Вот она — смерть.

Я оперся правой рукой о стену надстройки. У меня оставался последний шанс. Сейчас он начнет давить на спуск, я дернусь влево, и если повезет…

Мир замер. Застыл. Стал черно-белым. Контрастным. Чересчур резким.

Я уже лежал на этой крыше. Я видел Михалыча с пистолетом. Я дергался, пытаясь опередить пулю, и она взрывала мое сердце. Все это было. Отчетливо и ярко. Не здесь. На ТЭЦ. Когда я стоял в круге чистого безупречного сияния. В шаге от столба света. Я уже видел свою смерть и по странной прихоти судьбы получил шанс действовать иначе…

Мгновение озарения прошло. Я дернулся. Но не вбок, а вперед, и пнул Михалыча по коленке. Хлопнул выстрел, ногу пронзила дикая боль. Михалыч, на секунду потерявший равновесие, отступил на шаг, оскалился и снова поднял пистолет.

Простучала короткая очередь — Вербовски всегда экономил патроны. Выпущенные в упор пули ударили крановщика в грудь. Злой, сумасшедший взгляд в один миг стал пустым и бессмысленным. Михалыч привалился к кирпичной стене и сполз на бетон, уткнувшись лицом в грязный рубероид. А Вербовски уже снова стрелял — не в него — туда, где находилось гнездо пулеметчика.

Я с трудом сел. Трясущимися руками расстегнул подсумок. Попытался разорвать упаковку бинта, но она выскользнула из рук столь же ловко, как карабин.

Вербовски грузно спрыгнул с надстройки.

— Коля, ты живой?

— Живой. — Я пытался говорить громко, но с губ сорвался только невнятный сип. — Живой.

— Дай посмотреть. — Эдик достал нож, разрезал штанину. — Навылет. Сейчас.

Он вытащил резиновый жгут, перетянул ногу, вскрыл пакет просроченного стрептоцида и засыпал рану ровной желтоватой дорожкой. Лучше чем ничего.

Сзади послышались шаги.

— Живой? — Игорь присел рядом. — Эдуард, к пулемету, я им займусь.

Повторять дважды не пришлось. Вербовски метнулся к оружию, а Игорь наложил тампон и принялся бинтовать рану.

— Сейчас-сейчас, почти закончил, — приговаривал он.

— Я так хреново выгляжу, что нуждаюсь в утешении?

— Ничего-ничего, — кажется, моих слов Игорь не услышал, — только потерпи немного. Сейчас мы дорогу расчистим…

Снова застучал пулемет, послышался звук бьющегося стекла: Вербовски открыл огонь по вокзалу. Мимо пробежал Стас, и вскоре к пулемету присоединилась автоматная трель.

— Сиди, не шевелись. — Игорь затянул узел, помог мне удобнее прислониться к стене. — Я сейчас.

Он подхватил тяжелую винтовку и сжатой пружиной бросился к краю крыши. Раздался одиночный выстрел.

Я поплотнее запахнулся в куртку. Начало знобить. Забинтованная нога судорожно подергивалась то ли от ранения, то ли от холода. А может, от избытка адреналина… Кажется, я слышал о таком в одном фильме…

Веки потяжелели. Несмотря на продолжающуюся канонаду, я задремал…

Очнулся от того, что Игорь хлопал меня по щекам. Простреленная нога онемела. Головокружение прекратилось, хотя голова болела адски.

— Так, давай вдвоем.

Игорь подставил плечо, а Вербовски обхватил меня за поясницу.

— Что… — Я едва смог разлепить губы. Закашлялся и уже тверже произнес: — Что там?

— Кончено. — Игорь перехватил меня поудобнее. — Вокзал взяли. Остальные разбежались. Они не ждали, что их главный ствол начнет бить по своим. Так, на ногу не ступай, давай осторожнее. Сейчас нам главное — спуститься вниз…

Опять-таки, если он покинет Париж прямо сейчас; но это не входило в его планы.

Эпилог

* * *

Погрузка подходила к концу. Грузовики, под завязку набитые людьми и вещами, чинно выруливали на широкое шоссе. В хвост колонне пристроился солидный черный джип с охраной. Еще один шел впереди — живое доказательство того, что перегонный куб запущен и первая партия нефти переработана в бензин.

В час ночи Корт сидел в кафе «Люксембург» и пил второй эспрессо за вечер среди молодых и красивых парижан, наслаждавшихся ночной жизнью. Он не прикоснулся к маленькому сэндвичу, лежавшему на тарелке перед ним. Кофе горчил, но Джентри понимал, что кофеин поможет ему в следующие несколько часов. Кофеин и обильное питье, поэтому он опрокинул в рот вторую бутылочку минеральной воды за пять евро, пока делал вид, что читает вчерашнюю газету «Монд». Его взгляд шарил по сторонам, но то и дело возвращался к дому № 23 на другой стороне улицы.

Автоколонна стремительно набрала ход и вскоре скрылась за поворотом.

На самом деле, Корту хотелось встать, уйти и покинуть город, так и не достигнув своей цели в Париже. Он знал, что пойдет на огромный риск, если решится нанести визит человеку из дома на другой стороне улицы, но он нуждался в помощи, – не только для себя, но и для эвакуации семьи Фицроя. Там, напротив, жил датчанин Ванзен, бывший контрактник ЦРУ и великолепный пилот малой винтовой авиации. Корт собирался нанести ему нежданный визит, помахать перед ним пачкой евро и сильно преуменьшить опасность поездки в Байё в пять утра, чтобы забрать семью из четырех человек и самого Корта и переправить их низко над Ла-Маншем в Соединенное Королевство. Ванзен был его известным контактным лицом, так что Ллойд мог узнать его телефон еще в начале операции, начать прослушивать и поместить соглядатая у него под дверью. Корт хорошо понимал, что не может позвонить Ванзену, но рассчитывал ускользнуть от внимания одного или двух наблюдателей и нанести внезапный визит.

Второй рейс за сегодня из пяти запланированных.

Да, это был хороший план, думал Корт, прихлебывая черный кофе и рассеянно уставившись в газету, раскрытую перед его лицом.

— Гуляешь, инвалид? — Игорь приветственно хлопнул меня по плечу.

Но постепенно он начинал понимать, что план был невыполнимым.

— Да, осточертело лежать.

Конечно, Корт мог оставить с носом пару соглядатаев и все равно добраться до Ванзена.

Опираясь на костыль, я проковылял к старенькой лавочке напротив фонтана. Рана заныла.

Пару, но не полдюжины.

— Мне можешь не объяснять. — Игорь присел рядом. — Как Ника?

Потягивая эспрессо, он засек пятерых наблюдателей, а в толпе находился еще один явно не местный человек.

— Пакует вещи.

«Срань собачья», – подумал Корт. Теперь он не только знал, что не может проникнуть в квартиру Ванзена и предложить ему работу, но и начал чувствовать себя чрезвычайно уязвимым в окружении дюжины соколиных глаз.

— Понятно… Когда отъезжаете?

Первыми были двое, молодая парочка, вышедшая из кафетерия на другой стороне улицы. Они внимательно разглядывали всех белых прохожих и часто поворачивали головы к двери, над которой находилось убежище Ванзена. Еще один – мужчина в припаркованном автомобиле. Уроженец Ближнего Востока постукивал пальцами по приборной доске, как будто слушал музыку, и следил за проходившими мимо людьми. Четвертый стоял на автобусной остановке перед Люксембургским садом, как будто ожидая попутный транспорт, но он даже не глядел на номера подходивших и отходивших автобусов.

— Завтра, после обеда.

Пятый стоял на балконе второго этажа и держал в руках камеру с телескопическим объективом и делал вид, будто фотографирует оживленный перекресток, но Корт ни на секунду не поверил в это. Он вел съемку улицы внизу и дома напротив, но не обращал внимания на хорошо освещенное здание Пантеона слева от него. Никаких снимков типичных французских стендов и красивой чугунной ограды Люксембургского сада.

Шестой была одинокая женщина в кафе, сидевшая за несколько столиков перед Джентри. Он специально занял место сзади, но рядом с панорамным окном вдоль стены. Отсюда он мог наблюдать за всеми, кто находился внутри, закрывая лицо газетой, и в то же время смотреть направо, в сторону дома Ванзена и ближайшей окрестности. Она делала то же самое.

— И всего вас?..

Наблюдательница под номером шесть была особенно ловкой. Она почти все время глядела на большую чашку мокко перед собой, не поворачиваясь к окну. Ошибкой была ее одежда и поза. Она была француженкой, – он мог судить об этом по ее внешности и наряду, – но она оставалась в одиночестве, и никто даже на секунду не приблизился к ней. Красивая, молодая француженка, которая проводит субботний вечер одна, вдали от друзей, но в незнакомом кафе, в чужом районе.

— По спискам — четыреста человек. Обещают до двух тысяч.

Покончив с маленьким сэндвичем, допив кофе, и отказавшись от великого плана побега после спасения Фицроев, он пришел к выводу, что нужно немедленно убираться из города, поехать в Байё, а там будет видно. Его душевное состояние достигло низшей точки со вчерашнего утра, – теперь он чувствовал себя еще более подавленным, чем когда сидел в заплесневелом колодце в лаборатории Ласло, – но Джентри знал, что сейчас не время жаловаться на обстоятельства. Он бросил на стол несколько евро и направился в уборную через задний коридор. Облегчившись, он прошел дальше по коридору, с важным видом прошел через кухню и вышел на улицу через заднюю дверь.

Никто на кухне даже не взглянул на мужчину в черном костюме.

— Кто обещает?

Серый Человек обладал такой способностью.

* * *

— Коршунов.

Через пять минут Ригель снова стоял на крыше и смотрел из-за зубчатых укреплений на сад, залитый лунным светом. Слабый запах яблок доносился до него в холодном воздухе. Ригелю хотелось немного прояснить голову, отделаться от Техника, Ллойда, белорусских охранников, непрерывных докладов от парижских наблюдателей и наемных убийц, которые до сих пор никого не убили.

— Этот не соврет, — двусмысленно прокомментировал Игорь. Улыбнулся, но тут же убрал улыбку и стал серьезным. — Хотя, может и наберется. Сейчас холода ударят, и люди задумаются, что страшнее: месяц за светящейся стенкой на полном пайке или зимовье в городе на урезанном. Честно, я и сам подумывал к вам записаться.

В его кармане защебетал мобильный телефон. Он боролся с желанием проигнорировать звонок. Вероятно, это один из руководителей иностранных разведслужб, задававшийся вопросом, почему члены его оперативной группы не напоминают о своем присутствии, и как, черт побери, могло получиться, что все они погибли при выполнении коммерческого заказа. Ригель понимал, что ему понадобятся месяцы, если не годы, чтобы сгладить последствия этой катастрофы, и то при условии, что лагосский контракт будет подписан к восьми часам утра. Если же подписания не состоится, а Ригелю не хотелось даже думать об этом варианте, то он потеряет работу, или, по меньшей мере, свою должность. Лоран слишком много поставил на эту операцию, чтобы примириться с любым исходом, кроме успеха.

— Но решил остаться?

Ригель чувствовал, что его голова лежит на плахе, как и голова Ллойда. Нет, не совсем как у Ллойда. Ригель был уверен, что в случае провала операции Лоран в итоге прикажет ему ликвидировать Ллойда. Сам он не умрет в результате фиаско, но тем не менее его карьера будет разрушена после того, как зверства корпорации в Африке попадут на всеобщее обозрение этим бесстыдным сукиным сыном, Джулиусом Абубакиром.

— Решил, — кивнул Игорь. — А что делать? Это сейчас затишье. Через пару недель банды очухаются, посадят на место облажавшегося Маршала какого-нибудь Генералиссимуса, и все закрутится по новой. Предрекаю: зимой будет та еще заварушка.

Телефон снова зазвонил. Со вздохом, который заклубился легким паром в ночном воздухе, он достал аппарат и принял звонок.

— И ты, конечно, не останешься в стороне, пророк.

– Ригель.

— Ну, кто-то должен делать грязную работу, — с серьезным видом ответил Игорь. — Слышал, Эдика назначали главой безопасности на лесопилке?

– Сэр, это Техник. Вам звонят по стационарной линии. Могу переадресовать звонок на мобильный.

– По стационарной линии? Вы имеете в виду проводной телефон в замке?

— Да, Ника рассказала. А Саныч теперь ответственный за коммуналку в Поселении.

– Да, сэр. Не знаю, кто это такой. Он говорит по-английски.

– Спасибо, давайте.

В трубке послышался щелчок.

– Простите, с кем я говорю? – осведомился Ригель.

Игорь промолчал. После похода на ТЭЦ тему Сан Саныча он начисто игнорировал. Даже не поинтересовался, насколько серьезно того ранили во время боя. Причины были. Не каждый день тебе на публике ломают нос за то, что ты бросился спасать товарища.

– С человеком, которого вы все никак не можете убить.

По спине Ригеля пробежал холодок. Он не знал, что Фицрой сообщил его имя Серому Человеку.

— Ладно, я пошел. — Игорь снова хлопнул меня по плечу. — Завтра утром увидимся.

– Мистер Джентри, – сказал он, собравшись с духом. – Разговор с вами – это честь для меня. Я следил за вашей карьерой и считаю вас весьма грозным противником.

— Напоследок?

– Лесть ни к чему не приведет.

Игорь засмеялся.

– Я просмотрел ваше досье.

— Прекрати! Вы же не навсегда уезжаете. Да и стена эта, благо дело, не бетонная. Буду зимой к вам заглядывать с новостями. Ну, и в картишки перекинуться. Тут… — он заговорщически понизил тон, — чертовски мало хороших игроков в покер.

– Интересно?

Я улыбнулся.

– Да, очень.

Игорь подмигнул и быстрым шагом направился к зданию администрации.

– Дочитайте до конца, Курт, потому что я намерен забрать свое досье из ваших мертвых рук.

Курт Ригель издал смешок.

Стало тихо.

– Что я могу сделать для вас?

– Я просто хотел поболтать.

Я остался один. Странное чувство, почти забытое за последние месяцы. С момента пробуждения в «Скале» я почти не бывал в одиночестве. Сначала в силу обстоятельств, потом — потому что понял: одиночки долго не живут.

– Я всю жизнь охотился на всевозможную дичь, большую и малую, включая многих людей. Но я впервые веду светскую беседу с моей добычей незадолго до убийства.

Три месяца мы держались вместе, и вот теперь, к середине ноября, наши дороги разошлись. Я, Ника и Сан Саныч проведем за загадочным барьером свою самую короткую зиму. Вербовски будет комендантом лесопилки. А Игорь останется в городе. Бороться, сражаться, защищать. Хотя, если подумать, эти слова подходили всем нам.

– Могу сказать о себе то же самое.

После короткой паузы Ригель рассмеялся. Его смех раскатился по темному пространству заднего двора.

– Ах, значит теперь я стал вашей добычей?

Я не знал, что случится дальше. Октябрьская бойня показала: мы не можем чувствовать себя в безопасности. Ночное сражение возле вокзала, когда отряд потерял половину бойцов. Штурм хранилищ, в ходе которого погибла почти вся охрана. Атака перевалочных пунктов, сгоревшая дотла база на Победе. Говорят, там тоже сражались до последнего. А Милену Юрьевну нашли застреленной с разряженной двустволкой в руках. Мертвой хваткой, говорят, держала.

– Вы знаете, что я приду за вами.

– У вас не получится, но даже если вы доберетесь до Нормандии, то определенно не приблизитесь ко мне.

Коммуна устояла. Словно во времена Второй мировой люди гибли, отбиваясь до последнего патрона, и сломить их сопротивление бандиты так и не смогли. Нападавшие отступили, оставив после себя десятки трупов. Топливные хранилища и продовольственные склады остались нетронутыми.

– Посмотрим.

– Мы знаем, что вы находитесь в Париже.

Наверное, Игорь прав, теперь у нас есть немного времени. Пока собаки залижут раны, пока сбросят главаря, чей план провалился, пройдет несколько недель. Но прав Игорь и в другом. Они обязательно вернутся. Без того, чем располагает коммуна, им просто не выжить, а стать ее частью и работать вместе со всеми они не захотят. Работа — это для черни. Благородным бандитам приличествует разбой.

– В Париже? О чем вы толкуете? Я стою у вас за спиной.

Я тяжело поднялся и похромал в сторону дома.

– Вы остроумный человек, и это мне нравится, – со смешком отозвался Ригель, но не удержался от того, чтобы оглянуться через плечо на пустую дорожку вокруг крыши замка. – Все ваши известные контакты находятся под присмотром десятков наблюдателей.

Последний день в городе. Завтрашний я проведу уже на заводе, за стеной золотистого света в компании таких же сумасшедших переселенцев. Но самое странное: какая-то часть меня ждала этого. Даже если бы не план Коршунова, я бы все равно прошел через внешний барьер. А потом еще раз, через внутренний. В круг света, к сияющей колонне, в самое сердце червоточины. В то место, куда меня привел странный пес, дважды спасший мне жизнь. Потому что он привел меня туда не случайно. Судьба, Божий промысел — это можно называть как угодно. Видение боя на крыше дало мне лишнюю секунду, и эта секунда спасла меня от смерти.

– Правда? А я и не знал.

Теперь я жил в долг, а долги надо отдавать.

– Да. Должно быть, вы переходите от одного старого знакомого к другому. Вы засекаете мои группы наблюдения, поскольку хорошо знаете свое дело, но вы недостаточно хороши, чтобы стать невидимым. Вы отрезаны от всех источников поддержки. Кругом вода, но нет ни капли для питья.

Не знаю, что произойдет, когда я сделаю последний шаг и прикоснусь к сиянию. Но я как-то связан с ним и теперь должен понять как. Возможно, это случится через день, возможно, через неделю или год — не важно.

– Гордитесь собой, не так ли?

Я вернусь к тебе, свет. И на сей раз не отступлю. Ты ведь часть меня, правда?..

– Как только мы заметим вас, то устремимся со всех сторон. В Париже у меня почти столько же пушек, сколько и зорких глаз.

Перед тем как свернуть во двор, я задержался. Посмотрел на Самарскую площадь, на огромный подернутый ржавчиной монумент — уходящий в небо пьедестал, на вершине которого стоит стальной человек, держащий в руках распростертые крылья.

– Тогда мне повезло, что я не в Париже.

Ригель помедлил. Когда он снова заговорил, его тон изменился.

Сверкнула молния. Со стороны Волги шел грозовой фронт. Через час он окажется здесь и накроет площадь, но стальной человек не обратит на него внимания. Перед ним бессильны штормы, тридцатилетний сон и страшное наводнение. Он простоял здесь десятки лет, постоит и еще.

– Я хочу, чтобы вы знали: смерть Филиппа Фицроя была прискорбным инцидентом. В то время меня не было в замке, иначе этого бы не случилось.

Символ города, который был.

– Не старайтесь очаровать меня вашим профессионализмом. Это не спасет вас, когда я приду. Вы с Ллойдом оба покойники.

Символ города, который будет.

– Вы продолжаете любезно напоминать об этом. Но вам следует знать, что я вернул телефон, который сэр Дональд взял у охранника. Ваш источник информации внутри замка был ликвидирован.

Корт промолчал.

– У вас мрачные перспективы, друг мой.

– Да. Может быть, я просто отступлю в сторону. Оставлю это дело.

Ригель немного подумал.

– Мне так не кажется. Когда вы повернули на юг и отправились в Женеву, мне показалось, что вы решили выйти из игры. Но нет: вы такой же охотник, как и я. Это у вас в крови, не так ли? Вы не можете повернуть обратно. У вас есть цель, которую вы преследуете, и это смысл вашего существования. Без таких мишеней, как я и Ллойд, вы были бы пропащей душой. Утром вы никуда не уйдете; нет, вы придете за нами и умрете по пути. Вы должны это понимать, но вы скорее готовы умереть в погоне за добычей, нежели отказаться от охоты.

– Вероятно, мы сможем заключить альтернативное соглашение.

Ригель улыбнулся.

– Ага, теперь мы подходим к причине вашего звонка. Значит, дело не только в светской болтовне. Слушаю вас с интересом, мистер Джентри.

– Вы потеряете контракт. Через семь часов, когда я по-прежнему буду жив, Абубакир отдаст сделку по природному газу вашему конкуренту и раскроет всю информацию о «Лоран Групп», которую он имеет против вас. Вам этого не избежать. Но если вы отпустите девочек вместе с матерью, если вы доставите их в безопасное место, то завтра утром, когда я появлюсь после дедлайна, я убью Ллойда, – сделаю за вас вашу работу, – но пощажу вас.

– Пощадите меня?

– Даю слово.

– Я всегда представлял вас в образе карикатурного хищника. Ловкий убийца, не более того. Но на самом деле вы умный человек, правда? При других обстоятельствах мы могли бы подружиться.

– Вы заигрываете со мной?

– Не смешите меня, Джентри. Но завтра я посмеюсь от души, когда буду стоять над вашим телом, очередным трофеем для мой витрины.

– Вам бы следовало рассмотреть мое предложение.

– Вы переоцениваете свою переговорную позицию, сэр. Мы получим ваш труп в течение часа.

Последовала небольшая пауза.

– Что ж, можете надеяться на это. Советую хорошо выспаться, мистер Ригель.

– Я еще немного обожду со сном. Я ожидаю добрых вестей от моих помощников в Париже. Bon soir,[17] Корт.

– A bientot[18], Курт.