

– Все нормально. – Джо набрал номер.

– Почему там нельзя дышать, мама? – настаивал Джек.

Джо услышал в трубке гудок, а затем бодрый женский голос:

– Доброе утро. Кассы «Бритиш эруэйз».

– Есть сегодня рейсы на Лос-Анджелес? – спросил Джо.

– Джо! – вмешалась Карен. – Что происходит?

С мрачным видом Джо подвинул к ней газету и ткнул пальцем в статью.

– О господи! – испуганно воскликнула Карен.

4

Быстрым шагом Джо пересек зал ожидания аэропорта. В клетчатом пиджаке, джинсах, туфлях от фирмы «Тимберланд», с плащом в одной руке и портфелем – в другой, он выглядел очень уверенно. Однако на самом деле этой уверенности он не ощущал.

В последний раз он был здесь одиннадцать лет назад. Все это время он неоднократно собирался приехать в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть, все ли здесь по-прежнему. Однако каждый раз что-то мешало ему. Между тем время шло. И сейчас Джо боялся, что отсутствовал слишком долго.

Однообразное унылое небо нависало над серыми бетонными глыбами домов. Дышалось тяжело, в воздухе пахло сыростью. Джо передернуло – он совсем забыл, каким холодным, промозглым бывает в Лос-Анджелесе январь.

К зданию аэропорта почти бесшумно подкатывали такси на широких резиновых протекторах, хлопали дверцы. Вереница машин тянулась бесконечно, подъезжали и автобусы. Джо с беспокойством высматривал среди них автомобиль с надписью «Доллар».

Из-за сильного встречного ветра самолет запаздывал в пункт назначения на целый час. В полете Джо никак не мог сосредоточиться, он просто сидел в узком кресле, бесцельно листая «Сайентифик Америкэн» или бессмысленно следя за бесцельно движущейся на киноэкране картинкой – наушники надевать нельзя.

Он напряженно искал выход из создавшегося положения.

Ведь решение должно быть. Непременно.

Через двадцать минут Джо уже подошел к автостоянке. По имевшемуся у него в документах на аренду автомобиля номеру он обнаружил в дальнем углу стоянки под навесом сияющий темно-бордовый «крайслер».

Джо сел в машину, повернул ключ зажигания и включил кондиционер: в салоне застоялся виниловый запах нового автомобиля. Затем Джо выехал на автостраду и на большой скорости направил машину по хорошо знакомым местам в сторону Сан-Диего. Казалось, он только вчера ехал по этой дороге: время словно двинулось вспять. Сквозь разрывы в облаках тусклое желтое солнце слабо освещало розовые, желтые и белые постройки в испанском стиле, группами разбросанные по скучному ландшафту. По сравнению с его прошлым приездом сюда городские постройки выглядели еще более уныло. Повсюду торчали рекламные щиты. Вдали можно было разглядеть неясные очертания Голливудских холмов. Все было знакомо: и зеленовато-бурый кустарник, и пальмы, и рекламные плакаты…

Джо зафиксировал стрелку спидометра на отметке «60 миль в час» и приглушил радио. Тоскливая песня, лившаяся из динамиков за его спиной, вместе с мелькавшими в окнах картинами упадка усиливала его раздражение и тревогу. Мысли Джо уносились в прошлое. Он вспомнил отца.

Профессор Вилли Мессенджер всю жизнь прожил бунтовщиком. Он относился к той категории независимых людей, которые не боятся никаких пересудов и никогда не втискивают себя в установленные рамки. Мать Джо была актрисой. Она умерла от рака, когда мальчику было всего семь лет. Отец больше не женился и сам растил и воспитывал сына, сначала в Вашингтоне, затем в Бостоне, Лос-Анджелесе, Торонто. Джо боготворил его. Отцу он обязан всем. Он научил сына охотиться, рыбачить, разбирать и собирать двигатель, телевизор, компьютер. Научил понимать окружающий мир и презирать смерть.

Вилли Мессенджер был пионером в криобиологии, и Джо больше всего любил околачиваться в его лаборатории, наблюдая за работой научных сотрудников и ассистентов. Он даже помогал им в экспериментах по замораживанию и размораживанию насекомых, животных, человеческих клеток и тканей и, наконец, целых органов.

Вилли был убежден, что человечество вымрет, если не найдет путь к продлению жизни человека. Жизнь людей слишком коротка, чтобы накопить достаточно мудрости, необходимой для сохранения человека как биологического вида. Когда люди приближаются к пониманию человеческой природы, они уже слишком стары и не могут воспользоваться приобретенными знаниями. А если бы удалось продлить молодость и люди получили возможность полноценно прожить хотя бы еще пятьдесят–сто лет, они стали бы поистине зрелыми и мудрыми. Отец был убежден в том, что смерть ни в коем случае не должна восприниматься как неизбежность. Он не верил ни в Бога, ни в загробную жизнь. Он говорил так: «Уж если ты однажды умрешь, то действительно умрешь. Поэтому лучше подольше оставаться на этом свете». И любил повторять: «Смерть не неизбежна».

Сейчас Джо вспоминал отца на больничной койке, усохшего и разрушенного раком человека, с чьим мнением считались величайшие ученые столетия: Роберт Оппенгеймер, Джеральд Эйдельман, Ричард Фейнман, Марвин Мански, Алан Ньюелл. Вилли почти беззвучно шептал в лицо сыну: «Смерть не неизбежна, Джо. Никто больше не должен умирать. Она должна быть побеждена, но теперь сделать это должен ты, мой мальчик. Непременно сделай это! Ты мне обещаешь?»

Джо обещал. Это был их последний разговор.

Помимо трансплантации органов и пересадки тканей Вилли Мессенджер первым начал криозаморозку людей. Однако эти эксперименты подорвали его научный престиж. В последние годы жизни он с горечью признавался Джо, что если бы не его научный авторитет, лабораторию прикрыли бы. Мессенджер-младший воспринимал все это как внутренние распри и зависть со стороны ученых, желавших первенствовать в работе над этой проблемой.

О себе Вилли не беспокоился. Он так верил в возможности крионики, что и свою смерть от рака воспринимал просто как временную приостановку жизнедеятельности.

Отец написал по этой проблеме несколько книг и статей. Однако чем больше аргументов он приводил в пользу крионики, тем ожесточеннее критиковали его труд в медицинских и научных властных структурах. Крионика объявлялась жульничеством, дающим людям фальшивую надежду. Она пожирает деньги, которые могли бы служить подлинной науке или пойти на благотворительные цели. Джо гордился достижениями отца и объяснял нападки клеветников их желанием заполучить выделенные отцу средства на собственные исследования или на «благотворительные пожертвования» самим себе.

Вилли потратил двадцать пять лет, доказывая жизнеспособность крионики. Он подтверждал опытами, что, если человек заморожен правильно – процесс начат буквально с последним ударом сердца, а пациент находился при достаточно низкой температуре для сохранения биологической активности его организма, – то однажды его можно будет вернуть к жизни…

Профессор был уверен, что в конце концов появится технология безвредного размораживания. Он верил, что медицина научится лечить заболевания, которые убивают человека. Сможет на клеточном уровне устранять разрушения, причиненные организму болезнью, и произвести общее омоложение. Несчетное количество раз он объяснял Джо, как все это будет происходить. И сын верил ему. Джо был убежден, что не существует ничего неподвластного науке. Нужно только время, будь то десятилетия или века. И он намеревался продемонстрировать миру правоту своего отца.

Однако Джо считал, что существует и другой метод победить смерть. Именно над этим он трудился день и ночь. Это дело вело его по жизни, придавало ей смысл. Он слепо верил, что еще при жизни достигнет результатов. Тогда ему не придется беспокоиться, разморозит ли его кто-нибудь лет эдак через двести и вернет ли к жизни.

Потому что тогда он будет еще жив!

Мимо в спортивном «мерседесе» пронеслась красивая девушка в темных очках. Она принадлежала к типу женщин, которым отец предпочитал назначать свидания. Рядом с ним всегда была очаровательная любящая представительница прекрасного пола. Однако отец ими никогда серьезно не увлекался, он оставался верен лишь своей истинной страсти – науке бессмертия.

Было около четырех, и на дороге царило некоторое затишье. Джо разминулся с древним «шеви», набитым подростками, высокомерно поглядывавшими по сторонам. Он пытался сориентироваться во времени с учетом восьмичасовой разницы с Лондоном. Интересно, чем в данный момент занимаются Карен и Джек. Должно быть, спят. В Англии теперь полночь. Тыльной стороной руки Джо потер лоб и обнаружил на нем слой дорожной пыли. Тело ныло от усталости, но мозг, охваченный тревогой, лихорадочно работал.

Занятый своими мыслями, Джо чуть не проскочил поворот на Санта-Монику. Он резко затормозил и свернул в сторону, чуть не врезавшись в нелепо разрисованный фургон. Его водитель отчаянно засигналил и погрозил Джо из окна. Но тот едва повернул голову. Он напряженно обдумывал свои дальнейшие действия, мысленно возвращаясь к событию двадцатилетней давности. Тогда отец привез его сюда, с гордостью показал здание, заложенное его усилиями и при его финансовой помощи. Джо помнил, как отец говорил о материальных трудностях, с которыми сталкивалась «Крикон корпорейшн». Рассказывал, как успокоился, когда два бизнесмена, Куртис Данфосс и Вальтер Лидермейер, добыли кредит и сумели поставить дело на здоровую финансовую основу. Последующее финансирование компании планировалось осуществлять за счет предоплаты состоятельных пожертвователей.

Ла-Синега. Джо увидел указатель, вовремя перестроился, съехав с главной дороги, и теперь держал путь на север. Местность становилась все более знакомой. Он узнал заправочную станцию, хотя ее и перестроили, ряд офисных зданий и все те же старые унылые магазины.

Около безликого трехэтажного офисного здания происходило какое-то движение. Джо был уверен, что ему нужно именно туда. Около здания он заметил две полицейские машины. Выставленный кордон сдерживал толпу любопытных. Рядом околачивалось несколько личностей, похожих на журналистов и фоторепортеров.

Проехав чуть дальше и припарковав машину, Джо вышел из нее. В воздухе стояло отвратительное зловоние. Ком подкатил к горлу. Неожиданный вой сирены заставил его вздрогнуть. Из переулка за зданием появилась еще одна полицейская машина. За ней следовал фургон Следственного департамента Лос-Анджелеса. Полицейская машина с включенными мигалками и фургон проехали мимо.

Приблизившись к зданию, Джо почувствовал дурноту от тяжелого зловония, издаваемого протухшим мясом. Затем запах пропал. Джо удивился, уж не почудилось ли все это ему.

Входную дверь охранял коп, на вид усталый и раздраженный. Сдвинув фуражку, он растерянно почесывал затылок. Пробираясь сквозь толпу, Джо заметил у полицейского торчащий из кобуры пистолет. С непроницаемым выражением лица коп в упор разглядывал Джо сквозь солнцезащитные очки, напоминавшие по форме авиаторские.

– Это компания «Крикон корпорейшн»? – спросил Джо.

Полицейский нехотя кивнул.

Джо понимал, что толпа наблюдает за ним.

– Я только что прибыл из Англии, – пояснил он копу. – Мой отец находится здесь… Мне можно войти?

– Надо идти в морг, – бросил полицейский без интервалов в одно слово.

– Извините? – не понял Джо.

Коп поправил фуражку.

– В морг. Вы должны пройти в морг, – повторил он более внятно и уставился в пространство позади Джо, будто тот перестал для него существовать.

Джо почувствовал раздражение.

– Мой отец там, – сдержанно произнес он. – Он один из… – Слова застряли у него в горле. – Он заморожен. Он в одном из цилиндров. Я хотел бы проверить, все ли с ним в порядке.

– Их всех переносят в морг, – невозмутимо процедил полицейский.

Джо потряс головой:

– Нет, они заморожены… Они в жидком азоте, их нельзя переносить… Они такие же хрупкие, как стекло, вы это понимаете? Один толчок – и они могут быть повреждены, – лепетал Джо под пристальным взглядом из-под черных очков.

– Не думаю, что кто-нибудь из них собирается развалиться, – буркнул коп.

Джо видел направленную на него камеру и слышал стрекотание ее мотора. Его лицо пылало румянцем.

– Послушайте, там находится тело моего отца, и никто без моего разрешения не имеет права его трогать…

– Вы должны пройти в морг, – вновь повторил коп.

– Профессор Мессенджер. Вам говорит о чем-нибудь это имя? – настойчиво твердил Джо. – Профессор Вилли Мессенджер. Он все это создал, основал, я только что прилетел из Лондона и хотел бы войти.

– Все помещения опечатаны по приказу представителей медслужбы. – Полицейский раздражал Джо, однако он старался сохранять спокойствие. – Надеюсь, вы понимаете, что я имею право войти. Мой отец находится здесь. Я по закону его официальный опекун.

Коп злобно посмотрел на Джо:

– Вот оно что! Знаете, что я думаю? Я думаю, что все эти ваши крионики – дерьмо собачье, – заявил он. – Они хотят одурачить весь мир и ни черта не делать… Кучка проклятых кровопийц. Решили, что если богаты, то могут заморозиться и вернуться через двести лет. Так вот ничего у вас не вышло!

– Вы имеете право на свое собственное мнение, – произнес Джо, с трудом сдерживая желание заехать копу но носу. – А мой отец – на свое.

– Думаю, ты получишь своего отца в морге, – злорадно бросил полицейский. – Иди поболтай с папочкой, проведай, хорошо ли он себя чувствует.

5

– Имя? Вы знаете его имя? – обратился к Джо из-за длинной деревянной стойки служащий – чернокожий седеющий мужчина с мощными плечами и добрым лицом.